Глава 1

Один разговор философа Фаворина с хвастливым грамматиком, проведенный в сократической манере; и о том, как определил Квинт Сцевола слово penus (продовольствие); и о том, что это определение было оспорено и опровергнуто

(1) В вестибюле Палатинского дворца множество [людей] почти всех сословий обычно стояли, ожидая [момента], чтобы поприветствовать Цезаря; и там, в кругу ученых мужей, в присутствии философа Фаворина, некто, преисполненный грамматических познаний, выставлял напоказ плоды вздорной школьной выучки, неестественно важным тоном рассуждая о родах и падежах слов с надменно поднятыми бровями и с суровым лицом, словно толкователь и судья Сивиллиных пророчеств. (2) Обращаясь к Фаворину, хотя тот еще не был хорошо с ним знаком, [этот человек] сказал: „Penus (продовольствие) также произносилось различными способами и по-разному склонялось. Ведь древние обыкновенно говорили и hoc penus (это продовольствие), и haec penus (это продовольствие), и hujus peni (этого продовольствия), и penoris (продовольствия); (3) также и mundus (женский наряд) Луцилий в шестнадцатой книге „Сатир“ употребил как [слово] не мужского, но среднего рода в следующих стихах:

(4) И принялся он греметь всяческими подобного рода свидетельствами и примерами; а когда он начал пустословить уже совершенно несносно, то Фаворин мягко вмешался и сказал: „Я признателен (amabo), учитель, каково бы ни было твое имя, [за то, что] ты с избытком объяснил нам многое, что мы со своей стороны не знали и совершенно не стремились знать. Ведь какое имеет значение для меня и того, с кем я говорю, в каком роде я употреблю penus или с какими окончаниями буду склонять, если никто из нас не сделает это слишком по-варварски? (6) Но, конечно, я очень хочу узнать, что такое penus и в каком значении употребляется это слово, чтобы вещь ежедневного использования я не назвал иным словом, чем следует, подобно тем, кто начинает говорить по-латыни среди рабов, выставленных на продажу“.

(7) „Ты спрашиваешь, — заявил он, — вещь вполне очевидную. Ведь кто не знает, что penus — это вино, пшеница, масло, и чечевица, и бобы, и прочее того же рода?“ (8) „Но разве также, — заметил Фаворин, — пшено, и просо, и финики и ячмень не penus? Ведь это примерно то же самое“. (9) А когда тот, замолчав, задумался, сказал: „Я не хочу, чтобы ты теперь утруждал себя тем, можно ли назвать то, что я сказал, penus. Но можешь ли ты мне не называть какую-либо разновидность продовольствия, но определить, обозначив категорию и установив различия, что такое penus?“ — „Не понимаю, — отвечает тот, — клянусь Геркулесом, о какой категории и каких различиях ты говоришь“. (10) „Ты просишь о том, что весьма тяжело, — молвил Фаворин, — сказанное просто сказать [еще] проще; ведь общеизвестно, по крайней мере, что всякое определение состоит из категории и различия. (11) Но если ты требуешь, чтобы я тебе, как говорится, разжевал (praemandere), я, конечно, сделаю это ради того, чтобы заслужить твою благосклонность“. (12) И затем начал так: „Если я тебя сейчас попрошу, чтобы ты мне сказал и как бы описал словами, что есть человек, я полагаю, ты не ответил бы, что человек — это ты и я. Ведь это значит указать, кто является человеком, но не сказать, что есть человек. Но если, — продолжал он, — я попрошу, чтобы ты определил то самое, что есть человек, ты бы, конечно, сказал мне, что человек есть животное смертное, обладающее разумом и знанием, или сказал бы каким-либо другим образом, чтобы отделить его от всех прочих. Итак, поэтому теперь я прошу тебя, чтобы ты сказал, что такое penus, а не назвал что-либо из продовольствия“. (13) Тогда тот хвастун голосом уже спокойным и смиренным сказал: „Философских дисциплин я не изучал и изучать не стремился, и если не знаю, относится ли ячмень к penus (продовольствию) или какими словами определить penus (продовольствие), это не значит, что я также не сведущ в других науках“.

(14) „Узнать, что такое penus (продовольствие), — сказал, уже смеясь, Фаворин, — возможно из нашей философии не более, чем из твоей грамматики. (15) Ведь я полагаю, ты помнишь (не раз рассматривалось), сказал ли Вергилий, "реnum instruere longam" или "longo ordine" ("выставляли изобильные яства" или "выставляли яства длинной вереницей"); ведь ты знаешь, что в самом деле обыкновенно читают обоими способами. (16) Но для того, чтобы успокоить тебя, [скажу], что считается, будто даже те знатоки древнего права, которых именовали мудрецами, не вполне верно определяли, что такое penus (продовольствие). (17) Ведь я слышал, что Квинт Сцевола для объяснения слова penus (продовольствие) воспользовался следующими словами: "Penus, — говорит он, — есть то, что съедобно или пригодно для питья; то, что заготовлено для самого отца семейства <или матери семейства> или детей отца семейства <или челяди> его, окружающей его, и его детей, и не составляет труда *** как говорит Муций, должно считаться penus". Ведь то, что каждый день готовится для еды и питья на завтрак или обед, не является penus (продовольствием); но скорее то, что свозится и складывается ради длительного употребления, названо penus (продовольствием), поскольку находится не под рукой, но содержится внутри и глубоко (penitus). (18) Это я, — сказал он, — хотя и посвятил себя философии, все же не счел лишним узнать; поскольку для римских граждан, говорящих по-латыни, называть вещь не <своим> названием не менее позорно, чем называть не своим именем человека".

(19) Так Фаворин подводил подобные общие разговоры от вещей незначительных и пустых к тому, что более полезно слушать и изучать, не привлекая [это] извне, ради похвальбы, но из того же источника производя и принимая.

(20) Я также счел, что относительно penus (продовольствия) следует добавить то, что Сервий Сульпиций написал в „Опровержении [некоторых] глав Сцеволы“, будто, по мнению Элия Ката, к penus (продовольствию) относится не [только] то, что едят и пьют, но также благовония и восковые свечи, поскольку они заготавливаются примерно для того же. (21) Мазурий же Сабин во второй книге „Гражданского права“ говорит, что даже то, что приготовлено для вьючных животных, которыми пользуется хозяин, относится к penus (продовольствию). (22) Он утверждает, что и дрова (ligna), и прутья, и угли, с помощью которых готовится penus, по мнению некоторых, входит в penus. (23) А из того, что на тех же условиях продается и используется (usuaria), penus он считает только то, что достаточно для годичного употребления.

Глава 2

В чем различие между болезнью (morbus) и изъяном (vitium) и какое значение имеют эти слова в эдикте эдилов; и можно ли возвращать назад [купленных] евнухов и бесплодных женщин; а также различные суждения об этом

(1) В эдикте курульных эдилов, в той части, где содержится предписание о продаже рабов, было написано так: „Позаботься, чтобы объявление [о продаже] каждого раба было написано так, чтобы можно было правильно понять, какая у каждого болезнь (morbus) или изъян (vitium), кто беглый, кто бродяга или подлежащий наказанию“.

(2) Вследствие этого древние юристы задавались вопросом, какого раба правильно называть больным (morbosus) и какого — имеющим изъян (vitiosus), и насколько болезнь (morbus) отличается от изъяна (vitium). (3) Целий Сабин в книге под названием „Об эдикте курульных эдилов“ сообщает, что Лабеон определил, что такое болезнь (morbus), следующими словами: „Болезнь — состояние чьего-либо тела, противное природе, которое затрудняет его жизнедеятельность“. (4) Но он говорит, что болезнь поражает в одних случаях все тело, в других — часть тела. Болезнь всего тела, например, чахотка или лихорадка, части же [тела] — к примеру, слепота или хромота. (5) „Заикающийся же, — утверждает он, — и косноязычный скорее имеют изъян (vitiosi), чем являются больными (morbosi), и кусачая или брыкливая лошадь — имеющая изъян (vitiosus), а не больная (morbosus). Но тот, у кого есть болезнь (morbus), имеет также и изъян (vitiosus). Но не наоборот, ведь имеющий изъян может не быть больным. Вот почему, когда речь идет о человеке больном, равным образом (aeque), — продолжает он, — говорят так: насколько будет дешевле из-за этого изъяна“.

(6) Был поставлен вопрос о некоем евнухе: считается ли он проданным вопреки эдикту эдилов, если покупатель не знал, что он евнух. (7) Говорят, Лабеон ответил, что его можно вернуть как больного (morbosus); (8) Лабеон написал, что даже если бы были проданы бесплодные свиноматки, на основании эдикта эдилов может быть начат процесс. (9) Относительно же бесплодной женщины, если она бесплодна от природы, Требаций, как говорят, ответил вопреки Лабеону. (10) Ведь хотя Лабеон полагал, что ее можно вернуть назад как не вполне здоровую, Требаций утверждал, что на основании эдикта нельзя начать судебный процесс, если эта женщина изначально бесплодна от природы. (10) Если же здоровье ее пострадало и из-за этого получился [тот] изъян (vitium), что она не может зачать, тогда она не считается здоровой и [это] является причиной возвращения [ее] назад. (11) И относительно близорукого (myops), называемого по-латыни luscitiosus (подслеповатый), имеются разногласия; ведь одни [считают], что он в любом случае должен быть возвращен назад, другие — наоборот, если только этот изъян не был причинен болезнью. (12) Сервий ответил, что и тот, у кого отсутствует зуб, может быть возвращен назад, Лабеон же утверждал, что оснований для возврата нет: „Ведь, — говорил он, — и значительная часть [людей] не имеет какого-либо зуба, и тем не менее в большинстве своем [эти] люди не являются больными (morbosus) и совершенно нелепо утверждать, что люди рождаются нездоровыми, поскольку зубы у детей не появляются с рождения“.

(13) Нельзя обойти вниманием также и то, что в книгах древних знатоков права написано, будто болезнь (morbus) и изъян (vitium) отличаются тем, что изъян (vitium) постоянен, а болезнь (morbus) протекает с подъемом и спадом. (14) Но если это так, то ни слепой, ни евнух не являются больными (morbosus) вопреки мнению Лабеона, которое я привел ранее.

(15) Я привожу слова Мазурия Сабина из второй книги „Гражданского права“: „Умалишенный, или немой, или же тот, у кого какой-либо член тела сломан или поврежден, или мешает [нормальной жизни], из-за чего он сам не вполне пригоден, является больным (morbosus). Тот же, кто от природы видит недостаточно далеко, также здоров, как и тот, кто медленнее бегает“.

Глава 3

О том, что не было никаких супружеских процессов в городе Риме до развода Карвилия; и здесь же о том, что собственно означает paelex (наложница) и каково происхождение этого слова

(1) Известно, что почти пятьсот лет после основания Рима не проводилось в городе Риме или в Лации каких-либо процессов, связанных с приданым, и не давалось никаких гарантий [его возврата], поскольку, в действительности, ничего [подобного] не требовалось, ибо никакие браки тогда еще не расторгались.

(2) Сервий Сульпиций в книге, которую он назвал „О приданом“, написал, что гарантии относительно приданого впервые показались необходимыми тогда, когда знатный муж Спурий Карвилий по прозвищу Руга развелся с женой, поскольку у нее из-за телесного изъяна не рождались дети, в год от основания Рима пятьсот двадцать третий, в консульство Марка Атилия и Публия Валерия. Передают также, что этот Карвилий сильно любил жену, с которой развелся, и она была ему очень мила из-за ее нрава, но святость клятвы он предпочел душевной склонности и любви, поскольку был принужден цензорами поклясться в том, что возьмет себе жену ради рождения детей.

(3) А то, что женщина, сблизившаяся и сожительствовавшая с тем, у кого под рукой и властью в браке находилась другая, называлась paelex (наложницей) и считалась порочной, подтверждается тем весьма древним законом, который, как мы узнали, был введен при царе Нуме: „Пусть наложница (paelex) не касается алтаря Юноны, если же коснется, то пусть, распустив волосы, принесет в жертву Юноне ягненка-ярочку“.

Paelex же — это как бы πάλλαξ, то есть как παλλακίς (наложница). Как и многие другие, это слово также образовано от греческого.

Глава 4

Что Сервий Сульпииий во второй книге [своего сочинения] „О приданом“ написал о праве и обычае обручения (sponsalia) в древности

(1) Сервий Сульпиций написал в книге под названием „О приданом“, что обручение (sponsalia) в той части Италии, которая называется Лаций, обыкновенно происходило по следующему обычаю и праву: (2) „Тот, кто намеревался жениться, — говорит он, — требовал от того, кто должен был отдать [девушку в жены], обещания (stipulatio), что она будет отдана в супружество. Тот, кто собирался жениться, равным образом давал обязательство (sponsio). Это соглашение обещаний (stipulatio) и обязательств (sponsio) называлось sponsalia (обручение, помолвка). Тогда та, которая была обещана [в жены], называлась sponsa (невеста, обрученная), а тот, кто дал торжественное обещание жениться — sponsus (жених, обрученный). Но если после этих обещаний в жёны не отдавали или не брали, давший обещание обращался в суд ex sponsu (на основании обязательства). Судьи вели разбирательство. Судья выяснял, по какой причине девушка не была отдана или взята в жёны. И если не оказывалось никакого законного основания [для этого], то он оценивал тяжбу в деньгах и накладывал на того, кто обещал, штраф [в пользу того], кто дал обязательство (sponsio) в размере суммы, необходимой, чтобы отдать или взять жену“.

(3) Сервий говорит, что это право обручения соблюдалось вплоть до того времени, пока по закону Юлия всему Лацию не было дано право гражданства. То же самое Нератий написал в книге под названием „О браке“.

Глава 5

История, рассказанная о вероломстве этрусских гаруспиков; и о том, что об этом событии мальчишки распевали по всему городу Риму такой стих: „Плохой совет есть худший для советчика“

(1) Статуя Горация Коклеса, храбрейшего мужа, помещенная в Риме на Комиции, была поражена молнией. (2) Приглашенные из Этрурии для принесения очистительной жертвы из-за этого удара молнии гаруспики, неприязненно и враждебно настроенные к римскому народу, решили совершить это вопреки религиозным установлениям (3) и посоветовали навсегда перенести эту статую в более низкое место, которое из-за окружающих его со всех сторон высоких зданий никогда не освещало солнце. (4) После того как они дали совет сделать так, их вывели перед народом и передали [ему] и, когда они сознались в предательстве, казнили. Известно, что в соответствии с указанием открывшихся позднее истинных правил эту статую следовало перенести на возвышенность и установить на площади Вулкана, поскольку это более высокое место; после чего дела у римского народа пошли благоприятно и счастливо. (5) Как передают, тогда, поскольку давшие дурной совет этрусские гаруспики были осуждены и наказаны, мальчишки по всему городу распевали этот изящно сложенный стих:

(6) Эта история о гаруспиках и об этом самом шестистопном стихе была описана в „Великих анналах“, в одиннадцатой книге, и в первой книге „Дел, достойных упоминания“ Веррия Флакка. (7) Однако, кажется, что этот стишок переведен со следующего греческого стиха Гесиода:

Глава 6

Слова древнего постановления сената, где сказано, что, если в сакрарии пришли в движение Марсовы копья, следует умилостивлять [богов] взрослыми жертвенными животными; и здесь же объясняется, что такое hostiae succidaneae (замещающие жертвы), а также, что такое porca praecidanea (свинья, служащая предварительной жертвой); и о том, что Капитон Атей назвал некоторые праздники praecidaneae (предварительными)

(1) Как мы прочитали в старинных воспоминаниях, когда сенату было доложено, что в сакрарии во дворце Нумы пришли в движение Марсовы копья, то, как и обычно при сообщении о землетрясении, возникла необходимость принести искупительные жертвы. (2) По этому делу консулами Марком Антонием и Авлом Постумием было принято постановление (senatusconsultum), и содержание его таково: „Относительно сообщения понтифика Гая Юлия, сына Луция, о том, будто в сакрарии <во> дворце Нумы пришли в движение Марсовы копья: об этом деле постановили так, чтобы консул Марк Антоний принес взрослых животных в жертву Юпитеру и Марсу, а прочим богам, которым будет сочтено необходимым, — сосунков. Они решили, что достаточно принести <эти> жертвы. Если же потребуется какая-либо замещающая жертва, то пусть ею послужат животные с рыжей шкурой (robii)“.

(3) Что касается того, что сенат назвал жертвы „succidanеае“ (замещающими), то значение этого слова неоднократно исследовалось. (4) Я слышал также, что это слово упоминается в комедии Плавта под названием „Эпидик“ в следующих стихах:

(5) Жертвы же называют succidaneae (заместительные), поскольку согласно правилу составных слов буквы „ае“ <меняются> на „i“. (6) Ведь они именовались succaedaneae, так как, если первые жертвоприношения не давали благоприятных знамений, то убивались (caedebantur) другие жертвенные животные, приведенные после этих; поскольку они, когда уже убиты первые, ради умилостивительной жертвы становятся заменой и убиваются вместо них (succidebantur), то и обозначаются succidaneae, причем звук <„i“> произносится долго; ведь мне известно, что некоторые по-варварски сокращают этот звук в указанном слове.

(7) По тому же самому правилу [составного] слова называются praecidanei (предварительными) и жертвы, принесенные за день до торжественных жертвоприношений. (8) Также называется praecidanea (предварительной) свинья, которую по обычаю приносили в качестве умилостивительной жертвы Церере перед сбором первых плодов, если прежде не освободили дом от траура или принесли умилостивительную жертву иначе, чем следовало.

(9) Но то, что свинья и некоторые жертвы, как я уже сказал, называются praecidaneae (предварительные) известно довольно широко, [а] то, что праздники называются praecidaneae это, я полагаю, далеко от обыденного словоупотребления. (10) Поэтому я выписал слова Атея Капитона из пятой книги его [сочинения] под названием „О понтификальном праве“: „Тиберием Корункарием, великим понтификом, были объявлены предварительные праздники (feriae praecidaneae) в несчастливый день. Коллегия постановила, что, согласно обычаю не должно, чтобы в этот день были предварительные праздники (feriae praecidaneae)“.

Глава 7

О письме грамматика Валерия Проба, написанном Марцеллу, относительно ударения в некоторых пунических именах

(1) Грамматик Валерий Проб в свой век считался человеком выдающейся учености. (2) Он произносил Hannibalem (Ганнибала), Hasdrubalem (Газдрубала) и Hamilcarem (Гамилькара) так, что предпоследний слог получал облеченное ударение, о чем свидетельствует его письмо, написанное к Марцеллу, где он утверждает, что Плавт, Энний и многие другие древние говорили таким образом. (3) Однако он приводит только один стих Энния из пьесы под названием „Сципион“.

(4) Мы привели ниже этот стих, сложенный восьмистопным размером, в котором метр не был бы выдержан, если бы третий слог из имени Ганнибала не произносился долго. (3) Стих Энния, который он привел, таков:

Глава 8

Что Гай Фабриций сказал о Корнелии Руфине, человеке корыстолюбивом, избранию которого консулом он все же поспособствовал, хотя ненавидел [его] и считался его врагом

(1) Фабриций Люсцин был мужем великой славы и великих деяний. (2) Публий Корнелий Руфин, отличаясь физической силой, был прекрасным воином, весьма опытным в военном искусстве, но человеком вороватым и крайне алчным. (3) Фабриций его не одобрял, не был ему другом и ненавидел за его нрав. (4) Но когда в тяжелейшие для государства (rei publicae) времена должны были быть избраны консулы, и этот Руфин домогался должности, притом что соперничали с ним [люди], не сведущие в военном деле и ничтожные, Фабриций всеми силами добивался, чтобы консульство было передано Руфину. (5) Когда многие изумлялись тому, что он добивался, чтобы консулом сделался человек корыстолюбивый, к которому он был настроен крайне враждебно, <он сказал: (6) „Я предпочитаю, чтобы скорее гражданин> обобрал меня, чем продал с аукциона враг“.

(7) Этого Руфина, впоследствии дважды удостоенного консульства и диктатуры, Фабриций, будучи цензором, исключил из сената по обвинению в роскоши, поскольку у того было десять фунтов чеканного серебра.

(8) Но что касается того, что Фабриций сказал о Корнелии Руфине, [то я описал это] так, как записано в большинстве исторических сочинений; согласно же сообщению Марка Цицерона во второй книге „Об ораторе“, это было обращено Фабрицием не к другим, но к самому Руфину, когда он благодарил за <помощь> в назначении [консулом].

Глава 9

Что собственно означает слово religiosus и как изменился смысл этого слова; а также слова Нигидия Фигула об этом, взятые из его „Записок“

(1) Нигидий Фигул, как я полагаю, самый ученый после Марка Варрона человек, в одиннадцатой книге „Грамматических записок“ приводит стих из древней поэмы, клянусь Гераклом, достойный упоминания:

однако чей это стих, не указывает. (2) И здесь же Нигидий пишет: „Это словообразовательное окончание слов такого рода, как vinosus (склонный к пьянству), mulierosus (женолюбивый), religiosus (суеверный) всегда означает некую неумеренную степень качества, о котором идет речь. Поэтому religiosus (суеверный) назывался тот, кто связал себя чрезмерным и суеверным соблюдением обрядов, причем это считалось пороком“.

(3) Но кроме того, о чем говорит Нигидий, в результате еще одного изменения значения religiosus стали говорить о чистом, исполняющем обряды и сдерживающем себя определенными законами и границами [человеке]. (4) Ведь сходным образом также и эти слова, берущие начало от того же источника, кажется, означают противоположное: religiosi dies (несчастливые дни) и religiosa delubra (священные храмы). (5) Ведь religiosi (несчастливыми) называются дни со зловещими предзнаменованиями, опасные и тягостные, когда следует воздерживаться от совершения религиозных обрядов и начинания какого-либо нового дела, которые многие несведущие [люди] неправильно и ошибочно называют nefasti (неприсутственные). (6) Поэтому Марк Цицерон в девятой книге „Писем к Аттику“ говорит: „Предки наши хотели, чтобы день сражения при Алии считался более злосчастным, чем [день] взятия города, поскольку второе несчастие [берет начало] от первого. Таким образом, один даже и сейчас является несчастливым днем (religiosus), [тогда как] другой в народе неизвестен“. (7) Однако Марк Туллий в речи об установлении обвинителя также говорит religiosa (священные) о храмах не зловещих и мрачных, но исполненных досточтимого величия. (8) Мазурий же Сабин в „Записках об исконных [словах]“ объясняет: „Religiosus есть то, что удалено и отстранено от нас вследствие некоей святости; слово произведено от relinquere (оставлять), так же как caerimoniae (священнодействие) от саrеrе (отказываться)“. (9) Согласно этому толкованию Сабина, храмы и святилища, которые следует посещать не обыденно и легкомысленно, но целомудренно и благоговейно, — поскольку ни их изобилие не заслуживает порицания, ни возрастание их славы, — скорее должны внушать почтение и страх, чем быть привычными; (10) но religiosi названы дни, которые мы оставляем по противоположной причине, из-за несчастливых знамений. (11) Теренций [выразился так]:

(12) Если, как говорит Нигидий, все словообразования такого рода, как vinosus (склонный к пьянству), mulierosus (женолюбивый), morosus (своенравный), verbosus (многословный), famosus (позорный), означают избыточное и чрезмерное и потому порицаются, то почему ingeniosus (талантливый), formosus (прекрасный), officiosus (ревностный, преисполненный долга) и speciosus (выдающийся), образованные тем же способом от ingenium (ум), forma (красота), officium (долг), — почему также disciplinosus (образованный), consiliosus (рассудительный), victoriosus (победоносный), как образовал по аналогии Марк Катон, почему также facundiosus (красноречивый), каковое слово Семпроний Азеллион в тринадцатой книге „Деяний“ употребил так: „Следует смотреть на свои деяния, а не на слова, если они менее красноречивы (facundiosa)“ — почему, спрашиваю я, все это никогда не порицают, но хвалят, хотя они в равной степени означают чрезмерное увеличение своего [качества]? Не потому ли, что, по крайней мере, к тем [словам], которые я поместил сначала, неизбежно следует прилагать некоторую меру? (13) Ведь и милость, если она чрезмерна и неумеренна, и нрав, если он надоедлив и переменчив, и слова, если они постоянны, бесконечны и докучливы, и слава, если она велика, беспокойна и внушает зависть, ни похвалы не достойны, ни пользы не приносят; (14) однако талант, долг, красота, благоразумие, победа и красноречие, будучи сами вершинами добродетелей, никакими границами не сдерживаются, но чем более велики и значительны, тем больше заслуживают похвалы.

Глава 10

Как соблюдался порядок высказывания мнений в сенате, и ссора в сенате консула Гая Цезаря и Марка Катона, потратившего на речь [весь] день

(1) До закона о порядке заседания сената, который соблюдается теперь, порядок высказывания мнений был различен.

(2) Иногда сначала спрашивали того, кто первым был поставлен цензорами в сенатском списке, иногда — тех, которые были избраны консулами на следующий год. (3) Некоторые из консулов, побуждаемые дружбой или какой-либо необходимостью, первыми спрашивали мнение того, кто в силу заслуг оказывался вне очереди. (4) Однако когда [опрос] происходил вне очереди, соблюдалось, чтобы первым вносил предложение кто-либо в статусе не ниже консуляра. (5) Говорят, Гай Цезарь во время консульства, которое он отправлял вместе с Марком Бибулом, спрашивал мнение вне очереди только у четверых. Из этих четверых первым он спрашивал Марка Красса, но после того, как обручил дочь с Гнеем Помпеем, первым начал обращаться к Помпею.

(6) Как со слов своего патрона передает вольноотпущенник Марка Цицерона Тирон Туллий, он объяснил причину этого выбора сенату. (7) То же самое написал Капитон Атей в книге, которую он назвал „Об обязанности сенатора“.

(8) В той же книге Капитона также написано следующее: „Гай Цезарь, — говорит он, — будучи консулом, спросил мнение Марка Катона. Катон не хотел, чтобы вопрос, который обсуждался, был решен, поскольку ему казалось, что это не в интересах государства. Для того чтобы затянуть это дело, он завел длинную речь и потратил на [ее] произнесение [весь] день. Ведь у сенатора было право, будучи спрошенным о мнении [по одному вопросу], говорить прежде все, что хочет, о другом, и столько, сколько хочет. Консул Цезарь послал гонца и, поскольку тот не заканчивал, приказал схватить говорящего и отвести в тюрьму. Сенат поднялся и последовал в тюрьму за Катоном. После этого проявления осуждения, — продолжает он, — Цезарь отступился и велел отпустить Катона“.

Глава 11

О том, что за сведения оставил Аристоксен о Пифагоре как доподлинно известные; и что затем Плутарх таким же образом написал о том же самом Пифагоре

(1) Закрепилось и укоренилось ошибочное древнее мнение, будто философ Пифагор обыкновенно не ел мяса животных, а также воздерживался от бобов, которые греки называют κύαμος (боб). (2) В соответствии с этим представлением поэт Каллимах написал:

(3) Согласно тому же самому мнению, Марк Цицерон в первой книге „О дивинации“ поместил следующие слова:

„Итак, Платон предписывает отходить ко сну, подготовив тело так, чтобы не было ничего, что вводит душу в заблуждение и смятение. Считается, что поэтому пифагорейцам было запрещено есть бобы, поскольку от этой пищи сильно пучит, <что>, как известно, противопоказано ищущим спокойствия духа“.

(4) Так, со своей стороны, [утверждает] Марк Цицерон. Но музыкант Аристоксен, муж, весьма сведущий в [изучении] древних книг, слушатель философа Аристотеля, в книге „О Пифагоре“, которую он оставил [после себя], говорит, что Пифагор ни одно стручковое растение не употреблял чаще, чем бобы, поскольку эта пища постепенно очищает желудок и облегчает [пищеварение]. (5) Я привел ниже слова самого Аристоксена: „Пифагор же из стручковых растений особенно ценил бобы; ведь они смягчают и расслабляют; поэтому он употреблял их более всего“.

(6) Тот же Аристоксен передает, что он воздерживался также от молочных поросят и молодых козлят. (7) Об этом он, кажется, узнал от пифагорейца Ксенофила, своего друга, и от некоторых более старших по возрасту, которые <жили не намного позже> века Пифагора. (8) И поэт Алексид в комедии под названием „Пифагорействующая“ (Πυθαγορίζουσα) говорит то же самое [об употреблении в пищу] животных.

(9) Но кажется, что относительно воздержания от бобов причина ошибки в том, что в поэме Эмпедокла, бывшего последователем пифагорейского учения, находится следующий стих:

(10) Ведь по большей части считают, что κυάμοι названы стручковые растения, как говорят в обыденной речи. (11) Но те, кто более тщательно и точно рассматривают стихи Эмпедокла, говорят, что в этом месте κυάμοι означают мужские яички, и они в духе Пифагора иносказательно и символически названы κυάμοι, поскольку αί̉τιοι του̃ κυει̃ν (являются причиной зачатия) и дают возможность человеку родиться; поэтому Эмпедокл в этом стихе хотел удержать людей не от поедания бобов, но от любовных утех.

(11) Также Плутарх, ученейший человек, в первой из книг, которые он сочинил о Гомере, упомянул, что философ Аристотель то же самое писал о пифагорейцах, — будто они не воздерживались от поедания мяса животных, за некоторыми исключениями. Я привел ниже сами слова Плутарха, поскольку дело необычное: „Аристотель говорит, что пифагорейцы воздерживались от внутренностей, сердец и морской крапивы (α̉καλήφη) и некоторой другой [пищи] такого рода; прочее же употребляли [в пищу]. (13) 'Ακαλήφη же — морское животное, которое называется urtica (морская крапива)“. Но Плутарх в „Застольных беседах“ говорит, что пифагорейцы воздерживались и от рыбы краснобородки.

(14) Сам Пифагор, как известно, неоднократно утверждал, что сначала он был Эвфорбом. Менее известно, что, как передают Клеарх и Дикеарх, затем он был Пирром из Пирантия, потом — Эталидом, наконец, — прекрасной блудницей, имя которой было Алко.

Глава 12

Достойные упоминания цензорские замечания и выговоры, обнаруженные в древних памятниках

(1) Если кто-либо позволял, чтобы его поле зарастало сорняками, недостаточно тщательно за ним ухаживал, не возделывал и не пропалывал или запустил свой сад или виноградник, это не оставалось без наказания, но [наложение его] было обязанностью цензоров, и цензоры переводили [провинившегося] в эрарии. (2) Также, если оказывалось, что какой-либо римский всадник имел тощего или недостаточно ухоженного коня, его упрекали в impolitia; это слово означает примерно то же, что incuria (небрежность, нерадивость). (3) Есть авторы, [упоминающие] оба эти [наказания], и Марк Катон неоднократно подтверждает это.

Глава 13

О том, что некоторые мелодии флейт, исполненные определенным образом, могут вылечить страдающих ишиасом

(1) Многие верят и пишут, что когда сильно болит поясница, боли уменьшаются от нежных напевов флейты; (2) я совсем недавно обнаружил это в книге Теофраста. (2) О том, что искусная и мелодичная игра на флейте применяется при лечении от укусов змей, также сообщает книга Демокрита под названием <„О моровых язвах“>, в которой он указывает, что для многих больных людей лекарством служила игра на флейте. (4) Столь велика связь между телами людей и душами, и вследствие этого также и между недугами и лекарствами для души и тела.

Глава 14

История об эдиле Гостилии Маницне и блуднице Манилий и слова декрета трибунов, к которым апеллировала Манилия

(1) Читая восьмую книгу „Заметок“ Атея Капитона, которая называется „Об общественных судах“, мы обнаружили исполненный древней суровости декрет трибунов.

(2) Поэтому мы его запомнили, а написан он был по следующей причине и следующим образом. (3) Авл Гостилий Манцин был курульным эдилом. Он назначил день судебного процесса и призвал к ответу блудницу Манилию, поскольку с ее этажа ночью получил удар камнем, и показывал рану от этого камня. (4) Манилия обратилась к народным трибунам. (5) Перед ними она заявила, что Манцин пришел в ее дом пировать; она не собиралась принимать его по своим обстоятельствам, но когда он попытался ворваться силой, его прогнали камнями. (6) Трибуны постановили, что эдил по праву был изгнан из того места, куда ему не подобало являться в венке; по этой причине они запретили эдилу вести дело перед народом.

Глава 15

Защита фразы из сочинения Саллюстия, которую его недоброжелатели бранили со злой насмешкой

(1) Изысканность речи Саллюстия и его стремление к образованию и изменению слов, безусловно, были предметом сильного недоброжелательства, и многие мужи незаурядного ума пытались его порицать, а зачастую и чернить. В этой связи они часто неумело или зло насмехались [над ним]. Впрочем, некоторые [пассажи] могут показаться вполне достойными порицания; например, следующий, обнаруженный в „Истории Каталины“, производит впечатление написанного недостаточно обдуманно. (2) Вот слова Саллюстия: „При этом мне (хотя писателя и деятеля венчает далеко не одинаковая слава) описание деяний все же кажется весьма трудным (arduum); во-первых, потому что деяния надо изображать с помощью подходящих слов; во-вторых, так как, если ты осудишь ошибки, то большинство сочтет, что это сделано по недоброжелательству и из зависти; когда же ты упомянешь о великой доблести и славе честных [людей], то каждый равнодушно примет то, что он, по его мнению, и сам может легко совершить; но то, что превыше этого, признает вымышленным и ложным“.

(3) Он заявил, говорят они, что будет говорить о причинах, из-за которых описание деяний кажется трудным (arduum); и он, <назвав> первую причину, <другой причины> далее не приводит, но жалуется. (4) Ибо не должно считать причиной того, почему дело историка полагается трудным (arduum), то, что читатели, либо неправильно истолковывают написанное, либо не верят в то, что это правда. (5) [Критики] утверждают, что следует называть дело [историка] скорее ответственным и подверженным ложным оценкам, чем трудным; поскольку то, что трудно (arduum), трудно из-за сложности самого дела, [а] не вследствие ошибочности чужого мнения.

(6) Так говорят те злонамеренные порицатели. (6) Но Саллюстий употребляет arduus не только в значении difficilis (трудный), но также в смысле того, что греки называют χαλεπός, то есть как difficilis (трудный), так и molestus (тягостный, обременительный), и incommodus (неудобный), и intractabilis (суровый). Значение этих слов не противоречит приведенному выше суждению Саллюстия.

Глава 16

О некоторых словах, склоняемых Варроном и Нигидием вопреки обыкновению повседневной речи; и здесь же кое-что этого рода, соотнесенное с примерами из древних

(1) Мы узнали, что Марк Варрон и Публий Нигидий, ученейшие мужи римского народа, одинаково произносили и писали senatuis (сената), domuis (дома) и fluctuis (волны), что представляет собой родительный падеж от senatus (сенат), domus (дом), fluctus (волна); подобным образом они произносили senatui (сенату), domui (дому), fluctui (волне) и другие, сходные с этими [слова]. (2) И стих комедиографа Теренция в древних книгах написан таким же образом:

(3) Это их авторитетное мнение некоторые из древних грамматиков хотели даже подкрепить правилом, что любой дательный падеж единственного числа, заканчивающийся на букву если он не совпадает с родительным единственного числа, образует родительный единственного числа с добавлением буквы „s“, как patri (отцу) — patris (отца), duci (вождю) — ducis (вождя), caedi (резне) — caedis (резни). (4) „Следовательно, — говорят они, — когда мы говорим в дательном падеже huic senatui (этому сенату), родительный падеж единственного числа от него senatuis, а не senatus“.

(5) Но не все признают, что в дательном падеже предпочтительнее употреблять senatui, чем senatu. (6) Так, например, Луцилий в том же самом падеже говорит victu (пропитанию) и anu (старухе), а не victui и anui в следующих стихах:

и в другом месте:

Он говорит, „старухе (anu) причиняю вред“.

(7) Вергилий также в дательном падеже говорит aspectu (взору), а не aspectui:

и в „Георгиках“:

(8) Даже Гай Цезарь, известный знаток латинского языка, говорите „Анти-Катоне“: „…одного [человека] надменности, высокомерию, единовластию (dominatu)“. Он же в первой книге первой судебной речи против Долабеллы: „Те, в домах и святилищах которых установлены были ради славы и украшения (ornatu)“. (9) Также в книгах [своего трактата] „Об аналогии“ он считает, что все такого рода [слова] следует произносить без буквы „i“.

Глава 17

Исследование природы некоторых приставок, которые, будучи поставлены в качестве приставки к словам, как кажется, по-варварски и ошибочно произносятся долго, с многочисленными примерами и правилами

(1) Стихи Луцилия из одиннадцатой [книги]:

Я слышу, что многие читают obiciebat с долгим звуком „о“ и утверждают, что делают это для того, чтобы сохранить размер стиха. (2) То же самое ниже:

В этой приставке первого слова по той же причине также произносят <„о“> долго. Также в пятнадцатой [книге]:

subicit читают с долгим звуком „u“, поскольку не подобает, чтобы в эпическом стихе первый слог был кратким. (4) Также у Плавта в „Эпидике“ слог „соn“ произносят как долгий:

(5) Я слышу от многих, что у Вергилия слово subicit (поднимается) также произносится долго:

(6) Но ни приставка „ob-", ни "sub-" не являются долгими по природе удлинения, а также и <"соn-">, если только за ней не следуют буквы, которые в словах constituit (установил) и confecit (совершил) стоят сразу после нее, либо когда <из> нее элидируется звук "n", как у Саллюстия: "Faenoribus, inquit, copertus" (говорят, обременен долгами). (7) В тех [стихах], которые я привел выше, и размер может быть сохранен, и те приставки не произноситься по-варварски долго; ведь следующий звук в этих словах следует писать через две "i", а не через одну. (8) Ибо сам глагол, перед которым стоят вышеуказанные приставки, не icio (ударять, поражать), но jaceo (бросать, кидать) и прошедшее время образует не icit (поразил), a jecit (бросил). Когда это соединяется, буква "а" изменяется на <"i">, как это происходит в словах insilio (спрыгивать) и incipio (начинать), и, таким образом приобретает силу согласного, и потому этот слог, произносимый несколько более долго и протяжно, не позволяет предшествующему слогу быть кратким, но делает его долгим по положению, вследствие чего соблюдаются и размер стиха, и правило произношения.

(9) Сказанное подводит к тому, <чтобы> мы поняли, что обнаруженное нами в шестой [книге] у Вергилия:

следует и писать и читать iniice; так, как мы сказали выше, разве только кто-нибудь настолько невежественен, что будет и в этом слове ради размера произносить приставку „in-" долго. (10) Итак, мы спрашиваем, по какому правилу в слове obicibus (плотин) звук "о" произносится долго, хотя это слово образовано от глагола obicio (бросать вперед) и совершенно не похоже на motus (движение), которое [произведено] от глагола moveo (двигать) и произносится с долгим звуком "о". (11) Равным образом я вспомнил и то, что Сульпиций Аполлинарий, муж выдающихся познаний в литературе, говорил obices (плотины) и obicibus (плотин) с краткой "о", и у Вергилия он читал так:

(12) причем так, как мы сказали, букву которая в <этом> слове также должна быть двойной, он произносил немного сильнее и протяжнее.

(13) Итак, соответственно [слово] subices (воздушные пространства), поскольку образовано как obices (плотины), должно произноситься с кратким звуком „u“. (14) Энний в трагедии, которая называется „Ахиллес“, ставит subices вместо aer altus (верхний слой воздуха), который прилегает (subjectus est) к небу, в следующих стихах:

и, однако, можно услышать, что почти все читают [это слово] с долгим звуком „u“.

(15) Но тот же самый глагол Марк Катон употребляет с другой приставкой в речи, которую он произнес о своем консульстве: „Так их несет ветер к подножьям Пиренеев, откуда бросает ввысь (proicit in altum)“. И Пакувий [пишет] в „Хрисе“:

Глава 18

Кое-что, взятое из анналов, о Публии Африканском Старшем, наиболее достойное упоминания

(1) Сколь великой славой добродетелей выделялся Сципион Африканский Старший, сколь возвышен был духом и величественен, и каким был наделен чувством собственного достоинства обнаруживается во многих его словах и поступках.

(2) Из них вот два примера его уверенности в себе и великого превосходства [над другими].

(3) Когда народный трибун Марк Невий стал обвинять его перед народом и говорить, будто тот получил деньги от царя Антиоха, чтобы от имени римского народа заключить с ним мир на более выгодных [для него] и мягких условиях, а также вменял в вину нечто иное, недостойное столь великого мужа, Сципион, произнеся небольшое вступление, которого требовали достоинство [его] образа жизни и слава, сказал: „Я вспоминаю, квириты, что сегодня тот день, когда я в большом сражении в африканской земле победил пунийца Ганнибала, злейшего врага вашей власти, и добыл вам мир и выдающуюся победу. Поэтому давайте не будем неблагодарны по отношению к богам и, полагаю, оставив этого негодяя, пойдем отсюда вперед, чтобы возблагодарить Юпитера Всеблагого Величайшего“. (4) Сказав это, он повернулся и направился на Капитолий. (5) Тогда все собрание, явившееся для вынесения решения относительно Сципиона, оставив трибуна, проводило Сципиона на Капитолий и отсюда последовало к его дому с радостью и праздничными поздравлениями. (6) Передают и речь, которая, как считается, была произнесена в этот день Сципионом, и те, кто утверждает, что она не подлинная, все же не отрицают, что те слова, которые я привел, принадлежали Сципиону.

(7) Известно также другое его деяние. Некие Петилии, народные трибуны, настроенные против него, как говорят, Марком Катоном, недругом Сципиона, самым настойчивым образом требовали в сенате, чтобы он представил отчет в деньгах Антиоха и добыче, захваченной им в этой войне; (8) ведь он был легатом своего брата Луция Сципиона Азиатского, императора в этой провинции. (9) Тогда Сципион поднялся и, достав из складки тоги книгу, сказал, что в ней записаны расчеты всех денег и всей добычи; (10) и что она была принесена, чтобы ее открыто зачитали и отнесли в эрарий. (11) „Но теперь я этого уже не сделаю, — сказал он, — и не нанесу сам себе обиды“, (12) и тотчас же на глазах у всех он своими руками порвал ее и растерзал на части, тяжело перенося, что у того, кто должен был принести в качестве дохода спасение власти и государства, требовали отчет в захваченных деньгах.

Глава 19

Что Марк Варрон написал в „Логисторике“ об ограничении в питании несовершеннолетних юношей

(1) Известно, что несовершеннолетние мальчики, если они наслаждались большим количеством пищи и чрезмерным сном, становились крайне вялыми, вплоть до тупоумного состояния, [свойственного] старикам или спящим; тела их оставались неразвитыми, и они медленно мужали. (2) То же самое, помимо многих других врачей и философов, написал также Марк Варрон в „Логисторике“ под названием „Кат, или О воспитании детей“.

Глава 20

О том, что получали замечания от цензоров те, кто в их присутствии неуместно шутил, а также рассуждение о порицании того, кто случайно, стоя перед ними, зевнул

(1) Среди суровостей цензоров в книгах приводятся три следующих примера строжайшей дисциплины. (2) Первый [из них] таков. Цензор принимал торжественную брачную клятву. (3) Слова были составлены так: „По велению ли своей души берешь ты жену?“ Приносивший клятву был какой-то шутник, язвительный и необычайно насмешливый. (4) Когда цензор, согласно обычаю, спросил: „По велению ли своей души берешь ты жену?“, он, сочтя это поводом для того, чтобы пошутить, сказал: „Конечно, беру жену, но, клянусь Геркулесом, не по велению моей души“. (6) Тогда цензор, поскольку тот пошутил неуместно, перевел его в эрарии и указал в качестве причины эту дурацкую остроту, произнесенную в его присутствии.

(7) Другая суровость такого же рода. Решался вопрос о наказании того, кто был приведен другом к цензорам в качестве свидетеля, и, стоя перед судом, слишком явно и шумно зевнул; и уже было решено его наказать, так как это признак нетвердого, склонного к пустым мечтаниям, вялого духа и явного равнодушия. (9) Но после того как он торжественно поклялся, что был побежден зевотой, менее всего этого желая и сопротивляясь, и что он подвержен той болезни, которая называется oscedo (желание зевать), тогда он был освобожден от уже назначенного наказания. (10) Публий Сципион Африканский, сын Павла, обе истории привел в речи, которую он произнес во время [своей] цензуры, когда призывал народ [вернуться] к обычаям предков.

(11) Мазурий Сабин в седьмой книге „Мемуаров“, рассказывает также о другом суровом деянии: „Цензоры Публий Сципион Назика и Марк Попилий, — пишет он, — проводя всаднический ценз, увидели крайне тощего и плохо ухоженного коня, притом что его хозяин был весьма дороден и упитан, и спросили: „Почему получается так, что ты более ухожен, чем конь? — Потому, — сказал он, — что о себе забочусь я сам, а о коне — Стаций, негодный раб“. Показалось, что ответ недостаточно почтителен, и, как велит обычай, он был переведен в эрарии“.

(12) Имя же Стаций было рабским. У древних было много рабов с этим именем. (13) Цецилий, знаменитый комедийный поэт, тоже был рабом и поэтому носил имя Стаций. Но позже оно было обращено словно бы в прозвище, и его стали звать Цецилий Стаций.