Открыв глаза, Санька не сразу поняла, где она и что с ней такое произошло. Лежала на чём-то мягком, и чем-то ещё более мягким заботливо была укрыта сверху. Над головой деревянный потолок, потемневший от времени, и стена напротив тоже деревянная, из грубо отёсанных, толстых брёвен. Окошко в стене одно, вроде и небольшое, а стёклышек в нём превеликое множество. Да и не стёклышки это (уж слишком мутные), слюда, скорее…
— Очнулась? Ну, и слава тебе, Господи!
Вздрогнув, Санька повернула голову и увидела Матрёну, сидящую рядом на короткой деревянной скамье и смотрящую на неё с жалостью и, одновременно, с тревожным каким-то любопытством.
И сразу же вернулась память…
— Андрея убили! — прошептала Санька и заплакала.
— Поплачь, милая, поплачь! — сказала Матрёна и вновь замолчала.
Санька плакала долго и безутешно, а Матрёна всё также молча сидела рядом. Потом она наклонилась к Саньке и проговорила отрывисто и почти грубо:
— Ну, поплакала и будет! Слезами горю не поможешь…
— Где мы? — всё ещё всхлипывая, спросила Санька.
— В крепости тульской. Давай я тебе, лучше, слёзки вытру, негоже красавице такой заплаканной быть…
Проговорив это, вроде и почтительно, но, одновременно, с какой-то непонятной насмешливостью, Матрёна принялась тщательно вытирать заплаканное Санькино лицо куском белой материи.
— Вот, видишь, уже лучше! Вот только глазоньки твои излишне блестят… ну, да это ничего! Это ему даже понравиться должно…
— Кому, ему?! — выхватив из рук Матрёны белую эту утирку, Санька швырнула её на пол. — О ком это ты?
— О воеводе нашем, о ком же ещё! — нараспев проговорила Матрёна (и вновь слова её прозвучали одновременно и почтительно, и с насмешкой). — Ведь это он тебя сюда доставил, а мне велел всячески за тобой присматривать. А как очнёшься — о том скорёхонько ему доложить…
— Зачем доложить?!
Вместо ответа Матрёна лишь усмехнулась многозначительно.
— Зачем доложить? — повторила Санька, и сердце у неё тревожно забилось. — Что ему от меня надо?
— Да нечто ты не знаешь, чего мужику от красной девицы завсегда надобно?
— Что?!
Откинув в сторону покрывала, Санька вскочила на ноги и тотчас же, испуганно вскрикнув, вновь юркнула в постель.
Она была абсолютно голой. Ничего из одежды, даже трусиков…
— Где?… — закричала Санька, как можно плотнее закутываясь в покрывало. — Одежда моя где?! И кто меня раздевал, ты?
— Я, милая, я! — зашептала Матрёна, торопливо кивая головой. — И раздевала, и обмывала… а одежка твоя полностью в негодность пришла из-за крови да грязи болотной. После новое убранство тебе справят, а пока… Да ты и без одежки хороша… понимаешь, о чём я толкую?
В это время натужно заскрипела отворяемая дверь (Санька сейчас только эту дверь разглядела) и в комнату, не вошёл даже, а скорее втиснулся боком высокий широкоплечий мужчина. Возле двери он остановился, и Санька тотчас же признала своего спасителя, хоть ни плаща, ни шлема на нём, естественно, не было. Да и кольчуги тоже…
— Как она? — отрывисто проговорил мужчина, обращаясь, естественно, к Матрёне, которая, вскочив с места, принялась почтительно ему кланяться. — Очнулась?
— Очнулась, батюшка! — медленно, нараспев ответствовала Матрёна, не переставая кланяться. — И уж как ждала твою милость!
— Оставь нас! — отрывисто бросил мужчина и Матрёна, поклонившись в последний раз, опрометью выбежала из комнаты, плотно затворив за собой дверь. А мужчина, подойдя чуть ближе, вновь остановился, внимательно глядя на Саньку. И она тоже смотрела на него испуганными, широко раскрытыми глазами.
Это был Болотников, человек из легенды, кумир Санькиных детских лет, но теперь, глядя на него, ничего, кроме ужаса и отвращения, Санька не испытывала.
Впрочем, ничего уродливого или отталкивающего в лице Болотникова не было. Мужественное и по-своему даже привлекательное лицо зрелого, но не старого ещё человека. Лет сорок, от силы сорок пять, никак не больше…
Но от одной только мысли, что сейчас этот человек примется стаскивать с себя одежду, потом, откинув в сторону покрывало, уставиться на её обнажённое тело… от одной только мысли об этом Саньке становилось дурно. А о том, что должно произойти после, она и вообще старалась не думать, гнала прочь от себя подобные мысли. И в то же время, хорошо понимала, что выбора у неё нет и через всё это, увы, придётся пройти. Через отвращение, унижение, возможно даже боль…
И Санька решила покориться неизбежному. А потом умереть. Как можно скорее и по возможности безболезненно. Яду у кого-нибудь попросить быстродействующего? А ежели не дадут яду, тогда…
Тогда — в петлю! Или кинжалом по горлу…
Но Болотников явно не собирался торопить события (удовольствие максимально растягивал или ещё по какой причине?). Правда, подойдя вплотную к постели, он опустился на скамью, на которой чуть ранее сидела Матрёна (Санька тотчас же отпрянула к самой стенке, крепко зажмурилась, да ещё и испуганно съёжилась под покрывалом), но этим пока дело и ограничилось. А потом…
— Ну, здравствуй, Санька! — произнёс вдруг Болотников. Потом помолчал немного и добавил: — Долго же мне пришлось тебя разыскивать! Без малого тридцать лет…
Это прозвучало настолько странно и даже невероятно в устах знаменитого полководца, что Санька не поверила своим ушам. А может… может, она просто ослышалась?
— Ты всё ещё не узнаёшь меня? — не проговорил даже, прошептал Болотников.
Догадка, настолько невероятная, что никак не могла быть правдой, слепящей молнией озарила на мгновение мозг Саньки.
— Иван?!
Словно со стороны услышала Санька собственный свой голос, чужой и совершенно даже ей незнакомый. И странное какое-то оцепенение, охватившее вдруг всю её без остатка… и удивительное ощущение полуяви-полусна…
Так не бывает, так просто не должно быть!
Впрочем, то, что очутилась она внезапно во времени на четыреста с лишним лет отстоящем от собственного рождения, ведь этого тоже из разряда событий невероятных…
И всё же такое смогло произойти!
— Это… это ты, Иван?
Болотников ничего не ответил, а Санька наконец-таки осмелилась открыть глаза и взглянуть на Болотникова. И жадно принялась искать такие знакомые черты на этом суровом огрубевшем лице. Искала и не находила…
— Трудно меня узнать, правда? — словно прочитав потаенные мысли Саньки, Болотников усмехнулся невесело. Потом помолчал немного и добавил: — А ведь я искал тебя тогда. Долго искал…
— Я тоже искала! — не проговорила даже, прошептала Санька. — Я думала, что ты… что ты где-то неподалёку от меня очутился…
— Так и случилось, — вздохнул Болотников. — Совсем неподалёку! Правда, с разницей в тридцать лет…
И вскочив, он вдруг с такой силой ударил ногой по скамье, на которой только что сидел, что та разлетелся вдребезги.
— Проклятая штуковина!
И добавил, искоса взглянув на враз побледневшую Саньку и виновато при этом улыбаясь:
— Напугал тебя, извини!
Санька ничего не ответила, да и что было отвечать. Она наконец-таки отыскала Ивана, но разве это был Иван?! Разве такой представляла она свою с ним встречу?!
Пусто было на душе, пусто и тоскливо. И надежды вернуться в привычный свой мир уже не оставалось, ни малейшего даже проблеска надежды.
Поглощённая в тягостные раздумья, Санька не сразу обратила внимание на то, что Иван, усевшись осторожно на самый краешек постели, что-то ей говорит, точнее, рассказывает о чём-то. Невольно прислушалась…
— …а потом в монастырь меня занесло, — вполголоса говорил Иван. — Тут неподалёку, возле Каширы. Монахи меня приютили, накормили, предлагали в обители навсегда остаться, только я всё ещё тебя отыскать надеялся. И тогда один монах, молодой, ненамного за меня старше, посоветовал одежку сменить: выдал кафтан, портки, сапоги юфтевые, а мою одежку в сундук запрятал. Пускай — говорит — полежит пока одеяние твоё диковинное. А в то время возьми да и заверни в монастырь князь Андрей Телятевский со свитой…
— Андрей?! — вздрогнув как от озноба, прошептала Санька.
— Князь Андрей Телятевский по прозвищу Хрипун. Монах тот меня ему и представил, как сироту-недоросля из дворянского рода Болотниковых. Есть, оказывается, в этих местах такой обедневший род, так монах мне фамилию немножечко удлинил, а имя и отчество прежними оставил. А князю я чем-то приглянулся и предложил он мне в боевые холопы к нему податься…
— В холопы? — вновь прошептала Санька, думая о своём.
— В боевые холопы, — поправил её Иван. — Это что-то вроде дружины княжеской. А потом…
— Потом к казакам на Дон… — тихим безжизненным голосом продолжила Санька, — татарский плен, турецкая галера. Венецианцы освободили, мог в Европе остаться, да потянуло на родину…
— Постой, откуда ты… — вскочив, Иван с изумлением уставился на Саньку. — Впрочем, чему я удивляюсь, — проговорил он, вздохнув, — ты и должна всё это знать!
И добавил глухо и почти невнятно, глядя куда-то себе под ноги:
— Ты ведь и то, как и когда мне умереть предстоит, знать должна…
Санька ничего не ответила. Врать не хотелось, сказать же правду…
О поражении, вынужденной сдаче в плен, подлом вероломстве Шуйского…
О том, как ослепили, как в прорубь затем тайно спихнули…
Ивана?! Её Ивана?!
— И правильно, и не говори ничего!
— Ваня! Ванечка!
Вскинувшись в постели, Санька схватила Болотникова за обе руки сразу и уткнулась мокрым от слёз лицом в его широкие твёрдые ладони. Покрывало при этом сползло почти до пояса, обнажив грудь, но Санька, казалось, этого даже не заметила.
И она уже не боялась Болотникова, ведь это был Иван, Ваня, Ванечка! Иван, который так любил её когда-то, и которого так любила она сама!
Как брата, которого у неё никогда не было…
— Санечка! Девочка моя единственная!
Опустившись на колени, Иван чуть наклонил голову и осторожно дотронулся губами до взъерошенной Санькиной макушки. Его борода при этом щекотала ей шею, но это было нисколечко не противно и не отталкивающе. Немножечко непривычно и только…
— Девочка моя! — шептал Иван, всё продолжая и продолжая целовать спутанные пряди Санькиных волос. — Я ведь уже всяческую надежду потерял тебя отыскать! Да и понимал, что не один я старею, что и тебе этот крест нести приходится! И потому я даже бояться стал возможной с тобой встречи, ибо хотел, чтобы ты осталась в сердце моём именно такой: вечно юной и ослепительно прекрасной! И услышал Господь молитвы мои…
В это время с треском распахнулась входная дверь и Санька, мгновенно вскинув голову, увидела троих вооружённых людей, один за другим вбежавших в комнату. У неё тотчас же испуганно ёкнуло сердце, но все трое почтительно остановились у самого входа.
— Воевода!
— Ну, что ещё?! — вскакивая на ноги и хмурясь, обернулся к вошедшим Болотников. При этом он постарался, как мог, заслонить собой Саньку, а она, опомнившись, вновь юркнула под покрывало, натянув его до самого, считай, подбородка. — Что врываетесь, как тати полуночные?! Случилось что?
— Вои царские на приступ, было, пошли, но отбиты с большим для себя уроном! — весело доложил один из вошедших, молодой курчавый паренёк с белозубой усмешкой и выпуклыми ласково-маслянистыми глазами. Он, кстати, как вошёл, так и вперился в Саньку откровенным, нагло-ласкающим взглядом.
— Многих убитыми потеряли, ещё более раненых с собой еле уволочь смогли, — угрюмо добавил сосед паренька, седой, длиннобородый, с плохо зажившим шрамом через всю щеку. — А у нас потерь, почитай, и не было никаких!
— Отбили приступ — это молодцы! — сказал Болотников нетерпеливо и искоса взглянул на Саньку. — За это хвалю! Или ещё о чём доложить хотели?!
Вошедшие помялись немного, переглянулись нерешительно.
— Тут вот какое дело… — запинаясь, проговорил длиннобородый. — Князья Шаховский и Телятевский напомнить повелели…
— Повелели?! — наливаясь кровью, рявкнул Болотников. — Они мною повелевать смеют?
— Нам повелели, — тут же поправился длиннобородый. — Напомнить повелели твоей милости, что военный совет ты им назначил сегодня после полудня! И царевич Пётр о том же просил тебе напомнить…
— Помню я о совете! — буркнул Болотников и вновь покосился на Саньку. Потом перевёл взгляд на наглого паренька, по-прежнему не спускающего с Саньки откровенно-жаждущего взгляда. Нахмурился… и паренёк, почуяв неладное, быстренько отвёл глаза.
— Так что передать князьям и царевичу? — спросил длиннобородый.
— Передайте им… — Болотников замолчал на мгновение, задумался. — Передайте, что совет сей на завтрашнее утро перенести надобно! Занят я весьма, понятно?!
— Понятно, — вразнобой отозвались вошедшие и, многозначительно при этом переглянувшись, вышли гуськом. А Болотников, выглянув следом, зычно крикнул кому-то (охране своей, скорее всего):
— Не впускать никого! Головы поотрываю!
Потом, вернувшись и плотно затворив за собой дверь, вновь подошёл к постели, опустился осторожно на самый её краешек.
— Такие вот дела, Санька! — проговорил он, глядя куда-то себе под ноги. — Одолели нас рати царские, в кремле тульском крепко заперли! А тут ещё провианта маловато, ну, да ничего! Посланы гонцы в Литву, к Дмитрию, дабы на выручку шёл! Или… — запнувшись на мгновение, Иван в упор посмотрел на Саньку, — или не придёт к нам помощь? Только это скажи!
— Я домой хочу! — вместо ответа, жалобно пролепетала Санька. — К маме хочу! Мне рано ещё умирать! И жить тут мне страшно!
И, уткнувшись лицом в подушку, она расплакалась. Горько, навзрыд.
— Девочка моя! Если б я знал, как… если бы я только мог тебе помочь в этом…
Вновь опустившись на колени и отвернув в сторону край покрывала, Иван принялся покрывать бесчисленными поцелуями Санькины волосы, шею, обнажённые плечи…
— Санька, Санечка! — бормотал он при этом, и голос его был полон горечи. — Ты же самой судьбой предназначена мне была, самой судьбой! И что ж она сделала с нами, судьба-судьбинушка?! Как же разнесла она нас с тобой во времени, подлая!
Иван целовал её долго, руки его в это же время постепенно отодвигали в сторону покрывало… и вот уже Санька ощутила щекотание его усов и бороды у себя на спине, потом ещё ниже и это было довольно неприятно. Зарывшись лицом в подушку и крепко сжав зубы, Санька пыталась вернуть то мимолётное ощущение, когда сквозь огрубевшие черты взрослого и много повидавшего в жизни мужчины вдруг взглянуло на неё такое знакомое и такое юное лицо Ванюши… но ощущение это, увы, не пожелало вновь воротиться. Те трое, так некстати ворвавшиеся в комнату, спугнули его, порушили что-то, пусть неосязаемое и необъяснимое, но весьма и весьма важное…
А тут ещё так некстати вспомнилось об Андрее…
— Не надо!
Оттолкнув от себя Ивана, Санька вновь по самую шею закуталась в покрывало.
— Зачем это сейчас?!
— Вот именно, незачем!
И Санька, и Иван почти одновременно обернулись на голос.
— Фидлер?! — голос Болотникова задрожал от гнева. — Тебе что тут надо?!
Невысокий плотный человечек средних лет и весьма ординарной наружности ничего на это не ответил, он лишь как-то устало и, одновременно, с явным облегчением усмехнулся. В руке человечек держал какой-то довольно объёмный свёрток.
— Да вот, шёл мимо…
— Вон пошёл!
Иван вскочил на ноги, рука его привычным жестом метнулась к поясу… впрочем, там не было сейчас ни сабли, ни даже кинжала.
Тогда Болотников, сделав стремительный шаг вперёд, ухватил человечка за отвороты кафтана, крепко встряхнул и даже приподнял чуть над полом.
— Не переходи межу, лекарь! Я тебя ценю, ты то ведаешь… но всему есть межа!
— Не надо горячиться, Ванюша! — проговорил, а вернее, прохрипел полузадушено человечек по имени Фидлер, и голос его с явственно различимым акцентом был на удивление спокоен и даже невозмутим: — Ты ведь тоже хочешь, чтобы Александра, любовь твоя первая и единственная, в собственное своё время беспрепятственно воротиться смогла?
— Что?! — растерянно и как-то совсем по-детски проговорил Иван, разжимая пальцы и, одновременно с этим, вновь опуская Фидлера на пол. — Откуда ты… да кто ты на самом деле?!
— Кто это?! — закричала Санька, вскидываясь в постели. Придерживая покрывало у груди, ужасом смотрела она на незнакомца. С ужасом и, одновременно, с невнятной ещё надеждой. — Скажи, кто это?!
— Фидлер это, — медленно, словно через силу, проговорил Иван, не сводящий глаз с этого самого Фидлера.
— Фидлер? — ппереспросила Санька. — А кто это, Фидлер?
Она уже слышала ранее эту фамилию, вот только никак не могла вспомнить: где и когда…
— Лекарь он… — сказал Иван, переводя взгляд с Фидлера на Саньку. — Лекарь иноземный. В Калуге подослал его Шуйский, дабы меня отравил, страшную клятву в том взял с лекаря. Но прибыв ко мне, сразу же Фидлер открылся чистосердечно, на нашу сторону перешёл. И вот с той поры…
— Он сказал, что может… — Санька даже задохнулась от волнения, — что может вернуть…
— Об этом чуть позже! — Повернувшись в сторону Саньки, Фидлер почтительно и, в то же время, как-то насмешливо ей поклонился. — А покамест держи одежку свою!
И он бросил свёрток на постель, прямо к ногам Саньки.
— Одевайся, а мы отвернёмся пока. Оба, и я, и Ванюша!
Иван, что удивительно, протестовать против столь вольного к себе обращения не стал, и они действительно отвернулись почти одновременно. А Санька трясущимися руками принялась разворачивать свёрток. Джинсы, курточка, тенниска, кроссовки… носочки, трусики даже… всё её, личное…
Или не совсем её?! Уж больно новой и даже неношеной выглядит одежда, да и кроссовки тоже…
— Всё правильно, Александра! — словно прочитав её мысли, сказал, не оборачиваясь, Фидлер. — Не твоё это, но в точности, каким твоё было, когда вы с Иваном ещё к сараю тому злосчастному шли. А вот телефон в кармашке твой собственный… впрочем, не стоит его пока доставать, бесполезен он в данной конкретной ситуации…
— Кто ты?! — повторил Иван, глядя в упор на Фидлера.
— После всё объясню! — сказал Фидлер всё также невозмутимо. — Ты как, оделась уже, Александра? — добавил он, обращаясь к Саньке. — Оборачиваться можно.
И, не дожидаясь разрешения, повернулся в сторону Саньки. Впрочем, она, вполне одетая, в этот момент натягивала на ноги кроссовки.
— Ну что ж, — Фидлер удовлетворённо кивнул головой. — Всё в порядке, а я боялся с размерами не угадать. Пошли тогда.
— Куда? — хмуро поинтересовался Иван, не сводя при этом с Саньки тоскливо-затуманенного взора.
— В коморку одну, — пояснил Фидлер, первым выходя из комнаты.
Иван, чуть помедлив, двинулся, было, следом, но у самого выхода, остановился и пропустил вперёд Саньку.
А потом они долго шли по каким-то тёмным и донельзя запутанным коридорам, два раза спускались куда-то вниз по узким деревянным лестницам, которые не только ужасно скрипели, но ещё и шатались в такт их шагам.
И везде толпились и о чём-то переговаривались хмурые вооружённые люди, впрочем, завидев Болотникова, они тотчас же замолкали и почтительно расступались.
— Сюда! — сказал Фиглер, останавливаясь у одной, почти неприметной двери и отворяя её. — Прошу в мои пенаты! Впрочем, они не совсем мои…
Комната за дверью оказалась не слишком большой и к тому же полутёмной, освещаемой лишь небольшим оконцем, расположенным почему-то у самого потолка. И мебели тут не было совершенно, одни лишь широкие деревянные лавы, тянущиеся вдоль всех без исключения стен. А на одной из лав сидел кто-то в тёмном одеянии и, кажется, дремал, низко опустив голову.
— Прошу! — повторил Фиглер. Вроде и почтительно, но при этом с какой-то затаенной насмешкой глядя на Саньку. — Барышня, вы первая!
Чуть поколебавшись, Санька вошла в комнату, Иван за ней. Последним вошёл Фидлер и, не просто затворил за собой дверь, но ещё и запер её, с усилием задвинул толстый деревянный засов.
— Зачем это? — глядя на засов, отрывисто бросил Иван. — Боишься кого?
— Не то, чтобы боюсь, Ваня! — мотнул головой Фиглер. — Просто гости непрошенные нам ни к чему сейчас, потому как…
— Феофан! — перебивая Фидлера, пронзительно вскрикнула Санька, до этого внимательно пытаясь рассмотреть сидящего на лаве. — Феофан!
Она бросилась к Феофану (а это и в самом деле оказался он!), ухватила за обе руки сразу, сильно встряхнула. — Давай же, просыпайся!
Некоторое время внимательно смотрела в неподвижно-застывшее лицо монаха, потом резко повернулась к Фидлеру.
— Почему?!
— Хороший вопрос, — сказал Фидлер, глядя на Саньку всё с той же непонятной насмешкой. — А ещё ты должна спросить, откуда он тут, вообще, взялся. Или тебе это неинтересно?
— Кто это, Феофан? — хмуро поинтересовался Иван, с откровенной неприязнью вглядываясь в сгорбленно-неподвижную фигуру монаха.
— Тоже хороший вопрос, — одобрительно кивнул головой Фидлер. — И я сперва именно на него отвечу.
Он подошёл к Феофану, деликатно, но настойчиво отстранив в сторону Саньку.
— Вообще-то, у этого человека несколько имён. Одно из них, Гай Ювентал, ничего вам обоим не скажет, потому не буду на нём пока останавливаться. Второе имя, Феофан, хорошо известно Александре (тут Фидлер, прервав на мгновение свою речь, сделал учтивый полупоклон в сторону Саньки, на что она совершенно даже не среагировала), но совершенно неизвестно Ивану, так что пока и это имя оставим в покое. А вот третье имя, вместе с фамилией и отчеством, Иван тоже должен был слышать когда-то, в далёкой юности… а уж тем более ты, Александра. Орлов Николай Петрович… тебе это о чём-либо говорит?
— Орлов Николай Петрович… — послушно повторила Санька. — Это моего папу так зва…
Не договорив, она замолчала, растерянно и даже несколько испуганно разглядывая неподвижную фигуру Феофана.
— Это… это… это и есть…
— Совершенно верно! — вновь склонился в полупоклоне Фидлер. — Другими словами: именно так!
— Разбудите его! — закричала Санька, умоляюще глядя на Фидлера. — Пожалуйста, разбудите его?!
— Зачем?
Фидлер задал этот вопрос с таким откровенным равнодушием, что Санька даже растерялась.
— Затем, что… — проговорила она, запинаясь, — …что мне очень многое нужно ему сказать, о многом спросить, если только… — тут она вновь запнулась и, помолчав немного, добавила почти жалобно: — Если это и в самом деле мой отец…
— Это и в самом деле твой отец, — всё так же равнодушно проговорил Фидлер. — Даже не сомневайся в этом.
— Но почему тогда… — замолчав, Санька взглянула на Феофана настороженно и почти враждебно. — Почему он тогда…
Не договорив, Санька замолчала.
— Знаешь, в твоём незаконченном вопросе сразу несколько «почему», — улыбнулся Фиглер. Впрочем, улыбнулся одним только ртом, глаза его оставались прежними: холодными и совершенно равнодушными. — Первое — почему он бросил вас тогда и сбежал ещё далее в прошлое? Второе — почему он не признал тебя, при первой же вашей встрече? Не в том смысле, что не признал в тебе свою дочь, а в том, что так и не понял, из какого ты времени сюда заявилась. Кстати, отсюда возникает и третье «почему» — как получилось, что самым первым человеком, которого ты встретила в прошлом, оказался человек, тоже не принадлежащий к этому времени, к тому же ещё — твой отец? Видишь, сколько вопросов сразу ты мне задала?
Ничего на это не отвечая, Санька лишь молча смотрела на Фидлера.
— Хочешь услышать ответы на свои вопросы? — проговорил Фидлер, кладя Саньке руку на плечо.
— Хочу! — сказала Санька.
— Убери руку! — внезапно рявкнул Иван из-за спины Саньки, да так, что она даже вздрогнула от неожиданности.
— Ну вот, опять девочку напугал! — сказал Фидлер, укоризненно качая головой. Руку с Санькиного плеча он, впрочем, убрал. — Ох, уж мне эти военачальники! Всё бы им орать да командовать! Ну да ты привык к этому за столько лет, да, Ванюша?
— Я тебе — не Ванюша! — не проговорил даже, прорычал Иван, с откровенной ненавистью глядя на Фидлера. — Я для тебя — Иван Исаевич, запомни это, пёс иноземный!
Фидлер, ничего на это не отвечая, лишь склонил голову в полупоклоне, который при желании можно было счесть и почтительным, и издевательским. Впрочем, Иван, словно опомнившись, решил не обострять обстановку.
— Дурацкая ситуация! — уже почти спокойно проговорил он, нервно выхаживая взад-вперёд по комнате. — Дураком полным себя чувствую… или, скорее, лишним тут…
— А ты и есть лишний тут, Ваня!
Фидлер вскинул правую руку, в которой что-то вдруг ярко блеснуло… и Иван, покачнувшись, медленно осел на пол.
— Иван!
Санька бросилась, было, к Болотникову, но Фидлер ухватил её за руку.
— Пустите! — закричала Санька, тщетно пытаясь высвободить руку. — Отпустите сейчас же!
— Ты хочешь вернуться домой или нет?! — отпуская руку Саньки, заорал вдруг Фидлер ей прямо в лицо. — Маму свою хочешь увидеть?!
— Хочу! — прошептала Санька, не трогаясь с места.
— Тогда стой спокойно и ни во что не вмешивайся!
Фидлер подошёл к Болотникову, наклонился над ним.
— Это сон, — сказал он, внимательно глядя на Саньку. — Просто сон и ничего кроме. Так надо, понимаешь?
— Понимаю, — прошептала Санька, хоть понимала далеко не всё.
— А теперь слушай внимательно. И не перебивай!
Проговорив это, Фидлер замолчал, но Санька тоже молчала.
— Твой отец, Орлов Николай Петрович… — вытянутой рукой Фидлер указал на Феофана, — есть дезертир Гай Ювентал, комендор третьего разряда второго защитного пояса Земли, тайно покинувший свой пост и решивший сбежать в прошлое. А дабы мы не смогли проследить траекторию его побега по биотокам мозга, Гай применил, так называемое, стирание собственной памяти, установив соответствующий прибор в аппарате временного скольжения…
— В машине времени… — не сдержавшись, прошептала Санька, но Фидлер нисколечко на это на неё не рассердился.
— Что ж, можно и так назвать этот аппарат! — равнодушно кивнул он головой. — Кстати, вам с Иваном крупно повезло в том смысле, что перемещались во времени вы, находясь подле аппарата, а не внутри его. Иначе вам тоже основательно память замутило бы…
Фидлер замолчал, но Санька тоже молчала, ожидая продолжения.
— Но вернёмся вновь к твоему отцу, Александра. Удирая в прошлое, допустил он всё же одну промашку… впрочем, и промашкой это назвать нельзя, скорее, неразрешимой дилеммой. Ему бы по прибытии аппарат уничтожить, да как сделаешь это при стёртой памяти? Не до аппарата ему было… взглянул на него отрешённым взором да и побрёл, себе, куда глаза глядят. А аппарат пожужжал-пожужжал, и вновь в своё времечко воротился. Дабы нам путь указать, где искать беглеца…
Проговорив это на одном дыхании, Фидлер вновь замолчал, внимательно глядя на Саньку.
— Понятно излагаю.
— Вполне, — сказала Санька. — Но почему тогда…
Не договорив, она замолчала.
— Почему тогда мы несколько лет твоего папу не трогали, если с самого начала знали о его точном местонахождении? — закончил за неё Фидлер. — Почему дали тебе на свет появиться? Ты ведь об этом спросить хотела?
Санька ничего не ответила.
— Впрочем, если бы мамы ваши тогда не поссорились, — задумчиво проговорил Фидлер, — вряд ли бы у Клавдии, подруги маминой закадычной, роман этот нелепый случился с шабашником заезжим. И тогда… Что тогда, Санька?
И вновь Санька ничего не ответила.
— Ивана бы не было, друга твоего, — ответил сам на свой вопрос Фидлер. — А ещё кого не было бы?
«Болотникова! — промелькнуло в голове у Саньки. — И его не было бы, ведь Болотников — это и есть Иван!»
— Правильно мыслишь! — одобрительно кивнул Фидлер. — Действительно, прославленного воеводы Болотникова тоже не было бы совсем в истории российской, так, что ли?
Ничего на это не отвечая, Санька лишь молча кивнула.
— Видишь, как интересно получается! — улыбнулся (и вновь одним только ртом, без участия глаз) Фидлер. — И династия Шуйских удержалась бы на российском престоле, а после смерти престарелого Василия царём стал бы, не будучи отравленным, племянник его дальний, Михаил Скопин-Шуйский, молодой и талантливый, весьма укрепивший державу и значительно расширивший её границы. И правили бы Шуйские, а не Романовы, кстати, куда дольше правили бы… такая вот альтернативная история исподволь вырисовывается…
— Почему, альтернативная? — прошептала Санька, потрясённо глядя на Фидлера. — Это и должна была быть основной историей, если бы мой папа… если бы он…
Не договорив, она замолчала и с ещё большим потрясением взглянула на спящего Феофана.
— Вот именно, должна была быть! — подхватил Фидлер. — Но почему же тогда история именно так пошла, как пошла? Болотников… Смутное время… Романовы… события 1917-го года… рождение твоё и Ивана в начале двадцать первого столетия… рождение Гая в далёком будущем… Наши учёные мужи, специалисты по альтернативным вариантам развития человечества, провели тщательное исследование, дабы выяснить сей парадокс…
— Выяснили? — спросила Санька, хоть ей на самом деле всё это совершенно безразлично было. Домой бы поскорее, к маме…
Но торопить Фидлера она боялась. А ну, как рассердится, да и оставит её здесь.
— Ничего не выяснили, — вздохнул Фидлер. — Лишь то доказать удалось, что прошлое влияет на будущее не столь прямым, сколь таким вот опосредованным образом. И вспыхнувшее в начале семнадцатого столетия бунтарское движение просто обязало комендора Гая Ювентала из далёкого двадцать восьмого столетия дезертировать в прошлое и сделаться составной его частью. И когда мы поняли это, то решили не мешать событиям вершиться так, как то природой и задумано было. И аппарат вновь в ваше время направили. Чтобы у твоего отца при виде его память начала восстанавливаться и он, испугавшись за вас с матерью, не стал дожидаться патруля — которого, кстати, никто и не собирался за ним высылать — а рванул ещё дальше в прошлое. А потом…
В это время в дверь забарабанили и Фидлер, замолчал, оглянувшись.
— Воевода у тебя, лекарь? — послышалось из-за двери.
— Нет его тут! — крикнул Фидлер, подходя к двери вплотную. — Ушёл!
— Понятно!
Когда за дверью всё стихло, Фидлер вновь вернулся к лаве с Феофаном.
— Времени мало! — проговорил он озабочено. — Или ты что-то ещё спросить хочешь?
Санька хотела спросить, как могло получиться, что самым первым встречным оказался именно её отец. То, что он не распознал в ней человека из будущего — это вполне объяснимо: вновь память начисто потерял, и она к нему так и не возвратилась. Но вот то, что она встретила именно его… или это Фидлер специально так подстроил?
Но спросить об этом она немного опоздала. Что-то сверкнуло перед глазами, вспышка какая-то зеленоватая… и вот уже посреди комнаты…
Нет, это была совершенно другая машина времени, побольше. Такая же дырчатая, с такими же тёмными стёклами, но выше значительно и раза в три шире. Да и то, нескольких пассажиров она должна будет отсюда увести: её, Фидлера, Феофана…
А как же Иван?
Санька подошла к Ивану, опустилась подле него на колени.
— Ванечка! — прошептала она, гладя Ивана по густым волосам, изрядно тронутым сединой. — Как же я там без тебя буду? И что я тёте Клаве скажу?
— А вот об этом не беспокойся! — послышался у неё за спиной голос Фидлера. — Ничего тебе говорить не придётся.
— Почему? — Санька обернулась и увидела, что Фидлер уже успел загрузить в аппарат беспамятного Феофана. — Почему не придётся?
— Потом объясню! — нетерпеливо проговорил Фидлер. — А теперь залезай!
— А Иван? Что с ним дальше будет?
— А ты разве не знаешь, что случиться потом с Болотниковым? — спросил Фидлер всё тем же равнодушным тоном.
«Ослепят его, потом слепого в проруби утопят» — молнией пронеслось в голове у Саньки.
— Ваня! Ванечка!
Захлебнувшись слезами, Санька обхватила бесчувственное тело Ивана обеими руками, прижала к себе.
— Я с тобой останусь, тут! Не брошу тебя одного, Ванечка! Я всё тебе расскажу о будущем… спасу тебя, постараюсь спасти…
— А вот это как раз то, чего я никак допустить не могу! — раздался за спиной у неё голос Фидлера, ровный и равнодушный, как всегда. — Изменение прошлого… да ты и сама понимаешь…
— Что? — обернувшись, Санька уже безо всякого страха и даже с вызовом посмотрела на этого лжелекаря. — Что я должна понимать?
Зелёная вспышка ударила Саньку по глазам, и она сразу же словно провалилась куда-то. Как и тогда, когда Иван спас её на берегу реки Вороньей… впрочем, никакой вспышки тогда не было, а был самый обыкновенный обморок…
Эпилог
— Ну, просыпайся, просыпайся!
— Что?
Санька открыла глаза и первое, что увидела, это лицо Фидлера, низко над ней склонившееся. И удивилась тому, что Фидлер не стоял и не сидел, а просто парил в пространстве. Впрочем, ни стоять, ни сидеть тут было не на чем — вокруг, куда не взгляни, простиралась зеленоватая мерцающая пустота. А когда Санька посмотрела себе под ноги, то поняла, что и она тоже парит невесомо в странной этой пустоте. И Феофан тоже в ней неподвижно висел… и лишь теперь Санька отчётливо смогла разглядеть не совсем ещё затянувшийся, рваный шрам у него над правым ухом.
Раньше этого шрама не было…
— Где мы? — спросила Санька, обращаясь, естественно, к Фидлеру.
— Хороший вопрос, — в привычной своей манере отозвался тот. — Жаль только, что ответа на него, увы, не существует. Мы теперь, как бы, вне времени и пространства…
— Вне времени и пространства… — машинально повторила Санька, но тут новая тревожная мысль неожиданно пришла ей в голову. — А как же мы тут без воздуха? Чем мы дышим сейчас? Или тут есть кислород? И долго мы так висеть будем?
— Знаешь, Александра… — произнёс задумчиво Фидлер, — это вовсе не те вопросы, которые тебя должны в данный момент волновать. И ещё…
Он замолчал, словно раздумывая о чём-то своём.
— Я ведь мог и не приводить тебя в чувства сейчас, — сказал он после недолгого молчания. — Очнулась бы у себя дома и дело с концом. Но почему-то захотелось ещё немного поболтать с тобой напоследок. Не бойся, приставать к тебе, как некоторые другие, я не собираюсь!
— А я и не боюсь! — немного запоздало встревожилась Санька и, переведя взгляд на неподвижное тело Феофана (она так и не смогла заставить себя называть его иначе), спросила: — А с ним что будет?
— С твоим отцом? — Фидлер вновь задумался на мгновение. — Да ничего особенного! Даже не накажут. Совершат омоложение, память восстановят в полном объёме… и вновь в строй! Хорошие комендоры нужны, а он был одним из лучших!
— Вы ему расскажете обо мне? — Санька посмотрела на Фидлера почти умоляюще. — О том, что я его дочь?
— Зачем? — Фидлер пожал плечами. — Чтобы он вновь попытался в прошлое улизнуть, дабы с семьёй воссоединиться? И потом… — он вновь замолчал на мгновение, — неужто ты думаешь, что мы именно эту часть памяти будем ему восстанавливать? Не было у него никакой семьи, никогда не было! Ни тебя, ни матери твоей… и даже этих лет монашеских! Всё это начисто у него из головы вычистят…
— Папа!
Санька попыталась приблизиться к неподвижному телу Феофана, но ничего у неё не получилось. Она даже с места сдвинуться не смогла.
— Папочка!
Вытянув руку Санька кончиками пальцев почти коснулась мертвенно бледной щеки Феофана. Впрочем, «почти» не считается…
— Папочка, если ты меня слышишь сейчас, знай, что мама все эти годы только о тебе и думала! И всё время ждала… и сейчас ещё ждёт! И очень тебя любит! А может…
Повернув голову к Фидлеру, Санька посмотрела на него умоляюще.
— Нет, Александра! — опередив её так и не заданный вопрос, проговорил Фидлер. — Извини, что прочитал твои мысли…
— Но почему?! — воскликнула с горячностью Санька. — Мы приспособимся там, у вас! Мама — хороший медработник, я… — тут она замялась на мгновение, — я тоже пригожусь, вот увидите! Зато мы с папой вместе там будем…
Она замолчала в ожидании ответа, но Фидлер так ничего и не ответил, и тогда Санька добавила с ещё большей горячностью:
— Просто я не смогу в нашем времени без Ивана! И на тётю Клаву как мне сейчас смотреть?!
— Понимаешь, Александра, — проговорил Фидлер медленно, словно обдумывая каждое слово. — Несколько причин имеются для того, чтобы я отказал тебе. Но я лишь одну из них назову. А для начала скажи, как тебе тот мир показался, которой ты только что покинула? Хотелось бы тебе в нём навсегда остаться?
— Нет! — Санька резко мотнула головой. — Никогда бы я там не смогла жить! Страшный мир! Жестокий и безжалостный!
— Жестокий и безжалостный… — повторил Фидлер задумчиво. — Что ж, возможно, ты и права, с жалостью и милосердием там явный дефицит. И всё же, поверь мне на слово, Александра, год, что я провёл там, показался мне годом райского блаженство! И это так и есть, по сравнению с тем кошмаром, в который я вынужден теперь возвращаться и в который ты так неосмотрительно мечтаешь попасть…
— Кошмаром?!
Санька смотрела на Фидлера с явным недоверием, и это ещё мягко сказано.
— Ваше будущее, оно… — проговорив это, Санька запнулась на мгновение. — Оно что, пострашнее Смутного времени?
— Именно так! — кивнул головой Фидлер. — Но более подробно я тебе ничего объяснять не буду. Во-первых, не поймёшь, во-вторых…
— Во-вторых? — переспросила Санька.
— Во-вторых, ни к чему это сейчас! Тем более, что ты, очнувшись, ничего так и не вспомнишь. Ни нашего с тобой разговора, не своего удивительного путешествия в прошлое…
— Как это? — голос Саньки задрожал и сорвался. — Почему это, ничего не вспомню?
— Почему? — Фидлер вновь замолчал на мгновение и вдруг улыбнулся Саньке. В первый раз он так улыбнулся: искренне, дружелюбно и с каким-то даже непонятным сочувствием. — Да потому, что нельзя иначе! Ты уж извини, но я…
— Нет! — что было силы, закричала Санька. — Я не хочу! Это нечестно!
Зелёная вспышка вновь ударила болезненно Саньку по глазам, и она снова провалилась в привычное уже чёрное безмолвие.
* * *
Открыв глаза, Санька некоторое время лишь удивлённо осматривалась по сторонам.
Что это с ней? Уснула, что ли?
За окнами уже темнело, а когда она прибежала от Ивана и, бухнувшись в кровать, неожиданно разревелась, день был ещё в полном разгаре. И вот плакала, плакала… и уснула…
В коридоре послышались шаги, и в комнату вошла мать.
— Проснулась, доча? — спросила она ласково. — А я пришла, смотрю: спишь. Не стала будить…
— Иван не заходил? — спросила Санька, ощутив вдруг неясную какую-то тревогу в душе.
— Не видела, — сказала мать. Потом помолчала немного и добавила: — Тётя Клава заходила. Спрашивала: не у нас ли Иван?
— Давно заходила?
Тревога в душе росла, неясная какая-то тревога, непонятная…
— Да ещё… — мать посмотрела в окно, — ещё светло было! Теперь, наверное, уже дома Иван твой…
— Наверное… — сказала Санька и, легко соскочив с кровати, подошла к письменному столу. — Уроки делать надо. А то скоро Иван прибежит списывать, а у меня ещё ничего не готово.
— Балуешь ты его, своего Ванюшку! — улыбнулась мать. — Ладно, не буду мешать!
Мать вышла, а Санька, усевшись поудобнее, раскрыла учебник физики. Стала читать условие первой задачи и это привычное действо как-то легко и быстро вытеснило из головы Саньки всё лишнее, в том числе и непонятную эту тревогу. Ну, подумаешь, с Иваном немножечко поссорилась, накричала на него сгоряча. Ничего страшного… странно только, что Иван до сих пор не пришёл ещё мириться.
Он всегда приходил мириться первым, несмотря на то даже, что Санька сама, первая, всегда его обижала…
