Салют
(27 января 1944 года)
Черное небо вспорото
сабельным взмахом ракет.
Небо великого города
окрашено в разноцвет.
Падает черное небо
отблесками в Неву.
Отныне блокада — небыль!
В полнеба салют — наяву!
Вьюжится, вьюжится, вьюжится
огненный снегопад.
В огненном вальсе кружится
праздничный Ленинград.
А мы у моста Дворцового,
из сквера, что у дворца,
привычные к ливню свинцовому,
впервой палим без свинца.
И я — сотоварищи рядом, —
сбросив на снег шинель,
развешиваю над Ленинградом
праздничную шрапнель.
Небо золотом вспорото,
но черен январский лед.
И по червонному золоту —
черный свинцовый налет.
И свет, и мрак непролазный
отныне в едином ряду.
Победа, вобравшая разом
и празднество и беду.
В сверкающем сабельном взмахе
взмывает салют в зенит...
За этот салют в атаке
в среду мой брат убит.
У старой землянки
Проносятся весны, уносятся весны.
Вздымаются к небу могучие сосны.
И в спилах дерев — многоцветные кольца,
как память о том, что я был комсомольцем.
...В сосновой тиши, на забытой полянке
мы с дочкой нашли котлован от землянки.
А в центре, где взвод наш ютился когда-то,
зеленый дневальный — сосна вполобхвата.
Когда ж ты успела — из крошечки-семечка?
И сколько же минуло времени-времечка?!
Но в спил не взглянуть — от корья до средины.
И не перечесть календарные кольца...
Вдруг ветер смахнул седину и морщины,
и вновь я увидел себя комсомольцем.
И юность, моя комсомольская юность
к землянке со взводом из боя вернулась.
И — слышишь? — в соседнем густом мелколесье
вновь завелась наша взводная песня.
И жизнь не прожита, и песнь не допета.
И каждый уверен: «...вернусь, Лизавета».
...Недлинно нам песенки пела война.
И все ж я вернулся. — Ну, здравствуй, сосна!