Долгий день
Ежегодно, девятого мая,
Под весенний песенный гуд,
В гневный мир дорога прямая
Назначает точный маршрут.
Молодых будя на рассвете,
Входит день, виски холодя.
Ветеранам приносит ветер
Капли слез и брызги дождя.
Счастью есть и горю причины,
Обрывает время струну,
И уже подают машины
В обожженную боем страну.
Едут матери, дедушки, внуки,
Голубеет подснежников луг,
Их щадят солдатские руки,
Огрубелые пальцы подруг.
Троньте стебли юности, троньте
В память давних встреч и потерь,
И любовь, что сгорела на фронте,
Ударяет в сердце теперь.
Но внезапно тихнут беседы,
На закате гаснут бои...
С нами те, кто лег до победы,
В эту глину, в эти ручьи.
И подснежник становится черным,
Исчезает след на тропе,
Лишь надтреснутый голос горна
Говорит о грозной судьбе.
На горячий мрамор слетают,
Словно пчелы, буквы имен
В долгий день девятого мая,
Опаленный кровью знамен.
Ленинградская подпись
Мне на войне не повстречался он,
Хоть знал я многих фронтовых шоферов,
Но хлеб, который автобатальон
Доставил в наш непобедимый город,
Но кровь, что он для раненых привез,
Хотя по льду хлестала смерть вдогонку,
Но дети, что нам дороги до слез,
Усаженные в мерзлую трехтонку,
Так сблизили и породнили нас,
Хоть не встречались ни в гостях, ни дома.
Как будто и меня в войну он спас,
До самой малой черточки знакомый.
Была, как рана, Ладога в груди...
Там, в ледяной воде купая кузов,
Его товарищ, шедший впереди,
Сорвался в полынью с бесценным грузом.
Там промедленья не было другим,
Вдали штурмовки слышались удары.
И тускло, подавая знак живым,
Из синей глубины светились фары.
Ушел на запад автобатальон.
Водитель рвался в пекло, зубы стиснув,
Хоть до Берлина мог дойти не он,
Крещенный смертью на Дороге жизни.
Сегодня он, доживший до седин,
Припоминает дней былых отвагу,
Что все-таки и он вошел в Берлин,
И он пришел в победный день к рейхстагу.
И начертал предупрежденье всем,
Кого в бою повергла наша сила:
«Из Ленинграда мы пришли затем,
Чтобы война к нам больше не ходила!»