К исходу цикла вычисления по программе Дианы застопорились. Компьютер с бешеной скоростью листал миры вдоль Тоннеля, по которому она ушла в бесконечность, но никаких намеков на сходимость ни по одному из основных параметров не было. По второстепенным, впрочем, тоже. Так что вопрос, куда ведет этот Тоннель и где он выходит в Срединных мирах (если вообще куда-нибудь ведет и где-нибудь выходит), оставался открытым. Бренда сказала, что результатов (если они вообще будут) следует ожидать не раньше чем через несколько дней. Я приуныл: ведь уже были произведены расчеты для 99,9999 % собственной длины Тоннеля, а света в его конце все еще не было видно.

100 % — 99,9999 % = 0,0001 %. Одна десятитысячная процента, одна миллионная целого — казалось бы, такой мизер! Но пусть вас не смущает столь малая величина — в ней заключена бесконечность, тогда как предыдущий отрезок пути пролегает через большое, но конечное число миров. Теоретически способ пересечения бесконечности за конечное время до смешного прост. Каждому ребенку-причащенному известно, что между двумя произвольными точками во вселенной можно проложить Тоннель сколь угодно малой длины (правда, при этом возникает неопределенность в момент выхода из него); таким образом, двигаясь вдоль избранной Формирующей и от мира к миру уменьшая промежуток в геометрической прогрессии, можно добиться того, что бесконечность будет преодолена, скажем, за несколько часов.

Но увы, как и все вещи в мире, это выглядит просто и изящно лишь в теории — на практике же все гораздо сложнее. И куда опаснее, чем можно было подумать. Из более чем четырех сотен смельчаков, проделавших такой фортель, уцелел только я один, да и то невероятным чудом. Вспомнив свою прежнюю жизнь, я вспомнил и свое путешествие в бесконечность и вспомнил то, что поджидало меня в самом конце Тоннеля. Это невозможно описать словами, такая игра первозданных стихий неподвластна даже самому бурному человеческому воображению, а любые аналогии здесь неуместны. Скажу только, что я понять не мог, как это я уцелел.

Впрочем, это был не единственный вопрос, на который я не находил ответа. Вопреки всем доводам здравого смысла я продолжал надеяться, что компьютер подскажет мне, где искать Диану… Или ее могилу! Неужели я стремлюсь именно к этому — удостовериться, что Диана мертва? Неужели я такой черствый, бессердечный, расчетливый эгоист?.. Или же я просто трезвый реалист? Может быть, несмотря на свою крайнюю сентиментальность и вполне естественное для каждого человека стремление к самообману, я жажду определенности? Той самой определенности, которая, по всей вероятности, должна гласить: «Здесь покоится Диана, принцесса из Сумерек, возлюбленная жена и мать. Reqiescat in pace»…

Не уверен, не знаю, да и знать не хочу. Мне было горько и стыдно, когда я думал об этом, и я решительно гнал прочь подобные мысли, ибо они причиняли мне боль.

Как я уже упоминал, цикл был на исходе. Девочки делали последние приготовления к предстоящей пирушке, мы с Брендоном старались им чем-то помочь, но только мешали, и в конце концов они велели нам не путаться у них под ногами. Тогда брат предложил мне пойти прогуляться перед ужином и я согласился.

Мы вышли из дома и направились к опушке леса. Небо над нами было чистым, безоблачным; верхний край огромного красного солнца нависал над побитыми ливнем оранжевыми кронами деревьев. То тут, то там виднелись согнутые и сломанные стволы, прибитые к земле кусты, трава была мокрая и помятая, вокруг было множество луж с теплой и мутной водой.

Слава богу, ветер дул с ночи; было свежо и прохладно. Мы с Брендоном шли, куда глаза глядят, курили и разговаривали. В основном мы вспоминали о днях минувших, но, утолив свою жажду по прошлому, как-то незаметно перешли к делам насущным.

— Все это порядком достало меня, — сказал Брендон, имея в виду попытки возвести его на престол. — К счастью, теперь я вне игры.

— Нашел какой-то выход? — поинтересовался я.

Брат ухмыльнулся.

— Выход сам нашелся.

— О чем ты говоришь?

— Вернее, о ком. О тебе.

Я вопрошающе взглянул на него.

— Ты это серьезно?

— Конечно! Ведь ты старше меня, к тому же обладаешь огромным могуществом — Силой нашего прадеда. Так что тебе и карты в руки.

— Ну уж нет! — решительно произнес я. — В ваши игры я не играю.

— А тебя никто и спрашивать не будет. С возвращением ты автоматически становишься лидером оппозиции, то есть занимаешь мое место. Ведь формально отец назначил меня наследником престола из-за того, что ты был признан погибшим.

— Но только формально.

— Теперь это неважно. И вообще, Артур, в глазах большинства ты более предпочтительная кандидатура на престол, чем я. За годы отсутствия ты стал своего рода легендой. Твои прежние грехи прощены и забыты, о тебе помнят только хорошее, на твою сторону перейдут многие из тех, кто сейчас еще колеблется в нерешительности. Так что выбора у тебя нет. Пойми это.

Я промолчал. Брендон смотрел на меня, ожидая ответа, как вдруг в глазах его зажглись искорки, а уголки губ тронула лукавая улыбка, как будто в голову ему пришла очень забавная и остроумная мысль.

— Впрочем, нет, я не прав. Кое-какой выбор у тебя все же есть. Ты можешь официально признать Амадиса законным королем. Приняв его сторону, ты тем самым внесешь раскол в стан недовольных и, возможно, предотвратишь гражданскую войну. Этим ты окажешь всем большую услугу.

— А почему ТЫ этого не сделал? — спросил я.

Брендон нахмурился и, немного помедлив, ответил:

— Из принципа. Из упрямства. Может быть, из чувства долга. А еще я ненавижу Амадиса.

— А я всегда был дружен с ним. И не хочу, чтобы мы стали врагами.

— Тогда тебе придется признать его.

— И вместе с ним выступить против тебя? Нет уж, уволь.

— В таком случае ты должен встать во главе нашей партии.

— Тоже нет. — Я покачал головой. — Если ты собираешься взвалить на мои плечи бремя лидерства, оставь эту затею. У меня и так забот полон рот. Учти, что я не только нашел Источник; я обнаружил мир с устойчивой цивилизацией Одаренных. Ты понимаешь, что это значит?

Брендон вдруг остановился как вкопанный и устремил на меня восхищенный взгляд.

— Черт побери! Основание Дома!

— Вот именно. Неужели ты думаешь, что я променяю эту почетную миссию, на весьма сомнительную честь свергнуть с отцовского престола нашего сводного брата?

Брендон опустил глаза и вздохнул.

— Счастливый ты человек, Артур, — с немалой долей зависти произнес он. — Вечно тебе везет. Ты отправился туда, откуда возврата нет, но все же вернулся, овладев неслыханным могуществом и обнаружив мир нашего предка, а теперь собираешься основать там свой собственный Дом. На двадцать лет у тебя отшибло память, зато тебе выпало счастье заново прожить детство самую лучшую пору жизни. Ты потерял любимую женщину, но она оставила тебе прекрасную дочь, о которой любой другой отец может только мечтать…

Теплота его тона, когда он заговорил о Пенелопе, мне совсем не понравилась.

— Что у тебя с ней? — резко спросил я.

Брендон покраснел, как провинившийся школьник. Лишь теперь я заметил, что выглядит он довольно молодо, только напускает на себя слишком уж респектабельный вид и оттого кажется старше.

— Ну! — требовательно произнес я. — Отвечай же!

— Ничего между нами нет, — совладав с собой, ответил Брендон. — Мы просто друзья. Старые добрые друзья.

— И по старой дружбе собирались пожениться?

— Ну… Это была плохая идея. К счастью, мы вовремя поняли это… То есть, первой это поняла Пенни, а потом уже я.

— Но не сразу. Ты продолжал настаивать на этом браке даже тогда, когда Пенелопа передумала. Ведь правда?

— Правда, — со вздохом подтвердил Брендон. — Пенни прелестная девушка, и мысль о том, что она станет моей женой, неожиданно сильно увлекла меня. Пожалуй, чересчур сильно. Но это было лишь временное помрачение рассудка. — Он взял меня за руку и, осмелев, с жаром проговорил: — Поверь мне, Артур, ничего у меня с твоей дочерью не было. Мы с Пенни только друзья, честное слово. Я отношусь к ней как к родной сестре, а она видит во мне только брата.

— М-да, брата, — многозначительно произнес я.

— Да, брата! — твердо сказал Брендон. — И то, что она согласилась на мое предложение, свидетельствует лишь о том, что она принимает мои заботы и проблемы близко к сердцу.

— Очень близко, — заметил я. — Так близко, что даже решилась на кровосмешение.

— Уж лучше кровосмешение, чем кровопролитие. Именно из этого я исходил, когда просил Пенни стать моей женой. Я не хочу проливать людскую кровь ради короны Света. Мое честолюбие не заходит так далеко.

— Мое тоже. Тем более, что, в отличие от тебя, я не питаю ненависти к Амадису. Я не хочу вступать с ним на тропу войны.

— А это не обязательно. В отличие от меня, ты можешь раскурить с ним трубку мира. Если ты, первоначально возглавив оппозицию, затем примиришься с Амадисом, это, скорее всего, будет означать конец междоусобной вражды в нашем Доме. Сейчас обстоятельства изменились.

— В какую сторону?

— Несомненно, в лучшую. Королева Рахиль действует весьма решительно. Она разогнала банду дружков и любовниц Амадиса, которые правили за его спиной, и начала наводить в Царстве Света порядок. Я уверен, что в скором времени обстановка в Доме нормализуется.

— Ты действительно веришь в это? — спросил я. — Или только хочешь верить?

Брендон вздрогнул и смерил меня подозрительным взглядом.

— Это тебе Бренда сказала?

Я не успел ответить, так как внезапно почувствовал слабое давление на мозг. После моего возвращения в Экватор со мной пытались установить контакт в среднем каждые полчаса, но поскольку я перекодировал свой Самоцвет, то ощущал эти попытки как легкие прикосновения к самому краю моего сознания, которые не причиняли мне никаких неудобств. Однако на сей раз вызов беспрепятственно миновал установленные новой кодировкой блоки, из чего следовало, что со мной связывались через специально настроенное на меня зеркало. Такое зеркало могло быть только одно.

— Морган? — отозвался я, привычным жестом давая брату понять, что я на связи.

— Нет, — последовал мысленный ответ, одновременно знакомые и незнакомые ментограммы которого вызвали у меня сильное волнение. — Это я, лорд Кевин. Дана.

Будто тупая игла вонзилась в мое сердце, и оно болезненно заныло. Что это со мной? Проклятье!..

— Одну минуту, миледи, — послал я мысль в ответ, затем повернулся к Брендону и спросил: — При тебе есть зеркало?

Тот молча развел руками.

Тогда я подошел к ближайшей луже и, вызвав Образ Источника, произвел над ней ряд манипуляций, изменивших физические свойства отражающей поверхности.

Бледно-голубое небо, оранжевая листва соседних деревьев и мое лицо на мгновение стали видны в луже намного четче, почти как в зеркале. Потом по ее поверхности пробежала мелкая рябь, смазывая отражения предметов, она стала матовой, а еще спустя несколько секунд туман расступился, и я увидел лицо Даны в обрамлении сияющих золотисто-рыжих волос.

Даже беспристрастный наблюдатель мог смело назвать Дану красавицей а я, на свою беду, не был беспристрастным наблюдателем. Я чуть не задохнулся от горького наслаждения видеть ее, смотреть в волнующую глубину ее изумрудно-зеленых глаз, трепетно прикасаться своим сознанием к ее сознанию…

— Милорд, — заговорила она немного обескураженно. — Я вижу вас… как будто снизу вверх.

Я присел на корточки и склонился над лужей.

— Прошу прощения, миледи, но таковы обстоятельства. Нам придется смириться с этим неудобством.

— Хорошо, — кивнула Дана и взгляд ее устремился мимо меня. — А это кто?

Я повернул голову и увидел рядом с собой Брендона. По всем правилам приличия ему следовало бы отойти в сторонку, чтобы не мешать мне. Однако он этого не сделал, и вовсе не потому что был невоспитанным и бесцеремонным. Я понял, что хотя Брендон и сам остро нуждается в помощи психолога, чтобы разобраться в своем противоречивом отношении к власти, Амадису и королеве Рахиль, он, видимо, неплохо знает людей, раз так быстро догадался, что я не хочу (вернее, боюсь) оставаться с Даной наедине. Чтобы выручить меня, он даже решился на такое вопиющее нарушение этикета.

— Это мой брат Брендон, принцесса, — ответил я, и Брендон слегка поклонился ей.

Дана удивленно приподняла бровь, но, вопреки моим ожиданиям, не была ошеломлена тем, что у меня есть брат.

— Очень приятно, милорд, — сказала она.

— Рад с вами познакомиться, миледи, — вежливо произнес Брендон. — Я вам не помешаю?

— О нет, ни в коей мере, — заверила его Дана и вновь перевела взгляд на меня. — Со мной лорд Фергюсон. Он был так любезен, что позволил мне переговорить с вами.

Зеркальце в руках Даны немного отклонилось, и я увидел лицо Моргана, который приветливо ухмылялся мне. Так, так, стало быть, и она не горела желанием остаться со мной наедине. Или, скорее, боялась. Что ж, взаимно.

— Я слушаю вас, принцесса, — сказал я, когда изображение Даны вернулось.

— Я насчет Колина.

— Да? А что с ним?

— Это я и хочу выяснить. Когда вы в последний раз виделись, он не показался вам странным?

— Ну, в общем, он был взволнован, зол, рассержен…

— Нет, я не то имею в виду. Вам не показалось, что он сильно изменился?

— Конечно, он изменился. Война сильно меняет людей.

Дана отрицательно покачала головой.

— Опять же, не то. Я хочу сказать, что он изменился с тех пор, как мы виделись с ним в его кабинете. Ну, когда вы вошли во Врата.

— Ага, — проронил я. — Так что же случилось потом?

— Колин отправился вас искать и отсутствовал всю оставшуюся часть ночи, целый день и всю следующую ночь. Объявился он лишь к утру — но какой!

— И какой же?

— Его будто подменили. Сначала мне даже показалось, что это совсем другой человек.

— Но это был Колин, — полувопросительно, полуутвердительно произнес я, уже начиная догадываться, что произошло.

— Да, — ответила Дана, — без сомнений, это был Колин. Просто он сильно изменился — и не столько внешне, сколько внутренне.

— Он стал хуже или лучше?

— Он стал другим! Так невозможно измениться ни за день, ни за неделю, ни даже за месяц — для этого требуются годы. И еще одно. Когда мы говорили с ним о событиях той ночи, у него был такой вид, словно они происходили не два дня назад, а очень и очень давно.

— По всей видимости, для него так оно и было, — сказал я. — Наверное, он просто устал от войны и государственных забот и решил отдохнуть в месте, где время течет очень быстро — скажем, год за один день.

— Вы тоже так думаете?

— А почему тоже? — удивленно переспросил я.

— Лорд Фергюсон высказал такое же предположение.

— Думаю, он прав. И если это так, то причин для особого беспокойства нет. С Колином все в порядке, просто он стал на год-другой старше.

Дана кивнула и застенчиво улыбнулась, как будто просила у меня прощения.

Я чуть не выругался вслух, но в последний момент сдержался и закусил губу. Черт побери! Она уже догадалась, что произошло с Колином, однако, когда Морган проболтался ей о зеркальце, использовала случившееся как предлог (скорее всего, бессознательно), чтобы поговорить со мной. Интересно, понял ли это Морган? Поняла ли сама Дана, что ею движет?

А вот Брендон, мне кажется, сразу сообразил, что тут не все чисто.

Я еще раз заверил Дану, что ей нечего волноваться (хотя вряд ли она сильно переживала за Колина); затем я перекинулся парой слов с Морганом, сказал ему, что вернусь через несколько дней, и на этом мы попрощались. Когда изображение Даны и Моргана растаяло, а лужа превратилась в обыкновенную лужу с мутной водой, Брендон хитро усмехнулся и произнес:

— Твоя подружка? Хорошенькая.

— Она невеста моего друга, — ответил я, вставая с корточек. — Правда, в последнее время у них возникли кое-какие проблемы.

Тут я получил от Пенелопы мысленное сообщение, что минут через десять-пятнадцать ужин будет готов. Меня порадовало то, как быстро и непринужденно между нами установился ментальный контакт.

— Нам пора возвращаться, — сказал Брендон; очевидно, сестра сообщила ему то же самое. — Пойдем.

Шагов сто мы прошли молча. Затем брат спросил:

— Почему ты снова не связался с мамой?

— Времени не было.

— Мог бы и выкроить. Последние три дня она места себе не находит, только о тебе и говорит. Ты всегда был ее любимцем, даже когда исчез. Брендон завистливо покосился на меня. — Может, ты обижаешься, что она снова вышла замуж? Это глупо.

— Чья бы корова мычала, — огрызнулся я, чувствуя, что краснею. Можно подумать, что ты бросился на шею королю Марса с криками: «Папочка!»

Брендон тоже смутился.

— Ну, вообще-то ты прав, — нехотя признался он. — Первое время я относился к нему враждебно и был здорово обижен на мать. Но я не избегал ее, как ты.

— Я уклоняюсь от встречи с ней не поэтому, — ответил я.

— А почему?

— Я собираюсь побывать в Хаосе и не хочу, чтобы Юнона последовала за мной.

— Ага! Ты надеешься разузнать у Врага, где может быть Диана?

— В частности это.

— Тогда я с тобой.

— Со мной будет Пенни.

— И я, — настаивал Брендон. — А Бренда нас подстрахует.

Я был уверен, что не нуждаюсь ни в какой подстраховке, и все же мне стало интересно.

— Подстрахует, говоришь? Но как?

— Она будет стоять в другом конце Тоннеля и в случае опасности сразу же вернет нас обратно.

— Неужели она сможет выдернуть нас из Хаоса? — удивленно спросил я.

— Меня наверняка, у нас с ней особая связь. Ну а я потяну вас за собой.

— Понятно. Вот только ты не учел один момент.

— Какой?

— В Чертогах Смерти время течет очень медленно. Если не ошибаюсь, одна минута за двадцать два часа и семнадцать минут в Истинных Сумерках…

— И две с половиной секунды.

— Тем более. Бренде придется несколько дней непрерывно держать с тобой связь, чтобы в нужный момент мгновенно активировать Тоннельный переход. Когда же она будет спать? Да и вообще, даже я не смог бы так долго находиться с кем бы то ни было в ментальном контакте.

— Значит, ты не во всем превосходишь нас, — заметил мой брат. — Я уже говорил тебе, что у нас с Брендой особая связь. Мы не теряем контакт друг с другом даже во сне.

— Вот как? — сказал я, не скрывая своего удивления. Это было что-то новенькое. Разумеется, я знал, что Брендон и Бренда тесно связаны между собой, однако не думал, что НАСТОЛЬКО тесно. — А какого рода этот контакт?

— Обычно периферийный, на уровне простейших эмоций. А разница во времени, кстати, будет нам только на руку. Бренде не придется постоянно быть начеку. Она всегда успеет сосредоточиться, даже, если надо, проснуться и открыть вход в Тоннель. По нашему отсчету это займет лишь несколько сотых долей секунды. А что касается Бренды, то единственное неудобство, которое она будет испытывать, это необходимость держать свои эмоции в узде и не слишком интенсивно общаться с Формирующими, чтобы не выдернуть меня преждевременно.

— М-да, — сказал я. — Между прочим, раньше вы не говорили мне, что постоянно находитесь в контакте.

Брендон пожал плечами.

— Тогда мы были детьми, и нам это казалось естественным… Да и сейчас кажется естественным. Просто теперь мы понимаем, что наш дар уникален.

Я хмыкнул. Выходит, близняшки на пару переживают очень волнующие и очень интимные моменты из жизни друг друга. Забавно, подумал я и только тогда обнаружил, что невольно высказал эту мысль вслух. Не знаю, что на меня нашло. Наверно, я позволил себе не в меру расслабиться.

К моему вящему изумлению, Брендон не обиделся. С тяжелым вздохом он произнес:

— Где уж там забавно! Когда Бренда страдает, мне тоже становится больно. А она страдает всю свою жизнь. Бедная сестренка, после смерти мужа она живет как монашка.

— В самом деле? — сказал я, пораженный тем, что он говорит мне такие вещи.

— Да, в самом деле. Большинство женщин только строят из себя недотрог, хотя таковыми не являются, а вот с Брендой все наоборот. Порой она может показаться тебе слишком фривольной и даже распущенной, но это лишь игра. Хочешь верь, хочешь не верь, ее муж был у нее единственным мужчиной… — Тут Брендон умолк и недоуменно моргнул. — Ах, прости! Что-то я разоткровенничался. Наша встреча выбила меня из привычной колеи.

— Меня тоже, — признался я. — Я очень рад тебя видеть, брат.

Праздничный стол был почти накрыт. Когда мы с Брендоном вошли в столовую, Бренда как раз расставляла большие хрустальные бокалы для вина. Их было пять.

— Мы ждем кого-то? — спросил я сестру.

Она улыбнулась и покачала головой, глядя мимо меня.

— УЖЕ не ждем.

Я медленно повернулся, чтобы проследить за направлением ее взгляда, и остолбенел. На какое-то мгновение у меня перехватило дыхание от радости и восторга.

В дверях, ведущих на кухню, стояла высокая стройная женщина в длинном голубом платье с алой полупрозрачной накидкой на обнаженных плечах. Блики света играли на ее волнистых каштановых волосах, а темно-карие глаза внимательно смотрели на меня из-под полуопущенных черных ресниц. Ее лицо с безукоризненно правильными чертами римской богини было совсем молодым, фигура — гибкой, девичьей, однако во всем ее облике чувствовались зрелость и опыт ста тридцати прожитых лет. Красивая и суровая, гордая и величественная, ласковая и добрая, такая милая и нежная. Моя мать, Юнона…

Она погрозила мне пальцем — я так и не понял, всерьез или игриво.

— Артур, негодник, ты прячешься от мамочки!

Я кинулся к ней и заключил ее в свои объятия.

— Мама, — прошептал я. — Милая мама.

— Ах, Артур, малыш, — сказала она, всхлипывая у меня на плече. — Мне так недоставало тебя, сынок…