Многовекторный кризис демократии

В странах, где нет демократических институтов, демократия идеализируется. А когда демократия обретает свои институты, наступает кризис. Почему? Является ли кризис естественным состоянием демократии? Может ли вообще демократия функционировать без проблем? Прежде всего, я определю неизбежные кризисные точки демократии. В другой части внимание будет посвящено глобальным и локальным формам демократического кризиса в Сербии.

Кризисные точки демократии

Давайте представим демократический порядок с идеально функционирующими институтами. Стало бы это осуществлением мечты такой формы государственной власти и общественных отношений? При таких (воображаемых) обстоятельствах мы бы столкнулись с проблемой психологического и морального профиля личности. Существует естественная предрасположенность к восприятию демократических и недемократических позиций, ценностей, идей. Некоторые особенности личности препятствуют восприятию демократических ценностей или толерантного отношения к различным мнениям, позициям, взглядам.

Исследования психологических особенностей демократических и недемократических личностей указывают на различия не столько в эмоциональном поведении, сколько в когнитивных стилях (как отдельные личности решают познавательные задачи). Характеристикой авторитарного (недемократического) когнитивного стиля, или недемократического мышления, являются: упрямство (исключительность суждений), догматизм (закрытая система убеждений), склонность к категоричности решений «или – или», упрощение, неприятие множественности идей, парциальное, а не холистическое знание.

Демократический когнитивный стиль характеризует флексибильность мышления, реалистические обобщения, распознавание специфичности, толерантное отношение к двусмысленности, восприятие сложности явлений. Демократическая личность воспринимает плюрализм идей, уважает противоположные мнения, открыта для нововведений, культивирует дивергентное мышление. Личность с демократическими особенностями обладает ярко выраженным эго, высокой самооценкой, внутренним локус контролем, толерантным отношением к неизвестному (Ђуришиħ-Боjановиħ, 1982).

Следовательно, в психологической структуре личности имеются «естественные» склонности к демократическим или недемократическим ценностям, размышлениям, поведению. Нормативная ценность толерантности или уважение правил принятия решений сталкиваются с непредсказуемостью поведения индивидуума и когнитивного стиля.

Иные источники кризиса демократии следует искать в различном понимании самого понятия демократии, знаний, в отношении к универсальным и национальным ценностям, в соотношении норм и поведения, способов решения практических проблем, статусу СМИ, роли денег. Между тем, внимание аналитиков в процессе исследования демократий больше всего привлекает проблема использования недемократических средств под прикрытием демократии. Способ использования демократической воли народов становится ключевой точкой кризиса демократических институтов.

Все великие мыслители выделяли в качестве основной ценности демократии свободное выражение различных общественных и политических взглядов граждан на систему институтов власти и управления (Аврамовиħ, 2006). Такой порядок призван обеспечить репрезентативность народного волеизъявления. Если эта процедура нарушается, неминуемо наступает кризис. А процедура нарушается самыми разными способами. Рассмотрим несколько современных средств, которые употребляются с целью фальсификации воли народа.

Первый способ – план самой процедуры. Его можно сформировать таким образом, что он сможет обеспечить адекватное политическое представительство. Например, в среде кандидатов можно отдать предпочтение неким этническим или политическим группировкам путем предоставления им привилегий или завышения их ценности. Во время правления Социалистической партии Сербии (СПС) закон о выборах отдавал предпочтение социалистам (несоразмерное соотношение числа голосов и числа депутатов). В ходе подготовки к парламентским выборам в Республике Сербии 21 января 2007 года небольшим этническим группам, представляющим малое число избирателей, предоставлялось право выдвижения кандидатов, собравших значительно меньшее количество подписей. Проблема состояла в том, что это правило было изменено кем-то единолично в ходе избирательной кампании. Это изменение никем ранее не рассматривалось в правовом (законодательном) поле.

Второе средство вызывания кризиса демократического порядка используется, когда не принимают во внимание результаты выборов. Нечто подобное происходит под воздействием внутреннего лукавства и внешнего открытого и скрытого давления. Первое обстоятельство мы обнаруживаем осенью 1997 года, когда власть социалистов в Сербии на местных выборах аннулировала результаты, достигнутые оппозицией. Другое обстоятельство весьма сильно ощутила на себе Сербия со стороны «международного сообщества», в наибольшей мере СПС до 2000 года, и Сербская радикальная партия (СРП) в последующие годы. Запад требует соблюдения демократической процедуры в некоторых восточноевропейских странах, но не желает признавать результаты этих выборов. Вот один пример. На заседании Постоянного совета ОБСЕ в Вене один из членов совета указал на попытку руководства миссии наблюдателей Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) отменить оценку парламентских выборов в Сербии 21.1.2007 года как свободных и честных, потому что «выраженная воля сербских избирателей не отвечала политическим ожиданиям БДИПЧ». Было высказано, что «оценка результатов выборов Бюро зачастую основывается не на Копенгагенских критериях, а на политически мотивированных симпатиях или антипатиях самого БДИПЧ» (Политика, 4 марта 2007, стр. 3).

Третье средство создания и развития кризиса демократии находится в руках демократического зарубежья (в отличие от зарубежья недемократического). Правительства и интеллектуальные круги западных государств (Европы и Северной Америки) открыто вмешиваются в демократическую жизнь отдельных стран. Это коренным образом отличается от ситуации, когда эти страны выступают за введение демократических институтов в однопартийных странах. Формы вмешательства разнообразны: выражаются благие пожелания, иной раз и указания, что именно следует сделать, приглашают выступающие против режима неправительственные организации (НПО) к себе или сами приезжают к ним в гости, организуют научные конференции для избранных участников, проявляют особенную заботу о «позитивных политиках», осуществляя тем самым открытую дискриминацию народных депутатов. Такая дискриминация политических представителей государства – верный путь к организации и поддержанию кризиса демократии.

Четвертое – военный механизм. Последние два десятилетия политической истории мира характеризуются все более широким и все более интенсивным употреблением военных средств для демократизации тех стран, которые, по оценке центров мировой демократии, следует модернизировать. Наряду с бомбардировками совершается настоящий ритуал дипломатической и политической подготовки с подключением к нему СМИ и позднейшим оправданием. Конечно, вопиющее противоречие между демократическими целями и военными средствами полностью игнорируется.

Пятым генератором кризиса демократии является столкновение ценностей внутри государства. Не играет никакой роли, имеет ли это столкновение внутренний национальный или межнациональный характер в многонациональных странах. Демократия с трудом функционирует, когда сталкиваются такие противоречивые ценности. В отсутствие минимального национального консенсуса демократия в одинаковой мере находится в руках ложных и настоящих демократов. Такая пропасть между ценностями характерна для Республики Сербии. Вот недавнее событие, которое наилучшим образом подтверждает эту посылку. Снятие с Сербии обвинения в геноциде, выдвинутого в марте 2007 года Федерацией Боснии и Герцеговины (БиХ) вызвало у сербской общественности глубокое разочарование. Биляна Ковачевич Вучо, председатель Комитета юристов за права человека, заявила, что это победа «преступной политики С. Милошевича, Ратко Младича, Воислава Коштуницы, сербских радикалов». Ненад Чанак заявил, что разочарован этим решением, а представитель «Инициативы молодых за права человека» отметил, что «шокирован», поскольку «ожидал, что Сербия будет обвинена в геноциде» (Политика, 6 марта 2007, стр. 11).

Другой пример патологического отношения к своей стране и нации мы находим в письме четырех НПО Сербии (Фонд за гуманитарные права, Инициатива молодых за права человека, Женщины в черном и Гражданские инициативы) главам правительств 27 стран ЕС, в которых они потребовали продолжить давление на Сербию, чтобы интенсифицировать сотрудничество с Гаагским трибуналом (Правда, 5 апреля 2007). Такой пример ненависти и унижения собственного государства, как и презрительное отношение к собственному народу, в какой-то мере может разрушить минимальный национальный консенсус, а тем самым и демократию. То, что должно быть предметом внутренней политики, переносится в область саморазрушения с помощью иностранных государств.

Шестой генератор кризиса демократии – власть денег, что вовсе не является тайной в современном гражданском обществе. В современном обществе, а именно, во второй половине XX века, на первый план общественной жизни вышли деньги. Современные гражданские общества, Западная Европа и Северная Америка, в центр своего существования поместили деньги, и вся жизнь общества вращается вокруг доллара и евро. Доход – доминирующая ценность. Шпенглер в книге «Закат Европы» утверждал, что «силу прессы диктуют деньги», а одно американское изречение утверждает, что «деньги – материнское молоко политики». Деньги как центральная ось жизни вытесняет идеалы справедливости, истины, красоты, или же сводит их к денежному эквиваленту. В западноевропейском обществе существует культ денег. Во время войн на территории бывшей СФРЮ была продемонстрирована сила денег. Хорошо известна деятельность рекламного агентства «Ruder Finn». С 1991 по 1993 год Хорватия заплатила ему 200000 долларов за пропаганду войны, а с 1991 по 2001 годы выделила пять миллионов долларов агентствам США за оказание влияния на общественное мнение («Купленная пропаганда», Политика, 9.3.2007).

Свою финансовую мощь, как и идеологию денег, богатые демократические государства используют для контроля за внутренней демократией. Это означает накачивание деньгами внутренних организаций, отдельных личностей и политических партий, а также поддержание тех целей, которые они считают целесообразными. Неправительственная организация «Отпор» получила огромную сумму долларов для активной работы по свержению власти С. Милошевича (Аврамов, 2006).

Вот что говорит самый ответственный человек великой державы о вливании иностранных денег в политику. «Растет денежный поток из-за границы, он используется для прямого вмешательства во внутренние дела… Сегодня используются демократические лозунги, но цель одна: добиться одностороннего преимущества и получить собственную корысть». «Путин осудил „неких“ зарубежных деятелей, которые пытаются грязными технологиями развязать в России межнациональную и межконфессиональную вражду» («Путин критикует США и НАТО» Политика, 27 апреля 2007).

Седьмое. В развале демократии СМИ отведено значительное место. Они выбирают новости. Они демонстрируют свою политическую ориентацию и по-своему трактуют главных лиц демократической игры. Когда в Новом Саде подожгли дом депутата от СРП, новость едва пробилась в СМИ. Зато когда в окно Весны Пегнич бросили камень, все белградские и новосадские СМИ писали об этом так, словно была брошена граната (Николиħ, Т. 8.3.2007, www.srs.org.rs). СМИ, выступающие якобы против разжигания ненависти, сами разжигают ее. К ним присоединяется и организация журналистов, которая должна защищать объективность и профессиональную этику а не раздувать по-своему такие происшествия.

Восьмое, проникновение насилия в демократию. Это самая большая проблема демократии. Что делать, если в рамках демократических институтов одна партия или их группа действует, используя насильственные средства во внепарламентской борьбе? Не возникает ли в таком случае вопрос о границах демократии? Насилие всегда проявляется в двух формах – вербально и физически. Вербальная форма проявляется в демократических институтах. Когда один руководитель группы кандидатов в Новом Саде открыто заявляет градоначальнику, что он «выроет гробы ее предков», а журналистке обещает «переломать руки и ноги» («Выкопаю твоего мертвого деда», Правда, 5 апреля 2007), то совершенно ясно, что речь идет о ненависти и насилии. Но этот яркий образец ненависти и насилия замолчали все «проевропейские» СМИ Сербии, к тому же не было предпринято никаких юридических санкций.

Аналогичный пример в Республике Сербии 2006 года. Небольшая, в то время не представленная в парламенте, Либерально-демократическая партия (ЛДП), посылает своих «молодых» членов нападать на участников совещаний других партий. Это случилось в Новом Саде 5 октября 2006 года, когда они ворвались на собрание членов Демократической партии (ДП), пытаясь сорвать его. В то же время они устроили незаконную демонстрацию перед Скупщиной (парламентом) Республики Сербии, протестуя против принятия Конституции страны.

Таким образом, ряд физических акций насильственного и противозаконного характера, осуществленных одной партией, является очевидным примером нарушения границ демократии. Между тем, эта маленькая партия не одинока. Ее старший брат, ДП, точнее, ее комитет Общины Врачар, 6.10.2006 года запретил презентацию книги одного из руководителей оппозиционной партии в помещениях Общины. Это обстоятельство напомнило о временах коммунистических запретов – запрет вынес не суд, а политическая партия, что, безусловно, разрушает границы демократии.

По этому случаю можно задать следующий вопрос: не подвергают ли такие практические действия сомнению само существование демократических институтов? Их, конечно, никто не отменял, но потенциально они могут быть ликвидированы в ближайшем будущем. Если кто-то применяет против оппозиции насильственные действия, то он в случае прихода к власти ограничит или ликвидирует демократические свободы. Если некто запрещает презентацию книги, то, придя к власти, он расширит практику запретов.

Наконец, вовсе не является тайной, что с помощью «международного сообщества» и применения очевидных насильственных действий 5 октября 2000 года в Сербии был осуществлен захват власти.

Кризис демократии как «нежеланное дитя» глобализма

Где проходят границы демократии? Этот давний вопрос, как мы видим, не устаревает. Мыслители никогда не снимали этот вопрос с демократической повестки дня. Иными словами, с какого момента политической жизни демократия оказывается под угрозой? Это можно рассматривать и во время фазы борьбы за демократические институты, но чаще всего это происходит в рамках осуществления демократии, то есть в рамках демократического строя.

В статье «Границы демократии» (Данас, 18.2.2006) Ральф Дарендорф рассматривает именно этот классический вопрос на примере выборов на палестинских территориях, которые завершились победой внепарламентской группировки Хамас. Что, если победители на неких выборах вовсе не намерены соблюдать правила, являющиеся частью пакета демократических процессов?

Это событие дало Дарендорфу возможность подвергнуть сомнению ключевой демократический институт – выборы. В первую очередь, утверждает он, «выборы редко решают фундаментальные проблемы», они не создают либерального строя. В качестве доказательства он ссылается на влияние эмоций и отсутствие конфликта аргументов как на факторы, мешающие выбору. Этот вывод абсолютно неверен. Если выборы не являются основным институтом демократии, то о демократии не может быть и речи. То, что этот аргумент характерен для палестинских территорий, или что роль эмоций слишком велика, не свидетельствует против демократии, а лишь говорит о конкретной политической ситуации и политической культуре. Не найти святого, который мог бы объяснить нам, когда и где начинается демократия. Речь идет о том, что при таком устройстве ее институты существуют, а как они функционируют – зависит от конкретных исторических обстоятельств.

Другой аргумент также непривычен для классической теории демократии. «Демократии не в состоянии создать условия для собственного успешного существования». Это опасное утверждение. Если это так, то она постоянно нуждается в защитнике, внешнем или внутреннем. Кто же это? Внутренний защитник демократии – законы, то есть правила игры, которые устанавливает конституционный орган. Кто их применяет? Судебные институты.

Когда речь заходит о внешних гарантах демократии, Дарендорф не оставляет никаких сомнений. Это «международное сообщество». Чтобы подтвердить это положение, он, как ни странно, приводит в пример Ирак. Там состоялись выборы в конституционное собрание, после чего прошли выборы на основании «договоренностей». С помощью международного сообщества установлено верховенство закона. Ральф Дарендорф утверждает это вопреки тому, что в Ираке ежедневно погибает как минимум десять человек в результате политики, проводимой после американской интервенции. Почему же этот теоретик не видит истинных причин кровопролитий в Ираке? Там международное сообщество или американское вторжение «международного сообщества» трагическим образом дестабилизировало государство и народ.

Третью причину неприятия выборов Дарендорф видит в культуре демократии. Дело в том, что всякая демократия нуждается во времени и в культуре дебатов. Для укрепления демократии необходимы две ненасильственные смены правительств. Это общее место в понятии демократии. Но никто не знает, в какой момент следует начинать введение демократических принципов. Что первоначально – принципы или культура демократии? Это исторический процесс, через который прошли все демократии. Но следует припомнить их европейскую историю. Никто не навязывал демократию Англии, Франции, Испании, она явилась в результате внутреннего развития. У этих стран не было гаранта в лице международного сообщества. Но они не малые государства, и потому избежали внешнего хозяина. Так почему же Дарендорф готов предложить это аморфное сообщество в качестве гаранта демократии в Сербии?

Как объяснить ошибку такого мыслителя, как Ральф Дарендорф? Очевидно, он оказался пленником идеологии глобализма, и, исходя из каких-то соображений, воспринял оппортунистический аргумент.

Итак, новый период демократии характерен возрастающей ролью «международного сообщества». Оно вступает в игру в самых разных обличиях. Каждый может наблюдать, как оно действует внутри демократических государств, и там, где насаждает демократию с помощью бомб.

Сербия на собственной шкуре ощутила активность «международного сообщества». Но именно тут возникают заблуждения. Кто дал определение термину «международное сообщество»? Как оно действует? Каждый наблюдающий за мировой политической сценой легко заметит, что от имени этого сообщества говорят политики и государственные деятели Запада и США. Их речи звучат в диапазоне от критики отдельных стран до военной интервенции и разгрома суверенных государств. Суть в том, что при этом они пользуются исключительно недемократическими средствами. Я укажу на них.

Войны. Мы живем в исторической обстановке, от способов решения которой в огромной степени зависит и будущий характер межгосударственных отношений, и сама природа демократии. Ведущие демократические страны Запада, США и Великобритания противозаконно совершают военную агрессию против суверенного государства, после чего легализуют свои действия в международных организациях, одной из которых является и ООН. Пример Сербии коренным образом отличается от других стран мира, ставших жертвами военного вмешательства демократий Запада. В ней существовали демократические институты (конституированный национальный суверенитет, правительство парламентского большинства, политические и прочие права), которые плохо функционировали. Тем не менее, страны НАТО напали на нее, вопреки всемирному и национальному правовому порядку, из-за стремления части албанского меньшинства в Косово и Метохии создать сепаратное государство. Следует признать, что подобного прецедента в новейшей истории не было.

Угрозы военного вторжения НАТО в суверенные страны, или стремление навязать им правовое устройство, помимо прочих последствий, особенно ярко разоблачает тезис о том, что демократия стоит на страже мира. Готовность структур Запада к войне имеет два аспекта. Один – безнаказанность угроз в адрес народов. В правовых государствах каждый гражданин может защититься от угроз физического насилия, обратившись в полицию или суд. Однако в новом «международном сообществе» одна страна или несколько таковых на протяжении месяцев угрожает целому народу уничтожить его, и все равнодушно взирают на это. При этом льются неудержимые похвалы в адрес силы, используя известную метафору «кнута и пряника». Эта чудовищная политика внедрена в жизнь евро-американской демократией.

Особое внимание следует уделить внешней политике США. Этот «лидер» в деле распространения демократии по всему миру любыми средствами в течение последнего полувека в корне изменил свою внешнюю политику. В 1940 году Рузвельт твердо заявил, что Америка не будет воевать за границей. А в 1999 году Клинтон говорил, что американские интересы защищаются в Косово и Метохии, а Буш в 2006 году утверждал, что «Америка защищается на улицах Багдада». Что же следует после такого внешнеполитического экспансионизма?

Развал государств в пользу национальных меньшинств. Военное отторжение Косово и Метохии (КиМ) прямо противоположно идее справедливости и международного права. В течение 78 дней бомбардировщики НАТО сбросили 21 тысячу тонн бомб на Сербию, якобы для того, чтобы защитить права человека косовско-метохийских албанцев. С одной стороны, это было ложью, а с другой – они подвергли угрозе права тех, кто бомбил, приняв участие в незаконной войне против Сербии. Каков же результат бомбардировок? Около 300000 сербов изгнано из Косово и Метохии, оставшимся же сербам права не обеспечены. С 1999 года не прекращается давление «международного сообщества» во главе с его посланцем Марти Ахтисаари, который вопреки резолюции ООН о нерушимости государственных границ и принципах международного права создал новое, второе албанское государство на территории Косово и Метохии.

* * *

Рассмотрев такую картины европейской (американской) демократии и ее стандарты, можно разглядеть дискриминационное отношение к сербам. Тут впереди всех идет «международное сообщество». Оно часто диктует сербам условия для евроатлантической интеграции или для вступления в Европейское сообщество. Эти условия растягиваются или сужаются, в зависимости от потребности момента.

Демократия должна считаться с кризисом как составной частью индивидуального и коллективного мышления, поведения, принятия решений. Вопрос конкретно-исторический: в каких формах выражается кризис, в каких условиях он возникает и каковы его последствия. Современные формы кризиса демократии в большей степени продукт внешнего вмешательства (интервенции) «международного сообщества», и в меньшей степени вызваны внутренними причинами. Углубление таких отношений неизбежно приводит к унификации мышления или к глобалистским стандартам, которые имманентно вызывают новые кризисные отношения. Вместо глобального революционного изменения истории побеждает непрерывная историческая преемственность.

Три проблемы глобальной демократии

Понятие глобальной демократизации подразумевает: 1) распространение западноевропейской модели демократии (ЕС) на другие регионы европейского пространства; 2) этот процесс развивается под конкретным сильным политическим влиянием американцев. С теоретической точки зрения, обозначенные политические процессы относятся к диффузионным политико-социологическим понятиям.

В политических дебатах современного мира после 1989 года преобладает слово «демократия». Теоретики и политические элиты призывают «международное сообщество» к одному: мир должен быть демократическим, поскольку политической альтернативы демократии не существует. С теоретической и практической точки зрения глобальный вопрос звучит так: является ли демократия окончательно принятой формой власти, не имеющей альтернативы? Всеобщее увлечение демократией не должно загнать в тупик критическую мысль – на повестку дня дискуссии о демократии следует вынести аргументированные вопросы глобального демократического наступления, а также его внутренние структурные противоречия.

Теоретический перенос внимания на вопросы государственного и межгосударственного внедрения демократических установок вызывает к жизни следующий тезис: пространство идей, ценностей и знаний о демократии перенасыщено, наступило время их осуществления. Наблюдается ускоренный отказ от классической связи демократии с конституциями государств, внимание переключается в область международных правил демократической жизни граждан. Речь идет об универсализации демократии. Однако изучим природу противоречий, возникающих на этом пути.

«Демократический Левиафан»

Создатели Проекта глобальной демократии делают вид, что все внутригосударственные демократические проблемы решены. Между тем, современные теоретики демократии указывают на возможность новых форм антидемократического правления в демократических странах: осуществление национального гомогенного проекта, верховенство денег, «демократический Левиафан» (Kin, 1995).

Современная мифологизация демократии предусматривает длительную традицию критических суждений об этой форме власти. Платон утверждал, что излишек равноправия и свобод приводит демократию к тирании и анархии, Аристотель открыл роль демагогии в демократии, Токвиль – тиранию большинства, а Кин современную угрозу демократии обнаружил в медийном либерализме.

Современные теоретики (Dal, 1994; Bobio, 1990; Kin, 1995) критически исследуют корни демократических институтов. По их мнению, гражданские демократии сталкиваются с кризисом легитимности, а Джон Кин делает четкий вывод: «Сегодня в сердце всех демократических режимов таится зародыш деспотии» (Kin, 1995:74). К такому выводу он пришел в результате блистательного анализа многочисленных форм вмешательства государства в сферу общественного мнения. Так, государство обладает исключительными полномочиями (цензура), оно вооружено секретностью (армия и полиция), ложью, государственной информацией, корпоративизмом. Возрастание политической власти, не несущей ответственности перед гражданами и не подчиняющейся требованиям справедливости, Кин называет «демократическим Левиафаном». В недрах нового Левиафана кроется «невидимая сила» (Боббио), или «власть под крыльями ночи» (Кин).

Современную критику демократии могут воспринимать как стремление исправить демократические институты. Между тем, иная интерпретация внутренней слабости демократии исходит из того предположения, что зарождается новая форма превосходства в отношениях между странами, которая по форме и риторике будет демократической, а на деле антидемократической. В соответствии с этой точкой зрения, демократия не должна лишать своих внутренних противников демократических ценностей, даже если они обосновались в центре демократической власти. Ростки деспотии в демократических системах кроются в природе некоторых основных социальных и политических институтов: в демократическом обществе существуют недемократически структурированные институты – церковь, армия, полиция, суд. Между тем, существуют и демократические институты с огромным потенциалом недемократического устройства – политические партии, руководитель государства, СМИ. Гражданская демократия не в состоянии создать формулу для ослабления напряженности в отношениях между формами контроля и автономии этих институтов. Она развивает свободу воли индивидуумов, а также общественных механизмов, которые не позволяют индивидууму пользоваться свободой воли.

Критический взгляд на внутренние противоречия демократии в государстве призван обуздать политическую эйфорию. Логически и политически нет условий для мифологизации демократии в глобальном плане, поскольку она не справилась с собственными внутренними противоречиями.

Здесь нет предмета для дискуссии об искусственном превосходстве демократического строя над недемократическим. Речь идет о том, что институционализация демократии длится два века, и что она сформировалась в одной части мира (Западная Европа и США). Попытка организовать остальной мир в соответствии с этой моделью является прямым отрицанием живого развития любой культуры – ее опыта и ее мудрости, а новая политическая конструкция мира является по существу радикализацией «демократического Левиафана» в международных отношениях.

В экспорт евро-американского продукта с помощью ООН вбрасывается идеология прав человека. Если дипломатия демократии является глобальной стратегией, то идеология прав человека со своими размытыми значениями годится для всяческого употребления.

Права существуют, чтобы ими кто-нибудь пользовался. Идеология прав человека в сиюминутных интересах относится к индивидууму, к обществу, экономике, к политическим потребностям, культуре. Политический лейтмотив прав человека предусматривает те обязательства, которые структурирует любое организованное сообщество и без которых оно не может существовать.

Вся чрезмерность и произвольность употребления прав человека не является аргументом, отрицающим ценность прав человека и гражданина, однако это вносит неразбериху, которую создает глобально преобладающее истолкование прав человека и гражданина. Как и в случае с демократией, здесь следует спросить: кто определяет содержание прав человека?

Возвращение к Токвилю: кто является субъектом демократической глобализации?

Демократия предполагает определенную систему политических институтов и ценностей, но также интересы определенного человека. В свои фундаментальные принципы она включает и особое понимание человека, его потребностей и целей, а также ментальные особенности национальных обществ. Для понимания антропологической сущности демократии достаточно припомнить мысли Токвиля об этом. Без психологических, моральных и социальных особенностей личности был бы невозможен мощный экономический и общественный прогресс США. 150 лет тому назад Токвиль отметил, что в Америке преобладает «всеобщее движение» и «лихорадочное беспокойство», и в основе такой динамики общества лежит определенный взгляд на антропологию.

Какой была (и осталась) психосоциальная структура человека американской демократии?

Основная характерная черта американского человека, которую Токвиль неоднократно подчеркивает в своей книге – стремление к материальному благосостоянию. Ориентация на материальное обогащение в стране – всеобщее явление. «Все здешнее общество охвачено стремлением удовлетворить даже самые ничтожные потребности и обеспечить максимальные удобства в жизни» (Tokvil, 1991:489). Такая ценность формирует особую жажду богатства, а также силы и славы. «Любовь к богатству лежит в основе всех поступков американцев, что придает всем их страстям некое семейное сходство, а их созерцание быстро утомляет» (Tokvil, 1991:560). Ценностная ориентация на личное обогащение корреспондируется с эмоциональными и моральными чертами личности. По мнению Токвиля, американец – человек «горячих желаний, предприимчив, отважен, и в первую голову – новатор» (Tokvil, 1991:343).

Нет сомнения в том, что только такие особенности личности и согласованные с ними институты могли осуществить такое материальное и технологическое развитие Америки, которого не смогла добиться ни одна другая нынешняя цивилизация. Если индивидуум обуян страстью к обогащению, тогда к этому должен стремиться и его народ. Все штаты в стране, констатировал Токвиль, вдохновляются одними и теми же ценностями – производство, торговля, обогащение. Именно эту особенность (ненасытность) человека как родо-племенного существа демократия сделала моделью социализации. В истории всегда существовали личности и группы, разделяющие подобные ценности, но только демократический строй сделал ориентацию на обогащение универсальной.

Личные достижения – основной критерий толкования демократии в Америке. Молодой американец «уважает только то, что отдельная личность может достичь только в результате своих личных усилий» (Вебер, 1964).

Наша тема не требует обзора других импликаций американской антропологии, таких, как, например, отношение к другим народам. 180 лет тому назад Токвиль установил, что такой человек и такая страна неумолимо придет к дальнейшему распространению американской демократии на другие страны и континенты. Появилась новая «индустриальная аристократия», которая никогда ранее не существовала, и на это явление все друзья демократии «должны постоянно обращать озабоченный взгляд» (Tokvil, 1991:507). Причем озабоченность должна быть политического свойства. На фундаменте такой ценностной ориентации вырастает новая форма деспотизма, которая отличается от старых тираний специфической подчиненностью и попечительством. Она всеохватывающая, но мягкая, и «уничтожает человека, не мучая его» (Tokvil, 1991:634). Общественную основу нового деспотизма Токвиль нашел в неудержимом эгоизме индивидуальной алчности. Каждый занят своими потребностями и организацией другого человека и общественной группы. Американцы стремятся «овладеть морями, как римляне стремились завоевать мир» (Tokvil, 1991:345). Повторят ли они судьбу Рима?

Рассуждая на темы глобализации демократии и проблем, возникающих на ее пути, невозможно обойти размышления Токвиля. Он предугадал тенденцию, а конец XX века только обогатил его предвидение. США – субъект глобализации демократии, а проблемы, возникающие у других национальных демократий, отражаются в том, что те не выстроили в своей истории подобную антропологическую основу, которая помогает развиваться американскому обществу. В европейском обществе, к примеру, в германской культуре, особенности личности комплексно отличаются от славянской (Vest, 1995). Вне европейского культурного пространства антропологическое разнообразие еще более пестрое.

Ускоренное распространение американского типа человека как субъекта демократических институций вступает в противоречие со многими национальными объединениями и странами. Противоречия можно избежать, если каким-то чудом внезапно изменятся некоторые особенности личности, которые веками накапливались благодаря ценностям, понятиям, верованиям (Шпенглер, 1989). Это должно превратить человека молящегося, или человека трагического, в человека, стремящегося к богатству. Проблема в том, что человек, молящийся Богу, должен в этом случае подчиниться человеку, стремящемуся к богатству.

Моральность демократического экспансионизма

Форсирование глобальной демократизации идейно и политически напоминает о полемике по поводу французской революции между Эдмундом Верком и Томасом Пейном. Аргумент Верка в защиту старого порядка основывался на традиции и авторитетности примеров, он выступал против метафизических абстракций и восторгов. Пейн обнаружил универсальные ценности революции в естественных правах человека (Pejn, 1987, Tadić, 1972).

Сегодня подобная аргументация структурно обновляется в связи с глобализацией демократических прав и свобод человека: универсализму противопоставляется традиция и авторитет национальных примеров.

Новая глобальная демократия и права человека встраиваются в региональные политические документы. Первой такой ход сделала Европа. В Хартии ОБСЕ, принятой в 1990 году на саммите в Париже, раздел о демократии сформулировали следующим образом: «Мы обязуемся строить, консолидировать и укреплять демократию как единственную систему правления в наших странах. В этом начинании мы будем руководствоваться следующим:

Права человека и основные свободы с рождения принадлежат всем людям, они неотъемлемы и гарантируются законом. Их защита и содействие им – первейшая обязанность правительства. Их уважение – существенная гарантия против обладающего чрезмерной властью государства. Их соблюдение и полное осуществление – основа свободы, справедливости и мира.

Демократическое правление основывается на воле народа, выражаемой регулярно в ходе свободных и справедливых выборов. В основе демократии лежит уважение человеческой личности и верховенства закона. Демократия является наилучшей гарантией свободы выражения своего мнения, терпимости по отношению ко всем группам в обществе и равенства возможностей для каждого человека.

Демократия, имеющая представительный и плюралистический характер, влечет за собой подотчетность избирателям, обязательство государственных властей соблюдать законы и беспристрастное отправление правосудия. Никто не должен стоять над законом». Аналогичные идеи появляются во всех документах, касающихся демократии (Темельи и модерне демократиjе, 1989).

Такие и подобные им декларации подчеркивают ценности демократического общества и государства. Проблемы появляются, когда мы связываем эти декларации с традициями и политической культурой отдельных государств. Одна проблема – понимание демократии как единой системы власти в европейских странах, как об этом говорится в Хартии ОБСЕ, другая – касается конкретных последствий, вызванных универсальностью деклараций. Другими словами, до какой степени законодательное формирование демократических институтов мирится с влиянием национальной политической культуры и традиций?

В головокружительном стремлении кодифицировать демократическую политическую жизнь на планете игнорируется проблема коллективной жертвы. Создание наднационального государства, или системы ЕС, которая неуклонно стремится ко все большей власти брюссельской бюрократии, неизбежно создает проблемы для независимости, национальной свободы, автономии и достоинства отдельных стран. Глобальная демократия открыто подвергает ревизии понятия национальной свободы и независимости, изменяя значение этих категорий, которые веками существовали в сознании людей и в теоретических работах. Но никакая глобальная демократия не может скрыть или запретить борьбу одних национально-государственных интересов с другими.

Посмотрим, как обстоят дела с правами человека и свободами. На первый взгляд, тут все понятно. Между тем, эти права и свободы в некоторых демократических странах толкуются не одинаково. В реальной политической жизни государств индивидуальные права формируются на основе коллективного национального восприятия и автономно определенных интересов народов и граждан. Следует ли из этого, что одна демократическая страна может обвинить другую в недостаточной демократии, если она решила эти вопросы не так, как говорилось выше?

Например, сексуальная свобода. В некоторых демократических странах она распространена вплоть до права заключения однополых браков. В других демократических странах такие браки не разрешаются. Глобализация демократии приведет к тому, что государства, признающие гомосексуальные браки (например, США), осудят страны, которые законодательно не признают подобные связи, и признают их недемократическими. Можно ли согласиться с таким выводом?

Есть и другие примеры: контроль за эмиграцией, контроль за рождаемостью, контроль за родителями… Каждая форма государственного контроля ставит под удар права человека и демократию, в связи с чем можно прийти к мнению, что глобальная демократия служит интересам отдельных лиц, а не государству.

Интересно посмотреть на демократизацию исламских стран, или тех стран, где сильно влияние ислама. Станет ли шариат международной демократической нормой, или же останется автономным политическим правом исламских государств?

Такие или похожие политические явления могут стать предметом различной оценки и разного толкования различными политиками и теоретиками. Конкретные исторические решения проблем прав человека и свобод – настоящий тест для проверки пригодности демократических деклараций к жизни. Принятие абстрактных демократических норм и ценностей не означает унификации демократической практики. Опыт показывает, что проблема состоит в том, что существующие на практике демократические различия могут употребляться для распространения влияния и интересов неких государств, а в случае конфликта они превращаются в инструмент решения споров между демократическими и недемократическими странами. (В США существует закон двухсотлетней давности, который позволяет иностранным гражданам обвинять иностранных деятелей и других граждан в нарушениях прав их народов). Исследователи демократии не могли представить, что демократия может стать не только инструментом политического разума, но и причиной разжигания политических страстей. «Национальное самоутверждение и агрессивность могут буйствовать и на демократической почве» (Manhajm, 1980:183). И в демократических странах трудятся не только ответственные деятели, но и обманщики, аморальные люди.

Проект глобализации демократии подразумевает не только распространение сверхмощных политических идей, но и использование самых различных средств для оказания давления.

Во время развала СФРЮ, вплоть до 2000 года, было наглядно продемонстрировано инструментальное применение демократии. Все внешнеполитические требования демократизации Сербии имели одну, скрытую или явную, цель – смену власти, сделать страну вассалом ЕС и Америки. В этой борьбе за демократизацию Сербии была опробована идея силы как повивальной бабки демократии. Однако трагедия Сербии и сербского народа показала, что существуют скрытые противоречия внутри глобальной демократии, особенно на полях внутриполитической жизни Республики Сербии.

И тут можно подчеркнуть три парадигмы политического вызова. Проблема результатов выборов сознательно распространяется на другие вопросы, и это приводит к тому, что в структуру требований закладываются и какие-то иные интересы. Одно политическое течение в системе демократических государств угрожает санкциями, другое втягивает ООН, третье персонально указывает на противников демократизации, четвертые клеймят устаревшие идеи, и так далее. Роли распределены вплоть до момента, когда звучит команда: «Бомбить!»

Оспаривание легитимности демократического вмешательства оттирается на теорию политической автономии.

Выборы в каждой демократической стране регулируются законами, которые могут быть хорошими и не очень. Можно согласиться с оценкой плохого избирательного закона, но из этого не следует, что его необходимо срочно пересмотреть. Таким же образом обстоят дела и с диалогом власти и оппозиции. В Республике Сербии существуют власть и оппозиция, и какими будут их взаимоотношения – дело их автономных желаний и политического поведения. Если же речь идет о политических идеях в Сербии, возникает неудержимое желание определить, какие идеи могут быть позволены, а какие недопустимы в международном содружестве. Наконец, в прошлом организации (ЕС, НАТО) угрожали и предъявляли требования к политическим деятелям и правительству Сербии, хотя она не состояла в них.

Демократия как инструмент согласования международных интересов все в большей мере подавляет традиционное понимание демократии как средства реализации свободы и независимости человека и народа отдельного государства. В этом новом предназначении демократия находится перед огромным искушением стать главенствующей идеей толерантных отношений между людьми и народами, и она используется для навязывания прагматических интересов развитой части мира, и таким образом превращается в выжатый лимон. «Попытаться заставить людей воспринять то, что считается хорошим и славным, но не нравится этим людям – ясный признак антидемократических убеждений» (Шумпетер, 1981:301). В данном случае теоретически оправдана аналогия с автономной и гетерономной личностями. Навязывание демократии извне напоминает действия гетерономной личности.

Кроме внешнего международного давления, при внутренней демократизации политического строя следует учитывать и внутриполитические требования, предъявленные демократической интервенцией. Политические требования, разумеется, могут исходить от индивидуумов, от неправительственных организаций или оппозиционных политических партий. Этот факт вносит политическую путаницу в понятие демократии, если речь идет не об однопартийных государствах.

Призывы к иностранным государствам с целью демократизации внутреннего устройства входят в противоречие с фундаментальными ценностями цивилизации. Найдется ли в таких призывах место для свободы и национальной независимости? Если своя свобода передается в чужие руки, то нельзя рассчитывать на ответственность. Это самое уязвимое место тезиса, призывающего к импорту демократии. Тот, кто неспособен самостоятельно избрать демократические ценности и институты, не может быть свободным, и тем более самостоятельным в политическом мышлении и поведении, получая такой политический подарок.

Глобализация демократии и национальная политическая культура

Распространение демократии под угрозой военных союзов и международных санкций разрушает выстроенные историей значения и институты национальной политической культуры. Форсированная глобализация демократии внедряет стратегию ликвидации мирового политического релятивизма, а это по существу является демонстрацией превосходства высших политических культур над низшими. Демократический колониализм воленс-ноленс пренебрегает имманентными целями политического релятивизма. Вместо познания политических культур, понимания различного политического опыта и значений и обогащения политических знаний, на скорую руку навязывается конструкция политической системы, имеющая чуждое происхождение и иное место в долгой истории западноевропейской цивилизации.

Универсализация политической модели, пусть даже это модель демократической политической культуры, непременно столкнется с вопросом политической идентичности любого народа. Каждое национальное сообщество на протяжении веков выстроило собственное понимание власти, авторитета, интересов, отношения к чужаку, и в первую очередь свое понимание достоинства, морали, свободы, справедливости. Отдельно взятое понятие демократии неприменимо в культурах с ярко выраженными коллективистскими обычаями, или в культурах, где материальные ценности не являются первостепенными. Показателем национальной политической культуры может быть и степень вмешательства неполитической деятельности в политику, или фамильярные отношения с административными формами.

Стратегия глобализации демократии не учитывает возможность конфликтов с политической идентичностью отдельных народов, концентрируя тем самым свое внимание на политических личностях отдельных государств, что вызывается прагматическими интересами. Другое недоразумение связано с проблемой соотношения экономических, военных и политических интересов развитых стран с действительной заинтересованностью в демократических ценностях. Стала ли демократия всего лишь инструментальной ценностью? В иных культурах национальная гордость может стать более сильной мотивацией, нежели экономика.

Неуверенность – структурная особенность истории общества и человека. Нынешний отклик на эту общую судьбу – демократия. Дух современности ошибочно воспринимает свою роль, поскольку возможности мира развиваются только в одном направлении. Демократия может уцелеть только в том случае, если индивидуум пройдет сквозь призму ценности собственной личности и войдет в контакт с культурными особенностями сообщества, к которому он принадлежит. Вот что Милль и другие мыслители политического либерализма определили отправной точкой к освоению власти в обществе: «Ни индивидуум, ни большое число людей не имеют права предписывать другому человеческому существу в зрелых годах, что он должен делать со своей жизнью, если это касается его личной пользы» (Мил, 1988). Это действительно и для межгосударственных отношений. Этот принцип должен звучать так: ни одно государство или группа государств не имеют права предписывать другому государству, как ему поступать с собственной жизнью, если это касается его благосостояния. Право вмешиваться возникает только в том случае, если государство угрожает безопасности другого государства.

Этот принцип глобальная демократия не признает. Возможно, это станет почти неразрешимым внутренним противоречием и перманентным внешнеполитическим искушением.

В XIX веке культуру и политику определяли цивилизация, прогресс, капитализм, социализм. Токвиль уже был политическим философом, когда в 1848 году в предисловии к двенадцатому изданию своей «Демократии в Америке» написал, что демократия в мире наступает неумолимо и в массовом порядке. Но уже на следующей странице он, говоря о Республике во Франции, различает «демократию свободы» и «демократию тирании». В этом понятийном различии можно обнаружить не только восторг, но и проблески сомнения в демократическом воздействии Провидения.

Мы живем в нашем времени под знаком демократии. Громче всех звучат голоса тех интеллектуалов и политиков, которые обращаются к миру с единственным лозунгом – мир будет демократическим, или его не станет. В поисках разгадки тайн истории поспешно отбрасывается (коммунистическая) мечта о новом обществе и начале новой истории, и еще быстрее распространяется программа демократической организации мироустройства. Демократия стала волшебным словом, а волшебников, произносящих это слово, становится все больше и больше.

Неужели человечество нашло в демократии свою точку опоры?

Всеобщее увлечение демократией не должно усыпить критическую мысль. Она должна внести в повестку дня демократической дискуссии обсуждение комплекса глобального наступления демократии, а также организационно-политические методы, с помощью которых реализуется эта стратегия.

Духовное смещение внимания на организационные рамки демократии – внутри– и межгосударственные, вызывает предположение, что пространство идей, ценностей и знаний о демократии перенасыщено, и настало время приступить к ее практической универсализации. В этом деле высшим авторитетом является ООН. Эта организация самым решительным образом переносит классическую связь демократии с формой государственной конституции в область международных правил демократизации. Это общее положение в свое время высказал первый человек в системе ООН. В 1993 году в статье для «Le Monde diplomatique» Бутрос Гали точно изложил, как именно дипломатия видит демократию и права человека – их цели и инструменты. Оправдание этой новой роли ООН видит в необходимости воспрепятствовать нарастающей волне национализма малых народов и росту нетолерантных отношений между гражданами внутри некоторых стран.

Анализируя стратегию демократической дипломатии и прав человека, особое внимание следует обратить на предлагаемые инструменты, а не цели, поскольку именно средства раскрывают природу политики. Бутрос Гали форсирует применение четырех инструментов: 1) мандат «голубых касок» определяет их миссию в примирении конфликтующих наций и в консолидации демократии в определенном государстве; 2) ООН предлагает правовую помощь в организации выборов, а также помощь в изменении менталитета посредством приспособления институтов, обучения демократии и подготовки государственных кадров – армии, полиции, судов; 3) ООН организует миссии доброй воли с целью оказания помощи в разрешении кризисов; 4) ООН употребляет силу для защиты демократии и прав человека.

Мысль ясна: демократия и права человека – цель, к которой следует стремиться всем народам мира. Такая стратегия мировой дипломатии должна стать предметом критического исследования не только с концептуальной точки зрения, но и с учетом перспективы нынешнего политического опыта.

Во-первых, касается ли вопрос определения демократии организации, включающей такие разные страны? Кто организует в ООН вербальные игры вокруг демократии? В истории ООН демократические государства всегда были в меньшинстве: стабильные демократические страны находятся в Западной Европе и в Северной Америке. Такое различие в истории демократий демонстрирует фактическое доминирование евро-американской модели. Политическая картина мира демонстрирует экспорт демократии в мир, вмешивающейся не только во внутреннее устройство государств, но и в процесс возникновения новых стран (бывшая Югославия). Глобализации демократии можно противопоставить один этический аргумент: изменение менталитета с целью внедрения демократии фактически является нападением на достижения культурной истории сообщества. Это отягощается и претензией на универсализацию языка, избранного для определения демократии.

Самый серьезный приговор дипломатии демократии и прав человека касается силового инструмента. Во-первых, демократия как мирная борьба за власть отрицает применение силы. Если международная организация одобряет насилие с целью распространения демократии, то она лишает легитимности суверенитет государства и выдает свое политическое насилие за защиту прав человека и демократии. Насильственное осуществление глобальной демократизации наиболее ярко продемонстрировал процесс разрушения СФРЮ многонациональными силами. Заигрывание с силой продолжается: во время вооруженного мятежа косовских албанцев Мадлен Олбрайт требовала от администрации США запретить Белграду применение армии и полиции в случае возникновения кровавых инцидентов в Косово! Иными словами, Сербии отказывали в праве на самооборону.

Дипломатия демократии и прав человека избегает столкновения с последствиями, в которые не следует слишком углубляться. Глобализация демократии – путь к созданию новых национальных государств. Мир третьего тысячелетия будет состоять из нескольких тысяч стран.

Формы демократического экспансионизма

Новая дипломатия демократии и прав человека встраивается в региональные политические документы. Первым этот шаг совершила Европа. В Хартии ОБСЕ, принятой на саммите в Париже в 1990 году, раздел о демократии сформулирован безальтернативно, в виде обязательств, которые необходимо исполнять. (Его содержание смотрите в предыдущем тексте).

Подобные декларации, кроме защиты возвышенных ценностей демократического порядка, успешно умалчивают об индивидуальности демократических институтов, а ведь именно в этом и состоит основная проблема процесса глобализации демократии. Можно согласиться с утверждением, что, как говорится в Хартии ОБСЕ, демократия – единственная система управления в европейских странах. Проблема, между тем, состоит в том, являются ли правовые и политические последствия такого утверждения одинаковыми для всех стран? Другими словами, до какой меры законное формирование демократических институтов может выдерживать влияние национальной политической культуры и традиций?

Любое нормирование политической жизни, а особенно глобальное (наднациональное), требует жертв, больших и малых. В этом процессе независимость, национальная свобода, автономия, достоинство отдельного государства могут превратиться в устаревшие категории. Демократическая колонизация мира оголтелым и радикальным способом пересматривает понятия национальной свободы и независимости, стирая тем самым историческую позолоту с этих понятий, существовавшую на протяжении всей человеческой культуры. Другим негативным последствием возведения демократии в политический абсолют является прикрытие международных интересов демократической формой.

Два примера более всего иллюстрируют, как нормативная демократия подавляет государственную независимость и свободу.

Демократия неотделима от прав человека и свободы. В текущей политической жизни отдельных стран все индивидуальные права обеспечиваются коллективными национальными понятиями и автономно установленными интересами народа и граждан. То, что в одной демократической стране считается правом личности, в другой стране не признается. Следует ли из этого обязательное судебное навязывание ценностей одной или другой стране? Нет. Но это не значит, что одна из этих стран не станет обвинять другую в неуважении демократии, или даже в ее отсутствие.

В райском саду европейской демократии уже завтра вопрос сексуальной свободы может стать камнем преткновения. Распространение сексуальных свобод и прав в некоторых государствах признано в форме супружеских отношений между однополыми парами. В других странах гомосексуальные браки запрещены законом. Глобализация демократии создает обстановку, в которой страны, признающие гомосексуальный брак (например, США), обвиняют государства, не считающие такую связь законной, в том, что они лишают граждан сексуальной свободы.

Структурно схожую проблему следует ожидать в случае различного понимания контроля за рождаемостью в отдельных странах. Страны, столкнувшиеся с огромными темпами естественного прироста, вынуждены контролировать темпы рождаемости, в то время как страны с отрицательным естественным приростом должны стимулировать популяционную политику.

С аналогичными проблемами мы сталкиваемся, когда возникает проблема прав женщин в странах с шариатским правом. Является ли борьба за их права предметом международных демократических норм, или же это автономное политическое право исламских государств с законами шариата?

Схожие политические явления могут стать предметом радикально различающегося толкования и различных ценностей. Выражение протеста против правящего режима в одной стране должно строго следовать законной процедуре, в то время как в другой стране охранители демократии могут провоцировать незаконные протесты и демонстрации. Разница в таком подходе вызвана политическими интересами, которые декларативно провозглашаются демократией.

Примеры конкретно исторических решений нрав человека и свобод – настоящий тест для проверки пригодности демократических деклараций. Всеобщее принятие демократических норм и ценностей не означает унификации демократической практики. Проблема в том, что эти практические демократические различия могут быть употреблены для усиления влияния и интересов неких государств, а в случае конфликтов они оцениваются как спор между демократическими и недемократическими странами. Демократические философы никак не могли предвидеть, что демократия есть не только возможность проявления политического разума, но она так же служит бурному проявлению политических страстей. По такой формуле власти поступают и специалисты, и дилетанты. И с ее применением цена национальных интересов, свобод и независимости становится невысокой, но очень дорогой.

Демократию как международный инструмент подтвердил политический кризис в Сербии после союзных и местных выборов 17 ноября 1996 года. В тех событиях отчетливо проявилась игра внешнеполитических интересов, замаскированная под демократические требования. В открытых выступлениях правительств и СМИ демократических государств вновь прозвучала мысль о насилии как повивальной бабке демократии.

Между тем, политические события в Сербии в большей степени говорят о видимых противоречиях глобальной демократии, чем о сути ее внутреннего политического кризиса. Ниже мы рассмотрим три парадигмы политических требований.

Высшие государственные авторитеты США потребовали от президента Республики Сербии «начать диалог с оппозицией, учесть результаты выборов и уважать свободу печати», в противном случае будет «предпринято введение новых санкций против Сербии» («Возможно возвращение санкций», Blic, 10.12.1996).

Военная организация НАТО осудила в Брюсселе сербское правительство (выделено мною – З. А.) за «игнорирование результатов местных выборов и потребовала от президента Милошевича переменить решение» («Отменить решение по результатам выборов», Blic, 11.12.1996).

На саммите ЕС в Дублине в 1996 году Карл Бильдт заявил: «Мы не позволим Югославии стать носителем идеи, которая в истории Европы давно выброшена в мусорный ящик» (Blic, 16.12.1996).

Приведенные цитаты недвусмысленно выражают политические намерения, их форма такова, что вопрос будущего демократического универсума становится неясным.

Проблема итогов местных выборов сознательно распространяется на другие вопросы, и это обстоятельство позволяет сделать вывод, что в структурных мотивах требований имеют место некие иные интересы. Одна группа государств (или одна страна) присваивает право международной организации ООН угрожать введением санкций. Военный союз другой группы государств назначает ответственным сербское правительство, а не суд, который принял решение об отмене результатов выборов. Деятель ЕС выступает в роли цензора, который позволяет или запрещает идеи.

Прежде чем рассмотреть легитимность демократических угроз (в этих событиях Сербия стала объектом эксперимента, завершившегося бомбардировками НАТО в 1999 году), следует напомнить факты.

В каждом демократическом государстве выборы регулируются законами, которые могут быть отличными или недостаточно хорошими. В Сербии кризис после выборов 1996 года разразился из-за права суда стать арбитром в разрешении жалоб сторон, участвовавших в выборах. Можно согласиться с неудовлетворительной оценкой законов, но из этого следует возможность их позитивного пересмотра. Так же обстоят дела и с диалогом власти и оппозиции. В Республике Сербии существуют власть и оппозиция, а какими будут их взаимоотношения – дело их автономной воли и форм политического поведения. Замечание о свободе печати сделано в тот момент, когда в Сербии выходило больше ежедневных и еженедельных газет оппозиции, чем находящихся под контролем власти. А когда речь заходит об идеях в Сербии, то какие из них могут быть позволены, а какие запрещены под угрозой международных санкций?

Помимо всего прочего, демократическому порядку в Сербии угрожают политические деятели и организации, в которых Сербия не состоит. Сербия не была ни членом ЕС, ни членом пакта НАТО.

Зададимся вопросом, какая же особенность демократии в Сербии подверглась опасности в такой степени, что потребовалось международное (европейское) вмешательство и угрозы в адрес сербских политических институтов и населения, что и было осуществлено позже. Факты подтверждают, что основные институты демократии в Сербии существовали. Анализируемая критика и угрозы были демократическими только в пропагандистском плане, фактически же существовало желание добиться персональных изменений в политической жизни, и тем самым изменить политику страны так, чтобы она соответствовала желаниям этих защитников демократии, которые сегодня экспериментируют с другими странами.

Демократия как инструмент согласования международных интересов все больше подавляет традиционное понимание демократии как средства реализации свободы и независимости человека и народа. В своем новом значении демократия стоит перед огромным искушением использовать последнюю идею толерантности в отношениях между людьми и народами для навязывания прагматических интересов развитых стран, в результате чего она может превратиться в выжатый лимон.

Распространение демократии под угрозой военных союзов и международных санкций непосредственно поражает выстроенные историей значения и институты национальной политической культуры. Форсированная глобализация демократии применяет стратегию отмены мирового политического релятивизма, а это есть не что иное, как пропаганда превосходства высших политических культур над низшими. Демократический колониализм воленс-ноленс пренебрегает имманентными целями политического релятивизма. Вместо изучения политических культур, понимания различного политического опыта и значения и восприятия политических знаний, ускоренными темпами навязывается конструкция политической системы, которая коренится в долгой истории западноевропейской цивилизации.

Универсализация политической модели, пусть даже модели демократической политической культуры, непременно столкнется с вопросом политической идентичности каждого народа. Каждое национальное сообщество на протяжении прошлых веков выстроило собственное понимание власти, авторитета, интересов, свое отношение к иностранцам, и в первую очередь – понимание достоинства, морали, свободы, справедливости. Если мы примем суждение Макса Вебера о понятии демократии в Америке, тогда ключевым критерием становится личное восприятие. Молодой американец «уважает только то, чего может достичь индивидуум своим личным трудом» (Вебер, 1969:179). Такое понимание демократии неприменимо в культурах с выраженными обычаями коллективизма, или в которых материальные ценности не являются первостепенными.

Стратегия экспансии демократии пренебрегает конфликтом с политическими идентичностями отдельных народов, обращая внимание на политические фигуры в отдельных странах, что вызывается прагматическими интересами. Второй сомнительный фактор связан с проблемой экономических, военных и политических интересов развитых стран и действительного отношения к демократическим ценностям. Неужели демократия превратилась всего лишь в ценный инструмент?

Глобализация демократии не в состоянии избежать серьезных последствий. Экспортируя демократию, самые развитые государства экспортируют и ее недостатки, угрожают политической идентичности народов и стран «третьего мира», а стремление к унификации собственной модели вызывает жертвы. Неуверенность – структурное отличие истории общества и человека. Сегодняшний ответ на эту общую судьбу – демократия. Дух современности ошибочно понимает свою роль, направляя мировой потенциал только в одном направлении. Демократия может уцелеть, лишь пройдя сквозь уважение собственных традиций и вступив в контакт с культурными особенностями общества, которому она принадлежит.

Внутренние призывы к демократии

До сих пор мы рассматривали модели внешнего международного или одностороннего давления с целью демократизации внутреннего политического строя. Настало время рассмотреть обстоятельства и причины призывов отдельных лиц и партий одного государства к международному сообществу совершить демократическую интервенцию. Речь идет о том, что политическая оппозиция страны призывает заграницу применить различные средства давления на внутреннюю легальную власть.

Метод завоевания власти с помощью чужой воли давно рассмотрел Макиавелли в одной из глав «Государя»: «О новых государствах, приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы». Макиавелли имел в виду последствия подобного захвата власти – власть завоевывается без особых усилий, но удерживается с большим трудом – и он не вникал в проблемы легитимности подобной власти.

В современном обществе призывы к осуществлению внешней демократической интервенции следует разграничить в зависимости от природы конкретного строя, от которого исходят призывы о демократической помощи. Если речь идет об однопартийных системах, личных диктатурах, просьбы о помощи в демократизации внутренних политических обстоятельств можно понять с политической точки зрения. Особенно если власти в недемократических системах практикуют террор в отношении граждан и ликвидируют политических противников. Но в таких обстоятельствах призывы к чужой помощи всегда найдут моральное оправдание: но не должны ли граждане такой страны в первую очередь самостоятельно изменить облик власти, независимо от того, в каких условиях действует оппозиция?

Иначе обстоят дела с призывами оказать демократическую помощь в многопартийных государствах. Факт обращения политической оппозиции за помощью к иностранным правительствам (западноевропейским) с целью применения различных карательных мер к собственному государству и его гражданам вынуждает проанализировать две причины: политическую и этическую. Политические события в Сербии в конце 1996 года весьма ярко иллюстрирует предмет нашего рассмотрения. Вожди тогдашней оппозиции просили официальных американских лиц ввести санкции против Сербии (после разъяснений предметом споров стали объем санкций и целевые группы). Шеф партии Гражданский союз Сербии Весна Пепгач прямо потребовала от международного сообщества прекратить политическую деятельность Слободана Милошевича, как впоследствии поступила и с Радованом Караджичем («не дать ему принимать участие во всех предстоящих выборах», ежедневная газета «Демократиjа», 14 января 1997 года, стр. 2).

Факт отправки политических депеш иностранным правительствам с требованием демократической интервенции против собственной страны, конституционный строй которой покоится на парламентских принципах, обращает наше внимание на политическую роль легальной оппозиции, взывающей к иностранцам о помощи. Что же это за легальная оппозиция, которая обращается к иностранным государствам, призывая их вмешаться во внутренние дела собственной страны? Очевидно, подобная политическая оппозиция весьма слаба.

Второе предположение может свидетельствовать о неполноценности демократической власти (плохо работают СМИ), и потому требуется иностранец. Но оппозиция потому и существует, чтобы бороться за создание лучших условий для политической борьбы. Почему это не получалось у сербской оппозиции в течение восьми лет (1990–1998) существования многопартийной системы – эту проблему она должна рассмотреть сама.

Самым гнусным с политической и этической точки зрения явился их призывы запретить конкретным лицам политическую деятельность в демократическом обществе. Такой призыв, во-первых, абсолютно противоречит правам человека, а во-вторых, он ничтожен в политическом отношении. Если вы неспособны победить своего политического противника, то взываете о помощи к загранице. И в этом призыве нет ни чести, ни достоинства.

Как можно связать воедино демократию (и права человека) с запретом на политическую деятельность? Такая дискриминация не присуща демократии. С точки зрения этики, отсутствует разница между запретом отдельным лицам заниматься политикой и запретом какой-либо партии или национальному меньшинству проявлять политическую активность.

Право призывать на помощь иностранное правительство с целью демократизации власти ставит под сомнение фундаментальные ценности цивилизации. Есть ли здесь место понятиям свободы и независимости национального сообщества? Если вы предаете свою свободу в чужие руки, это подтверждает старый этический тезис, утверждающий, что вы не можете рассчитывать на ответственность. Это самая ранимая точка ориентации на импорт демократии. Если вы неспособны самостоятельно бороться за демократические ценности и институты, то не можете быть свободными, и тем более не можете стать самостоятельными в политическом мышлении и поведении – их вам дарят чужие.

Проблему внутренних призывов к загранице с просьбой помочь демократизации государства можно рассматривать как партийный инцидент, или акцию, предпринятую ничтожным меньшинством. С точки зрения концептуализации соотношений внутренней и внешней демократии в одном государстве, такие действия не имеют теоретической силы.

(Зло)употребление свободой в демократии

Свобода – основное свойство и условие демократического порядка. Это классическое определение свободы и демократии не лишено теоретических и искусственно созданных недочетов. Если взаимосвязь этих понятий более-менее понятна в исторические периоды, предшествовавшие институционализации демократии, вопрос ставится иначе при осуществлении свобод в демократических системах. Что происходит со свободами, когда приходит время их демократического применения? Защищает ли свобода демократию, или она приводит к чему-то новому? Ответы можно рассортировать по степени демократического развития и способу применения свобод.

Понятию свободы в демократическом устройстве угрожает возможность замены ее анархией. Аристотель предупреждал, что демократии угрожают чрезмерные свободы и равноправие, и эта опасность кроется именно в анархистском пользовании свободой. На руку такой интерпретации свободы играет и вечная дискуссия о понятии свободы: что есть свобода и каковы ее границы?

В данном случае нас не интересуют бесконечные значения самого понятия свободы, но только то, что означает политическая свобода в демократическом порядке власти. Понятие политической свободы содержит правовые (ограничение политической власти), осознанные (знание фактов и указание путей развития свободы) и свободные (активность) элементы (Nojman, E, 1974).

Условиями, при которых человек свободен, являются сила выбора, реальность возможностей, осуществимость выбора. Демократия, естественно, создает самые удачные политические рамки для применения свободы на практике. Тем не менее, проблема выбора все еще остается нерешенной. Бесспорно утверждение, что без выбора нет свободы, а без свободы невозможно моральное поведение. Человек не несет ответственности, если он не свободен в своих поступках. В крайнем случае, свобода выбора открыта для всех человеческих ценностей, и с этой точки зрения дискриминация ценностей невозможна. Вопрос: всегда ли человек предпочитает гуманистические ценности? Неужели «мы никогда не сможем выбрать зло»? (Sartr, Z. P., 1964:12). Свобода, содержащаяся в выборе, в том числе и в политическом, глубоко парадоксальна. Она, с одной стороны, «питательный источник всего лучшего, чего добился человек», а с другой – «пропасть, в которую он может сорваться и уничтожить самого себя» (Варгас М., Льоса, 1992:386–400)

Подчинение гетерономным ценностям не обязательно является всего лишь следствием боязни свободы; часто забывают, что самоопределение человека не всегда является продуктом самостоятельного пользования разумом, но и сравнением себя с другим человеком или человеком у власти. Сила выбора и в демократической системе подразумевает свободу быть независимым, но также и зависимым.

Второй элемент политического понятия свободы – реальная возможность. Свобода выбора должна быть связана с реальными, а не воображаемыми возможностями. Тем не менее, само понятие реальности многозначно, тогда как возможность является одной из самых сложных философских категорий. Для индивидуума реальность есть то, что укладывается в его психологическую структуру личности. Реальные возможности поэта, спортсмена или политика не могут находиться в одной плоскости.

Надежная, крепкая связь общественных условий и полей возможности скрыта. Каждая ситуация в обществе содержит множество возможностей, из которых некоторые открыты, а иные остаются непознанными. Добро и зло переплетаются и в аспекте реальных возможностей в той же мере, что и в самой действительности. Что приносит индивидууму и политическим группам при демократическом строе меньше зла и больше добра в момент определения реальных возможностей?

Избранную реальную возможность следует осуществить. Это третий элемент понятия политической свободы, в котором индивидуумы, как и общественные группы, постоянно сталкиваются с проблемой границ, устанавливаемых свободой других. Осознание свободы должно стать осознанием свободы другого человека; оно обладает практическим смыслом только в единстве отношения моей свободы к свободе чужой. «Безусловно, свобода как суть человека не зависит от другого, но как только возникает действие, я обязан одновременно пожелать свободы и себе, и другим, моя свобода может стать целью только в том случае, если я сделаю целью свободу других» (Sartr, Z. P., 1964:38).

Свобода как осуществление избранной возможности должна претерпеть некоторые ограничения и преодолеть препятствия, если она желает избежать состояния, в котором, пользуясь выражением автора романа «Бесы», неограниченная свобода превращается в неограниченное насилие. Утверждения, в соответствии с которыми абсолютная свобода относится к сфере мышления, стало спорным после приобретенного немцами в период между двумя войнами опыта, когда проповедовалось и победило насилие и тоталитаризм. Язык насилия исключает взаимодействие.

Осознание свободы другого человека подразумевает установление границ индивидуальной свободы. Здесь находится корень потребности в демократической организации общества и государства. Общественная структура состоит из различных групп общества, институтов и их взаимодействия с вступающими в конфликт интересами и идеями. Без уважения этих различий, свобода, как и вообще добро и наивысшие человеческие ценности, неосуществима.

Плюрализм различий в обществе и есть тот фундамент, на котором зиждется власть. Демократические институты власти не могут устранить элемент принуждения в системе принятия решений. Этот ли факт обеспечивает неравноправное распределение свобод в демократии? Речь идет о старой проблеме: в какой мере демократическое государство вмешивается в свободу личности и групп?

Право государства вмешиваться в свободу индивидуума оправдывают все философы политического либерализма (Милль, Констан, Токвиль). Вот два аргумента.

1. «Признавая абстрактное право общества вмешиваться в жизнь своих членов с целью обеспечения для всех биологических потребностей (питание, питье, здоровье, одежда, размещение, семья), я не могу признать его право вмешиваться в то, чем человек обладает и что не отнято им у другого. Я имею в виду знания, мышление, искусство». Свобода, по Расселу, есть «право жить и мыслить так, как мы выбрали, если наш выбор не препятствует другим поступать точно так же» (Rasel, В., 1977).

2. «Я считаю, свобода означает, что не должно быть ограничения условий, которые в современной нивилизапии являются залогом счастья личности. Нет свободы без свободы слова. Нет свободы, если особые полномочия ограничивают избирательное право части общества. Нет свободы, если преобладающий образ мышления содержит под контролем общественные обычаи прочих, а те, прочие, не уверены в том, что для такого контроля существуют серьезные основания» (Laski, H, 1985).

Оба эти аргумента отчетливо демонстрируют стремление либеральных философов ограничить права государства вмешиваться в индивидуальные права и свободы. Традиция политического либерализма построена на противостоянии абсолютным монархиям и различным более поздним формам тоталитарной власти. В новых исторических обстоятельствах, когда опасность «нового Левиафана» миновала, и возобладало царство демократического порядка, политическое любопытство вращается в границах свобод личности и группы лиц. Где границы индивидуальных свобод и прав в демократии? Этот вопрос стал актуальным после быстрого и неожиданного краха коммунизма в 1989 году и еще более быстрых демократических перемен в бывших коммунистических странах Восточной Европы и Балканского полуострова.

В современных демократических странах под свободой понимают два классических противоположных понятия: 1) свобода – возможность говорить и делать что угодно; 2) свобода – возможность говорить и делать то, что хорошо и справедливо. Оба понимания свободы в демократическом порядке проверяются отношением к политической форме, или процедуре, а также отношением к политической личности.

Критика власти в демократическом государстве обеспечивается свободой политической жизни граждан. Но если это государство недемократическое, то в основе критерия свободы проявляется отношение к процедуре политической борьбы. Если процедура политической борьбы не уважается, то в обществе возникают беспорядки и хаос. Это особенно ярко отражается в способе персональных изменений в правящей элите. Требования ее смены могут быть демократическими, если они происходят по принятой процедуре. Вряд ли можно признать, что вербальные преступления функционеров, а не нарушение ими законов, являются причиной, достаточной для их смещения. Это лишь способствует утверждениям политической оппозиции, что «всегда следует выступать против власти».

Другая опасность грозит демократии со стороны личной и групповой свободы в ситуации, когда уничтожается моральный авторитет личности политического противника. Можно ли говорить о политическом противнике все, что угодно? Существуют границы, защищающие моральный авторитет личности от клеветы и оскорблений противника. Попытки каждого оратора скрыться за политикой, неизбежно приводят к анархическому пониманию свободы. Когда избранное парламентское большинство называют «антинародным режимом», то, если только речь не идет о политическом дилетанте, это следует расценивать как неправильное употребление свободы политического слова в условиях демократии.

У свободы слова и печати есть свои инстинкты и страсти, говорил Токвиль. Свобода печати – «исключительная сила, в ней так странно перемешаны добрые и злые намерения, но без этого она не могла бы существовать, а с ней едва ли можно сохранить порядок» (Токвил, 1990:161). Такая печать может способствовать разжиганию ненависти к политическому противнику, или к другому этническому сообществу в многонациональных государствах. Страсти – составная часть политики и демократии. И тут начинается воздействие психологии и подсознательного фактора. Свобода – дитя не только сознания; она также есть следствие и подсознательного в мышлении и поведении человека и группы. Свобода выражать собственное мнение не обеспечивает безусловного права на разум и логику. Свобода вести себя в соответствии с законом не означает, что следует уважать закон в любых обстоятельствах. Проблема возникает, когда иррациональное и сверхлегальное оправдывает свободу.

Если власть и сила являются составными частями любых общественных отношений, то и демократическая власть основывается на свободе выбора, отношениях иерархии, подчиненности, субординации. Во всех этих отношениях присутствует страх. Способствует ли демократия нейтрализации страха?

Нет никакого сомнения в том, что политический страх распространен в тоталитарных системах власти (фашизм, национализм, сталинизм). Демократическая система уменьшает политический страх, но не удаляет его из реальной политической жизни. Демократия должна базироваться на свободе, мало того, она немыслима без свободы. Но институционализация демократического устройства власти не решает проблемы страха и свободы – человек не избавляется от страха и не становится свободным. Здесь речь идет не только о «боязни свободы» (Эрих Фромм), но о реальных страхах в любых общественно-политических отношениях.

Чувство страха относится к так называемым базовым чувствам и является составной частью индивидуальной психологической структуры личности, а также разнообразных общественных отношений. Если под страхом подразумевается биологическая и социальная реакция личности и группы на ситуации, представляющие для них опасность, то возникает вопрос, что именно подразумевается под опасностью. По этому критерию можно оценивать, реален ли страх и не является ли он психопатологическим проявлением. Здесь проходит пограничная линия, но в рамках реального проявления страха существуют действительные опасности различного характера. Боязнь голода, холода, утраты жилища, смерти относится к биологическим видам страха. Инстинкт выживания автоматически воспроизводит страх, когда индивидуум сталкивается с угрозой собственной жизни.

В демократических институтах, когда речь заходит о страхе, имеются в виду различные оценки опасности. Личности и группы опасаются за свои ценности, интересы и потребности. И когда речь идет о дискуссии как о форме принятия решения, возникают причины проявления страха. На уровне принятия решения всегда существует опасение, верное ли принято решение. Никогда невозможно окончательно предвидеть, в какой мере справедливо принятое решение. Возможность того, что позиция подчиненного не понравится вышестоящему, вызывает у него страх, нежелание высказывать собственное мнение.

При разделении ролей в институтах власти (государстве, правительстве, суде, полиции, армии, партии) неисполнение приказа может нанести ущерб статусному и экзистенциальному положению личности.

Следовательно, как в мышлении, как в поведении, так и в принятии решений страх является фактором демократической жизни.

Страх – составная часть демократических институтов, а также часть структуры человеческой личности. Каждый индивидуум таит в себе боязнь нового и неизвестного, страх оказаться в изоляции, боязнь травмы, а также вызывает потенциальную агрессию и саморазрушение. Потребность в агрессивности также является составной частью жизни при демократии, и она требует выхода. Например, в политическом соревновании – партийной борьбе за власть.

Избавиться от страха помогает свобода конкуренции и освобождение от давления. Но и этого недостаточно для полного освобождения личности и группы от страхов. Демократия как система равноправных условий в борьбе за власть неминуемо включает в себя самые разнообразные чувства, среди которых и боязнь потерпеть поражение на выборах в политические и неполитические институты.

* * *

Если все эти беды свободы в демократии – правильный выбор, реальные возможности, осуществимость, страхи – перенести из внутригосударственного поля в межгосударственные отношения в условиях, когда демократия навязывается недемократическим или антидемократическим странам, то каких последствий следует ожидать? Может ли быть успешной экспансия демократии, игнорирующая все внутренние демократические противоречия и нестыковки, тем более, если демократия вводится с помощью военной силы? На этот вопрос мы можем ответить, если под декларируемым, риторическим желанием освободить другие народы от диктатуры, а иной раз и от нежелательной власти (с точки зрения правительств самых развитых демократий), разглядим латентные, прежде всего экономические и геополитические намерения. Этот вид интересов часто является решающим, но в обращениях к разным слоям населения говорится о демократии для несвободной нации, что действует как анестетик. При этом невозможно внутренние проблемы со свободой стран нейтрализовать в мировом масштабе путем вмешательства «демократических» стран с демократической миссией. Свобода не почивает на лаврах, особенно в демократических системах. Было бы интересно, если бы социологи проанализировали и истолковали причины и следствия современного демократического экспансионизма, или демократической колонизации мира.

Национализм можно определить как предпочтение интересов собственной нации в политике (партии, профессиональной группы, государства). Политика не может ни формироваться, ни проводиться в жизнь без учета неких коллективных интересов – групп по интересам, родственных образований, нации, государства. Другими словами, народ, нация в ходе истории общества всегда были основой структурирования политической силы.

Отношение к национальному

В течение двух последних веков нация была важнейшим социальным фундаментом построения государства. Власть и создание государства невозможно представить без нации, потому что она формирует моральные особенности людей, особое общение, эмоциональную связь индивидуума с сообществом и создает «специфическое чувство солидарности» (Макс Вебер). В этом смысле нация скорее коллективно-психологическое явление, а не правовое понятие.

Именно эта сущность нации обусловила различные отношения, или толкования национальных ценностей и интересов. Разумное отношение к нации – патриотизм, или любовь к нации и отечеству, в котором родился индивидуум. Между тем социальный, политический, исторический опыт показал, что отношение к нации может быть и иррациональным: отношение к нации обращено не только на другие нации, но и на собственную, ту, к которой принадлежат индивидуумы и группы. Уничижительная критика ценностей других наций может высказываться и в адрес собственной нации. Шовинизм может проявляться не только в отношениях к другим нациям, но и к собственной. Иная форма – идеология интернационализма. Впервые она появилась в Древней Греции, последним ее проявлением стал «пролетарский интернационализм», то есть, наднациональные, классовые, братские отношения. Сегодня «глобализация» стала формой рыночного интернационализма.

Идея нации также была предметом защиты и оспаривания. В истории новых веков доминируют два понимания сущности национального: (1) западноевропейское, которое через государственную принадлежность провозглашает сообщество граждан как характерную черту нации; (2) германское, восточноевропейское понимание, которое во главе всего ставит общность и единство языка, единство истории, религии, культуры, территории, мифологии (Hobsbaum, 1996).

Теоретические различия в определении нации абстрактны и преувеличены. В них подчеркивается политический аспект организации нации. В общественной и культурной реальности нациями в большей или меньшей степени являются общественные группы, характеризуемые биолого-эмоционально-социальными связями, сходством языка и политической организованностью, культурной идентичностью. При определенной разнице определений нарождается критика нации с точки зрения гражданской идеи.

В начале третьего тысячелетия мы можем констатировать значение национального вопроса во всех его аспектах. Уже два века национальные различия являются источником общественных и политических конфликтов. Можно утверждать, что национальные конфликты являются следствием расовых, этнических разногласий и конфликтов. Что является главными причинами расовых столкновений? Идеология расизма базируется на традиционном культурном осознании неравенства белой и других рас, на научных толкованиях (Гобино), на потребности эксплуатировать неразвитые народы и регионы. Исторические корни расизма покоятся в распространении европейского колониализма, начиная с XV по XX век. За этот период из Европы выехало около 100 миллионов человек. Причины национальных конфликтов разнообразны: (1) этноцентризм, (2) национальная замкнутость, (3) различные взгляды на власть, силу, общественное положение, (4) этнические предрассудки.

Типы национализма

На рассвете XXI века вопреки теоретическим и политическим инновациям национализм (об руку с которым обязательно шагает и его критика) проявляется в четырех видах. Один тип современного национализма проявляется в облике политики великих держав. Их национализм «экспортного» типа, то есть он всем своим содержанием критикует, осуждает, разрушает и воюет с малыми, слабыми нациями и их странами. Он использует утонченные средства (известная синтагма «кнута и пряника»), дипломатию, политику, СМИ, кабельные телесети, а в случае необходимости и оружие. Деньги – основное средство скупки людей, институтов, организаций. В политическом языке этот тип национализма называется «борьбой за демократию и права человека», за «гражданское общество», или же открыто признается «национальными интересами Америки». Во время бомбардировок руководители американской администрации открыто заявляли, что война против Сербии ведется с целью «защиты национальных интересов Америки».

Другой тип национализма в наступающем времени проявляется в многонациональных государствах. Демократическое устройство государства имеет две возможности проявления национальных интересов. Первая – институциональное и правовое решение национальных проблем, вторая – выделение национальных сообществ в отдельное государство. Многонациональные государства в процессе демократизации попадают в область политического риска. Права человека и свободы как политическая сущность демократии могут осуществляться в демократических институтах многонационального государства, но и в рамках движений за выделение нации (наций) в самостоятельное государство. Это подтвердил новейший европейский опыт – Чехословакия, СССР, СФРЮ. Разница лишь в том, что последняя страна развалилась в результате войн. Что же ожидает неевропейские многонациональные страны?

Третий облик национализма – борьба за национальный консенсус внутри преимущественно национального государства (государства с одной нацией и национальными меньшинствами). Один из важнейших конфликтов в современных (европейских) нациях развивается между пронациональными и антинациональными силами (интеллигенции, неправительственных групп, партий). Этот спор между приверженцами гражданского общества и национализма особенно характерен для восточноевропейских наций. Первые хотят раствориться или воспринять идентичность современной культуры, вторые привержены национальным и культурным традициям.

Существует и четвертая форма национализма. Речь идет о национализме меньшинств. На этот тип национализма мало обращают внимания. Между тем, под видом борьбы за права национальных меньшинств кроется борьба за привилегии. На конференции по безопасности и сотрудничеству в Вене в 1989 году и в Парижской хартии 1991 года, на Совете Европы в 1991 году от восточноевропейских стран потребовали развивать права меньшинств и воздерживаться от дискриминации. Эта стратегия мотивировалась заинтересованностью Западной Европы в контроле и подчинении бывших социалистических стран. «Особое внимание к меньшинствам определяет судьбу нации, а не судьбу меньшинства» (Барџес, 1988). В игру вброшено мистическое понятие «международное сообщество». Но его отношение к национальным меньшинствам не одинаково. Русское меньшинство в Эстонии дискриминируется, сербы изгнаны из Хорватии, венгры в Словакии неравноправны, а албанское меньшинство в Косово и Метохии при поддержке сил НАТО изгоняет народ большинства.

Хороший опыт с привилегированным положением албанцев был прежде у нас. Всеми международными правами национальных меньшинств и свобод косовские албанцы были обеспечены лучше меньшинств в других странах. Мало того – у них был свой университет с преподаванием на албанском языке. Но они требовали отделения от Сербии вплоть до полной независимости.

Случилось политическое чудо: Сербию 72 дня бомбили 18 государств – «с целью защиты косовских албанцев». Это классический пример того, как право одного национального меньшинства превращается в привилегию, причем игнорируется тот факт, что ненависть и шовинизм проявляют как большинство, так и национальное меньшинство. Как просмотрели то, что и в среде национальных меньшинств нарастает потенциал ненависти?

Демократия

Все формы современного национализма имеют место в идейной и политической атмосфере демократии. Это мироустройство представляется теоретиками, идеологами и политиками как ответ на все противоречия современного общества. Кроме искусственных и понятийных различий, не бывает демократии без системы институтов, обслуживающих общие и индивидуальные интересы, без политического соперничества, без системы прав человека.

Демократические теории государства отражает либеральная политическая философия. Джон Стюарт Милль и Джереми Вентам в центр своего представления о государстве помещают индивидуальную свободу человека, его интересы и права. Индивидуум пребывает в поисках собственного счастья, а институциональные предпосылки для этого – отделение государства от гражданского общества, экономическая свобода, независимость семьи. Следующий шаг сделал Алексис де Токвиль в своей книге «Демократия в Америке»: демократия – устройство власти, означающее равенство граждан перед законом (противоположное аристократии), и любая иная форма взаимоотношений между группами и индивидуумами есть результат их свободного выбора.

XIX век философски обосновал либеральные предпосылки демократии. Между тем, в этом самом веке развивалась мысль о демократии как о всеобщей воле народа, в которой она ценится превыше свободы и самостоятельности личности. Ценность общественного равенства и прямой демократии выражена в «Общественном договоре» Ж. Ж. Руссо. Он – первый философ, отнявший суверенитет власти у монарха и Бога и передавший его народу.

Основная цель демократического устройства состоит в строительстве системы институтов, контролирующих власть и ее смену мирными средствами. Это формальные элементы демократического строя, не согласующиеся с субстанциональными понятиями демократии как «власти народа». В основе лежит теория демократии Поппера – институциональный контроль власти и мирная смена правителя (Попер, 1999). Между тем, к его теории могут быть предъявлены определенные претензии.

Нет сомнения в том, что теория демократии Поппера есть продолжение идей политического либерализма: личность следует защитить от власти, сила государства – потенциальный враг свободы и демократии, и потому необходима система институтов, которая контролирует правителей и обеспечивает их смену мирным путем. Поппер не решил проблему отношений коммунитаризма и либерализма. Он терминологически исключил ее противопоставлением индивидуализма коллективизму (холизму), и теоретически решает ее интерпретацией индивидуализма как эгоизма, или как альтруизма. Государство в общей традиции либерализма должно служить гражданам, защищать их от сильных врагов своей мощью.

С преобладанием демократии проблема защиты индивидуализма ставится совершенно новым образом. Самые радикальные теоретические инновации касаются концептуализации гражданского общества, в центре интересов которого стоит независимость от государства, а не контроль за ним. Функция контроля все еще открыта, но она передается политическим партиям, являющимся посредниками между государством и гражданским обществом.

Ключевая претензия к пониманию Поппером демократии относится к невосприятию им многонационального характера государств. В его книге нет ни одной страницы, на которой бы говорилось об этом. Для Поппера существует только государство и сила, которую граждане должны контролировать с помощью институтов и смены носителей власти. Сознательное или невольное пренебрежение политической действительностью помешало великому мыслителю последовательно развить идеи демократии, понимаемые формальным и институциональным образом. Все признаки историчности, которые Поппер выбрасывает из демократии, процветают именно в многонациональном демократическом государстве. Речь идет об этике, славе, судьбе, великом человеке, мистической интуиции, избранных народах, нациях. Все противоречия концентрируются в национальных сообществах. Каждая нация руководствуется историческими законами, опорой на которые определяется их прогресс, движение к национальной независимости.

Протекционистское демократическое государство, как показывает новый европейский опыт, льет воду на мельницу националистических движений за независимость. Основное требование многонациональных государств в современном мире – именно национальная политическая независимость. На вопрос Поппера, что надо требовать от государства, национальные сообщества, а во все большей мере и национальные меньшинства, выступают за автономию и политическое отделение.

Теория протекционистского демократического государства практически открывает ворота для новой политической структуры мира, которую можно вообразить, но реализация которой поставит перед миром новые, непредвиденные вызовы. Опасность возникновения нескольких тысяч государств исходит из протекционистской теории демократического государства.

Разумеется, альтернатива состоит не в сужении демократических прав народа и его свобод. Она – результат исторического прогресса. Проблема в том, что теории, аргументировано рассуждающие о неком вопросе, стараются не извлекать практических выводов из своих утверждений. Экспансия статистических требований вовсе не спонтанна, у нее есть свое теоретическое обоснование в идеях, развитых Карлом Поппером.

Этот процесс поддерживается и внешней форсированной глобализацией демократии. Ведущие государства Запада применяют один вид пангосударственного протекционизма: демократические государства предъявляют требования к малым и недемократическим странам, чтобы те усвоили и применили принципы демократии и свободного рынка. Новая структура мировой власти нашла свое демократическое прикрытие. В этом случае толкование демократии Проппером может озадачить: а кто будет контролировать властелинов мира?

Наконец, уверенность Поппера в том, что демократия может предотвратить войну (насильственное завоевание власти) опроверг опыт распада Югославии. С опытом развала СФРЮ (1991–1992, 1995, 1999) связан еще один политический курьез: военные конфликты развивались после демократических политических выборов. Разрушение СФРЮ военными средствами с исторической точки зрения не такой уж удивительный факт: государственные структуры в большинстве случаев возникали и исчезали в результате войн. Особенность югославского случая отражается в том, что факт разрушения государственных институций был вызван не внешней военной агрессией, как и в том обстоятельстве, что большинство теоретических социологических и политических исследований югославского опыта распада свидетельствует: война в Словении, Хорватии и Боснии и Герцеговине началась после проведения в них многопартийных выборов. Блок НАТО совершил в 1999 году агрессию также в условиях политического плюрализма в Союзной республике Югославии и Косово и Метохии. Опыт распада югославского государства некоторым образом ставит под сомнение ту интерпретацию демократии, в соответствии с которой она является единственной формой политической власти, исключающей насильственные изменения (Poper, 1993).

Демократия стимулирует рационализм и сепаратизм

Не секрет, что в тех странах, где говорят на разных языках и исповедуют различные религии, политические проблемы глубоки, а искушений больше, чем в мононациональных странах. Еще Милль, один из основателей философии политического либерализма, решил, что для становления демократического порядка наиболее подходят мононациональные страны (Mil, 1951:361). Естественно, Милль имел в виду идеальную историческую и социальную ситуацию.

Основная проблема сложносоставного (в этническом, религиозном, национальном смысле) государства зависит от типа его интеграции. Государственное устройство посредством закона и исполнительной власти требует от своих граждан лояльности, в то время как национальное сообщество, с большей или меньшей степенью солидарности, добивается общей культуры и специфической структуры коллективного сознания. Разница между принуждением и солидарностью в первую очередь заметна в национально пестром обществе. По этой причине в суверенитет национально гетерогенного общества надо встраивать и отношение к национальным сообществам, поскольку самой близкой для каждого индивидуума является национальная культура. Это можно назвать и национальной идентичностью (не национализмом ли?).

Теоретические дискуссии о национальной идентичности всегда возвращаются к началу: что такое культурная идентичность как фундамент национальной идентичности (Аврамовиħ, 2003)? Из предыдущих исследований этой проблемы можно извлечь некоторые черты национальной идентичности, в отношении которых существует согласие, но различия появляются, когда приходится определять происхождение, структуру и функцию отдельных элементов, образующих идентичность. Проблема состоит в том, что при определении следует отдавать предпочтение какому-либо элементу – субъективному ощущению принадлежности к одной из наций, таким объективным показателям, как язык, традиции, обычаи, религия, или материальная культура и отношения в обществе.

Национальная идентичность не определяется биологически. Нация, в крайнем случае, продукт воспитания (образования) и выбора каждого индивидуума. В структуре каждой национальной идентичности встроены отношения «мы – они». Принадлежность к одной нации подразумевает отношение к другой. Другая помогает отличаться или сближаться. Там, где национальные и культурные общества перемешаны, сильнее ощущаются антагонистические процессы. Когда речь идет о выборе нации, то есть о перемене национальной идентичности, мы сталкиваемся с проблемой личного определения и признания со стороны других. Это касается двойной идентичности. Если я говорю, что отныне я француз, то имеешь ли ты право продолжать считать меня сербом? К этой проблеме мы вернемся позже.

Принадлежность индивидуума к «этническому сообществу» определяется действительными или предполагаемыми кровными, родственными связями (Вебер, 1976). Между тем, любая форма этнического сообщества (племя, народ, нация), кроме «естественных» элементов, содержит и социальные. Принадлежность к нации определяется высшими качествами сообщества – дух, сознание, душа сообщества, в которой социализируется индивидуум (Hobsbaum, 1996). Этнос от нации отличает более высокое качество культуры.

В отличие от форм этнических сообществ, государство – социальный агрегат, который связывает своих членов правовыми нормами и силовыми инструментами. Обобщенно говоря, ключевой элемент идентичности этноса – близость крови и обычаев, идентичность нации основан на системе общих ценностей – языка, традиций, культуры, а государство – организация власти на определенной территории.

Сейчас в мире существует около 200 государств и 3000 этнических сообществ. Это означает, что наибольшее число стран по своей этнической, религиозной и культурной структуре заметно негомогенны. Этот факт заставляет нас думать об одном далеко уводящим по практическим последствиям вопросе: будет ли демократическая форма государства стимулировать перерастание этнических и религиозных сообществ в нации, а их, в свою очередь, в новые государства (или непосредственно этнических и религиозных сообществ в новые государства)? Политический опыт показывает, что религиозный фактор в США не может быть причиной нестабильности политических институтов (Tokvil, 1991). Между тем, в недостаточно дифференцированных сообществах этот элемент общественной структуры может стать движителем сильных политических стремлений к фрагментации (и декомпозиции) государства.

Борьба за идентичность – борьба за иную принадлежность, или потенциальная тяга к политической государственности, и тут возникают проблемы. Демократический порядок не гарантирует уверенность, он не исключает рисков. Институты демократии делают политическую и общественную жизнь непредсказуемой. Политический простор открыт для всех типов интересов индивидуума и коллектива. Демократия не является гарантом разборчивости, она только дает возможность руководствоваться разумом. Она предоставляет возможность защищать национальные интересы, но и вызывает раздоры, дает повод ненавидеть или защищать власть. Демократические институты порождают конфликты, иногда провоцируют, а их разрешение носит временный характер. Свободы и права, установленные демократией, могут использовать этнические и религиозные идентичности как политическую форму собственного существования. «Национальное самоутверждение и агрессивность могут процветать и на демократической почве» (Manhajm, 1980). Демократические институты в сложносоставных этнических странах могут вызывать требования более высокого уровня этнического сообщества (племя – нация), или трансформации нации (религиозные сообщества) в государство. Этот «ядовитый плод демократии» (Кин, 1992) находится в непрерывном конфликте с государством. Этот процесс имеет исторические корни, а демократическое политическое пространство обеспечивает возникновение и критику сепаратизма.

Демократическая неизвестность перерастания этнических и религиозных сообществ в политические не характерна для народов Балкан. Она по своей глубокой природе глобальна.

Национализм и антинационализм сербской нации

У стабильности национального сообщества есть два источника: воспринятые институты и общие понятия, идеи, усвоенные его членами. Первый фактор интеграции можно толковать как признание авторитета власти и закона, второй как консенсус по основным вопросам (ценностям) совместной жизни, или высокую степень согласия между общественными фактами (действительностью) и коллективным мышлением. «Общество существует только тогда, когда люди множество проблем рассматривают с одинаковой точки зрения, когда их мнение по многим вопросам совпадает, когда у народа эти проблемы вызывают одинаковые впечатления и одинаковые мысли» (Вебер, 1976).

Насколько это «исходная точка зрения» в Сербии совпадает с мнениями всех сербов? В какой мере сербы воспринимают идеи о происхождении и развитии сербского народа, в смысле принадлежности к цивилизованным и культурным кругам, в следовании религиозным образцам, политическим ценностям, языку, обычаям, нравам?

Я исхожу из предположения, что у сербского народа есть трудности в построении собственного интеграционного (консенсусного) сознания. Сербы не выстроили базисного понятия о собственном прошлом, о своих территориях и отношениях с другими народами, то есть с другими религиями и народами.

Следует разъяснить современные факты, вызывающие отсутствие консенсуса между сербами по территориальным вопросам возникновения и развития. Рассмотрение общественной и политической жизни сербского народа в 1990-е годы показывает, что главным участником этой «плохой игры» были интеллигенция (профессура, ученые, литераторы) и политики (бывшие и нынешние). Для их политического поведения и мышления характерны быстрые и пристрастные перемены. Показателем является отношение к власти, к другим народам и к собственным национальным интересам.

Сербы так и не выстроили единого понимания власти как средства осуществления общих интересов. Власть либо обожают, либо ненавидят с сильным индивидуальным восприятием. Участники политических событий и дискурса ведут себя как в эйфории: за каждой похвалой в адрес власти следует осуждение правящих политиков в «поражении и предательстве национальных интересов», или требование отставки, даже «свержения» легально избранного правительства.

Отношение к другим народам воспринимается не сквозь призму сотрудничества и интересов, а в результате хороших или плохих воспоминаний о прошлых отношениях. От выражения нетерпимого отношения к соседям по бывшему югославскому государству переходят к клевете и самоуничижению («Сербия очистила Хорватию от сербов» – это слова сербского интеллигента).

Полностью разрушены понятия целостности интересов сербского народа. Отдельные актеры на сербской политической сцене эксплуатируют унаследованный регионализм вплоть до абсолютизации собственной неповторимости. Немногие народы выстраивают между своими регионами такие стены. Одинаково характерно и критическое отношение к событиям, в которых участвует сербский народ или некоторые его части. Такое отношение естественно и желательно. Однако у сербов есть прослойка интеллигенции, которая испытывает удовольствие, обвиняя собственный народ в фашизме, а даже можно утверждать, что она наслаждается несчастьями сербского народа. Подобный садомазохизм вряд ли сможет стать доминирующим, но все-таки он весьма агрессивен.

Сербские интеллектуалы и политики генерируют основные различия в определении общего понимания интересов и планов сербского народа. Современная история сербов показывает, что они привносят в понимание общих интересов и ценностей невероятную страсть и волю, в результате чего происходит минимализация разума и роли авторитетов. Там, где проявляется больше поспешности и горячечности, возрастают шансы появления ненависти и нетерпимости. Установление демократии в Сербии в 1990 году вынесло на суд общественности огромные идеологические, политические, моральные проблемы, а также раскололо сербские группы интеллектуалов и политические организации на просербские и антисербские. Сейчас под лозунгом демократии сербов разделило основное противоречие. Патриотизм – глобализм, или национализм – интернационализм наполнились новым идейным содержанием.

Попытка разобраться в таком глубоком расколе понимания основных ценностей сербского народа заставляет нас задуматься, единственный ли это акцидент в новейшей истории сербского народа. Ответ следует искать в недавнем прошлом, чтобы методом сравнения убедиться, в какой степени отсутствие основных подобных фундаментальных понятий сербского народа является структурным отличием сербского национального характера, а в какой – исторической конъюнктурой.

Попытка объяснения

У сербского народа нет схожего понимания собственного прошлого. Отличия были обусловлены территориальной рассеянностью сербского народа на Балканах и этническим смешением с другими народами. Части сербского народа были подвержены влияниям восточной, центрально-европейской, западноевропейской, средиземноморской традиции (Аврамович, 1996). Многовековое влияние католицизма и ислама способствовали религиозной конвертации сербов в Боснии и Хорватии, и тем самым духовные различия в сербском народе углубились. Попытки православной церкви уравнять сербство с православием создает трещину в духовном консенсусе сербского народа.

Коллективное мышление народа формируется веками, причем еще следует установить, по одному и тому же образу, или же модифицированному. Здесь мы попробуем установить, какие общественные группы сильнее всего повлияли на конструкцию идеалов, и каковы структурные отличия сербского национального мышления.

В каждом национальном сообществе образы коллективного мышления (архетипы) создают юристы, священники, литераторы, ученые, философы, воины, политики. Даже поверхностный взгляд на сербскую историю показывает, что решающее влияние на структурирование коллективного мышления сербского народа оказывали религия и литература, но не наука, юридическая мысль и политика. Это обстоятельство дает нам возможность понять некоторые особенности национального мышления сербского народа. Правовой образ мышления наряду со специфическими знаниями создает навыки порядка и формы в тесной связи с идеями и поведением. Такой тип мышления обуздывает страсти, идеи, трепетность (Tokvil, 1991).

Государства с давней традицией сумели обеспечить стабильность благодаря воздействию правового опыта и юридически образованных слоев общества. У сербского народа не было такого опыта. С утратой государства в XIV веке сербы формировали свое коллективное мышление под влиянием религии, литературы и крестьянских восстаний против турецкого ига.

Религия формирует определенный вид зависимости от воли Божьей. Ее основополагающее отношение к жизни – молитва за спасение грешной души и тела. Бог тот, кто открывает истину и правду, а не личные и групповые интересы. Священники посвящают себя служению Богу и пекутся о душах. Православная церковь возвысила исторические страдания сербского народа на уровень культа. Она внесла в общественную жизнь смесь молитвы и активного сопротивления злу.

Литературное отношение к действительности развилось в сербском народе стараниями Святого Савы. В литературе нашел выражение дух мыслящего человека, стремящегося к личному и коллективному выживанию. В тишине сочинительства он открывает тайны человека, общества, природы. Восприятие мира, а не его изменение – вот фундаментальное отличие литературного взгляда на мир. Многовековая ориентация сербского человека на литературную картину мира обусловила формирование мышления, в основе которого лежит культ свободы и независимости, культ рода и сообщества, сопротивления чужаку.

Такой же след мифологического и поэтического мышления обнаруживается и в делах сербских политиков. У сербского народа нет причинной связи между экономическим положением и формами политической власти. Политическая мысль опирается на сообщество (патриархальные корни), и способы решения исходят не от личности, а из сообщества. Это обстоятельство обусловило отсутствие необходимости объединяться на основе интересов личностей. Институты в качестве действенной защиты от зла в Сербии заменены обычаями и духом сербского сообщества.

Сербский политик не вырос, как в западноевропейских странах, из местной среды, в которой он сначала должен заработать авторитет и доверие. В Сербии политик рождался в интеллектуальной, образованной среде, более ориентированной на партии, а не на избирателей. В этом и покоится причина сербской политической культуры, которая больше ценит личность в политике, чем ее идеи и программы.

* * *

Защита национальных интересов, именуемая национализмом, намного сильнее любой политической формы власти. Исторический и политический опыт Европы XX века доказывает утверждение, что национальный интерес, или национализм, политически и идеологически проявляется в консерватизме, национал-социализме, социализме (коммунизме), либерализме. Все три идеологии служили национальным интересам.

Европа и мир в конце XIX и начале XX века жили под знаком демократии, демократической риторики, политики и идеологии. Победят ли демократические институты и ценности национальные интересы или национализм? Одно течение демократической мысли и политики полагает, что задача демократии состоит именно в воспрепятствовании национальным интересам и в построении гражданского мира (индивидуальных и групповых интересов). Другое течение внутри демократического движения уверено, что демократия – всего лишь системные рамки для выражения легитимных интересов каждого национального сообщества.

Не составляет труда прийти к выводу, что демократия в действительности всего лишь инструмент национального интереса (национализм). Речь идет о том, что все эти интересы хорошо облекаются в демократическую форму. Так одна конституционная нация без общих этнических корней открыто ратует в мире за свои национальные интересы. Мы видим, как нации в многонациональном сообществе используют демократию в интересах своего политического сепаратизма. Меньшинства добиваются своего под лозунгами демократических прав и целей.

Итак, мы живем во времена, когда историческая сущность нации использует новую идеологию (демократические ценности) для защиты или распространения своих интересов.

О демократии

В антидемократических (тоталитарных) государствах нрава человека служат тем знаменем, под которым собираются противники действующей власти. Ссылка на субъективные права, с исторической и политической точки зрения, подрывает власть, которая абсолютизировала объективные общественные права.

С преобладанием демократии как государственного устройства и основных общественных отношений в Европе во второй половине XX века права человека становятся загадкой. Какова их нормативная и действительная функция? Защита от возвращения тоталитаризма? Расширение и применение индивидуальных свобод и прав (прав гражданина)? Инструмент в руках отечественных и иностранных политических властителей?

Одно из основных понятий современного общества – демократия. Между тем, демократия – исторически многозначащее понятие, и тем самым она подвержена злоупотреблениям. Существует более десятка серьезных теорий демократии, и огромное количество политических режимов, которые считаются (ими самими) демократией. Эти факты определяют поводы для отказа от выбора одной теории, которая послужила бы для создания системы власти.

Теории демократии отличаются различными критериями. Соотношение идеального и реального – один из критериев различия. С точки зрения суверенитета власти существует народная и гражданская демократии. По способу принятия решений есть гражданская и консопиативная демократия, а с точки зрения политической истории – классическая (оберегающая, развивающаяся, непосредственная) и современные (компетитивные, плюралистические, частичные, консенсунсные) понятия (Аврамовиħ, 2002, 2006).

Наряду с нормативными и эмпирическими различиями в понимании понятий можно выделить несколько основных элементов понятий, присущих всем теоретическим традиционным мнениям о демократии. Демократия понимается: (а) как форма государственной власти и ее целей; (б) как система институтов, осуществляющих индивидуальные и общие интересы; (в) как политический и общественный процесс (соревнование и конфликты политических и неполитических групп); (г) как система прав личностей, удовлетворяющих свои интеллектуальные, моральные, эстетические и гедонистические потребности.

Демократия как устройство власти не без внутренних недостатков, она не лишена критического отношения к себе. От древнегреческих философов и до наших дней она демонстрирует свои плохие стороны. Платон утверждал, что демократия порождает противников в облике анархистов и деспотов, Токвиль открыл возможность возникновения в демократии «тирании большинства». Многие теоретики указывают на слабые места демократии – формализм, проблемы большинства, медленное принятие решений, некомпетентность, манипулирование. Сегодня «демократия в беде» (Энтони Гидденс) из-за сложностей проблем глобализации, усиления местничества и распространения многонациональных корпораций.

От имени демократии могут твориться исключительно недемократические дела во внутренней социальной и политической жизни государства. Во внешнеполитических действиях правительства демократических стран часто пренебрегают демократическими принципами и ценностями. Опыт показывает, что не все провозглашенное демократией, является таковой на деле, наше время предоставляет тому уйму доказательств. Отношение «международного сообщества» к Сербии наверняка останется особой главой в истории конца XX века.

Большое значение для понимания демократии имеет опыт бомбардировок НАТО Союзной республики Югославии в 1999 году. Демократические страны совершили агрессию против государства с демократическими институтами, которое не нападало на другие страны. Как можно объяснить этот факт с точки зрения «демократии»?

Ведущие современные мыслители и теоретики демократии вскрывают целый ряд внутренних противоречий в гражданской демократии. Даже поверхностного исследователя современных политических форм может удивить утверждение научного авторитета в этой области Дж. Кина о том, что «сегодня в сердце всех демократических режимов скрывается зародыш деспотии» (Kin, 1995:74). Это общее место Дж. Кин аргументирует исключительными полномочиями государства, вооруженного секретностью (армия и полиция), использованием лжи, государственным бизнесом, корпорациями. Самый мягкий вывод, который можно сделать из критических суждений Дж. Кина, касается приземленности политической гордости лидеров мировой демократии. Их указания, требования, угрозы демократией должны заставить их считаться с тем, что и в их собственном доме далеко не все в порядке.

Права человека превыше суверенитета страны

Политические идеи привлекательнее всего тогда, когда они вообще не касаются существующего общества. Тогда они становятся вдохновляющими, пьянящими, и кое-кто из усвоивших их готов пострадать, защищая и перекраивая действительность в соответствии с ними.

Ведущей политической идеей в последние несколько десятилетий для США стала, вне всякого сомнения, идея прав человека (Pavkovic, 1996, Ɖurković, 2001). На первый взгляд эта идея охватывает весь демократический потенциал личности и политической элиты. Если кто-то говорит, что он стоит на защите прав человека, то это следует понимать как главную идею существования человечества в последней инстанции. Похоже, это именно та идея, которая лишает всех элементарно аргументированной критики в свой адрес. Действительно ли идея прав человека – последняя великая идея в истории общества? Можно ли подвергнуть ее критике?

Прежде всего, следует задуматься о правовой мотивации тех, кто упорно защищает идею прав человека. Действительно ли они – а это, как правило, правительства, интеллигенция и неправительственные организации – заботятся о личностях в разных странах, или эта идея чаще всего используется для осуществления других интересов? Такая забота о других людях неестественна. Человек чаще всего думает о себе и о своих потребностях. Откуда же такая забота о правах человека в других странах? В далеком и близком политическом прошлом никогда так много не говорилось о правах человека.

Возможно, форсирование вопроса прав человека мотивировано абсолютно прагматическими потребностями. Не первый раз в истории корыстолюбие и эгоистический интерес прячутся под маской гуманизма. Попросту говоря, дело с правами человека может выглядеть так. Капитал самых развитых стран законно ширится и увеличивается, политическая мощь западных держав также не удерживается в своих границах и стремится к подчинению новых пространств и национальных сообществ. В обстоятельствах, когда трудно применить классическое колониальное доминирование, углубленное разделение между неразвитыми и самыми бедными странами следует наполнить некими идеями и практикой, прикрывая гуманными лозунгами распространение экономической и политической власти наиболее сильных государств. Более всего для этой цели подходят права человека. Это путь к легитимному подчинению слаборазвитых и зависимых стран. Критика с точки зрения прав человека легитимна, да и военная акция против суверенных государств может стать «легитимной», если этого пожелают мощные военные силы.

Кроме мутной политической мотивации защиты прав человека, эта идея проблематична и в своей структуре. С точки зрения политической рациональности ее могут осудить. Ключевое место этой идеи – оспаривание суверенитета государствами. Некие западные ученые, идеологи, интеллектуалы и политики упорно твердят, что права человека превалируют над государством, и нельзя признать суверенитет страны, если он, по словам Хавьера Соланы, сказанным в августе 1999 года «существует только для того, чтобы не признавать права человека».

Такая трактовка прав человека – прямая угроза всем странам мира со стороны тех, кто провозгласил себя защитниками этих прав. Поскольку само понятие прав человека весьма и весьма размыто, настолько растяжимо, что под него можно подвести что угодно (от убийства за исповедание другой веры до гомосексуальных браков), и страны мира практически лишаются возможности защищать свой суверенитет. Права человека постоянно будут нарушаться, а когда это перешагнет определенные границы, военная сила (НАТО) выступит в их защиту.

Эта идея не имеет базовых корней, что подтверждается ее избирательным применением. Тот, кто ставит идею прав человека выше суверенитета, должен сначала заняться современными феодальными государствами. Как ни странно, тут к ним претензий нет, а критикуются за отсутствие прав человека государства, в которых действуют демократические институты.

Инструментальные игры с правами человека начинаются с их применения к национальным меньшинствам и этническим группам. Забота о правах человека становится привилегией национальных меньшинств. На примере Сербии было показано, что именно права национального меньшинства послужили причиной бомбардировок Союзной республики Югославии, а в прежней Югославии – причиной развала страны.

Нападение на суверенитет государства – нападение на свободу человека и народа. Свободы без суверенитета не бывает. Только государство со своими законами может эффективно защитить человека и его права, и потребовать от него исполнения своих обязанностей. Не бывает государств только с правами, как это пытаются доказать идеологи прав человека.

Конечно, крайнее последствие идеологии прав человека – война против суверенного государства. Растяжимость и неясность этой идеи допускает возможность применения насильственных действий в межгосударственных отношениях. Война пакта НАТО против сербов представляет собой именно это: защиту нарушенных прав косовских албанцев. Но при этом албанское меньшинство не было лишено ни одного права человека – ни формально, ни в действительности. Опыт подтверждает огромный потенциал манипуляций этой идеей.

Особенно интересно, как оправдывается военная интервенция с целью «защиты» прав человека. Политики НАТО хором утверждают, что подобное нападение на суверенитет дозволено в случае геноцида, массового переселения населения или нарушения его гуманитарных прав. На осеннем заседании Генеральной ассамблеи ООН в 1999 году агрессивный шеф тогдашней британской дипломатии Робин Кук заявил: «Знать, что такое происходит (нарушение прав албанцев Косово и Метохии) и не выступать против этого сделает нас их соучастниками». Здесь ключевое слово – «знать». Достаточно ли мы знаем о том, что хотим исправить? Именно здесь речь идет о злоупотреблении понятий геноцида, массового выселения и гуманитарных прав. Шеф британской дипломатии, например, заявил, что сербы творят геноцид в отношении албанцев, несмотря на то, что не было фактов, к которым можно было бы привязать это утверждение. Албанцы бежали из своих домов от бомб НАТО (иногда намеренно изображая жертв геноцида), а Кук заявлял о массовом выселении и гуманитарной катастрофе. С таким искаженным восприятием политических фактов переходят к массированным бомбардировкам страны. Чтобы избежать таких политических трюков, следовало бы точно определить значение понятий, на основании которых нарушается суверенитет, потому что это единственный способ разъяснить события, происходящие в социальной действительности.

Права (национальных) меньшинств и государств

Чем бы ни объясняли правительства стран НАТО свое решение бомбить Союзную республику Югославию в 1999 году, они, как и их идеологические лакеи, на первый план выдвигали «защиту прав албанского меньшинства в Косово и Метохии». Тот факт, что страну варварски уничтожают, а ее население убивают из-за «прав национального меньшинства», заслуживает серьезного анализа. До чего дошла цивилизация, если большинство населения уничтожается ради обеспечения «прав» национального меньшинства?

Истоки этого нового политического феномена следует искать в идеологии нрав человека и ее аппендиксе – в правах национальных меньшинств. Политическая родина новой идеологии – США, а философская традиция понимания человека и его прав покоится в государственной культуре Запада. Собственно, изначальная сила государства сталкивалась с идеей прав человека и гражданина, а после 1945 года эта идея становится идеологией североамериканских демократий, применяемой в борьбе с коммунистическим тоталитаризмом. Подчеркивались только права человека, но отвергалась обязанность структурирования любого организованного сообщества, без чего оно не может существовать. Такая критика государства с точки зрения ценности прав человека не нова в историческом и философском смысле. Бентам самым фундаментальным образом подверг критике французскую «Декларацию прав человека и гражданина», утверждая, что права не предшествуют власти, напротив, только в системе законов естественные права (права человека) могут найти свое место.

Идеология прав человека пошла дальше: ее используют для критики любого режима, который рассматривается как «проблематичный», «сомнительный», «непокорный», «подающий плохой пример» и т. д. А сущность кроется в следующем: в планах нового гегемонизма в мире идеология прав человека – самый подходящий инструмент для внедрения в суверенитет других государств. Права человека – ключ, открывающий двери любого государства. Никто не оспаривает, что идея, о которой идет речь, обладает позитивной практической функцией, но ее используют и как средство для уничтожения существующих государств.

В идеологию прав человека включена и идея прав национальных объединений меньшинств, охватывающих любые меньшинства – сексуальные, религиозные, этнические, моральные, эстетические и т. д. Здесь нас интересует статус прав национальных меньшинств, то есть образований народов, имеющих свою большую родину.

Международная озабоченность правами национальных меньшинств оправдывается необходимостью обеспечения правового и любого другого равноправия меньшинств с большей (остальной) частью населения государства. Во-первых, она включает личную свободу и права, политические свободы и права, социально-экономические права, а также право на здравоохранение и культуру. Осуществление этих прав гарантирует отсутствие дискриминации меньшинств в общественной и личной жизни. Политическая идея защиты прав меньшинств никем не оспаривается и не подвергается сомнению: современное государство обязано обеспечить права и свободы для всех граждан, в том числе и для представителей национальных меньшинств. Между тем, практические действия международных защитников прав (национальных) меньшинств демонстрируют, что право превращается в привилегию меньшинства (Барцес, 1997).

Идею прав сообществ меньшинства постигла та же судьба, что и идею прав человека: она превратилась в идеологию. Защита национальных меньшинств превратилась в привилегию национальных меньшинств.

Идея привилегий национальных меньшинств видна на примере бомбардировок сербского народа. Сербы подверглись бомбардировкам под аккомпанемент политической публики Америки и Запада, поющей об «ущемлении прав» косовских албанцев, а после 24 марта они принялись убивать тех же самых албанцев. Что касается первого момента, рациональная дискуссия легко докажет, что косовские албанцы не были лишены ни одного права на юридическом нормативном уровне структуры общества. В реальности они даже обладали привилегиями: у них был свой университет, они регулярно освобождались от государственных налогов. Тем не менее, часть политически активных албанцев не были удовлетворены своими правами, и стали мечтать о независимом государстве или о присоединении к Албании.

Дело косовских албанцев понятно каждому, кто обладает элементарными политическими знаниями и готов непредвзято рассмотреть положение дел в СР Югославии. Проблема кроется в другом. Рассмотрим самый неприятный вариант. Предположим, что сербы действительно лишили албанцев всех прав, угнетают их. Имел бы право пакт НАТО в этом случае бомбить сербов? Ответ – нет.

Прежде всего, любая защита национальных меньшинств должна быть урегулирована в правовом отношении. Для применения международных законов необходимо, чтобы государства как договаривающиеся стороны усвоили юридические правила, и тем самым добровольно обязались исполнять их. Если бы албанское меньшинство в Сербии подверглось угнетению, то «международное сообщество» поступило бы справедливо, то есть, изучило бы соответствие фактов правовой структуре СР Югославии. И тогда оно могло бы потребовать разрешения конфликта и адекватного поведения властей, но ни в коем случае не должно было прибегать к военной силе.

И с моральной точки зрения зарубежные государства не имели права идти дальше моральной критики дискриминации албанцев. Эти моральные границы заложены в моральном законе Канта. Каждый иностранец, критикующий угнетение косовских албанцев в Сербии, обязан поступить так в отношении каждого национального меньшинства в мире, подвергшегося угнетению, или даже тихому геноциду. На Балканах недавно произошло изгнание сербов из Хорватии. Тот, кто молча закрывал глаза на агрессивное отношение хорватов к сербскому национальному меньшинству, не имеет права требовать «объективного» рассмотрения сербско-албанских отношений в Сербии.

Наконец, и предполагаемая военная агрессия против Сербии из-за насилия сербов над албанцами не имела права стать причиной вмешательства с применением средств, не соответствующих положению дел. Военная сила не является средством разрешения этнических конфликтов и напряженности, потому что сущность подобной напряженности требует терпеливой дискуссии и долгой работы. Непродуманные действия лишь углубляют пропасть между национальными сообществами. С другой стороны, военная агрессия всегда несправедлива по отношению к одной из сторон, в нашем случае – к большинству населения страны. Агрессия НАТО против СР Югославии не могла быть беспристрастной, ее нельзя было ни замолчать, ни осудить. Ради защиты косовских албанцев НАТО уничтожало и убивало Сербию. Наконец, военная агрессия НАТО во имя прав косовских албанцев стала бы понятной, если бы во всем мире, в каждом государстве, где существуют этнические проблемы, она обрушила бы свои бомбы и ракеты на большую часть населения.

Действия в отношении национальных меньшинств и их прав становятся еще более интригующими, если учесть, что НАТО фактически встало на сторону сепаратизма косовских албанцев. В данном случае мы имеем дело с меньшинством, которое хочет выделиться из общепризнанного государства. Ответ на такие устремления может быть только интернациональным: это правило можно применять в отношении одного государства только тогда, когда оно будет применено в других странах мира. Натовские бомбардировки Сербии и военная поддержка сепаратизма угрожают достоинству государства и большинству его населения со стороны национального меньшинства. У меньшинства получается больше прав, нежели у большинства.

Государства возникают и изменяются по-разному. В минувшей истории это происходило по воле великих держав. С выходом на сцену идеологии прав человека и прав национальных меньшинств суверенитет государств и их территориальное единство оказывается под угрозой. Агрессия НАТО против СР Югославии и сербского народа показала, что меньшинство может стать инструментом для изменения границ государства и поддержкой сепаратистов. В такой ситуации многонациональным государствам (а их в мире большинство), государствам с национальными меньшинствами следует задуматься, как защищать свои права, свое достоинство и свой суверенитет. Конечно, если они в них нуждаются.

* * *

В 1998 году случился знаменательный юбилей: пятьдесят лет со дня принятия «Всеобщей декларации прав человека». Это дало нам возможность организовать торжества во славу прогресса прав человека. Это послужило поводом для международных охранителей прав человека подвергнуть критике Республику Сербию и сербов из-за «нарушения прав человека в Косово».

Из всех проблем, которыми оправдывали неоправданное вмешательство в дела Косово, самой интригующей была та, которая прикрывалась правами человека. Различные международные и отечественные дискуссии о правах человека в Косово и Метохии демонстрируют разницу между первоначальной озабоченностью правами человека в этой автономной области и ее политической инструментализацией. Иногда это делается умело, но зачастую истинные намерения даже не прикрываются, и это вполне достаточная причина, чтобы серьезно рассмотреть стереотипные обвинения в «нарушении прав человека в Косово», причем имея в виду исключительно албанскую часть населения. Кампания в защиту прав косовских албанцев становится ясной только в политическом контексте развала СФРЮ, особенно при рассмотрении судьбы сербов, изгнанных из Республики Сербская Краина, т. е. из Республики Хорватии. Эти две истории – сербов и косовских албанцев – отчетливо отражают международные интересы, искусно вплетенные в столь ценимые права человека, но и надежду на то, что знания и начала, с помощью которых права человека подвергаются универсализации, рано или поздно возобладают в качестве критерия вербального сопротивления и прагматического волюнтаризма. А пока что следует трудиться над тем, чтобы цена, которую требуют международные хозяева, была как можно меньшей.

Права человека понятийно и терминологически охватывают прежде всего индивидуальные права человека и гражданина. Признание прав человека считается самым большим политическим достижением второй половины XX века, и это должны подтвердить многочисленные международные конвенции и организации, которые занимаются этим аспектом человеческого сообщества. Поднимать этот вопрос на уровень международных отношений означает, что забота о правах человека становится всеобщей, и переходит границы государственного суверенитета. В этом факте новой политической истории следует видеть не только прогресс, но и немалую опасность. Прежде чем перейти к анализу использования политических прав для (дестабилизации государств и перестройки глобальной силы, необходимо в самых кратких чертах привести содержание прав человека и указать на некоторые международные инструменты их защиты.

Корпус прав человека охватывает все ключевые области групповой и индивидуальной жизни человека – экономику, общество, политику, культуру, гражданство с дополнением всеобщего равенства перед законом, независимо от пола, расы, вероисповедания или убеждений.

Экономические, социальные и культурные права охватывают работу, социальную уверенность, здравоохранение, образование, культурные ценности. Гражданские и политические права обязывают государство уважать свободу организаций, выступлений, мнений и убеждений в общественной и личной жизни, а также права тех, кто нарушил законы (действия во время ареста, защиты, отбывания наказания). Современное государство должно уважать эти права и совершенствовать их с тем, чтобы обеспечить их исполнение, именно этим инструментарием пользуется ООН и многочисленные организации во всем мире.

10 декабря 1948 года ООН приняла «Всеобщую декларацию прав человека», а на ее основе – Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах и Международный пакт о гражданских и политических правах (заметьте: в них нет ни слова о коллективных правах меньшинств). Международное обеспечение прав человека продолжается в форме новых конференций (Всемирная конференция по правам человека, Вена, 1993) или в создании новых органов (Комитет ООН по правам человека).

Проблема прав человека проявляется уже на нормативном уровне всемирной организации. В Декларации Объединенных Наций один из важнейших принципов глобальной организации мира – суверенность государств, или принцип невмешательства во внутренние дела других государств. Без этого принципа под вопросом было существование цивилизации, которая в Европе, да и во всем мире, существует с момента создания современных государств.

Современные глобальные политические процессы показывают, что внутренний суверенитет государства ослабляется именно под давлением нормативных прав человека. Всемирная конференция по правам человека 1993 года дает международному сообществу право совершенствовать и защищать права человека в отдельных государствах. В этом можно усмотреть признак десуверенизации, которая мечется между правом на суверенитет и правом на вмешательство в государственный суверенитет. Вероятно, в нормативных документах ООН это латентное противоречие и можно урегулировать. Между тем, настоящие проблемы возникают на практике при конфликте этих двух принципов. В некоторых государствах современного мира международная защита прав человека действительно необходима и оправдана. Тем не менее, практика интенсивного вмешательства в состояние прав человека в иных государствах воспринимается как одна из перспективных возможностей применения политической воли и интересов великих держав, а не как защита прав человека. Именно это обстоятельство заставляет политических философов и дипломатов найти способы противодействия инструментализации прав человека, что укрепит веру в их универсальную ценность.

Проблема прав человека по воле западноевропейских политических элит и обслуживающих их политических теоретиков все активнее применяется к правам национальных меньшинств. На Конференции по безопасности и сотрудничеству в Вене (1989), в Парижской декларации (1991), в Совете Европе и Европейском сообществе в 1991 и 1994 годах права национальных меньшинств были представлены, как это ярко доказал Адам Барджес (1998), в качестве привилегии, а не права. Создатели этих документов потребовали от восточноевропейских стран не воздерживаться от дискриминации, а совершенствовать права национальных меньшинств. Как считает Адам Барджес, такая стратегия была мотивирована в политическом и моральном отношении требованием подчинения восточноевропейских стран навязанным Западом стандартам.

Требования, предъявленные к государствам, обязанным употребить все силы для создания условий развития языка национальных меньшинств, основывались на опыте немецких фашистов по защите германских меньшинств накануне Второй мировой войны. Между тем, истинный интерес кроется в истории этой заботы, в которой самое главное место отводится «восточному вопросу» (чтобы противопоставить усиление влияние России, англичане поддерживают Турцию), а также в практическом эффекте трансформации прав человека в права национальных меньшинств. Прошедшие восемь лет свидетельствуют, что не все национальные меньшинства становятся предметом международной (западной) защиты. Русское меньшинство в Эстонии, сербы в Хорватии, албанцы в Сербии, венгры в Словакии. По крайней мере, тонко подмечает Барджес, национальные меньшинства в Восточной Европе управляют нациями: «Обостренное внимание, которое посвящается меньшинствам, решает судьбы наций, но не судьбы меньшинств» (Барцес, 1998).

Прекрасный практический пример превращения исключительно индивидуальных прав человека в коллективное право национальных меньшинств представляет собой разрушение бывшей Югославии. Достаточно ответить на вопрос, почему в рамках одних и тех же прав человека сербское сообщество изгнано из Республики Хорватии, а косовские албанцы с помощью «международного сообщества» продолжают совершенствовать свои права.

Судьбы сербов из нынешней Республики Хорватии хорошо известны. Во время распада СФРЮ сербы из Хорватии (и Боснии и Герцеговины) подтвердили свои права тем, что не пожелали лишиться Югославии. Однако это право им не было предоставлено, и их переместили в «зоны под защитой ООН». Архивные материалы демонстрируют, кто и какими средствами ликвидировал эти зоны (атаки хорватской армии во время операций «Молния» и «Гроза» в 1995 году). Факт, что после этих военных операций из Республики Хорватии хлынули потоки беженцев. Огромное количество сербов, не попавших в «зоны ООН», бежали еще раньше. Из 128000 сербов в Восточной Славонии в конце февраля 1995 года оставалось около 70000.

Эти факты следует дополнить данными об огромном количестве резолюций органов ООН о нарушении прав человека по отношению к сербам в Хорватии, практический эффект от которых отразился на Хорватии только положительно. Невероятно, но действительно Хорватия освободилась от сербского балласта с помощью защитников прав человека. Во всей этой короткой истории решения сербского вопроса в Хорватии ни разу не упоминается возможность осуществления прав сербов как национального сообщества, о чем убедительно свидетельствует отказ ООН признать права сербов как сообщества после передачи Восточной Славонии под контроль Хорватии. Последовавшие после «Грозы» призывы международных деятелей вернуть сербов в исконные места их проживания звучат цинично: неужели они на самом деле думают, что сербы вернутся туда, где ликвидированы институты, обеспечивавшие им национальную идентичность?

Оставим ученым для серьезного исследования вопрос прав сербов в процессе развала СФРЮ. Здесь мы подчеркиваем результаты создания на Балканах новых государств: после восьми веков существования сербское сообщество в Хорватии фактически исчезло. Возмущает то обстоятельство, что это произошло в годы эйфории по поводу прав человека и прав национальных меньшинств. В этом случае следует припомнить слова Катрин Лалюмьер о том, что «о Европе будут судить на основании того, как она решает проблемы меньшинств».

Дела и слова о правах человека не останавливаются на сербах, они находят свое продолжение в правах косовских албанцев. Сравнение прав этих сообществ – великолепный аргумент в дискуссии о правах человека на территории бывшей Югославии.

Албанское сообщество в Косово и Метохии добилось международной озабоченности по поводу состояния прав человека и подвергло испытанию государственный суверенитет Сербии и СР Югославии. Мало того: отношение «мира» к Косово может одобрить практику вмешательства в самых неожиданных направлениях, а также способствовать компрометации самой идеи прав человека. Вербальная забота о правах косовских албанцев завершилась в 1999 году бомбардировками Сербии именно под предлогом защиты этих прав, а в 2008 году мощные защитники прав человека признали право меньшинства на создание второго албанского государства!

Международное сообщество, под которым следует понимать несогласные и по-разному заинтересованные в этом вопросе государства, отдельные организации, группы граждан и т. д., критиковало Сербию за «состояние прав человека в Косово». К этой точке зрения время от времени присоединяется и определенный круг сербской политической интеллигенции (Аврамовиħ, 2009).

Заслуживает анализа резолюция Третьего комитета по правам человека, принятая Генеральной сессией ООН (16 декабря 1997 года). В ней по поводу «нарушения прав человека в Косово» записано следующее: 1) необходима нормализация образования в Косово; 2) осуждается интервенция полиции против мирных студенческих демонстраций 1 октября; 3) осуждается нарушение прав лиц, преследуемых судами за политическую борьбу с законами; 4) Сербия критикуется за дискриминационные законы (sic!), принятые после 1989 года: 5) необходимость возвращения албанских беженцев.

Резолюция требует от правительства СР Югославии восстановить демократические институты в Косово, открыть просветительские, культурные и научные учреждения косовских албанцев. Завершается она призывом к нормализации отношений СРЮ с международным сообществом, если она «улучшит и защитит права человека в Косово».

Принять такие требования было лишь с учетом: 1) фактической правдоподобности событий; 2) возложения ответственности только на одну, сербскую сторону; 3) поддержки резолюции со стороны тех стран, в которых права меньшинств вообще не признаются.

По форме, в которой эта резолюция изложена общественности, можно считать, что она практически невыполнима. Вопиющая проблема состоит в том, что в ней нет конкретных фактов, по которым можно было бы судить о нарушении прав косовских албанцев. Утверждение, что в Косово нарушаются все формы прав человека, следовало бы доказать, если бы действительно было желание избежать компрометации этого политического органа. Однако все было решено методом идолов рынка Бэкона – языком для внутреннего пользования, а не для отношений с окружающей действительностью.

В тогдашней конституции Республики Сербии из 136 статей 44 были посвящены правам человека. Эти конституционные нормы никого в Сербии, включая косовских албанцев, не лишали экономических, социальных, культурных, политических, гражданских прав. О каких дискриминационных законах идет речь? Если таковые имеются, следует их обнародовать и вынести на суд общественности. Даже если бы такой закон и нашелся, заинтересованная сторона могла бы в Сербии потребовать его изменения или отмены в Конституционном суде. Похоже, легче было обвинить Сербию в смертных грехах, чем применить на деле правовой механизм.

Проблема образования албанских студентов в Косово вовсе не является проблемой прав человека. Никто не лишал албанскую молодежь права на получение образования на албанском языке. Политическая элита косовских албанцев объявила бойкот сербским школам. В планах и программах обучения оставлен минимум, необходимый для понимания и использования сербского языка в общегосударственных делах, однако албанская «молодежь» в Косово не была согласна и с этим. Единственная проблема с правами человека в Косово, которую следовало бы обсудить – обращение с арестованными. Однако и ее следует исключить ввиду отсутствия исследования фактов, но даже если они и имело место, то никак не в системе «нарушения прав человека в Косово», потому как, возможно, было нарушено только одно право.

Сдержанно оценивая действия политических преступников (которые использовали насилие как средство), следует указать на некоторые элементы резолюции Третьего комитета ООН по правам человека, которые подрывают фундаментальные принципы ООН, а именно принцип объективности и равноправия. В этой резолюции нигде не говорится об ответственности косовских албанцев. Почему они отказались от образовательных программ Республики Сербии? Почему они вышли на демонстрации, не согласовав их проведение? Почему они не обратились в политические и культурные институты? Потому что их политические лидеры требовали создания «независимого Косово» (второго албанского государства на Балканах), и любой диалог они считали лишенным смысла.

Резолюция, о которой идет речь, оказывает исключительную поддержку албанской самоизоляции («легальные ожидания албанских студентов» – независимое или чисто албанское образование), а подсознательно поддерживает и политическое насилие формулировкой о необходимость освободить политических заключенных (ни один политический активист, несмотря на открытую противоправную деятельность, не был подвергнут судебному преследованию). Если подразумеваются те, кто убивал в Косово сотрудников органов правопорядка или гражданских лиц, тогда это означает моральный крах любой международной борьбы за права человека. Судя по всему, можно прийти к выводу, что борьба за права человека превратилась в борьбу за коллективные права национального меньшинства. В результате этой борьбы восторжествовал примат национального меньшинства над доминирующей нацией.

Этот краткий аналитический обзор реализации прав человека в Республике Хорватии (сербы) и Республике Сербии (албанцы) показывает, что сам смысл этих прав нарушен, а политические интересы великих держав игнорируют фундаментальные основы прав человека. Распространение прав человека с индивидуума на коллектив (меньшинство) открывает двери для внешнего арбитража. При таком соотношении сил сербское сообщество в Хорватии должно быть выселено из своих домов и со своих территорий с применением военной силы, а албанцам в Косово следует создать собственное государство.

Анализ одной из резолюций о состоянии прав человека в Косово доказывает, что международная защита этого аспекта глобальной политики может стать инструментом реализации некой международной политической цели, существо которой не провозглашается. Очевидно несоответствие ранга резолюции ООН и политических действий, и это можно объяснить только преобладающими сиюминутными интересами великих держав. Последствия такой путаницы в делах «международного сообщества» будут иметь далеко идущие последствия для прав человека: подобная защита уничтожит их ценность, а единственную государственно-политическую выгоду получат только любимчики геополитических закройщиков карты мира.

* * *

С историческим появлением государства человек мог рассчитывать на собственную безопасность и свободу в сообществе с другими людьми на определенной территории. Только в государстве можно было решить правовым образом одну из самых больших антропологических загадок – стремление к власти. Идеологи глобализации с идеей преобладания прав человека над суверенитетом (демократического) государства атакуют национальные права государства, причем подчиняют «малые» суверенитеты своим великим державам. Стратеги и идеологи «нового мирового порядка» создают новый миф о правах человека, чтобы потом применить его, критикуя право государства самому устраивать свои внутренние отношения.

В современном мире идеология прав человека превалирует над государственными принципами. Как защититься от применения прав человека как от инструмента вмешательства? Главное в защите прав государства состоит в неких универсальных ценностях сообщества граждан. Государство прежде всего должно обладать неприкосновенным правом на существование; народ, живущий в его границах, должен пребывать в мире и безопасности. Точно так государство имеет право на собственную волю, в пространстве свободы оно определяет собственное понимание всеобщего блага. Наконец, государство должно пользоваться правом на стремление к благосостоянию. Оно должно выстраивать свои институты собственными силами, насколько это возможно, и каждое обращение к опыту других государств должно мотивироваться изнутри, опираться на собственное мнение и традиции.

Государство существует, чтобы защищать территориальную целостность, право народа выбирать собственную власть, оберегать граждан от насильственных попыток лишить их этих ценностей или поставить их под угрозу. Это означает, что государство имеет право бороться демократическими средствами за духовное (моральное) единство граждан и чувство солидарности. Единство при этом понимается не как пожертвование моральной автономией и свободой личности во имя догматической и насильственной программы защиты государства.

Основные права государства могут осуществляться только при условии его равноправия в правах на международной сцене. Если государство или группа государств позволяют себе насильственно вторгаться во внутренние дела других (демократических или недемократических) государств, тогда это основное условие правовых отношений в международных отношениях исчезает. Если однажды позволить большому государству сделать из меньшего (или большего) государства вассала, то невозможно будет остановить внешнюю критику и вмешательство вплоть до поощрения сепаратизма.

Мир в прежней истории существовал как конгломерат глубоких политических отличий, однако выдержал это и выжил. Разве это позволяет сейчас, в технически и коммуникационно изменившемся мире, настаивать на удушении и уничтожении прав государства влиять на права человека? Забота о правах человека в других европейских и неевропейских странах, которую демонстрируют США и страны ЕС, не может быть сильнее, чем озабоченность самих граждан этих стран. Новейший опыт продемонстрировал, что вмешательство США и ЕС в права других стран направлено на многонациональные по своему составу государства с целью развалить их и создать на их месте малые зависимые страны. Проблема, возникшая перед современным миром, кроется в том, что стоит за правом на национальное государство. А когда возникнут мононациональные государства, то нападки на них тех, кто, судя по нынешним событиям, считает себя защитником прав человека, не прекратятся. Сталкиваясь с подобными фактами, теоретики политики и государства будут вынуждены вырабатывать концепцию защиты от такого всемирного единства, или же им придется признать ненужность собственного существования в мире чистой силы и практических интересов самых сильных государств, и продолжить существование под крылом их демократии.

О демократии написано множество книг. В основном они сочинялись в период, когда она считалась идеалом в политике и обществе, к которому надо стремиться. Между тем, в последние два десятилетия демократия стала обязательным устройством европейских государств, и эта тенденция распространяется по всему миру. Сегодня о демократии следует говорить на основании практического опыта, а не только по книгам. Следует разъяснить и те явления и факты, которые свидетельствуют об антидемократизме в демократии. Посмотрим, как это выглядит в Сербии.

Напомним сначала теоретическую характеристику демократии. Прежде всего, это форма государственной власти, затем – система институтов, обеспечивающих ее применение, далее, демократия обеспечивает равенство перед законом, применение личных (и коллективных) прав. Словом, при демократии граждане свободно избирают и контролируют власть. Токвиль сказал бы, что демократия обеспечивает свободу политической организации и плюрализма мнений. Роберт Даль в своей теории полиархии (1971) приводит следующие характеристики демократии: активное и пассивное избирательное право, право политических лидеров бороться за поддержку и голоса, разнообразные источники информирования, система институтов, обеспечивающих зависимость политики от полученных голосов и других общественных факторов. Это и есть нормативное понятие демократии. Однако практический опыт применения демократии вскрывает ее внутренние проблемы, которые вынуждены рассматривать политики и научная мысль, не пряча их под сукно. Следует изучать недемократичские явления в демократических системах западных стран и Республики Сербии. Предметом анализа является соотношение внутренней и внешней политики западных демократий. Во второй части критически рассматриваются недемократические и антидемократические явления в Сербии. Мы проанализируем события, политические позиции партий, заявления действующих лиц политической сцены (политиков, интеллигенции, руководителей НПО).

Внутренняя демократия и внешняя демократия

Если исходить из научного критерия, различающего политические формы власти – отношения власти и общества (граждан), то есть суть средств политической власти, то можно заметить исключительно высокую степень сходства двух политических партий в США и Великобритании.

В обществах этих стран отмечается сильное сближение основных целей и средств политических партий. Нет серьезных ни практических, ни программных различий между американскими или британскими партиями во внутренней политике. Мы не ошибемся, если сочтем эти партии фракциями фактически одной партии. В обществе быстро происходит сближение интересов групп и организаций, мистеризация общественного мнения при атомизации индивидуумов. Результаты парламентских выборов показывают весьма малое различие между политическими победителями и побежденными.

В анализ западных демократий следует включить и внешнеполитическую деятельность государственной власти. Наше время показывает, что западные демократии во внешнеполитической деятельности используют все средства диктатуры, а зачастую и военную силу. По отношению к малым странам эти демократии выступают с позиций присвоенного лидерства и осуществляют власть без каких-либо ограничений.

Мера сближения диктатуры (во внешней политике) и западной демократии наиболее ярко проявляется в политических средствах, которыми пользуются эти формы власти: сила, ложь, фальшивые обвинения. Например, если демократическое государство использует фальшивые предлоги для применения силы и наказания (Маркале, Рачак), то чем оно отличается от немецких нацистов (поджог Рейхстага)? И нацистская диктатура, и демократические государства пользуются одним и тем же средством. Или, когда альянс НАТО бомбит Сербию, чтобы отнять Косово и Метохию, то какова разница между гитлеровской аннексией Судет в 1938 году и аннексией Косово пактом НАТО? С точки зрения политических последствий – никакой, хотя используются разные слова. Адвокат западной демократии мог бы сослаться на разные политические цели, но о характере целей в политике говорят применяемые средства.

Политический пейзаж в Западной Европе и Америке показывает, что там устанавливается новый политический облик согласия граждан, СМИ, государств и лидеров. Вновь установленное демократическое согласие отличает от нацизма то, что в нем участвует союз государств. Нет единой нации и единого вождя, есть много наций, государств, вождей, которые едины в политических действиях.

Такая провозглашенная межгосударственная идентичность не встречает отпора оппозиции. Вряд ли кто возьмется утверждать, что в США или Великобритании существует оппозиция в настоящем политическом значении этого слова. Прежняя политическая общественность потихоньку исчезает. Еще Райт Миллс в своем анализе объяснил превращение общественности (дискуссии) в массу (рыночные средства коммуникации). Он полагает, что итогом развития каждого массового общества является нацистская Германия и сталинская Россия (Mils, 1968).

Именно эта новая массовая общественность не оказывает никакого сопротивления своим правительствам, даже если они развязывают агрессию против других стран. Известно, что американские граждане (большинство) после Вьетнама не выступали решительно против войн Америки в Ливане, Доминиканской республике, Гренаде, Ливии, Панаме, против войн в Заливе, Афганистане, Ираке, и это должно вызывать беспокойство. Новое в этом то, что единство действий группировки западных государств выражается в отношении к другим народам и государствам в форме диктата или силы с молчаливого одобрения общественности. Им постоянно навязывается воля нового демократического (диктаторского) единства, и если она не усваивается добровольно, то следуют санкции и бомбы. И здесь действует изречение Лойолы: «Каждая заповедь должна нравиться».

Один из теоретиков демократии обосновал суждение, в соответствии с которым в сердцевине современных демократий «скрывается росток деспотии» (Kin, 1995). Нас заинтересовала диктаторская природа западных демократий в отношениях с другими странами. Удивляет идейное структурное сходство демократических и сталинских диктатур. Обе они хотят единства мира, требуют единого центра политического универсума, жестоко карают непокорных (растаптывают автономию страны и свободную волю народа), навязывают суждение о хорошем народе и плохих вождях, не скрывают любовь к доктрине ограниченного суверенитета.

Почему западные демократии во внешней политике пошли путем политической диктатуры, а не уважения различий – серьезный вопрос для современных мыслителей. Здесь следует упомянуть об одной, редко анализируемой особенности демократического империализма. Скорее всего, речь идет о своеобразном политическом нарциссизме, что означает специфическое отклонение в оценке объективной действительности. Эти западноевропейские демократические объединенные общества (демократические диктатуры) – хорошие и возвышенные, а другие – отвратительные и извращенные. С этой нарциссоидной точки зрения бомбардировки (СР Югославия) – наказание за политику тех стран, которые не согласны отказаться от своих ценностей и своих интересов. Рано или поздно эта форма западной демократической диктатуры признает свое поражение. Невозможно унифицировать извне социальную, политическую и культурную жизнь наций и государств, невозможно с помощью зла и насилия создать добрый мир.

Считается, что формирование пространства идей, знаний, ценностей демократии завершено, и теперь предстоит внедрить его в государства, которые не являются демократическими по стандартам центров мировой демократии, или же они вовсе недемократические. Как это выглядит – показывает опыт Сербии (СР Югославии), Республики Сербской, Грузии, Украины, Белоруссии. Все мы могли убедиться в том, какие средства используются для получения результатов в по сути своей демократических выборах. Они спускаются из-за границы и навязываются изнутри так называемыми «демократическими экстремистами», чтобы убрать тех, кто не нравится демократическим глобалистам.

Из-за рубежа раздается критика режимов в самых разных формах – сообщения правительственных учреждений, запуск лжи в СМИ, информация НПО (Международная кризисная группа), группы пристрастных интеллектуалов. Используются тяжкие обвинения в адрес личностей избранных представителей народа. Милошевич был назван «диктатором», и эту ложь мог опровергнуть любой, зная результаты многопартийных выборов и буйство частных СМИ в Сербии в 1990 году. В резолюции американского Конгресса белорусскому народу рекомендуется «поддерживать его преданность свободной и открытой демократической системе. Занять свое место в создании процветающей рыночной экономики и способствовать попыткам Белоруссии занять место равноправного члена западного демократического сообщества» (Политика, 18.3.2996). А на выборах президента из пяти кандидатов А. Лукашенко получил более 80 % голосов!

Другой метод выборов вассального руководителя продвигается внутри государства. Вводятся экономические ограничения, ограничивается доступ к западному раю, финансируются неправительственные организации и оппозиционные партии с целью распространения демократии. Широко известно, что только американская администрация выделила более 59 миллионов долларов на свержение С. Милошевича (это только по официальным данным). Недавно мы узнали, что ЕС уже потратило 15 миллионов евро на «создание гражданского общества и развития свободной мысли» в Белоруссии (Политика, 23 марта 2006).

Институты демократии и их уничтожение в Сербии

Существует несколько основных отличий демократического общества: разнообразие институтов – политических, экономических, информационных, прав человека и свобод; уважение правил игры; функциональные противоречия; минимальный консенсус в отношениях к ценностям.

Институты. Разнообразие экономических, политических и культурных институтов присуще демократическому строю. Отрицающий эти институты не может считаться демократом. Сербская политика в работах определенного круга социологов (Светозар Стоянович, Загорка Голубович) делится на периоды «антидемократической» и «демократической» политики с 1990 года по 5 октября 2000-го, а после «сербской октябрьской революции» до 2010 – на «проевропейскую» и «силы прошлого». С первым политическим периодом не связывается ни одного действия, направленного на запрет какой-либо политической партии, несмотря на то, что СФРЮ находилась в состоянии распада, а Сербия подверглась невиданной международной изоляции. Тем не менее, некоторые «демократы» после 5 октября не стеснялись требовать запрета иных политических партий, в частности, самой большой и самой преданной государственным и национальным интересам – Сербской радикальной партии. Ненад Чанак, лидер ЛСВ /Лига Социал-демократов Воеводины – B. C./ (более десяти раз) и Г17+ /правоцентристская, либерально-консервативная партия – B. C./ открыто требовали запретить СРП /Сербская радикальная партия – B. C./. Г17+ призывала прокуратуру запретить деятельность СРП (Политика, 8 июня 2006). На сайте «демократической молодежи» 10 июня 2006 года был поставлен вопрос: «Следует ли запретить сербских радикалов?» Один из предложенных вариантов был таков: «Запретить? Да их надо уничтожить!» Такое отношение к политическому противнику, помимо всего прочего, свидетельствует о том, что под маской демократии прячется жесточайший тоталитаризм. Каждый знающий человек понимает, что такое требование – первый шаг к тоталитарному порядку. Известно, что Гитлер требовал запретить политические партии. Такие требования являются насилием над плюралистическими демократическими институтами, а в итоге они ликвидируют свободы.

Соблюдение правил политической игры (законов и процедур) – первое условие функционирования демократии. Все игроки на политической сцене обязаны придерживаться требований закона и процедур вплоть до момента их изменения. Dura lex sed lex – говорит латинская пословица.

В Сербии утвердилось вялое и крайне странное отношение к требованиям закона. Скупщина Сербии в 1998 году приняла несколько законопроектов, которые подверглись мошной критике со стороны «демократической оппозиции». Проект закона о частотах вещания, например, был объявлен душителем СМИ, а речь в нем шла только о регулировании их работы, потому что в цивилизованном обществе не принято, чтобы каждый делал то, что ему хочется. Сопротивление этому закону оправдывалось борьбой за демократию. А уже в апреле 2006 года Республиканское агентство по распределению частот в Сербии приняло решение закрыть телеканал БК, и даже использовало с этой целью полицию.

Закон об Университете также встретил сопротивление «демократической оппозиции». Правительство переняло западноевропейский принцип – тот, кто финансирует, тот и контролирует. Часть «демократической оппозиции» сочли закон удушением автономии, хотя речь шла всего лишь о передаче контроля за работой Университета в соответствующее министерство, причем вовсе не запрещалось создание частных университетов. Эти примеры показывают, что в Сербии идет борьба части оппозиции с правом избранного парламентского большинства принимать законы, и это есть не что иное, как борьба с правовым государством. Никто не спорит с тем, что законы могут быть неудачными. Но никто из критиков не предложил ничего иного, кроме того, чтобы все оставить по-прежнему. В остальном, самым значительным фактом является то, что этот закон принят парламентом, и может быть изменен только при другом составе парламента. И эти законы считаются «тоталитарными»!

Роль некоторых неправительственных организаций в подрыве демократических порядков весьма заметна в Республике Сербии. Политические партии являются посредниками между гражданским обществом и государством, но они недостаточны для создания согласия в обществе (поэтому и подключаются к процессу общественные движения).

Некоторые теоретики выдумали, что недостаточную деятельность партий следует дополнить работой НПО, которые должны «защищать общество от государства». Их представляют как промоутеров «европейских ценностей», которые хотят, чтобы нация сама изменила свое осознание, они намерены изменить характеристики личности, пытаются подавить традиции.

Конечно, это относится не ко всем НПО. Некоторые из них полезны и необходимы. Опыт Республики Сербии и других стран Восточной Европы свидетельствует, что некоторое количество НПО организовано по псевдополитическому принципу. Они работают с мошной иностранной финансовой, дипломатической поддержкой, с поддержкой иностранных спецслужб. Они действуют как своеобразные «демократические большевики», то есть как маленькие группы, которые стремятся навязать свои взгляды, используя широко распахнутые для них двери СМИ. Например, стоит рассмотреть сообщение Хельсинкского комитета по правам человека в постмилошевичской Сербии, опубликованное в газете «Национал» 28 января – 1 февраля 2003 года. Это сообщение преследовало цель как бы с позиции прав человека оценить состояние политического духа и национального самосознания в Сербии после падения Милошевича. Сообщение характеризуется следующим: 1) оно составлено в Сербии группой сербских интеллектуалов; 2) это НПО связано с заграницей финансово и идеологически; 3) оно пропагандирует антицивилизационный подход к национальной реальности; 4) под громким именем «прав человека» протаскивает мрачный идеологический тоталитаризм; 5) насаждает коммунистическую модель создания нового сербского человека, только с противоположным знаком.

В сообщении (кому адресованном?) страстным идеологическим слогом критикуются политики «старого и нового режима», руководящие культурные институты сербского народа, новая политическая элита и особенно ценности: сербство и православие. Все сербское национальное население обвиняется в поддержке «сербского национализма, консерватизма, организованности, антизападных и антигаагских настроений». В таком состоянии сербского национального самосознания эта НПО обвиняет ведущие институты: Сербскую православную церковь, Сербскую академию наук и искусств, Университет, старых и новых политиков, некоторые патриотические организации и таких философов, как Николай Велимирович, Иустин Попович, Димитрий Лётич. Эта НПО полагает, что в Сербии коммунистические левые действуют рука об руку с нацистскими правыми.

Кто может разобраться в этой галиматье? Однако известно, чему она служит. Рассмотрим чисто политическую «деятельность», которую развивают на просторах СМИ псевдополитические организации, состоящие из нескольких человек. 14 июня 2006 года выступили: Фонд гуманитарного права, Центр за устранение оружия массового поражения в культуре, Белградский круг, Комитет юристов за права человека, Гражданская инициатива, Женщины в черном, Инициатива молодых и Хельсинкский комитет по правам человека. Они распространили листовку, в которой напомнили о деятельности СРП (Политика, 15.6.2006). В ней названы имена политиков, которых критиковала СРП, и напоминается, что расовая и политическая дискриминация является уголовным преступлением, и потому требуют запрета СРП. Нормальный человек просто не может поверить в это. Они требуют запрета дискриминации, одновременно поддерживая и требуя дискриминации политической! И это – Комитет юристов за права человека! Про остальных же известно, кто и что они такие. Это яркий пример действий «демократических экстремистов», антидемократических личностей и групп, скрывающихся под личиной демократии. Демократия для них служит инструментом разрушения ее же фундаментов ради чьих-то интересов или психологических потребностей.

СМИ и насилие

СМИ способствуют демократии, если придерживаются неких основных принципов открытости. Они должны уважать факты и правила – выслушивать и другую сторону. Есть журналисты, которые информируют, которые анализируют и которые исповедуют определенные политические принципы. В Сербии журналисты организуют особую группу «скрытой власти». Они в первую очередь запускают обработанную (упакованную) информацию и предоставляют ее читателям в собственной интерпретации. С другой стороны, они определяют границы общественного мнения. Публикуют только то, что они считают необходимым публиковать. Осуществляют подбор сотрудников и текстов в соответствии с политическими или иными идеологическими стандартами.

Журналисты используют язык насилия или толерантности. Они пишут о «языке ненависти», но сами пользуются таким языком («Радикальные разбойники», М. Милосавлевиħ, НИН, 15.6.2006), или не хотят замечать таких фактов своей работе («фашисты»). Например, можно услышать такое: мы живем в «шизофренической действительности», «вокруг нас полно примитивов», «избиратели всегда выбирают худших», что «слишком много болтают», что политики «психопаты», что правительство «болеет духом», что народ «не любит правду». Анализируя содержание «общественного дискурса», подобными выражениями можно заполнить десятки страниц.

Электронные СМИ – особый разговор. Они находятся в собственности государства или в частных руках. Их редакционная политика напрямую зависит от формы собственности. В Сербии после 2000 года некоторые телеканалы поменяли идеологические позиции на противоположные (Студия Б), иные же продолжили идеологический отбор программ почти коммунистического типа (Б92). Некоторые каналы своими программами и пристрастной редакционной политикой распространяют формы духовного, информационного насилия в Сербии.

Отношения между партиями – показатель успешности действующей демократии. Споры (экономические, социальные, культурные, религиозные) – «животворящий сок демократии», но только до тех пор, пока интеграция общества не оказывается под угрозой (Lipset, 1969). В политической жизни партии в основном борются за власть, и уже тем самым становятся соперниками. Они выражают партийное, но также и национальное сознание. Однако помимо споров, партии вынуждены и сотрудничать. Без стремлений к компромиссу (чтобы согласовать интересы) политическая борьба превращается в постоянную конфронтацию, а это тлетворно влияет на дух сообщества.

Иной раз споры между партиями в Сербии приобретают такой характер, что напоминают слова одного тори прошедших веков: выиграть выборы, или пусть страна погибает! Часто партийные лагеря становятся источником невиданной ненависти. Партийное сознание не смеет превышать сознание национальное, государственные интересы являются первичными.

В Сербии существуют региональные тенденции, которые исторически наносили вред национальным целям, и продолжают это делать поныне. В сербском политическом сознании существует амбивалентная тенденция: стремление к национальному единству, а также боязнь раздоров, присущая национальному сознанию со времен Косовской битвы. И в наши дни местничество с сепаратизмом появляются, правда, в скромных размерах, неких коалиций в Воеводине (Чанак), Шумадии, Санджака. Партийные споры подогревают малые партии. Закон о политических партиях разрешает создание малых партий, а это разъедает политическую жизнь Сербии. В ней зарегистрировано более трехсот политических партий.

Вербальные политические споры ведутся языком полным нетерпения. В политической жизни, как правило, используется грубый язык. А ведь он должен подчиняться общим потребностям граждан и сообщества. Трудно понять политика, который о своем обществе (и своем народе) говорит, что оно «больное», или политика, который за границей утверждает, что в Сербии царит «мрак».

Демократическая политическая жизнь не должна концентрироваться вокруг власти. Но прежде стоит спросить: а что такое власть? Наши политические вожди должны бы знать, что власть – не зло, как ее представляют, потому что иначе они не боролись бы за нее с такой страстью. Из всех ее ветвей самой аппетитной им кажется исполнительная.

Деятельность наших политиков, в основе которой покоится идея о власти как о зле, которое следует постоянно атаковать, приводит к следующим последствиям. Такая тактика обвиняет демократию в том, что она не препятствует злу, и при этом не осуждает политических деятелей. Поппер тонко заметил, что каждая оппозиция имеет то большинство, которое заслужила.

Последствия радикальных нападок на власть в демократии создает условия для возникновения у граждан мнения, будто власть и государство принадлежат не всем гражданам, а только тем, которые обладают исполнительной властью. Такое поведение может помешать перемене власти, поскольку все считают, что вся власть одинакова. Демократию следует развивать с помощью институтов контроля и перемены властей, а не речами о пагубной и злой власти.

Из такого отношения к власти, как к единственному добру, за которое следует бороться, происходит иллюзия, что дела в обществе можно поправить, завоевав власть. Это может стать разящей силой каждой стратегии. Действенной стала бы та власть и та оппозиция, которая боролась бы за контроль над властью и ее уравновешенностью. Тем самым она смогла бы осуществить реальные ожидания, а не туманные рассуждения о радикальном добре.

Ценность толерантности в демократии наблюдается в уважении идейных и политических различий; она осуществляется в результате самоконтроля и уважения чужих мнений, ценностей, выбора. Толерантность необходима для существования мнений меньшинства и большинства. Она призвана обуздывать агрессивность, ненависть, страсть. Для развития толерантности необходимо знать ее источники: природу человека, предрассудки, этноцентризм.

Толерантность в Сербии коренится в человеческой природе, или в национальном характере. Многочисленные исследования показали, что традиционный и авторитарный тип личности преобладает в структуре национального характера. Этнопсихологи указывают на два свойства сербов: анархическая индивидуальность и зависть. Можно представить, как эти особенности выражаются в политике, которая является самой удобной социальной сферой для «политической антропологии».

В Сербии используются самые тяжкие обвинения в адрес противников: «титоист», «сталинист», «диктатор», «фашист». Каждый хоть слегка политически образованный человек знает, каковы главные признаки фашизма – расизм, антипарламентаризм, полное единство партии, вождя и народа, монополия на СМИ, преследование политических противников, стремление господствовать в мире. Использование этого понятия в политических спорах в Сербии свидетельствует об отсутствии толерантности и избытке ненависти.

Для внутреннего функционирования демократии необходимо согласие по поводу основных ценностей, как во внутренних вопросах, так и в отношении зарубежных стран. Наряду с проблемой консенсуса по основным ценностям необходимо рассмотреть и проблему легитимности. По Максу Веберу, власть в государстве должна быть подтверждена рационально (законодательством), традиционно (вера в святость наследия), харизматически (исключительно личные свойства). В демократии легитимность устанавливается нормативным порядком, в котором юридически формируется равноправие и свобода граждан избирать свою власть и быть избранными.

В Сербии легитимность власти конституционно выстроена восемь лет тому назад, и она подтверждается активностью крупных партий. Однако малые партии, разочарованные и бесплодные в политическом смысле, оспаривают демократическую легитимность власти. По истечении восьми лет они заявляют, что в Сербии «нет элементарных прав и свобод», и что сербы не могут называть государство своим. Трудно разобраться во внутренних причинах таких политических заявлений.

Проблема установления консенсуса по поводу всеобщих ценностей и отсутствие претензий к легитимности демократической власти исходит из политической культуры и специфических свойств политических деятелей. В сербской политике доминирует не фактическая смысловая ориентация, а мифологическая, поэтическая. В сербской политической культуре отношение к личности было сильнее отношения к партийным ценностям и идеям. Эмоции были важнее рационального понимания сути дела. Зависть и ненависть часто стимулировали занятия политикой. Все это говорит о том, что тщеславие сильно в сербской политике, а тщеславие – наихудшая особенность политической личности. Она нарушает чувство меры и ответственности и усиливает страсть.

Хорошо думает о демократии тот, кто противится недемократическому давлению и не пользуется недемократическими средствами. Иная реакция всегда приводит к выступлению против демократии. Для защиты демократии желательно педагогически и практически использовать только демократические средства.

Демократический антидемократизм

Формы демократического антидемократизма «демократического блока» в Республике Сербии выражаются разнообразно. Мы можем классифицировать их следующим образом: 1) применение насилия; 2) поддержание беззакония; 3) запуск лживых сведений; 4) агрессивный язык. Эта классификация не предусматривает демократических действий, они не являются предметом рассмотрения. Не оспаривается наличие политических течений внутри такой широкой и идейно гетерогенной группировки. Здесь нас интересуют недемократические потенциалы внутри правящей коалиции в Республике Сербии после «октябрьской революции» 2000 года. Тем не менее, одинаково интересен для анализа и период между 1990 и 2000 годами. Исследования показывают, какие недемократические потенциалы существовали в блоке так называемой демократической оппозиции (Аврамовиħ, 2002, Ранковиħ, Аврамовиħ, 2000).

Защита насилия в политике может быть вербальной или в форме оправдания насилия над политическими противниками. Вспомним пощечину, которую в Союзной скупщине СРЮ тогдашний министр обороны отвесил депутату и руководителю одной из оппозиционных партий. Подобный редко встречающийся в парламентах мира жест министра встретил одобрение, и даже вызвал нечто вроде ликования. Заместитель председателя Демократической альтернативы Радосав Недич официально заявил, что пощечина – «поучительный поступок, который, видимо, надо было совершить еще раньше» (Политика, 28.2.2001).

Насилие в политике выражается и вербальными требованиями запрета деятельности политических партий. Хочу подчеркнуть предложение профессора-плагиатора Стевана Лилича о «необходимости запрета СРП» (Политика, 29 марта 2001). Это предложение демонстрирует только одно – кто-то может называть себя демократом, а в частной или общественной жизни практиковать фашистскую или сталинскую деятельность. На словах – демократ, а на деле – фашист. Каждый хоть немного смыслящий в политике человек знает, кто требует запрета политических партий.

Но запретов требовали и руководители политических партий. Зафиксировано следующее заявление Слободана Орлича, руководителя Социал-демократической партии: «Мы ожидаем, что МВД изучит заявления и деятельность функционеров этих партий, потому что совершенно ясно, о чем в последний период, особенно за последние шесть месяцев, они говорили в своих официальных выступлениях. Я призываю соответствующие органы завершить свою работу, результатом которой должно стать запрещение деятельности отдельных партий» (Новости, 18.3.2003). Подобные заявления – дестабилизация власти, разрыв сотрудничества с трибуналом в Гааге, распад, изоляция Сербии, устранение премьера – таков был их сценарий.

Еще дальше в призывах к репрессиям пошли члены государственного Координационного совета правительства Сербии и СРЮ. После дискуссии в сербском парламенте они потребовали «открыть уголовное дело в связи с распространением ложных сведений и выступлений общественности против депутатов СРП и СПС /Социалистической партии Сербии – B. C./» (Blic, 15.2.2001).

Продолжил угрозы в в адрес сербской демократии Младжан Динкич, руководитель Г17+. Он потребовал от государства запретить СРП, а 10.6.2006 года начал сбор подписей за ее запрет. Почему? «Все, о чем вещает СРП с трибуны и с экранов телевизоров, от примитивизма до слов ненависти, следует как можно скорее запретить» (Политика, 11 июня 2006).

Антидемократическое поведение ДОС /Демократическая оппозиция Сербии – B. C./ привело к критике оппозиции за ее «обструкцию» в сербском парламенте. Газеты обрушились с критикой на СРП за их игнорирование работы парламента (Дан, 28.12.2001, заголовок «Они хотят хаоса и отмены выборов»). Такую антидемократическую линию находящегося у власти ДОС поддерживают и НПО. Так, председатель Югославского комитета юристов за права человека Биляна Ковачевич-Вучо утверждает, что «оппозиция не занимается ничем конструктивным и мешает развитию демократии» (Политика, 19 марта 2001).

Особенно характерен репрессивный стиль представителя правящего «демократического блока». Например, посмотрим, как они называют правительство Милошевича. Первые полосы газет пестрят заголовками «Милошевич – диктатор», а лжеполитик Милан Панич заявляет местным и иностранным СМИ, что «Милошевич – это Гитлер» (1 апреля 2001). Историк Душан Батакович регулярно и свободно заявляет, что Сербия до 5 октября пребывала в «тоталитарном мраке» и в «жутчайшем сталинизме» (Глас, 19.11.2000). Такие невероятные заявления занимают огромное место в политической общественной жизни Сербии. Так было пять лет тому назад. Сегодня раздаются панические требования представителей исполнителей к судебной власти. Вук Драшкович открыто требовал от суда приговорить к сорока годам обвиняемых по делу Ибарской магистрали (30 июня 2005), в то время как СРП кратко заявила, что не вмешивается в судопроизводство и что сами приговоры неправосудны.

Анализ политических речей и поведения «демократической власти» в Республике Сербии демонстрирует нам природу власти этой коалиции. Ее представители и сторонники утверждают, что эта власть демократическая, а на деле по множеству вопросов действует как недемократическая власть. Угрожают, арестовывают, обманывают, поступают нетолерантно. Такую власть следует критиковать, чтобы добиться в политике уменьшения разрыва между словами и делами.

* * *

И в демократии есть экстремисты, но не правые, которые пытаются превратить демократию в реакционный порядок, а те, кто стремится абсолютизировать свою волю и свое положение. Они игнорируют процедуры и отношения большинства и меньшинства.

Демократические экстремисты неустанно атакуют большинство, которое победило демократическим путем. Они хотели бы стать большинством, игнорируя демократические процедуры, законы и мораль. Другими словами, они желают торжества своей агрессивности. Токвиль предупредил о «тирании большинства», и теперь следует предупредить о «тирании меньшинства».

Когда речь идет о Сербии, анализ экстремизма под прикрытием демократии показывает, что эти политические партии и некоторые НПО не уважают никаких коллективных и государственных ценностей. Они презирают традиции, издеваются над патриотизмом, они борются за гражданское общество, а не за государство. Они ценят только некий вид эгоизма, самодовольства и европейства, понимаемого по-своему. Они хотят, чтобы им было удобно.

Демократия неотделима от свобод и прав человека. В настоящей политической жизни отдельных стран все индивидуальные права решаются на основе коллективных национальных понятий и автономно определенных интересов народа и граждан. Все, что в демократическом государстве считается правом личности, в другом государстве может не признаваться. Следует ли из этого, что обязательно надо принимать сторону и выполнять требования одной или другой партии? Нет. Но это не значит, что одна из них должна осудить другую за недостаток демократии, или даже за ее отсутствие.

Во время всеобщей демократизации национальных сообществ и государств как-то в стороне оказался вопрос безопасности демократии. Эта проблема – классический вопрос безопасности граждан государства и безопасности самого государства, но они недостаточно освещаются с точки зрения национальной и глобальной демократии.

Современные демократические институты переживают более или менее ярко выраженный кризис. Весьма далека демократия и от окончательного создания формулы бесконфликтных отношений внутри государства и в межгосударственных отношениях.

Все великие теоретики демократии подчеркивали ее главную ценность – свободное признание различия общественных и политических взглядов на систему институтов власти и управления (см. Аврамовиħ, 1998). Этот строй призван обеспечить выражение воли народа. Однако на пути от воли народа к способу ее выражения возникает множество препятствий. Рассмотрим несколько современных средств, которые употребляются для искажения воли народа.

Демократическая процедура не всегда является подходящим способом политического представительства народа. Она может благоприятствовать некоторым политическим партиям и этническим сообществам. С другой стороны, любую процедуру можно изменить в той или иной степени.

И результаты выборов не являются гарантией демократического порядка. Они могут быть проигнорированы внутренними политическими игроками, а также поддаться давлению из-за границы, если фавориты великих держав проваливаются на выборах.

Усиливается тенденция вмешательства правительств демократических государств Европы и Северной Америки во внутренние политические процессы периферийных стран. Это совсем не то, что прежнее вмешательство однопартийных государств. Формы вмешательства разнообразны: высказываются благие пожелания, иногда даются указания, как следует поступать, приглашаются в гости выступающие против режима НПО, или же зарубежные кураторы сами приезжают к ним, организуются научные конференции для избранной публики, особую заботу проявляют о «позитивных политиках», открыто игнорируя избранных народных представителей.

Вмешательство во внутренний государственный порядок и практику демократии продемонстрировал 1999 год, ознаменовавшийся агрессией НАТО. Открытая вооруженная интервенция против суверенного государства оправдывалась попыткой демократически цивилизовать его. Такие акции оправдываются защитой или распространением демократических ценностей, однако давно известно, что в рай невозможно попасть с помощью демонов.

Отсутствие национального или внутригосударственного единства в отношении базовых ценностей также является большой проблемой в функционировании демократии, способствующей извращению воли народа. Несогласованность выражается множеством способов – в политическом и в неполитическом, гражданском, экономическом, культурном плане.

Возрастающая роль денег также играет серьезную роль в манипуляциях демократическими процедурами и демократическими целями. Большие деньги вбрасываются из-за границы в политические соревнования в странах, переживающих переходный период. До «оранжевых революций» на Украине и в Грузии, в Сербии случился «Отпор», получивший огромную сумму в долларах (59 миллионов) для активизации работы по свержению власти С. Милошевича (Аврамов, 2006). Этот опыт показал, что деньги самыми разными путями доставляются организациям, индивидуумам и политическим партиям в качестве поддержки идей, которые считаются целесообразными – с точки зрения жертвователя. А это и есть политическая коррупция.

Деньги из-за границы поставляются и СМИ, а не только политическим и неполитическим организациям. СМИ – средство постижения истины, но и средство обмана.

Нарастание насилия – самая серьезная проблема демократии. Что, если в рамках демократических институтов одна или группа партий действует, используя насильственные средства во внепарламентской борьбе? Возникает ли в этом случае вопрос о границах демократии? Насилие всегда проявляется в двух формах – вербальной и физической. Вербальная чаще встречается в институтах демократии, однако нередка и противозаконная деятельность политических организаций.

Вопрос, который необходимо задать по этому случаю, гласит: ставит ли такое поведение под сомнение демократические институты? Они, конечно, не ликвидируются, но потенциально они могут быть отменены в ближайшем будущем. Если кто-то использует насилие в оппозиции, он непременно ограничит или упразднит демократические права и свободы. Если кто-то запрещает презентацию книги, то он, придя к власти, запретит и людей (Аврамовиħ, 2006).

Безопасность государства по отношению к другим странам

Демократическое государство отличается от недемократических стран тем, что оно открыто для других, его границы не закрыты наглухо, они проницаемы, отсюда и понятия «национальная безопасность» или «внешняя угроза», на которые отвечает армия (и полиция) приобретают новое значение. Этот новый смысл национальной безопасности углубляется в ходе процессов широкой региональной интеграции в рамках Европейского сообщества, что особенно важно для Сербии. Глобалистские тенденции в демократии подтверждают существование проблемы, о которой сейчас идет речь.

Политический опыт Европы после 1989 года приобретался под знаком евро-американского понимания демократии. С 1945 по 1989 год критика бывших социалистических стран была направлена на отсутствие демократических институтов, выражавшееся, прежде всего, в отсутствии многопартийности и свободы печати. Подрыв безопасности осуществлялся путем распространения идей и практического осуществления свобод. Однако вскоре были отмечены и некоторые темные стороны политики глобальной демократизации. Идеологи, политики и СМИ этих стран хотели создать демократические институты при однопартийных режимах (что и сделали), но не желали их результативной деятельности. Имеется в виду приспособление инструментов демократии и прав человека в политических и экономических интересах самых развитых стран. Создания многопартийной системы было недостаточно – на первый план вышло желание заполучить политического вассала, действующего в интересах центров глобализации. Так интересы безопасности ведущих демократических государств мира трансформировались в желание подчинить демократические правительства в странах, переживающих так называемый «переходный период» на периферии капитализма.

Духовный перенос внимания на организационные рамки демократии – государственный и межгосударственный – влияет на перенасыщенное пространство идей, ценностей, знаний о демократии, и потому следует приступить к их практической универсализации.

Из-за границы в разных формах звучит критика режима – это информация правительственных учреждений, запуск ложной информации в СМИ, сообщения неправительственных организаций (Международная кризисная группа), группы пристрастных интеллектуалов. Начинаются тяжкие обвинения в адрес отдельных личностей и избранных представителей народа.

Второй путь подбора вассальной политической личности намечается внутри государства и начинается с глобалистской периферии. Вводятся экономические наказания, ограничивается возможность посещения западного «рая», с целью расширения демократии направляются деньги неправительственным организациям и политическим партиям.

Особую роль в низвержении демократически избранных личностей играют группы «демократических экстремистов». Это они, прикрываясь лозунгами демократии, упрямо стараются навязать свою волю, не обращая внимания на процедуры и волю большинства, избранного голосами граждан в ходе выборов – как представителей власти, так и политических партий. В этом и состоит смысл деятельности демократических экстремистов – неустанно атаковать большинство, завоеванное по всем правилам демократии. Они сами желают стать большинством без соблюдения необходимых процедур, законов и морали. Итак, проблема не в том, как они мыслят и как действуют, но в том, что их агрессия стремится подменить решения большинства мнениями, позициями и оценками меньшинства. Токвиль предупреждал о «тирании большинства», а теперь мы должны помнить о «тирании меньшинства».

Внимательный анализ экстремизма в Сербии приводит нас к выводу, что эта группировка не уважает никакие коллективные ценности. Они издеваются над традициями, они высмеивают нацию и патриотизм, они борются за общество, а не за государство. И чего же они хотят? Они ценят некую форму эгоизма, себялюбия, самодовольства. Они хотят, чтобы только им было комфортно. Потому они и презирают общие ценности.

Самая серьезная претензия к «импорту демократии и прав человека» касается инструмента силы. Во-первых, демократия как мирная борьба за власть несовместима с силой, но, если необходимо, сила употребляется. Подверглись бомбардировкам Сербия, и Афганистан, и Ирак. Кто следующий?

Импортеры демократии и прав человека избегают сталкиваться с единственным последствием, в которое мы сейчас не будем углубляться. Глобализация демократии – путь к созданию новых национальных государств. Мир в третьем тысячелетии будет состоять из нескольких тысяч государств.

Современную критику демократии можно понимать как стремление исправить демократические институты. Между тем, иная интерпретация внутренней слабости демократии исходит из предположения, что рождается новая форма отношений между государствами, которая по форме и риторике будет демократической, но на деле антидемократической. Появляется проблема не институтов, а личности.

Здесь не может быть предметом дискуссии искусственное превосходство демократического порядка над недемократическим. Речь идет о том, что институционализация демократии длилась два века, причем только в одной части мира. Попытка организовать весь мир по этой модели является прямым отрицанием живого развития каждой культуры – ее опыта и ее мудрости, а новая история по сути стала в международных отношениях радикальным «демократическим Левиафаном».

В таких условиях ложь великих держав преодолевает оборону малых стран. Важную роль в этом играют СМИ. Как безопасно реагировать на медийную инфильтрацию не слишком дружественных государств?

О СМИ можно думать хорошо или плохо, но они осуществляют свою функцию: снабжают информацией граждан – пользователей. Современное общество – общество информации. Все виды деятельности, в том числе и институты, на любом этапе работы зависят от «сведений», информации. СМИ обязаны снабжать граждан информацией, необходимой им для ориентации и координации в общественном пространстве. Если известно, что от вида и качества информации зависит направление и структура принятия решения по любому вопросу, тогда становится ясно, насколько важную роль играет в этом тот, кто «снабжает граждан информацией», за качеством которой стоит определенный политический и экономический интерес. И потому сербы вынуждены пользоваться чужой, а не собственной информацией, и чужими точками зрения.

Например, в Республике Сербии существуют радио– и телеканалы, которые полностью зависят от иностранного капитала, потому их программы максимально ориентируются на американскую культуру (кино, эстрада, спорт). Внимательный анализ содержания показывает их политическую окраску, то есть полную ориентацию на «прозападные партии» и ярко выраженный отбор в политическом информировании и минимальную заинтересованность в национальной культуре. Они могут делать это в полном соответствии с правилами свободного информирования, но характер финансовой поддержки ясно свидетельствует о тех интересах, которым они служат. Это результат новой «картины мира»: деньги не знают границ, а за деньгами как за постмодернистской идеологией следует все прочее – государство, традиции, нация, мораль, ценности.

Есть в Сербии и другие печатные и электронные СМИ, которые получают богатую поддержку различных иностранных фондов, более или менее близких к иностранным правительствам. Немецкий медийный концерн WAZ – владелец или совладелец 130 газет в Европе (в Сербии – «Политика», «Дневник»…), иностранный капитал уже присутствует в газетах «Блиц», «Данас», «Време». Наконец, на Сербию ведут вещание на сербском языке американские СМИ. Знаменитое радио «Голос Америки» вещает на сербском языке через местные радио– и телепередатчики по четыре раза в сутки. Ежедневная газета «Политика» 3 мая 2002 года опубликовала список 47 радиостанций и телепередатчиков Сербии с указанием частот, на которых можно слушать и смотреть передачи «Голоса Америки». Если к этому еще добавить и тот факт, что вместе с развитием кабельного телевидения растет число зрителей (CNN), то становится ясно, в какой мере американская идеология будущего освоила медийное пространство Сербии.

Отделение Косово и Метохии самым непосредственным образом издевается над международным правом и идеей справедливости. Вооруженные силы просвещенной Европы с американцами во главе в течение 78 дней сбросили на Сербию и Косово 21 тысячу бомб, прикрываясь различными «цивилизованными» предлогами, но постоянно пользуясь одним – борьбой за права косовских албанцев. Они обвинили Сербию в нарушении выдуманных прав, не заботясь о фактах. Сегодня вооруженные силы этих стран находятся в Косово, и что произошло в итоге? Около 200000 сербов изгнано из автономии, элементарное передвижение по ее территории смертельно опасно для оставшихся. С 2006 и 2007 годов развивается давление «международного сообщества» в лице его представителя Мартти Ахтисаари, чтобы вопреки Декларации ООН о нерушимости государственных границ и принципах международного права создать новое, второе албанское государство – на территории Косово и Метохии.

Такая картина европейской (американской) демократии и ее стандартов срывает маски с дискриминационных действий в отношении Сербии. Агрессию возглавляет «международное сообщество». Оно постоянно ставит сербам условия для евроатлантической интеграции или для вступления в ЕС, и эти условия смягчаются или ужесточаются в зависимости от сиюминутной потребности.

Что в таких обстоятельствах может предпринять политика ради безопасности Республики Сербии?

Безопасность личности в демократическом государстве – разрастание проблемы

Между тем, вопрос безопасности в демократическом порядке ставится иначе, когда речь идет о безопасности граждан и их имущества. Это касается не только защиты всеобщих ценностей – безопасности, экономического и общественного развития индивидуумов, но и того, как следует отвечать на угрозы в адрес свобод и прав человека и гражданина. Именно в этом корень проблемы. В основе демократического порядка лежат права и свободы человека, задевающие все сферы индивидуальной и коллективной жизни. Постоянное расширение всего корпуса прав и свобод человека сталкивается с рисками в области безопасности.

Демократия неотделима от прав и свобод человека. Права человека понятийно и терминологически охватывают в основном индивидуальные права человека и гражданина. Признание прав человека считается величайшим достижением политики во второй половине XX века, и это призваны подтвердить многочисленные международные конвенции и организации, которые занимаются этим аспектом жизни человеческого сообщества. Возвышение этого вопроса на уровень международных соглашений означает, что забота о правах человека становится всеобщей и преодолевает границы государственного суверенитета. В этом факте новейшей политической истории есть ценности, но в нем таится и немалая опасность.

В демократии индивидуумы видят различные ценности, интересы и потребности. Между тем, не все ценности и потребности желательны и приемлемы. Следует различать осознание потребности и ощущение потребности, как и основные и надуманные потребности. Основные потребности человека и общества носят прежде всего экзистенциальный характер: пища, жилье, здоровье, образование, мир, социальная уверенность. Кроме основных (материальных и биологических) потребностей существуют и духовные, которые также являются условиями существования: любовь, безопасность, красота, идентичность, общение. В этом смысле потребности можно классифицировать по биологическим, социальным, философским, творческим критериям.

В любом демократическом обществе есть индивидуумы, не принимающие ценности, потребности и интересы, которые считаются желательными, и воспринимают негативные. Отступление от нормативного порядка может выражаться в нонконформизме, девиациях, анархизме. Последнюю, самую тяжелую форму отрицания общественных ценностей, Эмиль Дюркгейм характеризует как «моральный беспорядок в обществе».

Конформизм индивидуумов и групп в отношении собственных взглядов на нормы, регулирующие жизнь в демократии, необходим для нормального функционирования общества. Хотим мы того или нет, нонконформизм всегда присутствует в отношениях между людьми, и успешное функционирование институтов не должно стремиться к полной ликвидации любых форм нонконформизма.

Легкое или серьезное отклонение от позитивных ценностей называется нонконформизмом и девиацией. Самые яркие формы патологического поведения – преступность, наркомания, алкоголизм, проституция. Ежедневно, разворачивая газеты, мы находим так называемую «черную хронику». Там мы читаем новости о классических убийствах, разбоях, кражах, уклонениях от уплаты налогов, о наркоторговцах, проституции и торговцах «белым товаром» и о ряде других видов криминального и девиантного поведения. Они отличаются по интенсивности проявления, по количеству участников и наступившим последствиям, убийства совершаются по различным поводам, но для общества представляют опасность и те криминальные группы, которые совершают кражи, шантажируют и устраняют людей. Правда, совершенно разные вещи – убийство в кабацкой драке и действия организованных групп с целью лишения жизни какого-то определенного человека.

Что такое криминальное поведение? Это кражи, насилие, сексуальные преступления, тяжкие телесные повреждения, убийства. Любое общество особенно беспокоит детская преступность, потому как криминальные группировки вербуют своих участников именно в этой среде.

Современное общество (в том числе и сербское) сталкивается с нарастающими формами девиантного поведения различных категорий молодежи и взрослых, и это особенно важно для политики безопасности в Республике Сербии. Под влиянием распространения западной толерантности в отношении социально-патологических проявлений, Сербия вынуждена расширять границы безопасности с целью их пресечения. Речь идет о наркомании, проституции, алкоголизма (Радуловиħ, 2006).

Всемирная организация здравоохранения определяет наркоманию как «состояние периодической или хронической интоксикации, наносящей ущерб личности и обществу, вызванный повторяющимся употреблением наркотиков (природных или синтетических)». Наркомания вызывает потребность внесения в организм субстанции растительного, животного или минерального происхождения, которое приводит лицо, потребляющее наркотик, в состояние измененного сознания или восприятия, и изменяет клеточную структуру организма. Для наркомании (токсикомании) характерно непреодолимое желание или потребность продолжить принимать наркотик, тенденция увеличения дозы и психическая и физическая зависимость от наркотика.

Проституция существует в каждом развитом и неразвитом обществе, исторически она появилась еще в древнейших цивилизациях. Речь идет в основном о сексуальных услугах, оплачиваемых прямо или косвенно, через так называемых сутенеров. Проституция в основном скрывается от общественности и государства, реализуется по закрытым каналам, но некоторые страны на Западе начали легализацию этой деятельности. В больших городах проституток можно видеть на периферийных бульварах, где они ожидают клиентов, или в особых кварталах городов. Проститутки подвергаются многим опасностям – от половых инфекций (СПИД) до убийства клиентами или организованными группами торговцев женщинами – сутенерами.

Алкоголизм определяется с биологической, психологической, социальной и культурной точки зрения. Некоторые исследователи считают, что алкоголизм имеет наследственный характер, другие утверждают, что алкоголь служит средством для создания желаемого настроения, третьи полагают, что алкоголизм – составная часть традиции, семейных привычек, экономических обстоятельств и природной среды обитания. Но не каждый выпивающий человек становится алкоголиком. Чтобы стать таковым, он должен пить долгое время, употреблять более общепринятой меры, создавать самому себе неприятности. Алкоголик характеризуется тем, что он психически и физически зависит от алкогольных напитков. Последствием этой зависимости обычно является нарушенное здоровье, испорченный характер и конфликты с общественностью.

Современное общество сталкивается с ростом девиантного поведения. Официальные данные свидетельствуют, что среди молодежи от 16 до 26 лет становится все больше наркоманов и алкоголиков. Например, в Белграде из общего количества лечащихся алкоголиков 44 % составляют лица моложе 30 лет (Радуловиħ, 2006). Статистика свидетельствует о росте малолетней преступности во всех обществах, в то время как проституция особо распространена в экономически бедных регионах.

Для политики безопасности весьма важен вопрос: в чем общественные причины девиантного поведения? Самая распространенная причина – современная, технологическая цивилизация. Она настолько динамична, что люди не способны следовать требованиям общества, в котором они живут, и потому ищут спасения в наркотиках или алкоголе, которые призваны исправить восприятие собственной оторванности от этого мира. Эгоистическая цивилизация порождает расцвет нарциссизма и агрессии, потому что увеличивают требования рабочей среды или «общества потребления», а индивидуум не в состоянии следовать им. Современное общество в кризисе, ценности теряют значение, ослабляются нормы, прекращается профилактика, растет толерантное отношение к девиантному поведению.

Экономическое состояние общества и группы, к которой принадлежит индивидуум, тоже может стать причиной девиантного поведения. Бедные слои общества, или низший класс, всегда были почвой для пополнения рядов юных преступников – воров, бандитов, проституток, наркоманов и наркоторговцев, алкоголиков. В рамках международного общения девиантное поведение проникает из бедных государств в богатые, например, торговля «белым товаром» или перепродажа наркотиков.

Семья также может стать причиной девиантного поведения. Распавшиеся или кризисные семьи – плодотворная социальная и культурная почва для роста юношеской преступности. Это подтверждает статистика. В таких семьях ослаблен контроль над детьми, их члены мало общаются, родители предъявляют к детям завышенные требования.

Образование и школа также могут способствовать девиантному поведению. Если между наставниками и учениками нет достаточного взаимодействия, или учебные программы не соответствуют нормальному уровню, при отсутствии сотрудничества родителей со школой и нехватке особых образовательных и воспитательных программ у детей развивается девиантное поведение.

Структура личности – одна из важнейших причин девиантного поведения. Если юная или взрослая личность не сумела воспитать свое собственное «я», если уровень ее самоуважения низок и у нее есть эмоциональные проблемы при отсутствии социального опыта, она будет склоняться к девиантному и преступному поведению. Наша сила проявляется в том, насколько смело мы встречаем вызовы жизни, переносим ее трудности, неудачи и умеем откладывать исполнение желаний на более подходящее время.

Все эти причины действуют комбинированно, они не изолированы друг от друга, не влияют каждый сам по себе. В каждом конкретном случае мы можем выявить доминирование той или иной причины, но рассматривать их должны только в комплексе с прочими.

Последствия патологии общества сказываются на всех уровнях жизни: физическая опасность угрожает населению, телесное и душевное здоровье личности также подвергается опасности, семья разваливается и теряет свои основные функции, экономическая мощь общества слабеет, и самому обществу угрожает анархия. Поэтому необходима постоянная забота общественных институтов и государственных органов и их обязанность бороться со всеми причинами и формами патологии общества.

Что же загадочного в таком подходе к безопасности? Приведенные выше формы девиантного поведения безусловно угрожают безопасности членов общества и обществу в целом. Но демократический порядок как порядок, основанный на свободах и правах человека, всегда может увязать любое социально девиантное явление с правами человека. В развитых странах уже есть примеры: легализация легких наркотиков и проституции. В развивающихся демократиях, таких, как Республика Сербия, проблема возникает на двух уровнях: один в начальной безопасности (каково содержание и смысл безопасности граждан) другой – легалистический (безопасность определяет законодатель).

Если государственное устройство нацелено на обеспечение безопасности общественных групп и институтов, каковыми являются семья, образование, церковь, этнические или расовые группы, то как соблюдается фактор безопасности в демократическом конфликте личных прав и свобод и интегрированного коллектива?

Другая, недевиантная форма поведения имеет для безопасности демократии не меньшее значение. Речь идет о социально-экономической безопасности, медицинской и экологической, личной и других видах безопасности.

В современной политической жизни отдельных стран все индивидуальные права решаются на основе коллективных национальных понятий и автономно определяемых интересов народа и граждан. То, что в одном государстве признается как право индивидуума, в другой не признается. Следует ли, исходя из этого, выносить обязательное политическое оценочное суждение в адрес того или другого государства? Нет. Но это не означает, что одно из них не прекратит осуждать другое за нехватку демократии, или даже за ее отрицание.

Вопрос прав человека по воле западноевропейских политических элит и обслуживающих их теоретиков ускоренно переносится на права национальных меньшинств. На конференции 1989 года по безопасности сотрудничеству в Вене, Парижской декларации 1991 года, Совета Европы и Европейского сообщества 1991 и 1994 годов права национальных меньшинств провозглашены привилегией (Барцес, 1997). Авторы этих документов потребовали от восточноевропейских государств расширить права национальных меньшинств, а не воздерживаться от дискриминации. В соответствии с анализом Адама Барджеса, такая стратегия в политическом и моральном праве требовала подчинения восточноевропейских стран стандартам Запада. В крайнем случае, подмечает Барджес, национальным меньшинствам следует управлять нациями Восточной Европы: «Усвоенное внимание, посвященное меньшинствам, решает судьбу нации, а не судьбу меньшинства» (Барџес, 1998).

В Республике Сербии в течение 2010 года активизировался в политическом плане муфтий Нового Пазара Муамер Зукорлич. Он агрессивно обрушился на политическую жизнь в стране, которая якобы угрожает бошняцко-мусульманскому населению в Рашке. Такая риторика по своим последствиям является вызовом безопасности страны. Но как реагировать на это официальной политике безопасности? Ее вмешательство можно рассматривать как угрозу правам меньшинства.

В сфере расширения прав человека оказывается и право на забастовку. Это право сдерживалось государственными органами. Между тем, нарушено и это табу. Для политики безопасности провокационным является право полиции на забастовку. Если Независимые профсоюзы полиции объявят в Республике Сербии забастовку, то безопасность граждан окажется под угрозой («Завтра полиция бастует?», Политика, 2.2.2011). Право на забастовку – демократическое право. Но имеют ли на нее право представители всех профессий – это открытый вопрос.

Практическое доказательство того, как права человека как исключительно индивидуальное право превращаются в коллективное право национальных меньшинств, мы видим на развалинах бывшего югославского государства, ставших практически результатом эксперимента (Аврамовиħ, 1998).

На что рассчитывает политика безопасности при демократии?

Безопасность государства и личности в условиях усиления идеологии глобальной демократии возможна. Этому может способствовать ощущение независимости и автономии человека. Человек чувствует давление, которое оказывает на него иностранное государство. Разделение на иностранцев и местных жителей – историческое и структурное определение человеческого и общественного состояния. Идентичность – понятие, которое в полной мере определяет смысл сопротивления новому демократическому глобализму и обеспечивает безопасность малых государств от влияния великих держав. Сила идентичности состоит в том, что она неосознанно сопротивляется давлению на ее основные положения. В делах духа, сознания и мышления идентичность играет весьма значительную роль, и эта роль подтверждается ходом истории.

В вопросах национальной безопасности малых государств, таких, как Сербия, следует считаться с автократией стран, распространяющих новую идеологию. Возможно, в Северной Америке и Европе найдется некая духовная сила, которая противится стремлению США сформировать остальные части мира по своему подобию. (Пример Ноама Чомски, Гарольда Пинтера). Пока что эти силы слабы, они едва просматриваются на политическом горизонте. Если они окрепнут, то наверняка поспособствуют более мирной жизни на планете.

Наконец, борьба с ложью – необходимый инструмент в руках безопасности, сражающейся с доминированием глобалистской демократии. В этом смысле роль СМИ, точнее, их правильное «употребление», должно стать предметом озабоченности для органов, создающих и практикующих концепцию сопротивления угрозам безопасности.

* * *

Когда речь идет о безопасности граждан демократических государств, следует учитывать кризис демократии, который является составной частью индивидуального и коллективного мышления, поведения, процесса принятия решений. Современные формы кризиса демократии – в большей степени результат внешнего вмешательства (интервенции) «международного сообщества», и в меньшей – внутренних причин. Углубление таких отношений неизбежно приводит к дилеммам в области безопасности. Очень трудно предвидеть, как будут рассматриваться вопросы угроз гражданской безопасности в условиях расширения свобод и прав человека и усиления глобального давления. Остается лишь классическая защита личной безопасности от различных форм насилия и криминала. Но толерантное отношение к формам девиантного поведения угрожают безопасности граждан и имущества в демократическом обществе.

В недемократических странах большие надежды возлагаются на освобождение СМИ от препятствий в виде политических, вкусовых и групповых требований. С установлением конституционного плюрализма СМИ все еще остаются серьезной проблемой. Почему такое (не) ожидаемое положение СМИ возникает в обществе?

Рассмотрим одно, на первый взгляд необычное утверждение – причины недемократичности медийной общественности кроются в структуре демократического правопорядка. Дело в том, что демократическая система институтов располагает демократическими и недемократическими (в противоположность антидемократическим) возможностями. Мы покажем, что все ключевые элементы демократической медийной общественности могут использоваться и для возникновения недемократической практики: государство / законы, рынок, международное влияние, идеология, медийное наследие, идейный и психологический профиль личности, занимающейся медийной деятельностью. Таким же образом рассматривается и медийный инструментарий: он может употребляться как средство для достижения демократических, но и для недемократических целей в рамках демократических институтов.

Под демократией подразумевается плюралистический характер институтов и общественного мнения, или формальная процедура изложения мнений и принятия решений. Поскольку демократия определяется целостным образом, а не множеством конкурирующих сегментов общества, то возникают дополнительные шансы для манипуляций ею (Аврамовиħ, 2006).

Понятие «медии» мы используем для обозначения общественной и культурной практики, возникающей при использовании типографского и электронного продукта и его распространении, интеграции информации и манипуляции ею, важной для экономической, политической и культурной деятельности индивидуумов, общественных групп и общества в целом. Медии всегда были инструментом в руках определенных идей, точек зрения и мнений. В этом случае я не рассматриваю роль и значение интернета и других «новых медий» в демократии (Дженкинс, 2006).

Демократия и медия

Прежде всего напомним о проблемах демократии. Обычно подразумевается, что медии – демократическая часть общества, и что споры по поводу этого института возникают и в других областях общества. Мы же полагаем, что медии по определению не являются демократическими.

Разница между медийным самоопределением как демократическим явлением и их практическим функционированием наблюдается во всех современных государствах, в том числе и в Республике Сербии. Каждый, кто пытается с помощью книг о демократии (Милль, Токвиль, Арон, Поппер, Кин и другие) кое-что понять в этом, будет горько разочарован. Первый вывод состоит в том, что в понятии демократии нет универсальной субстанции, и все, что мы в современном обществе хотим узнать о действительности, можем получить в результате методичного наблюдения за медийными и другими «демократами» в определенный общественно-исторический период.

Эта необычная игра с демократией и действительностью приводит к мысли о том, что согласия между идеей и практикой нет и при этой форме власти. Семантическое поле демократии широко: в нем движутся разные представления об обществе и человеке, об общей и частной собственности, в нем можно свободно лгать и отступать от истины. Идейные и практически маневры в различных формах демократии не одинаковы.

В процессе исторической и современной атаки демократических лекарей и шарлатанов единственное, что можно сделать – проявить осторожность, развить рациональную критику и потребовать одинаковых условий в любом соперничестве. Каждый гражданин может хорошо послужить демократии, если подойдет к ней критически.

Всегда следует иметь в виду, что в демократии действующие лица могут ошибаться. Общественная и политическая жизнь полна неожиданностями. Трудно предугадать будущее общества. Граждане могут избрать недостойных людей. Потому так важно критическое участие гражданина даже в нормальных политических условиях.

Следует помнить, что демократия не гарантирует рациональности. В демократических политических системах могут возникнуть иррациональный натурализм и «демократические страсти». Демократия не всегда готова справиться с самоволием отдельных личностей или партий, с агрессивными политическими группировками, преследующими свои политические цели (Аврамовиħ, 2006).

Рассмотрим отношения демократии с медиями. Цели деятельности медий всегда связаны с потребностями общества, традициями и существующими институтами. Политическая система формирует основные пункты восприятия медий в обществе, которые могут дозироваться «коллективным сознанием», но и отступать от него.

Медии по своему естеству всегда выступают в интересах неких индивидуальных, групповых, общих интересов (глобализм, государство, антипатриотизм, народная собственность, общественный класс). Вместе с тем, следует разделять понятия недемократического и антидемократического медийного содержания. Недемократическое содержание медий существует в недемократическом государстве (слабая оппозиция, сильная правящая идеология, самоволие власти), иначе говоря, и в государстве с демократическими институтами медии могут быть недемократическими.

Недемократическая медийная концепция включает селективный показ действительности, идеологическое сужение принятия решений, стимулирование определений, основанных на манипуляциях и в меньшей степени на самостоятельном восприятии гражданами, особое внимание посвящается внешнему и внутреннему политическому противнику, демонстрируется некритическое отношение к внутренней власти. Необходимо провести понятийную границу между медиями, с помощью которых гражданин осуществляет свое право на информацию, и между манипулирующими медиями, которые помогают индивидууму осуществить то, что желательно для частных интересов некой группы или правительства.

Индикаторами недемократической медийной ориентации являются: 1) невидимый (скрытый) контроль над СМИ; 2) неуважение личных и других свобод и прав; 3) лицемерие (разговоры о свободе с одновременной цензурой); 4) относительно закрытые методы информирования; 5) высокая степень связи с медийным капиталом; 6) односторонняя критика; 7) заметное переживание за «свою» партию.

С другой стороны, индикаторы антидемократической медийной ориентации таковы: 1) строгий государственный контроль над всеми медиями; 2) свобода и право информирования принадлежат правящему классу, а не народу; 3) медии функционируют в рамках правящей партии; 4) монополия на медийный сектор общества оформлена законодательно; 5) стимулирование иррационального и апологетического мышления; 6) некритическое отношение к применению силы в общественной жизни; 7) закрытость медий в отношении некоторых личностей и институтов.

Внимание исследования будет направлено на недемократическую медийную общественность в демократическом политическом устройстве Республики Сербии. Мы рассмотрим несколько факторов, влияющих на ее формирование: государство и политическую систему, рынок, медийные традиции, роль международного медийного сообщества, фактор занятых в этой профессии и ведущих медийных личностей.

Государство принимает законы

Сегодня в европейском обществе дискутируют о значении, правовых рамках, функциях и перспективах медий, в первую очередь телекоммуникационных. Существует согласие в том, что медии стали отраслью индустрии, что они непосредственно формируют общественную и индивидуальную жизнь, влияют на качество активности и образ мышления индивидуумов и групп. Препирательства и несогласие появляются в оценке последствий новой роли медий в обществе. Об этом говорят обычные граждане, а социологи формируют теоретическое мнение о феномене медий. Демократическая система власти не приемлет государственное регулирование медий. Тем не менее, демократическое государство не может отказаться от некоторых своих функций Левиафана. Джон Кин проанализировал пять типов политической цензуры, которую используют демократические государства: чрезвычайные полномочия, вооруженная секретность, ложь, государственная оценка, корпоративизм (Kin, 1996).

Политическая власть в демократических государствах использовала и использует все формы политической цензуры, о которых пишет Кин. Ей необходима медийная система, создающая позитивную картину работы правительства. С помощью медий правительство пытается развивать в индивидуумах и в обществе сочувствие к правительственным ценностям, развивать способность некритического усвоения решений, принятых «наверху», соглашаться с идеей единого мнения, поведения и деятельности. Правящие демократические системы практически постоянно применяют недемократические медийные концепции. От индивидуума требуется принять правящую политическую элиту как средоточие общественной власти, славы и величия.

Лишены ли государства с демократическими институтами стимула к развитию антидемократической медийной ориентации общества? Анализ современных капиталистических обществ указывает, что у них нет иммунитета от недемократической медийной действительности (язык, умиротворение поведения, позиций, идей). Все функции медий, о которых говорилось, мы обнаруживаем в демократическом государстве Сербии. Только один пример: в 2009 году Скупщина Сербии дискутировала о Законе о СМИ, по поводу которого многие журналисты и аналитики говорили, что он угрожает медийным свободам, и по существу является репрессивным (Антониħ, 2009). Предположим, что какое-то другое правительство отказалось бы принимать такой закон, а это значит, что законные ограничения медийной деятельности зависят и от степени (не)демократичности действующей власти.

Рынок

Как утверждают некоторые медиологи, истоки недемократической медийной ориентации современного капитализма кроются в современном рынке. Если информация – продукт, если стоимость новости зависит от информационного рынка, как полагает владелец CNN Тед Тернер (или Мердок, Беолускони…), то на первое место выходит профессиональный успех, а на второе – то, что и должно быть: правдивое информирование граждан, или беспрепятственный обмен общественной информацией. Медиями владеет очень небольшое число людей, и они формируют мнение миллионов граждан государства. Так, 50 человек (шефы корпораций) контролируют более половины информации, которой пользуются до 200 миллионов американцев. Так рыночная конкуренция парадоксальным образом «контролирует мозги» членов общества.

Самой чувствительной проблемой медий, выброшенных на рынок, является их истинная стоимость. Практически в каждой квартире (и доме) современного общества есть телевизор, и информационное сознание зрителя зависит от того, что ему преподносит экран. Это предопределяет серьезность проблемы правды и неправды в медийной «глобальной деревне». Что мы будем думать о демонстрациях в государстве А, что мы подумаем о политическом кризисе в стране Б – все это в огромной мере зависит от информации, которой нас снабжает отечественная или иностранная вещательная компания. Точки зрения, мнения, отношения к войнам в бывшей Югославии (1991–1999) в большинстве стран мира, особенно в демократиях Запада, формировались под невероятным влиянием СМИ. Именно по этим причинам следует анализировать отношение к истине и медийной лжи.

Рынок в любом секторе общества подразумевает, что любая деятельность направлена на получение дохода. Медийный капитал, как и всякий другой, должен приносить прибыль. Как объяснить ярко выраженную прозападную ориентацию некоторых печатных и телевизионных СМИ в Сербии? Когда в 2007 году несколько печатных изданий («Политика», «Blic», «Данас», «Дневник» в Новом Саде) написали, что Россия в Совете Безопасности не наложит вето на попытку признания государства Косово, все знали, что это было бы не в интересах сербской политики. Но эти газеты писали именно так, потому что ими владеет иностранный капитал, и потому они защищают его интересы. Иного объяснения нет. Характерный пример – ежедневная газета «Блиц». Анализ показал, что эта газета за десять лет благодаря иностранному капиталу превратилась «из борца за свободу печати в нового медийного тирана» (Александр Костич, «Блиц, или Ужасы медийной глобализации», сайт НСПМ, 11.5.2008).

Очевидно, что на характер демократической медийной общественности влияет происхождение вложенного в нее капитала. Степень (не) демократичности обусловлена интересами хозяина. Считается, что он всегда предпочтет интересам общественности свои личные интересы. Вспомним и телеканал БК, который практически весь работал на своего владельца во время политической предвыборной кампании.

Международное «медийное сообщество»

Один из источников недемократической медийной ориентации в демократических странах – отношение самых мощных государств «международного сообщества» к другим (более слабым) странам. Медийное вмешательство в общественные, экономические и политические процессы влияет не только на мышление граждан, но и на механизм функционирования медийного сектора. И в мирное, и в военное время эти медии легко переходят все границы суверенитета. CNN – глобальное СМИ, его картинки распространяются во всех странах мира. Другое лицо такой медийной силы – сфабрикованная позитивная и негативная информация об отдельных народах и странах. Невозможно стереть из сербской медийной памяти манипулирование мировым мнением и запуск лживых сообщений во время бомбардировок НАТО (Аврамович, 2007). В этом смысле нельзя не упомянуть анализ Наома Чомски, показывающий, до какой степени распространилась политическая идея о доминировании Америки в мире и пренебрежении суверенитетом других стран. Американская политика строит отношения с другими странами не на сотрудничестве и взаимном уважении, а на основании собственных эгоистических интересов. «Мы всегда противимся демократии там, где не можем контролировать ее» (Чомски, 1999, 24). Другими словами, существование демократических СМИ в какой-либо стране оценивают правительства великих держав (США, ЕС), и это не зависит от объективных критериев.

Идеологии

Прежние идеологии консерватизма, социализма, либерализма вытеснила новая идеология всемирной интеграции. Идеология глобализма, или ее сестра под именем евро(атлантической) интеграции, также оказывает влияние на недемократическое воздействие части медийных организаций. Поддерживающие эту идеологию во всех аспектах сильнее личностей, партий и тех СМИ, которые иначе относятся к соотношению национального и глобального. Здесь можно говорить об авторитарной медийной идеологии, которая отличается пассионарной склонностью к односторонним заключениям, верой в великую идею, догматическим мышлением, враждебным отношением и нетерпимостью к иным взглядам, нарциссизмом авторитарных вождей и течений, обвинениями во враждебных заговорах, манипуляциями с людьми, мифологизацией борьбы добра и зла (Р. Бояновиħ «Ауторитарни поглед на свет», 2003).

Такие авторитарно-глобалистские идеологии рождаются в демократических государствах и воспринимаются вассальными странами. Деление медийной общественности на демократическую и недемократическую идет плечом к плечу с подобной идеологией.

Медийное наследие

Здесь мы не будем углубляться в анализ факторов общественного и культурного наследия в процессе формирования недемократических медийных положений и убеждений. Начинать следует с 1945 года. В Сербии в рамках СФРЮ существовала однопартийная медийная система, то есть исключительно недемократический медийный сектор, в котором последнее слово оставалось за партией. С возникновением в 1990 году политического плюрализма почти все СМИ и журналисты «переселились» из коммунизма в демократическое медийное пространство. Такая поспешная и легкая медийная трансформация просто невозможна. Некоторые журналисты сразу же принялись критиковать власти. Характерен пример журналиста Славолюба Джукича, который начал писать книги о крахе Сербии при Милошевиче («Како се догодио воħа», 1992), а свою журналистскую карьеру сделал, воспевая культ Тито. Даже с учетом права на перемену убеждений, невозможно всю журналистскую братию моментально перековать в демократов, а все СМИ – в новые толерантные структуры.

Воздействие такого медийного прошлого надолго затянулось в информационном пространстве Сербии. Одна из нитей недемократических СМИ Сербии разматывалась именно в этом направлении.

Личности медийного пространстве – все те же журналисты и все те же их герои.

У недемократической медийной ориентации в демократической системе может быть свой антропологический источник. Это такой тип личности, интеллектуальные, эмоциональные и социально-моральные особенности которого способствуют недемократическому мышлению и поведению при любой политической системе. Такая личность занимает крайние позиции, выносит окончательный приговор, она весьма тщеславна. Ее эмоциональные особенности вызваны эгоистическим отношением к себе и ложным сравнением с теми, кто занимает более высокое положение в иерархии. Она не желает сотрудничать и предосудительно думает о других людях и народах (в том числе и о своем народе). Ее моральные особенности – эгоистический идеал, относительность истины и лжи, приверженность к обязательствам и наказаниям, гетерономное поведение (Bojanović, 2003).

Недемократическая личность в медийном пространстве не считается с принятыми правилами, избегает ответственности, не ощущает различий в мнениях и поведении, смотрит на действительность упрощенно. У нее сильно развито чувство ненависти, она агрессивно относится к мнению и поведению меньшинства. В Сербии доказательством существования недемократической медийной общественности служат одни и те же журналисты, кочующие из одного СМИ в другое и постоянно присутствующие в программах медийных организаций.

Профессиональный журналист может занимать исключительно тоталитарные политические позиции в условиях существования демократических институтов. Вот один из примеров. Во время бомбардировок НАТО правительства и часть политической элиты Америки и Западной Европы выражала невероятную агрессивность по отношению к сербскому народу и его тогдашним руководителям.

Интенсивность бомбардировок была такой, что оправдать ее можно только ненавистью к Сербии. Сбросить на маленькую Сербию 21000 тонн бомб и при этом не иметь для этого юридического повода – все это ясно указывает на то, что был включен потенциал насилия и агрессии в политике. Если к этому добавить, что были нарушены нормы и правила ООН, НАТО, Конституции государств, то мы поймем баланс сил. Нет никакого сомнения в том, что проявление подобного насилия со стороны демократических государств есть доказательство существования затаенной недемократической политики и соответствующих черт личности людей, занятых в медийной сфере. Показательна точка зрения американского журналиста Томаса Фридмена из «Нью-Йорк Таймс», опубликованная 24 апреля 1999 года: «Начнем настоящую воздушную войну – погасим огни в Белграде, уничтожим водопроводные и энергетические сети, разрушим мосты, дороги, заводы… Вторжение в Косово означает присвоение Косово». Можно ли найти более яркий пример явной антидемократической медийной личности в стране с демократическими институтами?

Наряду с (не)демократическим «антропологическим коэффициентом» следует припомнить и тот факт, что для журналиста вовсе не обязателен вузовский диплом, а этика в журналистике всегда была проблематичным понятием (защита источника и сохранение профессиональной тайны). Их деятельность отличается тем, что отношения с пользователями устанавливаются не прямо, а опосредованно, через медийные организации (Радоjковиħ, Стоjковиħ, 2003).

Натуралистические формы применения СМИ в демократии

По мнению Джона Кина (1996), рыночный либерализм не смог устранить манипуляции и кривотолки в информационном обеспечении граждан. Для анализа (не)демократического медийного сообщества важно знать, каким образом СМИ дезинформируют или создают неверную картину действительности. Можно различить три формы медийной лжи: 1) сознательная медийная ложь; 2) манипуляции; 3) сокрытие истины. Все эти формы присутствуют в демократических системах власти.

СМИ принадлежат не только людям медийного пространства, но и разным представителям общественности, и в этом отражается огромное значение современных медий. В медийном пространстве встречаются журналисты, политики и интеллектуалы. Своими выступлениями, толкованиями, идеями они сильно влияют на усвоение истины или лжи. Тут не следует питать иллюзий. Все зависит только от того, какие личности «приходят» в СМИ и каким языком они говорят (истины, обмана, требований, угроз, наказания).

Существует множество мотивов для применения манипуляций и лжи. Ответственность за обман общественности лежит на незнании, точнее, на предрассудках людей. Предрассудки играют огромную роль в формировании точек зрения, особенно в отношении к другим народам и государствам.

Политические интересы правительств также влияют на медийное формирование общественности, и об этом говорят многие прекрасные труды, как, например, уже упомянутая книга Джона Кина. Это доказывает и высокая степень сходства решений правительств и государственных и частных СМИ.

Одновременно особые трудности создают финансовые фундаменты медийной индустрии. Всегда надо иметь в виду, что власть СМИ обеспечивается деньгами и рынком. СМИ имеют своего владельца (государство или частное лицо), а информация – товар, который покупается и продается. Это значит, что покупаются и истина, и ложь.

В столкновении с такой силой, которой являются СМИ в современном демократическом мире, с их ложью, предрассудками, обманом следует бороться всеми доступными способами. Один из них – разоблачение закулисы медийной картины действительности. Требование фактов – стандартная форма борьбы с медийной ложью. Необходимо анализировать смыслы, технику и воздействие медийных манипуляций. Нельзя оставлять без внимания и полемические комментарии к тем лживым сообщениям СМИ, которые наносят огромный ущерб национальным, общественным и личным интересам. Где могут появиться такие критические выступления? Ответ прост – в альтернативных СМИ. Демократия гарантирует не существование демократической медийности, а наличие различных форм борьбы общественности за определенные ценности.

Другой путь борьбы за демократическую медийность сложнее, но значительнее. Это институты образования и воспитания. Граждане должны уметь читать газеты, смотреть телевидение, чтобы создатель информации не обманул их. Прежде всего, следует обращать внимание на форму, в которой подается информация. Заголовки, рубрики, иллюстративный материал. Следует оценить, сколько различных мнений высказывается о событии или личности в газетах, на радио и телевидении. Оценивая критику, надо обязательно задаваться вопросом – а учтено ли мнение другой стороны? Граждане государства и его народа, мы должны сознавать, что за медийной подачей действительности всегда кроется чей-то интерес (идеологический, политический, материальный, личностно-психологический). По этой причине следует критически воспринимать медийную информацию.

Рассмотрим формы применения медий в демократии. Здесь также видны возможности формирования демократической и недемократической медийной общественности.

СМИ используются для установления или поддержания экономической и политической власти. Ничего нового! Если они не являются монополией государственной власти, то начинается борьба за медийное пространство. Во время дискуссий о медиях в демократических институтах Сербии возникает один из самых загадочных вопросов: как они завоевывают публику и борются за престиж.

Медии – обоюдоострый инструмент. С одной стороны, они являются собственностью владельца или государства, с другой – медии используют демократию как основной легальный инструмент современного общества.

В медийной и политической борьбе используется абстрактное понятие демократии. Любое СМИ можно раскритиковать за то, что оно «не придерживается международных стандартов демократии». Эту формулу даже не надо обосновывать – доказывать вынуждена обвиняемая сторона. Так же обстоят дела и с выражением «демократизация СМИ». Что оно означает? Ничего, кроме того, что используется в качестве средства против тех СМИ, которые критик считает недемократичными.

В интересах хозяйского капитала СМИ критикуют все институты, правительство, личности, которые препятствуют увеличению материального богатства и власти, или рекламе идеологической картины мира. Во время политических форумов, в выступлениях отдельных политиков обильно звучат слова «права человека», «международное сообщество». Иной раз такие СМИ ничем не отличаются от пресс-атташе национального или международного капитала.

Говорят (пишут) демократично – поступают недемократично. Такое использование показывает, что СМИ далеко не всегда строго придерживаются демократии, а в практических условиях легко отступают от нее. Об этом говорит отбор событий, личностей и политических партий, которые «допускаются» в СМИ, особенно в электронные. «Свободные СМИ» – это говорится для того, «чтобы никто не догадался».

Скрытое влияние политических партий на СМИ также является «вкладом» в демократическое общество. Не составляет труда догадаться, какое печатное или электронное СМИ поддерживает то или иное политическое направление. Медии в Сербии находятся в руках «еврореформаторов», обоснованно утверждает Слободан Антонич («Ваjмарска Србиjа», 2008). Поверхностный наблюдатель за медийной сценой может прийти к выводу, что некоторые каналы телевидения, особенно Б92, открыто болеют за проевропейские политические силы, стараясь при этом расколоть силы национальные. РРА /Республиканское радиовещательное агентство, распределяющее вещательные частоты – B. C./ во время предвыборной кампании открыто сообщает сведения о предпочтении, отданном определенному кругу политических партий.

Двойные стандарты также являются инструментом демократии в СМИ. Они всегда освещают только одну сторону события, процесса, явления. Если надо, освещается коррупция или нелегальная деятельность одной партии, а в отношении другой, если она вписывается в «адекватные» интересы, эти факты замалчиваются.

Открытое отрицание демократически избранной власти всех уровней – один из инструментов, которым пользуются некоторые СМИ. Они выступают за демократическое соревнование, но если его результаты противоречат требованиям всемирных центров власти, они подвергают избранных представителей критике или изоляции.

Но демократия не только отшлифованная процедура отношений между гражданами и государством. Иные СМИ не стесняются оскорблять тех, кто не участвует в их играх. Политическая и медийная кампания распространения ненависти к непокорным индивидуумам и группам – один из инструментов медийного завоевания общества. То, что запрещено внутри государства – распространение религиозной, расовой, национальной нетерпимости – допускается, когда дело касается национально-патриотических организаций.

Вот два примера «объективности» медийной информации в Сербии. Когда в феврале 2008 года был организован большой митинг протеста против провозглашения независимости Косово и Метохии (присутствовало 500000 граждан), ведущие сербские электронные СМИ основное внимание посвятили краже столового серебра – нападениям на некоторые западные посольства, и только в конце обзоров дня очень кратко сообщили о митинге. Нечто подобное произошло и после митинга на площади Республики 29 июля 2008 года после ареста Радована Караджича. Проевропейские СМИ все внимание посвятили стычке группы хулиганов с полицией.

Все национальные телестудии Сербии отдают лучшее время представителям ультра-антинационалистических неправительственных организаций. Анализ их появления и содержания выступлений в СМИ наверняка бы обеспокоил общественность их высоким накалом.

Отдельные политики владеют своими телеканалами (когда-то БК, сегодня «Пальма плюс»). Некоторые политические партии оказывают серьезное влияние на электронные СМИ.

С печатными изданиями дело обстоит примерно таким же образом. Заметна интенсивная ротация узкого круга журналистов. Но главное в том, что они пишут. Читая их материалы на сербские темы, надо беречь нервы из-за их страстности, нетерпения, сарказма. Внутри демократического строя Сербии развивается борьба демократических и недемократических медийных организаций и личностей. В эту борьбу вмешиваются иностранные интересы. Как она будет развиваться дальше, зависит от силы, воли, качества личностей с одной и от медийных организаций с другой стороны.

Демократия в СМИ – власть СМИ

Нет никакого сомнения в том, что СМИ, точнее, иерархия занятых в этих структурах лиц, является составной частью общей власти в обществе. Невозможно судить о конкретной силе их воздействия. Но с проникновением электронных СМИ в каждый дом и в каждую квартиру их роль приобрела огромное значение в воздействии на образ мышления и поведение общества. Печатные СМИ не вытеснены ими, но оказывают меньшее влияние, нежели электронные, хотя бы потому, что их надо приобретать в киосках, а электронные находятся в свободном доступе дома или в квартире.

Работники СМИ, особенно журналисты, входящие в руководящие слои, получают простор для маневрирования, воздействуя на потребителя, то есть на общество. В силу своего положения они уже обладают достаточной властью, которой нет ни у какой другой профессия. Формы их власти не присущи никаким другим институтам общества. Нет более убедительного примера, чем деятельность главного и ответственного редактора радио– и телеканала «Воеводина» Любишы Николина. Так, в ответ на недовольство тем, что показывает прогноз погоды только для Воеводины, он отвечает: «Сведения о погоде в других районах Сербии ищите на других каналах» (Аврамовиħ З. «Воjвоħански дневник и териториjализациjа времена», Политика, 5.8.2009).

Таким образом, можно сделать вывод, что СМИ, точнее, иерархия их сотрудников, является весьма важным фактором в структуре власти любого общества. Будем точны – несколько главных редакторов могут весьма серьезно повлиять не только на общественное мнение, но и на распределение и употребление власти в демократическом обществе. Каждому медийно образованному гражданину известно, как формируются новости, заголовки, фотографии, как раздуваются события, а также ряд других приемов, с помощью которых подается информация. Причем неважно, чьи медии это делают, частные или государственные.

СМИ влияют на качество демократической жизни, но об окончательном их влиянии говорить трудно. Иногда кажется, что оно незначительно, а иной раз весьма серьезно. Они не воздействуют на членов общества с ясными целями, твердыми убеждениями и взглядами. Равнодушные граждане также не попадают в сети медийной власти. Колеблющиеся, не определившиеся люди, легко занимающие то одну, то другую сторону, становятся жертвами хозяев СМИ. Однако, судя по всему, такое влияние носит кратковременный характер: никто не знает, до какой степени и в какой мере будет действовать функционально поданная информация.

В Сербии СМИ постоянно находятся в центре внимания. Пока что они не приносят особой пользы, однако борьба за медийное пространство ведется жестокая. Почему? Речь идет о проявлении стремления к власти в демократическом обществе. Люди этой профессии всерьез или иллюзорно ожидают очень многого от медийных инструментов. Так или иначе, формы власти существуют, но никто не в состоянии измерить их силу и размеры влияния.

Однако характерна не только сила власти. Если кто-то располагает долей публичной власти, то он должен подвергнуться контролю и критике со стороны общества. Но в Сербии нередко сотрудники СМИ ведут себя так, будто никто не может ничего с ними поделать, и мы видим, что они работают не только с учетом моральных принципов профессии, но часто и вопреки им. Общественность ради сохранения равновесия должна реагировать на информацию СМИ и на тех, кто ее формирует. В противном случае мы получаем одностороннюю ситуацию, при которой одна сторона только информирует, а другая принимает соответствующее решение.

Каждый, кто читает «Блиц», «Данас», «Време», без труда замечает агрессивные тексты журналистов. Издаются и книги. Каждый, кто прочитал хотя бы несколько страниц «Сквозь ущелья» Теофила Панчича, погрузился в словесные нечистоты. На страницах этой книги некий недемократический журналист (образец «антропологического коэффициента») потоком грязных слов марает «патриотически хрюкающих» университетских профессоров, академиков, ученых. Слободан Антонич назвал журналиста Теофила Великим Гигиенистом («Легенда о великом хигиjеничару», Печат, 08/2008).

Разве не есть проявление медийной власти, когда главный редактор и колумнист ежедневной газеты регулярно участвует в политических передачах телевидения (РТС, Студия Б, Б92) и прочих каналов? Разве это свидетельствует о демократизме СМИ в Сербии? Или когда журналист ведущей ежедневной газеты требует запрета патриотических организаций? (Аврамовиħ, 2009).

* * *

Объективно идеальных СМИ не бывает, и не только в Сербии, как не бывает настоящей, истинной, «правильной» демократии. Все ранее рассмотренные аргументы подтверждают, что демократический строй не гарантирует наличие демократического медийного пространства.

Причин существования недемократических СМИ много: обусловленные обстоятельствами государственные законы, границы свобод, которые то расширяются, то сужаются, хорошее и плохое правовое регулирование, интересы изменчивых центров власти в мире, то и дело меняющиеся собственники СМИ, колеблющиеся рынки, более-менее толерантное отношение властей к СМИ, дифференцированное медийное наследие, противоборство идеологий, различные психологически моральные структуры личностей, работающих в СМИ, возможное чувство страха. Демократическая медийная общественность – производное от политических, социальных, экономических и культурных обстоятельств. Другими словами, в демократической системе может сформироваться и недемократическая медийная среда, которая функционирует параллельно демократической. На сцене идет борьба этих двух сред за большую демократию в демократическом обществе.

Общественно-политический опыт второй половины XX века показывает, что и демократия несет в себе большой потенциал самообмана. Кто может неопровержимо доказать, что демократия – синоним свободы, равноправия и истины? Некоторые идеологи демократического империализма не стесняются открыто проповедовать гегемонию в межгосударственных отношениях во имя демократических ценностей. Отсюда до гегемонии внутригосударственного суверенитета всего один шаг. Разве можно распутать такие демократические узлы с помощью СМИ? Мы предлагаем критически относиться к медийным выступлениям и действиям. Тем самым мы можем избежать вопроса: кто такой медийный демократ, и обратить внимание на то, как воспрепятствовать ущербу, наносимому СМИ. Критерии следует искать в свободе человека, в справедливости, добре, истине и в средствах, с помощью которых они осуществляются.

Регионализм как идеологический инструмент десуверенизации

Современное общество формирует теория демократии, прав человека и свободного рынка. Разумеется, речь идет не о единой теории, а о плюрализме теоретических положений (Аврамовиħ, 2000). Тем не менее, невозможно ни теоретически, ни практически оспорить, что понятия демократии и свободного рынка являются основополагающими в социальной оценке нашего времени. Они определяют узко групповое и глобальное поведение, а также функционирование общественных и политических институтов.

Проблема социологических понятий состоит в их значении и практическом политическом применении. Демократия – не спокойное существование, а непрерывное «волнение» (Totkvil, 1993). В ее рамках циркулируют идеи, понятия, интересы, большее число которых стремится стать инструментом внедрения демократических ценностей и институтов. Отличный пример многозначности понятия демократии мы видим в отношениях демократии с государством и нацией. Одно направление демократического мышления стремится демократизировать государство и нацию, второе использует демократию для ее же критики. Во втором случае демократия служит инструментом для осуществления экономических, политических или регионально-эгоистических интересов (Аврамовиħ, 2002).

Здесь мы рассмотрим процесс критики государственного суверенитета (десуверенизации) с помощью демократической риторики и демократических институтов. Государство – одно из самых значительных завоеваний цивилизации. В течение долгого времени государство было предметом обожания, защиты, но и предметом острой критики. В новейшей политической истории государство критиковали анархисты, используя тезис об абсолютной свободе личности, марксисты выдвигали идею «обобществленного человечества», философы либерального рынка и глобалисты пользовались теорией «открытого общества» Проппера, мондиалисты – программой создания наднациональных государственных организаций (ЕС). К этому списку критиков государственного суверенитета следует добавить идеологию регионализма как составной части глобализации.

Глобализация, десуверенизация, регионализм

Глобализация (мондиализм) – понятие, выражающее новые рубежи и стремления современного мира. Речь идет прежде всего о росте взаимосвязанности народов и людей. Этот процесс наблюдается во всех сферах общества: в экономике, политике, культуре, коммуникациях и т. д. Его цель – создание «мира как единой системы». Одновременно глобализация открывает и существование общественных и политических проблем, перерастающих национальные границы и становящихся озабоченностью всего мира: некоторые из этих проблем – ускоренный демографический рост, эксплуатация природы, бедность, контроль за ядерным оружием, терроризм, угнетение народов (Ranković, 1995, 1998).

Новый взгляд на мир концентрируется вокруг идеи создания единой наднациональной организации на едином пространстве, которая отменит исторически выстроенные национальные институты, ценности и понятия в рамках государства. Понятие глобализации означает создание глобального общества нового типа («постиндустриальное, информационное общество»), то есть создание мирового сообщества, причем имеется в виду планетарный масштаб и объединение всех ценностей и видов деятельности, а также создание единой всемирной системы. Самые ярые сторонники мондиализма (глобализации) – наиболее развитые государства современного мира Западной Европы и Северной Америки. Они руководствуются причиной прагматического свойства: распространение экономических интересов за пределы национальных границ. Капитал внутри национальных границ экономически самых развитых государств стремится к новым рынкам и к интеграции. Создаются многонациональные корпорации (сегодня их в мире более 100 000), которые взламывают границы национальных экономик. Они ускоренно завоевывают общества с дешевым сырьем и дешевой рабочей силой, ликвидируя при этом все формы защиты национальных интересов. Экономические интересы наций и государств атакуют три направления – многонациональные корпорации, региональные объединения (ЕС, НАФТА /North American Free Trade Agreement – B. C./, УМА) и международные финансовые, валютные, торговые и таможенные институты (Международный валютный фонд, Всемирный банк…) Главная цель глобальной экономики – либерализация мирового рынка, а это значит, что богатые станут еще богаче, а бедные будут зависеть от мировых экономических и политических центров силы.

Десуверенизация

Процессы глобализации приветствуют страны, в которых идеологи, теоретики и политики представляют концепцию десуверенизации как формулу установления в мире новых отношений между политическими силами. Ограничение суверенитета или полная его передача великим державам – составная часть американского и западноевропейского понимания глобализации. Во главе движения за создание нового определения суверенитета стоят политики и идеологи США. Их усилия концентрируются вокруг лозунга «Америке принадлежит руководящая роль в современном мире».

Классическое понятие суверенитета подразумевает право и свободу граждан выбирать свой образ жизни, свою экономику, свое управление и власть, культуру и т. д. Монтескье в своем трактате «О духе законов» цитирует греческого писателя, в соответствии с которым иностранец в Афинах, пытающийся вмешаться в работу народного собрания, наказывался смертью, потому что такой человек пытается узурпировать право суверенитета.

XX век внес в повестку дня новое классическое понятие суверенитета, особенно после Первой мировой войны. Политические философы и деятели западных государств полагали, что страны должны часть своего суверенитета передать международным организациям – Лиге наций, а потом и ООН. С этой точки зрения и в контексте реального положения дел дискуссии о суверенитете можно понять и принять. Между тем, когда в определение нового суверенитета ворвалось стремление США к глобальному доминированию, к лидерству в мире, дискуссия по этому вопросу получила новое значение и направление. Этот политический процесс называется десуверенизацией, что означает или подчинение суверенитета малых стран американской гегемонии, или фактический контроль над своей политической жизнью со стороны других государств.

Экономический и политический надлом нации, особенно в малых и зависимых государствах есть процесс фрагментации унаследованного состояния мирового сообщества. Глобализация как идеология мирового сообщества, или объединенного человечества, в действительности разрушает многонациональные государства и укрепляет их зависимость от самых развитых образований и международных институтов, находящихся под влиянием ООН, МВФ, Всемирного банка и т. д. Процессы регионализации призваны ослабить суверенитеты стран, а это не что иное, как атака на само государство.

Сторонники всемирной взаимозависимости от понимания того, что мир становится все более взаимосвязанным («глобальная арена») переходят к позитивным ценностям и стандартам. Они стараются не замечать проблематику процессов глобализации – внутренние противоречия и негативные последствия. Первая проблема – превращение глобализации в американизацию. Американская цивилизация все больше диктует содержание и направление глобализации, и возникает вопрос, каким станет будущее культур, сильно приверженных национальным традициям. В итоге возникает старая проблема напряженности между глобальным и локальным. Этот вопрос всегда стоял в повестке дня, но стабильный ответ на него так никогда и не был найден. В этом кроется источник различных дискуссий об идентичности, принадлежности, искоренении, и «гражданах мира» и т. д.

Другое направление глобализации исходит из процесса европейской интеграции. О содержании этого понятия говорят вдохновители создания наднационального государства (например, ЕС). При таких политических интеграциях происходит перемещение принятия решений из законодательных национальных органов в руки правительств, которые все больше согласуют свои действия с иностранными правительствами, а не с собственными парламентами. Новейшие экономические движения последовали за введением единой валюты – евро. Это также часть процесса десуверенизации.

Глобализация (мондиализм) – идеологическое отражение нарастающей усложненности общества и сложности происходящих в мире событий. Серьезные изменения способов производства, культурных потребностей, взаимосвязей – все это обусловило неравномерное распределение власти и влияния во всем мире. Это дает преимущество некоторым государствам, экономическим и политическим организациям и личностям. Но это создает и новую нищету, угнетение, несправедливость и насилие. Сегодня две трети населения мира живет в бедности, в долгах, в социальных конфликтах. Растет межнациональная и религиозная вражда, крепнут противоречия между порабощенным и независимым сознанием.

Регионализация

Понятие регионализации многозначно. Регион состоит из различных слаженно взаимодействующих политических, экономических, экологических, культурных, ментальных факторов, что делает возможными различные интерпретации и различные концепции регионов в современном государстве. Так, регионами можно считать: 1) климатические и географические области; 2) национальные и культурные сообщества; 3) экономическое целое; 4) политическую автономию; 5) национальное политико-экономическое целое (Центральная Европа, Альпы, Адриатика, Западная Европа и т. д.) (Стойjковиħ,1993).

Опираясь на такие многозначные определения, регионализмы образуются как формы идеологического осознания, призванные развивать интересы регионов. Это является идеологическим минимумом, а идеологический максимум – преобразование регионов в государство.

Дискуссии о регионах и регионализме в нынешней Европе развиваются под знаком глобализации. И это не случайно. Некоторые авторы считают, что в Европе существует 130 регионов. Сторонники идеологии регионализма полагают, что интеграция Европы должна идти путем взаимосвязи регионов, а не создания политического представительства типа ЕС и единого рынка. Идеологи глобализации утверждают, что они не желают единообразного мира, но хотят его взаимосвязанности с сохранением разнообразия.

Кажется, что это две различные идеологии, но на деле они преследуют общую цель – свести воедино ценности наций и осуществить десуверенизацию. Эти новые идеологии атакуют ценности нации и государства. Регионализм ослабляет идею государственного суверенитета «изнутри», а глобализация – «снаружи».

Регионализм Сербии и сербского народа – этнопсихология и демократия.

Народ и политические элиты в Сербии уже два века разделены по линии неких основных политических ценностей и государственных институтов. Это разделение можно классифицировать как идеологическое, политическое и державное. В течение XIX века было ярко выражено разделение на сторонников абсолютной власти и защитников конституции, в XX веке – на монархистов и республиканцев. Это различие в понимании государственного порядка и государственной власти дополняются идейно-политическим группированием вокруг идеи народа и социализма, либерализма и консерватизма. Власть коммунистической идеологии была связана с идеологией интернационализма (советизация в некоторых фазах). Разделение на югославов и сербов весьма значимо по далеко идущим политическим последствиям. С одной стороны, оно подразумевает изменение отношения к национальной идентичности, с другой – имеется в виду новый взгляд на государственные границы. Можно говорить и о религиозно-цивилизационном разделении сербов. В ходе истории часть сербского народа добровольно или насильно переходила в другую веру (ислам и католичество), что вызывало проблему сохранения прежней национальной идентичности или создания новой.

Среди сербов существует исторически глубокое разделение, которое разнообразно влияет на государственную, общественную, политическую и культурную жизнь всего сербского народа. Это разделение на тех сербов, которые принимают иностранный фактор влияния на внутренние отношения, и сербов, упорно защищающих автономию и свободу поведения и жизни.

Две Сербии – та, которая опирается на заграницу, и та, которая желает быть самостоятельной – это исторический груз, который несет каждое поколение сербского народа, и каждый раз оно вынуждено решать эту проблему по-своему. Потому что этот груз тяготит сербов больше, чем другие народы, он – главная причина расколов в нашем народе – проблема, которую мы не научились определять и разрешать. Возможно, отсутствие таких ответов и создает препятствия на пути развития Сербии. Мы даже не осознаем, сколько национальной энергии расходуется на этот раскол. Целое десятилетие тянется конфликт между этими двумя Сербиями: первые хотят вступления «Сербии в Европу», или «возвращения в международное сообщество», вторые желают того же самого, но со своей волей и со своей политикой.

Известно, что в сербском народе в новой и новейшей истории существуют две Сербии, которые самым решительным образом влияли на формирование государственного и национального (не)единства. К этим различиям следует добавить и те, что основаны на регионализме. Сербский народ обладает региональным сознанием и поведением в этнологическом смысле этого понятия.

Вспомним исследования Йована Цвиича, которые в значительной мере объясняют этно-психологическую основу регионалистского поведения сербского народа. Он считал, что нельзя говорить о единстве сербского народа в психическом смысле слова. Название главы «Этническое единство и психические типы» отражает соотношение единства и различий в сербском народе. Цвиич различает психические типы и и их вариации (подгруппы). Так, существуют: динарский тип с вариантами: шумадийский, эрский, черногорский, герцеговинский, племена Лики, боснийский, мухамеданский, адриатический; центральный тип с вариантами: косовско-метохийский, западно-македонский, моравско-вардарский, южно-македонский, шопский; восточно-балканский тип – болгары; паннонский тип: славонский, сремско-банатский, словенский.

Исследования Цвиича показывают, что между всеми этими вариантами существуют различия по «психическому типу». Так, динарский тип отличается героическим пониманием жизни, вдохновением и сильным воображением, моральными ценностями. В отличие от эрского, черногорског, герцеговинского и племен Лики, в которых православная вера не оставила глубокого следа, в боснийско-мухамеданском варианте «ислам ослабил связи, основанные на сербской крови и языке» (380).

Центральный психический тип, включающий сербско-македонское население от Ниша до Греции, не обладает особенностями динарского типа. Цвиич подчеркивает крестьянские особенности, моральную мимикрию, влияние давления и насилия, реалистические черты, неумение выражать мысли, тактичность и владение собой, приспособленность к новым обстоятельствам.

Сербы паннонского психического типа восприимчивы к влиянию Центральной и Западной Европы, их форм – приличия и обиходность – но сопротивляются мадьяризации и окатоличиванию.

Цвиич в описательном анализе показывает влияние окружающей природы на ряд эмоциональных, моральных и интеллектуальных особенностей человека «динарского типа» в этой среде. Вот характерные особенности динарского типа: преданность традициям, вера в национальный идеал, воинская доблесть, сильная духовная мотивация, чувствительность и сопереживание, мечтательность и склонность к мистике, любовь к свободе, интеллектуальные способности (Аврамовиħ, 2002).

Регионализму решительно способствовала история рассеяния сербского народа на пространствах Балкан. Говоря о сербском народе на Балканах, можно отметить различные национально-культурные, политические и географические критерии регионализма (сербы в Венгрии, Румынии, Словении, Хорватии, в Республике Сербской). Эти регионы проживания сербов не обладают политической автономией (за исключением Республики Сербской).

В Республике Сербии существуют: 1) унаследованные национально-культурные регионализмы (албанцы, мусульмане, части Воеводины с национальными сообществами); 2) воссозданные территориально-административные регионализмы (Косово и Метохия, Воеводина, Черногория – по многим понятиям, это часть сербского народа; 3) ментальный регионализм (приходское сознание, местническое сознание).

По политико-государственным взглядам сербы отличаются восприятием государственных границ Сербии, что связано с регионами и населением этих территорий. Эти различия отражаются и в сегодняшних дискуссиях о конституционном устройстве Сербии.

Рассмотрим вопрос отношений демократии и регионализма. Демократия со своими институтами обеспечивает постоянную дискуссию по всем общим вопросам государства и общества, а также и о регионализме – Что такое регион? Сколько существует регионов? Как они связаны с государственными властными институтами? Каковы их связи с регионами вне государственных границ? При демократическом устройстве участвовать в этом могут политические партии, группы по интересам, объединившиеся в НПО, граждане, и на поставленные вопросы даются разные ответы. Напоминание о демократическом контексте дискуссий необычайно важно, поскольку именно так демократия показывает населению обстоятельства и участников каждой полемики. Иначе говоря, она «измеряет важность» каждой точки зрения, что означает: в какой степени она поддерживает требования или предложения, открыто обсуждаемые обществом. Конкретно, при демократии каждый может выступать с частными или общественными мнениями, однако чрезвычайно важно, выступает ли это группа граждан, неправительственная организация, карликовая политическая партия или партия, выступающая от лица народа. Это существенно важно для понимания демократических процессов – каждый имеет право отстаивать свою точку зрения, но не может претендовать на их безусловное принятие и осуществление. Несоразмерность решений общества и их легитимности не только нарушает принципы демократии, но и создает опасные практические последствия.

Предыдущее напоминание сыграет важную роль в понимании дискуссий о регионализации Республики Сербии. Каждый участник имеет право предлагать формы регионализации и их применения, равно как и другие участники могут критиковать существующие или предлагаемые решения. В публичной дискуссии Республики Сербии как-то укрепилось мнение, что демократия по природе своей ведет к децентрализации и регионализации. Утверждается, что расширение демократии ipso facto /тем самым/ укрепляет права регионов. Такое утверждение в основе своей одностороннее, его можно отнести к тем мнениям, которые идеологизируют понятие демократии. Упускается из вида, что демократия как система процедурного принятия коллективных решений провозглашает настроение большинства народа, которое поддерживает уменьшение прав региона в интересах укрепления общих интересов государства. Требования более эффективной работы центра вопреки партикулярным решениям регионов могут получить легитимную поддержку граждан. Демократия как система управления, которая допускает наличие различных идей, точек зрения и мнений общества, ничего заранее не гарантирует и не обещает.

Другое поле применения региональных тенденций в Республике Сербии касается оценки необходимости регионализации. Каковы действительные интересы тех участников дискуссии, которые пытаются разделить Сербию на регионы? В Сербии существуют два региона, которые завоевали административно-территориальную автономию – Косово и Метохия и Воеводина. В вертикальной структуре власти автономии располагали определенными правами, которые с 1945 года до сегодняшнего дня изменялись (сегодня Косово и Метохия находятся под протекторатом ООН).

После смены политической власти в Республике Сербии в октябре 2000 года оживились дискуссии о регионализации. Предлагается создать аж шесть регионов, полагая, что это будет признаком демократии. Создаются коалиции с целью регионализации Сербии. Так две небольшие партии – Лига за Шумадию и Лига социал-демократов Воеводины – создают соглашение, в соответствии с которым «Шумадия, Воеводина, да и остальные регионы должны получить свой парламент, правительство, бюджет», а Скупщина Республики Сербии должна разделиться на две палаты (палату регионов и палату граждан). А на вопрос, в чем состоит цель регионализации, они отвечают: «Не назначение князя в каждый регион, а очень рациональная концепция» («Борба за регионализациjу», Политика, 28.11.2003).

Так отчетливо продемонстрирована политическая сущность регионализации. Речь идет о создании инструмента для ускоренного дробления власти. При наличии общин как формы институционального решения локальных проблем граждан, создание искусственных регионов должно удовлетворить стремление к власти местечковых князей. Это подтверждает отсутствие аргументации, оправданности создания новых регионов или расширения полномочий существующих. Утверждения об «очень рациональной концепции» ничего не значат, это обычный пропагандистский лозунг. Если это действительно рациональная концепция, то следует привести доводы, а не давать это на откуп тем, кто считает укрепление регионализации в Сербии путем, ведущим к ее дезинтеграции.

В завершение разговора об этом аспекте проблемы можно сделать вывод: внутренних апологетов регионализации вдохновляет национальный эгоизм, стремление к власти, к осознанному или невольному «отмиранию государства», выраженное в стремлении следовать идеологической моде по имени «глобализм». У внешних сторонников регионализации Сербии есть свои геополитические и геостратегические интересы. Съеживание государственных границ сербского народа – открытая цель некоторых центров мировой власти. Решение принять Воеводину в еврорегионы (совещание в Неаполе, ноябрь 2002 года), несмотря на то, что СР Югославия не являлась членом Совета Европы, ясно свидетельствует о намерениях глобалистов. А употребление международной военной силы с целью «защиты» Косово и Метохии – всего лишь иное средство для осуществления стратегии десуверенизации и деэтнизании.

В сплетении внутренней и внешней заинтересованности в регионализации Республики Сербии следует ожидать нарастания конфликтности во всех подсистемах общества.

Социология и регионализм

В какой мере социология помогает нам понимать и объяснять проблемы регионов и регионализации? Может ли социология указать нам на причины распространения регионализма и на его критику как идеологии? Может, все дела, связанные с регионализмом, имеют политический, а не теоретически социологический характер?

В этом вопросе, как и в других попытках объяснить другие общественные факты и явления, отражается плюрализм социологического подхода. От социологии мы можем ожидать: 1) понимания значения регионального поведения и воздействия (рационального, традиционного, аффективного); 2) разоблачения скрытых и провозглашаемых интересов регионализма и форм устремления к власти, основанных на регионализме; 3) установления причин конфликтов, возникающих вокруг регионализма; 4) описания региональных институтов и организаций; 5) выявления основных процессов в обществе, стимулирующих регионализм; 6) распознавания основных субъектов регионализма (политики, интеллигенция, ученые, «народ»).

Социология призвана исследовать условия в обществе, вызывающие к жизни регионализм. Здесь мы указали на процессы глобализации и демократизации как на общественную основу регионализма. Стратегия деэтатизации и денационализации (деэтнизации) есть выражение глобальной картины мира, в котором существуют ранимые, или слабеющие, или никакие суверенитеты государств.

Между тем, существует еще один вопрос, который можно рассмотреть с социологической точки зрения. Что позволяет превратить региональное мышление в политическую программу? Регион – часть государства. Как объяснить, что одна культурная, национальная, религиозная часть государства становится политическим движением с государственными претензиями (Косово и Метохия)? В этот процесс встроен не только феномен проникновения во власть (каждая власть стремится к распространению), но и «международный интерес» (децентрализация государства и и интеграция в Европу, ослабление роли нации).

* * *

Как будет развиваться отношение к регионализму в будущем? Мировое сообщество развивается не только в направлении структурного осложнения взаимных связей, но и в общественно-экономических противоречиях. Ответ на такую картину современного мирового сообщества может быть двояким: или мир договорится о стратегическом решении нарастающих сложностей на основе равноправия и солидарности, или все-таки в мире возникнет новая доминирующая структура с ярко выраженной ответственностью руководства. Первый путь – путь всемирной демократии и права, второй – власть силы и отсутствия свободы в мире.

Бомбардировки НАТО и демократия

Наступила искусственная понятийная путаница вокруг демократии. Авторы, писавшие о демократии в XIX и XX веках, и думать не могли, во что выродится лучшее в истории политическое устройство. Кто может сегодня с уверенностью утверждать, что такую систему власти не в чем упрекнуть?

Основная идея демократии состоит в том, чтобы народ выбирал свою власть и контролировал выполнение коллективно принятых решений, чтобы все граждане были равны перед законом и чтобы суд был независимым. С философско-политической точки зрения такая форма государственной власти поддерживает справедливые стремления граждан к лучшей жизни благодаря общественным институтам.

В начале современной эпохи идея избрания гражданами своей власти и ее ответственности перед теми, кто ее выбрал, находилась в оппозиции к абсолютистским монархиям и диктатурам различного типа. Власть, которая вручалась божьими законами или возникала в результате насилия и узурпации, оспаривалась демократической идеей власти и управления. Нет смысла специально упоминать об энтузиазме, с которым была воспринята эта идея и порожденная ею политическая сила. Сегодня мы живем под сенью триумфа демократии, ее всеобщей обязательности, которую никто не подвергает сомнению: весь мир станет демократическим (Аврамович, 1998).

Но все-таки мечта о демократическом мире воплотилась далеко не лучшим образом. Появились проблемы, которые, оставшись без разрешения, могут подорвать всеобщее восхищение последним в истории политическим идеалом. Проблема, о которой мы говорим, в основном касается различий между внутригосударственными системами политических институтов (и политическим поведением) и внешнеполитической активностью тех же самых государств.

Теоретическое изучение демократических систем демонстрирует внутренние противоречия в самых развитых демократических государствах, но этот факт не заставляет подвергать сомнению демократический характер институтов этих стран, существование политических партий, периодичность выборов и свободную систему информирования. Мы должны согласиться с тем, что власть в Евро-Америке народ избрал в результате свободных выборов. В этом пункте нашего исследования нет никаких противоречий. Проблема возникает в области внешнеполитической деятельности демократий, которые мы рассматриваем.

Политический опыт свидетельствует, что между внутренней и внешней политикой существует тесная связь: внутренняя политика определяет направление политики внешней. Например, если внутренний строй основан на диктатуре, внешнеполитическая ориентация сблизит страну с недемократическими государствами.

Нынешние демократии Америки и Западной Европы «экспортируют» в европейские страны, «входящие в Европу», не только свои институты, но и образ политического мышления и поведения. Они открыто настаивают на принятии соответствующих законов и определенных политических решений, и доходят в этом до того, что требуют ставить на определенные политические должности определенных лиц. При этом для «демократизации мира» ведущие демократические страны используют такие средства, как давление, шантаж, различные наказания, например, в виде санкций, изоляции отдельных личностей, и даже бомбардировки и силу против других стран и народов (Ranković, 1998).

Что обусловило превращение внутренней демократии во внешнюю диктатуру? Упиваясь падением коммунизма, евро-американские демократии сами себе выдали мандат на право вмешательства в другие государства, объясняя это «правами человека» или «развитием демократии». В этом и состоит проблема. Демократии Евро-Америки распространяют свой внутренний мандат, полученный от своих граждан, на граждан других государств. Последствия такого поворота в развитии мировой демократии видны даже на первый взгляд: руководители этих стран нарушают законы других государств, они не считаются с ними. В борьбе за навязывание своей власти они пользуются классическими диктаторскими средствами: ложными обвинениями, обманом, шантажом, подкупом.

Внешняя диктатура демократий добилась следующих результатов. Во-первых, власти демократических стран, открыто вмешиваясь в автономию других государств, не несут ответственности перед их гражданами, поскольку не получали от них мандат на вмешательство. Во-вторых, они не подлежат контролю граждан и демократических институтов стран, подвергшихся вмешательству. В-третьих, власти демократических стран Евро-Америки получают возможность ненаказуемо творить беззаконие.

Все это, как и другие последствия внутренней демократии и внешней диктатуры, является результатом распространения мандата, полученного для внутреннего управления, на другие страны Европы и мира. Такое действие демократии объясняет кажущийся парадокс, заложенный в названии данного текста. Утрачено простое понимание демократии как формы государственной власти, а также ее отношения к другим странам. В соответствии с формальной политической логикой от демократических государств следовало бы ожидать толерантности и понимания иных, различных взглядов. Наше время показывает, что именно демократии могут проводить диктаторскую внешнюю политику, ошибочно полагая, будто нечто такое можно оправдать демократическими ценностями.

Хороший пример государства, обладающего демократическими институтами, но осуществляющего внешнеполитический диктат – союз евро-американских государств и их политика в отношении Сербии. Они говорили о бомбардировках, готовили бомбы, и в итоге сбросили их.

* * *

Самая большая угроза демократии исходит от тех, кто действует от ее имени, а не от открытых противников подобного устройства власти. Политики и интеллектуалы, участвовавшие в обеспечении бомбардировок СР Югославии, встали на путь, который подрывает устои демократии. Только одно произошло наверняка: невиданное издевательство над сербским народом до и после 24 марта 1999 года – не политический эксцесс демократии, но ее закономерность. Стало очевидно, каким репертуаром недемократических средств располагают западные демократии.

1. Западные демократии использовали войну как средство внешней политики, но не как оборонительное, а как вооруженное подчинение властей другого государства. Война – инструмент тоталитарных государств, используемый для завоевания других стран, а также для сохранения внутреннего устройства власти. Критики войны верили, что демократическое государство откажется от войны в своей политике. Хотя этот тезис был опровергнут еще до 1999 года, агрессия стран НАТО против СР Югославии развеяла последние надежды на то, что демократия защитит мир от войн. Случилось так, что 19 стран с внутренней демократией жестоко обрушились своей военной силой на маленькое государство с демократическими институтами.

2. Многочисленные исследователи демократии отметили тот факт, что народ отделен от власти, а исполнительная власть – от законодательной. Агрессия НАТО окончательно продемонстрировала существование подобной недемократической практики в основополагающем вопросе государства – в вопросе войны и мира. Правительства стран, бомбивших сербский народ, не прибегли к демократическим инструментам, которые позволили бы узнать отношение народа к их решению объявить войну сербскому народу. Более того, после двухмесячных бомбежек ни один член правительств не подал в отставку.

3. Меньше всего от демократических стран НАТО ожидали бомбардировок Югославии. Государства, которые читали прочим странам лекции о правовом государстве, о приоритете права, с необыкновенной легкостью нарушили правовое устройство как международного сообщества, так и собственных стран. Резолюция ООН растоптана демократическими государствами Запада, а США, Германия, Франция и Испания спокойно растоптали собственные конституционные нормы. Чистая сила выступила против права. Если они поступили так вопреки своим конституциям, то не стоит удивляться жестокости, с которой они крушат конституции других стран, в том числе и СР Югославии.

4. От демократии ожидают, что она будет защищать справедливость и истину. Государства, состоящие в альянсе НАТО, отчаянно использовали политическую ложь во всех фазах борьбы против сербского народа. Эти демократии на протяжении многих лет лгали о сербском национальном характере, лгали о природе режима («диктатура»), лгали во время садистских бомбежек, и сейчас лгут, говоря о мотивах агрессии НАТО. Большой вопрос, почему ложь получила такое огромное распространение в странах демократии, причем в «самых развитых» (Kin, 1965).

5. Страны НАТО подтвердили то, во что мало кто из адвокатов демократии верил. Они заходят так далеко, что отбрасывают основные черты демократического устройства власти – выборы политических представителей народа. Западные защитники демократии не готовы признавать итоги выборов, если они не отвечают каким-то их критериям. В Республике Сербской они «приняли решение» не признавать президента, избранного на легитимных выборах. То же они вытворяют и с Сербией. На протяжении ряда лет они игнорируют ее политических представителей, демонстрируя тем самым непризнание результатов демократических выборов. Они даже составили список трехсот политиков, которым запрещен въезд в страны ЕС.

6. Отношение к информации вовсе не таково, как его изображают пропагандисты западной информации. Они замордовали весь мир требованиями свободы слова и печати. Это означает, что СМИ должны быть свободными в отображении реальности, и тем самым доносить сведения о существующих различиях. В крайнем случае, свобода СМИ означает готовность уважать различную информацию, как и разницу в ее подаче. НАТО растоптало и этот постулат демократии. Оно сбросило бомбы на РТС /Радио и телевидение Сербии – B. C./, убив при этом 16 его сотрудников. В этом НАТО пошло дальше сталинистов и фашистов: те преследовали и уничтожали «неверное» или «враждебное» мнение, а НАТО уничтожает всего лишь средство общественного мнения.

7. Наконец – если вообще существует конец антидемократизма демократического Запада – под удар защитников соответствующего устройства правового государства и рыночной экономики попал даже институт частной собственности. Совет директоров «Eutelsat» 26 марта 1999 года принял решение отключить РТС от трансмиттера спутника, в финансировании которого как акционер участвовала наша страна. Это смело можно назвать классическим грабежом, кражей на глазах у собственника. И делают это не коммунисты, а демократы Запада.

Факты убедительно свидетельствуют о том, что западные демократии меняют свою политическую сущность, не заботясь о том, чтобы хоть как-то прикрыть то, что творят. Это говорит о том, что политическое человечество сталкивается с новыми, возможно, невиданными искушениями. Вопрос в том, что будет завтра, если под крышей демократии уничтожается и разоряется государство, которое не совершило никакого преступления в международно-правовой сфере. Возможно, кто-то считает, что НАТО уничтожает демократию только по отношению к сербам, сохраняя ее для других народов, но это не выдерживает никакой критики с правовой и логической точки зрения. Тот факт, что НАТО предпринимает антидемократические действия против одного государства, доказывает, что оно может поступить так и в отношении любой другой страны. Считать, что Сербия – исключение, означает то же самое, что объявлять вне закона группу граждан и превращать их в лиц второго сорта. Перед международными законами все должны быть равны.

* * *

Как определить политическое устройство государств, которые беззаконно бомбили сербов и граждан СР Югославии? Не годятся ли тут для описания новой политической действительности, созданной странами НАТО в отношении СР Югославии, термины «фашизм» или «тоталитаризм»?

Помимо исторического значения, этот вопрос оправдан и в практическом политическом отношении. Дискуссия о характере политической системы и его наименовании – не обычная болтовня и гадание теоретиков, потому что от точного исследования конкретной системы власти решительно зависит политическая деятельность, поведение и язык, которым мы пользуемся. Понимание природы власти помогает нам ориентироваться в выборе целей и средств политики.

Полагаю, что термин «фашизм» не состоит в прямой связи со своим объектом: западный военный альянс – всего лишь вооруженная группировка западноевропейских государств и правительств, а это означает, что о возможном фашизме и тоталитаризме надо говорить в тесной связи с этими государствами. Являются ли они тоталитарными (фашистскими), или замаскированными демократиями?

Тоталитаризм – собирательное название режимов новейшего времени (фашизм, национал-социализм, сталинизм), основным свойством которых является подавление силой автономности индивидуумов и народов. Это свойство проявляется как внутри самого государства, так и в отношениях с другими странами. Государства и правительства, использующие НАТО для незаконных бомбардировок Сербии, ни институционально, ни идеологически не являются тоталитарными. Эти правительства пришли к власти в результате свободных выборов, и правят, не подавляя оппозицию. Можно говорить, что они внутренне демократические. Между тем, если мы утвердимся в этом мнении, то не сможем объяснить политику бомбардировок и войну против СР Югославии. Отказ от внутренней демократии и переход к тоталитаризму в этих странах проявляется в их внешнеполитической активности.

Политический план овладения миром с помощью НАТО в любом случае является фашистским элементом, и он просматривается в ситуациях, когда появляется желание с помощью военной силы установить доминирование (СР Югославия). В некоторых других межгосударственных действиях, как, например, вступление Чехии в НАТО, элементов фашизма нет, потому что присоединение к военному пакту произошло без применения силы. Этот пример показывает, что страны НАТО во внешней политике демонстрируют два лица: демократическое и тоталитарное, в зависимости от обстоятельств и в отношении конкретного государства.

Отношение НАТО к Сербии продиктовано тоталитарной политикой. Здесь как на ладони видны ключевые элементы такой политики (Нольте, Мангейм), а это – идеи о решающей роли силы в защите или изменении власти, единении государства и общества, культе вождя, расистского отношения к другим (враждебным) народам. Модель «элита – масса» здесь переносится на отношения высших и низших государств, на завоевание любви масс. Классическую цензуру и индоктринацию в сегодняшних демократиях заменяют подвластные СМИ. Приветствуется любая ложь, если она идет на пользу, такой осознанный цинизм типичен и для демократий (по отношению к Сербии), и для тоталитарных государств.

Вернемся к изначальному вопросу: какова политическая природа стран НАТО и их правительств? Однозначного и точного ответа нет. Мы живем в мире исчезающего в политике постоянства. (Достаточно присмотреться, какие партии в этих странах поддержали бомбардировки Сербии). Считается, что о политическом устройстве Запада говорят не глобальные оценки, а отношение к его конкретным, отдельным поступкам, или способам решения каких-либо значительных проблем. Пока во внутренней демократии вперемешку участвуют коммунисты и консерваторы, правые и левые, либералы и социалисты, трудно в ближайшее время распознать политические лица субъектов, и потому они во внешней демократии могут объединиться в тоталитарном отношении к одной стране (Сербии) или к группе стран. Другими словами, сербы имеют право называть эти правящие системы тоталитарными в конкретный исторический период, в то время как другие могут этого и не делать. Если мы исключим эту практическую разницу в многослойных действиях западных демократий, то не сможем найти названия для невиданных в истории бомбардировок какой-либо страны. А пока что следует искать ответы на вопросы, почему случилось моральное банкротство внешней политики западных демократий, почему политика теряет свою идентичность и почему так низко пало качество политиков.

«Надо погасить весь свет в Белграде, надо уничтожать все распределители электрической сети, водопровод, дороги к заводам, которые работают на армию… Нравится нам это или нет, мы все воюем с сербской нацией (они наверняка тоже так думают), и цель должна быть совершенно ясной: каждая неделя вашего опустошения Косово станет еще одним десятилетием, на которое мы отбросим вашу страну, и раздавим вас. Хотите 1950 год? Мы можем отбросить вас в 1950 год. Хотите в 1389 год? Мы можем отбросить вас и в 1389 год».

Томас Фридман, «Stop the Musik» Нью-Йорк Таймс, 23 апреля 1999 года, (Фридман трижды лауреат Пулитцеровской премии)

Подготовка агрессии – создание ложной картины сербского общества

Югославское социалистическое общество (1945–1990) по многим причинам не смогло трансформироваться в демократическое и многопартийное. В его основе была не только однопартийная монополия, но и национальные интересы многих народов и национальных меньшинств. Различия в межнациональных отношениях распространялись и на отношении отдельных народов Югославии к государствам и народам вне тогдашних границ страны. Если бы организация политической власти была единственным препятствием на путях модернизации прежнего государства, то этот процесс развивался бы как и в других социалистических странах. Главную причину того, что история СФРЮ не пошла этим путем, следует искать в стремлении национальных элит – при поддержке своих народов в ходе выборов 1990 года – создать собственные государства.

Во время коренных исторических преобразований сербы оказались в исключительно тяжелом положении. Не имея территориальной гомогенности, перемешанные с другими нациями и с сильной тягой к собственной государственности, они оказались перед выбором: стараться, чтобы сербы в бывших республиках не оторвались от родной среды, или же остаться во вновь образованных государствах. Первое решение оправдывалось правом народа на самоопределение, от второго отказывались, вспоминая прошлые страдания и не желая получить конституционный статус национального меньшинства.

Начиная с 1990 года вплоть до нынешних дней сербское общество, словно магнит, притягивает отечественных и иностранных социологов и политиков, описывающих и объясняющих его. Написано множество книг, произнесены миллионы слов о Сербии (и сербах) как о «националистическом обществе», о «продолжении коммунизма», о антидемократическом обществе («тоталитарном и диктаторском»). А если к этому добавить тщательно приготовленное медийное изображение сербов как «народа убийц», «варваров» и т. п., становится понятным, почему общественное мнение североатлантических стран с радостью восприняло сербское общество как структуру, выпавшую из современной цивилизации и прогресса.

Главный аргумент внешних критиков сербского общества стал основополагающим. Исходя из понятий западного либерального капитализма, они создали образ «настоящего» общества и «настоящей» демократии, и потому отвергли сербские традиции, сербские институты и права сербов. Опровергнуть такую точку зрения можно, если исходить из общественной и политической действительности. В обществе нет разделения на черное и белое. Критики сербского общества осознанно или подсознательно отбрасывали интересы и национальные потребности, политические и культурные традиции, свободу выборов и процедурный характер демократии. Например, если воспринимать демократию как систему контроля за коллективными решениями и равенство политических прав граждан, то не составляет труда доказать, что в Сербии существовала демократия, хотя и с серьезными проблемами в функционировании, но наверняка она не была антидемократическим государством (Аврамовиħ, 1998, 2002). Западные политики, ученые и группы специалистов, анализировавшие Сербию и СР Югославию, в самых суровых выражениях отрицали демократические характеристики политиков и институтов. Они демонизировали Слободана Милошевича. Они видели в его действиях проявление «личной диктатуры», в нем они видели препятствие на пути к демократии.

Как оправдывали иностранную критику демократизации общества Сербии, начиная с 1990 года? Идейно ценностная цель США – «поддержка демократии, прав человека, цивилизованное общество и борьба против национализма» в мире, в том числе и в Сербии. В одном из документов о Сербии в первом пункте записано: «США – светоч демократии и свободы во всем мире» (Конгресс сербского единства, июль-август 1998 года). Иначе говоря, Сербия до 1999 и 2000 года не была ни демократическим, ни цивилизованным обществом, в котором соблюдаются права человека. Это утверждение несправедливо, но раз так говорил тогдашний властелин мира, то нечего тут дискутировать (Аврамовиħ, 2007). Фальсификация необходима, когда дело касается геостратегических интересов. Между прочим, такое самозваное присвоение демократического лидерства не только оскорбляет Сербию, но и задевает сущностные проблемы глобального мироустройства.

Бомбардировки НАТО и победа демократической оппозиции Сербии (ДОС)

Какова была политическая цель Запада и Америки в отношении к Сербии и СР Югославии? Все политические действия Запада до и после 1999 года свидетельствуют: главная цель политики правительств ЕС и Америки – изгнать сербский народ из Хорватии, любой ценой оставить сербов в Боснии и Герцеговине, отобрать Косово и Метохию, ослабить сербское государство в военно-политическом отношении и сформировать общественное устройство по западной модели. Тщательный анализ их идеологии и практической политики в отношении Сербии показывает, что безостановочно раскалывается сербский национальный тип и пространство его существования, а также непрерывно нарушаются условия общественной коллективной и индивидуальной жизни. Для осуществления этой цели Запад использует все средства в борьбе с «режимом» в Сербии, чтобы с его устранением осуществить свою концепцию решения балканской проблемы.

Стратегия Запада состояла в том, чтобы очернить Сербию как общество, государство и народ. Мощный Запад употребил все возможные средства: экономические и общественные санкции, политическую изоляцию, материальную нищету, постоянные обвинения в отсутствии демократии, сатанизацию сербов в СМИ, угнетение албанского меньшинства в Косово и Метохии, бомбардировки НАТО, суд в Гааге (Чавошки, 1996, Аврамовиħ, 2007). Вопрос был лишь в том, как долго сербский народ сможет выдерживать это ужасающее давление.

На выборах премьер-министра 2000 года победил кандидат ДОС, а вскоре она завоевала и власть в республике. Эта победа для многих наблюдателей и участников политической жизни Сербии стала неожиданностью, но только не для тех, кто видел связь западного политического фактора с некоторыми внутриполитическими силами.

Главным фактором победы ДОС стало максимальное использование последствий десятилетних санкций, десяти лет непрерывного истощения Сербии и сербского народа, а также бомбардировки НАТО. «Борьба за демократическую Сербию» была ставкой в десятилетней игре политики Запада и Америки против сербов и СР Югославии. Неприкрытые заявления ДОС об отсутствии демократии в Сербии были всего лишь ретрансляцией выступлений политических, интеллектуальных и медийных центров ЕС и Америки (Аврамовиħ, 1998, 2002).

Социологические исследования евро-американской изоляции Сербии свидетельствуют, что произошло фундаментальное разрушение общественной жизни и основных институтов общества. Экономический крах был связан с отъездом большей части образованного молодого поколения за границу. Похоже, что и эта «утечка мозгов» из Сербии также была частью стратегии разрушения сербского общества. Но и после бомбардировок Сербии более половины молодых людей подумывает об отъезде из страны («Свакодцевница у Србиjи», 2004).

Гражданское общество и «права» демократий

Сербия и сербское общество уже два десятилетия находятся под давлением западного капитализма, его идеологии гражданского общества и европейской интеграции. Почему? Чтобы осуществить реформы по стандартам ЕС. Что подразумевается под этими переменами?

По существу это означает «гражданизацию» сербского общества по западноевропейской модели, маргинализацию национальных и государственных интересов, отказ от прошлого и поворот к будущему, демократизацию и создание «общества без авторитетов» (Карл Проппер).

Изменения общества и государственных границ Республики Сербии ЕС, США и НАТО осуществляли с помощью различных наказаний и плантажа избранной власти. Общественное развитие Сербии тормозилось всевозможными способами, в результате чего произошла не только стагнация, но и регресс во многих областях жизни общества.

«Стагнирующее общество» есть общество, которое в течение определенного отрезка времени сохраняет прежние структурные свойства во всех своих подсистемах. Отсутствие перемен обусловлено внутренними и внешними факторами. Стагнация объясняется отсутствием внутренних и внешних причин, вызывающих перемены. В книге «Теории и проблемы развития общества» (Popovic, Rankovic, 1981) рассматриваются внутренние причины стагнации – преобладание традиционных форм мышления и поведения, закрытая классовая структура. Однако пока что отсутствует анализ внешних причин стагнации и регресса общества.

Классическая внешняя причина – война с враждебным государством или борьба с иной формой внешнеполитического насилия. Современная глобальная политическая история демонстрирует стремление осуществлять перемены в структуре общества и политической власти с помощью санкций или военной агрессии. Институт санкций мешает, останавливает общественное развитие конкретного государства, воздвигает препятствия между ним и другими странами в сфере труда, знаний, капитала, культуры, информации, спорта.

Рассматривая демократическую обоснованность решения о применении санкций к СР Югославии и Сербии, можно прийти к выводу, что по ряду причин оно имело исключительно антидемократический характер: 1) санкции утвердили неодинаковый подход к внутренним субъектам дезинтеграции СФР Югославии; 2) причины введения санкций не учитывали свободу политического выбора всех участников распада СФРЮ; 3) неубедительность причин и лингвистическая неточность санкций использовалась отдельными странами-участницами для их продления вплоть до настоящего времени; 4) одной из причин введения санкций стало положение о доминировании власти над независимым обществом в странах – членах ООН, тем самым была заявлена равная ответственность власти и народа при наказании стран-участниц; 5) в тотальной блокаде СР Югославии участвовали и демократические, и исключительно тоталитарные государства (Аврамовиħ, 2002).

Как показало развитие истории, санкции стали политико-экономической подготовкой для военного похода на Сербию, призванного углубить разрушение общества и навязать ему западную модель.

Какие изменения в обществе произошли с помощью агрессии НАТО? Форсирована концепция гражданского общества. По отношению к двум другим основным общественным идеологиям Европы последних двух веков – консерватизму и социализму – гражданское общество вместе с государством и культурой является составной частью капиталистического представления о целостности общества. Такая концепция общества требует: 1) индивидуализма (как основного требования либерализма); 2) приватности (как принципа невмешательства в чужую жизнь); 3) рынка (саморегулирования многочисленных транзакций – договоренностей между индивидуальными личностями и ассоциациями); 4) плюрализма (множество соперничающих общественных групп и свободное выражение идей, верований и политических позиций); 5) классовых различий (важный аспект структуры гражданского общества) (Аврамовиħ, 2002).

Идея отделения общества от государства окрылила различные гражданские «неправительственные» объединения и «независимые» СМИ, которые, получая финансирование из-за рубежа, становятся значительным фактором легальной власти. Речь идет об обществе индивидуального либерализма, в основе которого лежит частное накопление, но не забота об общем благе, об обществе, в котором боготворится рынок и подавляются элементы социального государства.

С формальной отменой санкций инструмент «торможения общественного развития» не был исключен из политической игры против сербского общества. Прежде всего, игнорируя международные организации, была установлена «внешняя стена» санкций против СР Югославии, действие которых стало глобальным и избирательным по отношению к ее руководителям. Далее последовала политика предъявления Сербии условий. В качестве постоянных условий называются выполнение Дейтонского соглашения, сотрудничество с Гаагским трибуналом, уважение прав человека и, разумеется, демократизация общества, то есть его реформирование в соответствии со стандартами ЕС. Все эти условия спланированы по принципу жевательной резинки – невозможно предвидеть сроки их исполнения и применения инструментов подавления. С геостратегической точки зрения весьма важной была политика ЕС и США в отношении Косово и Метохии. Решение косовской проблемы предусматривало отторжение этой территории, что и случилось 17 февраля 2008 года. В более широком контексте современных событий в обществе и политике Европы вопрос прав человека, особенно меньшинств, встраивается в стратегию политического и морального подчинения восточноевропейских стран стандартам Запада. «Преувеличенное внимание, посвященное меньшинствам, решает судьбу наций, а не судьбу меньшинств» (Барџес, 1997).

Опыт применения политико-экономических санкций и военных мер против СР Югославии можно считать вызовом для социологической мысли. Наш анализ показывает, что обе эти меры – основная причина стагнации общественного развития Сербии с 1992 по 2000 год и насильственного изменения общественной системы и направления развития. Последствия применения внешних карательных мер препятствуют развитию общества и угрожают будущему мира.

Один из главных пунктов западной критики, которым воспользовалась внутренняя оппозиция, был надуманный дефицит демократии в Сербии. Демократизация Сербии была всего лишь идеологическим и политическим инструментом иностранной и внутренней оппозиции до 2000 года, предназначенным для смены власти. Еще до бомбардировок международной общественности нарисовали ДОС как «борца за демократию в Сербии» и противника «режима», который закрылся и изолировал общество от «международного сообщества».

Была ли Сербия недемократическим государством до 1999 года?

Все крупные теоретики демократии называли ее преимуществом свободное выражение разных общественных и политических взглядов граждан на систему институтов власти и управления (см. Аврамовиħ, 2002). Этот порядок должен обеспечить репрезентативность народной воли. С 1990 по 2000 год в Сербии существовали все демократические институты, но функционировали они плохо. Кто может оспорить тот факт, что в течение этих десяти лет в Сербии существовали основные институты демократии? (Аврамовиħ, 2007). Тем не менее, ЕС и США хотели получить от выборов в Сербии желательные для них результаты, но это им удалось только в 2000 году. Тогдашние политические и государственные лидеры Европы и США всячески способствовали победе их фаворитов. Игра с результатами выборов (коалиция малых и больших партий), постоянное вмешательство заграницы (ЕС и США) в процесс выборов, подрыв минимального национального консенсуса (раскол общества на старое и новое), большая роль политизированных НПО, вбрасывание таинственных денег в политическое состязание, медийная поддержка, элементы вербального и физического насилия (Аврамовиħ, 2006). Это было время чисто инструментальной демократии в Сербии.

Мы говорим не о том, что сербское общество должно было измениться после 1990 года. Вопрос в том, кто осуществляет перемены и каковы они по своему социально-экономическому и культурному содержанию. Факт – в Сербии после 1990 года существовали демократические институты, но функционировали они неважно. Западноевропейские и американские обвинения Сербии в отсутствии демократии стали чисто идеологическим инструментом. Поддержанная медийной кампанией, они вылилась в агрессию НАТО под лозунгом: помочь Сербии «цивилизованным шагом» сбросить оковы тоталитаризма, в которых страдало албанское меньшинство в Косово и Метохии.

Введение демократии распахивает врата гражданскому обществу, как его понимают в ЕС и США. Сербии навязывают институты, для укоренения которых требуется время. Произошло столкновение подлинной традиции общества и западного типа насильственной модернизации. Например, западная концепция гражданского общества покоится на индивидуализме, а сербская социальная культура – на солидарности и строгой приватности, против смешения частной и общественной жизни, рынка и социального хозяйства, на индивидуальности, противопоставленной групповому плюрализму, на классовом различии и неприятии эгалитарного менталитета.

Проблема не в том, должно ли было сербское общество меняться и модернизироваться, а в том, должно ли было это произойти в результате внутренних реформ или в результате применения внешней силы и агрессии НАТО.

Результаты перемен в обществе

Любые перемены в обществе оцениваются двояко. Каковы цели перемен, и какими средствами они осуществляются. Если речь идет о втором аспекте, то общественные перемены в Сербии после 1999 года проводились путем комбинации риторики о преимуществе прав человека над правом, которое в тот момент было сильнее. Также после 2000 года отмечен ряд событий, во время которых воля ДОС возобладала над правовым порядком и юридическими процедурами (Аврамовиħ, 2003, Антониħ, 2003).

С точки зрения второго аспекта, целью был крутой поворот в направлении «европейской интеграции», или модернизации, понятой как прозападная ориентация.

Формирование общества по образцу западного либерального капитализма наряду со свободной глобализацией рынка означает создание неравенства в обществе в виде богатых элит и полунищих и нищих масс (безработных). Быстрое изменение структуры власти, названное «распродажей общественного имущества», привело к формированию нового класса отечественных и иностранных владельцев, а также к резкому росту безработицы. Другое крыло богатой элиты сформировалось на основе доходов (оплата профессиональной деятельности). Некоторые должности управления и контроля оплачиваются чрезвычайно высоко, а многочисленные аферы доказывают, что и в их среде царит коррупция. Новый класс состоит из крупных владельцев, менеджеров, администраторов, банкиров – из людей, связанных «взаимными интересами» (Энтони Гидденс) в эпоху ускоренного переходного периода.

Ориентация сербского общества на Запад вызвала погоню за статусом (рост потребления, статусное жилье, медийная репутация, одежда, брак и семья). Внезапное обогащение некоторых слоев общества разогрело аппетиты и тех групп, которые вовлеклись в преступность с целью повышения собственного статуса.

Политическая власть остается рычагом общественной и политической значимости и повышения статуса. Однако сербская политическая сцена отличается от других существованием партий, открыто поддерживаемых ЕС и США, и партий, подверженных дискриминации. Членство в еврореформистских партиях дает привилегии при распределении высокооплачиваемых руководящих и надзорных должностей и при получении материально-финансовых вознаграждений.

Изменениям в сербском обществе предшествовала новая идеология, воплощенная в лозунге «нужны новые ценности». Это всегда означало ориентацию на западные, точнее, на ценности ЕС. В результате трансформации Сербии в гражданское общество и демократию под руководством ДОС грабежи, поклепы, эгоизм привились в государственном аппарате.

Прозападная модернизация сербского общества вынесла на поверхность иной облик перемен в обществе. Приватизация сломя голову, увольнения и банкротства, «неожиданно» суровая социальная гонка привела к двум типам индивидуального поведения: 1) агрессивный индивидуализм (эгоизм); 2) рост стрессов и репрессий.

Резко возрастает преступность, связанная с государственными структурами. Возникает множество «мафий», в которых значительную роль играют государственные служащие (конкурсная, автодорожная, спортивная, медицинская, нефтяная, мусорная…). А в 2003 году случилось убийство премьер-министра.

Другой неожиданный результат – раскол государства. Характерен исторический факт: во всех государственных реформах после 2000 года активно участвовал Хавьер Солана, человек, который руководил натовскими бомбардировками СР Югославии. Сначала была проведена конституционная реформа, которая объединила Сербию и Черногорию в союзное государство. Затем было спровоцировано отделение от Сербии Черногории (которая в 2008 году признала независимость Косово и Метохии). Далее последовал еще один мощный удар по сербской государственности. 17 февраля 2008 года признали независимость самопровозглашенной Автономии Косово и Метохии. Именно в эти дни широчайший доступ к СМИ получают сепаратисты Воеводины.

В Сербии теперь нередко можно услышать, что до 2000 года медии были намного свободнее: парадоксальное, но правдивое утверждение. И без анализа содержания можно прийти к выводу, что все сильнее становится тенденция к унификации электронных, а в значительной степени – и печатных СМИ. Необычно, что с демократизацией СМИ становится все меньше разницы в оценке событий и общественного мнения.

Точно так же неожиданно с точки зрения демократии то, что в Сербии самым главным фактором власти становится исполнительная власть, а в хвосте у нее плетутся руководящие органы правящих партий.

Какое общество мы получили после 2000 года?

Общество, которое имитирует западноевропейские общества. Однако Сербия до 2009 года не освободилась от некоторых санкций ЕС, что означает: последствия агрессии НАТО носят долговременный характер. Раскол общества по разным направлениям (западники и националисты, бедные и богатые) не остановлен, оно не пришло к взаимовыгодному консенсусу. В сербском обществе наблюдаются следующие перемены – новая структура политической власти воспроизводит новые прослойки общества. Внутренняя борьба за власть и внешняя агрессия – всего лишь средства борьбы за новые формы материального обогащения.

Уроки

Изменения общества Сербии в 2000 году были произведены с помощью разветвленной системы санкций, внешней военной силы и внутреннего политического насилия с целью устранения общественного и государственного устройства и «режима Милошевича», с целью установления западной рыночно-либеральной, гражданской модели общества. В отличие от постепенной модернизации, в Сербии была осуществлена насильственная модернизация. Почему сербское общество стало сучком в глазу Европы? Сербия могла развиваться, проводить демократические и экономические реформы, используя внутренние силы. Но это не отвечало геостратегическим интересам Запада.

Критики Сербии в ЕС и США руководствовались прагматическими интересами, а не филантропией. Их фальшивая забота о сербском народе, который «заслуживает лучшего и должен получить возможность наслаждаться процветанием и свободой в рамках свободного демократического общества» – всего лишь маска, за которой скрываются внешнеполитические интересы Евро-Америки. На деле создается система зависимых государств Европы (и не только), и каждого сопротивляющегося надо убрать с дороги или изолировать. При этом демократия ЕС использует все недемократические средства в борьбе с сербами, одновременно требуя демократии в Сербии!

Общество, которое изменяют с помощью внешней силы, лжи и клеветы в адрес целого народа, двойных стандартов с помощью силы внутреннего правительства, а не права, не может добиться благосостояния и социального равновесия, и вызовет только социальную анемию и внутреннюю фрустрацию.

Отношение ООН, США и ЕС к Сербии только подстегнуло насильственные формы раскола, равно как и роль великих держав в качестве арбитров в борьбе за права, свободы и разделения государств. Станет ли сербский пример прецедентом, или хотя бы предупреждением, чтобы мир не пошел по пути, полному ловушек и опасностей?

Сербия еще долго будет сталкиваться с давлением «международного сообщества», то есть Западной Европы (ЕС) и США. Заграница вносит раздор в сербское общество, отстаивая свои интересы с помощью своих фаворитов в среде сербских политиков. Цель Запада – территориально уменьшить сербское государство, ослабить общество в военном, экономическом и дипломатическом отношении, установив некое предполагаемое «равновесие» на Балканах.

Сначала следует уяснить значение слова «Европа». Что подразумевается под ним в нашем современном мире? Что мы понимаем под выражением «европейская интеграция»? Каковы, собственно, движущие силы европеизации Европы? С какими проблемами сталкивается концепция «европейской интеграции»? Идет ли речь всего лишь о переформулировке общественного опыта, или же дело в новых элементах в понятии Европы? Это только некоторые вопросы, возникающие в общей дискуссии о пути в Европу, о которых исследователи, ученые и публицисты должны спорить, если не хотят, чтобы их подменили политики и деньги.

Мы живем во время разговоров о Европе как об «общем доме наций» («Объединенная Европа», «Европа без границ»), ведущихся вопреки многовековым дебатам о том, что такое Европа и какие народы к ней относятся. «Новая Европа» – понятие, под которым подразумеваются интеграционные процессы – должна всмотреться в собственные традиции. Непонятно, как она переварит, как трансформирует собственную традицию, которую до сих пор олицетворяли различия. Хобсбаум в работе 1996 года констатирует: «Как бы ни определяли Европу – именно пестрота, подъемы и падения, общая жизнь и диалектическое взаимопроникновение ее составных частей – вот существенные отличия нашего континента. Без их учета невозможно объяснить, как в период с конца XV по конец XX века возник современный мир, в котором преобладают элементы, характерные для Европы» (Hobsbaum, 1996).

Три Европы

Проблема различий не закрыта. Европу составляют, по меньшей мере, три культурные и политические традиции. Первую можно назвать западноевропейской, выросшей из культуры древнего Рима, католицизма, ренессанса, урбанистики, просветительства, протестантизма, науки, университетов, феодализма и капитализма, демократии, политических свобод. В политическом смысле Западная Европа выстроила себя, открывая пространства (дух Колумба) и завоевывая их, и в конце XIX века колониализм достиг расцвета. В идейном и ценностном смысле эта часть Европы переживает великие победы и падения в мышлении, сознании, морали, культуре, политике. В течении ее духовной истории переплетаются ложь и истина цивилизации, философия жизни и смерти (нигилизм, фашизм), равенство людей и расизм, свобода личности и стремление к власти.

Вторая традиция Европы – Восточная Европа с центром в России. Она происходит из греко-византийских источников, православной церкви, эта часть Европы в смысле общества и образования запаздывала за своей западной частью. Она до начала XX века была аграрным обществом. В России до 1861 года существовала крепостная помещичья система, в 1897 году 74 % населения были безграмотными, а 82 % проживали в сельской местности. У власти были цари, обладавшие абсолютной властью. Со времени реформ Петра Великого (XVII и XVIII век) не прекращалась дискуссия о России как о Евразии, а русская интеллигенция высказывалась «за и против» Европы. Образование давали в монастырях и семьях. Восточная Европа в плане сознания и институтов всегда отставала от Европы Западной.

Третья традиция – Балканы и их этническая и религиозная пестрота. Культурная и политическая специфика Балканского полуострова отражается в том, что на его территории переплетались автохтонные культуры народов под сильным влиянием традиций западной, восточной, а также исламской (османской) культуры. Австрийское, венгерское, русское и турецкое влияние было наиболее сильным. В этом балканском переплетении великих религий и народов сербам пришлось хуже всех. С одной стороны, они были принуждены к эмиграции, передвижению в пространстве, с другой – часть сербского народа перешла в католицизм и ислам.

Приведенные вкратце культурные и политические различия демонстрируют, наряду с внутренней спецификой, определенные формы возникновения иерархий. Запад рассматривал себя как часть Европы, которая создала наибольшее количество политических и культурных стандартов, и в новейшее время пыталась распространить эти стандарты на Восточную Европу и Балканы. Востоку была присуща недемократическая культура, в то время как Запад преодолевал не толерантные отношения. Идеология «новой Европы» состояла в «сглаживании» имеющихся различий. Оно проходило под знаком всеобщей интеграции – экономической, монетарной, рыночной, политической, военной, культурной. Европейский Союз становится миром абсолютной взаимозависимости, государственные границы исчезают. К чему стремится новая европейская идентичность? Некоторые мыслители утверждают, что дух традиционной культуры уступает место более легким формам, что информированность становится центром новой культуры. Знания, чувства, верования отступают под давлением утилитарных, прагматических интересов. Ныне в Европе возобладала новая форма старого мотива получения богатства и распространения власти.

С таким духовным и политическим наследием «объединенная Европа» приступает к реформе всеобщей общественной и индивидуальной жизни. Намерение – интегрировать грубо разделенную на три части Европу и осуществить вечное стремление к гармонии и всеобщему счастью. Сможет ли осуществиться проект «новой Европы» – пусть решают аналитики и футурологи. Каковы истинные цели европейской интеграционной политики, какие проблемы присущи ей, какое место отведено в ней сербскому обществу и культуре?

Европа стоит перед конкретно-историческими проблемами: каждая общественно-историческая эпоха рассматривала Европу по-своему. Что такое Европа? Этот вопрос занимает огромное количество европейских интеллектуалов. Эта неприятная загадка особо напряженно рассматривается в духовных кругах европейских метрополий после 1989 года.

Как сербы относятся к Европе? Являются ли сербы проблемой для Европы? На этот вопрос можно дать два ответа, в зависимости от традиций политического мышления. Для политических мыслителей и практиков, которые желают объединения Европы под американским лидерством, сербы действительно являются проблемой для Европы, если принять традицию, у истоков которой стоит Милль и в соответствии с которой считается, что Европа прогрессирует благодаря разнообразию характеров и культур. Как ни странно, но еще Милль в середине позапрошлого века заметил тенденцию усиления сходства и единства. Философ-либерал писал, что жизнь сводится «к единообразному типу, и все отступления от этого типа являются безбожными, непотребными и даже противоестественными» (Mil, Dž/, 1988).

Что бы написал Милль сегодня, когда единство устанавливается всеми доступными средствами – экономическими, медийными, политическими, идеологическими и военными? Возможно, он бы просто констатировал, что свобода и культурные, характерные различия завершили свое дело продвижения всеобщего развития.

Интересно, что в дискуссиях о Европе, о ее идентичности, о европейских идеях возникает все больше тем, ширится число их участников. Это происходит параллельно с развитием процесса объединения, точнее – глобализации! Слово «Европа» притягивает словно магнит, достаточно произнести «вхождение в Европу», «стать частью Европы», и ты тут же ощутишь почти чувственное удовлетворение. Тот, кто не идет в «новую Европу», тот в обществе изгой, носитель заразы. В таком политическом климате сербы являются чужеродным телом в Европе. Заострим внимание на этом факте.

Что думать о Европе?

Опираясь на перспективу ее истории? Нет ли в этом особой идеологической конструкции? Может быть, Европа – собрание одинаковых интересов? Ни один из этих вопросов не отвечает сербским интересам.

О Европе следует судить, опираясь на собственный опыт. Не существует никакой субстанции Европы, которую следует открыть. Европа – это конкретная историческая ситуация, то есть состояние духа и экономики в определенное время и на известной территории. Ситуация в Европе может быть хорошей или плохой в зависимости от тех, кто о ней думает и кто ее практически обустраивает. Вспомните, Европа жила под знаками монархизма, колониализма, фашизма, коммунизма, демократии. Это и есть Европа – Европа в своем времени.

У каждого лица Европы были свои обожатели и подражатели, все прочие составляли какую-то другую Европу, поскольку жизнь не может существовать без дихотомии (Knezevic M., 2005, 2008). Думать о Европе нынешнему представителю сербского народа означает думать, опираясь на политический опыт народа, приобретенный после 2000 года. Политическая мысль определяется условиями существования. Для сербов объединенная Европа была мучительницей, врагом. Такая Европа не позволила им иметь права на различия, права на внутреннюю свободу всего сербского народа. В борьбе за самостоятельность у сербов не было политических друзей. Они в одиночестве отстаивали свои права.

Европа причинила много зла сербам. После 1989 года она стала пленницей своего нарциссизма. Западная Европа подняла на недостижимый уровень собственный опыт и самосознание, провозгласив все иное низким извращением. Перенявшие ее нарциссизм стали соучастниками злодеяний.

Нельзя исключить, что всем бедам способствовали и сами сербы. Они некритично и полностью доверились некоторым государствам и их традиционной помощи во время войн. Они жестоко обманулись. Те в Европе в иные времена преследовали только свои интересы, и отыскивали народы, которые могли бы им в этом помочь.

Новейший опыт показывает, что к Европе следует подходить без сильных эмоций и предрассудков. Европа – собрание эгоистичных интересов, и ее следует или воспринимать как таковую, или отбросить ее. Сербам следует рационально думать о Европе и о своем месте в ней. Без любви и ненависти. В отношениях к ней не следует увлекаться модным «единством Европы», нарциссоидными рассуждениями о единой Европе, то есть о превращении Востока в нечто подобное Западу.

Конфликт Европы (ЕС) с сербами

Политическая Европа уже двадцать лет пребывает в «ссоре» с Сербией. Она использовала против неё все возможные оскорбления, всю ложь в ее адрес, употребила различные формы наказания (экономические, политические, культурные), и даже стала бомбить всю СР Югославию, от Суботицы до Джаковицы. А сейчас отнимают Косово и Метохию.

Политические лидеры, выступавшие и действовавшие против сербского народа, обвиняли в конфликте сербов и Европы в первую очередь правящую политическую элиту Сербии. Это обвинение стало общим местом в нынешних политических дискуссиях по всей Европе, так что никто даже не собирается рассматривать европейскую ответственность за развязывание и продолжение этой ссоры. Можно ли согласиться с тем, что Европа не виновата в многолетней ссоре с сербским народом?

Политическая Европа ошибалась, когда речь шла о сербских интересах и их политических устремлениях, потом ошибалась в том, что свое критическое отношение к сербам обосновала отказом безоговорочного принятия требований правящих элит европейских столиц, точнее, Европейского Сообщества.

Абсолютной ошибкой было считать, что Сербия – страна, в которой правит «диктатура Слободана Милошевича», где отсутствует демократия. Знающему человеку на самом деле непонятно, действительно ли западные политики полагают, что в Сербии царила диктатура, или же это просто вербальная пропаганда, направленная против власти, которая им не нравится. Второе больше похоже на правду, но если они действительно деле считают, что в Сербии существует личная диктатура, то они просто дилетанты, допускающие серьезнейшие ошибки. Любой понимающий человек знает, что в Сербии существовало много партий, как и то, что в стране с 1990 по 2000 годы неоднократно проходили выборы. В Сербии существует плюрализм в формах собственности медийных организаций, а при наличии политических институтов это является основным показателем демократического устройства. Можно предъявлять претензии к действенности демократических институтов, но это не повод для того, чтобы оспаривать наличие демократии и обвинять Сербию в диктатуре.

Если принять изначально ошибочные представления о природе политического устройства Сербии, то все дальнейшие шаги становятся просто губительными. Политическая Европа нанесла удар по самим сербам, по их политической культуре, а самой себе затруднила пути «нормализации» отношений с Сербией.

Намеренно или случайно, политическая элита Европы осуществляет на практике политическую теорию, которую можно живописно назвать «сованием носа в чужие дела». Она слишком далеко ушла от требований и пожеланий сербской политической элиты, от того, что считает позитивным (Врзич, 2011). Такое проявление превосходства, такие указания и требования ставят сербов в положение малолетнего дитяти, не способного управлять своими действиями. Такие отношения начальника и подчиненного – первая ошибка Европы в подходе к «сербской проблеме».

Вторая серьезная ошибка состоит в том, что было сочтено, будто в Сербии нет демократии, а царит диктатура. Это следует из политических контактов западной политической элиты с сербскими политическими партиями. На протяжении многих лет они выделяют из политического спектра Сербии любимчиков, приглашают их в гости или оказывают им высокие почести во время своих визитов в Сербию, демонстрируя гражданам, кто является их фаворитом. Сразу становится понятным, что политическая Европа имеет право заводить в Сербии любимчиков, потому что во всем мире существуют политические симпатии между определенными партиями и личностями. Между тем, каждого серьезного гражданина Сербии в поведении Запада беспокоит то, что он избегает политических контактов с партиями, которые «имеют корни в народе». Такое отношение к большим и влиятельным партиям Сербии указывает нашим гражданам, что ОНИ (европейцы) не признают их свободный выбор. Не стоит удивляться, что такое отношение политической Европы не может встретить одобрения, поскольку оно оскорбляет достоинство политической Сербии.

Две основные политические ошибки Европы в отношениях к Сербии состоят в том, что ссору они представляют как конфликт политических ориентации и ценностей, а не как собственную борьбу за максимальный контроль и распространение общих ценностей политической жизни, которые они считают обязательными для всех. Вторая ошибка состоит в открытой политической дискриминации политических партий Сербии. Третья ошибка – брутальное насилие, предпринятое в 1999 году, и продолжающееся по сей день с целью создания Косово и Метохии как второго албанского государства.

Эти политические ошибки Европы в отношении сербов за последние двадцать лет позволяют сделать вывод: лучшие пути для взаимопонимания не использованы. Прежде всего, Европа могла более толерантно отнестись к сербским политическим требованиям и устремлениям. Ей следовало уважать относительность политических ценностей, а не выступать в роли охранителя сокровищ. С другой стороны, политической Европе следовало поддерживать контакты со всеми серьезными политическими партиями Сербии, не считаясь с тем, одобряют или критикуют они их политику и лидеров. Такое поведение политиков – аксиома для любой демократии. Для последовательного демократа исключительно важно, уважают ли политики других стран принцип равноправия и применения мирных средств в борьбе за власть. Политические партии Сербии, независимо от своих целей и ценностей, уважают эти ключевые условия демократической жизни, и это достаточная и веская причина для общения с зарубежными коллегами.

Европа не без греха в своем конфликте с Сербией.

Определить отношение к Европе (ЕС)

Когда речь заходит об этом аспекте функционирования демократии в Сербии, надо открыто глянуть на новейшую историю отношений заграницы (Европы) к Сербии, как и на то, что происходило на территории бывшей Югославии с 1990 года. Все участники политической жизни в Сербии должны осознавать, что европейская политика на протяжении двух веков не была склонна к сербским национальным и государственным интересам. В ней особенно отличились английская и австро-германская политика (дипломатия). Отношение англичан к сербам характеризуют несколько фактов – восточный вопрос, антисербская кампания после 1903 года… защита хорватских интересов в Королевстве Югославии и невероятный поворот Черчилля к Тито и коммунистам во время войны 1941-45 годов.

На Берлинском конгрессе 1878 года никто не пошел навстречу сербским стремлениям к национальному освобождению и государственному объединению (с сербами в Боснии и Герцеговине и в Старой Сербии). Вместо разрешения кризиса на Балканах великие державы всего лишь открыли новые очаги напряженности и посеяли ростки новых конфликтов, дающих о себе знать и в наши дни. Австрийская антисербская политика дала о себе знать во время аннексии Боснии и Герцеговины, «таможенной войны», балканских войн, в Первой мировой войне.

В период с 1990 по 1998 года враждебное к сербам пространство переросло Европу и распространилось на «международное сообщество». Его политика в процессе распада СФРЮ была исключительно антисербской. Оно признавало права и интересы не-сербов, отказывая в них сербам. Сейчас заграница ищет союзников для установления «нового мирового порядка», что означает мир под руководством США. Создается система зависимых государств.

Сдерживание чувственного и легкомысленного поведения и действий во внутренней политике крайне необходимо в отношениях с заграницей. На этом поле сербам предстоит терпеливо работать, создавать продуманную стратегию. История наших отношений с другими странами соткана из сопротивления завоевателям и конструктивного союзничества. Если с первыми отношения были открытыми, то с союзниками они выстраивались только до той меры, пока они соответствовали их интересам, в то время как наша политическая элита создавала из таких отношений миф и воздвигала ему памятники.

Следует срочно отказаться от чувств во внешней политике и относиться к ней с холодной головой. В ней нет друзей, но только чистые интересы, как в отношениях с великими державами, так и с балканскими соседями. Век таких отношений дает достаточно аргументов, чтобы можно было утверждать: наши соседи всегда были на стороне тех, кто был сильнейшим в мире, и в конфликтах сербов с великими державами они всегда были на стороне сильных хозяев.

Что касается отношений с великими державами Европы – Германией, Францией, Англией, Россией – надо окончательно протереть глаза. Вековой политический опыт общения с немцами заставляет сербское политическое сознание осторожно, с соблюдением дистанции относиться к сотрудничеству в сфере экономики и культуры. Об английской политике сербы должны знать, что политика Лондона никогда не была расположена к ним, она всегда руководствовалась предрассудками и эгоистическими интересами. В отношениях с ней необходимо соблюдать дистанцию и хорошо продумывать собственные интересы, то есть не следует искать дружбы там, где ее нет. Это же относится и к Франции. Их политическая элита руководствуется эгоистическими интересами, она ищет в первую очередь собственную выгоду, и только потом готова помочь другим. Почему бы такую концепцию внешней политик не принять и сербам?

Американская политика по отношению к сербам – новый фактор. В XX веке не было никаких конфликтов между сербами и американской администрацией. Произошедшее между 1990 и 1999 годами скорее стало следствием оскорбленного политического тщеславия великой державы, чем серьезной угрозы интересам Америки со стороны маленькой Сербии. Нельзя исключить и британо-германского негативного отношения к Сербии, подсказанного Америке. Наш внешнеполитический опыт подсказывает, что и в этих отношениях следует держаться подальше, решение некоторых вопросов предоставить великим державам, оказывая свое влияние на них через Россию и Китай.

Русская политика была наиболее расположенной к сербским политическим интересам, но и в ней не обходилось без расчетов и калькуляций. Славянского братства не хватило для того, чтобы Россия отказалась от первоочередной заботы о собственных интересах. Сегодня, превратившись в ядерную державу, она должна считаться с безопасностью мира и со своими отношениями с другими обладателями ядерного оружия.

Внешнеполитический опыт и современная реальность должны стимулировать сербов к поискам собственной внешнеполитической идентичности своего государства. Каркасом ее должна стать принципиальная независимость, а также готовность сотрудничать со всеми странами, принимающими внешнеполитический курс Сербии. При такой внешней политике славянский компонент можно подчеркивать, но не стоит делать его решающим. Внимательно и фундаментально продумывать интересы государства – важнейшая задача сербов в отношениях с внешним миром.

Сербский выбор – интеграция, дистанционирование, одиночество

История запомнит, что в последнее десятилетие тысячелетия европейские правительства во главе с американской администрацией соревновались в выборе и применении инструментов для пыток всего сербского народа. Объединенные правительства просвещенного Запада употребили все доступные средства наказания нации: экономические, политические, культурные, спортивные, дипломатические, военные. Будущий читатель европейской истории спросит: откуда такая жестокость во времена «триумфа демократии», почему либеральная Европа так сильно вмешалась во внутренние дела маленького государства, и что такого сделали сербы, за что их загнали в гетто.

Историю пишут не только победители. И победы не длятся вечно, и не всегда их добиваются честными средствами. Единственный настоящий судья – время. Те, кто поспешили нарисовать картину событий на Балканах, пойманы на лжи или уже взяты на заметку. Что же в действительности случилось с сербами в процессе разрушения бывшего югославского государства?

Когда Запад вместе с американцами решил развалить бывшую Югославию, он сразу встретил поддержку тех политиков Словении и Хорватии, которые мечтали об этом с 1918 года. Вскоре выросли политические аппетиты мусульманских и македонских политиков, а в заключительной фазе и албанских из Косово, и политиков, сформировавшихся вокруг общества «Шчепана Малого» в Черногории. В разрушительном походе против государства сербский народ со своим традиционным мышлением и пониманием прав и свобод народа воспротивился попыткам раскола. То же сделали и не сербские народы бывшего государства. И что произошло? Запад и американцы признали права и интересы всех народов бывшей страны, кроме сербских. Поскольку сербы не согласились принять планы существования, скроенные в неведомых кабинетах, они стали объектом согласованной европейской мести и массовой ненависти. Ради осуществления собственных интересов на Балканах западные политики и общественность растоптали свои фундаментальные ценности человеческого общежития. Ничего не осталось от правды, свободы, истины, достоинства. Сила должна была победить, пусть и ценой нарушения международных и национальных законов.

Сербский народ, в течение двадцати лет подвергавшийся неограниченным издевательствам силы и денег, залитый лавиной оскорблений и лжи, оказался перед решающим выбором: не отрекаться от исторического права на самоопределение и собственной традиции свободы, или согласиться на диктат западных правительств. Перед таким выбором оказался весь сербский народ, а не его политические вожди. В течение десяти лет сербы выбирали свободу и право на достоинство, а система наказаний и оскорблений только укреплялась.

Сербы, разумеется, не монолитный народ. Среди них есть такие, которые ратуют за второй путь. Они, прагматики, говорят, что «плетью обуха не перешибешь», надо склониться и протянуть руку палачу. Они понимают государство в колониальном смысле: свобода в рамках, дозволенных хозяином. Они готовы стерпеть все оскорбления, которыми годами поливают сербский народ. Надо быть моральным ничтожеством, чтобы протянуть руку Жаку Шираку, который не так давно сказал о сербах: «Сербы – народ без веры и закона. Это народ бандитов и террористов». По сравнению с лексикой шефа просвещенного государства язык наших политиков – просто поэзия. Такой язык ответственейших политических лидеров государства показывает, до какой степени дошла ненависть к сербам. Чего же тогда ожидать от тех, кто находится на нижних ступенях власти?

Политический выбор Сербии все тот же, что и десять (двадцать) лет тому назад: или свобода и справедливость, или вассальная зависимость и прагматика доллара. Нет ни одной причины, ради которой сербы отказались бы от борьбы за свои права и интересы. Наш народ должен устоять в защите своих ценностей, ради которых жертвовали собой многие поколения. Одиночество, в которое нас вытолкнули, мы должны вынести храбро и без колебания. Сербы должны бороться за свои права и свободы до тех пор, пока их не признает враждебное окружение. Потому что речь идет не о том, чтобы позволить завоевать нас, а о том, чтобы защититься от завоевателей. Они смогут победить нас, если это ему позволит воля народа и его сознательность. Все попытки агрессивного Запада сводятся к поиску среди сербов Троянского коня. Они ищут в Республике Сербской, в Черногории, в Косово и Метохии. В Республике Сербии коррупции приходится тяжелее. И не случайно: здесь родилась сербская свобода. А если мы вырвемся из одиночества, то дождемся, что правители Запада попросят прощения у сербского народа за все то зло, которое принесли ему нынешние властители и их хозяева.

Монастыри в колючей проволоке

В середине октября 2009 года на Философском факультете в Косовской Митровице состоялся большой международный семинар «Косово и Метохия в современных течениях цивилизации». Для участников семинара, в числе которых было много иностранных ученых и преподавателей, устроили однодневную экскурсию по сербским монастырям – Печская Патриархия, Высокие Дечаны, Грачаница.

Эта солнечная суббота навечно останется в памяти сербских и, надеюсь, иностранных гостей. Три полных автобуса в сопровождении полиции переехали Ибар и направились через Джураковцы, Витомирицы и Печ к Печской Патриархии. Когда мы по узким улочкам этого городка добрались до этой православной святыни, нас встретили солдаты КФОР /Kosovo Force, международные полицейские «Силы для Косово» – B. C./, полиция и колючая проволока вокруг монастыря. На северной стороне монастыря выстроили стену, чтобы защитить монахинь от косовских албанцев, которым эта святыня мозолит глаза с 1253 года. Такую же картину мы застали и в унаследованном имении короля Стефана Урогла в Высоких Дечанах, в царской лавре. Дорога к монастырю перегорожена камнями, мешками с песком, на стенах монастыря – солдаты и колючая проволока. Солдаты из стран Северной Европы дежурили перед Грачаницей, словно это казарма, а не монастырь.

Да, картина неприятная. Верующие люди могут преодолеть это страдание молитвой. В душах тех, кто ищет правду о людях, нациях и государствах, монастыри, построенные в XIII и XIV веках, находящиеся под защитой полиции и солдат, могут поколебаться понятия о современном американском и европейском обществе. В каком мире мы сегодня живем? Что привело к тому, что древние, насчитывающие семь веков, религиозные святыни православных христиан сегодня окружены колючей проволокой и иностранными солдатами? Можно вспомнить, что, начиная с 2000 года, в Косово и Метохии на глазах у сил КФОР, да и в присутствии официальных лиц ЕС и ООН, разрушили или основательно повредили 150 православных церквей и монастырей.

Увидев иностранных вооруженных солдат вокруг монастырей (во дворе Печской Патриархии установлена палатка), невозможно не задаться вопросом: как долго эти солдаты будут охранять монастыри? Кто ответит за такие страдания сербов, православных христиан?

На первый вопрос ответить невозможно. Может, они будут охранять монастыри год, может – десять лет, а может, и до бесконечности. Потому что если они оставят свои посты и снимут колючую проволоку с монастырских стен, можно с уверенностью предсказать, что тогда произойдет. Чтобы не допустить этого, солдаты днем и ночью стоят на постах, иначе враждебно настроенные косовские албанцы сотрут с лица земли святые памятники веры и культуры.

На второй вопрос должна ответить научная мысль. Отвечают ли косовские албанцы за унизительное положение источников веры сербов? Да, но только некоторые из них. Те, которым мешает существование сербской цивилизации и история православных христиан на этой территории. А иначе с чего бы это им сжигать и разрушать полтораста церквей и монастырей?

Между тем, не весь груз ответственности лежит на экстремистски настроенных косовских албанцах. Целиком и полностью ответственность за униженное положение сербов и их святынь в Косово и Метохии лежит на странах и государственных деятелях Европы и Америки, которые развязали военную агрессию против Сербии, следствием которой стало изгнание сербских институтов, а затем и сербского населения из Косово и Метохии. Скрытой целью их политики было отделение косовских албанцев от сербов, с тем, чтобы последние убрались в Сербию. Это политические факты. Агрессия НАТО добилась своего. Альянс бросил свои зависимые государства в Косово и Метохию, нисколько не озаботившись судьбой существования сербов на их исторической территории. Если бы они хотели найти правовое решение, то политические мозги ЕС и штаб НАТО нашли бы компромиссное решение, устраивающее обе нации. Никто не отрицает, что у косовских албанцев есть свои национальные интересы. Но у сербов их еще больше, потому что именно здесь зародилась их государственность и культура. В смешении истории, наций, культур и интересов единственным разумным решением было бы ведение долгих переговоров. Но политические штабы и армии Запада решили иначе, что привело к тому, что мы продолжаем жить в полной неизвестности.

Колючая проволока вокруг монастырей – свидетельство ошибок коллективной политики ЕС и США. Если бы их сила хотела правового решения, она бы добилась его. Но этого не случилось. Почему? Из-за собственных геополитических интересов и распространения своей власти. Интересы сербов и албанцев должны были им подчиниться.

История «родила» новое событие. 17 февраля 2008 года албанцы в Косово и Метохии антиконституционно провозгласили независимость, а некоторые страны (в основном из ЕС) признали эту сербскую автономию независимым государством. Эта юридическая агрессия против Республики Сербии была основана не на международном праве, а опирается на политическую волю американской администрации и некоторых правительств стран – членов ЕС (Великобритания, Франция, Германия). Создан враждебный прецедент с международными последствиями.

Перед Сербией встали тяжелейшие национальные, государственные и политические проблемы: что может сделать, или что должна делать Сербия в эти исторические дни и месяцы?

В Сербии следует как можно скорее «разделить обязанности» в новых обстоятельствах косовского конфликта, и в соответствии с этим определить стратегические направления действий.

Что должно предпринять государство?

В первую очередь государство должно выработать единую политику в отношении Косово и Метохии, и в этом деле внутренней политики не должно быть противоречий. Государство, а это значит – правительство и парламент, должны добиться максимально возможного единства по этому вопросу. Консенсус исключительно важен для политического будущего Сербии. Почему?

Стабильность национального сообщества покоится на двух китах: признанные институты и взаимопонимание, идеи, усвоенные всеми членами общества. Первый императивный фактор можно рассматривать как признание авторитета власти и законов, второй – как консенсус по основным вопросам (ценностям) общей жизни, или высокую степень согласия в общественной жизни (действительности) и в коллективном мышлении. Еще Милль отметил, что «общество существует только в тех случаях, когда люди большинство событий расценивают одинаково, когда, наконец, эти факты пробуждают в них одинаковые впечатления и одинаковые мысли».

Насколько эта «исходная точка» Сербии соответствует всем сербским политическим партиям и личностям? В какой степени они согласны с идеями о происхождении, с развитием и возможным исходом борьбы за Косово и Метохию?

Слободан Йованович точно подметил, что сербский национальный характер формируется национализмом (соединение православной веры и национализма, произошедшее еще во время турецкого владычества), а политические партии, ослабляющие национальное единство, воспринимают конфликты с другими партиями как войну. Политические личности копируют партийный эгоизм. Сербский политик больше думает о себе и о личных успехах, а не об общем деле. Он, считает Слободан Йованович, «воспринимает политику не как службу обществу, а как возможность добиться личного успеха». Сербские политики были или «реалистами», готовыми ради власти пожертвовать любыми принципами, или постоянно критикующими идеалистами, стремящимися таким путем избежать ответственности.

Сербская государственная мудрость, причем мы имеем в виду не только нынешних функционеров, но и всех политически образованных и информированных лиц вне институтов власти, обязана определить государственную политику по отношению к Америке и ЕС, к ее взаимодействию с ООН и Республикой Сербией. Государственная мудрость должна ответить нам на вопрос: что планируют, каковы намерения этой группы государств? Противоправно признавая Косово и Метохию, они игнорировали ООН. Это весьма тревожный факт. Заявления иностранных дипломатов (Америки) о том, что они готовы помочь своим политическим фаворитам, также должна оценить государственная мудрость Сербии.

Сербский народ и его политики встречаются с трудностями в выстраивании собственного интеграционного (консенсусного) сознания. Сербы не сумели выстроить базовые понятия о своем прошлом, о своей территории и об отношениях с другими народами и иными религиями. Когда речь заходит о нынешнем Косово, отсутствие согласия жестко проявляется не в обществе, но там, где этому вообще не должно быть места – в Правительстве Республики Сербии. Невозможно понять, почему министр обороны Драган Шутановац обвиняет часть правительства Сербии в том, что оно вызвало в феврале беспорядки в Белграде и Ковоской Митровице (Правда, 1 апреля 2008 года).

Другая болезнь сербской политики также требует проявления мудрости. В Сербии создаются НПО и некие политические партии, которые открыто представляют интересы враждебных нам государств. Их защищает демократия, но не должны защищать законы, или отсутствие законов, запрещающих, например, нелегальную подпитку деньгами их политической деятельности. Почему ЛДП не отчитывается о денежных средствах, потраченных на свои кампании? Почему молчит государство и его законы?

Что делает интеллектуальная общественность?

Прежде всего необходимо разъяснить современные факторы, которые мешают консенсусу сербов по фундаментальным вопросам существования и развития. Изучение политической и общественной жизни сербского народа после 1990 года показывает: главные участники этой грязной игры – некие интеллектуальные круги (профессура, ученые, литераторы) и политики (бывшие и настоящие). Для их политического поведения и мышления характерные быстрые и пристрастные перемены, а основные характеристики отношения к государству – стремление к власти, отношение к другим народам и собственным национальным интересам.

В сербской политической культуре все еще не выстроено разумное единство в понимании власти как средства для достижения общих интересов. Власть обожают или ненавидят, персонализируя ее. Участники политической жизни пребывают в эйфории, от неумеренного восхваления власти переходят к обвинению находящихся у власти политиков во всех грехах, вплоть до требования «сбросить» легально избранную власть. Весьма симптоматично, что во время политического кризиса Сербская православная церковь определила действующую власть как «оккупантскую власть» (Blic, 3 января 1997 года).

Отношение к другим народам определяется не сквозь призму сотрудничества и интересов, но через хорошую либо недобрую память о прошлом. От нетерпимого отношения к некоторым бывшим соседям по бывшему югославскому государству переходят к подхалимажу и самоуничижению (Vesna Pešić «Srbija je očistila Hrvatsku od Srba», Republika, 16–30.2.1995).

Полностью разрушено понимание общих интересов сербского народа. Некоторые действующие лица на сербской интеллектуально-политической сцене эксплуатируют унаследованный регионализм вплоть до абсолютизации национальных особенностей. Мало найдется народов, которые так носятся со своими регионами. Характерно для них и критическое отношение к событиям, в которых участвует сербский народ или некоторые его части. Такое отношение естественно и желательно. В то же самое время среди сербов встречаются интеллектуалы, которые наслаждаются обвинениями собственного народа в фашизме, и можно даже утверждать, что им по душе все несчастья сербского народа. Такой садомазохизм не является преобладающим, но он очень агрессивен.

Сербские интеллектуалы и политики генерируют фундаментальные отличия в определении внешних интересов и планов сербского народа. Но эти различия не остаются в их замкнутом кругу. Развал сербского консенсуса захватывает обычный народ, улицу. Нелегко понять, в какой степени происходящие время от времени в обществе значительные события подтверждают мнения о формах национального восприятия, но их точно нельзя игнорировать в контексте анализа структуры национального консенсуса. Здесь следует обратить внимание на состояние национального самосознания, продемонстрированного на улицах Белграда 24.12.1996 года. Часть оппозиции протестовала против отмены выборов в местные органы власти, власть же организовала митинг в свою поддержку. Произошло множество вербальных конфликтов, не обошлось и без применения насилия. В этот день обычные сербы отрицали право на жизнь людей с противоположными убеждениями. Слышались слова «усташи», «фашисты», «красная банда», «убирайтесь домой», «возвращайтесь в конюшни», «сдохните». Один молодой писатель оценил этот конфликт как «битву цивилизаций», в которой «сами физиономии говорят, о чем идет речь» (Vladimir Arsenijević, Blic, 30-2.12.1997). Эти события следует дополнить одним весьма знаменательным фактом. Когда сербов выбрасывали из Краины и на них падали бомбы НАТО, часть сербской интеллигенции молчала. В ноябре 1996 года начались демонстрации части оппозиции и студентов, ненавидящих власти Сербии. Над этим фактом следует задуматься. И все это происходит в условиях мощного внешнеполитического давления, блокады, изоляции!

Современная история сербов показывает: они вносят в понятие общих интересов и ценностей огромную страсть и волю, что ведет к снижению влияния разума и авторитета. Там, где полыхают страсти, легче вызвать ненависть и нетерпимость. А этого от интеллектуалов не ожидают.

Попытка понять такой глубокий раскол в понимании основных ценностей сербского народа заставляет нас задаться вопросом: неужели это просто очередной выверт в новейшей истории сербского народа? Ответ следует искать в близком и далеком прошлом.

Не все сербские интеллектуалы участвуют в борьбе за Косово и Метохию. Кто-то находится «на первой линии», кто-то действует на стороне противника. Жонглируют словами, но истинное отношение скрыть невозможно. Косово для них все равно что прошлогодний снег (Knežević M, 2006, 2007).

Энтузиазм проявляют интеллектуалы-патриоты. Кто-то появляется перед общественностью с позитивной точкой зрения и более-менее успешно аргументирует ее. А что делают организованное общество и государство? Должно ли государство способствовать их действиям? Безусловно, особенно когда дело касается научной и специальной полемики с прозападными точками зрения. Многочисленные ученые лгут, прикрываясь наукой. На такие действия необходимо отвечать. Недавно Алекса Джилас показал, как важно аргументировано оспаривать взгляды иностранцев на сербов и на Косово и Метохию. Но он сделал это в одиночку. Государство обязано через свои институты финансировать анализ иностранных публикаций о Сербии, Косово и сербском народе.

Свобода печати и интересы государства

Рассмотреть отношения государства и СМИ важно с точки зрения ключевого вопроса: как определить границу между свободой СМИ и интересами государства? Мнение, в соответствии с которым государство не имеет права вмешиваться в дела СМИ, можно считать идеалистической утопией. В конкретных исторических обстоятельствах эти отношения решаются на практике с точки зрения идеологии и юриспруденции. Государство уже самим фактом своего существования вмешивается в медийную жизнь своих граждан и институтов.

Чего нам ожидать от государства в свете его отношений к свободе СМИ и проблеме Косово и Метохии?

Каждое правительство воздействует на СМИ различными методами. Политическое влияние неизбежно не только с позиции силы, но и из-за логичной потребности власти информировать общественность о своих шагах. Другой способ власти влиять на СМИ – ее роль в принятии парламентом законов, влияющих на их регулирование и на средства контроля за ними.

Помимо этих двух методов, правительство может оплачивать информацию, оказывающую влияние на общественное мнение.

Некоторые политико-исторические события показали, что государство и СМИ могут взаимодействовать на высоком уровне. В этом смысле Сербия может ориентироваться на практику в странах ЕС. Это случилось во время бомбардировок Сербии в 1999 году. СМИ государств НАТО стали главным катализатором межэтнических войн на просторах бывшей Югославии, и, вполне возможно, их генератором (С. Вуковиħ, 2007).

В другой теоретической традиции дискуссий о государстве не возникает проблемы по поводу того, надо ли как-то обсуждать проблему СМИ. Для нее это естественная и легитимная сфера государственной власти. Тем не менее, настоящая проблема возникает тогда, когда становится важным определить природу этих отношений. Теоретически взгляды разделились по степени независимости СМИ от государственной власти, точнее, по определению границ влияния государства на содержание и практическую позицию СМИ. Эту проблему можно реконструировать с использованием социологического анализа двух основных форм государственного управления: недемократической (тоталитарной) и либеральной (демократической). Разумеется, здесь мы не будем широко дискутировать на эту тему.

Как решается проблема отношений государства и СМИ в демократическом государстве? Как определить обязанности государства в этой сфере? Что должно делать государство, чтобы навести порядок в этой области?

В демократических государствах либеральный настрой СМИ находится в постоянном латентном конфликте с государством, которое стремится осуществлять свою классическую функцию власти. От политического разума и опытности, а также от компетенции зависит, как разрешить возникающее при этом напряжение. Но в любом случае, всегда будет возникать вопрос ответственности. Невозможно принимать медийные решения и не нести за них ответственности.

Когда речь заходит о СМИ и государстве, их отношения выглядят не так очевидно, как обычно предполагают. В недемократических государствах СМИ непосредственно зависят от государственной власти. Но и в демократических странах они не свободны от влияния власти. Существует множество способов влияния демократической власти на формирование общественного мнения. Джон Кин анализирует пять государственных механизмов. Государственная власть может непосредственно запретить и приказать, как это было во время правления де Голля, а также в состоянии воздействовать мягкими или жесткими беседами представителей государства с редакторами, просить их или требовать. А иногда власть прибегает и к цензурным запретам уже изданных книг, обнародованных передач и т. п. Другой способ вмешательства государства – деятельность военных и полицейских. Во всех этих службах имеются подразделения, занимающиеся секретными операциями, в сферу их деятельности включен и контроль за деятельностью СМИ. Правдолюбие – не политическая доблесть. Но в демократическом обществе считается, что истина предпочтительнее лжи. Оказалось, что любовь к фактам не самая сильная сторона политики. «Умение лгать в отношениях с общественностью сильнее всего развито в США…», утверждает Джон Кин в книге «СМИ и демократия». А бомбардировки Сербии в 1999 году стали триумфом Великой лжи западных демократий, как и ложь об Ираке и производстве там ядерного оружия. То, что исполнительная власть располагает бюджетом, свидетельствует о том, что власть может влиять на позиции СМИ. Наконец, государство воздействует на СМИ системой корпоративизма. Она заключает договоры с различными организациями, и тем самым через группы интересов влияет на СМИ.

Как организовать медийную коммуникацию в демократическом государстве? Государство должно предоставить минимальную юридическую защиту СМИ на свободном рынке – структура собственности, региональные программные схемы, финансирование, содержательные программы, соблюдение процедур принятия решений. СМИ на службе общества – самое рациональное решение в условиях укрепления рыночного либерализма и государственного контроля.

Как обстоят дела со СМИ в Сербии, когда речь заходит о Косово и Метохии? Существуют печатные и электронные СМИ, которые открыто или завуалировано болеют за выступления албанцев, или выступают против государственных интересов. Степень безответственности некоторых печатных и электронных СМИ просто вопиюща. Анализ некоторых сообщений газет «Блиц», «Политика», «Данас» и «Борба» о борьбе России в Совете безопасности ООН против признания Косово и Метохии свидетельствует об антигосударственных интересах этих СМИ (Н. Вуковиħ «Руски вето у српским медиjама», Правда, декабрь 2007).

Где проходят границы свободы печати? Все ли легальные средства использует сербское государство для защиты национальных и государственных интересов?

Подразумевает ли свобода информирования отсутствие границ воздействия СМИ? Другими словами – все ли дозволено СМИ? Возьмем, например, действия СМИ против национальных и государственных интересов с точки зрения защиты Косово и Метохии. Здесь мы имеем дело со СМИ, не уважающими истину и главные национальные и государственные интересы. Нормальным считается, когда все основные организации и институты государства выступают единым строем в защиту независимости своей страны. Если у Сербии отнимают часть территории, то ожидается, что весь политикум встанет на защиту государственного устройства Республики Сербии. Если такую позицию заняли страны, в 1999 году подвергшие бомбардировкам Сербию, если тамошние СМИ действовали заодно со своими правительствами, то почему часть СМИ Сербии стали выступать заодно с врагами государства? Да, такое возможно, потому что речь идет о свободе СМИ. Но как тут поступает государство? У него есть инструменты воздействия, но оно словно забыло о них.

В Сербии распространяется понимание роли СМИ как фактора, не подлежащего никаким ограничениям, и, как видим, неподвластного критике. Это воспринимается некоторыми владельцами СМИ как свобода печати. Положение и работа некоторых ежедневных СМИ в Сербии вызывает серьезные опасения.

Высказывается мнение, что государство готовит ограничение свободы СМИ, но оно с самого начала является ложным. Не может быть свободы там, где не уважается свобода другого. Ошибочно мнение, в соответствии с которым свободой пользуется тот, кто смотрит Телевизионную Силу или читает Печатную Силу. Существуют общие ценности государства, нации и общественной морали, которые следует защищать без оглядки на то, кто пользуется ими – индивидуум или группа лиц.

Образование и воспитание как стратегическая задача

Анемичное состояние, возникшее в результате признания Косово и Метохии вопреки Резолюции ООН № 1244 приведет к высокой степени ослабления сербского дошкольного и среднего школьного образования, а в значительной мере и высшего. Следует ожидать, что государства ЕС и Америки попытаются удалить из системы образования Республики Сербии тему Косово и Метохии за счет албанского образования. Это означает минимализацию косовского духовного наследия в культурной и образовательной сфере сербского народа. Уже сейчас наблюдаются попытки косовско-албанской стороны включить религиозное и архитектурное наследие в несуществующую историю косовской культуры.

Образование – составная часть общественного порядка и одно из важнейших свойств личности. Общество и образование взаимодействуют между собой. Экономические, культурные, юридические, политические факторы обуславливают формы и содержание образования. Правящие элиты и культура влияют на развитие образования. С другой стороны, в образовательных учреждениях воспитываются кадры специалистов, которые играют важные роли в жизни общества, а также формируют систему образования. Действия индивидуумов и групп, их определенная деятельность зависит от развитости и качества образования.

Под образовательными учреждениями мы понимаем создание, постижение, усвоение и распространение знаний и ценностей, которые общество (нация, государство) считают важными для собственного развития. Также это учреждения, в которых формируются осознанные знания и создается основа для формирования личности.

Основные элементы внутренней системы образования – школьная программа, наставники и ученики, метод управления и организации, программы воспитания, принятие дидактической доктрины, образовательная технология, формы финансирования и информационная система (статистика образования), концепция эволюции.

Общество сильно созданием моделей воспитания. И сербское общество должно заботиться о воспитании молодого поколения. Все теории воспитания подчеркивают систематическое стремление общества к построению и формированию определенной личности, то есть к созданию, развитию определенных интеллектуальных, моральных, эмоциональных свойств и особенностей личности (способности, характер, темперамент, мотивы, убеждения). Воспитание призвано «привить духу ученика руководящие идеи, которые управляют нашим истолкованием действительности». Так писал Эмиль Дюркгейм в книге «Воспитание и социология». Дюркгейм также подчеркивал значение воспитания для личности (психофизические, интеллектуальные и моральные особенности) и для общества (религия, мораль, национальные традиции, профессия, коллективное мышление).

Воспитание действенно только в том случае, если оно включено в некую группу и индивидуальное самосознание, как, например, восприятие жизни, понимание человека и общества, понимание природы.

Давление на любую систему образования приводит к далеко идущим последствиям. Надо считаться со знаниями, ценностями, моделями воспитания и широтой культурного кругозора подрастающего поколения. Образование – не только обслуживание общества с целью подготовки нового рабочего и профессионального поколения, но и важнейшее магистральное направление формирования культурной личности. Знание ценностей и истории собственного народа – основа национальной идентичности, без этого невозможно представить себе развитие и созревание любого молодого человека. Изменение идентичности содержания неизбежно ведет к изменению основных черт принадлежности к собственной культуре.

В предлагаемой иностранной стратегии забвения Косово и Метохие сербским народом, образование будет главным рычагом. Именно по этой причине уже сейчас надо подготовить к этому сербское образование. Что мы подразумеваем под этим? Косово и Метохия должны быть частью знания, ценностей и поведения в процессе образования. Иначе говоря, в как можно большее число учебных и внеклассных занятий следует включать материалы по Косово и Метохии.

Во-первых, учебные планы и программы, особенно по культурологическим предметам, должны включать материалы о Косово и Метохии как ключевом моменте сербской истории. (Об этом мы писали в «Традиционном культурном примере сербов Косово и Метохии» и в статье «Характерные моменты в культуре косовских сербов» в книге «Социология и литература», Рашка школа, 2008). В рамках школьных предметов с помощью различных сюжетов, активности, форм и методов работы необходимо пропагандировать культуру и традиции Косово и Метохии.

В учебники по этим предметам следует включать тексты, содержащие косовские темы. Особенно важно, чтобы дидактический аппарат содержал темы и проблемы по косовской тематике.

Перед уроками, в процессе усвоения знаний по истории собственного народа важную роль играют различные внеклассные занятия. Следует иметь в виду, что дети лучше всего усваивают материал на практике, поэтому один из способов непосредственно познакомить их с с культурой и традициями Косово и Метохии – организация экскурсий в районы монастырей Косово и Метохии.

Школы должны организовывать наградные конкурсы по разным предметам на темы Косово и Метохии (живописные и литературные работы, музыка, танцы, фольклор).

В рамках школы, а еще шире – с привлечением СМИ, надо организовывать познавательные конкурсы, в которых школьники будут соревноваться по знаниям истории и культуры Косово и Метохии.

Общие собрания, посещения (детей из Косово и детей из школ Сербии). Совместные летние и зимние каникулы, лесные школы.

* * *

Косово и Метохия на протяжении лет и десятилетий будут оставаться неразрешимой проблемой для тех, кто хочет вывести этот регион из конституционного поля Республики Сербии. В таких обстоятельствах Сербия и сербский народ должны готовиться к длительной борьбе. Это значит, что главные институты и организации государства, СМИ, система образования и патриотическая интеллигенция должны вести мудрую борьбу за Косово и Метохию на длинной дистанции. Самым большим врагом для сербов будет малодушие и неорганизованность, а не сила ненавидящей нас заграницы. И это – основная причина для организации всех тех, кто готов активно бороться, кто может содействовать борьбе за правду Сербии, сердце которой – в Косово и Метохии.

На поприще вопроса Косово и Метохии сошлись различные современные геостратегические, дипломатические, экономические интересы, они столкнулись с политической волей «международного сообщества». Здесь – без преувеличения – рушится международная правовая система. Если осуществится план евро-американских центров относительно независимости Косово, то нет никакого сомнения в том, что идея государства получит новое практическое направление с весьма печальными перспективами.

Исторически эта сербская область была перекрестком трех течений политических и национальных интересов: иностранных, сербских и сербско-албанских отношений в самом Косово и Метохии. Как в истории, так и в современности, да и в будущем, Косово и Метохия останутся местом конфликтов и примирений этих трех факторов политических и национальных интересов. Для некоторых действующих лиц иностранной политики эта область была важной в геостратегическом плане, а для сербов – определяющей в поисках национальной идентичности и национальных интересов.

Иностранные, в основном западные государства, не скрывают свой интерес к Косово и Метохии во второй половине XX века: эту область следует использовать против сербских политических и национальных интересов, а если появится возможность, то надо будет ее отнять – добровольно или принудительно. Милош Црнянский в «Посольствах» определил политику Муссолини в отношении Косово как «нож в живот Югославии». Бомбардировки НАТО в 1999 году лишь подтвердили намерения Запада в отношении этой сербской области (Аврамовиħ, 2012).

Чтобы лучше понять самые глубокие мотивы отношения западных геополитических центров к Сербии и Косово и Метохии, а может, и того больше, следует рассмотреть публичные выступления и политическое поведение части сербской интеллигенции и политической элиты в отношении КиМ за последние три десятилетия драматической сербской истории. Вопрос: почему часть сербской интеллигенции и политиков отказываются от сербской «собственности» на Косово и Метохию? Почему они соглашаются с насильственным отторжением этой области, по всем характеристикам принадлежащей сербскому народу?

Сербские интеллектуалы защищают Косово и Метохию

Начнем нашу попытку дать ответ с посттитовского времени. Конституционно и реально недовольство сербского населения начинает приобретать разные формы протеста. Первыми подняли головы сербы Косово и Метохии. Осенью 1985 года была обнародована петиция граждан Косова Поля, в которой они сформулировали требование к высшим государственным и политическим органам СФРЮ и Сербии прекратить преследование сербов и черногорцев в Косово. Несколько месяцев спустя, в январе 1986 года 212 представителей художественной и научной интеллигенции Сербии подписали петицию, адресованную Скупщине СФРЮ и Скупщине СР Сербии, в которой требовали восстановить законный порядок в Косово. Критику национального неравноправия и тенденции насильственного выселения сербов из Косово они связали с идеей справедливости, законности и правового государства. Особенно подчеркивалось требование соблюдать демократические права албанского народа, как и остальных народов, проживающих в Косово.

Анализ содержания петиции показывает, что в нем: 1) критикуется ошибочная практика межнациональных отношений в Косово; 2) содержится требование провести демократические реформы как средство установления правового порядка; 3) существование Югославии не подвергается сомнению, но высказывается опасение, что в случае создания этнически чистого Косово под угрозой окажутся Сербия, Югославия и весь Балканский полуостров. Для продолжения анализа следует подчеркнуть, что среди подписантов были и те, кто несколько лет спустя подверг критике форсирование национальных интересов сербского народа – Небойша Попов, Загорка Голубович, Слободан Селенич.

В мае 1987 года Союз литераторов Сербии организовал трибуну, вечера протеста «О Косово за Косово» в знак поддержки косовских сербов и черногорцев. Выступления писателей и их гостей опубликовала «Литературная газета». Участники сконцентрировались на критике положения дел в Косово и на требовании перемен юридического положения Автономной области, в результате чего ожил миф о Косово в сербском самосознании и культуре.

Вербальная критика угроз в адрес сербского народа в Косово в 1998 году обретает организационные формы. Последовала самоорганизация народа и его вождей. Основан Организационный комитет по подготовке доставки сербов и черногорцев из Косово на митинги и собрания протеста за пределами Автономной области, а вскоре и Союз за возвращение в автономную область выселенных сербов и черногорцев – «Пион». По всей Сербии проходят «митинги справедливости», только с 9 июня по 19 ноября 1988 года в Белграде прошло 59 митингов, на которых было выражено недовольство народа положением сербов в Косово с политическим требованием изменить конституционно-правовое положение Автономной области в СР Сербии (Небойша Попов в 1993 году назвал это явление сербским популизмом). Сербские коммунисты, победившие в 1987 году, за кулисами способствовали выступлениям народа под лозунгом антибюрократической революции. С того момента, когда стало проявляться национальное единство, началась организация группы интеллектуалов (университетских преподавателей, членов НПО и людей искусства), которые начали с критики борьбы за Косово («угроза албанцам»), а позже перешли на сторону прав косовских албанцев.

Сербская интеллигенция о Косово как об «опухоли с метастазами»

Вот несколько точек зрения сербских интеллигентов, ненавидящих патриотизм и считающих, что Косово не принадлежит Сербии или не должно оставаться в ее составе. Антикосовские взгляды разворачиваются в диапазоне от фальсификации исторических событий до негативной оценки сербской нации в целом.

Дистанцирование от сербского народа начинается с особого толкования Косовской битвы, косовской легенды. Косовская легенда рассматривается как скучная и тупая «жертвенность без возмещения». Это не легенда, которая обеспечила выживание сербского народа под турецким игом. Выживание выразилось в «занятиях литературой, письменностью и традиции мифотворчества». Ныне косовский миф скучен, а «отношение сербов к Косово и косовскому государству было колониальным, и сербы не задумываются о том, что мы были расистами по отношению к албанцам» (Светлана Слапшак). А косовский миф героизирует «убийства и героическую гибель участников сражения». Или – это миф об убийствах, страданиях и мести, и это главная его проблема. Дистанцирование уходит еще дальше – «средневековые монастыри (на Косово и Метохии – З. А) построены за много веков до появления наций вообще, о них нельзя говорить как о сербском наследии на Косово» (Иван Чолович). Эти слова, дискредитирующие значение косовской легенды Светлана Слапшак и Иван Чолович произнесли в интервью «Свободной Европе»; оно было опубликовано в газете «Данас» 8 мая 2009 года. Такое издевательство над косовской легендой можно рассматривать как балласт сербской истории, как миф, предназначенный к закланию. А что сказать о монастырях, которые якобы не являются частью сербской национальной идентичности?

А вот слова известного своим антисербством литератора Боры Чосича: «Косово – кусок земли. Земля – нейтральное понятие. Называть ее святой и исторической – глупо» (2010).

В ноябре 2009 года группа сербских интеллектуалов подписала «Призыв к сербскому населению Косово выйти на выборы». Тем самым они выступили за признание легального отъема Косово и Метохии с помощью военной силы НАТО.

В этом антисербском и антикосовском дискурсе можно обнаружить и слова университетских профессоров. «Реформам преградила дорогу дезинтеграция. Метастазами опухоли поражена косовская парадигма сербской политики» (Никола Самарциħ «Другит двадесети век», Службени гласник, 2008, стр. 144). Или «„Европейская Сербия“… несет в себе наследие просветителей, индивидуальные права человека… парламентскую демократию, выдавливание религии в приватную сферу. „Самобытная Сербия“ – националистический взгляд, который не видит Сербию в ЕС, который посвящен возвращению к корням и „тотально“ мобилизует народ к возвращению Святой земли – Косово и Метохии – под свое влияние» (Александр Молнар, профессор социологии Философского факультета в Белграде, в книге «Солнце мифа и долгая тень Карла Шмидта», Службени гласник, 2010, Белград, стр. 285).

Только в качестве иллюстрации огромных различий приводим слова С. Антонича о Видовдане (дне святого Вита). «Рассказы о Видовдане обычно посвящены защите свободы. Видовданская этика – этика мужественности и самопожертвования в борьбе за свободу. Но мы сегодня живем не в том времени, когда свободу нужно защищать. Наша свобода, к сожалению, во многом уже утрачена. Мы живем в эпоху внутренней оккупации. Несмотря на то, что наши страны, на первый взгляд, свободны и независимы, мы знаем, что это всего лишь видимость. Потому что те страны, их правители и их институты – и политические, и просветительские, и культурные – работают против интересов нашего народа» (С. Антониħ, 2011): Видовданская лекция, http//www.nspm.rs/crkva-i-politika/vidovdanska-beseda.html).

Тем не менее, первую линию этой антисербской волны в Сербии возглавляют руководители некоторых НПО. Премии, которыми они награждаются, почти все говорят о сути и характере их политической активности. Вот одна из них, врученная косовскими албанцами руководителю сербской НПО. «В знак признательности госпоже Наташе Кандич за ее исключительную борьбу и достижения в области прав человека, как истинному стороннику и защитнику свободы и прав человека Гражданское общество „Феризая“ присваивает госпоже Кандич титул „Защитница свободы и борец за мир“». Эта награда вручена госпоже Кандич 14 июня 2009 года в Феризае / Урошеваце. «Роль госпожи Кандич исключительно важна в продвижении толерантности, равноправия, демократии и взаимопонимания между народами. Ее жертвенность и неутомимый труд вдохновляют молодое поколение. Госпожа Кандич – настоящий архетип и „икона свободы“», говорится в решении о присуждении этой премии, которое от имени Гражданского общества «Феризая» подписала Албулена Садику. (Сайт фонда).

С 1985 года на сербском интеллектуальном пространстве развивается борьба между двумя направлениями мнений и поведения по отношению к косовско-метохийской проблеме: одно решительно защищает национальные и государственные интересы сербов, другое, более-менее позорным способом, отказывается от сербских национальных интересов, опираясь при этом на поддержку из-за рубежа. А можно ли утверждать иное, когда речь идет о сербской политической элите?

Сербский политик – от защиты до предательства Косово

В сербском парламенте заседают депутаты, которые выступают против сербского права на Косово и Метохию. Обвиняют «конституционную трагедию», потому что Косово считается частью конституционного устройства Республики Сербии. Для нашей темы важен тот факт, что это не одинокий голос индивидуума в СМИ, а позиция избранных представителей народа. Какие-то избиратели поставили галочки в бюллетенях напротив их имен, а это значит, что проблема гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

Нетрудно заметить радикальную негативную партийно-политическую трансформацию партий и их лидеров. Это прекрасно демонстрирует Вук Драшкович. Этот политик – прекрасный пример национальной и государственной нерешительности и непредсказуемости. За два десятилетия он проделал путь от Великой Сербии до Сербии без Косово и Метохии. В давнем 1990 году он начал с великосербской идеи («Сербия там, где ее могилы»), а закончил согласием с разделом Сербии. Вук Драшкович в 2010 году позволил членам своей партии в Косово участвовать 12 декабря 2010 в косовских албанских выборах. После этого из-за новой реальности в Косово он потребовал изменения Конституции.

И это не конец. По мнению этого пожизненного вождя СДО (партия Сербское движение обновления – B. C.), путь Сербии лежит прямиком к евро-атлантической интеграции, то есть в тот союз, который с помощью бомбежек отнял Косово и Метохию. Он обрушился и на сербский патриотизм: «Пусть те патриоты, которые после всего говорят, что Сербия обладает суверенитетом над Косово и что она должна защищать его, пусть они объяснят народу, в чем состоит этот суверенитет. Из-за Косово лишились населения 1200 сел. „Ложный патриотизм“ пропагандируют те партии, которые сторонятся Европы и Запада, ненавидят западную цивилизацию и их систему ценностей. Сербия расколется на две Сербии – одну, безусловно выступающую за североатлантическую интеграцию (членство в НАТО и ЕС), и вторую, которая противится этому» (Вук Драшковиħ «Избацити преамбулу о Косову из Устава», сайт НСПМ /электронный журнал «Новая сербская политическая мысль» – B. C./, 13.12.2010).

В то время как государство Сербия не признает самопровозглашенное Косово и Метохию, политик Вук Драшкович утверждает следующее: «Берегут то, что имеют, а все мы знаем, что Сербия не обладает никакой, тем более суверенной властью над „южной автономией“, и что на внешних косовских границах с Албанией, Черногорией и Македонией нет ни сербских пограничников, ни таможенников, и вообще никаких символов нашего государства. Мы все видим, что король голый, но „красная линия“ велит нам беречь его несуществующую одежду и отрекаться от ЕС, в котором мы будем, если от нас потребуют отказаться от несуществующей косовской королевской одежды» (http//www.blic.rs/Vesti/Politika/273766/Vuk-Draskovic-pise-za-Blic-Crvene-linije-se-zatezu-oko-grla-Srbije 28.8.2011).

Если нация, как и человек, естественно стремится к самостоятельности и единству, то нападки на Сербию со стороны сербов, как показывают приведенные примеры, являются формой отрицания суверенитета, или, проще говоря, изменой.

«Работа» сербских политиков в пользу «новой реальности» в Косово и Метохии

В самые тяжелые моменты развала СФРЮ, когда каждая нация защищала свои политические и вновь появившиеся государственные интересы, в Сербии группа интеллектуалов и политических партий действовала в поддержку несербских требований и стремлений. Начиная с провозглашения независимости Словенией и до возникновения зависящего от НАТО косовского государства, эта усиленная забота о чужих интересах была присуща части сербской интеллигенции. Эта озабоченность подогревалась обвинениями в свой адрес, а зачастую продолжалась поливанием грязью собственной нации. Более это не удивляет. Мы живем во время господства идеологии постмодернизма и эгоистических прав человека.

Рассмотрим это явление с точки зрения национальных и государственных последствий, отложив в сторону индивидуальные мотивы. Рациональное отношение к нации включает и критическое отношение к некоторым элементам национальной политики. Но фундаментальные интересы нации, такие, как существование и развитие, защита от нападения и агрессии, предотвращение попыток расколоть национальное единство, нельзя подвергать сомнению. Перешагивая эти границы, мы попадаем в иррациональное состояние, которое приобретает экстремистские формы ненависти к себе и расизма по отношению к собственной нации.

Изъятие альянсом НАТО Косово и Метохии из государственно-правовых границ Республики Сербии следует рассматривать как внешний фактор дезинтеграции сербов. Огромное значение для будущего состояния нации имеет то, как наш народ отнесется к последствиям агрессии НАТО. Согласие на государственный развал Сербии путем создания зависимого государства Косово означает согласие с политикой бомбардировок. Каждый серб, поддерживающий независимое государство Косово, задним числом одобряет агрессию против собственной страны и народа. Именно так поступает определенный круг интеллектуалов в Сербии, которые изображают из себя, здесь и за рубежом, защитников прав человека, мира и демократии.

Кого объединяет согласие с агрессией НАТО против Сербии и создание косовского государства?

В первую очередь сербов, которые участвуют в косовских выборах, которые призваны обеспечить легальность и легитимность страны, созданной с помощью мощной иностранной военной силы. Это также стало способом отложить в долгий ящик вопрос об их отделении от Сербии. Те, кто уговаривает их проголосовать, способствуют процессу легитимизации внешней силы.

Те сербы из Косово и их подстрекатели в Сербии подрывают усилия сербской ответственной национальной политики решить проблему к обоюдному удовлетворению, легитимизируют последствия военного вторжения, разрушают целостность государства и конституционный суверенитет, не обращая внимания на фактическое состояние дел. Печально смотреть на нацию, которая сама порождает силы дезинтеграции.

Последовавшая легитимизация применения военной силы в Косово подталкивает к забвению всех форм искоренения сербской культуры и религии, как и продолжающийся погром, который кому-то удалось пережить, а кому-то – нет. Такое замалчивание уничтожения наследия сербской цивилизации идет рука об руку с расшатыванием национальной морали.

Процесс согласия некоторой части сербов с отъемом военной силой части территории Республики Сербии фактически является присоединением к албанским вождям, взявшим в руки оружие и восставшим против своего государства в 1998 году.

Когда случится этот первый и роковой шаг – признание применения военной силы частью косовских сербов и их духовных соучастников в Белграде, тогда последует циничное заявление о «многовековой совместной жизни сербов и албанцев в Косово», и при этом закроют глаза на следующие факты: 1) нежелание косовских албанцев жить в Сербии и 2) уменьшение доли сербов на Косово в течение последних тридцати лет. Если бы албанское сообщество было готово проживать вместе, то новейшая история развивалась бы в ином направлении. Косовские албанцы более десяти лет (1990–2000) бойкотировали все политические институты, а также выборы в Республике Сербии. Никто из сербских интеллектуалов не обратился к ним с речами о том, что только участие в местных и республиканских выборах поможет «эффективно решить свои повседневные важнейшие проблемы статусного и имущественного, экономического и социального (образование и здравоохранение) характера, вопросы безопасности и другие, имеющие огромное значение».

Сербские муки продолжаются. Одни интеллектуалы призывают к единству и солидарности народов, другие обесценивают это, отламывая от страны кусок за куском. Если бы в этом деле действовал только иностранный фактор, нам было бы легче бороться за достойное существование.

Если внимательно рассмотреть причины, по которым Сербии якобы было бы хорошо отказаться от Косово, то окажется, что они основаны на незнании основных сведений о предмете рассмотрения. Например, не знают утверждающие, что сущность косовского мифа состоит в «этнической катастрофе», и что он является фундаментом национальной идентичности сербов. Косовская легенда – редкий исторический пример борьбы за свободу народа, пример пожертвования рады защиты права на коллективное существование и идентичность. Не знают правды, когда утверждают, что в Косово живет два миллиона албанцев. Не соответствует действительности исследование, в котором утверждается, что граждане Сербии якобы не видят в Косово главной национальной проблемы. При наличии миллионов безработных ожидается, что главной их заботой является заинтересованность в работе, но это вовсе не означает, что граждане Сербии в своем большинстве не заинтересованы в сохранении Косово в рамках Конституции Сербии. Вряд ли можно считать знанием косовско-метохийской проблемы утверждение, что этим вопросом «злоупотребляют в своих идеологических устремлениях правые политики». Все-таки этой проблемой злоупотребляет тот, кто желает отторжения Косово.

Но давайте посмотрим, какова истинная ценность «причин» презирающих свой род сербских интеллектуалов, не желающих оставлять Косово в составе Республики Сербии.

Первая причина – демографическая, она утверждает, что сербы к середине этого века станут меньшинством в Республике Сербии, что преамбула Конституции, в соответствии с которой Косово – часть сербского государства, потеряет силу. Это утверждение логически (и статистически) лишено элементарного смысла. От шаткой гипотезы переходят к тезису. Будущее заменяет настоящее. С произвольной демографической проекции, растянутой на будущие пятьдесят лет, подвергается критике действующая Конституция. А ведь уже отмечается снижение демографического прироста косовских албанцев. Если бы демографический рост населения был причиной образования государства, то в Африке новые страны возникали бы как грибы.

Вторая причина – экономическая. Нам объясняют, что у Сербии нет средств для содержания безработных в Косово. Это надуманный тезис, который подвергается критике. Никто в Сербии не собирается руководить экономикой косовских албанцев. Именно им предлагается взять на себя ответственность за экономическое развитие. В КиМ иностранные государства уже длительное время вкладывают деньги.

В рыночной экономике вовсе не государство принимает на себя ответственность за экономическое развитие. Сербия вовсе не собиралась только давать деньги с тем, чтобы албанцы получали их.

Третья причина – политическая. Она также является волшебно возникшей гипотезой. Число албанских депутатов в парламенте получило бы тенденцию к увеличению (!), так что Косово в составе Сербии означало бы не больше и не меньше, как «исчезновение сербского государства» (!). Далее делается вывод, что албанский национализм зря спешит основать свое государство сегодня, потому что завтра Сербия может стать страной без сербов!

Когда речь заходит об этнических стереотипах, следует помнить, что они существуют и в других многонациональных странах, но ведь там не создаются новые государства на этой основе. Стереотипы вовсе не «железная необходимость» в общественных отношениях.

Четвертая причина – безопасность. Собственно, это продолжение предыдущей конструкции. Молодые безработные албанцы будут совершать террористические акции в Сербии. Это можно истолковать как своеобразную подсказку молодым безработным албанцам. Повторение «причин» возникающей опасности албанского терроризма показательно вдвойне. Политически пристрастно и необъективно связывать с этим террористические акции во время правления сербских социалистов. Авторы статей о практике терроризма демонстрируют полную некритичность взглядов. Они признают террористические акции, совершенные косовскими албанцами, но замалчивают тот факт, что именно на таких акциях строилась государственность, которую сейчас некоторые демократические страны охотно признают.

Пятый аргумент просто трагикомический. Земля Косово отравлена преступными бомбардировками 1999 года, и потому Сербии не надо соваться на эту территорию. Следовательно, албанцы вскоре умрут под воздействием дурной экологии, а Сербии следует им помочь в этом, спустив вниз по течению отравленную землю КиМ. Какой политический альтруизм!

Как видим, ни одна из причин не годится ни логически, ни как-либо иначе. Дела обстоят ровно наоборот: демографические, экономические, политические причины, как и касающиеся вопросов безопасности, только подтверждают необходимость сохранения Косово в составе Сербии. Модернизация этого региона смягчила бы демографическое давление, рынок бы расширился, экономическая ответственность привела бы к ответственности. Политическая Сербия доказывает, что она уважает демократический порядок, что она привержена идее мультикулътурализма. В вопросах же безопасности исключительный и национально чистый сепаратизм опаснее кооперативного федерализма.

К этому можно добавить еще кое-что. Государство должно защищать свое конституционное устройство и свое достоинство. Культурологическая причина состоит в уже упомянутой коллективной идентичности. Каждое государство имеет свой духовный исток, и для сербов на протяжении веков им было Косово, таким оно и станется в будущем. Не Хиландар и не Сент-Андрея воспевались на протяжении веков, и не о них передавали легенды из столетия в столетие, но о Косово.

Стремящиеся отрицать это унижают сами себя. Когда кто-то предлагает продать Косово и иностранными деньгами ублажить душевную боль сербов, тем самым он раскрывает свой характер. Когда государство выкупает частный дом ради строительства дороги или какого-нибудь иного объекта, владелец принимает деньги и ублажает печаль. Но государство – не частный дом. Оно всегда заботится об общих интересах народа и граждан.

В сегодняшней Сербии бытует политическое мнение, которое по сути своей частное, но рядится в общественные одежды. Корни этого явления загадочны. Ни один уважающий себя народ не готов добровольно отказаться от части своего государства, не готов поставить на карту свое коллективное достоинство. Похоже, Сербия стала исключением. Или нам это кажется? Хорошо бы так.

Вывод

Определенное число сербских интеллектуалов и политиков продемонстрировали готовность отказаться от Косово и Метохии в государственно-правовом и национальном значении. Подобные действия можно называть по-разному – от незнания до предательства национальных ценностей. Но почему они заняли такую позицию в косовском вопросе? Причин тому много. Один из «аргументов» – реальность, в которой существуют главные представители иностранных интересов в Косово и Метохии.

Во-первых, следует указать на стратегию самоотрицания, которая просматривается в некоторых интеллектуальных и политических кругах Республики Сербии. Как понимать тот факт, что часть общественности, пусть и небольшая, отказывается от части суверенитета? Речь идет о следующем. Эта часть общественности упрямо игнорирует тот факт, что нынешнее положение дел в КиМ возникло в 1999 году в результате противозаконных бомбардировок НАТО. Ужасающие последствия этой военной политики хорошо известны. Все, что делает часть общества Сербии, отрицающая свое право, является попыткой перевести эту незаконную агрессию в сферу закона, в правовое поле, утверждая, что отказ от КиМ принесет Сербии только благо. В этом суть стратегии тех сербов, которые полагают, что КиМ – лишний груз, от которого следует освободиться. Но правовое, национальное и государственное сознание населения подавляющей части Сербии никогда не согласится на превращение подвергшейся бомбардировкам страны в состояние амнезии.

Чаще всего слово «реальность» употребляют правительства тех стран, которые стремятся сделать из автономии КиМ независимое государство. О реальности говорит и американский посол в Сербии. В одном из последних заявлений он рекомендовал сербским политикам избавиться от «нехватки реальности» в отношении КиМ, красочно продемонстрировав это цветами своего галстука.

Конечно, если считаться с реальностью в политике (а также в обществе), то неизбежно возникает вопрос: в чем значение этого термина? Реальность – не просто чувственное восприятие. В наше восприятие в большей или меньшей степени включены наши мысли, желания и воля, а также язык, с помощью которого мы выражаем содержание наблюдаемого явления. А как иначе объяснить такой простой факт, когда группа индивидуумов одно и то же явление видит и истолковывает по-разному? Не составляет труда оспорить мнение критиков, обвиняющих большинство сербских политиков в том, что они не воспринимают реальность. Да, есть политики, которые отбрасывают мысль о том, чтобы сохранить КиМ в конституционном устройстве Сербии, но это не настоящая реальность. Не настоящая, потому что почти вся политическая элита (за исключением ЛДП, СДО) выступает с государственных позиций, выражая тем самым волю подавляющего большинства народа.

Второй вопрос касается еще более важного момента: что входит в рамки реальности? Разве это только надуманные факты? Ни в коем случае. Реально то, что представляет действующее нормативное устройство любого института. Другими словами, если нынешнее положение дел на Косово реальность, то еще более реальна Конституция Республики Сербии, нормы международного права или Резолюция 1244. Разве это не реальные факты, касающиеся Косово и Метохии?

Итак, мы убедились в том, что понятие реальности можно наполнить волюнтаризмом и политической поддержкой, и это не есть нечто очевидное и само собой ясное. В КиМ реально только состояние области после бомбардировок НАТО, состояние изгнанных сербов и других этнических сообществ, но реально и правовое устройство Республики Сербии и ООН. Эти и другие реальные факты неизбежно заставляют задуматься над вопросом, весьма значимым для политических отношений, легальности или справедливости. Современная политика пытается утвердить свою власть и формы применения силы в осуществлении правовых норм для достижения согласия. Общественная реальность не снисходит с небес, а является результатом деятельности социальных и политических действующих лиц. Первична или нет существующая политическая реальность – основной вопрос в оценке перспектив социальной и политической стабильности. Политическая реальность, исходящая из неуважения правовых норм или применения грубой силы, не может существовать долго, являясь неиссякаемым источником напряженности и конфликтов. Например, когда нацисты отторгли от Чехословакии Судетскую область, в тот момент можно было воспринять это как реальность. Но это стало шагом навстречу катастрофической Второй мировой войне.

Создавая проблему по поводу признания или непризнания реальности справедливой, мы подходим к следующему вопросу: каковы перспективы возникшей односторонней реальности? Каково будущее созданных политических конструкций? Можно ли предвидеть последствия?

На первый взгляд, если наше понимание наиболее полно, поскольку оно охватывает все ключевые элементы реальности, виды на длительность ее существования будут более точными. Другими словами, если реальность КиМ именно то, что создано военными силами альянса НАТО и нелегальной деятельностью ОВК /Освободительное войско Косово – B. C./, а также с учетом изгнания сербского населения, то эта реальность не имеет правового обоснования и не базируется на международных ценностях. Речь идет об уничижении реальности. А если в это понятие включить хотя бы только Резолюцию 1244, которая также является реальностью, позиция западных деятелей от политики стала бы иной, а тем самым изменились бы и их практические действия.

Те сербские интеллектуальные и политические ненавистники своего народа, которые способствуют отрыву КиМ от Республики Сербии, должны помнить о том, что понятие реальности можно истолковывать и с патриотической точки зрения. Для стабильности и перспективы этой части Республики Сербии было бы желательно, а может, и необходимо, включить в это понятие и нормативное определение государства, а также международного мироустройства.

О разнонаправленной конфликтности как одной из самых характерных черт Балкан написано множество книг (Кнежевич, 1996; Вудворд 1997). Постоянно менялись периоды мира и войн, все поколения в течение двух последних веков прошли через такой социальный и политический опыт. Историю Балкан от других европейских и неевропейских стран и народов отличает в некоторой степени именно интенсивность конфликтов. Война и мир – костяк всемирной истории. В XX веке произошли самые страшные по материальным и людским потерям войны – Первая и Вторая мировая. Войны также были инструментом колонизации народов, начиная с XV века вплоть до второй половины XX века.

Здесь нас интересует, естественно, опыт войны на территории бывшей СФРЮ и возможности культуры мира после военных конфликтов. В отличие от минувших веков, когда иностранные силы (Османская империя, имперские Англия, Россия, фашистские силы в 1941 году, НАТО, «международное сообщество») пытались использовать отдельные народы Балкан с целью установления собственного превосходств, последние военные конфликты (1991–1999) выявили собственный национальный интерес балканских народов. Его можно определить как стремление к политической, государственной самостоятельности. Когда-то в каждом народе существовали политические группировки и социальные силы, которые выступали за единство балканских народов, что помогло бы защититься от иностранного вмешательства. Например, Королевство сербов, хорватов и словенцев было итогом таких попыток, хотя существовали и другие проекты. Опыт последних военных конфликтов сорвал эти планы, и теперь мы переживаем фазу быстрого и сильного распада национальных и религиозных сообществ на этом пространстве.

С опытом разрушения СФРЮ (1991–1992; 1995; 1999) связан еще один политический курьез: военные конфликты начались после демократических политических выборов. Развал СФРЮ военными средствами не является чем-то необычным с исторической точки зрения: государственные структуры в основном возникали и исчезали в ходе войн. Специфика югославского случая отражается в том, что развал государственных институтов был вызван не внешней военной агрессией, а также обстоятельствами, которые рассматриваются в большинстве теоретических политико-социологических исследований югославского опыта распада: война в Словении, Хорватии и Боснии и Герцеговине возникла потому, что состоялись многопартийные выборы. Агрессия НАТО в 1999 году состоялась также в условиях политической плюрализации СР Югославии и Косово и Метохии. Опыт распада югославского государства некоторым образом ставит под сомнение интерпретацию демократии как единственной формы политической власти, не позволяющей сменить ее насильственным путем (Poper, 1993; Kolakovski, 1997).

Условия культуры и мира на Балканах

После военных конфликтов наступает время анализа произошедших событий («очная ставка с прошлым») и рассмотрение мирных перспектив. Некоторые вопросы окажутся ключевыми для стабилизации мира, или же для создания идеологического пацифизма. В первом случае речь идет об ответственном научном мышлении, а в другом – об обмане и самообмане («засовывание головы в песок»).

Если мы предпочтем научные критерии, то должны отыскать ответ на некоторые следующие вопросы: 1) Как интерпретировать войны на территории Балкан? 2) Какова роль СМИ в культуре мира? 3) Как воспринимать отношения «агрессор – жертва»? 4) Какова роль «международного сообщества»? 5) Будет ли способствовать Гаагский трибунал культуре мира? 6) Что должны сделать социальные и политические силы каждой политической культуры на Балканах ради восстановления ценностей мира?

Как понимать понятие «культура мира»? Мы исходим из теоретической идеи Сорокина о духовной культуре как основе общества (2002). Значения и смысл общественной активности лежат в основе взаимодействия людей, а созданные структуры становятся физическими и символическими носителями значений. Социализация (воспитание и образование) значения – третья часть действительности общества.

Под понятием культуры мира мы подразумеваем совокупность значений (и близкие им способы мышления) общественного явления войны и мира, употребляющие при этом соответствующий язык, совокупность стимулирующих мир ценностей, институты воспитания и образования.

Интерпретация наследия войн

Рассматривая югославские войны, надо ответить на ключевой вопрос о характере войн. От качества ответа зависит и то, насколько успешным будет мир после этих войн?

Не умолкают серьезные споры о характере минувших войн в научных и политических кругах. Несербская сторона пытается доказать, что Сербия вела агрессивные войны. В пользу этого утверждения приводятся серьезные аргументы. Войны начались в Словении летом 1991 года, после чего распространились на другие территории СФРЮ (Аврамович, 2002). Но не это сыграло существенную роль. Главная проблема состояла в следующем: почему народы и их элиты воевали в бывшей Югославии? Эти войны велись не ради завоевания чужих территорий и народов, а были войнами за свои национальные государства. Тем, кто обвиняет Сербию в агрессии, легко предъявить тот факт, что это произошло из-за сербской диаспоры, которая во время неконституционного отделения Хорватии не пожелала оставаться в границах республики. Единственное решение могло быть только таким: сербы получили бы великую державу, а прочие национальные территории оказались урезанными. Это может быть политико-волюнтаристским или политико-стратегическим аргументом иностранных сил, но не национально-правовым. Каждый народ имел право на свое государство, только сербы были лишены этого. Но нельзя из-за этого обвинять сербов в развязывании войн, и тем самым считать их виновниками вооруженных конфликтов. Критический анализ военных конфликтов в СФРЮ, сделанный в хорватских школьных учебниках, мы изложили на международной конференции и опубликовали в сборнике «Образ „другого“ соседа в школьных учебниках балканских стран» (2001).

Если такие интерпретации войн войдут в систему образования, то нельзя будет говорить о стабилизации мира на Балканах. Правильная интерпретация военных конфликтов должна состоять в том, что народы бывшей страны воевали за создание своих государств, но это право не признается за сербами «по ту сторону Дрины».

Агрессоры (сербы) и жертвы (несербы)

В ходе военных конфликтов, да и сегодня, вне всякого сомнения, чаще всего звучат слова «сербская агрессия». Война в Хорватии и в Боснии и Герцеговине в политическом сленге представлена как агрессия, в результате чего прикрываются истинные далеко идущие намерения сепаратистской и внешней политики. Такое определение военных конфликтов не только скрывает факт проживания сербов на территориях своих древних предков в Краине и Боснии, но и сообщает не информированным гражданам, что их там якобы и не было, и что Сербия завоевывает чужие территории! Европа и мир создали новые государства (Хорватию, Боснию и Герцеговину), которые сербский народ в момент их создания не хотел признавать на своей части территории. Столкнувшись с этой, возможно, неожиданной реакцией сербов, евро-американская дипломатия принялась эксплуатировать тезис о «сербских агрессорах», подготовив тем самым своих граждан к изгнанию сербского народа из Хорватии (около четырехсот тысяч). То, что не удалось сделать Павеличу в Независимой державе Хорватии, осуществила евро-американская демократия! Пути истории воистину неисповедимы.

Хорватия строила свою борьбу за международное признание на постоянных обвинениях Сербии в агрессии против Республики Хорватии, продвигая политический маркетинг хорватской демократии и сербского коммунизма. В этой игре Хорватия представляла себя жертвой, что повлияло на антисербскую кампанию в политических и медийных мировых центрах. Сербское политическое сознание было сбито с толку. Оно взывало к легитимным правам народа вместо того, чтобы направить дискуссию в русло пересечения сербских и хорватских интересов в только что воссозданном государстве, перевести решение проблемы в плоскость аргументов и тем самым избежать груза политических предрассудков, царящих в международном сообществе. Хорватская политическая пропаганда вещала на весь мир, что Сербия – агрессор, скрывая тот факт, что ее проблема – краинские сербы, а не Сербия.

Роль жертвы сыграли и словенские, мусульманские, хорватские политики, а до 1999 года – и албанские в Косово и Метохии. С этой ролью, как в примитивной театральной среде, согласились и мировые центры политической власти (и их медии).

Культура СМИ

Мы живем в информационном обществе. «Мир выглядит настолько насыщенным информацией, что ему остро не хватает человеческой способности придать ей хоть какой-нибудь смысл» (Кин, 1995:134).

Сербы наивно верили в то, что достаточно заявить о своем праве на выражение политической воли. Они не знали, что на всемирном политическом рынке это право может быть растоптано и отвергнуто.

В ходе военных конфликтов мировые СМИ, как и СМИ сепаратистов, вели настоящую информационную войну против интересов сербского народа. Сербские стремления лексически обозначались так, что они автоматически, без размышлений, вызывали у читателей, слушателей и зрителей осуждение, презрение, гнев к сербам. Это именовалось демонизацией сербов. О такой невиданной вакханалии свидетельствуют многочисленные статьи и труды с цитированием лживых и фальсифицированных документов (Живковић, Н., 2003).

Любая мысль о мире призвана в корне изменить информационную картину времен военных конфликтов. Она должна обеспечить уважительное отношение СМИ к фактам и обеспечить принцип «пусть будет услышана и другая сторона». Дебаты должны вытеснить монологи, осуждения, подозрительное единодушие.

Роль «международного сообщества»

Существуют фундаментальные различия в определении этого понятия (Аврамович, 2002). Лексическую игру против Сербии продолжили создатели политики и общественного мнения Запада путем изобретения новых погромных слов. Так, сербов вопреки фактам называют ортодоксальными коммунистами, несмотря на то, что сербский крестьянин всегда был собственником своей земли и что сербский народ на протяжении всей его истории не лишали частной собственности и не отказывали ему в борьбе за национальную свободу.

Рука об руку с коммунизмом идет и антидемократизм. Сербов называют антидемократическим народом, лишившим демократии несербские народы в социалистической Югославии. Вопреки тому, что Сербия отказалась от «государственных претензий» в Словении и Хорватии и позволила этим народам строить свою демократию, впрочем, как и мусульманам, и македонцам. В Сербии существовали все институты, присущие демократическому государству, и совсем другое дело, как они функционировали, и какой облик имела политическая культура.

Словарь презрительного отношения к сербам совершенствовали и борцы за права угнетенного албанского народа в Косов и Метохии. Они живут в Косово и свободно передвигаются по Европе и миру, беззастенчиво клевеща и рассказывая о «сербских репрессиях» в Косово. Адем Демачи, который прославился благодаря глупости югославских (а не только сербских) коммунистов в должности председателя Косовского комитета по защите прав человека, рассказывает в Приштине европейским парламентариям о том, что «террор сербского режима просто невыносим» («Косово нeħe бити српска колониjа», Дневни телеграф, 26.5.1996).

Наконец, язык, на котором говорилось об агрессоре, не мог не использовать психологический потенциал обвинений в фашизме и нацизме.

Словенский поэт увидел фашизм в провозглашении сербских национальных интересов на развалинах Югославии. «Ньшешний сербский фашизм» – пишет Алеш Дебеляк в своей книге «Сумрак идолов» (1994).

Словарь словенского поэта дополнили те, кто в речах о сербских преступлениях сравнивал их с нацистскими. Продемонстрированный лексический произвол действительно безграничен и бесстыден.

Такая политика международного сообщества по отношению к сербам и конфликтам на территории бывшей СФРЮ сегодня все в большей степени подвергается научной и публицистической критике. Если «международное сообщество» намерено способствовать мирному разрешению конфликта на Балканах, то оно должно рационально, бесстрастно рассмотреть интересы всех стран и принять на себя роль объективного сотрудника, а не пристрастного арбитра.

Загадка Космета

Албанский фактор провозглашен игроком на балканской этно-политической сцене. Для сербской стороны он отражается в проблеме косовско-метохийской области. Все формы конфликтов в этой Автономии достигли кульминации во время бомбардировок НАТО в 1999 году. После этого редчайшего события прошло шесть лет, и мы можем видеть, что правовое решение косовской проблемы теперь менее достижимо, чем перед агрессией. Даже предположительная возможность политической самостоятельности Косово и Метохии как автономии (не республики!) теперь весьма далека. Сербы изгнаны, их культурное наследие уничтожено. В таких обстоятельствах мир невозможен. Если международное сообщество хочет серьезно подойти к решению вопроса, то оно должно исходить из морального стремления к справедливости. Идею справедливости не может заменить никакой другой идеал. Трудно представить себе какое-то будущее поколение сербов, которое закрыло бы глаза на факт изгнания трехсот тысяч сербов из края (как и четырехсот сербов из Хорватии). На несправедливости такого размера практически невозможно выстроить культуру мира. Не исключено, что будет воссоздан лживый, или просто фальшивый мир.

Гаагский трибунал – не суд истории

Гаагский трибунал, как полагает кое-кто, должен способствовать культуре мира на пространстве бывшего государства тем, что покарает преступников и предоставит сатисфакцию жертвам. За границей его поддерживают, но в бывших юго-республиках этот суд оспаривается большей частью общественности. Тем не менее, это учреждение благодарно Роберту Мертону за его анализ с точки зрения социологической функциональности. Этот социолог пришел к выводу, что в любом общественном учреждении переплетаются декларативные и скрытые функции. Если говорить о Гаагском трибунале, то не возникает никакого сомнения в том, что его декларативная функция – уголовно-правовая, судебная. Но не составляет труда заметить и его скрытые функции – политическую и этическую. Рассмотрим декларативные и скрытые функции Гаагского трибунала.

Одна из декларативных целей Гаагского трибунала состоит в наказании сербской политики за военные конфликты 1990–1999 годов, а также всех ее персональных носителей. Политические намерения этого трибунала можно определить по списку обвиняемых. Это подтверждает список приговоренных сербов, занимавших руководящие должности, а также тяжесть вменяемых им преступлений: 1) «групповые преступные деяния»; 2) «геноцид». Включение в список руководящих гражданских и военных деятелей из Республики Сербской Краины, Республики Сербской и Республики Сербии – доказательство, которое говорит само за себя. Они персонализируют государство, потому что государство действует посредством своих представителей, причем важнейшими его символами являются глава государства, глава армии, глава полиции, глава оппозиции.

Парадоксально, что сербы осуждены за этнические чистки, а ведь именно сербы были изгнаны из своих вековых жилищ в Хорватии и в Косово и Метохии. В обвинениях сказано, что речь идет о «групповом уголовном преступлении», предпринятом с целью «принудительного переселения большинства хорватов и другого несербского населения с трети территории Хорватии», а также об изгнании албанского меньшинства из Косово и Метохии в 1999 году. На деле же все происходило точно наоборот.

Скрытая политическая функция Гаагского трибунала предназначена для политической жизни Республики Сербии. Гаагский трибунал должен висеть на шее Сербии как камень. Каждый политический деятель должен помнить о гаагских процессах, приговорах и их последствиях. Так поддерживается постоянное направление сербской политической жизни. Политические игроки, скрывающиеся за спиной Гаагского трибунала, намерены продлить его работу на неопределенный срок.

Гораздо важнее другое внутриполитическое последствие – Гаага получила задание глубоко расколоть сербскую политическую жизнь на тех, кто поддерживает гаагское судилище, и на тех, кто критикует гаагские процессы. Граждане все больше тратят политическую энергию на такие споры, и все меньше на то, что касается их непосредственной жизни. Так Гаагский трибунал проникает в частную жизнь граждан Сербии и вносит раскол в ряды друзей и родственников.

Гаага – один из инструментов внешнего вмешательства в политическую жизнь Сербии и в сербские интересы в целом. Надо считаться с тем, что гаагский суд и в последующее десятилетие будет надзирать за политической жизнью сербского народа и граждан Республики Сербии, в результате чего любой политический акт, радикально критикующий агрессию НАТО в Косово, или политику европейских правительств в отношении сербов и СФРЮ (1990–2000), будет подавлен в той мере, какую определит свободная демократия. Таким образом, этот суд стал препятствием для стабильной политической жизни общества.

Позиции международных и сербских политиков подтверждают, что Гаагский трибунал сегодня и в будущем глубоко разделит сербское общество. Иностранные политики продолжают говорить о разделении Сербии на «прозападный, демократический, реформистский» и на «антизападный, изоляционистский блок, состоящий из националистов», в то время как часть отечественной общественности твердит, что Гаагский трибунал вовсе не проблематичен, и с ним следует сотрудничать, выполняя все его требования.

Третья скрытая функция гаагских процессов непосредственно касается политических партий. Политическим является намерение функционеров под прикрытием Гааги ослабить, а по возможности и устранить политические партии, приверженные национальным интересам и национальному достоинству. Поскольку эту задачу невозможно выполнить изнутри, эти деятели рассчитывают «скомпрометировать» руководителей таких партий и тем самым достичь своих целей.

Ослабление сербского государства также является политической функцией гаагского трибунала. Обвинения против армейских и полицейских генералов, участвовавших в защите государства от военной агрессии НАТО, должны криминализировать сербское государство. Благодаря исторической борьбе за национальную свободу и государственную независимость, сербский народ выпестовал уважительное отношение к армии. Именно ее авторитет следует ликвидировать – скомпрометировать армию, вооруженные силы государства и их храбрых генералов.

Нельзя не обратить внимания на скрытую культурно-политическую функцию. Гаагский трибунал намерен написать новую историю.

Он углубляется в далекое прошлое, и даже утверждает, что Косово и Метохия никогда не принадлежали Сербии. Рука об руку с этой функцией совершается и изменение национальной картины сербского народа: сербы – закоренелые националисты, народ, не имеющий легитимных национальных интересов.

К новой культуре мира

Каждый, кто выступает за мир, должен использовать законные, понятийные и символические средства. На первом месте это институты, формирующие диалог, дискуссию, то есть демократия. Качественную культуру мира можно выстроить только на аргументированных позициях, а не на идеологических конструкциях. Далее, следует пользоваться языком мира, опираясь на нормы морали и гуманные ценности. Следует избегать умалчивания, отстранения, депрессивности. Составная часть культуры мира – критическая мысль.

Условия для культуры мира создают и «международное сообщество», и внутренние политические и социальные деятели. Первые приходят «оттуда», а внутренние исходят из традиций и наследия.

Ведущие демократические государства мира (в соответствии с внутренними политическими критериями) критиковали политические действия на Балканах с точки зрения собственных политических достижений. Десятилетнего опыта достаточно для того, чтобы узнать, каков балканский баланс в глазах тех, кто занимает политический Олимп. Что поддерживает сегодня «международное сообщество»? Разнородные требования, адресуемые Балканам, можно свести к четырем: 1) народы Балкан должны повернуться лицом к будущему и оставить прошлое истории; 2) народы Балкан должны организоваться по гражданскому, а не по национальному признаку; 3) они должны определиться за мир и демократию, отказаться от войн; 4) принять идею политической стабильности и преодолеть постоянную нестабильность.

Между тем, необходимо, чтобы иностранный фактор также взял на себя некоторые обязательства. Во-первых, международные центры силы должны бы выступить в защиту моральных стремлений к справедливости, отказаться от политической дискриминации в отношении балканских политических деятелей.

Что могут сделать внутренние политические и социальные деятели для развития культуры мира? Главное условие культуры мира, наряду с идеалами справедливости, образования и воспитания – толерантность ко всем балканским сообществам. Толерантность – основа демократии. Труднее всего отказаться от своего мнения и подавить или обуздать свои страсти. Давление эмоций вызывает агрессию, а иногда и ненависть к инакомыслию, или к иным решениям. Это стирает разницу между фактами и определениями (ценностей). Толерантность необходима для установления в демократии отношений между большинством и меньшинством, чтобы «мнение меньшинства не было проигнорировано» (Токвил, 1991).

Аргументы в пользу толерантности содержатся в трудах Локка, Спинозы, Милля, Поппера. Толерантность оправдывают: 1) ошибочность знаний человека (ограниченность знания допускает критику собственного мышления и поведения); 2) условие развития человеческого духа – свобода мысли и слова; 3) убеждения и чувства не могут быть навязаны силой; 4) никто не имеет права навязывать основные ценности и образ жизни индивидууму. Тем не менее, аргументация толерантности не устранила угрозу со стороны арбитрарной политической власти или «тирании большинства» (Токвил, 1991).

Толерантность – структурный элемент концепции образования и воспитания в духе демократии и культуры мира. Она должна соответствовать некоторым условиям. Поскольку существенное отличие демократической дискуссии состоит во взаимопонимании и уважении другого участника, то демократическая толерантность должна отличаться терпеливостью в дискуссии, уважением различий в мнениях и поведении, отбрасыванием черно-белой картины мира, не должна стремиться принимать высказанные слова за непосредственные действия.

Составляющие толерантности имеют психологический и институциональный характер. Нет сомнения в том, что психологическое развитие личности, особенно в раннем детстве (эмоциональные отношения в семье, атмосфера агрессии в общественном окружении, подверженность наказаниям) могут сыграть решающее значение в образе мыслей и поведении. Институциональные составные части толерантности создают учреждения, обеспечивающие разнообразие и свободную конкуренцию идей. Одновременно учреждение должно обеспечить демократическую процедуру в дискуссиях, в коррекции и изменении нормативной структуры общества.

* * *

Военные конфликты в бывшей СФРЮ – продолжение прошлых войн между балканскими странами и народами. Один из результатов последних войн на территории бывшей СФРЮ (1991–1999) стала несправедливая демографическая и политическая обида, нанесенная сербскому народу и его основным национальным интересам. Опыт последних войн должен помочь нам избежать новых возможных войн на Балканах. Основные условия для этого: 1) моральное стремление к справедливости; 2) строительство соответствующих институтов в образовании, СМИ и политической системе и 3) принятие ценностей толерантности.

Если война сначала зарождается в головах людей, после чего проявляется в языке и в практических действиях, то и культура мира тоже должна начинаться в головах, языке и в поведении. Такое видение войны и мира относится не только к Балканам и бывшей СФРЮ, но и к войне и миру как глобальному общественному явлению.

Каждый гражданин лучше всего служит демократии, если подходит к ней критически. Критическая мысль особенно ценна в отношении к шести ключевым проблемам современной экспансии демократии.

Демократия – состоявшаяся историческая мечта

За минувшие два века теоретики и философы ответили на все великие вопросы демократии. Вроде бы осталось только осуществить в государствах современного мира положение, высказанное Токвилем в 1833 году, о «наступлении в мире всеобщей демократии». Исполнило ли демократическое мироустройство мирового сообщества эту историческую мечту, когда, по словам Камю, волк помирится с ягненком, а преступники и жертвы склонятся перед одним алтарем? В состоянии ли демократическое государство осуществить полноту величия человека? Что осталось от критического метода мышления на пути к победе демократического мироустройства?

Демократия важнее государства

Со времен римского права кочует идея, в соответствии с которой поддержание и спасение государства важнее всех других законов. Предыдущий вопрос гласит: что такое государство, какова его социальная, политическая, национальная, религиозная структура? Члены религиозных и национальных сообществ в многонациональном обществе используют демократию для дезинтеграции государства. А случается и так, что национальные политические партии выступают против целостности государства. Апостолы демократии утверждают, что она выше государства, при этом пренебрегают тем, что государство – условие для всякого политического устройства и существования самой демократии. Идеология, о которой идет речь, подпитывает экспорт демократии в другие страны мира с применением политических, дипломатических и военных средств.

В демократии цели оправдывают средства

Если для демократии святыми являются только или преимущественно цели, тогда допускается все. Увлечение политическими результатами, когда под сукно прячутся использованные для их достижения средства, ведет к уничтожению не только морали, но и правопорядка. Монтескье пришел к выводу, что страх означает начало деспотии. Демократическая власть должна видеть свои начала в свободе, а свободу невозможно установить репрессиями. Кто-нибудь ещё верит, что силовые методы, бомбы и ракеты, могут осчастливить и принести благосостояние тем, на кого они обрушились?

Для демократии важнее всего ловкость рук при принятии решения

Управлять демократическим правопорядком означает нести ответственность за принятые решения. Если эти решения принимает кто-то другой, чье-то правительство или анонимный центр мировой силы, то вряд ли может возникнуть вопрос о национальной ответственности. Практический успех демократии отражается именно в институционализации ответственности. В демократии ни на секунду нельзя забывать об ответственности тех, кто управляет общественными делами. Кто принимает ключевые решения? И в этой системе власти и порядка существуют скрытые и неформальные центры силы, действующие независимо от легитимных представителей народа. Отсюда и проистекает огромное значение ответственности за принятые демократией решения.

В демократии избиратели не могут ошибаться

Общественная и политическая жизнь полна неожиданностями. Трудно предвидеть будущее сообщества. Граждане могут выбрать недостойных людей. О некоторых ворах и насильниках было известно заранее, о других узнали позже, когда они уже вошли во власть. Сейчас не имеет значения, почему тот или иной человек голосовал за интеллектуально нищего, душевно больного или за уголовника. Важны действия критически настроенного гражданина в равных политических условиях. А не ошибаются ли государства, навязывая другим странам свое видение демократии? Голосовали ли его граждане за экспорт демократии? Наказывают ли граждане на выборах свои правительства, которые с помощью бомбежек насаждают демократию в других странах?

Демократия гарантирует рациональность

В демократических политических системах может появиться иррациональный натурализм и «демократия страсти». Может ли демократия ограничить самовольное поведение индивидуума или партии, агрессивной политической группировки, их стремление к кровопролитию, расизму, расколу органического единства народа? «Национальное самоутверждение и агрессивность могут процветать именно на демократической почве» (Манхаjм, 1980). Мы видели, что такой потенциал агрессивности существует и в самых развитых государствах мира, что такая агрессивность открыто направляется и против других стран и народов. В этой книге мы напомнили об агрессивном отношении к сербскому народу, инициатором которого стали руководители некоторых евро-американских государств, а также СМИ, политические партии и отдельные личности. Может ли эта демократия защитить саму себя от своих собственных бомб?