Нашла я его там же, где и остальных наших мужчин — в радиусе действия волшебных чар вновьприбывшей красавицы. Красавица сидела за столом, а вокруг толпились Руслан, Арсений, Юрий Андреевич с Вадиком и даже Андрей. И еще Митя. У всех них были слегка дебильные лица — видимо, именно это называется «челюсть отвисла от восторга».

— А пожалуй, я рискну здесь переночевать! — задорно сообщила Анастасия, обращаясь, как мне почудилось, особенно к Мите. — Если здесь выдержал Лешик, то выдержу и я. Даже интересно. В жизни ведь все надо попробовать, правда, мальчики? Вы одобряете?

Мне стало горько. Глупо, но я надеялась, что сегодня к нам прилетит усталая женщина с заплаканными глазами, она станет грустить о муже, и это… Впрочем, что — это? Ему ведь ничья грусть теперь не нужна! И все равно, обидно, что Лешина смерть словно и не задела никого. Сперва смерть Петра Михайловича, теперь Леши. Разве правильно, когда о человеке не грустят? Значит, его не любили, да? Ужасно, наверное, жить без любви!

— Я так и знала, что эта поездка не доведет Лешика до добра, но он ведь такой упрямый, — продолжала гостья. Если первоначально, при женщинах, она строила скучающую светскую львицу, то теперь, в компании мужчин, вела себя совсем иначе. Этакий милый балованный ребенок, не знающий прозы жизни.

— И что теперь делать со всеми этими магазинами, ума не приложу, — кокетливо вздохнула она, опустив ресницы. — Леша поставил меня в ужасное положение, но он всегда был эгоистом, я к этому привыкла и не жалуюсь.

Меня покоробило, однако джентльмены лишь сглотнули слюну.

Увлекательный монолог был неожиданно прерван тем из слушателей, на кого я меньше всего подумала бы — Андреем.

— Дайнетика подскажет решение любой проблемы, в том числе и связанной с бизнесом, — весомо произнес он. — Она помогает человеку открыть в себе внутренние резервы. Вот в вас, Анастасия, я уверен, этих резервов куда больше, чем в любой другой женщине. Главное, освободить их, выпустить из вашего подсознания, и вы сумеете управлять магазинами не хуже Леши.

Огромные сияющие глаза устремили свой взор на Андрея, тот сбился и закашлялся.

— Интересная мысль. Вы занимаетесь дайнетикой?

— Дайнетика — это не занятие, а образ жизни и мировоззрение. Я живу не так, как обычные люди, а куда более духовно насыщенной жизнью. Но эта повышенная духовность дает связь с астральным миром, а с его помощью можно достичь любого результата, в том числе и чисто материального. Стоит сконцентрироваться на своем желании, и оно исполнится.

— Неужели? — иронически осведомился Юрий Андреевич. — Тебе, Андрей, неплохо в таком случае живется, и не завидую я тому, кто окажется на твоем пути.

— Да, — серьезно ответил наш дайнетик, — это правда. Но они сами виноваты, нечего было со мною спорить.

— Действительно, спорить с определенным типом людей — бессмысленное занятие.

Я поняла, что Юрий Андреевич имеет в виду дураков (ведь с дураками не спорят), и удивилась его грубости. Это для него совершенно нехарактерно. Впрочем, Андрей вроде бы не понял намека. Тем более, тут же вмешался Руслан.

— Ну, я помогу тебе с бизнесом, — неуверенно предложил он. — Я ведь в курсе всех ваших дел. Конечно, у Леши были некоторые организационные просчеты, но в основном все, я полагаю, в порядке.

— Вы очень любезны, кабальеро.

— Ради столь прекрасной синьорины я готов даже бесплатно чистить нужники, а не только заниматься тем, что мне нравится и к чему я привык.

Сотня вопросов вертелись у меня на языке, однако задать их я стеснялась. Слава богу, рядом оказался Вадик, который спросил:

— Я не понял. Леша что, имел собственный магазин?

— Не магазин, — строго поправила Анастасия, — а разветвленную торговую сеть.

— А, — с почтением протянул Вадик. — А у тебя, Руслан? Тоже сеть?

— Я — простой наемный работник, — улыбнулся Руслан.

— Не скромничай, кабальеро! — промурлыкала красотка. — Не такой уж простой, а как бы заместитель. К тому же держатель некоторого количества акций.

— Пять процентов, — зачем-то уточнил Руслан. — Еще десять у остальных. А оставшееся — Лешкино. То есть теперь твое.

— Лешик умел рисковать, — заметила Анастасия, — и никогда не оставался в накладе, а всегда получал хорошую прибыль. У него было чутье. Но он не умел эту прибыль сберечь, а пускал большую часть на ветер. Я думаю, если взять от его стиля все лучшее, можно иметь доход и побольше, чем раньше. Ты согласен?

Ее собеседник что-то неохотно промямлил, очевидно, не в силах согласиться, но и не решаясь возразить. Похоже, увеличение дохода представлялось ему проблематичным. Какая, однако, у дамочки алчность! Не то что башмаков не износила — тела еще не похоронила, а мысли лишь о деньгах!

Тут я вспомнила, что пришла сюда не затем, чтобы злобствовать, а по другой причине, и заставила себя приблизиться к Арсению, тихо позвав:

— Можно тебя на минутку?

Он расслышал не сразу. Его глаза были устремлены… нет, не совсем на Анастасию. Скорее, за ее левое плечо. Там пристроилась Ирочка, и весь вид ее выражал готовность услужить. Я догадалась, что Лешиной жене удалось-таки приобрести на денек горничную с не очень поблекшим лицом, и меня слегка покоробило. Впрочем, это уж мои личные задвиги. Когда я как-то была в хорошем ресторане, официант, стоящий за спиной и готовый в любой момент налить вина, тоже вызывал у меня неприятные ощущения. Я понимаю, что в сфере обслуживания нет и быть не может ничего плохого, и в то же время откровенная возможность для человека распоряжаться другим человеком отзывается во мне болезненно.

Как бы то ни было, мне удалось обратить на себя внимание Арсения, и мы отошли в сторонку.

— Что тебе, Оля? — не без раздражения спросил он.

Я решилась и, словно очертя голову кидаясь в ледяную воду, быстро произнесла:

— Прости, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я хочу сказать, что Ира тебя очень любит. Я даю тебе честное слово, что это так. Я клянусь тебе!

Арсений скривил рот и с отвращением поинтересовался:

— Это она тебя послала? Я что, похож на круглого идиота?

— Нет, — поспешно возразила я, — не она. Что ты! Она ничего не знает, я сама. Просто я говорила с ней о тебе… прости меня! — я рассказала ей, что ты следил за ней и за Лешей… пожалуйста, дай мне закончить! Она решила, что я обвиняю тебя в убийстве, и с нею такое приключилось, ты даже представить себе не можешь! Она готова была меня задушить и готова была обвинить всех и во всем, только бы не тебя! И, если б ты действительно убил, ей бы и на это было плевать, честное слово! Она бы обвинила невинного человека и даже не чувствовала угрызений совести, потому что все остальные люди для нее ничто по сравнению с тобой, понимаешь? Я не говорю, что это хорошо, но это правда, Арсений! Вот Леша убит, мертв, а она говорила о нем страшные гадости, и обо мне тоже, потому что не хотела позволить, чтобы у тебя были неприятности, понимаешь?

Я задыхалась от смущения, путала слова. Видимо, моя речь не была убедительной. По крайней мере, Арсений холодно заметил:

— Детский лепет!

Тут нервы мои не выдержали, и я заплакала. Я плакала не только из-за неприятностей данной минуты. Две страшные трагедии последних дней висели надо мной дамокловым мечом, и я не забывала о них ни на миг. С момента смерти Петра Михайловича моей душе не было покоя. Однако вслух я лишь горестно восклицала сквозь слезы:

— Почему вы все мне не верите? Что я вам такого сделала? Разве я обманывала вас когда-нибудь? Я ведь говорю правду!

И вдруг Арсений засмеялся. Он засмеялся, легко поцеловал меня в висок и ответил:

— Я тебе верю. Я знаю, что ты умница и тебя очень трудно обмануть. Скажи мне снова. Ты убеждена, что она меня любит?

— Я знаю это! — вскричала я. — Есть вещи, которые просто знаешь! Зачем вы мучаете друг друга? Ладно, она, она такая простодушная, но ты-то, Арсений! Ты же умный! Зачем ты делаешь это? Зачем ты обижаешь ее постоянно? Тут ни одна женщина бы не выдержала! У нее ведь тоже есть свое достоинство, правда?

— У женщины, за зеленую бумажку согласной раболепствовать перед другой, достоинством и не пахнет, — мрачно сообщил мне собеседник.

— И ты ей так сказал?

— Примерно, — вздохнул он.

— Да, только еще сложнее, правда? Она поняла только, что ты над нею смеешься, и снова обиделась на тебя. Почему ты не сказал ей просто, без выкрутас, что ты не хочешь, чтобы она прислуживала?

— Она сама должна была это понять.

— Как она могла понять это? Если ты с твоим умом не понимаешь ее, непорядочно требовать, чтобы она понимала тебя.

— Ты же понимаешь.

— Она жила в другой среде, там другие принципы, и она не переучится мгновенно! Удивительно, что она хоть старается! Ее старания стоят в сто раз большего, чем мое понимание, потому что мне оно дается само собой, а она делает все ради тебя! Да ты счастлив должен быть и проявлять безграничное терпение к ней, и не только из любви, но и в благодарность! Подумай сам! Ей ведь в голову не приходит, что с тем же успехом она может потребовать, чтобы ты, наоборот, менялся по направлению к ней, а не она к тебе! Представь себе, что она бы этого потребовала! Каково бы тебе было? Вот ей сейчас именно так.

Арсений отвернулся и дрогнувшим высоким голосом произнес:

— И все-таки мама неправа. Да, вы, русские, действительно не умеете управлять собой. Вы позволяете эмоциям брать верх над разумом и живете сегодняшним днем. Но это не значит, что вы глупее. Это просто другой менталитет. Да, с точки зрения прагматической он ущербен, но нельзя же все мерить одной меркой. Зато вы, наверное, счастливее. Вы живете, а не просчитываете.

— Ты тоже, — вырвалось у меня.

— Ну, так я в некотором роде выродок, — усмехнулся он. — Я хорошо помню, как увидел ее впервые. В этом отвратительном ларьке, среди вульгарных торговцев… и вдруг она. Ее ведь невозможно не заметить, правда? Она будет выделяться в любой среде. Да, среда накладывает свой отпечаток, но все равно сквозь него проступает личность, индивидуальность, ни на кого не похожая. Ты права, Оля. Я веду себя, как нетерпеливый идиот. Если находишь необработанный алмаз, следует не бить его кувалдой, а огранять медленно и терпеливо, день за днем, год за годом.

Ира не казалась мне столь уж неординарной, однако спорить я, разумеется, не стала. Ограняя ее, он будет понемногу меняться сам, так что постепенно они притрутся. Главное, пройти без ущерба тот тяжкий период, который у них сейчас, а дальше будет легче.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты хорошая девочка? — неожиданно спросил Арсений.

Я вздрогнула.

— Не знаю. Не помню.

— Значит, я говорю. Ты очень хорошая девочка. Конечно, повзрослев, ты изменишься, но, надеюсь, не совсем. Только тебе очень тяжело придется в жизни. Ты должна быть осторожной. Тебе очень легко сделать больно, да?

— Любому легко, — возразила я. — Только некоторые лучше владеют собой.

— Ты неправа. Не стоит судить о других по себе, Оля. Раз уж ты вмешалась в мои дела, позволю себе ответить тем же. Ты слишком доверчива к людям, Оля. Ты слепо веришь своей подруге, а ее интересы не всегда совпадают с твоими. А уж свои интересы она отстаивать умеет, можешь не сомневаться!

— И имеет на это полное право, — прервала я. — Прости, Арсений, мне надо бежать. Я и так уже опаздываю.

И, словно трусливый заяц, я бросилась вперед, не разбирая пути. Я не желала слушать гадости про Бэби.

А она ждала меня на крыльце.

— Я уже начала беспокоиться. Боялась, тебя понесло на море. Хоть ты и плаваешь, как рыба, но одной в темноте все-таки опасно. Ну-ка, посмотри на меня! Ты что, и впрямь купалась? Совсем с ума сошла! Хоть бы предупредила, я бы посидела на всякий случай на берегу.

— Да нет, я не купалась. Хотя я действительно плаваю, как рыба, так что беспокоиться за меня нечего.

— А что же ты делала? — с подозрением осведомилась у меня подруга. — Что-то неправильное, голову даю на отсечение! У тебя жутко виноватый вид. Сразу расколешься или предпочитаешь помучиться?

Я засмеялась:

— Что я, мазохистка, что ли? Я говорила с Арсением.

— С… с Арсением? Одна? Ну, ты даешь! — Бэби не на шутку разозлилась. — Ты наверняка все напортила, так и знай! Ты совершенно не умеешь хитрить, и если вдруг решила, что умеешь, то глубоко ошибаешься. Он наверняка обвел тебя вокруг пальца и теперь радостно хихикает. А из-за тебя мне теперь подкатиться к нему с этим убийством будет в сто раз сложнее, потому что он теперь настороже.

— А я не говорила с ним про убийство, — разъяснила я. — Так что об этом не беспокойся.

— А тогда… тогда о чем?

— Про Иру. Я сказала, что она его любит. Он сперва не поверил, но я рассказала подробнее, и он поверил. Вот и все.

— Рассказала подробнее… ага, выдала ему наш с ней разговор? И про слежку тоже?

Я покаянно кивнула:

— Да.

— И ты не могла хотя бы посоветоваться предварительно со мной?

Я почувствовала ее обиду.

— Но, Бэби! Я действительно не могла! Если б я посоветовалась с тобой, ты бы меня переубедила, я знаю. Ты меня всегда переубеждаешь. А я должна была с ним поговорить! Я была уверена, что это надо, понимаешь! Я и сейчас уверена. Я не могла по-другому.

Бэби вздохнула и махнула рукой.

— Ладно, сделанного не воротишь. Слава богу, хоть теперь призналась. А то хороша б я была, подкатываясь к нему после тебя. Выглядела бы последней дурой. Кстати, а про убийство вы совсем не говорили?

— Совсем.

— И про то, что он видел, пока следил?

— Нет, не говорили.

Она посмотрела на меня, как на любимого, но недоразвитого ребенка, однако вслух лишь произнесла:

— А как тебе кажется… интуитивно… сказал он тебе что-нибудь такое, что полностью снимает с него подозрения? Пусть даже это мелочь.

Я задумалась и неохотно призналась:

— Пожалуй, нет, — поспешно добавив: — Но ничего подозрительного тоже не сказал.

Продолжить обсуждение не удалось. Из соседнего домика вышел Руслан и, бросив несколько испуганный косой взгляд по сторонам, приблизился к нам.

— Настя все-таки решила переночевать здесь, — сообщил он с видом церемониймейстера, объявляющего о распорядке дня королевской особы.

— А, — холодно кивнула Бэби. — Пускай ночует. Это ей полезно.

Мне стало неловко за подобный ответ, и я некстати добавила:

— Она очень красивая.

— Правда? — оживился Руслан. — Я и сам поражаюсь. Трудно поверить, что когда-то она была обычным человеком, правда?

— В каком смысле? — не поняла я.

— Ну, жила себе обычная девчонка, студентка медучилища. Делала больным уколы да меняла грязные горшки. А потом — конкурс красоты и фантастическая победа. Фотографии в журналах, поездки за границу. А сейчас она — топ-модель у самой Арининой. Не у кого-нибудь, а у самой Арининой, представляете! И это еще не предел. Я уверен, она способна взлететь и выше. Правда, после замужества она бросила регулярную работу. Леша не хотел, чтобы его жена слишком много времени проводила вне дома. Но тем не менее все самые престижные показы проводит именно она. Это естественно — второй такой в Питере не найдешь! И трудно представить, что эти прекрасные ручки когда-то занимались грязной работой медсестры.

— Вы давно знакомы? — поинтересовалась Бэби.

— Года два. Они поженились чуть больше года назад, но и до этого регулярно появлялись в свете вместе.

И тут я не выдержала.

— Руслан! — вскричала я. — Да если Леша такой богатый, почему он отдыхал здесь, а не там, где ему положено?

Любопытство — один из моих самых больших пороков.

— Ну, — Руслан пожал плечами, — Леша вообще оригинальный парень. Кстати, он начинал инженером на судостроительном заводе. Потом создал свой бизнес, сперва связанный с корабельным оборудованием, а потом чисто торговый. Он остро чувствовал конъюнктуру, никогда не медлил и не терял времени даром. Короче, раскрутился на всю катушку. Но у него остались знакомые в той среде, из которой он вышел. В среде инженеров-кораблестроителей. Видимо, ему захотелось тряхнуть стариной, повращаться среди них, посмотреть, как живет простой народ. Сейчас любят жаловаться, что возник большой разрыв между богатыми и бедными. Вот ему и захотелось проверить, смог бы он выжить в нынешних условиях без больших денег или нет. Или захотелось вспомнить молодость. Не знаю! По крайней мере, не от скупости. Скупым он никогда не был, скорее наоборот. А то, что проверял Настины расходы — так это просто, чтобы показать, кто в семье главный.

— Что значит — проверял расходы?

— Ну, она должна была на все покупки предъявлять ему чеки. Вы не думайте, она имеет все и даже больше. Хочет колье из изумрудов — вот тебе, пожалуйста, колье из изумрудов. Только должна сперва посоветоваться, а потом предъявить чек, вот и все. Леша хотел любую мелочь держать под своим контролем, и в бизнесе, и в семье. Он всегда решал все сам, вот и эту поездку тоже. Он не очень-то объяснял мне мотивы своих действий. Может быть, Насте объяснил? Я его, кстати, отговаривал. По мне, идея поехать сюда была совершенно дурацкой. Он оторвался от той среды и привык жить иначе, и ему было как бы трудно изображать обычного человека. Но его чем больше отговариваешь, тем он больше стоит на своем. Он жутко упрямый.

— Леша с Марса, — неожиданно вставила Бэби и с удивлением добавила: — Все-таки ты чуть-чуть ясновидящая, Олька, честное слово! В смысле, интуиция у тебя — на высшем уровне.

Мы немного помолчали, и я спросила:

— А Митя здесь? Я хочу взять у него гитару.

— Здесь, — кивнул Руслан. — Я и сам сейчас к нему зайду. Я ведь эту ночь буду ночевать у него. А в моей комнате — Настя.

В тот же миг он вдруг отодвинулся и сменил выражение лица. Ну, словно он вовсе не стоял рядом и не беседовал, а случайно проходит мимо. Мне стало смешно. Неужели Анастасия, неожиданно появившаяся на пороге, столь ревнива?

— Кабальеро, — вибрирующим голосом позвала она, — отнеси свои вещи к Мите. Они мне мешают.

Руслан поспешной рысью подбежал к своему домику и вынес оттуда большую сумку. Я решила, что мне стоит заглянуть к Мите за гитарой вместе с ним, а не одной, это будет выглядеть менее навязчиво. Поэтому я тоже приблизилась к вожделенной двери. Пока мы оба мешкали, Анастасия подошла к ней и без стука ее отворила.

Митя сидел на стуле и увлеченно что-то писал в большую записную книжку в кожаном черном переплете. Нас он не заметил. Мне стало неудобно, и я позвала:

— Митя!

Он вздрогнул, поднял глаза, и его рука с блокнотом судорожно заметалась. Сперва Митя попытался прикрыть книжку одеялом, потом сунуть в карман рубашки, явно слишком маленький, и лишь затем пихнул в ящик тумбочки. Я и представить себе не могла, что он способен так суетиться. Правда, избавившись от неприятного предмета, Митя сразу успокоился и, вежливо встав, пригласил нас войти.

— А что это у тебя? — тут же выпалила Анастасия. Я впервые услышала в ее голосе искреннее чувство.

— Ты о чем? — поднял брови он.

— Блокнот, — кокетливо улыбаясь, заявила она. — Что в нем такого?

— Телефоны моих бывших невест, — улыбнулся Митя. — Встретившись с вами, сеньора, я решил вычеркнуть их все не только из памяти, но и из блокнота.

— Вы очень любезны, идальго.

Итак, Руслан — кабальеро, а Митя идальго. Я попятилась, намереваясь уйти, однако Митя просек мои намерения и без промедления спросил:

— Ты что-то хотела, Оленька? Или просто заглянула на огонек?

— Гитару, — призналась я.

— Но с условием, — не скрывая удовольствия, заметил он. — Что ты потом нам споешь.

— Она занимается самодеятельностью? — лениво протянула Анастасия. — Я думала, этим увлекались только в совковые времена, чтобы выслужиться перед начальством.

— Оля — талантливый поэт, к тому же кладет стихи на собственную музыку и замечательно поет, — спокойно пояснил Митя. — Правда, к сожалению, балует нас своим искусством реже, чем хотелось бы.

Красавица скользнула по мне равнодушным вроде бы взглядом, но мне почудилась в нем такая сила, что, будь эта сила материальной, на моем лице остались бы волдыри. Я поспешно поблагодарила и, схватив гитару, убежала. Мне было тяжело оставаться в данном обществе, и не спрашивайте, почему.

Песня сочинилась странная. Я полагала, она снова получится о жизни и смерти, как предыдущая — ведь произошло еще одно убийство. Но она была о любви. Вот такая.

«Бог с тобою, мой любимый, бог с тобой.

Ты уверен, что ты властен над судьбой.

Ты уверен, что ты властен над собой,

И не ведаешь, что слаб ты, как любой.

Бог с тобою, милый мой, хороший мой.

Проводи меня до полночи домой.

Ты уверен, что твой честный путь прямой

Не прервется ни сумой и ни тюрьмой.

Бог с тобою, мой хороший, мой родной.

Ты постой еще немножечко со мной!

Ты уверен, что ты каменно-стальной.

Не изведай же вовек, что ты иной».

Из поэтических грез меня вырвал резкий голос Анастасии. Впрочем, гневалась она не на меня. Я сидела в домике, а благородная Бэби слонялась по двору, дабы не мешать. Я бы предпочла творить под открытым небом, однако подруга меня не пустила, мотивируя поздним часом, последними опасными событиями, а также моей полной невменяемостью во время сочинительства.

— Что значит — передумала? — оказывается, красавица умела говорить отнюдь не флегматично, а очень даже темпераментно. — Я что тебе, простая, чтобы меня дурить? Не получишь теперь ни копейки, поняла?

— Ну, конечно, — радостно отозвалась Ирочка. — Мне и не надо. Я помогла тебе просто так, бесплатно. А если тебе очень надо… Арсенюшка, если ей очень надо, может, я еще ей помогу? За просто так. Если она сама не привыкла… и если ты не возражаешь…

— Нужна мне твоя помощь! Ни причесать толком, ни одеть! Косорукая! А я еще собиралась подарить тебе свое старое парижское платье!

— А мне не надо, честное слово! Да мне оно и не подойдет. Будет тесное и длинное. Мне муж тоже подарил платье из настоящего бутика. Черное и на бретельках. Красивее не бывает!

Я вышла на крыльцо, чтобы показать Бэби, что плацдарм свободен.

— Киса показала когти, — шепнула мне на ухо она.

Впрочем, Анастасия тут же вернулась к привычной томности и одарила двор роскошной улыбкой. Все понятно — из темноты появился Митя.

— Получилось? — не обращая внимания на красавицу, спросил меня он. — Я просто в нетерпении. И Арсений, похоже, тоже. Ты ведь тоже поклонник Олиного таланта, правда?

— Несомненно. Мы с Ирой тоже ждем.

И я спела. Правда, немного мешало присутствие Анастасии, но, возможно, оно же и стимулировало меня. Видимо, пела я, как никогда. По крайней мере, Ирочка расплакалась и бросилась к мужу на шею, а тот принялся нежно ее утешать.

Я протянула Мите гитару.

— Как жаль, что вы, синьорина, не поете, — словно не замечая меня, обратился он к своей прекрасной соседке. — Вы бы это делали безукоризненно — таков уж ваш стиль.

— Не люблю самодеятельности, — повторила она. — Впрочем, у девочки милый голосок, хотя манера довольно смешная.

— Не может же каждый обладать столь изысканным вкусом, как вы, сеньора. Оля, ты что-то хочешь спросить? — он вдруг неожиданно обнаружил мое присутствие. — Если можно, побыстрее, нам с Настей некогда.

— Только поблагодарить за гитару, — ответила я, осторожно прислонила инструмент к дереву и, стараясь не торопиться, зашла в домик. Голос мой звучал совершенно спокойно и уверенно, не пресекаясь и не дрожа. Просто мне казалось, что это не я. Я сейчас где-то совсем в другом месте, например, купаюсь в теплом чудесном море, а кто-то другой, чужой, посторонний идет сейчас по темному двору, каждой клеточкой тела ощущая только что нанесенный страшный удар. Кто-то, кто заслужил его. Не я.

Света включать я не стала. Без него легче. Я легла, не раздеваясь. Раздевание почему-то представилось мне совершенно излишним тяжелым трудом.

Послышались легкие шаги Бэби, ее тихий голос.

— Олька, только не надо очень уж переживать, хорошо? Что ни делается, все к лучшему. Это бы все равно случилось, поверь моему опыту, так вот, чем раньше, тем лучше. Как бы ты перенесла это через пару недель, представить страшно. Лучше уж сейчас.

Я молчала.

— Молчи, если хочешь, — добавила она. — Только не забывай — на твоих глазах убили двух человек. Это стыдно — страдать из-за какого-то доморощенного Казановы сильнее, чем из-за смерти хороших людей. Это неправильно. Спокойной ночи!

Я лежала и ни о чем не думала. Моя душа как будто отделилась от тела и смотрела на него со стороны. Вот оно, чужое, вялое, валяется на кровати. Зачем оно мне? От него одни неприятности. Без него гораздо легче. Без него тебя вроде бы и на свете нет, и нечему болеть. Я никогда в него не вернусь, в свое постылое тело. Пусть лежит здесь, пока не начнет разлагаться. Смерть — это ведь не страшно. Я сейчас почти умерла, и это хорошо. Смерть — это когда не больно. А жизнь — это боль. Жизнь состоит из боли.

Я не произносила подобных слов ни вслух, ни про себя. Я лишь чувствовала.

Или даже не чувствовала, а ощущала. Так, как ощущаем мы в загадочном забытьи между бодрствованием и сном. Все мое существо колотил озноб нестерпимой боли, и в то же время я постепенно проваливалась в спасительную, благодатную бездну. Скоро она затянет меня навсегда, и боль пройдет. Скорее бы! Я больше не выдержу ни минуты, ни секунды! Глупые люди, которые хотят жить. Неужели они до сих пор не поняли, что жизнь — это боль, а смерть — спасение?

Не знаю, сколько времени я провела в этом странном состоянии. Наверное, несколько часов. Мне чудилось, что сердце мое бьется все медленнее и скоро, совсем скоро я заставлю его остановиться. Оно остановится, и я отдохну, и боль наконец пройдет.

Но что-то не давало мне уйти в желанное вечное забвение. Что-то нарушало прекрасную тишину, мешая и муча, вновь и вновь возвращая к постылой жизни. Словно отвратительный скрежет прерывает умиротворяющие звуки музыки, мешая впасть в счастливую нирвану. Вот звук стал громче, ужаснее, нестерпимее.

Мне пришлось открыть глаза. Бэби стояла у моей кровати и молча, тихо на меня смотрела. Я опять смежила веки, только прошлое состояние не вернулось. На меня навалилась жизнь. Она властно и безоговорочно вступила в свои права, а смерть вдруг съежилась и куда-то скрылась. Вместе с жизнью нахлынула боль, однако я знала, что выдержу ее. У меня нет другого выхода. Я обязана выдержать.

Я вышла на крыльцо. В черном небе сияли звезды. Вообще-то я их боюсь. Понимаете, мне страшно осознавать, что наша земля — жалкий, ни к чему не прикрепленный шарик, который вертится себе, словно пылинка, затерянная в бесконечной анфиладе комнат. Есть ли она, нет ли — по большому счету совершенно неважно. В любой момент неведомая сила может смести ее, не глядя, и даже не задуматься о том, что заодно сметет и мириады странных, вечно хлопочущих о мелочах живых существ, называющих себя людьми. А ведь каждое из них мнит себя центром собственной вселенной! Однако стоит взглянуть на звездное небо, и ты избавишься от подобных иллюзий.

Я взглянула. Небо было неизмеримо прекрасно. И в этот миг я почувствовала, что совершенно счастлива. Почувствовала — и ужаснулась. Я не должна быть счастливой! Совсем недавно на моих глазах погибли двое. Жили — и умерли в одночасье. Это трагедия, правда? А сегодня мужчина, которого я люблю, отвернулся от меня, отвернулся открыто и демонстративно. Это по меньше мере драма. Мне бы положено выть на луну, а я счастлива. Я снова подняла глаза к звездам, и они подтвердили: «Ты счастлива, потому что мы прекрасны».

Мало того! Я поняла, что счастье мое бескрайне. Никогда еще ни один человек в мире не мог быть счастливей, чем я сейчас. Мне даже стыдно стало от этой несправедливости. Есть множество людей лучше меня, добрее, умнее, они заслужили самого хорошего, а вот бескрайнее счастье досталось почему-то мне. Вот так вот, ни за что, просто как подарок, как выигрыш в лотерею. Я дышала полной грудью и знала, твердо знала, что хрупкий шарик, на котором я живу — пылинка в космосе, а я сама — меньше, чем пылинка, и ни одна звезда не успеет сдвинуться со своей орбиты, как я уже умру, и превращусь в почву родной планеты, а вскоре умрет планета и сольется с безграничным небом, да, все будет так, потому что так должно быть, и это прекрасно!

— Ты думаешь, завтра может пойти дождь?

Я вздрогнула. Оказывается, появившаяся на пороге Бэби, проследив направление моего взгляда, критически оглядела небеса и констатировала:

— Вряд ли. Облаков фактически нет. Вон, звезды видны.

И я неожиданно поняла, что моя подруга, которая в сто раз лучше меня, никогда, никогда в жизни не узнает, что такое бескрайнее счастье. Потому что его выиграла в лотерею не она, а я. И я сказала:

— Я очень люблю тебя, Бэби. Очень!

— Я знаю, — согласилась она. — А погода будет хорошая, можешь не сомневаться. Идем спать! Завтра я тебе не позволю валяться до полудня. Надо же хоть иногда на пляж выбираться, раз уж мы на море.

И мы легли.