— А вам от меня новый подарок, — сообщил вечером Пашка, усаживаясь в машину. — Я решил стать карьеристом. Получается?

— Сие зависит от цены подарка, — информировал Алферов, протягивая руку.

— Знал бы вашу корыстность, купил бы в твердом переплете, — вздохнул лейтенант. — Но сделанного не воротишь. Это снова Агата Кристи, «Убийство Роджера Экройда».

— Тоже герметический детектив?

— Нет, но все равно похоже. Убили богатого помещика, а среди подозреваемых — самые разные люди. Двое друзей убитого, еще сын, племянница и ее мать — это пятеро из одного круга. Потом слуги — секретарь, дворецкий, экономка с сыном и горничная — вот вам еще пять. И у каждого мотив! Ну, каково? А у нас подозреваемых тоже десять. За столом сидело тринадцать человек, минус Карповы и Юрский, правильно?

— По сравнению с Агатой Кристи наше положение представляется довольно обнадеживающим, — не стал скрывать майор. — Юрская, Вольский и Снутко имеют мотивом ревность, Вольская — бизнес. Четверо.

— Еще Леночка Бальбух почему-то нервничала, — поспешил вставить Пашка. — Пусть будет хотя бы пять! А с остальными, боюсь, действительно глухо. Карповы и Юрский очевидным образом отметаются, Лазарева тоже.

— А Лазарева-то почему?

— А черт ее знает, — пожал плечами лейтенант. — По ней сразу видно. Она вредина и ехидина, но на убийцу не тянет. Бальбух мужского пола тоже не тянет. Павлова — добрейшая тетка, божий одуван. Петухов — полный отстой, но мне понравился.

— В каком это смысле отстой?

— Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша.

— Раз крыша не на месте, способен на всякое.

— Ладно, — обрадовался Пашка, — принято. Значит, шестеро. Все равно мы их сделаем в два счета. Что мы, тупее Пуаро? А подозреваемых у нас существенно меньше.

Майор не разделял оптимизма подчиненного, однако спорить не стал.

В квартире Юрских все выглядело примерно так, как накануне вечером. Алферов и сам толком не понимал, что заставило его потребовать следственного эксперимента и какие результаты он надеялся получить. То ли дело было в настойчивом голосе интуиции, то ли в том, что остальные методы расследования оказались фактически исчерпаны. Разумеется, можно было еще уточнить некоторые сведения о фигурантах, например, зайти в офис Юрского или в банк, где когда-то работала Майя, но, скорее всего, ничего принципиально нового не обнаружилось бы. Общая картина достаточно ясна и непротиворечива. Возможность совершить преступление имело десять человек, из них мотив был у четырех, причем все четверо на допросе явно хитрили. При полном отсутствии улик подозреваемых набиралось многовато, особенно если учесть, что наиболее вероятным кандидатом в отравительницы выглядела жена Юрского, задержать которую без веских оснований тот не позволит. Значит, оставалось искать улики. Неужели среди дюжины людей не нашлось никого, кто заметил бы хоть что-нибудь полезное? Например, некто наклонялся над чужой стопкой или слишком долго просидел в ванной. Изначально свидетель мог не обратить на это внимания, но при воспроизведении той же обстановки вспомнит и сообщит милиции. Кроме того, майору было интересно, кто именно первым сел на чужое место, сорвав таким образом планы убийцы. Этот вопрос тоже есть надежда разрешить с помощью следственного эксперимента. Да и вообще, вдруг у преступника в присутствии несостоявшейся жертвы сдадут нервы и он ненароком сам себя выдаст?

После недолгих совещаний гости сумели расположиться за столом в том же порядке, что вчера. По правую руку от хозяина два пустых стула для отсутствующих Карповых, по левую — Майя. Рядом с нею Снутко (пристроился, хитрец!), далее Павлова, Юрская, муж и жена Вольские, Миша и Лена Бальбухи, Петухов и Лазарева. А вот по поводу конкретных мест разразились горячие дебаты. Стол овальный, и запомнить за ним свое место было нелегко. Правда, Лазарева утверждала, что ей весь вечер мешала ножка, вот эту-то ножку и решили принять за точку отчета. Майору стало ясно, что сесть по ошибке не туда, куда надо, да еще в темноте, — самое простое дело. И тут кольнула интересная мысль: в темноте? Да сейчас ведь июнь, белые ночи! Но высказывать свое сомнение вслух он не стал, решив подождать развития событий. Вот он, смысл следственного эксперимента: лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

— Здесь нарезки и минералка, — жалобно произнесла Света. — И еще кое-что со вчерашнего дня мы не доели. Ведь не обязательно накрывать так же, как в прошлый раз? Я ничего не готовила, только Вовочке диетическое.

— Готовить, разумеется, не надо, — добродушно согласился майор, — но стол накрыть точно так же не мешает. Чтобы поточнее повторить вчерашнее.

Света с помощью Лены и Надежды Юрьевны принялась расставлять пустые салатницы, однако дело шло не слишком бойко. Немудрено — ведь Юрский, примостившийся рядом с Майей и, похоже, воспринявший слишком буквально просьбу воспроизвести ситуацию субботы, шептал что-то, не переставая, и самодовольно ухмылялся. Это было неприятно даже Алферову, так что говорить о покинутой жене! У нее все буквально падало из рук. Майя слушала, опустив ресницы, иногда тихо отвечала. Снутко, по природе несколько апоплексического склада, от подобного зрелища совершенно побагровел. Зато Вольский, похоже, переживать не собирался. Будто и не он сегодня утром горячился при одном упоминании знакомого звонкого имени. Сейчас Алексей Александрович витал в облаках, не замечая ни бывшей жены, ни нынешней — хотя нынешняя вещала столь громко и безапелляционно, что не заметить ее было мудрено. Она, сверля адвоката взором желающего казаться милым василиска, информировала собравшихся об успехах своего медицинского центра в области гинекологии, в частности, в вопросах, связанных с беременностью. Но адресат, увлеченный прекрасной соседкой, не обращал на ее усилия внимания. Зато совершенно некстати обратила Надежда Юрьевна, с мягкой укоризной заметив:

— Евгения Петровна, ну, зачем вы здесь об этом? Девочкам неприятно. Светочке вон никак не родить, Мариночке не найти, от кого, а бедной Леночке дай бог прокормить хотя бы одного ребеночка, куда ей еще второй!

Разумеется, она хотела, как лучше, однако Алферов догадывался, что милые дамы предпочли бы обойтись без столь прямолинейной защиты, и осторожно обернулся к ним. Света Юрская вскрикнула, как от удара, Лена Бальбух, теснее прижавшись к Петухову, согласно кивнула, а Марина Лазарева явно собиралась что-то сказать, но, поймав взгляд майора, усмехнулась и смолчала. Ему стало неприятно, что она засекла его, и еще неприятнее, что усмехнулась. Над ним? Над собой? Над Павловой? Возможно, Лазарева недолюбливает ее именно за излишнюю прямоту? Алферов посмотрел на Надежду Юрьевну, и вдруг ему почудилось, что круглое нелепое лицо выражает с трудом скрываемое ожидание, а потом — разочарование. Но этого не может быть! Она слишком наивна для подобных маневров. Нарочно подпускать шпильки и наслаждаться эффектом… нет, вряд ли, на что бы там ни намекала самоуверенная Лазарева.

Между тем Надежда Юрьевна, всплеснув толстенькими ручками, выпирающими из узковатых рукавов, испуганно ахнула:

— Ну, я, как всегда… что ни слово, то глупость. Светик, родная, прости меня, дуру! Евгения Петровна права, сейчас такие хорошие врачи… тебя обязательно вылечат, и ты родишь Володечке ребеночка… и у вас сразу будет хорошая крепкая семья, которую никто не сможет разрушить. Честное слово!

Однако Юрская не утешилась нарисованной радужной перспективой. Наоборот — на короткий миг потянувшись в сторону воркующего с Майей мужа, она отпрянула и разрыдалась на плече утешительницы, в глазах которой — ну, ничего тут не поделаешь! — майор прочел отнюдь не сочувствие, а удовлетворение и злорадство. А дамочка-то не проста, несмотря на простоватый вид. Она вовсе не болтает, что попало, она намеренно провоцирует конфликты. Зачем? А зачем утром на допросе Павлова, мило чирикая, сумела облить каждого грязью? Алферов подумал тогда, что сообщенные ею подробности одна другой неприятнее, однако это не поколебало его уверенности в доброжелательности собеседницы. Еще бы — вызывающе неподходящая одежда, демонстративная глупость. Но разве хорошо оплачиваемый бухгалтер крупного банка может отличаться глупостью?

Размышления майора прервала Лазарева, которая встала, резко отодвинув стул, и решительно позвала:

— Майя! Отвлекись на минутку. У меня к тебе дело.

Майя подняла голову и посмотрела на подругу, словно… Пожалуй, Алферов, против воли жадно ловящий каждый жест красавицы, сформулировал бы так: посмотрела с лукавой снисходительностью. Затем, не обращая ни малейшего внимания на лепет Юрского, тоже встала, стряхнула его руку со своей и плавно, точно невесомое облачко, поплыла вокруг стола. Но почему-то она выбрала не кратчайший путь к Марине — мимо пустующих мест Карповых, — а более длинный, мимо обоих бывших мужей. Снутко вскочил, но она не удостоила его вниманием, а спокойно обтекла, как вода обтекает преграду. Зато, оказавшись около Вольского, который даже не обернулся, невозмутимо потягивая минералку, Майя случайно — случайно? — чуть-чуть задела последнего обнаженным локтем. Майор давно не видел, чтобы столь незначительное действие имело столь разительный результат. Наверное, если б Алексея Александровича ударило током, он и то не вздрогнул бы так сильно, сжав длинными пальцами бокал. Стекло треснуло, на пальце выступила кровь.

— Прости, — коротко извинилась Майя, улыбнувшись в пространство.

У Алферова застучало в висках. Дивная улыбка Майи никак не могла напоминать нелепую гримасу Надежды Юрьевны, а между тем сходство определенно было. Слишком недавно видел он удовлетворенное злорадство в глазах одной, чтобы не узнать его у другой.

Вольская с перекошенным лицом молча потащила супруга в ванную, к аптечке. Тот не сопротивлялся.

— Так что ты хотела, Марина? — спросила Майя у подруги таким ровным, спокойным тоном, словно абсолютно ничего не произошло. Лазарева, не ответив, села, а Леночка Бальбух тоненьким, прерывающимся от волнения голоском выдавила:

— Майка, как не стыдно… что он тебе сделал?

— А что сделала Я? Я не понимаю, — взмахнула смоляными ресницами Майя и обвела мужчин изумленным, растерянным и немного обиженным взглядом ищущего защиты ребенка. Майор почти физически ощутил, как этот магический взгляд касается сперва обомлевшего Пашки, затем Юрского, Снутко, Бальбуха и останавливается на Петухове. Одного Алферова Майя почему-то пропустила, и он сам не знал, радуется этому или огорчен. На душе у него было смутно.

— Ты ничего не сделала, Майечка! — вскинулся Петухов. — А если у Лешки не в порядке нервы, при чем здесь ты?

— Спасибо тебе, Славик, — почти шепотом поблагодарила Майя, и этот шепот придал простой расхожей фразе удивительную интимность. Будто прозвучало не «спасибо», а «я тебя люблю».

Петухов, забыв о Лене, приблизился к Майе и быстро-быстро заговорил, так, что половины слов было не разобрать. Вроде бы, о своих профессиональных талантах. Алферов с искренним сочувствием понял, что бедная Леночка из последних сил сдерживает слезы. Она вдруг показалась ему гораздо милее и лучше самоуверенной феминистки Лазаревой или роскошной хищницы Ананиашвили. Прав был Вольский, прав! Кому, как не ему, знать собственную жену? В былые времена из нее вышла бы дорогая куртизанка, разоряющая поклонников и получающая удовольствие, когда кто-нибудь из них погибает. Простенькая, наивная Леночка сохранила открытость и чистоту, которые не снились ее более интеллектуальным подругам. Интеллект женщине лишь во вред.

Леночку требовалось поскорее отвлечь, и майор уведомил, что все должны сесть так, как сидели накануне. Петухову пришлось вернуться, однако интерес к соседке он полностью потерял. Сидел и возбужденно бормотал что-то себе под нос. Тогда Алферов предложил восстановить финал субботней встречи с пением при свечах. Присутствующие оживились, принялись вспоминать, что и как происходило. Тут же погасили электричество — однако в комнате, как и предполагал майор, по-прежнему было светло. Невозможно представить, чтобы в подобной ситуации преступник подлил яду незамеченным.

— Было темно, — с претензией заявил Снутко. — Я точно помню.

Майор повернулся к окну. Шторы были раздвинуты — как, впрочем, и накануне вечером, когда он впервые посетил место преступления. Потом его взгляд невольно обратился к Лазаревой как к наиболее разумному из присутствующих.

— Было темно, — вслед за Снутко повторила она. — Точнее, стало, когда выключили свет. Видимо, шторы на тот момент были сдвинуты. Свечи зажигались почти в полной темноте.

— Кто же их сдвинул? И когда?

— Мне кажется, когда мы пришли, окно не было занавешено. На занавешенное я бы, наверное, обратила внимание. Но я не уверена. Света?

Молодец! Вполне логично обратиться за разъяснениями к хозяйке — кому знать, как не ей.

— Не по-о-омню! — прорыдала Юрская, не отрываясь от мягкого плеча Надежды Юрьевны. — Я ничего не делала! Я не помню!

— Когда мы пришли, шторы были раздвинуты, — неожиданно прервал свое вечное молчание Вольский. — Я смотрел в окно, тут очень красивый вид. Но когда их сдвинули, я не знаю.

Остальные тоже уверили, что не знают. Хотя несомненно, что как минимум один из них врет.

— Ладно, — вздохнул Алферов, — а кто потом снова раздвинул шторы?

— Я, — после довольно длительной паузы сообщила Вольская. — Я раздвинула шторы, когда Карпову стало плохо. Кто-то включил свет, а я решила заодно раздвинуть шторы.

— Я включила свет, — моментально вставила Лазарева.

— Возможно, кто-то из вас видел, как другой задергивает шторы или просто подходит к окну перед пением при свечах? — настаивал майор. — Попытайтесь вспомнить.

— Мы с Лехой и Славкой настраивали гитары, — бодро объяснил Миша Бальбух, — нам было ни до чего. Если б видели, конечно, сказали бы. Неужели я бы стал покрывать типа, который чуть не угробил Игорюху?

— Который хотел убить Вовочку! — гневно поправила Света.

— Какого еще Вовочку? — изумилась Лена.

— М о е г о Вовочку!

Лена обвела всех круглыми глазами и вопросила в пространство:

— Она что, того?

— Это ты того, — возмутилась Света. — Кому он нужен, твой Игорь! Покушались на моего Вовочку. Это все знают, кроме тебя.

Слово «моего» снова было активно подчеркнуто интонацией. Лена взглянула на Марину и после молчаливого кивка той неожиданно принялась смеяться. Она смеялась немного истерично, однако с явным облегчением.

— Вы хотите что-то рассказать? — мягко поинтересовался у нее Алферов.

— Нет, — покачала головой она. — Я просто ужасно сильно удивилась. Значит, не Игоря, да?

Большего от нее добиться не удалось, от остальных, впрочем, тоже. Никто не видел ничего подозрительного, никто не задергивал штор и не подливал яду. Все чисты, аки ангелы. Вопрос, кто первым сел за стол, тоже оставался открытым, и эксперимент ничуть тут не помог. Попев, люди в полутьме расселись, не обращая друг на друга внимания. Пришлось майору дать разрешение разойтись по домам. Прощаясь, Юрский демонстративно обнимал жену за плечи, намекая, что тронуть ее не даст. Да и повода, честно говоря, не было.

— А я и не догадался, что с раздвинутыми шторами было бы светло, — огорченно заметил Пашка уже в машине. — Плохой я сыскарь, да?

— Я тоже не догадался, пока своими глазами не увидел, — не стал скрывать Алферов.

— Нечего меня утешать, Александр Владимирович! Если б вы не догадывались, так зачем бы мы сюда притащились? В смысле, на квартиру Юрского.

— А сам не знаю. Наверное, чтобы изобразить перед начальством бурную деятельность. Вот завтра понедельник, от меня потребуют отчета, и я с достоинством сообщу, что мы с тобою все воскресенье трудились, не покладая рук. Правда, с результатами труда несколько хуже, но кому нужны результаты? Главное, не наступить на мозоль милейшему Юрскому, а с этим мы, по-моему, справились.

Майор находился в дурном настроении и говорил полуиронично, полураздраженно.

— Да, — охотно кивнул Пашка, — Юрский — редкая свинья. В присутствии жены ухлестывать за другой женщиной, да еще которая явно показала, что ей это неприятно… Бедная Майя Вахтанговна!

— Серьезно? — съехидничал Алферов. — А почему это она бедная? И с чего, кстати, ты решил, что ухаживания Юрского ей неприятны?

— Ну, это же видно… Она вежливо его слушала, это да, но… В конце концов, Александр Владимирович, она же не виновата, что у нее такой мощный сексапил! Это происходит против ее воли. Конечно, другие бабы из зависти рады навесить на нее всех собак. Вот эта Бальбух, например. Сама изо всех сил об мужика трется, и ничего, а стоит Майе Вахтанговне совершенно случайно мимо кого-нибудь пройти, так она уже и виновата. Мне до сих стыдно, что за нее вступился не я, а этот сдвинутый Петухов. Она так на меня надеялась! Обычно у меня быстрая реакция, а тут… не знаю, почему так вышло.

«Потому что Майя наметила не тебя, а именно Петухова, так как хотела отомстить бедной Лене», — подумал Алферов, но вслух этого не произнес. Какой смысл расстраивать бедного парня? Он все равно не поверит, вон, как горячится.

Настроение моментально улучшилось. Увидев со стороны, как выглядит мужчина, поддавшийся Майиным чарам, майор почувствовал большую радость оттого, что его лично сия чаша миновала. Быть участником группового помешательства — нет уж, увольте. Ему никогда не нравилось, когда им пытались манипулировать, а тут манипуляция была на редкость откровенной. Удивительная женщина — умеет каждому внушить, что он — ее единственный защитник, надежда и опора. «П о ч т и каждому, — не без гордости подумал он. — Со мною этот номер не прошел». Впрочем, память услужливо подсказала, что еще пару часов назад номер проходил «на ура», и Алферов глянул на помощника с искренним состраданием. А тот, ничего не заметив, с энтузиазмом продолжил:

— Снутко и Вольский оба ревнуют по-черному. Я бы поставил на Вольского. Снутко, тот ничего не скрывает и вообще на что-то еще надеется, а Вольский… делает вид, что ему все равно, а внутри кипит. Видели, как он разбил бокал? А нечего было упускать такую женщину. Оба они лохи.

— Значит, поставил бы на Вольского? — уточнил майор. — А Юрская?

— Покуситься на драгоценного Вовочку? — хмыкнул Пашка. — Да она скорее отравила бы всех баб и успокоилась. Нет, в нее я не верю. А вы?

Алферов пожал плечами, честно признавшись:

— А у меня никак не вырисовывается разумная картина. Не удовлетворяет ни один вариант, понимаешь? С Юрской ты вроде прав, но ведет она себя довольно странно. Она хозяйка квартиры, и кому ориентироваться, например, в вопросе штор, если не ей? Она ведь не дура, а весьма проницательный и наблюдательный человек. Закрыла шторы и подлила яду, а изображает слепую любовь к мужу. Женщины вообще актрисы. — Он вспомнил Павлову, однако решил не отвлекаться и продолжил: — Хочется верить, что после сегодняшнего демарша своего муженька она его не прикончит.

— А если прикончит? — жадно поинтересовался Пашка.

— Тогда мы будем виноваты, что ее не задержали. А задерживать ее не за что, да Юрский и не позволил бы. Пара звонков, и она на свободе, а мы отстранены от следствия. Огромное искушение так и сделать, а не морочить себе голову, выискивая убийцу. Юрская слишком любит мужа, Вольский пассивен, Снутко надеется вернуть Майю, Вольская не потеряла шансов договориться с Юрским по-хорошему. Каждого легко заподозрить, но что-то мешает до конца поверить в виновность. Мы увидели все своими глазами, но единственная пожива, кроме штор, — это что Лена Бальбух была уверена, что отравить пытались Карпова, а не Юрского. Узнав, что Карпов не при чем, она явно обрадовалась.

— Да, но почему?

— Полагаю, у нее были с Карповым какие-то контры, и она боялась, что ее заподозрят.

— Карпов уверял, ничего не было, — возразил Пашка.

— Мог скрыть, мог не придать значения. Мужчина и женщина часто по-разному воспринимают одно и то же событие, женщины придают значение всякой ерунде. Короче, на завтра у нас с тобой обширные планы. В выходной приходилось крутиться вокруг личных взаимоотношений, а завтра возьмем пару ребят в помощь и будем разрабатывать версию служебных конфликтов.

— Вы думаете, дело в служебных конфликтах? — с сомнением протянул Пашка.

— Нельзя класть все яйца в одну корзину. Надо пошуровать в банке, где сейчас работает Павлова, а раньше работали Майя и Вольский. Сходить в офис к Юрскому, разумеется. В клинику Вольской. А там посмотрим…