Как попасть в Бразилию в обход закона?

Самолету авиакомпании «Панаир ду Бразил» оставалось лететь до Рио-де-Жанейро два часа. Открыв паспорт на странице с бразильской визой, я вновь принялся ее разглядывать. С ее получением у меня связано первое и довольно неожиданное знакомство с бразильцами.

После долгих скитаний по Европе, так и не найдя подходящего места, где можно было бы обосноваться, я оказался в Риме. И именно здесь после некоторых сомнений и колебаний мне пришла в голову мысль об отъезде на постоянное жительство в Бразилию.

Весна была в разгаре. В садах расцвели олеандры и белые акации. В моей голове теснились образы, навеянные предстоящим путешествием в незнакомую страну. Свернув с набережной Тибра, я отправился в бразильское посольство, чтобы разузнать, как получить въездную визу. Залитая ярким светом утреннего солнца Навонская площадь стояла в окружении разноликих зданий с фасадами, от которых веяло стариной. В прошлом она была, вероятно, нарядной и привлекательной, но с годами краска стен поблекла и площадь частично утратила прежнее очарование. В одном из зданий, во дворце «Памфили», располагалось бразильское посольство. В декоре его фасада выделялись голуби — символ знатной семьи Памфили, бывших владельцев дворца.

Войдя через служебный вход, я очутился в огромном зале с мраморными колоннами. Уходящий высоко вверх потолок украшали искусно выполненные росписи. Под впечатлением увиденного я не сразу заметил служащего посольства. Он предложил мне пройти в просторную комнату, где оживленно разговаривали два человека.

— Сеньор Антонио, к вам пришел посетитель, — сказал служащий и удалился.

— Проходите, — приветливо обратился ко мне молодой чело-век, представившийся вице-консулом. На вид ему было лет тридцать. Его симпатичное, слегка смуглое лицо совсем не портили смоляные усы. Голубой костюм подчеркивал элегантность фигуры. — Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы получить визу для поездки в Бразилию на постоянное жительство.

Вице-консул подал мне анкету и предложил ее заполнить. Я быстро справился с этим несложным заданием. Пока бразилец просматривал ее, я с волнением следил за выражением его лица. Он на какое-то мгновение взглянул на меня и улыбнулся. А затем задал вопрос, вызвавший у меня тревогу:

— У вас нет другой профессии, кроме историка?

— Другой профессии у меня нет. А она разве вызывает у вас недоверие?

— Да нет. Вы мне нравитесь как человек, и по вашим анкетным данным я не вижу причин для отказа во въездной визе. Все дело в том, что историков в Бразилии и без того слишком много.

— Но я мог бы там освоить другую профессию, более нужную вашей стране. Для этого, конечно, потребуется время, — пытался я произвести на вице-консула благоприятное впечатление.

— Я не сомневаюсь, что вы сможете приобрести в Бразилии другую профессию, возможно, даже несколько. Но это произойдет в будущем, а нам нужно решить вопрос о визе сейчас. Давайте укажем в визовой анкете, что у вас профессия инженера. Дело в том, что визы на постоянное жительство мы выдаем в соответствии с иммиграционными квотами, которые ежегодно нам устанавливает министерство иностранных дел. Квота инженеров — самая большая, а претендентов почти нет. В Бразилии же ощущается острая нехватка людей именно этой профессии.

Бразильский вице-консул приветливо смотрел на меня. Он производил впечатление человека, желавшего мне добра. Но меня насторожило его неожиданное предложение.

— Я привык сообщать о себе правдивые сведения. Как я буду себя чувствовать, если в Бразилии выяснится, что я историк, а не инженер. Ведь в этом случае меня могут отправить обратно в Европу.

Я не знал, как поступить. Мне очень хотелось уехать в Бразилию, но предложение вице-консула смутило меня. Я старался не нарушать законы, тем более если речь шла об иностранных государствах. Неточные сведения о профессии навсегда могли закрыть мне дорогу в Бразилию. Я уже побывал в посольствах Аргентины, Австралии, США и Канады, и там консульские чиновники вели себя очень сдержанно и, как мне показалось, строго руководствовались имеющимися у них инструкциями. По крайней мере, никто из них не предлагал мне облегченного варианта получения визы для въезда в эти страны.

— Поверьте мне, у вас не будет никаких осложнений в Бразилии. Там ваша профессия никого не заинтересует. У вас не должно быть оснований для беспокойства, — продолжал убеждать меня вице-консул. — Вы — образованный человек, владеющий несколькими иностранными языками, и без особого труда найдете, где приложить свои знания и способности. Моя страна нуждается в молодых людях с университетским дипломом.

Бразильский дипломат совершенно не походил на своих иностранных коллег, и его слова, проникнутые искренностью и человеческой теплотой, убедили меня в том, что никакого подвоха в них не было.

— Я хочу помочь вам поскорее получить визу. Если предложенный вариант вас не устраивает, мне придется запрашивать разрешение «Итамарати», а на это уйдет более двух месяцев. К тому же, я не могу гарантировать положительный ответ. В историках Бразилия не испытывает нужды.

Наш разговор закончился тем, что после некоторых колебаний я написал в анкете это волшебное слово «инженер». Бразилец не попросил меня предъявить диплом об университетском образовании, поверив мне на слово. При расставании он приветливо пожал мне руку, сказав, что все будет в порядке.

По пути в гостиницу я продолжал находиться под впечатлением разговора с вице-консулом, который мог просто отказать мне в визе, сославшись на иммигрантскую квоту. Поступить так ему было бы проще, однако он этого не сделал, а предложил воспользоваться лазейкой, чтобы обойти инструкцию, откровенно не нарушая ее. В этом была загадка бразильской души, которую мне еще предстояло разгадать.

* * *

Уже находясь в Бразилии, я долго размышлял о благородстве бразильского вице-консула, за неделю оформившего визу для въезда на постоянное жительство совершенно незнакомому человеку. Моему пониманию тогда были недоступны мотивы такого доброжелательного отношения. Для этого надо было прожить в стране более года и лучше узнать бразильцев. У меня появилось несколько приятелей из иммигрантов, приехавших в Бразилию в 40–50-х годах. Их рассказы о получении бразильских виз в различных европейских столицах очень походили на то, что произошло со мной в Риме. Разными были бразильские консулы, но к иностранцам, пожелавшим уехать в Бразилию, они всегда относились доброжелательно и отличались не очень строгим соблюдением иммиграционных квот, нередко оформляя визы по фиктивным, а не по реальным профессиям. Видимо, практика гибкого отношения к инструкциям о выдаче въездных виз иностранцам в те годы была не исключением, а правилом. Трудно сказать, было ли это творчество самих бразильских консулов или таковы были ориентировки иммиграционных властей. Бразилия в те годы испытывала большую потребность в квалифицированной рабочей силе, и чинить препятствия приезду иммигрантов из европейских стран, видимо, никто не хотел.

Однажды я разговорился на эту тему с одним знакомым иммигрантом, прожившим в Бразилии более двадцати лет. Как он мне объяснил, бразильский вице-консул в Риме прибегнул к «жейто», чтобы выдать визу. Мне тогда еще не был понятен глубокий смысл этого в общем-то знакомого слова. На конкретных примерах из собственной жизни он попытался растолковать мне, что оно означает для бразильца. Я немногое понял из его объяснений. И лишь наблюдая поведение бразильцев в самых неожиданных ситуациях, я стал догадываться, что «жейто» играет большую роль в их жизни. Отдаленно оно напоминает русское «выкрутиться», «изловчиться», «найти выход из тупикового положения». Это — целая философия жизни, кодекс поведения.

Чтобы выжить, бразилец ежедневно прибегает к «жейто», как к палочке-выручалочке. В своем стремлении обойти трудности на жизненном пути он использует всевозможные средства, даже те, которые запрещены законом. Это важный элемент бразильской бытовой культуры. С его помощью открывают многие двери, решают сложные проблемы. «Жейто» формирует привычки бразильца, влияет на его поведение в обществе и становится своего рода внутренним правилом, которым он руководствуется в практических делах.

Спустя много лет один мой приятель поведал историю, которая очень напомнила мне первое знакомство с бразильским вице-консулом в Риме. Ему довелось оформлять визы для группы иностранных артистов, которые отправлялись в Бразилию на гастроли по приглашению влиятельного культурного фонда г. Сан-Паулу. В бразильском консульстве ему сказали, что для получения виз нужен контракт, оформленный через министерство труда Бразилии. Кроме этого, необходимо согласие бразильского профсоюза артистов на временную работу в Бразилии. На это уходит обычно два-три месяца. Но так как гастроли нельзя было отложить, моему приятелю предложили запросить у фонда новое приглашение, но не на гастроли, а для участия в международном фольклорном фестивале. Тогда визы можно было бы выдать на следующий день. Короче говоря, бразильский консул хотел прибегнуть к знаменитому «жейто», прекрасно понимая, что никакого фестиваля в Сан-Паулу в это время не будет.

Однако руководство фонда не захотело принять предложенные правила игры. Оно предпочло использовать связи в министерствах труда и иностранных дел и в течение нескольких дней решило все вопросы, связанные с получением виз для артистов. Оформить рабочий контракт для иностранных артистов без «жейто» за столь короткий срок невозможно. Все можно было бы устроить гораздо проще, если бы фонд захотел чуточку рискнуть, но, видимо, в его руководстве не привыкли рисковать по мелочам.

Упомянутый культурный фонд был причастен также к реставрации здания бразильского посольства в Риме в 2000 году. Его давно не ремонтировали, и оно находилось в плачевном состоянии. У министерства иностранных дел не было денег для оплаты реставрационных работ во дворце «Памфили». Построенный в XVII веке дворец представлял большую историческую ценность и считался архитектурным памятником. Одна бразильская государственная компания согласилась профинансировать реставрационные работы в посольстве. Чтобы избежать уплаты налога, министерство иностранных дел заключило с культурным фондом г. Сан-Паулу соглашение о ремонте здания. Официально деньги государственной компании предназначались для реализации национальной программы поддержки культуры и освобождались от обложения налогами. И, хотя это был ловкий ход с целью уклонения от уплаты налога, в министерстве финансов сделали вид, что все в пределах закона. Это — пример применения «жейто» в крупных делах.

Но чаще всего бразилец прибегает к нему в житейских ситуациях.

Как-то мне захотелось побывать на концерте известного итальянского певца. Однако в Муниципальном театре, где он давал единственный концерт, мне сказали, что все билеты уже проданы. Немного поразмыслив, я обратился к знакомому, который занимал скромную должность в секретариате мэра города.

— Давно мечтал послушать этого оперного певца, — сказал я ему.

— И что же тебе мешает это сделать? — спросил он.

— У меня нет билета. И достать его уже невозможно.

— Я все устрою. Мы пойдем в театр, и я найду способ попасть на концерт.

Когда мы приехали к театру, служащий, к которому обратился мой приятель, безнадежно махнул рукой, промолвив, что в зале нет ни одного свободного места. Но моего приятеля это нисколько не смутило. Он направился к администратору, где представил меня как иностранного гостя мэра, который не может уехать из Сан-Паулу, не увидев великолепного театра, о котором слышал много хвалебных слов за границей.

— С кем я имею честь говорить? — спросил удивленный администратор.

— Я — помощник личного секретаря мэра, — ответил с важным видом мой приятель, показав ему какое-то удостоверение.

Администратор провел нас в театр через служебный вход. Мы долго шли по длинному коридору, пока не оказались возле роскошной ложи. В ней почти все места были заняты. Нам предложили сесть на два свободных места в первом ряду. В антракте мой сосед вежливо раскланялся перед нами, видимо, приняв нас за друзей мэра. Оказалось, что мы сидели на местах, предназначенных главе администрации города.

* * *

Современному человеку гораздо сложнее попасть в Бразилию, если он решил уехать туда на постоянное жительство. И не потому, что ослабло магическое действие «жейто» или бразильцы перестали к нему прибегать. Теперь в Бразилии, как и во многих других странах, более строго контролируют въезд иностранцев. Были приняты более жесткие инструкции по визовым вопросам. Сложнее стало обходить законы. Бюрократическая паутина плотно опутывает посольства и консульства, и избавиться от ее парализующего действия способны очень немногие консулы.

Если вы однажды решили посетить Бразилию с туристическими или деловыми целями или, уже приехав сюда, хотите получить визу на более продолжительный срок, чтобы продлить удовольствие от пребывания в этой прекрасной стране, вам придется столкнуться с бюрократическими препонами, которых раньше не было и в помине. Однако, если вы наберетесь терпения и своевременно предпримете усилия в нужном направлении, то никаких сложностей не возникнет. Необходимые для получения бразильской визы документы включают заграничный паспорт, туристический ваучер и авиабилет. Иностранцам, которые хотят обосноваться на временное жительство и устроиться на работу в Бразилии, потребуются заверенные нотариусом рабочий контракт, свидетельство об образовании, справка об отсутствии судимости. Для поездки в гости к бразильским друзьям или родственникам необходимо предъявить в консульстве заверенное бразильским нотариусом приглашение. Без проблем могут поселиться в Бразилии пенсионеры, имеющие доход в размере 2 тыс. долл. в месяц, и бизнесмены, решившие вложить в бразильскую экономику не менее 200 тыс. долл.

С чего надо начинать? Первым делом перед тем, как упаковывать чемоданы, надо найти ближайшее бразильское консульство, которое выдаст необходимую для въезда в Бразилию визу. Туристическую и транзитную визы получить легко. Однако для оформления виз, дающих право на временное или постоянное проживание, требуется много документов и времени и мотивированное обоснование. Иностранцу, въехавшему в Бразилию по туристической визе, формально нельзя оставаться там больше указанного в визе срока. Федеральная полиция может продлить ее, но с таким расчетом, чтобы общий срок пребывания туриста не превышал 90 дней. При отъезде из Бразилии за каждый просроченный день с нарушителя визового режима взимается штраф. Время пребывания с просроченной визой не должно превышать восьми дней, по истечении которых иностранец подлежит высылке из страны. На практике, однако, к таким крайним мерам прибегают редко. Высылка нелегальных иностранцев всегда связана с материальными затратами, а у федеральной полиции лишних средств нет. Проще на все это закрыть глаза. В Бразилии довольно часто встречаются иностранцы, которые приехали туристами и остались здесь жить, не имея на это законных оснований. Потом они либо уезжали, не заплатив штрафа, ибо он достигал астрономической суммы, либо оформляли временную визу (на два года), воспользовавшись очередной амнистией тем, кто нелегально находился в стране. Когда количество нелегальных иммигрантов достигает нескольких десятков тысяч, у бразильских властей не остается ничего другого, как пойти на легализацию этих ущемленных в правах людей. На просторах Бразилии места хватает всем, кто хочет жить и трудиться в стране, ставшей их новой родиной.

 

Бразилец никогда не говорит «нет»

Через несколько дней я вновь зашел в бразильское посольство на Навонской площади. Вице-консул вернул мне паспорт с въездной визой и пожелал счастливого пути и удачи на бразильской земле. Я часто с благодарностью вспоминал этого человека. Он с самого начала вызвал у меня симпатию, и мне хотелось надеяться, что и другие бразильцы такие же доброжелательные люди.

В консульстве меня предупредили, что для поездки в Бразилию необходимо сделать прививку от желтой лихорадки — болезни, распространенной в тропических странах. Мне приходилось читать, что во второй половине XIX века в Бразилии и Аргентине эпидемии желтой лихорадки уносили тысячи человеческих жизней. На следующее утро я отправился в поликлинику, где врач сделал прививку и оформил международное свидетельство о вакцинации. После этого я сел в такси и поехал в представительство бразильской авиакомпании «Панаир ду Бразил». Администратор моей гостиницы рекомендовал обратиться в эту компанию, сказав, что у нее самые дешевые билеты на самолеты, летающие в Южную Америку. В офисе представительства посетителей не было. Миловидная девушка выписала мне билет на ближайший рейс. Я уже собирался уходить, когда из кабинета вышел приятного вида мужчина лет пятидесяти пяти. Это был управляющий представительства «Панаир ду Бразил». Услышав, что я собираюсь ехать в Бразилию, он оживился и, рассыпаясь в любезностях, пригласил выпить с ним чашку кофе в ближайшем баре. Около тридцати лет этот симпатичный итальянец провел в Рио-де-Жанейро. В его красочном рассказе сквозила ностальгия по прожитым в Бразилии годам, возможно, лучшим в его жизни. Ему нравилось буквально все: тропический климат, буйная природа, океан с песчаными пляжами, веселые и отзывчивые люди. Он был очарован этой экзотической страной и считал, что не найдется в мире города, который по красоте мог бы сравниться с Рио-де-Жанейро.

— Не удивляйся тому, что увидишь. К климату, людям, местным нравам придется привыкать. Со временем все образуется. В Бразилии ты встретишь много интересных и приятных людей. Но ты не расслабляйся, потому что бразильцы отличаются своеобразным поведением. Постарайся с самого начала понять их психологию. Осваивай язык, на котором они говорят.

— Я уже взял несколько уроков португальского языка.

— Молодец, но для начала хорошенько уясни: бразилец ведет себя не так, как принято в Европе. Это необычная манера общения. К ней европейцу нелегко привыкнуть.

— И что же вы мне посоветуете?

— К сказанному бразильцем надо относиться осторожно, не принимая каждое слово на веру. Он не всегда говорит то, что думает. Так поступают многие бразильцы. Это правило игры, помогающее в жизни. В каждом конкретном случае важно почувствовать, стоит ли слова бразильца принимать всерьез.

Хочу также тебя предупредить, что без протекции там серьезные дела не решаются. Поэтому все, у кого есть такая возможность, стараются заручиться поддержкой влиятельных людей. Связи в Бразилии позволяют решать многие проблемы. Постарайся завести знакомых и друзей. Их советы и помощь будут особенно полезны в первое время, пока ты не устроишь свою жизнь.

Бразильцы по натуре — доброжелательные люди и охотно помогают друг другу. Благодаря дружеским связям там можно вершить большие дела, предварительно доказав бразильцу свои подлинно дружеские чувства. Приведу один пример из моего собственного опыта. В Рио-де-Жанейро у меня был завод по производству растительного масла. Должно быть, я где-то просчитался или ситуация на рынке сбыта была неблагоприятной. Одним словом, завод оказался на грани банкротства. Мои долги превысили два миллиона крузейро. Я был в отчаянии и не знал, что делать. Обратился за помощью к своему другу. Тот тоже был предпринимателем, но более удачливым, чем я. И он, не говоря ни слова, выписал мне чек на указанную сумму. Через год я продал завод и возвратил моему другу два миллиона. Наша дружба еще больше окрепла.

— Редко можно встретить столь щедрого друга, способного прийти на помощь, казалось бы, в безнадежной ситуации. А на что еще стоит обратить внимание?

— По приезде в Бразилию присматривайся к людям. В их поведении многое будет казаться странным и непривычным. Ты сразу заметишь их необычную манеру реагировать на различные просьбы. Бразильцы будут уклоняться от прямого и четкого ответа, но никогда не опустятся до того, чтобы огорчить тебя отказом.

Увидев в моих руках свидетельство о прививке, он стал убеждать меня, что это чистая формальность, ибо в крупных городах Бразилии желтая лихорадка не отмечалась уже более четверти века.

— Прививка от желтой лихорадки потребуется, если ты отправишься в один из амазонских штатов, где обитают комары — переносчики этого заболевания. Желаю тебе счастливого пути и удачи. Надеюсь, ты полюбишь эту чудесную страну и найдешь там свое счастье, — закончил разговор управляющий.

В Рио-де-Жанейро далеко не сразу удалось привыкнуть, что мне никто не говорит «нет». Уклончивые ответы моих знакомых вызывали недоумение. Сам я не стеснялся произносить это непривычное для бразильцев слово, когда не мог выполнить просьбу. Потребовалось много времени, чтобы освоиться с этой бразильской манерой общения.

В Бразилии мне неоднократно приходилось на собственном опыте убеждаться в справедливости слов моего случайного знакомого по Риму, предупреждавшего, что среди бразильцев не принято отказывать человеку в просьбе. Если обстоятельства вынуждают бразильца говорить «нет», это дается ему с огромным трудом. Поэтому, не имея возможности сказать «да», он прибегает к двусмысленному ответу, который при желании собеседник может понимать так, как ему захочется. Уклончивый смысл ответа выручает бразильца, когда от него требуется какая-то определенность.

 

Бразильская таможня

Во время полета в Бразилию меня одолевали противоречивые чувства. Наряду с вполне естественным любопытством, которое испытывает всякий человек в ожидании встречи с огромной и совершенно незнакомой страной, не покидало внутреннее беспокойство относительно моего будущего. Кто знает, как там все сложится? Ведь я почти не владел языком, на котором говорят бразильцы. Моя профессия историка там никому не нужна, а другой специальности не было. Меня никто не ждал, и полагаться можно было только на свои силы и находчивость. И тем не менее завораживала мысль, что скоро начнется новая жизнь в экзотической стране, где живут отзывчивые и приветливые люди.

15 марта вместе с другими пассажирами я сошел с трапа самолета в международном аэропорту «Галеан» в Рио-де-Жанейро. Стояла невыносимая духота. Термометр показывал +30 °C в тени. В невзрачном и тесноватом здании мы прошли пограничный контроль.

На таможне улыбчивый чиновник вежливо предложил открыть чемоданы. Судя по всему, это делалось ради проформы. В то время из Европы мало кто вез вещи, не предназначавшиеся для личного пользования.

Через 30 лет ситуация на таможне в корне изменилась. В Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу были построены аэропорты, ничуть не уступающие лучшим европейским. В них даже появились зеленые коридоры. Как же иначе? Ведь Бразилия не может не идти в ногу со всем цивилизованным миром. Но это лишь видимость. На самом деле бразильских таможенников с полным основанием можно отнести к самым строгим в мире. Каждого второго пассажира, пожелавшего воспользоваться зеленым коридором, таможенники останавливали и предлагали предъявить свой багаж к досмотру. Мне приходилось слышать, что в своем служебном рвении они иногда пытались досмотреть багаж иностранных дипломатов, нарушая их иммунитет. Что же ожидать от них простым гражданам?

Хотя, возможно, они и правы. Поездки за рубеж бразилец нередко использует, чтобы привезти товары явно не для личного пользования и за счет их продажи пополнить семейный бюджет.

Чего он только не везет из туристических поездок в США и Европу и в каких количествах!

Для борьбы с контрабандным ввозом в 2000 году вновь ввели, как в 60-е годы, таможенные декларации. Но зачастую это пустая формальность. В аэропорту Сан-Паулу можно наблюдать сцену: огромная очередь только что прибывших пассажиров, у которых таможенник, не глядя, забирает декларации. К досмотру приглашаются те, кто вызвал подозрение. В их число лучше не попадать, ибо багаж проверяют основательно, придираясь к каждой мелочи. На них чиновник отрабатывает служебное рвение. Особой строгостью отличается таможенная служба в Сан-Паулу. Санпаульцы вообще имеют репутацию слишком формальных людей. Говорят даже, что они не очень похожи на настоящих бразильцев. Другое дело Рио-де-Жанейро. Здесь люди мягче, сговорчивее, доброжелательнее.

* * *

Как-то я возвращался из поездки в Европу. По мере приближения самолета к Рио-де-Жанейро во мне нарастало чувство тревоги. Не знаю почему, но всегда при виде таможенников мной овладевал страх. Я панически боялся обыска, тем более на глазах у публики. Еще по дороге в аэропорт я с ужасом подумал, какие испытания ждут меня на бразильской таможне.

В те годы за ввоз радиоприемников, телевизоров, магнитофонов, одежды и многого другого надо было платить огромные пошлины. Делалось это для защиты национального производителя. В моем воображении рисовались сцены строгого досмотра багажа со всеми вытекающими из этого последствиями. Все эти тревожные мысли не покидали меня во время полета.

— Не беспокойтесь, — успокоил меня сосед по самолету, с которым я поделился своими опасениями. — Все провозят запрещенное, нужно только хорошенько продумать, как пройти беспрепятственно через таможню.

— Но как это сделать?

— Пройдя через паспортный контроль, возьмите свой багаж и смело идите через зеленый коридор, — инструктировал меня сосед. — Главное — держитесь уверенно, если таможенник вас остановит.

— Зеленый коридор?

— На таможне есть два прохода: «зеленый», если вам нечего декларировать, и «красный» — для тех, кто везет из-за границы вещи, облагаемые пошлиной. Как правило, она довольно высокая.

— А если я пойду через «красный»?

— Вас обязательно остановят и предложат открыть чемодан.

— И что тогда будет?

— Тогда у вас будут проблемы, если в чемодане обнаружат вещи, за которые нужно платить пошлину. Идите уверенно, но только не перепутайте коридоры.

В аэропорту Рио-де-Жанейро я взялся заполнять таможенную декларацию, но после некоторых колебаний не стал в ней указывать злополучный магнитофон. Так, мне казалось, легче усыпить бдительность таможенников.

Когда мы подошли к паспортному контролю, там уже никого не было. Служащий федеральной полиции пропустил нас за одну минуту.

В багажном зале я издалека увидел свой чемодан. Следуя совету соседа, я взял его и направился туда, где виднелась надпись зеленого цвета «нечего декларировать». Должно быть, это и был тот зеленый коридор, о котором в самолете мне говорил сосед. Я шел, не чувствуя под собой ног. Меня не покидал страх, казалось, что на моем пути обязательно появится таможенник и потребует показать содержимое чемодана. Но на мой багаж никто не обратил внимания.

* * *

Однако это будет потом, много лет спустя. А в тот мартовский день 1962 года в бразильской жизни все было проще, добродушнее были и чиновники таможни аэропорта. Новый иммигрант из Европы, в двух чемоданах которого кроме скромных пожитков и нескольких книг ничего не было, не вызвал у них никакого интереса.

 

Первые впечатления о Рио-де-Жанейро

Представьте, что вы приезжаете в тропическую страну — кругом солнце, изобилие белоснежного песка на пляжах, буйная экзотическая растительность. Окружающие вас люди — человеческий калейдоскоп из европейцев, индейцев, африканцев и азиатов.

Выйдя из аэропорта, вы оказываетесь в окружении водителей такси, уговаривающих довезти до города за фантастическую цену. По пути из аэропорта вы лихорадочно озираетесь по сторонам, стараясь увидеть обещанные красоты города, почувствовать страну. И что же вы видите? Простые дома, грязные, построенные без малейшей выдумки, невзрачные улицы с хаотичным движением, сточные канавы под открытым небом, множество уличных торговцев и просящих милостыню нищих.

Примерно так выглядел Рио-де-Жанейро в 1962 году, когда я въехал в него со стороны аэропорта «Галеан», то есть с черного хода, а не со стороны туристической витрины — Копакабаны. Там все выглядело иначе. Пристойнее. Красивее. Цивилизованнее. Но и в самых респектабельных районах бросались в глаза фавелы (трущобные кварталы), нависавшие на склонах живописных сопок, между которыми расположился город. В этих необычно красочных по своей конфигурации сопках — подлинное очарование Рио-де-Жанейро.

Отель «Сан-Франсиско», где я жил первое время, находился в деловой части города. В этом скромном и дешевом жилище, в жару невыносимо душном, я прожил два месяца. Он и сейчас стоит на том же месте и дает приют небогатым постояльцам. Большое окно в моем номере, выходившее на проспект Риу-Бранку, было открыто настежь, но в воздухе не ощущалось никакого движения. Я никогда не испытывал такой жары. Создавалось впечатление, будто я нахожусь в африканской пустыне. Кондиционеры в то время устанавливались только в самых дорогих отелях, которые, разумеется, были не по карману новичку-иммигранту.

Летом в Рио-де-Жанейро от высокой температуры плавится асфальт. Поэтому из всех достоинств жилья самым почитаемым для бразильцев является прохлада. Оказавшись как-то в гостях в одной бразильской семье, я не скупился на комплименты хозяевам по поводу их квартиры, тем более что она этого действительно заслуживала. Но когда я сказал, что на улице ужасно жарко, а в этой прекрасной квартире прохладно, они пришли в восторг от моих слов, хотя на самом деле все было не совсем так. Тем не менее бразильцы были очень польщены и, видимо, приняли меня за хорошо воспитанного человека.

На следующий день утром я отправился прогуляться по городу. Стояла прекрасная погода. Выйдя из гостиницы, я оказался на просторной и многолюдной улице. На ближайшем здании я прочитал — проспект Риу-Бранку. Это была главная артерия города, ее деловой центр. Он поражал своим динамизмом, шумом и какой-то непонятной какофонией городских звуков. Среди них резали слух сигналы водителей автомобилей и автобусов. Этим они выражали свое нетерпение долгим стоянием в заторах. Риу-Бранку и прилегающие улицы были буквально забиты всевозможными видами транспорта. Вести машину в такой толчее было нелегко. И надо отдать должное местным водителям — они проявляли высокое мастерство, ловко маневрируя, обгоняя друг друга, как будто участвовали в автогонках. Автопарк бывшей столицы не отличался новизной. Место некоторых автомобилей явно было на свалке. Бразилия только вступила в автомобильную эру. Это потом, лет через тридцать, она войдет в шестерку ведущих автомобильных держав мира.

Нечто похожее происходило и на тротуаре. Нескончаемым потоком шли люди. Тут же на улице торговцы предлагали свой товар, нищие просили милостыню. Сквозь многолюдную толпу пройти можно было с большим трудом. Я шел, с любопытством разглядывая лица пешеходов, и не мог сдержать удивление при виде такого разнообразия этнических типажей. Кого здесь только не было! Оказалось, что в Бразилии живут не только европейцы, негры и мулаты, но и выходцы из Ливана, Сирии, Японии, Китая, Кореи.

Проспект Риу-Бранку поражал человека, только что прибывшего из Европы, своей непохожестью на ранее виденное. На всем его протяжении громоздились здания в 20–30 этажей из стекла, металла и бетона. В них размещались банки, акционерные общества, административные учреждения, магазины, кинотеатры. Моя прогулка по Риу-Бранку походила на посещение архитектурного музея под открытым небом. Передо мною предстала смесь стилей разных эпох. Очаровывало великолепие Муниципального театра — уменьшенной копии здания Парижской оперы. Маленькая изящная игрушка в окружении современных железобетонных домов. В окрестностях центральной улицы сохранилось несколько католических храмов, среди которых выделялась своей красотой огромная церковь Канделария. Недалеко от залива возвышались величественные здания Музея изящных искусств и Сената. Позже при строительстве метро сенатский дворец безжалостно снесут. Эти немногие шедевры архитектуры XIX века терялись среди однообразных высоких кубов и параллелепипедов.

Пройдя метров двести от городского театра, я оказался перед несколькими кинотеатрами с красочными афишами идущих в них фильмов. Это была «Синеландия» — киношный уголок главной улицы города. На ней и в соседних переулках находилось около двадцати кинотеатров, десятки ресторанов, ночных клубов и баров. Когда на город опускалась ночь, здесь загорались разноцветные неоновые рекламы. Поддаваясь их волшебной магии, жители города заполняли кинозалы, надеясь хотя бы на время забыть свои каждодневные проблемы. Ночная жизнь в переулках «Синеландии» не утихала почти до утра. В один из первых вечеров в Рио-де-Жанейро я зашел любопытства ради в кинотеатр «Рэкс», где шел испанский фильм «Греховная любовь». Очаровательная испанская певица Сара Монтьель играла главную роль в этой простенькой мелодраме. В те годы экраны бразильских кинотеатров заполоняли низкопробные американские боевики. Некоторое разнообразие вносили французские и итальянские фильмы и немногие приличные бразильские киноленты, такие как «Бог и дьявол в стране солнца» Глаубела Роши.

Там, где заканчивался проспект Риу-Бранку, начинался широкий бульвар Бейра-ду-Мар. Из-за огромного количества королевских пальм его можно было принять за прибрежный парк. Слева от бульвара простиралось море, справа — район Лапа. Здесь было много частных домов и вилл, разбросанных на склонах близлежащих холмов. Отсюда открывался изумительный вид на бухту Гуанабара. С трудом верилось, что совсем рядом — деловой центр Рио-де-Жанейро. До войны на Лапе было много ночных клубов, кабаре и баров. Это было излюбленное место художников, артистов театров и вообще творческой публики. Лапу не зря называли Монмартром бразильской столицы.

Вдали виднелась крутая гора со статуей Христа. Ее можно было заметить с любой точки прибрежной части города. Стояла прекрасная погода, с океана дул прохладный бриз. Мне очень захотелось добраться до этой самой известной достопримечательности Рио-де-Жанейро. Я остановил первое попавшееся такси и через полчаса уже стоял на конечной остановке фуникулера. Два вагончика, пробираясь через тропические заросли, каждые тридцать минут доставляли туристов на вершину горы Корковадо (Горбун). Оттуда открывался красивый вид на город и окружающую местность.

На противоположной стороне залива, у подножья сопок, виднелся город Нитерой. Зрелище покоряло и очаровывало своей красотой. Час пролетел незаметно. Солнце клонилось к закату. Пора было уходить. Очередной фуникулер доставил меня вниз. В приподнятом настроении отправился я в обратный путь по незнакомым улицам. Я был безмерно счастлив, что попал в этот удивительный город. Здесь мне предстояло прожить много лет, познать прелести и невзгоды, радости и печали бытия среди нового для меня народа.

Прошли годы. Рио-де-Жанейро изменился, как все меняется в этом мире. Изменился к лучшему. Стал масштабнее, величественнее, чище, красивее. Что-то стало хуже. Проспект Атлантика, обрамляющий золотистый песок знаменитой Копакабаны, после реконструкции забрал широкую полосу пляжа. Исчезло большинство особняков Леблона и Ипанемы, от чего город стал однообразнее. Железобетонные башни стали неотъемлемой чертой архитектурного ландшафта города. Появились новые туннели, скоростные автострады, транспортные развязки, без которых Рио задохнулся бы в тисках невероятной автомобильной давки. Неизменной осталась неувядаемая прелесть этого южного города. И много лет спустя, уже освоившись в Бразилии и каждый раз возвращаясь в этот город, я остро ощущал его неповторимое очарование и вновь убеждался, что жизнь в нем чем-то походила на вечно веселый и яркий праздник.

 

Что это за страна?

Вскоре после приезда в Рио-де-Жанейро я пошел на городские курсы, где иностранцев обучали португальскому языку и где они могли получить элементарные знания о Бразилии. Нашим преподавателем был чудаковатый человек по имени Жоаким, высокий худощавый брюнет, на крупном лице которого с трудом держались большие роговые очки. Его суждения отличались экстравагантностью. Рассказывая об открытии португальцами земель, названных Бразилией, он поведан нам много интересного.

Высадившись на берегу удобной бухты на одном из островов, португальский мореплаватель Педру Кабрал от имени короля Португалии в апреле 1500 года вступил во владение территорией, дав ей название Земля Святого Креста. Обосновавшись в этих краях, португальцы первым делом пытались найти золото. Однако в те годы там не обнаружили ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней. Вскоре их внимание привлекло красное дерево, которому Бразилия обязана своим названием. Португальцы стали называть его «пау-бразил» по аналогии с похожим деревом, впервые привезенным в Лиссабон из стран Востока.

— А ведь могло случиться так, что, не будь этого дерева в бразильских лесах, сегодня наша страна продолжала бы называться Землей Святого Креста или получила бы какое-нибудь другое, более благозвучное название, — сказал Жоаким, оглядывая нас своим орлиным взором. — В этом смысле Бразилия похожа на соседнюю Аргентину, где испанцы нашли много серебра, и поэтому со временем ей дали красивое название, навеянное латинским словом «аргентум» — серебро.

— Трудно представить, — робко подал я свой голос, находясь под впечатлением только что услышанного, — что судьба бразильской нации настолько зависела от какого-то дерева.

Сомнение вызывали у Жоакима и некоторые исторические факты, связанные с открытием Бразилии.

— Говорят, что первым у ее берегов в апреле 1500 года появился португалец Педру Алвариш Кабрал. Но мне, — авторитетно поведал нам всезнающий лектор, — приходилось читать, что в январе того же года у северного побережья Бразилии уже побывал испанец Висенте Пинсон. Когда несколько лет спустя Кабрал и Пинсон встретились в Европе, между ними разгорелся горячий спор об авторстве открытия Бразилии. В конечно итоге пальму первенства все же отдали Кабралу.

Мы не были настолько сведущи в истории открытия Бразилии, чтобы иметь свое собственное суждение на этот счет, и поэтому верили его рассказам. Значительно позже, когда я взялся за изучение бразильской истории, мне удалось выяснить, что до сих пор бытуют различные точки зрения относительно экспедиции Кабрала. Некоторые историки, например, не берутся утверждать, что он был первым мореплавателем, побывавшим в этой части Нового света. Так что у нашего Жоакима были все основания сомневаться в официальной версии, приписывающей открытие Бразилии португальскому адмиралу. Много копий историки сломали и по вопросу о том, имел ли Кабрал специальные инструкции разыскивать новые земли на Западе. Долгое время многие историки полагали, что открытие Бразилии было чистой случайностью. Однако в XIX веке исследователи опровергли прежнюю гипотезу о буре и морских течениях, из-за которых эскадра Кабрала сбилась с пути и вместо Индии оказалась у побережья Южной Америки. С тех пор в исторической науке утвердилось мнение, что португальский мореплаватель вышел из устья Тежу с целью добраться до Индии и создать там форпост португальского господства. И лишь попутно, следуя наставлениям Васко да Гамы, который в 1497–1499 годах проложил морской путь в Индию, Кабралу поручалось заняться поисками новых земель на Западе.

Одна лекция была посвящена конституционному устройству Бразилии. Ведь ее будущим гражданам (а все мы, в конечном счете, надеялись ими стать) полагалось знать достоинства бразильской демократии, свои права и обязанности.

— Вам надо с самого начала усвоить, что Бразилия — чрезвычайно демократичная страна, независимо от того, какой у нас правящий режим, — поучал нас Жоаким. — Даже если военным надоест сидеть в казармах и беспрекословно подчиняться политикам, и они решатся взять бразды правления в свои руки, наша демократия от этого ничуть не пострадает. Но так бывает редко. Обычно страной управляет президент, которого избирают граждане страны каждые пять лет.

Из его лекций стало известно, что в 1946 году была принята конституция, гарантирующая гражданам политические и социальные права. В то время Бразилия называлась иначе, чем сейчас, — Соединенные Штаты Бразилии. Потребовалось какое-то время, чтобы бразильцы осознали, что они живут в стране, очень напоминающей другую большую страну. Такое положение самолюбивые бразильцы долго терпеть не могли. Поэтому ей было дано другое название — Федеративная Республика Бразилия.

Все бразильские штаты имеют свою конституцию, законодательное собрание, правительство во главе с губернатором. Но их автономия имеет четко обозначенные пределы, переступить которые никто не осмеливается. Федеральная власть за этим внимательно присматривает. Ее высшее олицетворение — президент страны, как некогда император в Риме, обладает огромной властью. Он сам назначает и увольняет министров, имеет большую свободу действий в вопросах внешней и внутренней политики, но даже он не рискнет проводить такой курс, который шел бы вразрез с интересами правящей элиты. Лучше всего президенту не вступать с ней в противоречие, иначе для него это может плохо кончиться.

— Вот в прошлом году, — продолжал просвещать нас профессор, — всенародно избранный президент Жаниу Куадрос не захотел прислушаться к настойчивым советам военных министров и вынужден был сам попросить конгресс принять свою отставку.

А все начиналось так хорошо, с его именем мы связывали самые радужные надежды. Но лучше всего, когда президент и генерал выступают в одном лице. Тогда все спорные вопросы решаются как бы внутри семьи, полюбовно, к взаимному удовлетворению. Так что президент в Бразилии — отражение слабости и несовершенства нашей демократии.

Так рассуждал профессор Жоаким перед нами, ничего не знающими иммигрантами, о достоинствах бразильской политической системы. Спросив у каждого слушателя курсов, из каких стран мы прибыли, а все мы были из Европы, он посоветовал нам забыть причуды европейской демократии.

— У нас тропическая страна, и для демократии это не обошлось без последствий, — заявил он с умным видом. — В условиях тропиков демократия от жары размягчается. То, что на поверхности, сильно отличается от существа. Внешность нашей демократии обманчива. Провозглашается свобода слова и печати. Сейчас она ощутима, хотя далеко не безгранична. А что будет через месяц, никто не знает. Поэтому редакторы газет, например, на всякий случай вводят собственную, внутреннюю цензуру. Зачем раздражать власть? Это не всегда безопасно, — продолжал поучать нас профессор.

Объяснил Жоаким и наши гражданские права с учетом бразильской специфики. Оказывается, в этой стране каждый имеет право свободно высказывать свое мнение, но при этом лучше соблюдать некоторую осторожность, если оно не совпадает с официальной точкой зрения. Гражданам предоставляется право критиковать действия властей, но лучше заниматься самокритикой. У всех есть возможность преуспеть в жизни, хотя удается это немногим. Закон предусматривает право на равную зарплату за одинаковую работу, вот только на женщин и негров оно не распространяется. Иммигранты, принявшие бразильское гражданство, имеют одинаковые права с остальными жителями страны, кроме права быть избранными на государственные должности.

Такие реалии бразильской жизни преподносил нам профессор Жоаким на своих лекциях. Мы с интересом слушали его рассуждения, не принимая их всерьез, но в дальнейшем многое из сказанного им подтвердилось.

География была любимым предметом профессора Жоакима. Он с упоением рассказывал нам о Бразилии, которую проехал из конца в конец, хотя сделать это было непросто, учитывая ее огромные пространства. По территории Бразилия — пятая страна в мире (8,5 млн. кв. км). Больше всего Жоаким любил море, восторгался им как настоящий кариока. Его восхищение таким даром природы, как пляжи, было вполне естественно. Бразильские белоснежно-песчаные пляжи, как мельчайшие алмазные россыпи, обрамляют все атлантическое побережье. Они тянутся на 7 тыс. км от самого южного штата Риу-Гранди-ду-Сул до штата Пара на севере. На них одновременно могло бы нежиться под лучами теплого южного солнца все человечество.

* * *

Через пару лет я уже приспособился к жизни в Бразилии. Памятуя советы профессора географии, мы с приятелем Фабио отправились на автомашине к знаменитому водопаду Игуасу, который Жоаким называл одним из чудес света. Без приключений мы добрались до столицы штата Парана — г. Куритиба. Переночевали в отеле «Палас». Рассвет еще чуть забрезжил, когда мы отправились по автостраде, ведущей к парагвайской границе. За один день предстояло преодолеть 700 км. Нам сопутствовала прекрасная погода. Автомобиль легко поглощал километры вполне приличного и пустынного шоссе, окруженного почти на всем пути зарослями девственного леса. Ландшафт преимущественно гористый. У редких придорожных селений виднелись банановые и апельсиновые рощи. На горных пастбищах паслись невзрачные на вид коровы и лошади. Поражала слабая заселенность внутренних районов Бразилии. Стоило отъехать от Сан-Паулу и Куритибы 30–40 км — и везде дикий пейзаж без каких-либо признаков деятельности человека. Ближе к Игуасу начались густые тропические леса. Дорогу окружала сплошная стена деревьев. Уже начало смеркаться, когда мы подъехали к гостинице с башнями, придававшими ей некоторое сходство с замком. Минут через десять все вокруг погрузилось в ночную тьму. Оставив вещи в номере, мы поднялись на одну из башен, чтобы взглянуть на шумящий вдали водопад. При свете луны отчетливо виднелась огромная водяная преграда, над которой нависал густой туман.

Утром следующего дня поехали к водопаду, расположенному на реке Игуасу в 30 км от ее впадения в Парану. Плотный туман, исходящий от реки, не позволял его увидеть, и лишь когда солнечные лучи рассеяли завесу из мельчайших водяных капелек, нашему взору открылась восхитительная картина. Описать ее невозможно, эту красоту надо видеть. Водопад состоит из множества каскадов, растянувшихся на большое расстояние. Его наибольшая высота достигает 80 м. Падение гигантского количества воды образует густые облака, обволакивающие утесы и оседающие на ветвях деревьев и кустарников. Турист, близко подошедший к водопаду, очень быстро ощущает, как липкая влага проникает во все поры его тела. Видение всякого природного чуда оказывает на человека магическое воздействие. Можно часами наслаждаться этим удивительным зрелищем, меняя место обозрения. Хотя большая часть водных каскадов принадлежит Аргентине, полное представление о красоте водопада можно составить только в Бразилии. Правый берег реки Игуасу на бразильской стороне значительно выше аргентинского. Открывающаяся с бразильского берега панорама охватывает практически весь водопад, в том числе и его часть, недоступную взору аргентинцев. Прорубленные в откосах крутого берега дорожки и многочисленные смотровые площадки дают возможность довольно близко подойти к водопаду и разглядеть его с разных позиций. Незаметно прошел день. Утром надо было возвращаться в Рио-де-Жанейро.

* * *

В соседнем штате Мату-Гросу находится одно из самых удиви-тельных творений бразильской природы — Пантанал, безбрежная равнинная местность, доступная для путешественников только в сухой период года, совпадающий с местной зимой. В летние месяцы (декабрь — февраль) из-за тропических дождей река Парагвай и ее притоки выходят из берегов, превращая Пантанал в огромное озеро с едва приметными островками суши. По окончании дождливого сезона водные разливы исчезают, и по его поверхности вновь можно передвигаться на лошадях или джипах. Вот тогда сюда устремляются любители рыбалки и экзотической красоты. Охота на территории Пантанал а запрещена на протяжении всего года.

Через год после поездки к водопаду мы с Фабио, который хоть и прожил всю жизнь в Бразилии, но никогда не был в штате Мату-Гросу, собрались совершить вояж в этот диковинный регион Бразилии. Мы сели в поезд, отправляющийся с вокзала Жулиу Престес в Сан-Паулу до города Корумба, у границы с Боливией. Он состоял из девяти вагонов, один из которых занимал ресторан. Мы расположились в купе на двух человек вагона первого класса. Многие пассажиры ехали в обычных вагонах без особых удобств. Поезд был старый и комфортом не отличался. Стоял сухой сезон, но москиты нещадно атаковали пассажиров круглосуточно.

Наше путешествие пролегало по южным районам штата Мату-Гросу, захватывая основную и наиболее интересную часть Пантанала. Из окна вагона хорошо просматривалась окружающая местность. Иногда создавалось впечатление, что железнодорожное полотно пролегает через озеро. Кругом простирались залитые водой поля, заросшие деревьями и кустарниками. Чем дальше на север уходил поезд, тем разливы встречались все реже, а потом и вовсе исчезли. Ландшафт стал иным — обширные с густым травянистым покровом степи. В это время распустилось желтым цветом обильно растущее в этих местах экзотическое дерево «ипэ». Саванна приобрела золотистый отблеск. Часа через три появился густой лес. За весь день мы не увидели ни одного селения. Раза три поезд останавливался на маленьких станциях для пополнения запасов воды и топлива. Утром сделали получасовую остановку во втором по значению городе штата — Кампу-Гранди. В то время в нем проживало около 100 тыс. человек. Утопающий в зелени провинциальный город был застроен одно-двухэтажными домами, среди которых одиноко возвышались пока еще редкие высотные здания.

К вечеру поезд прибыл в Корумбу. По ту сторону реки Парагвай находилась Боливия. Фабио позвонил знакомому фазендейро, который обещал утром прислать за нами машину. Следующий день выдался солнечный, но не жаркий, и, самое главное, — не было мучительно-липкой влажности, которая сопровождала нас в течение всей поездки по Пантаналу. Было воскресенье, в церквах звонили колокола. В костеле напротив нашего отеля, куда я заглянул, пока мы томились в ожидании машины, шла служба при большом скоплении народа. Вскоре прибыл джип с фазенды, находившейся в 80 км от города. По грунтовой дороге мы добирались до дома хозяина часа полтора. Приятель Фабио, образованный человек, свободно говорящий на английском и французском языках, встретил нас радушно. Одет он был в стиле американских фермеров: клетчатая рубаха навыпуск, джинсовые брюки с желтыми кожаными сапогами и широкополая шляпа. Ему принадлежало более 10 тыс. га. Занимался он разведением племенного скота, который поставлял на бойни Кампу-Гранди. Для внутреннего потребления обитателей фазенды выращивали кукурузу, рис, фасоль, кофе, бананы, апельсины.

За обедом хозяин угостил нас национальным бразильским кушаньем — шураско. Мы сидели в тени большого раскидистого дерева и потягивали приятный на вкус напиток «кайпиринья». Готовится он из сахарной водки «пинга», мелких зеленых лимонов, сахара и льда. В Бразилии это самый популярный после пива напиток. Слуга принес и расставил на столе разные гарниры и салаты. Потом пришел черед мяса. Для приготовления шураско на железные вертела нанизывают большие куски говядины (иногда к ней добавляют баранину, свинину и птицу) и жарят на углях. Говядина четко подразделяется на различные части, имеющие свое название. Самым нежным считается купим. Эта мякоть загривка благодаря обилию жировых прожилок буквально тает во рту. Однако настоящие ценители считают вкуснее более жесткие и обезжиренные части говядины. На фазенде шураско выглядело гораздо проще, чем в ресторане. Но мясо было столь же разнообразное и в большом изобилии.

Покончив с угощением, в сопровождении хозяина мы соверши-ли прогулку по его фазенде. Растительность Пантанала необычайно богата. На берегах озера, недалеко от которого расположилась усадьба фазендейро, росли влаголюбивые деревья. Среди них выделялись раскидистые шапки манговых деревьев, дынное дерево (папайя) и различные виды пальм. В этих широтах смеркается рано. Мы остановили наш джип на берегу озера, очарованные красотой заката. Небо с мелкими облаками, скрывающими заходящее солнце, приобрело красновато-пурпурный цвет. На его фоне выступали темные силуэты огромных деревьев. Ровная гладь озера походила на сказочное зеркало, в котором отражались и ближайшие деревья, и потемневшее небо.

На следующий день после утреннего кофе хозяин повез нас на рыбалку. Над озером стоял густой туман. Изредка тишину нарушали голоса невидимых из-за тумана птиц. Их в этих местах огромное количество — свыше 650 разновидностей. Наша моторная лодка медленно пробиралась через заросли камолотов — голубых и лиловых цветов, покрывающих ковром заводи озер и рек. За два часа рыбалки мы поймали десяток крупных (по 2–3 кг) рыб, из которых повар приготовил роскошный обед. Из всех развлечений среди приезжающих в эти края самым популярным с давних времен стала любительская рыбная ловля. Располагая богатейшим выбором рыб (около 230 видов), Пантанал считается подлинным раем для рыбаков. Среди самых известных сортов — дорадо, пинтадо, пакус, куримбатас, пирапутанга.

Вечером мы провели несколько часов в просторной и уютной гостиной хозяйского дома. Рассказ фазендейро о жизни в Пантанале, находившемся в нашем воображении где-то на краю света, увлек нас. Казалось, мы прикоснулись к экзотическому и таинственному миру. Утром мы тепло распрощались с гостеприимным хозяином. Его водитель на том же джипе довольно быстро доставил нас в Корумбу. Возвращались мы в Рио-де-Жанейро на самолете, получив еще одну возможность полюбоваться Пантанал ом на этот раз с большой высоты. Далеко, насколько хватало взгляда, блестела гладь мелких и больших озер, окаймленных поросшими густым лесом сопками. Огромные пространства, оказавшиеся во власти воды, поражали воображение…

За годы жизни в Бразилии мне приходилось бывать во многих отдаленных районах. И всякий раз на память приходили уроки географии на городских курсах и чудаковатый профессор Жоаким, преподавший нам, только что приехавшим иммигрантам, элементарные знания об этой удивительной стране, где не только прекрасно уживаются люди разных национальностей и рас, но и гармонично сочетаются, казалось бы, несовместимые явления природы — все испепеляющая засуха северо-востока и сезонные ливни Пантанала тропический зной Амазонии и морозы в горах Санта-Катарины, горная гряда Серра-ду-Мар и безбрежные равнины штата Риу-Гранди-ду-Сул. В разгар бразильской зимы можно, искупавшись в теплых водах на пляжах «жемчужины Атлантики» курорта Гуаража, после непродолжительной езды но прекрасной автостраде добраться до городка Кампос-ду-Жордан, затерявшегося среди гор Серры-де-Мантекейра. В зимнюю пору здесь температура опускается до нуля, что влечет в эти края бразильцев, никогда не испытавших настоящего холода. В июле в этот живописный горный городок, где многие здания выстроены в швейцарском стиле, придающем ему необычный, завораживающий колорит, устремляются тысячи бразильцев, у которых деньги водятся но не в таком количестве, чтобы они могли позволить себе съездить в настоящую Швейцарию. В этой провинциальной глуши кому-то пришло в голову соорудить несколько пятизвездочных отелей, которые пустуют большую часть года, ибо в Кампос-ду-Жордан бразильцы ездят только в самый холодный месяц года, совпадающий со школьными и студенческими каникулами.

 

Язык, на котором говорят бразильцы

В Риме мне довелось около месяца заниматься португальским языком. Моим преподавателем был настоящий бразилец, студент здешнего университета по имени Онтарио. Благодаря его стараниям я освоил элементарные грамматические правила и несколько сотен слов, полагая, что на первых порах мне с моим знанием французского и испанского языков этого будет достаточно. Окрыленный мыслью, что знаю португальский язык, я приехал в Рио-де-Жанейро. К моему удивлению, уже в первый день стало ясно, что я почти не понимаю бразильскую речь. Мне понравился мелодичный говор дикторов местных радиостанций, но смущала та скорость, с какой они выплескивали слова на слушателей. Люди с улицы говорили по-разному: одни проглатывали по полслова, другие так комкали слова, что трудно было разобрать смысл сказанного.

Через год я уже довольно свободно чувствовал себя в общении с местными жителями, понимал почти все, что говорили мои собеседники, за исключением тех, кто любил щегольнуть местным жаргоном — жирией. Но мне уже тогда было ясно, что и через пять лет я не смогу говорить так, как коренной житель Рио-де-Жанейро. У него свой особенный выговор. Его трудно воспроизвести иностранцу. Меня утешало только то, что мало кто в Бразилии говорит на правильном португальском. Словарный запас среднего бразильца довольно скуден. В повседневной жизни он использует не более тысячи слов. Разумеется, вы можете выучить еще тысячу или даже две тысячи слов, но они вам вряд ли пригодятся, и скорее всего обширный словарный запас станет для вас обузой.

Хорошо зная местные нравы, моя преподавательница, с которой я продолжил занятия языком в Рио, долго и настойчиво растолковывала, что нет никакой необходимости забивать голову лишними словами, они только усложняют восприятие португальского языка. Так, например, она уверяла, что прилагательное «прекрасный» можно использовать в любых ситуациях.

— Первое время можно обойтись без других прилагательных, когда появляется желание выразить восторг по какому-либо поводу. Можно говорить, что погода прекрасна, море прекрасно, фильм прекрасен. Когда вы почувствуете себя уверенно в языке, можно будет вводить в оборот слова-синонимы, — убеждала она меня.

Потом она стала настраивать мой акцент, при этом предупредив, чтобы я особенно не усердствовал, ибо мне все равно не удастся говорить на чистом португальском.

— У вас будет нормальный иностранный акцент, но многие любят смешивать его еще с чем-нибудь. Я знаю одного итальянца, который прожил в Рио-де-Жанейро 20 лет, но так и не смог избавиться от сильного акцента, который выдавал его с головой как иностранца. У него был акцент, характерный для евреев, у немцев — свой акцент, у японцев, как и других азиатов, собственный акцент, азиатский. По акценту легко определить национальность человека.

Скоро я сам убедился: довольно чисто, с легким акцентом умудряются говорить славяне. У них большие способности к языкам, поэтому некоторым из них со временем удается сойти за настоящих бразильцев. Тем, кто собирается поехать в Бразилию и там проверить свои знания в португальском языке, я бы дал совет, который позволит чувствовать себя более уверенно. Гораздо проще писать по-португальски, чем говорить, потому что, когда вы пишете, акцент не заметен. В метро, ресторане или магазине лучше говорить на хорошем испанском, чем пытаться что-то сказать на скверном португальском. Вас поймут гораздо быстрее. Многие бразильцы из южных штатов понимают этот язык.

Прожив в Бразилии пять лет, я решил съездить в Европу. Морское путешествие на теплоходе компании «Эуженио Че» до Лиссабона заняло две недели. На берегу я впервые столкнулся с основоположниками португальского языка. И каково было мое удивление, когда таможенник обратился ко мне на совершенно непонятном наречии. Меня он понимал прекрасно, я же не мог понять почти ничего. Из его гортани исходили какие-то странные звуки. Мне пришлось перейти на английский язык, и мы быстро поняли друг друга.

Прожив неделю в Португалии, я осознал, что здешний язык имеет мало общего с бразильским вариантом португальского языка. Его звучание лишено мелодичности, той ясности, с какой изъясняются бразильцы. И что меня еще больше удивило, так это то, что в Португалии и Бразилии для обозначения одного и того же предмета или понятия используются разные слова. Из порта я доехал до отеля на такси. Пока все шло нормально. Но в дальнейшем, знакомясь с реалиями португальской жизни, я заметил, что другие виды транспорта в Лиссабоне называются иначе, чем в Рио-де-Жанейро. Бразильский автобус (onibus) здесь называется autocarro, трамвай вместо бразильского bonde — eletrico, поезд (trem) — camboio. В один из дней мне пришла в голову мысль съездить в Коимбру. Я спросил у знакомого, есть ли поезд, идущий в этот известный университетский город, употребив при этом бразильское слово «трэйн». Удивленный португалец сказал, что это слишком далеко, поэтому лучше ехать междугородним автобусом — «камьонетой». Я подумал, что речь идет о маленьком грузовичке с навесом, и поездка на нем вызовет массу неудобств. Наш диалог был больше похож на разговор двух людей, говорящих на разных языках. Потом все прояснилось, когда мы перешли на французский. Оказывается, «трэйн» в Португалии означает не поезд, а телегу, запряженную лошадьми, а «камьонета» — междугородний автобус.

В ресторане гостиницы утром вместо бразильского утреннего кофе (cafe da manha) мне подали португальский маленький зав-трак (pequeno almoco). Бразильское кафезиньо (маленькая чашечка крепкого кофе) здесь называется бика. И так повсюду.

Чтобы посмотреть Португалию изнутри, один португальский знакомый предложил съездить на автомашине во второй по значению город — Порту. Когда выехали на автостраду, я увидел дорожный знак, на котором было написано что-то недоступное моему пониманию. Прочитав слово «бермас», я испытал тревогу и стал внимательно следить за дорогой в ожидании опасности. Но беспокоиться не стоило. Как пояснил португалец, этот дорожный знак означал обочину и предупреждал, что нужно соблюдать осторожность, съезжая с дороги, потому что в Португалии по шоссе любят ездить велосипедисты. В Бразилии вместо слова «бермас» для обозначения обочины следовало бы употребить слово «акостаменто».

Когда мы прибыли в Порту, там шел футбольный матч, транслировавшийся по радио. Комментатор вел его в таком темпе, что можно было заснуть. Футбольная терминология, которую применяли португальцы, совершенно не походила на бразильскую. Профессор местного университета объяснил мне такие различия в двух вариантах одного и того же языка слабостью научных связей между академиями словесности Португалии и Бразилии. Мне же показалось, что дело не только в этом. Слишком по-разному сложились судьбы народов этих стран после обретения Бразилией независимости, чтобы у них сохранился абсолютно одинаковый язык.

 

Как ездить по улицам бразильских городов?

Во-первых, надо усвоить основное правило — в Бразилии никто не торопится. Даже явно опаздывая на деловую встречу, бразилец не подаст виду. Для него не имеет никакого значения, прибудет он в назначенное время или опоздает на полчаса. Все можно списать на счет ужасных пробок. Однако, как только эти легковесные люди садятся за руль автомашины, они преображаются. Создается впечатление, что для них нет ничего важнее, чем на пару секунд опередить едущего в соседнем автомобиле.

Бразильцы пренебрежительно относятся к автомашинам национального производства. И если им позволяют средства, предпочитают импортные. Хотя автомобили в Бразилии стоят недешево, их число на улицах городов растет из года в год. В Сан-Паулу их насчитывается более 5 млн. Избыток автомашин и практически отсутствие транспортной полиции на улицах городов превращает дорожное движение в подлинный бедлам. Бразильские водители предоставлены сами себе. Но так как они не отличаются особой самодисциплиной и имеют весьма смутное представление о правилах уличного движения, езда по городу становится довольно рискованным занятием. Считается в порядке вещей, что на перекрестке водитель довольно медленно реагирует на красный сигнал светофора. Поэтому, когда загорается зеленый свет, не следует торопиться. Сначала лучше убедиться, что никто не форсирует скорость, чтобы проскочить перекресток. Превышение скорости, несоблюдение рядности и другие подобные отклонения от правил дорожного движения никого особенно не смущают. Главное — это научиться вести себя уверенно на бразильских дорогах.

Именно в уличном движении наиболее ярко проявляется самобытный характер бразильцев, их стремление всегда и во всем быть первыми. Надо отдать им должное: многие водят автомашину виртуозно. Вот если бы еще знали правила и соблюдали их! Редко уступая дорогу, бразилец в то же время рассчитывает на уступчивость других. Желание быть всегда впереди приводит к тому, что обгон, смена рядности выполняются так, как если бы речь шла о езде по проселочной дороге при полном отсутствии других автомашин. Не уважается даже авторитет полицейского.

Бразильская транспортная полиция не злоупотребляет своей властью. Как правило, ее служащие относятся с пониманием к водителям и не стремятся обязательно наказывать их за не очень грубые нарушения правил движения. Это вежливые люди, проявляющие готовность простить водителя, если видят, что он искренне раскаивается в совершенном проступке. Человек в форме полицейского всегда остается бразильцем со всеми его достоинствами и недостатками.

Однажды я никак не мог выехать на нужную мне улицу в центре Рио-де-Жанейро, не совершив небольшого нарушения. Я уже собирался это сделать, как появился полицейский. Выслушав мое объяснение, он сначала предложил мне поступить согласно правилам. Но в этом случае мне пришлось бы сделать большой крюк. Несколько подумав, полицейский снисходительно махнул рукой, разрешив сделать поворот в запрещенном месте.

В другой раз мне довелось быть свидетелем сцены, живописующей строптивый характер бразильянок, которых все чаще можно увидеть за рулем автомобиля.

Женщина остановила машину, открыла дверцу, собираясь выйти из нее. Увидев приближающегося полицейского, она обратилась к нему с вопросом:

— У вас есть какие-то претензии ко мне?

— Извините, но здесь нельзя оставлять машину.

— А почему вы решили, что я собираюсь здесь ее оставлять? Я всего лишь хотела немного передохнуть после долгой езды по городу.

Полицейский собрался уходить. Однако бразильянка вела себя странно. Ей, видимо, не понравилось, что полицейский сделал замечание. Она не торопилась уезжать и продолжала сидеть в машине. Полицейский явно стушевался и не знал, что делать дальше. Ему не хотелось связываться с ней.

— Хорошо, сегодня я вас прощаю, — сказал полицейский. — Но в следующий раз не ставьте здесь машину, иначе вам не избежать штрафа.

— Я не знала, что на этой улице нельзя ставить машину, — миролюбивым тоном промолвила женщина, с трудом сдерживая радость при мысли, что ей удалось выпутаться из этой ситуации.

— В этом месте машина мешает движению, поэтому здесь вывешен знак, запрещающий стоянку. Он прямо над вами, — пояснил полицейский и удалился.

* * *

Подлетая к Рио-де-Жанейро на самолете бразильской компании «Вариг», иностранные туристы иногда могли услышать самбу с такими словами: «Моя душа поет, когда я вижу Рио-де-Жанейро». Нечто подобное испытывали и мои знакомые, прибывшие сюда из Рима. Они никогда раньше не были в Бразилии и с нетерпением ждали встречи с этой экзотической страной. При виде красот Рио-де-Жанейро они с трудом сдерживали свой восторг.

Но настроение моих гостей резко изменилось во время прогулки по ночному городу на автомашине. Они страшно испугались, когда, проезжая по проспекту Атлантика, на красном светофоре я лишь сбавил скорость, а не остановился. Жена моего знакомого судорожно вцепилась в спинку сиденья. Ее муж, сидевший рядом со мной, побледнел, но не промолвил ни слова. Когда все повторилось на следующих перекрестках, мои итальянские знакомые уже находились на грани нервного срыва. Пришлось объяснить им, что езда на красный свет в ночное время в Рио-де-Жанейро — обычное явление. Так поступают все благоразумные водители, не желающие стать жертвой грабителей. Полицейские вынуждены закрывать глаза на это «народное творчество», не имея возможности обеспечить безопасность даже на улицах престижных кварталов города.

Уяснив суть дела, итальянцы перестали озираться по сторонам, но полностью успокоились лишь в гостинице. В ночное время в город мы больше не выезжали. Мне не хотелось лишний раз подвергать их нервным встряскам. Что они могли подумать о Бразилии? Что в отличие от Европы здесь не запрещается ездить не только на желтый, но и на красный свет светофора?

Понимая, что так продолжаться долго не может, власти наконец решили приучить строптивого бразильского водителя к принятым во всем цивилизованном мире правилам. В 1997 г., после семилетней проволочки, Национальный конгресс одобрил закон о новых правилах дорожного движения. Президент его тут же подписал, и закон вступил в силу. И хотя о полном сходстве с европейскими стандартами не могло быть и речи, появилась надежда на большую аккуратность и уважение к человеческой жизни на дорогах Бразилии.

На первых порах что-то действительно изменилось в поведении водителей. Но так продолжалось недолго. Даже драконовские меры не охладили пыл бразильцев. Высокие штрафы и боязнь лишиться водительских прав утратили магическое волшебство первых месяцев. Многие нарушители, которые должны были распрощаться с водительскими правами, попросту не были наказаны. Намек властей тут же был понят «варварами за рулем». Аварии на дорогах вновь стали частым явлением. Среди водителей утвердилось мнение, что закон был принят не для того, чтобы его исполнять.

За всем этим стоит поразительная уверенность бразильца в том, что ему удастся обойти закон, избежать наказания. Многим действительно это удается. За первые два года действия новых правил по всей стране 150 тыс. водителей набрали по двадцать штрафных баллов. За такие нарушения полиция обязана была лишить их водительских прав, однако она прибегала к такой мере в редких случаях.

В штате Сан-Паулу 30 тыс. водителей набрали по двадцать баллов за полгода действия нового закона. Ну и что? Почти все продолжали спокойно ездить. Всего лишь 600 из них лишились прав на вождение автомашины. Но и это сделать в Бразилии нелегко. Водитель, подвергнутый такому наказанию, может подать апелляцию. Проиграв дело в суде, он отдает водительские права полиции и переходит на нелегальное положение, то есть ездит без прав, надеясь на то, что его не остановит сотрудник автоинспекции. В городе их очень мало. Нарушения правил движения фиксируют камеры слежения, установленные на основных улицах. По их данным полиция выписывает штрафные квитанции. Остерегаться автоинспекторов следует за городом. На автострадах через каждые 10 км стоят посты федеральной дорожной полиции, перед которыми даже самые лихие ездоки вынуждены сбавлять скорость. Они, однако, не учитывают, что камеры слежения на крупных автострадах отмечают все нарушения правил дорожного движения и передают сведения о них на посты федеральной полиции.

Получить водительские права в Бразилии довольно просто. Необходимо представить медицинскую справку, пройти собеседование по правилам движения, в ходе которого больше говорит экзаменатор, чем будущий обладатель прав, и показать практическое умение управлять автомашиной. Правила дорожного движения многие бразильцы знают приблизительно. На улицах бразильских городов нередко можно столкнуться с откровенным пренебрежением дорожными знаками и неуважением к другим участникам движения. Пешеходы здесь вообще во внимание не берутся. Они могут с достаточной уверенностью переходить улицу только тогда, когда поблизости нет автомашин.

 

Как арендовать квартиру?

Вскоре после приезда в Рио-де-Жанейро я стал подыскивать квартиру. Мне хотелось поселиться поближе к океану, чтобы наслаждаться всеми прелестями жизни в приморском городе. Но квартиры в таких районах, как Копакабана или Ипанема, в то время были мне не по карману. После долгих поисков я остановился на районе Глория, недалеко от бывшего президентского дворца «Катете». Нашел квартиру через объявление в газете. По телефону договорился с ее хозяйкой о встрече. Она жила на третьем этаже пятиэтажного здания розового цвета, рядом с небольшим парком. За пятнадцать минут на автобусе оттуда можно было доехать до ближайшего пляжа. Дона Элиза, оказавшаяся женщиной очень приятной наружности, всю жизнь прожила в Рио-де-Жанейро, но теперь обстоятельства жизни складывались так, что ей надо было уехать на несколько лет на семейную фазенду в один из южных штатов. Показав мне квартиру и предложив чашечку крепкого кофе, она сказала:

— Я уезжаю надолго и не смогу чаще одного раза в год приезжать в Рио-де-Жанейро. Поэтому квартиру я хочу сдать чело-веку, на которого можно положиться. Надеюсь, вы будете ею довольны. Дом находится в приличном и спокойном районе, соседи — приветливые и порядочные люди. О цене договоримся.

К тому времени мне уже надоело ходить по городу в поисках жилья. Поэтому я не стал долго раздумывать и согласился.

— Хорошо. Квартира меня устраивает.

— Если вы согласны, тогда завтра можно подписать контракт. Кроме арендной платы, которую первого числа каждого месяца надо переводить на мой счет в банке, вы будете оплачивать коммунальные услуги и налог на недвижимость. Все это записано в контракте. Телефон также остается в квартире, но за право пользоваться им надо будет заплатить несколько тысяч крузейро.

— Хорошо, дона Элиза. Завтра мы подпишем контракт, — сказал я и, попрощавшись, вышел на улицу.

Квартира мне понравилась, но я не мог понять, почему необходимо платить еще за телефон, если каждый месяц я буду оплачивать счет телефонной компании. Чтобы рассеять свои сомнения, я обратился к знакомому итальянскому иммигранту, который давно жил в Бразилии и знал все премудрости здешней жизни.

Спокойно выслушав меня, он сказал:

— Плата за такую квартиру в этом районе вполне подходящая, и если хозяйка еще оставляет телефон, то раздумывать нечего. Чтобы обзавестись телефоном в Рио-де-Жанейро, нужно несколько лет простоять в очереди. Тебе повезло, хотя, откровенно говоря, за телефон она просит многовато. В Бразилии принято торговаться, предложи ей поменьше, с учетом твоих возможностей.

Мне очень хотелось перебраться в квартиру. На следующий день я вновь встретился с доной Элизой. Мы подписали контракт и быстро договорились о плате за телефон. Она пошла мне навстречу и снизила цену.

В таком большом городе, как Рио-де-Жанейро, жить без телефона очень сложно. Многие жители по нескольку лет стояли в очереди и готовы были заплатить любые деньги, чтобы стать счастливыми обладателями телефона. Нехватка телефонов превращала их в предмет торга. Власти пытались бороться с этим злом, запрещая жителям самим решать вопросы о передаче своих телефонов другим людям. Они могли делать это только через телефонную компанию. На самом деле так почти никто не поступал.

Прошли годы. В Сан-Паулу, куда я переселился, приобрести телефон было также довольно проблематично. Конечно, телефонов в городах стало гораздо больше, но и население катастрофически быстро росло, на всех не хватало. При аренде квартиры ее владельцы уже не брали плату за пользование телефоном. Он стал неотъемлемым атрибутом квартиры, что отражалось в ее арендной плате. Квартиры без телефонов в одном и том же квартале и доме стоили дешевле, чем с телефонами. Фактически сохранилась прежняя привычка брать за принадлежащий владельцу квартиры телефон некоторую сумму, только теперь ее выплачивали по частям — ежемесячно. Как и раньше, телефон всегда оставался за его владельцем, даже если арендатор проживет в его квартире 10–15 лет. Старая традиция, от которой никто не хотел отказываться. Да и зачем осложнять себе жизнь лишними хлопотами. Поэтому когда у меня возникали вопросы к телефонной компании, то, обращаясь к ней, я называл фамилию хозяина квартиры, а не свою. В телефонной книге также нельзя было найти мой номер, хотя я снимал квартиру уже пять лет. Она, как и телефон, принадлежала адвокату Рене Замлути. Я же оставался инкогнито во всех этих делах. Так всем удобно.

С появлением мобильных телефонов, которые быстро завоевали популярность в Бразилии, приобрести свой телефон стало гораздо легче. Мобильник все больше входит в жизнь рядового бразильца. Для многих он становится незаменимым спутником жизни. Так что решение телефонной проблемы, которая создавала бразильцам столько неудобств на протяжении полувека, пришло с неожиданной стороны благодаря современным технологиям.

 

Дом на Копакабане

Я остановился у перекрестка на проспекте Атлантика возле роскошного высотного отеля «Меридьен». Он появился в начале 70-х годов, внеся новизну в однообразный стиль зданий, выстроившихся в шеренгу на океанской набережной. «Меридьен» нарушил традицию старой, унылой архитектуры, положив начало современной застройке этого района. Мне вспомнилось, как вскоре после приезда в Рио-де-Жанейро я стоял примерно на том же месте, озабоченный поисками квартиры в районе Копакабаны. Меня влекло море и хотелось поселиться где-то поблизости. Но тогда из этой затеи ничего не вышло. Прошло несколько лет. Один мой знакомый, уезжавший надолго за рубеж, предложил мне свою квартиру на проспекте Атлантика.

Я обосновался на четвертом этаже дома, стоявшего недалеко от спускавшейся к самой воде кряжистой горы. Этот район называется Леме, продолжением которого является Копакабана. У подножья горы стоит старинный форт Дуке де Кашиас, в котором разместилась воинская часть. До сих пор это излюбленное место здешних рыбаков. Для них соорудили бетонную дорожку, огибающую гору. По вечерам в бурлящей воде океанского прилива собирались косяки огромных плоских рыб, но на приманку они не обращали никакого внимания. Рыбаки с тоской смотрели за тем, как, порезвившись вблизи берега, косяк уходил обратно в океан. Туристы приходили сюда, чтобы полюбоваться городом. Отсюда открывался захватывающий вид на Копакабану, утопающую в лучах восходящего или заходящего солнца.

Раньше в этой части Копакабаны стоял только один квартирный дом, остальные — частные домики. Позднее их снесли, и на их месте возвели высотные здания. К счастью, они не закрыли чудесный вид на океан, открывавшийся с балкона моей квартиры. Прожил я в этом доме почти 10 лет. Завел много друзей. В нем жили люди разных национальностей, не только бразильцы. Это были представители свободных профессий — писатели, журналисты, художники, музыканты, артисты. Мы часто балагурили до утра, особенно по праздникам, пели песни под гитару, обсуждали последние новинки литературы, театра и музыки, шутили, смеялись. Дом был капитальный, и шум не проникал в соседние квартиры. Да и жильцы были терпимы друг к другу. Но постепенно окна в доме стали гаснуть и не загорались вновь. Прежние обитатели разъехались. Однажды утром, выглянув из окна и увидев суровую гладь океана под серым небом, я ощутил, что счастливая пора прошла безвозвратно. В доме появились новые люди, но они не походили на прежних жильцов. Стало понятно, что лучшие времена не вернутся и мне тоже надо уезжать.

От жизни в доме на Копакабане у меня остались приятные воспоминания о трех женщинах — моих соседках. Это типичные бразильянки со своими достоинствами и слабостями, хотя жизнь распорядилась их судьбами по-разному.

* * *

В тот день, когда я поселился в этом доме с небольшим двориком, заросшим деревьями манго и акации, на лестнице мне повстречалась молодая блондинка. Я с трудом сдержал восхищение очарованием этой женщины. Позже я узнал, что Элизабет приехала в Бразилию в 1950 году из Варшавы. Ей тогда было тридцать, мне — почти столько же. Не скажу, что она была красива, но очень миловидна. У нее были голубые глаза и льняные волосы! Больше всего в ней подкупало врожденное обаяние, сквозившее в каждом жесте, фразе, манере общения. Мы были с ней просто очень хорошими друзьями. Мне нравилось бывать в ее обществе, где нередко появлялись интересные люди. В музыкальных кругах Рио-де-Жанейро Элизабет слыла талантливой пианисткой и частенько выступала с концертами.

Однажды на вечеринке у нее дома она представила меня молодому, но уже известному пианисту Артуру Морейра Лиме. В возрасте восьми лет он дал первый публичный концерт, приятно удивив меломанов Рио-де-Жанейро, а после окончания колледжа всерьез занялся музыкой. Успешные выступления на нескольких конкурсах в Бразилии открыли дорогу в Париж, где музыку ему преподавала сама Маргарита Лонг. Потом он учился в Московской консерватории, а в 1965 году стал лауреатом международного конкурса имени Шопена в Варшаве. Со временем Морейра Лима приобрел широкую известность за рубежом, поселился в Вене — городе, который он считал самым подходящим местом для музыканта. В Бразилию Артур приезжал каждый год, охотно встречался со своей публикой и друзьями — музыкантами. В один из таких приездов кто-то из приятелей привел его на вечеринку к моей соседке.

Прошло много лет. Как-то, движимый тоской по прошлому, я заглянул в наш бывший дом на проспекте Атлантика. В сутолоке жизни давно потерялась из виду моя знакомая полячка. И каково же было удивление, когда на лестничной площадке пятого этажа я увидел табличку с ее фамилией. Я не удержался и позвонил в ее квартиру. Дверь открыла Элизабет, вопросительно посмотрела на меня, а потом радостно захлопала в ладоши.

— Сколько лет прошло с тех пор, как мы виделись последний раз?

— Наверное, лет десять.

По бразильской привычке, как старые знакомые, мы расцеловались. Ее внешность почти не изменилась: прежняя стройность и грация. Остались такими же выразительные голубые глаза, вот только лицо стало бледнее. Как и прежде, она вызывала симпатию, располагала своей ласковой манерой вести беседу. Мы проговорили часа три, делясь впечатлениями о прожитом за годы разлуки. Элизабет по-прежнему занималась музыкой, но теперь больше преподавала в местной консерватории. Бразильского мужа она себе так и не завела. Жила, как и прежде, вдвоем с дочерью и, как мне показалось, была счастлива. Может быть, тогда я впервые пожалел, что жизнь развела нас в разные стороны…

* * *

На одном этаже со мной в двухкомнатной квартире жила молодая женщина. Звали ее Камелия. Прошло два года, как она разошлась с мужем. В то время развод не был разрешен, поэтому формально они оставались в браке. Камелия была очень привлекательной женщиной. Высокая, стройная, с правильными чертами смуглого лица, она производила неотразимый эффект на мужчин. Женщине с такой внешностью в Бразилии нелегко. На нее пялит глаза каждый второй прохожий. И если бы только это! Нередко к ней приставали на улице с предложениями, которые не могли не вызывать у нее возмущение.

После развода Камелии пришлось самой зарабатывать на жизнь. Три года прошло с тех пор, как она закончила факультет права, но на работу устроилась недавно. Атмосфера на службе ей не нравилась. К ней постоянно приставали сослуживцы, даже шеф делал ей весьма недвусмысленные намеки. Поэтому она решила подыскать новую работу. Однажды я столкнулся с ней недалеко от нашего дома. Камелия была настолько расстроена, что я пригласил ее в ближайшее кафе выпить чашку кофе, чтобы как-то утешить. Мне было жаль, что у такой красивой женщины, имеющей хорошую профессию, не ладится на работе. И тут меня осенило, что причина всего — ее красота. Будь она уродливой или просто дурнушкой, у нее не было бы никаких проблем.

В тот день Камелия побывала в экспортно-импортной фирме, которая подыскивала юриста. Вначале все шло хорошо. Принимавший ее служащий вел себя вполне прилично, но когда узнал, что она разведена, его как будто подменили. Он перестал писать, поднял глаза и стал нагло разглядывать. Его похотливый взгляд и многозначительная улыбка вывели ее из себя. Камелия встала и ушла, бросив на чиновника презрительный взгляд. У нее не было иного способа как-то ответить на неуважение к разведенной женщине.

— Я больше не могу сносить такого отношения, — пожаловалась Камелия.

— Успокойся, не стоит обращать на это внимание. Давай выпьем кофе, — предложил я.

— Разведенной женщине трудно жить в этом городе, где даже знакомый мужчина, которому она приглянулась, начинает вести с ней весьма недвусмысленные разговоры.

— Наверное, это происходит потому, что развод дает ему основание считать такую женщину одинокой, нуждающейся в поддержке друга в трудную минуту.

Прошло несколько дней. Я вновь увидел Камелию на набережной.

— Как твои случайные поклонники, продолжают приставать?

— Еще бы, — Камелия грустно улыбнулась. — Иногда я начинаю думать, что иного отношения к разведенной женщине быть не может.

— Тебе нужно найти мужчину, который стал бы ухаживать за тобой, демонстративно показывая это всем твоим знакомым и сослуживцам. Тогда они начнут относиться к тебе уважительно. Думаю, смогу помочь тебе в этом.

— Каким образом?

— Я договорюсь с одним приятелем, чтобы он поухаживал за тобой. Его появление в твоем окружении отпугнет от тебя всех поклонников. Если нужно будет, он поможет тебе найти новую работу.

— Я согласна. Надеюсь, что из этой затеи что-то получится.

Вскоре я их познакомил, объяснив приятелю, что от него требуется. Он довольно успешно разыгрывал роль возлюбленного и сумел защитить репутацию Камелии как порядочной женщины в глазах ее сослуживцев. Но этим дело не кончилось. Они понравились друг другу настолько, что Камелия, к моему сожалению, покинула наш дом и переехала жить к своему новому мужу, хотя еще долго не могла оформить с ним свой брак. Они сделали это лишь после того, как в Бразилии был принят закон, разрешающий разводы.

* * *

С балкона своей квартиры на третьем этаже Соланж разглядывала непрерывный поток автомашин, которые двигались по проспекту Атлантика. Увидев меня, она приветливо помахала рукой. Мы с ней были давно знакомы, но я все никак не мог понять, чем она занимается. К ней частенько приезжал мужчина лет сорока и проводил у нее два-три часа. Иногда они уезжали куда-то вечером. Однажды мы ехали вместе в лифте, и Соланж представила мне своего приятеля. Звали его Сержио. Он был владельцем известной адвокатской конторы.

Соланж гордилась многим, и в первую очередь своей красотой. Жена Сержио иногда подвозила его на Копакабану на своей новой спортивной машине, не подозревая, что у него там не только адвокатская контора, но и квартира, арендованная для любовницы. Возможно, у нее был свой любовник. В Бразилии довольно обычное явление, когда состоятельный мужчина имеет постоянную любовницу, тратя на ее содержание немалые деньги.

Соланж скромностью не отличалась, требуя от любовника все новых и новых расходов. В это время она настойчиво обрабатывала его, уговаривая купить ей такую же автомашину, как у его жены. Сержио долго отделывался обещаниями, но не устоял под напором ее ласк и вынужден был сдаться. Ему пришлось выложить кругленькую сумму за спортивный автомобиль, который отличался от автомашины его жены только цветом.

Парадокс заключался в том, что, когда в Рио-де-Жанейро одинаковых машин было всего несколько, их владелицы из чувства ревности обычно старались выяснить, кому принадлежали точно такие же автомашины. Однажды Соланж попала в поле зрения жены ее любовника. Удивившись, что молодая красивая женщина, сидевшая за рулем, ей незнакома, жена Сержио решила проследить за ней. Слежка привела ее к дому на Копакабане, где жила Соланж. Долго не раздумывая, она вышла из машины и направилась к подъезду. Дверь открыл портье. У него узнала имя обладательницы голубой спортивной машины. Вечером за ужином она рассказала мужу, что случайно увидела на Копакабане точно такую же автомашину, как у нее, и даже знает имя женщины, которой она принадлежит.

— Я хочу с ней познакомиться, — сказала жена.

— Зачем тебе это нужно? — испуганно спросил Сержио. — Мало ли кто может купить такую же автомашину, как у тебя. Наверно, их в городе немало.

— Мне точно известно, что таких автомашин в Рио-де-Жанейро всего три: белого, голубого и красного цвета. На белой ездит моя приятельница. Мы с ней вместе покупали автомашины. Голубая в то время стояла в демонстрационном салоне. Нам было бы интересно поближе познакомиться с женщиной, купившей третью автомашину. Может быть, она станет нашей подругой. Она мне очень понравилась.

Такая перспектива серьезно встревожила Сержио. «Не хватало, чтобы жена стала подругой моей любовницы», — подумал он. Вскоре он снял новую квартиру для своей подружки на Леблоне. С тех пор с Соланж я больше не виделся.

 

Кондоминиум

Вспоминаю Рио-де-Жанейро 60-х годов. В основной массе бразильцы тогда жили скромно, в собственных домах или арендованных квартирах. Кондоминиумы в нынешнем понимании только начинали зарождаться. С ростом благосостояния появились добротные квартиры в хороших домах. Но тут же рядом ютилась беднота — источник преступности. Жить в многоквартирных домах было не безопасно, поэтому в них стали заводить охрану. В Рио-де-Жанейро земельных участков всегда не хватало, да и были они такими, что не особенно развернешься. Поэтому для строительства нового здания на Леблоне или возле озера Лагоа де Фрейташ место выбирали на склонах горных кряжей, буквально вырубая жизненное пространство. Такие висящие на скалах высотные дома поражают смелостью замысла зодчих. Из-за нехватки земли в Рио-де-Жанейро даже дорогостоящие дома не окружали в целях безопасности высокими оградами.

Иначе обстояло дело со строительством жилья в Сан-Паулу. Здесь не испытывали недостатка в свободных земельных участках. В его респектабельных кварталах кондоминиумы занимают огромные территории, обнесенные высокими стенами. Безопасность жильцов в них обеспечивает круглосуточная охрана, широко используются электронные средства защиты. Город растет вширь и вверх, на месте снесенных частных домов возводятся многоэтажные здания, которые становятся совместной собственностью проживающих в них людей. Кондоминиум в Сан-Паулу — это не просто объединение жильцов. Это — среда обитания, внутренняя организация жильцов со своим уставом и порядками.

Кондоминиум — это что-то сродни государству в государстве, где действуют свои правила и нормы поведения, где своя власть в лице синдика — председателя домового совета. В некоторых кондоминиумах синдики устанавливают настоящую диктатуру, вводя множество ограничений и запретов, иногда противоречащих законам города или штата.

Свою первую квартиру в Сан-Паулу я арендовал в здании с претенциозным названием «Гойя». Как-то я спросил у одного из соседей, откуда взялось это название. К моему удивлению, он не знал, кто такой Гойя. Я не предполагал, какие испытания ожидают в этом доме жильцов, имеющих домашних животных. На общем собрании, где его авторитет был непререкаем, синдик добился внесения в устав запрета на содержание животных и птиц. Во всем городе он, конечно, не мог этого сделать, но в своем царстве запретил заводить собак любых пород, кошек и даже птиц, которых в Бразилии великое множество. При этом он руководствовался личными соображениями — его жена страдала аллергией на животных. Потом уже синдик вынужден был пойти навстречу требованиям Общества защиты животных, которое провело несколько демонстраций протеста возле дома, и разрешил жильцам обзаводиться кошками, собаками и птицами, запретив водить их через холл дома и прилегающую территорию. Для собак предназначался рабочий лифт, а выводить их на улицу можно было только через гараж. Этот субъект вел себя в кондоминиуме, как царек. Увольнял с работы служащих, если они ему чем-то не приглянулись.

Меня умиляла выписка из муниципального закона, запрещающего дискриминацию по расовым, национальным и социальным мотивам, которую синдик распорядился вывесить в каждом лифте. И одновременно в нашем доме домработницам разрешалось пользоваться только служебным входом и рабочим лифтом. Прислуга в Бразилии, как правило, негритянского происхождения, и так знает свое место в обществе. Даже без напоминания служанки пользуются только рабочим лифтом.

В уставе кондоминиумов иногда записывают смехотворные вещи вроде строгого запрета плевать на пол, бросать мусор, окурки, кожуру от фруктов в окна. Разве может быть иначе среди цивилизованных людей? Живя в приличных домах, где все весьма пристойно и цивильно, мне и в голову не приходило, что здесь могут иметь место такие дикие выходки. Позже мне стало ясно, что я был неоправданно высокого мнения о воспитанности бразильцев. Поселиться в богатом доме с великолепным фойе, лифтом, доставляющим вас прямо в квартиру, — еще не значит быть цивилизованным и воспитанным человеком. Порой так и несет от таких жильцов духом тех мест и среды, из которой они недавно вышли. Быстро разбогатевший человек везде одинаков, у него один очевидный недостаток — с общей культурой плоховато.

* * *

Через год я сменил квартиру, ибо мне не по душе была тирания синдика в доме «Гойя». Наш кондоминиум, занимавший около гектара в престижном районе Сан-Паулу, объединял владельцев квартир в трех 22-этажных зданиях. Ему дали название «Солнечные башни», видимо, потому, что круглая конфигурация зданий позволяла жильцам всех квартир нежиться в лучах солнца в течение дня. Все владельцы квартир — члены кондоминиума, только они могут с правом голоса участвовать в собраниях. Остальные — по доверенности владельцев. Бразильцы не любят ходить на собрания членов кондоминиума, хотя на них обсуждаются дела их повседневной жизни.

Хозяйка моей квартиры состояла в кондоминиуме со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями. Как арендатор, я имел ограниченные права. У меня больше обязанностей, чем прав. Прожив в ее квартире пять лет, я все эти годы оставался инкогнито для остальных жильцов дома. Я мог ходить на собрания членов кондоминиума только по доверенности, как представитель владелицы квартиры.

Однажды, получив извещение о предстоящем собрании жильцов, я позвонил хозяйке квартиры доне Эсмеральде и сообщил эту новость, но она категорически отказалась идти на это «никчемное сборище». В ее голосе звучала едва скрытая насмешка над людьми, которым нечего делать, кроме как ходить на собрания. Она предложила, чтобы я пошел вместо нее, но оформить доверенность не пожелала. Для этого у нее не было свободного времени.

В назначенный день я отправился в банкетный зал нашего дома, где должны были собраться члены кондоминиума. Мне очень хотелось увидеть в неформальной обстановке, с кем я живу в одном доме.

Дверь в зал была открыта. У входа стоял высокий мужчина средних лет. Это был синдик нашего кондоминиума. Звали его Фредерик Пинту.

— Входите. Ждем, пока соберется больше людей, чтобы начать собрание. — Он провел меня в просторный зал, где находилось человек пятьдесят, то есть примерно треть членов кондоминиума. Зал был обставлен современной мебелью, хотя было очевидно, что декоратор не отличался изысканным вкусом.

— Приступим к рассмотрению проекта нового устава, — сказала полная женщина, сидевшая за столом рядом с синдиком. — Его зачитает нам автор проекта доктор Пирес.

Надев роговые очки, он стал громко читать. Все спокойно слушали его, пока он не дошел до пункта, запрещающего хранить в квартирах воспламеняющиеся вещества.

Сидевший рядом со мной мужчина заерзал на стуле.

— Это очень своевременная идея, но формулировка не совсем точная, — робко подал он голос. — Предположим, что кто-нибудь принесет домой отравляющие вещества.

— О каких еще веществах вы говорите? — удивилась молодая женщина, сидевшая впереди меня.

— Я всего лишь хочу сказать, что кому-нибудь может прийти в голову такая сумасбродная идея.

— Но ведь это опасно.

— Это же я и говорю.

— Ну так в чем же дело?

— Представьте, что однажды кто-нибудь принесет отравляющие вещества, и они попадут в наш бассейн. Что будет с жильцами дома? Чтобы этого не случилось, в уставе нужно написать ясно: «Запрещается хранить на территории кондоминиума воспламеняющиеся и отравляющие вещества».

— Надо оставить, как было в тексте. В нашем кондоминиуме живут нормальные люди, — раздраженно настаивал автор устава.

— Я хочу сказать, что нельзя держать все эти вещества в квартире, — ответил мой сосед. Он был отставным полковником, поэтому лучше всех нас знал, какую опасность может таить хранение в жилом доме таких веществ.

Казалось, что до его сознания не доходили слова доктора Пиреса. И тогда послышался мужской голос:

— О чем мы тут спорим? Большой разницы между воспламеняющимися и отравляющими веществами нет, они одинаково опасны. Поэтому лучше запретить и то, и другое.

Доктор Пирес смутился, но не хотел сдаваться:

— Я знаю, что это так, но думаю, устав не следует перегружать военными терминами.

Чтобы вывести обсуждение из неожиданного тупика, синдик предложил распространить запрет и на ядовитые вещества. Никто против этого не стал возражать. Доктор Пирес продолжил чтение проекта устава, но его уже никто не слушал. Чувствовалось, что собрание всем уже надоело.

Один из жильцов предложил сразу после утверждения устава приступить к выборам синдика. Уже было поздно, и участникам собрания явно не терпелось разойтись по домам. Фредерик Пинту тщетно пытался поставить на обсуждение вопрос об исправлении недостатков в работе кондоминиума.

— Предлагаю избрать Фредерика Пинту на второй срок, — робко сказал мужчина, сидевший в углу и до сих пор не промолвивший ни одного слова.

Его поддержали несколько жильцов. Сидевшая за столом полная женщина предложила выдвинуть еще кого-нибудь.

— У нас демократия, — сказала она. — И вовсе не желая приуменьшить достоинства нашего уважаемого синдика, полагаю, что нам нужно выбирать из двух кандидатов путем тайного голосования.

— Нет в этом необходимости, — улыбнулся доктор Пирес. — Наш синдик прекрасно показал себя в прошлом году, и его кандидатура пользуется поддержкой большинства присутствующих. Все мы друг друга хорошо знаем, поэтому тайное голосование излишне. Можно решить все очень быстро поднятием рук.

Хотя других претендентов на пост синдика не было, пришлось проводить тайное голосование, ибо этого требовал устав кондоминиума. Полная женщина, сидевшая во главе стола, подготовила бюллетени и раздала их присутствующим.

Все члены кондоминиума воспользовались своим правом голоса. После подсчета бюллетеней Ф. Пинту был объявлен победителем. За него было подано большинство голосов. Несколько бюллетеней куда-то исчезли. Видимо, кто-то из жильцов не захотел голосовать за Ф. Пинту и, не имея другой альтернативы, просто спрятал их в карман. Воспользовавшись всеобщей суматохой, я выскользнул из зала, опасаясь, что начнется обсуждение еще какого-нибудь вопроса.

Мои опасения оказались не напрасными. В коридоре слышался громкий голос синдика, который все-таки настоял на том, чтобы зачитать отчет о работе правления кондоминиума: «За последний год мы добились улучшения качества питьевой воды, отремонтировали телевизионную антенну, установили по периметру электрический забор, удалось покончить с привычкой жильцов бросать мусор, бутылки и прочие предметы из окон во внутренний двор…»

До меня долетали обрывки фраз, и я невольно подумал, среди кого же я жил все эти годы и как бы я себя почувствовал, попади однажды бутылка мне в голову.

 

Как получить бразильское гражданство?

Вскоре после приезда в Бразилию я стал оформлять разрешение на постоянное проживание. Бразильские власти довольно снисходительно взирали на нарушения иностранцами своего правового статуса, но злоупотреблять их доверием не следовало. Служащий департамента по делам иностранцев федеральной полиции, посмотрев мой паспорт с визой, выданной бразильским вице-консулом в Риме, сказал, чтобы я заполнил анкету, написал заявление на имя министра юстиции и принес шесть фотографий. Сдав все документы, включая паспорт с визой, я стал ждать решения министра. В полиции мне выдали справку с фотографией о том, что мое обращение о выдаче вида на постоянное жительство находится на рассмотрении в министерстве юстиции. По этой справке, которая временно заменяла мой паспорт, я мог в течение полугода проживать в Бразилии.

Бюрократическая машина в Бразилии работает очень медленно. Мне пришлось продлевать срок действия этой справки, потому что шести месяцев чиновникам показалось недостаточно. Когда я, несколько обеспокоенный, обратился за советом к своему соседу — итальянцу, который прожил в Рио-де-Жанейро более десяти лет, он, похлопав меня по плечу, с ухмылкой сказал, чтобы я не беспокоился. «Все будет в порядке. Твой вопрос уже давно решен. Чиновники министерства специально держат твои документы под сукном, чтобы показать тебе, что важные вопросы в Бразилии так просто не решаются. Не пройдет и года, и тебе выдадут вид на жительство», — успокоил он меня.

Мой сосед оказался прав. Через десять месяцев служащий федеральной полиции выдал мне удостоверение личности с фотографией и отпечатком большого пальца правой руки. Этот документ давал мне право проживать на территории Бразилии, выезжать за ее пределы и возвращаться вновь. Тогда же чиновник полиции разъяснил правила получения бразильского гражданства. Для этого надо было прожить в Бразилии не менее десяти лет. Срок достаточно большой, чтобы в то время об этом не задуматься.

Прошло более десяти лет. Я не чувствовал себя иностранцем в этой гостеприимной стране. Однажды мой приятель, коренной бразилец, спросил, почему я не оформляю натурализацию. «Получив ее, ты будешь чувствовать себя полноправным гражданином. Сейчас же ты не можешь голосовать на выборах, избираться, работать в государственных учреждениях и школах», — уговаривал он меня. Собрав необходимые документы, я подал ходатайство на имя президента страны с просьбой предоставить мне бразильское гражданство. За это время с бюрократией в Бразилии не стало лучше, да и гражданство — это не вид на жительство. Через полтора года мне торжественно вручили документ, подтверждающий мою принадлежность к 115 млн. бразильских граждан.

Свидетельство о натурализации было подписано президентом республики и министром юстиции. Чтобы обменять удостоверение личности иностранца на удостоверение бразильского гражданина, мне нужно было представить свидетельство о натурализации в федеральную полицию.

— Все в порядке, — сказал служащий. — Зайдите завтра.

На следующий день в федеральной полиции мне вручили новое удостоверение личности. Моя принадлежность к бразильской нации не вызывала сомнений. Наконец я стал бразильцем.

Один мой знакомый, русский по национальности, приехавший в Бразилию в середине 50-х годов из Харбина, прожил здесь около сорока лет на правах человека без гражданства. За границу он старался не выезжать, поэтому никаких проблем у него не возникало. Апатридам — людям без гражданства для поездки за рубеж надо было оформлять специальный паспорт, срок действия которого ограничивался шестью месяцами. После долгих раздумий и колебаний он все же решил стать полноправным бразильцем.

В 90-х годах условия приема в гражданство Бразилии несколько изменились. Теперь срок постоянного проживания на бразильской территории был сокращен до четырех лет. Он может быть и значительно меньше, не более одного года, если иностранец оказал правительству Бразилии ценные услуги или если он состоит в браке с бразильской гражданкой. Артуру ничего этого не требовалось. В Бразилии он прожил столько лет, что мог бы десять раз оформить гражданство. К тому же он был женат на бразильянке.

Само оформление, как он мне поведал, оказалось делом весьма хлопотным. Возросло количество документов, которые необходимо было приложить к заявлению на имя министра юстиции: справка об уплате подоходного налога в течение четырех лет, документ, подтверждающий наличие работы или средств на содержание себя и семьи, справка об отсутствии судимости. От кандидата в бразильцы требуется также знание португальского языка. Но это чаще всего формальность. Нужно всего лишь самому в присутствии служащего федеральной полиции написать заявление на португальском языке. Сложность в другом. Претендент обязан в заявлении не только выразить желание приобрести бразильское гражданство, но и отказаться от прежнего гражданства. Моему знакомому не от чего было отказываться: он был апатрид. Если раньше это требование соблюдалось и нужно было представлять письменное подтверждение об отказе, то теперь оно сводилось к простой декларации. На рассмотрение ходатайства и прочие бюрократические хитрости уходит примерно полтора года.

После получения официального ответа из министерства юстиции моего знакомого пригласили в федеральную полицию, где в присутствии судьи он принял присягу, обязавшись соблюдать конституцию и законы Бразилии и быть добропорядочным гражданином; судья ознакомил его и других новых граждан с содержанием бразильской конституции и предусмотренными ею правами и обязанностями. После этого ему вручили свидетельство о приеме в бразильское гражданство и оформили удостоверение личности бразильского гражданина и загранпаспорт. В реальной жизни это приобретение мало что меняло. Он не собирался поступать на государственную службу или выдвигать свою кандидатуру на парламентских выборах. Бразильская полиция не доходила в своем рвении до того, чтобы останавливать подозрительных людей на улице для проверки у них документов с целью выяснения их принадлежности к гражданству Бразилии. Это абсолютно никого там не волнует.

В Бразилии живет немало нелегальных иммигрантов. К их пребыванию на территории страны власти относятся весьма терпимо. Последние годы туда различными путями пробираются тысячи китайцев, корейцев, пакистанцев и, конечно, жителей соседних стран — Парагвая и Боливии. Гонит их нужда и отсутствие работы на родине. Всякий раз, когда набирается 200–300 тыс. «нелегалов», встает один и тот же вопрос: что делать с людьми, не имеющими никаких гражданских и социальных прав? И бразильские власти принимают простое, но очень гуманное решение. Каждые три-четыре года они проводят амнистию, позволяя нелегальным иммигрантам, прожившим на территории страны не менее двух лет, легализовать свой статус. Заниматься их депортацией никто не желает — слишком это хлопотное и дорогостоящее дело. К тому же Бразилия — очень большая страна, где найти приют и возможность трудиться могут еще многие миллионы людей.

 

Иммигранты

На центральной площади города Гояния, расположенного недалеко от бразильской столицы, стоит памятник: три мужские фигуры изображают индейца, европейца и негра, поддерживающих каменный монолит. Видимо, его творцы хотели отразить в бронзе тот исторический факт, что Бразилия была создана трудом индейцев — коренных обитателей страны, европейцев и негров, прибывших сюда из Африки не по собственной воле. Культурно-этнический и экономический облик Бразилии формировался под сильным влиянием иммигрантов. Во второй половине XIX века бразильские власти стали активно стимулировать приток рабочей силы из Европы. Страна испытывала острую потребность в молодых и сильных людях для работы на кофейных плантациях и на предприятиях зарождающейся промышленности. К 1890 году в Бразилию прибыло около 1,5 млн. португальцев, итальянцев, испанцев, немцев и славян. В основном они поселились в южных и юго-восточных штатах. До сих пор там можно встретить этнические анклавы, в которых сохраняются обычаи, язык и культурные традиции их предков. На протяжении последующих десятилетий количество иммигрантов в Бразилии значительно увеличивалось. Многие из них подолгу жили на положении иностранцев, сохраняя свое прежнее гражданство. Их дети, родившиеся в Бразилии, автоматически становились бразильскими гражданами.

Когда я приехал в Бразилию, ее население достигало 105 млн. человек, из которых 3 млн. — иммигранты. Хотя эта цифра очень приблизительна, ибо в то время с учетом прибывших в страну иностранцев дело обстояло не так, как сейчас. Многие из них прожили на новой родине не один десяток лет, но так и не оформили бразильское гражданство. Для бразильцев они оставались иностранцами, однако они не растворились среди остального населения, поддерживали тесные связи со своими соотечественниками и старались следовать обычаям и традициям своего народа. Их роль в жизни бразильского общества очень заметна. Это меньшинство проявляло себя настолько активно, что без его участия в предпринимательстве, науке, культуре и других областях человеческой деятельности Бразилия не достигла бы тех результатов, которые вывели ее на передовые позиции в Латинской Америке. Кто же эти люди, приехавшие в Бразилию и оставшиеся там навсегда?

В большинстве случаев это были люди с решительным складом характера, познавшие нужду у себя на родине и решившие попытать счастья на чужбине. Обычно бразильские власти обеспечивали им бесплатный проезд, обещали дешевый кредит и землю где-нибудь в провинциальной глубинке, куда у них не было ни малейшего желания ехать. Но даже эти скромные обещания не всегда выполнялись. Чаще всего им приходилось самим решать свои материальные проблемы. Оказавшись без средств к существованию, вновь прибывшие иммигранты брались за любую работу на одном из промышленных предприятий Сан-Паулу, быстрый экономический рост которого во многом был обеспечен трудом иностранцев. Среди них встречалось немало инженеров, техников и квалифицированных рабочих. Иностранцы внесли существенный вклад в создание современной Бразилии. Позже почти все они стали бразильцами и продолжали заниматься созидательным трудом в Сан-Паулу, Куритибе, Жоинвиле, Порту-Алегри и других городах.

Нередко иммигранты прибывали в Бразилию, движимые мечтой добиться быстрого успеха. Им казалось, что у них есть все необходимое для этого: ум, сноровка, предприимчивость, хорошая профессия, и поэтому они легко преуспеют в новой жизни. Кое-кому действительно удавалось получить высокооплачиваемую работу или завести свое дело, которое приносило достаточный доход, чтобы жить вполне прилично. Но так случалось далеко не со всеми. Многие пасовали перед трудностями, о которых они даже не предполагали. В борьбе за хлеб насущный проходили первые годы. К этому времени иммигрант забывал свои прежние мечты и надежды, его энергия незаметно угасала, он становился все больше похожим на живущих рядом бразильцев и в конечном и юге смирялся с той жизнью, которая ему была доступна.

Большая часть иммигрантов состоялась в бразильской жизни. Хотя, конечно, по-разному. Кто-то сумел подняться высоко по социальной лестнице, кто-то остановился на вполне достойном уровне. Бедняки или абсолютные неудачники среди них мне встречались крайне редко. Как и истинные бразильцы, они не удовлетворены нынешним положением дел, жалуются на высокие цены и низкие доходы, хотя живут вполне прилично, и, разумеется, ругают правительство, которое всегда во всем виновато.

Среди моих знакомых были иностранцы, прибывшие в Бразилию из Европы в 1947–1955 годах. По их рассказам, в то время они походили на оторвавшихся от реальной жизни мечтателей. Им казалось, что впереди — полная приятных неожиданностей жизнь. Сюрпризов действительно было много, но далеко не все их можно было отнести к таким, которые доставляют радость. На начальном этапе их ожидал тяжелый и низкооплачиваемый труд. В небольших провинциальных городах жизнь была очень примитивна по сравнению с той, которую они знали в Европе. Один мой знакомый приехал в Бразилию в 1948 году подростком с родителями, оказавшимися на чужбине после Гражданской войны в России. Его отец, в прошлом офицер царской армии, еще в Германии получил предложение одной фирмы наладить переработку молочных продуктов в Бразилии. Поселились они в небольшом городке штата Сан-Паулу, где отец взялся за строительство предприятия по производству сгущенного молока по немецкой технологии. Жизнь в городке была настолько убогой, что его мать пришла в ужас и долгое время не выходила из дома. Чтобы иметь немного своих собственных денег, мой знакомый в 15 лет стал подрабатывать грузчиком. Одновременно учился в школе, потом окончил два факультета университета в Сан-Паулу, работал в крупных американских и французских компаниях и в общем преуспел в жизни. Он живет в престижном квартале в собственном доме с великолепным садом. На берегу океана в живописном месте, о котором могут только мечтать жители северных стран, у него прекрасная дача и белоснежный катер. На нем он и его гости иногда совершают морские прогулки по ближайшим бухтам и заливам.

Бразильские законы писались депутатами и сенаторами, предки которых тоже когда-то приехали из других стран. Возможно, поэтому они довольно снисходительны в отношении иммигрантов, но, разумеется, не до такой степени, чтобы ставить их в равное положение с коренными гражданами страны. Хотя со временем иммигрант становился бразильским гражданином, его иностранное происхождение не позволяло ему стать президентом страны, депутатом или сенатором, дипломатом или командиром военного корабля, а также занимать другие государственные должности. Позднее эта несправедливость частично была исправлена. Иммигрантам, получившим бразильское гражданство, сначала разрешили избираться членами муниципальных советов. Потом перед ними открылась возможность претендовать на более важные места в государственных органах. Последняя бразильская конституция (1998 г.) сохраняет за бразильцами по рождению исключительное право занимать посты президента и вице-президента страны, председателей сената и палаты депутатов Национального конгресса, председателя Верховного суда, министра обороны. Остальные государственные должности формально доступны для бывших иммигрантов, получивших бразильское гражданство.

Прожив в Бразилии несколько лет, я убедился в том, что среди иммигрантов своим привилегированным положением выделялись португальцы. В этом не было ничего удивительного. Их предки открыли и осваивали Бразилию. Они говорят на том же языке, что и бразильцы. Приехав в Бразилию, португалец попадал в почти привычную атмосферу. Ему не нужно было тратить годы, чтобы адаптироваться к бразильским условиям. Он приезжал в страну, где уже проживали два миллиона соотечественников, сохранявших свое гражданство. В каждом крупном городе действовало португальское консульство, которое могло помочь ему в случае необходимости. Португальская община в Бразилии настолько многочисленна, что от нее избирается несколько депутатов в парламент Португалии.

Благодаря этим преимуществам перед остальными иммигрантами португальцы быстро осваивались в новой стране, растворялись среди населения и становились очень похожими на бразильцев. Их много в мелком бизнесе. Как правило, они не занимались большими и рискованными делами, отдавая предпочтение барам, кафетериям, кондитерским, хлебопекарням и хлебобулочным магазинам. Я знал одного португальца, начинавшего свой бизнес с маленькой булочной. Через несколько лет, скопив небольшой капитал, он отправился в Германию, откуда привез современное оборудование для хлебопекарни. Получив хороший заказ от автомобильного концерна «Фольксваген», он стал поставлять хлеб для его рабочих столовых. Теперь он — преуспевающий бизнесмен, в курортном городке Итаньяэм у него шикарный дом на берегу океана. Конечно, и среди португальцев встречаются очень богатые люди. Например, сеть крупных супермаркетов «Пан де Асукар» принадлежит португальскому миллионеру, приехавшему в Бразилию с сотней долларов в кармане.

Если вы полистаете учебник бразильской истории, то сможете убедиться в особых заслугах португальцев в освоении и развитии этой страны. Они не только открыли Бразилию и в течение двух веков отбивали попытки французов и голландцев оторвать для себя частичку лакомого куска, каковым она представлялась европейцам, но и более трех веков самостоятельно осваивали ее огромную территорию. От маленькой Португалии это потребовало немало усилий. И в последующем, когда Бразилия обрела независимость, самый массовый поток иммигрантов шел из Португалии. Более чем за 130 лет (с 1836 г. по 1968 г.) Бразилия приняла 5 млн. иммигрантов. Из Португалии прибыли 1,7 млн. человек, из Италии — 1,6 млн., Испании — 720 тыс., Германии — 257 тыс., Японии — 243 тыс., России — 119 тыс., Австрии — 98 тыс., Ливана — 80 тыс., Польши — 54 тыс., Франции — 50 тыс.

Как-то по делам службы занесло меня в штат Санта-Катарина. Добирались мы туда на автомашине. Это была совершенно иная Бразилия, так непохожая на соседний штат Парана и даже на Сан-Паулу. Современная шоссейная дорога петляла по склонам высоких гор, поросших густым темно-зеленым лесом. Местами дорожные строители вели вторую полосу через лесную чащобу. Дороги здесь были значительно лучше, чем в соседних штатах. Во второй половине XIX века сюда устремились иммигранты из Австрии и Германии. По долине реки Итажаи они продвинулись далеко в глубь штата в поисках лучших земель и больших возможностей. Ценой упорного труда они освоили плодородные земли, построили промышленные предприятия и города, которые образуют сердцевину экономики Санта-Катарины. Города Жоинвиль, Блюменау и Бруске сохранили германские традиции в архитектуре, кулинарии, языке и народных праздниках.

По делам я задержался на несколько дней в самом крупном городе штата — Жоинвиле. Расположенный на берегу реки в просторной долине, окруженной горной грядой, город был четко по-европейски спланирован. Вывески магазинов и ресторанов — в основном на немецком. Центральные улицы и площади носили новые названия на португальском языке. Под португальскими названиями в скобках указывались прежние, на немецком языке. За последние годы город сильно разросся, появилось много современных домов с типичной бразильской архитектурой. Но вместе с тем строятся жилые здания и отели, сохраняющие германский колорит, с особой отделкой стен и крутыми коньками крыш. Многие жители продолжают оставаться приверженными немецкой культуре и свободно говорят по-немецки, хотя никому в голову не придет ставить под сомнение их принадлежность к бразильской нации.

У профессора местного университета, который сопровождал меня в поездке, я спросил, откуда взялось французское название города. Он поведал любопытную историю. Во время плавания в Бразилию сын французского короля принц Жоинвиль познакомился с бразильской принцессой Франсиской, сестрой императора. В 1843 году принц вернулся в Рио-де-Жанейро, чтобы жениться на Франсиске, получившей от брата в качестве свадебного подарка земли на северо-востоке штата Санта-Катарина. Революция 1848 года во Франции вынудила короля и его сына искать убежища в Германии. Тогда-то принц Жоинвиль и вспомнил о подарке бразильского императора. В Гамбурге он создал общество по колонизации принадлежавших ему земель в Бразилии. Экономический кризис и политическая нестабильность в Европе в середине XIX века породили настоящую эмиграционную лихорадку. В 1851 году в Санта-Катарину прибыли первые 500 иммигрантов из Германии, Швейцарии и Австрии. Они основали город Шродерсорт, переименованный через год в Жоинвиль в честь французского принца, который никогда не был в этих краях. Первые годы были очень трудными для поселенцев. На новой родине они рассчитывали построить жизнь по образу и подобию оставшейся далеко за океаном Европы. Для этого имелись благоприятные природные условия — плодородные долины, живописные горы, многоводные реки и дремучие леса. Сейчас по качеству жизни Санта-Катарина — самый благополучный бразильский штат. От него почти не отстает находящийся чуть южнее штат Риу-Гранди-ду-Сул, в котором живет около миллиона выходцев из Германии и Австрии. Всего в стране насчитывается примерно два миллиона бразильцев, корни которых уходят в далекую Германию.

В 1908 году на борту судна «Касату Мару» в порт Сантос прибыла первая группа переселенцев из Японии. Сейчас число бразильцев японского происхождения уже превысило миллион. Всем остальным штатам они предпочитают Сан-Паулу и Парану. В старом центре Сан-Паулу есть район, где на каждом шагу встречаются вывески на японском языке. Здесь до сих пор живет много японских иммигрантов. Сан-Паулу давно приобрел репутацию самого интернационального города Бразилии. На его улицах часто можно встретить людей разных национальностей. Очень много ливанцев, сирийцев и евреев. Располагая огромными финансовыми возможностями, их общины построили для своих членов роскошные клубы, великолепные больницы и поликлиники. Построенный на средства еврейской общины госпиталь «Альберт Эйнштейн» считается лучшим не только в Бразилии, но во всей Южной Америке. Армянская община Сан-Паулу насчитывает около 60 тыс. человек. Это в основном предприимчивые и деловые люди, благодаря упорному труду добившиеся успеха в различных областях бизнеса. Армянская община оплачивает расходы по содержанию генерального консульства Армении в Сан-Паулу.

Среди бразильских иммигрантов иногда попадались политические беженцы. Они уезжали из своих стран не по собственной воле и не в поисках заработка. У них не оставалось иного выхода. Беженец приезжал в Бразилию, будучи уверенным, что местные власти на первых порах окажут ему помощь. Но так происходило не всегда. После Гражданской войны в России в 1921 году на борту двух французских пароходов в Бразилию прибыло более тысячи бывших офицеров Белой армии без средств к существованию. Они не владели португальским языком и не возлагали особых надежд на помощь бразильского правительства. Большая часть русских переселенцев осела в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, остальные разъехались по другим штатам. Приходилось браться за любую работу, часто довольно тяжелую и низкооплачиваемую. Но со временем все житейские трудности были преодолены. Вчерашние плотники, сапожники, таксисты и просто чернорабочие нередко становились техниками, землемерами, инженерами, врачами, адвокатами, мелкими предпринимателями, университетскими профессорами. Почти нищенская жизнь первых лет оставалась в прошлом. Появились духовные запросы, среди них и желание построить собственную православную церковь. В первые годы жизни в Бразилии русские создавали приходы при храмах Антиохийской (сирийской) патриархии. В Сан-Паулу в районе Вила-Альпина в 1930 году был возведен русский православный Свято-Троицкий храм. В те годы многие русские покупали участки земли в этом окраинном районе города и строили там себе дома. Участок для постройки церкви подарил им владелец этих земель француз Вельэ. В 1937 году русские иммигранты, осевшие в Рио-де-Жанейро, также построили православную церковь. Позже церкви появились и в других городах, где компактно проживали русские иммигранты.

В 1948–1950 годах в Бразилию прибыло несколько пароходов с так называемыми «перемещенными лицами» — жертвами Второй мировой войны. Среди них были не только бывшие советские граждане, угнанные немцами на принудительные работы в Германию, или советские офицеры и солдаты, побывавшие в немецком плену. Немало было и таких людей, которые по политическим мотивам не захотели оставаться в СССР и ушли с отступающей германской армией на Запад. В Бразилии их обычно размещали на острове Флорес, около Рио-де-Жанейро, или в общежитии иммигрантов в Сан-Паулу. Оттуда отправляли в разные города страны.

Многие «перемещенные лица» поселились в Сан-Паулу. Здесь легче было устроиться на работу, да и климат был мягче. В Сан-Паулу к тому времени жило довольно много выходцев из СССР — русских, украинцев, белорусов, литовцев. Пригород Сан-Паулу — Вила-Зелина приобрел известность как славянский район. Со временем кое-кто из его обитателей выбился в люди, разбогател. Но таких было мало. Проще было тем, кто имел диплом инженера. В Бразилии в те годы испытывалась острая нехватка специалистов с высшим техническим образованием. Их охотно брали на работу, платили хорошую зарплату.

Свою жизнь русские иммигранты старались устраивать с учетом национальных традиций. У них несколько православных церквей. Это своего рода центры русского общения. В семьях они, как правило, культивируют русский язык, стараются прививать детям любовь к русской культуре. У многих дома можно увидеть библиотеки русской литературы. Сказывается русская привычка читать книги.

Как и другие иммигранты, русские стараются подчеркнуть свою благодарность стране, которая дала им приют, стала их новой родиной. Старые иммигранты из России уже ассимилировались в бразильское общество, хотя сохраняют русские традиции и свободно говорят на родном языке. Но время от времени у них в разговоре проскальзывают слова, подтверждающие, что для них Бразилия значит несравненно больше, чем Россия. Здесь родились их дети и внуки, которые по всем понятиям — бразильцы. Внуки не знают русского языка. С Россией их уже ничто не роднит. Однажды меня представили крупному бизнесмену с русской фамилией — Борис Табакофф. Он пользовался известностью в санпаульском обществе, входил в руководство Федерации промышленников штата. Этот солидный пожилой человек всю жизнь провел в Бразилии. Россию он знал только понаслышке, русским языком не владел. В Бразилию в начале XX века приехал его отец, спасаясь от еврейских погромов. Одна из улиц Сан-Паулу носит его имя — Адольф Табакофф.

В наше время приехать в Бразилию с целью устройства на работу стало делом столь же сложным, как для бразильца получить разрешение на трудовую деятельность в США или Великобритании. Положение в сфере трудовой иммиграции резко изменилось в годы военного режима, который по идеологическим соображениям стал вводить жесткие ограничения на въезд иммигрантов. Одним из условий для въезда иностранца в качестве инвестора, например, стало требование вложения немалой суммы в бразильскую экономику. Предпочтение отдается представителям технических профессий. У инженера больше шансов получить разрешение на въезд для трудовой деятельности, чем, например, у врача, преподавателя, историка. Эти требования побуждают иностранцев находить различного рода лазейки, чтобы остаться в стране и устроиться на работу. В этих целях часто используют туристическую визу сроком до 90 дней, которая продлевается при наличии работы и ходатайства работодателя каждый раз на тот же срок.

Значительные послабления в последние годы сделаны в отношении въезда ученых, работающих в области новейших технологий. В частности, было отменено требование о том, чтобы документы об образовании и прежней работе иностранного ученого проходили экспертную оценку правительственных специалистов. Теперь достаточно ходатайства приглашающей организации.

Большинство иностранцев, составляющих новую волну иммигрантов, прибывают в Бразилию из развитых стран и обосновываются в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро. Данные за последние годы значительно превышают показатели 70-х годов, когда так называемое «бразильское экономическое чудо» привлекало немало иностранных специалистов и инвестиций в страну. В 1970–1975 годах, например, в среднем в год в Бразилию прибывало более 6 тыс. специалистов. В 2000 году этот показатель превысил 17 тыс. Многие современные иммигранты имеют университетские дипломы и специализацию по новейшим технологиям. Они резко отличаются от иммигрантов 30–50-х годов. Изменение характера иммиграции произошло в результате введенных в 70-х годах более жестких критериев при отборе кандидатов с целью устройства на работу. Происходящий в последние годы процесс глобализации усилил эту тенденцию, чему в немалой степени способствует открытие в Бразилии филиалов иностранных банков и компаний, на работу в которые устраиваются многие иностранцы. В университетах и научных центрах штатов Сан-Паулу, Парана и Риу-Гранди-ду-Сул на контрактной основе работают около 200 ученых и преподавателей (в основном физиков и математиков) из России.

 

Бразильская помещица

Познакомился я с ней совершенно случайно. Расположившись в кресле салона первого класса лайнера авиакомпании «Бритиш аэрвэйс», вылетавшего из Рио-де-Жанейро в Европу, я обратил внимание на свою соседку. В молодости она, должно быть, была очень красива. Во всем ее облике чувствовалось, что эта женщина не простолюдинка. В светлых волосах белела седая прядь. На вид ей было около 70. Она оказалась очень общительной, и вскоре между нами завязалась непринужденная беседа, из которой я узнал, что летит она в Лондон, чтобы повидаться со своими родственниками, живущими там. В ее португальской речи был заметен легкий акцент. И в этом не было ничего удивительного. В Бразилии она поселилась, будучи взрослым человеком.

Из чувства такта я не стал спрашивать, откуда она родом, ожидая, что она сама это расскажет. Но я ошибался. Эта милая пожилая женщина не была расположена к разговору о себе со случайным знакомым. Перед посадкой в Париже, где я собирался покинуть самолет, мы с ней тепло распрощались. Моя соседка представилась Маргаритой Оливейра и дала свою визитку, в которой был указан ее адрес в Сан-Паулу. Узнав, что я живу в Рио-де-Жанейро, она написала номер своего домашнего телефона в этом городе. Мы с ней договорились созвониться через месяц, когда она вернется в Бразилию.

Возвратившись в Рио-де-Жанейро, под бременем каждодневных забот я совсем забыл о моей спутнице по поездке в Европу. Она напомнила о себе сама. Как-то вечером зазвонил телефон, и, взяв трубку, я услышал знакомый женский голос. Маргарита Оливейра приехала в Рио и пригласила меня на обед к себе домой.

Старинный белый особняк стоял на вершине холма недалеко от церкви Глория. В просторном дворе за высокой стеной я увидел среди деревьев большой дом, в котором когда-то жили отпрыски португальской знати или какой-нибудь преуспевающий коммерсант. Место для дома было выбрано превосходное. С вершины холма открывалась удивительная панорама залива Гуанабара. Было хорошо видно, как в городском аэропорту взлетают и садятся самолеты. С моря дул освежающий ветерок. Потемневшая от времени кирпичная стена была увита разноцветными розалиями. В саду росли два огромных дерева с большими листьями и несколько королевских пальм, устремлявшихся ввысь, к солнцу. За домом на склоне холма, ведущего к церкви, купол которой виднелся в сотне метров внизу, росли темнолистые апельсиновые деревья и какие-то высокие цветущие кусты, названия которых мне не были известны. Вниз к плавательному бассейну вела выложенная камнями тропинка. Сверкая своей белизной в лучах яркого солнца, дом производил ошеломляющее впечатление. Трудно было поверить, что я нахожусь почти в центре огромного города, застроенного высокими коробками из бетона и стекла.

Хозяйка провела меня в большую залу с антикварной мебелью, картинами и фарфоровыми блюдами на стенах, где представила молодому человеку, своему племяннику, приехавшему погостить из Лондона, и английской подруге. Я стал выражать свое восхищение особняком, после чего польщенная хозяйка повела меня показать его залы и комнаты. В одной из них, служившей кабинетом, я обратил внимание на фотографию молодой и очень привлекательной женщины. Это была мать Маргариты. Рядом с ней стояли еще две фотографии — женщины ослепительной красоты с классическими чертами лица, как будто выточенного резцом из белой кости, и импозантного мужчины средних лет. Это была Маргарита и ее муж Эдуардо Оливейра. Разглядывая фотографии, я поймал себя на мысли, что мать и дочь поразительно похожи и, должно быть, в молодости вскружили голову многим мужчинам.

За обедом хозяйка рассказала, что долго мечтала приобрести этот особняк, построенный в 1812 году и принадлежавший богатой португальской семье. Каждый раз, когда она с мужем отправлялась на теплоходе в Европу, с его палубы был хорошо виден этот белый дом в окружении пальм на высоком холме, нависавшем над центральной частью Рио-де-Жанейро. Но ее муж был жителем Сан-Паулу и не допускал мысли, что Маргарита будет проводить в столице несколько недель в году. Лишь после его смерти ей удалось осуществить свою мечту. Произошло это в середине 60-х годов, когда одна из ее лошадей выиграла на скачках главный приз чемпионата Бразилии. Она добавила к выигрышу еще некоторую сумму и купила особняк, который в то время уже более года был выставлен на продажу. Охотников приобрести его не было, потому что он относился к историческим памятникам и любые перестройки, а тем более снос для строительства нового здания исключались.

Через месяц, когда Маргарита снова приехала в Рио-де-Жанейро, я пригласил ее в ресторан поужинать. Между нами к тому времени сложились теплые отношения, располагающие к откровенности. Меня заинтриговала судьба этой женщины, прожившей большую и, как мне казалось, необыкновенную жизнь. Родилась она в Москве в семье преуспевающего промышленника. Ее детская память сохранила отдельные эпизоды благополучной жизни в России. Она любила вспоминать поездку на пароходе по Волге от Москвы до Астрахани в 1917 году, ехавших на нем цыган и артистов цирка с дрессированными медведями. Революция круто изменила жизнь ее семьи. После развода с отцом, который не хотел уезжать из России, ее мать отправилась с новым мужем в Англию. Отчим работал в крупной британской компании и владел акциями в нефтяном бизнесе. В Лондоне они пробыли пять лет, а потом перебрались в Париж. В отличие от большинства русских иммигрантов они не испытывали лишений. Здесь Маргарита три года посещала в Сорбонне лекции на факультете изящных искусств.

Внешне очень эффектная, похожая на свою мать, Маргарита пользовалась неизменным успехом в парижском обществе. Ее руки домогался молодой итальянский аристократ, который много лет спустя приехал в Рио-де-Жанейро в качестве посла Италии. Однажды на приеме у одного французского нефтяного магната ее представили двум бразильцам. Один из них, Вашингтон Луис, был еще совсем недавно президентом Бразилии. Теперь он жил в Париже на положении иммигранта. Вместе с ним на прием пришел сын его хорошего приятеля, крупного бизнесмена из Сан-Паулу. Звали его Эдуардо Оливейра. Ему в то время было чуть больше 30 лет. Он был очарован красотой русской девушки и влюбился в нее. Месяца три он провел в Париже, ухаживая за Маргаритой и стараясь завоевать ее расположение. Не добившись особых успехов на этом зыбком поприще, он уехал на родину. Оттуда он каждую неделю присылал ей пылкие любовные письма, умоляя приехать в Бразилию.

Маргарита долго не могла решиться на такую дальнюю поезд-ку. Мамы уже не было в живых, а отчиму южноамериканец не нравился. И вот однажды после долгих раздумий она решила составить компанию своей приятельнице, уезжавшей в Буэнос-Айрес. Сначала это было не больше чем просто желание посмотреть на страну, ей совершенно незнакомую, где жил ее поклонник. Вышедший из Гавра пароход за три недели доставил двух русских девушек в Сантос. Подруга поплыла дальше, а Маргарита сошла в бразильском порту. В 1933 году это был пыльный, захолустный городок. На пристани ее встретил Эдуардо. В старомодном вагоне поезда, который с большим трудом взбирался по крутому подъему на горное плато, они добрались до Сан-Паулу.

В Сан-Паулу в то время проживало полмиллиона жителей. Небольшой, построенный в европейском стиле город произвел на парижанку приятное впечатление. Ей понравился мягкий климат, резко отличавшийся от духоты, которая ощущалась на побережье. Семейство Оливейры, пользовавшееся известностью в Сан-Паулу, встретило ее с любопытством. Прошло несколько месяцев. С женитьбой дело не двигалось. Маргарита все никак не могла переступить через одолевавшие ее сомнения. Ей не хотелось обременять себя брачными узами. Ее вполне устраивали те взаимоотношения, которые сложились у них с Эдуардо. Как-то он прямо сказал ей, что так продолжаться не может, родственники уже начинают над ним подтрунивать, намекая, что невеста из Парижа не хочет выходить за него замуж. Это унижало его как мужчину. И тогда Маргарита сделала решительный шаг. Она оставила надежду вернуться в Париж, где ее никто, кроме отчима, не ждал. Вскоре отпраздновали роскошную свадьбу при большом стечении гостей.

Благодаря связям мужа через полгода (вместо положенных десяти лет) Маргарите оформили бразильское гражданство. С тех пор она жила в Сан-Паулу. Муж занимался фазендой, на которой разводили лошадей для скачек, и доходными домами.

Однажды, будучи в Сан-Паулу, я решил прогуляться пешком по его центру. Побродив около бывшей иезуитской школы «Патиу ду колежиу», по тем местам, где в 1554 году был основан город, я оказался на оживленной улице. Недалеко от белой башни банка «Банеспа» я обратил внимание на впечатляющее высотное здание. На гранитном фасаде я прочитал имя его владельца — Эдуардо Оливейра. Это был один из его доходных домов.

Прошло несколько лет. Обстоятельства жизни сложились так, что мне пришлось уехать из так полюбившегося Рио-де-Жанейро и обосноваться в Сан-Паулу. Мы давно не встречались с Маргаритой, и мне захотелось увидеться с ней. В это время в Муниципальном театре шли гастроли балета Большого театра из Москвы. Мне показалось, что ей будет интересно посмотреть русский балет, который пользовался среди бразильцев огромной популярностью. Я позвонил ей и пригласил на «Раймонду». Она была несказанно рада моему звонку. Через пару дней мы встретились в фойе театра. Хотя прошло несколько лет с тех пор, как мы виделись последний раз, она почти не изменилась. Она много занималась своими лошадями, почти каждый вечер бывала в «Джокей-клубе», где у нее самая крупная конюшня, не пропускала ни одной скачки с участием своих лошадей. Когда после спектакля мы прощались, Маргарита предложила на следующей неделе встретиться в «Джокей-клубе». Мне никогда не приходилось бывать там, хотя жил я поблизости от него.

Войдя в фойе, я спросил у привратника, где могу увидеть Маргариту Оливейра. Он проводил меня в ресторан, и я увидел мою приятельницу сидящей за столом с известным в городе адвокатом и его женой. Она представила нас друг другу. Наш стол стоял на веранде, откуда хорошо было видно беговую дорожку. Официант принес закуску, когда объявили первый забег. В нем участвовала лошадь Маргариты. Все мы, конечно, сделали ставки на нее. И она выиграла забег. Потом я еще два раза ставил, но оба раза проиграл. Стояла теплая осенняя ночь. Мы говорили не только о скачках с таким знатоком этого вида спорта, каким была Маргарита, но и о разных мелочах жизни в громадном городе. Распрощались уже за полночь. Маргарита пообещала показать свою фазенду, где выращивались скаковые лошади.

Мы с ней виделись еще неоднократно, частенько перезванивались по телефону. В декабре она прислала мне приглашение на банкет по случаю дня рождения. В ее городском доме в престижном районе Сан-Паулу собралась солидная публика — владельцы земельных угодий, предприниматели, банкиры. Были и родственники по линии ее мужа, которые старательно обхаживали ее в надежде, что она не забудет упомянуть их в своем завещании. Я чувствовал себя неловко среди этих людей, их среда была мне совершенно чужда. Это была другая Бразилия, о существовании которой я мог только догадываться. С несколькими владельцами фазенд, то есть местными помещиками, мне удалось поговорить. Их поместья оказались не очень большими, но находились они в штате Сан-Паулу, где земля стоит очень дорого. Занимались они выращиванием молочного и мясного скота, сахарным тростником и кофе. Большую часть времени проводили в городе, где почти все имели еще какой-нибудь прибыльный бизнес, адвокатскую контору или магазин. Фазенда была чем-то вроде хобби, приносящего дополнительный доход. Всеми делами там ведали управляющие.

В марте состоялась давно обещанная поездка на фазенду. Из Сан-Паулу мы выехали рано утром в направлении города Сорокаба. Наш автомобиль быстро мчался по великолепному шоссе. Правительство штата вкладывает огромные средства в строительство современных шоссейных дорог. За проезд взимают приличную плату, зато ездить по ним — одно удовольствие. После Сорокабы водитель повернул на запад. Однообразный облик придорожных поместий делал пейзаж монотонным. Его изредка оживляли дома фазендейро, обычно располагающиеся на вершинах холмов. Судя по всему, здесь занимались сахарным тростником, апельсинами и кофе. Кое-где на холмистых пастбищах паслись коровы. Через два часа мы свернули на проселочную дорогу и вскоре подъехали к большому дому из красного кирпича. Это была усадьба фазенды. В просторном особняке сохранилась атмосфера патриархального быта. Казалось, мы перенеслись в Бразилию начала века. Два часа ушло на объезд конюшен. Это были современные и удобные постройки. Маргарита любовно осматривала каждую лошадь, называла их по имени. Чувствовалось, что она их безмерно любит, и они значат очень много в ее жизни. Всего их у нее было около 150.

После осмотра лошадей мы отправились в животноводческое хозяйство фазенды. У моей приятельницы было десятка три коров, большое количество гусей, уток и кур. К столу на фазенде и в городе ей подавали продукты сельского происхождения. В саду у нее росли различные фрукты, среди которых мое внимание привлекли черные бананы. У них был необычный вкус, чем-то отдаленно напоминающий шоколад. Когда на следующий день мы уезжали в Сан-Паулу, Маргарита уговорила меня взять сливочное масло, авокадо, апельсины и черные бананы, выращенные на ее фазенде.

К обеду мы вернулись в усадьбу. В просторной зале был сервирован стол на две персоны. Основным блюдом была утка по-деревенски, естественно, выращенная на фазенде. За обедом Маргарита рассказала, что пять лет назад власти штата провели через территорию ее фазенды новое шоссе. По закону они имели право использовать частные земли в общественных интересах. Вот только до сих пор с ней не расплатились за отчужденную землю. А всего на ее фазенде две с половиной тысячи гектаров. Для штата Сан-Паулу это довольно большое поместье. В соседних штатах Мату-Гросу и Гойяс крупными считаются земельные владения по 100 тыс. и более гектаров. Из окна дома открывался прекрасный вид на лежащую внизу зеленую равнину, пересеченную шоссейной дорогой. По ней изредка на огромной скорости проносились автомобили, нарушая тишину деревенской жизни. Они как бы символизировали смену эпох, может быть, незаметную для местных крестьян и их престарелой хозяйки, которая старалась сохранить все по-старому. Удавалось это ей с трудом.

Маргарита пыталась быть для крестьян, как и 30 лет назад, помещицей, которая решала все вопросы, касавшиеся их быта. Но время сильно изменило людей. Не все соглашались жить по старинке. Они уже имели представление о правах и начинали предъявлять ей свои требования, касающиеся оплаты труда и различных социальных выплат. Ей как человеку старой формации это не нравилось, и на данной почве у нее иногда возникали с ними конфликты. С такими людьми она расставалась. У меня сложилось впечатление, что на бразильских фазендах, даже в самом развитом штате страны, все еще сохраняются архаические нравы.

После обеденной трапезы хозяйка повезла меня в ближайший городок, где у нее на местном тренировочном ипподроме была конюшня с молодыми, еще не объезженными скакунами, которых нужно было приучить к верховой езде. Этим занимались специальные наездники. Интересно было наблюдать строптивых молодых лошадей, далеко не всегда покладистых и готовых беспрекословно повиноваться.

На обратном пути в Сан-Паулу Маргарита пожаловалась на то, что разведение лошадей перестало быть прибыльным бизнесом. Скачки потеряли былую привлекательность, а владельцы поместий предпочитают ездить не на лошадях, а на автомашинах. Содержание лошадей стало убыточным делом. Ей вообще последнее время не везло. Она привыкла доверять людям, с которыми работала, но бразильцы стали меняться в худшую сторону. До меня доходили слухи, что у нее были неприятности, а тут услышал это от нее самой. Оказывается, она слишком доверилась своему адвокату, который вел дела, связанные с ее доходными домами. Пару лет назад он подделал ее подписи под документами и продал два многоэтажных здания в центре Сан-Паулу, скрыв эту операцию от нее. Этот обман вскрылся совершенно случайно. Сейчас она судится со своим бывшим адвокатом ливанского происхождения.

Мне нравилось общаться с этой интересной и умной женщиной. Она отличалась начитанностью и всесторонним образованием, хотя училась в Парижском университете всего лишь три года. Говорила на четырех языках, одно время страстно увлекалась литературой, потом все забросила и стала путешествовать. Много времени проводила в Лондоне и Лиссабоне, где среди ее друзей числился наследник португальского престола принц Дуарте. Жизнь в разных странах привила ей умение уживаться с людьми различных национальностей. Особенно мне импонировали в ней два качества — необычная для ее возраста жизненная сила и тонкое чувство юмора. Теперь дона Маргарита — высокая, прекрасно выглядящая для своих лет женщина с аристократической, немного старомодной внешностью. Как и в молодые годы, она обожает своих лошадей, которые составляют смысл ее жизни.

 

Русские из Харбина

Двухэтажное здание стояло на склоне высокого холма и уже давно стало неотъемлемой частью пейзажа, как и высокие деревья, под сенью которых оно укрывалось. Соседние дома были точно такими же. Все вместе они образовали одно общее владение. В нем жили скромные и приятные люди, знавшие свое место в жизни, которое досталось им ценой большого и тяжелого труда, и довольствовавшиеся им. Когда мне довелось познакомиться с ними поближе, проведя у них в гостях в Кампос-ду-Жордан несколько дней, я не мог не восхищаться этими людьми. Ольга и Жорж родились и выросли в далеком Китае, куда их родителей занесла русская революция начала XX столетия. В Харбине они прожили около 20 лет. С этим городом у них были связаны самые дорогие воспоминания юности. Своим архитектурным обликом Харбин напоминал провинциальные русские города. За исключением окраины, населенной преимущественно китайцами, он долгие годы оставался чисто русским городом на иностранной территории. Над его центральными кварталами возвышался деревянный собор с шестигранным куполом.

Ольга обучалась в местном музыкальном училище. Позже профессия преподавателя музыки ей очень пригодилась в Бразилии. Жорж учился в русском политехническом институте, но окончить полный курс ему не удалось. Учебу пришлось оставить, когда китайские власти в начале 50-х годов поставили перед русскими иммигрантами вопрос о выезде из Китая. Дилемма была предельно проста — ехать в СССР, гражданами которого почти все русские стали после изгнания советскими войсками японских оккупантов в сентябре 1945 г., или отправиться в страны, которые были готовы принять русских эмигрантов. В Советский Союз охотников ехать было мало. Многие стремились уехать в Австралию, Бразилию, Аргентину, Канаду.

Жорж с Ольгой решили эмигрировать в Бразилию. С советскими паспортами они добрались до Гонконга, где им выдали документы «перемещенных лиц», которых опекал Верховный комиссар ООН по делам беженцев. Путь до Бразилии оказался очень долгим. В 1954 году они наконец сошли на бразильский берег в Сантосе. Началась новая жизнь в совершенно незнакомой стране, где все было чужое.

Прослужив около 10 лет в одной американской компании, Жорж решил завести свое собственное дело. Его бизнес преуспевал. Через несколько лет на его небольшом заводе по производству точных инструментов было занято более ста человек. Все шло неплохо, пока бразильские власти, следуя международной моде, не распахнули двери перед импортными товарами. Многие бразильские предприятия не выдержали конкуренции более дешевой иностранной продукции и разорились. В таком же положении оказался и Жорж. Ему пришлось сворачивать производство, увольнять работников. Когда мы с ним познакомились, его заводик находился на грани закрытия. Иногда он еще выполнял отдельные заказы на изготовление инструментов для авиационного завода в Сан-Жозе де Кампос.

Как-то мои русские знакомые пригласили провести несколько дней у них в Кампос-ду-Жордан. Выйдя на пенсию, Жорж решил поселиться в этом курортном городке в 160 км от Сан-Паулу. Подъехав к городским воротам, представлявшим собой великолепное сооружение из красного кирпича с красочным гербом города, на одной из стен, наверху, под самой крышей из темной черепицы, мы увидели указатель высоты этой местности над уровнем моря — 1800 м. Городок с населением в 30 тыс. человек стал для бразильцев своей маленькой Швейцарией. Здесь сложилась традиция строить здания определенной конструкции, которая не нарушала своеобразный архитектурный стиль — швейцарский. Бразильцы любят приезжать в Кампос-ду-Жордан в разгар бразильской зимы. Для богатых санпаульцев стало делом чести провести пару недель в июле в горах, где температура опускается до нуля.

Недалеко от дома моих русских приятелей, на вершине холма, среди сосен араукарий, откуда открывался вид на живописные окрестности, стояла гостиница «Гранде отель». Ее белые стены под ярко-красной черепичной крышей выделялись на фоне окружавших араукарий и голубого неба. Все было предельно просто, без каких-либо архитектурных излишеств. И эта простота в сочетании с величественной и неиспорченной человеком природой очаровывала тех, кому хоть на несколько дней удавалось вырваться из каменных джунглей бразильских городов.

В середине XIX века португальский граф Педру ду Жордан, проживший десяток лет в Швейцарии, приехал в Бразилию. Поселившись в Сан-Паулу, он занялся изучением близлежащих районов в надежде найти местность, хотя бы отдаленно напоминающую Швейцарию. В 160 км к северу он обнаружил большую долину среди живописных сопок, покрытых зарослями араукарий. За бесценок граф Жордан купил эти земли и основал животноводческую ферму, вокруг которой через несколько лет образовалось поселение. Производимый на его ферме швейцарский сыр вскоре приобрел известность в Сан-Паулу. Селились там преимущественно выходцы из Германии, Австрии и Швейцарии. Они, естественно, старались перенести на бразильскую землю архитектурный стиль и традиции, присущие этим странам. В начале XX века городок, которому дали имя его основателя — Жордана, стал известным курортным местечком, куда любили приезжать богатые люди, страдавшие легочными заболеваниями. Кампос-ду-Жордан в переводе означает «поля Жордана».

Дом Жоржа и Ольги стоял на склоне холма, к нему прилегал большой лес. Огромные деревья придавали ему сходство с дикими зарослями джунглей. Ниже по склону, на берегу извилистой реки, виднелась чья-то фазенда, а за ней простирались поросшие лесом холмы. Их мечтой было поселиться навсегда в этом городке, построить небольшой пансион для отдыхающих, потому что пенсии на приличную жизнь было маловато, и они не питали на этот счет никаких иллюзий.

Три дня в компании таких прекрасных людей пролетели незаметно. Они показали мне все достопримечательности, включая местный парк с концертным залом и самую высокую гору, на которую мы совершили восхождение. С ее вершины открывается панорама долины реки Параиба с расположенными на ее берегах городами.

Как-то поздней осенью Жорж пригласил меня на побережье в районе городка Марандуба, где у них был дом. Взморье между Сантосом и Рио-де-Жанейро — самое удивительное по живописности на всем побережье бразильской Атлантики. Здесь есть все: десятки километров прекрасных песчаных пляжей, тихие заливы и бухточки, куда никогда не доходят морские штормы, покрытые тропической растительностью острова и спускающиеся почти к океану сопки. Я ожидал увидеть что угодно, только не прекрасную виллу на вершине каменистого мыса. Я стоял, пораженный этим великолепием. Оттуда открывался восхитительный вид на глубокий залив, отделенный многочисленными островами от океана. Владельцы яхт, катеров и моторных лодок облюбовали его для стоянки. Трудно было найти еще более удобное место для укрытия мелких судов. Сидя на веранде виллы, можно было часами созерцать эту изумительную картину неподвластной человеку природы.

— Почему вы не живете в этом райском месте круглый год? — спросил я хозяина виллы.

— Осенью в этих местах стоит прекрасная погода. Нет изнуряющей жары. А зимой южный ветер часто приносит из Антарктиды тучи с холодными дождями. Становится сыро и неуютно. Поэтому в это время года лучше жить в Кампос-ду-Жордан, — ответил он.

— По мне, так ни за что не променял бы море на любые горы. Особенно когда есть возможность жить в таком прелестном доме с видом на океан.

На следующий день после завтрака мы отправились на пристань. Там нас уже ожидали морской прогулочный катер и его хозяин, приятель Жоржа. Звали его Игорь. Он тоже был из русских иммигрантов. В прогулке участвовала его дочь — удивительно обаятельная девушка. Спортивная одежда облегала изящную фигуру, подчеркивая ее привлекательность, а ее веселый нрав вносил оживление в нашу компанию.

Мне никогда не забыть эту морскую прогулку на катере. Мы шли по океанским просторам от одного живописного острова к другому. На нашем пути встречалось много разных судов — парусных шхун с туристами на борту, яхт, катеров, моторных лодок. Перед нашим взором то и дело возникали скалистые берега, изрезанные мелкими бухтами. На одном из них каким-то чудом примостился маленький домик, в котором жили любители морской экзотики.

У одного острова собралось с десяток яхт и катеров. Бросив якорь, наш капитан предложил всем добираться до берега вплавь, а сам разместился на надувной лодке и стал грести к берегу. Место было чудесное. На этом острове когда-то находилась тюрьма для особо опасных преступников.

Однажды они совершили побег, вплавь преодолели пролив, отделявший остров от материка, и растворились на необъятных просторах Бразилии. После этого случая тюрьму закрыли. Теперь одно из тюремных зданий используется для разведения черепах. Раньше в окрестных водах водилось множество больших черепах, но с развитием морского туризма изменилась их среда обитания. Необходимое им спокойствие было навсегда утрачено. Черепахи покинули эти места. Вот и взялись ученые-энтузиасты за искусственное разведение этих морских животных. А в народе за островом сохранилось название — Остров черепах.

На следующий день нас ожидала новая увлекательная поездка по побережью до старинного городка Парати. Находится он в соседнем штате Рио-де-Жанейро. Это, должно быть, единственный в Бразилии городок, сохранивший свой колониальный колорит. Трудно избавиться от ощущения, что на время переносишься в Португалию XVII века: бело-голубые одноэтажные домики под черепичными крышами, улицы, вымощенные крупными булыжниками, по которым неудобно ходить. Как будто вашему взору предстала нарисованная умелой рукой художника акварель с видами далекого прошлого. Бразильцам не свойственно бережное отношение к архитектурным памятникам. В стране иммигрантов не принято дорожить реликвиями прошлого.

Вернувшись на свою виллу, наши хозяева предложили посмотреть острова архипелага с высоты ближайшей сопки. Доехали быстро. Сверху открылась панорама просторного залива с множеством мелких островов. Солнце опустилось так низко, что цепляло огненным краем поверхность океана. Сумерки быстро окутывали темной вуалью окрестности. Как завороженные, мы созерцали уходящий в южную ночь сказочный пейзаж.

 

Человек необычной судьбы

Итаньяэм — чудесный курортный городок на Атлантическом побережье. От зданий префектуры и муниципального совета веет такой стариной, какую трудно отыскать во всей Бразилии. Основан он был в самом начале колониальной эпохи. Широкие улицы вымощены квадратными булыжниками. Диковинные деревья в летние месяцы смягчают невыносимую жару, а осенью сбрасывают с себя пожелтевшие листья. В эту пору года ими была усыпана вся набережная, тянувшаяся вдоль нескончаемого пляжа. Утром, когда лучи южного солнца уже согрели воздух, по сырому желтоватому песку прогуливались редкие отдыхающие.

В Итаньяэме всего лишь одна гостиница. Это небольшое одноэтажное строение с красной черепичной крышей и выкрашенными белой краской стенами. Владелец недавно ее отремонтировал, и она приобрела вполне респектабельный облик, если учесть, что в бразильской провинции гостиницы никогда не отличались европейским лоском. Туристический сезон закончился, и город опустел. Постояльцев в гостинице было мало. Через пару дней я знал их всех в лицо. Мы обычно встречались за завтраком и обедом.

Как-то вечером, когда я стоял у стойки бара, размышляя, на что бы потратить два-три часа, оставшиеся до сна, мое внимание привлек высокий коренастый мужчина с седой шевелюрой и пышными усами. Его голубые глаза весело искрились. В молодости он, видимо, был весьма привлекательным и пользовался успехом у женщин.

Бармен поздоровался с ним, как со старым знакомым.

— Как дела?

— Все в порядке.

— Что будешь пить?

— Пиво.

— Он подошел к стойке и, взяв бокал пива, приветливо кивнул мне.

— Вы, должно быть, новичок в здешних краях?

— Да. Я недавно приехал из Сан-Паулу. Хочу отдохнуть пару недель в вашем городке.

Мы разговорились. Моего нового знакомого звали Пабло. В Бразилии он жил почти полвека. Вскоре после Второй мировой войны с большой партией «перемещенных лиц» он прибыл на итальянском пароходе из Генуи. Я подружился с ним. За время моего пребывания в Итаньяэме мы виделись почти каждый день. Очень быстро между нами установились доверительные отношения, располагающие к откровению. Движимый этим чувством, мой новый знакомый рассказал свою необычную историю. Она складывалась из разных эпизодов его богатой событиями жизни.

Пабло приехал в Бразилию в декабре 1948 года. Таких, как он, было много. Они покидали Европу без сожаления и с надеждой найти в Бразилии новую родину. Пабло происходил из казаков юга России. Его дед и отец были зажиточными крестьянами казачьей станицы Константиновка на Кубани. После революции 1917 года новые власти забрали у них мельницу, лошадей и коров, а в 30-х годах вместе с другими зажиточными казаками всю их семью отправили в ссылку в Калмыкию. На новом месте отец устроился работать на мельнице. Жили бедно. Незадолго до войны Пабло, к тому времени окончивший школу, был осужден на пять лет тюрьмы.

— За что же такой суровый приговор? — удивился я.

— В то время за малейшую провинность давали более длительные сроки. К ссыльным казакам советская власть относилась, как к враждебным элементам, и пользовалась малейшим предлогом, чтобы усугубить их и без того безрадостную участь. Однажды мальчишки с нашей улицы украли барашка у начальника местной милиции. Их всех отдали под суд. И меня вместе с ними, хотя я к этой краже никакого отношения не имел. Меня осудили за то, что я не донес на своих товарищей.

Отправили Пабло отбывать пятилетний срок под Новгород. Там его застала война. С приближением немецких войск заключенных перевели на север Урала. Первая зима была очень тяжелой. От непосильного труда и ужасного холода заключенные гибли сотнями. Пабло сильно простудился, заболел воспалением легких, и его ожидала неминуемая смерть, если бы не доброта одного профессора, который занимался в лагере изучением проблемы выживания человека в экстремальных условиях. Он выходил его и потом устроил работать в лагерную контору.

В марте 1942 года его досрочно освободили из лагеря, дав один месяц на дорогу до места ссылки родителей. Не без приключений он добрался до столицы Калмыкии. А оттуда — рукой подать до дома.

— Когда я вошел в хату, где мы жили в ссылке, мать сначала не поверила. Она уже считала меня погибшим. Вечером пришел с работы отец. За скромным ужином я рассказал о своих хождениях по мукам. На следующий день отправился в военкомат, как мне было предписано начальником лагеря. Однако в армию меня не взяли из-за слабого здоровья. Скорее всего таким, как я, не доверяли оружие. Позже меня определили во вспомогательное подразделение связи. Там я и встретил приход немцев в наше село. Мы сидели в блиндаже в ожидании приказа об отходе, но так и не дождались. О нас, видимо, просто забыли.

— А как отнеслись к вам немцы?

— Они нас первое время не замечали. Я пошел помогать отцу на мельнице. Молоть зерно нужно было при любой власти. Позже с немцами у меня установились хорошие отношения. Они ведь считали ссыльных противниками советской власти.

В дальнейшем мне стало ясно, что Пабло не очень любил распространяться об этом. На мои робкие попытки прояснить некоторые моменты его жизни в годы немецкой оккупации он неизменно отмалчивался. Я понял, что это связано с неприятными для него воспоминаниями, и деликатно переводил разговор на другую тему. Не знаю, сотрудничал ли он с оккупантами или нет. У меня не хватало духу спросить его напрямую. Я всегда испытывал неловкость, если мог поставить человека в затруднительное положение.

— А как вы оказались за границей?

— После поражения под Сталинградом германская армия стала отходить с оккупированных территорий. Долго не раздумывая, отец решил уходить с немцами. А что еще нам оставалось? Жизнь ссыльных, да к тому же еще побывавших под оккупацией, не сулила ничего хорошего. Ранней весной 1943 года, собрав скромные пожитки и погрузив их на телегу, в которую была запряжена единственная лошадь, мы отправились в долгий путь на Запад. Немецкие власти дали нам письменное разрешение на эвакуацию.

Поздней осенью мы добрались до Румынии. Оттуда вместе с другими беженцами, среди которых было много казаков, отправились в Италию. В ее северных районах разместились недавно сформированные из эмигрантов казачьи части генерала Краснова. Весной 1944 года я стал юнкером казачьего училища. Нас воспитывали по тем же канонам, что и до революции. Год обучения в училище дал мне очень много. Выступая перед выпускниками, генерал Краснов призывал нас верить в Россию и не оставлять надежды, что настанет день, когда мы сможем вернуться на родину.

— Все это так. Но в начале 1945 года, когда советские войска уже вступили на территорию Германии, эти надежды стали несбыточными. На что же вы рассчитывали?

— В то время трудно было строить какие-либо планы на будущее. В апреле казачьи части стали покидать Италию. Местные партизаны, с которыми казаки уживались без конфликтов, в ультимативной форме потребовали оставить деревни, где последний год размещались казаки. Переход через Альпы был очень тяжелым. В Австрии курсанты нашего училища разместились в лагере у города Ленца. С нами находились и наши семьи. Жили в лагере беженцев. Там нас застало окончание войны. Мы были уверены, что англичане, в зоне оккупации которых находилась большая часть казаков, помогут нам устроиться в новой жизни на Западе. И никто, разумеется, не допускал мысли о предательстве.

— А что, англичане предали казаков?

— То, что с нами произошло, иначе как подлым предательством не назовешь. В начале июня в наш лагерь, где в это время священник проводил службу, приехали английские военные. Без всяких объяснений они стали хватать людей и загонять их в грузовики. Тех, кто оказывал сопротивление, избивали дубинками. Детей хватали за ноги и забрасывали в автомашины. В этот день нам удалось выстоять. Англичане оставили вокруг лагеря охрану и уехали. Позднее нам стало известно, что в этот день британское командование обманным путем заманило две тысячи казаков во главе с генералом Красновым в советскую зону, где они были сданы в лагерь НКВД. Их пригласили якобы на прием к британскому командующему генералу Александеру, а на деле передали советским оккупационным властям, зная, что всех их ждет тюрьма или смерть. Так англичане выполнили договоренность в Ялте между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом о возвращении в СССР всех бывших советских граждан, оказавшихся во время войны на территории Германии и ее союзников.

— А как вам удалось избежать выдачи советским властям?

— Мы решили ночью переправиться через горную реку, на берегу которой расположился наш лагерь. На мосту стояли британские часовые. Переход реки таил в себе большой риск, но иного пути не было. Мужчины, взявшись за руки, образовали живую переправу, держась за которую люди перебирались на противоположный берег. Там все разошлись в разные стороны. Наша семья и еще несколько казаков ушли в Альпы в надежде найти там временное укрытие. На следующий день англичане пустились в погоню за нами. Но нам удалось благополучно уйти в горы. В Альпах мы прожили пару месяцев. Устроились работать на молочной ферме. В августе меня отправили в Зальцбург, чтобы разузнать, какая там обстановка.

В Зальцбурге я встретил нескольких знакомых по юнкерскому училищу. Они рассказали, что американские оккупационные власти их не беспокоят. Жили беженцы в специальных лагерях, где их обеспечивали всем необходимым. Свободу передвижения по городу не ограничивали. Я отправился на местный рынок, чтобы купить кое-что из одежды, ибо моя имела жалкий вид. Там шла бойкая торговля. Чего только не продавали — от американских сигарет и виски до подержанных автомашин! В Зальцбурге я встретил давнишнего знакомого — грузина Жоржа. Он попал в плен еще в финскую войну, несколько лет провел в Германии и Франции. Его страстью было изображать из себя джентльмена. Он всегда был щеголевато одет. И теперь на нем был приличный костюм, белая сорочка и шляпа. Жорж ввел меня в курс местных событий. Главное, сказал он, американцы никого не трогают и не выдают советским властям. Он предложил мне заняться совместным бизнесом. С ним я провернул первую удачную сделку, которая дала нам неплохую прибыль. Купив серебро в ломе, мы заказали одному ювелиру сделать кольца, которые потом продали на рынке. Но это было только начало. Спустя несколько дней я привез в Зальцбург своих родителей и брата. Мы не остались в лагере для «перемещенных лиц», как нас теперь стали называть. Приютил нас Жорж. У него была небольшая квартира.

— Как сложилась ваша жизнь в Австрии?

— Когда у меня появились деньги, я занялся рискованным, но весьма прибыльным делом: поставлял американские виски, сигареты и продукты питания австрийским, итальянским и французским торговцам. Получал я их от одного сержанта американской армии. Моя посредническая фирма процветала, приносила приличный доход. Но я понимал, что торговля контрабандным товаром сопряжена с большим риском. Поэтому через год решил сменить род занятий. Вместе с русскими приятелями, которые знали толк в автомашинах, я открыл авторемонтную мастерскую. У меня работали 20 человек. Дела шли хорошо. Для семьи я арендовал небольшой особнячок. Обзавелся автомашиной. Будущее рисовалось мне в радужных тонах.

— Что же побудило вас уехать из Австрии, если там все складывалось хорошо?

— Все мы находились на положении «перемещенных лиц». Даже тот факт, что я имел свое дело и жил в городе, а не в лагере не освобождал меня от этого статуса. В Австрии мы находились на положении изгоев. Моим родителям, младшему брату и мне пришлось, как, впрочем, и всем беженцам из России, пройти через союзническую комиссию, которая проверяла всех «перемещенных лиц» и определяла их дальнейшую судьбу. Над всеми висела угроза депортации в СССР. Американцы, в отличие от англичан, не проявляли особого желания выдавать беженцев из России советским властям. Достаточно было иметь какой-нибудь документ, подтверждающий иностранное происхождение, чтобы избежать этой несчастной участи. Возвращаться в Россию хотели немногие, ибо опасались репрессий или вообще не желали жить при «советах». Я раздобыл для всей нашей семьи сербские документы. Когда настал наш черед и мы предстали перед комиссией, этих документов оказалось достаточно, чтобы ее председатель, американский полковник русского происхождения Углай, решил вопрос в нашу пользу. К сожалению, не всем удавалось доказать на комиссии свое несоветское происхождение. И тогда таких беженцев неминуемо ожидала выдача советским оккупационным властям.

— Даже против их воли?

— С этим, как правило, особенно не считались. Соглашение «тройки» в Ялте обязывало и американцев передавать бывших советских граждан властям Советского Союза. Конечно, многое зависело от тех людей, которые заседали в союзнических комиссиях. Полковник Углай не сдал «советам» ни одного человека, даже когда у них не было необходимых справок. Он сам помогал им обзаводиться фальшивыми документами, лишь бы не отправлять против собственной воли в страну, где их ждала тюрьма. Для каждого из нас насильственное возвращение в СССР обернулось бы настоящей трагедией.

— А как вы попали в Бразилию?

— Вообще-то я собирался уехать в Аргентину. Но вмешался случай. У нас ремонтировал свою автомашину бразильский консул. Я познакомился с его секретарем Натали Дерби. Ее родители были родом из России. Именно она надоумила меня уехать в Бразилию. В это время ООН активно занималась устройством «перемещенных лиц» в США, Канаде, Австралии и странах Южной Америки. В Европе их набралось несколько сотен тысяч. Натали свела меня с консулом. От него я услышал много интересного о Бразилии. Честно говоря, я не имел ни малейшего представления об этой стране. Даже не знал, на каком там говорят языке. Консул настойчиво рекомендовал мне уехать в Бразилию. «Там большие возможности для энергичных и предприимчивых людей, а из Австрии вас все равно со временем попросят», — убеждал он меня.

После недолгих раздумий я решил ехать в Бразилию. Отец с матерью не возражали. Мои компаньоны по авторемонтной мастерской также загорелись идеей уехать в Южную Америку. В начале декабря 1948 года мы поднялись на борт парохода итальянской компании «Эуженио Че» в порту Генуи и спустя три недели прибыли в бразильский город Сантос.

Через пару дней мы встретились с Пабло на пляже. После недолгой прогулки он предложил зайти к нему и выпить русской водки. Его дом стоял в ста метрах от океана. Перед большим строением, стены которого были выкрашены в белый цвет, а окна — в синий, возвышались стройные королевские пальмы. Мы прошли через просторный холл и поднялись на второй этаж. У стойки бара хозяин предложил водку, вино и пиво. Почти весь второй этаж занимала гостиная с большим количеством антикварной утвари. На одной из стен висели старинные иконы и картины с русскими пейзажами. Чувствовалось, что в доме царил культ всего русского. В этом проявлялась тоска по утраченной родине, которой страдают многие русские.

Мы расположились на просторном балконе; наслаждаясь прекрасным видом голубого океана под палящими лучами солнца. Выпили по рюмке «смирновки». Пабло продолжил рассказ о своей жизни в Бразилии.

— Мы прибыли в Сан-Паулу не с пустыми руками, поэтому нам было значительно легче, чем многим соотечественникам. Сан-Паулу понравился сразу. В то время это был красивый город в европейском стиле. Мягкий климат привлекал сюда многих иммигрантов из Европы, которые не могли свыкнуться с угнетающей жарой тропиков. Население едва превышало один миллион. Еще только начинался промышленный бум, превративший его в современного монстра. Почти не было фавел — источника преступности, захлестнувшей город в 80-х годах.

— Как вы устроились в Бразилии?

— Через два года я женился на русской девушке из Одессы. В то время ей было 20 лет. Наш брак оказался удачным. У нас три дочери, шесть внуков. У меня нет причин жаловаться на судьбу. Все дочери получили высшее образование и неплохо устроились в жизни. Мои дела шли хорошо. Возможности для предпринимательской деятельности в Бразилии в те времена были безграничные. Приличные деньги можно было заработать довольно легко. Через два года я продал авторемонтную мастерскую и купил автобусную компанию. Она обслуживала центральный район города. Пассажиров было предостаточно. Дела шли хорошо. Мы приобрели прекрасный дом в престижном районе Пакаэмбу. У нас была прислуга, повар и шофер. Дочери учились в частном колледже. В середине 50-х годов я продал автобусную компанию, получив за нее миллион долларов. Захотелось сменить профиль деятельности. Автобусный бизнес не имел больших перспектив.

Появились новые идеи. Я занялся импортными операциями. В то время Бразилия испытывала острую нужду в промышленном оборудовании. Не хватало элементарного. Мне удалось провернуть несколько рискованных, но очень выгодных сделок. Много денег я заработал на поставках грузовиков, оборудования для фабрик и заводов. Когда закончилась корейская война, я поехал в Корею и купил у американских военных интендантов большую партию новеньких дизелей для танков, которые можно было использовать на автобусах, а также в качестве генераторов электростанций в сельской местности. Обошлись они мне дешево, а продал их в Бразилии в несколько раз дороже. Часто по делам ездил в США, где у меня появились хорошие связи в деловом мире.

В начале 60-х годов я увлекся рыболовным бизнесом. Рыболовство у бразильского побережья в то время было развито слабо. Конкурентов практически не было. Выловленная нами рыба поставлялась на внутренний рынок, а также в Японию и Корею. Моя флотилия насчитывала двадцать пять судов. Одно время я подумывал создать совместную фирму с русскими рыболовецкими компаниями, но тогда Бразилией правили военные, которые отрицательно смотрели на любые контакты с Советским Союзом. Один мой приятель, занимавший крупный пост в местных спецслужбах, отсоветовал иметь дело с русскими. А идея была заманчивая. У них было много современных и сравнительно дешевых судов.

В середине 70-х годов я продал свои суда и приобрел большой рыбоконсервный завод в Бертиоге, который переживал не лучшие времена. Это, как я потом убедился, был опрометчивый шаг. Беда не приходит одна. У меня возникли проблемы со здоровьем, и я не мог работать в полную силу. Пришлось доверять сложные финансовые дела своим помощникам, а они оказались бесчестными людьми и стали меня обкрадывать. Мой финансовый директор наделал много долгов, за которые пришлось расплачиваться мне. Чтобы покрыть все финансовые обязательства, пришлось продать даже свой дом. В начале 80-х годов я ликвидировал свою фирму «Коста Атлантика» и ушел на пенсию.

— Во сколько оценивалось ваше состояние?

— Когда я продавал рыболовецкие суда, они стоили 20 млн. долл. Продал я их одному предпринимателю, но он оказался мошенником. В португальском языке есть очень емкое слово «кафажесте». Оно означает не так уж редко встречающийся среди бразильцев тип людей — проходимца, плута. Вот и я нарвался на такого, хотя все необходимые проверки были проведены. Но он все-таки надул меня. Всего от него я получил 10 млн. долл. Он быстро перепродал мои суда и исчез. Разыскать его не смогли, да особенно и не старались. Он, видимо, заплатил кому надо и скрылся.

— А как же бразильское правосудие?

— Суды здесь такие, что добиться справедливости по экономическим делам крайне сложно, если у вас нет влиятельных друзей. Хотя я и бразильский гражданин, но все равно для коренных жителей я остался иностранцем. Сколько бы иммигрант ни прожил среди бразильцев, он не перестает чувствовать, что его полностью не признают за своего. Когда у меня были большие деньги, они компенсировали этот недостаток. Как-то с моего счета в отделении Банка Бразилии в Нью-Йорке исчезли 100 тыс. долл. Все было оформлено так, будто мною было дано указание о переводе этой суммы одной бразильской фирме. Но такого распоряжения банку я не давал. Пришлось обратиться в суд. Однако все мои усилия оказались тщетны. В бразильских судах в то время работало много бывших служащих этого ведущего государственного банка. Это была своего рода мафия. И от нее добиться справедливости было невозможно. Как раз в это время начались проблемы с рыбоконсервным заводом. Все невзгоды обрушились на меня сразу. И в результате я потерял почти все, что было заработано за долгие годы. В Бразилии можно быстро заработать большие деньги, но столь же быстро их можно потерять. И дело не в экономическом риске. В бизнесе он всегда предполагается. К сожалению, среди бразильцев слишком много жуликоватых людей, которые обведут доверчивого человека в два счета.

— А вам что, так и не удалось обзавестись влиятельными друзьями?

— В 60–70-х годах у меня было много приятелей среди военных, которые в то время правили страной. Связи с влиятельными людьми всегда имели в Бразилии большое значение. В некоторых делах они мне помогали. Речь не шла о выгодных контрактах или льготных кредитах. Мне этого не нужно было, хотя кое-какую помощь я получил, когда взялся за рыбоконсервный завод в Бертиоге, принадлежавший государству. Он находился на грани банкротства, и чиновники министерства сельского хозяйства и рыболовства долго уговаривали меня приобрести его, обещая щедрую финансовую помощь. Но они свои обещания не сдержали. Помощь была слишком мала. И все же мне удалось вытащить завод из тяжелого положения, и несколько лет дела шли довольно успешно. Наш завод производил консервы из сардин и поставлял их в США. Но рыбные запасы у бразильского побережья к тому времени сильно истощились. Ничего не делалось для их сохранения и развития. Завод стал свертывать производство. Убытки росли. Это и привело к краху моей фирмы, а вместе с ней и дела всей моей жизни.

— Как сложилась ваша дальнейшая жизнь?

— Некоторое время мы жили в городской квартире, а потом перебрались в дом на берегу океана. Я его купил лет двадцать назад у одного местного спекулянта недвижимостью. Мы его переделали, надстроили второй этаж. С тех пор и живем здесь. В Сан-Паулу бываем редко. Здесь я оценил, что такое жить в тесном общении с природой. В полнолуние ставлю сеть. Попадается, хотя и редко, белый лосось. Это — роскошная рыба. Раньше мы его поставляли охлажденным в Японию, где он был в большой цене.

— Тоскуете ли вы по родине? — спросил как-то я.

— Конечно. Иногда у меня появляется огромное желание поехать в Россию, взглянуть на родную казачью станицу. Интересно, как она выглядит теперь? Но об этом я даже не задумываюсь всерьез. Здесь все не так, как в России, но я уже привык и не мыслю жизни вне Бразилии.

Мы с Пабло подружились. Я стал частенько бывать в этом городке на берегу океана. Устав от шума и суеты Сан-Паулу, я с радостным чувством выезжал на своем «форде» на прекрасное шоссе «Имигрантес», пролегающее через слегка холмистую равнину с небольшими перелесками. Ближе к побережью пейзаж резко менялся, далее путь лежал через горную гряду с крутыми обрывами и пропастями. В 70-х годах строители прорубили в горах туннели, а через пропасти проложили виадуки. С самой высокой точки открывается захватывающая панорама окружающих гор и расположенного далеко внизу города Сантоса. Спустившись к побережью, нужно было проехать еще 50 км вдоль песчаного пляжа до Итаньяэма.

Дом моего нового приятеля находился на утопающей в зелени окраине городка. Большую часть года соседние дачи пустовали, их владельцы приезжали по праздникам и выходным дням. Здесь царило непривычное спокойствие. Тишину нарушал только шум океанского прибоя. По пляжу — потемневшему от морской воды песку — мы уходили с Пабло далеко от дома. С одной стороны на него накатывались океанские волны, а с другой — вдалеке виднелись покрытые густой тропической растительностью горы Серра-ду-Мар.

Оставив бизнес, Пабло жил на скромную пенсию. Безвозвратно ушли времена, когда он не испытывал недостатка в деньгах и тратил их с истинно русской широтой и щедростью. Жил он теперь скромно. Каким думам предавался этот старик, сидя в одиночестве на балконе своего дома и устремляя свой взор в океанскую даль, на Восток, где за горизонтом скрывалась его Родина? Должно быть, он часто вспоминал годы своей беспокойной молодости, суровые испытания, на которые так щедра была его жизнь. По стенам его дома были развешаны картины художников на русские мотивы, вдоль стен стояли полки с книгами русских авторов, антикварные дорогие вещи, неизвестно каким образом попавшие сюда из России. Казалось, в этом доме все напоминало о прошлом. По мере того как он рассказывал о своей былой жизни, давно минувшее вновь обретало для него некую реальность. Это было заметно по трудно скрываемой грусти в его голубых глазах, которые выдавали его душевные переживания. Но он быстро справлялся со своими эмоциями, не желая прослыть сентиментальным человеком. Ведь он давно стал бразильцем. А бразильцам не свойственно предаваться грусти и прочим сантиментам. Они по преимуществу очень жизнерадостные люди.

 

Коренные жители, или 500-летие открытия Бразилии

Каждый день проезжая по проспекту Фария Лима в Сан-Паулу, я невольно бросал взгляд на огромный циферблат часов. На них отмечались дни, остававшиеся до 500-летия Бразилии. Сначала их было 600 или 700. И вот осталась неделя. Власти готовились отметить эту дату с помпой, вот только коренные жители Бразилии что-то не проявляли восторга по этому поводу. В ряде мест, где намечались торжества, индейцы попытались выразить протест и несогласие с официальной версией открытия Бразилии. У них на это иной взгляд и свой счет к истории.

9 марта 1500 г. из Лиссабона вышла эскадра из тринадцати судов и взяла курс на юг. Среди историков долго шли споры по вопросу о том, имел ли руководитель этой экспедиции Педру Кабрал указания короля Мануэла I разыскивать земли на Западе или он случайно набрел на побережье Бразилии. Сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения. Историческим фактом стало то, что 22 апреля 1500 г. португальские мореплаватели увидели береговую полосу, достигли ее и высадились в просторной бухте, названной ими Порту-Сегуру. Именно в этом месте Педру Кабрал впервые ступил на только что открытые земли, объявив их владением Португалии.

Коренные жители встретили пришельцев радушно. Но мирное сосуществование продолжалось недолго. Португальцам нужна была дешевая рабочая сила. Золота на этих землях они поначалу не обнаружили и поэтому взялись за разработку ценных пород деревьев, главным из которых было «пау-бразил». Рубка и погрузка на суда огромных деревьев, достигавших 15 м высоты и 1 м в поперечнике, требовали больших усилий. К этому «лесоповалу» приобщили индейцев. Позже, когда португальцы стали выращивать на плантациях сахарный тростник и табак, индейцы широко использовались на них в качестве рабочей силы. Набеги на индейские племена, захват и обращение в рабство стали повсеместным явлением. Однако индейцы оказались очень свободолюбивым народом. Они не хотели сносить жестокое обращение, часто убегали в родные леса, гибли от непосильного труда и принесенных европейцами болезней, но не смирились с гнетом колонизаторов.

Острая нехватка рабочих рук на открытых португальцами землях компенсировалась ввозом негров из африканских колоний. В XVII веке в Бразилии насчитывалось 350 тыс. рабов, к началу XIX века негры составляли почти половину населения страны А что стало с индейцами? Никто не может сказать, сколько индейцев проживало на территории Бразилии, когда там появились португальцы. По некоторым оценкам, индейское население достигало 5 млн. человек, относившихся к 970 этническим группам. За первые три века их стало значительно меньше — около 1–2 млн. Спасались индейцы тем, что уходили в отдаленные районы, скрывались в джунглях Амазонки, еще долгое время недоступных белому человеку. Это уберегло их от полной гибели.

Бразильское государство стало проявлять заботу об индейцах лишь в середине XX века. С этой целью был создан Национальный фонд индейцев (ФУНАИ). По его данным, в Бразилии проживают примерно 330 тыс. индейцев 215 этнических групп. Фонд сыграл важную роль в выработке политики, направленной на сохранение индейской культуры и среды их обитания, которая не выдерживает наступления современной цивилизации, опирающейся на совершенно чуждые коренным жителям ценности.

Индейцы, населявшие Бразилию до появления португальцев, смогли выжить. Если 500 лет назад их было около 5 млн., то сегодня индейская кровь течет в венах 100 млн. бразильцев. Недавно проведенное исследование ДНК бразильского населения показало, что 70% бразильцев имеют индейскую, белую и негритянскую кровь. «Сегодня, — говорил мне знакомый антрополог, — мы имеем тип бразильца, образовавшийся в результате смешения различных рас на протяжении пяти веков. Поэтому с полным основанием можно сказать, что Бразилия по преимуществу страна метисов».

Бразильская конституция 1988 года признает за индейцами права на земли, которые они занимали с давних времен, на сохранение специфики своей социальной и этнической организации, своего языка, веры и традиций. В парламенте время от времени разгорались бурные дебаты о праве индейцев на принадлежавшие их племенам земли. Все участники подобных споров лукавили. Они прекрасно понимали, что эти земли индейцам никто никогда не вернет. В обжитых районах Бразилии это просто невозможно, так как земли давно заняты под поселки и города, сельскохозяйственные угодья, фабрики, заводы, дороги и т. д. Хотя случалось и так, что незаконно отнятые у индейцев земли возвращались прежним владельцам. Всего за индейскими племенами (а их сейчас 227) в принципе признается право на 96 млн. га (территория, равная трем Италиям). 98% этих земель расположены в бассейне Амазонки, то есть в слабо заселенном и экономически отсталом регионе. Получается, что индейцы, составляющие 0,2% населения Бразилии, формально могут претендовать на 11% национальной территории. Вопрос только в том, что они будут делать с этими необъятными пространствами, если когда-нибудь им выдадут документы, подтверждающие права на амазонскую сельву.

Использование достижений современной медицины в борьбе с болезнями, которым индейцы подвержены в большей степени, чем белые, негры и мулаты, привело к тому, что индейское население в последние годы растет в два раза быстрее, чем население страны в целом. Им даже стали делать прививки от гриппа. Изолированно от цивилизации со всеми ее напастями индейцы живут только в бассейне Амазонки. Там их насчитывается около 100 тыс. 15% земель амазонского региона официально признаны как земли индейцев. ФУНАИ оберегает индейцев Амазонки от общения с внешним миром. Для посещения индейских резерваций необходимо иметь специальное разрешение. За десять лет, например, ученым было выдано только 20 пропусков, разрешающих побывать в племени зоэ, обнаруженном в 1989 году. По оценке специалистов ФУНАИ, в бассейне Амазонки проживает более десяти индейских племен, с которыми пока не удалось наладить постоянные контакты.

В последние годы в Бразилии делается немало для улучшения условий жизни коренного населения. Однако не так просто на-верстать то, что было упущено за несколько столетий.

В бразильском обществе высказывались разные суждения по поводу празднования 500-летней годовщины открытия Бразилии. Раздавалась критика как самого праздника, больше португальского, чем бразильского, так и властей, решивших потратить на торжества значительные средства. В Бразилии есть на что израсходовать 60 млн. реалов, хотя, конечно, этой суммы недостаточно для решения многих назревших проблем.

Официальные власти отмечали 500-летие торжественно. Праздник подавался ими не как дата открытия Бразилии, а как начало формирования бразильской нации. В г. Порту-Сегуру, где португальцы впервые ступили на бразильскую землю, отреставрировали старинные здания, памятники истории, провели работы по урбанизации, защите окружающей среды. В Короа Вермелья, где в 1500 году провели первую христианскую службу и где теперь все пришло в запустение, для улучшения условий проживания индейцев племени паташо построили 150 новых домов, коммерческий комплекс, школу, центр здоровья и культуры.

Иной взгляд на торжества но случаю 500-летия у индейцев. Их понять можно. Открытие Бразилии европейцами не принесло им блага ни в прошлом, ни в настоящем. Парадокс, но коренные жители Бразилии так и остались изгоями на родной земле. Сна-чала их использовали как подневольную рабочую силу, нещадно эксплуатируя и угнетая. А когда они выступали в защиту своего права на жизнь, их безжалостно уничтожали. Потом о них просто забыли. И это забвение длилось почти 400 лет. Об индейцах вспомнили лишь в середине XX века, когда коренной народ оказался на грани вымирания. Конечно, индейцам трудно привыкнуть к образу жизни европейцев. Этого, видимо, и не нужно. ФУНАИ помогает им сохранить привычную среду обитания, взяв из современной цивилизации то, что подходит и доступно.

Далеко не везде решается вопрос о возвращении хотя бы части незаконно отобранных земель. Индейцев изгнали с принадлежавших им земель не только в сравнительно обжитых районах штата Байя, но и в джунглях Амазонки, где транснациональные компании ведут хищническую вырубку леса. Они не в состоянии им противостоять, даже когда на их стороне Национальный фонд индейцев. Поэтому до сих пор в штате Байя гремят выстрелы — это племя паташо пытается вернуть отобранные у него местными помещиками земли. Причем все это происходило на территории индейской резервации, где строго запрещалось ущемлять их права. В нарушение запрета власти штата Байя в 40–50-х годах передали местным плантаторам документы на владение землями резервации. А самих индейцев оттуда изгнали. И до сих пор справедливость не восстановлена.

На фоне всего этого праздника не получилось. Иначе и не могло быть. Индейцы как были туземцами, так и остались ими. Конечно, они вели себя вызывающе и агрессивно в г. Порту-Сегуру, куда на торжества приехал президент республики Ф. Кардозу. Впервые за 500 лет они увидели недалеко от своей резервации человека, олицетворяющего высшую власть страны. И ему они хотели выразить свой протест, боль и горечь. Побоище, учиненное вооруженной полицией над протестующими индейцами в г. Порту-Сегуру 22 апреля 2000 г., очень напомнило жестокое обращение с их предками в начальный период колонизации. Индеец Жилдо Терена смело вышел навстречу блюстителям порядка, чтобы предотвратить столкновение. «Можете меня убить, но позвольте нам выразить протест. Мы — бедные, униженные, но у нас есть права», — заявил он полицейским. Потом индеец встал на колени, моля о милосердии. Его просто смяли, повергли на землю. Когда Жилдо вернулся в родную деревню в штате Мату-Гросу (в 3 тыс. км от г. Порту-Сегуру), его встретили как героя.

Руководители движения в защиту прав индейцев отказались от участия в официальных торжествах по случаю 500-летия. Они организовали свой марш в г. Порту-Сегуру. В нем участвовало 2 тыс. представителей от 200 племен. Им хотелось привлечь внимание властей и общественности к положению индейского населения и оспорить официальную версию открытия Бразилии. Для бразильских индейцев, как и их соплеменников из других стран Америки, ее завоевание европейцами не было началом их истории. Они прибыли на этот континент за тысячи лет до появления европейцев. Поэтому для них 22 апреля 1500 г. началась всего лишь экспансия европейских стран в эти земли.

 

Какой у вас цвет кожи?

В Бразилии редко говорят вслух о цвете кожи. Но любому иностранцу, особенно приехавшему из Европы, бросается в глаза пестрый расовый состав населения. Я никогда не обращал на это внимания. Для меня цвет кожи не имел абсолютно никакого значения. Среди негров и мулатов я встречая прекрасных и воспитанных людей, хотя все мои друзья и близкие знакомые имели европейские корни. Это возникло как-то само собой. В Бразилии, этом сплаве Европы с Африкой, как бы уживаются две страны, два народа, живущие не то чтобы отрешенно друг от друга, но на некотором удалении. Сближают белых и негров мулаты — этнический тип нового бразильца, доля которого в массе населения растет довольно быстро. Бразильцы, имеющие полностью, или частично африканские корни, составляют около 45% населения. Но их влияние в жизни страны не столь ощутимо.

В Бразилии не заметишь признаков расовой дискриминации. Независимо от цвета кожи бразильцы ведут себя как равные члены общества, если, конечно, их не разделяют различия в социальном положении. Конституция и законы гарантируют всем гражданам равные права и возможности. В жизни, конечно, встречается всякое, в том числе и проявления расовой неприязни на бытовом уровне. Это послужило причиной принятия в 1989 году закона о наказании за расизм. В реальной жизни он практически не применяется. Видимо, редко кто обращается в суды по таким вопросам. А может быть, по той причине, что большинство судей и прокуроров — белые. В Сан-Паулу среди нескольких сотен прокурорских работников редко можно увидеть негра.

В бразильском обществе бытует мнение, что в стране нет расизма, хотя в жизни все обстоит далеко не так гладко. Различия в положении белых и негров особенно режут глаз в социальной и политической областях. Людей с черным цветом кожи нечасто увидишь в высших эшелонах власти, среди сенаторов и депутатов Национального конгресса, губернаторов штатов. Негру, как правило, труднее устроиться на хорошую работу. Предпочтение отдают белым. При средней зарплате белого в Сан-Паулу в 2000 году 765 реалов негр получал меньше половины — 350. Негры занимают 1% руководящих постов в государственных структурах. Это, разумеется, немного. Но постепенно ситуация меняется. В 1996 году мэром крупнейшего бразильского города Сан-Паулу жители избрали негра С. Питту, при этом большинство его жителей — белые. В правительстве Ф. Кардозу в течение четырех лет пост министра спорта занимал бывший футболист Пеле. Не все обстоит так уж безнадежно. Неграм бразильцы доверяют защищать национальные цвета на футбольных полях. Если раньше игроки со смуглой кожей доминировали в бразильской сборной, то теперь она почти полностью состоит из негров и мулатов. Многие популярные музыканты и певцы — негры и мулаты. Нередко можно увидеть смуглую девушку в vip-зале международного аэропорта, негра — в дорогом ресторане. Лет двадцать назад это была привилегия известных артистов и спортсменов из негритянской среды. В 70-х годах не было ни одного негра-пилота, а теперь их уже несколько десятков.

Один знакомый американец любил называть Бразилию «второй негритянской страной в мире после Нигерии». Конечно, это не так. Американец страдал склонностью к преувеличениям. В самой Бразилии на этот счет существуют две точки зрения: одни считают, что это страна преимущественно белых, другие убеждены, что живут в стране негров или, по крайней мере, не белых.

— Несколько лет назад, — рассказал мой приятель Фреди, — в Бразилию приехал иностранный социолог для изучения взаимоотношений между представителями разных расовых групп. Он задавал бразильцам много каверзных вопросов об их отношении к представителям негритянской расы, которые поставили бы в тупик кого угодно, но только не жителей Рио-де-Жанейро. В большинстве случаев следовал ответ в чисто бразильском духе, настолько уклончивый и двусмысленный, что социолог только разводил руками. Ему так и не удалось выяснить, есть ли в Бразилии признаки расовой дискриминации.

У любого непредвзятого наблюдателя, прожившего в Бразилии несколько месяцев, не может не сложиться мнение, что предубеждения на расовой почве на бытовом уровне существуют, хотя и в довольно мягкой форме. В Бразилии долгое время существовала точка зрения, что место негра на задворках жизни. Но так было раньше. Негры, преуспевшие на каком-нибудь поприще, быстро утрачивают свой прежний социальный статус. К ним уже мало кто относится как к неграм, потому что они перестали быть бедными. В бразильском обществе чаще стали появляться зажиточные негры, но пока что они составляют незначительное меньшинство.

Как-то я разговорился на эту тему со знакомым профессором университета. В ответ на мой недоуменный вопрос он назвал несколько цифр из отчета о проведенном в 2000 году опросе общественного мнения, которые меня просто удивили. 93% опрошенных жителей Рио-де-Жанейро считали, что в Бразилии существуют предубеждения против негров. «Никто не хочет признавать себя расистом, — сказал профессор Фернандес. — Расовыми предубеждениями страдают всегда другие. Такой некритический подход — одна из особенностей нашего расизма». Это подтверждают, например, ответы на вопрос: «Хотели бы вы иметь негра своим начальником?». 50% опрошенных дали отрицательный ответ, 47% сказали, что для них это не имеет значения. 58% опрошенных жителей Рио-де-Жанейро, в большинстве своем белые, не хотели бы, чтобы их близкий родственник состоял в браке с негром или негритянкой. И в то же время 85% заявили, что вступили бы в брак с лицом негритянского происхождения. Противоречивые, на первый взгляд, суждения жителей Рио-де-Жанейро, где проживает много негров и мулатов, отражают существующую путаницу в головах многих. Живя среди негров, многие никогда всерьез не задумывались над этими проблемами. К тому же не ясно, у кого брали интервью социологи — негров, мулатов или белых.

Быть негром в Бразилии довольно часто означает ловить на себе косые взгляды. Так называемое «приличное общество» считает, что внизу есть предназначенное для негров место и там они в основном и должны держаться. Пробыв какое-то время внизу социальной пирамиды, они могут несколько «подняться в жизни». Можно сказать, уподобляясь тем, кто любит заниматься игрой слов, в этом нет ни расизма, ни расовых предрассудков. Но так ли это на самом деле? Скорее всего, видимо, нет. Кстати, 15% опрошенных жителей Рио-де-Жанейро признались, что испытали на своем опыте расизм в той или иной форме.

 

Карнавал

С моего незабываемого первого карнавала в Рио-де-Жанейро в 1963 году я часто задумывался над смыслом этого бразильского праздника. Раньше я никогда не слышал о нем. И был, признаюсь, удивлен уже на сборе нашего квартала, где мне дали обычный, как у всех, карнавальный наряд и заставили выпить несколько глотков виски, привезенного контрабандным путем из Парагвая.

В то время карнавал был гораздо проще, чем спустя 20–30 лет. Почти во всех кварталах устраивались свои маленькие шествия, в которых мог участвовать любой житель. На проспект Ж. Варгаса шли только те школы самбы, которые имели профессиональный уровень подготовки и роскошные костюмы. У нас же все было просто. В квартале жили люди примерно одного социального положения. Разным был возраст, но это не мешало нам веселиться пять дней подряд — с субботы до среды. Постепенно мое общение с бразильцами, среди которых встречались настоящие знатоки карнавала, позволило мне узнать историю его возникновения.

Карнавал берет начало в культурных традициях португальцев. Оказавшись вдали от родины и привычного образа жизни, они стремились разнообразить свой быт в колонии. Для этого устраивались карнавалы, полностью воспроизводившие праздничные шествия по улицам Лиссабона и других городов. Сначала это были довольно примитивные народные гуляния, по времени предшествовавшие началу Великого поста. Не претерпев никаких внешних изменений, португальский карнавал очень быстро распространился по всей территории колонии. Но одним карнавалом дело не ограничилось. В остальное время года португальцы любили устраивать под открытым небом праздники с яркими костюмами, танцами, театрализованными представлениями, которые со временем стали неотъемлемыми атрибутами карнавала. Это были красочные шествия по улицам, в которых мог участвовать каждый житель города. Любое династическое событие служило предлогом для таких праздников. А поводов было много: коронация, дни рождения короля и его ближайших родственников, бракосочетания членов королевской семьи и т. д.

В ходе долгой эволюции карнавал колонии обогащался за счет культуры различных этнических групп, населявших Бразилию. Со временем в нем все сильнее стали звучать негритянские мотивы. Оторванные от далекой родины, африканские негры находили утешение и радость жизни в пении и танцах вокруг костра на территории фазенды. Уже тогда самба пользовалась большой популярностью у рабов.

Самбой вначале называли один из элементов танца (samba на языке рабов означала «удар живота»). Во время танца из круга выходил один из негров и выбирал себе напарницу для сольного номера. Делалось это просто. Двигаясь в ритме музыки, он подходил к приглянувшейся женщине и ударами живота приглашал ее на танец. С точки зрения строгой морали, такие приемы танцора считались неприличными и поэтому осуждались католической церковью. Однако, если священники были против чувственных танцев, хозяева рабов не возражали. Эротические танцы стимулировали рождение новых рабов.

Самба вобрала в себя элементы других танцев и претерпела немало изменений. После этого она стала достоянием жителей городов, однако еще долго не выходила за пределы кварталов бедноты. Потребовалось время, чтобы творчество негров привело к появлению самбы как наиболее выразительного народного танца, ставшего сутью любого бразильского карнавала. Центральный элемент самбы — песня. К каждому карнавалу школы самбы готовят свою песню, под мелодию которой они участвуют в карнавальном шествии. Но это пришло значительно позже.

Нарядные костюмы, музыка, танцы и пение всегда являлись важнейшими элементами карнавала. В 40-х годах XX века карнавалы превратились в пышные праздники благодаря роскошным костюмам, красочно оформленным уличным шествиям, хорошей музыке и массовым танцам, в которых законы хореографии играли далеко не последнюю роль. Превращению в подлинно всенародный праздник, независимо от социального положения его участников, способствовало объединение всех существовавших в то время карнавалов различных слоев общества — богачей, людей среднего достатка и бедноты.

Бразильский карнавал — удивительное явление народной культуры. В Бразилии нет города, в котором не было бы своего карнавала, каким бы скромным он ни был.

Карнавал Рио-де-Жанейро — самый впечатляющий из всех бразильских праздников. Он начинается в пятницу и заканчивается в среду. Важнейшие события карнавала — парад школ самбы и балы в клубах. К ним нужно добавить карнавалы в кварталах, в которых участвуют все желающие. До возникновения школ самбы в 30-х годах в Рио-де-Жанейро сосуществовали два карнавала — большой и малый. На первом веселились представители высшего общества. Они устраивали роскошные балы в клубах, особняках и муниципальном театре, карнавальные кортежи по центру города. Это был карнавал для белых и элиты общества.

Второй предназначался людям среднего достатка, неграм и беднякам. Он состоял из разрозненных, скромных по оформлению шествий в кварталах, где проживал простой народ. Именно на улице люди, у которых не было денег ни на билеты на светские балы, ни на покупку дорогих карнавальных костюмов, веселились на свой лад. Обитатели пригородов шли в центр города, где карнавальные шествия устраивали клубы. Жители центральных кварталов заблаговременно занимали места на тротуарах, чтобы иметь возможность посмотреть карнавальный кортеж. Другие располагались на балконах и верандах домов. Принято было разъезжать по городу на трамвае, в котором беспрерывно танцевали самбу.

Многое изменилось в карнавальном празднике с появлением школ самбы. Первые школы самбы возникли на окраинах Рио-де-Жанейро, в кварталах Мангейра, Салгейру и Портела. В них обучали танцевать и петь самбу, осваивать искусство танца в массовом шествии по улицам города. Клубный карнавал уступил школам пальму первенства. Постепенно исчезла грань, разделявшая общество в дни всеобщего праздника. Карнавал стал демократичнее. С появлением в 1980 году самбодрома в Рио-де-Жанейро, а несколько позже и в Сан-Паулу карнавал приобрел многие черты коммерческого шоу. Интерес зрителей подогревается тем, что в ходе карнавального шествия проводится конкурс школ самбы. Строгое жюри оценивает музыку и слова песен, которые исполняются во время шествия школ, костюмы и общую композицию и определяет победителя по целому ряду критериев, а также распределяет места между остальными участниками конкурса.

— Началась Куаресма? — спросил я у Фреди.

— Не знаю, — ответил он. — Раньше это был стабильный религиозный период, который начинался в «пепельную среду». В этот день заканчивался карнавал и начинался отсчет сорока дней покаяния и Великого поста — до Пасхи. Сегодня все зависит от обстоятельств. В штате Байя никто не знает, когда заканчивается карнавал, и если карнавал не заканчивается, не начинается Куаресма.

В Бразилии раздается немало голосов, призывающих ограничить этот вечный праздник. В конце концов карнавал — это погружение христиан в атмосферу радости и веселья, позволяющее им безболезненно пережить сорок библейских дней в молитвах и страданиях.

— А пепел? Что означает «пепельная среда» — последний день карнавала? — допытывался я.

— Это символ боли согласно Священному писанию, — объяснял Фреди. — Пепел всегда напоминал о несчастье и обреченности человека: после него останется одна пыль.

Карнавал помогает забыть невзгоды. Вся страна в это время как бы уходит в отпуск — не только от работы, но и от каждодневных забот и проблем. Это — время всеобщего перемирия. Нет ни правительства, ни оппозиции. Если бы президенты, министры и губернаторы действовали только во время карнавала, о них вспоминали бы как о лучших правителях именно потому, что в карнавальные дни все замечают отсутствие власти. Ее осуществляет непосредственно народ на улицах. Я ощутил это, когда одна из участниц школы самбы, полная счастья, заявила журналисту телевидения: «Сегодня мой день. Я все решаю сама, я — королева, могу все, что захочу». Это — проявление подлинной свободы. Нет ничего более демократичного, чем один день карнавала, когда нет ни богатых, ни бедных, ни начальников, ни подчиненных. Все уравнены какой-то внутренней силой, стремлением к счастью.

Каждый год я ходил на главное карнавальное шествие на проспекте Варгаса. Мне нравилось это бразильское празднество, и однажды, отбросив все колебания и сомнения, я решился присоединиться к школе самбистов «Бейжа — Флор» («Колибри»). Мои друзья неоднократно предлагали окунуться в самую гущу карнавальных приготовлений. В течение года мне пришлось посещать занятия, на которых отрабатывались элементы карнавального танца-шествия, разучивалась песня. Для этого приходилось ездить довольно далеко, в пригород Нилополис. В подготовке к карнавалу участвовало все население этого периферийного района: заблаговременно шили костюмы, изготовляли украшения, народные поэты и композиторы сочиняли слова и музыку самбы.

В 70-х годах «Бейжа — Флор» считалась одной из лучших школ. Ей удалось радикально изменить стиль карнавального шествия, превратив его в гигантский балет из нескольких тысяч человек. Новые костюмы, отличавшиеся богатством фантазии и хорошим вкусом, не сковывали пластичность движений участников шествия. Они свободно импровизировали на ходу, в полной мере раскрывая свои творческие способности. В тот год «Бейжа — Флор» выступила с блеском, сорвав бурные аплодисменты многочисленной публики, и вновь стала победительницей карнавала.

После нее под грохот барабанов на проспекте появилась школа «Независимая молодежь». Самбисты вовсю старались заработать аплодисменты простонародья смелостью песенного текста, в одном из куплетов которого мелькали непривычные по тем временам слова «диалог» и «демократия». На такое в годы военного режима ранее не решался никто. За подобную дерзость можно было вообще на несколько лет лишиться права проходить мимо главной трибуны карнавала, хотя генеральских мундиров на ней не было видно. Все же лучше было бы не путать карнавал с политикой. Так было безопаснее, да и оставался какой-то шанс на успех. Выручила школу роскошь костюмов и добротное оформление карнавальных машин — платформ. Особенно впечатляла одна автомашина с раздвигающимися крыльями, блиставшая светящейся краской, ярким синтетическим материалом и зеркалами. Музыка самбы, весьма удачная и веселая, вызвала оживление среди публики, которая стала пританцовывать и подпевать, благо, что слова не отличались замысловатостью. За этим занятием зрители как-то не заметили, что политический подтекст куплетов самбы содержал в себе опасную крамолу. Все обошлось. Несмотря на свою дерзость, «Независимая молодежь» успешно завершила шествие, хотя и без шансов на победу.

В самом конце карнавального шествия перед зрителями предстала школа «Академики из Салгейру», всегда блиставшая искрящимся юмором. На этот раз все было иначе. Слова самбы выглядели скучновато, их авторы явно не учли веселого нрава народа, не предрасположенного на карнавале к восприятию серьезного. Казалось, что интеллектуалы из Салгейру любуются сами собой, как бы говоря’: «Вот какие мы умные». Слова самбы явно не были понятны народу. Публика на трибунах несколько оживилась, когда появилась группа одетых в красочные костюмы участников шествия, которая шла, слегка пританцовывая под мелодичную музыку самбы. Среди них выделялись своей эффектной внешностью симпатичные мулатки, без устали танцевавшие самбу.

Карнавал в Рио-де-Жанейро всегда украшали мировые знаменитости. Эти известные всем люди обычно мелькали на светских тусовках Парижа, Лондона, Нью-Йорка и Рима. Но в феврале вся эта знаменитая публика устремлялась в Рио-де-Жанейро, привлекаемая неотразимым шармом карнавала. Звезды мирового кино, нефтяные магнаты, европейские политики и бизнесмены на несколько дней собирались в Рио-де-Жанейро, чтобы посмотреть карнавальное шоу и пообщаться со «сливками общества» всемирной столицы самбы.

Современный карнавал стал очень походить на бизнес. И не только потому, что карнавальное шествие проходит на самбодроме, и для того, чтобы посмотреть его, нужно покупать билеты. Все крупные школы самбы, участвующие в карнавальном шоу в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, тратят значительные средства на декорации, костюмы, оплату услуг музыкантов и вспомогательных служб. Победитель карнавального конкурса последних лет в Сан-Паулу школа «Ваи-Ваи» израсходовала на карнавал 2000 года 1,2 млн. реалов, по 1 млн. реалов — «Золотые розы» и «Преданные ястребы», по 800 тыс. реалов — «Золотые орлы» и «Х-9 Паулистана». Это значительные деньги. И чтобы их собрать, нужны меценаты. Часть средств выделяет мэрия. Кое-что школы самбы зарабатывают сами. Кроме того, участники шествия вносят свою долю в казну школы. Они фактически оплачивают свои карнавальные костюмы («фантазии»), что обходится им в среднем по 300 реалов. Дорого стоят костюмы звезд и украшение движущихся платформ с аллегорией на главную тему.

В 2000 году карнавал был особый, исторический. Вся Бразилия готовилась отпраздновать 500-летие своего открытия. Поэтому школы самбы были обязаны в своем оформлении учитывать главную тему — историю Бразилии. Было много недовольства на этот счет, ибо ограничивалась возможность удовлетворить запросы спонсоров. Не обошлось и без курьезов. Школу «Золотые орлы», изобразившую на одной из аллегорических платформ святую Марию с умирающим индейским юношей на руках, в судебном порядке обязали изменить изображение святой на индейскую женщину. Конфликт был исчерпан, и школа смогла участвовать в карнавальном шествии. Сложнее обстояло дело с запретом на слишком откровенную наготу некоторых участниц карнавальных шествий. Особенно этим грешили жительницы Рио-де-Жанейро. Все попытки властей унять рвение кариок максимально упростить свои карнавальные костюмы, ссылаясь на мораль и нормы приличия, не давали желаемого результата. Угрозы отстранить от карнавального шоу повисали в воздухе. После карнавала кто же будет вспоминать некоторые шалости кариок? Наказание откладывалось до следующего года.

Но все это — мелочи, ничуть не умаляющие величия карнавала в Рио-де-Жанейро, давно перешагнувшего национальные границы и превратившегося в грандиозное красочное шоу, посмотреть которое ежегодно приезжают тысячи иностранных туристов. Для жителей Рио карнавал имеет особое, сентиментальное значение, ибо никто в Бразилии так не ждет карнавала и не гордится им, как кариоки. Созерцая карнавальное шествие на самбодроме, иностранец вряд ли способен понять этих людей, участвующих в безудержном веселье. Но здесь нет никакой тайны, недоступной пониманию. Все объясняется просто: карнавал — это зеркало, в котором отражается бразильский характер. Независимо от погоды в дни карнавала бразильцы беззаботно предаются веселью, танцуют и поют, не задумываясь о завтрашнем дне.

 

Любимая народная игра

Разве можно писать о бразильцах и обойти вниманием футбол? Увлечение этой игрой в Бразилии напоминает всепоглощающую страсть. Каждое воскресенье тысячи болельщиков заполняют трибуны «Мараканы», «Пакаэмбу», «Минейрана» и других стадионов, разбросанных по всей стране. Они собираются на верхних ярусах со своими флагами и пением клубных гимнов, чтобы приветствовать очередную победу своих кумиров. В дни поражений они не скрывают горечь обиды. В Бразилии футбол давно стал чем-то вроде символа национальной гордости.

До приезда в Бразилию я был абсолютно безразличен к футболу. Но нужно было прожить здесь всего лишь несколько месяцев, чтобы заразиться любовью к этой игре в великолепном бразильском исполнении. Незадолго до чемпионата мира в Чили мне довелось познакомиться с восходящей звездой мирового футбола — Пеле. Произошло это совершенно случайно. Отправившись посмотреть на город с высоты Корковадо, я воспользовался фуникулером, на котором туристы добирались до статуи Христа. Полюбовавшись на великолепную панораму, открывшуюся моему взору, я стоял на смотровой площадке в ожидании фуникулера, когда увидел группу молодых людей, которые, как выяснилось, были игроками футбольной сборной Бразилии. Мое внимание привлек молодой и симпатичный негр. Мне показалось, что я видел его фотографию в газетах. Это был Пеле. Я подошел и познакомился с ним. Он уже стал известным футболистом, но держался очень скромно, застенчиво. Мы обменялись несколькими фразами и сфотографировались на память. Вскоре подошел мой фуникулер, и мы расстались.

После чилийского чемпионата мира, на котором бразильцы во второй раз стали чемпионами, я начал ходить на стадион «Маракана» в дни, когда играли ведущие команды Рио-де-Жанейро. В те годы тон в бразильском футболе задавал клуб Пеле — «Сантос». Он был вне конкуренции во многом благодаря мастерству своего лидера. Мне довелось посмотреть несколько игр этой великолепной команды.

Футбол для бразильца значит если не все, то очень многое. Помню, как в 1962 году в одной знакомой семье мне пришлось быть свидетелем следующего диалога между отцом и дочерью, который достаточно точно отражал тогдашнее положение футболиста в бразильском обществе:

— Отец, у меня появился жених. И мы хотели бы получить твое благословение.

— Как его звать?

— Франсиско.

— Чем он занимается? Надеюсь, у него приличная профессия и вы сможете безбедно жить?

— Он играет в футбольном клубе «Фламенго».

— Твой жених — футболист? Я воспитывал тебя, оплачивал твою учебу в частном колледже, не предполагая, что когда-нибудь ты захочешь выйти замуж за футболиста.

— Но мы любим друг друга.

— В нашей семье были адвокаты, врачи и инженеры, но футболистов никогда не было и не будет. Моего согласия ты не получишь. Через несколько лет он перестанет играть в футбол, и на какие доходы тогда вы будете жить?

— Но, папа…

— Нет. Я не допущу, чтобы моя дочь вышла замуж за футболиста. Через 40 лет разговор между отцом и дочерью на подобную тему был бы совершенно другим.

— Папа, один молодой человек мне сделал предложение.

— И кто же это?

— Его звать Леанардо.

— Какая у него профессия? Он менеджер, служащий банка или адвокат?

— Нет. Он игрок команды «Ботафого».

— Футболист этого знаменитого клуба? Тебе сильно повезло с женихом. Сейчас футболисты очень уважаемые люди в обществе. Я не буду возражать против вашей свадьбы.

— Папа, я сомневаюсь, стоит ли принять его предложение. У футболистов репутация легковесных людей. К тому же я его практически не знаю.

— Ну, если у вас не сложится жизнь, всегда можно исправить эту ошибку. При разводе ты получишь от мужа приличную компенсацию. Ведь у футболистов огромные заработки. Нужно только правильно составить брачный контракт.

— Хорошо, папа, я подумаю.

— Смотри, дочка, такого шанса у тебя больше не будет.

— Я еще поговорю об этом с мамой и близкими подругами.

— Не трать зря время на пустые разговоры. В футболистах они ничего не понимают. Доверься в этом деле мне.

За полвека изменилось отношение к футболистам, их положение в обществе, да и сам футбол в Бразилии стали иными. Раньше при всеобщей любви к этой популярной игре в обеспеченных семьях футболист воспринимался как человек из низов. За редким исключением, футболист был синонимом бедности. Теперь в футболе очень многое изменилось. Футболист с именем в бразильских клубах хорошо зарабатывает. Поэтому каждый мальчишка из бедных кварталов Рио-де-Жанейро или Сан-Паулу, Ресифи или Салвадора мечтает стать футболистом. Для них это единственная возможность выбиться в люди.

Профессиональных клубов в Бразилии довольно много, но труд футболиста в рядовых командах оплачивается плохо. В футболе, как и в жизни, наблюдается разящий контраст между элитой, в которую пробиться сложно, и остальными игроками. Средняя зарплата в обычных клубах, участвующих в первенствах штатов, в 2000 году не превышала 500 реалов в месяц. В именитых клубах счет шел на тысячи и десятки тысяч. Ведущие футболисты санпаульского клуба «Коринтианс», который выигрывал чемпионат страны три года подряд, получали по 100–120 тыс. реалов. По бразильским меркам это немало, если учесть, что денежное вознаграждение сенаторов и депутатов едва превышало в то время 8 тыс. реалов. Но все зависело от личности игрока, его известности и класса игры.

Один из самых высокооплачиваемых бразильских футболистов Ромариу (пик его спортивной карьеры пришелся на начало 90-х годов, когда он играл в испанской «Барселоне») зарабатывал в клубе «Васко да Гама» 450 тыс. реалов в месяц. Его партнер по клубу Эдмунду также принадлежал к футбольной элите. Его заработок за один день в два раза превышал месячную зарплату президента страны. Выросший в бедном пригороде Рио-де-Жанейро, Эдмунду жил в роскошной вилле в престижном районе Барра де Тижука с большим бассейном и футбольным полем. В доме он распорядился построить лестницу, подобную той, что была в особняке Скарлетт О’Хара — героини фильма «Унесенные ветром». Таков был каприз его жены.

Футболом в Бразилии увлечены почти все. У каждого небезразличного к нему жителя Рио-де-Жанейро или Сан-Паулу есть свой любимый клуб. В дни решающих футбольных матчей (а их здесь гораздо больше, чем в Европе) болельщики просто неистовствуют. За несколько часов до матча к стадиону «Маракана» в Рио-де-Жанейро или «Морумби» в Сан-Паулу движется нескончаемый поток автобусов и автомашин. Проход на стадионы строго контролируют наряды полиции. Подозрительных тщательно обыскивают. Иногда у особо ретивых болельщиков изымают петарды, осветительные ракеты и прочие небезопасные предметы.

Рассаживают болельщиков разных команд на противоположных трибунах, чтобы избежать возможных стычек, ибо накал страстей достигает очень высокой точки и полиции не всегда удается его охладить. Бразильский зритель на футбольных матчах эмоционален, но редко доходит до такой степени экзальтации, когда его несдержанность может перейти границы дозволенного. До открытого хулиганства, ставшего обыденным явлением в Европе, здесь болельщики не опускаются. Любовь к футболу берет верх над эмоциями. Конечно, болельщики («торсида») непредсказуемы. Они хотят только побед от своих любимцев и не прощают им поражений. Однажды в ходе турнира между ведущими командами Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу бразильский чемпион «Коринтианс» потерпел очередное поражение от «Фламенго» из Рио-де-Жанейро. Это буквально взорвало «торсиду» на стадионе «Пакаэмбу». Разгневанные болельщики выбежали на футбольное поле, намереваясь примерно наказать игроков за плохую игру. Полиции пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить не в меру разбушевавшихся болельщиков. При всей своей экспансивности бразильцы ведут себя на стадионах вполне пристойно. Их эмоции очень редко переходят в безудержный разгул страстей, приводящий в южноамериканских и европейских странах к хулиганским выходкам и побоищам на трибунах. Кстати, на бразильских стадионах не увидишь заграждений из сеток, отделяющих зрительские трибуны от футбольного поля, как принято в Аргентине и Уругвае.

Футбол в Бразилии — красивое зрелище. На футбольных полях игроки очень напоминают артистов на театральных подмостках. Мало кто еще может сравниться с бразильцами в искусстве владения мячом. Причем это массовое явление. Техничные игроки встречаются и в других странах, но в Бразилии мячом владеют виртуозно очень многие, начиная с мальчишек на знаменитых пляжах Рио-де-Жанейро.

Бразильский футбол — настоящий источник талантов. Ежегодно новые звезды устремляются в Европу. Их привлекают выгодные заработки, да и клубы видят в этом экспорте возможность поправить свои финансовые дела, а идут они даже у именитых клубов не блестяще. Футбол все более становится бизнесом, хотя и не всегда выгодным. Тренеры ведущих клубов настойчиво ищут в провинциальных командах молодые дарования. После двух-трехлетней обкатки в классной команде их талант начинает блистать всеми гранями. Иногда это удается сделать раньше. Тогда эмиссары из Европы, внимательно отслеживающие ситуацию в бразильском футболе, начинают вести переговоры о покупке приглянувшегося футболиста. Разумеется, сам игрок в этом не участвует. За него все делает клуб. И контракты заключаются на значительные суммы.

Показательно восхождение к вершинам славы одного из лучших футболистов мира Роналдо. Родился он в пригороде Рио-де-Жанейро в бедной семье. Играл в юношеской команде своего района. На него обратили внимание, пригласив в известный клуб «Крузейру» города Белу-Оризонти. В 1994 году в возрасте 17 лет он принимал участие в первенстве мира в США, где Бразилия стала в четвертый раз чемпионом. Вскоре малоизвестного футболиста за 6 млн. долл. приобрел голландский клуб ПСВ. Затем его перепродали в испанскую «Барселону», где талант бразильского юноши раскрылся в полную силу, и он дважды был признан лучшим футболистом мира. В 1997 году итальянский клуб «Интернационале» приобрел права на Роналдо за 36 млн. долл. В то время это была самая крупная сделка в мировом футболе. После чемпионата мира во Франции Роналдо получил несколько серьезных травм и около двух лет не играл. В 2002 году его приобрел мадридский «Реал». В том же году на чемпионате мира в Японии, где Роналдо блеснул всеми гранями своего огромного таланта, его признали лучшим нападающим. Новому чемпионскому титулу бразильцы во многом обязаны великолепной игре этого выдающегося футболиста. В декабре 1999 года Роналдо женился на манекенщице Мелене Домингес. Брачный контракт предусматривал полное разделение имущества. Только дети Роналдо могли стать его наследниками. А наследовать было что. Имущество футболиста в то время оценивалось в 100 млн. долл. Сделал он это не напрасно. Четыре года спустя Роналдо развелся с Меленой, видимо, с наименьшими материальными потерями.

Бразильские футболисты стали появляться в зарубежных клубах в 70-х годах, но никогда страсть к зарубежным контрактам не была столь всепоглощающей. В 50–60-х годах даже самые именитые бразильские клубы не получали таких доходов от футбола, как сейчас. Тогда не платили так много, как нынешним «звездам». К примеру, Пеле даже после чемпионата мира в Швеции, где ему была вручена золотая медаль чемпиона, продолжал получать в своем клубе «Сантос» скромную зарплату. Только в начале 70-х годов оплата его труда достигла 50 тыс. долл. в месяц. По нынешним меркам для игрока такого класса это смехотворная сумма.

Ежегодно десятки именитых и неизвестных бразильских футболистов отправляются в Европу. Их влекут высокие заработки в тамошних клубах. Одни едут с приличными контрактами в кармане, другие — с надеждой найти работу с хорошей зарплатой. При этом географические горизонты раздвигаются все дальше и дальше. Если раньше бразильцев замечали на футбольных полях Западной Европы и США, то теперь футболисты из этой южно-американской страны выступают за клубы стран Восточной Европы, Японии, Китая, Таиланда, Кувейта, Саудовской Аравии. В одном только 2000 году 780 бразильских футболистов выехали за рубеж. Большинство из них устроились в скромных клубах, где заработки обычно не превышают 1 тыс. долл. в месяц. Итем не менее они редко жалуются на судьбу, потому что многие бразильские футболисты и мечтать не могут о такой оплате своего труда.

Материальное положение игрока, заключившего контракт за рубежом, не идет ни в какое сравнение с положением многих футболистов, играющих в бразильских клубах. По данным Бразильской конфедерации футбола (БКФ), в 2000 году из 20 500 зарегистрированных в ней игроков только 765 зарабатывали свыше 2700 реалов в месяц. А это всего лишь 3,7% всех профессиональных футболистов. Весьма скромно выглядели заработки 85% футболистов — до двух минимальных зарплат (300 реалов в месяц).

В последнее время спортивные эксперты все чаще говорят о кризисе, в котором пребывает бразильский футбол. И отражением этого являются не только низкие заработки футболистов, крупные долги по зарплате, прорехи в бюджетах именитых клубов, отсутствие денег для реконструкции устаревших стадионов. Финансовые трудности побуждают ведущие футбольные клубы заключать соглашения с целью привлечения средств из-за рубежа. Бразильский футбол стал получать крупные иностранные инвестиции. «Фламенго» подписал контракт с американской компанией «ИСЛ», согласно которому в течение 15 лет получит 145 млн. долл. В клуб «Коринтианс» вкладывает средства американский фонд ХМТФ. «Сантос» подписал контракт о партнерстве с американским консорциумом, который обязался инвестировать в него 250 млн. долл. Аналогичные договоренности имеются у «Васко да Гама», «Крузейру», «Атлетику Минейру», «Гремиу». По расчетам иностранных финансовых кругов, инвестиции в бразильский футбол могут принести приличные прибыли.

Неблагополучное финансовое положение бразильских клубов вынуждает их не только прибегать к помощи иностранных спонсоров, но и активно продавать своих лучших игроков за рубеж. Клуб «Сан-Паулу» в 1996–1999 годах заработал 86 млн. реалов на продаже 19 игроков. В те же годы «Коринтианс» получил от аналогичных операций 19,5 млн. долл. Санпаульский «Палмейрас» — обладатель кубка латиноамериканских чемпионов 1999 года был вынужден отпустить в другие клубы 10 игроков, ибо ему нечем было платить им зарплату.

Порой удивляешься: как же бразильцы могут поддерживать высокий класс игры при столь слабой материальной обеспеченности футболистов и сильном оттоке игроков за границу? Видимо, весь секрет в том, что это по-настоящему народная игра и, пока в Бразилии она пользуется огромной популярностью, недостатка в новых талантах не будет.

Символом бразильского футбола давно стал стадион «Маракана» — самый большой в мире. На нем могут разместиться 200 тыс. зрителей. Построенный специально к чемпионату мира 1950 года «Маракана» заполнялся полностью только один раз за полвека, когда в финале встретились сборные Бразилии и Уругвая. В те годы строительство таких громоздких и неудобных стадионов было оправданно, потому что не было телевидения. Чтобы посмотреть игру, нужно было обязательно идти на стадион. Сегодня, когда приоритет отдается другому — не массовости, а комфорту для зрителей, удобным условиям для работы журналистов и т. д., бразильские стадионы выглядят устаревшими памятниками далекого прошлого.

В последнее время идут разговоры о сносе «Мараканы», чтобы освободить место для нового, современного стадиона. Подобная участь ожидает основные стадионы Сан-Паулу — «Морумби» и «Пакаэмбу». Рано или поздно модернизация спортивных сооружений, которые по соображениям безопасности в дни футбольных игр нельзя заполнять более чем на 60–70%, станет неизбежной. В противном случае попытки Бразилии, возобновляемые каждые четыре года, получить право на проведение чемпионата мира по футболу и Олимпийских игр не получат поддержку руководителей международных спортивных организаций.

 

Король футбола, ставший министром спорта

В Бразилии немало людей из артистического и спортивного мира, окруженных любовью и уважением народа. Но даже среди них особняком стоит самый известный бразилец XX века — Пеле. За блистательные выступления на футбольных полях мира его еще в разгар спортивной карьеры стали называть «королем футбола». «Король Пеле» — так его называли в 70-х годах. Время мало что изменило. И хотя Пеле уже давно не выступает на футбольных полях, его имя по-прежнему значит в Бразилии очень много.

Крутая автострада «Имигрантес» уходила все выше и выше, погружаясь в темноту туннелей или отсвечивая в лучах солнца на открытых прогонах. Справа и слева возвышались горные кряжи. С высоты перевала далеко внизу открывалась панорама большого города на берегу океана. Это был Сантос — самый крупный бразильский порт. Мой друг, местный адвокат Алварес, давно обещал пригласить на какое-нибудь неформальное мероприятие с участием знаменитого Пеле. И вот случай представился. Его партнер по бизнесу устраивал шураско на своей просторной вилле, расположившейся на склонах холма, обращенного к морскому заливу. Гостеприимный хозяин пригласил много друзей, так что мне не сразу удалось увидеть среди них Пеле. Возле него все время толпились почитатели его таланта. Уловив момент, когда около него почти никого не было, Алварес представил меня футболисту. Он, конечно, не мог помнить наше мимолетное знакомство у статуи Христа на горе Корковадо вскоре после моего приезда в Бразилию. Одетый в голубую рубашку и светлые брюки, Пеле приветливо пожал руку, похлопав при этом по спине, что обычно было знаком особого расположения. Ему нельзя было отказать в обаянии и каком-то труднообъяснимом умении расположить к себе человека. Я попросил одного из присутствующих сфотографировать нас моим фотоаппаратом. Пеле с удовольствием позировал. «Подожди, я встану в красивую позу», — промолвил он и расплылся в очаровательной улыбке. Несмотря на огромную популярность, которая создает определенные неудобства в жизни, Пеле остался таким же скромным и доступным человеком, каким был в начале своей головокружительной карьеры. Любой иностранный журналист или турист, оказавшись в Сантосе, не хотел уезжать оттуда, не повидав Пеле. И он не умел никому отказать. Я стал расспрашивать, как идут его дела и правда ли, что он скоро уедет играть в заграничный клуб.

— Я собираюсь играть еще несколько лет, но только не на чемпионатах мира. Возможно, уеду в иностранный клуб, если получу выгодное предложение.

— Вы, наверное, уже задумываетесь, чем займетесь после завершения футбольной карьеры. Может быть, пойдете в большую политику, ведь с вашей популярностью в ней можно достичь многого?

— У меня нет влечения к политике. Скорее всего после завершения спортивной карьеры буду заниматься бизнесом.

Однако его прогноз полностью не оправдался. Пеле продолжал еще долго играть в футбол, а на чемпионате мира 1970 года в Мексике внес большой вклад в победу бразильской сборной. Размышляя о его будущем, я подумал, вряд ли когда-нибудь Пеле полностью уйдет в частную жизнь. Для этого он слишком деятельная натура. В 90-х годах ему пришлось заняться политикой после того, как он согласился стать министром спорта в правительстве Ф. Кардозу. Ведь в современном мире спорт давно стал частью политики.

Несмотря на все превратности судьбы, бросавшей Пеле из спорта сначала в бизнес, а позже — в политику, он всегда оставался самим собой. Всей своей жизнью Пеле подтверждал, что он такой же человек, как и остальные, с той лишь разницей, что самой судьбой ему было предначертано великолепной игрой доставлять радость людям.

В Бразилии принято давать футболистам прозвища. Эдсону Арантису ду Насименту сверстники дали прозвище Пеле, когда ему было десять лет. Уже в то время большую часть времени он проводил с мальчишками на дворовых футбольных площадках в родном городке Трес Корасоэс, штат Минас-Жераис. На его решение стать профессиональным футболистом оказал большое влияние проигрыш сборной Бразилии в финале мирового первенства по футболу в 1950 году. Впоследствии он вспоминал, что это был один из самых печальных дней его детства. Никто в Бразилии не сомневался в победе, полагая, что у уругвайцев не было шансов выиграть у бразильцев на стадионе «Маракана» в Рио-де-Жанейро. Но когда уругвайцы победили со счетом 2:1, Пеле испытал настоящее потрясение. И тогда он решил серьезно заняться футболом, чтобы со временем завоевать для своей страны кубок чемпионов мира.

Свою футбольную карьеру Пеле начал в любительских командах штата Сан-Паулу. Талантливый и рано возмужавший подросток играл с взрослыми футболистами, не уступая им ни в чем. Его партнерами по команде были рабочие обувной фабрики и железнодорожники из ближайшего депо. В 1956 году он связал свою судьбу с известным профессиональным клубом «Сантос», оставаясь ему верным всю свою спортивную карьеру. Через год Пеле дебютировал в сборной Бразилии в матче с Аргентиной.

На чемпионате мира в Швеции в 1958 году юный Пеле впервые появился на поле в игре против СССР. С тех пор он не покидал основной состав бразильской сборной. Через четыре года в Чили Пеле второй раз стал чемпионом мира. Третий мировой чемпионат сборная Бразилии выиграла в 1970 году. Пеле уже исполнилось 30 лет. Правившие в то время Бразилией генералы настаивали, чтобы он продолжал защищать цвета национальной сборной команды вплоть до следующего чемпионата в Германии. Но Пеле был непреклонен. Достигнув вершины спортивной карьеры, он не хотел более испытывать судьбу. В «Сантосе» знаменитый футболист продолжал играть еще четыре года, а в 1975 году, подписав контракт с американским клубом «Космос», уехал в Нью-Йорк. Спортивная карьера приближалась к концу, и нужно было всерьез подумать о будущем.

В 1970 году часть своих доходов, в том числе от рекламных контрактов, Пеле вложил в акции и недвижимость. Ему принадлежали шесть небольших фирм. Однако бизнесмен из Пеле получился менее удачливый, чем футболист. Бизнес приносил ему одни убытки. Приобретение торговой фирмы «Санитариа Сантиста» обошлось ему в 180 тыс. долл. На ее содержание ежемесячно уходило 40% его заработка, но она не давала доходов, поэтому ее пришлось закрыть. Такая же участь постигла строительную компанию «Нептуно». Из-за нее Пеле понес убытки в размере 230 тыс. долл. Плохо обстояло дело и с остальными фирмами. Он оказался в незавидном положении. Ему уже за 30, а никакого надежного дела, которое гарантировало бы безбедное будущее, пока не было.

В этот период большую помощь Пеле оказал президент Бразильской конфедерации футбола Жоан Авеланж. Он не только помог ему рассчитаться с долгами, но и вывел его на спортивные и деловые круги США, где в это время футбол стал входить в моду. Бывший госсекретарь США Г. Киссинджер, большой поклонник футбола и почитатель таланта Пеле, горел желанием сделать этот вид спорта популярным в США. Для этого он решил пригласить спортсмена, добившегося высоких показателей в футболе. Благодаря стараниям бывшего госсекретаря в 1975 году Пеле получил предложение играть в течение трех лет в нью-йоркском клубе «Космос». По условиям контракта его гонорар составил 9 млн. долл., одновременно с этим ему была гарантирована выплата 50% дохода от использования имени Пеле в рекламе.

Г. Киссинджер приложил немало усилий, чтобы США получили право провести чемпионат мира по футболу. Такая возможность представилась в 1986 году в связи с отказом Колумбии от проведения мирового чемпионата. Пеле открыто агитировал за США, где был сосредоточен его личный бизнес. Однако тогда это не удалось. А вот через восемь лет американцы добились такого права. В ходе чемпионата мира 1994 года в США фирмы Пеле заработали 20 млн. долл. В это же время по телевидению США, стран Западной Европы и Латинской Америки был показан многосерийный документальный фильм «Игра миллионов», в котором главную роль исполнял Пеле.

Футболист Пеле старался держаться вне политики. С ним лично были знакомы все бразильские президенты, начиная с Жуселину Кубичека. После чемпионата 1970 года военный режим активно использовал имя Пеле как символ «сильной Бразилии». Президенты Жозе Сарней и Фернанду Коллор делали ему лестные предложения возглавить министерство спорта. Но они не вызывали у него большого интереса. И только с приходом к власти в Бразилии президента Фернанду Кардозу бывший футболист дал свое согласие. Так король футбола стал министром спорта.

Заняв министерский пост, Пеле попытался реформировать бразильский футбол. Суть этой реформы заключалась в том, чтобы превратить футбол в доходный бизнес, позволяющий профессиональным клубам существенно поправить свое финансовое положение. Эту цель преследовало также предоставление клубам возможности находить спонсоров в бразильских и зарубежных предпринимательских кругах. Для облегчения перехода футболистов в другие клубы по достижении ими 27 лет предполагалось отменить трансфер (право клуба на владение футболистом).

Предложенный Пеле закон был встречен в штыки дельцами от спорта, увидевшими в нем угрозу своим интересам. Они сделали все возможное, чтобы через своих людей в конгрессе выхолостить проект этой реформы. Пеле стали обвинять в том, что он преследует свои корыстные цели. Пеле отвечал критикам, что гордится сделанным для освобождения футболистов от унизительного положения, в котором они находились в лучшие годы своей карьеры. «Трансфер, — говорил он, — пережиток феодальных времен».

После принятия «закона Пеле» его фирма вела переговоры о заключении контракта о партнерстве между клубом «Васко да Гама» и одним американским банком в целях реконструкции его стадиона и строительства спортивного комплекса в Рио-де-Жанейро. Представляя интересы одной швейцарской компании, фирма «Пеле, Спортс/Маркетинг» договорилась о сотрудничестве швейцарцев с клубами «Сантос», «Палмейрас» и «Сан-Паулу» в решении их финансовых проблем. Парируя доводы своих оппонентов, Пеле отвечал, что другие фирмы так же успешно работали в этой области, опираясь на принятый при его непосредственном участии закон. Работа в правительстве не позволяла ему заниматься рекламным бизнесом. Приходилось отказываться от выгодных контрактов, когда требовалось его личное участие в рекламе. Однако Пеле об этом не сожалел. «Зато у меня была возможность работать в правительстве, которое пыталось понизить уровень бедности в Бразилии», — с гордостью говорил он.

Великий футболист любит повторять, что деньги никогда не имели для него первостепенного значения. Он неоднократно получал выгодные предложения играть за рубежом, но всегда отказывался от них, потому что в его время «играли из любви к футболке клуба». В США Пеле отправился на закате футбольной карьеры. Его привлекала идея популяризации футбола в этой стране, а также возможность заняться предпринимательской деятельностью. В 90-х годах состояние Пеле достигало 40 млн. долларов. Его бизнес включал в себя рекламное агентство, фирму по продаже автомобилей и строительную компанию. Пеле содержал офисы в Сантосе, Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и за рубежом. Ему часто приходилось уезжать надолго из дома. Это имело роковые последствия для его первого брака с Розой Шолби. Они прожили совместно двенадцать лет. В 1994 году Пеле женился на Ассирии Лемус.

В октябре 2000 года спортивная общественность отмечала 60-летие «атлета XX века». Этот титул был присужден ему в 1984 году по результатам опроса, проведенного французским журналом «Экип». Миф, созданный вокруг имени Пеле, будет существовать еще долго. Его международная известность с годами не поблекла, потому что Пеле — единственный в своем роде футболист и принадлежит он всему человечеству.

 

Издержки университетского образования

Один из моих преподавателей португальского языка, у которого я брал частные уроки, служил в министерстве культуры. Однажды у нас зашел разговор о том, насколько можно использовать газетные статьи в качестве учебных текстов. На мое удивление он предостерег от слишком доверчивого отношения к газетным статьям. «Не следует удивляться, но среди журналистов, даже имеющих университетское образование, немало таких, кто плохо знает португальскую грамматику», — предупредил он. Для большей наглядности он взял одну из ведущих бразильских газет и стал показывать грамматические ошибки. Особенно грешили обычные репортеры. Именитые журналисты, конечно, демонстрировали свое прекрасное владение языком. «Даже у нас в министерстве культуры, — продолжал сокрушаться он, — немало чиновников, не умеющих правильно писать на родном языке, хотя многие из них окончили университет».

И дело не только в качестве университетского образования. Вся беда в том, что бразильцы не любят читать. Еще 30–40 лет назад, когда неграмотность была довольно распространенным явлением, это можно было понять. Научить человека читать — это только первый шаг в приобщении к культуре. Сложнее выработать привычку читать. Такое впечатление, что прививается она очень медленно. Работая в книжном магазине, я долго не мог привыкнуть к тому, что покупатели заходили к нам довольно редко. Спросом пользовались только модные, нашумевшие книги да школьные учебники накануне очередного учебного года. Не случайно в Бразилии долгое время за счет своего литературного труда жили только два писателя — Жоржи Амаду и Эрику Вериссиму. И это в стране, население которой переступило 100-миллионный рубеж в середине XX века. В 90-х годах оно выросло до 170 млн. Но от этого мало что изменилось. Читающая публика стала более многочисленной, однако любовь к книге, как и раньше, оставалась далеко не самой характерной чертой бразильца. Бразильские студенты по-прежнему, как свидетельствуют социологические опросы, не очень расположены к чтению книг, газет и журналов. Две-три прочитанные за год книги, кроме обязательной учебной литературы, — и это большой успех.

Мой знакомый писатель Адалберто специализировался на написании кратких новелл о жизни современников, которые ему удавалось публиковать в журналах и газетах. Однажды мы разговорились на эту тему. Как мне показалось, он был чрезмерно придирчив и требовал слишком многого от школьников и студентов. Как-то одна приятельница обратилась к нему с просьбой научить ее дочь писать сочинения. Ему не хотелось заниматься преподавательской работой, однако после долгих уговоров он согласился дать несколько уроков девушке, которая уже два года училась на филологическом факультете университета.

Писателю хватило нескольких занятий, чтобы убедиться в отсутствии у дочери его приятельницы умения четко и грамотно излагать свои мысли на бумаге. Несколько смутившись, девушка призналась, что уже давно не брала в руки книгу, за исключением учебников. Она вообще не любила читать серьезные книги. Адалберто рассказал об этом своему другу — университетскому профессору. И в ответ услышал: «Для меня уже давно не новость, что наши студенты поверхностно владеют португальским языком. В их письменных работах много ошибок». Решив, что профессор слишком субъективно судит о студентах, он обратился к знакомому декану филологического факультета, надеясь услышать слова, которые могли бы рассеять его сомнения. Но и декан был так же категоричен: «Даже среди филологов часто встречаются студенты, которые не в ладах с португальской грамматикой». Такое же мнение ему высказывали и другие знакомые из университетской среды. Все, как будто сговорившись, твердили, что бразильский студент не умеет правильно и грамотно излагать свои мысли на бумаге.

Как-то у Адалберто состоялся разговор на эту же тему с преподавателем португальского языка и литературы одного частного университета.

— Вы бы посмотрели на некоторых студентов первого курса, — сказал ему преподаватель. — Среди них встречаются девушки и юноши, неспособные написать грамотно несколько предложений. Я прихожу в ужас от одной мысли, что эти люди в будущем пополнят ряды нашей интеллигенции. Что же тогда будет с нашей страной?

— Ничего особенного не произойдет, — попытался утешить его Адалберто. — Вряд ли они поднимутся в жизни высоко. Обычному инженеру не обязательно быть знатоком португальского языка.

В практической жизни ему не так часто приходится писать серьезные документы. Чтобы сделать карьеру, мало хорошо владеть португальским языком. Нужно иметь много других положительных качеств. К тому же, человек, сумевший подняться наверх, всегда найдет возможность совершенствоваться в португальском языке.

— Если так будет продолжаться и дальше, через несколько лет мне придется сменить профессию. Я не хочу больше обучать языку и литературе людей, которые не читают книг и считают знание родного языка пустой забавой, — сокрушенно промолвил преподаватель португальского языка и литературы.

Выслушав суждения знающих людей, я пришел к выводу, что они правы, когда говорят о потере навыков к чтению. Очевидно, что студенты утратили привычку к чтению под влиянием множества факторов современной жизни, среди которых телевидение, а теперь и компьютеры с Интернетом занимают особое место.