ПРЕДИСЛОВИЕ

Планета Марс — мое сегодняшнее пристанище. Но иногда мне кажется, что прежде я прожил на Земле несколько тысяч лет, в вечной спиритуалистической сущности, минуя вереницу человеческих созданий.

Те, кто ныне страдает на Земле, могут подумать, что я счастлив. Но нет! Мне скучно здесь, несмотря на новые впечатления на неизведанной планете.

Уныние, для которого здесь достаточно поводов, вновь и вновь заставляет меня возвращаться к прошлому, брать в руки перо и погружаться в приятные воспоминания.

Женщины — вот большая часть теней моего прошлого, они заполняют все мои воспоминания. Ведь во время своего воплощения на Земле я был большим грешником. Мои читатели должны знать об этом.

Виолетта — вот имя той, что будоражит сейчас мои уснувшие чувства, и вдыхаемый мной воздух буквально пропитан поэзией. Все радости, обещанные Магометом своим ревностным сторонникам, я познал рядом с ней и был неутешен, когда она умерла.

Сейчас я могу всем рассказать историю нашей любви, а ведь долгое время никто не знал, кому принадлежит столь очаровательное имя.

Все было именно так и никак иначе!

Но вынужден предупредить, что рассказ мой не должен попасть в руки юных девиц. И если когда-нибудь он будет издан, то делать это следует с крайней осторожностью.

Итак, робкие читательницы и смущенные читатели, я писал не для вас, вам не стоит читать эту книгу, если вы боитесь назвать Ролле плутом, а кота — котом!

Наука страсти нежной, имя которой — Сластолюбие, готова открыться тому, кто последует за мной за дуновением любовного эфира, по этим страницам.

Для тех, кто любит, пользуется, понимает.

 

ГЛАВА 1

С Виолеттой я познакомился в тридцать лет.

На улице Риволи располагался роскошный дом с колоннами, где на первом этаже находился магазин белья, а верхние этажи сдавались для прислуги и девушек. Я жил на пятом и в то время имел красивую и аристократичную любовницу.

По пылкому нраву ее можно было сравнить с растительностью Арголиды, по волосам — с Электрой Эсхила, а ее белоснежную кожу словно воспел в «Эмалях и камеях» Теофиль Готье. Однако она обладала скверным характером, который испортился из-за ее все возрастающей полноты. Она не могла справиться с собой, и потому мы все реже и реже встречались. Наши комнаты находились в разных концах квартиры, но я не торопился их объединять.

Я уже подумывал о том, что буду писать, и потому поселился в комнате с видом на Тюильри. Созерцание травы и деревьев как нельзя лучше способствовало творческому отдыху.

Днем в листве находили укрытие голуби, воркуя о своих делах, а с наступлением сумерек все погружалось в тишину.

В десять часов, после сигнала, закрывались ворота, и появлялась луна, заливая серебром верхушки деревьев. Иногда налетал легкий ветерок, дрожали и будто оживали листья, вдыхая любовь и выдыхая удовольствие.

Понемногу стихал шум города, где-то вдалеке грохотал омнибус или фиакр, одно за другим гасли окна дворца. Было слышно только дыхание спящего города, а дворец на фоне прозрачного неба казался нечетким силуэтом.

И тогда я часами стоял у окна, мечтая. Дворец и деревья застывали царственно и неподвижно, и ничто не нарушало тишину.

О чем были мои мечты? Я и сам не знал. О чем можно мечтать в тридцать лет? О любви, о женщинах, которых встречал, и более о тех, которых еще не встречал. Ведь согласитесь — самые желанные те женщины, чьих прелестей мы еще не успели вкусить.

Акт, которым Бог одарил своих избранных созданий, есть величайшее счастье в жизни, упоительный миг, жаркая вспышка наслаждения, способная убить человека, продлись она чуть больше пяти секунд. Но есть люди, которые считают это обязанностью, они обездолены природой, их сердец не коснулось солнце, их жизнь в сумраке.

Они просто размножаются, и дети у них не творение души. Как муравьи, они часть за частью возводят свой дом, запасают еду на зиму, а когда Бог вопрошает их: «Что делал ты на Земле?», отвечают: «Ел, спал, пил, работал».

И счастливы те, кто могут ответить:

— Я любил!

Я полностью растворился в мечтах, стирая грани между небом и землей, как звук часов на соседней церкви вывел меня из оцепенения. Тут же мне показалось, что в мою дверь стучат.

Я подумал, что мне послышалось, но звук повторился. Я направился к двери, думая, кто бы мог меня побеспокоить в такое время. Молоденькая девушка, почти ребенок, скользнула в приоткрытую дверь и проговорила:

— Умоляю Вас, сударь, спрячьте меня!

Я как можно тише закрыл дверь и, приложив палец к губам, призвал ее к молчанию. Потом, приобняв ее, повел в свою спальню.

Там горели две свечи, и я смог хорошенько рассмотреть гостью. Прелестная птичка прилетела ко мне — дитя лет пятнадцати, с тонкой и гибкой, как тростинка, фигуркой.

Тело ее уже сформировалось, и моя рука тут же коснулась трепещущей от дыхания груди. Я вздрогнул. Без сомнения, ей было даровано от природы пробуждать страсть.

— Как же я испугалась! — прошептала она.

— Да?

— Конечно! Я счастлива, что нашла Вас!

— Кто же испугал Вас?

— Господин Берюш.

— Кто это?

— Я работаю у белошвейки, а это ее муж.

— Расскажите мне, что он Вам сделал.

— Пообещайте охранять меня всю ночь!

— И ночь, и сколько Вы захотите! Не могу же я выгнать за дверь красивую девушку.

— Что Вы, я не красивая девушка, а всего-навсего маленькая девочка.

— Да что Вы…

Сорочка ее была почти расстегнута, и за ней соблазнительно виднелась грудь. Маленькой девочкой моя ночная гостья уже не была.

— Я уйду завтра днем, — проговорила она.

— Куда же Вы направитесь?

— Сестра приютит меня, она живет на улице Шапталь, четыре.

— Ваша сестра там живет? Что делает она на улице Шапталь?

— На последнем этаже у нее две комнаты, я попрошу одну себе. Она работает на магазины вместе с господином Эрнестом.

— Сколько ей лет? Как ее зовут?

— Она на два года старше меня, ее имя Маргарита.

— А как зовут Вас?

— Виолетта.

— Должно быть, в Вашей семье любят цветы, если дают детям такие имена.

— Да, матушка их обожала.

— Вашей матушки нет на свете?

— Да, господин.

— Какое имя было у нее?

— Роза.

— Действительно, это просто закон для Вашей семьи! А что Ваш отец?

— О, у него все хорошо! Он привратник в Лилле.

— Как его фамилия?

— Руша.

— О, Виолетта! Я так и не спросил, почему Вы боитесь господина Берюша, а уже почти час расспрашиваю Вас.

— Он хотел добиться от меня поцелуя.

— Вот, значит, как!

— Он везде преследовал меня, а я даже боялась заходить в кладовую без фонаря, думая, что он караулит меня там.

— Вам это не нравилось?

— Что Вы! Очень!

— А почему?

— Я думаю, ему было бы мало одних поцелуев. И потом — он очень уродлив.

— Мало поцелуев? А чего бы он мог пожелать еще?

— Не знаю…

Я пристально взглянул на нее и понял, что она говорит совершенно искренне.

— Он делал что-то еще, кроме поцелуев?

— Делал.

— Что?

— Он хотел вломиться в мою комнату позавчера ночью.

— Вы уверены, что это был он?

— Да. Днем он мне сказал: «Сегодня вечером я хочу сказать тебе кое-что важное. Не запирай дверь, как ты сделала это вчера».

— Но Вы все равно заперлись?

— Конечно! И даже крепче, чем обычно.

— Он пришел?

— Да. Он покрутил ручку, потом стал стучать, все сильнее и сильнее. Он просил, чтобы я открыла, назвав меня своей малюткой. Я так испугалась, что залезла под одеяло с головой. Он ушел только через полчаса, а сегодня целый день обижался на меня. Я обрадовалась и подумала, что вечером он не придет. Я стала готовиться ко сну, разделась почти полностью, как вспомнила, что дверь не заперта. Но задвижка моя была сломана! Я не стала терять времени, и побежала к Вам. Это был просто порыв!

И она бросилась мне на шею.

— А меня Вы не боитесь?

— Нет, что Вы!

— А если пожелаю поцеловать Вас, не убежите?

— Пожелайте поскорее этого, и она сама прижалась ко мне теплым ротиком.

Я не мог устоять. Обняв крошку в ответ, я на несколько секунд прижался к ее губам, а кончик моего языка ласкал ее зубки.

— Как же восхитительны поцелуи! — воскликнула она, закрыла глаза и откинула голову.

— Это первый поцелуй для Вас?

— Да! — она провела язычком по жарким губам. — Всегда так хорошо?

— Если это любовь, то — да.

— Значит, Вы любите меня?

— Я чувствую, что скоро это будет так!

— Я согласна с Вами.

— Это замечательно!

— А что нужно делать, если любишь?

— Мы уже делаем. Целоваться!

— И только?

— Конечно.

— Но мне кажется, этот чудесный поцелуй только начало любви. Совсем другое я испытываю сейчас.

— Что же?

— Я иногда чувствую это во сне. Счастье и истому.

— А когда просыпаетесь?

— У меня нет сил.

— И Вы чувствуете такое только во сне?

— Нет. Впервые я испытала это наяву, когда Вы меня обнимали.

— Полагаю, я первый мужчина, обнимающий Вас?

— Отец часто обнимал меня, но это не одно и то же, как мне кажется.

— Значит, Вы девственница?

— Что Вы имеете в виду? Что такое — девственница?

Интонация ее была неподдельна.

Я с уважением отнесся к такой доверчивости, к такой невинности. Я мог бы похитить сокровище, которым она обладала, но, думаю, это стало бы преступлением. Ведь она не ведала, что творила, а лишилась бы его навсегда.

Я разомкнул объятия.

— Хочу поговорить с тобой серьезно, — сказал я.

— Вы отошлете меня обратно? — испугалась она.

— Я очень рад быть с тобой, так что — нет. Пойдем за твоей одеждой.

— Замечательно! А где мне жить?

— Надо подумать об этом. Пойдем пока к тебе в комнату.

— Но там господин Берюш!

— Уже три часа утра. Необязательно ему там быть.

— Но зачем нам в комнату?

— За твоей одеждой.

— А после?

— У меня есть еще квартира, не в этом доме. Я отведу тебя туда. Мы напишем вместе письмо господину Берюшу. Уговор?

— Конечно! Я сделаю все, что Вы скажете!

Как она была юна и доверчива! Не сомневаюсь, что в этот миг она выполнила бы все мои желания.

Вещи Виолетты поместились в небольшой мешок. Она оделась и, покинув комнату со сломанной задвижкой, мы вышли на улицу и отправились на улицу Сент-Опостен, где в милой квартирке я проводил ночи удовольствия. Было так рано, что фиакры еще не ходили, и потому мы шли, как два школьника, радостно взявшись за руки.

Спустя час я вернулся к себе. Мой роман с Виолеттой только начался.

 

ГЛАВА 2

Квартира на улице Сент-Опостен не выглядела как гостиничный номер. Я изысканно ее обставил, ведь она должна была отвечать своему назначению. Самая взыскательная любовница должна была чувствовать себя в ней превосходно.

Алый бархат на стенах, драпировка на потолке, в тон стенам — кровать, прикроватные и оконные занавеси. Витые шнуры и атлас цвета старого золота дополняли всю эту роскошь.

Комнату украшали зеркала, расставленные друг против друга, и, отражаясь одно в другом, выстраивали бесконечный коридор изображений.

Рама зеркала над камином выглядела как модель Прадье, великолепного скульптора, способного изобразить вызывающе саму невинность.

Дверь в туалетную комнату также была завешана алым бархатом. Маленькое оконце освещало ее, тепло шло от камина, находящегося в комнате. Устройства, находящиеся в ней, были последними английскими новинками, требующими для эксплуатации лишь воду.

В диване прятался талик, и ножки, отдыхавшие в нем, становились еще белее от лежащей на полу огромной шкуры бурого медведя.

Квартиру в чистоте содержала прелестная горничная. Она не имела других забот, жила в комнате неподалеку и выполняла прихоти калейдоскопа дам. Утром она должна была обеспечить меня ванной, не побеспокоив при этом спящую девушку.

Войдя, я зажег лишь ночник и, отвернувшись, подождал, пока крошка ляжет в постель. С очаровательной непосредственностью она проделала это прямо передо мной. Я коснулся губами ее глаз, пожелал спокойной ночи и вернулся к себе.

Ночные приключения ничуть не лишили ее сна. По-кошачьи свернувшись в постели, зевнув и пожелав мне спокойной ночи, она вскоре заснула. Удивительно, она совсем не беспокоилась о том, где именно ей пришлось ночевать.

Я ушел. В отличие от Виолетты, мне не было покоя. Я все еще чувствовал ее грудь под моей рукой, губы, прижимавшиеся к моим, почти расстегнутая сорочка, под которой смог увидеть достаточно.

Чувства, взыгравшие во мне, я не в силах был обуздать. Но мне надо объяснить читателям, почему я остановился в самом начале пути. Мужчины, думаю, все поймут, а вот любознательным женщинам я хочу кое-что сказать.

Желание вовсе не покинуло меня, но Виолетте было лишь пятнадцать. Ее непорочность, ее доверчивость останавливали меня. Отдавшись, она даже не осознала бы, что произошло. С моей стороны это было бы преступлением. И потом, я люблю побаловать себя любовными деликатесами и чувственными удовольствиями. А сейчас в руки мне попало невинное создание. А невинность — цветок, и обрывать его следует постепенно, лепесток за лепестком.

Я готов был ждать, пока раскроется розовый бутон. К тому же я не хотел испытывать сожаления по поводу того, что огорчу некоего ветерана, жившего со мной в одном городе и во время войны храбро сражавшегося.

Я думаю, он славный человек, и без колебаний умер бы за свою старшую дочь. Ну а младшая? К ней он наверняка испытывал еще большую нежность, лелеял радужные планы, представлял будущее замужество. Я не хотел огорчать его, да и, возможно, все еще сможет устроиться на радость всем.

До самого утра я размышлял таким образом. Проспав в результате час или два, вскочил, совершенно разбитый, в восемь утра.

Уже час назад Виолетта должна была бы проснуться у господина Берюша. И потому я отказался от завтрака, быстро спустился и, поймав извозчика, уже через час приехал на улицу Сент-Опостен.

Сердце мое билось, будто при первой влюбленности. Перепрыгивая через несколько ступеней, я взлетел наверх.

Ванну только что принесли молодые люди. Я, стараясь шуметь как можно меньше, открыл дверь и увидел Виолетту все там же. Она спала в той же позе, лишь раскинув руки, от жары отбросив простыни и покрывала. Грудь ее была видна полностью, благодаря тому, что сорочка наполовину расстегнулась.

Это было будто полотно Джорджоне. Восхитительная грудь, облако волос, окутавшее очаровательную головку, немного откинутую назад. Грудь, белоснежная и круглая, напоминала очаровательную впадину, что оставила в пепле Помпеи грудь рабыни Диомеда.

Я тихо-тихо наклонился и поцеловал один из ярко-красных сосков. Она была брюнетка, но соски у нее, на удивление, были клубничного цвета. От моего прикосновения кончики грудей сразу стали твердыми, она слегка задрожала, но не проснулась. Я поправил покрывало и накрыл ее.

Как мне хотелось, чтобы она проснулась!

Свет не проникал в комнату, и было неудивительно, что Виолетта до сих пор спала. А если бы и проснулась, что подумала, что сейчас до сих пор ночь.

Я взял ее за руку и присел рядом.

Рука ее была маленькой, но аккуратной, немного короткая, как у испанок, с розовыми удлиненными ногтями, только указательный хранил следы работы с иглой. Я внимательно рассматривал ее руку в свете ночника, и она наконец проснулась. Возможно, ее разбудило прикосновение наших рук.

— Как я рада! — радостно вскрикнула она. — Вы здесь! Я могла бы подумать, что все — сон, если б не увидела Вас! Вы уходили?

— Да, я уходил часов на пять, но поторопился вернуться, чтобы Вы, проснувшись, увидели меня.

— И давно Вы здесь?

— Полчаса.

— Надо было меня разбудить.

— Я всеми силами сдерживал себя, чтобы этого не сделать.

— И Вы ни разу не поцеловали меня?

— В губы? Нет. Но Вы лежали с обнаженной грудью, и я позволил себе поцеловать один из бутончиков.

— Какой именно?

— Левый.

Ее невинность была восхитительна. Она приоткрыла рот и попыталась дотронуться губами до соска.

— О! Не получается поцеловать. Как досадно!

— Почему Вы хотите сделать это?

— Хочу прикоснуться там, где были Ваши губы.

Она сделала еще одну попытку.

— Не могу! Ну, хорошо! — она приблизила свою грудь к моим губам: — Вы целовали ее от себя, а теперь сделайте то же и от меня.

— Тогда ложитесь.

Она послушалась, а я наклонился, сжал сосок губами и потеребил языком. Тихий вскрик наслаждения слетел с ее губ.

— Как это чудесно!

— Похоже на ночной поцелуй?

— Ах, это было так давно, что я и не помню.

— Хотите повторить?

— Вы сказали, что это поцелуй влюбленных. И потому — да!

— Но я не уверен, люблю ли Вас.

— Но я уверена в своей любви к Вам! И потому, если не хотите Вы, я сама Вас поцелую.

И, не тратя время попусту, стала целовать меня, проникая языком между зубами.

Она сильно прижала меня к себе, и я не мог отстраниться, если бы даже и захотел. Дыхание наше стало единым, глаза ее закатились. Наконец она откинула голову и прерывисто прошептала:

— Я так сильно тебя люблю!

Я потерял контроль над собой, я хотел нести ее на край света! Схватив Виолетту, я вытащил ее из постели и стал покрывать ее груди поцелуями.

— О, перестань, пожалуйста! Мне кажется, жизнь покидает меня!

Меня охладили эти слова. Желание было сильным, но я не хотел овладеть ею врасплох.

— Я позаботился о ванной, дорогое дитя, — сказал я, — я готов нести тебя туда на руках!

Она вздохнула.

— Как же мне уютно в твоих руках!

Я удостоверился, что в ванной была теплая вода, вылил в нее полфлакона одеколона, а затем отнес туда Виолетту.

— Я пока разожгу огонь, а ты пользуйся всем, что есть здесь. Мыло и губки в твоем распоряжении.

Я занялся камином и постелил возле него шкуру медведя.

Молодые люди, принесшие ванну, не забыли и об одежде. Пеньюар из батиста, домашнее платье из белого кашемира, несколько хлопчатобумажных салфеток, домашние турецкие туфли из красного бархата с золотой отделкой — все это было для Виолетты. Одежда была подогрета на печке и лежала в футляре из дерева акажу, которое сохраняло тепло.

Я разложил белье на стуле возле ванны и стал ждать. Юная купальщица вышла через четверть часа, дрожащая, и, покраснев, небольшими шажками подошла к огню.

— Виват теплу и огню! — вскричала она и устроилась возле камина, облокотившись на мои ноги.

Будто Полигимния, обернулась она в пеньюар, и сквозь тонкий батист была видна влажная кожа. С интересом оглядевшись по сторонам, она выпалила:

— Как же здесь чудесно, Боже мой! Неужели теперь здесь мой дом?

— Если пожелаешь. Но для этого нужно согласие одного человека.

— Кого же?

— Твоего отца.

— Отца?! Да он будет счастлив, если увидит, какая у меня прекрасная комната! И еще я смогу учиться.

— Чему же?

— Ах, про это я забыла Вам рассказать!

Я наклонился и поцеловал ее.

— Ты же знаешь, что должна делиться со мной всем.

— Помните, Вы подарили мне билет на спектакль?

— Конечно.

— Я смотрела «Антони» в театре «Порт-Сен-Мартен», пьесу Александра Дюма.

— Хм… что сделано, то сделано. Но такую безнравственную пьесу нельзя видеть невинным девушкам.

— Не думаю. Я готова стать актрисой — настолько впечатлила меня пьеса! Я дала слово сестре и господину Эрнесту.

— Вот как!

— Господин Эрнест и моя сестра тоже посмотрели пьесу. Сестра сказала, что это гораздо лучше, чем быть белошвейкой, а господин Эрнест пообещал помочь мне в своей «Театральной газете».

— Да это невероятно!

— В тот день я предупредила мадам Берюш, что буду ночевать у сестры, и после спектакля на улице Шапталь я декламировала сцены, которые запомнила, и помогала себе руками вот так.

Виолетта показала, как именно она это делала, и от взмахов рук распахнулся батистовый пеньюар. Все ее прелести были перед моими глазами. Я тут же обнял ее и усадил к себе на колени.

Она устроилась там, будто в гнездышке.

— И что же дальше?

— Господин Эрнест сказал, что нужно сообщить обо всем отцу, что ждать дебюта придется совсем немного — два-три года. Маргарита спросила, как я буду жить все это время, на что Эрнест ответил, что я такая маленькая, будто птичка, и наверняка найду себе гнездышко, кто-нибудь обязательно позаботится обо мне.

Я взглянул на нее. Действительно, в моих руках приютилось совсем крошечное создание.

— На следующий день мы написали отцу, — продолжила она, — он ответил. Он писал, чтобы мы во всем полагались на Господа. Мир жесток, а он, шестидесятисемилетний старик, может покинуть нас в любой день. Он дал нам свое благословение, и выразил надежду, что ему, старому солдату, не придется стыдиться своих дочерей.

— Письмо сохранилось?

— Да. Оно в одном из моих платьев. Я тогда вспомнила Вас и решила, что у Вас есть связи с режиссерами театра, ведь Вы помогли мне попасть на спектакль. Мне хотелось все время поговорить с Вами, но каждый день я откладывала нашу встречу. А потом… потом все решил господин Берюш. Я думаю, это само Провидение свело нас.

— Вы правы, дитя.

— Вы поможете мне?

— Я сделаю все, что смогу.

— Ах! Доброта Ваша не знает границ! — Виолетта кинулась мне на шею, ничуть не стесняясь распахнувшейся одежды.

Я больше не смог контролировать себя, и провел рукой по ее пояснице. Рука моя замерла лишь тогда, когда двигаться дальше уже было некуда — я дошел до тонкой и нежной поросли.

Виолетта изогнула спину, тело ее напряглось, рот приоткрылся, голова откинулась, дрожащий язычок и белоснежные зубки открылись моему взгляду. Так подействовало на нее одно лишь прикосновение.

В любовном неистовстве, обезумев от желания, стонами наслаждения, я отвечал на ее крики, а потом отнес Виолетту на кровать. Но наивысшее удовольствие я почувствовал тогда, когда заменил руку ртом и, став на колени, коснулся губами жаркой девственности.

Она бессвязно кричала, а потом все закончилось содроганием, будто душа покинула тело.

Я встал и посмотрел на нее. Открыв глаза, она с усилием села и прошептала:

— Это божественно! Можно еще?

Потом вдруг вскочила и пристально на меня взглянула.

— Одна мысль не дает мне покоя. Возможно, я поступаю плохо!

Я присел на кровать.

— Скажи, Виолетта, с тобой разговаривали серьезно когда-нибудь?

— В детстве отец ругал меня.

— Я не это имею в виду. Не строго. Серьезно. Ты будешь слушать, если с тобой поговорить серьезно?

— Если это будешь ты, а не кто-то чужой, то да. Я выслушаю все, что ты скажешь.

— Тебе не холодно?

— Нет.

— Тогда слушай меня внимательно.

— Я слушаю, — ответила она и, обняв рукой за шею, стала смотреть прямо в глаза.

— Господь создал женщину. У нее были равные с мужчиной права, права отзываться на свои природные инстинкты. Мужчины стали жениться, заводить детей, создавать семьи. Несколько семей образовывали племя, несколько племен — общество. А общество нуждалось в законах. Более сильными оказались мужчины, и они стали господами, а женщины — рабынями. Если бы сила была у женщин — все было бы наоборот. Целомудрие — закон для молодых девушек, верность — закон для женщин. Это требования общества. Мужчины навязали женщинам такие законы, но сами оставили себе право удовлетворять свои желания. И это право противоречит установленным законам. И получается так, что женщины, рискуя спасением собственной души, даруют мужчинам счастье, а в ответ получают лишь презрение.

— Но это несправедливо! — вскричала Виолетта.

— Согласен. Вот потому некоторые женщины не следуют законам. Они не хотят вступать в брак, который предлагает им общество, в брак, скорее всего, не по любви. Они не желают разделить свою жизнь с мужчиной, который завладеет ими с восемнадцати лет, и принесет только несчастье. Таким женщинам больше нравится самим делать выбор в любви, следовать зову природы и быть вне общества. И получается, что общество осудило бы нас за то, что мы сделали, а природа бы только одобрила. Понимаешь?

— Мне кажется, да.

— Тогда даю тебе подумать весь сегодняшний день, а вечером ты скажешь, что решила: будешь ты следовать зову природы или законам общества.

Я вызвал горничную.

— Мадам Леони, — сказал я ей, — позаботьтесь, пожалуйста, о мадемуазель. В маленьком шкафчике работы Буля — три сотни франков, купите еду у Шеве, пирожные — у Жюльена, бутылка бордо есть в буфете. А еще пригласите портниху и попросите сшить для мадемуазель пару скромных, но изысканных платьев. И не забудьте к ним шляпки.

Я поцеловал Виолетту и попрощался до вечера. Она лежала в постели, и из-под покрывала была видна только ее голова.

Когда вечером, около девяти, я вернулся, Виолетта повисла у меня на шее.

— Я размышляла, — заявила мне она.

— Весь день?

— Нет, только пять минут.

— И каким будет решение?

— Я хочу быть женщиной, откликающейся на зов природы.

— И не будешь возвращаться к господину Берюшу?

— Нет!

— Тогда, может, ты направишься к сестре?

Она не отвечала.

— Тебе неудобно жить у нее?

— Возможно, господин Эрнест не будет доволен. Он часто приходит к ней.

— А чем он занимается?

— Он журналист.

— И он разозлится, если ты придешь?

— Да. Бывает, что мадам Берюш отпускает меня, и я бегу повидаться с сестрой. Но Эрнест никогда не радуется моему приходу. Он запирается, уведя Маргариту в другую комнату. И они были так удручены оба, когда однажды из-за поручения мне пришлось остаться подольше.

— Тогда не будем больше вспоминать об этом. Теперь ты — женщина, ведомая зовом природы.

 

ГЛАВА 3

Она была такое очаровательное дитя и, действительно, сама природа говорила в ней. Виолетта читала целыми днями, благо, в моей библиотеке была большая и хорошая коллекция книг.

— Тебе не было скучно? — поинтересовался я.

— Было скучно без тебя, но не одной.

— Что ты читала?

— «Валентину».

— Это шедевр! Неудивительно, что тебе не было скучно.

— Я много плакала.

Я позвал мадам Леони и попросил принести чай.

— Ты любишь чай? — спросил я Виолетту.

— Я не пила его никогда и потому не могу сказать.

Леони принесла столик и приготовила все к чаю. На турецкой скатерти стояли две чашки и сахарница из японского фарфора, в металлическом кувшинчике, похожем на чайник, были сливки, в заварочном чайнике — чай, а кипяток булькал в серебряном сосуде.

— Тебе нужны еще услуги Леони? Она поможет тебе снять одежду.

Виолетта распустила шнуровку.

— Нет, — ответила она, — на мне только сорочка и домашнее платье.

— Тогда мы можем позволить ей уйти?

— Конечно!

— Хорошо, я скажу ей, а потом запру дверь, чтобы никто не помешал нам.

— Но ты не уйдешь?

— Если ты хочешь этого.

— Будешь со мной всю ночь?

— Буду с тобой всю ночь.

— Это прекрасно! Мы сможем лечь вместе, как подружки! Правда?

— Это верно! Ты делала так раньше?

— Один или два раза, когда ночевала у сестры, и еще очень давно, совсем маленькая, в пансионе.

— И что ты делала, когда лежала с сестрой?

— Мы просто засыпали, а перед этим я целовала ее и желала доброй ночи.

— И только?

— Да.

— А если мы ляжем вдвоем, как думаешь, будет так же?

— Я не знаю, но думаю, нет.

— А что бы мы делали?

Она неуверенно пожала плечами.

— Может быть, то, что делали сегодня утром?

И Виолетта кинулась ко мне на шею.

Я обнял ее в ответ, затем посадил к себе на колени и налил чашку чая, положив сахар и сливки.

— Пей.

Она послушалась.

— Нравится тебе?

Она кивнула, но без особого энтузиазма.

— Это вкусно, но…

— Но?

— Мне больше нравится парное молоко, прямо из-под коровы.

Я давно заметил, что есть в этом китайском напитке какой-то благородный привкус, и нёбо простолюдинов не сможет его оценить. Равнодушие Виолетты к чаю не удивило меня.

— Теплое молоко будет завтра утром.

Она улыбнулась в ответ.

— Ты понимаешь, что я хочу все знать? — спросила она.

— Да зачем, Господи, тебе все знать?

— Я сейчас многого не понимаю. Ты спросил, девственница ли я? Я не знаю, что это. Ты засмеялся.

— Верно.

— Так вот! Я хочу знать! Девственница — что такое?

— Если тебя не касался мужчина.

— Получается, я уже не девственница?

— Почему же?

— Сегодня утром ты касался меня. Ты меня ласкал.

— Ласкал. Но ласки могут быть разными. То, что мы делали утром, не вредит девственности.

— А какие ласки могут ее повредить?

— Для начала ты должна понять, что такое девственность.

— Я жду объяснений.

— Это не так просто.

— Но ты ведь очень умный! Пожалуйста!

— Если у юной девушки нет любовника, и никогда не было, то она — девственница. Морально и физически.

— А как это — иметь любовника?

— Значит, что у тебя есть мужчина, и ты с ним делаешь то, что продолжает человеческий род. Любовное действо.

— А мы пока этого не делали?

— Нет.

— Ты — не мой любовник?

— Нет. Я пока твой возлюбленный.

— А когда будешь любовником?

— Чем позднее, чем лучше, я надеюсь.

— Тебе не хочется?

— Наоборот! Очень сильно я хочу этого.

— Как же это странно и непонятно, Боже мой!

— Я попробую тебе объяснить, моя прекрасная малютка. Как ты знаешь, в азбуке тридцать три буквы, так вот, чтобы изучить любовную азбуку, нужно пройти их все, от «А» до «Я». Буква «А» — это поцелуй.

Я коснулся губами ее руки.

— А какую букву мы изучали утром?

Мне пришлось признаться, что я пропустил много гласных и согласных и близко подобрался к букве «Я».

— Ты опять смеешься надо мной?

— Нет, конечно же, нежный мой ангел! Каждая буква этого алфавита — это новая ласка, а каждая ласка — удовольствие. И мне бы хотелось очень медленно приоткрывать вуаль твоей непорочности, будто бы расстегивая на одежде одну пуговицу за другой. Я постепенно снимал бы с тебя одежду, обнажая то шейку, то плечико, то грудь, а затем и все остальное. Мы же с тобой поторопились. Ты разрешила мне, ты не ведала, что творишь, а я воспользовался этим, будто дикарь, пожирая глазами твою обнаженную плоть.

— Я поступила неправильно?

— Нет, что ты! Я не могу обвинять тебя! Я слишком люблю тебя и слишком хочу.

И в продолжение своих слов я освободил ее от платья. Она осталась в одной сорочке у меня на коленях.

— Что ж, если ты хочешь знать, что такое девственность, я покажу тебе. Придвинься ближе, поцелуй меня…

Она обвила мою шею руками, задыхаясь от желания, а я прижал ее к груди.

— Чувствуешь, где моя рука?

— Да. Да! — ответила она, задрожав.

— А палец?

— Ах… да…

— Палец мой касается того, что называется девственностью. Это брачная защита, пленка, когда она разрывается, нарушается девственность, девушка становится женщиной, а женщина впоследствии сможет стать матерью. Но я хочу, чтобы ты подольше оставалась девственницей. Поняла?

Мой палец ласкал ее, Виолетта ласкала меня в ответ, вскрикивая и постанывая. Потом вскрики сменились бессвязными словами, она напряглась, объятия стали сильнее, а через несколько секунд Виолетта вздохнула, откинула голову и замерла.

Я разделся, оставив на себе только рубашку, сдернул сорочку с нее и отнес девушку на кровать. Я целовал ее и прижимал к груди, сознание вернулось к ней.

— Умираю… — прошептала она.

— Нет, Виолетта, жизнь только начинается! — вскричал я. — И я живу вместе с тобой!

Мы стали целоваться, будто кусая друг друга. При каждом любовном укусе она вздрагивала. Сладострастный экстаз охватил нас.

Вдруг раздался ее удивленный крик и она схватила руками то, что поразило ее. Вуаль с ее глаз спала…

— Это невозможно… — сказала она, — с помощью этого… Я поняла!

— Виолетта, ты с ума меня сводишь! Я не владею собой!

И я постарался встать.

— Нет… я хочу! Хочу! — вскричала она. — Если любишь меня, не уходи, не бойся, что мне будет больно.

Она подалась навстречу, устроилась подо мной, направила меня руками. И вдруг закричала.

Я понял, что произошло то, чего я боялся. Бедняжка Виолетта лишилась девственности. Все мои планы рухнули.

Я замер.

— Давай, о давай же, — бормотала она, — не останавливайся… Да, это больно, но без боли не было бы счастья. Я так счастлива, я хочу, мне хорошо! Кристиан, это настоящее вожделение! Безумие! Огонь! О! О! Я горю! Я… я умираю! Возьми душу мою!

Как же был прав Магомет, даруя своим адептам чувственный рай, бездну наслаждения! Разве можно сравнить невинных ангелов и жарких не порочных гурий!? Что дадут нам наши райские кущи?

Лишь под утро нам удалось уснуть, обнимая друг друга. Ночь же была наполнена страстью, слезами, удовольствием, безумством, желанием.

— Надеюсь, — сказала Виолетта, проснувшись, — я больше не девственница!

 

ГЛАВА 4

Как только наслаждение исчезало, возвращалась боль. Она была несильной, но все же беспокоила бедняжку. Перед уходом я посоветовал Виолетте полежать в ванной с отрубями, успокоив малые губы круглой губкой с отваром алтеи.

Оказалось, что и в этом вопросе мне пришлось взять на себя роль учителя — что такое малые и большие губы, она не знала. При помощи зеркала, гибкости Виолетты и, конечно же, с ее согласия, я выполнил сладкий урок, показав ей все, что требовалось.

Удивительно, что увиденное было для нее новым и неизведанным, никогда ее не посещала мысль рассмотреть свое тело, настолько она была наивна.

Несмотря на проведенную вместе ночь, много осталось для нее неизведанного. Она до сих пор была, как ребенок. Я объяснил ей цель, ради которой Создатель даровал союзу двух полов великое удовольствие, я рассказал ей о воспроизводстве себе подобных, о том, что это цель природы и дар всем живым существам, от человека до растений. Это одна из основ социального устройства, а совершенство вида — дело вторичное.

Потом последовали подробности. Я рассказал Виолетте о клиторе, этом очаге наслаждения, который у нее был мало заметен. Потом нашего внимания удостоились дверцы любовного святилища — большие и малые губы, стыдливая вуаль девственной плевы, скрывающая путь к вагине, этой будущей дороге материнства. Я сказал ей, что она бы могла найти отверстие, из которого идет кровь при месячных, если бы плева не была разорвана. Я познакомил ее с мнением ученых по поводу зачатия, создания, формирования человека и рассказал о матке, совокуплении и беременности. Я назвал ей слово «сперматозоиды» и рассказал об этих невидимых мужских существах, скрытых в семени, равно как и о женских яичниках, их трубах и оплодотворяющихся шариках.

Я взял карандаш и наглядно показал путь зародыша, его развитие, связь с плацентой и дыхание при помощи щели Баталя. Я рассказал о животных, откладывающих яйца, о моллюсках, о растениях. Я показал, как растения вступают в связь друг с другом, как насекомые становятся вестниками любви, опускаясь на цветок и принося пыльцу, эту частичку души природы, как ветер способствует любовной связи, и тогда тычинки-мужчины и пестики-женщины вступают в связь.

Крошка моя внимательно слушала, запоминала, показав себя усердной ученицей.

Я подумал, что Виолетта не будет мешать моим обычным занятиям, и твердо решил сохранить ее для наслаждения. Днем я был занят учебой на медицинском и этюдами в музеях, а ночью вполне мог проводить время на улице Сент-Опостен.

«Сколько же скрывается под покровом невинности!» — размышлял я, спускаясь по лестнице.

В мое отсутствие Виолетта превратилась в настоящую хозяйку дома. Вернувшись, я обнаружил на столе свежий чай, а также сливки и пирожные. Мы сказали Леони, что она больше не нужна сегодня, и остались вдвоем. Насчет розысков Виолетты мы были спокойны: накануне она отправила господину Берюшу письмо, переписав мой образец.

Она зажгла светильники, разделась и стала с интересом рассматривать себя со всех сторон — настолько взбудоражили ее мои рассказы. Но она не могла решить, что у нее хорошо, что плохо, не видя других женщин. Но такой осмотр не дал пищи для ее ума, утомил ее, ей стало скучно. Она вспомнила о средстве от скуки и взяла с полки очередную книгу. Это было сочинение Теофиля Готье «Мадемуазель де Мопен», оказавшееся для нее источником новых загадок.

Переодевшись мужчиной, мадемуазель де Мопен соблазняла юную девушку, сцена, описанная далее, была настолько двусмысленна, что понять ее мог только знаток античной цивилизации.

Виолетта живо заинтересовалась описанием. Пришлось объяснить ей, кто такие гермафродиты. Я рассказал ей про греков, поклонников всего прекрасного, мечтающих создать не существующую в природе красоту. Считается, что однажды нимфа источника Салмакида, увидев, как купается сын Венеры и Меркурия, стала умолять богов Олимпа слить воедино ее тело и тело возлюбленного. Боги услышали ее, и возникло создание, наделенное признаками обоих полов, желающее и женщин и мужчин и способное любить их обоих со всех сторон.

Такие особи есть среди растений, моллюсков, во всем животном мире. Среди женщин они встречаются чаще, и по удлиненному клитору их можно отличить. И почти все женщины с таким клитором испытывают влечение к своему полу.

Я вспомнил про гермафродита Фарнезе в Лувре, который был и мужчиной и женщиной и пообещал показать его ей. Я рассказал про Сапфо, прародительницу лесбийского культа, возникшего очень давно, но до сих пор имеющего своих последовательниц.

Было две Сапфо на самом деле: одна, куртизанка, из Эрезаса, другая, жрица, из Митилена. Удивительно красива была первая, греки запечатлели ее на медалях.

Жрица не отличалась красотой и, дожив до зрелого возраста, так и оставалась одна. Никого не полюбив, она решила создать союз против мужчин, как античные амазонки. Сторонницы Сапфо отказались от мужчин полностью, любя только женщин, тогда как амазонки все же позволяли раз в год приплывать на остров своим мужьям.

— Но что же могут делать друг другу женщины? — простодушие Виолетты не знало границ.

— Ты помнишь, что я делал вчера тебе пальцами, а позавчера — губами? Они делают это друг другу. Их зовут трибадами, от греческого глагола «тереть», и само слово обозначает то, что они делают. И помощником им служит инструмент, изобретенный Сапфо, он имеет форму мужского полового органа и наполнен соком эвкалипта.

В Иерусалиме женщины, жившие гораздо позже Сапфо, удовлетворяли себя такими орудиями из золота и серебра, за что осуждались Изеекилем.

Лесбийский культ стал распространяться по другим островам, Сапфо стала причиной большого скандала, алтари богини любви начали разрушаться, — и тогда Венера решила покарать общество.

Красивый лодочник по имени Фаон, живший в Митилене и перевозивший путешественников по реке, увидел как-то старуху-нищенку. Она просила перевезти ее бесплатно. Жалея ее, он выразил согласие, а, приплыв к другому берегу, увидел, что в ее лодке сама богиня любви.

Фаон был потрясен. Венера вздохнула, и облаком стало ее дыхание. Оно растаяло через час, исчезла Венера, Фаон остался один. Но, прежде чем уйти, она подарила ему флакон ароматического масла. Ни одна из женщин не устоит, если натереться им.

Сапфо встретила на улице Фаона, вдохнула аромат его волос и безумно в него влюбилась.

Но Фаон отказал ей — такова была месть Венеры. Сапфо не вынесла этого — отправилась в Леокадию и спрыгнула там со скалы.

— Но зачем? — спросила Виолетта.

— Несчастные, познавшие неразделенную любовь, если спрыгнут со скалы и доплывут до берега — исцелятся, если не доплывут — все равно исцелятся.

— И есть такие женщины, о которых ты рассказываешь?

— Много.

— Так… постой-ка…

— Что?

— Я припоминаю…

— Вот, значит, как ты готова следовать зову природы. Чудесно!

— Это как раз к нашему разговору! Выслушай меня!

Она расположилась у меня на коленях.

— Хорошо! — согласился я. — Мне кажется, это будет занимательно.

— К мадам Берюш все время приезжала одна аристократка, — начала Виолетта, — у нее был красивый экипаж с парой лошадей, слуга-негр. Все ее называли графиней. Она много покупала у нас: панталоны, пеньюары, корсеты, и всегда хотела, чтобы только я помогала ей в примерочной. Поначалу она никак не выделяла меня, но позже она интересовалась только той одеждой, которую шила я. И даже если я не принимала участие в создании вещи, стоило только сказать, что ее делала я — и вещь тут же покупалась.

Четыре дня назад мне приказали отправиться к графине. И, понимаешь, таких мыслей, как сейчас, у меня не возникало. Я приехала на экипаже, который отправила за мной она, сказав, что ждет только меня. Мы остались одни в маленьком будуаре, она отослала горничную, хотя та готова была предложить свои услуги. Будуар был затянут вышитым атласом, повсюду стояли фарфоровые вазы, расписанные птицами и цветами.

Она захотела примерить все, что заказала, но примерить на мне, чтобы было видно со стороны. И очень настаивала, хотя я и говорила, что меньше ростом и что на мне все не так будет смотреться.

Она не стала ничего слушать и сама начала меня раздевать. Графиня целовала меня в шею, плечи, грудь, по мере того, как снимала косынку, платье, корсаж. Она восторгалась моим телом, проводила по нему руками и вновь целовала. Я сгорала от стыда, а она предложила мне померить панталоны.

Она сняла с меня мои и, проведя ладонями у меня под сорочкой, вскричала: «Какая атласная кожа, Боже мой! Моя дорогая, надо нам как-нибудь вместе принять ванну. Я бы натерла Вас миндальной пастой, и Вы бы стали белой, будто горностай. Ведь у Вас, как у горностая, есть очаровательный черный хвостик!» И она хотела коснуться моего пушка внизу, но я быстро отпрыгнула в сторону.

«О, маленькая шалунья, разве я Вас напугала? — сказала она. — Примерьте вот это!» Я покраснела и вся дрожала, когда она заключила меня в объятия и начала целовать. Возможно, это остановило ее, она не посмела продолжать и только подала мне панталоны.

Это были красивые батистовые панталоны с кружевами; я надела их. Но они не подходили мне, были слишком длинны и широки, и тогда она, чтобы приподнять ткань, просунула мне руку между ног. Рука ее дрожала, графиня явно была взволнована, и не сразу убрала руку.

«Не сомневаюсь, это будет великолепно», — приговаривала она, продолжая ласкать, целовать, трогать меня. Наконец она меня одела и позволила уйти, не забыв шепнуть перед уходом: «Я заеду за Вами в воскресенье, часа в два. Оденьтесь красиво, мы весь день будем вместе — сначала ванна, потом ужин и театр».

— Но завтра воскресенье!

— И что с того? Меня нет в магазине!

— И ты до сих пор мне ничего не рассказала?

— Было не до этого — ведь за три дня со мной столько всего произошло! Думаю, надежды ее будут обмануты! Птичка покинула клетку!

Я задумался.

— Ты испугаешься, если за тобой станет ухаживать женщина?

— Испугаюсь? Не думаю. Ты же предупредил меня, я теперь знаю, что к чему.

Она внимательно на меня посмотрела.

— Ты задумал что-то?

— Да нет. Просто интересно посмотреть, как женщины ухаживают друг за другом.

— Развратник! Можно подумать, ты никогда не видел этого!

— Я видел только раз, как женщины любили друг друга за деньги, но ты же понимаешь, что это не по-настоящему.

— Уже ничего не изменить, к несчастью.

— Правда? У тебя есть адрес графини?

— Нет.

— Как же ты у нее оказалась?

— Ни название улицы, ни дом я не запомнила, ведь меня привезли.

— Хорошо, думаю, случай еще представится, а пока оставим этот разговор.

— Вот как, сударь! Оказывается, Вы совсем не ревнивы!

— Зачем мне ревновать к женщине? Она лишь распалит тебя, и я от этого только выиграю.

— А если я буду встречаться с мужчиной?

— Я убью тебя! — сказал я самым грозным тоном. — Мужчина — это совсем другое!

— Замечательно! А то я испугалась, что ты меня разлюбил.

— Разлюбил? Я? Сейчас докажу, что это не так!

Я схватил ее в объятия и отнес на кровать, мы быстро разделись, и я наконец вспомнил про зеркало. Дернув за шнурок, я открыл его, в нем отражался свет двух канделябров.

— Ах! — восторженно вскрикнула Виолетта. — Какая красота! Мы сможем увидеть себя.

— Да. Не уверен, что ты сможешь досмотреть до конца.

— Держу пари, что да.

— Держу пари, что нет.

Я подарил ей долгий и протяженный поцелуй, начавшийся на губах и закончившийся на «холме Венеры».

Она ахнула.

— Но твоя голова… ты не сможешь там ничего увидеть!

— Я представлю, а ты смотри за нас двоих! Ты решила, как мы будем это делать?

— Медленно. Немного больно, когда я двигаюсь.

— А отвар алтеи?

— Я сделала все, как ты сказал.

— Не помогло.

— Помогло. Очень!

— Хорошо. А сейчас я завершу лечение.

Я взял кувшин с молоком и отпил из него.

— Что ты задумал, Боже мой? — удивилась Виолетта.

Я махнул рукой и указал ей на зеркало.

Подождав, пока молоко у меня во рту нагреется, я приник губами к маленькой пораненной щелочке и, наградив ее поцелуем, влил молоко внутрь.

— Ах! — вскрикнула Виолетта. — Как тепло, как приятно! Будто доходит до сердца! Что ты делаешь? Так еще не было никогда! Похоже, от тебя я узнаю много удивительных вещей!

Мой рот опустел, но я не отодвинулся.

— О! А вот так ты уже делал, я помню! Но что делает твой язык, почему мне так сладостно? Я умру сейчас… О Боже! Боже! Сегодня это не совсем обычно! Но нет! Я буду смотреть, буду смотреть до конца, я буду бороться…я…я…ах!.. ты победил… мои глаза… я больше ничего не вижу, мой милый друг… моя душа улетает… Умираю!

Я воздержусь от дальнейшего описания ночи. Если для влюбленных каждая ночь особенная и не походит на другую, то для читателя ночь покажется утомительной и без новизны.

На следующий день в мою дверь позвонили, слуга сообщил, что меня желает видеть графиня де Менфруа. Я тут же вспомнил о рассказе Виолетты и, как выяснилось впоследствии, предчувствие было верным. Я вышел к графине сам и провел ее в спальню, служившую и кабинетом, и комнатой для живописи.

Графиня была смущена. Она неуверенно опустилась в кресло и после долгих колебаний подняла вуаль. Она была высокая, с длинными светлыми локонами до плеч, с черными же бровями, глазами и ресницами. Нос прямой, губы красные, как коралл, грудь и бедра идеальны. На вид ей было лет двадцать восемь.

Я молчал, ожидая, что она объяснит свой визит.

— Вероятно, сударь, странно, что я пришла к Вам. Но только Вы один сможете мне помочь. Мне нужны сведения.

— Буду счастлив, мадам, — сказал я с поклоном.

— На первом этаже Вашего дама, сударь, у продавщицы белья есть девушка Виолетта.

— Совершенно верно, мадам.

— Она пропала три дня назад. Я расспрашивала и подружек и хозяйку, но они только заявили, что им нет никакого дела. Тогда я обратилась к хозяину и пригрозила ему полицией. Он ответил, что Вы сможете дать мне желаемые сведения. И вот я пришла к Вам с надеждой.

— Я полагаю, Вы желаете девочке только добра, и потому не буду утаивать ее от Вас. Но я намерен и дальше прятать ее от господина Берюша, он сломал задвижку на ее двери и пытался ночью проникнуть к Виолетте. В два часа ночи испуганная бедняжка прибежала ко мне, и я предоставил ей убежище.

Графиня вскрикнула.

— Значит, она здесь?

— Ну что Вы, мадам. Я поселил ее в своей холостяцкой квартире.

— Адрес! Дайте мне адрес!

— Виолетта много говорила о Вас. С большим удовольствием я скажу, где ее можно найти.

— Она говорила обо мне?

— Да, мадам. О Вашей доброте, которая так помогла ей, и именно в ту минуту, когда она нуждалась в помощи. Ни за что на свете я не стал бы ее прятать от Вас.

— Как я Вам благодарна! Как я счастлива, что она обратилась к Вам! Бедное дитя!

Я написал адрес: «Улица Сент-Опостен, двойная дверь на втором этаже, обитая зеленым бархатом. Разрешаю. Кристиан». Это было имя, под которым меня знали в том доме.

— Когда Вы увидите ее? — спросила графиня.

— Сегодня же вечером.

— А днем? Она не покидает квартиру?

— Думаю, сейчас она занята тем, что читает «Мадемуазель де Мопен».

— Такую книгу? Это Вы дали ей?

— Что Вы! Она читает только то, что хочет сама.

— Я навещу ее.

Я проводил графиню до лестницы, а, выскочив на балкон, увидел, что ее экипаж сворачивает с улицы Риволи на Вандомскую площадь.

Я не стал терять времени, прихватил шляпу, спустился по лестнице и через несколько минут был на улице Сент-Огюстен. Пройдя черным ходом, я неслышно пробрался в ванну и увидел Виолетту. Она полулежала в шезлонге, на ней были только сорочка и домашнее платье, а в руках действительно книга. То воля пальцем по строчкам, то теребя розовый кончик груди, то перебирая волосы, она читала.

В дверь постучали. Притаившись на своем наблюдательном посту, я увидел, как Виолетта прислушалась, а потом протянула руку к сонетке, потом, не утерпев, сама поднялась и подошла к двери.

Стук повторился.

— Кто там? — спросила Виолетта.

— Это Ваша подруга.

— Подруга?

— Это графиня. Помните меня? Кристиан разрешил мне прийти, и я принесла вести от него.

Виолетта узнала голос и, вспомнив наш недавний разговор, открыла дверь.

Войдя, графиня в первую очередь заперла дверь.

— Вы одна?

— Да.

— А горничная?

— Пошла к портнихе.

— О! Отлично! Вы ведь сможете уделить мне час или два? Я так рада видеть Вас и хочу немного побыть в Вашем обществе. Экипаж я свой отослала, позже найму фиакр.

— Конечно!

— Вы тоже рады?

— Сильно.

— Неблагодарная шалунья!

— Почему неблагодарная?

— Вы не разыскали меня! Вы доверились юноше!

Графиня тем временем осталась только в платье, сняв вуаль, шаль и шляпку. Оно было из черного атласа, расшитого бутонами красных роз. В ушах были серьги тоже в виде бутонов.

— Но я же не знала ни имени Вашего, ни адреса, — оправдывалась Виолетта. — Ведь как раз сегодня в два часа Вы обещали приехать за мной.

— Я это помню, я уже побывала у господина Берюша. И я вижу, — сказала она, оглядевшись, — что птичка нашла более удобную и красивую клетку!

— Вам нравится?

— Конечно! Поздравляю Вас! Очаровательное жилище! Превосходный вкус художника!

Она приблизилась к Виолетте.

— Но, милая моя, я до сих пор Вас не поцеловала!

И она страстно поцеловала Виолетту в губы. Та пыталась прервать поцелуй, но графиня обеими руками держала девушку за руку.

— Как эффектно смотрится твоя нежная головка на фоне моего черного платья! — сказала графиня, быстро перейдя на «ты».

Белокурые локоны графини смешались с черными волосами Виолетты, они вместе смотрели в зеркало между двумя окнами.

— Ах, как бы я хотела быть блондинкой! — вздохнула Виолетта.

— Зачем же?

— Блондинки — они такие красивые! Гораздо красивее, чем брюнетки!

— Дорогая моя, ты, правда, так считаешь?

— Да!

Виолетта с интересом глядела на графиню.

— Но я не совсем блондинка, у меня черные брови и глаза, — возразила графиня.

— Но это так красиво, — простодушно ответила Виолетта.

— Ты считаешь, что я красивая?

— Да!

— Ах ты, лисичка!

И графиня опустилась в шезлонг, усадив на колени Виолетту.

— Вам не тяжело?

— Нет, крошка. Но как же у тебя душно!

— Вы тепло одеты.

— Мне хотелось бы расстегнуть корсет, я задыхаюсь. Сюда никто не войдет?

— Не волнуйтесь.

Сломав несколько крючков на корсете, графиня яростно сдернула с себя платье и бросила его на стул. На ней остался только длинный батистовый пеньюар.

— А тебе, — спросила она, облегченно вздохнув, — не жарко в платье из кашемира?

— Нет! Оно очень легкое, смотрите!

И Виолетта живо распустила шнуровку на своем домашнем платье. Взорам графини предстала короткая батистовая сорочка, изумительно обтягивающая грудь, и обнаженные ножки в бархатных туфельках.

— О, моя колдунья! — застонала графиня. — Тебе нет еще и пятнадцати, а какая грудь! — И она протянула руку в ворот сорочки. — Чудо! Какие соски! Как у блондинок, розовые! Вот, маленькая моя, что хорошо подойдет к моим белокурым волосам. Твои бутончики!

Графиня наклонилась и начала целовать, сосать, покусывать грудь Виолетты, а та начала оглядываться вокруг, будто стремясь получить мое разрешение.

По телу Виолетты прошла дрожь.

— Ах, шалунья! Ты уже знаешь, что такое наслаждение! А теперь, чтоб не было обидно…

И она взяла в рот другую грудь.

— Что Вы делаете, госпожа графиня?

— О, любовь моя! Ласкаю! Я влюбилась в тебя, как только увидела!

— Но разве женщины могут любить так? — поразилась Виолетта.

Вид ее был настолько простодушен, что даже я на миг поверил ей.

— Это прекрасно, глупышка! И не называй меня «госпожа графиня»!

— Как же мне Вас называть?

— Мое рыцарское имя — Одетта! Зови меня так.

Виолетта, воспользовавшись передышкой, вновь застегнула на себе платье.

— Ты собираешься защищаться, маленькая бунтовщица? — вскричала графиня.

— От кого?

— От меня!

— А разве Вы сделаете мне плохо?

— Я сделаю тебе хорошо! — сказала графиня, начав расстегивать на Виолетте платье. — Ты получишь наслаждение. Ты станешь моей любовницей.

— Госпожа графиня…

— Одетта! Я же сказала — Одетта!

— Когда Вы…

— Ты.

— Когда ты… ты… Нет, я не смогу!

Но графиня поцелуем заставила Виолетту замолчать.

— Мы с тобой подруги, — сказала она погодя, — только «ты».

— Вы — знатная дама, я — простая девушка! Мы не можем!

— Вот маленькая гордячка! Какое несчастье, что я — графиня! Что же мне сделать? Смотрите — я на коленях у твоих ног!

И действительно — она сделала то, о чем говорила. Но, опустившись на колени, не преминула приподнять сорочку на Виолетте и обнажить бедра.

— Кто создал тебя из мрамора, моя прекрасная Геба? Какие бедра! Какой живот! И идеальное сокровище любви! Прелестный черный пушок! Ну же, недотрога, дай мне его поцеловать! Раздвинь ножки!

Она придвинулась ближе.

— А запах! Это же «О де Портюгаль», кокетка!

— Да. Кристиан любит этот аромат.

— Какой еще Кристиан? — вскричала графиня.

— Мой любовник.

— Любовник? Твой любовник?

— Да.

— И он взял тебя? Ты не девственница?

— Да.

— Когда это было?

— Два дня назад.

— Ты идиотка! — закричала графиня. — Как ты могла?! Как могла отдать девственность мужчине?!

— А кому же еще надо было?

— Мне! Не прощу тебе этого никогда! Я все бы тебе отдала за это!

Она вскочила, схватила одной рукой корсет, другой — платье и начала одеваться.

— И что же? — презрительно поинтересовалась она. — Хорошо он тебя распахал? Может, скажешь еще, что удовольствие получила?

— Да. Да!

— Не верю тебе!

— Я и не думала, что бывает такое удовольствие!

— Лжешь!

— От счастья я почти сошла с ума!

— Замолчи!

— Да Вам-то какая разница?

— Какая разница? Он осквернил тебя! Он украл у меня счастье! А я считала тебя невинной, я хотела открыть тебе таинства любви, каждый день изыскивать новые наслаждения! Он касался тебя! И не противно тебе было прижиматься к грубому волосатому телу?

— Но у моего Кристиана кожа, как у женщины!

Резким движением графиня затянула свой корсет.

— Прощай! Тогда я не могу бороться с ним за тебя. Я только потеряю время!

— Вы уже уходите?

— А что мне остается? Ничего! Как я не подумала о любовнике — ты ведь так сильно отбивалась от меня!

Она застегнула платье и пробормотала.

— Ах! Как же несчастны женщины! Еще одна разбитая надежда! Как тут не утратить достоинство и гордость. Сердце мое разрывается от боли, я не вынесу ее, я задыхаюсь! Жестокая девчонка, я так надеялась на счастье.

В рыданиях она упала на стул. В них было столько боли и искренности, что Виолетта вмиг вскочила, сбросила платье и, полуголая, в свою очередь бросилась на колени перед графиней.

— Госпожа графиня, не надо так расстраиваться, — успокаивала она ее.

— Опять «госпожа», опять «графиня»!

— Вы незаслуженно обвиняете меня, Одетта!

— «Вы!»

— Ты обвиняешь!

— Разве?

— Я не знала, что Вы меня любите!

— «Что Вы меня любите!» — Графиня рассерженно топнула.

— Что ты меня любишь!

— Ты была у меня тогда! Разве ничего не заметила?

— Я была так неопытна, я ничего не поняла!

— О да! А сейчас у тебя опыта куда больше!

— Возможно, — ответила Виолетта с улыбкой.

Графиня обняла ее.

— Ты еще смеешься надо мной!

— Нет, что Вы… Что ты!

— Нет, все кончено! Я не могу простить тебя, — графиня покачала головой. — Больше я Вас не побеспокою! Прощайте!

Будто любовник, узнавший о неверности возлюбленной, в отчаянии и разочаровании графиня открыла дверь и сбежала вниз по лестнице.

Виолетта прислушалась, не вернется ли графиня, подождала немного, а после закрыла дверь.

Повернувшись, она удивленно вскрикнула. Я стоял на пороге туалетной комнаты и смеялся.

— Как же я рада своему благоразумию, — сказала Виолетта и бросилась мне на шею.

— Это не стоило тебе трудов!

— А вот и нет! Графиня целовала мне грудь, и я думала, что не сдержусь!

— Да, я уж начал верить, что она возьмет тебя!

— Конечно нет!

— Тогда позволь мне насладиться ароматом! — сказал я, схватил ее на руки и посадил в ту же позу в шезлонг. — Это мой любимый, кажется?

— Ах! Я вся твоя!

Она закинула ноги мне на шею, и я не стал терять времени даром.

— Как она может говорить, что ты не даришь мне наслаждение?!

Прошло немного времени, и я отстранился.

— Графиня довольно-таки проворна! У нее не только рыцарское звание, но и ловкость! Как быстро и уверенно она снимает корсет и платье. Я и то не смог бы сделать это быстрее. И я с удовольствием рассмотрел бы ее получше.

— Развратник!

— И ваши тела отлично бы смотрелись вместе!

— Жаль, что Вы этого так и не увидите!

— Думаешь?

— Она не вернется! Она сильно разозлилась.

— Кто знает?

— Она напишет тебе еще до наступления утра, могу поспорить.

— И мне надо его прочесть?

— Да. И показать мне. Мы все должны делать вместе.

— Обещаешь?

— Слово чести!

— Тогда я доверюсь тебе.

Раздался стук в дверь.

— Это Леони, — узнала Виолетта.

Я спрятался.

Виолетта открыла дверь, и горничная подала ей письмо.

— Мадемуазель, — сказала Леони, — письмо передал негр, который недавно привозил сюда даму.

— Ответ нужен срочно?

— Наверное, не сейчас. Меня просили передать, чтобы Вы читали его в одиночестве.

— Но Вы же знаете, от господина Кристиана у меня нет секретов.

— Хорошо, в любом случае держите письмо, мадемуазель.

Леони вышла.

— Видишь! — сказал я, появляясь на пороге спальни. — Она не утерпела до утра.

— Ты ясновидящий, — ответила Виолетта, разглядывая письмо.

Она села ко мне на колени, и мы вскрыли конверт.

 

ГЛАВА 5

«Как же сильна моя страсть к Вам! Убежав от Вас, я была уверена, что никогда Вам не напишу, никогда Вас не увижу. Но любовь, страсть сильнее меня! Неблагодарная крошка! Я богата, свободна, я у твоих ног! Я была несчастна в замужестве, и после его смерти поклялась в вечной ненависти к мужчинам. Я не отступлюсь от своей клятвы, но если Вы согласитесь любить только меня, я прощу Вам связь с мужчиной. Да, Вы осквернили себя, но тогда Вы не знали о моей любви. Моя же страсть столь велика, что я готова все простить, лишь бы Вы были со мной! Ах, если бы Вы все еще были невинны! Но мне придется смириться — в мире нет совершенства. О, моя злосчастная судьба!

Я буду принадлежать Вам, мы будем жить вдвоем, но откажитесь от своего любовника! Поклянитесь никогда не видеть его больше! Все, что есть у меня, будет Вашим: дом, экипаж, слуги. Вы станете моей подругой, сестрой, дорогой моей девочкой, моей обожаемой возлюбленной. Мы всегда будем вместе. Но я умру, если Вы измените мне, я этого не вынесу!

Я буду ждать, что Вы решите. Жизнь и смерть моя зависит от Вас. Одетта».

Мы с Виолеттой переглянулись и засмеялись.

— Она готова на все, — сказал я.

— Да она просто голову потеряла!

— От тебя, моя крошка, от тебя. Что ты намерена делать?

— Не отвечать, конечно же!

— Ты не права. Ответить надо.

— Но зачем?

— Иначе ее смерть будет на твоей совести.

— А не Вы ли, господин Кристиан, желали полюбоваться графиней в ее первозданном виде?

— Но ей противны мужчины.

— А ты попробуй изменить ее взгляды.

— А как же ты?

— Я не против. Только пообещай мне…

— Да?

— По-настоящему любить ты ее не будешь!

— То есть?

— Можешь ласкать ее глазами, губами, руками, но остальное — только для меня!

— Я клянусь!

— Поклянись нашей любовью!

— Клянусь нашей любовью! Тогда давай писать ответ. Подумай, предложение графини выгодно для тебя.

— Но я не могу покинуть тебя! Это страшнее смерти! Я сама пришла к тебе — и ты меня не прогнал, хотя и мог бы.

— Тогда оставим ее предложение про запас.

— Согласен. Давай напишем ей. Бери перо.

— Но если в письме будут ошибки?

— Уверен, твоя каждая ошибка для графини будет на вес золота. Пиши.

Виолетта взяла перо, и я принялся диктовать.

«Господа графиня! Сейчас я нахожусь в объятиях мужчины, которого люблю. Понимаю, возможно, я поторопилась с этим, и не до конца счастлива, но, по крайней мере, я защищена. Я ни за что на свете не хотела бы покинуть его, хотя жизнь с Вами, полагаю, будет счастливой. Говорят, что мужчины непостоянны, и он бы нашел себе утешение, но я бы не утешилась никогда.

Вы так добры были со мной, и я в ответ Вас полюбила, и потому мне невыразимо горько поступать так. Я с радостью сделалась бы Вашей подругой, если бы не разница в положении. Но я осознаю, что Вам от меня нужно другое — Вы бы охотнее сделали бы меня своей любовницей, нежели подругой.

Увижу ли я Вас еще или нет, но в любом случае, Вы подарили мне самые сладострастные ощущения. Ваши поцелуи и Ваше дыхание навсегда будут в моей памяти, а груди и бедра сохранят прикосновения. Я почти теряю сознание, вспоминая Вашу страсть… Но это почти признание, не стоит мне говорить такие слова. Но нишу я эти строки для милой Одетты, а не госпожи графини».

И я прибавил:

— «Виолетта, Ваша крошка, отдавшая сердце мужчине, но сохранившая душу для Вас».

— Это я писать не буду, — сказала Виолетта и бросила перо.

— Но почему?

— И сердце мое, и душа — только твои! Если они тебе не нужны, я все равно не моту забрать их.

Я обнял ее и наградил поцелуем.

— Любовь моя! Все графини мира не стоят одного твоего волоска! Одного нежного волоска, который остается на моих усах после…

Виолетта заставила меня замолчать. Удивительно, как женщины целомудренны в таких случаях. Они могут быть любопытны, чувственны и опытны, но не позволяют говорить об этом.

— Как мы отправим письмо? — спросила Виолетта.

— С посыльным или по почте. Если хочешь получить ответ быстро, отправь с посыльным.

— Она не станет отвечать.

— Помилосердствуй! Графиня на крючке, теперь только осталось подождать.

— Тогда отправь с посыльным, мне не терпится знать ответ.

— Хорошо. Я отправлю сейчас, а в девять приду к тебе на ужин. Не отвечай без меня.

— Да я и вскрывать его не буду, хотя меня все это очень забавляет.

— Твоя невинность этого не выдержит.

— Я пойду на любые жертвы, только не проси разлюбить тебя.

Я поцеловал ее.

— Тогда до вечера.

— До вечера, — ответила Виолетта, — запечатав мне рот ответным поцелуем.

Мне и самому было интересно, что ответит графиня. На улице Вивьен я передал посыльному письмо и в случае ответа принести его. Около девяти я вернулся на Сент-Опостен, а Виолетта кинулась ко мне навстречу с письмом в руке.

Я показал ей на часы.

— Я не опоздал, смотри.

— Ты так торопился ко мне или к письму? — засмеялась Виолетта.

Я забрал у нее письмо и сунул в карман.

— Мы прочтем его завтра утром.

— Почему же?

— Я докажу тебе, что пришел ради тебя, а не ради графини.

С поцелуем она повисла у меня на шее.

— У меня хорошо получается?

— Ты само наслаждение.

— Благодаря тебе.

— Конечно. Ведь это я научил тебя, что язык нужен не только для разговоров.

— Мой язык — для разговоров и поцелуев.

— Думаю, графиня научит тебя еще кое-чему.

— Давай откроем письмо. Прошу тебя.

— Подождем девяти часов.

— Время пойдет быстрее, если ты положишь руку вот сюда.

— Тогда лучше открыть его сейчас.

Любопытство снедало нас обоих, и мы больше не стали утруждать себя ожиданием. Вот что мы прочли:

«Милая крошка Виолетта!

Я была уверена, что не буду отвечать Вам, не буду с Вами встречаться. Сами ли Вы писали письмо, или под диктовку, но если оно Ваше — Вы маленький демон. Вы разбудили во мне воспоминания, Вы, маленькая змейка, пишете о своих ощущениях, и вот уже я вижу Вас в шезлонге, чувствую, как мой язык касается Вашего твердеющего бутончика! Ах! Я не могу читать письмо, я не вижу строк! Как я глупа! Я могу только шептать Ваше имя… Виолетта… Виолетта! Неблагодарное, безжалостное дитя, как же я люблю тебя… я хочу тебя… хочу тебя…

Но нет! Я не стану встречаться с Вами! Я Вас презираю! Я ненавижу свою руку, изменившую своей хозяйке, я ненавижу страсть, с которой я вновь и вновь читаю письмо. Ты пишешь о своих бедрах, а перед моими глазами темный нежный пушок, которого я так хотела коснуться губами, если бы только могла… О Боже! Твои бедра! Твой восхитительный живот! Моя память не подводит меня. Как же прекрасно все остальное, наверное… Но нет, нет, нет! Я не хочу! Я умираю, я схожу с ума! Негодница! Я не хочу этого! О Виолетта, когда я увижу тебя? Твои глаза, твой рот, твои… Как мне стыдно.

Твоя Одетта».

— Какая страсть! — сказал я Виолетте. — Надо будет нарисовать вас вдвоем, когда…

— Кристиан! — возмущенно вскричала Виолетта.

— Что мы напишем в ответ?

— Тебе решать, я же только вожу пером.

— Приступим.

«Милая Одетта!

Кристиан покинет меня завтра в девять утра. Я предлагаю Вам принять ванну вместе со мной, как до этого Вы предлагали мне. Не знаю, будет ли Вам это приятно, и совсем не представляю, как две женщины могут любить друг друга, но, надеюсь, Вы меня всему научите. Мне стыдно, но я люблю Вас.

Ваша Виолетта».

Она запечатала письмо, написала адрес и позвала горничную.

— Леони, отправьте это сейчас же.

Не беспокойтесь. Могу я отдать это письмо негру госпожи? Он пришел.

— Конечно!

Леони вышла.

— Графиню еще больше воспламенит это письмо.

— Как мне вести себя завтра?

— Думаю, у тебя хватит фантазии.

— Хорошо, — согласилась Виолетта, — а пока я пофантазирую с тобой.

 

ГЛАВА 6

Следующим утром мы тщательно подготовились. Все было побрызгано одеколоном, покрывала заменены, следы моего пребывания уничтожены. Виолетта сидела в ванной с вербеной. Лампа из богемского стекла горела под потолком.

Ровно в девять приехала графиня. Леони проводила ее и ушла, а графиня тут же заперла дверь на задвижку.

Я находился в шкафу, устроенном в одной из ниш ванной, и ждал представления.

— Где ты, Виолетта? — позвала графиня.

— Я в туалетной комнате.

— О да! — воскликнула графиня и в три прыжка добралась до порога ванны.

Виолетта, будто Нереида, простирала к ней руки.

Графиня начала раздеваться. Она сняла ботинки, розовые шелковые чулки, развязала пояс, расшитый золотыми, серебряными и вишневыми нитями, отколола брошку с бриллиантом с длинной черной бархатной блузы и расстегнула ее. На ней остался только батистовый пеньюар с кружевом, но она сняла и его, обнажившись полностью.

Она была восхитительна. Гибкий стан, безупречный живот, тонкая талия, великолепная грудь. Низ живота покрывал огненный пушок, будто вырывающиеся языки пламени. Это была Диана-охотница.

Она уже хотела залезть в ванну, но Виолетта остановила ее.

— Ах! Как же Вы красивы, я хочу полюбоваться на Вас!

— Ты так думаешь?

— Да!

— О, я загораюсь от одного твоего взгляда, смотри на меня, смотри! Все это твое — глаза, губы, грудь…

— И это? — спросила Виолетта и указала на низ живота.

— Это в первую очередь!

— Но почему волосы здесь такого цвета?

— Потому что я полна противоречий! Потому что я женщина, не желающая мужчин! Пусти меня, моя любовь! Я хочу услышать твое сердце!

Графиня перешагнула через бортик и села рядом с Виолеттой. Ванна была достаточно большой.

Вода была прозрачна, и я прекрасно все видел.

— Наконец-то ты в моих объятиях, жестокое дитя! — сказала графиня и положила голову на плечо Виолетты. — Дай мне свой ротик, ты заплатишь за все мои муки! Как ты могла подарить мужчине свой первый поцелуй! Я убить тебя готова!

Будто ядовитая змея, набросилась она на Виолетту, покрывая ее поцелуями, сжимая и лаская ее груди.

— О, я теряю голову, мои дорогие грудки! — бормотала она, прикрыв глаза. — Возлюбленные мои! Виолетта, что же ты молчишь?

— Милая Одетта! Одетта! — прошептала в ответ Виолетта.

— Ты произносишь так, будто здороваешься! Боишься, что твой ненаглядный Кристиан услышит? Подожди, сейчас ты заговоришь по-другому! — и рука ее скользнула вниз, к бедрам, но там замерла в нерешительности.

— Ах, если бы можно коснуться губами сердца! Чувствуешь, как стучит мое сердце? А если бы можно было поцеловать твое!

— О да, — отвечала Виолетта, — но почему ты так осторожна? Твой палец легок и нежен. Ты боишься?

— Ты такая юная, я едва чувствую бутончик любви. Ах, вот он! Ты хочешь быстрее? Сильнее?

— Так хорошо…

— Но ты не отвечаешь мне!

— Я… я же говорила, что неопытна. Научи меня.

— Ты не знаешь, как получить удовольствие?

— Нет. Ах! Это… Милая Одетта! Одетта… Одет…

Виолетта застонала.

— Отлично! — сказала графиня и поцеловала ее.

— Я способная ученица, — откликнулась Виолетта. — Научи.

— Тогда вылезаем из ванны.

— Вылезаем, — согласилась Виолетта, — пойдем в комнату, к камину.

— Я хочу тебя вытереть.

Прекрасная и гордая, будто Фетида, встала она из воды. Она считала, что обманула меня и торжествовала. Виолетта же, взглянув в мою сторону, дала понять, что действует против воли и по моему приказу.

Дрожа, они расположились перед камином, и графиня медленно стала вытирать Виолетту, задерживая руки на избранных частях тела. Шея, руки, плечи, спина, грудь, ягодицы — всему достались лесть и ласки. Но Виолетта не реагировала на прикосновения.

Самой же графине вытираться не пришлось — настолько страсть зажгла ее.

— Почему ты не целуешь меня? — укоряла она Виолетту. — Ты не считаешь меня красивой? Моя грудь не нравится тебе? Мой пушок не хочется ласкать? Я вся горю, я жду, что ты будешь возвращать мне все мои ласки!

— Но Одетта, милая, — оправдывалась Виолетта, — я такая невежда.

— Хорошо, я покажу тебе!

Графиня подвела Виолетту к постели, но и там я мог их прекрасно видеть. Она опустилась на колени на шкуру медведя, предварительно уложив Виолетту поперек кровати и разведя ей ноги. Ее глазам открылось сокровище природы, ведущее прямо к сердцу. Немного полюбовавшись видом, она приоткрыла губы, обнажила зубки и приникла ртом к раковинке.

С точки зрения художника действие было великолепным! Но я ощутил укол ревности, когда увидел, как Виолетта кричит, извивается, дрожит, задыхается и умирает под этим беспощадным ртом. Похоже, графиня не хвастала, обещав Виолетте вершины сладострастия.

Женщина соперничала с мужчиной, играла несвойственную ей роль, но играла с триумфом. Ловко, искусно, проворно, не оставляя ни малейшего сожаления у любовницы, она высасывала до последней капли ее душу.

Графиня, дрожа от неутоленного желания, повторяла за Виолеттой все ее движения, ягодицы ее очаровательно подскакивали, и становилось понятно, что женщина, будучи активна, ничего не теряет, а скорее наоборот.

Силы покинули их обеих. Виолетта скатилась с кровати на шкуру, и легла рядом с графиней.

— Теперь твоя очередь! — прошептала графиня.

Она взяла руку Виолетты и положила к себе на огненный пушок.

Но Виолетта сделала вид, что устала. Она считала свою задачу выполненной.

— Ну, пожалуйста, — просила графиня, — положи палец выше, нет, ниже… Не так. Разве ты не чувствуешь, где надо тереть? Ты просто щекочешь, ты, маленькая злодейка, не даешь мне удовольствия!

— Я стараюсь, — уверяла Виолетта.

— Не убирай палец! Задержи подольше внутри!

— Но там скользко!

— О, жестокая! Ты разжигаешь мой огонь, но не гасишь его! — стонала графиня, страдая от неутоленного желания.

— Кристиан делает по-другому.

— Как?

— Я встану на колени, буду ласкать тебя губами, а ты ложись на кровать, головой к зеркалу.

— Как пожелаешь, — согласилась графиня, легла, раскинула ноги и прогнулась.

Я как можно тише покинул ванну.

— Так правильно? — поинтересовалась Одетта.

— Думаю, да.

— Тогда начинай. Раздвинь складки.

Я выполнил просьбу.

— Вот так? — спросила Виолетта.

— Да! И теперь уж постарайся! Я придушу тебя, если не получу удовольствия.

Я легко нашел то, что не могла обнаружить Виолетта в своей притворной невинности. Приникнув ртом к указанному месту, я взял в рот искомый предмет и поласкал губами. Он был у графини немного больше, чем у обычных женщин, как я и думал, он был будто твердый сосок.

— О да! — застонала графиня. — Не останавливайся! Думаю… это хорошо… этого хватит…

Тем временем я привлек к себе Виолетту, показав, что надо делать ей. Исчезли ее неуверенность и неуклюжесть, и она, угадав мои тайные желания, воспользовалась ртом, чтобы одарить меня той же лаской, что и я — графиню.

— Как это приятно, — шептала там временем графиня, — не останавливайся! Я хочу, чтоб это продолжалось вечность! А говорила, маленькая лгунья, что не умеешь… Помедленней, помедленней… Какая ты проворная! Зубки… Укуси меня… Как чудесно…

Я повторил бы Виолетте те же слова, если бы мог говорить: она чутко воспринимала все тонкости любовных игр.

Никогда еще мои грешные губы не касались таких душистых складок, никогда мой язык не ласкал такую совершенную плоть. Какое же я получил удовольствие! Графине было словно шестнадцать, а не двадцать восемь, настолько все было юным и тугим. Мужская плоть, видимо, не нанесла здесь сильного вреда.

Язык мой не ограничивался одним клитором, я опускался в жаркие глубины горловины матки, помня о том, что у зрелой женщины страсть можно найти между клитором и вагиной. Палец мой время от времени помогал губам, не давая графине опомниться, и она не могла сдержать восторга.

— Я чувствую твои губы, твой язык, зубы, мне так трудно сдерживаться! Ничего подобного я раньше не испытывала, мне так… так… Не останавливайся! Силы покидают меня, я сейчас… Я кончаю… кончаю… Виолетта, не может быть, что это ты! Виолетта!

Но Виолетта в своем положении ответить не могла.

— Это невозможно, — выдохнула графиня, пытаясь встать. — Виолетта, скажи, что это ты!

Но я удержал ее на кровати, положив руки на грудь. Ускорив движения языка, я дополнил ласки щекоткой усами, и графиня не выдержала. Все тело ее содрогнулось под моими губами, она закричала, и горячая жидкость хлынула из нее. Я приник к ней напоследок губами и вобрал в себя ее душу.

Сам я был на вершине наслаждения, и силы покинули меня.

Виолетта лежала у моих ног. Графиня же, наконец освободившись, узрела поле страсти, и с отчаянным криком спрыгнула с кровати.

— Виолетта, — сказал я, — я приложил все усилия, чтобы поссориться с графиней. Помири нас.

И скрылся в ванной.

До меня донеслись крики, затем плач, затем — стоны. Я понял, что Виолетте удалось найти способ примирения.

— Признаю, — сказала графиня, когда Виолетта закончила, — что это прекрасно. Но ранее было божественно!

Она протянула мне руку, и мир был заключен.

Мы составили договор в трех экземплярах и подписали его. Он содержал следующие пункты.

Виолетта — моя любовница.

Виолетта — любовница графини, но только в моем присутствии.

Я — женщина для графини, но не мужчина.

Не забыли и ранние замечания Виолетты.

В примечании к договору указывалось, что если графиня и Виолетта обманут меня, то я получаю на графиню те же права, что и на Виолетту.

 

ГЛАВА 7

Виолетта немного боялась, что договор о совместном владении уменьшит мою к ней любовь, да и я мог бы опасался этого, но любовь втроем только обострила наши ощущения и разожгла страсть. А причин для ревности у нас с Виолеттой не было, ведь мы неукоснительно следовали договору.

Но этого нельзя было сказать о графине. Когда она смотрела на нас с Виолеттой, ей обязательно требовалось, чтобы Виолетта ласкала и ее тоже.

В отсутствие графини я обладал Виолеттой, сколько хотел, поскольку не давал обещания не делать этого, и чувствовал себя полностью удовлетворенным. А как художник я всецело наслаждался жизнью втроем, и даже делал небольшие зарисовки. Нередко, прервав наши ласки, я спрыгивал с кровати, хватал альбом и карандаш, и наслаждался красотой двух моделей. Любовные игры, страстные позы, чувственная красота — все нашло отражение в моих работах.

Но среди всего этого удовольствия я не забывал о просьбе Виолетты. У нее действительно был талант, и я заставлял учить ее «Марион Делорм» Виктора Гюго, «Неверную Агнессу» Мольера, «Ифигению» Расина, все это ради развития сценической игры.

В свое время графиня, воспитывавшаяся в пансионе Птичий Монастырь, участвовала там по праздникам в постановках. А сейчас они репетировали вместе с Виолеттой. Одетые в настоящие греческие костюмы, едва прикрывавшие тела, они с такой страстью играли Расина, что я смотрел на них с несказанным наслаждением. Высокий рост и почти мужской голос делали графиню пленительной и в то же время мощной.

Мой знакомый драматург заметил способности Виолетты и предложил написать одному театральному профессору. Впрочем, он меня предупредил, что тот наверняка попытается за Виолеттой ухаживать.

К профессору я отвел Виолетту сам. Я отдал ему письмо друга, и он согласился, что у Виолетты действительно призвание, после того, как мы с ней показали три разученные роли.

Виолетта стала заниматься. Месяц она разучивала роль Керубино, которую пожелал увидеть профессор. На протяжении этого времени все было хорошо, но по прошествии месяца Виолетта заявила, что больше не пойдет на занятия.

Я стал выяснять, что случилось. Оказалось, именно то, о чем и говорил мой друг. Поначалу, четыре или пять уроков, профессор относился к ученице почтительно, но потом, под предлогом разучивания жестов, все больше и больше стал прикасаться к ней, и прикосновения эти были скорее любовника, чем учителя.

Мы заплатили за уроки, и туда она больше не вернулась. Та же история повторилась и со вторым преподавателем.

Однажды Виолетта вошла в его кабинет, и обнаружила на столе книгу с непристойными гравюрами. Это была «Тереза-философ». Название ничего не сказало Виолетте, но первая же увиденная гравюра прояснила все. Профессор собирался как раз уходить, но просил обязательно дождаться его. Конечно же, Виолетта этого не сделала, напротив, покинула дом как можно быстрее.

Второму учителю мы тоже заплатили, и Виолетта к нему больше не вернулась.

Вот тогда мы и задумались, что нужно искать выход из ситуации. Ведь Виолетта не была похотливой, грубой. За три года вдвоем и втроем мы перепробовали все, исчерпали запас самых утонченных ласк, и ни разу с ее уст не слетело ни одного грязного, даже резкого слова.

И подумал о том, что учителем для Виолетты может стать женщина.

Одна моя знакомая артистка дружила с талантливой молодой актрисой, которая успешно играла в «Порт-Сен-Мартен» и в «Одеоне». Звали ее Флоранс. У нее не было любовников, она не была замужем, она была одной из самых известных трибад Парижа.

Только мы оставили позади Сциллу и Харибду, как возникла Флоранс.

Втроем мы стали советоваться.

Я очень хотел помочь Виолетте, но в то же время знал, что расширение связей принесет только неудобства. Я поделился с графиней своими соображениями, и она оживилась. Флоранс только что сыграла роль, где как раз ярко продемонстрировала то, к чему была склонна. Я предложил графине притвориться поклонницей актрисы, представить ей Виолетту, но тут же дать понять, что она недоступна для любви.

Графине понравилось наше маленькое развлечение, и она на месяц заказала абонемент в ложу возле сцены, в театре, где играла Флоранс.

Она устроилась в ложе в мужской одежде, и, отгороженная зеленой ширмой, была видима только со сцены.

Графиня была очаровательна! Она выглядела молодым денди двадцати восьми лет с изящными черными усиками. Эффектный костюм состоял из черного редингота из бархата, подбитого атласом, голубых панталон, коричневого жилета и вишневого галстука.

Огромный букет от модной цветочницы мадам Баргу лежал рядом на стуле и ждал своего часа.

Так продолжалось в течение трех-четырех дней. Актриса смотрела в ложу, откуда бросали букет, и видела там милого и забавного юношу, скорее всего студента. «Как жаль, что это мужчина», — думала она.

Тот же пыл и на следующий день, и через день. И грусть со стороны актрисы. На пятый день в букете была записка.

Флоранс видела записку, но решила прочесть ее только дома — настолько актриса была равнодушна к мужчинам.

Расположившись у камина, она предавалась безрадостным мечтам, закончив печальный ужин в одиночестве.

И вдруг вспомнила о записке.

— Мариэтта! — позвала она горничную. — Где записка из сегодняшнего букета?

Мариэтта принесла записку, лежащую на фарфоровом подносе. Флоранс развернула ее и начала читать. И вмиг спокойствие и безразличие ее исчезли.

Вот что было в записке:

«Я сгораю от стыда, когда пишу это, но верю, что у каждого человека своя судьба. Очаровательная Флоранс! Моя судьба — быть с Вами. Я хочу видеть Вас, хочу любить Вас! Я уже люблю Вас! Вы, наверное, ждете слов: люблю, как сумасшедший! Но нет! Я не тот, кем являюсь. И потому говорю: люблю, как сумасшедшая!

Можете ненавидеть меня, можете смеяться, можете оттолкнуть — я приму все от Вас, и все будет счастьем!

Одетта».

Прочтя «люблю, как сумасшедшая», Флоранс вскрикнула. И тут же повернулась к горничной:

— Это женщина! Мариэтта, это пишет женщина!

— Я так и подумала.

— Ты знала? Почему же не сказала мне?

— А если бы я ошиблась?

— Она, наверное, красавица… — прошептала Флоранс, вспоминая юношу в ложе. — Где цветы от нее?

— Мадам, Вы же приказали выбросить все, думая, что цветы от мужчины.

— А тот, что был сегодня?

— Он пока здесь.

— Принеси.

Мариэтта вернулась с цветами.

— Как он великолепен! — восхитилась Флоранс.

— Как и все предыдущие, — заметила Мариэтта.

— Ты так считаешь?

— Вы не видели их, мадам.

Флоранс радостно засмеялась.

— Но этому достанется все мое внимание, — сказала она. — Помоги мне снять одежду.

— Вы оставите цветы в комнате? Вам лучше этого не делать.

— Почему?

— От цветов у Вас заболит голова Смотрите, что в букете: лилии, туберозы, магнолия — все с сильным запахом.

— Это неважно.

— Лучше я его унесу.

— Я запрещаю тебе.

— Если хотите задохнуться — воля Ваша.

Флоранс закашлялась.

— Лучше умереть прямо сейчас, окруженной цветами, чем через три-четыре года от чахотки, от которой я, скорее всего, и умру.

— Видать, мадам действительно сильно хочет умереть! — отвечала Мариэтта. — Я слышала, что вчера говорил доктор.

— Ты подслушивала?

— Нет, мадам, я лишь была в туалетной комнате и случайно услышала Ваш разговор.

— Великолепно! И что же ты слышала?

— Что Вам не стоит жить одной, и следует завести любовника.

— Не нужны мне мужчины, — сказала Флоранс с отвращением.

— Я хочу снять чулки, присядьте, мадам.

Флоранс спрятала лицо в цветах и не отвечала. Она не стала сопротивляться, когда Мариэтта разула ее, и вымыла ей ноги в воде с цветочным экстрактом.

Сорочку Флоранс сменила еще в театре.

— Какую эссенцию добавить Вам в биде?

— Ту, что и раньше. Несчастная Дениз так ее любила. Я верна ей уже полгода, Мариэтта.

— Да, во вред здоровью.

— Ох, Мариэтта! Когда я одна, когда я с собой… я все еще думаю о ней… я шепчу: «Дениз! Дениз…»

— И сегодня Вы будете звать ее?

— Молчи! — Флоранс приложила палец к губам горничной и улыбнулась.

— Я еще нужна Вам?

— Нет.

— Говорю сразу, если завтра Вы заболеете, это будет не моя вина.

— Спокойной ночи, Мариэтта. Если я завтра заболею, вина будет только моя.

— Спокойной ночи, мадам.

Мариэтта ушла, ворча, будто плохая горничная, но на самом деле горничная, знавшая о хозяйке все.

Флоранс прислушалась к удаляющимся шагам горничной, после чего подошла на цыпочках к двери и заперла ее на задвижку.

Стоя одна возле зеркала-псишё, при свете двух канделябров она перечитала записку, поцеловала и оставила на туалетном столике.

Она распустила волосы, развязала букет, скинула сорочку и осталась полностью обнаженной. Тело ее было пропорционально, невзирая на худобу, длинные черные волосы спускались до самых колен, голубые глаза подведены черным.

Причину худобы Мариэтта объяснила. Но было и еще кое-что, чего она объяснить не могла. Почти все тело Флоранс покрывали волосы.

Жуткая растительность возникала на груди, шла вниз, обходя два холма, затем утончалась, а внизу живота была словно мех. Поникая между бедрами, волосы появлялись и на спине.

Но Флоранс видела в этом некую особенность, гордилась тем, что соединяет в себе оба пола, и трепетно ухаживала за порослью духами и маслами. А самым удивительным было то, что в других местах кожа ее была совершенно чистой, гладкой, с восхитительным смуглым оттенком.

Смеясь, она рассматривала свое отражение, потом взяла щетку и стала причесывать непослушный пушок внизу. А после занялась цветами, превращая свое тело в цветущий сад. Она сплела венок из самых пахучих и надела его на голову, воткнула в волосы жонкили и туберозы, выложила холм Венеры розами, украсила грудь пармскими фиалками. А после медленно опустилась в шезлонг, стоявший напротив зеркала. Она вся состояла из цветов и была наполнена их запахом.

Одна рука ее легла на грудь, другая неспешно двинулась вниз, к жаркому алтарю, сжались губы, задрожали ноздри, закрылись глаза. Голова ее откинулась, ноги вытянулись, палец исчез между роз, дрожь прошла по прекрасному телу, бессвязные слова, прерывистые стопы, хрипы раздались среди цветов. А затем Флоранс, жрица-отшельница, три раза повторила имя, но не Дениз, а нежное имя Одетты.

Так первый раз за шесть месяцев Флоранс изменила.

 

ГЛАВА 8

Мариэтта, войдя на следующее утро в комнату хозяйки, увидела засыпанный цветами ковер и Флоранс, совершенно без сил лежащую в постели.

— Сделай мне ванну, Мариэтта.

— Ох, мадам…

— Что такое?

— Весь Париж сходит от Вас с ума. Прелестные женщины, очаровательные молодые люди все у Ваших ног!

— А я не заслуживаю их?

— Что Вы, мадам! Я не о том. Хотя бы из стыда перед людьми заведите себе любовника!

— Ты же знаешь, Мариэтта, мне противны мужчины. Вот ты любишь их?

— Одного. Но не всех.

— Эгоизм — вот что главное в мужчинах. Они любят нас только из эгоизма, показывают нас, если мы красивы и талантливы. Я не знала своей матери, а отец мой был математиком, и его интересовали больше прямые и окружности, чем собственная дочь. Он умер, когда мне было пятнадцать, не оставив мне ни денег, ни иллюзий. Он любил повторять, что смерть — это большая проблема, мир — большое целое, а Бог — лишь большая единица.

Я стала актрисой. Но нежная натура научила меня видеть неверные шаги сердечных драм, отказывать авторам, их написавшим, мой успех — это просто поощрение дурного вкуса. Искусство научило меня презирать то, что я играю. Поначалу я произносила роль так, как говорю в жизни, но не добилась успеха. Тогда я стала говорить нараспев, и аплодисменты не заставили себя ждать. Я старательно и вдумчиво готовилась к роли, критики отметили, что это хорошо. А после мне достаточно было лишь делать торжественные жесты, кричать, вращать глазами — и зал тонул в аплодисментах. Женщины не разделяли мое понимание красоты, мужчины осыпали меня комплиментами, но не за мои достоинства. А фальшивый комплимент гораздо больнее искренней критики. Мужчина, которому бы я отдалась, должен обладать превосходными качествами, и если не любить меня, то хотя бы восхищаться. Я зарабатываю достаточно, чтобы не нуждаться ни в чем, слава Богу! Я лучше умру, чем доверюсь мужчине! Отдать ему мои деньги и тело? Никогда!

— А женщины?

— Для женщин я мужчина, господин и муж. Женщина создана, чтобы подчиняться, и я властвую над ними. Женщины умны, но непостоянны и капризны. Но подчиняться женщине, Мариэтта, я тоже не хочу. Быть госпожой самой себе — вот идеал. Делай то, что нравится, и иди, куда хочешь, подчиняйся лишь своим желаниям. Мне никто не имеет права приказывать. Я невинна, невинна, как Брадаманта, Клоринда, Эрминия, мне двадцать два. Я не желаю, чтобы после моей смерти какой-нибудь мужчина сказал: «Она была моя!» Если я и отдам кому свою девственность, то только себе — с наслаждением и болью!

— Мне нечего возразить, это Ваш выбор.

— Не выбор, Мариэтта, а философия.

— Если б я умерла девственницей, то посчитала бы себя оскорбленной, — сказала Мариэтта.

— Думаю, тебе такое горе не грозит, Мариэтта. Помоги мне одеться, — сказала Флоранс и, поднявшись с кровати, села в шезлонг.

Надо сказать, что Флоранс познала любовь только в своих мечтах, но она была довольно экспрессивна и легко изображала на сцене неуемную страсть. Она действительно была талантлива, как Дорваль и Малибран.

После ванны она позавтракала чашкой шоколада, раз десять перечитала письмо графини, повторила роль, съела на обед пару печеных трюфелей, четыре рака и консоме.

Она отправилась в театр, вся дрожа. Прекрасный юноша был все там же, а рядом с ним опять лежал огромный букет.

Графиня кинула свой букет прямо во время спектакля, посреди одной бурной сцены. Флоранс подняла его, нашла записку и прочла ее тотчас же.

Вот что содержалось в ней:

«Прощена ли я? Если да, украсьте цветком из моего букета Вашу прическу. Я стану тогда счастливейшей женщиной на свете! Я буду ждать Вас у артистического выхода в своем экипаже, и надеюсь, что Вы предпочтете отведать крылышко фазана со мной и у меня дома, чем ужинать у себя и в одиночестве. Одетта».

Флоранс не раздумывала долго. Вынув из букета ярко-красную камелию, она вставила ее в волосы и послала Одетте воздушный поцелуй, а та чуть не упала из ложи, аплодируя Флоранс.

После спектакля Флоранс сняла кольдкремом румяна и белила, припудрила лицо, переоделась в домашнее платье в кавказском стиле и вышла на улицу Бонди. Экипаж графини уже стоял там с опущенными шторами. Негр открыл дверцу, и Флоранс юркнула в экипаж, негр тут же запрыгнул на сиденье, и лошади понеслись.

Графиня тут же обняла Флоранс, но та не забыла о чувстве собственного достоинства и не собиралась сидеть у графини на коленях. Резким сильным движением борца она опрокинула графиню, уложила и устроилась сверху. Губы ее тут же нашли губы графини, а рука скользнула меж ее ног.

— Сдавайтесь, мой нежный кавалер, — смеясь, предложила Флоранс.

— Сдаюсь. Хочу умереть от Вашей руки.

— Умрите! — неистово ответила Флоранс.

Что и произошло после пяти минут сладкой агонии.

— Флоранс, дорогая, я умираю… — шептала графиня. — Задыхаюсь в Ваших объятиях.

Карета остановилась у дверей дома как раз с последним вздохом. Обе женщины, пошатываясь, вылезли из экипажа.

Графиня открыла дверь, а после заперла ее. Они прошли через прихожую, освещенную китайским фонариком, миновали спальню с лампой из розового богемского стекла и оказались в ярко освещенной столовой. На столе ждал ужин.

— Любимая, думаю, мы сможем обслужить себя сами, — сказала графиня. — Я могла бы оставить мужской костюм и прислуживать Вам, но, считаю, костюм станет помехой нашим дальнейшим действиям. Я покину Вас, чтобы переодеться. Вот туалетная комната, Вы найдете там все, что нужно.

Туалетная комната графини с фарфором Герлена, Лабуле и Дюбюка нам уже знакома. Именно здесь графиня принимала Виолетту.

Надо упомянуть о том, что квартира обогревалась калорифером, потому что через несколько минут графиня стояла перед Флоранс в розовых шелковых чулках, голубых бархатных подвязках и голубых домашних туфлях. Больше на ней ничего не было.

— Простите мой вид, — засмеялась графиня. — Какие духи Вы предпочитаете?

— Я могу выбирать?

— Чувствуйте себя хозяйкой.

— «О де Фарина».

— Ваш выбор.

Флоранс наполнила водой премилое биде из севрского фарфора, вылила туда четверть флакона одеколона, взяла с мраморного столика губку и опустилась на колени возле биде.

— Я хочу быть Вашей служанкой, — сказала она Одетте.

Графиня улыбнулась и оседлала биде.

— Что Вы станете делать?

— Вы восхитительны, моя прекрасная хозяйка, — отвечала Флоранс, — я буду смотреть на Вас.

— Не забывайте, что все это Ваше.

— Вы чудо! Какая шея! Волосы! Зубы! Позвольте, я поцелую Вашу грудь. Какая атласная кожа! О, я не смею раздеться перед Вами, я безобразна. Я буду негритянкой по сравнению с Вами. Я буду угольщицей! А что за огненный пучок волос!

— Огненный? Так погаси его! Погаси…

Флоранс не надо было упрашивать. Она провела губкой меж бедер графини. Та вскрикнула от удовольствия.

— Я даже не дотронулась рукой! — удивилась Флоранс.

— Я думаю, ты скоро это сделаешь…

Еще два-три раза Флоранс омыла губкой дорогу наслаждения, а затем стала делать это рукой. Графиня обняла ловкую массажистку, и губы их слились. Затем, оперевшись на плечи Флоранс, она неожиданно вскочила, и перед Флоранс предстали влажные благоухающие нижние губы.

Та даже не успела поблагодарить. Вонзившись в ароматные губы, она подтолкнула графиню, вынуждая пятиться, и таким образом довела до канапе, где и уронила свою любовницу на спину. Графиня, пытаясь сохранить грацию, упала навзничь, будто побежденный гладиатор.

Для графини немного необычно было быть пассивной, но она быстро осознала, насколько сильнее и искуснее Флоранс. И потому она признала первенство актрисы жестами, и уже во второй раз с охотой отдалась этой черноволосой худощавой женщине.

Наслаждение, и даримое и получаемое, было столь велико, что в течение нескольких минут два тела оставались полностью неподвижными. Флоранс первой пришла в себя, поднялась на колени и стала разглядывать любовницу. Каждый дюйм тела, бессильно опущенные руки, улыбка, лицо — все выражало восторг и удовлетворение. Флоранс обожала женскую красоту, была нечувствительна к мужской и сейчас наслаждалась.

Графиня пришла в себя и начала развязывать пояс Флоранс. Та испугалась, дрожь прошла по ее телу. Мы помним, как выглядела Флоранс, и сейчас она боялась унижения, боялась, что ее своеобразная красота не понравится графине. Она была будто дитя, открывающее свое непорочное тело постороннему, а не своей матери.

Аромат любимых духов возбуждал графиню, она торопилась. Он шел из всех отверстий сорочки Флоранс и лишал рассудка.

— Я не буду пить тебя, я тебя вдохну, красавица! Это не женщина, это цветок! Это чудо! — восхитилась графиня и полностью раздела Флоранс. — Это же шелк! Цветущий пух! Благоухающий… как же это?

Флоранс, выходя из театра, украсила себя букетиком свежих фиалок. Графиня приникла к ней и начала покусывать прелестную растительность на груди, на животе, на бедрах… Одетта опустилась на колени и, будто пчела, севшая на цветок, зарылась в густые волосы носом и ртом.

— Ты победила, — выдохнула она, — ты прекрасна!

Она обняла Флоранс, поцеловала, помогла встать и повела в столовую. Их прелестные обнаженные тела, освещенные свечами люстр и подвесок, отражались в хрустале.

Они стали рассматривать друг друга, и каждая гордилась своей красотой и красотой подруги, а затем обнялись. Они надели халаты из золотой и серебряной парчи и на подушках из вишневого бархата сели за щедро сервированный стол. Они стали пить шампанское из одного бокала, передавая его изо рта в рот с поцелуем.

 

ГЛАВА 9

Весь ужин состоял из маленьких знаков внимания. Рука, дрожащая от любви, наливала «Шато д’Икем» в тонкий бокал, крылышко фазана сбрызнули соком лимона, страстными зубками пытались отнять друг у друга замечательный черный с прожилками трюфель, сваренный с корицей в вине из Шампани; сливки ели одной ложкой, а в нежную мякоть персика вместо косточки вставляли упругий венчик груди. И не на миг не прекращались поцелуи рук, губ, плеч.

Наконец ужин был закончен, они сбросили халаты и направились в спальню. Флоранс, словно вакханка, несла кубок шампанского, а графиня, подобно Помоне, — фрукты в золотой корзинке.

Подойдя к кровати, они поставили корзину и кубок на ночной столик из белого мрамора, похожий на усеченную колонну, и вопросительно посмотрели друг на друга.

— Я буду первая, — сказала графиня.

Флоранс признала справедливость просьбы, поцеловала графиню и тут же упала на кровать, разведя бедра.

Графиня замерла в восхищении перед этим телом, соединявшем и мужчину и женщину, затем взяла золотой с бриллиантами гребень и украсила им свое божество.

Зубцы гребенки вошли во всю длину, и черный пушок украсили золото и бриллианты. Пожелав добраться до дверцы, графиня опустилась на колени, устроила ноги Флоранс у себя на плечах и нашла вход в грот любви, который скрывало густое руно. Нижние губки были словно бархатный футляр, подбитый розовым атласом.

Графиня потеряла голову от такой красоты, вскрикнула от восхищения и стала сосать и кусать быстро затвердевший клитор. Потом ей захотелось подарить Флоранс иные ласки. Она вновь вскрикнула, но теперь от удивления: туннель, в который графиня собиралась проникнуть, оказался перегорожен. Графиня приподняла Флоранс, в нетерпении смотря на нее. Она и не подозревала, что у Флоранс есть эта преграда.

— Это то, что я думаю? — спросила она.

— Да, Одетта, — со смехом ответила Флоранс, — я девственна. Или непорочна. Как Вам будет угодно.

— Для Вас есть разница?

— Милая моя, да. С точки зрения морали. Непорочность — это невинность, не испытавшая наслаждения, нетронутая никем, даже собой. А девственность — это девушка с сохраненной брачной плевой, но трогающая себя и позволяющая делать это и мужчинам и женщинам.

— Значит, Вы не были с мужчиной? Вы не осквернены? Поверить не могу!

— Это так, — сказала Флоранс. — Вернись к начатому, Одетта, и даже если тебя удивит еще что-то — не останавливайся. Ты не завершила.

— Постой! Только один вопрос.

— Говори.

— Ты не непорочна, но девственна?

— Да, я порочна. Смотри, чем я занимаюсь сейчас. Но этого недостаточно, чтобы лишить девственности.

— А мужчины?

— Что мужчины? Ни один мужчина не дотрагивался до меня, ни один меня не видел.

— Это все, что я хотела знать! — вскричала Одетта и с наслаждением впилась губами и зубами в сладострастные нижние губки Флоранс. Флоранс вскрикнула, а Одетта ловким языком быстро удостоверилась, что любовница говорила правду: она все еще была девственна.

Флоранс была приятно удивлена. Она поняла, что пропасть разделяет русскую Дениз и парижанку Одетту: она и не подозревала, как сладок может быть рот, как сосут губы, как щекочет язык, как кусают зубки. И что это все не может заменить один только, пусть умелый и нежный, палец.

Она кричала от страсти, как от боли, она почти была без сознания, а графиня, закончив, приподнялась и поцеловала ее в рот.

— Теперь я, — пробормотала Флоранс и отодвинулась. — Если бы какой-нибудь мужчина увидел или услышал меня сейчас, я больше не смогла бы ходить с гордо поднятой головой.

Графиня сделала движение, и пушок ее коснулся волос Флоранс. Актриса задрожала, приподняла голову и коснулась ртом огненного букета.

Она не пресытилась, но уже немного успокоилась, и, стремясь подарить удовольствие, нежно поцеловала пушок, а затем раскрыла его и стала рассматривать тайник графини. Губы и вагина были очаровательного розового оттенка, и все еще упруги, ведь у графини не было детей. Флоранс вспомнила о корзине с фруктами, взяла самый маленький персик и положила его на малые губы, прикрыв большими.

— Что там? — спросила Одетта.

— Подожди, не мешай, дай мне тебя украсить. Ах, как бы мне хотелось быть художником, рисующим фрукты, ведь я нашла этому персику чудесную раму. Я бы нарисовала его со всей его бархатистостью, но не ради него, а ради его обрамления. Продолжим!

Она вынула персик, серебряным ножичком сняла с него кожицу, которая раздражала нежную графиню, разрезала пополам, удалила косточку и вернула на прежнее место.

— Это ново, — оценила Одетта. — Но безумно!

— О! Я сейчас съем тебя! Если бы ты могла себя видеть! Персик будто возвращает тебе девственность. Я тебя съем! Останови, когда почувствуешь зубы.

Одетта почувствовала несказанное наслаждение, когда Флоранс приникла ртом к розовой впадине, оставшейся на месте косточки, а затем, упиваясь вкусом, принялась выедать и высасывать сочную мякоть зубами и языком.

А когда препятствие было съедено, открылся вход в крепость, ожидавшую штурма. И штурм последовал. Флоранс не стала уточнять у противника, чего бы ему хотелось, а видя его полную капитуляцию, вновь повернулась к корзинке. Одетта не видела, как Флоранс взяла самый красивый банан, очистила его и, взяв один конец в рот, резко ввела другой в самую глубь вагины и начала двигать им.

Сладострастный и удивленный крик вырвался из груди Одетты.

— Ты стала мужчиной?! Я ненавижу тебя! Нет! О, нет! Ненавижу… какое это наслаждение… О! Ненавижу… люблю тебя… люблю…о…о…

И сознание покинуло графиню.

Флоранс вынула банан из любовницы и, спустившись на пол, вставила в себя. Но он уже не дарил такое же удовольствие, поскольку стал тоньше от трения почти на треть, да и не проходил глубоко из-за девственности.

Флоранс в бессилии отбросила банан и легла на графиню сверху, стремясь одновременно и дарить и получать наслаждение.

— Но мне нужно разрядиться, — сказала она, и припала губами меж ног Одетты, в то время как та сделала то же самое.

Они были словно две змеи в брачном танце. Руки обхватили ягодицы, бедра сжали головы, груди смялись о животы и два тела стали одним. Не было слышно слов, а только страстные стоны и прерывистое дыхание нарушали тишину. Они кончили одновременно, разжав руки, расслабив ноги и шепча имена друг друга.

Они будто обе умерли. Долгое время была тишина, наконец с губ обеих сорвалось:

— Боже мой!

И в миг сильнейшей боли и в миг наивысшего наслаждения мы говорим одно и то же.

Прошло несколько минут, они соскользнули с кровати и легли на широкую и длинную козетку. Растрепанные, дрожащие, с затуманенным взором, они больше не могли двигаться.

— Ты столько наслаждения подарила мне, моя милая Флоранс! — сказала Одетта. — Как ты подумала о персике?

— Фрукты не всегда нужны для еды, я просто послушалась природу. Тебя впервые так ласкали?

— О да. Это что-то новое.

— А как тебе банан?

— Я решила, что умираю, дорогая моя!

— Значит, рот мой понравился тебе меньше?

— Но это же разные вещи. Банан — это как с мужчиной, в тебя проникает чужеродное тело. Вот в чем превосходство мужчин над нами, дорогая.

— Ты уверена, что мужчина имеет превосходство?

— Да, к сожалению. Он может потушить разожженный огонь. Но, к счастью, есть то, что помогает нам обмануть природу.

— О чем Вы?

— О годмише.

— На самом деле есть такой предмет? — Флоранс искренне заинтересовалась.

— А Вы не видели?

— Нет. Никогда.

— А хотели бы?

— Конечно!

— Вы же знаете, как выглядит мужчина.

— Да, но только по статуям.

— Вы никогда не видели мужчину? — удивилась графиня.

— Нет.

— О! Тогда у меня есть что Вам показать!

— Вы про «это»?

— Да! У меня есть. Всех видов, — гордо сказала Одетта.

— О! покажите, прошу Вас!

— Разве мы теперь не на «ты»?

— Какая разница, если мы любим друг друга?!

— Конечно! — заключила Одетта и поцеловала Флоранс.

Они прошли в туалетную комнату, и там Одетта открыла двойное дно одного из застекленных шкафов. В нем обнаружились два футляра, словно для турецких пистолетов, и ларец.

Они вернулись на козетку и начали внимательно все рассматривать.

— В ларчике, — рассказывала Одетта, — хранится не просто сокровище, это произведение искусства. Говорят, что сделал его Бенвенуто Челлини.

Одетта открыла ларец.

В ее руке была слоновая кость, формой повторявшая мужские половые органы. На шероховатых и округлых яичках, предназначенных оставаться в руке партнера — мужчины или женщины, были выгравированы с большой достоверностью несколько клочков волос, а также французские лилии и три полумесяца Дианы де Пуатье. Сам жезл был идеально отполирован.

Без сомнения, такое сокровище могло принадлежать только любовнице Франциска I, а затем и Генриха II.

Удивление, любопытство и восхищение отражались на лице Флоранс, пока она рассматривала этот предмет.

Удивление — потому что она впервые видела и трогала нечто подобное. Любопытство — потому что не понимала его действия. Восхищение — потому что это было действительно настоящим произведением искусства.

Вещица незаметно развинчивалась в том месте, где были яички, внутри скрывался механизм, похожий на механизм часов. Он толкал поршень, и в вагину через отверстие поступала смягчающая жидкость, имитирующая семя. Использовалось молоко, сок алтеи, иногда даже рыбий клей.

Предмет был вдвое длиннее и толще банана, и Флоранс поразилась, как можно его использовать. Но графиня с улыбкой и без усилий тут же вставила его в себя, и он скрылся в ней полностью, по самые яички.

— Видишь! — сказала она. — Моей ширины хватило.

Флоранс наклонилась и убедилась в правдивости слов Одетты. Она взялась за яички и подвигала, двигался предмет с трудом, но от этого удовольствие только усиливалось.

Графиня прервала движения.

— Без молока! — сказала она.

Настала очередь футляров. Первый предмет оказался обычным годмише из каучука, французским или английским, лишь сделанным немного качественнее, чем на фабрике. В нем не было ничего особенного, и как произведение искусства он не представлял интереса. Он был раскрашен под цвет кожи, с натуральными волосками в основании и длиной пять-шесть дюймов. Чтобы впрыснуть жидкость, следовало нажать пальцами на наполненные ею яички.

Таких в то время для испанских и итальянских монастырей изготовлялось более двух миллионов в год.

Увидев второй футляр, Флоранс закричала от ужаса. Диаметром он был шесть дюймов, а в длину — восемь.

— Этот мог бы принадлежать самой Пасифае.

Графиня захохотала.

— О да! — сказала она. — Эта вещь сделана в Южной Америке. Взгляни, какая искусная работа! Думаю, дамы из Каракаса, Буэнос-Айреса, Лимы и Рио-де-Жанейро были довольны таким! Я зову его «Гигант».

Предмет был сделан из резины высшего качества и каждый волосок был уложен, как после посещения парикмахера. Наверняка ему послужил моделью великолепный образец.

Жидкость впрыскивалась так же, при нажатии на яички, но отличие было в том, что впрыскивать можно было несколько раз, пять-шесть, и столько же раз испытывать наивысшее удовольствие.

— Но это же чудовище! — повторяла Флоранс. — Я не могу себе представить, как женщина им пользуется, я даже обхватить его не могу. Пользоваться им — это словно родить наоборот.

Одетта только улыбалась.

— Ты смеешься надо мной. Ну говори же!

— Что ты, маленькая моя, я не смеюсь. Позволь мне объяснить. Им нужно пользоваться лишь после многочисленных ласк между двумя женщинами, нужно разжечь партнершу пальцем, ртом и обычным годмише, и только потом, в миг высочайшего возбуждения партнерши, поднести кончик годмише, смазанный кольд-кремом, к ее половым губам и потом медленно и осторожно втолкнуть его внутрь. Он входит лишь раз, но дарит наивысшее блаженство. Если же женщина одна захочет сделать так, потребуются большие усилия.

— Но это немыслимо! — воскликнула Флоранс.

— Хочешь проверить? На ком будем пробовать? — спросила графиня.

— На мне! Я принесу себя в жертву!

— Я тебя разорву, — покачала головой графиня.

— Но я хочу этого!

— Нет. Подожди.

Графиня отошла, чтобы поставить сливки на зажженную спиртовку. Вероятно, она предполагала, что этим все и закончится.

— Иди сюда, — позвала она Флоранс, доставая из того же футляра эластичный пояс.

— Зачем? — взволнованно спросила Флоранс.

— Ты будешь мужчиной.

Графиня надела пояс на Флоранс и сделала ее молодым человеком, чудовищно оснащенным природой. Дав в руки предмет эпохи Возрождения, наполненный теплыми сливками, Одетта упала на кровать.

— Я буду говорить тебе, что делать, — сказала она. — Выполняй все в точности.

— Все, что прикажешь, не беспокойся.

— Сначала рот.

Флоранс выполнила приказ, положив забаву Дианы де Пуатье на пол. Одетта стонала, называла Флоранс ангелом, подругой, жизнью и душой, пока наконец не прошептала:

— Диана… Диана…

Флоранс протянула руку и нашла на полу королевскую игрушку. Не прерывая ласк, она скользнула ей между губ и ввела в Одетту. Пена сладострастия смочила годмише, графиня отрывисто вскрикивала, а Флоранс наблюдала за движением вещицы.

— Молоко! Молоко! — воскликнула графиня.

Флоранс в ответ нажала пружину, и графиня с протяжным стоном отдалась наслаждению. Но Флоранс ждала. И вот наконец услышала то, что хотела.

— Гигант… гигант… — прошептала графиня.

Флоранс вытащила игрушку Дианы и отбросила в сторону. Она не стала брать кольд-крем, губы графини уже были влажны от молока. Теперь она должна была исполнить роль. Выпрямившись поистине мужским движением, она приставила Гиганта к малым половым губам партнерши и резко толкнулась. Графиня закричала.

— О! Он уже там! Вот так… так… давай… сильнее… ты разорвешь меня… толкай… Толкай!

Последнее движение довело графиню до пика сладострастия. Она уже не кричала — вопила и Флоранс, наносившая бешеные удары, могла разобрать лишь отдельные слова:

— Язык…рот…грудь…соси… еще…ах! Ноги… сожми ноги! Кончаю… О, мой Гигант!

И каждый удар достигал самых внутренностей Одетты.

Графиня уже просила пощады. Флоранс выскользнула из нее, расстегнула пояс, и монстр упал на ковер.

Графиня, раскинув руки и ноги, без чувств лежала на кровати.

У Флоранс закружилась голова. Она вновь наполнила молоком игрушку из слоновой кости и села в шезлонг. Лаская клитор левой рукой, правой она поднесла ствол годмише к девственной плеве. Но поза была неудобной. Тогда, придвинув козетку, она медленно опустила ноги на подушки, не выпуская из себя годмише. Она продолжила движение, помогая себе поясницей, не прерывая ласк и не вынимая игрушку. Ласки становились все жарче, наслаждение побеждало боль, годмише все теснее вжималось в тело. Оргазм был близок, и тогда Флоранс надавила еще сильнее, и крик счастья раздался в спальне. Она кончила, извиваясь змеей.

Графиня приподнялась на кровати, услышав крик, и поняла, что Флоранс больше не девственница. Как и обещала, гордая девушка отдала ее самой себе.

И кровавые следы на козетке подтвердили жертвоприношение.

Три дня и три ночи была графиня у Флоранс, и мы не видели ее. На четвертый день она сообщила, что Флоранс готова учить Виолетту и дала слово не использовать ее ни для чего другого, чему способствовала сцена ревности, разыгранная графиней.

Графине понравились ее новые отношения, и союз двух трибад был отпразднован. Виолетта продолжила свои театральные занятия под руководством Флоранс, и вскоре состоялся успешный дебют.

Наверное, я должен был на этом и закончить, сказав, что связь наша длилась долгие годы, но…

Я не могу писать об этом. Но надо идти до конца.

Графиня все время пыталась вырвать Виолетту из моих объятий, и однажды ей это удалось. После репетиции она затащила Виолетту к себе в ложу, и после та простудилась и начала кашлять.

Мы не придали этому значения. Как и прежде, мы занимались любовью, и казалось, что болезнь лишь прибавила ей страсти. Она ж слушала доктора, пытаясь любовным пылом доказать себе, что все в порядке.

Но заболела она серьезно. Это было зимой. Она страдала все лето, а в ноябре угасла в моих руках.

— Я люблю тебя, мои Кристиан, — это были ее последние слова.

Под игру северного ветра с упавшими листьями мы упокоили нашу бедную малютку.

Мы с графиней были безутешны. Я установил на могиле большой стеклянный купол, под которым мы посадили цветы, давшие Виолетте имя.

Но жизнь шла своим чередом. Любовь Флоранс успокоила графиню, а я понемногу стал забывать горький миг разлуки. И даже в годовщину смерти перестал собирать в память о Виолетте маленькие цветы.

Графиня посылала их мне, оказавшись более верной, оставляя в записке только одно слово: «Неблагодарный!»

Вот и закончен рассказ о нашей быстротечной любви.

Я сворачиваю рукопись, перевязываю и — надо все-таки попробовать! — направляю навстречу судьбе. Возможно, найдется дельный и изворотливый издатель, и она увидит свет.

 

Глава 1

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ЗНАКОМСТВА С МОЕЙ МЛАДШЕЙ КУЗИНОЙ

По улице близ церкви Мадлен в Париже неспеша шла одна молоденькая и очень хорошенькая дама. Одета она была хоть и не броско, но по последней моде. Дойдя до подъезда некоего респектабельного дома, она быстро юркнула в подъезд, вбежала на второй этаж и позвонила в дверь.

Звук электрического звонка еще не успел смолкнуть, как ей открыли. Опрятно одетая служанка провела посетительницу в гостиную, обставленную с большим вкусом. Там уже ожидали две другие дамы, столь же молодые и красиво одетые, однако вид у них всех был сосредоточенный и деловитый, словно они пришли на прием к своему врачу или поверенному.

Вскоре после появления нашей дамы, как будто только ее и ждали, в гостиную вышла хозяйка дома: высокая, стройная женщина в изысканном черном шелковом платье, с элегантной прической в том стиле, что полюбился многим английским дамам определенного возраста по той простой причине, что с ней они приобретали значительный и солидный вид. Хозяйка приветливо улыбнулась своей юной гостье, когда обменивалась с ней рукопожатием, затем извинилась и повернулась к другим присутствующим женщинам.

— Ваши друзья уже ждут вас, — объявила она.

Дамы благодарно улыбнулись, поднялись с кресел и вышли из комнаты, а хозяйка дома обратила все свое внимание на свою молодую гостью.

— Дорогая моя, — произнесла она с некоторой аффектацией, — вас тоже ожидает один человек. Этот господин мой большой друг, и если вы захотите познакомиться с ним, я представлю вас с большим удовольствием.

Этим «хорошим другом» был именно я. Дом, в котором мы находились, принадлежал мадам де Сент-Эдме. Эта любезная и крайне деликатная дама занималась тем, что устраивала интимные свидания между людьми противоположных полов, которые хотели бы воспользоваться подобными услугами. Среди ее клиентов были и красотки, испытывающие финансовые затруднения или страдающие из-за собственных сексуальных аппетитов и желаний, и женщины, уже имеющие официальных любовников, но желающие увеличить свое содержание или найти дополнительные источники средств, и даже замужние дамы, которым не доставало денег, выделяемых им «на булавки», или которые были неудовлетворены своей чувственной жизнью с мужем, что так важно для обеспечения гармонии в браке. Во всех подобных случаях мадам де Сент-Эдме, имевшая помещения для тайных свиданий, предлагала дамам, оставаясь инкогнито, безопасно и самым приятным образом получить финансовую или любую другую помощь от господ.

И в той же мере господам, томимым любовной жаждой, она предоставляла все условия для удовлетворения плотских желаний. Благодаря любезности нуждающихся дам, она всегда избегала долгих поисков, а главное — сопротивления перед капитуляцией.

Кроме всего этого, женщины, любившие лесбийские забавы, находили в ее доме удобное место для встреч, где они могли наслаждаться удовлетворением своих сладчайших фантазий с желанными предметами своих влечений. А если таковых не было, то они могли беспрепятственно встречаться с девушками, предлагавшими себя взаймы, которые понимали и разделяли их вкусы и для которых величайшим наслаждением было дарить или получать ласки языком, столь драгоценные для трибад.

Само собой разумеется, что в этот дом никогда не допускались молодые люди, пока в отношении каждого из них не исчезали даже малейшие сомнения в их преданности и умении хранить тайну. Зато проверенным и надежным завсегдатаям мадам предоставляла привилегию прислуживать на лесбийско-приапических празднествах и представлениях, куда приглашались также и желающие при сем присутствовать дамы, чье умение хранить тайну было гарантировано. И все в этом веселом обществе знали, что бояться им совершенно нечего, ибо сдержанность заведомо обеспечивалась именно отсутствием сдержанности.

Девушка, которую я поджидал, по словам мадам де Сент-Эдме, была новенькой в деле распутства. До сегодняшнего дня она лишь раз почтила дом мадам своим присутствием.

— Мне хотелось бы, чтобы ты первым насладился ею, — сказала мне мадам. — Но, к сожалению, когда она наконец набралась храбрости и посетила мой дом, ты находился в деревне. А до этого она дважды вводила меня в заблуждение. Мне очень хотелось, чтобы в тот момент рядом оказался кто-то из моих лучших друзей, но, увы, таковых тогда не было. А я так боялась снова ее упустить, что свела ее с одним случайным клиентом, и она отдала ему свою невинность! Для него это была небывалая удача, и во всяком случае, теперь-то мы уж заполучили нашу маленькую птичку.

Несмотря на свои циничные и аморальные принципы, эта предупредительная женщина превосходно умела угадывать чужие предпочтения Ведь кому-то нравятся брюнеты, другим — блондины, одни в восторге от бородатых, а вторые предпочитают усатых. Горячие и страстные женщины искали в мужчинах грубую силу в сочетании с достойной внешностью. А тех, кто гнался за деньгами, гораздо больше заботила цепа, которую они могли получить за свою благосклонность. Для этих последних предварительное знакомство было всего лишь второстепенной формальностью.

Нельзя сопротивляться своим вкусам и сражаться с капризами.

Всем дамам предварительно показывали предполагаемых кавалеров, и если осмотр их удовлетворял, их тотчас проводили в специально подготовленные комнаты, где и происходило знакомство. В точности такие же привилегии и возможность тайно взглянуть на предлагаемую подругу предоставлялись и клиентам-мужчинам. Однако, как правило, эта предварительная процедура была формальностью, поскольку мадам де Сент-Эдме умело подбирала соответствующих друг другу партнеров, а также мастерски расписывала каждому достоинства другого.

Потом счастливца провожали в предназначенную для него комнату, заботливо обставленную с учетом всех и всяческих потребностей любящих пар. Дама обычно уже находилась там, делая вид, что вышивает или читает. Их знакомили, и мадам исчезала, поскольку дальнейшее ее не касалось.

Только если речь шла о девушке, впервые решившейся отдаться, мадам проявляла осмотрительность и всегда находилась неподалеку, поскольку была велика вероятность, что девушка может испугаться в самый ответственный момент.

— Нет, нет! Не сейчас! Не сегодня! — восклицали эти свеженькие цветочки в подобных случаях и выбегали из комнаты.

В таких случаях мадам де Сент-Эдме останавливала их в коридоре, успокаивала продуманными ласками и убедительными словами и уговаривала остаться и продолжить. Затем мадам уводила девушек в другие комнаты и убеждала раздеться, потом успокаивающе и подбадривая шептала:

— Теперь, дорогая, у тебя все в порядке, — успокаивающе говорила она. — Сейчас я уйду и приведу его к тебе.

Такие эпизоды обычно заканчивались вспышкой любовной страсти, еще более изысканной из-за усилий любовника по преодолению девичьего сопротивления, свидетельствовавшего, что девушка, которой он собирался насладиться, впервые собирается отдаться удовольствию.

Впрочем далеко не все начинающие заставляли беспокоиться о себе. После второго, а часто и во время первого визита большинство девушек не противились даже самым дерзким и распутным действиям со стороны любовника. Более того, зачастую вместо того чтобы прибегнуть к образу испуганной простушки, который обычно разжигает в мужчинах похоть, они достигали того же результата, наряжаясь в самые вызывающие и декольтированные одежды.

Еще одним немаловажным достоинством мадам де Сент-Эдме было умение давать дельные советы по выбору туалета, наиболее подходящего для конкретной цели. Не зря она не один год прослужила в одном из ведущих домов моды Парижа. Поэтому хотя основную часть благодарностей мадам получала за услуги «поверенной в любовных делах», она получала массу ценных подарков от клиентов и за свои советы. Таким образом мадам успела завести множество дружеских взаимоотношений, которые всегда оставались прочными.

И вот настал миг, когда меня познакомили с дамой, с которой я должен был насладиться в скором времени. Она сняла шляпку, и я почтительно сжал ее руку, пока мадам представляла нас друг другу.

— Моя дорогая, познакомься с моим другом, о котором я тебе говорила.

Тут дама подняла свое прелестное личико, чтобы поздороваться со мной, и — Бог мой! — я узнал в ней свою юную кузину. Когда мы предварительно разглядывали друг друга, то видели друг друга не вполне четко, ее лицо скрывала широкополая шляпа, а меня она очевидно не узнала из-за бороды, поскольку с тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло уже много лет.

— Как? Это ты, Жюльетта?

Мадам сразу поняла, что невольно стала виновницей чрезвычайно неловкой ситуации. Она замерла, потрясенная происшедшим. Мне пришлось попросить ее, чтобы она оставила нас с кузиной одних.

Мы оказались в пикантном положении. Эта девушка приходилась мне «младшей кузиной», которая с ранней юности была предметом моих любовных откровений и желаний, которые так и остались нереализованными из-за ее раннего замужества, исключавшего любовные встречи. Да это и естественно, что в такое время девушка не может думать о посторонних любовных свиданиях. Теперь же моя кузина превратилась в красивую женщину, и я надеялся, что при нынешних обстоятельствах появлялась возможность вспомнить о наших юношеских влечениях и довести желаемое до страстного финала.

Кузина же была смущена и стояла, опустив глаза. Я нежно взял ее руки в свои и заверил, что ей нечего опасаться и я буду хранить ее тайну, и если она хочет уйти, то я не стану препятствовать ей ни единым словом. Но когда в ответ на мое рыцарское заявление, она промолчала, во мне пробудился обычный мужчина, который начал самоутверждаться со всей решительностью, тем более, что я видел ее бурно волнующуюся под корсетом грудь, выдающую истинные эмоции моей кузины.

— Ну же, Жюльетта! — Воскликнул я. — Скажи, ты хочешь, чтобы я ушел? — Она по-прежнему молчала.

Я был озадачен и не знал, что делать. Наверное, мне следовало тотчас же проявить к кузине уважение и отказаться от любых попыток добиться от нее услуг, которые, по всей видимости, она была готова оказать любому незнакомцу, придя сюда. А может быть стоило отнестись к ней как к женщине легкого поведения и без лишних колебаний озвучить ей свои предложения, которые я сделал бы любой женщине в подобной ситуации, поскольку был бы совершенно уверен, что мои предложения будут благосклонно приняты. Но женщины до того странные создания! Их мораль, порой, не поддается никакому объяснению! Некоторые из них в подобной ситуации, не колеблясь, предались бы самому грандиозному разврату, другие же при аналогичных обстоятельствах превратились бы в неприступную крепость. Но в любом случае, дама, пришедшая в дом мадам де Сент-Эдме, едва ли могла рассчитывать, что к ней будут относиться как к нравственной особе. А ведь Жюльетта ставила себя на одну доску с ними! Тем не менее, если при обычных светских обстоятельствах наша родственная связь могла бы мне помочь, сейчас она могла стать серьезным препятствием для нас обоих. Все-таки для меня Жюльетта ассоциировалась с семьей, респектабельностью, безупречным прошлым и еще недавним своим целомудрием.

Но признаюсь, что наши воспоминания о юношеских забавах могли для нас обоих стать предлогом, чтобы оживить прошлое и соединить его с настоящим.

Во время наших развлечений нас мало волновала благопристойность — украдкой сорванные поцелуи, ласки языком, нескромно гуляющие под одеждой руки, — все это вело нас к порогу наивысшего наслаждения. Однажды мы с ней вдвоем спрятались в сарае, и она позволила моей руке добраться до ее маленькой девичьей пизденки, которую я попытался возбудить при помощи пальца. Тем временем нежные ручки Жюльетты теребили мой хуй, пока он не восстал в ее честь, налившись силой. Но наши игры не вылились ни во что более серьезное, и после того случая мы не виделись вплоть до сегодняшнего дня.

Я напомнил ей о том дне, она улыбнулась, преодолев свое смущение, было ли оно истинным или притворным.

— Давай не будем вспоминать об этом, — заявила она, — мы были такими глупыми!

— Это верно, было настоящей глупостью не воспользоваться предоставленным нам шансом! Но теперь, когда мы так неожиданно встретились…

— Скажи, когда ты вошел сюда, ты не знал, что это я?

— Честно сказать, не знал.

— Хорошо, а если бы ты узнал меня раньше, ты вошел бы?

— Скорее всего я решил бы, что для тебя будет лучше, если мы не встретимся, но я был бы очень разочарован, ведь ты такая красивая! А что насчет тебя? Что бы ты сделала, если бы узнала меня?

— Мне бы следовало убежать.

— Но почему? Ты думаешь, я не сумею по достоинству оценить твое очарование, как другой мужчина.

— Но ведь ты и любой другой мужчина это совсем не одно и то же. Ты же мой родственник. А я здесь не для того, чтобы встречаться с членом семьи.

— Я не собираюсь тебя переубеждать, — с улыбкой ответил я, смеясь, — но прошу, давай забудем, что мы родственники. Сейчас я моту думать о тебе только как об очаровательной молодой женщине, которую вижу впервые. И если ты позволишь мне объясниться в своих чувствах и сделать свое предложение, то я уверен, тебе гораздо больше захочется выслушать меня, чем подчиниться страху и внутреннему протесту.

— Это так необычно, что мы здесь, с тобой. Мне странно находиться здесь, и я чувствую, что очень рискую.

— Значит, если бы сегодняшнее свидание было продолжением нашей последней сцены в сарае, то грех, — если бы о нем вообще могла идти речь, — показался бы тебе менее тяжким и менее пикантным и даже почти позволительным, как в браке?

— Что за ерунду ты говоришь? Нет, конечно. Но оттого, что ты увидел меня здесь, мне кажется, будто все мои знакомые уже знают.

— Значит, тебе все равно, что ты занимаешься этим делом на глазах у всего белого света?

Жюльетта искренне рассмеялась, и я тут же понял, как жестоко ошибся бы и в какое глупое положение поставил бы себя, если бы начал выказывать ей излишнее почтение. Ведь эта девушка, пусть даже она являлась моей кузиной, по собственной воле пришла в дом, предназначенный исключительно для тех, кто желает удовлетворить свои чувственные страсти и желания! Да если бы на ее месте была любая другая, я бы уже давно занимался бы ее прелестями, которые она предоставила бы в мое распоряжение с величайшей охотой. А если бы моя кузина сейчас оказалась не со мной, то и она бы не стала бы скромничать перед незнакомцем, и ее счастливый партнер уже осыпал бы ее поцелуями.

— В таком случае, — заявил я, — я вас знать не знаю, и вижу в первый раз. Мадам де Сент-Эдме пообещала, что сведет меня с прелестной девушкой, которая только начинает посещать ее дом. И эта девушка оказалась гораздо красивее, чем я мог надеяться, и, как мне кажется, не менее любезная, чем другие женщины, с которыми меня знакомила мадам. И девушка эта безусловно хороша для того, чтобы развлечься здесь со мной. Позвольте узнать, как вас зовут?

— Жюльетта, — со смехом ответила она.

— Жюльетта! Какое милое имя! Хорошо. Жюльетта, позвольте мне принять у вас шляпу и накидку.

Я убрал ее одежду, а потом обхватил ее за талию, и по своему обыкновению, крепко прижав к себе, страстно поцеловал.

— Если я правильно понимаю, вы редко посещаете этот дом? — поинтересовался я. — А то раньше я вас никогда здесь не встречал.

— Это мой первый визит, месье, — ответила она, включаясь в игру.

— Неужели?! Но вы же наверняка не впервые ставите вашего супруга в неловкое положение, ибо вы ведь недавно замужем, не так ли?

— Где ваша скромность, месье?!

— Хорошо, я спрячу свое любопытство! Но хочу сказать, что в любом случае очень любезно с вашей стороны, что вы позволяете другим разделять с вашим мужем ваше очарование.

Я опустился на софу, осторожно усадил кузину себе на колени и опять поцеловал ее в губы, в то время как моя рука настойчиво гуляла по корсажу. Жюльетта засмеялась, затем воскликнула самым естественным образом:

— Ох, сударь!

Я немного опустил руку, проводя по бедрам и пытаясь проникнуть между ними сквозь платье Жюльетты. Она оттолкнула мою руку, и я покорился, но лишь за тем, чтобы приподнять ей юбку и дотронуться до обнаженного тела в тех местах, которые прощупывались через одежду! Я стал нежно ласкать ее ножки, сжимая икры, коленки, бедра.

— Ох, что вы делаете, месье?

— Всего лишь хочу узнать, как вы носите подвязки — выше колен или ниже.

— Конечно же выше!

— У вас такие нежные икры! — Моя рука понемногу продвигалась все выше и выше, добираясь до мягкой, приятной на ощупь кожи.

— О! Ох! Мне щекотно! Не надо! Не надо!

— Почему? Ведь на ваших панталонах нет разреза спереди.

— Ха-ха! Уберите вашу руку! Мне щекотно! Ох!

— Ну вот я добрался до нужного места! Ах, какие густые волосики! Даже гуще, чем тогда, в сарае.

— В каком еще сарае?

— О, простите меня! Я забылся.

И хотя я заставил ее в любовнике вновь увидеть кузена, она не остановила меня и даже не стала противиться моему деликатному изучению ее самых потайных прелестей. Эти поиски несомненно доставляли ей намного больше удовольствия, чем какая-нибудь сентиментальная благопристойность с моей стороны, да мне это нравилось гораздо сильнее! Устроив кузину у себя на коленях поудобнее, я продолжил работать рукой, исследуя восхитительные, округлые ягодицы, с восторгом находя, что они у нее полные, крепкие и упругие.

— О, мадам, — сказал я, — какие у вас прекрасные полушария, словно на карте мира! Немногие девушки могут похвастаться такой упругой ладной задницей.

— Как вы смешно сказали — карта мира! Почему?

— Потому что ваша попка как две половинки земного шара. Дайте мне взглянуть на нее. Давайте снимем ваш корсет! Какой же он у вас неудобный! Вот так! Наконец-то мы от него избавились! Бог мой! Какие красивые груди, такие же милые и упругие, как твой задик!

— Тише! Что за выражения!

— Вы сплошное очарование, сладкая моя. Я безумно рад нашему знакомству. Ни одна женщина не возбуждала во мне такого пламенного желания.

Я взял кузину за руку и положил ее ладонь на несомненное подтверждение своей страсти, разожженной ею.

— Шалун! — сказала она мне, что в устах любой женщины означает поощрение к дальнейшим действиям.

Потом она заявила, что я неисправим, хотя она-то считала меня сентиментальным! Я признался ей, что давно расстался с этим качеством, ибо сантименты между мужчинами и женщинами — пустая трата времени, мешающая перейти к радостям любви.

— А что стало с вашей сентиментальностью? — поинтересовался я.

— Ну, поскольку мы встретились с вами именно здесь, судите сами. Впрочем любая женщина, сентиментальна она или нет, рано или поздно приходит к тому же состоянию.

— Как это мило! Мне начинает казаться, что вы далеко не новичок в любовных делах.

— Хорошо, но коль скоро мы заговорили об этом, то, если я правильно понимаю, из ваших объятий я выберусь с еще большим опытом. Надеюсь, у вас есть способ преподать мне дельный урок.

Эту фразу она произнесла с такой восхитительной улыбкой и таким выражением лица, что не оставалось сомнений в том, что моя кузина знает, какое впечатление она производит на мужчину.

— Ну, а теперь позволь мне увидеть твой… — и недосказанное, но подразумеваемое слово мгновенно открыло передо мной горизонты безграничного удовольствия с моей шустренькой кузиной. Я нежно обнял ее и после долгого поцелуя стал уговаривать Жюльетту раздеться.

Я и сам помогал ей, используя каждую возможность прикоснуться к ее обнаженной плоти, все сильнее возбуждаясь от сладковатого аромата, исходящего из-под ее нижнего белья, как видно выбранного с большой тщательностью. Каждая женщина знает, что ее сокровища обладают немыслимым очарованием, и потому их красоту нужно показывать только в соответствующем обрамлении и только тем глазам, что достойны их узреть.

Вскоре она осталась в одной сорочке, и я моментально последовал ее примеру. Затем, предварительно подготовив друг друга, мы легли в постель и стиснув друг друга в объятиях, отдались сладким прелюдиям к экстазу.

— Вы ведь никому об этом не расскажете, правда? — спросила Жюльетта, уже готовая отдаться мне.

Это предупреждение было, конечно, в наших общих интересах.

Вскоре она позволила себе расслабиться и предаться наслаждению. Ее красивая грудь вздымалась, затуманенные страстью глаза были прикрыты. Была ли ее страсть подлинной или она так умело притворялась, поскольку это было свойственно женщинам из мира удовольствий?

Гораздо позже Жюльетта призналась мне, что узнала меня с первого же взгляда и позволила состояться нашему «знакомству», полностью отдавая себе отчет в мотивах моего присутствия. Так что вполне возможно, что прикосновения моих рук и пальцев к ее обнаженному телу действительно оказали на нее столь же чудодейственное воздействие, как в тот раз, когда мы увлекались нашими юношескими проделками. Дело в том, что неугомонные женщины более чувствительны к ласкам, и мне припомнилось кстати, что Жюльетта сразу срывалась со старта, как чистокровная лошадь, получившая легкий посыл. Теперь же, став женщиной, она, очевидно, сохранила это бесценное качество.

Тем временем я уже сам сгорал от сильнейшего желания. Девушка, которую я сжимал в своих объятиях, разжигала во мне страсти, достойные самых распутных оргий, которые доступны только с развратнейшими женщинами. И жажда получить запретный плод становилась только острее от того факта, что эта девушка оказалась моей кузиной.

Вняв моим уговорам, Жюльетта сняла с себя сорочку, являя моему взору свое обнаженное тело, нагота которого была подчеркнута треугольником шелковистых волос внизу ее округлого животика, так и не снятыми туфлями, а также подвязками, поддерживающими выше колен туго натянутые чулки. Похоже эта юная кокетка прекрасно знала, как выгоднее подать свою плоть для достижения максимального эффекта.

Потом я повсюду гладил и ощупывал ее, целовал и сосал ее грудь, зарывался носом в волосы у нее в подмышках, ибо ничто не распаляет страсть так, как запах отдавшегося тебе свежего женского тела. Одновременно мои пальцы теребили волосики на ее пухленьком холмике, а одним пальцем я уже ласкал ее сладкую щель, куда сумел проложить дорогу впервые после нашего давнишнего приключения в сарае. Но в те времена ее пизденка и щель были девственны! Однако отсутствие этой мелочи нисколько не мешало моему удовольствию. Помнится, в те времена грудь Жюльетты еще была такой мягкой на ощупь, бедра — не столь полными и округлыми, ее ляжки — не такими упругими, а ее маленькая ручка, которой она так робко играла с моим хуем под моим руководством, не была столь искусной и нежной. Кроме того моя кузина тогда не умела так хорошо целоваться, и скорее всего она зажала бы свои целомудренные маленькие ушки, если бы услышала хоть одно слово из тех, что я сейчас тихо нашептывал ей, пока мой палец нежно ласкал ее клитор.

— А что это у нас за маленькая кошечка? Такая маленькая пушистая кошечка! Она любит ловить и есть мышек? Я с удовольствием отдам ей свою.

— Ооо, это, вероятно, очень большая мышка!

— Девушки любят чувствовать большой хуй в своей пизде! А еще им нравится, когда мужчина ласкает их языком. Я тоже хочу приласкать тебя, сделать тебе минет. Ты знаешь, что это такое?

В ответ она лишь мило улыбнулась мне. Я быстро припал ртом к густому пучку темных волос внизу ее живота и с наслаждением вдохнул их аромат, смягченный рисовой пудрой и духами «О де Любин». Она всегда любила эти духи, с самого девичества, но прежде она не душилась ими там. Наверное потому, что тогда она еще не была искушена в искусстве возбуждения и не знала, как эти пикантные дерзкие поцелуи могут даже самую расчетливую женщину довести до обморока? Но Жюльетте была чужда расчетливость, и когда мой рот устроился поверх ее пизды, а мой язык постепенно проник между ее губ в поисках маленькой кнопочки, в которой сосредоточено все женское сексуальное удовольствие, я получил несомненное подтверждение того, что кузина твердо усвоила, как предаются этой ласке, получая от нее изысканнейшее наслаждение. Одна нога женщины была переброшена поверх моей спины и крепко обнимала меня, и изящный каблучок упирался мне под ребра подобно шпоре, а другая нога вытянулась вдоль меня спереди, и я мог своим хуем чувствовать трение о мягкую кожу ее туфельки.

О, какой это был экстаз! Моя сладострастная партнерша тяжело дышала, ее тело дрожало в моих руках от толчков моего языка; ее бедра извивались, стиснутые в моих руках. Я чувствовал бешеный пульс между ее ног и пытался доставить ей как можно больше удовольствия языком. Я уже несколько раз был готов кончить прямо на туфельку кузины, но предпочел другой способ облегчения, а когда освободился от сладких объятий, вытянулся рядом с ней.

— Тебе понравилось? — шепнул я ей. — Я все сделал правильно?

— Ах, было так сладко! Только ты нехороший! Ведь ясно как божий день, что тебе не впервой дарить такие ласки.

— А ты? Это был твой первый раз?

— Какой ты гадкий!

— Ха! Значит, ты любишь, когда тебя удовлетворяют таким образом?

— Все женщины это любят! А вот как тебе такая шутка — у меня есть подруга, которая ради сохранения верности супругу, позволяет другим мужчинам удовлетворять себя только так?

— Думаю, я знаю, о ком ты. Это случайно не высокая блондинка по имени Анжела?

— Да. Но как вы познакомились?

— Здесь. Она сюда часто захаживает.

— Но почему ты считаешь, что мы говорим об одной и той же даме?

— Ну! Это не самое распространенное имя, и еще — она не позволяет мужчинам ничего, кроме этого.

— И ты занимался с ней этим?

— О, да, признаюсь, и она того стоила. А ты знаешь, что ограничила свой супружеский долг тем же способом?

— Это каким же?

Я нежно просунул палец меж ее губ. Жюльетта рассмеялась и спросила, позволял ли я Анжеле обрабатывать себя таким образом.

— Конечно! Даже больше — я умолял ее об этом, ведь никакого другого способа она не позволяет.

— Вы, мужчины такие ужасные! Вот вы, месье Анри! — Она назвала меня по имени. — Я просто поверить не могу, что ты такой… такой…

— Испорченный? — подсказал я. — Но в любви многие вещи, которые считаются порочными, на самом деле очень приятны. Лучше скажи мне, неужели тебя никто еще не просил о такой любезности?

— Если я скажу, что меня не просили, то вероятно это уже скоро перестанет быть правдой, поскольку я вижу в твоих похотливых глазах совершенно определенное намерение!

— Вот как! Значит ты уже предавалась сладкому греху, и твой ротик я тоже опоздал лишить девственности! Где же это произошло? В этом доме? Расскажи мне все об этом!

— Я не помню!

— Еще как помнишь! Расскажи мне на ушко, будто ты перед своим исповедником!

— Нашелся тоже исповедник!

— Я очень благосклонный исповедник! Ma fille, pour penitence, Et ron, ron, ron, petit patapon, Ma fille, pour penitence, Nous recommencerons. Ну, хорошо-хорошо, я помогу тебе для начала. Скажи, ты делала это только один раз? Или может дважды, трижды: первый раз из любопытства, второй раз…

— Ох нет! Один, только один раз!.. Я должно быть сошла с ума в тот день. Подруга пригласила меня на ужин, где должен был присутствовать и ее любовник. Мы немного выпили и после десерта были уже слегка захмелевшие. Они рассказывали мне разные неприличные истории, кажется даже не замечая, что вытворяют у меня на глазах всякие непристойности! Словом, я наблюдала за их играми до тех пор, пока сама не возбудилась. И тогда я потеряла голову настолько, что перестала пропускать мимо ушей поддразнивания и подачки и решила посоревноваться со своей распутной подругой. Мне хотелось проделать вместе с ее любовником все то, чем они занимались у меня на глазах.

— Какая добрая подруга, даже не ревновала! И в тот раз ты обучилась этому сладкому пороку?

— Увы, да! Вынуждена в этом признаться!

Давным-давно известно, что женщины учатся самым оригинальным и изысканным видам сладострастия отнюдь не при помощи мужчин, а вместе с представительницами своего же пола. Тысячу раз был прав Казанова, когда утверждал, что любовник, которому удастся привести на свидание сразу двух своих прежних подружек, получит самые чувственно-разнузданные наслаждения. А пока я решил воспользоваться тем, о чем так удачно разузнал.

— Очень хорошо, дочь моя, — сказал я ей, не выходя из роли исповедника, — а после того случая как часто ты этим занималась?

— После того случая ни разу, отче, — ответила она, рассмеявшись.

— Значит, ты почти святая, дочь моя! Но тем не менее я должен наложить на тебя епитимью: И в раскаянии, Мы начинаем снова. Мы начинаем заново.

Сначала Жюльетта немного противилась, говорила, что сейчас все по-другому, и она вовсе не возбуждена. И не хотела бы больше делать это, поскольку пообещала себе не повторять подобных подвигов. Но я продолжал уговаривать кузину, напоминал о подруге и о том, что она уже преодолела в себе все эти глупые предрассудки, которые идут от внешних запретов, а не от ее собственных склонностей.

— Ох! — воскликнула кузина, нагнувшись к моему члену, который уже стал могучим и твердым и только и ждал ее ласк. — Вот Анжела вряд ли бы стала ждать повторного приглашения! Она так любит это занятие! Ну и ну! — добавила она, ухмыляясь. — В том сарае мы так далеко не заходили, верно?

Она взялась за мой хуй своей нежной ручкой и направила его к своим губам. И я ощутил, как он входит к ней в рот, влажная теплота которого вызвала сладострастную дрожь, охватившую все мои чресла. Для новичка моя кузина действовала превосходно: она успешно вобрала хуй в рот, видимо, припоминая методы своей подруги, и стала работать так, чтобы доставить мне максимально возможное удовольствие! Боже мой! Какое блаженство! Непередаваемое ощущение! Я уже раз двадцать был готов кончить!.. Несколько раз просил не сосать так сильно, чтобы оттянуть извержение и продлить состояние экстаза!.. Я с восторгом спрашивал себя, могу ли позволить себе кончить! Будет ли мне позволено удовольствие излиться в рот милой девушки, чью прекрасную головку я видел перед собой, когда она ритмично поднималась и опускалась в такт возбужденным движениям моего тела!

Надо сказать, что почитательниц такого рода забав гораздо больше, чем принято думать, они выдают себя, когда едят толстую спаржу. И когда мужчину ублажает подобная женщина, он должен позволить этому сладкому естественному процессу идти своим чередом и спокойно излить свое семя в драгоценный ротик, выдаивающий из партнера этот нектар, утроившийся в объеме от такой ласки. Но не менее сладостно кончать уже в пизду, подготовленную подобной же лаской и горящую от желания принять щедрую порцию спермы! И я признаюсь, что искушенные женщины, может быть, охотно примут подобный знак страсти от своих возлюбленных, но, впервые согласившись столь сладостно прислуживать своим любовникам, женщины делают это неохотно.

Поэтому несмотря на то, что Жюльетта сосала мой хуй с полным самозабвением, по всей видимости разделяя со мной даруемое мне удовольствие, я все-таки нежно положил руку на лоб кузины, преднамеренно останавливая движения ее головы вверх-вниз.

Она посмотрела на меня изумленным взглядом, в котором читался вопрос — почему это я останавливаю ее до появления несомненных симптомов завершения сладчайшего долга? Дело в том, что подруга, показавшая ей пример, никогда не останавливалась и сосала до тех пор, пока «ситуация не разрешалась сама собой», как любила выражаться милейшая мадам де Сент-Эдме. А может быть в тот памятный вечер Жюльетта тоже так поступила?..

Все-таки исповедник из меня получился неважный, ибо вопросы мои касательно этого тела были недостаточно прямолинейны, отчего исповедь оказалась неполной.

Итак, Жюльетта, раскрасневшаяся, с еще влажными губами, приподнялась и улеглась рядом со мной, поинтересовавшись, правильно ли она все сделала.

— Восхитительно, дорогая, так же хорошо, как и твоя подруга! — прошептал я, поцеловав ее в губы и проводя по ним языком. — А теперь, дорогая, ну… на меня, да?

Кузине не понадобилось повторное приглашение, она сразу же оседлала меня, и я резко засунул ей в пизду свой хуй, еще влажный от поцелуев.

Внезапно, лежа на мне в моих крепких объятиях, дрожа от удовольствия и подергиваясь вверх-вниз в такт моим движениям, она шепнула:

— А когда ты был… с моей подругой… как ты делал… ведь она не позволяет… того, чем мы… сейчас занимаемся?..

— Ты и сама знаешь!.. Красивая женщина… это сплошная пизда!

— Ох!.. Ты ужасный!.. Значит… ты делал это… ей в рот?.. Всегда?..

— Конечно!.. А ты… вынуждаешь меня… выдавать… чужие… секреты…

— Так почему… ты не сделаешь точно так же… со мной? Я ведь… делала с тобою… именно то?

— Ты жалеешь… что я этого не сделал?

— Нет… но мне… хотелось бы знать!

— Ну, просто… я не думал… что тебе нравится только одно это… Ты ведь не Анжела!

— Какой же ты милый! Понимаешь… от этого не бывает детей… это хорошо.

— Значит… в следующий раз… тебе хочется, чтобы я кончил тебе в ротик… как побит Анжела?

Жюльетта с улыбкой кивнула, а потом сладострастно закрыла глаза, чтобы в полной мере погрузиться в блаженство, повергавшее все ее тело в дрожь. В этот момент мне вдруг подумалось, а не вернуться ли нам к сладким упражнениям с ее ртом в главной роли, но испытываемое мной удовольствие было настолько острым, что я не мог заставить себя отказаться от нынешнего положения кузины! Приближался самый острый момент! Наши языки сплелись, губы встретились, движения ускорились…

— Ох!.. Еще, еще!.. Ох!

Однако в решающий миг, я подстраховался и избавил Жюльетту от опасности одарить меня новыми родственниками. Я быстро вытащил свой хуй и излился огненным дождем на задницу и поясницу кузины!

Мы уже практически оделись, когда в дверь постучали. Это пришла мадам де Сент-Эдме, желающая узнать, не нужно ли нам чего-нибудь. Мы попросили ее принести какой-нибудь освежающий напиток. Похоже мадам весьма обрадовалась, заметив беспорядок в нашей одежде, ведь он свидетельствовал, что хотя наша встреча произошла по ее ошибке, закончилась она удачно и никому не доставила неприятностей.

Вскоре Жюльетта надела перчатки, завершив тем самым свой туалет, и поцеловала меня на прощание через вуаль. Прежде, чем она ушла, мы договорились о новой встрече, на которой я, дрожа от похоти, пообещал доставить ей точно такое же удовольствие, как ее подруге Анжеле. Затем я вызвал для нее экипаж. Эта деталь всегда очень ценится женщинами при завершении любовного приключения.

— Ну что ж, — обратилась ко мне мадам де Сент-Эдме после ухода Жюльетты, — вижу, вы остались довольны. А я ужасно испугалась скандала, когда увидела, что вы знакомы с этой дамой! Она ваша родственница?

— Нет. Но мы знакомы с тех пор, когда она была молоденькой девочкой.

— Ох! Хорошо, что все обошлось, я боялась, что она устроит сцену.

— Благодаря моим усилиям эта милая дама ничего подобного не учинила!

— Я вам крайне признательна. Хотя я почему-то была заранее уверена, что вы сможете уладить дело по-тихому. Кроме того мне кажется, что дамы ее круга, имеющие столь достойный вид, терпеть не могут шума. И я с ними согласна в этом: делайте все, что вам нравится, развлекайтесь с дамами, как вам хочется, ибо это никого не касается и никому не вредит.

— Скорее даже наоборот, — согласился я.

— Просто нужно действовать определенным образом, чтобы внешне все приличия были соблюдены.

— Да, недаром я строго придерживаюсь правила — удовольствие должно идти рука об руку с умением держать язык за зубами.

— О, в вас я даже не сомневаюсь. Я всегда с радостью сделаю для вас что угодно. Но все-таки, когда вы попросили меня покинуть комнату, у вас был испуганный вид.

— Но теперь вы успокоились?

— О, да! Раз она прошла через ваши руки, значит она надежный человек.

В назначенный Жюльеттой день я вновь явился в дом мадам де Сент-Эдме. Она проводила меня в комнату, которую заранее приготовила для нашего свидания, и оставила меня одного. И хотя я пришел первым, но мне не пришлось долго ждать, уже скоро мадам вернулась и сообщила, что моя дорогая кузина прибыла. Однако в тот момент, когда Жюльетта шла по коридору, ее остановила еще одна завсегдатайка этого места.

— Как, это ты, Жюльетта! — с удивлением воскликнула та дама. — Я и подумать не могла, что когда-нибудь увижусь с тобой здесь! Ты же всегда говорила, что у тебя никогда не хватит решимости сюда прийти! У тебя назначена встреча с кем-нибудь?

Пока обескураженная Жюльетта колебалась, не зная, что ответить, появилась мадам де Сент-Эдме и сообщила, что ее гость уже тут. Услышав это другая дама извинилась, что стала причиной опоздания, но тем не менее продолжила разговор.

Как оказалось, и в чем я даже не сомневался, эта белокурая дама была той самой подругой Жюльетты, Анжелой де Валансей. Как я потом узнал, это было ее вымышленное имя, но я не стал ничего предпринимать, чтобы приоткрыть завесу анонимности, с помощью которой она, подобно другим, старалась скрывать свои визиты, имевшие целью удовлетворение тайных страстей.

— Но она ведь не ревнует, верно? — спросил я мадам де Сент-Эдме.

— Ни капли. Она охотно одалживает своих любовников подругам. Но терпеть не может, когда ревнуют ее. Мне кажется, это справедливо.

Жюльетта все еще не пришла.

— Если она решила поболтать со своей подругой, то вам придется еще долго ждать, — заметила мадам де Сент-Эдме, — но посмотрите, кажется они обе идут сюда. Дамы, вас уже заждались!

— Но меня-то никто не ждет! — воскликнула мадам де Валансей. — Я смотрю тут уже все устроено для ебли и забав, напитки повсюду, угощения…

Она указала на стол, накрытый к послеполуденному чаю, который я заказал в предвкушении прихода Жюльетты. Я пригласил Анжелу присоединиться к нам.

— Я вам не помешаю? — уточнила она. — Влюбленные голубки любят оставаться наедине. Впрочем, если я не помеха, то с удовольствием составлю вам компанию. А когда захотите уединиться, просто скажите мне, и я исчезну. Я уверена, вы не будете искушать мою скромность!

Говоря это, Анжела бросила на меня такой откровенный взгляд, что стало совершенно ясно, что ее желания противоречат сказанному. Ее горящие от похоти глаза, казалось, умышленно напоминают мне о том, какое наслаждение мы доставляли друг другу в прошлом, и приглашали к дальнейшим забавам, которые она была готова со мной разделить. В скромном черном костюме, державшаяся строго и достойно, она ничем не выдавала своих похотливых желаний, приведших ее сюда, или развратного нрава, которому она была готова подчиниться в любой момент. Только некая особенная искра в ее взгляде позволяла беспрепятственно представлять эту женщину обнаженной, а под покровом безупречных светских манер угадывать весьма близкое знакомство с самыми отчаянными безумствами.

Пока Анжела извинялась перед Жюльеттой за невольное вмешательство, а та принимала извинения, я велел принести еще один прибор и отпустил экипаж, а то Анжела то и дело ударялась в сомнения, не стоит ли ей вернуться к экипажу, который так долго ждал у дверей. Подобные приступы стыда часто присущи женщинам во время любовных эскапад. Анжела часто испытывала их, когда наступало время выйти из рамок сладкого уединения, в котором она отдавалась собственной похоти.

Потом дамы сняли свои шляпки и накидки, и мы уселись за стол. Таким образом я оказался между двумя хорошенькими женщинами — блондинкой и темной шатенкой, составляющими чарующее сочетание! Я уже успел насладиться каждой из них по отдельности, но это ничуть не уменьшало силу их очарования, даже наоборот — приятная близость этих двух аппетитных женских тел вызывала в моей плоти жар дикого желания, которое я надеялся, скоро настигнет и их.

Дамы же, осознавая, что они обе уже удовлетворяли меня, держались немного скованно, особенно Жюльетта, которая, казалось, слегка ревновала. Но умело приготовленный послеполуденный чай оказал на них обеих успокаивающее воздействие и после нескольких робких поцелуев и поглаживаний, все их сомнения развеялись, подобно туману под утренним солнцем. Я пылко целовал то одну то другую девушку, мой язык непрерывно с жадностью искал их языки, встречая ответную готовность. И в какой-то момент, когда я был полностью поглощен Жюльеттой, посасывая ее язык, а мои руки энергично шарили по всему ее телу, расстегивая платье и подкрадываясь к ногам под нижним бельем, пока не достигли шелковистого центра притяжения, который мой палец старался возбудить, — я вдруг ощутил руку мадам де Валансей, скользнувшую поверх моих брюк и попытавшуюся вытащить на белый свет факел любви, который уже начинал пылать страстью, а в ее руках становился все более твердым и решительным! Куда только подевалась вся сдержанность! Однако пока все их аппетитные формы были скрыты от моего взора, и я попросил дам раздеться или, по крайней мере, расстегнуться так, чтобы выпустить на волю их груди, которые я мог бы разглядывать, щупать, тискать и целовать.

— Ну и ну, — рассмеялась мадам де Валансей, — если просите вашу гостью раздеться, значит, за обычным приглашением на чаи последует приглашение на танец!

— Полагаю, что если дама приглашена на чай, — ответил я, — то она само собой рассчитывает, что останется и станет свидетельницей, а может и участницей забав, которые, несомненно, за ним последуют.

— Ах! Пьеса для троих, я правильно понимаю? — весело спросила она. — Только не та, что ставит балетмейстер оперы! Но как по мне, так такая пьеса может быть куда занимательнее, не правда ли, Жюльетта?

Жюльетта сдержанно улыбнулась. С одной стороны, ей нравилась эта идея, но с другой — она насторожилась, и вовсе не из-за чувства оскорбленного приличия, а из-за опасения, что ее, как новичка в любовных оргиях, заставят играть вторую скрипку, отдав главную партию опытной подруге. Ее колебания выглядели очень мило, они придавали особую пикантность ее окончательной капитуляции, при этом не мешая женщине в таком настроении броситься в неизведанное, приобретая опыт сладострастия.

Мадам де Валансей с готовностью принялась освобождать великолепную парочку своих узников. Для этого Анжела сняла свой шелковый светло-голубой корсаж, а мои читательницы-дамы конечно же знают, что если снять корсаж, то упадут и нижние юбки, если только не придерживать руками. Мадам де Валансей не спешила, и, когда затих волнующий шелестящий звук, с каким упали женские одежды, поспешно снятые и брошенные на стул, Анжела оказалась в одной полупрозрачной сорочке. Она повернулась ко мне с игривой улыбкой. Жюльетта после недолгих уговоров так же согласилась выполнить мою просьбу, и вскоре тоже осталась в подобном одеянии. Я же в свою очередь быстро разделся, предоставляя девушкам беспрепятственно ознакомиться с состоянием, до которого я дошел, разглядывая их обнаженные прелести.

Мы продолжали дурачиться, придумывая все новые и новые эротические забавы. Мы ели шоколад друг у друга изо рта, потом я устроил беглый осмотр грудей своих партнерш, я покусывал соски одной любовницы, в то же время пощипывая и щекоча соски другой. Я осмотрел все места, поросшие волосиками — и подмышки и их мшистые холмы, у мадам де Валансей они были тоненькие и золотистые, а у Жюльетты каштановые и очень густые. Они обе с такой готовностью отдавались каждой новой затее, что я был совершенно без ума.

Каждый раз, затевая очередную шалость, Жюльетта стыдливо краснела, словно стеснялась заниматься этим при свидетельнице. С жаром расцеловав все их прелести, которые я сопоставлял, в равной степени разделяя свое восхищение между моими прекрасными партнершами и отдавая должное каждой, я всерьез занялся их холмиками, представшими перед моим восхищенным взором. Я вставал на колени между ногами каждой из дам и всласть играл с вьющимися волосиками, расцеловывал и вылизывал их щели, извлекая из каждой участницы игры короткие стоны удовольствия. Наконец, достигнув пика распутства, я взял со стола две порции взбитых сливок с шоколадом и, к величайшему изумлению дам, засунул каждой по порции в пизду, объяснив, что буду есть все это прямо оттуда.

— Ох! Какая дивная идея! — воскликнула Жюльетта.

Она дрожала и трепетала от удовольствия, когда мой язык обнаружил цукат между губ ее пизды и, выудив его, стал гонять вокруг клитора.

— Ой! Поторопись! Поторопись! — воскликнула мадам де Валансей. — У меня начинает таять!

И действительно, когда я прижался ртом между ее бедер к ее дорогой щелочке, которую она поспешила предоставить в мое распоряжение, и мой язык с готовностью стал охотиться за шоколадом, ныряя и погружаясь в очаровательную дырочку, то находил там лишь незначительные остатки угощения, приправленные ароматом любовного сока. О, до чего нежен был вкус ее подсахаренной плоти!

После таких чувственных проказ и шалостей наша страсть разгорелась еще больше, а желание усилилось. Мадам де Валансей, обезумев от похоти, взяла засахаренную вишенку, развернула фантик и велела мне сесть. Затем она опустилась на колени, завернула на мне рубашку, обхватила одной рукой мой приап и положила вишенку прямо на головку, которая была густого бордового цвета, соперничавшего с вишневым цветом ее щек. Анжела восхищенно улыбаясь, рассматривая результат своей шалости. А затем она подалась вперед, ее восхитительная грудь колыхнулась, и она забрала в свой пылающий рот головку члена вместе с вишенкой и наградила его самой нежной заботой. Такое внимание велит получателю вернуть его сторицей при помощи собственного рта, и принуждает любовников удовлетворить свои взаимные желания в нежной позе «69». Сгорая от страсти, я крепко стиснул Жюльетту. Она деловито поцеловала меня, пососав мой язык, и я уже намеревался предложить ей куннилингус, как та воскликнула:

— Моя очередь, Анжела, уступи его мне!

Мадам де Валансей неохотно поднялась. Ее губы были влажными, а лицо пылало. Жюльетта вмиг заняла ее место, готовая взять мой пестик, все еще влажный от поцелуев подруги.

— Ты забыла вишню! — вдруг напомнила ей подруга.

Жюльетта покраснела и быстро исправила эту оплошность, а затем мой хуй опять очутился в плену горячего рта, где его стали пылко насасывать. Мадам де Валансей снова легла рядом со мной, и угощаясь засахаренными вишнями, стала с любопытством наблюдать за действиями подруги, склонившейся между моими бедрами. Я обнял мадам де Валансей за талию, наши губы и языки встретились в поцелуе, в который я постарался вложить то жгучее наслаждение, что дарила мне Жюльетта! Но мне хотелось большего! Я хотел ртом передать ей прелестные ощущения, охватившие мое тело.

— Позволь мне полизать тебя, — прошептал я.

— Охотно! — ответила она, — только не здесь, не сидя! Пойдемте в кровать!

Это вынудило Жюльетту прервать свой сладкий труд, и когда она поднялась с колен, я нежно поцеловал ее в губы, все еще сохранившие вкус «фрукта», которым лакомилась кузина. Добравшись до кровати, я попросил дам снять сорочки.

— Нет! — возразила мадам де Валансей. — Будет гораздо лучше, если мы поступим по-другому!

Мадам де Валансей была достаточно искушена в любовном искусстве, чтобы предусмотреть любую мелочь в очередной эротической игре. Она открыла ящик и достала оттуда два халатика, черный и розовый, сшитых из самой тончайшей и прозрачнейшей материи, какую только можно себе представить.

— Я надену черный. Он подходит мне больше, поскольку я блондинка, — сказала она. — Не смотри!

Она сбросила с себя сорочку и вместо нее надела халат, прозрачность которого подчеркивала блеск ее кожи. Завуалированная нагота казалась еще более пикантной! Кроме того, Анжела не завязала его спереди, позволив полам свободно развеваться с обеих сторон, таким образом демонстрируя красивое обнаженное тело от чулок до бархотки на шее! В этом восхитительном одеянии Анжела разместилась напротив меня.

— Все в порядке, месье! — сказала она, отсалютовав мне по-военному. — Видите, я обнажена — и одновременно нет!

Моя кузина надела халатик розового цвета.

— Я в нем абсолютно голая! — воскликнула она, смеясь.

— Именно такой тебе следует быть! — ответил я с улыбкой.

Дамы уложили меня на постель, а сами устроились по сторонам, и я оказался зажатым меж их роскошных грудей, которые я целовал и мял, пока маленькие женские ручки боролись за право распоряжаться моим членом. Я стал раздумывать, с кем из них мне погасить первый огонь похоти, и Анжела, теребившая мой хуй, словно прочитала мои мысли.

— Ну, кто начнет первым? — спросила она.

— Бросим жребий? — предложил я. — Угадайте, сколько здесь? — И я взял в руку горсть шпилек.

Догадка Жюльетта оказалась ближе к истине.

— Только не жадничай, Жюльетта, — заметила ее подруга, — оставь мне немного!

Но когда я стал устраиваться между ног Жюльетты, чтобы засунуть хуй в пизду и выебать ее, она, казалось, удивилась и заявила, что ей хочется совсем другого, а именно, того, что она делала со мной на софе, то есть сосать мой хуй!

— Сам понимаешь, — оправдывалась она, — ведь Анжела ничего другого не делает!

— Ох! Глупая, зачем ты ему сказала?! — воскликнула ее подруга.

— Будто ты не знаешь, что ты такая же очаровательная и до мозга костей испорченная девчонка, как и она? — заметил я, нежно поцеловав кузину. — Ну, что же ты предпочитаешь?

В ответ Жюльетта осторожно выскользнула из-под меня и попросила меня лечь на спину, на мое прежнее место. И едва я успел вытянуться на кровати, она, не теряя времени, опустила лицо к моему божественному приапу. Я ощутил, как ее губы стали целовать разгоряченную головку, а затем она вобрала член в рот, втягивая его все глубже и глубже! А я принялся ласкаться с мадам де Валансей, притянув ее к себе, поцеловав в губы и позволив ее языку поиграть с моим.

— Давай я сделаю тебе минет, — прошептал я.

— Да, дорогой.

Мило улыбаясь мне, мадам де Валансей села мне на лицо, устроившись так, что мой рот касался прямо ее пизды, а ее лицо было обращено к Жюльетте, чтобы она могла наблюдать за прелестным занятием ее подруги. Мой язык энергично атаковал пизду дамы, глубоко в нее погружаясь. Я пылко сосал ее возбужденный клитор, страстно вылизывал горячую и пульсирующую щель! Я всегда любил доставлять даме удовольствие таким образом, это доставляло мне истинное наслаждение, но никогда еще оно не сопровождалось столь пикантным посасыванием, увеличивающим вдвое мой восторг. Не говоря уж о том, что дама тоже невольно отдавалась неистовству, столь возбуждающему меня.

О! Какой неописуемый экстаз — сосать одну любимую женщину, пока тебя самого сосет другая! О, как восхитительна поза этого двойного «69», позволяющая моим сладострастным и прекрасным подругам на равных попробовать вместе со мной самые пикантные ощущения! II вскоре я ощутил, как стремительный поток спермы, несмотря на все мои усилия продлить теперешнее блаженство, уже рвется наружу.

— Жюльетта! Жюльетта! — воскликнул я, судорожно заглатывая воздух и оставив на мгновение нежную заботу о пизде мадам де Валансей. — Жюльетта!.. Я хочу… кончить… тебе в рот!..

Я увидел, как она быстро кивнула в знак согласия, что, возможно, после нашей последней встречи было излишним. Я вернулся к вылизыванию пизды мадам де Валансей, мой язык с еще большим жаром возобновил сладострастное занятие, к тому же я уже мог не отвлекаться на усилия сдержать финал! А затем меня накрыл экстаз! В пароксизме безудержной страсти я схватил голову кузины, чтобы она не двигалась, и загнал хуй поглубже ей в горло, мой язык бешено и глубоко входил в подрагивающую пизду мадам де Валансей!

— Ох!.. Ох!.. Я кончаю!.. Я кончаю!..

Моя кипящая сперма брызнула струями в рот Жюльетте, заставив ее ретироваться посреди извержения! Мадам де Валансей, ослабевшая от оргазма, опустилась на меня в полном изнеможении!

Мы лежали неподвижно, пока наши силы не восстановились. Затем Жюльетта вытерла рот халатом.

— Мне кажется, я проглотила немного! — воскликнула она, смеясь.

Мадам де Валансей будто случайно оказалась рядом с Жюльеттой в тот момент, когда та отстранилась от меня с уже полным ртом и последние брызги попали Анжеле на лицо, как она того и желала. Она рассмеялась и обернулась к Жюльетте, чтобы поблагодарить ее за сдержанное обещание оставить немного для нее. Затем Анжела соскользнула с кровати и приподняв халат к талии, поспешила в туалетную комнату. Так женщины обыкновенно делают, когда боятся, что на белье могут остаться компрометирующие следы. Конечно, в наших обстоятельствах эти опасения были излишними, зато эта привычка Анжелы позволила мне лицезреть совершенно очаровательные контуры ее задницы. Жюльетта, в свою очередь тоже вышла, чтобы смыть следы недавних занятий, хотя биде ей для этого и не требовалось. Я также последовал их примеру, ибо на моих губах, подбородке, усах — везде оставались доказательства того, что я минуту назад вкушал теплые женские соки мадам де Валансей.

Пока я занимался этим, Жюльетта вернулась и беспечно легла на софу. Мадам де Валансей подошла к ней и с игривой улыбкой положила руки на ее хорошенькие икры. Она начала легонько ласкать их пальцами, водя ими вверх-вниз по ногам Жюльетты. Но когда она забралась выше колена, Жюльетта остановила ее:

— Ох! Только не здесь!

— Здесь все свои!

— Пожалуйста, не стесняйся меня, — добавил я.

Краткий взрыв страстного влечения разрешился в тот же миг поцелуем, которым Анжела наградила свою подругу, и за этим крылось очень многое. Я не мог ошибиться! Мои прекрасные партнерши молились у алтаря Венеры Лесбийской! В отношении мадам де Валансей меня это не удивляло, наоборот было бы даже странно, если бы эта признанная распутница не испробовала столь чувственного наслаждения. Но вот моя кузина просто поразила меня! Кто бы мог подумать, что и она поддастся этому сладчайшему пороку? Но я был не из тех, кому неприятны подобные открытия, и даже позволил себе полюбопытствовать, когда они начали забавляться друг с другом.

И тут меня ждал еще больший сюрприз, потому что оказалось, что именно Жюльетта первой соблазнила Анжелу. Всем было известно, что девушки давно дружат, поэтому в один прекрасный день, а точнее, одной прекрасной ночью в неком загородном доме, куда они приехали на бал, хозяйка из-за наплыва гостей была вынуждена попросить их разделить одну постель. По поразительному совпадению я тоже был на том балу. Среди тех, с кем я танцевал в ту ночь, была некая мадемуазель Б., невеста счастливого смертного, представленного мне как господин Р. — он был полковником, служившим в аппарате военного министерства. Вскоре эта девушка стала мадам Р., а ее супруг, получивший быстрое продвижение по службе, которого, впрочем, и следовало ожидать, теперь является одним из столпов администрации. Что же касается ее, то после того вальса, она под вымышленным именем исполнила со мной несколько танцев совсем иного рода, а впоследствии я очень часто имел удовольствие быть ее партнером, когда мы оба якобы не узнавали друг друга.

— В конце концов, Жюльетта, у тебя нет никаких причин привередничать сегодня, — заявил я, мило резвясь с ее задницей и красивыми белоснежными грудями.

Она только улыбнулась и закрыла лицо руками. Мы поинтересовались, в чем причина ее веселья.

— Да мне просто подумалось, — ответила она, — что все произошло именно в ту ночь, когда ты танцевал с Анжелой, а потом мы с ней…

— Конечно, оказав тем самым честь мне и всем твоим партнерам, которые доставили тебе столько удовольствия!

— Дорогая! — воскликнула мадам де Валансей, которая продолжала использовать это имя, — ты сейчас слишком неосторожно разболтала месье, кто я такая! К счастью, он — твой кузен, а не случайный любовник, и поэтому никто посторонний ничего не узнает. Однако, сударь, вы должны позволить мне и впредь соблюдать инкогнито, если нам доведется где-то встретиться. Я же в ответ буду с удовольствием встречаться с вами в этом доме, предоставляя в ваше распоряжение себя и свои таланты.

Я поклялся своей честью повиноваться всем ее желаниям, и мы снова вернулись к удовлетворению наших пламенных желаний, которых этот небольшой антракт нисколько не умалил.

Мысль о том, что подругой моей кузины, чьими обнаженными прелестями я наслаждался, на самом деле является мадемуазель Б., нынешняя мадам Р., являвшаяся супругой столь высокопоставленного человека, завела меня еще сильнее. То, что эта женщина посещает на постоянной основе этот приют изысканной безнравственности и тайной проституции, чтобы отдаваться самым необузданным потребностям своей похоти и самым эротическим фантазиям, привело меня в сильнейшее неистовство.

Любое ощущение подчеркивается контрастом. Прекрасная долина кажется вдвойне красивее после того, как преодолеешь трудный путь среди огненных гор. Так же и обладать женщиной, с виду строгой и добродетельной, куда слаще, чем получать удовлетворение с куртизанкой, какой бы красавицей она ни была. Именно ради этого контраста некоторые мужчины просят своих любовниц одеться монашками, прежде чем они пустятся с ними в пляс!

Так вышло и с этой женщиной. Я пребывал в заблуждении, что она была просто легкомысленной дамой из хорошего общества, и это мнение только подкреплялось ее дерзкими выходками, познаниями в искусстве возбуждения и свободой от предрассудков против особых способов наслаждения. Теперь же я знал, что красивое тело, которое она с радостью предоставляла моим беспутным ласкам, принадлежало благовоспитанной и роскошной светской даме, уважаемой в своем кругу, но познавшей, как предаваться безудержной погоне за наслаждениями, словно ей хотелось возместить потерянное время, когда она вынуждена была, следуя нормам приличного общества, вести себя как «добродетельная и богобоязненная матрона», и это добавляло пикантности даримой ею благосклонности.

В ответ на мое удивление Жюльетта вместо того, чтобы плакать и выказывать иные знаки отвращения из-за того что она, респектабельная женщина, оказалась скомпрометирована в глазах человека, знавшего, кем она в действительности является, не колеблясь покорилась зову своей плоти и крови. Сейчас она желала видеть во мне только любовника, предоставляя в мое распоряжение свое тело с такой щедростью, жаром и непринужденностью, о каких я даже не мог и мечтать.

Я поспешил еще раз заверить своих прекрасных подруг в своем благоразумном молчании, и поклялся перед ними своей самой драгоценной частью, а именно, членом, который под ласками их нежных рук снова стал напорист и дерзок.

— Эгоист! — в один голос воскликнули они. — Значит, ты думаешь, что то, что есть у нас, не столь драгоценно?

— Милые мои, ваши сокровища для меня дороже всего, но то, что есть у меня, дает мне возможность насладиться вами и поэтому является для меня самым драгоценным.

— Как это мило с твоей стороны! Но я боюсь, что мы попусту теряем время.

— А в нашем виде, выдающем самые заветные желания, можно провести время гораздо интереснее! — добавила Жюльетта.

— Она дело говорит! — согласилась мадам де Валансей.

— Все, кто любит меня — за мной! — крикнула Жюльетта и бросилась на кровать.

И вскоре нас троих охватил шквал поцелуев, чередующихся с возбуждающими прикосновениями и ласками. Началась новая, восхитительнейшая, прелюдия к новым завоеваниям любви! Мои руки шарили по их грудям, оглаживали их бедра, мой язык играл с их губами, покидая на время только для того, чтобы прижаться к их нижним губам, сладким, окруженным нежнейшим пушком. Их очаровательные владелицы явно не осуждали такую смену моей деятельности, ибо когда я трудился внизу, они довольно мурлыкали. В такие моменты я жалел лишь о том, что у меня не два языка и я не могу вылизывать их обеих одновременно!

В какой-то момент я остановился и, приподнявшись, увидел, что обе женщины настолько возбудились от моих стараний, что теперь жарко целовались. Я тут же обнял дам и, притянул их к себе так, чтобы и их губы и мои соприкоснулись.

— О, мои любимые девочки! — прошептал я. — Какая вы восхитительная и милая парочка, любящая друг друга!

Кто-то из них отвесил мне легкий подзатыльник, давая понять, что эта ситуация не нова для моих чудесных подруг, а улыбки на их лицах показывали, что моя дерзость их вовсе не раздражает.

— Покажете мне, как вы это делаете? — попросил я. — Позвольте мне посмотреть!

— Ох, что за безумная затея!.. Ну, что скажешь, Жюльетта?

— Бог мой, я даже не знаю, право слово! Я боюсь, не смогу, ведь мы не одни!..

— Да он не будет смотреть на тебя!.. Ну!.. Я хочу этого!.. Я хочу сделать это с тобой!

Мадам де Валансей выскользнула из-под меня и принялась целовать мою кузину долгими звонкими поцелуями. Потом она опустилась вниз, зарываясь головой меж ее бедер, и вскоре Жюльетта стала вздрагивать под прикосновениями язычка подруги! Я склонился над моей кузиной, которая просто таяла от восторга, и поцеловал ее, входя языком в ее хорошенький ротик. Одновременно передо мной открывался упоительный вид двух прекрасных обнаженных женщин, предавшихся у меня на глазах лесбийской любви.

Наконец мадам де Валансей остановилась и приподнялась. Ее лицо было покрыто премилым румянцем. Она развернулась и, развернувшись, села на Жюльетту верхом. Ее красивый зад спрятал лицо моей кузины. Анжела немного изогнулась и ее пизда оказалась у рта Жюльетты, ища ласки языка. В свою очередь она уже начала обрабатывать язычком пизду Жюльетты. Что же касается меня, то я с восхищением разглядывал плоть, за которой скрывалось лицо моей кузины. Две пухлые и белые ягодицы Анжелы уже начали подрагивать от сладкой ласки. Я нежно огладил упругие половинки, оставил на них сотню поцелуев, языком прошелся вдоль ложбины, разделявшей ягодицы, путешествуя вниз, пока не встретился с языком Жюльетты, который самозабвенно отдавался работе над пиздой мадам де Валансей. К этому моменту не просто приятная дрожь колыхала очаровательные полушария Анжелы, они начали судорожно поджиматься, свидетельствуя о приближении вулканического извержения любовного сока. Я тоже уже был возбужден до предела и готов кончить, но с отчаянным усилием сдержался, наблюдая за судорогами моей сладкой лесбийской парочки и нетерпеливо ожидая наступления пика их страсти, чтобы попросить кого-то из них погасить огонь, горящий во мне.

Однако мои ожидания не оправдались. Они остались лежать друг на друге и более того, собирались снова заняться друг другом! Ах мои маленькие сученьки! Они действительно начали заново! Я переменил позу, чтобы видеть, как мадам де Валансей лижет Жюльетте пизду, покрытую темной шелковистой порослью. Анжела взглянула на меня, на мгновение приостановив свое очаровательное занятие.

— Вы собираетесь снова это сделать? — с нетерпением спросил я.

— Ну… да! Ты же знаешь этот грешок! Ты нас так возбудил!

— Ах вы негодницы! Вы пара испорченных, испорченных девчонок! — воскликнул я.

Я поцеловал Анжелу в губы еще влажные от сока Жюльетты, и прежде чем позволить ей вновь приступить к исполнению ее обязанностей, позабавился, играясь с волосиками пизды моей кузины. Анжела присоединилась ко мне в моей нежной игре.

— Какие красивые у Жюльетты волосы! — проговорила Анжела себе под нос. — И красивые бедра, — добавила она, проведя руками вверх-вниз по атласной коже, начиная от края кремовых чулок, вплоть до милого соединения с животиком. Я повторил ее движение.

— Теперь я начинаю понимать, — заметил я, — почему кое-кому нравится располагать голову между девичьими бедрами, при том, что этот «кое-кто» сам может оказаться девушкой!

— Правильнее сказать — именно потому, что «кое-кто» — девушка, — рассмеялась она, — ведь, к сожалению, это единственное, что доступно девушке!

— А теперь ответь на такой вопрос, — совершенно серьезно сказал я. — Что больше нравится девушкам — когда ей сосет мужчина или женщина?

Моя прелестная партнерша ответила мне лукавой улыбкой, ибо она находила чрезвычайно возбуждающим, что мы говорим об этом в молчаливом присутствии Жюльеттиной пизды. Однако Анжела не растерялась. Она быстро сообразила, что появился шанс провести забавный эксперимент.

Возросшее возбуждение Жюльетты выдавал ее голос, ясно указывавшем на то, что беспристрастный судья нетерпелив и уже сам начал оказывать нежные услуги пизде подруги. Я незамедлительно засунул язык в очаровательную щелочку, так нетерпеливо ожидающую этой ласки. И на мое приветствие был дан горячий и восторженный ответ! Я тут же уступил дорогу мадам де Валансей, которая тоже произвела несколько действий языком и остановилась в ожидании вердикта Жюльетты. Но последняя хранила молчание, поскольку была слишком занята, вылизывая пизду прекрасной Анжелы! И та, более не способная сдерживать себя, уже позабыла о нашем философском вопросе и отдалась волнующему зову быстро увеличивающегося удовольствия. Таким образом, интересующий нас эксперимент остался незавершенным, оставляя беспристрастному исследователю возможность проверить эффективность работы в пизде мужского и женского языка! Я же в тот момент понял, что более не могу оставаться пассивным зрителем столь сладострастного поединка!.. Мне было необходимо поучаствовать в нем каким угодно образом!

— Тебе понравилось все, что ты сейчас получила? — шепнул я мадам де Валансей.

— Да!.. Ох да!.. — выдохнула она.

Слова явно давались ей с трудом.

— А ты хотела бы?.. Ты маленькая испорченная тварь! Ты хотела бы в розетку?

— Да!.. Да!.. Да! — прошептала она, еле ворочая языком.

Вскоре мой язык начал двигаться вверх и вниз по промежности в ее заднице, пересекая глубь таинственных лощин, разделяющих ее ягодицы, врываясь внутрь, щекоча и доводя ее до эротического неистовства.

Обнаженные тела двух девушек, погружающихся друг в друга, сплетались под аккомпанемент прерывистого бормотания и нечленораздельных восклицаний! Меня же их сладостное распутство довело до состояния неописуемой похоти! Это была настоящая пытка, которую я не мог терпеть дольше! Мне нужно было кончить, все равно в какую дырку — в рот, в пизду!

Я зашел сзади мадам де Валансей, лежавшую поперек лица Жюльетта, увидел мельком пизду, которая была тщательно вылизана и обсосана, и вставил свой мощный бешеный хуй ей между ног, прямо в любовный грот. По ходу я отпихнул язык Жюльетты и с огромным удовольствием протаранил вход! Ох, какая же у нее была пизда! Мягкая, такая восхитительно теплая и влажная и так прелестно смазанная с помощью моей кузины! Но вскоре я был вынужден отступить! Принципы моей сладострастной партнерши не допускали такого вида удовольствия, так что не было и речи, чтобы она разрешила иметь свою пизду подобным образом. И хотя я делал все возможное, чтобы доставить ей наслаждение и на то, что я с силой вцепился в ее ягодицы, не давая отстраниться, ей все-таки удалось меня оттолкнуть.

— Ах, ну какой же вы гадкий! — воскликнула она, грозя мне пальчиком. — Мы вынуждены призвать вас к порядку! — И она обратилась к моему хую: — Вы посмотрите на этого беднягу, он такой расстроенный! Ну же, сударь, успокойтесь и лягте, — последние слова уже были адресованы мне.

Я отпустил Жюльетту, голова которой была зажата между моих ног.

— Ты была в весьма забавном положении! — сказала ей мадам де Валансей.

— Ну а ты, дорогая, теперь не можешь отрицать, что он поимел тебя! Я свидетель, он засунул тебе по самые шары! О да, любовь моя, на этот раз вас как следует употребили!

— Честно говоря, ты не должна была этого допускать!

Я теперь лежал на спине. Мадам де Валансей одарила меня несколькими нежными поцелуями, и затем спустилась туда, где ее ротик ожидали иные обязанности.

— После пизды кузины наступает очередь хуя кузена, — весело сказала она.

Я предложил Жюльетте сесть мне на лицо, чтобы я мог пососать ее. И хотя моя дорогая кузина уже обильно кончила со своей подругой, она была более чем готова начать новый раунд.

— С удовольствием! — воскликнула она, и села так, чтобы ее сочная пизда оказалась прямо напротив моего рта.

Я яростно забрался в нее языком, хотя меня уносило экстазом от действий мадам де Валансей, которая без устали сосала мой хуй, целовала его, щекотала головку своим теплым языком и горячим ртом, иногда прерываясь, чтобы ослабить мои острые ощущения, произведенные страстным и сладострастным сосанием. В какой-то момент она была вынуждена остановиться, и просто пассивно удерживать мой хуй своими прелестными губками, пока я нежными движениями входил в ее рот. А когда остановился я, она тотчас возобновила восхитительные движения! Это был рай, и я хотел бы остаться в этом положении навечно.

Но это было невозможно, поскольку держаться дольше у меня не было сил. Я активно вылизывал клитор Жюльетты, руками сжимал голову мадам де Валансей, мой хуй все быстрее и быстрее работал между ее прелестными губами, и наконец, придя в неистовство, я глубоко засунул его ей в горло! Я бешено отдался своему удовольствию, чтобы кончить… кончить… кончить… И уже почти без чувств, я выстрелил ей в рот тремя огненными струями.

Мадам де Валансей без малейших колебаний проглотила каждую каплю этого бесцеремонного знака признания ее чар, и удерживала, словно узника, тот предмет, что вызывал потоп, до самых последних его спазм. Жюльетта в то же время совершенно прелестно кончила на меня и теперь была обессилена и задыхалась, свалившись на меня, приоткрыв от удовольствия свои губки Некоторое время мы просто лежали, отдыхая и предаваясь восторженному забвению.

— Сколько времени? — наконец спросила мадам де Валансей.

Она поднялась, накинула свою сорочку и стала приводить себя в порядок пуховкой перед зеркалом.

— Шесть пополудни.

— О боже! Мы с мужем сегодня обедаем в гостях. А у меня совершенно не осталось времени, чтобы заехать домой и переодеться. О, как он будет сердиться!

— Ох, у меня то же самое! — воскликнула Жюльетта. — Мой муж наверняка будет ругать меня!

Мои дамы поспешно разобрали свои одежды, разбросанные по полу, натянули панталоны — несомненно самый бесполезный предмет из имеющих отношение к любви. За ними последовали корсажи, юбки и все прочее. Вскоре они были полностью собраны и готовы выйти на люди. Я вызвал экипаж.

Именно тогда мадам де Сент-Эдме попросила разрешение переговорить с Жюльеттой и шепнула ей пару слов на ушко.

— Только не сегодня, — ответила та. — Я занята.

— Тогда предупреди меня, когда будешь готова.

— О, я очень этого жду, и обязательно напишу вам!

Мадам де Валансей схватила ее за руку и спросила, о чем это она. Жюльетта ответила так тихо, что слов было не разобрать. Я спросил было, о чем разговор, но они только рассмеялись в ответ и поспешили покинуть этот гостеприимный дом.

Но я, конечно, быстро вызнал, о чем именно мадам договаривалась с Жюльеттой и на что она согласилась. Речь шла о знакомстве с молодой и прелестной актрисой, которая была хорошо известна как верховная жрица лесбийской любви. Оказывается, она пожелала познакомиться с моей кузиной и добиться чарующей интимности, характерной для этого культа. От себя могу добавить, что она наверняка не будет разочарована.

 

Глава 2

«МАДАМ ЖЕРМЕН» У СЕБЯ ДОМА

— Так как насчет твоих возлюбленных? Тебе удалось полностью завоевать твое последнее увлечение?

Даму, допрашивающую меня, звали мадам де Лианкур. Я как раз провожал ее к экипажу после благотворительного бала в отеле К.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Сам знаешь! Та женщина, с которой тебя видели на днях в Булонском лесу! Ты был слишком неосторожен, дорогой. Разве можно так компрометировать женщину? Это ведь была жена адвоката Б., не так ли?

— Как? Ты действительно видела нас? Ты ее знаешь? Уверяю тебя…

— Ох, не оправдывайся, у тебя плохо получается. Но тем не менее хочу тебя поздравить, она и впрямь очень мила! Она была к тебе добра? Признаться, у нее слишком невинный вид для тебя, но она в превосходных руках. Ты же ее всему научишь, не правда ли? Скажи, ты уже научил ее удовлетворять твои капризы?

— Уважаемая сударыня! Я вас заверяю…

— Ой, не морочь мне голову! Это мне-то, твоей давней ученице! Ты же знаешь, я не буду ревновать.

— Ученица, завершившая курс с отличием и тем оказавшая честь своему учителю, которого теперь, по-видимому, превзошла!

— Будь так добр, веди себя повежливее! Мужчины такие гадкие! Научат невинную бедняжку всяким дурным штучкам, а потом попрекают ее тем, что она применяет эти знания на практике!

— Я попрекаю? Напротив! Ты нравишься мне именно такой, какой ты стала, — восхитительной и хитрой стервой.

— Тогда ты просто обязан мне рассказать!

— Вон твой экипаж! У тебя новый кучер?

— И да, и нет. Батист возит меня, когда я выезжаю в обществе своего господина и повелителя, моего супруга и изображаю замужнюю даму. А когда я выезжаю сама, то оставляю семейного кучера дома и еду в наемном экипаже. Это удобно на случай разного рода приключений, чтобы не пришлось опасаться чьей-либо болтливости! Батист, к примеру, тебя знает.

— Но он не знаком с моими приемниками!

— Как грубо! Ну, открой мне дверцу экипажа!

— Вы окажете мне честь сопровождать вас?

— О да! Я знаю, что у тебя на уме, но ты такого разрешения не заслуживаешь! И коли уж так сложилось, ты обязан вести себя достойно! Пусть кучер едет на рю де Сюрене.

После того как наша связь с мадам де Лианкур закончилась по обоюдному согласию без каких-либо ссор или неприятностей, эта дама, по ее собственным словам, бросилась изучать жизнь, не стесняя себя какими-либо обязательствами. Она забавлялась искусством любви, выбирая своих партнеров для сравнения, как и где ей нравилось. Мы с ней даже договорились иногда рассказывать друг другу о наших разнообразных любовных приключениях. И если нас вдруг охватывало желание, и наши электрические токи притягивали нас друг к другу, и напряжение между нами доходило до того, что контакт между нашими обнаженными телами производил «разряд», — этот научный термин более всего подходит к данной ситуации! — мы не запрещали себе вспоминать о наших прежних интимных отношениях.

Этим вечером мы были расположены предаться воспоминаниям. Я вообще был сильно возбужден танцами и видом обнаженных плечей и грудей, выступающих из-под кружевного обрамления ровно настолько, чтобы заставить мужчину гадать, соответствует ли то, что спрятано, тому, что выставлено напоказ. И то, что сейчас рядом со мной сидела красивая, роскошная и сладострастная дама примерно лет тридцати, когда надвигающаяся зрелость дополняет пикантной остротой очарование юности, только сильнее распалило меня.

И я то и дело подмечал недвусмысленные знаки с ее стороны, говорящие о том, что она вполне готова утолить все мои желания. Ее смеющийся и преисполненный воспоминаниями взгляд, казалось, спрашивал: «Ты помнишь?» или «Не начать ли нам снова?», ее колени раз за разом соприкасались с моими, когда экипаж подпрыгивал на булыжнике, и много других свидетельств ее тяги к мужчине, которую испытывает страстная женщина, нанюхавшись мужских запахов во время танцев и побывав в более или менее сладострастных объятиях партнеров. И мы не могли не обратить внимания на пылкие фантазии друг друга. Она была возбужденной женщиной со своими страстными эротическими желаниями, а у меня была масса похотливых выдумок, бурно пробивающихся вопреки рассудку. У мужчины так часто бывает, когда он смотрит на хорошеньких женщин и мысленно раздевает их, воображая без одежды.

И поэтому не было ничего неожиданного в том, что еще на полпути к нашему месту назначения я обнял за талию мадам де Лианкур и принялся целовать ее в губы, страстно засовывая язык ей в рот. Свободной рукой я скользнул под нижние гофрированные юбки и оборки бального платья моей дамы, подобрался к краю ее шелковых чулок выше подвязок, постепенно добрался до панталон, в которых обнаружился разрез, через который моя рука тут же скользнула внутрь. И начались прикосновения и забавы с шелковыми кудряшками, густо покрывавшими ее пизду.

— Негодник, — задыхаясь от сладострастных ощущений, проговорила моя партнерша, почувствовав, что мой палец уже готов нырнуть в ее щель.

Оказывая мне ответную благосклонность, рука мадам де Лианкур, затянутая в белую перчатку, стала бродить по моим брюкам до тех пор, пока не обнаружила несомненное доказательство моей страсти. Попадавшиеся на пути пуговицы быстро сдавались, а затем я почувствовал, как к чувствительной коже моего члена прикасаются эти изящные ручки, которые начали свои милые маневры, таким образом оказывая услугу за услугу, доставляя удовольствие за удовольствие.

Мы не говорили, только вздохи срывались с наших губ, когда пальцы и языки предались сладострастным обязанностям! Ох, почему мужчина, в отличие от женщины, физически не в состоянии безостановочно приносить себя в жертву Венере? Почему нам обычно нужен перерыв перед тем, как броситься в священный бой еще раз? С каким наслаждением я мог бы отдаться острым безумным чувствам, которые передавали моему мощному хую эти пальчики и их нежное пожатие, — даже рискуя при этом кончить на белые лайковые перчатки! Но поскольку я мечтал и надеялся на скорое и более полноценное вознаграждение своей похоти, то ухитрился не растратить разгоряченный пыл и сохранить его на будущее! Более счастливая чем я, мадам де Лианкур своими нежными и гладкими бедрами зажимала мою руку, отдаваясь на волю чувств: задыхаясь и вздрагивая, она прильнула ко мне, неистово возбуждая свои дрожащие бедра и задницу, вскоре затопив мою руку сливочной росой своего экстаза!

Именно в этот момент экипаж остановился. Мы поспешно привели в порядок наши одежды, а потом, отослав экипаж, вошли в дом, где располагались апартаменты мадам де Лианкур. Над дверью зажегся тусклый свет. Встречающей нас привратнице она сказала, что ее зовут «мадам Жермен», а когда мы вошли, она шепотом объяснила мне, что ее здесь знают именно под этим именем.

Предназначенные для нее апартаменты находились на втором этаже. Мадам де Лианкур сама отперла дверь и провела меня в красиво обставленную прихожую, освещенную мягким светом от лампы с розовым абажуром. Свет был неяркий, но его было вполне достаточно. Дама отметила, что уже полностью обставила эту квартиру, и кроме этой в ней есть еще несколько больших комнат.

— А вот и Тампль, мой дворец любви! — воскликнула она, заведя меня в лучшую из комнат, в которой была устроена спальня.

Там стояла огромная и низкая кровать с плотными занавесями — подлинная сцена для любовного действа! В углу стояло длинное низкое кресло, из тех, что так восхитительно приспособлены по фигуре женщины, особенно когда та отдается сладострастным блужданиям под ее одеждами! Повсюду было разбросано множество подушек. В другом углу располагался камин, а в другом — зеркало в полный рост. Прихожая перед спальней была обставлена как гардеробная и ванная одновременно. Здесь было выставлено и готово к употреблению все, что необходимо женщине для свершения таинств туалета: низкие диваны, биде, душ, тазики, баночки с экстрактами, флакончики с духами. Третья комната, сообщавшаяся со спальней, служила будуаром, но при определенных обстоятельствах становилась столовой, когда подавался холодный ужин на двоих. Плотные ковры целиком покрывали пол, а каждая комната, подчиняясь английской практичности, обогревалась и освещалась газовой установкой, что позволяло обходиться без прислуги.

— Твоя служанка Жюстина тебя здесь обслуживает?

— Нет, только жена консьержа и ее сестра.

— И что они о тебе думают, когда ты приходишь?

Мадам де Лианкур многозначительно улыбнулась и сделала недвусмысленный жест, говоривший о том, что визит мужчины здесь никого не может удивить.

— Но тогда они могут дурно о тебе подумать?

— Дорогой мой, я заняла простую и очень удобную позицию. Я ничего ни от кого не скрываю. Просто делаю вид, что я куртизанка, и все домыслы тут же исчезают.

Несомненно, представления о приличиях у мадам де Лианкур претерпели значительные изменения с тех пор, как я в последний раз имел честь развлекаться в ее объятиях. И то, что она сейчас так просто признавалась в этом, открыло в ней совершенно новые привлекательные черты!

— Значит, сегодня вечером ты станешь для меня маленькой кокоткой, — заметил я, любовно поцеловав даму в губы.

Она с улыбкой кивнула.

А потом настало время отдать честь ее роскошному убранству и удобствам. Я начал с обуви: под предлогом того, что иначе не добраться до высоких шнурованных ботинок, я приподнял кружевные оборки бального платья мадам де Лианкур и нижние гофрированные юбки, пока перед моим взором не предстало элегантное женское белье. Ее крошечные ножки, обутые в изящные туфельки, обтянутые шелком икры, соблазнительные подвязки выше колен, полоска голого тела над ними, полупрозрачные панталоны с оборками — и все это обрамлялось волнующимися нижними юбками!

— Что ты там возишься? Сними же с меня туфли!

Но как бы она не протестовала, я все равно умудрился оставить несколько горячих поцелуев в разных местах соблазнительно голого тела выше подвязок. Затем, вынужденно повинуясь, я снял с дамы обувь и помог ей выбраться из бального платья, при этом позволив себе свободу действий и нескромные прикосновения. Как же восхитительна женская плоть на ощупь! Какое блаженство касаться ее сквозь тонкие покровы, просунув руку на спину и поясницу, бедра и ляжки! Мадам де Лианкур осталась в одной сорочке, я одарил вниманием ее перед, потом притянул легонько за складки, повернув так, что обнаружил приятной формы круглый животик и бедра, и в то же время я нажимал на светлую материю между ее ног! О, какие же это приятные приготовления! Какие неистовые желания они пробуждают! А как подружки всегда делают вид, будто пытаются противиться подобным вольностям, имитируя ложный стыд, чем только побуждают тебя слегка их пощекотать, от чего у них вырываются слабые стоны и их пробивает дрожь. Моя хорошенькая партнерша в этом смысле меня не разочаровала.

— Ах постой! — воскликнула она, высвобождаясь из моих дерзких объятий и устремившись в туалетную комнату.

На ее пороге она задержалась и сказала через плечо:

— Я сегодня очень много танцевала. — А потом добавила со значением: — Я не забыла о твоих причудах!

Можно ли оказать более нежное внимание или сделать более многозначительное приглашение? Я быстро разделся, посетил туалетную комнату после мадам де Лианкур и вскоре присоединился к ней в спальне. Она уже лежала на кровати.

— Давай останемся сверху и не будем лезть под простыни, — предложила она, — очень жарко.

— Само собой! Так мы сможем лучше видеть друг друга!

— Ты такой же, как всегда, или даже хуже, чем всегда. Ты хочешь увидеть меня всю, но ведь ты видел меня не один раз!

— Да, но мужчина может сколько угодно смотреть на хорошенькую девушку.

— Ты льстец! Сегодня даже больше, чем обычно. Но раз тебе хочется, так уж и быть…

На мадам де Лианкур был надет только легкий халатик, а под ним не было даже сорочки. Одну за другой я расстегивал застежки, и вскоре уже ничто не могло скрыть обнаженной красоты моей дамы: от подвязок и до шеи, которую украшала бархотка. Моему взору открылась белоснежная атласная кожа, единственным пятном на которой был рыжевато-коричневый островок, прикрывающий самый низ ее животика вьющимися завитками.

— У тебя вырос небольшой жирок, любовь моя, — заметил я, проводя руками по ее обнаженному телу.

— Что, слишком много? — поинтересовалась она, рассматривая себя.

— О нет, ты совершенна и восхитительна!

— А ты? Все такой же, как и прежде?

Своей милой ручкой она начала ощупывать меня и постепенно добралась до органа, которому она уже так восхитительно являла свое почтение, пока мы ехали, а потом нежно схватила его.

— Какой он могучий, — произнесла она нежно, — какой большой! Вижу, ему не терпится встретиться со своей прежней подружкой! Да?.. Ты доволен, старина? да? да? — Она словно разговаривала со своей любимой собачкой. — Ты, должно быть, повидал пизды на любой вкус, с тех пор как мы виделись в последний раз.

— Если ты об оттенках волос, то да, — ответил я, — но ничего восхитительнее этого не было! — И как вы уже должно быть догадались, я погрузил пальцы в ее пылающую щель. — Сколько у тебя волос!

— Больше, чем у мадам Бопре?

— Ее я еще не видел!

— Вот это да! Ты их даже не трогал?

— Ну не могут же ее быть милее, чем твои!

После многочисленных горячих поцелуев и бросающих в дрожь прикосновений язычка, я начал исследовать ртом те места, которыми только что наслаждался мой взор. При этом я не забывал ласкать ее шею, руки, плечи, бедра, ее дерзкие грудки, соски которых я игриво покусывал. Иногда я поглядывал на свою прекрасную госпожу, которая наслаждалась происходящим с томной улыбкой на устах. Опустившись немного ниже, я зажал губами волосики, намереваясь обработать своим излюбленным способом мягкую щель, и вскоре мой язык оказался уже внутри пизды! Мадам де Лианкур больше не улыбалась, в тот момент она была поглощена новыми ощущениями, что было ясно по прерывистому дыханию и трепету, охватившему бедра и ляжки, поясницу и задницу.

— Вместе?.. Оба одновременно? — вскоре прошептала она, а затем на миг высвободилась, чтобы отодвинуть занавес и тем самым приоткрыть зеркало, в котором можно было увидеть все, что происходило на кровати!

— Это потрясающе, не правда ли? — засмеялась она.

Я без промедлений улегся на спину, моя голова оказалась между ее ног, наши тела образовали восхитительную позу «69»… Отражаясь в зеркале, я мог видеть спину мадам де Лианкур, прелестные изгибы поясницы, роскошные бедра и ляжки, изумительные ягодицы, между которыми у упругих и округлых бедер я поместил свою голову, в то время как у моих бедер расположила голову моя сладострастная партнерша, на чьей шее я мог увидеть только несколько завитков.

О, какое наслаждение нас охватило! Какая волнующая дрожь пронзала наши тела, когда наши рты соревновались, стараясь передать друг другу наиболее острое и восторженное блаженство! Мадам де Лианкур превосходно справлялась со своими сладостными обязанностями. Хотя у нее был маленький ротик, она ухитрилась так растянуть свои губки, что смогла взять мой огромный, налитый силой хуй, пусть даже значительная часть осталась снаружи, она стала помогать себе пальцами, создавая иллюзию, будто мой член целиком вошел в ее рот.

Что касается меня, то мой язык, проворный и жалящий, что признают все мои женщины, решавшиеся на подобную забаву, превзошел самого себя в своих достижениях, доведя мадам де Лианкур до неописуемого экстаза. Я тоже испытал его, ибо нет ничего слаще для мужчины, чем ощутить, как женщина дрожит от восторга, когда он пытается передать ей самое острое наслаждение, какое женщина способна выдержать, готовая смириться с безнравственностью его действий все то время, пока она парит в небесах блаженства!

Дразня и щекоча ее клитор языком и возбуждая его нежными ласками, я атаковал трепещущие губы пизды мадам де Лианкур, проталкивая язык глубоко внутрь и возбуждая в ней прежде неведомую остроту резкого, ни с чем не сравнимого удовольствия. Она неистово задвигала бедрами и задницей, и хотя я крепко сжимал в руках ее полушария, мне становилось все труднее сдерживать ее движения, чтобы не потерять возможность обслуживать ртом драгоценный предмет поклонения!

Наконец мы разъединились и приняли обычную позу. Я лег на свою сладострастную партнершу сверху, мадам де Лианкур обвила меня за шею своими прекрасными руками, и в полном безмолвии мы вновь соединились, губы и языки снова встретились, как будто извинялись за свои похотливые капризы, на время их разлучившие! О, как же восхитителен вход в пещеру, который можно было целовать и посасывать до тех пор, пока его сладостная глубина не наполнится любовным нектаром! Толчки вверх-вниз становятся значительно легче, и удовольствие удваивается благодаря более тесному контакту и слиянию органов. А женщина, доведенная до высочайшей степени исступления, вздрагивает от еще не удовлетворенной похоти и бьется под любовником в неистовом экстазе, заключив его в объятия, и разделяя с ним единый страстный ритм.

И тут я заметил, что мадам де Лианкур устремила свой взор вверх, наполовину прикрыв глаза. Ее тело уже начали сотрясать первые спазмы оргазма.

— Нежнее!.. Нежнее! — проговорила, задыхаясь, она. — Ох! До чего хорошо!.. полегче, дорогой!.. ах!.. ах!.. подожди!.. Сейчас кончу!.. кончаю!.. Ах!..

Наши неистовые толчки ускорились до какого-то бешеного темпа, а затем прекратились, превратившись в шквал поцелуев!

— Ох, дорогой, какой поток! Я вся переполнена!

И дама побежала подмываться.

После того, как мы оба привели себя в порядок, мы решили поужинать: паштет из гусиной печенки и бутылочка выдержанного сотерна — самые лучшие помощники Венеры!

Мадам де Лианкур села за стол в одном халатике, которому недолго пришлось быть застегнутым. И вскоре вид обнаженных прелестей и взаимное возбуждение от наших назойливых и шарящих рук быстро привели нас к постановке очередных эротических сцен, отражения которых мы могли видеть в зеркале.

— А теперь расскажи мне, — спросила меня мадам де Лианкур, — ты занимался этим с мадам Б.?

— Нет.

— Верится с трудом. Значит, чтобы осуществить свой каприз, ты пришел за помощью к своей бывшей ученице, ибо нынешняя к нему не подготовлена! Я правда не сомневаюсь, что скоро под твоим нежным руководством она всему научится, как бывает с молодоженами. Мне бы хотелось посмотреть, как ты будешь с ней этим заниматься. А что, если ты позволишь мне завладеть ею на какое-то время, чтобы я смогла сама обучить ее в совершенстве владеть этим искусством?

— Это так любезно с твоей стороны. Но ты ведь наверняка привьешь ей вкус к девушкам, а не к мужчинам. Ты же сама соблазнила всех своих подруг именно этим способом!

— Ну-ну, не суди меня так строго! Если бы не они, ты никогда бы не встретился со мной! Ты разве не знаешь, что женщина можем столь же успешно любить женщин и развлекаться с ними, как и мужчина? Я, к примеру, могу!

— Да, наверно, но подобных тебе не так уж много! Большинство девушек выбирают либо мужчин либо особ своего пола. Ты, в сущности, женщина, предназначенная для наслаждений, предаешься наслаждению, любишь наслаждаться, ради наслаждения готова испробовать удовольствие в самых разных вариантах и при этом с полнейшим равнодушием относишься к полу партнера, который доставляет тебе это наслаждение!

— Ну тогда я не хуже тебя, мой дорогой!

— О, это не упрек ни в коем случае! Я просто констатирую факт, который объясняет, почему мы так великолепно понимаем друг друга. Ты учишь тому, как стимулируют удовольствие мужчины и как принимают его женщины, и так ты переходишь от одного пола к другому, смело экспериментируя и при этом сама не в состоянии решить, с кем же тебе нравится больше.

— Я повторю, что в этом смысле я полное твое подобие, друг мой!

— Да, но имеется некое весьма существенное различие. Женщины удовлетворяют мои сиюминутные потребности и мое любопытство практически во всех направлениях, где мне взбредет голову вести свои исследования!

— Красиво говоришь, друг мой! И все же, если бы ты позволил мне обучить твою нынешнюю ученицу, я бы вскоре внушила ей столь же превосходные принципы, только в большем соответствии моим вкусам. Например, я могла бы произвести на нее впечатление личным примером, а также удержать ее от увлечения кем-нибудь одним — мужчиной или женщиной! Более того, если я правильно понимаю выражение ее глаз, то она обладает подходящим темпераментом для обучения у меня, и я полагаю, что очень скоро твоя маленькая невинная подруга будет готова и пожелает попробовать самые разные виды плотской похоти, и кто знает, может быть, она станет любовницей для нас обоих! — Мадам де Лианкур весело рассмеялась и продолжила: — Но я не прошу у тебя слишком много! Я хотела бы преподать ей всего один урок для твоей же пользы и могла бы даже позволить тебе подслушать под дверью, чтобы ты мог сам решить, переступлю ли я границы того, что девушке действительно следовало бы знать!

Фантазии моей дамы взбудоражили меня, и я согласился на ее предложение. Где-то в глубине души я находил необычайно пикантной ситуацию, когда моей соперницей в отношениях с женщиной станет другая женщина, поэтому я с удовольствием позволил мадам де Лианкур исполнить эту прихоть.

И вот однажды, в день, когда я условился встретиться с Мартой, мадам де Лианкур отправилась вместе со мной. Как только мы ее заметил и, моя спутница направилась к ней, чтобы встретить ее якобы от моего имени, я же в это время пошел в будуар моей дамы, чтобы дождаться их там. Мадам де Лианкур сообщила Марте, что ее супруг что-то заподозрил и послал следить за ней, и именно потому я не пришел на место свидания, а попросил ее прийти вместо меня и проводить Марту туда, где я ее ожидаю. После некоторого замешательства Марта согласилась отправиться с мадам де Лианкур на рю де Сюрене.

Я прятался в будуаре и вскоре увидел, как обе дамы вошли и проследовали в спальню.

— Здесь ты в полной безопасности! Эти апартаменты принадлежат мне, и здесь вы можете ворковать со своим любовником, сколько вам вздумается.

Марта покраснела по самые ушки.

— Но, мадам, мы с господином Р. вовсе не любовники! Мы никогда…

— Неужели? Дитя мое, ты хорошо сделала, что сообщила мне об этом. Ты не должна бояться с моей стороны какой-либо нескромности, поскольку у меня тоже есть любовник! Опасность, в которой ты оказалась, побудила меня проявить к тебе участие, и поэтому я с удовольствием проводила тебя сюда по просьбе господина Р. Но ты должна понимать, насколько трудно это для меня. Ведь для женщины привести к мужчине другую, которая к тому же моложе и красивее, чем она сама! Это правда, дорогая, ты определенно симпатичнее меня!

Она поцеловала Марту, а потом попросила гостью снять накидку и чувствовать себя как дома. Но через минуту мадам де Лианкур сделала Марте строгое замечание, почему она сняла только накидку.

— Не бойся, дорогая! — сказала она. — Будь как дома и делай как я! Ты не должна принимать своего любовника в нынешнем виде. Мужчинам нравится, приходя на свидание, находить своих возлюбленных дезабилье. Кроме того, мне надо одеться для вечера. Кстати, заодно я с удовольствием посмотрю, подойдет ли тебе что-то из моих нарядов. Не правда ли чудная идея?! Ибо, если кто-нибудь вздумает следить за нами и обнаружит, чем мы тут заняты, это окончательно развеет все подозрения.

Я был восхищен убедительностью этого аргумента.

Мадам де Лианкур быстро сняла с себя платье, корсет и нижние юбки, так что на ней осталась только сорочка; затем она в точности так же раздела Марту, не обращая внимания на робкое сопротивление последней. Я готовился выйти на сцену в ближайшее время, а пока что мадам де Лианкур готовила для меня самый восхитительный спектакль, какой только можно было себе вообразить. Не сомневаюсь, что знаменитый регент охотно велел бы сыграть для себя в «Пале-Рояле» именно такое представление и с радостью его бы оплатил!

Марта, отчасти уже жаждущая продолжения, но отчасти все еще сопротивляющаяся, позволила уложить себя на софу. Мадам де Лианкур уселась рядом, одной рукой обняв девушку, а другую сунув между ее бедер. При этом она страстно целовала юную женщину, вонзив язык ей в рот Палец мадам де Лианкур, руководимый опытом и страстью, вскоре достиг желаемого результата Дыхание Марты стало прерывистым, взор затуманился, грудь затрепетала от возбуждения! В этот момент мадам де Лианкур, не желая более, чтобы удовольствие доставалось лишь одной стороне, схватила руку Марты и подтянула к своей пизде, безмолвно требуя взаимности! И Марта не отдернула руку, а начала отвечать на невысказанную просьбу, действуя своей маленькой нежной ручкой настолько хорошо, насколько вообще способна неискушенная девушка.

То была очаровательная картина! Они представляли собой восхитительную парочку, достойную кисти Фрагонара или Буше! Я бы охотно заплатил хорошие деньги за серию фотографий, представляющих этих двоих дам в таком виде! Обе они переплелись своими стройными ногами, и разъединялись только для того, чтобы слиться иным путем на фоне шквала поцелуев и прерывистых вскриков, в первую очередь исходивших от мадам де Лианкур, которая теперь просто обезумела от похоти, ее бедра и ляжки вздрагивали, тело все более напрягалось.

— Марта!.. Ох, дорогая!.. Продолжай!.. Продолжай!.. Ты делаешь это… потрясающе!.. Ох!.. Ох!.. Я кончаю!.. Ах!.. Ах!

После оргазма наступила передышка, во время которой мадам де Лианкур все еще держала руку в щелочке Марты.

— Ох! Какая же ты мокренькая!.. Ты тоже кончила, испорченная сучка! Дорогая, мы сделали это вместе!.. — Она протянула Марте носовой платок. Вот, вытрись. Ну, разве не здорово?

— Да, — робко подтвердила Марта.

— В таком случае давай делать это обоюдно.

— Если хочешь.

Тотчас же обе мои сладострастные героини вновь предались похотливым ласкам. Марта, улегшись на спину, растянулась во весь рост на диване, в то время как соблазнительница изогнулась над ней, осмотрев ее во всех подробностях и потрогав везде, куда влекла ее прихоть. Это мигом пробудило в женщине новую страсть, ее грудь затрепетала, и Марта уже без приглашения засунула свои тонкие пальчики в пизду мадам де Лианкур и вновь приступила к восхитительной работе. Марта явно пробудилась — та самая Марта, которая со мной была столь сдержанна!

Тем не менее она запротестовала, когда ее наставница в лесбийских удовольствиях, вдоволь облизав и обсосав ей грудь, вознамерилась полизать ей пониже.

— Нет, нет, только не здесь! — вскрикнула Марта, пытаясь приподняться.

— Да, конечно, да! Я хочу этого! Позволь мне расцеловать твою сладкую пизденку с такими красивыми волосиками. Поверь, я буду так же нежна, как и твой любовник!

— Но он никогда не целовал меня… там!

— В таком случае он плохо выполняет свои обязанности! Тем лучше для меня! Значит, теперь я буду первой, кто доставит тебе это удовольствие. Ты же видишь, как это восхитительно. Поначалу и я была такой же, как и ты, но теперь я просто в восторге от этого способа! А в будущем и ты смогла бы пользоваться этим при первой же возможности… А теперь дай мне подготовить тебя, давай, раздвинь свои красивые бедра пошире…

И буквально через мгновение она накрыла желанное местечко своим искусным ротиком.

— Нет, нет!.. Не надо!.. Не надо ниже!.. — воскликнула Марта, когда ощутила проворный язык, блуждающий поверх ее пизды, которая все еще была девственной по отношению к этому способу наслаждения и сопутствующим ему ощущениям.

В ответ на ее слова мадам стянула Марту к изножью софы и широко развела ее бедра.

— О! Какая же у тебя восхитительная, мягкая и нежная пизденка! — словно в бреду прошептала мадам де Лианкур, опускаясь перед ней. — Ох! Какая красота!

Затем, как ястреб нападает на цыплят, ее рот атаковал пизду и остался там, словно приклеился к ней! Совершенно побежденная, Марта вновь упала на спину и покорилась, отдавшись сладострастным чувствам, которые теперь потрясали все ее существо, вызываемые пылким языком страстной подруги. Они занимались этим в течение нескольких минут. Вскоре мадам де Лианкур приподнялась, раскрасневшаяся, задыхавшаяся, почти в обмороке.

— Ты сможешь?.. — прошептала она.

— Что? — прохрипела Марта.

— Это!.. Давай сделаем это вместе!.. Ты сумеешь?..

— Если ты этого хочешь… Но как?..

— Я покажу тебе, дорогая!.. Смотри!

Она устроилась на софе, повернула зад к голове Марты, предварительно ее оседлав, затем расположилась поверх ее лица. Ее живот лег прямо Марте на грудь, а пизда ожидала ласки языком. Бедра матам де Лианкур почти закрывали лицо моей нежной маленькой любовницы, и я мог видеть только кусочек лба Марты и ее красивые волосы, торчавшие между ягодицами ее соблазнительницы. Наблюдая за сладострастно-волнообразными движениями плоти, я отметил, что Марта тоже приспособилась к такой позе и ее рот оказался таким же проворным, как и рука, искусно и изящно выполняющая сладкое действо, которое от нее требовалось.

Что же касается мадам де Лианкур, та просто обезумела от похоти! Как странно, что женщина может испытать столь сильное удовольствие, дойдя до оргазма благодаря ласкам другой женщины. Из моего наблюдательного пункта открывался восхитительный вид, я мог видеть все, как и ее саму, так и предмет ее безумного поклонения! Я видел ее профиль, подбородок, покоящийся на волосах, рот, направленный к губам Мартиной щелочки, в которую проник язык. Я почти завидовал мадам де Лианкур, ведь тайные прелести Марты прежде были мне недоступны, мне хотелось быть там, разделить вместе с ними сладострастные игры, которым они предавались. В какой-то момент я был готов вырваться из укрытия и приникнуть ртом к этому сладкому местечку, которое атаковала моя соперница, ведь наша договоренность позволяла такое. Но усилием воли я сдержался. Я должен был досмотреть этот пленительный спектакль.

Иногда казалось, что мадам де Лианкур как будто желает полностью вобрать пизду Марты в свой рот, иногда она забавлялась, легонько касаясь клитора языком, иногда просовывала язык внутрь, двигая его вдоль нежной щели сверху вниз, иногда она пальцами раздвигала чувственные нижние губы и проталкивала между ними язык на всю доступную глубину! Вдруг она остановилась и с неугасимой похотью впилась взором в сладостный предмет восхищения, а затем воскликнула в своем страстном поклонении:

— О, эта пизда!.. Эта нежная пизда! Эта восхитительно драгоценная пизда!..

И она снова обрушилась на нее целым ливнем поцелуев. Теперь Марта, должно быть, купалась в блаженстве! Я очень хотел бы видеть выражение ее лица в этот момент. К тому же она по всей видимости, уже поняла, что нравится мадам де Лианкур, о чем свидетельствовали сладкие судороги, проходившие по телу последней.

— Ох!.. Ох!.. Ты делаешь это так хорошо!.. — восклицала мадам. — Я чувствую твой язык!.. А ты? Ты чувствуешь мой?.. Погоди… Я протолкну его внутрь твоей нежной пизды… так далеко… как получится… Вот!..

Невозможно описать, как невнятно произносились эти слова, поскольку язык одновременно и участвовал в разговоре, и облизывал! Какое жуткое нервное возбуждение, должно быть, испытывала мадам де Лианкур — женщина, обычно такая правильная и сдержанная, особенно в выборе слов! Но оргазм почти настиг ее! Дыхание все более учащалось.

— Марта… ох! Марта!.. ох! дорогая!.. Я кончаю!.. Ах!.. Ах!.. Я кончаю!.. а ты?.. кончай… вместе!.. одновременно!.. погоди чуть-чуть!.. ну!.. Ох!.. Я снова… кончаю!.. кончай тоже!.. ко-онча-ай!!!

Их тела напряглись, сжались, и я услышал глубокий вздох невыразимого удовольствия… Они кончили!

Мадам де Лианкур медленно переменила позу и принялась одаривать свою ученицу поцелуями одобрения и удовлетворения.

— Дорогая! Посмотри на себя! У тебя все лицо испачкано тем, что ты высосала из меня!.. И я испила из тебя!.. Возьми мой носовой платок. Какая же ты раскрасневшаяся!.. Ну, тебе было хорошо?

— О! да… Даже лучше, чем я могла вообразить!

Вот и настало самое время мне появиться на сцене! Но что я смогу сделать с этими двумя женщинами, чья похоть уже утолена? Тем не менее я решил показаться и открыл дверь, извинившись при этом за опоздание.

Приветом мне были два пронзительных визга. Марта кинулась к брошенной в кучу одежде и прикрылась как могла первой попавшейся тряпкой, а затем спряталась в алькове. Мадам де Лианкур подхватила бархатную накидку, отделанную мехом, и поспешно в нее завернулась, но это одеяние едва-едва доставало до пышного зада и даже не прикрывало мех внизу ее живота.

— Но что это значит, сударь? — воскликнула она, великолепно разыгрывая гнев и оскорбленную невинность. — Как вы посмели врываться в дамскую комнату без стука?! Какая оскорбительная дерзость! Вы просто животное с дурными манерами!.. Вы могли бы и подождать! Мы переодевались, чтобы не вызывать никаких подозрений при отъезде отсюда! Я забыла запереть дверь, но была уверена, что вы приличный человек…

— Мадам, я смиренно прошу у вас прощения, что застал вас врасплох в таком виде, — ответил я, изо всех сил стараясь не рассмеяться, — но я вошел, памятуя о вашем любезном обещании предоставить пристанище мне и моей даме!

— Да, но дама прождала тебя достаточно долго. Мы уже и не думали, что ты придешь! Так ты представляешь себе своевременный приход на свидание? Но я хочу остаться верной своему обещанию — ты можешь воспользоваться моей комнатой и кроватью. Только будь благоразумен. Я знаю все твои секреты и могу, если мне вздумается, стать опасной.

Она подмигнула мне, будто намекая на что-то, и затем прошла мимо меня, направляясь к туалетной комнате.

— Поаккуратнее с простынями! — добавила она с многозначительной ухмылкой.

Я наблюдал за ее походкой, за тем, как ее красивая, пухлая и округлая задница дрожит и подпрыгивает от каждого шага. Мне безумно захотелось ей вставить. Но вместо этого я направился к Марте, дабы вызволить ее из уголка, в который она забилась.

— Почему ты так раскраснелась, дорогая?

— От смеха! Мадам рассказывала мне смешные истории…

— Ты такая прелестная в этом халате! Нет, не застегивай его, в этом нет необходимости!

— Ох!.. ну, ладно. Погоди минутку. Не смотри!

Марта исчезла в туалетной комнате, и, пока она занималась зачисткой всех следов своих недавних занятий, я разделся, а когда она появилась, поднял ее на руки и нежно уложил на кровать. Я опасался, что ее желания уже утолены, но я с радостью отметил, что они возродились, и она уже вся охвачена предвкушением утоления их иным путем. После пройденного испытания, ее скромность более не доставляла ей неудобств, и я не встретил сколь-либо заметного сопротивления с ее стороны, когда, рассыпав множество поцелуев по всему ее телу, стал делать то, к чему Марту нежно приобщила мадам де Лианкур. Теперь то Марта полностью оценила это наслаждение и сразу же направила мое лицо к щели так, чтобы не потерять единого движения моего языка.

Я подумал о мадам де Лианкур, и мне захотелось, чтобы она смогла увидеть нас! Но она сделала даже лучше, чем я ожидал, она сама подошла к кровати совершенно обнаженная. И пока я был занят между бедрами Марты, мадам де Лианкур целовала ей губы и пощипывала груди, тогда как последняя, скользнула рукой между бедер подруги, целиком спрятав ее под густой массой вьющихся волос, при этом не останавливая меня.

Возбужденный, разгоряченный, пылающий от сильного желания, я приподнялся, чтобы броситься на Марту и погасить с ее помощью огонь, который бушевал в моих жилах. Но в этот момент мадам де Лианкур сунула свою руку к низу моего живота и схватила меня за член, находящийся в состоянии неистового возбуждения!

— Гляди, Марта! — воскликнула она. — Взгляни на него! Ты видела это прежде? Разве он не великолепен? Видишь, какой он мощный! Это в твою честь. Ох! Я должна… Не могу сдержаться!..

Тут я встал на колени на кровати, и мадам де Лианкур стремительно потянулась ко мне и покрыла хуй, который оказался на уровне ее губ, горячими поцелуями. Она целовала вновь и вновь его головку, волосики, яички, шепча ласковые слова, затем взяла хуй в рот и стала страстно сосать его на виду у Марты. Та наблюдала за подругой в полном изумлении.

— Давай, Марта, возьми его. Теперь твоя очередь. Пососи его!

— Я не умею, — пробормотала Марта, — он такой большой!

Вся раскрасневшись, она приблизилась к моему члену, поцеловала головку и попыталась захватить его ртом, сначала у нее не получалось, но вдруг он проскользнул внутрь, а она принялась его бешено сосать. О! Какой это был восторг! Не кто иной, как Марта, сама Марта меня отсасывала! Она конечно была далеко не так искусна, как мадам де Лианкур, но неопытность моей партнерши придавала ее ласкам особенное, неописуемо пикантное удовольствие.

Наконец я уложил Марту на спину, позволив себе упасть в ее объятия, и протолкнул хуй в разгоряченную пизду, вкушая наслаждения, дотоле мне неизвестные, божественные и восхитительные! Я видел, как глаза Марты медленно закрылись, что было для меня знаком приближающегося оргазма. Несомненно из ревности к нашим забавам, мадам де Лианкур расположилась поверх лица Марты, упорно добиваясь дальнейших ласк для своей пизды, отказать в которых ей было невозможно! И будучи внезапно изгнан из губ Марты, я переместил поцелуи на две роскошные пышные ягодицы, находящиеся в полном распоряжении моего языка. Я стал целовать их, покусывать и игриво пощипывать, несмотря на толчки и бешеное возбуждение.

Дорогие читатели, я хочу признаться в том, что мой язык временами глубоко погружался в борозду, которая разделяла эти соблазнительные полушария, ибо их вид и тонкий аромат, исходящий от них, сводили меня с ума!

Но все когда-нибудь заканчивается. Мы втроем кончили одновременно, и восхитительное извержение спермы умиротворило нас. Мы постепенно пришли в себя и встали, чтобы умыться и подкрепиться.

— Бог мой! Все это теперь на мне! — воскликнула Марта, очаровательно смутившись. — Даже чулки совершенно мокрые!

— Ну, дорогая, — сказала ей мадам де Лианкур, — для первого раза ты была великолепна. Но, должно быть, ты очень устала. Тебе пора ехать домой, а у тебя под глазами темные круги. И что же подумает об этом твой супруг?

— Ах, так и быть, рискну! Мне это не помешает… повторить все сначала.

— Прямо сегодня?

— А почему бы и нет? — Марта опустила глаза. — Когда вкушаешь запретный плод, нужно разжевать его получше! А я теперь знаю, что значит быть раскованной! И скоро я вероятно смогу играть в эту игру почти так же умело, как наша хозяйка. Она ведь твоя прежняя ученица, значит и ей приходилось сначала практиковаться с тобой, верно?

— Откуда ты знаешь?

Она указала пальцем на безделушку, стоявшую на туалетном столике. Эту вещицу мы с Мартой купили вместе, и я оставил ее у мадам де Лианкур.

— Мне не нужны доказательства после того, что я сегодня увидела! — сказала Марта. — Но если бы я была ревнива…

— Твоя ревность могла бы лишить нас столь восхитительного совместного времяпрепровождения! — заметила мадам де Лианкур.

— Я с тобой полностью согласна! — подхватила Марта с улыбкой.

Мадам де Лианкур показала себя хорошей наставницей и быстро обучила нашу способную ученицу, так что той оставалось лишь воплотить знания на практике и вызвать восхищение и у своего любовника, и у своей любовницы! А после того, как мы уже оделись, мы выпили шампанского и договорились, что в первый же удобный для Марты день мы все трое встретимся у мадам де Лианкур. Мы разъехались по домам, предаваясь мечтам о том, как снова сойдемся втроем в роскошном будуаре мадам де Лианкур.

 

Глава 3

КРЫСИНАЯ ОХОТА

Одним летним утром, когда еще стало не совсем жарко, некая молодая элегантная дама прогуливалась по живописному парку. Она выбирала самые узкие тропинки и все время оглядывалась, будто шла на любовное свидание и опасалась слежки. За ней и правда в это время следовал какой-то господин, который ни на минуту не спускал с нее глаз. Он сворачивал на те же тропки, что и она и время от времени прятался в кустах, словно индеец.

Я уже слышу ваш вопрос, мои дорогие читатели: «О чем же он собирается нам рассказать? О сцене ревности? Или о супруге, который застал свою супругу за попыткой разбавить свое монотонное супружеское существование легкой интрижкой?» О нет, уверяю вас! Если в этой истории и суждено будет пролиться какой-либо жидкости, это точно будет не кровь, а если вам нужны подробности о судьбе нашей героини, то спешу вас уверить, что речь пойдет лишь о сладчайших чувствах.

Девушка без особых приключений дошла до небольшого сарайчика, оглянулась напоследок еще раз, а затем приподняла юбки, тем самым приоткрыв изысканно обутые ножки и изящные лодыжки, прошла по траве к двери, быстро отворила ее и исчезла внутри.

Sic vos non vobis…

Этим преследователем был ни кто иной, как ваш покорный слуга — браконьер супружеских угодий, принявший самое непосредственное участие в этом приключении!

С тех пор, как я впервые увидел мадам де Безье в Париже и познакомился с ней, а особенно здесь в замке К., где счастливая судьба свела нас в гостях, я все свои силы бросил на осаду этой прелестной крепости. Мои надежды подпитывались тем, что муж этой дамы отправился в длительное морское путешествие. Однако в данный момент я был расстроен, ибо желанное для меня место уже успел занять другой. Хотя это только усиливало мое желание добиться успеха.

Я уже был готов устраниться, но меня подогревало любопытство, и я хотел сначала удостовериться, как обстоят дела. И признаюсь вам, что мне отчаянно хотелось побыть если не участником, то хотя бы зрителем той пикантной сцены которая несомненно должна была разыграться в сарае и окончательно убедить меня в бесполезности дальнейших ухаживаний.

— Моветон! — несомненно воскликнут мои читательницы.

Что ж, возможно, но прошу не судить меня слишком строго за мое любопытство.

И вот я стал искать местечко, с которого можно было бы видеть все и не быть замеченным самому. Для этой цели идеальным могло стать маленькое пыльное окошко, через которое мне открылся вид на внутреннее помещение, заполненное сеном, — вполне подходящая обстановка для пасторального будуара. Мадам де Безье все еще была одна. Она тщательно закрыла дверь и казалось, была занята выбором места для последующего таинства. Затаив дыхание, я наблюдал за ней, ожидая, что вот-вот стану свидетелем сцены, которую подготовила прима к приходу героя-любовника. Единственное, что не вписывалось в картину — тщательно запертая ею дверь.

Вскоре мадам де Безье выбрала себе место, уселась и вынула из кармана маленькую книжку, нетерпеливо пролистывая страницы. Она быстро нашла нужное место, и раскрыв книжку так, чтобы легко держать ее одной рукой, сладострастно растянулась, опираясь на локоть, в то время как другая рука…

Наверняка мои читательницы уже догадались! Нужно ли дальше описывать уже и так понятную и знакомую вам картину? Неужели вы не захотите подглядывать, словно испорченные девчонки, за тем, как ваша сестра совершает сей маленький грешок?

Свободной рукой девушка изящно приподняла платье и белые нижние юбки. По случаю жары мадам де Безье не надела панталон, и моим жадным глазам открылись все прелести, которыми я так страстно желал обладать, но которые все еще находились для меня вне досягаемости. И картина, разворачивающаяся перед моим взором, возбуждала меня все больше и больше, ибо эта дама была не просто мила на личико, ее обнаженное тело было еще лучше, чем я предполагал обнаружить под одеждой. Все нужные части были округлыми и пухленькими, ножки, обутые в изящные туфельки, были стройными, с восхитительно округлыми икрами, прелестными коленками, и великолепными бедрами, которые были подчеркнуты голубыми подвязками с кружевными оборками! Ее нижняя сорочка ниспадала складкой, закрывая ту часть тела, к которой уже подкрадывалась рука мадам де Безье! Она выглядела так, словно картина Буайи «Полдень» ожила перед моими глазами.

До сих пор мне никогда не выпадало счастья стать свидетелем одинокого женского времяпрепровождения! Поэтому я сосредоточился, чтобы не упустить ни одного движения ее ручки. Сперва она начала двигаться из конца в конец щели, нежно и заботливо, будто лаская и возбуждая божество, которое следовало умилостивить.

Мадам де Безье прочитала несколько строк, и ее движения ускорились, усиливая трепетную дрожь. Было похоже, будто женщина исполняет арию на чудесном музыкальном инструменте. Ее ручка двигалась все быстрее и быстрее… Книга выскользнула из ее рук, тело расслабилось, она откинула голову и прикрыла глаза. Ее губки разомкнулись, явив жемчужные зубки…

А между широко раскинутыми ногами рука мадам де Безье продолжала свою милую гимнастику. Вдруг ее животик резко поджался, она выгнулась дугой, что позволило на миг увидеть светлые вьющиеся волосики. Однако я все еще не видел ее пальчик, на который была возложена восхитительная миссия возбуждать источник наслаждения… Мгновение, и все закончилось! Восхитительный экстаз захватил тело женщины и так же быстро схлынул.

Мадам де Безье поднялась, засунув драгоценную книжку в карман, отряхнула свою одежду, внимательно осмотрела в карманном зеркальце лицо и волосы, и затем, полностью удовлетворенная своим внешним видом, с оглядкой выскользнула из сарая, возвращаясь в замок такая же неприступная, как обычно.

Я покинул свой наблюдательный пост будучи в крайне возбужденном состоянии, которое многие из нас чувствовали, но которое совершенно не возможно описать. Вместо утоления желаний, они вскипели во мне с новой силой, и я надеялся утолить их вместе с той, кого я жаждал все сильнее. Теперь было вполне очевидно, что она не знает более мощного и полного способа для удовлетворения желаний своего тела.

Я долго прогуливался по парку, рассчитывая встретить даму где-нибудь на тропинке. II вскоре мне улыбнулась удача, я увидел ее на полянке, где она собирала букет из диких цветов. Это занятие было вполне невинным, как и наша встреча, однако я заметил, что на щеках дамы заиграл легкий румянец. Женщины всегда выдают себя в подобных обстоятельствах. Она смутилась еще больше, когда я заметил, что она выглядит бледной и утомленной. Весь последующий вечер я намекал ей, будто мне кажется, что у нее было любовное свидание. Она вполне добродушно откликалась на мои подначки, полагая, что тем самым сбила меня со следа и утаила истинный характер своих утренних занятий. Однако прошло несколько дней, прежде чем она снова вышла на прогулку одна и направилась к сараю. Я спрашивал себя, в чем дело? Она заподозрила что-то или же просто была слишком благоразумна, а может нашла способ удовлетворяться дома?

Правду я узнал позже. Бедная женщина занимала комнату, смежную со спальней хозяйки дома — своей тетки. И обычно там жила девочка-школьница, с которой ей и приходилось делить комнату. Соответственно ни о каком уединении и речи быть не могло, поэтому моя дама и посещала тихий сарайчик.

Воспоминание об этом восхитительном зрелище все еще не покидало меня.

Мне до боли хотелось снова посмотреть этот очаровательный спектакль. К тому же я надеялся, что в нужный момент могу внезапно появиться на сцене, с тем чтобы по меньшей мере иметь возможность поговорить с дамой с глазу на глаз.

И вот как-то раз владелец соседнего имения пригласил мужчин из нашей компании к себе, чтобы поохотиться на кроликов. Я люблю охоту, но я все же пожалел, что принял это приглашение, когда увидел, что мадам де Безье в соломенной шляпке вышла из дома одна и направилась в парк. Мы набили свои патронташи и стоило нам отъехать, я притворился, будто забыл свои патроны, и поскакал обратно.

— Мы дадим тебе свои! — воскликнули мои друзья.

— Они не годятся, — заметил я, — я пользуюсь только номером «12».

— Мне кажется, я видел, как господин клал патронташ в повозку, — заметил слуга.

На самом деле я успел их незаметно вынуть.

— Мы тебя подождем.

— Не стоит, — сказал я. — Я пройдусь пешком. Начинайте без меня. Заодно подвезете мое ружье вместе со своими.

Они уехали.

Теперь же нужно рассказать кое-что о парке.

Задняя стена сарайчика была обращена к дорожному ограждению.

Я выбрал кратчайший путь, чтобы не входить в парк со стороны ворот, и в считанные минуты оказался у цели. Возможно, мадам де Безье уже начала!.. В отчаянной спешке я взобрался на ограду и спрыгнул вниз.

И тут раздался треск ткани! Что-то порвалось! Проклятый гвоздь вонзился в мои брюки и разорвал одну штанину от пояса до колена. А на мне не было кальсон! И что теперь делать?

Именно в тот момент я заметил мадам де Безье перед пригорком, на котором стоял сарайчик. Очевидно, она направлялась туда, однако дама была не одна, она вела за руку свою маленькую кузину. Я быстро сделал вывод, что даже если она идет в сарай, она сегодня не будет приносить жертву своим желаниям. В моей ситуации меня это более чем устраивало, ибо теперь я мог проскользнуть внутрь и укрыться здесь до вечера или до того момента, когда мне удастся починить порванные брюки.

Я пробрался внутрь и устроился среди кии сена, отнюдь не лелея никаких сладострастных помыслов. Но вдруг дверь открылась, и я увидел, как вошла мадам де Безье, оставив ребенка снаружи.

— Не заходи сюда, — сказала она. — Здесь могут быть крысы! Я посмотрю и убью их, если что. Но пока не заходи, вдруг они тебя покусают!

— Только побыстрее, кузина!

— Да-да, я недолго!

И она направилась к тому уголку, где развлекалась в прошлый раз.

Я был смущен до предела. Мои порванные брюки были меня в руках, и в таком виде мне предстояло встретиться с дамой, чьего расположения я так давно добивался! Нелепая случайность воспрепятствовала моей удаче! Однако вид мадам де Безье, которая сегодня была особенно хороша, возбудил во мне самые сладострастные желания и придал необходимую в такой ситуации смелость. Я живо вспомнил все прелести, которые успел мельком разглядеть под ее одеждой, и которые мне еще предстояло увидеть во всей великолепной наготе, и эти воспоминания навели меня на мысль, как мне действовать дальше. Вместо того, чтобы появиться по окончании ее маленькой забавы с самой собой, и заставить ее краснеть от стыда из-за того, что я стал свидетелем ее действий, я заявил о своем присутствии немедленно.

Меня приветствовали визгом истинной скромницы, которую застали врасплох.

— Что вы здесь делаете, сударь? Разве вы не уехали вместе со всеми на охоту.

— Верно, я хотел поехать, но оказалось, что я забыл дома свои патроны. Я решил вернуться кратчайшим путем, стал карабкаться по стене сада, и в результате очень сильно порвал брюки. А увидев вас, я решил спрятаться здесь и страшно удивился, когда вы вошли. Выручите меня из этого положения! Найдите, если сможете, иголку и нитку, и тогда я смогу, насколько возможно, починить свою прореху, чтобы можно было хотя бы добраться до дома.

Мадам де Безье рассмеялась от всей души, без сомнения, обрадовавшись, что я не шпионил за ней. Вот так этот несчастный случай обернулся счастливым подспорьем, ибо он спас меня от подозрений. В противном случае мои шансы равнялись бы нулю.

Не стану утомлять моих читателей пересказом нашей беседы и объяснений. Просто скажу, что у мадам де Безье оказалась с собой иголка с ниткой, и после некоторого колебания с ее стороны, мы договорились, что я спрячусь в углу и брошу брюки ей, она их починит, насколько это возможно, и кинет мне назад. Уже через несколько минут работа была окончена.

— Прошу, сударь, — воскликнула она, кидая брюки, которые я быстро надел. — Ну, а теперь — до свидания.

— О, пожалуйста, подождите, позвольте мне поблагодарить вас.

— Нет-нет — нам лучше разойтись. Если кто-нибудь застанет нас здесь вместе…

Но в этот момент я оказался рядом с ней, обнял за талию, умоляя о сладком поцелуе, и в конце концов мне удалось его сорвать.

— Довольно-довольно! Хватит! — запротестовала она. — Вдруг сюда кто-нибудь войдет!.. А как же моя кузина?!

— Дай мне хоть слово вставить! Я должен сказать тебе!

— Тогда быстрее!

— Я полез по этой стене не для того, чтобы захватить свои патроны, я хотел незаметно оказаться здесь, потому что знал, что ты придешь сюда! Я хотел сказать тебе, что ты самая красивая девушка, и я обожаю тебя…

Я подкрепил свои слова, покрывая поцелуями ее щеки.

— Ах, месье Анри, как вы смеете!.. Мне бы в голову не пришло…

— Я обожаю тебя! Ты такая красивая, такая милая! О, моя дорогая Берта, любовь моя!.. Ты хочешь?.. Скажи мне, хочешь?..

— Что?!. Ты знаешь, как меня зовут?

— Это первое, что мужчина старается вызнать о своей любимой. И я узнал твое имя уже давно!

Все это время я продолжал осыпать мадам де Безье поцелуями, заключив ее в объятия. Как трепетало ее тело под тонким летним платьем, когда мои губы касались ее плечей, шеи, щек и губ! Она позволила опустить себя на солому, шепча:

— Ох, перестаньте! Перестаньте!

Затем, будто бы скрывая свою капитуляцию, она упала в обморок, закрыв глаза и приоткрыв губы. Я быстро скользнул меж ними языком, входя в ее рот, но ответного отклика не последовало. Поддерживая ее тело одной рукой, я прокрался другой под платье и нижние юбки, нежно поглаживая изящные икры, а потом, после небольшой паузы, поднялся по ногам к подвязкам. Возможно, это самая восхитительная дорожка для руки между возвышением икры и кожей бедер. С этого места, становясь все смелей, моя рука поднялась еще выше. Ох! Какая сладчайшая дрожь пробежала по ее округлым бедрам, когда мои пальцы коснулись нежной, теплой голой плоти. Она попыталась сжать их, но я ей не позволил.

И в этот раз на ней не было панталон! От элегантной обуви до гладкого атласного животика и волосиков, которые я уже начал нежно перебирать, — ничто не препятствовало моему обзору.

— Нет!.. Прошу, не надо! — прошептала мадам де Безье, почувствовав, что мои пальцы проникают в ее щелку. — Пожалуйста, только не туда!

Но, несмотря на эти последние свидетельства угасающего стыда, мой палец нашел ее маленький клитор и принялся исполнять ту самую восхитительную роль, которую мадам де Безье до сих пор доверяла только собственным пальчикам! Под воздействием этого нежного таинства ее тело напряглось, а язычок начал отвечать взаимностью моему! А затем ее бедра расслабились, и она сама с готовностью раздвинула свои прекрасные бедра. Она подчинилась мне, позволяя обладать собой!

Тому, кто встречается с женщиной впервые, всегда лучше поначалу действовать не спеша, внимательно наблюдая за дамой и пресекая все попытки сопротивления. При этом необходимо делать вид, что ты поглощен любовным безумием, пока нежная противница не сдастся, будучи не раз охвачена дрожью удовольствия, которое вы даровали ей. А после этого можно позволить себе целиком погрузиться в огонь похоти.

Уже сгорая от желания рассмотреть все ее прелести, которые видел лишь однажды на расстоянии, я быстро приподнял ее одежды так, чтобы обеспечить себе хороший обзор. Можно представить, какое зрелище мы, должно быть, представляли со стороны, если бы кому-то вздумалось следить за нами с той же точки, откуда при сходных обстоятельствах наблюдал я.

И вот, все, что я видел, теперь мое!.. мое! Эти прекрасные ноги с восхитительными икрами! Оказалось, что в этот раз она была одета в точности так же: туфли из тонкой лайковой кожи, чулки кремового цвета, голубые подвязки. На правом бедре мадам де Безье я обнаружил крошечную родинку. Как же я жаждал расцеловать все это — прелестную атласную кожу, шелковистый треугольный островок вьющихся каштановых волосиков, что создавали восхитительный контраст с ее бледной красотой! Как мне хотелось приникнуть ртом к этой милой маленькой щелочке, губки которой уже набухли и раскрылись от возбуждения! Но время еще не пришло. Мне нужно было поддерживать одежды дамы, но я пообещал себе восполнить все это сполна в следующий раз.

Но и действительность была очень хороша. Я раздвинул Берте прелестные ножки и устроился между ними. Приподняв ее одежды повыше, быстро расстегнул брюки, высвобождая рвущийся на свободу член, и одним движением протолкнул его, мощный и возбужденный, в сладкое отверстие, которое нетерпеливо ожидало этого вторжения. Одновременно я засунул язык поглубже в рот моей очаровательной пленницы.

— Берта!.. О! Берта!.. О боги!.. ты восхитительна!.. божественна!.. ох! ты — ангел!.. Ангел!..

Как правило женщины, устраивая впервые любовный танец с мужчиной, не позволяют своим любовникам осознать, как ценно для них удовольствие, которое пронизывает все их тело. Дамам даже нравится вести себя так, как будто их принуждают, однако мадам де Безье нарушила этот обычай, когда уже в сладких судорогах оргазма забормотала:

— О!.. пожалуйста!.. пожалуйста!.. вынь его!.. не в меня!.. только не в меня, пожалуйста!..

Несмотря на то, что я почти потерял разум от удовольствия, моей воли хватило на то, чтобы услышать этот ценный призыв. Нам было совсем ни к чему, чтобы развлечения доставляли неприятности. О, таинственные законы природы! Не будь вас, насколько любезнее и уступчивее были бы женщины, и до чего вольнее они вели бы себя!

Теперь я припоминаю, что целовал крохотное ушко, украшенное единственной жемчужиной, в ожидании момента, когда надо будет вытащить хуй по благоразумной просьбе дамы. И в соответствующий момент я выплеснулся на белоснежные нижние юбки мадам де Безье!

После я предложил ей свой платок.

— Разве тебе самому он не пригодится? — спросила она.

— О да! Я буду хранить его на память о том, как замечательно ты его использовала, — ответил я, улыбаясь. Она мило покраснела.

Мы еще долго обменивались бы нежными поцелуями после этой сладострастной схватки, если бы вдруг снаружи не раздался детский голосок:

— Кузина! Кузина! Ты уже убила крыс?

Мы совершенно забыли о девочке, которая терпеливо ждала за дверью.

— Да-да! — воскликнула моя очаровательная партнерша, поспешно поднимаясь. — Я уже иду! Думаю, что убила последнюю! — Мы не смогли оставаться серьезными, услышав тонкий голос, прервавший нас. — Я здесь, дорогая, я уже иду. Не входи!

— До свидания, моя прелесть! — шепнул я. — Когда мы увидимся в следующий раз??

— О, боже! Никогда!

— Ах, не лукавь, дорогая! Может, завтра?

— Нет! нет!.. Я сообщу тебе потом!

— Тогда еще один поцелуй на прощание!

Она подарила мне восхитительный поцелуй, которым наши языки также сказали «до свидания».

— Ну, до свидания!.. до свидания!

Перед тем как выйти за дверь, мадам де Безье еще раз отряхнулась, смахнув последние соломинки, оглядела себя в карманное зеркальце, которое всегда было при ней, и бросила на меня еще один прощальный взгляд.

Когда, по моим расчетам, она уже должна была быть на безопасном расстоянии, я, в свою очередь, выбрался наружу и поспешил в спальню, где быстро переоделся, поскольку на одежде сохранились очевидные следы нашего нежного поединка. Затем взял свой патронташ и присоединился к компании охотников. Моя отлучка заняла не более часа, что доказывает, как много можно успеть, если с толком использовать время!

С того дня выражение «убить крысу» стало для нас синонимом «иметь случай». Несмотря на свою благопристойность, Берта оказалась озорной девчонкой, которая была не прочь похулиганить в любовных письмах ко мне. В память о нашем приключении она пользовалась в записках следующей формулой: «Милостивый государь, не будете ли вы так любезны почтить своим присутствием крысиную охоту такого-то числа в том же месте».

Подобные приглашения она присылала мне и по возвращении в Париж, даже когда ее супруг был дома. Хотя даже при том, что он никогда не задерживался надолго, его присутствие все же было помехой, ибо вынуждало сокращать число «охот» и последующих возможностей удовлетворить наши желания.

Когда наша любовная связь укрепилась, я рассказал ей, как подглядывал за ней, когда она мастурбировала за книжкой. Она очаровательно отчитала меня за шпионаж за «бедной одинокой женщиной», но я быстро вымолил себе прощение, и она даже показала мне книгу, которая возбуждала ее желания. Она нашла ее когда-то в бумагах брата. Это были «Исповеди женщин всего мира», иллюстрированные самым соблазнительным образом, чтобы пробудить желания в ком угодно!

— Когда мы впервые убили крысу, что именно ты читала? — с нежностью спросил я.

Она немного смутилась, но потом все же указала мне на строки, которые мы снова перечитали вместе: «Когда я лежу на спине на диване, вытянувшись во весь рост, широко раздвинув ноги, мой любовник опускается передо мной на колени и посасывает меня до тех пор, пока я не кончу в сладком исступлении!»

Надо сказать, что в тот день мы больше уж не читали! Я же хочу воспользоваться возможностью и выразить самую сердечную признательность автору этой книги и искусному иллюстратору, своими произведениями зажегшему огонь, который я смог погасить наиболее приятным способом!

 

Глава 4

КУКУРУЗНЫЙ СОУС

Как известно с незапамятных времен именно француженки, а в особенности парижанки, пользовались репутацией самых сговорчивых и самых искусных любовниц среди особ своего пола, ибо они всегда знают, как доставить своим любовникам удовольствие, придав ему острую пикантность. Однако я осмелился бы предложить причислить к этому достойному обществу уроженок славной Вены, особенно тех, кто в свое время воспитывался в Париже. Поверьте, их элегантность, чувство собственного достоинства, кокетство, талант осторожного обольщения никоим образом не ниже, чем у их парижских сестер, которых они к тому же частенько превосходят красотой лица и фигуры. Они крайне любопытны в делах, касающихся плотской любви, и искренне наслаждаются этим великим искусством, изучают его, полностью отдаются своим эротическим грезам и раздумьям о самых утонченных беспутствах. А в следующий момент могут с легкостью обрести самый что ни на есть добродетельный и благонравный вид.

Именно такой была мадам де Шёнфутц. Переехав с берегов Дуная на берега Сены, она обнаружила там такое множество объектов для любовных исследований, что ее законный господин и повелитель более не устраивал ее в качестве единственного объекта поклонения. Тот в свою очередь был благоразумным мужем, поэтому, дабы избежать каких-либо скандалов, он безмолвно позволил супруге жить, как ей хочется, а сам стал жить, как хотелось ему.

Я же с гордостью сообщаю вам, что оказался тем самым избранным смертным, с которого мадам начала свои любовные исследования. И могу добавить, что в наших уроках мы без колебаний доходили его до крайностей!

Она была способной, ревностной ученицей, я наставлял и обучал ее по самой рискованной методике безграничной похоти, вел по самым приятным, живописным, забавным дорожкам, и не сомневаюсь, что избрал правильный путь, ибо очень скоро она сделалась весьма искушенной дамой!

Но даже восхитительная изысканность любовного наслаждения когда-нибудь заканчивается. Мало-помалу она начала применять мои уроки на практике с другими, а у меня появились новые ученицы. С тех пор мы часто встречались, но нам редко удавалось принесли сладкую жертву на алтарь нашей госпожи Венеры. Чаще всего потому, что обстоятельства были неблагоприятны и не было случая. И вот однажды нас свел в замке В. открывшийся охотничий сезон.

Моя венская очаровательница стала еще красивее, чем прежде. Теперь к ее красивому лицу и сочным прелестям добавилась светская искушенность, и когда она на тебя смотрела, под покровом строгости проглядывало, что ей не занимать смелости и дерзости.

Словом, я понял, что если она соизволит выказать желание, то я отнюдь не буду против их удовлетворить. А вслед за этим я стал воображать, что стоит мне только попросить, и мне опять вернут ключ от заветной двери. Но на самом деле это была безрассудная мечта, ибо мужчине, чьи ласки для нее давно остались в прошлом, стоило завоевать ее вновь. И я бросился на осаду сей крепости по всем правилам, хотя сперва все благоприятные ответы носили характер смутных обещаний:

— Может быть!.. Если вы будете себя хорошо вести!

Но мало-помалу я продвигался к заветной цели, иногда я срывал поцелуй украдкой, многозначительно касался корсажа, а порой мне удавалось пробраться рукой под ее одежды. Но большего мне не позволялось…

И вот в один из дней мы отправились на лисью охоту. Мадам де Шёнфутц была превосходной наездницей, и отлично смотрелась верхом на лошади со своей элегантной посадкой в стиле покойной императрицы Елизаветы Австрийской, на которую кстати была похожа и во многом другом.

Небо с утра было затянуто облаками, а воздух был душным, как обычно бывает перед грозой. Охота не задалась. Дважды егеря отзывали гончих с ложного следа. Охотники уже растеряли свой запал, и съехавшись небольшими группками, наблюдали за происходящим, готовые пуститься галопом, стоило подать сигнал. Тем временем на небо набежали черные грозовые тучи, и мы стали задаваться вопросом, а стоит ли продолжать охоту. Не лучше ли было поискать убежище? Но прежде, чем мы успели что-то решить, раздались раскаты грома и упали первые крупные капли дождя.

Люди кинулись врассыпную, спеша укрыться в экипажах, несколько всадников припустили галопом к псарне, расположенной неподалеку, другие же рванули в деревню Т. Мужчины прекратили болтать с дамами и друг с другом, заботясь лишь о том, как побыстрее оказаться под крышей. Только господин де З., который, как я подозревал, был в милости у мадам де Шёнфутц, остался при своей даме. Он поинтересовался, что намеревается делать она.

— Собираюсь вернуться домой, — ответила она.

— Лучше будет поехать к Т. Дождь скоро прекратится, и мы сможем продолжать охоту.

— Большое спасибо! В лесу, где отовсюду каплет? Вот уж нет!

— Да нет же, сыро не будет.

— Да охотьтесь, пожалуйста! Я вам не запрещаю. Но я терпеть не могу дождь, и уеду домой.

— Тогда позвольте мне поехать с вами! Вы не знаете дороги и, вероятно, выберете самый длинный путь…

Но пока кавалер говорил, мадам де Шёнфутц успела ускакать! Я же в свою очередь понял, почему старик Овидий включил погоню в перечень «Лекарств от любви»! Господин де З. совсем не рвался сопровождать свою даму. Все всадницы быстро спешились и поспешили забраться в экипажи, которые повезли их назад в замок, и никто из мужчин и не подумал о том, чтобы поехать с ними. Все они были заняты тем, чтобы найти самый лучший путь к Т., надеясь, что дождь пройдет, и охота сможет возобновиться.

— Так будет веселее, чем в присутствии этих назойливых юбок! — заметил некий господин Ф., спортсмен и женоненавистник. — Поедемте в Т., там хорошая гостиница, хорошая конюшня и бильярдный стол. Сыграем партию, пока пережидаем грозу.

— Извини, старина, но мне нужно заехать к егерю по поводу собаки, — заметил я. — Увидимся позже.

Дождь прекратился, но небо хмурилось еще сильнее, чем прежде. Я, конечно же, не собирался ехать к егерям, а намеревался двинуться в сторону замка и догнать мадам де Шёнфутц, потому что для предприимчивого ухажера грех не воспользоваться такой удобной возможностью. Ибо в такой неразберихе все слишком заняты собой и вряд ли могут уследить, кто чем занят. Так, миновав через несколько минут домик егеря, я помчался вниз по верховой тропе, которая была самым коротким путем к замку и выводила к дороге, по которой поехала мадам де Шёнфутц.

Я заметил ее немного впереди как только выбрался на дорогу. Всадница ехала медленно, так что я довольно быстро ее нагнал.

— Как, вы еще не дома?! — воскликнул я.

— Нет, — ответила она. — Моей лошади попал камешек в копыто, а мне нечем его вынуть, поэтому я вынуждена ехать медленно.

У меня был с собой необходимый инструмент, и уже вскоре все было в порядке, а я вновь взобрался в седло.

— Экипажи поедут этой дорогой? — спросила она.

— Да, они немного отстают от нас.

— Тогда давайте поскорее свернем с дороги! Если они увидят нас вместе, то решат, что наша встреча не случайна.

— Вы абсолютно правы! Давайте спустимся сюда.

Как только дорога оказалась вне поля зрения, и нас уже никто не мог увидеть, я поравнялся с моей прекрасной спутницей и, обняв ее за тонкую талию, быстро притянул ее к себе и пылко поцеловал.

— Ах, прекратите! — воскликнула она, пытаясь высвободиться. — Дождь снова начинается!

— Мне наплевать на дождь, пока ты со мной!

И я возобновил свою любовную атаку, страстно прижимая мадам де Шёнфутц к себе. Я неистово поцеловал ее, вонзив язык ей в рот, обнимая талию одной рукой, а другой прямо через одежду атакуя ее грудь, колени и бедра. Я так распалился, что чуть не столкнул ее с лошади.

— О, Боже! Да что же вы творите! Похоже, гроза свела вас с ума!

— Да!.. да! Любовная гроза и буря желаний! Я полон любовными разрядами, как туча дождем!

— Так вы предлагаете мне стать вашим громоотводом! Но разве я еще способна до такой степени наэлектризовать вас?

— Ты же знаешь, несравненная, что для меня ни одна женщина тебя не заменит. А если ты хочешь получить доказательство твоей власти надо мной…

— Дело в том, что люди, знающие о том, что у нас с тобой в прошлом была интрижка, теперь подумают на кого угодно, но только не на тебя.

— Но ты не ответила на мой вопрос! Давай воспользуемся преимуществом нашего положения! Если ты позволишь, я принесу тебе самые искренние доказательства, что ты наэлектризовала меня до предела моих возможностей! Ты хочешь?.. я могу?..

— О, ну конечно! Только не забывай о грозе!

Дождь действительно припустил с новой силой. И хотя такой дождь очищает воздух, он является жуткой помехой для свиданий на открытом воздухе, особенно если нет надежного навеса деревьев.

Мы помчались галопом. Тропинка все тянулась и тянулась вниз, будто конца у нее не было. А потом я заметил, что мы случайно отклонились от намеченного маршрута. В этом была моя вина, слишком уж мы спешили укрыться. Я расстроился, но не стал сообщать даме о своей ошибке. Мы продолжали скакать, и наконец увидели дорожный указатель, который сообщал, что замок был в добрых трех милях от нас.

— Куда это мы заехали? — поинтересовалась мадам де Шёнфутц.

— О, недалеко.

— В таком случае, куда нам теперь? Может поедем туда?

Именно в этот момент мне на глаза попалась спрятавшаяся в лесу хижина. Это был охотничий приют с навесом для лошадей. От его вида мне в голову тут же пришла забавная идея. Это ведь идеальное гнездышко для любовников!

В любом случае воспользоваться этим случайным убежищем было самым удобным вариантом Мы привязали лошадей под навесом, взломали запертую дверь и вошли внутрь. Там оказалась довольно большая комната, совершенно пустая, если не считать пары кресел и камина. На потолке находился люк, ведущий на сеновал.

Как только мы вошли, хлынул настоящий ливень. Прежний дождь не шел ни в какое сравнение с той бурей, которая разыгралась снаружи теперь. Там был настоящий потоп! Я же разжег огонь в очаге, воспользовавшись сваленными там углем и соломой, и в комнате стало уютно. Я затем снял сюртук и повесил его на спинку кресла, стоявшего напротив огня. Мадам де Шёнфутц скинула свою амазонку и повесила ее там же.

Она выглядела восхитительно. Ее красивые обнаженные руки, глубокое декольте, брюки, изящные сапоги и маленькая мужская атласная шляпа — все это составляло удивительно пикантную картинку. Я нежно обнял свою спутницу, притягивая ее к себе и пробираясь рукой под сорочку, потом, ухватившись за одну из округлых полных грудей, я вытащил ее из потайного места и страстно расцеловал.

— А если кто-нибудь войдет? — прошептала она.

— Подожди минутку…

Я вышел, провел лошадей внутрь, а затем забаррикадировал дверь. Теперь никто не смог бы даже заподозрить, что в этом доме кто-то есть. Даже огонь в камине уже начал затухать, там остался только тлеющий пепел, который совсем не дымил, а следовательно и не мог выдать нас.

— Теперь мы дома!

Я уселся в кресло, притянул мадам де Шёнфутц на колени и сдался на милость собственным желаниям. И моя дама тут же отдалась мне, раз за разом отвечая на мои поцелуи, заливаясь очаровательным смехом, веселясь над нашим своеобразным положением. Она просто обожала такие приключения! Я уже вытащил на свет обе ее великолепные груди из-под корсета, и под нежными прикосновениями моих пальцев ее прелестные сосочки начали набухать и подниматься.

— Мне кажется, что мои сисечки тебя узнали? — смеясь заявила она.

— А как там моя третья подружка? Моя самая нежная, самая ласковая, самая порочная девочка?

И расстегнув ширинку на дамских лосинах, мои пальцы проскользнули внутрь!

— Как все-таки странно — обнаружить пизду в мужских одеждах! — довольно ухмыльнулся я.

И моя рука принялась играть с нежными женскими волосиками, а затем прокралась между парой нежных, округлых, атласных бедер, ощупывая их и лаская. И одновременно с этим мой палец уверенно проложил путь в уже теплое и влажное отверстие и начал играть с маленьким дрожащим клитором.

Мою хорошенькую партнершу охватило сладчайшее возбуждение, и она включалась в игру, ее рука добралась до меня, а я с наслаждением руководил ею. Быстро расстегнув свои брюки, я помог ей достать предмет ее вожделения, и она тут же ухватилась за него.

— А представь, что ты обнаружил бы что-нибудь похожее, засунув руку в мои брюки! — пошутила она.

— Что еще за мысль, дорогая!

— Ох, я уверена, он узнал меня! Хочет снова повидаться со своей старинной подружкой!

Та поза, в которой мы устроились в кресле, была весьма неудачна для того, чтобы слиться в одно целое, ибо истинное наслаждение достигается только в горизонтальной позиции. Во всяком случае, я считаю, что нечестно по отношению к Венере приносить ей жертву в необычной позе, которая годится, только когда нет иного выхода. Так что вместо того, чтобы устроить даму верхом на себе, как она предполагала, я предложил проверить, не сможем ли мы устроить себе более уютное гнездышко на сеновале.

Надо сказать, что лестница была в ужасном состоянии, и ужасно скрипела, пока я поднимался наверх, но оказавшись на месте, я обнаружил, что сеновал полон свежескошенного душистого сена. Я быстро убедил мадам де Шёнфутц подняться ко мне, но лестница была коротковата: для нее, и мне пришлось потрудиться, чтобы поднять ее к себе наверх. Она же в это время все время смеялась, откровенно наслаждаясь удачным приключением.

— Так, где? — поинтересовалась она, оглядевшись по сторонам.

Подобный вопрос всегда приводил меня в восторг. Спросить «Где?» — это равносильно вопросу «Где мне лечь, чтобы ты взял меня, чтобы отдаться твоей воле и позволить тебе делать со мной, что пожелаешь?»

Я принес несколько охапок сена и устроил замечательное ложе, на которое нежно уложил ее.

— А вдруг нас тут увидят мышки?! — игриво воскликнула она. — Ох, это сено ужасно колется!

Я устранил эту помеху, накрыв сено попоной, и мы устроились со всем комфортом.

Снаружи продолжала безудержно свирепствовать буря, слышались могучие раскаты грома и лило, как из ведра. Однако моей прекрасной любовнице не было дело до разбушевавшейся стихии, она вновь отдавалась мне со всем своим сладострастием. Посреди наших игр и прикосновений я указал на ее корсаж и лосины.

— Сними их, они только мешают! — попросил я.

— А ты разденешься тоже?

— Да, конечно! Немедленно!

Она любезно согласилась ответить на мою мольбу и стала стягивать свои брюки, или, вернее, короткие штанишки, застегивающиеся у колен. Когда они упали, я помог ей высвободить крохотные ножки в лакированных кожаных сапожках, используя любую возможность, чтобы кое-где пощекотать и кое-что потрогать. Она захихикала.

— Я собираюсь остаться в шляпе, — сказала мадам де Шёнфутц. — Я намочила волосы, и если сейчас растреплю прическу, мне ее потом не поправить.

Как же прелестно она выглядела в таком пикантном костюме! Сорочка, шелковая шляпка, лакированные сапожки, идеально обтягивающие ее красивые икры, и серые шелковые чулки с розовыми подвязками — все это вместе производило умопомрачающий эффект!

Я опустился перед ней на колени и прижался губами к золотистым зарослям, через которые попытался просунуть язык.

— Ох, нет-нет! — воскликнула она, отступая назад, — только не стоя.

Она легла, отдаваясь на милость нашего обоюдного удовольствия.

Я снял с нее сорочку, и ее тело предстало моему взору полностью обнаженным! Я осыпал ее поцелуями с ног до головы, уделив особое внимание бедрам, между которыми я снова трудился, удвоив свои усилия в более благоприятной позе, чем прежде. Мой искусный язычок вскоре довел женщину до исступления, ее живот напрягался от возбуждения, дрожал, словно не желая пропустить ни единого прикосновения моего языка!

Наслаждение, которое я дарил ей, требовало ответной услуги. Взаимность удовольствия всегда была основным правилом в те времена, когда я давал мадам де Шёнфутц уроки искусства и практики любви. Не прекращая работать языком у нее между ног, я переместился в позу, которая, по моему мнению, могла бы напомнить даме наши прежние ритуалы. И я тут же почувствовал, как мои член обхватывает нежная ручка Видимо, мадам поняла, что я от нее хочу и принялась за предмет, предоставленный в ее распоряжение. Я подвинулся еще немного, чтобы орган оказался поближе к ее сладким губкам, и ей не пришлось тянуться, чтобы выполнить свои нежные обязанности.

— Нет, нет! Так не пойдет! — негромко воскликнула она. — Ты мне так всю прическу попортишь! Давай я лягу сверху.

И она ловко выскользнула из-под меня, чтобы осуществить свое намерение.

Она расположилась на мне, без колебания повернувшись ко мне своей красивой задницей, а затем изогнулась, и ее восхитительная щель оказалась прямо у моего рта. И вот уже мой член оказался в восхитительном плену ее рта, она целовала, ласкала и сосала его самым восхитительным образом. Я отвечал на ее движения неистовыми толчками, стараясь засунуть свой язык как можно глубже в ее пульсирующую, возбужденную пизду.

Буря, охота — мы позабыли обо всем! Мы упивались нашим экстазом! Наслаждались друг другом каждую минуту! Как чувственно она сосала! Поистине, мои уроки не прошли даром! А как неистовство я таранил ее грот любви, который трепетал от моих губ! Я облизывал, посасывал, покусывал! Но совсем скоро я начал чувствовать, что…

— Диана! Диана! Стой! Остановись!.. Я кончаю!.. кончаю!..

Но было поздно! Ее нежное посасывание, куда более сладкое, чем все, что ему предшествовало, лишило меня возможности отстраниться, и горячая струя моей спермы выстрелила прямо в рот моей ласковой партнерши!

Я был в шоке от случившегося. За этой катастрофической оплошностью должно было неизбежно последовать законное наказание. Но ничего не произошло! Пытаясь искупить свою вину, я снова стал лизать пизду мадам де Шёнфутц, стараясь забраться как можно глубже, в то время как моя очаровательная любовница неподвижно лежала подо мной. Существовала возможность, что ее язык отразил мой залп, да она и сама очевидно кончила. Но я все же не мог не извиниться.

— Моя милая Диана, я и вправду искренне сожалею.

Она молча приподнялась, дотянулась до меня и поцеловала, влив мне в рот тот самый ликер, которым я снабдил ее и который она так заботливо сберегла у себя во рту.

— Ну вот, получай свое обратно, — с ухмылкой сказала она, буквально трясясь от смеха.

Какое чудесное решение! Восхищенный ее находчивостью я обхватил ее за бедра, приподнял сорочку и принялся игриво шлепать ее по ягодицам. Эта забава продолжалась недолго, вскоре я нагнулся и стал покрывать ее восхитительные полушария многочисленными поцелуями.

От многих чувственных забав знаменосец моих желаний, или «начальник штурмового отряда», как остроумно назвала его одна моя знакомая англичанка, вскоре снова стал могучим и крепким. Но на этот раз мы решили принести жертву Венере обычным способом, потому что какими бы прекрасными не были иные позиции и иные способы ебли, они являются всего лишь закуской, приправой, а не основным блюдом. Однако моя подруга не могла лечь на спину из-за своей шляпки, поэтому она села на меня верхом, и теперь мы находились в объятиях друг друга, губы к губам, а мой член проник в ее нежную пещерку, уже тщательно обработанную моими поцелуями и язычком!

Дождь припустил с новой силой, как это часто случается к концу грозы. Неожиданно Мадам де Шёнфутц странно дернулась и стала извиваться так сильно, что мне приходилось прикладывать большие усилия, чтобы удержать ее на хуе как на колу. Я с силой сжимал руками ее очаровательные округлости, которые женщина так любит подчеркивать своими нарядами.

— Сюда дождь заливает! — воскликнула она. — Капает прямо на спину. Ах! Вот опять!

— Мы можем поменяться местами?

— Нет!.. Нет!.. Ай! Капнуло прямо между половинками! Ой! Щекотно!

И лежа на мне она вся извивалась и корчилась самым сладострастным способом.

Крыша действительно протекала, но что мы могли с этим поделать? Тем более что нас вот-вот должен был накрыть божественный оргазм! Наше дыхание смешалось, влажные губы слились в поцелуе, я чувствовал, что еще немного, и я не смогу удерживать свой кипящий разряд! Мы уже договорились, что я не буду изливать дань любви ни в какое из святилищ, где мне было позволено свершать таинство. Я уже совершил одно отступление от правил, но в том случае никаких серьезных последствий быть не могло, кроме того, что это нарушение приличий, порождающее стыд. Однако если я осмелился бы повторить это действие в святая святых, результат мог бы быть гораздо серьезнее и даже нанести ущерб репутации мадам де Шёнфутц! Поэтому я нежно шепнул ей на ушко, что уже скоро кончу и должен вынуть хуй, пока я еще в силах это сделать!

— Подожди! Подожди! Еще немножко! Сейчас кончу! — Она задыхалась, и ее прерывистые движения в такт с моими ускорились, сопровождаясь спазмами удовольствия. Она несколько раз самозабвенно дернулась, а потом расслабилась, что явилось свидетельством того, что она только что испытала сказочный оргазм, который теперь уже отступил. Я тут же проворно извлек хуй из ее сладкой пещерки нежной бухточки и выстрелил! Однако я все же ухитрился не совсем даром потратить свой заряд. Кончая, я скользнул своим мощным хуем между очаровательных полушарий ее задницы и обильным потоком залил ту долину, которую до меня орошали случайные капли дождя.

— О, мой бог! — воскликнула она. — Оно дотекло до моей спины! Оно куда горячее дождя!

Мы спустились вниз и обнаружили, что наши одежды полностью высохли. Я помог мадам де Шёнфутц одеться.

— Как моя прическа? — спросила она. — Похоже ты сильно растрепал мои волосы!

— Вовсе нет, ты прекрасно выглядишь, — и я нежно ее поцеловал.

Она достала из кармана маленькую пудреницу и легко припудрила носик.

— Вы, венские дамы, очень любите рисовую пудру! — сказал я.

— О да. Я пудрюсь по всему телу!

— Я заметил.

— Ах, ты негодник!

Мы сели на своих лошадей. Дождь уже закончился, и лес был наполнен свежестью и дивным запахом, что источают листья после ливня. На обратном пути мы наткнулись на домик егеря. Мы спросили у него, что там с охотой, и нам ответили, что сегодня она возобновляться уже не будет. И тут показалась группа всадников во главе с господином З., следующая из Т., где наши друзья укрывались от дождя. Мы присоединились к ним.

— Значит, вы прятались в сарае? — спросил меня господин З.

— Не я, а только мадам де Шёнфутц. Я останавливался у егеря Жана, а с мадам встретился позже, когда она садилась на лошадь.

А вечером в гостиной беседовали о грозе и о прерванной охоте, и каждый рассказывал о том, как скрывался от дождя.

— В доме, где была я, меня угостили таким белым соусом… — проговорила мадам де Шёнфутц, когда настала ее очередь. — Ты его знаешь! — Обратилась она ко мне.

— О да! — ответил я, пораженный ее дерзостью. — И ты позвала меня, когда я проезжал мимо.

— Да-да, именно так, и я дала тебе его попробовать, но, кажется, он пришелся тебе не слишком-то по вкусу.

Я был просто ошарашен ее хладнокровием. А тем временем все начали обсуждать, что это мог быть за соус, и одна старая дева утверждала, что знает его.

— Это была смесь молока и кукурузной муки, точно вам говорю! Самое вкусное, когда он еще теплый и не слишком густой!