Т. Голенпольский
Фольклор Новой Англии
Кто мог в начале XVII века предугадать, что пуритане — люди, широко известные в Старом Свете за свой догматизм, превратятся к концу того же века в образцовых предпринимателей, в янки, способных буквально из ничего сколачивать значительные состояния? Тот самый англичанин, который еще вчера возводил очи к небесам в надежде увидеть там божественное знамение, сегодня устремил свой взор к потенциальным рынкам сбыта в стране и за морями всего того, что можно и даже нельзя было сбывать.
Произошло это не сразу, а в результате возведения жестких классовых барьеров. Первопоселенцы из Англии привезли с собой мечту о земле, поскольку именно она в Англии вела к верхним ступенькам социальной лестницы. Земли еще хватало в колониях и для того, чтобы быть владельцем трех-четырех сот акров, пока не было нужды изгонять ближнего. В отличие от Англии, где, по словам историков, король мог любого сделать лордом, а джентльменом сделать не мог, быть владельцем земель в Америке значило автоматически быть джентльменом, благородным. Однако такое положение вещей не могло долго длиться, и к концу XVII века иллюзии о том, что кто угодно может стать «благородным», рассеялись. К 1670 году для избирателей был, по существу, введен имущественный ценз. Разорение мелких землевладельцев еще более сузило круг избранных. К 1700 году власть и богатства колоний контролировались не более чем ста избранными семьями. Разорившиеся нанимались на работу к новым хозяевам или двигались дальше в глубь страны в надежде изыскать иные способы обогащения. Выживали наиболее предприимчивые, умевшие делать деньги из самых неожиданных вещей. Так, бизнесом было море, лед, гранит. Люди срывались с насиженных мест, пускали временные корни в спонтанно появляющихся поселениях, жили там, пока можно было снимать для себя выгоду, и затем двигались дальше. Двигались в одиночку, но чаще группами, оставляя позади свое прошлое, свои успехи и неудачи. Мобильность становилась американским образом жизни тех лет.
Вслед за мобильными шли временно оседающие, проникнутые духом бустеризма, духом толкачей. Это они между войной за независимость и гражданской войной изменят традиционный смысл слова «бизнесмен» — человек дела, придав ему новое значение — коммерсант. Их становлению активно способствовал быстрый процесс урбанизации страны. Дерзкие в своих начинаниях, не гнушающиеся ничем, они всеми правдами и неправдами «толкали» свой товар. Вчера еще никому не известные, нередко из очень нуждающихся, они становились весьма зажиточными, а порой и очень богатыми людьми, способствуя закреплению мифа об Америке как о стране неограниченных возможностей. Конечно же, таких «сотворивших — самих — себя», как их называют в США, были единицы. Они были примером для тысяч других безымянных толкачей, чьи деловые эскапады имели нередко весьма печальный конец. И тем не менее жажда преуспеть толкала людей на новые и новые авантюры. Они открывали таверны и гостиницы, издавали газеты и листки, подряжались на строительство домов. Они ходили от порога к порогу в городах и отдаленных поселениях, предлагая и полезный и никому не нужный товар. Они изощрялись в красноречии, убеждая покупателя в том, что без той или иной безделушки приезжий в эти края не может считаться настоящим американцем, настоящим жителем этого города или района. Их поддерживала становящаяся все более агрессивной реклама, в немалой степени отразившая в своей стилистике шумливость и любовь янки к хвастовству.
Легенды о медовых берегах и молочных реках достигали Европы, заставляя тысячи неудачников срываться с мест для того, чтобы устремляться в неизвестное. Заезжие дельцы продавали им за бесценок участки земли, которые, как выяснялось позже, были непригодны для обработки. Иммигрант становился жертвой, голодал, мучился, боролся, погибал, шел на любую работу за бесценок, дабы подсобрать немного денег на обратную дорогу, метался по стране, питаясь слухами о том, что кому-то где-то что-то удалось. Своим трудом они создавали богатства тех, на которых смотрели с вожделением и иронией. Так складывался характер янки.
Истинные янки
Край янки — Янкиленд — находится в восточных штатах США. Его называют Новой Англией, потому что именно сюда в начале XVII века прибыли первые переселенцы из Европы. Не считая голландцев, в основном то были англичане.
Истинные янки той ранней поры — ребята с характером, чуть что, кипятятся. Предприимчивости и любопытства у них не занимать.
Поджарые, как гончие собаки, лица опалены солнцем. Готовы к празднику и к беде. Гибкие и в жизни, и в походке. Умеют думать, но не умничают. Горячие, лукавые. Глаз острый и пытливый. Не злобивы, в драку зря не лезут. Но и спуску не дают.
Они прирожденные умельцы, мастера на все руки, неутомимые изобретатели.
Про Новую Англию еще говорят, что это штат смеха. И не шутки ради, так оно и есть на самом деле. Куда пришел янки, там поселился смех. Острый, колючий, дружеский, непринужденный, горький, озорной, соленый, лукавый, тонкий, злой, грубый, раздражительный, веселый, загадочный.
Шутка янки всегда бьет без промаха, не хочешь, а засмеешься. Хотя по характеру янки строг, суров, деловит, определенен и, что самое удивительное, немногословен.
А как он преподносит свои шутки! Не поведя бровью, не улыбнувшись. Чем смешнее история, тем мрачнее у него лицо. Зато, если разговор о чем-то серьезном, даже трагическом, рот до ушей.
Он ведет рассказ не спеша, с ленцой, обдумывая, что сказать дальше, как поведать слушателю свой рассказ. Самому не смеяться, вовремя делать паузу, в самом смешном месте скорчить кислую рожу. На это требуется талант!
Один из известнейших юмористов Новой Англии, Генри Миллер (1818–1885), более известный по своему псевдониму Джош Биллингз, поклонником таланта которого был сам Линкольн, так охарактеризовал жителей своего края:
«В живом янки нет ни капли смирения; его любовь к изобретательству взращивает любовь к переменам. Он смотрит на мраморную пирамиду, прикидывает, сколько на нее пошло камня, и продает этот величественный памятник в Бостоне с немалой прибылью».
Конечно же, все эти черты нашли свое отражение и в фольклоре Янкиленда.
Янки из Йоркшира
ДАЮ СЛОВО ЙОРКШИРЦА
Все йоркширцы родом из Англии, из графства Йоркшир.
Но вот йоркширец приехал в Америку — в Новую Англию, как называют восточные штаты, — и стал самым настоящим янки.
Известно, что янки очень любят хитрить, темнить, торговаться, когда заключают сделку. Но если уж они ударили по рукам, то от своего слова никогда не отступятся.
Однажды фермер-йоркширец пахал на своем поле, и вдруг лошадь его пала прямо посередь борозды. Фермер оставил ее лежать, где упала, и тут же поспешил к своему соседу, чья ферма находилась милях в пяти от его.
Он поднялся на крыльцо, постучал в дверь. Фермер пригласил своего друга-соседа зайти в дом, и они поговорили о том о сем.
На прощание йоркширец спрашивает:
— Ты знаешь мою белую кобылу?
— Само собой, — отвечает гостеприимный сосед.
— Хочешь обменять ее на твоего гнедого?
— Добро! — соглашается фермер.
— Стало быть, по рукам? — И они ударили по рукам. Тогда йоркширец замечает как бы между прочим:
— Она, стало быть, лежит на борозде в поле. Пала нынче утром, когда я пахал на ней.
— Что ж, — замечает фермер, — а мой гнедой пал во вторник. Шкура его висит в конюшне.
МОЙ ПЕС ТОЖЕ ЙОРКШИРЕЦ
Один йоркширский малый пришел впервые в Уолпол. И свою собаку с собой привел. Никогда прежде он не бывал в таком большом городе. Он останавливался у каждой витрины и глазел по сторонам, потому как все ему было в новинку. И без конца задавал вопросы прохожим:
— Чтой-то?
— Ой, чтой-то?
На большом рыбном рынке он про каждую незнакомую рыбку спрашивал хозяина:
— Чтой-то?
Так он дошел до бочонка с живыми омарами.
— Ой, чтой-то? — ткнув пальцем в бочонок, спросил любопытный йоркширец.
— Омары, — ответили ему. — Хочешь одного? Держи!
— Не, не! Я йоркширец. Не хочу.
— Тогда пусть твоя собака сунет свой хвост в бочонок.
— А-а, это ладно.
И молодой йоркширец приподнял своего пса над бочонком так, чтобы хвост его оказался среди кусачих омаров. Один омар хвать псину за хвост. Пес вырвался из рук хозяина и с воем бросился бежать.
Торговцы рыбой за бока держались от смеха. А йоркширец только рот разинул и вылупил глаза от удивления.
Когда пес с омаром на хвосте скрылся за углом, хозяин омаров как закричит:
— Держи его! Твой пес утащил моего омара. Покличь его назад!
— Не! — сказал йоркширец. — Он тоже йоркширец. Кличь назад своего омара!
ДЕЛИКАТНОСТЬ ЙОРКШИРЦА
Дело было за завтраком, в придорожной гостинице. Мальчик попросил хозяина подать ему соли. Хозяин выполнил его просьбу и спросил:
— Зачем тебе соль?
— Да я подумал, может, вы захотите угостить меня яйцом, и мне тогда будет чем его посолить.
— Что ж, возьми яйцо, — сказал хозяин и, подумав, спросил: — А в Йоркшире есть конокрады?
— Мой отец йоркширец, сэр, — отвечал мальчик. — Он честный человек. Но думаю, он с таким же удовольствием украл бы коня, как я выпил бы вашего эля.
И мальчик с согласия хозяина осушил кружку эля. На что хозяин заметил:
— Да, ты не просто янки, а настоящий йоркширец.
ЯНКИ В ДОРОГЕ
Один йоркширец ехал верхом через штат Вермонт в город Честерфилд. У дороги он увидел молодого парня, рубившего толстое дерево.
— Джек, Джек! — крикнул всадник. — Я правильно еду в Честерфилд?
— Откуда ты взял, что меня зовут Джек? — удивился парень.
— Взял да угадал, — ответил всадник.
— Ну, тогда тебе ничего не стоит угадать и правильную дорогу на Честерфилд, — заметил лесоруб.
Поехал бостонец дальше. Уже стемнело, близилась ночь. Навстречу ему фермер. Бостонец спрашивает его вежливо:
— Скажи, дружище, я правильно выбрал дорогу на Честерфилд?
— Дорогу-то правильно, — ответил фермер. — Только хвост и голову твоей лошади лучше поменять местами, не то ты никогда туда не попадешь.
Коробейники, обманщики, пройдохи
ЗАНОСЧИВЫЙ КОРОБЕЙНИК
Первый закон коробейника — заговаривать зубы покупателю. Кто не умеет как надо поговорить с покупателем, того ждет неудача.
Незадолго до гражданской войны между Севером и Югом большим спросом у американских девушек пользовались шелковые нитки, которые изготовлялись в округе Герливилль. Нитки эти так сами и бежали со шпулек ловких хорошеньких девиц, которые, однако, долго в девицах не засиживались; не успеешь и оглянуться, как выскакивали замуж.
Девиц этих даже так и прозвали «шпульки». Эти шелковые нитки до Гражданской войны и вскоре, как она закончилась, разносили по стране коробейники. Большинство из них были молодые люди, которым хотелось посмотреть большой мир за пределами их родного Мансфилда, ну и, конечно, подзаработать деньжонок.
Легко представить себе такого юношу, который, взяв в обе руки по большой пестрой дорожной сумке, набитой катушками шелка, идет в близлежащие города своего штата, а то и подальше, в соседние штаты. Покупателями их были домашние хозяйки и местные лавчонки.
Собственно, продать шелковые нитки не составляло в то время никакого труда и, если молодой коробейник не справлялся с этим делом, его раз и навсегда клеймили недотепой. Один такой недотепистый юноша вернулся как-то домой после двухнедельного странствия по городам с полной сумкой шелковых катушек. С чем ушел, с тем и пришел, ни одной не продал!
— Что это у тебя в сумках? — спросил его отец, когда молодой коробейник вернулся.
— Шелк, — отвечал тот.
— Ты что же, ничего не продал?
— Не, — отвечал Джон, так звали коробейника.
— Никто, что ли, не спрашивал их?
— Не, почему ж, — отвечал Джон. — Один человек спросил, что это я принес в сумках, а я ему сказал — не лезь не в свое дело, собака!
ПОСЕЕШЬ ВЕТЕР — ПОЖНЕШЬ БУРЮ
Двое веселых янки попали на Юг, то есть забрели в южные штаты, и оказались там на мели. Денег, стало быть, у них совсем не осталось. Нечем было платить за гостиницу, не на что было даже выпить. И вот что они придумали.
Зашли на печатный двор и заказали в долг кучу пригласительных билетов. В них жители города приглашались на единственное в своем роде зрелище:
ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!
НЕ УПУСТИТЕ СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ!
ЗАВТРА ИЛИ НИКОГДА!
ВЫ МОЖЕТЕ УВИДЕТЬ УНИКАЛЬНОГО
ГОМО-УРОДУСА!
СПЕШИТЕ, СПЕШИТЕ!
Взрослым вход 25 сентов, детям и собакам — полцены.
Хозяин зверинца с радостью уступил двум приятелям на день свой «дворец» из неотесанных досок. И даже сам соорудил вместо сцены высокий помост и задернул его тяжелым занавесом.
И вот заветный день настал. Более ловкий из нашей достойной парочки взял на себя роль директора-распорядителя и билетера, пока другой брат его во грехе исполнял задуманную роль за занавесом. Трудился он в поте лица — рычал и ревел не своим голосом, швырял стулья, гремел цепями и все такое прочее, пока любопытные зрители заполняли в зале свои места.
Наконец все расселись, не осталось ни одного свободного местечка, в зале яблоку негде было упасть, как любят говорить в таких случаях. И тогда директор-распорядитель, он же билетер, закрыл двери, торжественно прошел через весь зал, поднялся на сцену и скрылся за занавесом.
И тут же со сцены раздались громкие крики, шум, перебранка, вой, лай, лязг железа. Упало что-то тяжелое, послышался удар кнута. Словом, зрителям в зале стало ясно, что за тяжелым зеленым занавесом идет жестокая борьба. Время от времени оттуда неслось истошное: «Держи его, Джим!», «Дай ему по голове!», «Вот так!», «Нет-нет, не сюда!»
Публика все слышала и веселилась. Дети визжали от восторга, мужчины улюлюкали и свистели. Среди всего этого шума и гама вдруг раздалось:
— Позовите хозяина! Он сорвется с цепи! Ой, держите его!
И из-под занавеса вынырнул взъерошенный билетер-янки, без шляпы, без сюртука, в разодранной рубахе и завопил не своим голосом:
— Бегите, леди и джентльмены! Гомо-Уродус вырвался на свободу! Спасайте детей!
Что тут началось! Словно нефть забила из пустой скважины, или табун диких мустангов пронесся по улицам города. Все бросились к выходу, женщины похватали детей, мужчины работали локтями и кулаками, кое-где даже сцепились врукопашную. Крики, вопли, угрозы.
И под этот громкий аккомпанемент наши янки тихонечко улизнули из зала, а потом подальше из города.
Когда злосчастные зрители очутились, наконец, на освежающем воздухе, они тут же пришли в себя и очнулись, а, узнав, что устроители уникального зрелища сбежали из города, все поняли, — к сожалению, поздновато! — что их ловко провели.
Каждый про себя и дружно все вместе они признались себе, что оказались в дураках.
КРЕСЛО МОЕЙ ПРАПРАБАБУШКИ
Рассказывает молодой гид.
«Однажды мне случилось сопровождать группу туристов от Блэк Маунтен Хаус до Кроуфорд Нотч. Им непременно хотелось посетить знаменитый дом в Ноксвиллской долине. Вы помните историю про Ноксвиллский обвал? Нет? Ну как же, неужели вы никогда не слыхали, как погибла от обвала целая семья в Ноксвиллской долине? А все потому, что, когда оползень уже у самого дома, они бросились кто куда, и тут-то он их и накрыл. Да, печальная это история.
Достигнув дома, этот оползень разделился надвое и обошел дом с двух сторон, не задев даже щепки в его деревянной обшивке. И если б хозяева в панике не разбежались, они все остались бы живы.
Но самое интересное, что в этом доме жила тогда старая бабушка, которая уже не могла ходить и передвигалась в плетеном кресле на колесах. Она не могла вслед за всеми выбежать из дома и потому осталась жива. Она сидела в своем кресле и смотрела, как мимо нее справа и слева спускается страшный оползень.
Много всяких легенд рассказывают про Ноксвиллский обвал и про старушку в плетеном кресле.
Теперь в этом доме живет один очень славный малый по имени Эзра Мур. Когда я со своими туристами посетил это легендарное место, они особенно заинтересовались плетеным креслом на колесах, которое стояло посреди комнаты. Все облезлое, с торчащими тут и там соломинками, поцарапанное и покосившееся.
— Что это за развалина? — спросил кто-то из туристов.
— О-о, это кресло моей прапрабабушки, — гордо ответил Эзра Мур. — Точнее, двоюродной прапрабабушки, — поправился он. — То самое, в котором она сидела, когда случился обвал. Вы, конечно, слышали эту историю?
Никто не слышал, и он в сотый раз рассказал все, добавив, что дом этот после смерти прапрабабушки перешел к нему по наследству.
Сами знаете, нет ничего дороже для праздных летних туристов, чем сувенир, который они унесут на память о посещении того или иного места. Вот Эзра и объяснил им, что это знаменитое кресло своим жалким состоянием обязано посетителям, чересчур жадным до сувениров. И мои горе-путешественники тоже давай просить Эзру, чтобы он позволил им отколупнуть на память хоть кусочек ветхого плетения.
— Берите, что с вами поделаешь, — милостиво позволил щедрый Эзра. — Его уж и так все растащили по соломке. Некоторые даже потихоньку отрывают то тут, то там полоску, стоит мне отвернуться. Пришлось мне даже обзавестись острым ножом, чтобы аккуратней было отрезать их. Вот, пожалуйста, пользуйтесь, если хотите!
Мои туристы тут же принялись за дело, и, пока они добывали себе сувениры, Эзра тихонько поманил меня пальцем. Мы вышли с ним в кухню и устроились у стойки.
— Понимаешь, Вилли, — сказал он мне, — когда я раскусил привычки летних туристов и понял, что у них просто страсть ко всяким там сувенирам, я решил им помочь. К примеру, прапрабабушкино кресло. Каждый год я покупаю дюжину кресел. Скребу их, царапаю, поливаю водой, швыряю, пинаю, словом, обрабатываю их на совесть, пока они не состарятся и не станут годны, чтобы выставить их перед туристами. А те уж сами приканчивают их. Одно за другим. В этот сезон это третье кресло моей прапрабабушки. Что ж, и они не остаются у меня в долгу — четвертак за каждую соломку, цена стандартная».
Ничего не скажешь, поступал он как истинный янки. Не очень честно, но зато находчиво.
ШЛЯПКИ СЭМА ТОЛМЕНА
В старые времена, когда торговля в бостонских лавках и магазинах шла только зимой и ранней весной, предприимчивые янки отправлялись по сельским дорогам и сбывали там даже самый залежалый товар. Например, дамские шляпки, вышедшие из моды.
Это было любимым занятием бродячих торговцев — янки-коробейников.
Сэм Толмен мог всучить свой товар кому угодно, потому что он умел и польстить покупателю, и пошутить с ним, и обмануть. Этот коробейник был истинным янки.
Как-то ранней весной он взял под мышки два большущих короба с дамскими шляпками и пустился в дальнюю дорогу на полуостров Кейп-Код. Женщины в этом отдаленном углу знать не знали, какие шляпки на большой земле сейчас носят. А если до них и долетали какие-нибудь слухи, то откуда им было достать их?
Той весной в моде были такие малюсенькие и воздушные шляпки, что в два короба их уместилось великое множество. Раньше, чем за две недели, Сэму ни за что бы не распродать их.
А ему надо было вернуться в Бостон не позднее чем через десять дней!
Что же он тогда придумал?
Шляпки эти были двух фасонов: одни формой в плоскую тарелочку, а другие как изогнутый кокетливый соусник.
Вот Сэм Толмен и сказал женщинам на острове, что в этом году все бостонские дамы носят сразу по две шляпки — тарелочку впереди, а соусник сзади, поверх узла, или, как было принято тогда называть, поверх пучка.
Кейп-кодские модницы, конечно, напокупали себе и своим дочерям и племянницам по две шляпки, так что Сэм Толмен вернулся в Бостон даже раньше чем через десять дней. Ну и посмеялся он над доверчивыми модницами из Кейп-Кода.
Солёные янки
А ГДЕ ЖЕ САД ТЕТУШКИ ХАКЕТ?
Рыбу в проливе Нантакет обычно выходят удить на быстроходных парусных шхунах. Команда запасает побольше свежих овощей, мороженое мясо, всяких консервов и пускается в долгое плавание. Пока брюхо корабля заполнится треской доверху, проходит месяца три-четыре, не меньше.
Самое трудное — определить рыбное место. Обычно, где глубже, там и рыбы больше. Но не просто глубже, а какое тут дно, вот что главное. Хороший капитан раскроет все тайны морского дна с помощью одного только лотлиня. Всякий лот заканчивается свинцовой чашечкой, в которую набивается ил, песок, морская земля. Ее вытаскивают и изучают. Она-то и говорит опытному моряку, как идет жизнь под водой.
Так вот, жил в Нантакете один старый капитан, который, попробовав землю из чашечки своего лота, мог без ошибки сказать точно, в каком месте залива находится сейчас его посудина. Кроме него, никто так не умел!
Однажды члены его экипажа решили подшутить над своим стариком и подсыпали в лот глинистой земли из их родного города. А потом и спрашивают капитана:
— Как вы считаете, где мы сейчас находимся?
Старый рыболов по своей привычке взял в рот щепотку земли из свинцовой чашечки, да как гаркнет:
— Беда! Наш Нантакет затонул! Точно под нами сейчас сад матушки Хакет!
СЛЕДУЯ НЕВЕРНЫМ КУРСОМ
— Что-то небо над заливом хмурится, — заметил капитан Элдед своему молодому помощнику, стоящему у румпеля. — Вон как все вокруг обложило! Поворачивай-ка, братец, домой, — отдал он приказ, а сам спустился в кают-компанию.
— Каким курсом держать? — крикнул ему вдогонку юноша.
Дом их был в Труро, это в Канаде. А судно находилось в заливе Кейп-Код, неподалеку от города Чатем, что в штате Массачусетс.
— Следи за чайками, — ответил капитан. — Они доведут тебя, куда надо.
И скрылся в каюте. Через шесть часов он проснулся. Они все еще плыли, хотя давно уже было пора пристать к берегу. Капитан вышел на палубу и огляделся. Оконечный мыс полуострова Кейп-Код был еле виден на горизонте. Что делает этот чертов сын, его рулевой?
— Ты что, спешишь на кладбище? — заорал он на молодого помощника.
— Почему же? — удивился тот. — Я держу курс на чаек. Вы сами мне так сказали.
— Ах ты, деревенщина с лягушечьими мозгами. Надо было идти за чатемскими чайками, а не трурскими!
КАПИТАНСКАЯ ФУРАЖКА
Кто всю жизнь провел на море, умеет в точности предсказывать погоду. К примеру, вам история про старого капитана в отставке Фина Элдриджа. Когда он ушел в отставку, он завел в Истэме ферму и стал выращивать репу. А ведь всю долгую жизнь он командовал каботажным судном.
Так вот, как-то раз капитан Элдридж запозднился к ужину. Жена выглянула в окно, но увидела лишь море зеленой ботвы, гуляющее волнами от легкого ветерка. Потом словно тень пробежала над этим зеленым морем, и тут же в дом влетел запыхавшийся капитан Элдридж. Он бросился к телефонному аппарату, снял трубку, крутанул ручку и закричал:
— Дайте Чатем! Срочно! Алло, Чатем? Дайте мне Сэма Пейна, почтмейстера! Привет, Сэм! У меня только что улетела с головы фуражка. Легкий бриз несет ее прямо на юг, к береговым рифам. Я высчитал, что она будет пролетать мимо тебя ровно через четырнадцать минут. У меня к тебе просьба, пришли ее назад с завтрашней почтой, договорились, Сэм?
Можете не сомневаться, фуражка капитана Элдриджа пролетела над домом Сэма в Чатеме ровно через четырнадцать минут после того, как он повесил телефонную трубку. И на другой день капитан Элдридж получил ее с утренней почтой назад.
ДАЛЕКО ЛИ ДО ПОРТА?
Плавание на китобойном судне в Атлантическом океане обычно длится месяцев шесть, не меньше. Официально его называют «от зимы — до лета», то есть два сезона. А неофицициально — «Рождественский заплыв»: уплыли под рождество, приплыли на пасху. По этому поводу старожилы Нового Бедфорда, или, как правильнее говорить, Нью-Бедфорда, любят отпускать соленые шуточки.
Для столь долгого плавания годятся шхуны и бриги, построенные только в Провинстауне. Рассказывают, что одного старого морского волка из Нью-Бедфорда никак не хотела отпускать в такое плавание его жена. Так вот, когда он уже отчаливал из Провинстауна, к нему подошел его агент и шепнул на ухо:
— Капитан Джонс, вы забыли поцеловать на прощание свою жену!
Не отрывая взгляда от мачт, капитан ответил:
— Стоит ли волноваться из-за пустяка? Я ведь ухожу всего на полгода.
А другой капитан, вернувшись после четырехлетнего отсутствия из такого длинного и опасного плавания без единого бочонка китового жира и без единого фунта китового уса, сказал:
— Зато поплавали вдоволь, черт подери!
Говорят еще, когда калифорнийский клипер окликнул возле мыса Горн китобойное судно, чтобы спросить: «Далеко ли до порта?», — один из длиннобородых оборванцев китобойной команды, выстроившихся на палубе, ответил:
— Не помним. Мы вышли оттуда, когда были молодыми.
ПИСЬМО ОТ КАПИТАНА ХЬЮЗА
— Ну, ну, Аратузи, — похлопал по плечу свою жену капитан Пелег, — да перестань же плакать. Осталось всего двадцать минут до отплытия, я могу из-за тебя опоздать.
Не успел он завязать свой дорожный мешок и разгладить нахмуренные брови, жена уже высушила слезы.
— Обещай, Пелег, что ты напишешь мне с дороги! Ведь ты будешь отсутствовать целую вечность. Хоть одно письмо! На этот раз ты должен написать мне, обещай!
Капитан Пелег скрепя сердце пообещал. И спустя восемнадцать месяцев Аратузи уже вскрывала дрожащими руками долгожданное письмо:
Гонконг, Китай
21 мая 1854 года
Дорогая Аратузи!
Я тут, а ты там.
Пелег Хьюз.
«БУЛЬДОГ» КАПИТАНА ЭЛИЗЕРА
Само собой, все моряки души не чают в своей посудине. Она у них всегда и первая красавица и самая быстроходная.
По этому поводу сотни анекдотов рассказывают в Кейп-Коде. Вот вам один из них, про капитана Элизера и его знаменитую шхуну «Бульдог».
У нее был такой ровный и быстрый ход, что, как говорится, она могла каплю воды рассечь ровно на две половинки. Все в городе знали, как он гордится своей бегуньей. Что ж, удивляться тут не приходится.
Но вот он надумал жениться на девушке по имени Абигейл Бэнгс, и все стали интересоваться, не собирается ли он поменять имя своей шхуны на «Абигейл» в честь любимой невесты?
— Нет уж, — отвечал капитан Элизер, — у моей шхуны менять имя я не собираюсь. Вот если Абигейл окажется настоящей девушкой, какой я ее всегда считал, она может поменять имя на Бульдог. Я не возражаю.
РЕЦЕПТ КАПИТАНА
В прежние времена на многих судах в докторском сундучке всегда хранился так называемый «журнал симптомов», в котором были записаны симптомы разных болезней и как они день за днем меняются.
Но это еще не все, за диагнозом следовало предписание, что в таких-то и таких-то случаях надо давать больному и в каких дозах. У каждого лекарства, хранившегося в медицинском сундучке, был свой номер.
Однажды на судне заболел матрос. Все симптомы, согласно «журналу», указывали на номер 11. Однако капитан с огорчением обнаружил, что бутылочка с лекарством за этим номером пуста. Но его это не слишком смутило.
— Пустяки, — сказал капитан, — раз так, дайте больному ту же дозу номера 6 и номера 5.
Матрос долго болел. К счастью, он поправился, но благодаря ли своей выносливости, или находчивости капитана точно мы вам не скажем.
МОРЕХОДНЫЙ ГРОБ
Это любимая история моряков полуострова Кейп-Код штата Мэн. Каждый рассказывает ее по-своему, но при этом с точностью указывает, где и с кем она приключилась.
Дни старой тетушки Эммы были сочтены, а во всей округе только капитан Зик, бывший корабельный плотник, умел делать гробы. Он пообещал родным сделать для старушки гроб, однако сколько они ни ходили к нему, он все никак не мог приняться за дело. Наконец, они насели на него: тетушка Эмма была уж слишком плоха. И на этот раз капитан Зик пообещал, что заказ будет выполнен к послезавтрашнему утру.
Свое слово капитан сдержал. Гроб прибыл на место в обещанный срок и как раз вовремя.
Только по рассеянности капитан Зик нечаянно приделал нему румпель.
ПРО КАПИТАНА ТИББЕТА
Как-то на берегу залива Мэн два фермера собирали водоросли. Сами знаете, лучшего удобрения не найти. И наткнулись невзначай на утопленника. Они в нем не признали никого из знакомых, и все-таки один из фермеров с неуверенностью заметил:
— Я вот что думаю, а не капитан ли это Тиббет, что жил в хижине на берегу, во-он там на косе.
И они решили сходить туда и проверить. Пришли они к хижине, постучали. Дверь открылась, на пороге стоял сам старик Тиббет.
— Ну, слава богу, — вздохнул первый фермер, — значит, с тобой все в порядке. А то мы нашли в водорослях на берегу утопленника и подумали было, это ты.
— Хм, хм, — покачал головой капитан Тиббет, продолжая жевать табак. — Говорите, нашли утопленника? А что на нем было, не морская ли куртка?
— Ыгы, морская куртка.
— И плисовые бриджи?
— Ыгы.
— И сапоги?
— Ыгы.
— А какие, до колен или выше?
— До колен.
— Хм, тогда, стало быть, это я.
СПАСАТЕЛЬНЫЙ КРЮЧОК
Эту историю мне рассказал Джонни Байндлос с острова Блок-Айленд. А он ее услышал от своего дедушки, старого Уильяма Парка Байндлоса, много лет тому назад. Джонни был каменщиком и строил маяки. Это он поставил юго-восточный маяк на Блок-Айленде. Он там прожил немало лет и знал всех хорошо.
В те времена главным доходом островитян были кораблекрушения.
Вы удивляетесь? Да, да, если б не кораблекрушения, не видать бы им хлеба с маслом, так все говорят, не один я.
Особенно часто случались крушения на рифах зимой, когда суда причаливали к берегу. Суда тонули, а все имущество команды и пассажиров всплывало наверх и прибивалось к отмелям. Жители острова день и ночь стояли на берегу с удочками в руках и ловили добычу. Крючком служили загнутые гвозди, которые так и прозвали: «спасательные крючки».
Удили все от мала до велика — и внуки и прапрабабушки, все, кто на ногах только держался. Среди удильщиков так разгорались страсти, что, наконец, было решено, что спасательные крючки у всех будут одинаковой длины.
Примерно в то же время на Блок-Айленд с большой земли переселился молодой священник. Он аккуратно отправлял богослужения и надеялся, что прихожане будут столь же аккуратно ему платить. Однако службу его они посещали, а платить не платили. И к февралю молодой священник совсем обносился и отощал, непонятно было, в чем только душа его держится. Остались от него кожа да кости.
Жителям острова не хотелось, чтобы он умер с голоду на Блок-Айленде. Ведь им тогда пришлось бы его хоронить. И они стали решать сообща, как же быть. Один предложил было пустить шапку по кругу, чтобы собрать священнику на прожитье. Но это был чудак какой-то, и с ним никто не посчитался. Некоторые говорили, что можно давать священнику картошки и репы с урожая, другие предлагали рыбу, когда улов богатый. Но к единогласию они никак не могли прийти и спорили до поздней ночи.
Наконец, один мудрец предложил дать священнику спасательный крючок на дюйм длиннее, чем у всех. Если уж и с ним он не сумеет прокормить себя, пусть сам на себя жалуется.
ПУДИНГ С ИЗЮМОМ
Рассказывают про одного капитана-янки и его помощника. Корабельный кок часто готовил пудинг с изюмом и по приказу капитана изюм клал только в одну половину пудинга. На стол ставили пудинг именно этим концом к капитану. Он первый отрезал себе кусок, в котором был весь изюм, и передавал пудинг своему помощнику.
Так помощнику раз за разом доставался пудинг без изюма. Ему это порядком надоело, и он подговорил стюарда следующий раз поставить пудинг пустым концом к капитану. Что стюард и сделал. Но капитан тут же это заметил.
Он взял блюдо с пудингом, поднял его, словно внимательно разглядывая фарфор, и, повернув блюдо на сто восемьдесят градусов, поставил снова на стол, заметив при этом:
— Подумать только, это блюдо стоило мне в Ливерпуле целых два шиллинга!
— Неужели? — выразил удивление помощник.
И как ни в чем не бывало тоже поднял блюдо и, повернув его на восемьдесят градусов, опустил на стол, изюмом к себе, конечно.
— Лично я больше одного шиллинга за него бы не дал! — заключил он.
Капитан внимательно посмотрел на своего помощника. Помощник внимательно посмотрел на своего капитана. Капитан рассмеялся. Помощник тоже.
— Ты меня поймал! Молодец, парень! — сказал капитан. — Разрежем пудинг вдоль на этот раз.
Шутки Джо Миллера
ЯНКИ — ИЗОБРЕТАТЕЛИ
Всем известно, что янки — мастера на выдумку. И очень изобретательны. Говорят, один янки из Новой Англии изобрел машину для консервирования дневного света, чтобы при надобности использовать его вместо светильного газа.
Он вымазал внутренность бочонка из-под муки сапожной ваксой и выставил на солнце, а потом быстренько накрыл бочонок крышкой, крепко-накрепко. Дневной свет прилип к ваксе, и вечером можно было отрезать от него по кусочку и пользоваться вместо светильника.
А другой янки придумал хитрый аппарат, который отучает храпеть.
На нос спящего надевается эластичная трубочка, которая другим концом упирается в барабанную перепонку. И как только спящий начинает храпеть, он сам первый от этого и просыпается, ему это, конечно, не нравится, и постепенно он отучивается храпеть.
* * *
Как-то между двумя янки произошел очень интересный разговор.
— Вы слышали, мистер Блитц, в Нантакете выпускают машины для производства мускатного ореха?
— Да-а? А как это у них получается?
— Очень просто. Закладывают в машину дерево целиком, потом поворачивают ручку — трэнк! — и вместо ствола машина выбрасывает бекон, ветчину и копченые языки. А вместо веток и толстых сучьев — деревянные часы и мускатный орех. Остальное перерабатывается на огуречные семена, слабительные пилюли, дамские турнюры и прочее.
— Недурная машинка!
— Да, стоящая. Но с «Атлантидой» ее все равно не сравнить!
— А что такое «Атлантида»?
— Машина, чтобы есть атлантическую селедку.
— Как?
— Очень просто. Вставляете машину в рот, в воронку машины закладываете атлантическую селедку, поворачиваете ручку — трэнк! — мякоть попадает вам в живот, а кости выбрасываются наружу. Правда, я чуть на тот свет не отправился из-за этой «Атлантиды».
— Как это?
— Понимаете, я ведь левша. Ну вот, вставил я в рот машину, повернул ручку, да не в ту сторону, потому как левой рукой. Ну, кости и застряли у меня в горле, а мякоть выскочила наружу. После этого от меня долго все шарахались.
— Почему же?
— Да принимали за скелет. Все мясо машина выкинула, оставила мне только кожу да кости. Наверное, месяц, если не больше, все принимали меня за живой скелет.
— Да-а, я всегда говорил, что янки народ изобретательный.
— Кто спорит! А видели вы, как играют на котапиано?
— Не-е, а как?
— Котапиано сделать очень просто. Берут широкую доску футов шести длиной, проделывают много-много дырок в один ряд. Потом ловят котов — белых и черных — и продевают через дырки кошачьи хвосты. Черные хвосты будут диезами и бемолями, ну а белые — белыми клавишами. Только играть на котапиано приходится ногами.
— Ногами?
— Лучше ногами. Нажимаете на клавиши, и такой кошачий концерт начинается, хоть уши затыкай.
НАХОДЧИВОСТЬ ЯНКИ
Один сапожник из Коннектикута купил сколько-то фунтов деревянных гвоздей, да все они оказались из трухлявого дерева. Не будь дураком, взял он нож, заточил поострей другой конец у каждого гвоздя и продал их все вместо овса.
НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА НИАГАРСКИЙ ВОДОПАД
Один портной, первый раз в жизни увидев Ниагарский водопад, воскликнул:
— Вот где можно отмыть все пятна с сюртука!
ЭТОТ БАКАЛЕЙЩИК В КАРМАН ЗА СЛОВОМ НЕ ПОЛЕЗЕТ
Один бакалейщик отпускал покупателю черную патоку. Тому нужен был один галлон.
Когда продавец перелил патоку из своей мерки покупателю в бидон, тот недовольно заметил:
— Смотри, сколько на стенках у тебя осталось!
— Но раньше было еще больше, — нашелся что ответить продавец.
ОБМЕН ЛЮБЕЗНОСТЯМИ
Один разъездной торговец-янки обогнал на дороге другого.
— Что везешь? — окликнул тот его.
— Порошки и капли, — ответил первый янки.
— Вот кстати! — обрадовался второй. — А у меня тут как раз намогильная плита. Гони вперед!
НЕУДАЧНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Молодой янки пришел делать предложение дочке богатого фермера. Со своей любимой он уж раньше обо всем переговорил и явился теперь по всем правилам к отцу.
Разговор для молодого Джонатана — так в шутку называют всех янки — был не из легких, и от волнения он стругал ножичком трость, которую держал в руках. Старик-фермер слушал молодого человека — предполагаемого зятя — и внимательно следил за его движениями. Тот стругал, стругал трость, пока от нее одни стружки на полу не остались. И отец сказал:
— Что ж, молодой человек, я вижу, вы и состоятельны, и в обычаях строги, и хороши собой, но дочь мою я за вас все-таки не отдам. Если б вы выстругали что дельное из своей трости, вы бы получили мою дочь. А вы просто извели ее. Точно так же вы пустите на ветер и свое состояние, каплю за каплей, пока ничего от него не останется, и ваша семья впадет в нужду. Я точно прочитал ваш характер. Вот вам и мой ответ.
ВОТ ЭТО КАВАЛЕР!
Молодой Джонатан из Коннектикута ухаживал за барышней и пошел с ней прогуляться. Они дошли до моста, и он, как, честный человек, заплатил свой цент — такую пошлину взимали тогда за переход по всякому мосту. А за девушку платить не стал.
— Плати сама за себя, Сьюзи, — сказал он, — потому как я решил больше не ухаживать за тобой.
КАК СЭКОНОМИТЬ ТОПЛИВО
Когда в Бостоне впервые появились в продаже железные печки, продавец всем нахваливал их.
— Экономит половину топлива! — говорил он.
Один человек на это заметил:
— Тогда продай мне две, чтобы я обошелся вовсе без топлива!
ДВА ЛИШНИХ
Один вермонтец перегонял кленовый сок на сахар и, когда дело было сделано, вернул хозяину его котелок. Хозяин подал на вермонтца жалобу, что тот испортил его котелок.
Защищаясь в суде, вермонтец привел три довода:
— Во-первых, я вернул котелок целым и невредимым. Во-вторых, он был уже с трещиной, когда я брал его. А в-третьих, я его вообще никогда не брал.
Так какой же довод был лишний?
ВОПРОСОМ НА ВОПРОС
Однажды случился спор, всегда ли янки отвечают вопросом на вопрос. Побились даже об заклад и, чтобы разрешить спор, пригласили брата, Джонатана, приехавшего с юга.
— Прошу вас, — обратился к нему один из спорщиков, — ответьте мне прямо на мой вопрос.
— С велик… удовольствием, мистер, — отозвался янки.
— Объясните, пожалуйста, почему все жители Новой Англии на вопрос всегда отвечают вопросом?
— Разве? — был ответ янки.
КОРОТКО И ЯСНО
— Скажи, дружище, — обратился брат Джонатан к вознице, тоже янки, — который час? Куда ты так спешишь? Этот ручей очень глубокий? Сколько тут у вас стоит масло?
Ответ был короткий:
— Второй час… домой… по пояс… одиннадцать центов.
ШТРАФ ЗА КУРЕНИЕ
В Бостоне издали закон, запрещающий курить на улице.
Однажды в город с юга прибыл брат Джонатан. Он с важным видом разгуливал по центру, попыхивая сигарой, и попался на глаза полисмену.
— Так, так, значит, курите, — заметил тот. — С вас штраф два доллара, незнакомец.
— Что вы, разве я курю? — тут же нашелся янки. — Вот попробуйте сами мою сигару! Она не зажжена.
Полисмен взял у Джонатана сигару, попробовал затянуться и тут же выпустил густую струю белого дыма.
— Так, так, — заметил янки, — значит, теперь с вас два доллара.
— Ваша взяла, — согласился полисмен. — Вы, я вижу, остряк. Будем считать, мы квиты.
«ВЫСШИЕ СООБРАЖЕНИЯ»
Знаете ли вы, почему в Вермонте и в Нью-Хэмпшире самые высокие парни?
А вот почему. У них с детства вошло в привычку расти наперегонки: кто быстрей вырастет, чтобы первым заглянуть через горы и встретить восход солнца.
ЧТО ТАКОЕ СТАРОСТЬ
Говорят, старики в Вермонте живут дольше, чем в других местах. Там жили два старика, которые были так стары, что забыли, кто они и как их зовут. И не нашлось в Вермонте ни одной живой души, которая бы им напомнила.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С КРОКОДИЛОМ
Случилось это на берегах великой Миссисипи. Увидев впервые в жизни крокодила с широко открытой пастью, янки воскликнул:
— Нельзя сказать, что он хорош собой, но, когда он улыбается, у него и впрямь открытое лицо!
И ВАШИМ, И НАШИМ
Один фермер наведался в адвокатскую контору, за советом.
— Ваша честь, — сказал он адвокату, — я пришел к вам по делу, которое меня сильно тревожит.
— Что ж, изложите все по порядку, — предложил адвокат.
— Предположим, у кого-то на участке протекает речка, — начал истец. — А его сосед, тот, что живет ниже по течению, перекрывает речку плотиной, и вода заливает участок первого фермера. Что в таких случаях можно сделать?
— Преследовать его по суду, и думать тут нечего. В суд его! — воскликнул адвокат, приходя, как всегда, в великое возбуждение от обиды за своего клиента. — Мы потребуем возмещения понесенных убытков, и суд заставит его заплатить все сполна. Поручите это дело мне, а я уж сумею вытянуть из него денежки!
— Стойте, стойте! — испугался жалобщик, пришедший за советом к адвокату. — Ведь это я построил плотину. Речка-то заливает участок соседа Джонса, это он грозится подать на меня в суд.
Адвокат замер лишь на миг и поплыл дальше своим курсом: человек он был гибкий.
— Так, так, сэр, стало быть, вы построили через речку плотину. А что это за плотина?
— Ну, знаете, плотина для мельницы.
— Так, так, значит, плотину под мельницу, чтобы молоть зерно, верно?
— Именно так, ваша честь.
— И вашим соседям пригодилась ваша мельница, так ведь?
— Да, сэр, именно так.
— Они приносят вам на помол зерно?
— Да, сэр, все приносят, кроме соседа Джонса.
— Стало быть, ваша плотина служит на пользу людям, так ведь?
— Конечно, иначе разве я стал бы ее строить! И я вложил в нее большие средства. Ни у кого в округе нет такой мельницы!
— Итак, сэр, — сделал заключение опытный адвокат, — на вашу мельницу везут молоть зерно со всего графства, а сосед Джонс хочет подать на вас в суд только за то, что в его ручейке из-за вашей плотины прибавилось воды, так ведь? Что ж, пускай подаст. Пусть только попробует, и он проклянет день, когда это сделал, даю вам честное, благородное слово…
ВОДА И ВЕТЕР
В городе Бристоле несколько лет назад случился интересный казус во время разбирательства в суде спора между двумя соседями.
Защитник одной из сторон во время произнесения своей пламенной речи то и дело останавливался, чтобы выпить стакан воды из кувшина, стоявшего на столе. Защитник противной стороны слушал, слушал его, а потом, как бы между прочим, заметил:
— Впервые вижу, чтобы ветряная мельница работала на воде.
ЛЮБОПЫТСТВО ЯНКИ
— Я вижу, с Востока едете, из Новой Англии? — раздался у меня за спиной скрипучий, гнусавый голос.
Я уж и раньше сталкивался с безудержным любопытством, каким страдают все янки, и потому счел самым благоразумным сразу ответить:
— Нет, из Старой.
— А-а, с этого маленького острова, — это он имел в виду Великобританию. — И куда же направляетесь, на Запад?
— Да.
— Один путешествуете?
— Нет.
— По делу едете?
— Нет.
— А зачем же тогда ехать на Запад?
— Для собственного удовольствия.
— О-о, должно быть, у вас водятся денежки. Хотите пристроить свой капитал на Западе?
— Нет, просто возвращаюсь, потеряв весь мой капитал.
— Ай, ай ай! Если, конечно, вы меня не разыгрываете. Ну и любопытный народ, вы, англичане!
Кто, спрашивается, любопытный?
КАК ИЗЛЕЧИТЬ ЯНКИ ОТ ЛЮБОПЫТСТВА
Коли уж любознательный янки избрал вас своей жертвой, вам не уберечься от его вопросов, даже если вы наотрез откажетесь отвечать. На минуту он смолкнет, но только, чтобы переменить тактику.
— Простите меня, любезный незнакомец, — после минутной передышки начнет он снова. — Если бы вы только знали, как трудно истинному янки сдержать врожденное любопытство. Не сердитесь, ответьте всего на несколько вопросов. Как вас зовут? Где вы проживаете, каков род ваших занятий? Надеюсь, вы довольны и тем и другим, так что у вас нет причин держать это в секрете?
Один остроумный пассажир в дорожной карете, направлявшейся в Нью-Йорк, в ответ на град посыпавшихся на него вопросов поднялся со своего сиденья, расправил могучие плечи, насколько позволила высота кареты, и одним духом выпалил:
— Зовут меня генерал Эндрью Томсон. Проживаю я в штате Миссисипи. Без определенных занятий, но рад сообщить вам, с порядочными средствами. Я много наслышан о городе Нью-Йорке и вот собрался осмотреть его, и, если он оправдает мои ожидания, я намерен, его купить.
В карете раздался дружный смех, и вопросов больше не последовало.
Знаменитые янки
ВИШНЕВЫЙ КОТ
Владелец знаменитого Музея диковинок Ф. Т. Барнем сидел в своей нью-йоркской конторе и вдруг услышал легкий стук во входную дверь. Он крикнул: — Войдите!
Дверь распахнулась, и на пороге перед мистером Барнемом предстал классический янки. Он сел на предложенный ему стул, опрокинул стаканчик янтарного хмельного напитка и уставился с усмешкой на Ф. Т.
— Вы будете Ф. Т. Барнем? — начал янки.
— Попали с первого раза, — откликнулся хозяин Музея.
— Ну, так, стало быть, — сказал нежданный гость, — слышь, есть у вас напоказ выставка диковинных животных. Но могу побиться об заклад, такого зверя, как у меня, на ферме в Коннектикуте, тут у вас нету!
Мистер Барнем, человек осторожный, захотел, чтобы посетитель представил этому какие-нибудь доказательства.
— Не могли бы вы мне точнее описать это удивительное животное? — спросил он.
— Можем и точнее. Что вы, к примеру, скажете про красавца кота, а?
— Кот? Что в этом такого необыкновенного? Десять тысяч ньюйоркцев могут показать вам кота.
— Э-э-э, но мой-то кот необыкновенного, вишневого цвета.
В недоверчивой улыбке мистера Барнема выразился весь профессиональный опыт прославленного владельца Музея диковинок. Однако он постарался скрыть свою заинтересованность.
— Ну, в таком случае у вас действительно есть что-то, за что публика будет платить деньги, — небрежно заметил он. — Сколько же вы хотите за вашего вишневого кота?
— Не-е, вы уж сами назначьте цену, мистер Барнем. Моя старуха очень привязана к этой твари, она за так ее не отдаст. Я вот что скажу вам, ежели я все правильно расписал про него, так, стало быть, вы заплатите мне три сотни долларов, когда я доставлю его вам в Нью-Йорк.
— По рукам, — согласился Ф. Т.
Через неделю в Музей Ф. Т. наложенным платежом прибыл упакованный ящик. К ящику был пришпилен счет на триста долларов «за одного вишневого кота, как уговорились». Мистер Барнем оплатил счет и вскрыл ящик. Зверь, сидевший в нем, был, несомненно, котом, но… точно таких котов можно было встретить на любой улице Нью-Йорка. Он был иссиня-черным.
Мистер Барнем немедленно послал на ферму телеграмму:
«Вы что, смеетесь надо мной, прислав черного кота, вместо вишневого?»
Но тут же последовал ответ:
«Дорогой мистер Барнем, вы что, никогда не видели черной вишни? У нас в Коннектикуте ее полным-полно».
Что ж, мистер Барнем признал, что он проиграл. Эта веселая шутка облетела весь город Нью-Йорк. Вполне возможно, с легкой руки самого Ф. Т. Так или иначе, пресловутый вишневый кот послужил прекрасной рекламой для Музея диковинок мистера Барнема.
ПУТЬ НАВЕРХ МИСТЕРА БАРНЕМА
Вы уже знакомы с историей, как мистер Финеас Барнем приобрел для своего Музея «вишневого» кота. А теперь мы вам расскажем, как ему удалось разбогатеть. История эта совершенно правдива и взята из воспоминаний самого Ф. Т. Барнема, директора Музея диковинок в Нью-Йорке, опубликованных впервые «Библиотекой конгресса» в Вашингтоне в 1871 году.
Приводим ее слово в слово.
«Я всегда серьезно относился к рекламе. Реклама — это истинное искусство. И не только реклама в печати, к которой я всегда прибегал и которой я обязан своими жизненными успехами. Нет, я считаю, что любые обстоятельства надо уметь подавать и тем самым оборачивать себе на пользу.
Меня долго мучила навязчивая идея во что бы то ни стало прославить мой Музей, сделать его притчей во языцех для всего города. Я хватался за любой удобный случай ради этого. Сначала без всякой системы, так просто, по интуиции. И, смею вас заверить, она никогда мне не изменяла. Уже позднее я выработал на этот счет точную науку, а на первых порах действовал по наитию, и весьма успешно.
К примеру, расскажу вам такой случай. Однажды утром в кассу Музея ко мне зашел солидной внешности энергичный на вид мужчина и попросил денег.
— А почему бы вам не пойти работать? — спросил я его. — Тогда б и завелись у вас деньги.
— Подходящего дела не могу найти, — отвечал человек. — Я бы согласился на любую работу за один доллар в день.
Я протянул ему четверть доллара.
— Пойдите подкрепитесь и потом возвращайтесь, — сказал я. — Я вам предложу несложную работу за полтора доллара в день.
Когда он вернулся, я дал ему пять самых обыкновенных кирпичей.
— А теперь вам надо проделать следующее, — сказал я. — Один кирпич вы положите на тротуар, где перекрещивается Бродвей и Энн-стрит. Второй вы положите возле Музея. Третий — наискосок от Музея на углу Бродвея и Виси-стрит рядом с Эстер-Хаус. Четвертый перед собором Святого Павла. А с пятым в руках вы будете быстрым, деловым шагом ходить от одного кирпича к другому. Один класть, другой брать взамен. Но при этом никому ни слова! Никаких вопросов и ответов.
— Но зачем? — не удержался и спросил мой новый работник.
— Пусть вас это не беспокоит, — отвечал я. — Ваше дело выполнять мои указания и помнить, что за это вы будете получать пятнадцать центов в час. Предположим, я так развлекаюсь? Вы окажете мне великое одолжение, если прикинетесь глухим, как стена. Держитесь строго, достойно, ни на чьи вопросы не отвечайте, ни на кого не обращайте внимания и точно следуйте моим указаниям. А каждый раз, как будут бить часы на соборе Святого Павла, направляйтесь к входу в Музей. Там вы предъявите вот этот билет, вас впустят и вы обойдете чинно зал за залом весь Музей. Потом выйдете и приметесь за эту же работу.
— Ладно, — согласился человек, — мне все равно что ни делать, лишь бы подзаработать.
Он разложил по местам кирпичи и начал свой обход.
Уже полчаса спустя человек пятьсот, не меньше, глазело на его загадочные манипуляции с кирпичами. Соблюдая военную выправку, чеканя шаг, он строго держал курс от кирпича к кирпичу.
— Чем это он занят? Откуда эти кирпичи? Что он бегает по кругу, как заведенный? — так и сыпались со всех сторон восклицания.
Но он хранил полную невозмутимость.
К концу первого часа все тротуары по соседству с Музеем оказались запружены толпой любопытных, пытающихся разгадать, в чем тут собака зарыта. А мой новый работник, завершив обход, направился, как было условлено, в Музей. Там он посвятил четверть часа тщательнейшему осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам.
И так повторялось каждый час, весь длинный день до самого захода солнца. И каждый раз, как мой работник входил в Музей, дюжина зевак, а то и больше, тоже покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его поступков, чтобы удовлетворить наконец свое любопытство.
Счастье длилось несколько дней. Число любопытных росло, их плата за вход в Музей уже намного превысила жалованье моему работнику. Но тут, увы, полисмен, которого я посвятил в тайну моего предприятия, пожаловался, что из-за толпы зевак на улицах вокруг Музея ни проехать, ни пройти, и придется мне отозвать моего „кирпичника“.
Этот ничтожный эпизод развеселил всех и вызвал много толков, но, главное, послужил хорошей рекламой моему Музею, не говоря уже о серьезной материальной поддержке. Но и это не все… Именно с тех пор Бродвей стал самой оживленной улицей Нью-Йорка».
Эта история про мистера Барнема тем знаменательна, что она воспроизводит очень точный образ янки. Так сказать, следующую ступень в развитии этого фольклорного героя — городского янки: умелого дельца, удачливого предпринимателя. Он менее симпатичен веселого шутника и острослова янки-коробейника, янки-лошадника, соленого янки, словом, янки трудовой профессии. Но ещё не такой циничный и откровенный поклонник золотого тельца, как впоследствии «дядя Сэм».
Финеас Тейлор Барнем был известным американским антрепренером, жившим в прошлом веке. Эпизоды из его жизни вошли в собрание американского фольклора потому, что они много лет передавались в устной форме как сказки о типичном янки. Он и в самом деле был сказочным персонажем.
Купив в Нью-Йорке Музей диковинок, он не смущаясь показывал там мнимую кормилицу Джорджа Вашингтона, старую негритянку. В этом же Музее Барнем устроил первую выставку детей — «бэби-шоу», а следом за ней и первую в мире собачью выставку.
Успехи Дэниела Уэбстера
Еще одним янки, вошедшим в американский фольклор, был известный государственный деятель, сенатор и конгрессмен, юрист, писатель, ученый — Дэниел Уэбстер. Он родился в середине XIX века и начинал свою политическую карьеру противником рабства, а кончил в лагере федералистов, поддерживавших рабовладение в США.
Отрывки из его воспоминаний также пересказываются в народе, приобретя форму сказки.
ДЭНИЕЛ УЭБСТЕР И КОСА
Слышали про известного конгрессмена Дэниела Уэбстера? Нет? А его охотничьи рассказы читали? И анекдотов про него не знаете? Ну, тогда мы кое-что вам поведаем.
Начнем с его детства.
Однажды во время летних каникул Дэниел с братом приехали из университета в отчий дом в Солсбери. Отец решил, что будет только справедливо, если он вернет хотя бы малую толику тех денег, что пришлось ему потратить на обучение сыновей. И, вручив сыновьям по косе, велел им идти на луг косить.
Дэниел взмахнул косой раз, другой и остановился, чтобы вытереть со лба пот.
Отец его спрашивает:
— В чем загвоздка, Дэн?
— Коса плохо насажена, сэр, — отвечает тот вежливо отцу. Отец направил косу, и Дэн опять было взялся за работу, но с тем же успехом. Не ладилось у него что-то.
Снова пришлось насаживать косу, но опять ненадолго. Тогда отец в сердцах говорит Дэну:
— Да насади сам, как тебе сподручней!
Недолго думая, Дэниел насадил косу на ветку дерева и говорит отцу, сохраняя полную серьезность:
— Вот теперь она сидит где надо. Мне так всего сподручней.
ДЭНИЕЛ УЭБСТЕР И ЛЕСНАЯ КУРОЧКА
В ту же летнюю пору Дэниел и его брат Изикьел поймали в капкан лесную курочку, которая шкодила в огороде старого Уэбстера. Зик был готов прикончить ее, но тут появился отец и вмешался в это дело.
— Ну, мальчики, — сказал он, — раз вы у меня готовитесь в адвокаты, начинайте вашу защиту. А я буду судьей.
Зик так изложил свою точку зрения:
— Какая польза от лесной курочки? Решительно никакой. Да к тому же еще она клюет наш горох и бобы, лишая нас пропитания. Если мы выпустим ее на свободу, она снова будет наносить урон нашему хозяйству.
А Дэниел сказал иначе:
— Предположим, она всего лишь жалкая лесная курочка, но ведь она живое существо, как мы с вами. Пусть живет! Нам хватит и гороха и бобов. Посочувствуйте бедняжке! Видите, как она бьется в капкане? Это слишком суровое наказание за ту малость, что она свершила. У нас большая ферма, так неужели мы не позволим лесной курочке-малютке поклевать тут-там немножко?
— Довольно! — вскричал «судья» — их отец. — Отпусти курочку, Зик.
ДЭНИЕЛ УЭБСТЕР НА РЫБАЛКЕ
Своим охотничьим ружьям Дэниел, по старинному обычаю, давал самые неожиданные имена. Была у него и «Миссис Пэтрик», и «Бенджамин Франклин», и «Крошка Билли», и другие прочие. А удочку, которой он ловил в водах Сэндвича и Маршфилда нежную форель, он назвал «Старушка Бульбуль». Эту удочку сделал для него не кто иной, как сам Джон Форель. Именно с этой удочкой в руках, когда он переходил вброд Маршфилд-Ривер, Дэниел Уэбстер сочинил свою знаменитую речь для выступления в Бинкер-Хилле, о чем он сообщает нам в своем жизнеописании.
И хотя со временем он стал человеком известным и всегда был обременен важными государственными делами, любимым его занятием всю жизнь оставались охота и рыбная ловля. Никто лучше его не умел рассказывать про случаи на реке или в лесу. Он легко сводил дружбу с простыми людьми и имел привычку забираться в самые глухие уголки.
Но, пожалуй, главное удовольствие он получал, поймав не рыбу, а удачного собеседника.
Однажды он отправился рыбачить на полуостров Кейп-Код. Протекал там один особенный ручей, о котором Дэниел прослышал у себя дома и хотел увидеть собственными глазами. Протекал он милях в восьми — десяти от реки Сэндвич. Идти туда было сосновым бором, за которым раскинулась широкая луговина, служившая ложем этому ручью. А на холме стоял дом хозяина тех мест.
Дэниел подъехал прямо к изгороди и, заметив во дворе старика хозяина, вежливо попросил у него разрешения привязать на часок-другой своего коня. Хозяин с готовностью согласился.
Звали его Бейкер. Дэниел начал с ним разговор, как водится, с вопроса о погоде. Тот ответил. Дэниел занялся своей удочкой, проверил лесу, крючок, а разговор тек своей чередой.
УЭБСТЕР. Мистер Бейкер, с вашего позволения, я хотел бы поудить в вашем ручье форель.
БЕЙКЕР. Милости просим, сэр, милости просим.
УЭБСТЕР. Слышал я, у вас тут отличная ловля.
БЕЙКЕР. Что и говорить, сэр, много людей тут перебывало. Случалось, немало форели они уносили отсюда.
УЭБСТЕР. И утро как раз подходящее для клева. А с какого места они обычно начинали удить, позволю себе спросить?
БЕЙКЕР. Охотно вам покажу, сэр. Пойдемте.
Мистер Бейкер проводил Дэниела Уэбстера к ручью и показал место. Над водой свисали густые ветви ольшаника, ноги увязали в топкой грязи. Дэниел сразу провалился по щиколотку.
УЭБСТЕР. Ну и топко здесь у вас, мистер Бейкер.
БЕЙКЕР. Да. Хуже не бывает, сэр.
Уэбстер несколько раз попробовал было закинуть удочку, но крючок цеплял за ольховые ветки.
УЭБСТЕР. Эти ольховые ветки одна помеха, согласны, мистер Бейкер?
БЕЙКЕР. Да, хуже не бывает, сэр.
Налетели комары, отбою от них не было. Рука устала хлопать по лицу и по другой руке, которой Уэбстер держал удочку.
УЭБСТЕР. Ну и комаров у вас тут, мистер Бейкер, туча! Изголодались, видно.
БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.
А жарища стояла в низине! Ну просто нечем было дышать. Дэниел вытер со лба пот и сделал небольшую передышку.
УЭБСТЕР. Ну и жарища здесь, под этими кустами, мистер Бейкер.
БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.
После передышки Уэбстер продолжал удить. Час, не меньше, он самоотверженно боролся с жарой и с ольховыми ветками, и с топкой грязью, и с комарами…
И вот спустя час.
УЭБСТЕР. А клева-то у вас тут вроде и нет, мистер Бейкер?
БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.
На это возразить было нечего. Дэниел Уэбстер свернул удочку и отправился восвояси.
Когда его спрашивали про рыбалку на ручье возле Сэндвича, он всегда смеялся в ответ и говорил:
— О-о, сэр, хуже не бывает!
ДЭНИЕЛ УЭБСТЕР НА ОХОТЕ
Вскоре после этого мистер Уэбстер поехал в Маршфилд и отправился в один прекрасный день на болото бить птицу. Стоял август месяц, та пора, когда фермеры солят на зиму сено.
Шел, шел он и пришел к Грин-Харбор-Ривер, через которую ему предстояло переправиться на другой берег. Там косили сено. Уэбстер покликал одного из косарей. Его ялик покачивался у берега, и Дэниел Уэбстер попросил перевезти его. Косарь тут же бросил работу и, выгребая одним веслом, переправил Уэбстера через реку.
От денег, которые Уэбстер предложил ему, косарь отказался. Потом чуточку помедлил и со свойственным всем янки любопытством, не удержавшись, задал незнакомцу вопрос. Его мучили сомнения, угадал он, с кем у него случилась встреча, или не угадал.
— А вы часом не Дэниел Уэбстер будете? — спросил он после недолгого колебания.
— Он самый, — отвечал знаменитый адвокат, конгрессмен и прославленный охотник.
— Подумать только! — вздохнул фермер. — А мне-то говорили, что вы зарабатываете три, а то и все пять долларов в день, когда выступаете защитником в суде у себя в Бостоне.
Мистер Уэбстер заверил фермера, что когда везет, он действительно получает такое вознаграждение за свои услуги.
— Нет уж, — возразил на это простодушный малый, — вы меня простите, сэр, но если б я мог заработать столько, живя в городе и выступая в суде, я б не шастал по нашим болотам в этакую жару, только чтоб пострелять бедных пичужек!