ГЛАВА 20
После того, как Себастьян, привез Алехандру к себе домой, у них с женой состоялся серьезный разговор по поводу будущего этой девочки. Мария Алехандра заявила, что пришло время, когда ей стоит по-настоящему вернуть себе дочь, а потому она собирается поговорить с Эстевесом и предложить ему сделку. Она подпишет все требуемые документы на земли семейства Фонсека, в обмен на его обещание отдать ей дочь. Себастьян с сомнением покачал головой, подумав, что Эстевес вряд ли пойдет на такую сделку, однако отговаривать жену не стал.
На следующее утро Мария Алехандра отправилась в дом Эстевесов.
— Девочка у тебя? — первым делом спросил тот, не успела она перешагнуть порог его дома.
— Да, и останется там, пока мы с тобой не договоримся, — твердо кивнула Мария Алехандра.
— Тогда пройдем в мой кабинет.
Они вошли в кабинет Эстевеса и тот собственноручно закрыл дверь, чтобы убедиться, что их разговор никто не подслушает.
— Я подпишу все необходимые бумаги по поводу земель моего отца, — заговорила Мария Алехандра, когда он закончил все приготовления и вопросительно взглянул на нее, — и согласна забыть о всех своих правах на наследство.
Эстевес мгновенно все понял.
— Ты хочешь купить у меня Алехандру?
— Н-нет, — замялась молодая женщина, — я просто хочу, чтобы ты на какое-то время оставил ее у меня… только и всего.
— Ах, даже так? — иронически переспросил Эстевес. — Только и всего? И ты думаешь, что сможешь о ней позаботиться лучше, чем я?
— Конечно, ведь ты же так занят государственными делами, — в тон ему отвечала Мария Алехандра.
— Алехандра совершенно вышла из-под контроля, имей это в виду. Она таскается повсюду за этим мерзавцем, как уличная девчонка, позабыв о гордости.
— Если дело только в этом, то я согласна, что их отношениям должен быть положен конец. Но нельзя делать этого так, как делаешь ты, Самуэль! Нельзя давить на Алехандру, заставлять ее покинуть страну и всячески стараться их разлучить. Неужели ты так плохо знаешь ее характер и не понимаешь, что она просто сбежит и уйдет к нему?
— Не тебе меня учить как обращаться с собственной дочерью!
Все-таки, Эстевес великолепно умел провоцировать людей и всегда мог придать любому разговору самый конфликтный характер! Услышав его последнюю фразу, Мария Алехандра мгновенно вспыхнула:
— Ты ей не отец!
— Нет отец, поскольку пока ты прохлаждалась в тюрьме, я растил ее и заботился о ее воспитании… Убирайся прочь из моего дома со всеми твоими землями и идиотскими предложениями, и верни мне мою дочь!
Дальнейший разговор продолжать было бессмысленно и Мария Алехандра, яростно сверкнув глазами, вышла из кабинета и стала спускаться вниз. И тут вдруг ее позвала Бенита, которая спряталась за колонной, прямо под лестницей.
— Скажите, — прошептала она, убедившись, что кроме них в гостиной никого нет, — ведь Алехандра у вас?
— Да, — ответила Мария Алехандра, несколько удивленная странным поведением горничной. — А что?
— Ни в коем случае не отдавайте ее сенатору.
— Но как это сделать? — вздохнула Мария Алехандра. — Ведь по закону она его дочь.
— Ох, сеньора, ведь она не родная дочь сенатора и если бы можно было найти ее настоящих родителей, то я бы смогла помочь вам доказать незаконность ее удочерения.
— Неужели? — Глаза Марии Алехандры мгновенно вспыхнули от радости. Возможно, она не стала бы так полагаться на помощь Бениты, если бы знала, что коварная горничная действовала по приказу своего тайного возлюбленного — Монкады, который продолжал вести свою сложную игру, в результате которой, в один прекрасный день, всемогущий сенатор Эстевес оказался бы полностью сокрушен, а его жена досталась бы верному слуге.
Немного успокоенная заверениями Бениты, Мария Алехандра прямо из дома Эстевеса, отправилась поговорить с Камило. Рассказав ему о состоявшемся разговоре с Эстевесом, она попросила совета у своего преданного друга. И Камило, по небольшом размышлении, нашел выход.
— Позвони своей дочери и предложи ей приехать ко входу в конгресс, — сказал он Марии Алехандре. — И передай, что мы там ее будем ждать.
Алехандра приехала на встречу очень возбужденная, поскольку с момента отъезда Марии Алехандры, в доме Себастьяна появился Монкада, который потребовал, чтобы она немедленно собиралась и ехала с ним, в противном случае угрожая вызвать полицию. Сама Алехандра, возможно, и согласилась бы с этим требованием, не желая доставлять неприятности своей тете и Себастьяну, однако, сам Себастьян придерживался другого мнения и категорически заявил Монкаде, что девочка никуда не поедет. Тому пришлось ретироваться.
Радостно расцеловав свою дочь, Мария Алехандра представила ее Камило, и оставила их наедине. Касас подробно рассказал девушке о своем плане и, получив ее согласие, повел ее в комиссариат по делам семьи. Его идея заключалась в том, что Алехандре стоит подать в это государственное учреждение заявление, о том, что ее отец грубо обращается с ней и подавляет ее личность. После этого, она автоматически подпадала под защиту закона и сенатору Эстевесу грозили крупные неприятности.
Самой Марии Алехандре не слишком понравился план Камило, но он сумел убедить ее в необходимости сделать именно так, чтобы вынудить Эстевеса вступить в переговоры и с ней, и с ее дочерью. Если бы он отказался сделать это, то комиссия по делам несовершеннолетних, могла бы назначить Марию Алехандру опекуншей девочки. Размышляя обо всем этом, она вернулась в дом Себастьяна и здесь ее ждало ужасное известие — донья Дебора скоропостижно скончалась.
Морис оказался коварнее и хитрее самой Кэти. Узнав о том, что донью Дебору разбил паралич и теперь на нее рассчитывать не приходится, он просто исчез со всеми деньгами своей жены, оставив ей издевательскую записку — "Ты прекрасная актриса, дорогая, но тебе еще предстоит многому научиться. Я не позволю себя дурачить. Ты приехала за своим сыном — ну так и оставайся с ним, а я забираю все денежки. Его бабушка достаточно богата, чтобы отстегнуть тебе еще. В крайнем случае, обратись опять к своей лучшей подруге Дельфине. Я люблю тебя, дорогая, прощай навсегда! Вечно твой, Морис".
Прочитав все это, Кэти сначала пришла в неистовую ярость, а затем, немного успокоившись, принялась действовать. Обстоятельства вынуждали ее на самые отчаянные поступки, а потому она теперь вполне созрела для совершения самого ужасного преступления. Надо было помочь этой парализованной старухе умереть, снабдив ее проездным билетом прямо в рай, и тогда часть ее наследства достанется Даниэлю. Отняв его по суду у Себастьяна, Кэти становилась бы законной опекуншей денег своего сына.
Именно она, незаметно прокравшись в сад и, выждав момент, когда донья Дебора останется одна, отпустила тормоз ее инвалидной коляски, в результате чего беспомощная больная скатилась прямо в бассейн, и, не подоспей вовремя Мария Алехандра, Кэти смогла бы торжествовать победу. Однако, даже после первой неудачи, она не опустила руки и задумала прибегнуть к более надежному средству. В этом ей, как ни странно, невольно помогла лучшая подруга самой Деборы. Мече ужасно хотелось узнать имя убийцы, а потому как только Дебора сумела заговорить и приказала Гертрудис позвонить ее лучшей подруге, немедленно примчалась в дом Медины. И Дебора рассказала ей о том, что узнала на той фотографии Марию Алехандру, но взяла с Мече страшную клятву хранить полное молчание, "поскольку речь идет о счастье Себастьяна". И тут Мече поступила неосторожно.
— Боже мой! — воскликнула она. — В твоем доме находится убийца, а ты хочешь, чтобы никто об этом не знал. А ведь именно Мария Алехандра на пару с этой подозрительной монашкой запрещала мне приближаться к тебе, из опасения, что ты ее разоблачишь. Кто знает, что они замышляют, а ты хочешь и дальше подвергать свою жизнь опасности. Я немедленно поговорю с Себастьяном!
— Нет, нет и нет! — донья Дебора так разволновалась, что ей стало плохо. И вот в этот момент в ее комнате появилась Кэти, которая давно уже наблюдала из своей машины за домом Медина, и, убедившись, что там никого нет, поспешила проникнуть внутрь, вслед за Мече. Увидев, потерявшую дар речи донью Дебору, и, испуганно мечущихся Гертрудис и Мече, она сразу поняла, что пришел ее час.
— Мече, — обратилась она к толстухе, незаметно подменяя ампулу с успокоительным на другую, которую принесла с собой в сумочке. — Ты должна сделать ей укол. Сама я просто не представляю, как это делается. И поторопись, пожалуйста, ты же видишь, как плохо нашей бедной донье Деборе.
— Но, может, лучше подождать Себастьяна? — испуганно спросила та.
— Нет, нет, — продолжала настаивать Кати, — до его прихода она может просто умереть. Тем более, что это же всего-навсего успокоительное, которое еще никому не причиняло вреда.
И тут ее неожиданно поддержала Гертрудис:
— Да, да, я помню, что доктор Седеньо рекомендовал делать ей инъекции каждые три часа.
— Однако Себастьян сказал, что в этом нет необходимости, — робко напомнила Мече.
— Но он, без сомнения, сделал это по наущению Марии Алехандры, — бестрепетно возразила служанка, являя собой лучший пример пословицы "простота хуже воровства".
Услышав имя Марии Алехандры, Мече взялась за шприц.
— Ах, извините меня, но я не могу смотреть, как мучается бедная донья Дебора, — буквально простонала Кэти. — Мне лучше удалиться.
И буквально через полчаса после ее ухода донья Дебора уже перестала мучиться.
Если бы не неожиданный приход Тересы, то для Фернандо дела могли закончиться совсем плохо. Его разговор с Эстевесом и Монкадой, которые ввалились в его квартиру, буквально через полчаса после ухода Алехандры, стал принимать самый угрожающий оборот.
— Если по твоей вине с моей дочерью что-то случится, — говорил Эстевес, покраснев от гнева, — то можешь считать себя уже покойником.
В этот-то момент и появилась Тереса с удивлением оглядываясь сломанную дверь и двух незнакомых мужчин, которые с самым угрожающим видом подступали к Фернандо.
— Привет, — обратилась она к нему. — Я не помешала?
— Нет, нет, что ты, — радостно воскликнул он. — Сеньоры уже уходят. Кстати, сенатор, позвольте вам представить мою невесту Тересу.
Эстевес пробурчал что-то невнятное и, сделав знак Монкаде, разочарованно удалился.
— Кто эти типы? — поинтересовалась она после их ухода.
— Тот, что постарше — отец Алехандры, а другой — его наемный головорез.
— Ох, как страшно! А что они от тебя хотели?
— Узнать, где находится Алехандра… Кстати, что это у тебя в сумке? — поинтересовался Фернандо, желая сменить тему разговора.
Тереса лукаво улыбнулась.
— Я решила, что тебе хватит питаться сосисками и задумала приготовить настоящий обед.
— А ты умеешь готовить?
— Сейчас ты сам в этом убедишься.
Вскоре запахло так вкусно, что голодный Фернандо только поводил носом да интересовался, не пора ли подавать на стол. "Вот как забавно проявляется отличие настоящей женщины от девчонки, — думал он про себя. — Алехандра лишила меня последних сосисок, а Тереса, наоборот, пришла кормить!"
— А где ты всему этому научилась? — поинтересовался он, уплетая за обе щеки, когда обед наконец-то был готов.
— В деревне, — отозвалась Тереса, — там всему можно научиться.
— А твои родители живы?
— Нет. После их смерти я несколько лет прожила в Аргентине, но это худшие воспоминания моей жизни, и я не хотела бы вдаваться в подробности. Давай я тебе еще положу.
— Спасибо, я уже сыт.
Фернандо пересел на диван и, глядя на проворные движения Тересы, убиравшей со стола, неожиданно расчувствовался.
— Знаешь, Тересита, ты чудесная женщина и в твоем обществе любой мужчина может почувствовать себя счастливым.
Она резко обернулась и, встряхнув волосами, вдруг подошла и присела рядом с ним.
— А ты? Ты можешь почувствовать себя счастливым радом со мной?
Фернандо несколько смутился от такого прямого вопроса и, опустив глаза, невнятно пробормотал:
— Я? Да, конечно, но знаешь, мне еще надо время, чтобы оправиться от своего разрыва с Алехандрой…
— А, кстати, кто ее родители? — Тереса видела, как тяжело ему дается этот разговор, а потому поспешила сменить тему. — Отца я сегодня видела, а кто мать?
— Донья Дельфина Эстевес.
— Эстевес? А ты не знаешь ее девичьей фамилии?
Фернандо удивленно вскинул глаза.
— Фонсека. А зачем тебе это?
Но Тереса, сразу заволновавшись, вдруг встала и прошлась по комнате.
— Она — сестра Марии Алехандры Фонсеки?
— Да, а ты ее знаешь?
— В детстве мы были лучшими подругами. Но ты уверен, что Алехандра — дочь именно Дельфины?
— Ну конечно же! А почему ты задаешь такие странные вопросы?
— Да потому что она гораздо больше похожа на Марию Алехандру. А ты не мог бы устроить нашу встречу?
— Нет ничего проще. Однако давай поговорим о чем-нибудь другом. — Фернандо встал и, подойдя к Тересе, обнял ее за плечи. Они взглянули друг другу в глаза и дальнейших слов вдруг не потребовалось…
"Он любит меня, — в восторге думала Тереса по дороге домой. — Этот взгляд, улыбка, нежные поцелуи не могут обмануть. О, Господи, неужели, я, наконец, нашла свое счастье. Пресвятая дева Мария, сделай так, чтобы это не оказалось сном!"
Дельфина уже выписалась из больницы и теперь заново обживалась в собственном доме. Она шла по слабо освещенному коридору первого этажа, когда вдруг, одна дверь распахнулась, Монкада схватил ее за руку и втащил в комнату. Его поцелуи были горячими и страстными, однако, Дельфина холодно отстранилась.
— Ты сошел с ума. Самуэль дома…
— Он в своем кабинете… нам ничего не грозит, любовь моя… — задыхаясь, проговорил Монкада. — Я просто умирал от желания видеть тебя! Все время я мечтаю о тебе и о нашем сыне.
— Я тоже, Хоакин, — Дельфина подумала о том, как опасно было заводить любовника в собственном доме, а потому постаралась его всячески успокоить. — Но мы должны быть благоразумны. Самуэль уничтожит нас обоих, если убедится, что его предали.
— Ничего, дорогая. — Монкада сделал над собой усилие и постарался успокоиться. — Скоро твой муж перестанет быть препятствием для нас…
Дельфина вышла из комнаты и пошла дальше, размышляя над словами Монкады. Что он задумал и как далеко посмеет зайти? Неужели она его действительно недооценивала? Она решила сама зайти к мужу, чтобы поинтересоваться его настроением.
— Дорогая, — напыщенным тоном произнес он, вставая из-за стола и идя ей навстречу, едва только она приоткрыла дверь кабинета. — Ты и представить себе не можешь, какая пустота водворяется в этом доме, когда тебя нет.
— Я не могу поверить, что мы потеряли столько времени из-за взаимного непонимания, — в тон ему отвечала Дельфина. — И причиняли друг другу боль, в то время как счастье было так возможно.
— Не думай об этом, дорогая. Я хочу, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Да хранит тебя Бог, Дельфина. Господь, видимо, услышал мои молитвы и послал мне счастье вновь быть вместе с тобой.
"Ну и дурак же ты, Самуэль!" — подумала про себя Дельфина, приветливо улыбаясь мужу.
А Эстевес действительно еще не чувствовал никакого предательства ни со стороны Дельфины, ни со стороны своего преданного слуги. Его гораздо больше сейчас занимал вопрос о вероломном поведении Перлы, которая неожиданно переметнулась на сторону его злейшего врага — Касаса. Мало того, что она пустила в ход все свои связи, чтобы поскорей закрыть дело об убийстве Анны Марии, но еще и сделала заявление, подтверждающее полное алиби сенатора Касаса.
Встретив ее в коридоре конгресса, Эстевес не удержался от того, чтобы не поинтересоваться у своей бывшей любовницы, чем объясняются ее странные поступки. В ответ на это она ядовито поинтересовалась здоровьем его беременной жены, а также посоветовала обратиться к врачам, чтобы выяснить, в состоянии ли он был иметь детей. "Бедная Перла, — грустно подумал Эстевес после этого разговора, к своему собственному удивлению не испытывая особого гнева. — Я так и знал, что если тебя загонят в угол, ты решишься на самые отчаянные поступки. Ну что ж, этого и надо было ожидать. Самое скверное, конечно, в том, что ты украла некоторые мои конфиденциальные документы, хотя я очень бы удивился, если бы ты этого не сделала, прежде чем уйти от меня. Все дело в том, что за все время наших отношений, ты так и не забеременела. Правда, ты говоришь, что это не по твоей вине… Ну нет, к чему эти грязные намеки на мою неспособность сделать ребенка, тем более, что они исходят от уязвленной женщины? Вот черт, а может стоит все же позвонить врачу и пройти обследование?"
А Перла, разойдясь с сенатором Эстевесом, спустилась вниз, к своей машине и, как и на Сан-Андресе, нос к носу столкнулась с Дельфиной. Обе женщины обменялись великолепно-презрительными взглядами и не смогли удержаться от взаимных уколов. Первой, на этот раз, начала Перла.
— Как вы себя чувствуете, дорогая донья Дельфина? Я вижу, что попытка самоубийства пошла вам на пользу. Говорят, вы скоро станете матерью — это не опасно, в вашем-то возрасте?
— Мой возраст просто идеально подходит для того, чтобы иметь детей, мужа и семью, — невозмутимо отвечала Дельфина. — А как поживаешь ты, дорогая? Уже ищешь работу? С твоими внешними данными и умением залезать в чужие постели, ты, без сомнения, быстро найдешь что-нибудь подходящее.
Перла чуть не подавилась от злости и Дельфина, чувствуя себя победительницей, удалилась. Мысленно послав ей вслед самое грязное ругательство, Перла отправилась пообщаться со своей давней подругой, доньей Альсирой. Именно она, узнав, что Перла рассталась с сенатором Эстевесом, который так и не решился уйти от жены по причине ее неожиданной беременности, посоветовала той намекнуть своему бывшему шефу на необходимость пройти медицинское обследование на предмет своей детородной способности. "Чертовски интересно знать, — подумала она, ведя машину и направляясь на окраину Боготы, — решится ли Самуэль на такое обследование, а если решится, то каковы будут результаты? Неужели проклятый Монкада все-таки добился своего и помог вырастить рога своему шефу?"
А Дельфина в этот момент уже находилась в кабинете мужа и протянула ему официальное извещение, которое принесли в тот момент, когда его не было дома. Читая эту бумагу, Эстевес побледнел:
— Меня вызывают в комиссариат по делам семьи за жестокое обращение с дочерью?
С того момента, как сестра Эулалия объявила своем брату о намерении сложить с себя сан и возвратиться в мир, прошло уже так много времени и событий, что при их новой встрече им было о чем поговорить. За это время Эулалия успела съездить к своей старинной подруге — донье Дионисии Апонте, которая, влюбившись в знатного человека, отказалась от своего обета и вышла замуж. И хотя до самой смерти своего мужа — сеньора Кабрера — она была счастлива, их долгий разговор с Эулалией состоял в том, что донья Дионисия уговаривала ее не покидать монастырь, а сама Эулалия колебалась и не знала на что решиться.
— Ведь когда-то и я родила девочку, — задумчиво говорила она своей подруге, — и это произошло прямо в поле, когда вокруг никого не было. А потом явился тот, кто был ее отцом, и отнял ее у меня. И больше я никогда о ней не слышала. Чтобы забыть о ней я и решила посвятить свою жизнь Богу, сиротам, больным… но однажды в тюрьме, увидела плачущую беременную девочку со смешным плюшевым медвежонком на руках. И я полюбила ее как свою дочь и перенесла на нее всю свою нерастраченную материнскую нежность.
Донья Дионисия сочувственно кивала головой и обещала сделать все, что от нее потребуется. Эулалия слегка успокоилась, тем более что пока ей требовался только совет и она его получила.
Вернувшись к Фортунато, она сказала ему о том, что передумала, и будет и дальше оставаться монахиней, хотя и ни за что не покинет Марию Алехандру.
А у священника только сегодня состоялся еще один разговор с сенатором Касасом. На этот раз Фортунато сам явился к нему в кабинет и решительно потребовал, чтобы Камило пошел в полицию и заявил о своем преступлении; в противном случае, ему, Фортунато, придется нарушить тайну исповеди. Камило был несколько подавлен решительным настроением священника и, в глубине души, может быть и пожалел о своей неосторожности. Однако, он упросил Фортунато дать ему время совершить операцию, которая бы могла — как он сам на это надеялся, вопреки уверениям Мартина — помочь ему вспомнить прошлое, чтобы наверняка увериться в своей виновности. Теперь он уже не колебался и сам этого хотел. С некоторой неохотой, подозревая за этим очередную уловку, отец Фортунато согласился с доводами сенатора и вот теперь они обсуждали с Эулалией сложившееся положение дел.
— Представляешь себе, — говорил священник, стоя перед алтарем, — как важно, чтобы этот человек, наконец, признался. Тогда бы все узнали, что Фернандо и Алехандра не являются братом и сестрой, и бедным детям не пришлось бы мучиться в разлуке. Я сам взялся бы донести до них эту радостную весть.
— Предоставь это дело ангелам, — насмешливо заметила Эулалия, глядя на разошедшегося брата. — Судя по твоим рассказам, этот человек просто боится ответственности и не пойдет на себя доносить.
— Нет, это не так, — покачал головой Фернандо, — просто у него что-то не в порядке с головой — провалы памяти, странные сновидения и тому подобные вещи. Мне показалось, что он был искренен.
— Ну что ж, посмотрим, как поведет себя этот "искренний человек", — подвела итог Эулалия, а про себя подумала: "Эх, знать бы мне его имя!"
Двое полицейских детективов явились прямо на кладбище, во время похорон доньи Деборы. Они уже успели получить результаты вскрытия — отравление цианидом — и установили, что последнюю инъекцию произвела лучшая подруга покойной — сеньора Мерседес Паласио. У них на руках уже был ордер на ее арест.
— Подождите хотя бы до конца церемонии, — попросила Мария Алехандра, и оба согласно кивнули головами и отошли в сторонку, не спуская глаз с могучей толстухи, выделявшейся своими габаритами среди всех присутствующих.
— …И вот, донья Дебора ушла из жизни земной, чтобы родиться для жизни вечной, где все мы, когда-нибудь, встретимся с ней для обретения божественной благодати, — вдохновенно говорил отец Фортунато, возводя очи к небу. — Так простимся же с ныне усопшей в полной уверенности, что Всевышний помнит своих возлюбленных чад, ниспосылая им надежду и утешение.
Мече уже перестала громко рыдать и теперь, поднося к глазам черный, кружевной платок, подозрительно косилась на двух странных типов в почти одинаковых костюмах и шляпах, которые — и в этом она бы могла поклясться — не имели никакого отношения к донье Деборе, но зато внимательно стерегли каждое движение самой Мече.
— Что это за типы? — поинтересовалась она у Гертрудис. — И почему они на меня так таращатся? Это действует мне на нервы!
— Не знаю, сеньора, — отозвалась служанка, вытирая покрасневшие от слез глаза, — может, какие-нибудь сочувствующие…
Кэти, которая стояла рядом с ними, прекрасно поняла, что это за люди, и заметив, как многозначительно они поглядывают на Мече, в глубине души возрадовалась удачному выполнению своего плана, а вслух произнесла:
— Донья Дебора была великой женщиной. Я просто не представляю себе, как мы будем жить без нее… — На самом-то деле именно это она представляла себе лучше всего, заранее прикидывая, как распорядится наследством своего сына. "Жаль, что старуха успела узнать про Мориса и, видимо, изменила завещание, а то бы и на мою долю что-нибудь досталось".
Тем временем, лакированный гроб из мореного дуба, украшенный витыми бронзовыми ручками, был осторожно опущен в могилу, и все присутствующие стали подходить и бросать горсти земли на его лакированную крышку. Для того, чтобы окончательно закопать могилу, проворным рабочим хватило и пяти минул, а еще через пятнадцать минут, было установлено и гранитное надгробие. В этот момент, Мече заметила, что оба незнакомца приблизились к ней и ее охватило скверное предчувствие.
— Сеньора Мерседес Паласио? — поинтересовался один из них, предъявляя полицейский жетон.
— Да, это я… А в чем дело?
— Вам придется пройти с нами в полицейский участок.
Мече задрожала от страха.
— Но… но в чем дело?
— Вы обвиняетесь в убийстве доньи Деборы Хартман, вдовы дона Медины.
— Что?! — Мече покачнулась и схватилась за сердце.
— Не волнуйтесь, все выяснится, — поспешила успокоить ее Мария Алехандра, которая, заметив передвижение полицейских, тоже подошла к Мече. — Мы наймем вам адвоката…
Она не успела договорить, потому что Мече немедленно обрушила на ее голову град разъяренных упреков:
— Ты наймешь его себе, потому что именно ты во всем виновата, и если бы я не дала слово своей бедной подруге, то разоблачила бы тебя прямо сейчас. Такого бесстыдства и лицемерия белый свет еще не видывал!..
— Успокойтесь, вы просто не знаете о чем говорите, — растерянно пробормотала Мария Алехандра и поспешила отойти, пока Мече, продолжающую осыпать ее проклятиями, уводили с кладбища. Кэти заявила, что требуется приготовить дом к визитам многочисленных друзей доньи Деборы, желающих выразить свои соболезнования и тоже исчезла, прихватив в собой упирающуюся Гертрудис, хотевшую помолиться на могиле своей хозяйки.
— Какие сейчас могут быть молитвы, — поморщилась Кэти, — когда драгоценности доньи Деборы могут попасть в чужие руки. Ведь ты же не хочешь, чтобы Себастьян, в конце концов, подарил их Марии Алехандре? Значит, нам надо спасти их из хищных лап этой сексуальной террористки!
И это спасение состоялось, поскольку Кэти, обнаружив драгоценности в шкатулке своей бывшей свекрови, попросту присвоила их себе, мгновенно пресекая робкие попытки Гертрудис возразить.
— Не вздумай никому ни о чем говорить! — сурово сказала она, — иначе мгновенно окажешься на улице, поскольку Мария Алехандра тебя просто терпеть не может и будет рада любой возможности вышвырнуть тебя вон. И не смотри на меня такими глазами — я уверена, что бедная Дебора, глядя сейчас с небес, одобряет все мои поступки.
— Но почему вы хотите, чтобы никто не знал о ваших посещениях доньи Деборы? — наморщив лоб, мрачно поинтересовалась Гертрудис, которой все меньше нравилось поведение Кэти. — А может быть, это именно вы подменили ампулу?
— Что ты говоришь, Гертрудис! — резко прикрикнула на нее Кэти. — Приди в себя и успокойся…
— Нет, донья Кэти, ведь именно вам больше всего были нужны деньги моей бедной сеньоры.
— Что здесь происходит? — Марию Алехандру привлекли громкие голоса, и она поднялась на второй этаж, чтобы узнать, о чем они так спорят. Она успела услышать часть разговора, заметила бегающие глаза Кэти и грозно поинтересовалась: — Как это понимать, Кэти, значит ты проникала к донье Деборе, когда никто об этом не знал?
— А кто ты такая, чтобы меня об этом допрашивать? — мгновенно принимая надменный вид, заносчиво поинтересовалась та. — Неужели ты подозреваешь меня в какой-то гнусности?
— А кого же еще! — запальчиво воскликнула Мария Алехандра, раззадоренная ее надменностью. — Ты — эгоистичная, самолюбивая и бесчувственная женщина, на все способная ради денег…
— Ты еще ответишь мне за эти слова! — пригрозила Кэти и, опасаясь появления Себастьяна, поспешила удалиться.
"Наверняка, старая дева!” — с ненавистью подумал Эстевес, смотря в глаза служащей комиссариата по делам семьи — немолодой, строго одетой женщины, с пучком волос, скрепленных узлом на затылке. Он явился в этот комиссариат, сразу после того, как Дельфина принесла ему повестку, и немедленно потребовал свидания с дочерью. Однако, эта неумолимая сеньора, заметив его возбуждение, заявила ему буквально следующее:
— Если ваша дочь нуждается в защите от вас, то, прежде чем разрешить свидание, мы должны убедиться в двух вещах. Во-первых, заинтересована ли в этом сама несовершеннолетняя, а, во-вторых, своевременен ли ваш приход в подобном состоянии.
— Что? — мгновенно взбеленился Эстевес. — Да вы не знаете, с кем говорите! Я — сенатор Самуэль Эстевес и сегодня вы работаете здесь последний день.
— Если я даже пострадаю при исполнении своих служебных обязанностей, — сухо отвечала эта сеньора, с неприязнью смотря куда-то в сторону, — то это не заставит меня изменить своим принципам. Что ж поделаешь, если в нашей стране только такие, как вы, могут безнаказанно нарушать закон, хотя должны были бы показывать пример его соблюдения другим гражданам.
— Оставьте свои разглагольствования при себе, — надменно поморщился Эстевес, — и немедленно отведите меня к моей дочери.
Служащая вышла из-за стола, и Эстевес не без злорадства отметил, какие у нее худые и некрасивые ноги.
— Подождите меня здесь, — сказала она, заметив его движение, — сначала я поговорю с вашей девочкой, а потом посмотрим.
Через какое-то время она вернулась вместе с Алехандрой и, проводив их в соседнюю комнату, оставила одних. Эстевес начал разговор с мелодраматических упреков, на что Алехандра твердо отвечала одно:
— Мне очень жаль, папа, но я больше не позволю тебе решать за меня. Я не игрушка и хочу сама определять свою судьбу.
— Но ведь все, что я делал, я делал исключительно ради твоего блага, имея в виду, что потом ты сама поблагодаришь меня за это.
— Я никогда не поблагодарю тебя за то, что ты хочешь разлучить меня с Фернандо, — упрямо возразила дочь. — А потому я заберу назад свое заявление только в том случае, если ты позволишь нам встречаться.
Эстевес изумленно вскинул брови.
— Но ведь это же самый обычный шантаж!
— Называй, как хочешь, — сказала Алехандра, — но это мое последнее слово. Ты сам подталкиваешь меня к подобным поступкам.
— Нет, — задумчиво проговорил Эстевес, — тебя к этому подталкивает кто-то другой. Это — твой дружок, да?
— Ничего подобного, — и Алехандра для убедительности даже покачала головой, — Фернандо был здесь сегодня утром и просил меня вернуться домой. Это ты, в своем эгоизме, запирал меня в четырех стенах, а потом терзал и мучил нелепыми запретами и приказаниями.
— Мои приказания не могут быть нелепыми! — вспыхнул Эстевес, обиженный тоном дочери. — Разве нелепо запрещать несовершеннолетней убегать из дома для встречи с мужчиной, который намного ее старше? Кроме того, этот тип тебе не подходит, и я тебе об этом уже много раз говорил. Такой королеве как ты негоже связываться с подобным отребьем!
— Ну почему ты так говоришь, папа! — простонала Алехандра, блестящими от слез глазами, глядя на своего отца. — Ведь ты его совсем не знаешь! Тебе давно пора обращаться со мной, как с женщиной, а не как с несмышленым ребенком.
— Нет, ты именно и есть несмышленый ребенок, и если ты не заберешь свое заявление добровольно, у меня хватит сил и влияния, чтобы извлечь тебя отсюда силой.
Эстевес не умел слишком долго уговаривать. И, главное, кто вздумал пойти против его воли — всегда такая нежная и послушная дочь, о которой он заботился больше всего на свете. Однако, в данном случае, коса явно нашла на камень.
— Если ты посмеешь так поступить, — не менее решительно заявила Алехандра, — то лишишься всех остатков моей любви к тебе, так и знай!
Эстевес не в силах был дольше выносить этот разговор, и, бросив в лицо взволнованной дочери, очередное грозное предупреждение, удалился; решив про себя, что с ней разговаривать бесполезно и надо действовать только силой. Он так бесновался и угрожал служащей комиссариата, что в конце концов, та просто не выдержала.
— Если вы не успокоитесь, то я буду вынуждена вызвать охранника, чтобы он вывел вас силой.
— Только попробуй, и через десять минут тебя самой здесь уже не будет!
— Если таким образом будет продемонстрировано, что существует хотя бы один государственный служащий, который не боится репрессий, то я приняла бы свое увольнение с большим удовольствием! — гордо заявила "старая дева", а Эстевес при этом подумал, не состоит ли она в компартии.
— К чему мне ваш дурацкий героизм, — презрительно заявил он, — мне нужна моя дочь, и немедленно!
— Сначала вы Должны выполнить все необходимые формальности. Будьте любезны подойти к столу.
Эстевес приблизился, с отвращением смотря на те бумажки, которые разложила перед ним служащая комиссариата.
— Уберите весь этот мусор, — гордо заявил он, — я вам не кто-нибудь, а сенатор республики!
— А ведете себя так, словно вы ее диктатор, — съязвила эта строгая сеньора. — Уверяю вас, что ваша грубость ни до чего хорошего не доведет, тем более, что ваша дочь находится под защитой другого сенатора, который ведет себя не в пример вежливее.
— Это кого же? — мгновенно заинтересовался Эстевес. — О ком, черт подери, вы говорите?
— О сенаторе Камило Касасе…
— Так вот какой негодяй манипулирует моей дочерью!
— Не манипулирует, а представляет ее интересы!
Эстевес презрительно прищурил глаза, однако сотрудница комиссариата не спасовала и ответила ему откровенно вызывающим взором. Так и не дождавшись, чтобы она опустила глаза, Эстевес заговорил первым.
— Да вы хоть знаете, что этот, так называемый сенатор на самом деле отъявленный мерзавец, субъект с подозрительным прошлым, который таким образом пытается помешать моим разоблачениям его преступной деятельности?! А вам известно, что две его секретарши погибли при весьма подозрительных обстоятельствах? Не пожелал бы я вам работать у этого "сенатора"!
— Все это дела не меняет, — сухо отозвалась служащая, — я не могу вам передать вашу дочь. Девочка не отказывается от своего заявления, пока не устранены те причины, которые привели ее сюда.
— Я вижу, что с вами бесполезно разговаривать, — успел вставить Эстевес, но служащая, не обратив внимания на его слова, спокойно продолжала.
— …А потому, если вы хотите увести свою дочь, то должны заполнить этот документ, в котором обязуетесь не обращаться с ней грубо и согласиться на наблюдение за ней со стороны комиссариата…
— Что, что, что? Ваш… — Эстевес проглотил одно прилагательное, — …комиссариат будет следить за моими отношениями с дочерью?
— В противном случае мы вынуждены будем назначить ей опекуна и она не вернется к вам до тех пор, пока не прояснится все дело.
Эстевес встал со стула.
— Принять ваши условия, значит признать то, чего не было. А я никогда не обращался грубо со своей дочерью! И никогда, ни при каких обстоятельствах, я не смогу причинить ей ни малейшего вреда.
Прямо из комиссариата Эстевес отправился на квартиру к своему злейшему врагу — Касасу, но их разговор вновь свелся к взаимному обмену угрозами и оскорблениями.
— Вы ведете себя как надменный индейский божок, — заявил Камило, — но скоро всей вашей наглости придет конец, поскольку вам придется расстаться с наворованным богатством, а кроме того, вы лишитесь любви и уважения вашей дочери, которая, кстати сказать, совсем и не ваша дочь.
— Я напьюсь твоей крови, ничтожество, — отозвался Эстевес, — поскольку ты поднял свою грязную руку на самое святое.
— Единственное, что я в вас уважаю, так это вашу старость. Только поэтому я не выкидываю вас пинками, а говорю: пошел вон!
— Когда ты будешь лизать мне руки и умолять о прощении, то вспомни этот день, потому что прощения не будет.
И оба врага расстались, отправившись готовиться к решительной схватке. Эстевес решил заехать к Могольону, а Касас — к Перле. Однако, прежде чем направиться к бывшему детективу, Эстевес заехал домой и тут Дельфина, выслушав рассказ о его разговорах с Алехандрой и Касасом, неожиданно предложила решение.
— Откажись от своей мысли отправить Алехандру за границу, и, таким образом, ты сразу лишишь своих противников всех козырей.
— Да? И после этого буду жить в постоянной тревоге, что моя дочь в любой момент может встретиться с этим ничтожным музыкантишкой? — хмуро поинтересовался Эстевес.
— Она сама откажется с ним встречаться, как только узнает кто его отец, — спокойно возразила Дельфина.
— А кто может быть отцом этого кретина, как не какой-нибудь подзаборный забулдыга?
— Ошибаешься, Самуэль. — Дельфина сделала хладнокровную паузу, чтобы возбудить любопытство мужа. — Он сын Луиса Альфонсо Медина, то есть того самого человека, которого убила Мария Алехандра.
У Эстевеса мгновенно заблестели глаза.
— Ты уверена в том, что говоришь?
— Абсолютно уверена, поскольку уже наводила справки. А потому тебе стоит только сказать дочери, что Мария Алехандра провела в тюрьме пятнадцать лет за убийство отца ее ненаглядного Фернандо, и, можешь мне поверить, Алехандра, как девушка умная, сама сделает необходимые выводы.
— Почему же ты мне не сказала об этом раньше? — поинтересовался Эстевес, берясь за телефонную трубку и набирая номер.
— Потому что ты никогда не спрашиваешь моего совета, прежде чем что-либо предпринять, — ответила Дельфина, присаживаясь в кресло. — А кому ты звонишь?
— Монкаде. Я хочу, чтобы Алехандра узнала обо всем именно от него, тогда у нее не будет повода обвинить меня в предвзятости.
Однако, Монкада, явившийся по вызову своего шефа, неожиданно отказался выполнить требование Эстевеса, заявив, что это дело слишком личное и деликатное, а потому он не может брать на себя ответственность и рассказывать Алехандре подобные вещи. Эстевес не терпел неповиновения и, мгновенно, обрушил на голову Монкады град упреков и оскорблений, самым мягким из которых было напоминание о том, что "я подобрал тебя на улице, где ты мыл машины, а теперь ты настолько обнаглел, что осмеливаешься мне возражать?". Тем не менее Монкада твердо стоял на своем и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы за него не заступилась, присутствовавшая при разговоре Дельфина. — Монкада прав и с Алехандрой ты должен поговорить сам, — твердо сказала она мужу, после чего тот удалился, изрыгая ужасные проклятия, а Дельфина осталась наедине с Хоакином.
— Я не знаю, сколько еще смогу терпеть нынешнее положение, — горячо заговорил он, подступая к ней. — Я люблю тебя и хочу видеть рядом с собой. Я уже накупил столько вещей для нашего малыша, что просто не могу представить себе, что он родится в доме Эстевеса.
— И я разделяю твои чувства, Хоакин, — осторожно сказала Дельфина, пытаясь вырваться из его сильных объятий. — Но, пока между нами стоит Самуэль, у нашей любви нет будущего.
— Если дело только за этим, — просиял верный слуга своего шефа, — то скоро этого препятствия не станет. У меня на руках есть такие документы, которые навсегда выведут сенатора Эстевеса из игры. Ради своей любви к тебе, я готов буквально на все.
Дельфина не сумела увернуться и он пылко поцеловал ее в губы, и не выпускал до тех пор, пока она не стала задыхаться и мотать головой.
— Успокойся, Хоакин, я так ненавижу своего мужа, что буду считать минуты до того мгновения, когда ты с ним окончательно покончишь, — с трудом переводя дыхание произнесла супруга сенатора Эстевеса, а, когда обнадеженный такими словами, Монкада удалился, злобно подумала: "Ты слишком высоко заглядываешь, холуй. Да, я ненавижу мужа за его несусветную глупость и надменность, но ты для меня всего лишь инструмент… порой даже весьма приятный и удивительно нежный… но инструмент. Ах, Себастьян, если б ты только знал, на что я иду, чтобы освободить и тебя, и себя и вновь слиться с тобой в наших волшебных объятиях!"
А Эстевес явился к немало удивленному Могольону и с ходу предложил ему сотрудничество.
— Но чего вы добиваетесь, сенатор?
— Я думаю, того же, чего и вы — чтобы этот джинсовый клоун, этот позор республиканского конгресса получил максимально большой срок, какой только есть в нашем уголовном кодексе. Добившись этого, сеньор Могольон, вы, с моей помощью, решите все свои финансовые и профессиональные проблемы до конца своей жизни.
Эстевес не хотел этого, но нечаянно слетевшее с языка выражение заставило обоих собеседников повнимательнее приглядеться друг к другу. Ведь "конец жизни" может наступить в любую минуту и совсем необязательно в качестве результата естественных причин. А уж кому-кому, как не Могольону знать о способах избавления от ставших ненужными исполнителей! Догадавшись, о чем подумал его собеседник, Эстевес усмехнулся.
— Не волнуйтесь, сеньор Могольон, если вы избавите меня от Касаса, то ваша жизнь будет долгой и счастливой. Покажите же мне, наконец, что у вас на него имеется.
Могольон кивнул и достал довольно объемистую папку.
— Во-первых, у меня есть свидетельства, подтверждающие то обстоятельство, что Дженни Ортега провела ночь с сенатором Касасом, а на следующее утро после их любовных упражнений она была найдена задушенной в том же самом доме. Далее, на этих фотографиях вы можете видеть самого Касаса, входящего в собственную квартиру в сопровождении своей второй секретарши, ныне покойной сеньориты Анны Марии Харамильо. А вот здесь он уже с другой сеньоритой…
— Проклятье! Каков мерзавец! — буквально прорычал Эстевес, узнав Перлу.
— А вот это самое ценное мое доказательство. — И Могольон показал Эстевесу видеокассету. — Я уж не знаю, для каких целей все это записывалось, но на ней запечатлена сцена, когда сенатор Касас, находясь в весьма интимной обстановке, на квартире своей второй секретарши, набрасывается на Анну Марию и пытается ее задушить.
— Превосходно! — Эстевес не удержался и жадно схватил протянутую ему видеокассету. — А как она попала к вам в руки?
— Сенатор Касас пытался выбросить смятую видеопленку в мусорный бак, но мой помощник Даго извлек ее оттуда и сумел реставрировать. Желаю приятного просмотра.
— Спасибо. — Эстевес был так возбужден предстоящим разоблачением, что даже не уловил иронии. — И если все так, как вы говорите, я устрою публичный просмотр этой пленки на заседании сената!
— Что, братишка, сегодня решил заложить за воротник без своих друзей? — весело поинтересовался Рикардо, застав Фернандо в недорогом баре, находившемся неподалеку от консерватории — любимом местонахождении всех нерадивых студентов. Тот сидел за столиком один и перед ним уже красовались шесть пустых бутылок пива.
— Присаживайся, — сделал пьяный жест Фернандо, — бывают такие обстоятельства, когда не хочется разговаривать даже с друзьями.
— И остается только считать бутылки, — насмешливо отозвался Рикардо, отодвигая стул и садясь рядом. — Это сколько ты уже выпил?
— Не знаю, — отмахнулся Фернандо, — я никогда не был силен в математике. Понимаешь, Рикардо, я фактически, сам того не желая, испортил жизнь Алехандре и теперь не знаю, что мне делать. Если б не я, она бы вышла замуж за какого-нибудь аристократа и жила бы где-нибудь в Париже…
Рикардо слишком хорошо знал своего приятеля, а потому понял, что у того уже созрело какое-то решение.
— Ну, не крути, Фер, а говори, что задумал.
— Я женюсь на Тересе.
Рикардо вытаращил глаза и открыл рот.
— Зачем? Она же официантка…
— А какая разница между музыкантом и официанткой?.. Только в чаевых.
— Ну, не говори глупостей. Когда сходишь с ума по одной, зачем жениться на другой? Так ты только измучаешь и ее, и себя.
— Ишь, какой ты стал рассудительный, — усмехнулся Фернандо и, одним движением допив свой стакан, поднялся с места. — Тогда мне остается только один выход…
— Какой?
— Пойти и броситься с моста!
— Ну тогда хотя бы оплати счет и закажи мне пива, чтобы я мог помянуть лучшего друга!
Фернандо усмехнулся и так и сделал. Однако, оставив Рикардо в баре, сам он направился вовсе не к ближайшему мосту, а поехал в свой бар и вызвал Тересу на улицу.
"Все-таки, она очень красивая женщина, — подумал он, смотря на ее встревоженное лицо и сияющие глаза. — А что я ей могу предложить — лишь какую-то жалкую конуру, вместо квартиры, пару коробок сардин, вместо ужина, и старую кровать, скрипящую громче симфонического оркестра. Бедняжка, но ведь она так меня любит, что, наверняка, согласится. Однако, я порядочная свинья; мне нужно утешение, а ей — любовь.
— Ну, что случилось, Фернандо? Что с тобой? — не выдержав его испытующего взора, тревожно спросила Тереса, ежась от холодного ветра — она была одета лишь в открытое, легкое платье, в котором полагалось обслуживать клиентов.
— Ничего особенного, кроме того, что хочу предложить тебе выйти за меня замуж. Что ты теперь молчишь?
— Я не знаю, что сказать, — растерянно произнесла Тереса. — Брак — это очень серьезная вещь, а нас с тобой связывает лишь один случайный поцелуй.
— Справедливое замечание, — пробормотал Фернандо и, мгновенно наклонившись, поцеловал Тересу в трогательно-полуоткрытые губы. — Ну вот, теперь уже два поцелуя. Если мы и дальше двинемся вперед такими же темпами, то нас будет связывать очень и очень многое.
— А как же Алехандра?
— Ну, при чем здесь Алехандра? — досадливо поморщился он. — Она мне… как сестра, а вот ты меня притягиваешь именно как женщина.
— На сестру не смотрят с такой ревностью, с какой ты смотрел на нее во время той вечеринки, — напомнила Тереса. — И, вообще, ты сейчас пьян, и я не уверена, что ты вспомнишь о своем предложении, когда проспишься. Иди домой, и если ты не передумаешь до завтрашнего дня, я приду и скажу тебе свой ответ…
Однако, когда на следующий день, Тереса зашла к Фернандо, она застала его не менее, а то и более пьяным, чем вчера.
— С какой стати ты опять так надрался? — недовольно поинтересовалась она. — Если тебя мучает жажда после вчерашнего, то мог бы напиться воды.
— Вода, моя красавица, хороша только для уток, — назидательно заметил Фернандо, проводя ее в комнату и предлагая бокал. — Лучше выпей со мной и скажи, наконец, что ты там решила.
Тереса отважно выпила целый бокал какого-то дешевого красного вина и, немного помедлив, сказала, что согласна выйти за него замуж, но лучше будет "если мы какое-то время просто поживем вместе, чтобы получше узнать друг друга". Именно такой совет дала ей мудрая Мача, когда узнала о предложении Фернандо.
А тот, обрадованный этим решением, немедленно заключил ее в объятия, и, покрывая лицо и плечи горячими поцелуями, стал подводить поближе к своей знаменитой кровати, не уставая при этом клясться в самой горячей любви. В этот момент и раздался звонок в дверь.
— Алехандра? — изумился он. — Какого черта ты здесь делаешь?
Сразу после бурного разговора с Эстевесом, Камило поехал посоветоваться с Перлой, однако, по дороге решил сначала проведать Алехандру, которая должна была провести эту ночь в комиссариате. Купив ей красивую, шелковую пижаму и пакет разных сладостей, он постучал в комнату девушки.
— Просто не знаю, как вас и благодарить, — улыбнулась она, рассматривая его подарки.
— Очень просто, — улыбнулся в ответ Камило, — угости меня печеньем, а то я сегодня так и не успел поужинать.
Пока они оба уплетали печенье, Алехандра рассказала ему о разговоре с отцом.
— …Так что он вышел отсюда злой, как черт, — добавила она в конце своего рассказа.
— Это и неудивительно, — заметил Камило. — Твой отец терпеть не может того, чтобы кто-нибудь ставил ему условия. Но ничего, завтра Попечительский совет вынесет свое решение, и если сенатор Эстевес откажется подписать требуемые обязательства, твоим опекуном назначат Марию Алехандру. Надеюсь, ты не будешь возражать против этого?
— Нет, — покачала головой девочка, — наоборот, я буду рада.
— И я тоже, — вдруг раздался голос Марии Алехандры, которая неожиданно появилась в дверях, и теперь, с трудом сдерживалась, чтобы не броситься на шею своей дочери.
Она приехала навестить Алехандру, но время было уже позднее, и не успели они обменяться несколькими словами, как появилась служащая комиссариата и попросила обоих взрослых удалиться. Камило проводил Марию Алехандру вниз и уже хотел было предложить довезти до дома, как вдруг появился Себастьян и, сухо кивнув Камило, взял под руку недоумевающую жену и повел к своей машине.
— Как ты там оказался, Себастьян? — удивленно спросила Мария Алехандра, когда они уже ехали по дороге к дому.
— А как там оказалась ты, да еще в обществе Касаса? — ответил он вопросом на вопрос. — Ты не хотела, чтобы я тебя сопровождал в комиссариат и теперь мне стало ясно почему.
— Не говори глупости! — взорвалась Мария Алехандра. — Камило оказался там чисто случайно и он совсем не знал о моем приезде. Тем более, он помогает решить проблемы Алехандры, и я не могу не быть ему за это благодарной.
— Ну и насколько далеко может простираться твоя благодарность?
— Себастьян!!
— Я люблю тебя и при одной мысли о том, что какой-то другой мужчина может целовать твои прекрасные губы и ласкать твое изумительное тело, приводит меня в неистовство и я не могу совладать с собой.
— Но ты же знаешь, что этого никогда не будет, так зачем себя понапрасну изводить?
— После того, что я увидел, я вовсе не считаю свою ревность напрасной.
Мария Алехандра, сидя на переднем сиденье, повернулась к мужу, сосредоточенно смотревшему на дорогу, и сверкнула на него глазами.
— Знаешь, Себастьян, если от взаимного доверия мы перешли ко взаимному недоверию, то ведь и у меня к тебе есть один вопрос, который тебе будет не слишком-то приятно услышать. Это от тебя моя сестра ждет ребенка?
Алехандра уже примерила подаренную ей пижаму и собиралась ложиться спать, когда ей вдруг позвонила Пача и поспешила поделиться новостью, которую она только что узнала от Рикардо. Оказывается, Фернандо собирается жениться на той самой официантке, которую он приводил с собой на вечер в консерваторию. После такого известия, о сне не могло быть и речи. Алехандра оделась и осторожно выскользнула из здания, обманув бдительность служащей комиссариата. Однако, оказавшись на пустынной улице и вспомнив о том, что у нее нет денег даже на такси, она пришла в замешательство. Пройдя немного вперед, она заметила какую-то странную женщину — высокую, длинноногую, одетую в короткое, открытое платье и вызывающе-ярко накрашенную. Она, казалось, кого-то ждала, нетерпеливо прохаживаясь по тротуару взад и вперед. Алехандра никогда не видела переодетых гомосексуалистов, и, тем не менее почувствовала во всем облике и манере поведения этой странной женщины что-то неестественное. Впрочем, выбирать не приходилось, а потому она робко приблизилась к ней и остановилась неподалеку.
— Простите, сеньора, но мне просто необходима ваша помощь.
— Да? — низким баритоном переспросила "сеньора", выпуская ей в лицо струю сигаретного дыма и окидывая ее изучающим взором. — И в чем же она будет выражаться, милочка?
— Вам это покажется странным… но мне нужны деньги…
— Чего ж тут странного, хотела бы я увидеть того, кому они не нужны! С твоей внешностью, детка, постой немного на улице и через пару минут клиент будет тут как тут.
— Вы не поняли, — торопливо заговорила Алехандра и сама не слишком-то поняв эти странные речи, — я ушла из дома и теперь мне необходимо срочно вернуться… Одолжите мне денег на такси и я завтра же вам их верну.
— Ох, — только и вздохнула "сеньора", красноречиво покрутив пальцем у виска, — такая молодая и уже сумасшедшая. Иди с Богом, красотка, и не распугивай моих клиентов.
— Ну, пожалуйста, поверьте мне, — продолжала молить Алехандра, — я — дочь сенатора Эстевеса.
— А я — дочь папы римского, ну и что?
У отчаявшийся Алехандры остался только один выход — она остановила такси и дала адрес Фернандо. Когда машина подкатила к дому, Алехандра поспешно выскочила наружу и скрылась в подъезде, прежде чем растерявшийся таксист успел послать ей вслед длинное и нецензурное ругательство. Однако, Фернандо, дав ей денег, немедленно отправил ее домой и Алехандра, проливая горячие слезы ревности, вынуждена была уехать, оставив его наедине с Тересой.
— Ну и в чем проблема? — хладнокровно поинтересовалась Перла, открывая дверь Камило и пропуская его в свои апартаменты. — Ведь ты же пришел, не потому, что захотел моей любви, не так ли?
— Подожди, Перла, постарайся быть серьезной и выслушать меня повнимательней, — озабоченно произнес Камило. — Самуэль Эстевес собрал на меня какие-то компрометирующие документы, и я, кажется, догадываюсь какие… Короче, если у меня не будет на руках чего-то такого, что может скомпрометировать его самого, то я погиб.
— Не волнуйся, дорогой, — промурлыкала Перла, обнимая его за шею, — у меня есть именно то, что тебе нужно; поэтому, пока я с тобой, тебе ничего не угрожает.
Она подошла к шкафу и, отперев его маленьким ключом, достала небольшой, черный чемоданчик.
— Вот здесь достаточно документов для того, чтобы нанести Самуэлю такой удар, от которого он уже не оправится. Мы вместе прикончим эту скотину! Э, нет, — лукаво усмехнулась она, видя, как жадно он потянулся за этим чемоданчиком, — прежде чем я передам эти документы в твои руки, ты должен вернуть мне один маленький должок. Ну-ка, посмотри сюда и посмей только сказать, что тебе это не нравится!
Одним быстрым движением она скинула с себя пеньюар и осталась стоять перед Касасом в одном бюстгальтере, красных чулках и туфлях на высоком каблуке…
"А она восхитительная любовница, — спустя два часа подумал про себя Касас, лежа рядом с Перлой на ее роскошной постели, — напрасно я так долго уворачивался от ее объятий. Странно только одно — почему именно с ней я не впал в то состояние, которым так испугал Анну Марию?"
