«Какой странный запах, — подумала Кэти, выходя поутру из ночного казино. — Чем же так может пахнуть? О Боже, да что я, с ума сошла — это же свежий воздух!» Настроение у нее было паршивым — все деньги Дельфины перекочевали в карман местного шулера, ее собственный муж выгнал из дома, а тут еще этот Морис без копейки денег, да еще с подозрительной кредитной карточкой, которую не принимают ни в одном отеле.

— Сеньора, сеньора, подайте на молоко для моего ребенка!

Кэти вздрогнула и обернулась. Неподалеку, на самой бровке тротуара, стояла то ли смуглая, то ли грязная индианка совершенно неопределенного возраста, одетая в разноцветное тряпье. В сумке за плечами у нее сидел спящий ребенок.

— Не могу, милочка, — отозвалась Кэти, брезгливо морща нос. — Не одна вы переживаете тяжелые времена.

— Ну, пожалуйста, хоть каких-нибудь пятьсот песо, — продолжала канючить индианка. — Моему ребенку нужно молоко…

— Тогда кормите его грудью, — посоветовала Кэти, отпирая дверцу своей машины, — детям такого возраста необходимо именно грудное молоко.

— Да, но чтобы оно было, мне самой нужно питаться, а я уже два дня не могу поесть даже хлеба.

— Как же ты меня достала! — вздохнула Кэти, садясь за руль. — Не можешь есть хлеба — питайся пирожными.

Она не знала, что за двести лет до нее подобный же совет дала одна французская королева. Впрочем, Кэти была не столько тщеславна, сколько корыстолюбива, и подобное сходство ее бы не слишком заинтересовало. А раздобыть денег можно было теперь только у Дельфины, хотя Кэти и гордилась своим воображением и предпочитала не черпать два раза из одного и того же источника, чтобы не навлекать на себя лишних подозрений.

Однако на этот раз ей так и не удалось ничего придумать, поэтому, слегка отоспавшись, она отправилась с визитом к Дельфине и заявила ей, что полученных от нее денег хватило лишь на оплату основных долгов, однако подходит срок платить остальные и, видимо, без развода не обойтись, поскольку Себастьян согласен дать требуемую сумму. Дельфина не понимала, что с ней играют — настолько сильно боялась она развода, точнее, даже не развода, а того, что за ним неизбежно последует. Увидеть своего возлюбленного в объятиях своей сестры — нет, от этого можно было сойти с ума! Но ведь и сумма, которую запрашивала Кэти, опять же исчислялась десятками тысяч долларов, а потому на этот раз поневоле придется обратиться к Самуэлю.

В это время Эстевес, случайно узнав, что его жена куда-то перевела сорок тысяч долларов, поручил Монкаде выяснить имя этого респондента, в глубине души подозревая, что им окажется Себастьян Медина. Черт подери! При упоминании двух этих имен — Касас и Медина — у него начинает болеть голова. Особенно настырным становится Касас, и если уж их дуэль входит в решающую стадию, пора повидаться со своим противником. Приняв такое решение, Эстевес захватил с собой Монкаду и еще двух человек, однако, прибыв на место, оставил их дожидаться себя в машине. Глупо запугивать этого юнца такими дешевыми трюками.

Касас, казалось, даже не удивился, увидев столь позднего гостя.

— Добрый вечер, коллега, — произнес он, гостеприимно распахивая дверь.

— Я думаю, мы не будем ходить вокруг да около, — сразу заявил Эстевес, проходя в комнату, но не снимая плаща, — и поговорим как серьезные люди.

— Согласен, — кивнул Камило, а про себя подумал, что, зная характер Эстевеса, можно было держать пари, что никакого «серьезного» разговора не получится. В том, что он оказался прав, его убедили следующие слова гостя.

— Не хотите присесть? — предложил Касас, видя, что Эстевес продолжает стоять посреди комнаты.

— Хочу, — кивнул тот, — но на твоей могиле!

— Боюсь, что в таком случае ничем не могу вам помочь, — холодно отпарировал Камило, чувствуя, что начинает закипать. Что за проклятая манера считать всех неисправимыми идиотами и относиться к ним с откровенно хамской пренебрежительностью! Если вы и дальше намерены продолжать в том же духе, то мне не совсем ясна цель вашего визита.

— Ты знаешь, я имел дело с разными людьми и всегда мог прийти к какому-либо соглашению ними. Но ты не политик, не бизнесмен и даже не эколог. Ты — дешевый популист, который носит джинсы для привлечения голосов молодых избирателей.

— Ну что ж, — глубоко вздохнул Камило, — если уж у нас сегодня вечер откровений, то и я вам скажу, кто вы, Самуэль Эстевес. Вы не просто вор и мошенник, готовый обманывать всегда и везде, начиная от членов собственной семьи и кончая государством. Вы — недалекий демагог, представитель поколения политических трупов, которые отчаянно тщатся считать себя живыми, хотя не способны провести ни одной дискуссии, не скатываясь на примитивные оскорбления и копание в грязном белье.

— Ты так смел потому, что даже не представляешь себе, какая сила стоит за мной, надо мной и рядом со мной, — зловеще оскалился Эстевес, — и эта сила сметает с пути всякого, кто вздумал оказаться у нее поперек дороги. Когда тебе станет совсем плохо, Камило Касас, я надеюсь, тебе достанет времени вспомнить о сегодняшнем разговоре.

Нет, разговаривать с ним и сохранять спокойствие было невозможно! Камило почувствовал, что еще немного, и, уподобившись Себастьяну Медина, бросится на этого лысоватого коротышку с кулаками. Как удивительно он все же умеет провоцировать людей на самые безобразные скандалы! Чтобы покончить с этим разговором, Касас подошел к двери и распахнул ее настежь.

— Потрудитесь удалиться. Благодаря нашей встрече я лишний раз убедился, что никакие переговоры с вами в принципе невозможны.

Эстевес пошел к двери, однако он не мог уйти просто так, не оставив за собой последнего слова. И это слово было сказано самым мелодраматическим тоном, заставившим Камило брезгливо поморщиться.

— Ты бросил вызов дьяволу, Касас, так что теперь тебе остается только молиться.

Пока его шеф обменивался любезностями, Монкада проводил время более плодотворно. Вскоре после того, как Эстевес вошел в дом, один из помощников указал Монкаде на черный «понтиак», стоявший неподалеку от въезда во двор, но по другую сторону фонтана. Достаточно было одного наметанного взгляда, чтобы распознать самую элементарную слежку.

Монкада негромко отдал команду, все трое незаметно вылезли из своей машины и, подкравшись к «понтиаку», дружно бросились на него, вытащив оттуда невысокого и невзрачного человека, который предъявил полицейское удостоверение на имя инспектора Могольона. В ответ Монкада показал ему собственное удостоверение и потребовал сообщить, кто приказал следить за сенатором Эстевесом. И вот тут-то обнаружился интересный факт — оказывается, детектив Могольон проводил официальное расследование, но следил он вовсе не за сенатором Эстевесом, а за сенатором Касасом. Заинтересованный Монкада после небольшого нажима сумел убедить Могольона рассказать ему о том, в чем же подозревается Камило Касас. А подозрение было более чем серьезное: зверское убийство личной секретарши сенатора, с которой он, судя по всему, имел нечто большее, чем чисто служебные отношения. Обрадованный Монкада извинился перед детективом и взял с него обещание и дальше информировать его о ходе этого расследования, еще больше обрадовался такому известию сам Эстевес, когда он наконец вышел из дома и узнал от своего помощника обо всем происшедшем. Решение было принято быстро: надо собрать журналистов и устроить пресс-конференцию, на которой известить всю страну о подозрениях в отношении своего противника.

Через два дня такая пресс-конференция состоялась, и, благодаря присутствию телевидения, во всех выпусках новостей прошел материал с отчетом о сенсационном выступлении сенатора Эстевеса.

— Я долго задавал себе вопрос, — принимая задумчивый вид, говорил он в нацеленные на него микрофоны, — почему мой коллега, сенатор Касас, так упорно выступает против поддержки моего проекта о строительстве плотины в Санта-Марии? Ведь выгоды для всей страны от нового источника дешевой электроэнергии очевидны, а экологический ущерб минимален. И вот теперь я, кажется, получил ответ на этот вопрос! Сенатор Касас находится под следствием и подозревается нашими славными полицейскими в зверском убийстве своей помощницы, вот почему для него это единственный шанс отвлечь внимание общественности от расследования собственного уголовного дела. Мне кажется, что в данном случае необходимо вмешательство нашего почтенного сената, поскольку такие факты наносят серьезный ущерб его репутации.

— Браво, сенатор, — заметил Монкада, входя после пресс-конференции вслед за своим шефом в его кабинет, — блестящее выступление.

— Ты так считаешь? — довольно улыбнулся тот. — А я не казался озлобленным, преследующим личные интересы?

— Ничего подобного. Вы говорили размеренно, спокойно, аргументированно. После такого интервью нашему другу Касасу придет конец.

— А ты знаешь, Хоакин, — вдруг задумчиво произнес Эстевес, опускаясь в глубокое кожаное кресло, — мне его даже жаль. Ведь он еще так молод, верит в какие-то идеалы, а политика — это дело трезвого расчета…

— И откровенной лжи! — яростно добавила Мария Алехандра, врываясь в его кабинет. — То, что ты сделал, Самуэль, это настолько подло, что лишний раз доказывает, каким беспринципным ничтожеством ты являешься.

Эстевес как ужаленный вскочил со своего места.

— Как ты смеешь, глупая девчонка! Этот дурак Камило идет на все, чтобы повредить мне, фабрикует фальшивые документы, пытается поссорить меня со своей семьей… А в это время полиция подозревает его в зверском убийстве собственной секретарши!

— Камило не убийца! А вот ты — вор, и тебе придется вернуть назад то, что ты украл у нашей семьи.

Мария Алехандра ждала, что после таких слов Эстевес придет в бешенство и бросится на нее, но вместо этого он вдруг заговорил спокойным и даже каким-то опечаленным тоном:

— Послушай, девочка, но ведь у нас же с тобой есть дочь, которую мы оба любим больше всего на свете. Неужели ради ее спокойствия ты не откажешься от своего намерения смешать меня с грязью? Да и зачем все это, неужели тебе чего-то не хватает?

Мария Алехандра так растерялась, что не нашлась что ответить, она еще раз блеснув глазами на Эстевеса и порывисто вышла из комнаты.

— Браво, сенатор, — вновь повторил Монкада, молчаливый свидетель всей этой сцены, — вы одержали еще одну победу. Теперь она, пожалуй, согласится подписать нужные нам документы…

— Простите, сенатор, — торопливо заговорила Анна Мария, взволнованно вбегая в кабинет Касаса, — но произошло нечто серьезное. Вам надо немедленно включить телевизор.

— А в чем дело? — удивленно поинтересовался Касас, беря в руки пульт дистанционного управления.

— Сенатор Эстевес провел пресс-конференцию, отчет о которой идет во всех выпусках теленовостей. Вам обязательно надо прослушать.

Касас только покачал головой, чувствуя, что его противник выполняет свое обещание и уже начал действовать. Когда на экране появился сенатор Эстевес и принялся спокойным тоном излагать свое выступление, Камило почувствовал, что стал покрываться холодным потом. Не переводя дыхания, он не отрывал взгляд от телевизора до тех пор, пока отчет о пресс-конференции не закончился, и лишь затем удрученно откинулся в кресле. Анна Мария неуверенно приблизилась к нему и, дождавшись, пока он поднимет на нее потрясенный взгляд, тихо сказала:

— Этот человек поступил крайне жестоко, бросив вам столь страшное обвинение.

Камило никогда еще не видел свою хорошенькую секретаршу в таком волнении, и постепенно, сочувствие этой замечательной девушки, напомнило ему, что он — мужчина и что борьба еще не закончена.

— Могу я вам чем-то помочь? Я бы хотела что-нибудь для вас сделать…

— А вы не боитесь работать с таким преступником, как я, который убивает своих секретарш? — вымученно улыбнулся Камило.

И тут Анна Мария заплакала.

— Вы замечательный человек… сенатор… — говорила она сквозь всхлипы, — и я очень рада тому, что работаю вместе с вами. Что бы там о вас ни говорили, я не верю ни единому слову… Вы обязательно оправдаетесь…

— Разумеется, — сказал Камило, вставая со своего места и подходя к ней. Он вдруг испытал желание обнять ее и почувствовать на своих губах вкус этих слез, которые проливают такие чудесные глазки. — Прошу тебя, не плачь, а то еще подумают, что ты дрожишь от страха за свою жизнь. Ну же, улыбнись, у тебя такая замечательная улыбка, Анна Мария…

— Да, — ехидно заметил Рикардо, — это заведение посещают одни священники да монашки. Посмотри, какая хорошенькая пошла, вон та, белокурая, с длинными ногами и пышным бюстом. Вот черт, как она на тебя посмотрела!

Он пришел в этот кабак, чтобы помочь приятелю настроить аппаратуру, да и вообще поддержать его во время первого выступления, поскольку Фернандо ужасно волновался. По внешнему виду, «Красный поплавок» напоминал обычный бар, каких немало во всех районах Боготы. Однако довольно странная публика, множество хорошеньких, ярко накрашенных девушек в коротких платьях, они подсаживались к посетителям, болтали и выпивали за их счет, а затем незаметно удалялись с ними в задние комнаты, чтобы вновь спуститься в зал через полчаса, — все это сразу наводило на мысль, которую и не замедлил высказать Рикардо.

— Что поделаешь, старик, — только и сказал бледный от волнения Фернандо, — надо же где-то начинать.

— Все верно, но только в таком месте можно сразу и кончить. Видела бы тебя здесь твоя Алехандра… нет, но вот той блондинке ты явно понравился, и это очень кстати — деньги сэкономишь.

— Отстань, — отмахнулся Фернандо, — а еще лучше посоветуй, что мне исполнять.

— О, это совсем несложно. — Рикардо просто не мог не острить. — Во-первых, можешь вообще ничего не исполнять, поскольку никто тебя здесь слушать не будет. Ну а уж если станет невтерпеж, спой что-нибудь о несчастной любви и разлученных любовниках — им это понравится. В конце концов, если ты сумеешь растрогать эту публику, то будешь иметь успех и у любой другой.

Однако по-настоящему заинтересованного и взволнованного слушателя Фернандо нашел в лице лишь той самой белокурой официантки, на которую ему указывал Рикардо. Сразу после его выступления она подошла и взволнованно призналась, что никогда еще не слышала ничего подобного. Ее звали Тереса, и у нее были такие невинные и искренние глаза, что Фернандо просто терялся в догадках — что она делает в подобном заведении. Да и Тересе очень понравился этот молодой музыкант, и весь вечер она просто сияла, что не преминула отметить Мача.

— Что это вы такая радостная, донья Тересита? — не без ехидства поинтересовалась она, когда они уже собирались ложиться спать.

— A-а, даже и не знаю, — протянула та, расчесывая перед зеркалом свои тонкие белокурые волосы, — последнее время мне начинает казаться, что жизнь — не такая уж плохая штука.

— А мне начинает казаться, что ты просто без ума от этого музыкантика, — довольно добродушно заметила Мача, улыбаясь своей подруге.

— Но ведь он хороший парень, — полувопросительно произнесла Тереса, поворачиваясь к ней лицом.

— Все они такие, — наигранно зевнула Мача, — пока им что-нибудь нужно. Зато потом превращаются в обыкновенных грубиянов.

— Ну нет, он не из таких! Ты слышала, какие песни он исполнял?

— Да ну! Мне иногда кажется, что все стихи и песни, сочиненные мужчинами для женщин и о женщинах, — такая нестерпимая фальшь… Но самое главное, подруга, даже не в этом. Я тебя хочу предостеречь, чтобы ты не забывала, какую чудесную пару вы будете представлять собой — музыкант и официантка из какого-то паршивого борделя, и у обоих ни гроша за душой…

Впрочем, Тереса мечтательно улыбалась и почти не слушала свою подругу. «Все не так уж и беспросветно, думала она про себя, — стоит только поверить, увлечься и обзавестись надеждами».

Между тем Фернандо и не подозревал о чувствах Тересы, а если бы и узнал об этом, то страшно смутился бы. Его роман с Алехандрой был в самом разгаре. Обычно он поджидал ее возле колледжа, куда Алехандра подходила с Пачей, разительно изменившейся за последнее время. Фернандо перекидывался с ней несколькими шутливыми фразами, после чего обнимал Алехандру и уводил с собой, а Пача, глубоко вздохнув, шла на занятия. Ну как можно заниматься такой ерундой, как химия, сольфеджио или английский, сочувствуя ей, говорили между собой Фернандо и Алехандра, когда на улице прекрасная погода, они молоды, влюблены и весь мир кажется прекрасным и удивительным. Во время одной из таких прогулок, в коротком промежутке между двумя поцелуями, Фернандо предложил организовать у него на квартире небольшую вечеринку вчетвером, пригласив Пачу и Рикардо. Алехандра радостно согласилась, но, зная характер Пачи и ее отношение к приятелю Фернандо, решила действовать осторожно.

Однако при первых же словах о том, чтобы пойти в кино или на дискотеку вчетвером, Пача разразилась возмущенной тирадой:

— Во-первых, с этим нахалом я бы не согласилась пойти даже в рай; а во-вторых, зачем мне вообще куда-то идти — охранять твою невинность?

— Ох, Пачита, — принялась за свои уговоры Алехандра самым нежным голосом, — неужели в тебе нет ничего женского и ты не хочешь расквитаться с этим «нахалом» за все свои прошлые обиды. Увидев тебя в новом облике, он потеряет голову, и тогда ты сможешь сделать с ним все что захочешь…

— Больше всего на свете я хочу окунуть его с головой в какое-нибудь вонючее болото, — мстительно сказала Пача, вспоминая о том, как Рикардо своими невыносимыми шуточками однажды, можно сказать, загнал ее в подобное место. — Хорошо, я пойду, — сказала она, обращаясь к сестре, — но скажу тебе честно: мне совсем не нравятся такие щенки, как Рикардо. Мой идеал настоящий, взрослый мужчина, такой… как Себастьян.

— Ох, сестренка, — только и вздохнула Алехандра, — лучше бы ты влюбилась в Роберта Гира или Арнольда Шварцнеггера.

К тому времени, когда настал день предполагаемой вечеринки, Эстевес приобрел своей племяннице модные контактные линзы, так что теперь она могла обходиться без очков и не бояться при этом разных неприятных происшествий, вроде падения в бассейн или столкновения со стоящим на остановке автобусом. Узнав, о том, что им предстоит посещение отнюдь не кино, а холостяцкой квартиры Фернандо, Пача устроила своей легкомысленной сестре очередной выговор, заявив, что «честные девушки только так и попадают в истории». Тем не менее деваться уже было некуда — они были одеты, накрашены и полностью готовы к встрече со своими кавалерами. Вот только цели у них были разные: одна отправлялась «повергать к своим стопам идиота Рикардо», другая — обсуждать с Фернандо их предстоящую помолвку.

Со своей задачей Пача справилась великолепно. Рикардо открыл рот от изумления, когда Алехандра, не без ехидства, представила ему свою сестру, а Фернандо рассмеялся и дружески похлопал его по плечу. Надо сказать, что оба приятеля к приходу девушек так и не успели толком приготовиться, а потому кроме пива, принесенного предусмотрительным Рикардо, угощать было нечем. Поэтому Фернандо отозвал в сторонку Алехандру и спросил:

— Ты не хочешь сходить со мной в магазин? Я собираюсь угостить вас своим фирменным блюдом — спагетти с кетчупом.

— Что, опять? — поморщилась Алехандра, вспоминая, как однажды уже ела у него в гостях нечто подобное.

— Что значит — опять? — шутливо нахмурился Фернандо. Тебе что — не понравилось?

— Наоборот, я была просто в восторге. Ну ладно, пошли.

Алехандра вышла в большую комнату, где Пача рассматривала развешанные на стенах пейзажи и фотографии киноактрис, а Рикардо наливался пивом и не знал, о чем с ней говорить, после того как уже два раза извинился за свое прошлое поведение. Пача холодно ответила, что не принимает никаких извинений, а пива она не пьет, и на этом их беседа закончилась.

— Эй, ребята, чур не баловаться. Мы с Фернандо идем в магазин, купить что-нибудь поесть…

— Я пойду с вами, — бросила Пача.

— Не нужно, сестренка, лучше останься с этим бедным юношей, который того и гляди повесится от угрызений совести.

— Скорее, лопнет от пива, — хмуро буркнула Пача, однако осталась на месте, не сводя настороженного взгляда с Рикардо, сделавшего вид, что ничего не замечает.

— Ну что ты на меня так сердишься, — неожиданно серьезным тоном заговорил он, когда Алехандра и Фернандо ушли, — я понимаю, что вел себя как скверный мальчишка, но знаешь… во-первых, и ты виновата в том, что выглядела как замухрышка, хотя тебе ничего не стоило привести себя в божеский вид намного раньше. А во-вторых…

— Что же во-вторых? — агрессивно поинтересовалась Пача, уже обдумывая самый язвительный ответ, которым она окончательно сразит это ничтожество.

— А, во-вторых, мой отец говорил мне, что мужчины взрослеют намного позже женщин, и теперь я прошу тебя дать мне возможность доказать, что я уже повзрослел.

— Ты это докажешь не мне, а той несчастной женщине, что еще встретишь на своем жизненном пути. А я уже нашла своего мужчину, который сумел рассмотреть в той самой замухрышке женщину, которую ты теперь видишь перед собой и которая преобразилась именно под его влиянием.

— Но мне теперь не нужна другая женщина…

И вдруг Пача заметила, что потеряла одну из своих замечательных линз, и ударилась в панику. Пока испуганный Рикардо уверял, что немедленно найдет эту несчастную линзу, а если нет, то купит ей другую, Пача поднесла к губам бокал с какой-то газированной шипучкой и сделала глубокий глоток, чтобы успокоиться. Но, к своему величайшему ужасу, она тут же почувствовала, как в ее горло проскользнуло что-то твердое и холодное. «Я ее проглотила! — подумала она, начиная плакать. О, Боже, это могло случиться только со мной!»

— Не плачь, Пача, — нежно сказал Рикардо и взял ее за подбородок, — у меня сердце разрывается сейчас, когда я вижу, как ты плачешь.

— Но почему же только сейчас, а не раньше?

Она почувствовала, что он ее вот-вот поцелует и уже заранее закрыла глаза, но тут в дверях появились Алехандра и Фернандо с сумками и пакетами.

— Знаешь, Алехандра, — говорил Фернандо, когда они возвращались из супермаркета, — меня уже начинает раздражать, что ты постоянно ходишь в сопровождении своей сестры. Пача, конечно, отличная девчонка, но мне все же хочется иметь возможность встречаться с тобой наедине.

— Мне тоже, Фернандо, — со вздохом согласилась Алехандра, но ты знаешь, как все сложно с моими родителями, как трудно мне бывает выбраться из дома…

— Поэтому нам надо сделать какой-нибудь решительный шаг, — горячо перебил ее Фернандо, — я уже вполне могу зарабатывать столько, чтобы содержать тебя и оплачивать твою учебу. Подумай сама — разве не чудесно было бы прожить эти лучшие годы вместе, пока у нас есть молодость, страсть, желание?

— Я очень люблю тебя, Фернандо, — серьезно сказала она. Но нам надо хорошенько обо всем подумать, чтобы потом не раскаиваться в наших поступках.

Фернандо с удивлением взглянул на нее. Это говорила уже не хорошенькая пятнадцатилетняя девчонка, любимая дочка своего дорогого папочки, а вполне взрослая женщина, всерьез думающая о создании своей семьи. Они вошли в подъезд и начали подниматься по лестнице. Фернандо не удержался и, остановившись на одном из пролетов, прижал Алехандру к себе и поцеловал.

«Забавно, — подумала Дельфина, рассматриваемая кольцо с бриллиантом, которое ей только что преподнес Самуэль, — в нормальной семье супруг и не вспомнил бы о такой дате, как годовщина свадьбы…»

— Все это напрасно, Самуэль, — устало произнесла она, поднимая на него грустные глаза, — все это напрасно и… поздно. Нам лучше не обманывать друг друга в тщетной попытке спасти наш союз. Давай лучше спокойно дадим друг другу возможность попробовать найти свое счастье с кем-нибудь другим. Если ты меня действительно любишь, то отпусти меня!

— Ну уж нет, — нахмурился Эстевес, — я могу быть счастлив только рядом с тобой. И учти — другой такой любви ты уже не встретишь!

Дельфина неопределенно пожала плечами и вяло улыбнулась.

— Ты перевел мне деньги?

— А разве я тебе когда-нибудь в этом отказывал? Более того, я очень рад, что ты стала играть на бирже…

— Спасибо, — перебила его Дельфина, собираясь уходить, но Эстевес удержал ее:

— Не за что. Все, что у меня есть, принадлежит тебе, включая и мое сердце. Его я перевел на твой счет уже много лет назад, но до сих пор никак не могу получить положенных процентов. Тем не менее оно все еще лежит там и я надеюсь, что рано или поздно… — Эстевес заметил презрительную улыбку, пробежавшую по губам жены, и резко сменил тон. — А теперь о деле.

— Что я должна подписать? — тут же спросила Дельфина, делая нетерпеливое движение. — Давай бумаги.

Эстевес с удивлением повиновался, достав из ящика письменного стола несколько бумаг и протянув Дельфине свою золотую паркеровскую ручку.

— Это документы о долгах твоего отца… — сказал он, глядя на то, как торопливо и небрежно расписывается Дельфина.

— А хоть бы и мой смертный приговор!

— Ты даже не хочешь их прочесть?

— А зачем? Разве ты способен обмануть собственную жену? Кроме того, тебе у меня больше нечего украсть, поскольку ты и так завладел всей моей жизнью, а остальное не имеет никакого значения!

— Если встретишь Марию Алехандру, попроси ее зайти ко мне.

Дельфина передала сестре просьбу мужа, но перед этим они не преминули сцепиться в очередной раз, и опять из-за Себастьяна. Мария Алехандра вошла в ее комнату вся какая-то сумрачная и еще с порога обвинила Дельфину в том, что она все знала о брате Себастьяна, но не говорила ей, в надежде расстроить предстоящую свадьбу. В ответ на это Дельфина лишь презрительно пожалела сестру, сообщила о подписании всех необходимых Самуэлю бумаг, наговорила кучу гадостей о ее женихе, и, наконец, закончила обещанием всячески препятствовать браку Алехандры и Фернандо, чтобы не допустить кровосмешения. И это при том, что сама она такие отношения всячески поощряла, с тех пор как узнала, чьим племянником является Фернандо.

— И на том спасибо, — холодно сказала Мария Алехандра и отправилась выяснять, какой еще сюрприз ей приготовил Эстевес. Впрочем, и на этот раз он не изменил себе и потребовал от Марии Алехандры поставить свою подпись рядом с подписью Дельфины, угрожая в противном случае выгнать ее из дома и лишить возможности видеться с Алехандрой. Однако она не дрогнула и достаточно спокойно парировала все его угрозы, доведя Эстевеса до белого каления.

— Вон из моего дома! — кричал он. — Убирайся прочь, чертова девка! Я проклинаю тот день, когда тебя выпустили из тюрьмы, где должны были сгноить, как ты того и заслуживаешь!

Крики отца случайно услышала Алехандра и, пораженная этим известием, попыталась выяснить, действительно ли ее дорогая тетя сидела в тюрьме. Мария Алехандра, которая, собрав вещи, зашла проститься со своей дочерью, не стала ничего отрицать, но и не стала ничего рассказывать, пообещав сделать это когда-нибудь в будущем. Свой уход из дома Эстевесов она объяснила просто — у нее не сложились отношения ни с Самуэлем, ни с Дельфиной. Алехандре такого объяснения было явно недостаточно — она чувствовала, что за всеми поступками близких ей людей таится какая-то тайна, которую от нее тщательно скрывают. Лишний раз ее в этом убедил разговор с отцом. Как и Мария Алехандра, он уклонился ото всех прямых вопросов дочери, уверяя ее в том, что «все в этом доме делается только ради ее же блага».

Конечно, Алехандра после всех этих разговоров чувствовала себя растерянной и подавленной. Да и как было не растеряться, если вдруг и ее мать, и Мария Алехандра, которые до недавнего времени не имели ничего против Фернандо, вдруг в один голос стали убеждать ее отказаться от всяких отношений с ним! Причем и та, и другая явно переживали — у Марии Алехандры даже слезы блестели на глазах — но опять-таки ничего, кроме уверений в безграничной любви, Алехандра добиться не смогла.

— Нет, это становится невыносимым! — заявила она Паче. В этом доме все плачут, но никто ничего не объясняет; все страдают, но не говорят почему. В конце концов, мне все это надоест и я уйду жить к Фернандо!

Дельфина была изрядно заинтригована странным поведением Монкады. С какой стати этот верный пес сенатора Эстевеса вздумал покрывать ее тайные дела и, вообще, что он о себе возомнил? Она решила основательно его допросить и, когда однажды застала его в кабинете мужа в отсутствие самого Эстевеса, немедленно приступила к делу.

— Ну и зачем ты солгал Самуэлю?

Монкада оторвался от бумаг и невозмутимо посмотрел на нее:

— Обычно утопающий не задает вопросов своему спасителю.

— Не строй из себя философа! — резко сказала Дельфина, опускаясь на диван, расположенный прямо под книжными полками. — С какой стати верный слуга мужа хранит секреты его жены?

— А сами вы как думаете?

— Не знаю. Но я ненавижу этот ореол таинственности, каким ты себя окружил. Меня раздражает и сбивает с толку твое поведение. У меня такое чувство, что каждый раз ты мне хочешь что-то сказать и каждый раз не решаешься. Может, сейчас наконец настало для этого время?

— Почему именно сейчас, сеньора? — почтительно поинтересовался Монкада, бросая на нее взгляд исподлобья. — Я храню все ваши секреты очень давно и, как видите, делаю это весьма успешно.

— Что, что, что? Какие там секреты? Что ты еще обо мне знаешь? — Чем больше возбуждалась Дельфина, тем более невозмутимым становился ее собеседник. Видя это, она раздражалась еще больше. — Будь со мной поосторожнее, Монкада! Достаточно одного моего слова, и Самуэль выкинет тебя из нашего дома навсегда.

Однако Монкада продолжал говорить афоризмами:

— Когда человек боится, он становится агрессивным. Чего вы боитесь, сеньора? Я знаю о вас больше вашего мужа, но вовсе не хочу вас ни пугать, ни интриговать. Единственное, о чем я вас прошу — это всегда помнить, что рядом с вами есть человек, способный действительно хранить тайны.

— А ведь ты просто наслаждаешься своими речами, — прищурилась Дельфина. — Тебе нравится владеть какой-то информацией, которую можно в нужный момент пустить в ход. Да ты такой же циник и лицемер, как и мой муж.

— О нет, — протестующе покачал головой Монкада, — я — аналитик и хорошо изучил род человеческий. Некоторые его представители, к ним принадлежите и вы, сеньора, — он слегка поклонился, — предпочитают жить в прошлом, пренебрегая настоящим. Вы живете воспоминаниями о любви, которая когда-то давно целиком вас поглотила. И вдруг он погиб… Луис Альфонсо Медина…

У Дельфины перехватило дыхание, а Монкада, выждав несколько мгновений и не дождавшись ответа, продолжал:

— Но у вас, к вашему сожалению, так ничего с ним и не было, и тогда вы стали любовницей его брата.

— Странно, — глухим голосом вдруг произнесла Дельфина, — но это было так давно, что я никогда над этим не задумывалась… а ведь они действительно братья!

— Это зов крови, сеньора.

— Ну хорошо, а что ты еще знаешь?

— Я знаю обстоятельства его смерти.

— Этого человека убила моя сестра!

— Не совсем так, и вам это прекрасно известно.

— Замолчи, я не желаю ничего больше слушать! — У Дельфины сдали нервы, и она, поднявшись с дивана, несколько раз взволнованно прошлась по комнате. Именно в таком состоянии ее и застал Эстевес, появившийся в этот момент в кабинете. Он с удивлением перевел взгляд со взволнованной жены на невозмутимого Монкаду, дождался, пока Дельфина оставит их одних, а затем твердо потребовал:

— Чтобы этого больше никогда не было!

— Чего, сенатор?

— Не смей вести с моей женой беседы наедине!

— Но речь шла о делах…

— О чем бы то ни было, не смей!

А Дельфина потерянно прошла в свою комнату и прилегла на постель, словно не в силах выдержать груз нахлынувших воспоминаний. Луис Альфонсо Медина! Красивый всадник на элегантной черной лошади, который внезапно появился откуда-то из-за деревьев, когда она купалась обнаженной в небольшой реке с прозрачными и чистыми водами, протекавшей через их поместье.

«Простите, я не хотел вам мешать, я просто сбился с пути».

«Уезжайте немедленно, это частные владения!»

Дельфина усмехнулась, вспомнив испуганную голую девушку, прикрывавшуюся ветками кустарника от горячих взглядов красивого кабальеро.

«Вы не могли бы сказать, где я могу найти дона Алехандро Фонсеку? Меня зовут Луис Альфонсо Медина, и я его адвокат».

«Дельфина… Дельфина Фонсека… это мой отец. Только умоляю вас, не рассказывайте моему отцу о нашей встрече!»

«Ну что вы, сеньорита, положитесь на мою скромность. Я сохраню эту тайну в глубине своего сердца как одно из счастливейших воспоминаний».

Дельфина вспомнила себя, прикрывающей руками грудь и зачарованно глядящей вслед удаляющемуся всаднику. Как же давно это было! Но… но ведь Фернандо — его сын! Дельфина так разволновалась, что встала с постели и подошла к окну, чтобы открыть его пошире и хоть немного освежиться. И тут, случайно бросив взгляд на дорожку, она увидела, что к дому быстрыми и уверенными шагами идет Себастьян Медина.