Настроение у Кэти было просто замечательным — она добилась всех своих целей и теперь могла спокойно вернуться в Канаду. Несмотря на явные колебания и страх Гертрудис, эту глупую служанку удалось запугать до такой степени, что она поклялась заявить на суде, что видела, как Мария Алехандра возилась с лекарствами доньи Деборы, а затем, уже в день похорон, украла ее драгоценности. При этом Гертрудис лепетала какую-то чушь — "я не хочу, чтобы в тюрьму отправили невиновную Марию Алехандру", "теперь я понимаю, что это вы убили донью Дебору" — однако, Кэти удалось подавить ее личность и заставить повиноваться. Одного лишь она не учла, абсолютно уверенная в тупости своей бывшей служанки. Когда недалекие люди погружаются в несвойственные им, глубокие размышления, побуждаемые к этому угрызениями совести, то это начинает очень напоминать мину замедленного действия, поскольку они могут прийти к самым неожиданным заключениям, да еще вздумать воплотить их в жизнь в самый неожиданный момент. И вот Кэти, которая считала Себя отменным психологом, умеющим разбираться в людях, не обратила внимания на задумчивость Гертрудис, да, если бы и обратила, то не придала этому большого значения, поскольку торопилась в тюрьму, насладиться сценой допроса Марии Алехандры. Как оказалось впоследствии, именно глубокая задумчивость очень недалекой Гертрудис и погубила блестящий финал всех замыслов ее бывшей хозяйки.

"Нет, чтобы увидеть эту тварь за решеткой, все-таки стоило прилетать сюда с другого континента, — подумала про себя Кэти, сидя в кабинете следователя и присутствуя на допросе Марии Алехандры. — Ты хотела построить свое счастье на деньгах моего бывшего простофили-мужа? Ну нет, подруга, шалишь, они мне и самой пригодятся. Я даже, пожалуй, прилечу сюда еще раз, чтобы увидеть тебя на скамье подсудимых и дать против тебя показания. Все-таки, жизнь это великолепная игра, порой даже интереснее, чем "блэк джек", особенно, когда все идет по-крупному. Да, так о чем они говорят?"

В этот момент, следователь спрашивал Марию Алехандру:

— …А правда ли, что, однажды, когда вы были на прогулке с сеньорой Медина, которая была полностью парализована и не могла передвигаться без помощи инвалидной коляски, то оставили ее без присмотра, коляска скатилась в бассейн, а несчастная женщина едва не утонула?

— Да, правда, но ведь я же ее и спасла!

— Только потому, что не было иного выхода, — сочла необходимым вмешаться Кэти. — Просто рядом оказались свидетели. Зато, в другой раз вы сумели осуществить эту дьявольскую затею с лекарством…

— Это ты — убийца, ты, ты, ты! — неожиданно сорвавшись в истерику, закричала Мария Алехандра, и следователь был вынужден прервать допрос, отправив ее обратно в камеру.

— До чего же она коварна и хитра, — заметила Кэти прощаясь со следователем, — вам предстоит немало поработать, прежде чем она сознается. Желаю успеха!

Потом она заехала в гостиницу, взяла свои вещи и, расплатившись за номер, приказала таксисту доставить себя в аэропорт. И вот здесь ее ждал первый неприятный сюрприз — рейс в Канаду задерживался из-за нелетной погоды.

— Что за чертовщина? — пробормотала она. — Неужели подействовали молитвы этой проклятой монахини? Однако, Кэти, ты становишься суеверной.

Чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, она отошла от стойки регистрации и немного прошлась по залу. В тот момент, когда пассажиров, следующих рейсом "Богота-Монреаль”, попросили пройти на посадку, она сразу рванулась в проход, и тут же наткнулась на непонятно откуда взявшуюся Гертрудис. Бывшая служанка была бледна, взволнованна, но максимально сосредоточена.

— Вот так сюрприз! — усмехнулась Кэти, не теряя самообладания. — Никак ты пришла меня проводить?

— Нет, сеньора, — отозвалась Гертрудис, пугая свою бывшую хозяйку каким-то странным, остановившимся взглядом, — с проводами ничего не получится, поскольку вы никуда не летите.

— Да ты не в себе, милая? — изумилась Кэти, отступая на шаг назад. — Что случилось? Впрочем, мне некогда это выяснять, мне надо на самолет.

Она попыталась обойти Гертрудис, но та вновь преградила ей дорогу.

— Ты что — рехнулась, дура? — зло спросила Кэти. — А ну, убирайся отсюда и дай мне пройти.

Но Гертрудис совсем не рехнулась, просто долгие размышления привели ее сначала к сестре Эулалии, которой она покаялась в своем грехе, а затем и к отчаянному решению, продиктованному ее католической набожностью. "Господь не простит мне моей лжи, — подумала Гертрудис, — из-за которой пострадает невинная душа. Надо помешать ускользнуть этой злодейке, которая убила мою дорогую сеньору". Поэтому она хотя и испугалась горящих злобой глаз Кэти, но продолжала твердо преграждать ей путь.

— Не двигайтесь, сеньора, — предупредила она, и, слегка вынув из своей сумочки, показала ей небольшой черный пистолет, — вы никуда не улетите. Помните — если вам плевать на жизнь других людей, то мне плевать на вашу…

Кэти растерялась. Она и подумать не могла, что Гертрудис способна на нечто подобное. "А ведь эта идиотка может и выстрелить, — подумала она про себя. — Черт, что же делать?"

Гертрудис словно прочитала ее мысли.

— Пойдемте со мной в туалет, сеньора!

На слове "сеньора" ее голос вдруг так истерично дрогнул, что Кэти испугалась.

— Ну, черт с тобой, пойдем, только чего ты этим хочешь добиться?

— Того, чтобы вы опоздали на свой самолет, а потом пошли в полицию и во всем признались.

— В чем призналась, ну в чем?

— В убийстве доньи Деборы.

Сейчас они находились перед поворотом, откуда лестница вела вниз, в туалетные комнаты. Кэти резко остановилась, чувствуя, что у нее не выдерживают нервы и она вот-вот бросится назад.

— Но это невозможно, Гертрудис, ты сама не знаешь, что говоришь! Да прекрати ты наставлять на меня свой дурацкий пистолет, — и с этими словами она схватила Гетрудис за руку, которую та прятала в сумке. Одного этого движения ей оказалось достаточно, чтобы понять — это была пластмассовая игрушка ее сына.

— Вы никуда не пойдете, иначе я подниму крик на весь аэропорт, — как-то неуверенно предупредила ее Гертрудис, на что Кэти зловеще рассмеялась. — Да кричи, проклятая, сколько тебе влезет. В дурдоме тебе самое место.

Она повернулась и быстро пошла к стойке регистрации, как вдруг кто-то сильно схватил ее за локоть. Думая, что это опять Гертрудис, Кэти попыталась силой вырвать свою руку, но, когда ей это не удалось, вынуждена была обернуться назад и, к своему ужасу, увидела перед собой Себастьяна.

А тому, с помощью Фернандо, все-таки удалось найти свой рецепт, на котором Кэти умело подделала его подпись. После этого он тут же связался с Могольоном и поспешил в гостиницу. Узнав от портье, что "сеньора Гримальди уже уехала", он понял, что нельзя терять ни минуты, и тут же поспешил в аэропорт. Успел он как раз вовремя.

А в это время в больнице происходили душераздирающие сцены. Мартин, удалив у Алехандры одну почку, и не зная, как долго продержится вторая, даже с помощью аналогичного искусственного аппарата, распорядился пропустить к ней отца Фортунато, чтобы она могла заранее исповедаться и причаститься. Но Фернандо, который непрерывно дежурил в приемном покое, наотрез отказался дать дорогу священнику.

— Я не пущу вас к ней, потому что тогда она поймет, что положение безнадежно и лишится последних сил! Вам надо молиться за ее жизнь, а не готовить ее к смерти!

Отец Фортунато прекрасно понимал чувства молодого человека, а потому, после недолгой беседы, они договорились, что Фернандо заранее предупредит Алехандру о его приходе.

Однако, узнав о приходе священника, она слегка покачала головой и в ее глазах блеснули слезы.

— Я знаю, он хочет меня исповедать… священники обычно приходят к умирающим. Фернандо, мне страшно, я не хочу умирать…

В этот момент, Пача, которая неотлучно находилась у постели двоюродной сестры, не выдержала и отвернулась в сторону.

— Ты не умрешь, — дрогнувшим голосом заверил Фернандо, — ты еще выздоровеешь, любовь моя, и мы будем жить долго и счастливо.

— Передай отцу Фортунато, что я не буду исповедоваться. Я не хочу называть грехом свое самое прекрасное чувство — любовь к тебе, но не как к брату, а как к мужчине…

Фернандо вздрогнул — а ведь он еще не успел ей сказать, что они вовсе не родственники.

— Алехандра, Алехандра, — воззвал он, опускаясь на колени перед ее кроватью. — Наша любовь совсем не греховна, потому что ты мне не сестра, а я не твой брат!

Она слегка порозовела от волнения.

— Скажи, что ты меня не обманываешь и это правда…

— Клянусь тебе, что это правда, любимая! Только выздоравливай и я обещаю тебе, что мы обязательно поженимся.

— А Пачиту я возьму в свидетели на нашу свадьбу, — слабо улыбнулась Алехандра своей сестре, и тут вдруг ее лицо исказилось гримасой боли. Она побледнела, прикусила губу и застонала.

— Не дай мне умереть, Фернандо, не дай мне умереть…

Дальнейшие события происходили с калейдоскопической быстротой. Себастьян немедленно доставил Кэти к судье и, предъявив, фальшивый рецепт, потребовал немедленной санкции на ее арест и освобождения Марии Алехандры. Судья так проникся этим делом, что вместе с Себастьяном отправился в тюрьму, где, после недолгих формальностей, Мария Алехандра была освобождена, зато на ее место водворили рычащую от ярости Кэти.

— Все это подстроено моим бывшим мужем Себастьяном Мединой и его новой женой Марией Алехандрой, — кричала она на весь коридор. — Это ошибка, за которую вы все дорого поплатитесь! Я честная женщина и ни в чем не виновата! — заметив насмешливый взгляд здоровенной двухметровой охранницы, Кэти немного сбавила тон: — Ну что ты на меня уставилась, первый раз в жизни увидела честную женщину?

— Да нет, — все так же насмешливо ответила та, — честных сюда много попадает, жаль только, что в тюрьме они портятся…

— Я не собираюсь здесь у вас задерживаться, — гордо заявила Кэти.

— Так ведь никто не собирается… хотя потом привыкают.

Тем временем Марию Алехандру доставили в клинику, и, пока ее готовили к операции, Себастьян рассказал Мартину, что освобождение Марии Алехандры, в сущности, было проведено с таким нарушением закона, что это можно рассматривать как побег. Поэтому пересадка почки должна быть проведена, прежде чем Марию Алехандру хватятся и будут искать. Чтобы предотвратить появление полиции прежде окончания операции, Камило, уже имея на руках все необходимые для освобождения Марии Алехандры документы, отправился к начальнику тюрьмы в надежде выиграть время. А Марию Алехандру хватились уже на вечерней перекличке, поэтому первый же вопрос, который услышал Касас, расположившись в кабинете начальника тюрьмы был такой.

— Простите, сенатор, но я вынужден спросить вас, знали ли вы о намерении Марии Алехандры Фонсеки совершить побег?

— Странный вопрос, полковник, — улыбнулся Камило, — учитывая то обстоятельство, что я принес вам бумаги для совершенно законного освобождения вашей заключенной.

— Да, верно, — согласился этот пожилой, седовласый сеньор, с пышными, кустистыми усами, просматривая поданные ему документы. — Тогда я вынужден буду сформулировать его несколько иначе. Известно ли вам, где в данный момент находится эта сеньора?

— Нет, не известно.

— Тогда позвольте еще один вопрос. В каких отношениях вы находитесь с Марией Алехандрой Фонсека?

— Я люблю ее и хочу на ней жениться, — честно отвечал Камило.

— Ах, вот даже как? — полковник потянулся в своем кресле и пристально посмотрел на Касаса. — Не знаю по какой причине, но у меня складывается впечатление, что вы знаете больше, чем хотите мне сказать. Поэтому я обращаюсь к вам, как к человеку, носящему сенаторское звание и благонамеренному гражданину — помогите мне разобраться в этом неприятном инциденте. Я думаю, сокрытие местонахождения этой преступницы может оказать самое прискорбное влияние на вашу политическую карьеру.

"Какое мне дело до карьеры, — досадливо поморщившись, подумал про себя Камило, — когда речь идет о счастье любимой женщины. Эх, полковник, кто бы объяснил и вам и таким, как вы, что главное в этой жизни не политика, а любовь!"

— Мария Алехандра не преступница, а жертва чудовищной судебной ошибки, — твердо сказал он.

— Прекрасно, но, в таком случае, зачем ей было бежать? — последовал незамедлительный вопрос. — Тем более, что вы предоставили мне все документы, необходимые для ее законного освобождения?

"Как раз этого-то я сказать не могу, — вновь подумал Камило, — да вы и не поверите в такое чудовищное стечение обстоятельств."

В этот момент, в дверях кабинета возник старший надзиратель.

— Извините, полковник, что вмешиваюсь в ваш разговор, — произнес он, обращаясь к начальнику тюрьмы, — но одна из вновь прибывших заключенных уверяет, что ей известно, где находится женщина, совершившая побег.

Камило непроизвольно вздрогнул, и это движение не ускользнуло от внимательных глаз его собеседника.

— Вот ведь как бывает — депутат парламента отказывается сотрудничать с органами правопорядка в поиске сбежавшей преступницы, в то время как другая преступница готова оказать требуемую помощь. А вы уверены, что она не лжет? — этот вопрос он адресовал уже старшему надзирателю. — А то я, честно признаться, уже устал выслушивать всякое вранье.

— Думаю, что нет.

— В таком случае, введите.

"Кто же это мог быть? Неужели всему конец?" — подумал Касас, стараясь не волноваться и чувствуя на себе взгляд этого усатого тюремщика.

— Наверное, мне никогда не понять, — заговорил он, когда они вновь остались одни, — почему правосудие так часто ухитряется быть непреклонным к большинству, но допускает удивительную снисходительность в отношении отдельных, но, действительно, опасных случаев.

— Честно сказать, я и сам это не всегда понимаю, — неожиданно согласился начальник тюрьмы, — но, в любом случае, для государственного служащего важнее всего исполнение долга. А о справедливости и несправедливости пусть рассуждают философы и священники…

А это, разумеется, была Кэти, которая столкнулась в общей камере не с кем иным, как с Мачей, которая вновь оказалась в родной стихии, но на этот раз не по своей вине. Дело в том, что донья Альсира во время своего бесплатного путешествия по Европе, устроенного ей Перлой, была задержана Интерполом, поскольку ее документы оказались фальшивыми. Поскольку она давно уже числилась в их электронной картотеке, возникло естественное подозрение, что она выполняет очередное поручение колумбийской наркомафии и ищет новые рынки сбыта наркотиков. Факс об этом подозрении был отправлен в колумбийское отделение Интерпола, в результате чего в "Красный поплавок" нагрянула полиция и все сотрудники этого бара, включая Гертрудис и Тересу, были арестованы. Впрочем, после тщательной проверки, их отпустили, но Мача, за которой числился побег из тюрьмы, осталась сидеть в своей камере. Когда в этой же камере оказалась Мария Алехандра, Мача не только не стала злорадствовать и мстить, но, более того, выразила ей свое сочувствие и, по мере сил, способствовала ее побегу. От своей сводной сестры Гертрудис она уже знала обо всем происшедшем в доме Медины и теперь вся ее ненависть вылилась на Кэти, оклеветавшую Марию Алехандру.

— Ага, — радостно сказала она трем своим подругам по камере, когда к ним втолкнули разъяренную Кэти. — Вы когда-нибудь видели смерть жабы? Ну, считайте, что теперь у вас есть шанс это увидеть. — И она, одним прыжком, бросилась на Кэти, схватила ее за горло и опрокинула на нары.

— Из-за тебя, крыса, чуть было не пострадала невиновная, — произнесла она, пресекая все попытки Кати, освободиться от ее железной хватки. — Гертрудис мне обо всем рассказала, так что, случись непоправимое — и я окажусь последним человеком, которого ты увидишь в своей жизни.

— Отпусти меня, гадина, — прохрипела Кэти и, вдруг изловчившись, укусила Мачу за руку. Та выругалась и на мгновение ослабила хватку. Кэти стремительно вскочила и отчаянно забарабанила в дверь.

Заскрипели засовы, и в камеру вошла надзирательница.

— Кто здесь стучал?

— Это я, я, — истерично выкрикнула Кати, — отведите меня в другую камеру, здесь меня убьют. А еще лучше — проводите к начальнику тюрьмы, я хочу ему кое-что рассказать о недавнем побеге.

— Ах ты, сволочь!

Кэти, взвизгнув, выскочила в коридор, а Мача схлопотав удар дубинкой от надзирательницы, ругаясь и потирая ушибленное плечо, отступила.

Когда Кэти доставили в кабинет начальника тюрьмы, она не заставила себя долго упрашивать и с ходу заявила, что Мария Алехандра должна находиться в Центральной городской клинике, потому что именно там работает ее муж, Себастьян Медина и лечится ее дочь Алехандра.

— Вы поступаете бесчестно! — не выдержал Касас, смотря на нее с отвращением.

— Бесчестно? — ухмыльнулась Кати. — Да ничего подобного! Я только способствую выполнению законов, которые вы, сенатор, сами же и принимаете на своих заседаниях. Кстати, — обратилась она к начальнику тюрьмы, который уже взялся за телефон, — ведь я сотрудничаю с властями в деле поимки опасной преступницы, так что, надеюсь, это послужит к смягчению моей собственной участи?

— Да, разумеется, — кивнул тот, — вас отведут в отдельную камеру. Ничего не поделаешь, сенатор, — кивнул он помрачневшему Камило, — закон есть закон, и он не должен знать исключений, хотя я прекрасно понимаю ваши чувства…

Всю дорогу до клиники, Касас следовал за полицейской машиной, и когда лейтенант отправился в регистратуру, поспешно побежал разыскивать Мартина. В его кабинете он застал и Себастьяна. Изложив в двух словах суть дела, он узнал, что хотя сама операция по пересадке почки прошла достаточно успешно и состояние Алехандры не внушает опасений, положение ее матери гораздо тревожнее.

— Мария Алехандра не перенесет возвращения в тюрьму, — твердо заявил Себастьян. — Сейчас ее, конечно, забрать не осмелятся, но, в любом случае, нам надо что-то придумать и мне кажется, что я уже нашел выход.

— И в чем он заключается? — недоверчиво поинтересовался Камило, а Мартин вопросительно посмотрел на своего друга.

— Надо заявить полиции, что она умерла.

— Нет, — сразу сказал Касас, — нельзя играть с человеческим горем.

— Действительно, Себастьян, — поддержал его Мартин, — ведь, если мы это сделаем, то сразу возникнут проблемы с имитацией похорон, вскрытием, прощанием друзей и родных…

— В приемный покой доставили труп молодой женщины, примерно ее лет, которая погибла в автомобильной катастрофе, так что с этим особых проблем не будет, — ответил Себастьян. — Кроме того, у меня есть знакомый патологоанатом.

— Но ведь я уже нашел способ вытащить ее из тюрьмы на законных основаниях! — продолжал настаивать Касас.

— В таком случае, черт вас подери, — вдруг обозлился Себастьян, — что здесь делает лейтенант полиции? Хочет доставить ее в тюрьму, чтобы тут же, немедленно выпустить?

Все трое замолчали, а затем Мартин решил прервать затянувшуюся паузу.

— Ну хорошо, — сказал он Себастьяну, — а куда мы ее денем, после того, как объявим о том, что она скончалась?

— Отвезем ко мне домой, — не задумываясь ответил тот.

— Это безумие, Медина, — мгновенно отреагировал Касас, — я не согласен с тем, что вы задумали, но, если уж иного выхода нет, Марию Алехандру надо отвезти ко мне.

— Вы забываете о том, что она моя жена!

— Нет, это вы забываете о том, что уже в разводе!

— Спокойно, спокойно, друзья, — поспешил вмешаться Мартин, миролюбиво улыбаясь. — Я думаю, что Камило здесь прав. Самое надежное место — это его дом, поскольку туда полиции будет добраться труднее всего. Себастьян, прошу тебя… — добавил он, видя, что тот готовится возразить.

— Ладно, — неохотно согласился тот, — ради Марии Алехандры я согласен и на это. Только вы, Касас, не забудьте надеть траур, а то глядя на ваше просветлевшее лицо, нашей выдумке никто не поверит. И, помните, что Марию Алехандру я вам так просто не уступлю!

Касас решил, что будет лучше промолчать и, кивнув Мартину, вышел из кабинета.

Тяжелее всех известие о мнимой смерти Марии Алехандры восприняли две женщины — Эулалия и Дельфина. Но, если реакция монахини никого не удивила — все и так давно знали о ее чувствах к "покойной", то неожиданное поведение Дельфины, удивило даже Эстевеса. Первый раз, после того бурного заседания суда, он увидел жену во время операции Алехандры. Дельфина сидела в зале ожидания для родственников с таким несчастным видом, что даже не заметила его появления.

— Что ты здесь делаешь? — надменно поинтересовался он, подходя к ней.

— Алехандра — моя дочь.

— Вовремя ты об этом вспомнила.

— Ох, оставь, Самуэль. Поверь, что я страдаю не меньше тебя. Возможно, что я была и не лучшей матерью, но теперь, когда у меня под сердцем находится собственный ребенок, я стала совсем другой.

— Помня о том, к кому ты от меня ушла, в это совсем несложно поверить.

— Ох, нет, Самуэль, — покачала головой она, — ты совсем не о том говоришь. Все, что сейчас происходит должно лишний раз доказать нам, как мало мы ценили друг друга, как мало дорожили своей семьей.

— Ну, ко мне эти упреки вряд ли можно отнести, — заметил Эстевес, осторожно присаживаясь рядом с женой. — Неужели, если Господь сохранит нам Алехандру, ты готова будешь начать нашу жизнь сначала?

— А ты сможешь меня простить?

— Знаешь, Дельфина, любовь — это самое требовательное, но и самое всепрощающее чувство…

И тут в зал вошел измученный и мрачный Фернандо, и объявил о смерти Марии Алехандры. Дельфине стало так плохо, что Эстевес невольно забеспокоился о ее будущем ребенке.

— О, Боже, — шептала она, побелевшими губами, — она умерла, спасая жизнь нашей девочке, Самуэль…

С трудом поднявшись с дивана, она направилась к выходу, не обращая внимания на все попытки Эстевеса остановить ее.

— Оставь, оставь, — измученно проговорила она, — ты же сам хотел, чтобы у Алехандры была нормальная семья. Она у нее и будет, если только ты не помешаешь мне совершить одно дело, которое я обязана сделать во имя своей покойной сестры. Нет, нет, ты оставайся здесь и позаботься лучше о ее похоронах.

Прямо из больницы она отправилась в дом Монкады, чтобы забрать свои вещи. Тот попытался ее удержать, на что она отреагировала с такой ненавистью, что у него поневоле опустились руки.

— Будь ты проклят, Хоакин! Это именно из-за тебя я выступила на суде против Марии Алехандры и обвинила ее в том, что она не совершала. Она, наверное, и умерла, затаив ко мне ненависть. Я возвращаюсь домой, к Самуэлю и своей дочери, ради которой Мария Алехандра пожертвовала жизнью.

— Ты не можешь так поступить! — в отчаянии вскричал он. — У нас скоро будет ребенок!

— Это не твой ребенок, Хоакин… и не смей называть его своим. Ты несешь только зло, и мне давно уже пора было от тебя избавиться.

— Как только ты покинешь мой дом, — мрачно заявил Монкада, следя за тем, как она собирается, — я отправлю Эстевеса за решетку… и ты знаешь, что я смогу это сделать.

Однако, Дельфину уже невозможно было запугать.

— Только посмей это сделать и я пойду на все, чтобы тебя уничтожить!

А дома ее уже ждала радостная Бенита и, нежный и заботливый Самуэль. Алехандра чувствовала себя хорошо и они, все трое, включая и Пачу, ежедневно навещали ее в больнице. Но, чем лучше становилось состояние его дочери, тем хуже становился сам Эстевес. Он, словно бы начал забывать обо всем произошедшем и возобновил свои прежние разговоры. Так, он вдруг предложил Дельфине, как только Алехандру выпишут из больницы, отправиться со своей дочерью в путешествие за границу, "чтобы из ее памяти изгладились все печальные события и она отдалилась от Фернандо". А ведь еще совсем недавно, когда они с Фернандо сидели в приемном покое и волновались за исход операции, их отношения можно было назвать почти дружескими. "Ну почему, почему, в состоянии Алехандры вдруг наступило такое резкое ухудшение, — буквально стонал Фернандо, обхватывая руками голову, — почему раньше никто ничего не замечал?" "Да потому, мой мальчик, — утешал Эстевес, кладя руку ему на плечо, — что мы постоянно заняты каким-то глупостями и не обращаем внимания на то, что происходит с нашими близкими. Мое честолюбие заставило меня забыть о моей драгоценной девочке, и только эта проклятая болезнь напомнила о том, что дороже Алехандры у меня ничего нет."

И вот теперь он вновь захотел разлучить свою дочь с ее возлюбленным! Более того, предлагая Дельфине совместно замаливать их общие, перед Марией Алехандрой, грехи, он, вместе с тем, не забывал и о ее наследстве, которое должно было отойти к ее дочери. Затем он снова завел разговор о том, что Дельфина должна будет помочь ему "занять в этой стране то место", которое он заслуживает и за которое он боролся всю свою жизнь. Опять начались высокопарные речи о собственном призвании — "общественном благе" и "счастье своего народа", которым Дельфина внимала с откровенным страхом — неужели он так ничего не понял и ничему не научился?

Попытавшись вновь устроиться на работу в качестве секретарши, Перла вдруг обнаружила, что несмотря на все ее заигрывания, ни один сенатор не захотел иметь с ней дело без рекомендации Эстевеса. Она попыталась было встретиться с Самуэлем, но тот и разговаривать с ней не захотел, заявив, что "такой гадюке, как она, место только в серпентарии", и лишь туда он ей всегда даст самую превосходную рекомендацию. Вдобавок ко всему, ее вдруг стали мучить кошмары, и ладно бы только по ночам. Даже днем, в ресторане или каком-то другом общественном месте, ей стала мерещиться убитая Анна Мария, да так, что Перла вздрагивала и закрывала глаза, пугая всех окружающих.

Одиночество, кошмары, да еще непереносимое чувство загнанности в угол, побудили Перлу решиться на самый отчаянный шаг. Однажды, поздно вечером, она подъехала к дому Монкады на взятой напрокат машине, выждала время, чтобы убедиться, что сам Монкада отсутствует; после чего осторожно проникла внутрь. На ее счастье, дверь оказалась незаперта, а единственный охранник был так увлечен трансляцией футбольного матча, гамбургером и пивом, что обнаружил ее присутствие только тогда, когда она, нарочито громко, откашлялась. Вскочив на ноги, он изумленно уставился на никелированный дамский браунинг, который Перла держала в руке.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовался он, мгновенно ее узнав.

— Зашла узнать какой счет, — зловеще улыбаясь, ответила она. — Мне, кажется, что вы меня не забыли, хотя, со времени нашей последней встречи, стали заметно вежливей.

— Вы же должны быть в Европе…

— А, мне там надоело и я решила вернуться.

— Так что же вам нужно?

— Те документы, которые у меня отнял твой шеф.

— Убирайся!

Выстрел прозвучал очень коротко и сухо. Охранник взмахнул руками и, нелепо выпучив глаза, осел на пол. Через пять минут Перла уже покидала дом, озираясь по сторонам и унося с собой заветный чемоданчик.

На следующий день она уже звонила Монкаде.

— Привет, — игривым тоном произнесла она, когда он снял трубку.

— Значит, это правда и ты здесь… Ну и что ты теперь затеваешь?

— Однако, ты невежлив со своей старой подружкой!

— Ты тяжело ранила еще одного из моих людей.

— Нечего нанимать таких болванов.

— Тебе это дорого будет стоить.

— Не надо разговаривать с дамой так эмоционально, когда у нее тонкая психика.

— Почему бы тебе сразу не сказать, что тебе нужно?

— Приезжай в гости и узнаешь.

— Я выезжаю немедленно.

— Только оставь своих ребят дома, а то они настолько безнадежны, что мне даже за тебя обидно.

Монкада приехал один и Перла немного успокоилась. Впрочем, сам он держался явно настороже и наотрез отказался от предложенного виски.

— Сколько ты хочешь получить за похищенные документы?

— Много, причем деньги для меня не самое главное.

— Тогда, что тебе нужно?

— Я хочу стать твоей союзницей.

Монкада удивленно поднял брови.

— Да, да, не удивляйся, — продолжала Перла, — больше всею на свете я люблю власть, ради которой готова была спать даже с самой дряхлой развалиной, носящей звание сенатора. Сейчас от меня все отвернулись, а мне чертовски хочется вернуться обратно в конгресс. Как только я вновь окажусь там, ты получишь обратно свои бумажонки против Эстевеса. Ну, что ты на это скажешь?

— Любопытно, — произнес Монкада, думая в этот момент совсем о другом. — И, в принципе, вполне приемлемо.

Перла обрадовалась его спокойному, лишенному враждебности тону.

— Я думаю, это было нашей взаимной ошибкой, — продолжала она, отпивая из своего бокала, — что мы начали войну друг против друга, вместо того, чтобы сокрушать общих врагов. Кстати, почему я никогда не замечала, какие у тебя красивые глаза?

— Наверное, потому же, почему я не замечал, какие у тебя красивые ноги, — с холодной любезностью отозвался он, и в этот момент раздался звонок в дверь.

— Кто это? — мгновенно собравшись, напряженным тоном спросил Монкада.

— Понятия не имею, — ответила Перла, озабоченная не меньше его.

Открыв дверь, она обнаружила там незнакомого ей человека, которого, зато, мгновенно узнал Монкада. Это был тот самый детектив Могольон, выдавший ему тайну служебного расследования в отношении сенатора Касаса. Могольон, который уже давно следил за Перлой, тоже узнал Монкаду, и был очень рад обнаружить ее в таком обществе — это помогало ему восстановить недостающие звенья в цепи его версии событий. Прежде чем нанести визит сюда, он уже успел побывать в тюрьме, где разговаривал с отцом Анны Марии, очень надеявшимся, со слов своей дочери, "на какую-то женщину, работающую в конгрессе". Более того, мать Дженни Ортеги опознала Перлу по фотографии, так что теперь дело оставалось только за уликами, которых, к сожалению, пока не было. Оставалось надеяться, что Перла совершит какую-то ошибку и сама себя выдаст.

— Мне крайне неловко прерывать ваше свидание, — заявил Могольон, видя, что Перла стоит в дверях и не пускает его внутрь. — Но мне крайне необходимо поговорить с вами.

— Сейчас это невозможно, — холодно сказала Перла. — Мы обсуждаем важные дела и не желаем, чтобы нам мешали.

— Вот как? Ну что ж, сеньорита, тогда хочу предупредить, что я близок к тому, чтобы вас полностью изобличить. Будьте готовы к тому, что я скоро лично приду арестовать вас. Всего наилучшего, сеньор Монкада.

— Что все это значит, Перла? — поинтересовался он, когда она закрыла дверь за Могольоном и вновь повернулась к нему. — Мне крайне не нравится тон, которым с нами разговаривал этот человек.

— Тебе нечего о нем беспокоиться, Монкада, — цинично улыбнулась Перла, — им займусь я.

— Только, пожалуйста, поскорее, а то я не люблю, когда на меня начинают давить.

— Я же обещала… так что, можешь мне полностью довериться.

— Доверие между нами — вещь совершенно невозможная. Наши отношения могут строиться только на полном взаимном недоверии. Спокойной ночи.

Спустя час, после ухода Монкады, Перла уже звонила Могольону.

— Извините, сеньор, — сразу сказала она, как только услышала в трубке его голос, — но я не могла разговаривать с вами именно из-за присутствия Монкады. Так что вы хотели мне сообщить?

— Я хотел показать вам результаты расследования смерти двух секретарш сенатора Касаса. У меня имеются, изобличающие вас документы и результаты экспертиз. Нельзя так неосторожно оставлять на месте преступления отпечатки своих изящных пальчиков.

— Зачем вы мне все это говорите? — изменившимся голосом произнесла Перла. — Все это какие-то гнусные инсинуации…

— Вы испугались, сеньорита, — насмешливо произнес Могольон, — а это именно то, что мне нужно. Мне кажется, что тюрьма для вас будет слишком мягким наказанием, а потому мне нужен ваш страх, ваше ожидание неизбежного конца…

— Послушайте, Могольон, нам необходимо срочно встретиться, чтобы вы могли показать мне ваши документы. За моим домом следят люди Монкады, так давайте сделаем это в каком-нибудь укромном месте.

— А где вы предлагаете? — довольным тоном поинтересовался Могольон, явно наслаждаясь испуганным голосом Перлы.

— Вы знаете пакгаузы неподалеку от железнодорожной станции Санто-Доминго?

— Да. Я буду ждать вас там через два часа, напротив левого пакгауза, если ехать от станции.

— Хорошо.

Перла положила трубку и облегченно вздохнула.

— Вот ты и попался, Могольон. Ты думал, что я умею работать только шприцем, ну так сегодня у тебя будет возможность убедиться в своей ошибке.

Она набрала номер сенатора Касаса, в глубине души моля Бога, чтобы он оказался на месте.

— Алло?

— Камило, это я, Перла. Мне срочно нужна твоя помощь, я нахожусь в большой опасности, поскольку сумела отобрать у Монкады документы, изобличающие Эстевеса. Сейчас мне позвонил какой-то неизвестный и назначил встречу в очень уединенном месте, угрожая подослать наемного убийцу, если я не приду. Умоляю тебя, помоги мне!

Несколько мгновений Касас молчал, и Перла затаила дыхание в ожидании его ответа. Наконец, он согласился приехать, и она почти радостно продиктовала ему адрес.

Она приехала на место, когда уже был поздний вечер. Остановив машину, она закурила и стала внимательно смотреть в сторону дороги, по которой должен был приехать Могольон. Наконец, вдали показалась его машина. Когда детектив вылез наружу и, хлопнув дверцей, подошел к ней, то первое, что он увидел, было блестящее, в свете редких уличных фонарей, дуло браунинга.

— А вы пунктуальны, сеньор Могольон, — хладнокровно произнесла Перла. — Ну что ж, а теперь позвольте пригласить вас на небольшую прогулку.

— Хочу вас разу предупредить, сеньорита, что все компрометирующие вас материалы находятся у моего помощника.

— Какое несчастье, — вздохнула она, — придется мне потом им заняться… А теперь идите вперед и не делайте резких движений.

Она повела его в направлении пустого пакгауза, дверь в который была широко раскрыта, зияя пугающей темнотой.

— Хотите узнать напоследок, кто и зачем убивал секретарш Касаса?

— У меня в этом уже нет сомнений, — отозвался Могольон, бросая на Перлу взгляд через плечо.

— Совершенно верно, это сделала я. Сенатор Эстевес несмотря на всю свою внешнюю суровость, всего лишь жалкий идиот, когда дело доходит до уничтожения его личных врагов. Поэтому, этим приходилось заниматься мне, тем более, что я получаю от этого неописуемое удовольствие, по которому уже изрядно соскучилась.

— Убийца!

— Ошибаетесь, сеньор Могольон, вашим убийцей буду не я.

В пустом пакгаузе выстрел отдался гулким эхом, и детектив тяжело упал неподалеку от входа, даже не вскрикнув. Перла удовлетворенно посмотрела на его неподвижное тело и заспешила к своей машине. Доехав до ближайшего телефона, она позвонила в полицию и, изменив голос, вызвала патруль.

В тот момент, когда Касас, приехав на условленное место, обнаружил там пустую машину Могольона, отправился осматривать пакгауз и наткнулся на тело сыщика; сзади, сверкая огнями, подъехала полицейская машина.

— А ну не двигаться!