Глава 1. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ

История, как и природа, любит контрасты и причуды. Ими полна и история коммунистической партии Советского Союза: первый съезд РСДРП считается в СССР официальной датой образования КПСС, но его организатором был непримиримый враг большевизма — «Общееврейский рабочий союз в России и Польше» (Бунд); из девяти делегатов съезда восемь человек стали впоследствии антибольшевиками, а девятого Сталин уничтожил во время великой чистки со всей элитой большевизма; первым программным документом русского пролетариата считается Манифест I съезда, но его автором был идеолог русской буржуазии П. Струве. Тем не менее, I съезд как раз в истории большевизма действительно имеет исключительное значение именно потому, что он впервые создал то знаменитое учреждение, которое потом сделает эпоху: Центральный Комитет.

I съезд Российской Социал-демократической Рабочей партии (РСДРП) происходил 1–3 марта 1898 года под видом вечеринки по поводу именин жены одного из социал-демократов. Маленький деревянный домик на окраине Минска, в котором заседал съезд, находился на узкой улице прямо напротив здания конной жандармерии («История КПСС», т. 1, Москва, 1964, стр. 260–265). Заседать под носом полиции считалось лучшим способом конспирации.

Делегаты на съезд были избраны от «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса» Петербурга, Москвы, Киева, Екатеринослава, редакции «Рабочей газеты» (Киев) и Бунда. Лидеры Петербургского «Союза» В. И. Ульянов (Ленин) и Ю. О. Цедербаум (Мартов) отсутствовали, так как находились в ссылке. Первый ЦК состоял из трех членов. Ими были А. И. Кремер (лидер Бунда, созданного в 1897 г.), С. И. Радченко (отошел от большевизма в 1907 г.), Б. Л. Эйдельман (погиб в сталинской тюрьме в 1942 г.).

В резолюции съезда о роли и месте ЦК в партии сказано следующее:

«Исполнительным органом партии является Центральный Комитет, избранный съездом партии, которому он и отдает отчет в своей деятельности».

Съезд определил и конкретные обязанности ЦК. В круг этих обязанностей входит:

«а) забота о планомерной деятельности партии (распределение сил и средств, выставление и проведение однообразных требований и пр.)…;

б) создание и доставка местным комитетам литературы;

в) организация таких предприятий, которые имеют общее для всей России значение (празднование 1 мая, издание листков, помощь стачечникам и проч.)» («КПСС в резолюциях», ч. 1, Москва; 1953, стр. 14).

Если перед ЦК встанет особо важный вопрос компетенции съезда партии, то ЦК может принять единогласное решение при условии, что о принятом решении будет дан отчет ближайшему съезду. Центральному Комитету предоставляется право кооптации новых членов. Он представляет партию в сношениях с другими революционными организациями.

Характерная особенность первого Устава партии, отличающая его от последующих ленинских Уставов, — его руководящая идея суверенитета партии над своим исполнительным органом. Эта идея весьма выпукло выражена в следующем, седьмом параграфе решения съезда:

«Местные комитеты выполняют постановления Центрального Комитета в той форме, какую они найдут более подходящей по местным условиям. В исключительных случаях комитетам предоставляется право отказаться от выполнения требований Центрального Комитета, известив его о причине отказа. Во всем остальном местные комитеты действуют вполне самостоятельно, руководствуясь лишь программой партии» (там же, стр. 15).

Следующий, девятый, параграф решения еще раз подчеркивает идею суверенитета партии над Центральным Комитетом:

«Высшим органом партии является съезд представителей местных комитетов» (там же, стр. 15).

ЦК распоряжался средствами партии, которые составлялись из добровольных периодических отчислений местных комитетов и из специальных сборов в пользу партии (там же, стр. 14).

Большинство из делегатов (5 из 9) сейчас же после съезда было арестовано. Оставшиеся на воле члены ЦК — Кремер и Радченко — организовали составление и публикации Манифеста I съезда, автором которого был вышеназванный П. Б. Струве. В Манифесте, составленном с большим пафосом, говорилось:

«Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия, тем большие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата. На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы… Русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия, чтобы с тем большей энергией продолжать борьбу с капитализмом и буржуазией до полной победы социализма… Российская социал-демократическая партия продолжает дело и традиции всего предшествовавшего революционного движения в России; ставя главнейшей из ближайших задач партии в ее целом завоевание политической свободы, социал-демократия идет к цели, ясно намеченной еще славными деятелями старой «Народной воли». Но средства и пути, которые избирает социал-демократия, иные» (там же, стр. 13).

Этот Манифест в эпоху Сталина трактовался как политически невыдержанный. В официальном издании ЦК КПСС «КПСС в резолюциях» о нем сказано так:

«Опубликованный "Манифест" страдал существенными недостатками: в нем была обойдена задача завоевания пролетариатом политической власти, ничего не сказано о гегемонии пролетариата, обойден вопрос о союзниках пролетариата…» (там же, стр. 11).

Эти обвинения необоснованны. Официальные историки Сталина требовали от «Манифеста» идей, которых тогда не было у самого Ленина — гегемония пролетариата, диктатура пролетариата, крестьянство как союзник пролетариата. К этим идеям Ленин пришел в период 1900–1905 гг.

Что же касается «Манифеста», то Ленин писал:

«Мы… вполне разделяем основные идеи "Манифеста" и придаем ему важное значение» (там же, стр. 18).

Впрочем, несостоятельность таких обвинений была настолько очевидной, что новая фундаментальная «История КПСС» по существу отмежевалась от старой концепции. Там сказано:

«Хотя Струве был далек от революционного марксизма, в «Манифесте» он не мог провести свои реформистские взгляды» («История КПСС», т. 1, стр. 265–266).

И на самом деле, «Манифест» Струве был куда более революционным и радикальным, чем ранние писания самого Ленина («Задачи русских социал-демократов», «Кто такие друзья народа»). Что же касается Устава партии, особенно роли и места ЦК в самой партии, то решения I съезда действительно находятся в глубоком противоречии с будущим организационным учением ленинизма. Однако в то время сам Ленин, хотя уже тогда известный партийный деятель и публицист, еще не имел представления о своем будущем «организационном плане» по созданию партии революции, который он развил в своей знаменитой книге «Что делать?» (1902 г.). Но что Ленина с первых же шагов его революционной деятельности занимало — это идейная прямолинейность и ортодоксальная чистота движения. Монолит, а не конгломерат мнений — вот идеал ленинской партии. Поэтому в редакционной статье первого номера газеты «Искра» (декабрь 1900 г.) он пишет:

«Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться… Понятно поэтому, что мы не намерены сделать наш орган простым складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определенного направления. Это направление может быть выражено словом: марксизм…» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 19).

Цельная доктрина об организации партии нового типа Лениным была разработана в упомянутой книге «Что делать?» Квинтэссенцию своей доктрины Ленин выразил в следующем тезисе:

«Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию!» (Ленин, т. IV, стр. 458, 3-е изд.).

«Организация» — альфа и омега ленинского плана революции. «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации…» (Ленин, «О партийном строительстве», стр. 288, Москва, 1956). Этому принципу он остается верен всю свою жизнь.

Ленин, образованный марксист, мало интересовался марксизмом как научной теорией, он ему нужен был как средство, как идеологическое оружие для политических целей — для создания «организации революционеров». Причем и здесь Ленин остается верен «диалектике»: он пропускает европейский духовный продукт — марксизм — через фильтр русской специфики, отбрасывая из него все утопическое и возвышенное, утилизируя все практическое и динамичное. Уже в одной из своих ранних работ Ленин предлагал из марксизма «выработать наиболее подходящую для наших условий форму организации для распространения социал-демократизма и сплачивания рабочих в политическую силу» (Ленин, т. 1, стр. 302).

Однако под «организацией» Ленин понимает нечто большее, чем обычная политическая партия, союз или объединение.

Ввиду исключительной, решающей важности данного вопроса в боевом арсенале как исторического большевизма, так и современного коммунизма, остановимся на нем подробнее. «Организация революционеров», по Ленину, — это не просто организация, а система организаций с двумя сетями: вертикальная сеть собственно самих партийных организаций со строжайшим иерархическим уставом и со столь же строжайшей субординацией, и горизонтальная сеть вспомогательных организаций, которые формально являются беспартийными, а на деле — исполнительными органами воли вертикальной сети.

Прежде всего и раньше всего создается высшая, но весьма узкая организация вождей партии, которую Ленин называет «организацией профессиональных революционеров». Сжатую, но весьма выпуклую характеристику дает Ленин этой организации в следующих словах:

«Без десятка талантливых, испытанных, профессионально подготовленных и долгой школой обученных вождей, превосходно спевшихся друг с другом, невозможна в современном обществе стойкая борьба ни одного класса… И вот я утверждаю: 1) Что ни одно революционное движение не может быть прочно без устойчивой и хранящей преемственность организации руководителей; 2) что, чем шире масса, стихийно вовлекаемая в борьбу, составляющая базис движения и участвующая в нем, тем настоятельнее необходимость в такой организации и тем прочнее должна быть эта организация; 3) что такая организация должна состоять, главным образом, из людей, профессионально занимающихся революционной деятельностью; 4) что в самодержавной стране, чем более сузим состав такой организации до участия в ней таких только членов, которые профессионально занимаются революционной деятельностью и получили профессиональную подготовку в искусстве борьбы с политической полицией, тем труднее будет «выловить» такую организацию, и 5) — тем шире будет состав лиц и из рабочего класса и из остальных классов общества, которые будут иметь возможность участвовать в движении и активно работать в нем» (Ленин, т. IV, стр. 454–456).

В условиях полицейского режима должна быть создана такая «организация профессиональных революционеров», конспиративная техника которой успешно конкурирует с такой же техникой политической полиции. Эта ленинская организация должна быть одновременно и разведкой и контрразведкой в отношении техники революционной работы, «мозговым трестом» и пропагандным штабом в общем руководстве над революционным подпольем. Ленин так и говорит:

«Десяток испытанных, профессионально вышколенных не менее нашей полиции революционеров централизует все конспиративные стороны дела, подготовление листовок, выработку приблизительного плана, назначение отряда руководителей для каждого района города, для каждого фабричного квартала, для каждого учебного заведения и т. п.» (Ленин, т. IV, стр. 457).

Ленин отводит требование о демократическом принципе построения партийной организации в условиях полицейского строя как наивное и смешное. Организация должна быть построена на строго конспиративных началах и при диктаторском руководстве. В условиях самодержавия, — говорит Ленин, — не может быть демократизма, ибо демократизм «в потемках самодержавия, при господстве жандармов есть лишь пустая и вредная игрушка… ибо на деле никогда, никакая революционная организация демократии не проводила и не может проводить… (ею) облегчают только полиции широкие провалы… Единственным серьезным принципом для деятельности нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров» (Ленин, т. IV, стр. 468–469).

После четырехлетнего перерыва со времени ликвидации ЦК I съезда партии и после двухлетней и весьма плодотворной работы редакции газеты «Искра» (Плеханов, Ленин, Мартов, Аксельрод, Вера Засулич, Потресов) по подготовке нового съезда партии были созданы идейно-политические и организационные предпосылки для восстановления РСДРП. Из среды членов редакции «Искра» особенно отличались, как организаторы и партийные теоретики, два друга-врага: Ленин и Мартов. Под их руководством в России была создана широко разветвленная, великолепно действующая конспиративная сеть агентов и организаций газеты «Искра». Это дало возможность уже в ноябре 1902 года создать в революционном порядке новый центр партии под названием «Организационный Комитет по созыву II съезда РСДРП». «ОК», как сокращенно назывался Организационный Комитет, был создан не за границей, как «Искра», а в самой России — во Пскове.

Уже сам факт его создания в условиях царского самодержавия говорил за то, что русский марксистский социализм из теории эмигрантских публицистов начал превращаться в практику русского рабочего движения. В состав ОК первоначально входили практики-организаторы партии — В. Н. Краснуха (от Петербургского комитета), Е. Я. Левин (от группы «Южного Рабочего») и И. И. Радченко (от организации «Искры»). Позднее в ОК были кооптированы: Г. М. Кржижановский, Ф. В. Ленгник, П. А. Красиков, И. Н. Лепешинский (все они потом стали важными большевиками), К. Портной (от Бунда), Р. С. Гальбергштадт, Е. М. Александрова, В. Н. Розанов (от «Южного Рабочего») и А. М. Стопани (от «Северного Союза») (Ленин, Собр. соч. т. V, стр. 415).

ОК действовал на правах ЦК и на своем пленуме в феврале 1903 года (г. Орёл) разработал устав по созыву нового, II, съезда партии.

ОК выпустил «Извещение» о своем образовании, о своих целях и задачах. В «Извещении» говорилось:

«…в настоящее время перед русской социал-демократией стоит громадная задача, которая не по плечу никаким местным комитетам… Она может быть выполнена только коллективными силами всех русских социал-демократов, сплоченных в одну централизованную, дисциплинированную армию» (Ленин, там же, стр. 226).

ОК заявлял, что он ставит себе целью создание именно такой партии и что поэтому Организационный Комитет впредь до восстановления центральной организации партии берет на себя выполнение некоторых общих функций (выпуск общерусских листков, общий транспорт и техника, установление связей между комитетами и проч.) (Ленин, там же).

Комментируя это «Извещение», Ленин писал в газете «Искра»:

«Заявление вновь образовавшегося Организационного Комитета ясно говорит само за себя… нам нужно не объединение нескольких кучек революционно настроенных интеллигентов, а объединение всех руководителей рабочего движения, поднявшего к самостоятельной жизни и борьбе целый широкий класс населения. Нам нужно объединение на почве строго принципиального единства, к которому должны сознательно и твердо прийти все или громадное большинство комитетов, организаций и групп, интеллигентов и рабочих…» (Ленин, там же, стр. 227).

Главный тезис «Обращения» — партия как «одна централизованная, дисциплинированная армия» — был ленинским тезисом из «Что делать?», а комментарий Ленина, что такая партия будет создана на основе «строго принципиального единства» вытекал из его другого тезиса: «прежде чем объединяться, надо размежеваться». Вот за такую партию Ленин и боролся на II съезде партии.

Через год после выхода книги Ленина «Что делать?» был созван II съезд РСДРП (1903), который заседал сначала в Брюсселе, а потом в Лондоне. На этом съезде впервые столкнулись две точки зрения по организационному вопросу среди самих «искровцев» (сторонников заграничной социал-демократической газеты «Искра» (1900), которой руководила названная выше редакционная «шестёрка»). Организация «Искра», до сих пор выступавшая как единая, спаянная социал-демократическая организация против правого крыла в партии — против так называемых «экономистов» (Мартынов, Акимов и др.), на съезде раскололась на две группы с разными доктринами по организационному (а не по программному) вопросу, что и заложило основы раскола партии на две фракции — на фракцию большевиков и на фракцию меньшевиков. Раскол обозначился по поводу первого параграфа устава партии и завершился к концу съезда во время выборов центральных учреждений партии. Фракцию большевиков возглавил Ленин, которого поддерживал председатель съезда Плеханов. Фракцию меньшевиков возглавил Мартов, которого поддерживала вся остальная часть редакции «Искры».

Неискушенному человеку даже трудно понять, в чем, собственно, предмет спора. В самом деле, сравним две редакции § 1, одна из которых принадлежит Ленину, другая — Мартову.

Редакция Мартова: «Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций» («КПСС в резолюциях», ч. 1, 7-ое изд., стр. 45).

Редакция Ленина: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций» (там же, стр. 43).

Внешне обе редакции § 1 устава выглядят почти одинаково, но в этом «почти» и заключалось фундаментальное и органически непримиримое противоречие между Лениным и Мартовым. У Мартова членом партии может быть всякий, кто работает «под контролем партии», у Ленина — только тот, кто сам находится «в одной из партийных организаций». Мартов расширяет рамки партии, Ленин сузил их. Мартов ориентируется на думающую партию, Ленин — на дисциплинированную партию. Мартову нужна самодеятельная партия, способная контролировать свой центр, Ленину — иерархическая сеть, которую контролирует и которой руководит самодержавный центр.

Мартов говорил на съезде: «Чем шире будет распространено название члена партии, тем лучше. Заговорщическая организация для меня имеет смысл лишь постольку, поскольку ее облекает широкая социал-демократическая партия» («Второй съезд РСДРП, протоколы, стр. 263).

Ленин отвечал: «Нам нужны самые разнообразные организации всех видов, рангов, оттенков, начиная от чрезвычайно узких и конспиративных, и кончая весьма широкими, свободными, lose Organisationen. Необходимый признак партийной организации — утверждение ее Центральным Комитетом» (там же, стр. 265). Ленин шел еще дальше, устанавливая в партии «круговую поруку»: «Всякий член партии ответственен за партию и партия ответственна за члена партии», — добавлял он (там же, стр. 277).

Подводя итоги II съезда, Ленин отмечал:

«В сущности уже в спорах о § 1 стала намечаться вся Позиция оппортунистов в организационном вопросе: и их защита расплывчатой, не сплоченной крепко партийной организации, и их вражда к идее построения партии сверху вниз» (Ленин, «О партийном строительстве», М., 1956, стр. 142).

Ленин напоминал своим оппонентам, что газета «Искра» в свое время одобрила его план создания партии. Он писал: основные идеи, которые «Искра» стремилась положить в основу партийных организаций, сводились, в сущности, к следующим: «Первая, идея централизма… Первая идея должна проникать собою весь устав…» (там же, стр. 153).

Дебаты вокруг § 1 на съезде были горячие, продолжительные. Они заняли несколько заседаний съезда. Делегат Акимов, выражая мнение противников ленинской редакции, заявил, что Ленин стремится «внести в наш устав чисто аракчеевский дух» («Второй съезд РСДРП, протоколы», стр. 296).

Плеханов, который хранил долгое молчание и выступление которого ожидалось с величайшим нетерпением, высказался одним из последних. Он сказал:

«Чем больше говорилось об этом предмете и чем внимательнее вдумывался я в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение, что правда на стороне Ленина» (там же, стр. 271).

Что же касается довода тех, которые утверждают, что проект Ленина закрывает дорогу в партию интеллигенции, в частности профессорам, то Плеханов процитировал Энгельса: «…когда имеешь дело с профессором, надо заранее приготовиться к самому худшему» (там же, стр. 271).

Не только по этому вопросу поддержал Плеханов Ленина. Он поддержал его и против атак делегата Мартынова, когда последний, ссылаясь на многочисленные высказывания Маркса и Энгельса, вполне обоснованно стал доказывать антимарксистскую сущность ленинской теории о «сознательности и стихийности», в особенности теории о привнесении в рабочее движение «социалистического сознания извне». Плеханов обвинил Мартынова в передержках, сравнил его с тем цензором, который однажды сказал: «Дайте мне "Отче наш" и позвольте мне вырвать оттуда одну фразу — и я докажу вам, что его автора следовало бы повесить» (там же, стр. 108).

Однако эта ленинская теория об активном авангарде и пассивном пролетариате уже проникла и в программу партии, разработанную «Искрой» и утвержденную на данном съезде при полном единодушии между Лениным, Мартовым и Плехановым. «Экономист» Акимов каким-то гениальным чутьем предвосхищает, куда ведет не только устав, но и программа партии, когда заявляет:

«Борьба за улучшение положения пролетариата становится для партии посторонним делом и интересует ее лишь как конъюнктура, в которой она действует. Таким образом, в этом пункте программы проявилась тенденция обособить нашу партию и ее интересы от пролетариата и его интересов. Еще ярче это проявилось в абзаце о задачах партии. Там понятия — партия и пролетариат — совершенно обособлены и противопоставлены, первая как активно действующее коллективное лицо, второй как пассивная среда, на которую воздействует партия. Поэтому в предложениях проекта имя партии везде фигурирует как подлежащее, а имя пролетариата как дополнение (смех)» (там же, стр. 127).

Дальнейшая история большевизма показывает всю глубину этого предвидения, хотя оно и сопровождалось ироническим смехом тех, которые, увы, сами станут потом первыми жертвами своей незадачливости.

Исторически установившаяся терминология «большевики» и «меньшевики» не совсем правильно воспроизводит первоначальное соотношение сил и первый раскол на II съезде. По главному и судьбоносному спору — о том, какой должна быть будущая социалистическая партия России — социал-демократическая или социал-диктаторская, Ленин оказался в меньшинстве, то есть «меньшевиком», а Мартов в большинстве, то есть «большевиком». Из 51 решающего голоса за проект Ленина было подано 23 голоса против 28, за проект Мартова — 28 голосов против 22 (один воздержался).

Ленин принял свое поражение молча, не драматизируя события, не провоцируя углубления раскола. Он держится своего любимого изречения: «Разбитые армии хорошо учатся» (Ленин, «О партийном строительстве», стр. 358). И Ленин тут же, на ходу, на самом съезде «учится» побеждать противника. Он мастерски применяет тактику обходного удара, тактику разложения, во-первых, сил противника, во-вторых, их столкновения между собою. Это ему легко удается, тем более, что «большинство» Мартова не было компактной массой — оно состояло из трех разных групп делегатов: 1) из группы самого Мартова, 2) из членов заграничного союза РСДРП и редакции «Рабочего дела», которые противопоставляли себя организации «Искры» и 3) из делегатов еврейского социалистического союза «Бунда», требовавшего независимости в рамках РСДРП, против чего возражали и Ленин, и Мартов.

Ленин и его сторонники повели на съезде дело так, что обе эти последние группы, в конце концов, покинули съезд. Вот тогда Ленин из лидера «меньшевиков» и превратился в лидера «большевиков». Произошло это во время выборов Центрального Комитета и редакции Центрального Органа (ЦО) и редакции «Искры». Главные разногласия обнаружились при выборах ЦО.

Мартов предложил съезду переизбрать весь состав старой редакции — Плеханов, Ленин, Мартов, Аксельрод, Засулич, Потресов. Ленин предложил избрать лишь первую «тройку» — Плеханов, Ленин, Мартов.

Мотив Мартова: старая шестерка вполне себя оправдала, она подготовила созыв данного съезда, заслужила доверие партии и дискриминация кого-либо из этой «шестерки» для него лично неприемлема.

Мотив Ленина: «шестерка» в редакционно-литературном отношении себя не оправдала, она слишком громоздка для быстрой, оперативной работы и в таком деле «сентиментализм недопустим».

На самом деле Ленин руководствовался другим. В старой «шестерке», как показал съезд, соотношение сил было четыре против двух в пользу Мартова. С Лениным шел до конца съезда только Плеханов. Если избрать «тройку», соотношение сил будет (два против одного) в пользу Ленина.

Чтобы дать делегатам съезда полную свободу дискуссии, всей старой «шестерке» было предложено удалиться с заседания. Вот тогда впервые сказались плоды работы Ленина по созданию «организации профессиональных революционеров» — сторонники Ленина компактным и дисциплинированным большинством поддержали предложение Ленина. «Шестерку» вернули на голосование. Мартов еще раз предупредил съезд, что если будет избрана «тройка», то он откажется войти туда. Однако съезд большинством голосов принял предложение Ленина — о редакционной тройке (Плеханов получил — 23 голоса, Мартов — 22, Ленин — 20) («Второй съезд РСДРП…», стр. 375).

Тогда Мартов выступил с заявлением, которое оказалось историческим:

«Так как несмотря на мое заявление, что я отказываюсь от кандидатуры, меня все же выбрали, то я должен заявить, что я отказываюсь от чести, мне предложенной… я не могу взять на себя ответственность за политику группы из трех лиц, которая согласно принятому уставу, должна оказывать решающее влияние на ход дел в России. Я не хочу быть "третьим" в учреждении, которого простым придатком будет ЦК… Фактически вся партийная власть передается в руки двух лиц, и я слишком мало дорожу званием редактора, чтобы согласиться состоять при них в качестве третьего» («Второй съезд РСДРП…», стр. 375).

Это заявление Мартова ознаменовало наступление новой эпохи в истории русского социализма — РСДРП окончательно раскололась на съезде на две фракции: на фракцию демократического социализма во главе с Мартовым и на фракцию «революционного социализма» во главе с Лениным. Первую фракцию стали называть фракцией «меньшевиков», вторую — фракцией «большевиков» из-за количества голосов, которые каждая из них получила во время выборов ЦО и ЦК.

В Центральный Комитет вошли также одни сторонники Ленина, причем по уставу ЦК предоставлялось право кооптации. Был избран еще Совет партии, как центральный судебно-контрольный орган, который составлялся из пяти лиц — по два представителя от ЦК и ЦО, а пятое лицо, председатель Совета, избирался на самом съезде. Им был избран Плеханов. Триумф Ленина был полный.

Однако вскоре после съезда Плеханову стало невмоготу с Лениным. Он, вероятно, только теперь начал подумывать над тем, куда его завела собственная незадачливость. Выдающийся теоретик и блестящий полемист Плеханов питал какое-то органическое отвращение к черной плебейской работе в партии. Для этого он был слишком аристократом духа. Ленин, наоборот, питал столь же глубокое презрение к абстрактному теоретизированию, к блеску слова, шуму фразы, будучи одновременно и рабочей лошадью и беспокойным седоком серой, повседневной работы по организации партии. Плеханов — теоретик, Ленин — практик, — в этом отношении они блестяще дополняли друг друга. Союз Плеханова с Лениным сначала именно и выглядел как брак по расчету. Когда цитированный выше Акимов напомнил Плеханову на всю опасность его политического брака с Лениным, Плеханов отделывался историческими анекдотами:

«У Наполеона была страстишка разводить своих маршалов с их женами; иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Товарищ Акимов в этом отношении похож на Наполеона — он во что бы то ни стало хочет развести меня с Лениным. Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы; я не стану разводиться с Лениным и надеюсь, что и он не намерен разводиться со мною». В этом месте протокольная запись отмечает: «Товарищ Ленин, смеясь, качает отрицательно головой» («Второй съезд РСДРП…», стр. 137).

Однако «разводиться» всё-таки пришлось. Под давлением рядовой членской массы партии и желая предупредить окончательный раскол, Плеханов предложил Ленину возвращение в редакцию старых членов редакции «Искры». Ленин в знак протеста вышел из редакции. Плеханову теперь ничего не оставалось, как пригласить (кооптировать) обратно в редакцию Мартова и остальных трех редакторов. Те приняли приглашение. Так возникла «новая» «Искра», названная большевиками «меньшевистской» «Искрой», хотя ее возглавлял «большевик» и председатель Совета партии Плеханов.

С этих пор РСДРП фактически распалась на две партии. С этих пор и организационные разногласия между этими двумя партиями постепенно перерастают в тактические и идейные разногласия. После съезда и после того, как меньшевики вновь овладели руководящими органами партии (ЦО, Совет партии, но ЦК все еще в руках большевиков, куда Ленин скоро предложит кооптировать себя), Ленин выступил с новой работой — «Шаг вперед, два шага назад» (1904), в которой защищал свой организационный план, доказывая, что создание единой партии и является «шагом вперед», а приход «меньшевиков» ко власти в партии — «двумя шагами назад». Ленин писал:

«Шаг вперед, два шага назад… это бывает и в жизни индивидуумов и в истории наций, и в развитии партий. Было бы преступным малодушием хоть на минуту сомневаться в неизбежном, полном торжестве принципов революционной социал-демократии, пролетарской организации и партийной дисциплины» (Ленин, «О партийном строительстве», стр. 287).

Однако Ленин говорил, что на втором съезде и сейчас после него разногласия между двумя фракциями носили не программный и даже не тактический, а организационный характер. Он пишет:

«Разногласия… сводятся не к программным и не к тактическим, а лишь к организационным вопросам… Позиция новой «Искры» есть оппортунизм в организационных вопросах… В сущности уже в спорах о § 1 стала намечаться вся позиция оппортунистов в организационном вопросе… Их вражда к построению партии сверху вниз» (там же, стр. 124).

Он призывал своих сторонников к суровой борьбе с «оппортунистами в организационном вопросе», внушая им чувство беспощадности к противнику: «в политике жертвы не даются даром, а берутся с боя», — писал он (там же, стр. 286).

Ленин говорит и о родстве меньшевистского оппортунизма в организационном вопросе с оппортунизмом международной социал-демократии. Он пишет:

«Указанные мною принципиальные черты оппортунизма (автономизм, барский или интеллигентский анархизм, хвостизм и жирондизм) наблюдаются (с соответственным изменением) во всех социал-демократических партиях всего мира» (там же, стр. 273–274).

Лейтмотив ленинского плана был разгадан в словах человека, который до съезда считался «дубинкой Ленина», а на съезде отошел от него — в словах Троцкого.

Ленин пишет, что Троцкий правильно охарактеризовал устав партии, когда заявил: «Наш Устав представляет организованное недоверие со стороны партии ко всем ее частям, то есть контроль над всеми местными, районными и национальными организациями» (там же, стр. 161).

Но что такое тогда партия по Ленину? На это старая революционерка Вера Засулич ответила:

«Партия для Ленина — это его «план», его воля, руководящая осуществлением плана. Это идея Людовика XIV». «Государство — это я», «партия — это я, Ленин» («Искра» 25 июня 1904 г., № 70, цитирую по Ленину — т. VI, стр. 431).

Мартов писал о «гипертрофии централизма» ленинского плана, а Аксельрод охарактеризовал его как «систему самодержавно-бюрократического управления партией» (Ленин, «О партийном строительстве», стр. 155; 245). Ленин на все эти обвинения отвечает невозмутимо и по-своему последовательно. Да, говорит он, «наша партия должна быть иерархией не только организаций революционеров, но и массы рабочих организаций» (там же, стр. 147).

Даже больше. Ленин чувствует себя польщенным, когда Мартов призвал партию поднять «восстание против ленинизма». Ленин говорит, что все обиженные на II съезде теперь «бросились с рыданием в объятия друг к другу и подняли знамя "восстания против ленинизма"» — эти слова Мартова Ленин берет в кавычки и добавляет:

«Мартов дождался того времени, когда он будет сам-пят, чтобы поднять восстание против меня одного. Неискусно полемизирует-то Мартов: он хочет уничтожить своего противника тем, что говорит ему величайшие комплименты» (там же, стр. 147).

Не будучи сам падким на комплименты, Ленин и для своих противников знал лишь один комплимент — смачную ругань.

Сейчас же после съезда Ленин приступил к практическому осуществлению своего плана по созданию системы партийных организаций на местах. В циркулярном письме к своим единомышленникам, названном «Письмо к товарищу о наших организационных задачах», Ленин конкретизирует свой план. Он предлагает использовать лучших товарищей из социал-демократического подполья не только в комитетах, но и на особых, для дела весьма важных функциях (типография, транспорт литературы, разъездные агитаторы, паспортные бюро, руководители военных групп, а также «дружины по борьбе со шпионами»). Ленин дает указания:

«Мы должны внушать рабочим, что убийство шпионов, и провокаторов, и предателей может быть, конечно, иногда безусловной необходимостью…»;

«Нужны и боевые кружки, утилизирующие служивших в военной службе или особенно сильных и ловких рабочих на случай демонстраций, освобождения из тюрем и т. п.»;

3) «По типу филиальных отделений комитета… должны быть организованы все разнообразные группы, обслуживающие движение, — и группы студенческой и гимназической молодежи, и группы, скажем, содействующих чиновников и группы транспортная, типографская, паспортная, группы по устройству конспиративных квартир, группы по слежению (по слежке — А. А.) за шпионами, группы военных, группы по снабжению оружием, группы по организации, напр., «доходного финансового предприятия» и т. д. Все искусство конспиративной организации должно состоять в том, чтобы использовать все и вся, "дать работу всем и каждому", сохраняя в то же время руководство всем движением» (Ленин, т. V, стр. 184–187, 3-е изд.).

На возражения партийных товарищей, что ленинская чрезмерно централистская организация таит в себе большую опасность, если в центре окажется неспособное лицо или даже агент политической полиции (таким агентом в ЦК большевиков оказался в 1912 году большевистский депутат IV Государственной Думы Малиновский), Ленин отвечал указанием на то, что «средством против этого не может быть выборность и децентрализация, абсолютно недопустимая и даже вредная в революционной работе при самодержавии» (там же).

Особо важное значение придавалось работе на фабриках и заводах. Но и там партийная сеть строится по общепринятому иерархическому уставу:

«Каждый завод должен быть нашей крепостью. А для этого заводская рабочая организация должна быть так же конспиративной внутри себя, так же «ветвиста» вовне, в самые разные стороны просовывать свои щупальцы, как и всякая революционная организация… Заводской комитет должен состоять из очень небольшого числа революционеров, получающих непосредственно от комитета (вышестоящего комитета — А. А.) поручения. Все члены заводского комитета должны смотреть на себя как на агентов комитета (вышестоящего комитета — А. А.), обязанных подчиняться всем его распоряжениям, обязанных соблюдать все «законы и обычаи» той «действующей армии», в которую они вступили и из которой они в военное время, не имеют права уйти без разрешения начальства» (там же, стр. 185–186).

Ленин дает популярное толкование и того, что он имеет в виду под «централизацией руководства», когда сравнивает центр с дирижером, а партию — с оркестром. Он пишет:

«Чтобы центр мог действительно дирижировать оркестром, для этого необходимо, чтобы в точности было известно, кто, где и какую скрипку ведет, где и как какому инструменту обучался и обучается, кто, где и почему фальшивит и кого, как и куда надо для исправления диссонанса перевести и т. п.» (там же, стр. 190).

Абсолютистский централизм впоследствии Ленин и большевики будут выдавать за «демократический централизм». Ленин кончает следующим важным заключением:

«Руководить движением должно возможно меньшее число возможно более однородных групп искушенных опытом профессиональных революционеров. Участвовать в движении должно возможно большее число возможно более разнообразных и разнородных групп пролетариата (и других классов народа)» (Ленин, т. V, стр. 189).

Кратко, лапидарно, соотношение между центром и партийной периферией Ленин выражает формулой: «централизация руководства и децентрализация ответственности» (там же, стр. 188), формулой, которой большевизм руководствуется и поныне. (A. Avtorkhanov, The Communist Party Apparatus, Chicago, Regnery, 1966, pp. 7-16).

Все-таки ведущая идея Ленина — иерархическая партия при централизованном руководстве — не полностью нашла адекватное воплощение в организационных нормах проекта Устава партии, который. Ленин представил на утверждение II съезда. Ленинский Устав явно страдает той же болезнью, которую он приписывал своим противникам: оппортунизмом в организационном вопросе. Говоря иначе, в организационном вопросе Ленин еще не большевик, он, воздавая дань давлению и влиянию демократического крыла партии (группа Мартова), воспринимает и его организационную схему построения высших органов партии. Так, в проекте Устава Ленина присутствует явно антиленинская идея «полицентрии» партии. Вместо одного руководящего центра Ленин предлагает создать три самостоятельных и не подчиненных друг другу центра: ЦК, Совет партии и ЦО (Центральный орган партии). Это требование изложено в § 4 его проекта. Там сказано: «Партийный съезд назначает ЦК, редакцию ЦО и Совет партии» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 43). Последующие параграфы определяют компетенции каждого из этих органов:

«5. ЦК объединяет и направляет всю практическую деятельность партии и заведует центральной партийной кассой, а равно всеми общепартийными техническими учреждениями. Он разбирает конфликты как между различными организациями и учреждениями партии, так и внутри их.

Редакция ЦО руководит партией идейно…

Совет партии назначается съездом из числа членов ЦК и ЦО в составе 5 лиц. Совет решает дела о пререканиях и разногласиях между редакцией ЦО и ЦК в области вопросов общеорганизационных и тактических. Совет партии возобновляет ЦК в случае полного его провала» (там же, стр. 43–44).

В § 8 говорилось, что новые комитеты и союзы комитетов утверждаются ЦК, но их обязывали в одинаковой мере подчиняться постановлениям как ЦК, так и редакции ЦО (там же).

Мартов писал, что борьба на съезде по первому параграфу Устава имела «наиболее принципиальное направление» (Мартов, «История российской социал-демократии», М.-П., 1923, стр. 75), но добавлял, что «значение этого поражения (по § 1 Устава) было, однако, для Ленина сведено к нулю принятием остальных пунктов Устава» (там же, стр. 76).

Значение принятого Устава для Ленина заключалось в том, что даже при наличии в нем идеи «полицентрия», он все же сумел придать ЦК такое практическое значение, которое ставило его фактически выше двух других органов. Самовластный ЦК — таков был конечный идеал Ленина. Л. Троцкий рассказывал в брошюре «II съезд РСДРП», что Ленин во время одной из своих речей на съезде относительно того, сколь властным и сильным должен быть ЦК, показал съезду как символ того — «кулак» (М. A. Landau-Aldanov, Lenine, Paris, стр. 63; А. И. Спиридович, «История большевизма в России», Париж, 1922, стр. 75).

Сам же Ленин, подводя итоги прениям съезда по поводу Устава, писал: «Сила и власть ЦК, твердость и чистота партии — вот в чем суть» (Ленин, Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 430).

Но не всякий сильный ЦК был нужен Ленину. Он был за такой ЦК, над которым господствует только он, и это господство Ленин хотел организационно закрепить в самом Уставе в лице реформированного Центрального Органа. Когда Мартов обвинил Ленина как раз в такой попытке, то Ленин открыто признался: да, именно такова его цель. Ленин говорил:

«До какой степени глубоко мы расходимся здесь политически с т. Мартовым, видно из того, что он ставит мне в вину это желание влиять на ЦК, а я ставлю себе в заслугу то, что я стремился и стремлюсь закрепить это влияние организационным путем. Оказывается, что мы говорили даже на разных языках. К чему была бы вся наша работа, все наши усилия, если бы венцом их была все та же старая борьба за влияние, а не полное приобретение и упрочение влияния» (Ленин, ПСС, т. 7, стр. 307).

Съезд избрал редакцию ЦО, куда вошли большевики Ленин и Плеханов и меньшевик Мартов. Он избрал также ЦК во составе трех человек, куда вошли одни большевики — Г. Кржижановский, Ф. Ленгник, В. Носков. Когда Плеханов поставил вопрос о возвращении в ЦО всех бывших его членов, то Ленин вышел из редакции ЦО, но он, как указывалось, был кооптирован в состав ЦК. Был кооптирован туда также и пятый член — Гальперин. Таким образом, ЦО стал меньшевистским, а ЦК — большевистским.

В июле 1903 года в Киеве было создано Русское бюро ЦК во главе с Кржижановским (секретарем была Л. Книпович, потом ее заменила Е. Стасова). В Женеве образовался заграничный отдел ЦК во главе с Ленгником (его помощники: заграничные агенты ЦК — М. Лядов, П. Лепешинский, В. Бонч-Бруевич) («История КПСС», т. 1, 1964, стр. 482-3. В сентябре 1903 года были дополнительно кооптированы в ЦК Ф. Гусаров, Р. Землячка, Л. Красин и М. Эссен. В ЦК были созданы группы: организаторская, техническая, финансово-интендантская и военная. Была создана также Исполнительная Комиссия, координировавшая всю работу ЦК (там же, стр. 483).

Теперь после реорганизации ЦО Совет партии состоял из 5 человек: три меньшевика — Мартов, Аксельрод и перешедший на сторону меньшевиков Плеханов и два большевика — Ленин и Ленгник. Когда Совет партии потребовал кооптировать в ЦК и представителей от меньшевиков, то Ленин решительно выступил против решения Совета — этого высшего учреждения партии — и обратился с письмом в ЦК: «Спасение одно — съезд»; он предложил ЦК: двинуть все силы, всё и вся в комитеты и в объезды» (Ленин, ПСС, т. 46, стр. 329).

ЦК создал в России три очень важных опорных пункта большевизма — Северное бюро ЦК (оно направляло работу Московского, Петербургского, Тверского, Нижегородского, Северного и Рижского комитетов), Южное бюро ЦК (Одесский, Екатеринославский и Николаевский комитеты), Восточное бюро ЦК (комитеты Сибири, Урала и Поволжья). Функцию бюро ЦК на Кавказе выполнял Кавказский союзный комитет.

Официальный историк констатирует: «Создание областных бюро ЦК явилось крупным шагом вперед по пути укрепления большевистских сил в России. Областные бюро подготовили почву для формирования самостоятельных большевистских центров» («История КПСС», т. 1, 1964, стр. 497). Борьба между большевизмом и меньшевизмом становится борьбой двух радикально противоположных доктрин: Мартов борется за партию демократического правления, а Ленин — за партию абсолютного централизма. На страницах новой «Искры» писалось, что Ленин хочет такую партию, которая представляла бы собою огромную фабрику во главе с директором в виде ЦК, а членов партии превратить в «колесихи и винтики» (там же, стр. 502). Ленин держит курс на созыв III съезда партии. Однако Совет партии отверг предложение Ленина о его созыве. Тогда Ленин начал требовать от ЦК, чтобы он взял на себя функцию созыва съезда (по Уставу она принадлежит Совету партии). Но большевистский ЦК не поддается настойчивым уговорам Ленина. Рассерженный Ленин пишет:

«Я думаю, что у нас в ЦК в самом деле бюрократы и формалисты, а не революционеры. Мартовцы плюют им в рожу, а они утираются и меня поучают: "бесполезно бороться"…» (Ленин, там же, т. 46, стр. 355).

Ленину все же удалось в феврале 1904 года заставить русскую часть ЦК собраться для обсуждения его предложения о созыве съезда. Но решение ЦК глубоко разочаровало Ленина — пятью голосами (Гальперин, Кржижановский, Носков, Гусаров и Красин) при одном против (Землячка) большевистский ЦК отклонил требование Ленина о созыве съезда («История КПСС» т. 1, стр. 509). Заграничные члены ЦК Ленгник и Эссен поддерживали Ленина. Даже в этом случае Ленин не имел большинства (5:4 против съезда).

Вскоре в ЦК произошли новые перемены: посланные Лениным в Россию вести борьбу за съезд — Ленгник и Эссен были арестованы, Землячка была выведена из ЦК (так как она состояла одновременно и членом Петербургского комитета), Кржижановский подал в отставку и вышел из ЦК, Гусаров сам устранился от работы. В ЦК остались три члена: Носков, Гальперин и Красин. Эта тройка на заседании ЦК в конце июля 1904 года приняла постановление под названием «июльской декларации» о примирении с меньшевиками, о восстановлении единой партии. ЦК постановил далее признать законность кооптации Плехановым старых членов редакции «Искры», а также одобрил политическую линию газеты. Одновременно ЦК вынес и два других постановления: лишить Ленина мандата заграничного представителя ЦК и назначить цензуру его произведений («печатание его произведений каждый раз происходит с согласия коллегии ЦК» — там же, стр. 509). Всякая агитация за съезд партии запрещалась. Вся техническая работа партии за границей отнималась у сторонника Ленина Бонч-Бруевича и передавалась Носкову, другой сторонник Ленина |- Лядов — должен был сдать партийную кассу. В ЦК были введены еще три члена большевистского направления, но не ленинцы: А. Любимов, Л. Карпов и И. Дубровский. Всех этих членов большевистского ЦК Ленин окрестил «примиренцами», что было лишь синонимом «оппортунистов». Им Ленин объявил не менее жестокую борьбу, чем оппортунистам меньшевистским.

Когда вскоре в ЦК были включены и три представителя меньшевиков, большевистский ЦК окончательно стал антиленинским. Официальный историк партии пишет: «Казалось, меньшевики могли торжествовать победу: в их руки перешли все центральные партийные учреждения. Но меньшевики завоевали учреждения, а не партию» (там же, стр. 510).

Ленин не был бы Лениным, если бы не нашел выхода из создавшегося положения. Абсолютно безвыходного положения в политике Ленин вообще не признавал. Как партийный тактик и политический комбинатор он не имел конкурентов. ЦК большевиков он объявляет «заграничным кружком, опозорившим нашу партию» (Ленин, ПСС, т. 9, стр. 147). Ленин говорил, что «Новый ЦК, находясь всецело в руках кооптированных претендентов, ставит своей задачей дезорганизовать и расколоть все местные комитеты большинства. Пусть товарищи не делают себе никаких иллюзий на этот счет: иной цели нет у ЦК» (там же, стр. 147–148).

Ленин считает своей задачей изолировать большевистский ЦК от российских большевистских комитетов. На созванном им частном «совещании 22 большевиков» около Женевы он ставит вопрос о создании новых большевистских центров: «Бюро комитетов большинства» вместо существующего легального ЦК и редакции Центрального органа партии «Вперед» вместо тоже легально существующей «Искры».

Тут же по окончании совещания Ленин посылает в Россию своих сторонников для оформления и утверждения этих решений в местных комитетах. Одновременно совещание выпускает обращение «К партии» с критикой старого ЦК и изложением задач создания новых центральных органов партии и необходимости скорейшего созыва III съезда. Из 20 местных комитетов, имеющих право голоса, 12 высказались за созыв этого съезда («История КПСС», т. 1, стр. 512). В России в сентябре-декабре 1904 года состоялись три областных конференции, с участием тринадцати комитетов, на которых и было оформлено «Бюро комитетов большинства», куда вошли Ленин, Р. Землячка, А. Богданов, М. Лядов, Г. Гусев, М. Литвинов, П. Румянцев (там же, стр. 514–515). Бюро должно было действовать в России. За границей в ноябре-декабре 1904 года оформляется и редакция «Вперед», куда вошли Ленин, В. Воровский, А. Луначарский, М. Ольминский и секретарь редакции Н. Крупская (там же, стр. 515).

Таким обходным маневром, наступлением с тыла, Ленин парализует всякое старание ЦК воссоединить борющиеся между собою две фракции.

Меньшевики в свою очередь отвечают Ленину той же монетой. Они усиливают свои акции против Ленина: за границей — более успешно, внутри страны — менее успешно. За границей меньшевики пользуются симпатией социал-демократических партий II Интернационала, особенно самой главной его партии — немецкой социал-демократии. Некоторые из лидеров меньшевизма думают ликвидировать влияние Ленина тем, что напустят на него марксистских авторитетов из немецкой социал-демократии. Так, Потресов писал (14 мая 1904 г.) Аксельроду:

«…спешу Вам сообщить, что я только что получил от Каутского письмо, разрешающее нам напечатать его ответ Лидину (Лядову, стороннику Ленина) в «Искре». Итак, первая бомба отлита, и — с божьей помощью — Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы выработать общий план кампании против Ленина — взрывать его так взрывать до конца, методически и планомерно. Как бить Ленина — вот вопрос. Прежде всего, мне думается, следует на него выпустить авторитетов — Каутского, Розу Люксембург и Парвуса» («Социал-демократическое движение в России. Материалы», т. 1, М.-Л., 1928, стр. 124–125).

Это вполне естественно, что симпатия вождей немецкой социал-демократии была на стороне демократического крыла РСДРП — на стороне меньшевиков. В вышеупомянутом ответе Лядову Каутский писал:

«…если бы на вашем съезде мне пришлось бы выбирать между Мартовым и Лениным, то на основании всего опыта нашей деятельности в Германии, я решительно высказался бы за Мартова» («Искра» № 66, 15 мая 1904 г.).

Тем не менее, как раз немецкая социал-демократия не раз предпринимала попытку примирить враждующие фракции. Вождь немецких социал-демократов Август Бебель, который пользовался у Ленина известным уважением, обратился к нему с письмом, предлагая большевикам и меньшевикам свое посредничество для их примирения. Руководство II Интернационала возложило на Бебеля обязанности председателя третейского суда. Однако Ленин был неумолим. Для Ленина иная партия, как созданная по его организационному плану, иная доктрина, как доктрина большевизма о революции, иное руководство, как его собственное — были абсолютно не приемлемы. Несмотря на свою величайшую тактическую изворотливость в политике, в принципиальных вопросах борьбы за власть он был несгибаемым, как сталь. «Принципиальная политика есть самая верная политика», — говорил он.

Как указывалось, летом 1904 года ЦК, потерявший несколько своих членов в результате арестов, кооптировал в свой состав, вопреки Ленину, несколько меньшевиков. За это меньшевики передали ЦК транспорт своей литературы, подчинив ему формально и свои местные комитеты. Теперь в ЦК преобладало меньшевистское влияние. Этим объясняется и решение ЦК о признании законности кооптации Плехановым членов старой редакции ЦО.

Меньшевики были не прочь восстановить теперь мир и с Лениным. Так, Ленину было предложено вновь вступить в редакцию. Ленин не только отклонил это предложение, но, обвинив своих бывших сотрудников из ЦК в примиренчестве, организовал названные выше два новых органа партии: «Бюро комитетов большинства» как новый большевистский ЦК и газету «Вперед» как новый большевистский ЦО.

Борьба между большевизмом и меньшевизмом за гегемонию в РСДРП вступила в новую фазу.

 

Глава 2. БОЛЬШЕВИСТСКИЙ ЦК И МЕНЬШЕВИСТСКИЙ ОК

Побитые на II съезде меньшевики еще тогда постарались взять реванш в заграничных партийных организациях, где они с самого начала имели преобладание. Был созван съезд заграничной организации РСДРП — «Лиги русской революционной социал-демократии», который, осудив «бюрократический централизм» Ленина, стал на точку зрения меньшевиков по всем основным спорным вопросам II съезда партии. В ответ на это, представитель большевистского ЦК распустил съезд и, руководствуясь уставными правами ЦК, аннулировал его решения. Тем временем, ЦК созвал (2–6 марта 1905 г.) в Женеве учредительный съезд тех заграничных организаций РСДРП, которые стояли за большевиков. Был избран Комитет заграничных организаций (КЗО) и утвержден его Устав.

По спорным официальным источникам, соотношение сил в самой России было таково: существовали и функционировали 32 большевистских комитета и 35 групп, 23 меньшевистских комитета и 27 групп, 10 комитетов, а 43 группы были нейтральными или «занимали примиренческие позиции» («История КПСС», т. II, стр. 39). Ленин считал, что на стороне большевиков лишь моральный перевес, а материальный перевес находится на стороне меньшевиков. Поэтому он говорил:

«Нам нужно еще превратить нашу моральную силу в материальную. У меньшевиков больше денег, больше литературы, больше транспортов, больше агентов, больше "имен", больше сотрудников. Было бы непростительным ребячеством не видеть этого» (Ленин, ПСС, т. 9, стр. 246).

Из 29 утвержденных Советом партии «правоспособных организаций», согласно газете «Вперед», 15 организаций высказались за созыв III съезда (Ленин, там же, стр. 335–336), но «Совет рвет устав и обманом уклоняется от обязательного для него созыва съезда» (там же).

21 января 1905 года Бюро комитетов большинства взяло на себя роль Совета партии и выпустило «Извещение о созыве III партийного съезда». «Извещение» сопровождалось статьей Ленина, в которой он доказывал правомерность действия Бюро, так как меньшевистский Совет и примиренческий ЦК саботируют созыв съезда. Реакция российских организаций на «Извещение» свидетельствовала, что Ленин работает в верном направлении.

Меньшевистский Совет решил воспользоваться съездом для обсуждения предложения Бебеля о восстановлении единства партии. Совет вынес постановление (10 марта 1905 г.), как «обращение к членам III партийного съезда, созываемого русским Бюро, с предложением съезду принять посредничество Бебеля для восстановления единства партии и с выражением согласия прислать на съезд от Совета двух представителей для переговоров об осуществлении идей третейского разбирательства» (Ленин, там же, стр. 349). Нельзя было бы выдумать лучшей услуги Ленину, чем это постановление. Этим постановлением и фактически, и юридически Совет партии признал законность созыва съезда Бюро комитетов большинства. На этом этапе борьбы Ленину большего и не требовалось. Только Ленин вполне логично упрекал Совет в непоследовательности. Он писал:

«Почему же вы хотите послать на съезд только двух представителей заграничного Совета? Почему не представителей всех партийных организаций. Ведь члены российского Бюро комитетов большинства пригласили на съезд всех…» (там же, стр. 352–353).

Фактическая капитуляция Совета партии явно подняла акции съезда. В начале 1905 года из 11 членов ЦК — 9 было арестовано в России, а, оставшиеся на свободе 2 члена ЦК — Красин и Любимов в феврале 1905 года вступают в переговоры с Бюро о созыве съезда. Переговоры ведут от ЦК — Красин и от Бюро — Гусев. Ленин потревожен, как бы Совет партии, действуя за спиной ЦК, не перехитрил его. Ленин пишет Гусеву: «Бюро не вправе уступать ЦК ни на йоту. Иначе мы здесь поднимем бунт, и все твердокаменные комитеты будут с нами» (Ленин, там же, т. 47, стр. 15).

Однако опасения Ленина оказались напрасными. Если Совет партии капитулировал условно, то ЦК партии капитулировал безусловно. ЦК и Бюро постановили создать Организационный Комитет для созыва III съезда. В обращении «К партии» говорилось, что «съезд созывается для установления общей партийной тактики и организационного единства партии» («Третий съезд РСДРП. Протоколы», 1959, стр. 638–684).

Ленин торжествовал заслуженную победу. Он писал:

«Итак, — мы можем торжествовать полную моральную победу. Россия взяла верх над заграничниками. ЦК нашел в себе в последнюю минуту достаточно гражданского мужества, чтобы… восстать против заграничного Совета» (Ленин, там же, т. 9, стр. 370–371).

Победа Ленина была почти тотальная. К апрелю 1905 года из 29 российских организаций за съезд высказались 21 (правом участия на съезде пользовались комитеты, возникшие за год до съезда и утвержденные ЦК).

Все основные — тактические и организационные — документы будущего III съезда были подготовлены редакцией «Вперед».

12 (25) апреля открылся и сам съезд в Лондоне и продолжался до 27 апреля (10 мая) 1905 года. Присутствовало 24 делегата с решающим голосом и 14 делегатов с совещательным голосом. На съезде был представлен 21 комитет с решающим голосом.

Съезд признал начавшуюся русскую революцию 1905 года революцией «буржуазно-демократической», в которой роль гегемона и движущей силы играет пролетариат, а союзником его признается крестьянство. В перспективе — перерастание демократической революции в социалистическую. Единственный путь к захвату власти — переход через массовые политические стачки к вооруженному восстанию. Вот эту общую схему Ленина съезд одобрил и утвердил, как директиву с.-д. комитетам в России.

В резолюции съезда сказано, что «задача организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания является одной из самых главных и неотложных задач партии в настоящий революционный момент» («Третий съезд РСДРП. Протоколы», стр. 450–451). В результате этой борьбы должна была возникнуть, по той же схеме Ленина, «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства», с временным революционным правительством во главе.

По вопросу о том, входить ли представителям РСДРП в состав такого правительства, мнения меньшевиков и большевиков расходились. Поскольку революция признавалась буржуазно-демократической, меньшевики исключали участие РСДРП в правительстве такой революции. Эти взгляды меньшевиков Ленин считал «догматическими». Съезд записал, что «в зависимости от соотношения сил и других факторов, не поддающихся точному предварительному определению, допустимо участие во временном революционном правительстве уполномоченных нашей партий» (там же, стр. 451–452).

В отношений крестьянства съезд выдвинул более радикальную программу, чем та, которая содержалась в решении II съезда или в писаниях Ленина до сих пор. Лишь под влиянием начавшейся первой русской революции, под влиянием роста крестьянских восстаний Ленин впервые открывает того мелкобуржуазного союзника революции, который, в конечном счете, приведет его ко власти в России — русское крестьянство. Если Ленин и II съезд раньше говорили о возвращении крестьянам лишь тех «отрезков», которые отошли от крестьянских наделов к помещикам при освобождении крестьян от крепостного права в 1861 году, то теперь III съезд требовал конфискации помещичьих, казенных, церковных, монастырских и удельных земель и создания революционных крестьянских комитетов для осуществления такой программы (там же, стр. 454).

По вопросу о либералах съезд предложил «энергично противодействовать попыткам буржуазной демократии взять в свои руки рабочее движение», но «поддерживать буржуазию, поскольку она является революционной или оппозиционной в своей борьбе с царизмом» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 82).

Новый устав партии, представленный Лениным на III съезд, уже является истинно ленинским и порывает с «полицентрией» его старого Устава.

Прежде всего, съезд вносит в Устав знаменитый первый параграф в редакции Ленина: «членом партии считается всякий принимающий её программу, поддерживающий партию материальными средствами и участвующий личной работой в одной из ее организаций» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 87).

Параграфы Устава, аннулирующие «полицентрию» старого Устава, гласят:

«5. ЦК представляет партию в сношениях с другими партиями, назначает ответственного редактора ЦО из своей среды, организует комитеты, союзы комитетов и др. учреждения партии и руководит их деятельностью» (там же, стр. 88).

«8…Все постановления ЦК обязательны для всех партийных организаций, которые обязаны также давать в центральную кассу 20 % всех своих доходов (стр. 89)… «Местный комитет должен быть распущен ЦК, если за распущение выскажутся одновременно ЦК 2/3 и 2/3 местных рабочих, входящих в партийные организации» (стр. 89).

Далее в новом Уставе говорится, что «кооптация членов ЦК производится единогласно», но в местных комитетах официальные кандидаты, предложенные ЦК, кооптируются простым большинством (стр. 89).

Таким образом, Совет партии аннулируется, ЦО перестает быть самостоятельным и назначается не съездом, а ЦК, местные комитеты делаются простыми филиалами ЦК.

Съезд принял специальное постановление и о меньшевиках, назвав их «отколовшейся частью партии». Участие меньшевиков в местных с.-д. организациях допускалось «при том необходимом условии, чтобы они, признавая партийные съезды и партийный Устав, всецело подчинялись партийной дисциплине» (там же, стр. 81).

Съезд избрал ЦК, куда вошли Ленин, А. Богданов, Л. Красин, Д. Постоловский и А. Рыков. Богданов, Красин, Рыков принадлежали к крылу «примиренцев». Ленин не смог воспрепятствовать их избранию. Съезд объявил, что отныне газета «Искра» перестает быть Центральным Органом партии (так как редакция «Искры» не явилась на съезд, а ее линия расходится с директивами III съезда). Съезд поручил ЦК организовать новую газету партии, назвав ее «Пролетарием».

Между членами ЦК обязанности были распределены так: Ленин — ответственный редактор ЦО и председатель ЦК за границей (кроме того создавалось Заграничное бюро ЦК, секретарь — жена Ленина Н. Крупская), А. Богданов — ответственный редактор и организатор всей литературной части в России; Л. Красин — ответственный финансист и транспортер; А. Рыков и Д. Постоловский (Александров) — партийно-организационная работа в России (сношение с комитетами, распределение сил и пр.). В случае провала членов ЦК кандидатами в члены ЦК назначены А. Эссен, П. Румянцев и С. Гусев (Ленин, Собр. соч., т. VIII, стр. 471).

Почти одновременно с III съездом большевиков происходила «Первая общерусская конференция партийных работников» меньшевиков в Женеве. На конференции присутствовали делегаты 14 комитетов из России, не признавших III съезд правомочным, к ним присоединились эмигрантские организации меньшевиков. Хотя, по утверждению редакции «Искры», эти делегаты фактически представляли большинство членов РСДРП, руководители меньшевиков не захотели назвать свое собрание съездом. Хотя редакция ЦО и сам высший орган власти партии — Совет партии — находился в руках меньшевиков, меньшевики ими не воспользовались.

Насколько большевики бесцеремонно нарушали всякую уставную легальность, настолько же меньшевики скрупулёзно ее соблюдали. Поэтому они и свой фактически съезд объявили совещательным органом — «конференцией». Но и на решениях самой конференции лежал отпечаток внутреннего раскола среди меньшевиков. «Резолюции, принятые конференцией, показывают признаки глубокого разделения, которые начали оформляться в рядах меньшевиков», замечает один из западных авторов («The Communist Party of the Soviet Union», by L. Schapiro, New York, 1959, p. 62).

Две тенденции боролись на этой конференции: с одной стороны, те, которые, следуя Аксельроду, боролись за массовую легальную рабочую партию (их Ленин окрестил кличкой «ликвидаторов»), с другой стороны, те, которые стояли за кадровую нелегальную организацию, созданную «Искрой», избавив её только от ленинских крайностей (Мартов). Отсюда и двойственность решений конференции — рядом с легальными требованиями (борьба за 8-часовой рабочий день, за свободу стачки и за право создавать профсоюзы в рамках существующего режима) выдвигаются и революционные требования, которые мало чем отличаются от решения III съезда — массы должны быть подготовлены к участию в неизбежном восстании, а социал-демократы должны быть готовы взять в свои руки контроль над произвольно возникшим революционным движением.

Хотя меньшевики и отрицают необходимость участия во временном революционном правительстве, но они допускают взятие власти пролетариатом, если русская революция послужит толчком для революции в других странах (там же, стр. 63). Сравнивая позиции обеих фракций, цитированный историк пишет: «Следовательно, много было правды в утверждениях многих меньшевиков, что ничто не разделяет двух фракций, кроме непримиримости Ленина и его решимости создать партию, подчиненную его собственной команде» (там же, стр. 63).

Сравнивая общую тактическую линию обеих фракций в революции 1905 года, можно констатировать: большевики были за «левый блок» революционных сил, которым руководят они сами («гегемония пролетариата»), а меньшевики за «национальный фронт» всех революционных и оппозиционных сил, в котором РСДРП лишь одна из участниц. Стратегическая цель обеих фракций в данной революции: большевики выступают за «диктатуру пролетариата и крестьянства» как переходную ступень к диктатуре пролетариата (то есть за диктатуру партии большевиков), меньшевики выступают за демократическую республику, которая создает условия легальной борьбы за социализм.

Меньшевистская конференция, оплошно уступив честь называть высший орган партии «Центральным комитетом» большевистскому съезду, выбрала свой собственный орган, назвав его «Организационной Комиссией». Конференция предлагала восстановить единство партии, но начать это снизу, с местных комитетов, а потом только восстановить единый центр партии. Плеханов, который отказался следовать приглашению участвовать на III съезде, теперь отошел и от меньшевиков. Он винил обе фракции в обострении раскола и начал издавать свой личный орган — «Дневник социал-демократа».

27 апреля (10 мая) 1905 года — в день окончания работы III съезда — состоялось заседание вновь избранного ЦК, на котором, как уже указывалось, были распределены обязанности между членами ЦК, а также утверждены пароль, шифр, клички для связей, обсуждены финансовые, транспортные и технические вопросы. Были намечены кандидаты в члены ЦК на случай ареста членов ЦК. ЦК решил, кроме того, направить в разные районы России своих представителей делать доклады об итогах III съезда и организовать в России группу партийных литераторов и пропагандистов.

Вскоре ЦК был разделен на две части, созданы два бюро ЦК: одно бюро ЦК — для работы за границей, другое бюро — для работы в России. Это второе бюро называлось «Русское бюро ЦК РСДРП» и находилось в Петербурге. В его первый состав входили А. Богданов, Д. Постоловский, Л. Красин и кооптированный в ЦК П. Румянцев. При «Русском бюро ЦК» был создан секретариат из трех человек для текущей работы, кроме того, была создана специальная агитационно-пропагандистская группа из 10–12 человек. Заграничное бюро во главе с Лениным было фактическим центром партии, хотя юридическим центром считалось «Русское бюро». Кроме общего руководства, Заграничное бюро ведало изданием и транспортировкой партийной литературы. Для этого оно имело хозяйственную комиссию, экспедицию, типографию и кассу («История КПСС», т. 2, стр. 66–64).

В ходе революции — 6 августа 1905 года — был издан царский манифест о созыве как законосовещательного органа — Государственной думы (названной булыгинской Думой по имени автора проекта — министра внутренних дел Булыгина). Выборы в Думу были ограниченными и неравными, многие слои населения вообще были лишены избирательного права. Но это был первый акт капитуляции самодержавия перед развивающейся революцией. ЦК большевиков выступил за бойкот этой Думы и за подготовку вооруженного восстания.

Начавшееся в стране стачечное движение принимает все большие и большие размеры. Правительство старается покончить с ним применением вооруженных сил.

Знаменитый приказ генерал-губернатора Петербурга Трепова от 13 октября — «холостых залпов не давать, патронов не жалеть» — только еще больше накаляет атмосферу. К середине октября всеобщая политическая забастовка охватывает около двух миллионов рабочих, служащих, учащихся. Царь идет на неслыханные и, казалось, маловероятные уступки: он издает «Манифест 17 октября», согласно которому:

объявлялись все гражданские свободы — свобода совести, слова, собраний и союзов при неприкосновенности личности;

устанавливалось «как незыблемое право, никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы, и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий властей» (С. Ольденбург, Царствование Николая II, часть II, Белград, 1939, стр. 317).

Левые партии признали «Манифест» победой революции, хотя и не окончательной. Милюков на банкете вечером 17 октября говорил: «Да, это успех, и успех большой. Но ведь не первый. Это новый этап борьбы» («Роковые годы», «Русские записки», 1939).

Когда царь вместе с «Манифестом» дал России и нового либерального председателя Совета министров — графа Витте, — но оставил министром внутренних дел реакционера Трепова, Л. Троцкий писал в «Известиях» Совета рабочих депутатов:

«Дан Витте, но оставлен Трепов. Пролетариат не хочет ни полицейского хулигана Трепова, ни либерального маклера Витте, ни волчьей пасти, ни лисьего хвоста. Он не желает нагайки, завернутой в пергамент конституции» (С. Ольденбург, там же, стр. 318).

Ленин писал, что «уступка царя есть действительно величайшая победа революции, но эта победа далеко еще не решает судьбы всего дела свободы. Царь далеко еще не капитулировал» и что надо «довести революцию до действительной и полной победы» (Ленин, ПСС, т. 12, стр. 27).

ЦК РСДРП выпустил воззвание «К русскому народу», в котором говорилось, что «народу нужны не бумажные обещания, а действительно надёжные гарантии: немедленное вооружение народа, снятие военного положения, немедленный созыв Учредительного Собрания, отмена сословного строя, введение восьмичасового рабочего дня, немедленная и полная политическая амнистия заключенным» («История КПСС», т. 2, стр. 99).

13 октября возник Петербургский Совет рабочих депутатов. В середине ноября в нем было 562 депутатов от 147 заводов, фабрик, 34 мастерских и 16 профсоюзов («История КПСС», т. 2, стр. 117).

Как раз Октябрьская всеобщая забастовка и выборы в Совет показали, что популярность и влияние меньшевиков среди рабочих Петербурга и Москвы были куда больше, чем популярность большевиков. Председателем Петербургского Совета рабочих депутатов был избран меньшевик Г. С. Хрусталев-Носарь, который был арестован

26 ноября, а 27 ноября происходит новое заседание Совета, на котором председателем, в присутствии Ленина, избирается опять-таки меньшевик — Л. Д. Троцкий. Меньшевики, как и большевики, держат курс на вооруженное восстание. Официальный большевистский историк пишет, что на заседании Совета, которое собралось после ареста Хрусталева «с участием Ленина, Мартова и других решено было в ответ на новую правительственную провокацию продолжать мобилизацию сил и подготовку восстания». («История КПСС», т. 2, стр. 125).

Интересно отметить, что Русское бюро ЦК с самого начала возникновения Совета рабочих депутатов Петербурга потребовало от него принятия программы РСДРП, угрожая в противном случае уйти из Совета: «Совет рабочих депутатов или партия?», — требовали большевики в одной из статей. Недоверие к Совету официальный историк объясняет тем, что «руководство Советом сразу оказалось в руках меньшевиков» (там же, стр. 104).

Знающий свое дело Ленин поправил ЦК. Он ответил на поставленный вопрос: «решение безусловно должно быть и Совет рабочих депутатов и партия» (Ленин. ПСС, т. 12, стр. 61). Ленин еще тогда увидел в советах и орган восстания и зародыш новой власти.

В Совет и его исполнительный комитет официально вошли с совещательным голосом представители политических партий — меньшевиков, большевиков, эсеров и Бунда. ЦК РСДРП делегировал в состав Совета А. Богданова, Д. Постоловского, кроме того, туда был избран член ЦК Л. Красин, иногда ЦК представлял там сам Ленин («История КПСС», т. 2, стр. 117).

Как Ленин мыслит организационную структуру партии в условиях демократических свобод, в данном случае в условиях России после «Манифеста 17 октября»?

Вот теперь-то Ленин впервые выдвигает положение, ставшее потом руководящим принципом всех коммунистических партий, действующих в демократических странах. Положение это гласит: у партии должно быть два аппарата — один для работы легально, другой — для работы нелегально. На партийном языке это называется «сочетание легальной работы с нелегальной». Практически это означает вот что. Во главе партии и ее отдельных организаций находится по два комитета — один комитет легальный, его состав на каждом уровне известен всем, его члены сидят в парламенте, в профсоюзах, в местных самоуправлениях, в открытых партийных учреждениях, в редакциях партийной печати и т. д. Есть и другой, параллельный комитет каждого уровня, — его состав строго засекречен, его руководители мало известны, многие из них даже неизвестны как партийцы.

В статье «О реорганизации партии», написанной через месяц после издания «Манифеста 17 октября», Ленин видит задачу реорганизации в следующем: «Итак, задача стоит ясно: сохранить пока конспиративный аппарат и развить новый, открытый». Но «новая ячейка должна быть менее строго оформленной, более "свободной", "lose", организацией» (Ленин, «О партийном строительстве», 1956, стр. 341). Что же касается руководящих кадров, «профессиональных революционеров», тут Ленин не отходит от своей доктрины ни на шаг, а подчеркивает «гигантское значение преемственности в деле партийного развития».

 

Глава 3. МЕНЬШЕВИСТСКО-БОЛЬШЕВИСТСКИЙ ЦК

Ход революции в России опрокинул тактику Ленина и III съезда на изоляцию лидеров меньшевиков от рабочего и революционного движения. Он опрокинул также претензии большевиков на гегемонию в революции.

Не только меньшевистские, но и подавляющее большинство большевистских комитетов осуждали узкую, по существу сектантскую, линию III съезда и требовали восстановления единства партии снизу доверху. На местах уже проходило объединение комитетов партии. Организационная комиссия меньшевиков по-прежнему продолжала проповедовать решение своей Женевской конференции о восстановлении единства РСДРП. Сам ЦК РСДРП в своем подавляющем большинстве стал на эту же точку зрения. Успехи меньшевиков как в организации забастовочного движения, так и в создании широких профессиональных союзов, а главное, решающая роль, которую сыграли меньшевики в создании Петербургского Совета, как и других, местных, советов (более 50) заставили Ленина впервые капитулировать перед меньшевиками, конечно, в расчете, что из этой капитуляции, в конечном счете, он выйдет победителем.

Официальный историк КПСС признает это, по существу, когда пишет:

«Раскол социал-демократии противоречит интересам революции. В период высшего ее подъема, начиная с октябрьских дней, единство действия снизу, прежде всего, социал-демократических рабочих, получило широкое распространение в массовых политических стачках, в совместной работе в Советах рабочих депутатов, профсоюзах и других организациях. Это убеждало рабочих в возможности и необходимости покончить с расколом в партии… Большевики во главе с Лениным поддержали это требование, считая, что со временем массы на собственном опыте убедятся в правильности их политики. В конечном итоге это и должно было привести к изоляции лидеров меньшевизма, завоеванию партийных масс большевиками» («История КПСС», т. 2, стр. 128–129).

Вместе с тем, Ленин в письме на имя ЦК категорически оговаривал: «Объединить две части — согласны. Спутать две части — никогда» (Ленин, ПСС, т. 47, стр. 80). Ленин требовал, чтобы происходили одновременно и в одном месте два съезда: один — большевиков, другой — меньшевиков с тем, чтобы они обсудили заранее заготовленные проекты объединения. Но Ленин хочет сохранить в этом объединении свою фракцию как органическое и автономное целое. Поэтому в том же письме ЦК он требует: «все усилия и помыслы направить к сплочению, к лучшей организации нашей части партии. Эта тактика кажется "эгоистической", но она единственно разумная» (там же). 20 ноября 1905 года в Петербурге собралась Вторая общероссийская конференция меньшевиков. Конференция отвергла идею Ленина о созыве двух параллельных съездов, а предложила слить ЦК РСДРП и ОК в один объединенный ЦК для созыва единого объединительного съезда. Она предложила также создать объединенный Центральный орган печати. Конференция сделала и примирительный жест по адресу большевиков, приняв ленинскую формулировку § 1 Устава.

Вслед за меньшевистской конференцией состоялась и Всероссийская конференция большевиков в Таммерфорсе (Финляндия). Она проходила под председательством Ленина с 12 по 17 декабря. Конференция эта, по существу, приняла все те условия объединения, которые были выдвинуты меньшевистской конференцией. Ленин с опаской и без энтузиазма шел на объединение, но ЦК РСДРП, его докладчики на конференции Красин и Румянцев, делегаты местных комитетов доказывали, что объединение снизу становится фактом, и его надо санкционировать, пока это объединительное движение не пройдет мимо руководителей большевиков. Ленин только добился того, что в решении конференции было записано:

«В одно время и в одном месте должны собраться съезды обеих её частей и, договорившись между собою о порядке работы, слиться в один съезд на том условии, что каждая сторона получает по равному числу решающих голосов» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 96).

Выборы на съезд сорвали и это условие Ленина, дав большинство решающих голосов меньшевикам.

Конференция объявила одновременно, что партия отныне будет строиться на принципах «демократического централизма» с широким выборным началом всех органов партии, которые сменяемы и подотчётны партии (там же, стр. 99). На этой же конференции Ленин впервые встретился со своим будущим преемником — И. Сталиным.

Такова была обстановка в партии, когда в конце декабря 1905 года ЦК большевиков и ОК меньшевиков слились и создали объединенный ЦК (от большевиков туда вошли Красин, И. Лалаянц и И. Саммер), который должен был созвать объединительный съезд.

7 февраля 1906 года в Петербурге был издан первый номер объединенного Центрального Органа партии — «Партийные известия». Редакция была составлена из шести человек — из трех большевиков (Ленин, Лунчарский, В. Базаров) и трех меньшевиков (Ф. Дан, Ю. Мартов, А. Мартынов).

Начались выборы на объединительный съезд. Если раньше эти выборы производились ограниченным кругом профессиональных революционеров в лице членов комитетов, то теперь делегатов выбирали на демократической основе из расчета один делегат на 300 членов партии («История КПСС», т. 2, стр. 175). Новая выборная процедура показала, что из революции 1905 года меньшевики вышли более окрепшими, чем большевики. Она показала одновременно и то, что широкая партийная масса осуждала фракционный фанатизм Ленина.

Когда 10 (23) апреля 1906 года в Стокгольме открылся IV Объединительный съезд, оказалось, что съезд в своем подавляющем большинстве является меньшевистским. Меньшевики имели на нем 62 голоса, большевики — лишь 46. На съезде присутствовало 112 делегатов с решающим голосом и 22 с совещательным, представлявших 62 организации РСДРП (на съезде присутствовали также представители национальных социал-демократических партий — Польши и Литвы, Латышского края, Бунда, Украины и Финляндии). Большинство программно-политических и тактических решений съезда было принято в духе меньшевизма.

Острые дебаты на съезде были по аграрному вопросу. Ленин отстаивал идею национализации земли. Докладчик от меньшевиков отстаивал идею муниципализации (передачи помещичьих земель земствам — муниципалитетам). Ленину возражали не только меньшевики, но и группа большевиков (Суворов, Базаров, Сталин и др.), которые стояли на точке зрения раздела помещичьей земли между крестьянами (их называли «разделистами»).

Особенно резко Ленину возражал на съезде Плеханов. Он говорил: «Проект Ленина тесно связан с утопией захвата власти революционерами…» («IV Объединительный съезд РСДРП».

Протоколы, стр. 60). Эту мысль Плеханов повторил и в другой речи: «Бланкизм или марксизм, — вот вопрос, который мы решаем сегодня. Тов. Ленин сам признал, что его аграрный проект тесно связан с его идеей захвата власти» (там же, стр. 139).

Плеханов обосновывал свое требование муниципализации следующим образом:

«Наша программа должна устранить экономическую основу царизма; национализация же земли в революционный период не устраняет этой основы… Ленин рассуждает так, как будто та республика, к которой он стремится, будучи установлена, сохранится на вечные времена… Иное дело муниципализация. В случае реставрации она не отдает земли в руки политических представителей старого порядка… Я повторяю вслед за Наполеоном: плох тот человек, который рассчитывает лишь на благоприятное стечение обстоятельств» (там же, стр. 61).

По данному вопросу выступил и Сталин на съезде под именем "Иванович". Он выступил и против Плеханова, и против Ленина. Сталин сказал:

«Исходным пунктом нашей программы должно служить следующее положение: так как мы заключаем временный революционный союз с борющимся крестьянством, так как мы не можем, стало быть, не считаться с требованиями этого крестьянства, то мы должны поддержать эти требования.

Крестьяне требуют раздела; значит мы должны поддерживать полную конфискацию и раздел. С этой точки зрения и национализация и муниципализация одинаково неприемлемы» (там же, стр. 79).

Съезд принял программу муниципализации.

Накануне съезда, при обсуждении вопроса об отношении к Государственной думе, большевики, исходя из своей позиции активного бойкота думы (впоследствии Ленин признал эту позицию ошибочной — см. Ленин, ПСС, т. 41, стр. 18), выдвинули к съезду резолюцию, в которой говорилось, что «РСДРП должна решительно отказаться от участия в Государственной думе» («IV объединительный съезд…», стр. 488).

На самом съезде большевики, ввиду провала кампании бойкота, несколько изменили свою позицию. Большевики говорили теперь, что «социал-демократия должна использовать Государственную думу и столкновения ее с правительством или конфликты внутри нее», но одновременно большевики выступили против создания в Думе парламентской с.-д. фракции (там же, стр. 493). Съезд однако постановил создать такую фракцию из тех депутатов, которые были членами РСДРП. Тогда большевики внесли предложение, чтобы Центральному Комитету была дана точная «инструкция», обеспечивающая контроль партии над ее парламентской фракцией. В нем говорилось:

«ЦК сообщает всем организациям партии:

а) кого именно;

б) когда именно;

в) на каких именно условиях он назначил представителями партии в парламентской группе. ЦК периодически сообщает также всем организациям партии подробные отчеты о деятельности парламентской группы» (там же, стр. 535).

Съезд принял новый Устав партии, в основу которого был положен пресловутый «демократический централизм». Что сей принцип означает, ни тогда, ни теперь никто толком не знал и не знает. Меньшевики делали ударение на слово «демократическое», а большевики на «централизме». Эта счастливая находка Ленина на время примирила непримиримое, давала каждой из сторон широкий диапазон интерпретации. Достаточно сказать, что Сталин, впоследствии, каждый раз, когда он предпринимал очередную меру по абсолютизации своей власти, неизменно ссылался на «демократический централизм».

Хрущев тоже, ликвидируя сталинскую централизацию, ссылался на этот же принцип. Люди, которые ликвидировали хрущевскую децентрализацию, опять-таки ссылались на тот же принцип.

На съезде разыгралась борьба о характере и взаимоотношении руководящих органов партии (моноцентрие или полицентрие). Докладчик по Уставу от меньшевиков говорил:

«Мы настаиваем на том, чтобы сам съезд выбирал отдельно и ЦК и редакцию ЦО. Товарищи большевики считали более целесообразным такой порядок: съезд выбирает ЦК, а уже ЦК назначает редакцию ЦО».

Докладчик от большевиков обосновывал свое требование так:

«При избрании редакции съездом получается старое двоецентрие. В конце концов, участие редакции в работах ЦК может стать постоянным. Но этого мало. В предлагаемой постановке вопроса о совместной работе ЦК и ЦО двоецентрие принимает характер троецентрия. В этом совместном совещании можно усмотреть черты старого Совета партии» (там же, стр. 461–463).

В конце концов, прошло предложение меньшевиков о двоецентрии, то есть съезд избрал отдельно ЦК и редакцию ЦО.

Ввиду предварительно состоявшегося соглашения между фракциями выборы в ЦК и ЦО прошли в несколько минут. В состав ЦК вошли семь меньшевиков (В. Розанов, Л. Гольдман, Л. Радченко, В. Крохмаль, Б. Бахметьев, П. Колокольников и Л. Хинчук) и 3 большевика (В. Десницкий-Сосновский, Л. Красин, А. Рыков, которого потом, после ареста, заменил А. Богданов).

Потом в ЦК были введены и представители с.-д. Польши и Литвы А. Барский и Ф. Дзержинский (будущий глава Чека), от латышей — К. Данишевский, от Бунда — Р. Абрамович и А. Крамер. В состав редакции ЦО «Социал-демократ» вошли одни меньшевики: Мартов, Мартынов, Маслов, Дан, Потресов (там же, стр. 639, см. также «История КПСС», т. 2, стр. 191). Вскоре с.-д. Польши и Литвы, Латышского края, а также Бунд вошли в состав РСДРП как территориальные организации.

После съезда Ленин выпустил «Обращение к партии делегатов Объединительного съезда, принадлежавших к бывшей фракции "большевиков"».

В этом «Обращении» Ленин подверг развернутой критике все главные решения или упущения съезда. Он писал:

«Против тех решений съезда, которые мы считаем ошибочными, мы должны и будем идейно бороться. Но при этом мы заявляем перед всей партией, что мы — против всякого раскола. Мы стоим за подчинение решениям съезда. Отрицая бойкот ЦК и ценя совместную работу, мы согласились на вступление в ЦК наших единомышленников, хотя они будут в ничтожном меньшинстве» (Ленин, ПСС, т. 12, стр. 399).

Словом, с одной стороны, мы будем бороться против решений съезда, с другой стороны, мы будем им подчиняться. Такая «диалектическая» постановка вопроса позволяла не только бойкотировать ЦК, но и всю его текущую практическую работу, основанную на «ошибочных решениях» съезда. Вместе с тем, Ленин оговаривал за собою права, которые вытекали из решения съезда в пользу оппозиции меньшинства. Он писал:

«Мы все сошлись на принципе демократического централизма, на обеспечении прав всякого меньшинства и всякой лояльной оппозиции, на автономии каждой партийной организации, на признании выборности, подотчетности и сменяемости всех должностных лиц партий. В соблюдении на деле этих принципов организации, в их искреннем и последовательном осуществлении мы видим гарантию от расколов, гарантию того, что идейная борьба в партии может и должна оказаться вполне совместимой со строгим организационным единством, с подчинением всех решениям общего съезда» (там же, стр. 399–400).

Вот, пользуясь всеми этими привилегиями оппозиции меньшинства (которых, однако, он никогда не признавал за своими противниками), Ленин развернул между IV и V съездом большую и эффективную деятельность по противопоставлению партийной членской массы и местных партийных комитетов меньшевистскому ЦК. Первым практическим шагом на этом пути было создание собственной большевистской газеты «Пролетарий» (август 1906 г.). Поскольку Устав партии допускал только один Центральный Орган, то большевики назвали газету органом Петербургского и Московского комитетов. Редакция газеты «Пролетарий» стала фактически большевистским Центральным Комитетом.

Большевики считали, что революция еще не закончилась, она только потерпела временное поражение. Поэтому тактика должна быть рассчитана не на участие в думской работе, а на подготовку нового всероссийского вооруженного восстания. Особое значение большевики придавали в этой связи работе военных и боевых организаций партии. Около 50 комитетов партии имели специальные военные организации и группы, которые назывались «военки» (сокращение слов «Военные комиссии»).

Значительные успехи по работе среди военных имели два большевистских комитета — Петербургский комитет (издавал солдатскую газету «Казарма») и Московский комитет (издавал газету «Солдатская жизнь») («История КПСС», т. 2, стр. 196). Когда царь 8 июля 1906 года разогнал первую Государственную думу за ее желание обсудить аграрный вопрос в пользу крестьянства, большевистские члены ЦК предложили ЦК обратиться к рабочим и ответить на роспуск Думы всеобщим вооруженным восстанием. ЦК отклонил это требование, но решил участвовать вместе с другими левыми партиями Думы, в том числе и с кадетами, в составлении так называемого «Выборгского Манифеста». Манифест призывал оказать правительству пассивное сопротивление: отказаться платить налоги, не давать рекрутов, не признавать царских займов (там же, стр. 204).

Ленин однако продолжает держать курс на вооруженное восстание. В статье «Роспуск Думы и задачи пролетариата» он требует создания, наряду с Советами, специальных «военных организаций», чтобы руководить восстанием. Он говорит:

«Эти организации должны иметь своей ячейкой очень мелкие, вольные союзы, десятки, пятерки и, даже, может быть, тройки. Надо проповедовать самым усиленным образом, что близится бой, когда всякий честный гражданин обязан жертвовать собой… Эти союзы должны быть и партийные и беспартийные, связанные одной непосредственной революционной задачей: восстанием против правительства… Вольные боевые союзы, союзы дружинников принесут гигантскую пользу в момент взрыва. Дружина умеющих стрелять обезоружит городового, нападет внезапно на патруль, добудет себе оружие. Дружина не умеющих стрелять поможет строить баррикады, делать разведки, организовать сношения, устроить засаду врагу, поджечь здание, занять квартиры, которые могут стать базой для повстанцев» (Ленин, ПСС, Т. 13, стр. 322–323).

Любой ценой, в любом месте и любыми средствами дискредитировать политику общего ЦК, — такова партийная тактика Ленина. ЦК наперед может быть уверен, что любая намеченная им акция, даже вполне в большевистском духе, будет раскритикована большевиками. Так, например, когда ЦК в ответ на роспуск Думы призвал рабочих к протесту путем стачки-демонстрации, то Ленин ответил:

«Они (стачки-демонстрации) обессилили бы без всякой пользы пролетариат, они помогли бы поупражнять полицейских и солдат над безоружными, хватая и расстреливая их» (там же, стр. 315), но тот же Ленин в той же статье предлагал: «усиленно использовать именно роспуск Думы, как повод к концентрированной агитации с призывом к всенародному восстанию» (там же, стр. 318).

Весь свой большой политический талант Ленин направил не против правительства или даже не против столь ненавистной ему либеральной буржуазии, а против собственного ЦК. Ленин не ограничивается одними писаниями. Через хорошо организованную сеть агентов большевистского центра в лице «Пролетария» Ленин развертывает в местных комитетах кампанию за недоверие ЦК и за созыв нового съезда партии. Кампания начинает иметь успех. На большевистский Петербургский комитет Ленин возлагает обязанности легального центра в этой кампании. Петербургский комитет выпускает воззвание, в котором пишет:

«Во главе партии стоит Центральный Комитет, представляющий только одну из фракций (бывшее меньшинство) и последними своими действиями ясно показавший, что он разошелся с мнениями и волей большинства партии» («Листовки большевистских организаций в первой русской революции 1905–1907 гг.», ч. 3, стр. 79). Петербургский комитет требовал созыва нового съезда, чтобы избрать новый ЦК. К этому требованию скоро присоединились партийные организации: московская, уральская, нижегородская, минская, областное бюро с.-д. организаций Центральной России, конференция волжских окружных организаций, Главное Управление Социал-демократии Польши и Литвы, ЦК с.-д. Латышского Края и др. («История КПСС», т. 2, стр. 208).

Когда все попытки поднять новое всероссийское восстание оказались тщетными, а Государственная дума начала завоевывать все большую и большую популярность среди широких слоев населения, большевики отказались от тактики бойкота Думы. Они решили участвовать в выборах второй Думы, заключая избирательные блоки на высшем уровне только с трудовиками и эсерами («партии мелкобуржуазной демократии», по терминологии большевиков). ЦК партии допускал возможность избирательного блока и с партией конституционных демократов («кадеты»), которая состояла преимущественно из представителей русской либеральной интеллигенции (профессура, адвокатура, врачи, литераторы, либеральные предприниматели). Эта партия, все еще не будучи республиканской, резко выступала против абсолютизма за парламентскую демократию типа английской. Заключая блок с кадетами, ЦК РСДРП предупреждал победу правых партий — октябристов («Союз 17 октября» — так называла себя эта партия, подчеркивая тем самым, что ее идеал и программа — это «Манифест 17 октября» 1905 г.) и откровенных монархистов-абсолютистов, для которых сам «Манифест 17 октября» был неприемлем как слишком революционный документ.

Спор между большевиками и меньшевиками решила новая всероссийская конференция партии в ноябре 1906 года в Таммерфорсе. Конференция признала допустимость блока с кадетами и отвергла экстремистские требования большевиков. В тех комитетах, где тон задавали большевики, продолжали бойкотировать блок с кадетами. Так было в Петербурге, где с.-д. комитет отказался признать решение конференции в Таммерфорсе; Петербургская организация вновь раскололась на меньшевиков и большевиков. Прямым результатом этого явилась неожиданно большая победа здесь партии эсеров, партии по существу крестьянской, а не рабочей.

Общие результаты выборов во вторую Думу (открылась 20 февраля 1907 г.) подтвердили правильность избирательной тактики променьшевистского ЦК — если в первой Думе было лишь 18 социал-демократов, то во вторую Думу РСДРП провела 65 социал-демократических депутатов, из которых большевиков оказалось только 15 человек («История КПСС», т. 2, стр. 211), а сама Дума оказалась более левой, чем разогнанная царем за «левизну» первая Дума. Большевики продолжали в Думе ту тактику, которую они объявили заранее — использование думской легальной трибуны для проповеди лозунгов революции.

Всякие старания большинства с.-д. фракции (председателем ее был меньшевик Церетели) внести на обсуждение Думы конструктивные предложения для удовлетворения насущных социальных нужд народа встречали решительное сопротивление ее большевистского меньшинства. Для Ленина и его сторонников речь шла не об удовлетворении нужд народа, а об их использовании в целях развязки новых восстаний. Удовлетворенная нужда переставала быть аргументом в пользу революции. Поэтому ничто не было так вредно для революции, как успешное конструктивное социальное законодательство Думы. Вот почему теперь Ленин сосредоточивает все внимание партии на критике законотворческой работы ее думской фракции. Это одновременно служит базой и для критики самого ЦК. «Критика деятельности Думской фракции сливалась с критикой меньшевистского ЦК и служила одним из новых аргументов в пользу экстренного созыва съезда партии» — пишет официальный историк (там же, стр. 214).

Хорошо и широко организованная кампания большевиков против «оппортунизма» ЦК дает свои плоды. Крупнейшие партийные организации во главе с Петербургом и Москвой голосуют за ленинскую «платформу революционной социал-демократии» (так называлась статья Ленина, в которой обосновывались резолюции большевиков к V съезду).

V съезд открылся в Лондоне и работал в помещении церкви Братства Саутгейт-Род (собственность фабианцев), с 30 апреля по 19 мая (13 мая-1 июня) 1907 года. На этом съезде присутствовало 303 делегата с решающим голосом и 39 — с совещательным от 150 тысяч членов партии из 145 парторганизаций. Делегатов с решающим голосом от РСДРП было 177 человек, среди которых большевиков было 89 человек, а меньшевиков — 88, остальные делегаты — 45 человек от Польши и Литвы, 26 — от латышей и 55 от Бунда — («Пятый (Лондонский) съезд РСДРП. Протоколы», стр. 621–631). Среди делегатов большевиков с решающим голосом были: Ленин, А. С. Бубнов, К. Е. Ворошилов, С. Г. Шаумян, М. Н. Покровский, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, среди делегатов с совещательным голосом был И. В. Сталин. Польско-литовскую делегацию возглавляли знаменитая Роза Люксембург (она одновременно выступала и как представитель германской социал-демократии), Ян Тишка, Юлиан Мархлевский. Л. Д. Троцкий присутствовал как внефракционный социал-демократ. От меньшевиков присутствовали: Г. В. Плеханов, Ю. Мартов, Б. Аксельрод, А. И. Мартынов, Н. Жордания и др. Максим Горький присутствовал, как «околопартийный» большевик. Повестка дня съезда была весьма широкой — отчет ЦК; отчет думской фракции; отношение к буржуазным партиям; Гос. Дума; «рабочий съезд»; профсоюзы и партия; партизанские выступления; работа в армии; организационные вопросы.

С отчетным докладом от ЦК выступил Мартов, а с докладом от большевиков — Богданов. Но по существу содокладом от большевиков была речь Ленина. Ленин обвинил ЦК, что он отошел от самостоятельной политики пролетариата и все больше делал концессии либеральной буржуазии, вел оппортунистическую политику соглашательства с ней. Ленин сделал вывод:

«Банкротство нашего ЦК было прежде всего и больше всего банкротством этой политики оппортунизма» (Ленин, ПСС, т. 15, стр. 321).

Исходя из такой оценки работы ЦК, большевики предложили съезду принять следующую резолюцию по отчетному докладу ЦК:

Рассмотрев деятельность ЦК за истекший год, съезд признает:

1. ЦК отступил от постановлений Объединительного съезда, что выразилось:

а) в провозглашении лозунга ответственного министерства и борьбы за Думу, как орган власти;

б) в попытках отказаться от требования конфискации земли без выкупа и заменить его требованием отчуждения земли (отчуждение земли было требованием буржуазной кадетской партии);

в) в тактике соглашения с контрреволюционной либерально-монархической буржуазией во время избирательной кампании;

г) в тактике соглашения с той же буржуазией в Гос. Думе и в отказе от углубления конфликтов в Думе и вне Думы.

2. По существу деятельность ЦК не соответствовала классовым интересам пролетариата, что выразилось:

а) в перечисленных выше отступлениях от постановлений Объединительного съезда…;

б) в недостаточной отзывчивости ЦК на важнейшие проявления пролетарской борьбы;

в) в том, что в своей практической, организационной, осведомительной и иной деятельности ЦК не было высшим практическим центром партии, а лишь представителем одной ее части, меньшинства партии («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 156–157).

Разыгравшимся горячим дебатам вокруг этой резолюции положило конец предложение Бунда и латышей, поддержанное «центром» Троцкого, которое гласило:

«Съезд, выслушав отчет ЦК, переходит через все резолюции к очередным делам» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 163). Эта резолюция была принята большинством 143 против 91 голоса и при 48 воздержавшихся. С меньшевиками голосовали Бунд и латыши, а поляки воздержались.

Зато по другому, для них столь же важному вопросу о Думе — большевики одержали полную победу.

Съезд принял резолюцию большевиков «О государственной Думе». В ней говорилось:

«1. Непосредственными политическими задачами социал-демократии в Думе являются:

а) выяснение народу полной непригодности Думы, как средства осуществления требования пролетариата и крестьянства;

б) выяснение народу невозможности осуществлять политическую свободу парламентским путем, и выяснение неизбежности открытой борьбы народных масс с вооруженной силой абсолютизма — переход власти в руки народных масс и созыв Учредительного Собрания.

2. На первый план должна быть выдвинута критическая, пропагандная, агитационная и организационная роль социал-демократической думской фракции, как одной из наших партийных организаций. Именно этим, а не непосредственно законодательным целям должны служить и законопроекты, вносимые с.-д. фракцией, Общий характер думской борьбы должен быть подчинен всей внедумской борьбе пролетариата» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 161).

Парламент как трибуна проповеди революции, работа в парламенте как работа для взрыва всей государственной машины, а парламентская фракция партии как партийная организация, а не как народное представительство — такова концепция большевизма об отношении партии к парламенту.

Эту концепцию Ленин возвел после революции 1917 года на степень неизменной догмы.

Очень ярко об этой миссии коммунистических фракций в парламентах говорит резолюция II Конгресса Коминтерна в 1920 году в следующих словах, написанных Лениным:

«Коммунизм отрицает парламентаризм как форму будущего общества; он отрицает возможность длительного завоевания парламентов: он ставит своей целью разрушение парламентаризма. Поэтому речь может идти лишь об использовании буржуазных государственных учреждений с целью их разрушения» (Ленин, Соч., т. XXV, стр. 581).

XX съезд КПСС (1956), не объявляя формально эту резолюцию устаревшей, все же внес в нее то дополнение, что ко власти коммунисты могут прийти не только через восстание, но и через завоевание парламентского большинства как предпосылки коммунистической революции.

 

Глава 4. БОЛЬШЕВИСТСКО-МЕНЬШЕВИСТСКИЙ ЦК

На V съезде Ленин вновь восторжествовал по весьма существенному для него организационному вопросу. Полицентрие партии (Совет партии, ЦК и ЦО), провозглашенное на II съезде партии, ликвидированное на III большевистском съезде, восстановленное как двоецентрие на IV Объединительном съезде (ЦК и ЦО), теперь окончательно исчезло. Устав был изменен. ЦК опять сделался единственным верховным органом партии между съездами, а редакция ЦО назначалась ЦК и должна была работать под его контролем. Принцип кооптации был отменен. Отныне выбывших членов ЦК должны были замещать кандидаты, избранные на съезде.

Съезд отверг идею о созыве беспартийного «рабочего съезда» (Аксельрод, Ларин), которая способна привести «к замене социал-демократии беспартийными рабочими организациями» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 165), осудил партизанские выступления и грабежи («экспроприации» или «эксы»), которые практиковались большевиками (стр. 169), и призвал партию установить свое идейное руководство над профсоюзами (стр. 170).

Съезд поручил ЦК интенсивировать работу в армии, созвать конференцию военных организаций (стр. 170). Был выбран ЦК, куда вошли пять большевиков (И. П. Гольдман, И. Ф. Дубровинский, Н. А. Рожков, И. А. Теодорович, В. П. Ногин), четыре меньшевика (А. С. Мартынов, Н. Н. Жордания, И. А. Исув, Никифор), два поляка (А. С. Барский и Ф. Э. Дзержинский) и один латыш (К. X. Данишевский). Еще трех членов должны были делегировать Бунд и латыши («История КПСС», т. 2, стр. 226).

Хотя он и имел формальное большинство в новом ЦК, Ленин все-таки не доверял ему. Тем более, что среди самих большевистских членов ЦК преобладали «примиренцы» (Дубровинский, Ногин, Рожков), один из которых (Рожков) потом вообще перешел к меньшевикам. Ленин решил окружить официальный центр партии — ЦК — нелегальным центром большевиков. В конце съезда Ленин созвал частное совещание большевистских делегатов и создал «Большевистский центр». Кроме членов ЦК, туда были избраны: Красин, Покровский, Лейтезен, Шанцер, Таратута, Зиновьев, Каменев, Рыков. Центр возглавлял сам Ленин (там же, стр. 227).

Это лишний раз доказывало, как мало Ленин верил в органическое единение с меньшевистскими лидерами. Основная идея Ленина была вполне здравой — из идейно разношерстного и организационно рыхлого центра нельзя было руководить революцией. Волевой, жертвенный, послушный и идейно монолитный центр — вот чего Ленин добивался. Он мало верил, что таким может стать даже пробольшевистский ЦК V съезда. Поэтому и нужен был легально-нелегальный «Большевистский центр».

С 3 июня 1907 года начинается новый этап в истории революционной России — в этот день царь распустил II Государственную думу, арестовал социал-демократическую фракцию и, без согласия Думы (значит, нарушая «Манифест 17 октября»), издал новый избирательный закон, обеспечивающий в новой, III Думе правое большинство. Этот акт царя принято называть «третьеиюньским государственным переворотом». Юридически акт царя означал лишь легализацию фактического положения — первая русская революция кончилась, царское самодержавие от обороны перешло в наступление, началась эпоха реакции. Эта эпоха связана с именем председателя Совета министров П. А. Столыпина.

У Столыпина была собственная, довольно стройная и вполне логичная концепция о причинах революции и о средствах ее преодоления. Две идеи лежали в основе этой концепции — революционный террор должен быть подавлен беспощадно (практика военно-полевых судов), но и социальные причины, вызывающие революцию, должны быть ликвидированы: в основном, надо благоустроить крестьянина, превратив его из общинника в частного собственника (аграрные реформы Столыпина).

В осуществлении первой идеи Столыпин хорошо преуспевал. По советским, несомненно преувеличенным, данным, с 1907 по 1909 год было осуждено по политическим делам более 26 тысяч человек, в тюрьмах находилось 170 тысяч человек, к смертной казни было приговорено 5086 человек («История КПСС», т. 2, стр. 239). Однако при осуществлении второй идеи — выделить крестьянина из общины, сделать его частным собственником, достаточно обеспеченным землею (отруба, хутора или земли на окраинах России) Столыпин встретил одинаково упорное сопротивление и справа (реакционные помещики) и слева (эсеры и большевики).

Успех Столыпина в деле разрешения аграрного вопроса означал бы только одно: Столыпин окончательно убил бы русскую революцию, отняв у революции ее главного участника — крестьянство. Крестьянин, обеспеченный собственник земли, стал бы консерватором, антиреволюционером. Тогда рушилась и вся доктрина революции Ленина, основанная на «союзе пролетариата и крестьянства» в борьбе за власть.

Ленин это и имел в виду, когда писал: «Я признаю, что политика Столыпина делает еще шаг вперед по «прусскому» пути (мирное разрешение аграрного вопроса. — А. А.) и что на этом пути на известной ступени может наступить диалектический перелом, снимающий с очереди все надежды и виды на "американский" (т. е. революционный. — А. А.) путь. Но я утверждаю, что сейчас этот перелом еще не наступил». «У нас еще идет борьба. Еще не победил один из двух аграрных путей» (Ленин, Собр. соч., т. XX, дополнительный, ч. 1, изд. 1-е, стр. 313 и 317; см. также М. Н.

Покровский, «Русская история в самом сжатом очерке», Партиздат, 1933, стр. 463–472).

Третья Дума, избранная на основе нового избирательного закона, оказалась явно правой — правые монархисты составляли 40 % депутатов Думы, октябристы — 25 %, кадеты — 23 %, левые — 7 %. Социал-демократическая фракция состояла из 19 депутатов вместо 65 во II Думе. Большевиков-депутатов было четыре (Полетаев, Захаров, Сурков и Косоротов).

Начавшаяся волна арестов привела к разгрому многих социал-демократических организаций и их комитетов. Большинство лидеров РСДРП спаслось бегством за границу. В декабре Ленин бежал из Финляндии через Швецию в Швейцарию и обосновался в Женеве. К концу 1908 года за границу эмигрировало около 900 социал-демократов («История КПСС», т. 2, стр. 248). Руководящим центром партии в России было Русское бюро ЦК, куда входили большевики Дубровинский, Гольденберг и Ногин и меньшевики Жордания и Н. Рамишвили (кандидат). Газета «Пролетарий» (1906–1909) по-прежнему продолжала играть роль фактического ЦО Большевистского центра. Кроме того, выходил и официальный орган ЦК «Социал-демократ», первый номер которого вышел в России, но со второго номера он начал выходить за границей (1909–1917). Хотя «Социал-демократ» считался общим органом, тон в нем задавали Ленин и большевики.

Годы 1908–1909 были годами весьма глубокого идейного и организационного кризиса в руководстве РСДРП. На этот раз раскол происходил уже среди «раскольников» — внутри исторически сложившихся фракций — большевиков и меньшевиков. Кризис был вызван тем, что на главный вопрос времени — как партия должна работать в условиях упадка революции, в условиях думской, «парламентской» России — партийные деятели давали разные ответы как во фракции большевиков, так и во фракции меньшевиков. Среди меньшевиков начало господствовать то течение, которое стояло за приспособление партии к легальным условиям думской России, за создание легальной широкой рабочей партии и отказ от старой, конспиративной организации партии. Это было первое, наиболее влиятельное течение (Аксельрод, Дан, Мартов). Второе течение среди меньшевиков стояло за сохранение подпольной партии. Оно было численно слабее и возглавлялось Плехановым. Первое течение Ленин назвал «ликвидаторским» (оно хочет, якобы, «ликвидировать» партию) и объявил ему самую беспощадную войну. Сторонников второго течения Ленин назвал «меньшевиками-партийцами» и предложил им союз в борьбе с ликвидаторами.

Во фракции большевиков тоже появилось несколько групп — «отзовисты», «ультиматисты» и так называемые «богоискатели», которые потом объединились в одну литературно-идейную группу «Вперед». По своей политической физиономии «отзовисты» представляли собой крайне левое крыло большевизма, ортодоксальный и последовательный большевизм. Это течение возникло в марте-апреле 1908 года в Москве при обсуждении работы с.-д. фракции в III Думе. В мае того же года состоялась московская партийная конференция, на которой 14 делегатов из 32 внесли резолюцию, требующую, чтобы с.-д. депутаты сложили свои мандаты, «чтобы подчеркнуть как истинный характер самой Думы, так и революционную тактику РСДРП» (Ленин, Собр. соч. т. XIV, стр. 499). Если же с.-д. депутаты не выйдут из Думы добровольно, то тогда просто отозвать их оттуда («отзовисты») или предъявить им ультиматум о подчинении решениям партии («ультиматисты»).

Официальный комментатор сочинений Ленина замечает:

«Отзовистское течение пустило глубокие корни не только в Москве: в духе отзовизма были приняты резолюции — Петербургским, Иваново-Вознесенским и др. комитетами», (там же, стр. 499).

Московских отзовистов возглавлял Станислав Вольский. Лидерами ультиматистов выступали Г. Алексинский и А. Богданов. Алексинский говорил, что с.-д. в Думе надо поставить «два ультимативных вопроса: 1) о безусловном подчинении партии и ЦК, 2) о внедумской работе» (там же, стр. 500).

Отзовисты обвиняли Ленина в измене большевизму, в переходе на идейные позиции меньшевизма. На партийной конференции лидер меньшевиков Дан по этому поводу не без удивления заметил: «Кто же не знает, что Ленин обвиняется в меньшевизме» или, как заявил другой социал-демократ, «Ленин ведет право-бундовскую линию» (Ленин, ПСС, т. 19, стр. 13, 15).

Ленин назвал отзовистов «ликвидаторами наизнанку» или «ликвидаторами слева» и повел против них широкую кампанию как в партийной печати, так и на собраниях. Против этих левых большевиков Ленин даже заключил блок с левыми меньшевиками — с группой Плеханова. Когда требовали интересы дела, Ленин делал самые резкие повороты в тактике.

В описываемый период структура ЦК и его вспомогательных органов выглядела так. Из общего состава ЦК был выделен так называемый «Узкий состав ЦК» из пяти человек с правами ЦК (состав: 1 большевик, 1 меньшевик, 1 латыш, 1 поляк и один бундовец). «Узкий состав ЦК» должен был находиться в России. За границей находились три бюро ЦК и ряд комиссий ЦК. Было общее бюро ЦК, которое выполняло роль связующего и информационного центра. Это бюро, возглавляемое заграничным членом ЦК, считалось подчиненным органом «Узкого состава ЦК».

Было создано еще другое бюро, которое называлось «Заграничное Центральное бюро ЦК», из 10 человек, во главе которого стоял член ЦК с правом вето. Заграничное Центральное бюро считалось координационно-связывающим органом заграничных с.-д. организаций. Оно было вправе выносить обязывающие заграничные организации решения, если представитель ЦК не накладывал своего вето. Заграничное Центральное бюро тоже подчинялось «Узкому составу ЦК».

При ЦК существовало и военное бюро, в задачу которого входило развертывание нелегальной работы в армии и флоте (организация ячеек, составление и распространение листовок и т. д.). При ЦК были созданы разные комиссии: «Комиссия по профсоюзному и кооперативному движению», «Культурно-просветительная комиссия по работе среди пролетариата», «Листковая комиссия» (для составления листков, воззваний, прокламаций, памфлетов по злободневным вопросам). Специальным лицам была поручена работа среди молодежи, особенно среди студенчества. Партия обязывала своих членов возглавлять борьбу студентов и профессоров за университетскую автономию. Все подсобные органы возглавлялись членами ЦК, подотчётными «Узкому составу», но для участия в их работе привлекался весь партийный актив. Был создан общий ЦО партии — «Социал-демократ» (одновременно сохранялся и большевистский орган «Пролетарий», редакция: Ленин, Зиновьев, Каменев, Дубровинский).

В деле уточнения функций как ЦК в целом, так и его подсобных органов в отдельности, важное значение имел августовский пленум ЦК 1908 года. Пленум указал, что вся полнота власти остается за пленарным заседанием коллегии; оно созывается один раз в три месяца, экстренное — по требованию 6 членов коллегии или по требованию большинства «Узкого состава ЦК», работающего в России. Заседание пленума ЦК считается законным, если собралось 8 человек.

В промежутках между пленарными заседаниями всю текущую работу в России ведет «Узкий состав ЦК». По инициативе «Узкого состава ЦК» вопросы, не терпящие отлагательства, могут быть разрешены путем опроса всех членов коллегии ЦК. Тактические вопросы общего характера «Узкий состав ЦК» решает в случае крайней спешки, если нет такого положения, то откладывает их решение до созыва пленума. Руководство Думской фракцией с.-д. поручается «Узкому составу ЦК». В резолюции пленума прямо сказано: что с.-д. фракция в Думе «является одним из служебных органов, подчиненных партии и ее ЦК» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 198) и что «ЦК ввиду его ответственности перед партией за работу фракции должен без колебания применять свое право вето на постановление фракции во всех тех случаях, когда эти последние грозят принести партии вред» (там же, стр. 201).

Вообще «Узкий состав ЦК» действует от имени ЦК в целом и выступает так же как «ЦК РСДРП», облаченный всеми его правами. Через короткие промежутки времени «Узкий состав ЦК» представляет письменные сообщения о своей деятельности в Бюро за границей для информации.

О Заграничном бюро ЦК в резолюции пленума сказано, что это бюро «является представителем интересов ЦК за границей» (не смешивать с Заграничным, Эмигрантским бюро ЦК).

Практически ЦК — это русская пятёрка, работающая в России («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр, 188–189). Ленина это вполне устраивало, так как из пяти членов «Узкого состава ЦК» он имел на своей стороне большинство в три человека (1 большевик, 1 поляк, 1 латыш), против двух (1 меньшевик и 1 бундовец).

Дальнейшим шагом по укреплению позиций Ленина в ЦК явилась V Всероссийская конференция партии. Она состоялась с 21 по 27 декабря (3–9 января 1909 г.) в Париже. На ней присутствовало 16 делегатов: от большевиков-ленинцев — Ленин, Зиновьев, Таратута (все от ЦК), член Думы Полетаев; от большевиков-отзовистов — Богданов (Максимов) и Денисов; от большевиков-ультиматистов — Ст. Вольский и Лядов; от меньшевиков-ликвидаторов — Аксельрод, Дан, Рамишвили (член ЦК) и др. («История КПСС», т. 2, стр. 259–260). Присутствовали также представители «национальных» с.-д.

Господствующим течением на конференции было ленинское. Это и обеспечило принятие тактических решений в духе ленинского большевизма. Подводя итоги конференции, Ленин писал:

«Год развала, год идейно-политического разброда, год партийного бездорожья лежит позади нас… Кризис был, несомненно, не только организационный, но и идейно-политический».

Выход из этого кризиса указали решения конференции, утвержденные ЦК. Их сущность, по Ленину, заключалась в следующем:

«Новые условия момента требуют новых форм; использование думской трибуны представляется безусловной необходимостью; длительная работа по воспитанию и организации масс выдвигается на первый план; сочетание нелегальной и легальной организации выдвигает перед партией особые задачи».

Несмотря на тяжесть кризиса, когда от 150-тысячной партии уцелело едва два десятка тысяч социал-демократов в России, Ленин все же был настроен оптимистически. Да, русский народ он называл «нацией рабов», но русский пролетариат ценил высоко. В цитированной статье он писал:

«Русский пролетариат может гордиться тем, что в 1905 году под его руководством нация рабов превратилась впервые в нападающую на царизм рать миллионов, в армию революции. И тот же пролетариат сумеет теперь выполнить работу воспитания и подготовки новых кадров более могучей революционной силы» (Ленин, ПСС, т. 17, стр. 354, 360, 361).

Конференция осудила «ликвидаторов» (но обошла молчанием «отзовистов»), поручила ЦК «продолжать охранение целости и единства партии» и констатировала, что «вполне успешная работа ЦК возможна только в том случае, если меньшинство его (ЦК) будет подчиняться партийной дисциплине, лояльно работать в рамках одного учреждения» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 195).

Конференция одобрила решение ЦК о создании в России «сокращенного состава» («узкого состава») ЦК с правами пленарного состава ЦК, но указала одновременно, что «принципиально-тактические вопросы», по возможности, должны рассматриваться на пленуме ЦК. Было также санкционировано решение о создании Заграничного бюро ЦК («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 204–205).

Тем временем, фракционная борьба между лидерами большевиков и меньшевиков продолжалась, принимая порою весьма острые формы. Положение Ленина осложнялось еще и тем, что в его собственной фракции образовалась подфракция, которая хотела стать левее самого Ленина («впередовцы»). Угрожающее положение с двух сторон заставляло Ленина прибегать к компромиссам, которые б глубине души он презирал и от которых он собирался отказаться при первой же возможности. Для него было важно проглотить меньшевистскую фракцию со всеми её комитетами, но без её лидеров. Ленин никогда не верил в их большевистское перерождение. Он хотел добиться также полной капитуляции «левых».

Тем временем объединительное движение на низах партии все больше и больше разрасталось. Поскольку и пробольшевистский ЦК выступил за действительное объединение, то Ленину приходилось лавировать очень осторожно. В январе 1910 года в Париже при посредничестве внефракционной группы Л. Троцкого, издававшей в Вене газету «Правда», и Бунда был созван так называемый «Объединительный пленум ЦК». На пленуме ЦК присутствовали: от большевиков — Ленин, Зиновьев, Каменев, Дубровинский, Ногин и Гольденберг; от меньшевиков-ликвидаторов — Мартов, Мартынов, Жордания, Рамишвили, Горев; от «впередовцев» — Богданов и Шанцер; от польских с.-д. — Тышка и Барский; от бундовцев — Койген и Айзенштадт; от латышских с.-д. — Озолин (Либавский); от венской «Правды» - Троцкий. Плеханов не явился («История КПСС», т. 2, стр. 298).

Ленин был против созыва пленума, но активной борьбы против него не вел, тем более, что он мало верил в его успех. Важнейшие решения пленума свелись к следующему:

1) избрать редакцию нового ЦО из пяти лиц (от большевиков — Ленин и Зиновьев, от меньшевиков — Мартов и Дан плюс поляк Барский, сочувствовавший большевикам);

2) прекратить издание большевистского «Пролетария» и меньшевистского «Голос социал-демократа»;

3) распустить Большевистский центр;

4) избрать русскую коллегию ЦК из семи человек в составе двух большевиков (Ногин и Гольденберг), двух меньшевиков (не названы), плюс Мартынов, член Бунда Абрамович (Рейн) и латыш Либавский;

5) реорганизовать Заграничное бюро ЦК в составе пяти человек (от большевиков — Любимов, потом Семашко, от меньшевиков — Горев);

6) передать из большевистской кассы в общепартийную кассу деньги в сумме 500 тысяч (эти деньги хранились у лидеров немецкой социал-демократии Каутского, Ф. Меринга и Клары Цеткин);

7) субсидировать газету Троцкого «Правда», признать её партийным органом, ввести в состав её редакции одного члена ЦК (Каменева);

8) зарегистрировать антиленинский «Вперед», как партийную литературную группу;

9) учредить в Париже партийную школу пропагандистов;

10) издавать «Дискуссионный сборник» (редакция — по одному представителю от каждого течения и национальных организаций);

11) выработать план организации в России партии, создавая группы в легальных организациях, «ячейки» в нелегальных организациях, а существующим фракциям слиться;

12) издавать в России легальный орган;

13) созвать общепартийную конференцию с участием деятелей как нелегального, так и легального движения (А. Спиридович, «История большевизма в России», Париж, 1922, стр. 208).

На пленуме был принят и специальный «Устав ЦК РСДРП». Основные его параграфы сводились к следующему:

действующая в России коллегия членов ЦК из семи членов («Семерка») пользуется всеми правами ЦК («Семерка»: 2 большевика, 2 меньшевика, 1 бундовец, 1 поляк, 1 латыш);

каждый член ЦК обязан исполнять ту или иную работу;

действующий ЦК состоит из членов и кандидатов, избранных на Лондонском съезде;

в случае выбытия кого-либо из членов «Семерки», его заменяют кандидатом Лондонского съезда, в случае отсутствия такового, «Семерка» сама подбирает кандидата в члены «Семерки»;

кандидаты, выбранные Лондонским съездом, замещают выбывающих членов ЦК в порядке, установленном Уставом;

за границей действует назначенное ЦК Заграничное бюро ЦК, состоящее из 5 членов ЦК. В состав Бюро входят три представителя «национальных» Центральных Комитетов, которые могут быть и не членами ЦК (но они не участвуют в пленуме ЦК); это Бюро заведует имуществом партии, издательскими и техническими делами, представляет партию за границей, объединяет заграничные группы содействия партии и служит посредником между ними и действующим в России ЦК;

в пленум (из 15 чел.) привлекаются: 1) члены «Семерки», 2) члены Заграничного бюро, являющиеся членами ЦК, 3) если те и другие не дают числа 15, то привлекаются к работе пленума кандидаты; при замещении кандидатур соблюдается пропорциональность течений. Вопрос о том, кто именно из кандидатов имеет право присутствовать на пленуме, решает член ЦК данного течения. Устав был принят единогласно (Ленин, Собр. соч., т. XIV, стр. 472–473).

Официальный историк пишет: «Несмотря на протест Ленина, пленум решил закрыть газету «Пролетарий», безотлагательно передать ЦК РСДРП часть денег, принадлежащих большевикам, а остальные — в течение двух лет. Деньги временно отдавались на хранение «Держателям — представителям германской социал-демократии Мерингу, Цеткин и Каутскому» («История КПСС», т. 2, стр. 300).

Этот комментарий официального историка совершенно не согласуется со следующим документом, который подписал Ленин, в числе других большевистских участников пленума:

«Мы, нижеподписавшиеся, идя целиком навстречу назревшей потребности в организационном единстве партии, заявляем:

мы распускаем свой фракционный центр;

мы прекращаем издание газеты «Пролетарий»;

… (в этих двух пунктах речь идет о немедленной передаче большевиками части своего имущества в ЦК) (Ленин, Собр. соч., т. XIV, стр. 475).

Но это решение пленума ЦК и ленинского Большевистского центра было опротестовано большевиками из группы «Вперед». Эта группа выпустила специальное обращение, в котором говорилось:

«К товарищам большевикам. Вам, вероятно, уже известно принятое и оглашенное Центральным Комитетом заявление Большевистского центра о том, что "Большевистский центр" признается распущенным, "Пролетарий" закрывается, большевистские деньги передаются ЦК и большевизм, как организационное идейное течение, объявлено не существующим…

Официальные руководители по всей линии отреклись от большевистских традиций…

Это не было просто изменение взглядов. Это был совершенно сознательный обман, направленный против всего большевистского течения… За последние два года не дано было организациям ни одного денежного отчета, истрачены были сотни тысяч… Таким образом, и в идейном, и в материальном, и в организационном смысле Большевистский центр стал бесконтрольным вершителем большевистских дел, поскольку они зависели от заграницы… Но затем Большевистский центр счел себя вправе совершить и последний шаг — официально ликвидировать фракцию, не спросив мнения ни одной из большевистских организаций, и передать её (фракции) материальные средства в ЦК, выговорив при этом себе крупную их долю, — уже как частной группе литераторов. Цепь обмана была завершена таким актом, в котором соединились все меры лицемерия и узурпации: присвоение чужого имени («Большевистский центр»), растрата чужого имущества, распущение чужой организации…

Идейное течение должно руководить своими вождями и представителями. Только решение местных большевистских организаций может считаться действительным решением вопроса. Пока оно не состоялось, постановление Большевистского центра о роспуске фракции, передаче денег в ЦК и т. д. никакой силы иметь не может» (А. Спиридович, там же, стр. 219–222).

Напрасно левые большевики волновались. Объединение враждующих фракций на январском пленуме ЦК оказалось иллюзорным. Наоборот, только после этого пленума еще больше обострились фракционные разногласия. Пожалуй, никогда РСДРП не представляла такой пестрой картины фракций, групп и группировок, как в месяцы и годы, последовавшие за январским пленумом.

В лагере меньшевиков образовалось целых четыре фракции — фракция Потресова (журнал «Наша заря»), стоящая на самом правом фланге РСДРП; фракция Мартова-Дана-Аксельрода (газета «Голос социал-демократа»); фракция Троцкого (газета «Правда»), выступавшая за примирение между большевиками и меньшевиками; фракция Плеханова («меньшевики-партийцы»).

У большевиков были три фракции — фракция Ленина-Зиновьева-Каменева, фракция Богданова-Луначарского-Покровского-Горького (группа «Вперед») и фракция «примиренцев», которая активно добивалась объединения с меньшевиками (члены ЦК Дубровинский, Ногин, Любимов, Гольденберг и др.).

Из трех центров партии — Руское бюро ЦК было в руках «примиренцев», Заграничное бюро ЦК в руках меньшевиков, центральный орган «Социал-демократ» в руках большевиков-ленинцев (хотя в редакцию входили Мартов и Дан, Ленин и Зиновьев, пользуясь голосом пятого члена — поляка, проводили в ЦО свою линию и даже браковали статьи Мартова).

В этот период Ленин усилено добивается союза с группой Плеханова. Вместе с нею он начинает в конце 1910 года издание легальной партийной газеты «Звезда» в Петербурге. Кроме того, в конце 1911 года большевики начали издавать в Петербурге легальный журнал «Просвещение».

Исключительно важное значение в деле завоевания российских партийных организаций на сторону большевизма имела партийная школа в Лонжюмо под Парижем, которая начала работать весной 1911 года. Из этой школы вышли такие убежденные ученики Ленина (Ленин прочел там 56 лекций), как Орджоникидзе, Белостоцкий, Шварц, Бреслав, которые, вернувшись в Россию, подготовили созыв Пражской конференции 1912 года и сами стали членами ЦК партии большевиков.

Таким образом, январский «объединительный» пленум ЦК не оправдал своего назначения. Фактически объединения не произошло. Слишком сильны были его противники как справа (меньшевики-«ликвидаторы»), так и слева (большевики-«отзовисты»). Меньшевики-«ликвидаторы» вообще отказались войти в состав нового ЦК и признать решения январского пленума.

«Голос социал-демократа» выпустил «Письмо к товарищам», против большевистской интерпретации решений пленума ЦК (Ленин, Собр. соч., XIV, стр. 476–480), а в России меньшевики приступили к изданию легального органа «Наша заря».

Большевики, которые торжественно обещали распустить свой фракционный центр и закрыть его печатный орган, а деньги передать новому составу ЦК («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 242), формально признали решения пленума, но на деле вели борьбу против них.

Что же касается партийных денег, то ими фактически распоряжался Большевистский центр. Субсидию Троцкому тоже прекратили, отозвав из редакции его газеты командированного туда Каменева, члена ЦК. В противовес газете Троцкого ЦК организовал свой орган — «Рабочую газету». «Дискуссионный сборник», созданный январским пленумом, тоже развалился — представители «Голоса с.-д.» и лево-большевистского «Вперед» оттуда ушли. Дальнейшее разложение ЦК было предупреждено русской полицией — в апреле 1910 года было арестовано Русское бюро ЦК, а вслед за этим — и только что избранная на январском пленуме руководящая коллегия ЦК — «Семерка».

Поэтому фактическая власть ЦК сосредоточилась в руках Заграничного бюро ЦК, где влияние меньшевиков преобладало. Ленин решил предложить большевикам и полякам выйти оттуда, чтобы ликвидировать само это бюро (что и было сделано: большевистский представитель Семашко, взяв кассу и бумаги, покинул Бюро).

После этого Ленин предложил единственному члену «Семерки», уцелевшему от ареста, созвать новое совещание ЦК. Это совещание состоялось в Париже с 28 мая (10 июня) по 4 (17) июня. От большевиков на совещании участвовали Ленин, Зиновьев и Рыков. Присутствовали также представители «Голоса социал-демократа», поляков, латышей и Бунда. Представители «Голоса социал-демократа» и Бунда покинули совещание, когда узнали цели его организатора — Ленина. После этого оставшиеся члены ЦК приняли решение о созыве Всероссийской конференции. Была создана Заграничная организационная комиссия по её созыву (ЗОК). Заграничная организационная комиссия должна была организовать Русскую коллегию из местных людей для подготовки конференции. Была создана также Техническая комиссия (ТК) для «исполнения ряда технических функций в связи с партийным издательством, транспортом и т. д.» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 248).

В «Извещении» совещания членов ЦК заранее отводилось неизбежное обвинение, что большевики незаконным путем захватили всю власть над ЦК. В нем говорилось: «не о "захвате власти", а о выполнении элементарной партийной обязанности идет речь» (там же, стр. 246).

Но именно как захват власти истолковали меньшевики решение совещания ЦК. Мартов и Дан вышли из редакции «Социал-демократа», что сделало и этот орган ЦК чисто большевистским. На будущую конференцию приглашали всех (кроме «ликвидаторов») группу Плеханова, группу Троцкого («Правда») группу Богданова («Вперед»), Бунд, латышскую социал-демократию (там же, стр. 249). Ленин объяснял, почему он, например, приглашает на конференцию группы «Правда» и «Вперед», таким соображением:

«Обращаться к русским рабочим, связанным с «Впередом» и «Правдой», через головы этих группок против этих группок — такова политика, которую большевизм вел, ведет и проведет через все препятствия» (Ленин, ПСС, т. 20, стр. 350).

Лучшего рецепта не мог бы придумать даже сам Макиавелли.

ЗОК назначила своими представителями в России Оржоникидзе, Шварца и Бреслава. 29 сентября 1911 года в Баку состоялось совещание ряда партийных организаций, на котором была создана Российская организационная комиссия (РОК) по созыву общероссийской конференции. В её состав вошли большевики Орджоникидзе, Шварц, Шаумян, Спандарян и один плехановец — Соколин («История КПСС», т. 2, стр. 349). Таким образом, Ленин создал фактически новый ЦК внутри России.

Так завершил Ленин свой новый переворот в ЦК. Разумеется, это вызвало бурю негодования и правых, и левых меньшевиков. Заграничное бюро ЦК не признало свой роспуск. Оно созвало в Берне ответное совещание (20 августа 1911 г.) с участием Заграничного бюро ЦК, редакции «Голоса с.-д.», редакции «Правды», Бунда, латышской с.-д.

Это совещание постановило создать «Организационный комитет» по созыву российской партийной конференции как ответ и противовес большевистской «Организационной комиссии» и «Технической комиссии» (А. Спиридович, там же, стр. 231–232).

Большевизм и меньшевизм стремительно идут к окончательному и бесповоротному расколу, который сделает их непримиримыми антиподами не только в тактике, но и в идеологии.

 

Глава 5. ЗАРОЖДЕНИЕ КРИМИНАЛЬНОГО ТЕЧЕНИЯ В БОЛЬШЕВИЗМЕ («ЭКСЫ»)

Чтобы лучше понять дальнейшее развитие большевизма — от триумфа ленинского ЦК в Октябрьской революции и до его гибели после смерти Ленина, — чтобы документально проследить генеалогию будущего сталинского большевизма, — надо остановиться на истории зарождения криминального течения в большевистской партии — на истории кавказских «экспроприаторов», которых на партийном языке называли сокращенно «эксами». Здесь впервые в истории политической мысли и политических движений мы присутствуем при рождении политико-уголовного «гибрида», когда для осуществления политической цели программы (захват власти) проповедуются и применяются чисто уголовные методы (убийства, грабежи, поджоги, фальшивомонетничество). Вот этот гибрид и родился в революции 1905 года в качестве «боевых дружин» рабочей самообороны. Однако Ленин решил сохранить их и после поражения революции для двух целей: 1) добывать для партии деньги путем «экспроприации экспроприаторов» и 2) убивать шпионов, «черносотенцев» и «начальствующих лиц полиции, армии и флота».

Формулу Маркса, что во время пролетарской революции происходит лишь «экспроприация экспроприаторов», Ленин перевел на понятный русский язык — «грабь награбленное» (через год после установления большевистской власти Ленин суть большевизма как раз и свел к этому. Ленин сказал:

«Прав был старый большевик, объяснивший казаку, в чем заключается большевизм. На вопрос казака: "а правда ли, что вы, большевики, грабите?", — старик ответил: "Да, мы грабим награбленное"»), (Ленин, Собр. соч., т. XXII, стр. 251).

Оправдывает ли цель любые средства, допустимо ли в борьбе против самодержавия применение метода политического бандитизма, чтобы «грабить награбленное» в пользу партии и убивать противников для развязывания новой революции? На эти вопросы обе фракции РСДРП отвечали по-разному.

Мартов и меньшевики отвергали всякие уголовные и аморальные средства в борьбе с врагом, не отрицая в принципе организованное насилие от имени партии и рабочего класса, если страна находится в полосе революции.

Напротив, Ленин и некоторые из большевиков считали уже одну постановку вопроса о средствах моральных и аморальных, о методах и формах, допустимых и недопустимых в политике не только «оппортунистической», но и преступной. Ленин впоследствии обобщил свой взгляд на этот счет в следующих словах:

«Революционный класс для осуществления своей задачи должен уметь овладеть всеми, без малейшего исключения формами и сторонами общественной деятельности… Всякий согласится, что неразумно или даже преступно будет поведение той армии, которая не готовится овладеть всеми видами оружия, всеми средствами и приемами борьбы… К политике это еще более относится, чем к военному делу» (Ленин, Собр. соч., т. XXV, стр. 232, 3-е изд.).

Вопрос о «боевых дружинах», о «партизанской войне» (то есть об «эксах») обсуждался на двух совместных съездах большевиков и меньшевиков. Разбор позиции сторон на этих съездах по данному вопросу проливает свет не только на дальнейшую эволюцию уголовного крыла в самой большевистской партии, но и на глубокую пропасть, которая образовалась между большевизмом и меньшевизмом как раз в области «моральной философии» самой революции. По существу обе фракции исходили из диаметрально противоположных этических принципов в политической борьбе. Ничто так ярко и в то же время так документально не характеризует две этики двух фракций РСДРП, как сравнение двух проектов резолюций большевиков и меньшевиков «О партизанских выступлениях» на IV съезде, решение самого съезда по данному вопросу против Ленина, а также борьба Ленина с неугодным ему решением в его органе «Пролетарий».

Ленин представил съезду проект, который, исходя из того, что революция в России продолжается в виде «партизанских нападений на неприятеля», предлагал: во-первых, «партия должна признать партизанские боевые выступления дружин, входящих в нее и примыкающих к ней, принципиально допустимыми»; во-вторых, «допустимы также боевые выступления для захвата денежных средств» («Четвертый (объединительный) съезд РСДРП. Протоколы», 1959, стр. 481, 482).

Меньшевики внесли проект резолюции, в котором говорилось:

«Принимая во внимание, что деклассированные слои общества, уголовные преступники и подонки городского населения всегда пользовались революционными волнениями для своих антисоциальных целей и революционному народу приходилось принимать суровые меры против вакханалии воровства и разбоя; наконец, что важнейшая сила революции заключается в е. е морально-политическом влиянии на революционные массы, на общество и на всю армию, что дезорганизуя государственную власть, она ставит целью не общественную анархию, а организацию общественных сил, — съезд постановляет:

а) бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью захвата денег под именем или девизом с.-д. партии;

б) избегать нарушения личной безопасности или частной собственности мирных граждан;

в) разрушение и порчу казенных зданий, железных дорог и других сооружений, казенных и частных, производить только в тех случаях, когда с этим сопряжена непосредственная боевая цель;

г) капиталы Государственного банка, казначейства и других правительственных учреждений не захватывать, кроме как в случае образования органов революционной власти и по их указанию; при этом конфискация народных денег, собранных в казенных учреждениях, должна происходить гласно и при полной отчетности. Оружие и боевые снаряды, принадлежащие правительству, захватывать при всех представляющихся возможностях» (там же, стр. 528).

Сначала оба проекта обсуждались на комиссии съезда. К немалому огорчению Ленина, большинство большевистской фракции на комиссии отвергло резолюцию Ленина «о партизанских выступлениях» и присоединилось к проекту меньшевиков. Об этом докладывал съезду меньшевик Н. Череванин:

«Представляя съезду проект резолюции по поводу "партизанских действий", я должен заявить, что работа комиссии по этому вопросу весьма упростилась, так как товарищи из большинства (то есть из большевистской фракции. — А. А.) пришли к соглашению с нами» (там же, стр. 401).

Тяжесть поражения Ленина в его собственной фракции выявилась при голосовании. На съезде присутствовало 62 меньшевистских и 46 большевистских делегатов. Первая важнейшая часть меньшевистской резолюции до пункта «г» была принята 68 голосами против четырех большевиков, в том числе и Ленина, 20 человек воздержалось при голосовании (там же, стр. 462).

Разумеется, Ленин и не думал подчиниться этому решению верховного органа партии, несмотря на то, что в данном вопросе его дезавуировала его собственная фракция. Через пять месяцев после съезда Ленин писал в «Пролетарии»:

«Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят?…» (Ленин, Собр. соч., т. X, стр. 86).

Ленин определенно этого не «понимал». Он добавлял:

«Говорят: партизанская война приближает сознательный пролетариат к опустившимся пропойцам, босякам. Это верно. Но отсюда следует только то, что никогда партия пролетариата не может считать партизанской войны единственным или даже главным средством борьбы» (там же, стр. 86).

Кончая статью, Ленин как бы нечаянно обмолвился, что спор тут идет, собственно, о возникновении нового направления в его же собственной фракции, хотя факт такого направления он, отрицает. Вот слова Ленина:

«Мы далеки от мысли видеть в конкретной оценке тех или иных партизанских выступлений вопрос направления в социал-демократии» (там же, стр. 88, выделено Лениным. — А. А.).

В том-то и суть спора, что под духовным водительством Ленина в самой фракции большевиков начало зарождаться новое политико-уголовное направление, над которым он скоро потеряет всякий контроль, находясь за границей.

Когда 15 августа 1906 года, по решению Польской Партии Социалистов, в ряде городов Польши (в Варшаве, Лодзи, Радоме и Плоцке) была совершена серия террористических актов и убиты десятки городовых и русских солдат, что вызвало протест ЦК РСДРП против действий польских социалистов, Ленин выступил по этому вопросу со специальной статьей «К событиям дня». В ней Ленин писал:

«Безусловно ошибается и глубоко ошибается ЦК нашей партии, заявляя: "само собой разумеется, что так называемые "партизанские" боевые выступления, по-прежнему отвергаются партией". Это неверно… Мы советуем всем многочисленным боевым группам нашей партии прекратить свою бездеятельность и предпринять ряд партизанских действий на точном основании решений съезда… с наименьшим "нарушением личной безопасности" мирных граждан и с наибольшим нарушением личной безопасности шпионов, активных черносотенцев, начальствующих лиц полиции, войска, флота и так далее, и тому подобное» (Ленин, Собр. соч., т. X, 3-е изд., стр. 45–47, последние слова выделены Лениным. — А. А.).

Между прочим, эти слова Ленина решительно опровергают содержащуюся во всех учебниках легенду, что Ленин и большевизм в отличие от народников и эсеров якобы выступали против индивидуального террора. Депутат Второй Государственной Думы от большевиков, в то время близкий соратник Ленина — Григорий Алексинский — сообщает историю возникновения «экспроприаторов»:

«В период времени 1906–1910 годов большевистская фракция управлялась малым комитетом, существование которого было скрыто не только от глаз полиции, но также и от членов партии. Этот малый комитет, в который входили Ленин, Красин и еще одно лицо, которое держится теперь в стороне от политики (написано в 1921 г., третьим лицом был А. Богданов. — А. А.), особенно занимался финансами партии. В постоянных поисках денежных ресурсов комитет избрал простое средство пополнения кассы. Это средство то самое, которое много позже употреблял Бонно… но Бонно оперировал лично, тогда как большевистская "троица" ограничивалась общим руководством… Грабили почтовые отделения, вокзальные кассы, поезда, устраивая предварительно крушения (Le Matin, 9 Septembre, 1921).

На пятом съезде партии (апрель-май 1907 г.), где фракция большевиков имела большинство делегатов, вновь обсуждался вопрос об «эксах». Докладчик ЦК Мартов доложил съезду:

«Так называемый партизанский террор и экспроприации разлились широкой рекой… Усиливая репрессии правительства, терроризируя буржуазное население и тем толкая его в сторону реакции, террор и экспроприации в то же время дезорганизовывали революционные элементы пролетариата и примыкающей к нему молодежи, внося зачастую крайнюю деморализацию в их ряды…»

(«Лондонский съезд РСДРП. Полный текст протоколов», 1909, стр. 71).

После революции большевистский историк Ем. Ярославский авторитетно засвидетельствовал по этому поводу:

«Отношение к экспроприациям в партии было различное. В то время, как большевики признавали частичную экспроприацию, меньшевики лицемерно заявляли, что они против экспроприации… Была опасность, что экспроприации могут выродиться и иногда вырождались в анархистские выступления и даже бандитизм, когда группа эксов тратила добытые экспроприацией средства на свои личные нужды…» (Ем. Ярославский, «Очерки по-истории ВКП (б)», Москва, 1938, стр. 194). По этим причинам пробольшевистский съезд, который принял все резолюции в духе Ленина, одну резолюцию принял и против Ленина: «о партизанских выступлениях». По данному вопросу съезд решил:

«В настоящий момент сравнительного затишья партизанские выступления неизбежно вырождаются в чисто анархистские приемы борьбы… Боевые дружины, существующие при партийных комитетах… неизбежно превращаются в замкнутые заговорщические кружки, деморализуясь, вносят дезорганизацию в ряды партии, — принимая все это во внимание, съезд признает… партизанские выступления нежелательны и съезд рекомендует идейную борьбу с ними» («КПСС в рез.», 1953, стр. 162). Разумеется, Ленин не посчитался и с этим решением своего собственного большевистского большинства V съезда. Сейчас же после съезда он приступил к подготовке новой «экспроприации», наиболее знаменитой из всех большевистских «экспроприации» до революции. Проведение данной «экспроприации» Ленин поручил неизвестному делегату V съезда, но весьма известному в Тифлисе «боевику» и «экспроприатору» — Коба-Сосо Джугашвили, который в результате выполнения этого ленинского задания, собственно, и стал Сталиным.

Прежде чем приступить к изложению событий, связанных с выполнением задания Ленина, расскажем в изложении самого Сталина о его первом знакомстве с Лениным и о том впечатлении, которое произвел Ленин на Сталина. В речи о Ленине на вечере кремлевских курсантов через неделю после смерти Ленина Сталин сообщил, что его первая заочная встреча с Лениным произошла в 1903 году. Эта дата была избрана не случайно. В РСДРП было известно, что после раскола партии на меньшевиков и большевиков в 1903 году Сталин до конца 1904 года примыкал к грузинским меньшевикам. Если вы заглянете в его «Сочинения» (т. 1), то вы не найдете не только за 1903 год, но и за 1904 и 1905 годы ни одной статьи или документа, подписанного каким-нибудь псевдонимом Сталина, из которого была бы видна позиция Сталина по вопросу о расколе. Там приведены два «Письма из Кутаиси», помеченные сентябрем и октябрем 1904 года, в которых Сталин защищает Ленина против Мартова — и то через год! Но достоверность и этих писем приходится брать под сомнение, ибо, во-первых, к этим письмам сделано примечание: «публикуются впервые», во-вторых, они пущены в «научный оборот» таким известным «ученым», как Берия в его «К истории большевистских организаций в Закавказье». Советский журнал «Вопросы истории» так охарактеризовал «труд» Берия: «Культ Сталина вел к прямому извращению исторической правды», работа Берия была «построена на натяжках и прямых фальсификациях» («Вопросы истории», № 3, 1956, стр. 4).

Тем не менее, надо считать вероятным, что после осторожного оглядывания вокруг и терпеливого изучения ситуации в партии в течение целого года Сталин открыл в Ленине самого себя и присоединился к нему к концу 1905 и началу 1906 года. Если не говорить о сомнительных «документах» Берия, приписываемых Сталину, то первая статья в грузинской социал-демократической газете на грузинском языке, приписываемая Сталину, появилась 8 марта 1906 года. В ней Сталин защищает ленинскую тактику бойкота Думы против меньшевиков.

Теперь вернемся к впечатлению, которое произвел на Сталина Ленин. Сталин говорил на упомянутом вечере:

«Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году… в порядке переписки… Знакомство с революционной деятельностью Ленина привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного… Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина — Плеханов, Аксельрод, Мартов — стоят ниже целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто руководитель, а руководитель высшего типа, горный орёл, не знающий страха» (Демьян Бедный писал, что Сталин, как житель Кавказа, сравнивал Ленина с «горным орлом», но житель севера, вероятно, сравнил бы Ленина с «северным сиянием»).

Дальше Сталин говорит, что об этом своем впечатлении о Ленине он написал одному эмигранту, а последний показал письмо Ленину. Вот тогда Ленин написал Сталину письмо программного характера, в котором «каждая фраза не говорит, а стреляет». Сталин сообщает, что по привычке старого подпольщика он письмо Ленина «предал сожжению» (но до педантичности аккуратный в письменных делах Ленин тоже не сохранил копии столь важного письма).

Первая личная встреча Сталина с Лениным произошла в декабре 1905 года на конференции в Таммерфорсе. Второй и третий раз Сталин видел и слушал Ленина на IV и V съезде партии, где Сталин присутствовал как делегат с совещательным голосом от Тифлиса. На V съезде Сталин присутствует под кличкой «Иванович», но на Кавказе он известен под кличкой «Коба». (Сталин взял эту кличку из повести «Отцеубийство» грузинского классика князя Казбеги, главный герой которой — Коба — воплощает в себе не только бесстрашный личный героизм, но и беспримерную верность идеалам гуманизма и дружбы!)

Однако самая важная встреча, которая, в конечном счете, привела Сталина на верхний этаж партии, произошла у Сталина с Лениным в 1907 году в Берлине. Об этой встрече пишет коммунистический биограф Сталина Анри Барбюс в своей книге «Сталин». После беседы с Лениным Сталин уехал в Тифлис, но в том же году еще раз приезжал в Берлин, чтобы вновь встретиться с Лениным. Сам Сталин упомянул однажды в интервью с немецким писателем Людвигом, что он бывал в Берлине, однако в официальной биографии Сталина никогда не разрешалось писать о столь важнейшем факте его двух встреч с Лениным в Берлине, хотя сообщения об этих встречах Барбюс приводит со слов грузинских старых большевиков и с ведома Сталина. В чем же тогда дело? Если свидание Сталина с Лениным в Берлине накануне или сейчас же после V съезда (съезд закрылся 19 мая 1907 г.) можно считать фактом достоверным, то содержание беседы между ними навсегда осталось секретным. Это можно объяснить только тем, что предметом беседы был как раз вопрос об организации «экспроприации», которую запретил V съезд. Хорошо информированный Троцкий писал:

«Если Ленин совершил специальное путешествие в немецкую столицу для такой встречи, то во всяком случае не ради теоретических "бесед". Встреча могла состояться либо до или еще более вероятно сейчас же после съезда партии, и почти несомненно, что она была посвящена предстоящей экспроприации, добыче денег и т. д.».

Почему же встреча произошла не в Лондоне, а в Берлине? — спрашивает Троцкий. Отвечая на этот вопрос, Троцкий говорит, что весьма вероятно, что Ленин не хотел встречаться с «Ивановичем» на глазах царских и других шпионов, присутствовавших на съезде в Лондоне, к тому же, возможно, что на встрече присутствовало и третье лицо, не имевшее никакого отношения к съезду партии (L. Trotsky, Stalin, p. 108). Троцкий не называет его имени. Но мы знаем, что это «третье лицо» — Камо — через месяц прославится на весь мир как возглавитель самого дерзкого в истории царской России бандитского налета.

Встреча между Лениным, Коба и Камо произошла, по всей вероятности, после 19 мая. Через месяц — 26 июня 1907 г. — произошла и знаменитая тифлисская «экспроприация».

Прежде всего, кто такой Камо? Камо — грузинский армянин, его настоящая фамилия Тер-Петросян. Он, как и Сталин, родился в г. Гори, почти его ровесник (Камо моложе Сталина только на два года). В его официальной биографии, которая вышла в БСЭ в 1937 году, сказано:

«Камо — большевик, активнейший кавказский боевик. Герой партизанских выступлений. Камо — ученик Сталина… Камо организовал ряд крупных экспроприации… В 1907 г. принял участие в известной экспроприации в Тифлисе на Эриванской площади. В связи с этой экспроприацией был арестован 22.11.1907 г. в Берлине…» (БСЭ, т. 31, 1-е изд., 1937, стр. 133).

Однако во втором издании БСЭ, которое было подготовлено к изданию еще при жизни Сталина и вышло в 1953 году, в биографии Камо нет ни одного слова об «экспроприациях», в том числе и о такой знаменитой, как тифлисская, хотя самой биографии Камо уделено в два раза больше места, чем в первом издании. В новой биографии, как и в старой, указано, что учитель Камо — Сталин: Камо «в 1901 г. познакомился со Сталиным и под его руководством начал нелегальную партийную работу…» (БСЭ, т. 19, 2-е изд., 1953 г., стр. 543). Далее говорится, что в марте 1906 года Камо приезжал в Петербург, где лично познакомился с Лениным, доставлял из Петербурга оружие на Кавказ, организовал в Тифлисе мастерскую по производству бомб, «занялся формированием, вооружением боевых групп и дружин, участвовал в вооруженных столкновениях с царскими войсками, полицией и черносотенцами… В ноябре 1907 года был арестован в Берлине, в конце 1909 года выдан царским властям» (там же, стр. 543–544).

За что арестован, за что выдан? Об этом во второй биографии Камо нет ни слова. Почему это так, мы увидим дальше, но сейчас важно запомнить две вещи из первой биографии Камо: во-первых, Камо — непосредственный «ученик Сталина», во-вторых, главная революционная профессия Камо, которой его учил Сталин начиная с 1905 года — это «экспроприации».

Наиболее опасной экспроприацией из всех «эксов» 1906 года было ограбление в Чиатури группой Коба-Камо почтового поезда в ноябре 1906 года; из награбленных 21 тыс. рублей, «эксы» направили большевистскому центру только 15 тыс. рублей (Суварин, там же, стр. 100). Значительные деньги к Ленину пошли и от других «экспроприации» — на корабле «Николай I» и в Бакинском порту.

Разрабатывая доктрину о «партизанской войне», о «боевых дружинах» и об «экспроприациях», Ленин недаром обратил свои взоры именно на Кавказ, а из среди своих кавказских учеников особо выделил для этой цели двух «боевиков» — Коба и Камо. На это были исторические и персональные причины. На одну из исторических причин указывал еще Троцкий:

«На Кавказе, с его романтической традицией грабежей и кровавой междоусобицей, которая все еще живуча и сейчас, партизанская война находила любое число бесстрашных практиков. Более тысячи террористических актов всех видов было совершено в Закавказье только за время первой русской революции 1905–1907 гг.» (L. Trotsky, Stalin, p. 96).

Персональные причины были не менее важные. Из всех кавказских большевиков Коба и Камо не только беспрекословно поддержали доктрину Ленина об «эксах», но и сама эта доктрина родилась в голове Ленина как результат практического опыта по проведению «ряда экспроприации» на Кавказе «боевой дружиной» Камо под непосредственным руководством Коба, как его учителя, о чем так подчеркнуто сказано в БСЭ. Тифлисская «экспроприация» 1907 года и явилась прямым результатом берлинской встречи.

Автор классической биографии Сталина — Борис Константинович Суварин — так оценил значение Тифлисской «экспроприации» в карьере Коба:

«Тифлисский "экс", самый грандиозный из всех, был своего рода шедевром, затмившим все предыдущие акции по своей драматичности и абсолютному успеху. Он явился подтверждением принципиального права Сталина подбирать руководителей дела. Малоизвестный провинциальный боевик, действующий под руководством мистического "триумвирата" (Ленин-Богданов-Красин. — А.А.), "профессиональный революционер" par excellence, неспособный продвинуться в иерархии партии интеллектуальной силой ума, но готовый служить ее делу, играя постоянно возрастающую роль, Коба нашел обстоятельства, при которых он покажет свой стальной характер» (В. С. Souvarine, Stalin, p. 94).

Он его и показал, что мы увидим дальше. Ученик Сталина — Камо (Тер-Петросян, слабо знавший русский язык, слово «кому» произносил всегда как «камо», отсюда Сталин дал ему прозвище «Камо», которое и закрепилось за ним навсегда) являл органическую смесь социального бунтаря, выдающегося авантюриста и героического бандита с уму непостижимой силой воли. Все эти качества Камо сказались как раз в тифлисской «экспроприации». Вкратце ее история следующая.

Вернувшись в Тифлис после свидания с Лениным в Берлине, Коба создал из наиболее смелых «экспроприаторов» нечто вроде свободной банды числом, по показаниям свидетелей, около пятидесяти человек. Цель банды — вооруженное нападение и «экспроприации» денег Государственного банка в Тифлисе во время их перевозки. Руководителем банды Коба назначил Камо, переодев его в форму бравого офицера, ему была придана «разведка», в которой участвовали и две грузинки-большевички. Банда была разбита на мелкие группы и «расквартирована» вокруг Эриванской площади, на которой было намечено нападение. Явился ли сам Коба на площадь, чтобы лично руководить «операцией»? Троцкий пишет, что «в партийных кругах личное участие Коба в тифлисской экспроприации считалось бесспорным» (L. Trotsky, цит. пр., стр. 106). Троцкий добавляет, что и он был этого мнения до 1932 года, но что дополнительное изучение вопроса убеждает его, что лично сам Сталин не участвовал в «экспроприации», а только был «советником» Камо. Аргументация? Ссылки на ряд советских книг, в которых нет никаких ссылок на личное участие Сталина плюс молчание самого Сталина. Но само «убеждение» Троцкого не убедительно. Об участии Сталина в тифлисской «экспроприации» никогда не писали в СССР только потому, что сам Сталин это запретил. Став во главе великого государства, Сталин не хотел выглядеть «кавказским бандитом», хотя бы и героическим (бывший американский посол в Москве Буллит: «Рузвельт думал, что в Кремле сидит джентльмен, но там сидел бывший кавказский бандит»). Есть у Троцкого тут и некая личная «корысть» — он не хочет признать в Сталине героя, хотя бы и уголовного. Он для него всего лишь «кинто», а не Аль-Капоне. Более объективный Суварин констатирует, что в доктрине Ленина об «эксах» «Сталин нашел применение своему дару» (В. С. Souvarine, там же, стр. 88), что, конечно, включает и личное мужество.

Вернемся к тифлисской «экспроприации». Она произошла около 11 часов дня 26 июня 1907 г., когда Эриванская площадь была полна людей. В это время на площадь въехали два экипажа, которые везли большую сумму денег Государственного банка, в сопровождении эскорта казаков. Немного ранее на площади были замечены два фаэтона — в одном сидели две женщины, в другом — мужчина в офицерской форме. Как только экипажи с деньгами показались на площади, лицо в офицерской форме подало команду — как из-под земли выросла банда около полусотни людей и на экипажи и на казачий эскорт посыпались бомбы огромной взрывной силы, в том числе из той подводы, на которой сидели женщины. Бомб было брошено около десяти штук. Результат: три человека было убито, более 50 человек ранено. Бандиты, захватив, по одним сведениям 340 тысяч, по другим — 250 тысяч рублей, исчезли с такой же молниеносной быстротой, с какой и появились.

Описывая эти подробности грабежа, газета «Новое время» свою корреспонденцию «Герои бомб и револьверов» кончила восклицанием: «Только дьявол знает, как этот грабеж неслыханной дерзости был совершен».

Тотальная мобилизация всех войск, полицейских сил, агентурной сети, повальные обыски, закрытие границ, сотни арестов, — но ни одного бандита не поймали ни в тот день, ни после него, ни одной копейки денег тоже не нашли.

Куда же бандиты делись, где же деньги очутились? Бандиты вернулись к «мирной» работе, которую они так великолепно сочетали со своей основной профессией (ленинское «сочетание легальной работы с нелегальной»), а деньги очутились под диваном бюро директора Тифлисской обсерватории, где Коба-Coco Джугашвили тоже занимался «мирным трудом» в качестве счетчика-наблюдателя. Через непродолжительное время деньги очутились в руках Ленина.

Вот этой «экспроприацией» и руководил Коба. Его обвиняли также, что он принял косвенное участие в убийстве тифлисского губернатора генерала Грязнова, князя Чавчавадзе, даже одного своего сотоварища в бакинской тюрьме, о чем еще будет речь впереди. Вот после этой тифлисской «экспроприации» оба — и Коба, и Камо — сумели пробраться за границу, где встретились с Лениным, надо полагать, для доклада о проведенной операции. Тем временем, поставленные в известность русским правительством заграничные органы уголовной полиции начали аресты среди большевиков-эмигрантов, когда те пытались обменивать награбленные рубли на иностранную валюту. Такие аресты были проведены в Париже, Мюнхене, Стокгольме и Женеве. Среди арестованных были будущие наркомы Литвинов и Семашко. Только после этих арестов партия, в том числе и ее большевистская фракция, узнала, что вооруженный тифлисский грабеж — дело рук учеников Ленина — Коба и Камо. Поскольку каждая попытка обменять рубли на валюту кончалась арестами, ЦК постановил сжечь оставшуюся сумму денег.

По требованию меньшевиков, ЦК, в котором после У съезда преобладали большевики, вынужден был обсудить вопрос и о самой тифлисской «экспроприации». Создается комиссия во главе с будущим наркомом иностранных дел Чичериным (тогда меньшевик), которая должна была произвести подробное расследование. Комиссия Чичерина очень скоро установила, что ученики Ленина не только организовали кровопролитное ограбление в Тифлисе, но что Камо подготовляет взрыв известного банка Мендельсона в Берлине, чтобы экспроприировать для Ленина на этот раз иностранную валюту. Комиссия Чичерина установила также, что большевики дали указания своим агентам приобрести специальную бумагу для производства фальшивых банкнотов. Некоторое количество такой бумаги уже было направлено через экспедицию германской социал-демократической газеты «Форвертс» (о чем, конечно, руководство газеты ничего не знало) в Куоккала (Финляндия), где жили тогда нелегально Ленин и Зиновьев.

Курьер вручил бумагу председателю «Технического бюро ЦК» Красину (члену «триумвирата»), которого он узнал по фотографии, предъявленной ему.

Ленин, пользуясь своим большинством в ЦК, сумел положить конец этим разоблачениям, предложив Центральному Комитету передать дело на доследование «Бюро иностранных сношений». (Троцкий потребовал, чтобы всем этим делом занялся II Интернационал, но это предложение не было принято.) Кроме того, изучением и расследованием дела об «экспроприации» в Тифлисе занялся и Кавказский союзный комитет РСДРП. Установив, что «экспроприацию» провели, в нарушение решений IV и V съездов, Коба и Камо, Кавказский комитет постановил исключить их из партии, как и всех остальных ее участников — социал-демократов. Имена не были названы публично, чтобы не выдать их полиции (В. С. Souvarine, там же, стр. 99-100).

Уже в Советской России в своей «Рабочей газете» от 18 марта 1918 года Мартов напомнил Ленину, что в состав его правительства входит «некий гражданин Сталин», хорошо известный из-за своего участия во всяких сомнительных предприятиях и исключенный из партии за тифлисскую «экспроприацию» (L. Trotsky, цит. пр., стр. 101). Скоро «Бюро иностранных отношений» ЦК «законсервировало» свое расследование, так как главный исполнитель тифлисской «экспроприации» Камо был арестован берлинской полицией по доносу видного большевика Житомирского, оказавшегося агентом русской полиции. Поскольку дело Камо могло привести не только к раскрытию всей кавказской сети «эксов», но иметь и катастрофические политические и уголовные последствия для всего большевистского руководства ЦК, Красин, через немецкого адвоката Камо, предложил Камо играть роль душевнобольного.

Камо эту роль так гениально сыграл, что превзошел действительно душевнобольных не только по симптомам самой болезни, но и по естественности ее проявления в поступках. Он топочет ногами, кричит, рыдает, бушует, рвёт на себе одежду, отказывается от пищи, бьёт надзирателей, бьется об стенку… Его сажают в ледяную камеру, но это не производит на него никакого впечатления. Его переводят в специальное отделение больницы, подвергают там в течение четырех месяцев самым различным испытаниям от тонких научных и до тяжких физических, но он не сдается. Он вновь отказывается от пищи, тогда его подвергают принудительному кормлению не по очень тонкому методу — во время такого кормления ему ломают несколько зубов. Он бушует дальше, рвет волосы, бьется об стенку, и вдруг гробовая тишина: удивленные надзиратели бросаются в камеру — его находят повесившимся, прямо в предсмертных судорогах его снимают с оконной решетки и приводят в себя. Новые «испытания», новые муки. Ему не дают жить, но не дают и умереть. Он пробует последний раз «перехитрить» и жизнь, и немецких «психоаналитиков»: заостренным куском кости он режет себе вену, и его находят без сознания в луже крови. Его опять приводят в себя. Он не сдается, но сдаются врачи. Тогда его переводят в дом для умалишенных, где испытания продолжаются дальше, но на этот раз уже при помощи исключительно физических пыток, которых действительно нормальный человек никогда не выдержит. Чтобы убедиться, что Камо не симулирует бесчувственность, ему под ногти закалывают иголки, выжигают тело каленым железом, — все это он переносит стоически, без всякой внешней реакции, словно он сам из железа.

Ученые авторитеты немецкой медицины засвидетельствовали, что Камо не симулирует, а безнадежный сумасшедший. Вот тогда, в конце 1909 года, немецкое правительство его выдало русскому правительству, которое направило его по месту преступления в тифлисскую тюрьму (в Метехский замок). Начались новые испытания, новые пытки, более жестокие и менее церемонные, чем у немецких педантов. Конечно, не такие жестокие методы, чтобы от них можно было умереть, но, как выражается Суварин, вполне достаточные, чтобы «сделать здорового человека сумасшедшим». Однако Камо не сдается и на этот раз. Тем не менее, его отдают под военный суд в Тифлисе. На заседаниях суда он сидит совершенно безучастно и спокойно кормит крошками хлеба птичку, которую он приручил в камере. Он убедил суд, что судить его также бессмысленно, как бессмысленно судить птичку, которую он кормит. Суд отменяется, и его переводят в больницу, в отделение душевнобольных для продолжения испытания.

В августе 1911 года при помощи члена группы «эксов» Коте Цинцадзе он подготовляет побег. Побег из Метехского замка считался делом абсолютно безнадежным. Камо решил доказать обратное. Он распилил свои кандалы и оконные решетки, спустился по на скорую руку сплетенной тонкой веревке в реку Кура, но веревка сорвалась и Камо упал на скалу с такой силой, что потерял сознание. Однако сказалась долголетняя «закалка» «сумасшедшего», он быстро пришел в себя, перехитрив погоню, бежал в Батум, а там пробрался на один из пароходов, залез в трюм и «зайцем» отплыл за границу. Через неделю-две он был гостем Ленина в Париже. Ленин его накормил, переодел, проинструктировал и направил на Балканы для выполнения нового задания — переправлять оттуда оружие на Кавказ для новых «экспроприации». Его арестовывают в Константинополе, но из-за поручительства грузинских монахов освобождают. Камо переезжает в Софию, но и там он «попался», был арестован, однако благодаря помощи известного болгарского революционера и друга Ленина Благоева ему удается бежать. При проведении очередной «операции» турки задерживают его вновь на небольшом судне, весь багаж которого состоял из бомб разных калибров. Но он опять выкрутился или откупился и переехал в Грецию. Когда касса партии начала пустовать, Ленин отозвал Камо с Балкан и отправил на Кавказ для организации новой «экспроприации». Камо благополучно прибывает в Тифлис, собирает старую банду на новое дело. В сентябре 1912 года Камо и его банда совершают новое смелое нападение на денежную почту на Коджарском шоссе. Почту сопровождал чуть ли не целый эскадрон казаков, завязался жаркий бой, в результате которого были убиты семь казаков, перебита почти вся банда, а ее главарь Камо, хотя и остался невредим, но вновь очутился в том же Метехском замке. Военный суд четырежды приговаривал его к смертной казни. Своему соседу по камере и соратнику К. Цинцадзе он пишет записку, что он абсолютно спокойно встретит смерть… «На моей могиле уже давно должна была вырасти трава в несколько аршинов. Смерти никому не миновать, но я попробую еще раз мое счастье. Старайтесь любыми средствами организовать побег. Быть может, нам удастся еще раз посмеяться над нашими врагами. Поступайте по собственному разумению. Я готов на всё». (В. С. Souvarine, там же, стр. 103). Побег не состоялся. Но, как замечает Суварин, начальство питало скрытую симпатию к Камо за его беспримерные по храбрости, дерзости и хитрости криминальные подвиги и поэтому умышленно затягивало оформление формальностей, связанных с казнью Камо. Оно ожидало всеобщей амнистии в связи с предстоящим через год трехсотлетием дома Романовых, чтобы подвести Камо под эту амнистию. Так и случилось. Камо был в следующем, 1913 году, амнистирован заменой смертной казни двадцатилетним заключением в каторжной тюрьме, откуда его освободила революция 1917 года.

Но где же был Коба во время последней «экспроприации»? Участвовал ли он в ее подготовлении? Бежавший из очередной ссылки Коба был на воле, совершал поездки между Петербургом и Тифлисом, держал тесную связь со своим учеником Камо. Трудно было бы поэтому допустить, что новая «экспроприация» произошла без его ведома. Правда, в партии все еще малоизвестный, но высоко оцененный Лениным за проведение тифлисской «экспроприации», Коба в январе 1912 года был кооптирован в члены ЦК, отозван с Кавказа и переброшен на работу в Петербург, где и началась его общерусская карьера вокруг созданной в мае 1912 года легальной газеты «Правда». Поэтому есть основание думать, что сентябрьская «экспроприация» 1912 года была проведена Камо без непосредственного руководства Коба, чем, вероятно, и объясняется её неуспех.

Вернемся к биографии Сталина после тифлисского грабежа. Исключенный из партии в Тифлисе, где преобладали меньшевики, Коба решил пробраться в Баку. Он быстро вошел в контакт с Бакинским комитетом партии, в котором большевики имели куда больше влияния, чем в Тифлисе. Коба приехал сюда не без претензии на руководящее положение в местном комитете, но «экс» и недоучившийся семинарист Коба застал здесь сильнейшего конкурента на лидерство — это бывший студент философского факультета Берлинского университета армянин Степан Шаумян. (Орджоникидзе: «Шаумян — тяжелая артиллерия теоретического марксизма».) Поэтому с первых же дней между Коба и Шаумяном разыгралась открытая борьба за руководство, в разгаре которой Шаумян был арестован. Люди, знающие характер Коба, заподозрили его в доносе на Шаумяна в полицию, чтобы убрать конкурента. Разговоры в партийных кругах об этом получили такое широкое распространение, что одна грузинская газета осмелилась открыто обвинить Коба в доносе (газета «Брозолис Кха»), а Бакинский комитет РСДРП даже завел дело на Коба. Когда в марте 1908 года арестовали и самого Коба, дело на него прекратили (В. С. Souvarine, там же, стр. НО). Имеются очень интересные воспоминания сокамерника Коба в Баиловской тюрьме в Баку Семена Верещака о пребывании Коба-Сталина в тюрьме. Они были напечатаны в газете Керенского «Дни» 22 и 24 января 1928 года в Париже.

Поскольку большевики объявляют «клеветой» все, что о них пишет эмиграция, можно было бы и не цитировать воспоминания Верещака, но дело в том, что сама большевистская газета «Правда» 20 декабря 1929 года напечатала статью о воспоминаниях Верещака, как о воспоминаниях правдивых. Статья «Правды» об этих воспоминаниях так и называется: «С подлинным верно». Правда, газета цитирует только те места из воспоминаний Верещака, которые ей очень импонируют, но игнорирует места, которые нам показались очень интересными. Приведем и те, и другие. Вот места, перепечатанные в «Правде»:

«Я был еще совсем молодым, когда в 1908 г. Бакинское жандармское управление посадило меня в Баиловскую тюрьму… Тюрьма, рассчитанная на 400 человек, содержала 1500 человек… Однажды в камере большевиков появился новичок. И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: "Это — Коба…". Коба, под фамилией Coco Джугашвили, как член РСДРП (большевиков), был принят в коммуну… Среди руководителей собраний и кружков (в тюрьме. — А. А.) выделялся и Коба как марксист. В синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой… В личных спорах и дебатах Коба участия не принимал и всегда вызывал каждого на "организованную дискуссию". Эти "организованные дискуссии" носили перманентный характер. Аграрный вопрос, тактика, философия чередовались почти ежедневно. Особенно аграрный вопрос вызывал жаркие споры, доходившие иногда до рукопашных схваток. Никогда не забуду одной "аграрной дискуссии" Коба, когда его сотоварищ Серго Орджоникидзе, защищая положение Коба (как мы уже видели, на IV съезде 1906 г. Коба был и оставался «разделистом» и выступал как против ленинской «национализации», так и против плехановской «муниципализации». — А. А.), в заключение схватил за физиономию содокладчика эсера Илью Карцевадзе, за что был жестоко эсерами избит… Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения. Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу Маркса. На непросвещенных в политике молодых партийцев такой человек производил сильное впечатление. Вообще же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Отсюда его совершенно особенная ненависть к меньшевизму (вероятно, за позицию меньшевиков в отношении «эксов». — А. А.)… Он всегда активно поддерживал зачинщиков. Это делало его в глазах тюремной публики хорошим товарищем. Когда в 1909 г. на первый день Пасхи, 1-ая рота Сальянского полка пропускала через строй, избивая, весь политический корпус (тюрьмы), Коба шел, не сгибая головы, под ударами прикладов, с книжкой в руках» (скоро в стихах советских поэтов эта книжка превратилась в «Капитал» Карла Маркса. — А. А.).

«Правде» так понравилось это место, что член ее редакции Демьян Бедный даже написал восторженную оду:

«Разве сталинское прохождение не сюжет для героической картины. Обращаюсь к писателям — Вы не имеете героических тем? Нате!!.. Но скромна большевистская братва… Строгий большевик о себе ни гу-гу, но не станем же мы шикать врагу за то, что сказал он правду случайно» («Правда», 20. 12. 1929 года, Д. Бедный «С подлинным верно», но статья написана 7 февраля 1928 года).

Однако даже в цитированных ею местах «Правда» делает серьезные пропуски, которые совершенно искажают портрет Коба, нарисованный Верещаком. Восстановим эти места в пересказе. Верещак сидел с Коба восемь месяцев, время вполне достаточное, чтобы изучить характер человека, который резко и точно проявляется как раз в тюремной обстановке. Все революционеры помнили, что когда в 1899 году Сталина исключили из Тифлисской духовной семинарии за участие в подпольном марксистском кружке, он потащил за собою и всех остальных членов кружка, сделав на них донос администрации семинарии. Верещак пишет, что когда возмущенные семинаристы начали стыдить Сталина за донос, Сталин оправдывал свое действие таким аргументом: потеряв право быть священниками, семинаристы сделаются «хорошими революционерами». В тюрьме существовал неписаный закон революционеров не общаться с уголовными преступниками, но Коба всегда можно было видеть в компании убийц, разбойников, шантажистов. На него производили впечатление только люди «дела», требующего ловкости. Его грубость в спорах и непрезентабельная личность делали его несимпатичным спорщиком. Его речам не доставало остроумия, они были сухие, но его механическая память была удивительна. Отсутствие принципов и природная хитрость делали его мастером тактики. Против врагов «все средства хороши», — говорил он. Бывало, что когда вся тюрьма начинала нервничать в ночь приведения в исполнение очередных смертных приговоров во дворе тюрьмы, Коба спокойно спал или изучал эсперанто, который, по его мнению, явится будущим языком Интернационала: Он никогда не протестовал против несправедливых порядков в тюрьме, не подстрекал к бунту, но поддерживал подстрекателей. Почему Коба так долго оставался неизвестным в партии, объясняется его способностью «секретно подстрекая других, самому оставаться в стороне». Эту свою способность Коба успел продемонстрировать и в тюрьме. Верещак приводит некоторые примеры. Однажды одного молодого грузина избили до полусмерти по обвинению, что он «агент-провокатор». Никто ничего не знал ни о нём, ни о причинах обвинения против него. Потом выяснилось, что «дело» это было сфабриковано Коба. Другой раз большевик Митка Г. убил молодого рабочего по обвинению в шпионаже. Долгое время это дело оставалось не выясненным. Во всех революционных партиях существовало правило, в силу которого шпионы могут быть убиты только по решению группы или суда чести, а не по приказу одного человека. Впоследствии Митка признался в своей ошибке — он убил этого рабочего по подстрекательству Коба. Верещак сообщает, что во многих делах на воле — в известных грабежах государственных денег («экспроприациях»), в фабрикации фальшивых денег — всегда чувствовалась рука Коба, а теперь он сидел в тюрьме вместе с этими грабителями («эксами») и фальшивомонетчиками, но следственным органам никак не удавалось найти нити к нему. И это не удивительно: Коба был не только искусным конспиратором, но сама его осторожность была «активной» осторожностью. Это явствует из замечания Верещака: руководя сам террором и «экспроприациями», Коба громко обвинял эсеров в том и другом!

Анализируя историю карьеры раннего Коба, Суварин находит, что в характере Сталина еще тогда преобладали следующие, ярко бросающиеся в глаза черты: 1. «воля к власти»; 2. узкий реализм; 3. вульгарный марксизм, воспринятый Сталиным как катехизис элементарных формул; 4. восточная ловкость в интриге; 5. недобросовестность; 6. отсутствие чувствительности в личных отношениях; 7. презрение к людям и к человеческой жизни (В. С. Souvarine, там же, стр. 115).

Тем не менее, Суварин, как и Троцкий, думает, что Сталин того периода «профессиональный революционер», тогда как он был с самого начала своего появления на кавказской арене человеком, в котором «профессиональный революционер» органически уживался с профессиональным бандитом-«эксом» и бесчувственным убийцей-террористом. Как таковой Сталин был основоположником уголовного течения в самом большевизме.

Хотя духовным отцом «эксов» надо считать Ленина, как мы это уже видели, но он предоставлял «эксам»-партизанам широкую «автономию». Он писал в уже цитированной нами статье «Партизанская война»:

«Мы не имеем ни малейших претензий на то, чтобы навязывать практикам какую-нибудь сочиненную форму борьбы или даже на то, чтобы решать из кабинета о роли тех или иных форм партизанской войны» (Ленин, Собр. соч., т. X, стр. 88).

Ленину были важны не «формы борьбы», а деньги, которые Коба и Камо доставляли ему для дела революции, совершенно так же Ленин поступит в будущем, когда к нему потекут уже миллионы денег для той же цели без всяких грабежей: немецкие деньги. Однако перед немцами Ленин ни в чем не обязывался, кроме того, чем он занимался и без них — организацией революции в России, но Коба и Камо он был обязан содержанием своего штаба и своих изданий в самые тяжелые годы в жизни партии — 1905–1912 гг.

Ленин нес полную политическую и моральную ответственность за кавказские «эксы», о чем он публично заявлял. Он нес личную ответственность за все действия — уголовные и террористические — Коба и Камо тем, что благословляя их на «подвиги», предоставлял им «автономию». Но самая большая ответственность Ленина перед историей и перед его собственной партией заключается не столько в том, что он добывал деньги через бандитов, сколько в том, что самого верховного «экса» он ввел именно за эти вооруженные грабежи в состав законодательного органа партии — в ЦК. Провокатор Малиновский, который сидел рядом со Сталиным в ЦК 1912 г., отправил в вольную ссылку только какой-нибудь десяток большевиков, а «экс» Сталин убил впоследствии всю партию Ленина и методами «эксов» превратил советскую Россию в страну перманентной инквизиции. Семена перерождения ленинского политического большевизма в сталинский уголовный большевизм после смерти Ленина посеял сам Ленин именно в годы «экспроприации».

После ареста Камо и перевода Коба на «акции» в Петербург кавказские «экспроприации» прекратились. Ленин начал изыскивать другие «формы» для добывания денег. (В двадцатых годах один из старых большевиков рассказывал в печати такой случай: некий член большевистской партии жил с очень богатой московской купчихой и эта купчиха регулярно вносила в кассу партии значительные суммы пожертвования, но «жених» по какому-то пустяковому случаю поссорился с купчихой, ушел от нее и пожертвования прекратились. Когда Ленин предложил ему вернуться к купчихе, «жених» заупрямился, ссылаясь на моральные соображения и спрашивая Ленина, согласился бы он сам добывать партии деньги таким способом? Но невозмутимый Ленин отвечал:

«Я лично определенно не мог бы, но ты ведь можешь, так будь любезен, вернись к ней». Этот рассказ я привожу на память, не имея под рукой журнала, кажется, «Красный архив», в котором он печатался, но за смысл рассказа старого большевика я ручаюсь.)

Начала помогать большевикам даже либеральная русская буржуазия, начиная от известного фабриканта Морозова и до малоизвестных фабрикатов В. А. Тихомирнова (субсидировал издание «Правды») и Н. П. Шмидта (последний завещал партии большевиков около 280 тысяч рублей, которые большевики и получили через его сестер — см. Ем. Ярославский, цит. пр., стр. 195). Много отчислений в кассу партии от своего гонорара делал и писатель Максим Горький, он же совершил большое турне по Америке и всю собранную сумму денег отдал партии. Поскольку даже «профессиональные революционеры» в России получали от ЦК очень небольшое жалование (по данным Ярославского — 3, 5, 10, максимум 25–30 рублей в месяц), то главная часть средств партии шла на содержание ЦК и его печатных органов за границей и внутри страны.

После ареста и осуждения Камо Ленин потерял всякую связь с уцелевшими «эксами» на Кавказе, но Коба встретился до революции еще два раза с Лениным. Оба раза встречи происходили во время заседаний ЦК в Кракове в ноябре и декабре 1912 года. При последней встрече Коба, вероятно, сообщил Ленину, что он хочет менять профессию «экса» на «теоретика», правда, по очень узкому, но для будущей России очень важному вопросу — по «национальному вопросу».

Как бы там ни было, но Коба действительно отходит от каких бы то ни было акций, связанных с «экспроприациями» и даже отказывается от своей клички «Коба», под которой он сделал всю свою карьеру вплоть до членства в ЦК. У Сталина было много революционных кличек: «Давид», «Нижерадзе», «Чижиков», «Иванович», «Коба» и др. Много было у него и литературных псевдонимов, когда он писал по-грузински. Первый его псевдоним звучит почти символически" «Бесошвили» (по-русски — «Бесов»!). Наиболее частый псевдоним все-таки «Коба», потом «Като». С 1909 года, когда он начал писать и по-русски, он усиленно занят подыскиванием себе оригинального, но русского псевдонима. Уже одно перечисление его чередующихся псевдонимов показывает, как трудно было найти псевдоним, отвечающий его «воле к власти»: статьи его конца 1909 года подписаны — «К. Стефин». Статья его в газете «Звезда» 15 апреля 1912 года подписана: «К. Салин». Уже через три дня в той же газете он подписывается, как «К. Солин». Только 12 (25) января 1913 года в центральном органе «Социал-Демократ» впервые появляется новый и последний псевдоним под большой корреспонденцией «Выборы в Петербурге»: «К. Сталин» (см. Сталин, «Сочинения», т. 2).

Желание Кобы, еще не Сталина, стать теоретиком по национальному вопросу, видно, Ленин одобряет: он поручает ему написать соответствующую работу, даже дает ему в помощники Бухарина для подбора и перевода цитат из трудов по национальному вопросу австро-марксистов (Карла Реннера, Отто Бауэра). Сталин переезжает из Кракова в Вену и садится за свой первый серьезный литературный труд «Национальный вопрос и социал-демократия». Об этом в феврале 1913 года Ленин писал М. Горькому:

«У нас один чудесный грузин засел и пишет для "Просвещения" (большевистский легальный журнал в Петербурге. — А. А.) большую статью, собрав все австрийские и др. материалы» (Сталин, там же, стр. 403).

Когда редакция журнала хотела напечатать статью, как дискуссионную, Ленин возразил:

«Мы абсолютно против. Статья очень хороша… Мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи» (там же, стр. 403).

Статья вышла в трех номерах «Просвещения» за подписью «К. Сталин». Коба стал Сталиным. Он доказал Ленину, что он не только «экс», но и «теоретик». Однако для Ленина он все-таки остался «эксом» «Коба». Когда по возвращении в Петербург в конце февраля 1913 года Сталин был арестован, Ленин писал: «У нас тяжкие аресты. Коба взят…» (там же).

В заключение укажем на дальнейшую судьбу ученика Сталина — Камо. Как указывалось, освобожденный Февральской революцией из харьковской каторжной тюрьмы, Камо участвует в Октябрьской революции и в гражданской войне. Рекомендуя его Реввоенсовету республики, Ленин писал, что он знает Камо лично «как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии» («Ленинский сборник», XXXV, 1945, стр. 73). В другой записке Склянскому и Смилге Ленин писал, что он знает Камо, «как человека совершенно исключительной отваги, насчет взрывов и смелых налетов особенно» (Ленин, ПСС, т. 51, стр. 42).

Как сообщает комментатор Ленина, «Камо с группой боевиков, с оружием, боеприпасами и литературой осенью 1919 г. был конспиративно направлен из Москвы для подпольной работы на Кавказ» (Ленин, ПСС, т. 54, стр. 708).

Камо был направлен для организации взрывов в признанную Советской Россией независимую Грузию. Советский посол в Грузии — Сергей Киров — в докладе Ленину в декабре 1919 года, пренебрегая правилами конспирации и своим положением «посла», открыто писал, что Камо все еще не прибыл на место. Такое легкомыслие Кирова Ленина настолько возмутило («дипломатический скандал»!), что он дал распоряжение своему секретарю:

«Надо послать шифровку, чтобы нигде и никогда не смели употреблять кличку Камо, а заменили тотчас иной, новой. Город, где Камо, называть шифром. Ленин» (Ленин, ПСС, т. 54. стр. 421).

Тем временем, Камо прибыл в Тифлис и еще менее осторожно, чем Киров, начал «взрывать» Грузию. Его немедленно арестовали и в январе 1920 года выслали из Грузии. Камо переехал в Баку для продолжения той же работы против другой независимой кавказской республики — Азербайджана.

После оккупации Грузии Красной армией Камо начал служить в Тифлисе в наркомате финансов (ведь Камо был в своем роде «эксперт» по финансам). Камо продолжает иметь связь с Лениным и во время болезни Ленина. Он просился в его личную охрану во время предполагаемого лечения Ленина на Кавказе, на что Ленин давал согласие при условии, что и секретарь Заккрайкома партии С. Орджоникидзе согласен с этим (Ленин, там же, т. 54, стр. 230).

Но скоро Камо накликал на себя беду, сам того не подозревая. У кавказцев и героизм не считается героизмом, если он не на виду. К тому же, стареющие люди с прозаическим настоящим начинают жить воспоминаниями о романтическом прошлом. Финансовый «эксперт» из Тифлиса в каждом духане начал рассказывать, как он и дважды министр России, теперь всесильный «генсек» Коба убивали «черносотенцев», «экспроприировали экспроприаторов», какие при этом бывали героические схватки, и самое главное — как он и Коба награбленные деньги доставляли самому Ленину. Не просто рассказывал, но еще показывал документы, газетные корреспонденции, письма… Как сообщил первый биограф Камо Бибинейшвили (его Берия расстрелял), очень скоро в Тифлисе появился какой-то важный эмиссар, забрал у Камо весь его архив и отбыл обратно. Ни о своем архиве, ни об этом эмиссаре Камо больше ничего не слышал. Цитируя это место из Бибинейшвили, Троцкий спрашивает:

«Будет ли это поспешным выводом предположить, что Сталин через одного из своих агентов захватил у Камо известные доказательства, которые по тем или иным причинам находил тревожными» (L. Trotsky, цит. пр., стр. 109).

Да, ответим мы, это предположение вполне допустимо, но вывод Троцкого ошибочен: не потому Сталин конфисковал архив Камо, что из этого архива не видна личная «героическая роль» Коба в «эксах», а наоборот, потому что она в них слишком хорошо видна и документирована. Сталин опасался, что если архив Камо попадет в руки врагов, то весь мир узнает из него, что генеральным секретарем ЦК большевиков стал бывший профессиональный бандит.

Все биографы Сталина жалуются, что Сталин никогда не признавал, хотя и не отрицал, своего участия в «эксах». Эти жалобы безосновательны. Сталин признавал свое руководство всеми «экспроприациями» Камо тем, что объявлял его своим личным учеником, как мы это видели выше. Он только не рекламировал «эксов» как Камо, ибо Камо сидел в тифлисском духанчике и жил воспоминаниями, а Сталин сидел в Кремле и управлял уже не «эксами», а великим государством. Именно «государственный резон» требовал, чтобы Камо тоже замолчал. И он замолчал. В том же 1922 году, в котором у него конфисковали архив, Камо ехал на велосипеде по улице Тифлиса. Движение было небольшое, ведь люди еще ездили на повозках, а во всем Тифлисе в то время было только четыре или пять автомобилей. Но откуда ни возьмись один из этих автомобилей налетел на Камо и задавил его на смерть. «Будет ли это поспешным выводом», если предположить, что водителем этого автомобиля был агент Сталина?

 

Глава 6. БОЛЬШЕВИСТСКИЙ ЦК

В декабре 1911 года в Париже Ленин созывает совещание заграничных большевистских организаций, которое выносит два постановления: признать РОК как новый центр партии и ему в помощь создать Комитет заграничных организаций (КЗО). Объединенными усилиями заграничных центров большевиков и РОК была созвана VI (Пражская) Всероссийская партийная конференция 18 января 1912 года в присутствии представителей от 20 партийных организаций.

Все течения РСДРП, кроме «ликвидаторов» («Голос Социал-демократа»), были приглашены, но все они отказались признать конференцию и участвовать в ее работе. Отказалась участвовать в конференции и большевистская группа «Вперед». Не участвовали также и «националы». Отказались участвовать персонально приглашенные Горький и Плеханов, но два плехановца из России все-таки участвовали. Это дало повод считать, что формально осуществился «блок большевиков с меньшевиками-партийцами», который проповедовал Ленин.

Однако представители группы Плеханова на конференции (Зевин, Шварцман) с самого начала заявили, что они не признают за конференцией права решать вопросы от имени всей партии («История КПСС», т. 2, стр. 358–360).

Руководители РОК весьма скептически были настроены в отношении всех заграничных групп партии.

«Орджоникидзе говорил, что заграничные группы — нули» (там же, стр. 369). Но такая постановка вопроса прямо била и по Ленину. Его группа ведь тоже была заграничная. Особенно стало это ясно, когда выступил второй руководитель РОК — Спандарян. Он вообще потребовал роспуска заграничных групп: «Пусть, кто желает работать,… приезжает к нам в Россию», — заявил он (там же, стр. 369).

Ленин выступил против такого требования руководителей РОК. Он защитил эмиграцию, которая «связана тысячами нитей с Россией» (там же, стр. 370), а его помощник Семашко прямо сказал: «Вы, распуская все, убиваете организацию, которая образовалась для того, чтобы помогать вам, и в то же время не заткнете рот ни Мартову, ни "Правде"» (там же, стр. 370).

Был избран новый ЦК из семи человек (Ленин, Зиновьев, Голощекин, Орджоникидзе, Спандарян, Шварцман и Малиновский). ЦК было предоставлено право кооптации новых членов простым большинством голосов. Процедура выборов была следующая: каждый делегат записывал фамилию кандидатов в ЦК и записку передавал Ленину. Результаты выборов, по соображениям конспирации, на конференции не оглашались. Только Ленин знал эти результаты. После конференции Ленин информировал избранных («История КПСС», стр. 370),

В новом ЦК все были большевиками-ленинцами, кроме одного — Шварцмана — меньшевика-партийца.

Представителями РСДРП в Международное социалистическое бюро были избраны Ленин и Плеханов (Плеханов не признал этого решения). Конференция избрала редакцию ЦО — «Социал-демократа» (Ленин, Зиновьев и Каменев). После конференции состоялся пленум ЦК, на котором были кооптированы в члены ЦК те из большевиков, которые на конференции не были избраны (Белостоцкий и Сталин). Позднее были кооптированы в ЦК еще два большевика (Петровский и Свердлов). На случай ареста членов ЦК было намечено пять кандидатов, — все большевики (Бубнов, Калинин, А. П. Смирнов, Стасов и Шаумян).

Для руководства партийной работой в России было создано Русское бюро ЦК, куда вошли Орджоникидзе, Спандарян, Голощекин, Сталин и Стасов — все большевики-ленинцы. Конференция очень высоко оценила и работу РОК:

«Конференция считает своим долгом отметить громадную важность произведенной Российской организационной комиссией работы по сплочению всех российских партийных организаций без различия фракций и по воссозданию нашей партии, как общероссийской организации. Деятельность РОК, в которой дружно работали совместно большевики и меньшевики-партийцы, тем более заслуживает одобрения, что РОК пришлось работать при неслыханно тяжелых полицейских условиях» (там же, стр. 268–269).

Ленин с полным основанием торжествовал победу. В письме к М. Горькому он писал об итогах Пражской конференции: «Наконец удалось вопреки ликвидаторской сволочи — возродить партию и ее ЦК» (Ленин, Собр. соч., т. XXIX, стр. 19).

Сталинская «История ВКП(б). Краткий курс» (1938) придает Пражской конференции значение почти Учредительного съезда партии. Она говорит, что на этой конференции была создана «новая партия» (стр. 134) или даже «из политической группы большевики оформляются в самостоятельную Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков). Пражская конференция положила начало партии нового типа, партии ленинизма, большевистской партии» («История ВКП(б) Краткий курс», стр. 139). Поскольку Сталин впервые был кооптирован в состав ЦК после этой конференции, то вполне понятно желание Сталина видеть партию существующей только с этой конференции (любопытна в этой связи и сталинская фальсификация в названной работе — Сталин указан как избранный в состав ЦК на самой конференции, тогда как он был кооптирован после конференции, а избранные члены ЦК Зиновьев, Голощекин, Шварцман, Малиновский вообще не указаны) (там же, стр. 137).

Десятилетняя работа Ленина и его сторонников по превращению социал-демократической партии в партию большевиков и по захвату власти над этой партией закончилась полным триумфом. Отныне был создан такой Центральный Комитет, который в руках Ленина оказался «ядром профессиональных революционеров» на путях к власти уже в самой России.

Пока меньшевистские лидеры бесконечно дискутировали на заграничных эмигрантских собраниях и в эмигрантской печати о единстве партии, Ленин и его ученики захватили власть и над их организацией в России. Это опять-таки легко было делать под знаменем единой, живой и действующей партии. Ленин так и поступил.

Историческое значение Пражской конференции для большевизма именно заключалось в том, что только теперь, в 1912 году, была окончательно разрешена задача создания «организации профессиональных революционеров», которую Ленин поставил в своей книге «Что делать?» в 1902 году. Ленин создал, наконец, такой ЦК, который состоял из чистокровных ленинцев. В новом ЦК не было ни одного «примиренца», не говоря уже о меньшевиках. Единственный меньшевик-плехановец был включен в ЦК в виде исключения, чтобы заманить к себе Плеханова. Когда эти расчеты не оправдались, то исчез и этот плехановец.

По тому же принципу, как и ЦК, Ленин начал перестраивать и всю иерархию партийных комитетов в России. И при этом Ленин руководствовался лозунгом, который он впоследствии сформулировал в словах: «Лучше меньше, да лучше»! Лучше маленькая, но дисциплинированная, вышколенная, молчаливая, жертвенная армия исполнителей, чем вольнодумная, критическая, рассуждающая массовая партия.

Жертвенность до самозабвения, преданность вождю до фанатизма, деловитость и исполнительность, сплоченность и дисциплинированность и, конечно, бдительность до скрупулезности, — вот какими качествами должны были обладать, по Ленину, члены той когорты, каковым был большевистский ЦК.

Единственный случайный человек в этом ЦК — член IV Думы Роман Малиновский, и тот оказался не только орудием русской тайной полиции, но — не в меньшей степени — и орудием Ленина. Был ли он агентом-двойником с ведома Ленина — все еще остается тайной. Во всяком случае, пламенные большевистские речи Малиновского в Думе, составленные или редактированные Лениным, в конечном счете, вредили самой полиции. Именно поэтому Департамент полиции сам разоблачил своего агента, сообщив о его роли председателю IV Думы Родзянко. Когда Родзянко предложил Малиновскому убраться из Думы, то Малиновский бежал за границу… к Ленину! Ленин долго не хотел расставаться с Малиновским, несмотря на разоблачение его роли в либеральной (Бурцев) и меньшевистской прессе (Мартов и Дан), устно его разоблачали даже большевики: Бухарин, Трояновский, Е. Розмирович. Ко всему этому, Ленин знал, что до вступления в партию большевиков биография Малиновского было «полна мерзости» (См. В. D. Wolfe, Three Who Made a Revolution, New York, The Dial Press, 1960, p. 554–5).

Ленин писал и статьи в защиту Малиновского (ж. «Просвещение»). Наводит на размышления и дальнейшая судьба Малиновского. Попав в плен к немцам во время первой мировой войны, Малиновский вел среди русских военнопленных страстную большевистскую агитацию и регулярно получал от жены Ленина, секретаря ЦК, Н. Крупской продуктовые и вещевые посылки из Швейцарии через Красный крест. Надо полагать, что Крупская делала это не без ведома мужа.

Выступая после Февральской революции 1917 года (и после окончательного разоблачения Малиновского путем опубликования архива тайной полиции — Охранки — на заседании Чрезвычайной комиссии Временного правительства, Ленин оправдывал свою защиту Малиновского тем, что Малиновский ему и ЦК больше помогал (работая в «Правде» и Думе), чем Охранке.

Странным был и конец Малиновского. Ровно через год после взятия большевиками власти — в ноябре 1918 г. — он вернулся из-за границы и прямо явился в Смольный, в Петроград, требуя либо свидания с Лениным, либо ареста. Ленин предпочел арест, и то после трехдневного раздумья. Потом его судили. «На допросах Малиновский был гордым и вызывающим. Неоднократно он требовал вызова Ленина на суд, но в этой просьбе ему было отказано» (Wolfe, там же, стр. 555). Создается впечатление, что Ленин поступил разумно. Суд был закрытый. Малиновского расстреляли.

После Пражской конференции окончательно выяснилось и для самых непосредственных участников, что РСДРП — это не одна, а две партии, и что эти две партии не близнецы, а антиподы.

Самая глубокая разница между большевиками и меньшевиками была не в их декларативной конечной цели (социализм), а в том, что такое, во-первых, «социализм», который они хотят строить, во-вторых, какие инструменты и методы нужно применять при его строительстве. Решающее превосходство большевиков над Меньшевиками и заключалось в наличии у них цельной, последовательной динамичной концепции достижения поставленной цели — захвата власти как главного инструмента строительства «социализма». У большевиков эта концепция и называлась ленинизмом. У меньшевиков не было единой концепции, у них было столько концепций на этот счет, сколько у них было лидеров, но если привести их всех к одному знаменателю, то получалось, что РСДРП власть в России взять не может, так как, согласно марксизму, Россия должна после свержения царизма пройти через длительный период развития капитализма и буржуазной демократии. За такой взгляд Ленин назвал их догматиками марксизма. 28 февраля (12 марта) 1912 года в Париже собралось совещание всех неленинских течений РСДРП, посвященное Пражской конференции большевиков. На совещании присутствовали представители «Голоса социал-демократа», группы Плеханова, группы «Вперед» и большевиков-примиренцев, группы Троцкого, Бунда. Совещание обвинило организаторов Пражской конференции в «перевороте в партии и узурпации власти». Оно призвало местные организации не подчиняться решениям конференции. Совещание направило протест против Пражской конференции в Международное социалистическое бюро. Большая статья против конференции появилась и в немецкой с.-д. газете «Vorwarts» (26 марта 1912 г.) («История КПСС», т. 2, стр. 370–377).

Троцкий думал, что в углублении раскола партии виноваты и меньшевики с их пренебрежением к нелегальной партии, и большевики, которые узурпируют права, принадлежащие всей партии. (См. "The Communist Party of the Soviet Union", by Leonard Schapiro, New York, p. 126).

С 25 августа по 2 сентября 1912 года в Вене происходила «Конференция с.-д. организаций» (присутствовало 18 делегатов с решающим голосом, 16 делегатов с совещательным голосом). Эта конференция была созвана группой Троцкого от всех с.-д. течений, недовольных ленинским переворотом. На ней присутствовал один большевистский делегат из Москвы, оказавшийся агентом полиции, присутствовала также и большевистская группа «Вперед». Когда Мартов назвал на конференции ленинцев «политическими шарлатанами», то это вызвало целый инцидент, урегулированный с трудом (Спиридович, цит. пр., стр. 242). Это показывает, как, незримо, витал дух Ленина даже над конференцией его противников. Конференция избрала «Организационный Комитет» как противовес ленинскому ЦК.

Годы 1912–1913 проходят под знаком создания нелегальных большевистских партийных ячеек на фабриках и заводах, по созданию нелегальных областных центров партии, по установлению системы «доверенных лиц», по усилению связей между ними и ЦК. Это была чисто нелегальная линия в работе ЦК. Однако в согласии с доктриной Ленина о сочетании нелегальной работы с работой легальной, то есть с работой в легальных организациях, ЦК активизирует и вторую линию ЦК на создание и укрепление партийных легальных органов. Такова была работа ЦК по участию в выборах IV Думы и по созданию в России легальной большевистской ежедневной газеты «Правда» (5 мая 1912 г.) с заимствованным у Троцкого названием (еще до нее с декабря 1910 года выходила еженедельная газета «Звезда», где вместе сотрудничали большевики и меньшевики-партийцы; по 1914 год выходил также легальный орган ЦК «Просвещение»).

В редакцию «Правды» входили большевики Ольминский, Полетаев, Каменев, Сталин, Свердлов. Секретарем состоял Молотов (на организацию газеты деньги дал богатый студент, друг Молотова — В. А. Тихомирнов, который вместе с Молотовым участвовал в подпольном большевистском кружке в г. Казани).

Роль «Правды» как легального органа была велика. В сталинской истории партии сказано: «Роль "Правды" была исключительно велика. "Правда" завоевывала на сторону большевизма широкие массы рабочего класса (тираж 40000 экземпляров)… Легальная газета не могла прямо призывать к свержению царизма. Приходилось писать намеками»… Когда, например, в «Правде» писалось о «полных и неурезанных требованиях пятого года», рабочие понимали, что «речь идет о революционных лозунгах большевиков — о лозунгах за свержение царизма, за демократическую республику, за конфискацию помещичьей земли, за 8-часовой рабочий день» («История ВКП(б) Краткий курс», стр. 144–145).

Что большевики умели быть «легалистами», «ликвидаторами», «оппортунистами», когда это надо в интересах дела, показывает письмо в редакцию «Правды» Ленина, Зиновьева и Каменева в ноябре 1913 года. В нем они делают газете выговор за её чрезмерную левизну, революционность и требуют спустить тон. В письме сказано:

«Надо во что бы ни стало впятеро спустить тон, стать легальнее, смирнее. Это можно и должно… и назначить свою цензуру. Ради бога, сделайте это, иначе вы губите дело зря». (Ленин, ПСС, т. 48, стр. 217–218).

В январе 1913 года в г. Кракове состоялось первое совещание ЦК, посвященное сочетанию легальной работы с нелегальной (к этому времени, чтобы быть ближе к России, Ленин переехал из Парижа в Галицию). Соответственно, в совещании участвовали как члены ЦК, так и легальные работники партии, в том числе и депутаты IV Думы. В нем участвовали Ленин, Крупская, Зиновьев, Сталин, Трояновский, Медведев, В. Лобова, Е. Розмирович, депутаты IV Думы Малиновский, Бадаев и Петровский (в IV Думе была с.-д. фракция из 13 человек — так называемая большевистская «шестерка» и меньшевистская «семерка»).

По конспиративным соображениям, январское совещание ЦК было названо «февральским». В «Извещении» от имени совещания говорилось:

«В феврале текущего года состоялось совещание ЦК РСДРП с партийными работниками. К совещанию удалось привлечь членов нелегальных партийных организаций Петербурга, Московской области, Юга, Урала и Кавказа… Почти все участники совещания принимали выдающееся участие в разного рода легальных рабочих обществах и так называемых "легальных возможностях". Таким образом состав совещания обеспечил правильную картину всей партийной работы во всех главных районах России» («КПСС в резолюциях», ч. 1, стр. 288).

Во имя чего большевики пошли в легальные организации, совещание дало совершенно недвусмысленный ответ:

«Продолжая свою неуклонную, настойчивую, систематическую работу по использованию всех и всяких "легальных возможностей" начиная от трибуны черной Думы и кончая любым обществом трезвости, РСДРП не забывает ни на минуту, что высокого звания члена партии достоин лишь тот, кто всю работу среди масс ведет действительно в духе партийных решений, обдуманных и принятых с точки зрения нарастающей революции… Не плыть по течению легализма, а использовать все легальное для постепенной группировки всего живого вокруг нелегальной партии — наше дело… Не пустые фразы о "единстве" в легальной печати…, а одно только объединение на местах, слияние на деле в единую нелегальную организацию всех рабочих, входящих в РСДРП, — только оно одно решает вопрос о единстве» (там же, стр. 289–290).

Так Ленин создавал нелегальную партию, как иерархическую конспиративную организацию с генеральным штабом во главе в виде ЦК, который в своих боевых операциях опирается на всевозможные легальные учреждения от думской фракции с.-д. до «общества трезвости». Не только «ликвидаторы», но и меньшевики-партийцы оказались неспособными на такую работу.

Резолюция совещания констатирует:

«Новая революция, начало которой мы переживаем, является неизбежным результатом банкротства третьеиюньской политики царизма». Совещание сознательно делает ударение на нелегальной работе, которой должны быть подчинены все легальные акции: «единственно правильным типом организационного строительства в переживаемую эпоху является: нелегальная партия, как сумма партийных ячеек, окруженных сетью легальных и полулегальных рабочих обществ» (стр. 292–293).

Поэтому основная цель, вопреки меньшевикам-ликвидаторам, — дальнейшее строительство нелегальной партии. В резолюции по данному вопросу сказано:

«Главная очередная задача — создание на всех фабриках и заводах чисто партийных нелегальных комитетов… создание из разрозненных местных групп одной руководящей организации в каждом центре… В целях установления тесных связей между местными организациями и ЦК, а также в целях направления и объединения партийной работы Совещание считает настоятельно необходимым организацию областных центров в главных районах рабочего движения» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 293–294).

В резолюции о работе думской с.-д. фракции говорилось, что «думская с.-д. фракция является органом, подчиненным партии в лице её центральных учреждений» и что над её работой «необходим контроль партии» (там же, стр. 295).

Второе совещание ЦК состоялось в Поронине (около Кракова) 23 сентября — 1 октября (6-14 октября) 1913 года (по конспиративным соображениям совещание было названо «августовским»). На нем присутствовали Ленин, Зиновьев, Каменев, пять членов Государственной думы, десять делегатов от русских организаций и пять польских социал-демократов (в их числе Ганецкий-Фюрстенберг). Председательствовал Ленин, его заместителем был Малиновский. Совещание продолжалось девять дней. Из 18 заседаний 5 были посвящены докладам с мест и докладу ЦК. По официальному извещению рассмотрены были вопросы о стачечном движении, о работе в легальных обществах, о партийной печати и о задачах агитации, о думской работе с.-д., о думской с.-д. фракции, о народниках (эсерах), национальный вопрос, вопрос о партийном съезде, который намечался на лето 1914 года.

Все эти вопросы были рассмотрены с точки зрения неизбежности начала новой революции в ближайшее время («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 302). Еще раз в центре внимания совещания стоял вопрос о необходимости сочетания нелегальной работы с легальной работой. Совещание рекомендовало, а ЦК утвердил, что надо расширить сеть «доверенных лиц» ЦК (агентов ЦК) на местах. Кроме членов ЦК, в России уже работало 14 агентов ЦК («История КПСС», т. 2, стр. 413). Об этих доверенных лицах-агентах ЦК в резолюции сказано:

«Совещание признает, что система доверенных лиц при ЦК для объединения общероссийской работы совершенно необходима… Чтобы выдвинуты были доверенные лица хотя бы в каждом крупном центре рабочего движения и в возможно большем числе» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 310). О легальных ячейках партии сказано, что необходимо усилить работу во всех легальных рабочих обществах (профсоюзы, клубы, больничные страховые кассы, кооперативы и т. д.) и постепенно взять их под влияние партии, «чтобы каждое из этих учреждений было оплотом партии», и что надо «добиваться избрания на все ответственные посты сторонников партии» (там же, стр. 314).

Совещание отметило, что в предстоящей революции малые нерусские народы России будут играть важную роль. Надо заручиться их поддержкой в пользу партии. Для этого совещание рекомендовало, а ЦК утвердил как главный лозунг по национальному вопросу следующее положение: признание «права угнетенных царской монархией наций на самоопределение, т. е. на отделение и образование самостоятельного государства» (там же, стр. 315–316). Тут же ЦК делал оговорку, сводящую на нет только что объявленное право наций на самоопределение, говоря, что право нельзя смешивать с «целесообразностью» и что партия будет решать национальный вопрос каждый раз конкретно, в «интересах классовой борьбы пролетариата за социализм» (там же).

Этим двумя совещаниями Ленин доказал, что у партии есть не два центра (ЦК и ОК), а только один руководящий и практически действующий в России орган — большевистский ЦК.

Власть — вот фокус средоточия всех политических страстей большевизма. В ЦК Ленин открыл орудие достижения государственной власти. ЦК словно почувствовал близость достижения этой власти, когда он в «Извещении» о Поронинском совещании записал следующие воистину пророческие слова:

«Вопрос о новой революции господствует над всей политической жизнью страны… Путь намечен. Партия нашла основные формы работы в нынешнюю переходную эпоху… Самое трудное время позади, товарищи. Наступают новые времена. Надвигаются величайшей важности события, которые решат судьбу нашей родины» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 302–308).

Бюро Социалистического Интернационала продолжало предпринимать шаги, чтобы примирить враждующие течения РСДРП (в связи с кампанией выборов в IV Государственную думу, потом по инициативе члена Бюро Р. Люксембург). Состоялось специальное заседание Бюро Социалистического Интернационала 14 декабря 1913 года, на котором были сделаны тщетные попытки примирить большевиков и меньшевиков.

Последняя такая попытка состоялась 20 июня 1914 года в Брюсселе. Руководители II Интернационала Каутский, Вандервельде, Гюисманс, Р. Люксембург созвали общее собрание по этому вопросу. На собрании присутствовали делегации ЦК во главе с Лениным, представители Бунда, польских с.-д., латышских с.-д., редакций «Правды» и «Нашей рабочей газеты», представители от «шестерки» и «семерки», персонально присутствовали Троцкий, Плеханов, Алексинский.

В ответ на предложение объединиться Ленин заявил, что объединяться, собственно, не с кем, за его ЦК стоят 4/5 всей партии. Ленин кончил речь ультиматумом:

«Признать ЦК РСДРП в качестве единственного руководящего центра и уничтожить меньшевистский центр ОК» («Ко дню 50-летия В. И. Ульянова (Ленина)», Москва, 1920, стр. 29).

Речь Ленина была встречена его противниками резкой критикой. Плеханов даже заявил, что Ленин не хочет объединения потому, что не хочет выпустить из своих рук партийных денег, часть которых, сказал Плеханов, он захватил «воровским способом» (за это выражение Плеханов был остановлен и лишен слова) (Спиридович, цит. пр., стр. 261).

Какой же был итог? «Объединения» с большевиками-ленинцами достигнуто не было. Участники совещания разъехались. Большевики во главе с Лениным и его ЦК продолжали властвовать в партии, которая… была в большинстве фактически большевистской. Для уцелевших (от арестов) небольших кадров, для крепкого штаба с группой заядлых, фанатичных руководителей, располагавших продуманным планом действия и готовыми директивами, не хватало лишь денег и войска» (Спиридович, цит. пр., стр. 262).

Войска дала первая мировая война, а деньги — немецкий Генеральный штаб. То и другое Ленин использовал мастерски.

 

Глава 7. ЦК В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ

Чтобы понять политику большевизма в таком судьбоносном для России вопросе, как победа или поражение ее в первой мировой войне, необходимо ясно себе представить «философию власти» Ленина. Ленин на все явления жизни — национальные или интернациональные — смотрел с одной-единственной точки зрения: насколько данное явление приближает или удаляет его от власти. Эпидемия ли голода, экономическая ли забастовка, война ли между государствами или даже стихийные бедствия, вроде наводнения или землетрясения, — на каждое из таких явлений Ленин смотрел через призму власти, а именно: как использовать данное явление или бедствие в интересах завоевания власти. Если возникла коллизия между интересами существования нации и интересами борьбы за власть, большевизм предпочитает интересы борьбы за власть. Нация существует для власти, ибо нация есть лишь сумма личностей, а личность — это ничто. Если власть над нацией может быть завоевана только ценой всеобщей национально-государственной катастрофы (например, поражение в войне), то и такой путь ко власти не только является дозволенным, но и самым кратким и надежным путем.

В полном согласии с этой «философией власти» находился «Манифест ЦК РСДРП» о войне в ноябре 1914 года, опубликованный в «Социал-демократе» от 1 ноября 1914 года. В нем говорилось:

«…Обе группы воюющих стран нисколько не уступают одна другой в грабежах, зверствах и бесконечных жестокостях войны… Наша партия, Российская социал-демократическая рабочая партия, понесла уже и еще понесет громадные жертвы в связи с войной. Вся наша легальная печать уничтожена. Большинство союзов закрыто, множество наших товарищей арестовано и сослано. Наше парламентское представительство — с. — д, фракция в Думе — сочло своим безусловным социалистическим долгом не голосовать военных кредитов… Для нас, русских с.-д., не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии… Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный лозунг… Как бы ни казались велики трудности такого превращения в ту или иную минуту, социалисты никогда не откажутся от систематической, настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении, раз война стала фактом» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 320, 323, 324).

И вот, с первых же дней войны Ленин и его ЦК ведут «систематическую, настойчивую, неуклонную работу», чтобы использовать ужасы войны и тяжелое положение России в интересах открытия «второго фронта» войны — войны гражданской в тылу России.

Накануне и в начале войны члены ЦК, члены Русского бюро ЦК почти все оказались арестованными (Спандарян, Белостоцкий, Шварцман, Сталин, Орджоникидзе, Свердлов, Голощекин). Арестованы и сосланы были многие из агентов ЦК. Сам Ленин в начале войны был арестован в Австрии, как русский «шпион», но вмешательством вождей австрийских с.-д. (с которыми Ленин столь жестоко воевал) был освобожден, после чего он переехал в Швейцарию. Здесь он окончательно обосновался до самого возвращения в Россию после революции.

Хотя не только большевистский ЦК, но и меньшевистский Организационный Комитет стояли на точке зрения «пораженчества» России и интернационализма против патриотизма, все же нового объединения между большевиками и меньшевиками не произошло. Группа Плеханова (Плеханов, Дейч, Засулич и др.) стала на оборонческую точку зрения (оборона России в войне против Германии). К «оборонцам» примкнул и один из руководителей большевистской, но антиленинской группы «Вперед» — Алексинский.

14-19 февраля (27 февраля-4 марта) 1915 года в Берне происходила созванная ЦК и ЦО («Социал-демократ») конференция всех заграничных большевистских организаций и групп. На конференции участвовало 16 человек, в том числе Ленин, Крупская, Каменев, Бухарин, Трояновский, его жена Е. Розмирович и др. Главной темой конференции был тот же вопрос о войне и о задачах с.-д. В резолюции конференции подтверждались установки «Манифеста ЦК» на поражение России в войне. В ней говорилось:

«В каждой стране борьба со своим правительством не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения своей страны… В применении к России это положение особенно верно. Победа России влечет за собой усиление мировой реакции… В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом» (там же, стр. 329).

Совещание вынесло осуждение всем меньшевистским течениям, обвиняя их в русском шовинизме и патриотизме. Осуждалась группа «ликвидаторов» («Новая заря»), включая и плехановцев. Осуждались даже интернационалисты из Оргкомитета — Мартов, Троцкий, Аксельрод. В резолюции по этому поводу говорилось:

«Фактически на стороне шовинизма стоят и ОК… и Бунд, у которого преобладает шовинизм германофильский. А элементы, группирующиеся вокруг «Нашего слова» (троцкисты), колеблются между платоническим сочувствием интернационализму и стремлением единства с «Нашей зарей» и Оргкомитетом… Также колеблется и с.-д. фракция Чхеидзе…» (там же, стр. 329).

Резолюция добавляла, что «Временные соглашения допустимы только с теми с.-д., которые стоят за решительный организационный разрыв с ОК, «Нашей зарей» и Бундом» (там же, стр. 330).

Специальную резолюцию совещание посвятило «оппортунизму и краху II Интернационала». Она отмечала, что «губительное влияние оппортунизма особенно ярко проявлялось в политике большинства официальных с.-д. партий II Интернационала во время войны. Голосование кредитов, вхождение в министерства, политика «гражданского мира», отказ от нелегальной организации в то время, когда легальность отнята, означает срыв важнейших решений Интернационала и прямую измену социализму… РСДРП должна поддерживать всяческие интернациональные и революционные массовые выступления пролетариата, стремясь к сближению всех антишовинистских элементов Интернационала» (там же, стр. 328).

Совещание избрало Комитет заграничных организаций (КЗО) как заграничный подсобный орган ЦК.

Вскоре Ленин и его ЦК приняли выдающееся участие в первой интернациональной конференции социалистов 9-12 октября 1915 года в Циммервальде (Швейцария). На ней присутствовали представители левых течений социалистических партий Болгарии, Голландии, Германии, Италии, Норвегии, Румынии, Франции, Швеции, Швейцарии и России. Россия была представлена ЦК РСДРП (Ленин, Рязанов), ОК (Аксельрод, Мартов, Мартынов), ЦК партии социалистов-революционеров (Чернов и Натансон), Бунд (Липник). Присутствовали со стороны России также представители социал-демократов Польши, Литвы и Латышского края.

Ленин проповедовал на конференции принципы, изложенные в «Манифесте ЦК РСДРП», обосновывал и настаивал на принятии конференцией его лозунга «превращение империалистической войны в войну гражданскую». Когда немецкий делегат Ледебур упрекнул Ленина, что легко проповедовать гражданскую войну в России, находясь в безопасной Швейцарии, то Ленин ответил, что «когда придёт время, он сумеет быть на своем посту и не уклонится от тяжелой обязанности взять власть при победе в гражданской войне» («Ко дню 50-летия Ульянова (Ленина)», Москва, 1920, стр. 32).

Ввиду провала почти всех членов ЦК и многих из агентов ЦК («доверенные лица») заграничная часть ЦК решила еще в апреле 1914 года перестроить конспиративную сеть ЦК. Роль Русского бюро ЦК была возложена на большевистскую фракцию IV Государственной думы. Для этой цели члены фракции Петровский и Бадаев были введены в члены ЦК, а члены фракции Муранов, Самойлов и Шагов были сделаны доверенными лицами ЦК. Кроме того, было создано «Организационное отделение» ЦК по руководству нелегальной работой. Для камуфляжа оно было названо «Рабочей кооперативной комиссией». «Организационное отделение» должно было: 1. направлять работу Петербургского комитета, 2. заботиться о связи работы во всех легальных организациях, 3. изыскивать особо конспиративные формы прикрытия нелегальных связей и нелегальных предприятий, 4. объединять работу во всероссийском масштабе, устанавливая правильные сношения и объезды. «Организационное отделение» назначалось русской коллегией ЦК в составе 3–5 человек (Ленин, ПСС, т. 25, стр. 55).

Есть указание, что в состав «Организационного отделения» ЦК Ленин выдвинул М. Калинина, А. Киселева, а также активистов страхового движения (там же, стр. 481), но никаких документальных следов работы этот новый орган ЦК партии не оставил.

Реакция большевистской фракции Думы на войну, в общем, была аналогичной ленинской. Член большевистской фракции IV Думы Бадаев сделал в Петербурге перед журналистом заявление, в котором говорилось, что «война войне — вот наш лозунг, за этот лозунг мы, действительные представители рабочего класса, и будем бороться» (А. Е. Бадаев, «Большевики в государственной думе», 1954, стр. 344).

26 июля 1914 года вся с. — д фракция — большевики и меньшевики вместе — сделали общую декларацию, в которой они осуждали войну и протестовали против нее. Во время голосования военных кредитов вся с.-д. фракция отказалась голосовать за кредиты и в знак протеста покинула зал заседания Думы. Большевистский историк замечает:

«Это совместное выступление фракции было первым и последним. Поведение меньшевиков объяснялось лишь боязнью окончательно потерять доверие масс» («История КПСС», т. 2, стр. 490).

Но члены большевистской части фракции, действуя одновременно и как нелегальное Русское бюро ЦК, разворачивали антивоенную кампанию на заводах и фабриках, открыто выступая на революционных митингах. Царская полиция была бессильна сделать против них что-нибудь, ввиду их неприкосновенности, как депутатов Думы. Вскоре правительство положило этому конец.

На конференции большевиков 4 ноября 1914 года, под Петроградом, на которой обсуждали вопрос об отношении с.-д. к войне, пять с.-д. большевистских депутатов и еще шесть большевистских функционеров, в том числе член редакции ЦО и уполномоченный ЦК Розенфельд (Каменев), были арестованы.

10 (23) февраля 1915 года над ними состоялся суд по обвинению в участии в организации, ставящей своей целью свержение существующего государственного строя. Главным обвинительным материалом служили найденные при их аресте тезисы Ленина «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне» и Манифест ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия». Подсудимым грозила смертная казнь, но они во главе с Каменевым так искусно повели свою защиту, что убедили суд в своей непричастности к антипатриотическим акциям ЦК и его нелегальной работе вообще. Подсудимые отрицали, что они стоят на точке зрения поражения России. Ленин не был доволен поведением на суде своих единомышленников, особенно Каменева.

В статье «Что доказал суд над с.-д. фракцией?» Ленин писал:

«Он показал недостаточную твердость на суде данного передового отряда революционной социал-демократии в России… стараться доказать свою солидарность с социал-патриотом Иорданским, как делал т. Розенфельд, или свое несогласие с ЦК, есть прием неправильный и с точки зрения революционного социал-демократа недопустимый» (Ленин, ПСС, т. 26, стр. 168).

Если бы подсудимые поступили иначе, то, по признанию самого же Ленина, «в первой стадии дела депутатам угрожали военным судом и смертной казнью» (там же, стр. 171). Суд приговорил подсудимых к вечному поселению в Сибирь.

После закрытия легальной газеты «Правда» 8 (21) июля 1914 года ликвидация большевистской фракции в Думе была наиболее тяжелым ударом по доктрине и практике Ленина о сочетании легальной работы с нелегальной. Ленин не без основания утешал себя тем, что «около 40000 рабочих покупали "Правду"; много больше читало ее. Пусть даже впятеро и даже вдесятеро разобьёт их война, тюрьма, Сибирь, каторга. Уничтожить этого слоя нельзя… С этим слоем надо работать… в направлении к социальной революции» (там же, стр. 175–176).

После всех этих арестов весь аппарат ЦК в России был разрушен. Оставалась лишь заграничная часть ЦК — Ленин, Зиновьев и с осени 1915 года введенный в состав ЦК А. Шляпников, который являлся новым уполномоченным ЦК по России. Секретарем ЦК была Н. Крупская («История КПСС», т. 2, стр. 543). Лишь осенью 1915 года удалось воссоздать Русское бюро ЦК. В его состав были кооптированы В. Н. Залежский, И. И. Фокин, Г. И. Осипов, А. Г. Шляпников, позднее были кооптированы К. С. Еремеев и Е. А. Дунаев, но к весне 1916 года они почти все были арестованы. С осени 1916 года Русское бюро было создано в новом, третьем составе, куда вошли П. А. Залуцкий, В. М. Молотов и А. Г. Шляпников (там же, стр. 543–544).

Русскому бюро ЦК оказывали помощь Петербургский комитет, созданный летом 1916 года, Московское областное бюро ЦК РСДРП, Кавказское бюро РСДРП, ЦК с.-д. партии Латышского края (до мая 1916 г.), Бюро северобалтийской организации РСДРП (с января 1917 г.). Другие организации распались или бездействовали. Официальный историк признает:

«Но окружных и областных организаций в годы войны было мало, действовали они эпизодически и не имели прочных связей с местами» («История КПСС», т. 2, стр. 544). К тому же «в начале войны произошло заметное снижение численности партии» (там же).

Вообще численность партии в обеих столицах была невелика. В ноябре 1914 года в Петрограде было 100–120 с.-д. Но по мере продолжения войны и роста трудностей в стране росло и недовольство среди рабочих. Это сказалось и на росте членов партии. Так, к началу 1917 года Петроградская организация насчитывала 2000 человек. Эти две тысячи и есть тот костяк, который через десять месяцев совершит Октябрьский переворот в столице. В Москве летом 1915 года было 200 большевиков, а к осени — около 500. В Харькове весной 1915 года было 15 членов партии, к осени — 85, а осенью 1916 года — 200, к началу 1917 года — 400 (там же, стр. 547–548).

После почти годичного перерыва начал выходить в Швейцарии ЦО «Социал-демократ» — с 1 ноября 1914 года по 31 января 1917 года было выпущено 26 его номеров. В ограниченном количестве «Социал-демократ» доходил и до России. Транспортировкой литературы занималась при ЦК специальная группа через Стокгольм с использованием путей на шведско-русской и норвежско-русской границах. В самой России в 80 городах было издано более 600 различных листовок тиражом около двух миллионов экземпляров («История КПСС», т. 2, стр. 550–551). Большевистские группы в России действовали и в различных легальных организациях — в профсоюзах, страховых обществах, больничных кассах, кооперативах. «Часто легальные организации служили прикрытием нелегальной деятельности», — пишет официальный историк (там же, стр. 556).

С самого начала войны большевики всеми доступными им средствами старались проникнуть в армию, на фронт. «Большевики знали, что без привлечения солдатских масс на сторону борющегося пролетариата нельзя рассчитывать на победу революции», — пишет тот же историк (там же стр. 559).

Большевики создавали партийные группы в армии, снабжали их нелегальной литературой. Успехи такой работы оказались настолько очевидными, что в середине 1916 года Департамент полиции сообщал:

«Издаваемые Петроградским Комитетом РСДРП революционные воззвания получили весьма широкое распространение за пределами Петрограда и в значительном количестве попадают в действующую армию и флот» (там же, стр. 559).

Почти каждый партийный комитет имел свой военный отдел; который вел работу среди тыловых частей, рассылал литературу на фронт, организовывал агитационные поездки своих членов в части, создавал в этих частях новые партийные группы. На Северном фронте и на кораблях Балтийского флота было создано 80, а на Западном фронте 30 военных партийных организаций (там же, стр. 560). На военной работе партии выдвинулись тогда такие будущие военные лидеры большевиков, как Дыбенко, Раскольников, Фабрициус, Фрунзе, Мясников и др.

Дела в меньшевистских организациях обстояли гораздо хуже, чем у большевиков. В январе 1916 года Мартов в письме к Аксельроду вполне законно опасался, когда писал:

«В России наши дела плохи… Дан боится, что все живое уйдет к ленинцам» («Письма П. Б. Аксельрода и Ю. О. Мартова, 1901–1916 гг.», Берлин, 1924, стр. 355).

Так оно на самом деле и было. Ленинская доктрина сочетания легальной работы с нелегальной блестяще выдержала испытание как раз в условиях войны. Ликвидаторов-легалистов легко ловила царская полиция, ибо у них не было нелегального аппарата. Уцелевшие из них, по иронии судьбы, находили теперь убежище в нелегальных организациях у ленинцев, которых они раньше так жестоко критиковали, как заговорщические организации.

Таково было положение партии, когда началась Февральская революция. На участие политических партий в Февральской революции 1917 года в литературе существуют различные точки зрения. Участник событий и первый историк русской революции 1917 года левый меньшевик Н. Суханов, который называл себя «полуленинцем», пишет:

«Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, раздумывали, предчувствовали, "ощущали"»… (Н. Суханов, Записки о революции, кн. 1, Берлин-Петроград-Москва, 1922, стр. 19).

Это скорее эмоциональная оценка, чем реальный анализ. Нет никакого сомнения, что Февральская революция была величайшая из стихийных народных революций. Так же мало сомнения, что она не произошла по расписаниям политических партий. Однако, будучи актом стихийного взрыва народного возмущения, Февральская революция вовсе не была случайностью. Она была подготовлена всем предшествующим историческим развитием России. В этой ее исторической подготовке левые политические партии России — от кадетов до большевиков — сыграли свою роль. Систематическая критика бездарности царского правительства лидерами кадетской партии с трибуны Государственной думы, откровенные разоблачения всего существующего строя с угрозами революцией с той же трибуны лидерами эсеров (Керенский) и меньшевиков (Скобелев, Чхеидзе), революционно-разлагательная работа вне Думы со стороны большевиков, саморазоблачения династии из-за пройдохи Распутина и министерской чехарды, плюс повсеместное возрастающее недовольство войной, — все это создало ту накалённую атмосферу, в которой нужен был лишь повод, чтобы произошел февральский взрыв.

Конечно, буржуазные партии были застигнуты врасплох Февральской революцией. Конечно, верхи меньшевиков в Думе почти не имели контакта с революционным подпольем, но большевики после разгрома своих легальных органов (фракции в Думе, газета «Правда») все свои силы бросили в подполье. Петроградское и московское подполье — это фактически большевистское подполье. Бюро ЦК и его агентура, работавшая в массах, предвидели и информировали заграничное бюро ЦК о февральских событиях. Только в 1965 году опубликован секретный доклад главы Русского бюро ЦК А. Шляпникова в ЦК РСДРП (Ленину). Из этого исключительно важного документа о работе Бюро ЦК накануне Февраля приведем следующую выдержку:

«Организационные дела у нас неплохи, но могли быть куда лучше, если бы были люди. Теперь успешно организуем Юг, Поволжье, Урал. Основано Московское Областное Бюро. Ждем известий с Кавказа. Требуют людей и литературы. Постановка производства последней внутри России — очередная задача Бюро ЦК. Публику удалось подобрать хорошую, твердую и способную. По сравнению с тем, как обстоят дела у других, — у нас блестяще. Можно сказать, что Всероссийская организация в данное время есть только у нас… Меньшевики, объединенцы и прочие отколовшиеся вновь поступают в ряды партии… Политическая борьба с каждым днем обостряется. Недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган… Настроение угрожающее» («Вопросы истории КПСС», № 9, 1965, стр. 81).

«Революционный ураган» поднялся через пару недель. Некоторые историки пишут: для Ленина революция 1917 года была неожиданностью. Ведь в том и заключается вся суть ленинизма, что любая большая война, особенно мировая война в «эпоху империализма», по Ленину, есть источник революции. Ленин ни на секунду не сомневался в том, что в конце первой мировой войны в Европе, в том числе и в России в первую очередь («слабое звено»!) обязательно вспыхнет революция. Как доказательство этого тезиса можно привести из Ленина не одну, а тысячи цитат и даже целую книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма» (написана весной 1916 года, вышла в апреле 1917 г.). В этом нет нужды. Приведем только цитату из того доклада Ленина в январе 1917 года, на который ссылаются эти историки. Там Ленин говорит: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией… Ближайшие годы как раз в связи с этой хищнической войной приведут в Европе к народным восстаниям». Дальше идет то место, которое якобы доказывает «неожиданность» для Ленина революции: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции» (Ленин, Собр. соч., 3-е изд., т. XIX, стр. 357). В ленинском понимании мы не дожили «до решающих битв» даже сегодня, ибо под «решающими битвами» Ленин имел в виду торжество европейской или даже мировой революции.

Приведу еще одну цитату из статьи Ленина от 31 января 1917 года, которая называется «Поворот в мировой политике». В этой статье категорически сказано: «Революционная ситуация в Европе налицо» (там же, стр. 385). Более того, Ленин в той же статье называет политиков, которые составят новое революционное правительство, если царь заключит сепаратный мир с кайзером. Ленин говорит, что это правительство будут возглавлять «Милюков и Гучков, если не Милюков и Керенский» (там же, стр. 381). Когда эти политики пришли к власти и без сепаратного мира, но в результате народной стихийной революции, то Ленин внес в свой прогноз лишь одну корректуру: «Оказалось и-и: все трое вместе. Премило!» (там же, т. XX, стр. 5–6).

Что таково было внутреннее убеждение Ленина засвидетельствовала нам и его жена Н. Крупская. Она писала: «Никогда, кажется, не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и первые месяцы 1917 г. Он был глубоко уверен, что надвигается революция» (Н. К. Крупская, Воспоминания о Ленине, Москва, Политиздат, 1957, стр. 271).

Начало революции очевидцы описывают так:

«В четверг 23 февраля с утра в Петрограде начались забастовки на заводах и сразу же приняли характер уличных народных волнений. Они возникли стихийно… вследствие того, что очередям у лавок не хватило хлеба… Со второго дня в толпе появились красные флаги, слышались крики. «Долой войну! Дайте хлеба! Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!» (Д. Заславский и Вл. Канторович, «Хроника февральской революции», Москва, 1923, т. 1, стр. 18–19).

Но положение с каждым днем ухудшается. В телеграмме председателя Думы Родзянко к царю от 25 февраля оно охарактеризовано так:

«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано… на улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно…»

Телеграмма, видимо, не произвела впечатления на царя. Родзянко послал вторую телеграмму:

«Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии» (там же, стр. 25, 28).

Царь ответил роспуском Думы. Но тогда фактически восстала и сама Дума — лидеры Думы решили не расходиться и создали Временный думский Комитет «в целях поддержания сношений с властями и учреждениями». Временный Комитет состоял из 11 членов. Были представлены все думские партии, в том числе социалисты-революционеры (Керенский) и социал-демократы-меньшевики (Чхеидзе). Члены Временного Комитета, во главе с Родзянко, были, кроме двух социалистов, монархистами и убежденными врагами всякой революции. Но бурные февральские дни, вопреки их воле, навязали им роль штаба революции. Современники свидетельствуют:

«Пока члены Государственной думы колебались, события навязывали Таврическому дворцу (Думе) руководящую роль. Воинские части и толпы со всех сторон направлялись сюда. У Керенского, Скобелева, Чхеидзе требовали директив. Приводили арестованных… Свозили оружие…» (там же, стр. 29).

Временный Комитет все еще отказывался взять власть в свои руки от имени революции. Он думал по-хорошему уговорить рабочих вернуться на заводы, а солдат — в казармы. Но это оказалось абсолютно безнадежным делом. Член Временного Комитета монархист Шульгин так описал свое впечатление от тех дней:

«Пулемётов — вот чего мне хотелось, ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы — этот зверь был… его величество русский народ» («История гражданской войны в СССР», Москва, 1935, стр. 70–71).

Наряду с Временным Комитетом, который станет потом основой официальной власти, 27 февраля создается еще новая, неофициальная революционная власть — Совет рабочих депутатов. Во главе этого Совета сразу оказались лидеры эсеров и меньшевиков, так как это была не только их идея, но и создавался он вокруг их фракций в Государственной думе. В том же Таврическом дворце, где находилась Дума, в 9 часов вечера 27 февраля под председательством Чхеидзе собралось первое заседание Совета рабочих депутатов. На нем был избран Исполнительный комитет из 14 членов и президиум из 3 человек. В президиум вошли два меньшевика (Чхеидзе и Скобелев) и один эсер (Керенский). В исполком были избраны и два большевика (члены ЦК Шляпников и Залуцкий). Секретарем Исполнительного комитета был назначен меньшевик Соколов, редактор знаменитого «Приказа № 1».

Позже Исполком советов был расширен введением туда официальных представителей от социалистических партий (меньшевиков, большевиков, эсеров, трудовиков, народных социалистов, бундовцев, «межрайонцев», латышских социал-демократов). От большевиков были введены Сталин и Молотов (Д. Заславский и Вл. Канторович, цит. пр., стр. 30).

28 февраля Совет выпустил «Воззвание», в котором говорилось, что Совет образовался из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий. Совет ставил своей основной задачей «организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России. Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда» (там же, стр. 284). «Воззвание» не говорит ни слова о республике, ограничиваясь ссылкой на будущее Учредительное собрание. Но уже 28 февраля, в условиях окончательной победы революции в Петрограде, Временный Комитет берет власть в свои руки и тут же открывает переговоры с Исполкомом Советов о составлении коалиционного правительства.

Вопрос о характере, составе и программе нового правительства оказался весьма трудным, а для социалистов и просто — неразрешимым. По этому вопросу среди партии Советов образовались три группы: небольшая группа Керенского, которая была за то, чтобы Советы официально участвовали во Временном правительстве, еще меньшая группа большевиков, которая предлагала создать «временное революционное правительство» рабочего класса и революционной армии, но без буржуазии и, наконец, третья группа большинства

Совета во главе с меньшевиками (Суханов, Стеклов, Чхеидзе) была против участия социалистов, как и Советов, во Временном правительстве.

Меньшевиками руководили деловые мотивы (у партии нет квалифицированных сил составить правительство) и мотивы, которые можно назвать догматическими (Февральская революция есть буржуазная революция, а потому и правительство должны составить буржуазные партии). Поэтому предложение об участии во Временном правительстве Исполнительный Комитет Советов 13-ю голосами против 7 отверг (там же, стр. 43). Исполком выработал условия, при которых он признает создаваемое правительство. Стараясь сделать свои условия приемлемыми для кадетов, Исполком исключил из этих условий главные вопросы революции — о форме власти (республика), о земле, о мире, о 8-ми часовом рабочем дне. Эти вопросы отнесены к компетенции будущего Учредительного Собрания, которое, однако, надо созвать в самый короткий срок.

Перед новым правительством вставали следующие непосредственные задачи: обеспечение всех гражданских свобод, демократизация армии, уничтожение полиции и замена ее милицией, немедленная организация демократических выборов в органы местного самоуправления, невывод петроградского гарнизона из Петрограда. На встрече между Временным Комитетом и представителями Советов (Чхеидзе и др.) эти условия, в основном, были приняты.

2 марта царь отрекся от престола за себя и за наследника — своего сына Алексея — в пользу великого князя Михаила. 3 марта отрекся и Михаил. Династия Романовых прекратила свое существование. Того же 3 марта был опубликован назначенный Временным Комитетом Думы состав Временного правительства, в котором участвовал только один социалист — Керенский, вице-председатель Совета. Одновременно было опубликовано и «Воззвание» Совета рабочих и солдатских депутатов, в котором приветствовались намеченные Временным правительством реформы: амнистия, гражданские свободы, отмена религиозных и национальных ограничений, немедленная подготовка созыва Учредительного Собрания, замена полиции милицией, демократические выборы в органы местного самоуправления, неразоружение и невывод из Петрограда его гарнизона, при сохранении военной дисциплины устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами.

Совет обещал поддержку Временному правительству в той мере, в какой оно будет осуществлять эти реформы. Это была формула условной поддержки, которой пользовались и большевики до возвращения Ленина из-за границы (там же, стр. 288–289).

Большевистские историки приписывают большевистской партии в Февральской революции такую выдающуюся роль, которая не подтверждается ни документами, ни свидетельствами современников. В «Истории гражданской войны в СССР» сказано:

«В авангарде баррикадных бойцов шли большевики, а в Советах очутились в подавляющем большинстве меньшевики и эсеры» (т. 1, стр. 84).

Авторы шеститомной «Истории КПСС» пишут, что «Петроградские большевики использовали отмечавшийся 23 февраля Международный день работницы для проведения собраний и митингов… 23 февраля, когда боевое настроение масс вылилось в мощные демонстрации, заполнившие улицы и площади столицы, явилось первым днем революции… Бюро ЦК и Петербургский комитет дали директиву максимально развивать начавшееся движение» (т. 2, стр. 659, 660).

Выходит, Февральская революция началась по директиве Бюро ЦК и Петроградского комитета, хотя самой этой директивы авторы не приводят. Авторы зато приводят листовки обоих этих комитетов к рабочим, призывающие их продолжать борьбу. Но эти листовки выпущены уже в разгаре революции — 25 февраля. Начиная с этого дня, Бюро ЦК и Петербургский комитет принимают энергичное участие в событиях. Но уже утром 26 февраля почти весь Петербургский комитет арестован, его функции переходят к Выборгскому районному комитету (там же, стр. 667). Не только забастовки и демонстрации, но и стихийно начавшееся вооруженное восстание большевистские авторы приписывают руководству своего ЦК. Они пишут:

«Вечером 26 февраля на станции Удельная собрался Выборгский комитет вместе с представителями Бюро ЦК. Руководящий центр петроградских большевиков решил перевести стачку в вооруженное восстание. Был намечен план действия: братанье с солдатами, разоружение полицейских, захват складов с оружием, вооружение рабочих, выпуск манифеста от имени ЦК РСДРП» (там же, стр. 668–669).

Этот «план действий» составлен задним числом через почти 50 лет после самих событий, поэтому авторы не могут его подтвердить какими-либо документами, хотя бы мемуарного порядка. Только последний пункт этого мнимого плана имел место: выпуск Манифеста ЦК.

Манифест был составлен в духе известных требований партии: демократическая республика, 8-ми часовой рабочий день, конфискация помещичьих земель, прекращение войны, но в нем отсутствовало самое главное требование Ленина — призыв к поддержке Советов рабочих и солдатских депутатов, — зато выдвигалось требование о создании «Временного революционного правительства», которого не выдвигал Ленин («История гражданской войны в СССР», т. 1, стр. 74). Между тем, сам Ленин полагал, что в Манифесте ЦК говорится о Советах, когда он анализировал этот Манифест в изложении заграничных газет (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 34). Но то, что обошли ученики Ленина, было выдвинуто как центральный пункт в воззвании Организационного Комитета РСДРП, то есть меньшевиков, в котором сказано, что Совет рабочих депутатов будет единой организующей силой, которая доведет «всенародную революцию до ее победного конца» (Заславский и Канторович, цит. пр., стр. 286).

Почему меньшевики, а не большевики встали во главе Петроградского Совета? Большевистский историк отвечает на этот вопрос так:

«Значительную роль здесь сыграло то обстоятельство, что меньшевики имели возможность в течение всей войны действовать легально, на виду, обладая таким важным легальным опорным пунктом, как думская фракция. Большевики, загнанные в глубокое подполье, всего этого были лишены… Была еще одна причина. Русское бюро ЦК, уделяя все внимание вооруженному восстанию, недооценило вопроса о власти» («История КПСС», т. 2, стр. 676, 677). Л. Троцкий тоже пишет о «беспомощности и беспринципности» Русского бюро ЦК — Шляпникова, Залуцкого, Молотова в первые дни революции (L. Trotzki, Geschichte der russischen Revolution, S. 112, Frankfurt/M., Fischer Verlag, 1967). На вопрос, кто же руководил Февральской революцией, Троцкий отвечает — сознательные рабочие, воспитанные партией Ленина, но тут же добавляет: «Это руководство оказалось достаточным, чтобы обеспечить победу восстания, но недостаточным, чтобы передать руководство революцией в руки пролетарского авангарда», т. е. в руки большевиков (там же, стр. 139).

Почему власть не взяли большевистские силы, Ленин объяснил очень просто: «Не взяли власть потому, что неорганизованы и бессознательны» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 106). Самое интересное своеобразие Февральской революции заключалось, по Ленину, в том, что возникла не одна, а сразу две власти, конкурирующие между собою: Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, знаменитое «двоевластие».

Первый председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов писал впоследствии, что «Временное правительство было властью без силы, тогда как Совет рабочих депутатов был силой без власти» («История КПСС», т. 3, кн. I, стр. 4).

 

Глава 8. ЦК В РЕВОЛЮЦИИ

Первый отклик Ленина на Февральскую революцию была его телеграмма на французском языке в Стокгольм 6 (19) марта 1917 года. Телеграмма была адресована «Большевикам, отъезжающим в Россию», В ней в нескольких словах дана тактическая директива Русскому бюро ЦК и большевистской партии. Вот её содержание:

«Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единственная гарантия… Никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 7).

Телеграмма эта была доставлена в Петроград, 13 (26) марта оглашена на заседании Русского бюро ЦК и — в тот же день — на заседании Исполнительной комиссии Петербургского комитета (там же, стр. 502–503).

Эта директива Ленина не только не была принята лидерами партии в России, но она даже не была и понята ими. Если старый состав Русского бюро ЦК в феврале был левее и ближе к ленинской точке зрения в смысле углубления революции и захвата власти («создать временное революционное правительство»), если старая «Правда», начавшая выходить с 5 марта (редакция — Ольминский, Калинин, Еремеев, Молотов), объявляла Временное правительство Львова-Керенского контрреволюционным, то новый состав Русского бюро ЦК и новая редакция «Правды» (Каменев, Сталин, Сокольников) стояли на антиленинских позициях. Это о старом составе ЦК и о старой редакции писал Ленин: «Мы за ЦК в России, за "Правду", за свою партию, за пролетарскую милицию, подготовляющую мир и социализм» (там же, т. 49, стр. 410); ничего подобного о новом составе бюро ЦК и о новой редакции «Правды» Ленин не пишет.

Насколько новое руководство ЦК стало в оппозицию к Ленину, показывает и тот факт, что «Правда» согласилась напечатать только одно из четырех писем Ленина о тактике, присланных из Швейцарии и предназначенных к печати («Письма издалека»). Даже и это письмо было напечатано с большими сокращениями. По словам большевистского комментатора Сочинений Ленина, — «сокращения касаются, главным образом, характеристики лакействующих перед буржуазией лидеров соглашательских партий — меньшевиков и эсеров… а также разоблаченных Лениным монархических и империалистических устремлений Временного правительства» (там же, т. 31, стр. 504). Вот как раз эти два вопроса — вопрос об отношении к Временному правительству и вопрос об отношениях между большевиками и меньшевиками — и составляли корень разногласий между Лениным и новым ЦК. Чтобы понять суть дела, надо рассказать о тех переменах в составе ЦК, которые произошли в первые две недели после Февральской революции.

При Сталине протоколы ЦК этого периода держались в строжайшей тайне. Впервые они опубликованы в 1962 году, в разгар разоблачительной кампании против Сталина. Они дают возможность восстановить действительную политику ЦК до возвращения Ленина в Россию, а тем самым понять и смысл той первой революции в России, которую Ленин провел против собственной партии, без которой абсолютно была бы невозможна и вторая революция Ленина — Октябрьская.

В марте Русское бюро ЦК заседает ежедневно или через день-два. Первое расширенное заседание его происходит 4 (17) марта. Судя по протоколу, можно думать, что на этом заседании, кроме членов Бюро ЦК Шляпникова, Залуцкого и Молотова, приняли участие и бывшие члены бюро ЦК — Еремеев, Шведчиков, Залежский («Вопросы Истории КПСС», № 3, 1962, стр. 136).

На этом заседании были распределены обязанности между членами Бюро, а также привлечены к работе новые лица. Было решено приступить к возобновлению издания «Правды», назначена редакция (Еремеев, Молотов и Калинин), указано, что «все три редактора одинаково ответственны, и вопросы решаются ими единогласно», в случае разногласия — верховный арбитр Бюро ЦК. Хозяйственная часть возложена на Шведчикова. Сношения с заграницей поручены С. М. Заксу, а с провинцией — Г. И. Бокию. Ведать финансами партии поручено Шляпникову (там же, стр. 136–137).

Самым важным решением заседания 4 марта надо считать принятие резолюции о «тактических задачах». В этой резолюции предвосхищена ленинская характеристика Временного правительства. Там сказано: «Теперешнее Временное правительство по существу контрреволюционно, так как состоит из представителей крупной буржуазии и дворянства, а потому с ним не может быть никаких соглашений» (там же, стр. 136).

Только во второй части не совсем «диалектические» ученики Ленина повторяли устаревшую формулу своего учителя из революции 1905 года: «Задачей революционной демократии является создание Временного революционного правительства демократического характера (диктатура пролетариата и крестьянства)» (там же).

Для Ленина власть Советов рабочих и солдатских депутатов и была теперь новой формой «диктатуры пролетариата и крестьянства», которую он в 1905 году не совсем ясно себе представлял.

На совершенно противоположной, антиленинской, точке зрения стоял Петербургский комитет. 3 марта он постановил одобрить решение Петроградского Совета от 2 (15) марта об условной поддержке Временного правительства. Когда Бюро ЦК захотело выправить положение и предложило ему на утверждение резолюцию, в которой отвергалась любая поддержка «контрреволюционного Временного правительства», то Петербургский комитет еще раз подтвердил 13 (26) марта свое старое решение (там же, стр. 155).

В начале марта начали возвращаться из Сибири старые большевики, бывшие члены или агенты ЦК. Это привело к постепенному расширению состава ЦК.

Так, 7 (20) марта Бюро ЦК постановило расширить свой состав включением в него бывших членов Бюро ЦК, освобожденных из тюрем и вернувшихся из ссылки, — К. С. Еремеева, В. Н. Залежского, и К. М. Шведчикова, кроме того, было удовлетворено желание Петербургского комитета включить в состав Бюро ЦК трех его представителей — М. И. Калинина, К. И. Шутко и Хахарева. На заседании Бюро ЦК от 8 марта в состав Бюро ЦК были кооптированы еще следующие лица: Ольшанский, М. И. Ульянова (сестра Ленина), А. И. Елизарова-Ульянова (другая сестра Ленина). На том же заседании были приняты две важные тактические резолюции: о войне и об отношении к Временному правительству. Резолюция о войне составлена в духе Манифеста ЦК о войне 1 ноября 1914 года с указанием на то, что война и при новом правительстве остается империалистической, поэтому лозунг партии — «превращение империалистической войны в войну гражданскую» — остается в силе и сейчас. Что же касается отношения к Временному правительству, то в протоколе сказано:

«Из прений выяснилось, что все члены Бюро считают невозможным поддерживать Временное правительство, однако, и активное противодействие не представляется возможным, как невозможно взять на себя ответственность за правительство» (там же, стр. 141).

Бюро ЦК по мере своего расширения становилось все более миролюбивым по отношению к Временному правительству, явно отходя от ленинской линии, если речь идет не о декларациях (о войне), а о практике работы в Советах.

Возникают серьезные трения между Бюро ЦК и Петербургским комитетом, в состав которого в марте входили: Н. К. Антипов, В. Н. Залежский, М. И. Калинин, Н. П. Комаров, И. И. Стучка, Н. Г. Толмачев, К. И. Шутко, Н. И. Подвойский и А. Г. Шляпников («История КПСС», т. 3, кн. I, стр. 22). Как мы выше видели, Петербургский комитет был с самого начала еще более миролюбиво настроен по отношению к Временному правительству, чем Бюро ЦК. Кроме того, он претендовал на самостоятельную руководящую роль в Петроградском Совете, иногда игнорировал директивы Бюро ЦК. Об этом говорилось на заседании Бюро ЦК от 12 марта. Петербургский комитет сделал на этом заседании заявление, что, в отличие от Бюро ЦК, «выступления Петербургского комитета отвечают непосредственно данному моменту, интересам дня, его резолюции более конкретны… Петербургский комитет находит необходимым, чтобы директивы Бюро ЦК передавались на рассмотрение Петербургского комитета для ознакомления с ними, чтобы потом проводить их в жизнь. Далее указывалось, что Бюро. ЦК должно считаться с указаниями Петербургского комитета, так как Петербургский комитет опирается на массы. Было указано, что Бюро ЦК был сделан целый ряд ляпсусов в Манифесте… Такими фактами Бюро ЦК дискредитирует большевизм. Далее товарищи обратили внимание на пустоту "Правды"» («Вопросы истории КПСС», № 3, 1962, стр. 144).

Таким образом, в самой большевистской партии в Петрограде образовалось «двоевластие» — Бюро ЦК, как легальная высшая партийная инстанция, и Петербургский комитет, как фактическая власть над партией в столице.

Поскольку половина членов Бюро одновременно являлись и членами Исполнительной комиссии Петербургского комитета, то «двоевластие» явно склонялось к единовластию Петербургского комитета. Произошло событие, которое воспрепятствовало развитию дела в этом направлении. Событие это — возвращение из Сибири бывших членов ЦК Муранова и Сталина, а также бывшего члена редакции Центрального органа Каменева. На том же заседании ЦК от 12 марта обсуждался вопрос о включении их в состав Бюро ЦК, а также о введении в состав ЦК Бокия. Обсуждению данного вопроса предпослано заявление о том, кого из новых лиц и по каким критериям Бюро ЦК кооптирует в свой состав. В заявлении сказано, что Бюро ЦК привлекает в свой состав всех тех лиц, которых оно считает полезными по своему «политическому кредо», а также «ценных теоретических работников». Бокий был включен в состав Бюро ЦК, «так как он стоит на позиции Бюро ЦК. Далее решался вопрос о тов. Муранове, Сталине и Каменеве. Первый приглашен единогласно. Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 году (ошибка: Сталин был агентом ЦК с 1910 года, а членом ЦК с 1912 года. — А. А.) и потому являлся бы желательным в составе Бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом. Что касается Каменева, то ввиду его поведения на процессе (1915) и тех резолюций, которые были вынесены относительно него большевиками, решено принять его в число сотрудников "Правды"… статьи его принимать как материал, но за его подписью не выпускать» (там же, стр. 143).

Кроме того, Каменеву было предложено дать объяснение своему поведению на процессе депутатов Государственной думы в 1915 году (там Каменев отмежевался от линии ЦК в отношении войны). В обсуждении вопроса о Сталине и Каменеве Бюро ЦК продемонстрировало свою полную юридическую и политическую беспомощность. Юридическую — потому, что члены ЦК (Сталин) и члены ЦО (Каменев) из-за ареста своих постов в партии не теряли и после освобождения им автоматически возвращалось их старое положение. Политически — потому, что как лидеры партии они превосходили всех членов Бюро ЦК вместе взятых.

Не прошло и нескольких дней, как они это доказали — с середины марта Сталин и Каменев забирают в свои руки власть и над ЦК, и над «Правдой». Это кладет конец и «двоевластию» в руководстве партией в Петрограде. Но пока что властвует старый ЦК.

Ввиду расширения состава Бюро ЦК был избран президиум Бюро ЦК. Туда вошли: Муранов, Молотов, Стасова, Ольшанский, Шляпников (Беленин) и кандидатом Залуцкий (Петров) (там же, стр. 145).

На заседании Бюро ЦК от 13 марта (присутствовало 11 человек, в том числе и Сталин, с совещательным голосом) была оглашена телеграмма Ленина, в которой содержались лозунги «никакой поддержки Временному правительству», «вооружение пролетариата», «никакого сближения с другими, партиями». Вероятно, эта телеграмма была встречена далеко не дружелюбно. Она осуждала позицию условной поддержки Временного правительства и отвергала всякие соглашения с меньшевиками, то есть осуждала ту политику, которую до сих пор вело большинство Бюро ЦК и весь Петербургский комитет. Вероятно, этим и объясняется то, что после обсуждения телеграммы Ленина «был поставлен вопрос о необходимости дискуссии о тактике, ибо одни голые лозунги являются недостаточными… Было постановлено, что необходимо иметь платформу, раскрывающую лозунги, выставленные Бюро ЦК» (там же, стр. 145).

Для этой цели создали комиссию, куда вошел и Сталин. Было доложено, что по политическим и партийным соображениям Каменев отказывается давать отчет о своем поведении на суде «впредь до переговоров с тов. Лениным». Была реорганизована редакция «Правды». Сюда вошли теперь: Ольминский, Сталин, Калинин, Еремеев и Ульянова (там же, стр. 146). На том же заседании Молотов подал в отставку со всех постов в Исполкоме совета, президиуме Бюро ЦК и редакции «Правды», ввиду «недостаточной опытности».

Из протокола Бюро ЦК явствует, что Каменев и Сталин, не будучи даже членами Бюро ЦК, фактически начали определять политику не только редакции «Правды», но и самой партии, что вызвало недовольство Бюро ЦК. Особенное недовольство Бюро ЦК вызвала передовая статья «Правды» «Без тайной дипломатии» (Каменев, Сталин) от 15 марта, в которой Сталин и Каменев становились правее даже правого ЦК и, по существу, поддерживали политику Временного правительства в войне. По поводу этой статьи в протоколе Бюро ЦК от 15 марта сказано, что она «признается неудовлетворительной всеми членами Бюро ЦК и предложено новым приезжим товарищам до дискуссии держаться резолюций Бюро ЦК и ПК» (Петроградский комитет. — А. А.) (там же, стр. 148).

«Новыми приезжими товарищами» и были Каменев и Сталин. На том же заседании они все-таки добились первого и серьезного успеха. Редакция «Правды» вновь была реорганизована, на этот раз в ее состав вошли: Каменев, Сталин, Молотов, Еремеев (там же, стр. 148).

Более того: Сталин был избран в президиум

Бюро ЦК (его состав теперь: Сталин, Шляпников, Муранов, Стасова, Залуцкий). Одновременно было решено вместо Молотова и еще одного большевика (Владимира) выдвинуть в Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов Сталина и Каменева (там же, стр. 149). Так, окончательно, Каменев и Сталин взяли на себя руководство в ЦК, «Правде» и большевистской фракции в Совете.

Но сопротивление в ЦК против Каменева продолжается. На заседании Бюро ЦК от 17 марта принимается новое решение, чтобы не вводить Каменева ни в состав Бюро ЦК, ни в состав Совета, пока вопрос о нем не будет решен на партийной конференции (там же, стр. 150).

На данном заседании обсуждалось заявление представителя меньшевиков-интернационалистов (группы Мартова) об объединении с большевиками, а также заявление о том же «Междурайонного комитета объединенных социал-демократов». «Междурайонная организация» была создана в Петербурге в ноябре 1913 года из разных групп, отошедших и от меньшевиков, и от большевиков. Сюда входили: троцкисты, часть партийцев-меньшевиков, большевики-«впередовцы», большевики-примиренцы. К этой группе присоединился и Троцкий в мае 1917 года, после своего возвращения в Россию. Кроме него, здесь были и такие большевистские деятели, как Луначарский, Мануильский, Урицкий, Володарский. Бюро ЦК по этому вопросу высказалось в том смысле, что оно слияние междурайонной организации с партией «находит желательным и приветствует», но решение по этому вопросу передает Петроградскому комитету («Петербургскому комитету переименоваться в Петроградский комитет, дабы избежать ненужных заподозреваний в германофильстве», — там же, стр. 146).

Ленин стоял на той же точке зрения в отношении «междурайонцев» (Ленин, Соч., 4-ое изд., т. 24, стр. 395).

Но важно было другое решение, в котором сказано:

«Что же касается вопроса объединения с меньшевиками-интернационалистами, то его следует внести на обсуждение руководящих коллективов Бюро ЦК, ПК и группы литераторов» («Вопросы истории КПСС», № 3, 1962, стр. 151).

«Группа литераторов» — это группа Ленина и Зиновьева из ЦО «Социал-демократ», но «группа литераторов» устами Ленина уже заявила: «никакого сближения с другими партиями». Говоря о группе Мартова, Ленин ставил условием ее включения в партию (а не объединения с ней!), чтобы эта группа публично «порвала с оборонцами» (Ленин, там же).

Резкий поворот вправо в политике ЦК происходит на заседании от 22 марта, когда были приняты два весьма важные политические решения: о Временном правительстве и о войне и мире. Эти решения опубликованы в «Правде» от 26 марта 1917 года как директивные документы высшего органа партии между съездами — ЦК. Тем не менее, они не вошли в кодификацию партийных решений — в сборники «КПСС в резолюциях». Это значит — нынешний ЦК КПСС их не признает. В чем дело, выясняется из их беглого анализа. Выясняется также, что ЦК, как и вся партия большевиков, со времени возвращения (13 марта) из Сибири Сталина, Каменева, Свердлова, Рыкова, Орджоникидзе и других членов ЦК до самого возвращения из-за границы Ленина (4 апреля) вел оппортунистическую, соглашательскую, антиленинскую политику по отношению к Временному правительству. В этих резолюциях сказано:

1. О Временном правительстве:

«Советы должны осуществлять самый решительный контроль над всеми действиями Временного правительства («Вопросы истории КПСС», № 3, 1962, стр. 153).

Точка зрения Ленина: контроль над Временным правительством — вреднейшая иллюзия. Вся власть должна перейти к Советам снизу доверху по всей стране.

2. О войне и мире:

«Заставить Временное правительство не только отказаться от всех завоевательных планов, но немедленно и открыто формулировать волю народов России, предложить мир всем воюющим странам» (там же, стр. 153).

Точка зрения Ленина: думать, что можно заставить империалистическое Временное правительство заключить мир — значит, сеять вреднейшую иллюзию. Только власть Советов может предложить и заключить такой мир.

Официальный историк партии сознательно отрицает антиленинское направление в политике ЦК этого периода, хотя признает наличие в этих резолюциях важных тактических ошибок. Вот его рассуждение:

«Бюро ЦК, большинство местных организаций, редакция "Правды" в оценке продолжающейся войны стояли на ленинских позициях… Но они еще не смогли определить правильные пути выхода из войны, так как не ставили в повестку дня вопрос о переходе от первого ко второму, социалистическому, этапу революции, не связывали вопроса о войне с вопросом о власти» («История КПСС», т. 3, кн. I, 1967, стр. 36).

Что верно, то верно — любой вопрос, велик он или мал, философский он или бытовой — Ленин непременно связывал с вопросом о власти. Во всей большевистской партии в России не нашлось ни одного человека, который мог бы предложить альтернативу Временному правительству. Только один Ленин её нашел: Советы. Но, чтобы навязать партии эту альтернативу, нужно было, во-первых, физическое присутствие Ленина в России, во-вторых, «перевооружение большевизма». Тому и другому предшествовало еще одно собрание руководящих большевиков — Всероссийское совещание партийных работников 27 марта-2 апреля 1917 года.

Протокол этого Совещания тоже опубликован после разоблачения Сталина («Вопросы истории КПСС», № 5, 1962, стр. 106–125). Только после внимательного анализа докладов, прений и решений Совещания мы поймем, что перед вернувшимся из-за границы Лениным фактически стояла задача даже не «перевооружения большевизма», выражаясь терминологией Суханова и Троцкого, а прямая задача создания новой коммунистической партии. Через пять дней после своего возвращения — 9 апреля — Ленин так и писал в газете «Правда» в статье «О двоевластии»: «Создадим пролетарскую коммунистическую партию; элементы ее лучшие сторонники большевизма уже создали» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 147–148).

Другими словами, такой партии в России еще нет, есть только «сторонники» и «элементы»!

Как раз анализ работы названного Совещания и показывает, как глубоко прав был Ленин. Всероссийское (мартовское) совещание партийных работников было назначено Бюро ЦК в связи с предстоящим 29 марта 1917 года Всероссийским совещанием Советов рабочих и солдатских депутатов. Большевистские депутаты этого совещания вместе с Бюро ЦК должны были обсудить как согласованную тактику партии на советском совещании, так и основные вопросы политики партии на данном этапе революции. Исходя из этого, была составлена повестка дня. Она включала следующие вопросы:

1) об отношении к войне;

2) об отношении ко Временному правительству;

3) об объединении с меньшевиками (некоторые специальные вопросы обсуждались на секциях; были созданы секции: военная, организационная, секция по рабочему вопросу, аграрная, продовольственная, секция по местным делам). Было представлено 70 партийных организаций (из них 30 организаций были «объединенными» с меньшевиками), а всех делегатов было свыше 120 человек, то есть собралась вся элита партии («Вопросы истории КПСС», № 5, 1962, стр. 106, 123).

Из протокола видно, что на Совещании по главным обсуждаемым вопросам образовались три ярко выраженных течения: первое течение — это «революционные оборонцы» (те, которые поддерживают оборонческую линию Исполкома Петроградского Совета). Это течение представлено Войтинским, Элиава, Севруком и др. Второе течение — противоположное, левое. Его возглавляют Коллонтай, Милютин, Теодорович, Молотов. Третье течение — «условная оборона» страны и «условная поддержка» Временного правительства. Это течение объединяет подавляющее большинство участников Совещания. Возглавляют его Сталин и Каменев. Особняком стоит Красиков, о котором мы поговорим дальше.

На заседании 29 марта Сталин сделал доклад «Об отношении к Временному правительству». В отношении оценки социальной природы Временного правительства Сталин стоит на ленинской точке зрения (буржуазное, империалистическое правительство), но на вопрос о том, должны ли большевики его поддерживать, Сталин дал для большевика очень странный ответ: «Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, постольку поддержка» («Вопросы истории КПСС», № 5, 1962, стр. 112). Сталин оглашает резолюцию Бюро ЦК, в которой сказано об установлении «самого решительного контроля над всеми действиями Временного правительства» через советы. Сталин говорит, что он не совсем согласен с резолюцией Бюро ЦК, а предпочел бы резолюцию, которую принял Красноярский Совет рабочих, солдатских и казацких депутатов. В данной резолюции говорится, что повиновение Временного правительства требованиям революции «может быть обеспечено только непрерывным давлением пролетариата, крестьянства и революционной армии» и что «поддерживать Временное правительство в его деятельности постольку, поскольку оно идет по пути удовлетворения» этих требований (там же, стр. 112, 113, 114).

Содокладчик Войтинский, в основном, солидаризуется со Сталиным, но только более последовательно развивает точку зрения на необходимость поддержки Временного правительства, заявляя, что «Временное правительство — приказчик Совета рабочих депутатов» и что «взять власть целиком в свои руки невозможно при буржуазном строе» (там же, стр. 114, 115). Крестинский заметил идентичность точек зрений Сталина и Войтинского: «Разногласий в практических шагах между Сталиным и Войтинским нет» (там же, стр. 119).

По его мнению, вполне в духе Сталина была составлена и резолюция Войтинского о том, что «определенные революционные шаги правительства должны встречать поддержку» (там же, стр. 120, 2-е примечание).

На заседании 30 марта при обсуждении вопроса о внесении «поправок к резолюции Исполнительного комитета о войне» раздался, наконец, один голос, который прозвучал полным диссонансом во всей работе Совещания. Это выступление было настолько необычным и неожиданным, что вызвало не только негодование собрания, но и даже лишение слова самого оратора. Вот как протокол зафиксировал этот эпизод:

«Красиков: Суть не в поправках, не в демонстрации социал-демократических лозунгов, а в текущем моменте. Если мы признаем Советы депутатов органами, выражающими мнение народа, то вопрос не в том, какие конкретные меры приняты по тому или иному вопросу. Если мы считаем, что сейчас наступило время осуществления диктатуры пролетариата, то так и надо ставить вопрос. Физическая сила в смысле захвата власти, несомненно, у нас. Думаю, что физической силы хватит как в Петрограде, так и в других городах (движение, голоса: «неверно»). Я присутствовал…

Председатель: Вопрос о диктатуре пролетариата не обсуждается.

Красиков (продолжает): Раз вопрос стоит не так, то нужно ли по отношению к Временному правительству предпринимать шаги которые…

Председатель лишает его слова».

Бывший член ЦК Красиков (Павлович) оказался единственным ленинцем в этом зале, ибо в формуле «диктатура пролетариата» как главная задача текущего момента — момента перехода от первого этапа ко второму, социалистическому этапу, как раз и был весь смысл «Апрельских тезисов» Ленина.

30 марта происходит объединенное заседание большевиков и меньшевиков по вопросу о войне. Выясняется, что у меньшевиков есть группа, близкая к большевикам (Ерманский), а у большевиков — группа, близкая к меньшевикам (Войтинский, Севрук, Элиава, Яхонтов, Позерн и др.).

По этой линии — отношения к войне — происходит раскол в большевистской партии. Вся группа «революционных оборонцев», кроме Позерна, покидает отдельное совещание большевиков, чтобы присоединиться к меньшевикам. Потом совещание выносит специальное постановление о приглашении их обратно («Вопросы истории КПСС», 1962, стр. 135).

Резолюция совещания большевиков о войне, в основном, повторяет то, что было сказано ранее на заседании Бюро ЦК: заставить Временное правительство предложить мир, а «вплоть до этого момента мы, отвергая дезорганизацию армии и считая необходимым сохранение её мощи, призываем всех солдат и рабочих остаться на своих постах и соблюдать полную организованность» (там же, стр. 136).

Большевистское совещание предложило эту резолюцию происходящему Совещанию Советов рабочих и солдатских депутатов, как проект его будущего решения о войне. Чтобы облегчить ему принятие такой резолюции, большевистское совещание похвалило еще раз «Манифест к народам мира», который выпустил Совет 14 марта 1917 года. Сталин тогда же в «Правде» писал об этом манифесте, что «нельзя не приветствовать вчерашнее воззвание Совета рабочих и солдатских депутатов в Петрограде к народам всего мира с призывом заставить собственные правительства прекратить бойню» (Сталин, Соч., т. 3, стр. 7). Ленин же, наоборот, говорил об этом манифесте, что он «есть величайшая теоретическая путаница, есть величайшая политическая беспомощность, есть осуждение самих себя и всей своей политики…» (Ленин, ПСС, т. 32, стр. 278).

Вот эта «путаница» и «беспомощность» повторились еще раз. В этой связи интересно одно место из письма Ленина 30 марта к Ганецкому, в котором он говорит об особой ответственности Каменева: «Каменев должен понять, что на него ложится всемирно-историческая ответственность» (Ленин, ПСС, т. 49, стр. 423).

Большие прения на большевистском совещании вызвало обсуждение вопроса об отношении к Временному правительству. Заседание 31 марта было целиком посвящено этому вопросу. Принятая ранее Бюро ЦК по докладу и предложению Сталина формула условной поддержки Временного правительства «постольку-поскольку» подверглась на совещании критике. Под влиянием этой критики резко изменили теперь свое отношение к этому вопросу Сталин и Каменев. Каменев заявил:

«Совершенно неприемлем в резолюции пункт о поддержке. Выражение о поддержке, даже как намек, недопустимо. Мы не можем поддерживать правительство, потому что оно империалистично, несмотря на свои заявления, оно остается в союзе с англо-французской буржуазией» («Вопросы истории КПСС», № 6, 1962, стр. 137).

«Сталин предлагает дать директиву комиссии об изменении пункта о поддержке» (там же, стр. 138).

Каменев и Сталин явно начали говорить другим языком. Чувствовалось приближение ленинского поезда к русским границам! Большинством, против 4, пункт о поддержке из резолюции исключается. В результате принимается резолюция, выработанная комиссией (Милютин, Каменев, Сталин, Теодорович), в которой уже нет формулы условной поддержки Временного правительства, но все еще сохраняется другая антиленинская формула: «бдительный контроль над действиями Временного правительства» (там же, стр. 141).

Зато по другому вопросу — об объединении большевиков и меньшевиков — целиком побеждает старая линия Сталина-Каменева об объединении против врагов объединения (Молотов, Скрыпник, Залуцкий и др.). На предложение лидера меньшевиков Церетели об объединении Сталин отвечает: «Мы должны пойти. Необходимо определить наши предложения о линии объединения. Возможно объединение по линии Циммервальда-Кинталя» (там же, стр. 139).

Когда Молотов, Скрыпник и Залуцкий, выступая один за другим, высказали сомнения в отношении возможности объединения из-за принципиальных разногласий между большевизмом и меньшевизмом, Сталин ответил: «Забегать вперед и предупреждать разногласия не следует. Без разногласий нет партийной жизни…» (там же, стр. 140).

Предложение Сталина об объединении с меньшевиками принимается большинством 14 против 13 голосов. Избирается комиссия для ведения переговоров (Сталин, Каменев, Ногин, Теодорович). Сталину поручается выступать с докладом на объединенном собрании большевиков и меньшевиков об объединении, назначенном на 4 апреля. Этот большой заговор большевистских верхов против Ленина имел своей целью поставить Ленина перед совершившимся фактом: перед осуществленным объединением большевизма и меньшевизма. В этом случае, конечно, Ленин, как лидер объединенной РСДРП, отпадал. Сталин-Каменев-Мартов-Церетели, — вот, кто должен был верховодить объединенной партией. Ленин буквально в последние часы предупредил заговорщиков.

 

Глава 9. ПЕРЕВОРОТ ЛЕНИНА В ЦК

Общий анализ исторических событий и исторических документов от 23 февраля до 4 апреля 1917 года показывает следующую общую закономерность развития партии в революции: чем выше по ступеням иерархии большевизма, тем меньше революционной ярости, тем больше оппортунистической лояльности к Временному правительству. В то же время сама база революции, ячейки на заводах, фабриках, казармах, на которые опиралась партийная иерархия, «толкает налево» не только Временное правительство, но и свой штаб: ЦК партии.

К этому времени и партия тоже выросла: к январю 1917 года в партии было 23 тысячи человек (из них рабочих — 60,2 %, служащих — 25,8 %, крестьян — 7,6 %, прочих — 6,4 %, — «История КПСС», кн. I, т. 3, стр. 24), и уже к апрелю в партию вступило почти 60 тысяч новых членов. Это была часть того революционного авангарда, который заставил царя отречься от престола, а Думу (Временный думский комитет) — создать Временное правительство. Ни на минуту нельзя сомневаться, что большевистская революция произошла бы уже в конце февраля, если бы в те дни Ленин был в Петрограде. Этому авангарду недоставало именно Ленина. Возражения того порядка, что Ленину после своего возвращения из-за границы для новой революции понадобилось все-таки целых семь месяцев, отпадают потому, что ему приходилось теперь создавать новую революционную ситуацию, которая была упущена ЦК партии во время Февральской революции из-за физической ограниченности сил старого руководства в феврале (Шляпников-Залуцкий-Молотов), а в марте — из-за оппортунизма нового руководства (Каменев-Сталин-Свердлов).

Поэтому, прежде чем подготовить новую революцию против Временного правительства, Ленин должен был провести революцию на верхах своей партии. «Апрельские тезисы» Ленина — это одновременное объявление войны на три фронта: против ЦК собственной партии, с одной стороны, против Временного правительства, с другой, против меньшевиков и эсеров, с третьей.

Л. Троцкий был прав, когда писал: «Апрельское столкновение Ленина с Генеральным штабом партии не было единственным. Во всей истории большевизма за исключением отдельных эпизодов, которые только подтверждают правило, все лидеры партии, во все время развития стояли правее Ленина… Против старых большевиков Ленин нашел поддержку в другом, уже закаленном, но с массой связанном партийном слое. В Февральской революции большевистские рабочие сыграли решающую роль. Они считали само собою разумеющимся, что тот класс должен взять власть, который добился победы. Эти рабочие бурно протестовали против курса Каменева-Сталина, а Выборгский райком партии даже угрожал исключением «лидеров» из партии. То же самое наблюдалось и в провинции… На этих рабочих ориентировался Ленин…» (L. Trotzki, "Geschichte der russischen Revolution", Fischer Verlag, 1967, S. 359–360).

Нельзя думать, что ЦК собирался легко сдаться. Он был в курсе политики и тактики «Апрельских тезисов» уже из пяти «Писем издалека» Ленина, из которых «Правда» опубликовала в марте только одно, и то с сокращениями, как уже упоминалось.

Бюро ЦК, редакция «Правды» и ПК партии думали, что не они должны стать на точку зрения Ленина (по их мнению — эмигрантская, отсталая и даже немарксистская), а Ленин должен подчиниться ЦК и поддержать решение Бюро ЦК и только что окончившегося Всероссийского совещания партийных работников. К тому же, авторитет Ленина в партии не был абсолютным. Троцкий замечает: «Фактическое влияние Ленина в партии было, несомненно, очень велико, однако оно ни в коем случае не являлось неограниченным. Оно не сделалось и позднее, после Октября, неограниченным» (там же, стр. 257).

Мы уже видели из истории, как соратники Ленина, основатели большевизма, часто расходились с Лениным. В большинстве случаев побеждал Ленин, но бывали случаи, когда побеждали и они. Правда, еще не было такого случая, чтобы весь генеральный штаб большевизма восстал против Ленина, как сейчас. Тем большее основание было у восставших рассчитывать на победу. Хотя Ленин и собирался воевать «1 против 110», но он был слишком реальным политиком, чтобы не видеть, что один, без своей уже существующей армии и ее штаба, он не может добиться поставленной цели — захвата власти в ближайшее время. Тут взаимозависимость была полная: партия без Ленина — это машина без руля, а Ленин без партии — это руль без машины. Суханов, свидетель и участник событий, которого Ленин называл «лучшим представителем мелкобуржуазной демократии», писал:

«Остаться без Ленина — не значит ли вырвать из организма сердце, оторвать голову?… Кроме Ленина в партии не было никого и ничего. Несколько крупных генералов — без Ленина ничто, как несколько необъятных планет без солнца» (Н. Суханов, Записки о революции, кн. III, Берлин-Петербург-Москва, 1922, стр. 54–55). Конечно, и без Ленина партия существовала бы, как она существовала в марте, но она была бы обыкновенной левой революционно-демократической партией, немножко левее меньшевизма, но куда ближе к Мартову, чем к Ленину. Такая партия кончила бы, дав парламентской республике двух-трех левых министров.

Но не для парламента Ленин создавал свою партию, а партию свою Ленин задумал как инструмент уничтожения всякого парламентаризма. Спор между Лениным и ЦК кажется тактическим, а на деле речь идет о том, что Ленин обвиняет свою партию в том, что, будучи в плену догматических схем, она проморгала власть в феврале-марте.

Автором догматических схем, правда, был сам Ленин, когда в «Двух тактиках» (1905) доказывал, что, согласно марксизму, сначала бывает «буржуазно-демократическая» революция и демократическая республика («демократическая диктатура»), а потом — пролетарская революция и диктатура пролетариата. За эту схему и цеплялся русский ЦК. Но как раз в связи с войной Ленин ее пересмотрел, выдвинув новую доктрину о победе социализма в «слабом звене» империализма.

Этот пересмотр прошел мимо ушей его учеников, потому что Ленин намеренно не был конкретным, чтобы не быть обвиненным в открытой ревизии марксизма в этом кардинальном вопросе. В «Апрельских тезисах» Ленин был уже конкретным, там он, во-первых, объяснил причину, почему партия не захватила власть, во-вторых, поставил задачу захвата этой власти, хотя бы и с опозданием. Вот соответствующее место «тезисов»:

«Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата (курсив мой. — А. А.), — ко второму её этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства» (Ленин, Соч., 4-е изд., т. 24, стр. 4).

Значит, вы, лидеры ЦК большевиков в России, в силу «несознательности» и «неорганизованности» не взяли власти в феврале-марте, но вы обязаны её взять теперь, вы даже находитесь на пути к ней. Это значит далее, что «диктатура пролетариата» в России могла быть и ее нужно было установить сейчас же после свержения царя, точь-в-точь по знаменитому лозунгу Троцкого в 1905 году: «Без царя, а правительство рабочее». Троцкий замечает по поводу реакции большевистских лидеров на «Апрельские тезисы»: «Перспектива непосредственного перехода к диктатуре пролетариата пришла совершенно неожиданно, противореча традиции. Она просто не вмещалась в голову… Неудивительно, что «Апрельские тезисы» Ленина заклеймили как троцкистские (L. Trotzki, там же, стр. 255).

Вернемся к хронологии событий. На второй день после возвращения в Петроград, 4 апреля, Ленин выступил в Таврическом дворце на собрании большевиков — участников Всероссийского совещания рабочих и солдатских депутатов со своими «Тезисами». Это выступление в тот же день он повторил на совместном собрании большевиков и меньшевиков, участников того же Всероссийского совещания. В этих тезисах дан ответ на вопрос, как теперь, наконец, большевики могут и обязаны взять власть в свои руки. То, что Ленин говорил, не укладывалось не только в меньшевистские, но и в большевистские головы. Главные «тезисы»:

1. никакой поддержки Временному правительству, разоблачение «требования», чтобы это правительство перестало быть империалистическим;

2. ни малейшей уступки «революционному оборончеству», разоблачение его;

мир невозможен при существующем строе, для мира надо взять власть в свои руки;

не парламентарная республика, а республика Советов, завоевать большинство в Советах, разоблачая там «мелкобуржуазные оппортунистические партии» меньшевиков и эсеров;

перемена программы партии и переименование партии в Коммунистическую партию, чтобы отмежеваться от мировой социал-демократии и от русских меньшевиков (Ленин, там же, стр. 4–6).

Итак, Ленин, по существу, объявил три войны: 1. войну Временному правительству, 2. войну мелкобуржуазным оппортунистическим партиям меньшевиков и эсеров, 3. войну всему руководству большевистской партии.

Как реагировали на это меньшевистские и большевистские лидеры?

О реакции группы Плеханова Ленин сам писал так: «Г. Плеханов в своей газете назвал мою речь "бредовой". Очень хорошо, г. Плеханов. Но посмотрите, как вы неуклюжи, неловки и недогадливы в своей полемике. Если я два часа говорил бредовую речь, как же терпели бред сотни слушателей? Далее. Зачем ваша газета целый столбец посвящает изложению "бреда"?» (там же, стр. 7).

Суханов рассказывает, как лидер меньшевиков в Думе, будущий министр Скобелев отзывался о речи Ленина: «Разговор перешел вообще на Ленина. Скобелев рассказывал о его бредовых идеях, оценивая Ленина, как совершенно отпетого человека, стоящего вне движения. Я в общем присоединился к оценке ленинских идей и говорил, что Ленин в настоящем его виде до такой степени для кого не приемлем, что сейчас он совершенно не опасен для моего собеседника Милюкова» (Суханов, там же, стр. 48).

Тот же Суханов приводит и реакцию большевистских лидеров: «через пять дней по приезде Ленин созвал совещание из старых большевистских генералов… Ленин призвал своих маршалов не для того, чтобы убеждать их и спорить с ними: он хотел только узнать, верят ли они в его новые истины… Маршалы произнесли по речи. Ни один не высказал ни малейшего сочувствия» (там же, стр. 50).

7 апреля «Тезисы» Ленина были опубликованы в «Правде». 8 апреля «Правда» — центральный орган партии, редактируемый Каменевым и Сталиным, — сделала к ним следующее редакционное примечание: «Что же касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитывает на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую».

Сам Ленин замечал, что «"тезисы" и доклад мой вызвали разногласия в среде самих большевиков и самой редакции "Правды"» (Ленин, там же, стр. 23). Это было скромно сказано: в ЦК, ПК и редакции не раздалось ни одного голоса в пользу Ленина. Неясна была позиция даже Зиновьева, который приехал вместе с Лениным. Ленина поддержали только три близкие ему женщины-эмигрантки — Коллонтай, Инесса Арманд и его жена Н. Крупская.

Своим взбунтовавшимся партийным «маршалам» Ленин предложил провести в партии открытую дискуссию — кто прав: ЦК или Ленин? «Правда» или Ленин?

«После ряда совещаний мы единогласно пришли к выводу, что всего целесообразнее открыто продискутировать эти разногласия» (там же, стр. 23).

Но это уже предрешило тотальную победу Ленина. В «Апрельских тезисах» была только удачно сформулирована идея захвата власти, которая смутно владела низовой большевистской массой. Эта идея уже была однажды сформулирована в Манифесте ЦК от 26 февраля в виде лозунга о переходе власти к «Временному революционному правительству», но Каменев, Сталин, Свердлов, заменив в руководстве ЦК Шляпникова, Залуцкого и Молотова, отвергли эту идею. Начиная с 8 апреля, в главнейших комитетах партии и районных организациях начинается дискуссия за и против тезисов Ленина. Чем ниже по лестнице иерархии партии, тем больше поддержки Ленина. Партийные комитеты Петрограда и Москвы раскалываются — верхи против, рядовые члены — за Ленина. Районные организации в большинстве за Ленина, местные ячейки — все за. Некоторые местные рабочие и солдатские собрания даже требуют немедленного перехода власти к Советам («История КПСС», т. 3, кн. I, стр. 63). Официальный историк замечает: «Именно среди рабочих тезисы нашли горячий отклик» (там же стр. 60). Ленину ничего больше и не надо было.

Пользуясь военной терминологией Суханова, можно сказать, что создалось положение, когда на верху партийной пирамиды стал полководец, решивший дать генеральное сражение, под ним — Генеральный штаб, саботирующий планы сражения, а в основании пирамиды — большевистская армия, готовая в любое время по приказу полководца двинуться в бой. К этой-то армии, минуя Генеральный штаб, и начал апеллировать Ленин — полководец с первого же дня своего возвращения. Ленин еще в 1900 году говорил, что газета не только коллективный пропагандист, но и коллективный организатор. Поэтому первое дело, о котором он заботится после возвращения, — это перенятие главного редактирования «Правды», вытеснив из её редакции Сталина (посадил в ЦК работать над национальным вопросом), Каменева (переключил на работу председателя большевистской фракции в Совете рабочих и солдатских депутатов).

Через «Правду» Ленин устанавливает прямой контакт с рядовой массой партии. Для завоевания на свою сторону «офицерского корпуса» партии он пишет в течение пяти дней (с 8 по 13 апреля) три работы исключительно тактического значения: «О двоевластии», «Письма о тактике» и «Задачи пролетариата в нашей революции». В них Ленин окончательно хоронит платформу и тактику старого Бюро ЦК, ПК и редакции «Правды». В них Ленин дает теоретическое обоснование «переориентировки», «переворужения» партии — Ленин провозглашает ревизию старого классического ленинизма 1903–1905 годов, за который хватаются ныне его ученики. Корень ревизии: пересмотр того пункта действующей программы партии, который говорит об установлении после свержения царизма «демократической республики» в России, пересмотра того пункта работы Ленина «Две тактики» (1905), который говорит о демократической республике, как о неизбежном строе на путях к социализму.

Ленин, как говорят, прямо берет быка за рога. Он говорит: «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти» (Ленин, Соч., т. 24, стр. 19). Так вопрос и стоял в феврале-марте, но большевики в силу ряда условий, в том числе и догматического порядка, упустили эту власть. Как быть теперь, в апреле, надо ли тотчас свергнуть Временное правительство? Ленин: «Отвечаю: 1) его надо свергнуть, ибо оно олигархическое, буржуазное… 2) его нельзя сейчас свергнуть, ибо оно держится прямым и косвенным… соглашением с Советами… 3) его вообще нельзя «свергнуть» обычным способом» (Ленин, там же, стр. 21).

Как быть? Надо большевикам завоевать большинство в Советах, оттеснив оттуда меньшевиков и эсеров, и как только эта цель будет достигнута, свергнуть Временное правительство не «обычным» путем, а восстанием (так и случилось в октябре 1917 года). Ленин вновь и вновь ставит все тот же вопрос о власти: вы, рабочие и солдаты, свергли царя, поэтому вам, рабочим и солдатам, и должна принадлежать власть. «Вся власть Советам», — говорит Ленин. Ленин не только имеет успех в низах, в партийной массе, но теперь, чем ближе к Всероссийской партийной конференции, назначенной на конец апреля, тем больше он склоняет на свою сторону «офицерство партии». Это, в свою очередь, влияет и на генералитет партии. Вот, что писал об этом процессе Суханов:

«Разудалая "левизна" Ленина, бесшабашный радикализм его, примитивная демагогия, не сдерживаемая ни наукой, ни здравым смыслом — впоследствии обеспечили ему успех среди самых широких пролетарско-мужицких масс, не знавших иной выучки, кроме царской нагайки. Но эти же свойства ленинской пропаганды подкупали и более отсталые элементы самой партии… Позиция же этой массы не могла не оказать решающего действия и на вполне сознательные большевистские элементы, на большевистский генералитет. Ведь после завоевания Лениным «партийного офицерства», люди, подобные, например, Каменеву, оказывались совершенно изолированными… И Ленин одерживал победу за победой» (Суханов, там же, стр. 57–58).

Период от Петроградской общегородской конференции (14 апреля) до начала Всероссийской партийной конференции (24 апреля) есть серия побед Ленина над старым ЦК. Главный доклад «О текущем моменте» на Петроградской общегородской конференции сделал сам Ленин. Там Ленин еще раз обосновал ревизию старого ленинизма Лениным. Говоря о «двоевластии», как феноменальном факте, Ленин заметил: «Тут и нужен пересмотр старого большевизма… Буржуазная революция в России закончена, поскольку власть оказалась в руках буржуазии. Здесь старые большевики опровергают: "она не закончена — нет диктатуры пролетариата". Но Совет рабочих и солдатских депутатов и есть эта диктатура» (Ленин, Соч., т. 24, стр. 116). Ленин говорит, что теперь как раз и надо бороться за единовластие этого Совета, что будет означать переход власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства, то есть установление диктатуры пролетариата.

На фронте штыки тоже не надо бросать, их надо только повернуть во внутрь страны. «Долой войну — не значит бросанье штыка. Это значит переход власти к другому классу» — говорил Ленин (там же, стр. 119).

Что это значит? Это значит — «Правительство должно быть свергнуто… завоевав большинство в Советах», — говорит он (там же, стр. 120). Словом: «Старый большевизм должен быть оставлен»! (там же, стр. 122).

Ленин решительно осудил и всю революционную фразеологию мартовских решений Бюро ЦК о войне и Временном правительстве:

«Революционная демократия никуда не годится, это — фраза… Кончить войну пацифистски — утопия… Контролировать (Временное правительство. — А. А.) без власти нельзя… объединение с партиями, как целыми, проводящими политику поддержки Временного правительства,… безусловно невозможно» (Ленин, там же, стр. 123, 124, 131). Все резолюции конференции были приняты в этом, ново-ленинском духе. Петроград задал тон провинции. Из провинции начали поступать резолюции с одобрением «Апрельских тезисов». Ленин их аккуратно печатал в «Правде». Умело использовал Ленин и первый кризис Временного правительства, связанный с нотой министра иностранных дел Милюкова правительствам Англии и Франции (18 апреля). В этой ноте Милюков писал, что Россия будет соблюдать свои обязательства в войне и верить в победоносное окончание войны. Это вызвало взрыв возмущения рабочих и солдат Петрограда. Произошла вооруженная демонстрация и митинг солдат (15 тысяч человек) перед резиденцией Временного правительства — перед Мариинским дворцом. Выделялись лозунги: «Долой Милюкова», «Долой Временное правительство». Меньшевистско-эсеровским лидерам удалось мирно ликвидировать инцидент, обещав обсудить вопрос в Совете. Большевики воспользовались кризисом, чтобы еще раз заявить, что войну кончить удастся только взятием власти Советом (резолюция ЦК РСДРП (б) от 21 апреля). Часть руководителей Петроградского комитета (группа Богдатьева) даже выдвинула лозунг о немедленном свержении Временного правительства. Однако ЦК, по предложению Ленина, осудил такой лозунг. В резолюции ЦК от 22 апреля 1917 года говорится:

«Лозунг: "Долой Временное правительство" потому не верен сейчас, что без прочного (т. е. сознательного и организованного) большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо объективно сводится к попыткам авантюристического характера. Только тогда мы будем за переход власти в руки… когда Советы рабочих и солдатских депутатов станут на сторону нашей политики» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 319–320).

Как практические задачи для ЦК Ленин выдвинул лозунги: 1. разъяснение большевистской политики «Апрельских тезисов», 2. разоблачение и критика партии меньшевиков и эсеров в Советах, 3. пропаганда и агитация «среди каждого полка, на каждом заводе, особенно среди самой отсталой массы, прислуги, чернорабочих…», 4. «организация, организация и еще раз организация пролетариата: на каждом заводе, в каждом районе, в каждом квартале», 5. вместо оппортунистов посылать в Советы «только таких товарищей, которые выражают волю большинства» (там же, стр. 320).

ЦК указал своим членам партии, что он, ЦК, сейчас против всяких вооруженных демонстраций. Поэтому ЦК считает правильным постановление Совета рабочих и солдатских депутатов против таких демонстраций и что оно «подлежит безусловному выполнению» (там же, стр. 320).

Тем самым Ленин объявил во всеуслышание, что он играет не в темную, а идет к бою, создавая прочные предпосылки победы. В эти дни Ленин много раз повторяет: мы не бланкисты и не авантюристы. Ленин готов на решительный бой только тогда, когда на его стороне «большинство», но он имеет в виду большинство не во всей стране и не во всей армии, даже не в столице, а только большинство на петроградских заводах и в казармах, большинство — только на петроградских улицах.

Таким образом, только за две недели работа Ленина вызвала такое полевение в партии, что партийная масса в Петрограде и часть Петроградского комитета сделали, по выражению Ленина, «попытки взять "чуточку полевее" нашего ЦК» (там же, стр. 337); но Ленин призвал партию к дисциплине и к тому, чтобы от каждой местной организации были «прямые нити к центру, к ЦК»; нити эти должны быть «постоянные, ежедневно, ежечасно укрепляемые и проверяемые», «чтобы враг не мог застать нас врасплох» (там же, стр. 338). Другими словами, к захвату власти готовиться надо, но когда это произойдет, на этот раз будет определять не масса снизу, а ЦК партии — сверху.

Такова была в партии обстановка, когда 24 апреля открылась седьмая (апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б).

 

Глава 10. ЦК МЕЖДУ АПРЕЛЕМ И ИЮЛЕМ 1917 ГОДА

На VII партийной конференции (24–29 апреля 1917 г.) присутствовал 151 делегат (133 с решающим голосом и 18 с совещательным). Они представляли 80 тысяч членов партии от 78 партийных организаций («История КПСС», т. 3, кн. I, стр. 70). Ленин был избран председателем конференции, а Каменев и Сталин не попали даже в ее президиум. На конференции, на которой собралась вся элита партии, обсуждались вопросы, поставленные в «Апрельских тезисах».

Именно: война и Временное правительство, отношение к Советам, пересмотр партийной программы, Интернационал и задачи партии, объединение социал-демократических интернационалистских организаций, аграрный вопрос, национальный вопрос, Учредительное собрание, доклады по областям, выборы нового ЦК («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 333–353). Все главные доклады делал Ленин. Кроме того, он выступил по разным вопросам повестки дня около 30 раз. Содоклад сделал Каменев, в котором он отстаивал известную нам уже линию старого ЦК.

Каменев заявил: «На мой взгляд не прав тов. Ленин, когда он говорит, что буржуазно-демократическая революция закончилась. Я думаю, что она не закончилась, и в этом наше расхождение… Рано говорить, что буржуазная демократия исчерпала все свои возможности» («Седьмая (Апрельская) конференция РСДРП(б)… Апрель 1917 г. Протоколы». Москва, 1958, стр. 80).

Каменев предлагал по-прежнему давление на Временное правительство и контроль Совета рабочих и солдатских депутатов над его действиями. Кроме того, он думал, что не надо порывать с блоком меньшевиков и эсеров в Советах (там же, стр. 81). В разной степени и по разным мотивам к нему склонялись Рыков, Бубнов, Смидович, Богдатьев, Милютин. В отличие от Каменева, Сталин на конференцию явился уже в качестве капитулянта. Очень разумно и своевременно (с точки зрения дальнейшей карьеры) Сталин по всем вопросам старой политики ЦК капитулировал перед «Апрельскими тезисами», которые он еще три недели тому назад называл «голой схемой», и сдался безоговорочно на милость Ленина. Если критик сдавался, то Ленин щадил его. Так случилось и со Сталиным. Ленин ему поручил сделать на конференции доклад по национальному вопросу. Главные тезисы доклада, правда, принадлежали Ленину в виде проекта резолюции конференции, но их Сталин и защищал вполне квалифицированно (Сталин считался экспертом партии по национальному вопросу с 1913 г., когда он написал известную работу «Марксизм и национальный вопрос»).

Как уже отмечалось, Ленин рассматривал национально-колониальный вопрос как вопрос тактики, а не программы. Поэтому выдвигалось требование права народов России на самоопределение вплоть до отделения. Цель требования — обеспечить поддержку большевистской революции нерусскими народами. После же захвата власти вопрос о праве отделения народов от России решался «с точки зрения интересов классовой борьбы пролетариата за социализм» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 440). Иными словами, при социализме право на отделение отпадало.

Ленину и Сталину приходилось защищать эту «диалектическую» истину на конференции против Пятакова, Дзержинского, Махарадзе, Бухарина, которые никак не могли ее усвоить. Да, Ленин победил, но часть старого ЦК во главе с Каменевым продолжала на конференции борьбу против «Тезисов» Ленина почти по всем вопросам. Следующие данные о голосованиях показывают остроту обсуждения («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 332–353).

В конце конференции состоялись выборы ЦК, впервые после Пражской конференции 1912 года. В члены ЦК было избрано 9 человек: В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, В. П. Милютин, В. П. Ногин, Я. М. Свердлов, И. Т. Смилга, И. В. Сталин, Г. Ф. Федоров («История КПСС», т. 3, кн. I, стр. 80).

Кроме Смилги и самого Ленина, все другие принадлежали к старому оппортунистическому Бюро ЦК (позиция Зиновьева была неопределенной). Согласие Ленина руководить таким ЦК показывало, что после решений конференции по всем спорным вопросам в пользу Ленина генералитет партии сдался.

В чем секрет победы Ленина?

Три выдающихся современника Ленина дают три разных ответа. Суханов говорит: «Гениальный Ленин был историческим авторитетом, это одна сторона дела. Другая та, что кроме Ленина в партии не было никого и ничего» (Суханов, Записки о революции, кн. 3, стр. 55).

Троцкий с этим не согласен: «Фактически авторитет Ленина в партии несомненно был большой, ни в коем случае он не был неограниченным. Он не был и позже, после Октября, неограниченным (L. Trotzki, Geschichte der russischen Revolution, стр. 257; интересно тут же отметить мнение самого Ленина о масштабе его влияния в ЦК: когда А. А. Иоффе написал Ленину, в 1921 году, письмо, что «ЦК — это Ленин», то Ленин ответил следующим образом: «Вы ошибаетесь, повторяя (неоднократно), что «ЦК, это я»… Старый ЦК (1919–1920) побил меня по одному из гигантски важных вопросов, что Вы знаете из дискуссии. По вопросам организационным и персональным несть числа случаям, когда я бывал в меньшинстве. Вы сами видели примеры тому, когда были членом ЦК». — «Ленинский сборник», XXXVI, 1958, стр. 208).

Троцкий думает, что к истине ближе старый большевик Ольминский, который писал: «Мы держали бессознательный курс на пролетарскую революцию, когда мы думали, что держим курс на буржуазно-демократическую революцию. Другими словами, мы готовили Октябрь, тогда как мы думали, что подготовляем Февральскую революцию» (L. Trotzki, там же, стр. 258). Троцкий добавляет, что «старые большевики» были «обречены на поражение из-за того, что они защищали как раз тот элемент партийной традиции, который не выдержал исторической проверки» (там же, стр. 259). Сталин подчеркивал всепобеждающую силу логики Ленина как оратора. Сталин писал, правда, по другому поводу:

«Меня пленила та непреодолимая сила в речах Ленина, которая несколько сухо, зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет ее в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: "Логика в речах Ленина — это какие-то всесильные щупальцы, которые охватывают тебя со всех сторон клещами и из объятия которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал"» (Сталин, Соч., т. 6, стр. 55).

Субъективные качества большевистского вождя, как и его исторический авторитет, конечно, имеют большое значение. Однако, при прочих равных условиях, решающее значение имеет влияние объективного фактора — действие иерархического принципа субординации в такой уникальной организации, как большевистская партия. В этой партии право на свое мнение — относительно, обязанность послушания — абсолютна. Ленинский демократический централизм, по словам самого же Ленина, означает централизацию руководства и децентрализацию ответственности. К тому же, если говорить по аналогии, то большевистская партия была политической фирмой, созданной и изобретенной Лениным, в которой он был полным хозяином. Все эти Каменевы и Сталины были его рабочими. Если случалось, что «рабочие» бунтовали («впередовцы»), то он их просто выкидывал прочь. Ленин считал себя незаменимым уже по одному праву владения фирмой. И он был таковым. На резких поворотах истории только тот вождь имеет шансы на успех, кто обладает даром политического предвидения, только тот овладевает своей партией, кто предлагает ей наиболее убедительную альтернативу на путях ко власти.

Ленин был таким. Ко всему этому, Ленин был фанатик власти. Постепенно движущей силой его идей, как и идей созданной им партии, сделалась жажда власти. Власть — это «либидо» всех социальных страстей большевизма. Дорога Ленина к государственной власти лежала через победу над собственной партией. В апреле Ленин и одержал эту победу. Меньшевистская «Рабочая газета» (2 мая 1917 г.) констатировала лишь правду, когда, подводя итоги Апрельской конференции, — писала:

«Знаменитые ленинские «тезисы» перестали быть продуктом личного творчества Ленина, товаром привезенным из-за границы… 140 делегатов большевистской конференции, почти как один человек, приняли резолюции, которые в развернутом виде излагают основные мысли тех же тезисов».

Взяв бразды правления партии в свои руки, Ленин развивает исключительную активность по распространению и популяризации в народе решений Апрельской конференции. С апреля до 4 июля 1917 года в 69 печатных органах партии было опубликовано 175 статей и заметок Ленина («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 85–86). Все они бьют в одну цель: ни один вопрос жизни России не может быть разрешен без перехода власти к большевикам. Печать партии — 50 газет и журналов с тиражом более 500 тысяч экземпляров — проповедует ту же идею. В первую очередь и главным образом Ленин внушает партийному активу, ее офицерскому корпусу, что идея захвата власти — не утопия и не мечта, а действительность буквально дней, недель, максимум месяцев, но не года.

В интересах организационной подготовки захвата власти Ленин перестраивает и работу ЦК. При ЦК создается новый ведущий исполнительный орган — Секретариат ЦК во главе с профессиональным революционером Я. М. Свердловым, при нем два вспомогательные учреждения: Бюро Военной организации («военка») и Бюро печати.

Секретариат ЦК развертывает вербовочную кампанию в партию людей из рабочих и солдат. Это приводит к росту партии. Через три месяца после Апрельской конференции партийная организация Петрограда, Москвы, Урала, Донбасса, Центрального промышленного района вырастает более чем в два раза. Одновременно происходит размежевание с меньшевиками. По установкам Апрельской конференции, из местных партийных организаций изгоняют тех меньшевиков, которые не признают решений этой конференции.

Публикуя решения Апрельской конференции, Ленин сопроводил их таким объяснением: «Для взятия власти… для удержания её… необходима организация, организация и организация» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 456). Эту организацию Ленин развертывает следующим образом:

1. Среди рабочих. Буквально на каждом крупном заводе организуются ячейки или группы партии. Во всех профсоюзах (фабзавкомах) создаются партийные фракции. 30 мая-3 июня 1917 года в Петрограде происходила Первая конференция фабрично-заводских комитетов, на которой выступали с речами Ленин и министр труда социалист Скобелев. Министр говорил о контроле правительства над производством, а Ленин предлагал рабочий контроль, «чтобы во все ответственные учреждения входило большинство рабочих и чтобы администрация… давала отчет перед авторитетными рабочими организациями» (Ленин, там же, т. 32, стр. 240). Словом, хозяевами на производстве должны быть не собственники и даже не Временное правительство, а рабочий класс с его контролем. Такая пропаганда имела успех: когда в конце конференции в Центральный Совет фабзавкомов избрали 25 человек, из них 19 человек оказались членами большевистской партии. Официальный историк говорит:

«Это позволило ЦК РСДРП(б) через ЦС ФЗК Петрограда влиять на работу фабзавкомов других городов», так как он «вплоть до октября 1917 г. фактически выполнял функции общероссийского центра» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 99).

2. Среди крестьян. Слабее всего позиция большевиков была в деревне. Достаточно сказать, что большевикам до самого захвата власти так и не удалось создать ни одной ячейки партии в деревне. Русская деревня — это монополия эсеров, этих духовных наследников народничества. Тем более интересно подчеркнуть, что большевики одним ударом политически убили эсеров тем, что не только приняли их аграрную программу (передача земли крестьянам через крестьянские комитеты), но и дискредитировали эсеровских вождей-министров, выдвинув требование захвата крестьянами помещичьих земель, не дожидаясь злополучного Учредительного собрания. С обоснованием этого требования выступил Ленин на 1 Всероссийском съезде Крестьянских Советов. Среди делегатов не было большевиков. Только маленькая «беспартийная группа» из 14 человек симпатизировала большевикам. В противовес установкам лидеров эсеров, заявлявших, что разрешение аграрного вопроса — это дело будущего Учредительного собрания, Ленин выдвинул другую программу. Эффективность программы Ленина была слишком очевидной, чтобы ее можно было назвать демагогической. Ленин сказал, что если взять самых богатых помещиков всей Европейской России, то окажется, что у 30000 человек находится около 70000000 десятин земли, тогда как у 10000000 бедных крестьянских дворов тоже около 70–75 миллионов десятин земли, это значит, там каждый помещик имеет свыше 2 тысяч десятин, а каждый крестьянский двор только 7 десятин! Ленин заключил свою речь: «Мы хотим, чтобы сейчас, не теряя ни одного месяца, ни одной недели, ни одного дня, крестьяне получили помещичьи земли» (Ленин, там же, стр. 174). Это можно добиться, сказал Ленин, объявлением земли «всенародным достоянием». Хотя съезд был эсеровский, но протокол отмечает, что Ленина провожали «аплодисментами». Более того, эсеровская газета «Земля и Воля» отмечала, что «Последние два дня настроение на съезде было весьма напряженное. Значительная часть депутатов настаивала на том, чтобы немедленно же земля была объявлена общенародным достоянием… Наибольшая напряженность чувствовалась на другой день после доклада Ленина (23 мая)…» (Ленин, ПСС, т. 32, стр. 490).

Лед большевизма тронулся и в крестьянском океане России. Четырнадцатимиллионная русская армия — это и была переодетая в солдатские шинели крестьянская Россия. От того, как себя поведет эта Россия, зависела судьба ленинского плана захвата власти. В растущее аграрное движение России (в марте было 50 крестьянских выступлений а в мае-июне — 1600) большевики бросают нашумевший тогда лозунг: «грабьте награбленное». И крестьяне грабят, сжигают, захватывают помещичьи имения.

3. Среди солдат. Ленин великолепно понимал, что в борьбе за власть один пролетариат — ничто, если армия в решающий момент окажется на стороне правительства. Армию надо было противопоставить Временному правительству, а для этого надо давать такие лозунги, которые доходчивы, доступны простому солдатскому уму. Среди таких лозунгов первое место отводилось лозунгу «немедленный мир», положить «конец проклятой бойне» (Троцкий), отпустить солдат домой. ЦК РСДРП(б) издает директивы о создании большевистских партийных ячеек во всех полках и на кораблях. Уже к маю в Петроградском гарнизоне было около 6 тысяч большевиков, а ячейки были во всех полках («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 120).

ЦК через «Военку» и через специальную газету ЦК для армии — через «Солдатскую правду» — создает особую сеть пропагандно-политической службы в армии. Связь между партией и армией становится регулярной. Только за июнь в Военную комиссию ЦК за советами и инструкциями обратились более 9 тысяч делегатов фронта и тыловых гарнизонов (там же, стр. 120). Военное Бюро Московского комитета партии объединяло более двух тысяч военных коммунистов из московского гарнизона. В Балтийском флоте партийные организации или группы были почти на всех крупных кораблях. Численность коммунистов там к лету 1917 года доходила до 3–4 тысяч человек (там же, стр. 121). Военная организация 12-й армии, стоявшей в районе Латвии, составляла более 3500 человек. Она издавала газету «Окопная правда» (там же, стр. 122).

16-23 июня ЦК провел Всероссийскую военную конференцию фронтовых и тыловых организаций. На ней были представлены 43 фронтовых и 17 тыловых организаций (26 тысяч членов партии). Доклад о текущем моменте сделал Ленин. В резолюции по этому докладу конференция записала: «Самым энергичным образом всесторонне готовить силы пролетариата и революционной армии к новому этапу революции» — то есть к захвату власти («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 356). На конференции был утвержден Устав военных партийных организаций, в котором была установлена структура партийных организаций от ротной ячейки, как элементарной единицы, до Всероссийского бюро военных организаций при ЦК, как высшей инстанции. Во Всероссийское бюро военных организаций были избраны будущие военные руководители октябрьского переворота: Антонов-Овсеенко, Крыленко, Подвойский, Кедров, Мехоношин, Невский и др. Председателем был избран Подвойский («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 125–126). 4. Среди нерусских народов. В России Ленин был единственным политиком, который еще накануне первой мировой войны прямо и открыто объявил право народов многонациональной России на самоопределение вплоть до отделения от русского государства. К удивлению своих учеников и к ужасу своих врагов, он это право признавал даже за Украиной. Расчленение России, конечно, не было целью Ленина, но путь к большевистскому завоеванию народов России он видел через признание права независимости. Это признание должно было обеспечить ему поддержку нерусских народов (около 47 %!) на путях к власти. Обязанность русских большевиков признавать это право, обязанность большевиков из нерусских народов России — проповедовать невыход из России, — такова установка Ленина на путях к Октябрю. Такая тактика целиком себя оправдала. Сталин был прав, когда подводя итоги этой ленинской тактике, писал:

«Революция в России не победила бы и Колчак с Деникиным не были бы разбиты, если бы русский пролетариат не имел сочувствия и поддержки со стороны угнетенных народов бывшей Российской империи» (Сталин, «Вопросы ленинизма», стр. 51). В отношении тех народов, которые пожелают оставаться в составе России, большевики предлагали автономию национальных районов. Только впервые на I съезде Советов в июне 1917 года Ленин нашел давно искомую формулу. Признавая по-прежнему право народов на самоопределение, он предложил создать новую Россию, как федерацию республик. Он сказал: «Пусть Россия будет союзом свободных республик» (Ленин, ПСС, т. 32, стр. 286).

Гибкость тактики Ленина по национальному вопросу была продемонстрирована, когда Финляндский сейм и Украинская рада (первый «Универсал») выступили с требованиями об автономии их стран, а Временное правительство отклонило эти требования, ссылаясь на Всероссийское Учредительное собрание. Все политические партии России от меньшевиков, эсеров и до кадетов, не говоря уже о более правых группах, единодушно поддержали Временное правительство в этом конфликте. Только Ленин и его партия признали право их на автономию и даже на отделение от России. В частности, о требовании Украины Ленин писал:

«Ни один демократ, не говоря уже о социалисте, не решится отрицать полнейшей законности украинских требований. Ни один демократ не может также отрицать права Украины на свободное отделение от России» (Ленин, ПСС, т. 32, стр. 351).

Правда, в январе 1918 года, когда Украинская рада объявила независимость Украины от Советской России, то Ленин заявил: большевики признавали право на независимость украинского народа, а не украинской буржуазии и помещиков! Большевики связывали как разрешение мировых проблем, так и улучшение бытового обслуживания неизменно и всюду с одним и тем же вопросом — с вопросом о переходе власти в их руки. Только их власть могла удовлетворить любые требования. В одном из документов ЦК партии в мае 1917 года «особо подчеркивалось, что муниципальные (коммунальные) вопросы могут быть решены в интересах народа только при переходе власти к пролетариату» (История КПСС, т. 3, кн. 1, стр. 107). Так, связывая большую политику с «мелочами» быта, ЦК добивается увеличения числа депутатов большевиков в Советах и городских думах. Такая тактика имеет некоторые, хотя и не решающие успехи. Так, если в марте 1917 года в Петроградском Совете было только 40 большевиков, то в июле их стало 400. В июне из 625 депутатов в Московском Совете большевиков было 205 (там же, стр. 93, 94). На выборах в районные думы в Петрограде в мае большевики получили 20 % всех голосов, а в Московской городской думе — 12 % (там же, стр. 108). Это было еще далеко от большинства. При таких темпах роста влияния большевиков далеко было и до заветной цели — до завоевания власти мирным путем через советское большинство, как об этом говорилось в Апрельских тезисах».

Такой незначительный успех большевиков Ленин объяснял «дурными инстинктами»… пролетариата! В статье от 6 мая он писал:

«Есть дурные инстинкты и у пролетариев с полупролетариями: например, медленное освобождение от иллюзий мелкобуржуазного характера, медленный переход к убеждению, что «власть» надо всю взять в руки именно этого класса и только этого класса» (Ленин, ПСС, т. 32, стр. 35).

И. Г. Церетели говорит в своих «Воспоминаниях о Февральской революции», что уже начиная с мая Ленин, собственно, и готовит своих учеников к насильственному захвату власти. Церетели пишет:

«В кругу своих сотрудников, на закрытых собраниях большевистского ЦК Ленин уже с мая усердно вдалбливал своим сторонникам эти взгляды и именно этим соображением обосновывал необходимость немедленного перехода от пропаганды к вооруженной борьбе за власть» (И. Г. Церетели, Воспоминания о Февральской революции, кн. II, Париж, 1963, стр. 168).

Что Ленин был готов взять власть в свои руки даже будучи в абсолютном меньшинстве в Совете, показала реплика и выступления Ленина на I Всероссийском съезде Советов в июне 1917 года. На этом съезде были представлены 822 делегата, из которых 533 делегата принадлежали к меньше-вистско-эсеровскому блоку (285 эсеров и 248 меньшевиков), а к большевистской фракции принадлежало только 105 делегатов (там же, стр. 165, см. также «История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 141).

Церетели вспоминает в связи с этим свой доклад на I съезде и реплику Ленина (впрочем, этот эпизод отражен во всех большевистских писаниях о 1917 г.):

«Когда я констатировал, что в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет. Ленин вдруг, неожиданно для всех, демонстративно поднялся с места и крикнул: "Есть"! Это восклицание Ленина вызвало настоящую сенсацию. В первый раз после Февральской революции лидер большевиков решился заявить, что его партия готова немедленно взять власть в свои руки» (там же, стр. 169–170).

Свое «есть» Ленин повторил и в речи на съезде 4 (17) июня: партия большевиков «каждую минуту готова взять власть целиком (аплодисменты, — смех). Вы можете смеяться сколько угодно, но если гражданин министр поставит нас перед этим вопросом рядом с правой партией, то он получит надлежащий ответ» (Ленин, там же, стр. 267).

Обосновывая тезис, что власть можно и нужно брать в свои руки, если к этому представляется удачный случай, Ленин писал немного позже, в сентябре 1917 года:

«Я продолжаю стоять на той точке зрения, что политическая партия… не имела бы право на существование, была бы недостойна считаться партией, была бы жалким нулем во всех смыслах, если бы она отказалась от власти, раз имеется возможность получить власть» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 290–291).

Речь Ленина на I съезде была, по словам Церетели, оглашением нового поворота в тактике большевиков — перехода от тактики мирного завоевания власти через советское большинство («Апрельские тезисы») к тактике насильственного захвата власти еще до завоевания названного большинства. Такая установка была утверждена на секретном заседании ЦК. Был назначен и день восстания — 10 июня 1917 г. В этот день была назначена вооруженная демонстрация, которая должна была кончиться восстанием и свержением Временного правительства. Впервые этот план восстания большевиков был опубликован в четвертой книге «Записок о революции» Суханова в 1922 г. Большевики данные Суханова не опровергли. Церетели не сомневается в существовании тогда такого плана у большевиков. Пересказывая Суханова, он пишет:

«На конспиративном заседании большевистского ЦК, при обсуждении вопроса о выступлении 10 июня, Ленин и его ближайшие сторонники занимали, по словам Суханова, следующую позицию: "группа Ленина не шла прямо на захват власти, но она была готова взять власть при благоприятной обстановке, для создания которой она принимала меры". Против этой осторожной тактики высказались двое членов ЦК, Сталин и Стасова, поддержанные одним из двух главных руководителей большевистской военной организации Невским: они предлагали форсировать движение и довести его, при всяких условиях, до конца. С другой стороны, два члена ЦК, Зиновьев и Каменев, высказались против выступления. Большинство ЦК отвергло оба эти крайние предложения и приняло следующий план действия, исходящий от Ленина: "Ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, был Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны были направиться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были во время министерских речей выражать "народное недовольство", поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть тут же арестовано» (Церетели, там же, стр. 185).

Да, Ленин так и предлагал. Воззвание ЦК к солдатам и рабочим никакого сомнения в этом не оставляет. В этом воззвании, которое распространялось на заводах, фабриках, казармах и на улицах Петрограда 9 июня 1917 года, говорилось:

«Рабочие! Присоединяйтесь к солдатам… Все на улицу, товарищи!

Солдаты! Протяните руки рабочим… Ни один полк, ни одна рота не должна сидеть сегодня в казарме.

Все на улицу, товарищи!

Вся власть Всероссийскому Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» (Церетели, там же, стр. 204–205).

На заседании ЦК и ПК было решено под видом мирной демонстрации начать выступление 10 июня.

Задача выступления: если силы и обстановка позволят, то перевести выступление в восстание, если же обстоятельства сложатся неблагоприятно, то ограничиться вооруженной, но «мирной» демонстрацией. Однако этот план сорвал сам I Всероссийский съезд Советов, который категорически запретил любого вида демонстрации. Официальный историк пишет:

«Большевики поставлены были в довольно сложное положение. Проведение демонстрации противопоставило бы их съезду… что дало бы предлог обвинить большевиков в заговоре и расправиться с ними» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 144).

Под массивным давлением I съезда Совета, Исполкома Крестьянских Советов и собственной фракции I съезда ЦК большевиков вечером 9 июня капитулировал: он отменил выступление. Когда I съезд назначил сам мирную демонстрацию на 18 июня, то ЦК большевиков присоединился к ней под тем же лозунгами, какие он приготовил было на 10 июня: «Долой 10 министров-капиталистов!» (другие 6 были социалистами), «Вся власть Советам».

Данные Суханова и Церетели о заседании ЦК, по существу, подтверждает и большевистский официальный историк:

«6 июня было проведено совещание членов ЦК, военной организации при ЦК партии и Исполнительной комиссии Петербургского комитета. С докладом выступил Подвойский, который сообщил о решении военной организации, о влиянии большевиков в Петроградском гарнизоне и высказался за демонстрацию рабочих и солдат. Во время обсуждения выявились две точки зрения. Ленин считал целесообразным провести совместную демонстрацию рабочих и солдат против Временного правительства с требованием перехода власти к Советам. Эту точку зрения поддержали члены ЦК Свердлов и Сталин. Против демонстрации выступили Зиновьев, Каменев, Ногин… Ногин утверждал, что Ленин "предлагает революцию, когда мы в стране в меньшинстве"» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 143, см. также, «Революционное движение в России», Документы и материалы, Москва, 1959, стр. 485).

Так сорвалась первая попытка большевиков свергнуть Временное правительство и захватить власть.

Большевистские историки вовсе не считают заговор 10 июня своей неудачей. Они пишут:

«Властное требование революционных масс "Вся власть Советам!", воочию показало шаткость кадетско-меньшевистско-эсеровского правительства. И хотя июньские события не вызвали падение правительства, они протекали в условиях более обостренных классовых противоречий…» (там же, стр. 147).

Смысл цитаты ясен: свергнуть правительство большевикам на этот раз не удалось, но они убедились в возможности сделать это в ближайшем будущем.

Если со стороны смотреть, то кажется, центральный лозунг большевиков «Вся власть Советам!» означает не что иное, как «Вся власть меньшевикам и эсерам». В самом деле, даже после I съезда Советов большевики составляли маловлиятельное меньшинство как в столичном, так и провинциальных Советах. Так, в высшем советском органе — в ЦИКе, избранном на I съезде, партии были представлены следующим образом: всего депутатов — 256, из них: 104 меньшевиков, 99 эсеров, 18 близких к ним представителей мелких групп и только 35 большевиков («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 142).

Поэтому переход власти в руки Советов должен был означать создание правительства меньшевиков и эсеров без участия буржуазных партий. Ленин обещал условную поддержку советскому правительству, но обещал он, будучи убежден, что власть перейдет не в руки данных Советов, я в руки большевистских Советов, которые будут созданы и переизбраны в ходе победоносного восстания. Уже на Апрельской конференции был выдвинут лозунг отзыва меньшевистско-эсеровских депутатов из Советов и замены их новыми депутатами.

События после I съезда Советов — провал наступления на фронте и новый кризис Временного правительства — привели к еще большему обострению обстановки. Катастрофически разлагается армия. После первоначального успеха июньское наступление Русской армии начало выдыхаться. Во время этого наступления на Юго-западном фронте с 18 июня по 6 июля армия потеряла 56 тысяч человек убитыми и ранеными. Но катастрофа заключалась в другом: на приказ идти в наступление роты, полки, дивизии отвечали отказом. Главнокомандующий фронтом Брусилов объяснял провал наступления тем, что никто, начиная от командира роты и кончая главнокомандующим, не пользуется властью над солдатами. Другой генерал — Клембовский — безнадежно спрашивал самого себя — что делать? «Ввести смертную казнь? Но возможно ли казнить целые дивизии? Судебное преследование? Но тогда сидела бы половина армии в Сибири…» (L.Trotzki, Geschichte der russichen Revolution, Fischer Verlag, 1967, S. 379).

Таков был результат работы солдатских комитетов в армии. В этих условиях происходит новый кризис Временного правительства: 3 июля министры-кадеты А. А. Мануйлов, В. Н. Шаховской и А. И. Шингарев заявили о своем выходе из правительства. Поводом послужило признание делегацией Временного правительства (Керенский, Церетели, Некрасов), ездившей в Киев, внутренней автономии Украины («Второй Универсал» Украинской рады). Делегация эта представила соответствующее предложение Временному правительству, но кадеты, возглавляемые своим лидером Милюковым, слышать не хотели о какой-либо, даже культурной, автономии Украины. Социалисты (Керенский, Церетели) и даже левые кадеты (Некрасов, Ефремов) находили, что в интересах консолидации революционной демократии необходимо проявлять эластичность в национальном вопросе как раз в такой многонациональной стране, как Россия.

Новый кризис правительства и провал нового наступления на фронте явились для большевистского ЦК желанными условиями попытаться еще раз поднять восстание под лозунгом «Вся власть Советам!» По-прежнему тактика ЦК следующая: организовать вооруженную демонстрацию солдат, красной гвардии и рабочих. Демонстрация должна направиться не к Мариинскому дворцу (резиденции Временного правительства), как в апреле, а к Таврическому дворцу (резиденции Советов), как в феврале 1917 года, когда там находилась Дума. Демонстранты предложат Советам — Петроградским и Всероссийскому ЦИК Советов — взять всю власть теперь в свои руки. Если в ходе демонстрации выяснится, что соотношение сил сложилось в пользу большевиков, а Советы капитулируют перед ультиматумом демонстрантов, то есть повстанцев, то большевики берут власть. Если же Советы и Временное правительство окажутся хозяевами положения, то большевики распустят демонстрацию. Но при всех условиях, демонстрация должна именоваться неорганизованной, стихийной; большевики ее, по словам сталинского учебника, решили только возглавить, чтобы «придать ей мирный и организованный характер» («История ВКП(б). Краткий курс», 1946, стр. 186).

Новейшая официальная «История КПСС», рисует дело немного по-другому. Там сказано, что ЦК и ПК на специальном совещании «постановили провести 4 июля мирную и организованную демонстрацию под лозунгом "Вся власть Советам!" Совещание отклонило предложение Каменева избежать общегородской демонстрации, ограничившись митингами. Не нашло поддержки и предложение Троцкого выйти на улицу без оружия» (там же, т. 3, кн. 1, стр. 150). Что демонстрация не была стихийной и что большевики собирались, если удастся, захватить власть, доказывает и само «обращение» ЦК и ПК в ночь с 3 на 4 июля:

«Товарищи рабочие и солдаты Петрограда!.. Пусть Всероссийский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возьмет всю власть в свои руки. Такова воля революционного населения Петрограда… Вчера революционный гарнизон Петрограда и рабочие выступили, чтобы провозгласить этот лозунг: вся власть Советам. Это движение, вспыхнувшее в полках и на заводах, мы зовем превратить в мирное, организованное выступление всего рабочего, солдатского и крестьянского Петрограда» (И. Церетели, «Воспоминания о Февральской революции», кн. II, стр. 289).

Это воззвание с раннего утра большевики распространяли по полкам и заводам. Оно находило широкий отклик.

Как Советы, так и Временное правительство были хорошо осведомлены, что готовится не стихийная демонстрация, а проба сил, и, если удастся, захват власти ЦК партии большевиков. Чем больше большевики подчеркивали мирный характер демонстрации, тем меньше им верили. Очень интересен эпизод, который в связи с этим рассказывал И. Церетели: на одно из заседаний Совета явился Сталин, чтобы сообщить Совету, что массы солдат и рабочих Петрограда рвутся на улицу, но что «большевистская партия разослала своих агитаторов в полки и на заводы, чтобы удержать их от выхода на улицу. Сделав это заявление в самой категорической форме, Сталин обратился к председателю с просьбой внести в протокол это его заявление и вместе со своими товарищами покинул заседание… Чхеидзе сказал мне с усмешкой: «Теперь положение довольно ясно». Я его спросил, в каком смысле он считает положение ясным. «В том смысле, — ответил Чхеидзе, — что мирным людям незачем заносить в протокол заявления об их мирных намерениях» (И. Церетели, там же, стр. 267).

Между ЦК партии и Петроградским и районными комитетами было правильное и точное распределение ролей. ПК и районные комитеты призваны были организовать «стихийное движение» массы, рвущейся на улицу, на восстание, а ЦК партии должен был играть роль «организующего» и «сдерживающего» фактора, пока велось прощупывание сил и решимости врага. Эту двойную роль ЦК (чтобы в случае неудачи создать себе алиби) отмечает и И. Церетели, когда пишет:

«Характерно было поведение большевистского ЦК, который до 11 часов вечера 3 июля выдерживал роль противника выступления солдатских и рабочих масс на улицу. Этот высший орган большевистской партии стремился создать впечатление, что призывы к выступлению, начатые агитаторами партии с 4 часов пополудни и поддержанные сначала районными комитетами, а затем и Петроградским комитетом партии, делались без его согласия и под давлением стихийно возникшего движения масс» (там же, стр. 298).

Конспирация по созданию алиби для ЦК была настолько строгая, что даже Ленина ЦК направил под видом болезни на дачу Бонч-Бруевича под Петроградом, но 4 июля он вернулся в резиденцию ЦК.

Началась вооруженная демонстрация 4 июля рабочих, солдат и кронштадских матросов. Большевистские историки называют число участников в 500 тысяч человек, И. Церетели говорит лишь о нескольких десятках тысяч. Как бы там ни было, демонстрация оказалась довольно внушительной, одних вооруженных матросов, привезенных большевиками из Кронштадта, оказалось около 10 тысяч. Демонстрация сначала направилась к зданию ЦК, который находился в особняке артистки Кшесинской. Там демонстранты потребовали выступления Ленина, но Ленин предложил выступить Луначарскому. Его неопределенным выступлением толпа осталась недовольна. Тогда вышел сам Ленин. Но и Ленин был нарочито двусмысленным. С одной стороны, Ленин говорил толпе, что она должна проявить «выдержку», а с другой, требовал от неё «стойкости», но подчеркивал, что при всех условиях должен победить и победит лозунг «Вся власть Советам!». (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 24).

После этого толпа во главе с членами ЦК направилась к Таврическому дворцу (резиденция Советов) с требованием к Советам немедленно взять всю власть в свои руки. Однако и тут большевистские лидеры проявляют двоедушие. Церетели вспоминает:

«Когда ожесточенные толпы манифестантов, собравшихся перед Таврическим дворцом, пытались переходить от слов к действиям и арестовать министров-социалистов, в которых они усматривали главных противников установления советской власти, то они видели, что больше всего такие действия пугали их признанных лидеров, представителей большевистской партии» (Церетели, там же, стр. 306).

Министра земледелия эсера Чернова, который вышел, чтобы успокоить толпу, матросы арестовали и усадили в автомобиль, намереваясь увезти его. Тогда по предложению Чхеидзе представители левых в Советах — Троцкий, Каменев, Луначарский и Мартов — вышли к толпе, чтобы освободить Чернова. Что тогда произошло, Л. Троцкий описывает со слов руководителя матросов Раскольникова: «Лев Давидович произнес короткую речь, закончив её вопросом: "Кто за насилие над Черновым, пусть поднимет руку?" "Никто не вымолвил ни слова возражения — гражданин Чернов, вы свободны", — торжественно произнес Троцкий» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 33.)

Вопреки ожидания большевиков, лидеры Советов не только не ударились в панику, а, наоборот, проявили решимость подавить восстание. С самого начала стало ясно, что ЦК большевиков именно и рассчитывал на капитуляцию советских лидеров под влиянием внушительной вооруженной демонстрации. Церетели вспоминает:

«4 июля было кульминационным пунктом июльского восстания, и соединенное заседание исполкомов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в этот день имело решающее значение для хода восстания. Большевистский ЦК с особенным вниманием следил за этим заседанием, т. к. Ленин и его сторонники уже совершенно определенно ставили в этот день попытку захвата власти в зависимость от того, согласится или нет советское большинство, под влиянием уличных демонстраций, на образование однородного чисто советского правительства. Большевики ясно понимали, что если им удастся провести первый этап захвата власти под эгидой соглашения с центральными органами революционной демократии, то главная опасность, которая им угрожала, — приход войск в Петроград для восстановления порядка, — была бы устранена» (Церетели, там же, стр. 319–320).

Через заседания Советов проходили делегации за делегациями, требуя взятия всей власти Советами, а Ленин и Троцкий, не участвуя в прениях, присутствовали на хорах и оттуда следили за прениями. За переход власти к Советам высказался даже и лидер меньшевиков-интернационалистов Мартов, находившийся в оппозиции к официальному меньшевистскому руководству (ОК).

Однако большинство Советов перешло от слов к делу: силами верных Совету и Временному правительству частей Петроградского гарнизона восстание было подавлено. С обеих сторон было много убитых и раненых. Когда же большевистскому ЦК стало известно, что к Петрограду движется сводный отряд с фронта для наведения порядка, то по поручению ЦК Зиновьев выступил ночью 4 июля со следующим заявлением:

«Наша партия сделала все, чтобы сообщить стихийному движению организованный характер и в настоящий момент наша партия редактирует воззвание к рабочим и солдатам Петрограда: не выходить на улицу, прекратить демонстрации (возгласы: после гор трупов!)» (Церетели, там же, стр. 330).

Этим заявлением ЦК признал свое фиаско при попытке захватить власть. ЦК, однако, не признал своего окончательного поражения и не терял надежды в будущем повторить эту попытку. В упомянутом Зиновьевым воззвании ЦК и ПК предложили рабочим и солдатам очистить улицы, но указали одновременно: «Цель демонстрации достигнута. Лозунги передового отряда рабочего класса и армии показаны внушительно и достойно… Будем продолжать готовить свои силы…» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 152). Троцкий вспоминает о настроении Ленина после июльского восстания:

«5 июля утром я виделся с Лениным. Наступление масс уже было отбито. "Они теперь нас перестреляют, — говорил Ленин, — самый подходящий момент для них". Но Ленин переоценил противника… — не его злобу, а его решимость и способность к действию» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. II, Берлин, 1930, стр. 34).

Впоследствии Сталин признавал, что выступление 3–4 июля было «пробой сил», рассчитанной как «первый удар» восстания, если противник окажется слабее восставших. Вот его рассуждение:

«Иногда партия, проделав подготовительную работу к решительным выступлениям, и, накопив, как ей кажется, достаточное количество резервов, считает целесообразным совершить пробное выступление, испробовать силы противника, проверить боевую готовность своих сил… Она («проба сил») есть нечто среднее между демонстрацией и восстанием… При благоприятных условиях она может развиться в первый удар (выбор момента), в восстанье (выступление нашей партии в конце октября), при условиях неблагоприятных она может поставить партию перед угрозой прямого разгрома (демонстрация 3–4 июля 1917 года). Поэтому целесообразнее всего производить пробу сил, когда "плод созрел"… Делая пробу сил, партия должна быть готова ко всему» (И. Сталин, Соч., т. 5, стр. 75–76).

Уже этого авторитетного свидетельства достаточно, чтобы сделать общий вывод: 3–4 июля ЦК партии сделал «пробу сил», пробу захвата власти путем восстания, но потерпел на этот раз поражение. Временное правительство закрыло большевистские газеты, дало приказ об аресте лидеров ЦК за государственную измену и за организацию вооруженного восстания. Ленин и Зиновьев были обвинены в шпионаже в пользу Германии. 12 июля была введена смертная казнь на фронте за дезертирство. 5 июля фракция большевиков ЦИК Советов попросила создать советскую комиссию по расследованию обвинения Ленина и Зиновьева. 7 июля сам Ленин направил письмо в ЦИК Советов, в котором дал согласие на свой арест, если приказ правительства будет утвержден ЦИКом. Ленин писал:

«В Бюро Центрального Исполнительного Комитета. Сейчас только, в 31/4 часа дня, 7 июля, я узнал, что у меня на квартире был сегодня ночью обыск, произведенный, вопреки протестам жены, вооруженными людьми, не предъявившими письменного приказа. Я выражаю свой протест против этого, прошу Бюро ЦИК расследовать это прямое нарушение законов. Вместе с тем я считаю долгом официально и письменно подтвердить то, в чем, я уверен, не мог сомневаться ни один член ЦИК, именно: что в случае приказа правительства о моем аресте и утверждения этого приказа ЦИКом, я являюсь в указанное мне ЦИКом место для ареста. Член ЦИК Владимир Ильич Ульянов (Н. Ленин) Петроград, 7/VII 1917» (Ленин, ПСС, т. 49, стр. 445).

Это письмо Ленина было хорошо придуманным и правдоподобным трюком. Ему нужно было время, чтобы скрыться. Он его и получил.

В самом деле, уже после заявления большевистской фракции Бюро ЦИК Советов обсудило его на своем заседании от 5 июля. В полном согласии с заявлением большевистской фракции оно постановило:

«В связи с распространившимся по городу и проникшими в печать обвинениями Н. Ленина и других политических деятелей в получении денег из темного немецкого источника, исполком доводит до всеобщего сведения, что им, по просьбе представителей большевистской фракции, образована комиссия для расследования дела. Ввиду этого, до окончания работ комиссии, Исполком предлагает воздержаться от распространения позорных обвинений и от выражения своего отношения к ним и считает всякого рода выступления по этому поводу недопустимыми».

Это постановление было опубликовано в органе Советов — в «Известиях» от 6 июля 1917 г. (И. Церетели, там же, стр. 341).

Надо заметить, что советское большинство, его лидеры (Чхеидзе, Церетели, Дан, Гоц и др.) сделали все, что в их силах, чтобы в печать не попало сообщение министра юстиции Переверзева о связях Ленина с Германским генеральным штабом, В этом сообщении говорилось, что Ленин через доверенных лиц получал крупные суммы денег от немцев. Доверенными лицами являлись в Стокгольме большевик Ганецкий (Фюрстенберг), старый друг и ученик Ленина, Парвус (доктор Гельфанд), учитель и старый друг Троцкого, а в Петрограде адвокат большевик М. Ю. Козловский и родственница Ганецкого — Суменсон. В сообщении говорилось, что «Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами» (Церетели, там же, стр. 333).

ЦК большевиков направил грузина Сталина к председателю Исполкома Советов грузину Чхеидзе, чтобы он и министр-социалист Церетели (тоже грузин) приняли меры против публикации этого сообщения газетами. Результат визита Сталина Церетели описывает так:

«От имени ЦК Сталин просил Чхеидзе, чтобы он, от своего имени, как председатель Совета, и от имени Церетели, как члена правительства, обратился ко всем газетам с просьбой не опубликовывать этот документ. Чхеидзе спросил меня, согласен ли я на это и, когда я ему ответил утвердительно, сейчас же передал по телефону эту просьбу» (Церетели, там же, стр. 334).

Все-таки одна правая газета («Живое слово») опубликовала это сообщение, переданное ей большевистским членом II Думы Алексинским и бывшим политкаторжанином Панкратовым. 22 июля газеты опубликовали сообщение прокурора о расследовании дела Ленина. В первой реакции Ленина на это содержались два заведомо неверные утверждения, которые опровергаются документами самого Ленина. Они следующие. В «письме в редакцию "Новой жизни" от 11 июля Ленин, говоря о том, что его "впутывают в коммерческие дел» Ганецкого и Козловского", заявляет, что "мы вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали"» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 7). В другом месте, в статье «Ответ» (22–26 июля 1917 г.) Ленин писал: «Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 31). Таким образом, Ленин утверждал, что у него «никаких дел» с Ганецким не было… Когда Ленин писал свою статью в газете «Рабочий и солдат» от 26 и 27 июля 1917 года, конечно, никто ничего не знал о большой и регулярной переписке между ним и Ганецким. Это стало известно только после прихода Ленина и Ганецкого к власти. Ганецкий был близким сотрудником и даже другом Ленина. От польских большевиков при поддержке Ленина он был включен в состав пробольшевистского ЦК на V съезде РСДРП. Уезжая в апреле в Россию, Ленин создал в Стокгольме Заграничное бюро ЦК РСДРП (б), во главе которого был поставлен Ганецкий, как агент ЦК, за которого Ленин заступался открыто (Ленин, там же, т. 49, стр. 441). Кроме того, в Сочинениях Ленина, в томе 49, опубликовано 8 личных писем и 7 телеграмм Ленина к Ганецкому. В этих письмах Ленин Ганецкого иначе не называл, как «дорогой друг», «дорогой товарищ» и один раз даже по-немецки: «Werter Genosse». Их содержание интересно и по существу. Они не оставляют никакого сомнения, что Ганецкий был с февраля 1917 года главным снабженцем Ленина деньгами, предназначенными не лично для Ленина, а для партии. Вот некоторые выдержки этих писем.

В начале войны Я. С. Ганецкий, сам не имея денег, просил их у Ленина. Ленин ответил 28 ноября 1914 г.:

«Дорогой друг! Я мог бы дать Вам взаймы, если бы была какая бы то ни было возможность… Виктор твердо обещал мне прислать денег: я немедленно вышлю и Вам…» (Ленин, ПСС, т. 49, стр. 7–8).

Собираясь выезжать через Германию и Скандинавию в Россию, 1 апреля 1917 года, Ленин телеграфирует Ганецкому:

«Выделить две тысячи, лучше три тысячи, крон для нашей поездки» (там же, стр. 425).

После возвращения в Россию 12 апреля Ленин пишет в Стокгольм Ганецкому и Радеку:

«Дорогие друзья! До сих пор ничего, ровно ничего: ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получили… Будьте архи-аккуратны и осторожны в сношениях» (там же, стр. 437).

21 апреля 1917 г. Ленин пишет Ганецкому:

«Деньги две тысячи от Козловского получены… В общем выходят около 15 большевистских газет» (там же, стр. 438).*)

Вопрос вовсе не в том, получал ли большевистский ЦК за границей в лице его руководителей Ленина и Зиновьева через агентов ЦК Ганецкого, Карла Радека и Козловского деньги из германских

*) Эти последние два письма Ленина, разоблачающие его связь с немцами через сотрудника Парвуса — Ганецкого, — Сталин предложил опубликовать, без ведома больного Ленина, еще в 1923 году, когда он узнал, что Ленин его хочет политически похоронить («Завещание» Ленина). Поскольку Ленин и после прихода к власти продолжал отрицать свою связь с Парвусом и немцами через Ганецкого, то опубликование этих писем (журнал «Пролетарская революция», № 9, 1923 г.) произвело на партию впечатление взорвавшейся бомбы. Сталин же этим актом как бы напомнил Ленину — смотри, не храбрись уж слишком, когда у самого «рыльце в пушку»!

источников (фонды министерства иностранных дел и Генерального штаба). Вопрос не стоит даже и так — знал ли лично Ленин, откуда в его кассу текут огромные суммы на организацию революции. Невыясненными надо считать другие вопросы, а именно:

1. во сколько обошлась германскому правительству организация в России антигосударственной и антивоенной пропаганды?

было ли в курсе дела русское Бюро ЦК?

какие другие революционные организации в России, кроме большевиков, субсидировало германское правительство?

В деле разгрома демократической России, в деле организации внутри России гражданской войны, в деле выхода России из войны, в деле захвата власти антивоенной и антипатриотической революционной партией интересы кайзера и Ленина шли рука об руку. Ленин не был бы успешным большевиком, а был бы жалким проповедником секты социалистических фанатиков, если бы он отказался от принятия германской помощи по каким-либо моральным соображениям. Еще Макиавелли учил, что политика и мораль противопоказаны друг другу и что для достижения цели все средства хороши. К тому же, сам Ленин говорил: «Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого понятия, мы отрицаем… Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата» (Ленин, ПСС, т. 41, стр. 309).

Из всех важных разоблачений о немецких деньгax при жизни Ленина надо выделить выступление известного деятеля немецких социал-демократов Эдуарда Бернштейна в центральном органе СПД «Vorwarts» от 14 января 1921 г. Бернштейн писал: «Ленин и его товарищи действительно получили от императорской Германии огромные суммы. Я узнал об этом в конце декабря 1917 г…Речь идет о почти невероятных суммах, во всяком случае свыше 50 миллионов золотых марок, — иными словами, о столь крупных суммах, что у Ленина и его товарищей не могло остаться места для сомнения, из каких источников они притекали. Я, конечно, знаю, какое большое значение с точки зрения военной политики тройственного союза придавалось финансированию большевистской акции. Тот самый военный, который первый сообщил мне об этом деле, передал мне также слова, сказанные ему видным членом парламента одной из союзных (с Германией) стран, что это финансирование — "мастерской ход Германии…" Одним из последствий их действий в этой области был Брест-Литовск, и презрительно высокомерное поведение там представителей германского военного командования, вероятно, еще не изгладилось из памяти Троцкого и Радека. Ведший с ними переговоры генерал Гофман, у которого они были в руках в двояком смысле, давал это им сильно чувствовать… Если верна моя информация, Ленин на обвинения, выдвинутые в свое время против него Антантой, будто бы ответил, что никому нет дела до того, откуда он брал деньги. Совершенно неважно, какие цели преследовали деньгодаватели, — он, Ленин, прибывавшие к нему деньги употребил на социальную революцию, и этого достаточно» (цитирую по Церетели, там же, стр. 338–339).

Ни Ленин, ни ЦК большевиков никогда не давали опровержения этого обвинения, оставаясь неизменно при утверждении, что все это клевета. Ленин писал в связи с этим обвинением в конце июля 1917 года:

«Само собой разумеется, что за все решительно шаги и меры ЦК нашей партии, как и вообще нашей партии в целом, я беру на себя полную и безусловную ответственность» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 21).

Ленин предпочитал отвечать вне досягаемости суда, прокурора и даже комиссии ЦИК, которая была создана по его же предложению.

На VI съезде партии (июль-август 1917 г.) специально обсуждался вопрос о явке Ленина и Зиновьева на суд. Группа делегатов (Володарский, Мануильский, Лашевич) внесла на съезд проект резолюции, в которой говорилось, что съезд разрешает Ленину и Зиновьеву «отдать себя в руки власти», если будет дана гарантия их личной безопасности («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 179). Но съезд, по требованию тех, которые были больше в курсе дела (Орджоникидзе, Дзержинский, Скрыпник, Шлихтер), отверг эту резолюцию.

Современники, как и историки из враждебного Ленину лагеря, слишком упрощенно ставили вопрос о Ленине, как об «агенте Германского генерального штаба». Ленин не был из тех людей, которых вербуют разведки, он был из тех, которые сами вербуют вражескую разведку. Поэтому в широком политическом смысле слова не Ленин был агентом германского правительства, а, наоборот, германское правительство сделалось финансовым агентом Ленина для организации революции в России. Поэтому не германское правительство, а ЦК большевиков в лице Ленина ставил и условия получения денег, а именно: Ленин делает с деньгами что хочет, как он хочет и где он хочет и отвечает только перед самим собою. Поэтому-то Ленин организует пропаганду на немецкие деньги не только против русского правительства, но он организует на эти же немецкие деньги пропаганду и против немецкого правительства! Организацию коммунистической революции в России Ленин органически связывает с такой же организацией коммунистической революции в Германии. Деньгодаватели это знают точно, но думают перехитрить Ленина. Однако хитрость не удалась. Ленин в России победил. Под влиянием русской революции германская революция смела германскую монархию, хотя германский Ленин был предупрежден (убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург). «Николай II такой же разбойник, как и кайзер Вильгельм», «Временное правительство в Петрограде такое же разбойничье империалистическое правительство, как и кайзерское правительство в Берлине», — эти лозунги постоянно присутствуют во всех писаниях Ленина и большевиков. Что касается юридической стороны дела о «немецких деньгах», то вопрос этот в принципе уже выяснен. В Лондоне в 1958 году в издательстве «Oxford University Press» вышел сборник документов, изданных Z. А. В. Zeman. Сборник называется «Germany and the Revolution in Russia 1915–1918» (документы из архива германского министерства иностранных дел). Здесь приведем только две выдержки из этих документов:

1. Государственный секретарь министерства иностранных дел Германии Kuhlmann пишет от 29сентября 1917 года:

«Большевистское движение никогда бы не достигло того масштаба или влияния, какое оно имеет сегодня, без нашей продолжительной поддержки» (стр. 70, документ № 71).

2. Тот же Kuhlmann пишет 3 декабря 1917 года: «Россия казалась слабейшим звеном во вражеской цепи. Поэтому задача заключалась в том, чтобы постепенно отвязать его (звено), и, если возможно, оторвать его. Такова была цель диверсионной деятельности, которую мы организовали в тылу России, — в первую очередь в виде поощрения сепаратистских тенденций и поддержки большевиков. Этого не случилось, пока большевики не получили от нас постоянно возрастающих фондов через различные каналы и под различными ярлыками. Таким путем они оказались в состоянии развернуть свой главный орган «Правда», организовать энергичную пропаганду и ощутимо расширить первоначально узкий базис своей партии» (стр. 44, док. № 94).

Удивительнее всего, что большевики даже после прихода к власти продолжали брать деньги у немцев — так, 10 ноября 1917 года большевики получили на политическую пропаганду 15 миллионов марок, а после подписания сепаратного Брестского мира германский посол в Москве г. Мирбах 13 мая 1918 года предложил своему правительству поддерживать большевиков и дальше; Берлин ответил полномочием Мирбаху использовать для этой поддержки 40 миллионов марок (там же, документы №№ 75, 92, 124, 128, 129, 131, 132, 133, 135). Как Z. Zeman, так и Л. Шапиро полагают, однако, что поскольку Мирбах был убит 6 июля 1918 года, деньги не дошли до России (Zeman, цит. пр., стр. 137; L. Schapiro, The Communist Party of the Soviet Union, p. 184). В свете всего этого становится ясным, что Ленин не мог явиться на суд Временного правительства. Вполне прав поэтому и большевистский историк, который писал «о серьезнейшей ошибке Сталина по вопросу о явке Ленина на реакционный суд»… Цитируя тогдашнего секретаря ЦК КПСС, он пишет: «Секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев отмечал, что в период культа личности считалось недопустимым писать о серьезнейшей ошибке Сталина по вопросу о явке Ленина на реакционный суд в 1917 г. В «Кратком курсе» необоснованно утверждалось, что на VI съезде Сталин «решительно высказывался против явки Ленина на суд». Любопытно заключение автора: «На съезде (VI съезд) были делегаты, которые поддавшись атмосфере Советов, конституционным иллюзиям, наивно полагали, будто суд над Лениным превратится в разоблачение Алексинских, Церетели и компании, что партия выйдет победителем из этого процесса» (Ж. «Вопросы истории КПСС», № 4, 1962, стр. 46, 48).

Что верно, то верно. Партия действительно не могла выйти победителем из этого процесса, ибо факты были против нее.

 

Глава 11. ЦК ПОСЛЕ ИЮЛЬСКОГО ВОССТАНИЯ

После июльского восстания начинается новый этап или, как выражается Ленин, «новый цикл» в подготовке большевистской революции. Ленин характеризует новый этап как качественно отличный от старого этапа в том отношении, что ставка Ленина на «мирное» взятие власти через Советы («Вся власть Советам!») бита, она оказалась нереальной ввиду антибольшевистской политики большинства Советов, ввиду участия Советов в подавлении июльского восстания. Поэтому Ленин констатирует, что «двоевластие» кончилось, новое правительство Керенского (8 июля Керенский стал вместо Львова председателем правительства) есть не что иное, как орудие победившей контрреволюции, а Советы превратились в «фиговый листок» этой контрреволюции. Отсюда Ленин снимает лозунг «Вся власть Советам!» и заявляет: отныне путь ко власти лежит не через Советы, а через вооруженное восстание. В статье «Политическое положение» от 10 июля 1917 года Ленин говорит:

«Всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно… Лозунг перехода всей власти к Советам был лозунгом мирного развития революции, возможного в апреле, в мае, июне, до 5–9 июля, то есть до перехода фактической власти в руки военной диктатуры. Теперь этот лозунг неверен… никаких иллюзий мирного пути больше…Цель вооруженного восстания может быть лишь переход власти в руки пролетариата, поддержанного беднейшим крестьянством для осуществления программы нашей партии» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 5).

Но Ленин делает одно серьезное предупреждение своей партии: партия «не бросая легальности, но и ни на минуту не преувеличивая ее, должна соединить легальную работу с нелегальной, как в 1912–1914 годах» (там же). Другими словами, из Советов не уходим, но на них при данном их составе больше не полагаемся как на орудие захвата власти. Дорога к власти лежит через полную изоляцию меньшевиков и эсеров.

Впоследствии, после победы большевиков, Ленин в работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» выдвинул положение, которое гласит, что путь победы коммунистической революции на Западе лежит только через изоляцию политического и организационного влияния социал-демократических партий в рабочем классе. Это положение Ленин возводит в непреложный закон любой коммунистической революции.

Выдвинув новые задачи и новые лозунги, Ленин, вместе с Зиновьевым, укрылся от властей. Сначала они жили в шалаше у озера Разлив, потом в августе-сентябре пробрались в Финляндию, где по существу были на полулегальном положении.

ЦИК Советов по предложению меньшевиков и эсеров (резолюция Дана) осудил поведение Ленина и Зиновьева. ЦИК признавал себя «заинтересованным в суде над большевиками, обвиняемыми в мятеже и в получении немецких денег» и пока такой суд состоится, ЦИК устранял их из своего состава. «Экзекуция, учинённая ЦИК над Лениным и Зиновьевым, была, по существу, вполне справедлива, но это не значит, чтобы она была политически допустима», — говорит по этому поводу Суханов (Н. Суханов, «Записки о революции», кн. V, стр. 50).

Каменев, Луначарский, Крыленко, Мехоношин, Коллонтай, Раскольников (большевистский комиссар в Кронштадте) были арестованы. Троцкий опубликовал в газетах открытое письмо-вызов на имя Временного правительства, заявляя, что если Ленин — немецкий шпион, то он, Троцкий, — тоже немецкий шпион. Поэтому он требовал от правительства распространить и на него приказ об аресте. Дан заметил (устами депутата Булата), что Троцкий все-таки благоразумно умолчал свой адрес в письме к правительству. Однако правительство скоро нашло адрес Троцкого и удовлетворило его просьбу: Троцкого тоже арестовали.

Но большевистская фракция ЦИК Советов, как и фракция Петроградского Совета, продолжала существовать и функционировать легально. Правда, Сталин там редко показывался, но член ЦК Ногин, большевистские лидеры Рыков, Рязанов и руководитель меньшевиков-интернационалистов Мартов, в полном согласии с Лениным, резко критиковали на заседании Советов политику как Временного правительства, так и лидеров Советов.

Хотя Временное правительство закрыло издания большевиков, заняло дом Кшесинской, издало приказ об аресте Ленина и Зиновьева, арестовало Каменева и Троцкого, оно тем не менее не объявило ни партию большевиков, ни ее ЦК преступными, мятежными организациями. Оно винило отдельных лиц, а не организацию. В силу этого ЦК большевиков, большевистские фракции в Советах, большевистские партийные комитеты Петрограда, Москвы, провинций, большевистские фабрично-заводские комитеты, наконец, Военная организация ЦК партии («военка») остались не только в полнейшем контакте, но и политически и организационно боеспособными. Ленин отсутствовал только физически, но политически своими бесконечными записками и письмами, а также через постоянного связного (Шотман), он присутствовал на заседаниях ЦК. Собственно, его даже не искало правительство, может быть, довольное тем, что он сам исчез с легальной арены.

Поэтому руководящие органы партии беспрепятственно продолжают работу по подготовке нового восстания. 13–14 июля в Петрограде происходит расширенное совещание ЦК. Хотя большевистские историки и указывают на то, что это совещание происходило нелегально, но сам широкий круг участников говорит об обратном. Кроме членов ЦК, на нем участвовали: представители Петроградского комитета, Военной организации, Московского областного бюро, Московского городского комитета, Московского окружного комитета, плюс обслуживающий персонал.

Совещание ЦК обсудило положение, создавшееся для партии после июльского восстания, но не согласилось с Лениным как в отношении общей оценки политического положения, так и снятия лозунга «Вся власть Советам!» Расширенное совещание ЦК считало, что установилась не военная диктатура контрреволюции, а «диктатура Керенского, Церетели, Ефремова», что это «представительство мелкой крестьянской буржуазии, за которой идет часть рабочих» и что между этой диктатурой мелкой буржуазии и правым крылом «идет в настоящее время торг» и что «контрреволюция от нападения на большевиков переходит уже к нападению на Советы и партии советского большинства… роль Советов падает» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 369).

Резолюция совещания ЦК призывала создать такую власть, которая даст мир, землю, рабочий контроль. Резолюция указывала, что такую власть по-прежнему можно получить только через Советы, а именно данные Советы. Вопреки Ленину в ней говорилось: «Добиваясь сосредоточения всей власти в руках революционных пролетарских и крестьянских Советов, мы полагаем, что только при выполнении вышеуказанной программы эта власть может осуществить задачи революции» (там же, стр. 369–370).

После марта-апреля (до возвращения Ленина) уже второй раз Сталин открыто предъявлял свои претензии на роль вождя партии. В мартовско-апрельские дни он эти претензии делил с Каменевым, но теперь и Каменев отпал ввиду его ареста. Среди оставшихся на воле членов ЦК у Сталина конкурентов не было (Ногин, Милютин, Свердлов, Смилга, Федоров). Поэтому вся работа ЦК, происходила под непосредственным водительством Сталина.

Хотя на руках делегатов были цитированные нами выше тезисы Ленина «Политическое положение», совещание ЦК приняло свою явно антиленинскую резолюцию, предложенную Сталиным. Советский партийный историк склонен преуменьшить значение этого факта, хотя и вынужден его отметить:

«Резолюция совещания не давала ясного ответа на такие вопросы текущего момента: в чьих руках находится власть и как относиться к лозунгу "Вся власть Советам!"» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 167).

Это неверно. Читатель видел выше, что резолюция давала такие ответы, но только прямо противоположные тем ответам, которые давал Ленин, а именно — власть находится не в руках военной диктатуры контрреволюции, как Ленин писал, а в руках диктаторов эсера Керенского, меньшевика Церетели и прогрессиста Ефремова, что же касается лозунга «Вся власть Советам!», то ЦК и актив партии не считают нужным снять его. Отсюда на протяжении всего июля и до начала августа Ленин упорно и систематически борется со своим ЦК за выправление линии ЦК в духе тезисов «Политическое положение» и за отмену резолюции июльского расширенного заседания ЦК.

В статье «К лозунгам» Ленин косвенно критикует резолюцию расширенного совещания ЦК и объясняет, почему ЦК должен снять лозунг «Вся власть Советам!» Он пишет:

«Слишком часто бывало, что, когда история делает крутой поворот, даже передовые партии более или менее долгое время не могут освоиться с новым положением, повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня, потерявшие смысл "внезапно" настолько же, насколько "внезапен" был крутой поворот истории. Нечто подобное может повториться, по-видимому, с лозунгом перехода всей государственной власти к Советам» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 1.0).

Ленин открыто борется против ЦК, который считает ошибочным снятие лозунга «Вся власть Советам!» Он говорит, возражая ЦК: «Лозунг перехода власти к Советам звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка» (там же, стр. 12).

Ленин требует от ЦК оперировать не старыми, до-июльскими категориями, а новыми: данные Советы нас предали, мелкая буржуазия в лице меньшевиков и эсеров нас предала, а поэтому надо готовить вооруженное восстание не только против Временного правительства, но и против данных Советов в лице Чхеидзе, Церетели, Дана, Чернова. Ленин против всякого «морализирования» в политике. Он не при всех условиях против мелкобуржуазных партий. Если, например, они осудят своих лидеров и станут на точку зрения «пролетарской партии», он готов их поддержать. В той же статье он так и говорит: «для пользы дела пролетариат поддерживает всегда не только колеблющуюся мелкую буржуазию, но и крупную буржуазию» (стр. 13). Но сейчас положение другое. Один цикл партийно-политической борьбы с 27 февраля по 4 июля — закончился, «начинается новый цикл, в который входят не старые классы, не старые партии, не старые Советы, а обновленные» (стр. 17). Отсюда Ленин делает главный вывод: дорога к власти лежит только через дискредитацию и изоляцию партий меньшевиков и эсеров, но Советы, очищенные от них, будут новой формой государства диктатуры пролетариата. На протяжении всего июля Ленин вел борьбу с легальной частью ЦК во главе со Сталиным, Свердловым и Ногиным, чтобы заставить ЦК провести предстоящий VI съезд партии под новыми лозунгами и установками, выдвинутыми им в тезисах «Политическое положение». Хотя и не во всем, но в значительной мере это ему удалось. Легальное руководство ЦК должно было пойти на ревизию собственных решений, принятых на июльском расширенном совещании ЦК.

Через десять лет после последнего объединенного большевистско-меньшевистского V съезда (1907) открылся VI съезд, как съезд большевиков совместно с группой «межрайонцев» — с группой Л. Троцкого (она состояла, как указывалось, из «внефракционных» меньшевиков-интернационалистов, большевиков-«впередовцев» и «примиренцев»). Съезд был легальным, хотя все официальные историки говорят о его нелегальном или «полулегальном» характере (Ем. Ярославский, «Краткая история ВКП (б)», 1930, стр. 276; «История ВКП(б) Краткий курс», 1953, стр. 187; «История гражданской войны в СССР», т. 1, 1935, стр. 179; «История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 174). Однако из протоколов VI съезда видно, что почти все делегаты участвуют на съезде под своими именами или уже общеизвестными кличками, а главное — в большевистской газете «Рабочий и солдат» ежедневно появляются отчеты о ходе работы съезда. Даже кадетская газета «Речь» от 28 июля 1917 года напечатала заметку о работе съезда. Делегат съезда Скрыпник, возмущаясь этим фактом, говорил:

«Я не знаю, кто осведомляет "Речь". Мы работаем открыто, но не допустимы искажения и клевета» и по его предложению было записано: «Съезд заявляет, что единственные проверенные и соответствующие действительности отчёты о работах съезда помещаются в газете «Рабочий и солдат» («Шестой съезд РСДРП (б). Протоколы», Москва, 1958, стр. 67–68).

Да и не мог быть нелегальным съезд, на котором участвовало вместе с техническим персоналом более 300 человек. Временное правительство было точно о нем осведомлено, но не запретило его. На съезде присутствовало 157 делегатов с решающим и 110 делегатов с совещательным голосом, представляющих 240 тысяч членов партии, таким образом, между Апрельской конференцией и VI съездом (то есть, за три месяца) партия выросла втрое. Он заседал с 26 июля по 3 августа. Повестка дня съезда была следующая:

1. доклад Организационного бюро по созыву съезда (Свердлов) (оно состояло из 3 большевиков и 2 межрайоновцев);

2. доклад ЦК РСДРП (Сталин, Свердлов и Смилга);

3. отчеты с мест;

4. текущий момент: а) война и международное положение (Бухарин), б) политическое (Сталин) и экономическое положение (Милютин);

5. выборы в Учредительное собрание;

6. Интернационал;

7. пересмотр программы;

8. объединение партии;

9. выборы;

10. разное.

Президиум съезда был избран из пяти человек: Свердлов, Ольминский, Ломов, Юренев (от межрайоновцев) и Сталин. Почетными председателями съезда были избраны Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Коллонтай и Луначарский. Доклад по «текущему моменту» вместо трех докладчиков — Сталина, Бухарина и Милютина — должен был делать Л. Троцкий.

Делая отчет Организационного бюро, Свердлов заметил: «По вопросу о докладчиках Оргбюро сделало все, что могло, но съезду придется отказаться от. тех докладчиков, к голосу которых мы привыкли прислушиваться. В самое последнее время, докладчик по текущему моменту, т. Троцкий был изъят…» («Шестой съезд РСДРП (б). Протоколы», стр. 8).

Любопытная деталь: съезд приветствовало Центральное Бюро меньшевиков-интернационалистов как устно (через Ю. Ларина), так и письменно (за подписями Л. Мартова и Астрова). Ларин говорил на съезде: «Как мне известно, впоследствии на ваш съезд явится вождь меньшевиков-интернационалистов т. Мартов и выступит официально (аплодисменты)» (там же, стр. 69).

Но Мартов все-таки не явился, а прислал приветствие. В нем говорилось:

«Приветствуем съезд вашей партии, собравшийся в столь тяжелое для нее время… Не сомневаемся в том, что эти преследования и травли не смогут поколебать влияние идей интернационализма на организованную под знаменем вашей партии часть пролетариата, и пользуемся случаем, чтобы выразить еще раз наше глубокое возмущение против клеветнической кампании, которая целое течение в русской социал-демократии стремится представить агентурой германского правительства» (там же, стр. 194).

Мартов констатировал, что между его течением и большевиками существует «глубокое расхождение в вопросе о методах рабочего движения и революционной борьбы», которое делает невозможным объединение (там же, стр. 195).

Ленин и Зиновьев обратились к съезду с письмом, в котором они сообщали, что они уклонились от ареста потому, что дело против них создано «контрреволюцией» и что только «Учредительное собрание будет правомочно сказать свое слово по поводу приказа Временного правительства о нашем аресте» (там же, стр. 316).

Надо сказать, что вопрос о явке или неявке Ленина и Зиновьева на суд занял в работе съезда с самого начала очень видное место, хотя формально он и не был включен в повестку дня. В большевистских учебниках по истории революции из одной книги в другую кочует легенда, совершенно искажающая весь характер обсуждения данного вопроса на съезде. Во-первых, умалчивается сам факт, что ЦК и Ленин были против обсуждения этого вопроса на съезде, во-вторых, скрывается и тот факт, что Сталин и Орджоникидзе при определенных условиях были за то, чтобы Ленин явился на суд, а многие делегаты при любых условиях были против явки Ленина. Даже сама постановка вопроса Сталиным о неявке Ленина была неленинская. В то время как Ленин и Зиновьев твердо решили не явиться на суд, Сталин говорил на съезде: «Если суд будет демократически организован и будет дана гарантия, что их не растерзают… Если во главе будет стоять власть, которая будет иметь хоть некоторую честь, они явятся» (там же, стр. 27–28).

Делегаты съезда, знавшие мнение Ленина, решительно возразили Сталину.

Скрыпник сказал: «В резолюции, предложенной Сталиным, было известное условие, при котором наши товарищи могли бы пойти в республиканскую тюрьму — это гарантия безопасности.

Я думаю, что в основу резолюции должны лечь иные условия…» (там же, стр. 31).

Володарский говорил: «Один пункт резолюции т. Сталина неприемлем: честный буржуазный суд» (там же, стр. 32).

Бухарин, возражая Сталину, сказал: «В вопросе о выдаче и невыдаче т.т. Ленина и Зиновьева мы не можем стать на почву схоластики. Что значит "честный буржуазный суд"? Разве честный буржуазный суд не будет стремиться отсечь нам голову?» (там же, стр. 34). Но Бухарин привел и более убедительный мотив о невозможности явиться на суд Ленину и Зиновьеву. Он сказал: «На этом суде будет ряд документов, устанавливающих связь с Ганецким, а Ганецкого с Парвусом, а Парвус писал о Ленине. Докажите, что Парвус не шпион!» (там же, стр. 34).

Бухарин внес резолюцию, которая при всех условиях отвергала явку на суд Ленина и Зиновьева. Съезд отверг резолюции Сталина об условной явке Ленина. Съезд отверг также резолюцию Володарского, Лашевича и Мануильского, в которой говорилось, что Ленин и Зиновьев должны явиться в суд, если будут удовлетворены следующие условия: 1) гарантия личной безопасности, 2) гласное ведение следствия, 3) участие в следствии представителей Советов, 4) возможно более скорый разбор дела гласным народным судом — судом присяжных (там же, стр. 32).

Съезд принял резолюцию Бухарина, в которой принципиально отвергалась явка на суд. В ней говорилось, что «нет абсолютно никаких гарантий не только беспристрастного судопроизводства, но и элементарной безопасности привлекаемых к суду» (там же, стр. 270). Так как вожди и эсеров и меньшевиков в Советах открыто заявляли, ссылаясь на моральные аргументы, что они не верят в «измену» Ленина в пользу Германии, то VI съезд решил использовать авторитет этих вождей в пользу Ленина и Зиновьева. Поэтому в добавлении к резолюции о неявке Ленина говорилось: «Съезд в то же время требует от ЦИК в целях разоблачений гнусных клеветников образования следственной комиссии из представителей всех революционных партий, который только и может доверять пролетариат» (там же, стр. 270, примечание).

Ленин, разумеется, не согласился явиться и на такую комиссию. Ленин целил лишь в одну точку: в победу собственной революции, хорошо зная, что победителей не судят.

В политическом отчете ЦК Сталин изложил ход событий с апреля по июль 1917 года, повторяя известные тезисы партии об июньских событиях и июльском восстании. На обвинение части делегатов, что ЦК партии лишь командовал, не запрашивая волю партии, Сталин ответил в заключительном слове:

«Требовать от ЦК, чтобы он не предпринимал никаких шагов, предварительно не опросив провинции, значит требовать, чтобы ЦК шел не впереди, а позади событий и только констатировал в своих революциях уже совершившиеся факты. Но это был бы не ЦК» (там же, стр. 27).

Как в этом заключительном слове, так и в докладе о политическом положении Сталин разошелся с Лениным по трем важнейшим вопросам: 1) по вопросу о явке на суд (о котором мы уже говорили); 2) по вопросу о природе власти, которая установилась после июльского восстания (Ленин говорил о полной победе контрреволюции, а Сталин заявил: «В данный момент все еще не ясно, в чьих руках власть»), — (там же, стр. 27–28); 3) по вопросу об анализе движущих сил Февральской революции.

Сталин говорил о «коалиции» четырех сил в революции: рабочего класса, крестьянства, либеральной буржуазии и иностранного капитала (там же, стр. 110), тогда как, по Ленину, Февральскую революцию совершили лишь два класса: пролетариат и крестьянство.

В организационном отчете ЦК Свердлов сообщил, что если в апреле в партии было лишь 78 организаций с 80000 членов, то в июле в партии 162 организации с 240000 членов, из них 26000 военных членов (там же, стр. 36). Партия имела 41 газету с ежедневным тиражом 320 тысяч экземпляров. 27 газет выходили на русском языке, остальные на грузинском, армянском, латышском, татарском, польском и других языках («История гражданской войны в СССР», т. 1, стр. 177).

Докладчик ЦК по финансам Смилга сообщил, что существующий состав ЦК принял от предыдущего состава деньги в сумме 71123 руб. 02 коп.

Из этой суммы в кассе сейчас 25028 руб. 85 коп. (на жалованье партийных работников было израсходовано 11135 руб.). ЦК приобрел собственную типографию, заплатив за нее 260000 руб. Указано, что около 140000 руб. из них было собрано «рабочими», а 120000 взяты из денег «Правды» (в отчете говорится, что у «Правды» оказались эти средства из подписных денег, хотя известно, что «Правда» себя никогда не окупала). «Правда». издавалась тиражом 85–90 тысяч, имея в марте 8000 подписчиков, в апреле 13000, в мае 18000 и в июне 21000 («Шестой съезд…», стр. 38–41). Причем обязательные 10 % отчисления от местных организаций в кассу ЦК составили только 4 104 руб. 06 коп. (там же, стр. 38). (Скажем тут же: не только до захвата власти, но и после прихода к власти ЦК держит свой бюджет в строжайшей тайне, но на этот раз уже по другим мотивам). Сам докладчик признался: «Нам приходится жить на сборы и пожертвования. Отчисления дали очень мало» (там же, стр. 39). (Немецкие деньги ведь тоже были своего рода «пожертвованием» в пользу революции.)

Съезд в целом отнесся к Советам более осторожно, чем Ленин. В то время как Ленин одновременно объявлял войну и Временному правительству и Советам, VI съезд принял эластичную, скорее просоветскую формулу, чем проленинскую (определенно антисоветскую). Ленин еще до съезда писал, что Церетели и Чернов превратили «Советы в фиговый листок контрреволюции» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 2) и что «Данные Советы провалились, потерпели полный крах из-за господства в них партий эсеров и меньшевиков. В данные минуты эти Советы похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат» (там же, стр. 17). Отсюда требование Ленина снять лозунг «Вся власть Советам!» Съезд не выдвигает этого лозунга, но и не снимает его. Съезд молчаливо допускает пригодность этого лозунга даже сейчас, но взять власть Советы уже не могут мирным путем. Соответствующий пункт резолюции гласит:

«Советы переживают мучительную агонию… Лозунг передачи власти Советам… был лозунгом мирного развития революции, безболезненного перехода власти… В настоящее время мирное развитие и безболезненный переход власти к Советам стали невозможны… Правильным лозунгом в настоящее время может быть лишь полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии…» («Шестой съезд…», стр. 256).

Такая постановка вопроса допускает, что Советы могут оказаться теперь (иначе, чем раньше) органами немирного и «болезненного» перехода власти. Поэтому надо беречь Советы даже такие, какими их рисует Ленин. Та же резолюция целит как раз в эту точку, когда ставит задачей партии: «Отстаивать против контрреволюционных покушений все массовые организации и в первую голову Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» (там же, стр. 257). Многие делегаты открыто возражали против ленинского требования, предлагая сохранить лозунг «Вся власть Советам!», не подвергая его какой-либо ревизии (Ярославский, Юренев, Преображенский, Джапаридзе и др.).

В отношении программы партии съезд подтвердил решение Апрельской конференции о ее пересмотре, но не предпринял такого пересмотра, отложив это до следующего съезда. Были приняты резолюции «Текущий момент и война» (Бухарин), «Политическое положение» (Сталин), «Экономическое положение» (Милютин), «Профессиональное движение» (Глебов-Авилов), «О молодежи» (Харитонов и Смилга), «Об объединении партии» (Юренев), о новом Уставе партии (Харитонов).

Когда читаешь официальную историю советских историков, создается впечатление, что в основе каждой из названных резолюций лежат готовые проекты Ленина. Анализ протоколов VI съезда показывает, что каждая из названных резолюций является творчеством соответствующего докладчика вместе с комиссией (секцией), которую выбирал съезд по каждому докладу.

Никаких документов от Ленина на съезде не фигурировало, кроме уже упомянутого заявления Ленина и Зиновьева, почему они уклонились от ареста. Поэтому совершенно бездоказательно следующее утверждение официальных историков: «Наиболее важные документы съезда готовились Лениным… Делегат Шумяцкий отмечал: Тезисы, проекты, резолюции, директивы — все это исходило от Ильича"» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 174). В протоколах VI съезда («Шестой съезд РСДРП (б). Протоколы». Москва, 1958) нет каких-либо следов таких документов, поэтому официальные историки ссылаются для подтверждения своего тезиса на третьестепенного свидетеля-мемуариста.

Тем не менее, дух Ленина витал над съездом. Самостоятельность съезда как раз говорит в пользу Ленина. Ленин создал такую великолепную партийную машину, что она способна действовать даже в отсутствие ее конструктора и главного водителя.

На этом же VI съезде официально в большевистскую партию вошел и Л. Троцкий со своей «межрайонной группой», которая начиная с 1913 года действовала в Петербурге и во время войны сблизилась с большевиками. Вместе с Троцким в партию через «межрайонную группу» (4000 человек) вернулись и лидеры большевиков-«впередовцев» (Луначарский, Мануильский и др.).

Съезд принял новый Устав партии. Знаменитый ленинский § 1 был теперь изложен так: «Членом партии признается всякий, признающий программу партии, входящий в одну из ее организаций, подчиняющийся всем постановлениям партии и уплачивающий членские взносы» («КПСС в рез.», ч. 1, стр. 384). Выделенные слова были введены впервые в § 1 и они означали лишь одно: партийные организации на всех. уровнях подчиняются поставлениям своих комитетов, а партия в целом — постановлениям ЦК. В Уставе значительно уточнялись и расширялись права ЦК, а в самом ЦК создавался, так сказать, «ЦК в ЦК» под названием «Узкого состава ЦК» для руководства текущей работой. Впервые была создана и ревизионная комиссия по проверке финансов партии и ее предприятий. Верховным органом партии объявлялся ежегодный съезд партии; нормы представительств на съезде устанавливались ЦК. Съезд: 1) заслушивает и утверждает отчёты ЦК, ревизионной комиссии и прочих центральных учреждений; 2) пересматривает и изменяет программу партии; 3) определяет тактическую линию партии; 4) избирает ЦК и ревизионную комиссию.

Создание ревизионной комиссии, политически не затрагивающей моноцентрие партии, по-видимому, было вызвано желанием партии узнать поближе о происхождении партийных денег. До сих пор узкая руководящая головка ЦК во главе с Лениным не давала отчета о своих финансах ни партии, ни даже ее ЦК в полном составе. Именно разоблачения о «немецких деньгах» сделали вопрос создания центральной ревизионной комиссии, выборной и подотчётной только съезду партии, актуальным.

Пункт о ЦК был сформулирован так: ЦК избирается ежегодно на съезде. Для текущей работы ЦК выделяет из своей среды узкий состав ЦК. Пленарные заседания ЦК собираются не раже одного раза в два месяца. ЦК представляет партию в сношениях с другими партиями и учреждениями, организует различные учреждения партии и руководит их деятельностью, назначает редакцию Центрального органа, работающего под его контролем, организует и ведет предприятия, имеющие общепартийное значение, распределяет силы и средства партии и заведует центральной кассой партии (там же, стр. 384–385).

ЦК, избранный VI съездом, был расширен более, чем вдвое. В его состав вошли: 21 член и 10 кандидатов, избранных путем тайной подачи голосов. Съездом было принято решение, что если он закончится «нормально» (то есть без арестов), то он опубликует список членов и кандидатов ЦК. Это решение съезда после выборов ЦК было отменено, хотя никаких арестов не было (Временное правительство даже не пыталось затруднять работу съезда). Съезд только огласил имена четырех членов ЦК, получивших наибольшее число голосов: Ленин — 133 голоса из 134, Зиновьев — 132, Каменев — 131, Троцкий — 131 («шумные аплодисменты» — отмечает протокол в этом месте — «Шестой съезд…», стр. 252).

Весь состав ЦК VI съезда был следующим: члены: Я. А. Берзин, Н. И. Бухарин, А. С. Бубнов, Ф. Э. Дзержинский, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, A. М. Коллонтай, Н. Н. Крестинский, В. И. Ленин, B. П. Милютин, М. К. Муранов, В. П. Ногин, А. И. Рыков, Я. М. Свердлов, Ф. А. Сергеев (Артем), И. Т. Смилга, Г. Я. Сокольников, И. В. Сталин, Л. Д. Троцкий, М. С. Урицкий, С. Г. Шаумян. Кандидаты: П. А. Джапаридзе, А. А. Иоффе, А. С. Киселев, А. Ломов, Е. А. Преображенский, Н. А. Скрыпник, Е. Д. Стасова, В. Н. Яковлева. Скоро Стасова, Ломов и Иоффе были переведены в члены ЦК. Таким образом членов ЦК стало 24 человека («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 197).

На первом пленуме ЦК после съезда 5 (18) августа 1917 года был избран «узкий состав» ЦК, куда вошли: Сталин, Сокольников, Дзержинский, Милютин, Урицкий, Иоффе, Свердлов, Муранов, Бубнов, Стасова, Шаумян. «Узкий состав» ЦК представлял собою нечто вроде будущего Политбюро ЦК. На заседании этого «узкого состава» 6 августа был выделен Секретариат ЦК. В состав Секретариата ЦК вошли: Свердлов (фактически первый секретарь ЦК), Дзержинский, Иоффе, Муранов и Стасова («Протоколы ЦК РСДРП (б)», Москва, 1958, стр. 6, 13).

Подводя общий итог VI съезда, надо зафиксировать один исторической важности факт: тон вождя партии на съезде задавал Сталин. Конечно, внешне это стало возможным из-за отсутствия Ленина, Зиновьева, Каменева и Троцкого (формально еще не члена партии). Однако именно VI съезд партии доказал, что из всех вождей большевизма вождем класса и формата Ленина является только один Сталин. Между тем, Ленин его недооценивал. Несмотря на то, что Сталин был в партии с 1898 г., несмотря на то, что Сталин участвовал вместе с Лениным на Гельсингфорской конференции в 1905 г., на IV и V съездах в 1906 и 1907 гг., на Поронинском совещании в 1913 г., был кооптирован в члены ЦК в 1912 г., не говоря уже о письменной связи между ними, Ленин даже не знал почти до 1917 года настоящей фамилии Сталина. В письме Зиновьеву в июле 1915 года Ленин спрашивает: «Не помните ли фамилию Кобы?» (Ленин, ПСС, т. 49, стр. 101). В ноябре 1915 года в письме к В. А. Карпинскому Ленин повторяет этот вопрос: «Большая просьба: узнайте фамилию Кобы (Иосиф Дж?). Мы забыли. Очень важно!!» (там же, стр. 161). Увы, потом не только Ленин, но и история страны навеки запомнит это имя.

Как уже отмечалось, репрессии Временного правительства после июльского восстания были направлены не против партии, даже не против ЦК партии большевиков, а против отдельных вождей, главным образом, против Ленина. Но и против Ленина не был объявлен общий розыск. Его оставили в покое, лишь бы он не показывался на собраниях. Большевики же, в свою очередь, использовали бегство Ленина от суда, как акт мученичества и преследования старого революционера и «демократа» революционным демократическим правительством.

Тем временем, ЦК большевиков развертывает весьма интенсивную пропаганду дела Ленина. В июле ЦК и его местные филиалы выпустили 51 печатный орган (сюда не входят большевистские газеты, издаваемые Советами и профсоюзами). Из них только 13 органов были запрещены после июльского восстания, из которых пять (в том числе Центральный орган) начали выходить под новыми названиями и, кроме того, прибавилось еще пять новых («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 183). Ежедневный тираж всех большевистских газет и журналов составлял накануне октябрьского переворота около 600 тыс. экземпляров (там же, стр. 253).

На VI съезде были приведены многочисленные данные о той огромной организаторской работе по подготовке революции, которую вели агенты ЦК на местах. Четыре заседания VI съезда были посвящены «докладам с мест». Докладывали Военная организация при ЦК, Военная организация при Московском комитете, Военная организация 12-ой армии и Румынского фронта, гражданские партийные организации — Петрограда, Москвы, Донбасса, Белоруссии, Кронштадта, Урала, Средней Сибири, Прибалтики, Поволжья, Грозного, Закавказья, Петроградской межрайонной организации и др. («Шестой съезд…», стр. 55–96). Все докладчики единодушно подчеркивали, что после июльского восстания местные большевистские организации работают еще более интенсивно, главное — легально, без каких-либо притеснений со стороны властей. VI съезд воочию убедил всех, кроме, кажется, Временного правительства и эсеро-меньшевистских вождей Советов, что большевики всерьез держат курс на вооруженное восстание в самом близком будущем. Это была не риторика, когда изданный ЦК от имени VI съезда «Манифест» (он был написан Бухариным) кончался словами: «…Грядет новое движение и настаёт смертный час старого мира. Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи!» (там же, стр. 276).

Трагедия свободной России заключалась в том, что в это предупреждение она решительно не верила. Самый распространенный предрассудок сводился к тому, что большевики, если даже и захватят власть, то не справятся с нею и не удержат ее. Против этого предрассудка Ленин даже написал специальную брошюру: «Удержат ли большевики государственную власть?» И Ленин без всяких обобщений и философских мудрствований отвечал на этот вопрос так: если старой Россией управляли 130000 помещиков, то новой Россией могут управлять 240000 большевиков. На основной аргумент противников, что у большевиков нет «культурных кадров», чтобы справиться со сложными задачами управления, чтобы овладеть государственной машиной, Ленин в полном согласии с Марксом отвечал: да мы и не собираемся ею овладевать. Мы хотим ее разрушить до последнего винтика, а это мы вполне можем. Управлять же новым государством мы будем через новую форму власти — через Советы.

Сейчас же после VI съезда перед ЦК стал ряд вопросов: как трактовать на практике снятие лозунга «Вся власть Советам!»? Означает ли это перенесение центра тяжести работы с легальных органов партии на ее нелегальные органы? Другой вопрос казался еще более щекотливым — на какую из двух столиц страны ориентироваться, как на будущий центр восстания, — на Петроград или на Москву? Наконец, был выдвинут и такой вопрос — допустимы ли принципиально соглашения между большевиками и другими советскими партиями против контрреволюции справа.

На первый и главный вопрос ЦК отвечает классической ленинской формулой: сочетать нелегальную работу с легальной. Оставаться в Советах, но всеми средствами дискредитировать данные Советы и добиваться их перевыборов. Даже идти и в такой легальный орган, как Московское государственное совещание (12–15 августа), где правые генералы Корнилов и Каледин собираются с представителями Государственной думы всех четырех созывов, вместе с Милюковым, Керенским, Церетели. Идти, чтобы образовать на совещании большевистскую фракцию, которой поручается выработать декларацию, «зачитать ее перед началом работы совещания и в знак протеста демонстративно покинуть зал заседаний» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 210).

Сделать это большевикам не удалось, так как ЦИК Советов, официально участвовавший на Московском совещании, исключил из состава своей делегации группу большевиков, разгадав их замысел. Тогда ЦК большевиков, пользуясь преобладанием большевиков в руководстве московских профсоюзов, объявил день открытия Московского совещания днем всеобщей политической забастовки.

Призыву ЦК последовало свыше 400000 рабочих Москвы и ее окрестностей (там же, стр. 211). Вот этот неожиданно большой революционный успех в Москве, которую до сих пор считали более консервативной по сравнению с Петроградом (потому и было созвано здесь Государственное совещание), заставил даже Ленина пересмотреть (на время) свою стратегию завоевания власти в отношении главного центра восстания. 19 августа Ленин писал:

«Москва теперь, после Московского совещания, после забастовки, после 3–5 июля, приобретает или может приобрести значение центра. В этом громадном пролетарском центре, который больше Петрограда, вполне возможно нарастание движения типа 3–5 июля… 3–5 июля 1917 г. в Питере лозунг взятия власти был бы неверен… Теперь совсем не то. Теперь в Москве, если вспыхнет стихийное движение, лозунг должен быть именно взятия власти» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 77, 78).

В отношении временных блоков и соглашений с меньшевиками и эсерами ЦК держался другой политики, чем Ленин. После 3–5 июля Ленин уже в принципе отрицал всякую связь и всякие совместные акции с этими партиями. ЦК и Московский комитет, наоборот, именно теперь, в связи со слухами о подготовке выступления Корнилова, считали, что такие связи не только допустимы, но и полезны. На заседании «Узкого состава» ЦК от 14 августа было доложено, что в Москве создан Временный революционный комитет из 7 человек: двух большевиков, двух меньшевиков, двух эсеров и одного от штаба. На том же заседании «ЦК постановил войти в информационную связь» с ЦИК, в котором меньшевики и эсеры создали «Информационное бюро» из всех советских партий в связи со слухами о заговоре справа. Информационное бюро официально пригласило в свой состав представителей ЦК большевиков. Последний постановил направить туда членов ЦК Свердлова и Дзержинского («Протоколы ЦК РСДРП(б)», стр. 21).

Такое поведение ЦК вызвало резкий протест Ленина. В статье «Слухи о заговоре» он писал по поводу поведения ЦК и МК:

«…ясное сознание массами предательства меньшевиков и эсеров, полный разрыв с ними, такой же бойкот их всяким революционным пролетарием…» Ленин требовал «отстранить от работы членов ЦК или" МК, ежели бы факт блока подтвердился, и внести вопрос о формальном отстранении их до съезда на первый же пленум ЦК». (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 77).

ЦК эти требования Ленина оставил без внимания.

 

Глава 12. ЦК ПРОТИВ ПЛАНА ЛЕНИНА О ВОССТАНИИ

Впрочем, очень скоро, буквально через неделю, сам Ленин пересмотрит свою тактику по вопросу об отношении к эсерам и меньшевикам, пересмотрит настолько резко, насколько резкими оказались новые события — поход Корнилова на Петроград. Однако накануне похода Корнилова, между 21 августа (сдача немцам Риги) и 25 августа (начало похода Корнилова) Ленин не склонен к компромиссам. Как раз в это время он препровождает в ЦК «Листок по поводу взятия Риги», в котором он выдвигает лозунг «Долой правительство Керенского». Ленин требует, чтобы ЦК практиковал издание таких нелегальных листков с открытыми призывами к свержению правительства. Ленин предлагает подписывать подобные листки от имени «группы преследуемых большевиков», чтобы не подвергать опасности закрытия легальных газет ЦК большевиков. Характерна оговорка Ленина. Он пишет:

«Я знаю, косность наших большевиков велика и что много труда стоить будет добиться издания нелегальных листков» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 86). Но, как сказано, поход Корнилова резко меняет как общую ситуацию, так и тактику Ленина.

Политика Ленина этого периода — шедевр тактического искусства.

Сам Корниловский поход не был авантюрой генерала, вызванной честолюбием. Корнилов хотел предупредить второе восстание большевиков, к которому Ленин начал призывать свой ЦК после сдачи Риги (см. выше). Бойка, которые затребовал Керенский для укрепления петроградского гарнизона, генерал Корнилов считал полезным использовать в борьбе с революционным экстремизмом. Поэтому, двигая на Петроград третий конный корпус ген. Крымова, Верховный главнокомандующий Корнилов потребовал себе полноты военной и гражданской власти, пока в тылу не будет наведен полный порядок. Фактором беспорядка в глазах Корнилова, несомненно, был и весь Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. В ответ на это требование Керенский снял Корнилова с поста Верховного главнокомандующего и обратился к Совету за помощью, а Совет, в свою очередь, обратился за помощью к ЦК большевиков. То была ошибка, равной которой не знала история России. Ленин мастерски ею воспользовался.

На первый взгляд, большевики были поставлены перед сложной дилеммой: либо, воспользовавшись восстанием Корнилова, попытаться свергнуть Керенского, либо поддержать Керенского, как «меньшее зло», против Корнилова? Дилемма не оставляла возможности для третьего решения. Меньше всего допускала дилемма и решение, основанное на чувстве. Не эмоция, не чувство мести к Керенскому, который арестовал Троцкого и Каменева и загнал в подполье Ленина и Зиновьева, а реальный расчет ума, — таков должен быть большевистский подход к решению этой проблемы исторической важности не только для судьбы Керенского, но и для судьбы самого же большевизма. Троцкий писал:

«Все понимали, что если Корнилов вступит в город, то первым долгом зарежет арестованных Керенским большевиков» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч, 2, стр. 39).

Более сложной была дилемма самого Керенского: либо капитуляция перед Корниловым и тогда торжество военной диктатуры с возможной перспективой реставрации старого порядка, либо открытая борьба против Корнилова, с опорой на левый революционный фронт, включая сюда и большевиков, и тогда вероятный разгром Корнилова с возможной перспективой установления большевистской диктатуры.

Как правительство Керенского, так и эсеро-меньшевистские Советы переоценили опасность первой перспективы и недооценили опасности второй. В этом помог им и сам генерал Корнилов. Направляя генерала Крымова на Петроград, Корнилов говорил, что Крымов «не задумается, в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов» («Воспоминания генерала А. С. Лукомского», т. 1, Берлин, 1922, стр. 228). «Перевешать весь состав Совета» означало вешать не только Ленина и Троцкого, но и самого Керенского вместе с Церетели и Черновым. Такая перспектива лидерам Советов менее улыбалась, чем все еще проблематичная победа большевиков. Ленин, как всегда, вопрос связывал с перспективой захвата власти: допустимо ли выступление большевиков против Корнилова и тем самым косвенная поддержка Керенского с точки зрения завоевания власти? Приближает или удаляет подобное действие большевиков от власти? В письме в ЦК РСДРП (б) от 30 августа Ленин дает следующую тактическую установку:

«Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная и забывать ее нельзя… Мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским… Не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе подойдем к задаче борьбы с ним… теперь главным стало: усиление агитации за своего рода "частичные требования" к Керенскому: арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих… узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль… Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны. И агитировать надо сию минуту не столько прямо против Керенского, сколько косвенно против него ж…менно: требуй активной и активнейшей истинно революционной войны против Корнилова.

Развитие этой войны одно только может привести нас ко власти и говорить в агитации об этом поменьше надо» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 120–121).

Надо заметить, что ЦК независимо от Ленина наметил и вел приблизительно ту же самую политику «условной поддержки» Керенского, начиная с первого же дня кризиса — 25 августа. Поэтому в приписке к своему письму Ленин констатирует полное совпадение своих взглядов с политическими статьями последних шести номеров (с начала кризиса) Центрального органа ЦК (газ. «Рабочий») (там же, стр. 121). Правда, в ЦК была небольшая группа, которая выступала за поддержку Временного правительства без всяких оговорок, даже за блок с эсерами (там же, стр. 119), но после письма Ленина о ней уже больше ничего не было слышно.

Когда эсеро-меньшевистский ЦИК Советов образовал «Комитет народной борьбы с контрреволюцией» и обратился к ЦК большевиков о вступлении в этот Комитет, то ЦК РСДРП (б) послал туда своих представителей. Чтобы объяснить такой резкий поворот в отношениях к меньшевикам и эсерам, ЦК 29 августа разослал местным партийным организациям телеграмму, которой говорилось:

«Во имя отражения контрреволюции работаем в техническом и информационном сотрудничестве с Советом при полной самостоятельности политической линии» («КПСС в борьбе за победу великой октябрьской социалистической революции». 5 июля-5 ноября 1917, стр. 44).

ЦК большевиков энергично взялся за организацию рабочих дружин и Красной гвардии в рабочих районах Петрограда. Оружие они получали из правительственных складов и даже непосредственно от заводов (так, Путиловский завод дал Красной гвардии 100 артиллерийских орудий) («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 220). На военно-политическое обучение Красной гвардии большевики выделили свыше 700 инструкторов (там же). Вовсю развернула в эти дни свою работу Военная организация ЦК, на этот раз при официальной поддержке правительства и Советов. Более того. Корниловские дни и свой временный контакт с правительством и Советом ЦК большевиков использовал для вооружения своих сторонников во всех узловых пунктах страны: в областях Москвы, Центральной промышленной области, Урала, Поволжья, Украины, Закавказья, Дона, Сибири, Туркестана, Прибалтики, — всюду создавались рабочие дружины и Красная гвардия.

Л. Троцкий был совершенно прав, когда писал: «Армия, восставшая против Корнилова, была будущей армией Октябрьской революции» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. 2, стр. 39). Разумеется, Временное правительство освободило всех арестованных большевиков во главе с Троцким, Каменевым, Луначарским. Распоряжение Временного правительства о привлечении к судебной ответственности Ленина и Зиновьева формально отменено не было, хотя их, по-прежнему, никто не искал. Зиновьев даже участвовал на заседаниях ЦК, которые происходили легально.

30 августа поход Корнилова почти без единого выстрела провалился, а генерал Крымов, приехавший на аудиенцию к Керенскому, через час после этой аудиенции застрелился. Корнилова арестовали, но остались вооруженные отряды рабочих и Красная гвардия большевиков. Тот, кто их вооружил, не был теперь в силах их разоружить. Свою двуединую задачу — разгром Корнилова, чтобы разгромить Керенского — большевики выполнили только в отношении первой части. Теперь на карту была поставлена судьба самого Керенского. Вполне естественно, что ЦК большевиков постарался извлечь из своего участия в подавлении похода Корнилова на Петроград максимальный политический капитал. В решающем пункте — в вопросе об изменении партийного состава столичных Советов — этот капитал был уже извлечен: на перевыборах Советов в Петрограде и Москве большевики вместе с сочувствующими им левыми эсерами получили большинство. Председателем Петроградского Совета решением ЦК от 24 сентября 1917 года был выдвинут Троцкий («Протоколы ЦК», стр. 69), которого Совет и утвердил 25 сентября (председателем Московского Совета был утвержден другой член ЦК — В. Ногин). Этой своей победой большевики были обязаны поражению Корнилова.

Однако как ни была важна такая победа сама по себе, воспользоваться ею для захвата власти было трудно, пока во главе ЦИК Советов сидели меньшевики и эсеры. Поэтому ЦК большевиков ищет методов и путей оторвать ЦИК Советов от Временного правительства и заставить его образовать чисто советское правительство, хотя бы и без большевиков. Даже представился и случай для такого оборота дела. Так, когда после подавления «корниловского восстания» стал вопрос о реорганизации Временного правительства, в которое должны были войти три партии — кадеты, меньшевик и эсеры, — то меньшевики и эсеры заявили, что они не войдут в правительство вместе с кадетами. ЦК большевиков решил воспользоваться создавшимся положением, чтобы предложить меньшевикам и эсерам компромисс: меньшевики и эсеры согласны образовать свое, чисто советское, правительство, а большевики согласны отказаться от требования немедленного перехода власти в руки «пролетариата и беднейшего крестьянства» (диктатуры пролетариата).

ЦК большевиков специально обсуждал данный вопрос на своем заседании от 31 августа (13 сентября) 1917 г. По докладу Каменева была принята резолюция «О власти», которая была предложена ЦИК Советов, Петроградскому и Московскому Советам. В резолюции выдвигались следующие требования:

1. устранение Временного правительства и создание «власти революционного пролетариата и крестьянства»;

2. декретирование демократической республики;

3. передача помещичьей земли без выкупа крестьянам;

4. введение рабочего контроля;

5. объявление тайных договоров недействительными и предложение немедленного мира;

6. прекращение репрессий против большевиков;

7. отмена смертной казни на фронте и выборность комиссаров;

8. осуществление права наций на самоопределение (Финляндия, Украина);

9. роспуск Государственного Совета и Государственной думы;

10. уничтожение всех сословных (дворянских) преимуществ (Протоколы ЦК РСДРП (б), стр. 37–38).

1-3 сентября Ленин написал специальную статью об этом компромиссном предложении ЦК большевиков. Эта статья так и называлась: «О компромиссах». Ленин пишет, что обычное представление о большевиках сводится к тому, что большевики не признают никаких компромиссов. Ленин говорит, что как бы лестно ни было для революционеров такое представление о них, но все же оно неверно. В истории большевизма бывали вынужденные и добровольные компромиссы, но при этом большевики оставались верными своим принципам. Ленин писал:

«Компромиссом является, с нашей стороны, наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков… Компромисс состоял бы в том, что большевики, не претендуя на участие в правительстве… отказались бы от выставления немедленного требования перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам, от революционных методов борьбы за это требование» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 134–135). Резолюция ЦК «О власти» была принята на заседании Петроградского Совета (за — 279, против — 115, воздержались 50 депутатов). Она была принята также на заседании Московского Совета (за — 354, против — 252). Однако на предшествовавшем заседании ЦИК Советов 31 августа 1917 года резолюция «О власти» ЦК большевиков была отвергнута меньшевистско-эсеровским блоком, как чисто пропагандный маневр большевиков (Протоколы ЦК РСДРП (б), стр. 257).

Когда же была создана Директория (Совет пяти) во главе с Керенским, большинство ЦИК Советов поддержало ее. После этого Ленин писал:

«Меньшевики и эсеры не приняли, даже после корниловщины, нашего компромисса, мирной передачи власти Советам (в коих у нас тогда еще не было большинства), они скатились опять в болото грязных и подлых сделок с кадетами. Долой меньшевиков и эсеров. Беспощадная борьба с ними» (Ленин, там же, стр. 262).

Лозунг «Вся власть Советам!» оставался, но этот лозунг теперь рассматривался как лозунг восстания. ЦК большевиков и Ленин решили, что уже наступает время, когда в порядок дня становится вопрос о восстании.

Одновременно с ростом влияния большевиков в Петроградском и Московском Советах росла и численность самой партии. Следующие официальные данные показывают это:

(Источник: «История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 244).

География распределения большевиков была следующая:

(Источник: там же, стр. 247).

Росла и Красная гвардия, руководимая Военной организацией ЦК. Перед октябрьским переворотом красногвардейские отряды насчитывали в Петрограде свыше 20 тысяч бойцов, в Москве — около 10 тысяч, тысячи и сотни красногвардейцев были и в других городах. Всех красногвардейцев из рабочих было 200 тысяч человек (там же, стр. 264). Быстро росло влияние большевиков и в армии. Из 12 армии в ЦК партии сообщали: «Громадное большинство войск на нашей стороне. Примыкают к нам целые полки», из 5 армии сообщали в ЦК: «Большинство армии доверяет только большевикам. Это их последняя надежда» (там же, стр. 272). Официальный историк партии, анализируя рост влияния большевиков в армии, приходит к выводу: «Даже командующие фронтами и представители Ставки вынуждены были признать, что армия выходит из повиновения, не хочет продолжать войну, слушает только большевиков» (там же, стр. 272).

Почему это так? Ответ очень простой: партия большевиков, пользуясь максимальной легальностью и безнаказанностью, твердила каждый день, каждый час одно и то же: любой ценой заключить мир, распустить солдат по домам, а пока это произойдет, немедленно отменить смертную казнь на фронте, а комиссаров и командиров не назначать сверху, а выбирать голосами самих рядовых солдат! Знаменитый «Приказ № 1» по демократизации армии от 1 марта 1917 года, составленный меньшевиками и эсерами, оказался в конечном счете динамичным инструментом в руках большевиков по завоеванию армии на свою сторону.

Суханов ярко рисует общую ситуацию, которая сложилась в России после корниловского выступления: «Никакого управления, никакой органической работы центрального правительства не было, а местного — тем более. Развал правительственного аппарата был полный и безнадежный. А страна жила. И требовала власти, требовала работы государственной машины… О земельной политике теперь не было и речи. Даже разговоры о земле застопорились на верхах, в то время, как волнение низов достигло крайних пределов. В Зимнем дворце даже не было и ответственного человека, не было министра (земледелия), а по России катилась волна варварских погромов, чинимых жадными и голодными мужиками. С продовольственными делами было не лучше. В Петербурге мы перешли пределы, за которыми начался голод со всеми его последствиями. Но никакого выхода не виделось в перспективе. Органическая работа была нулем, но политический курс давал отрицательную величину. Не нынче — завтра армия должна была начать поголовное бегство с фронта, ибо голод — прежде всего. Во всех промышленных центрах не прекращались забастовки, в которых, по очереди, участвовал, кажется, весь российский пролетариат. Положение на железных дорогах становилось угрожающим. Движение сокращалось от недостатка угля… Вся пресса, сверху донизу, в разных аспектах, с разными тенденциями и выводами, но одинаково громко и упорно, вопила о близкой экономической катастрофе. Чисто административная разруха также была свыше меры. Там, где в корниловщину возникли бойкие военно-революционные комитеты, уже не было речи о законной власти, действующей согласно общегосударственным нормам и директивам из столицы» (Н. Суханов, «Записки о революции», кн. VI, стр. 73–75).

Как тут не вспомнить то, что Ленин назвал «основным законом революции»? Сравните выше нарисованную ситуацию России накануне октября 1917 года с тем, что Ленин говорит об этом законе. В работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» Ленин писал:

«Основной закон революции, подтвержденный всеми революциями и, в частности, всеми тремя русскими революциями в XX в. состоит вот в чем: для революции недостаточно, чтобы эксплуатируемые и угнетенные массы сознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения; для революции необходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять по-старому. Лишь тогда, когда "низы" не хотят старого и когда "верхи" не могут по-старому, лишь тогда революция может победить. Иначе эта истина выражается словами: революция невозможна без общенационального (и эксплуатируемых и эксплуататоров затрагивающего) кризиса» (Ленин, 3-е изд., т. XXV, стр. 223).

Таковы именно и были условия в стране, когда Ленин поставил перед ЦК в четырех письмах от 12–14 сентября, 13–14 сентября, 29 сентября и 24, октября настойчиво и категорически вопрос о немедленном захвате власти. Эти письма Ленина, кроме принципиального значения, имеют еще и большую историческую ценность, так как вскрывают всю остроту борьбы Ленина против ЦК именно по вопросу о своевременности или несвоевременности захвата власти. В связи с вопросом захвата власти в ЦК образовались три группы:

группа Троцкого — власть захватить, но самый захват приурочить к открытию II съезда Советов, назначенного на 20, а потом перенесенного на 25 октября (съезд назначал старый меньшевистско-эсеровский ЦИК Советов);

группа Ленина — власть захватить немедленно и не дожидаясь открытия съезда;

группа Зиновьева-Каменева — захват власти в данных условиях авантюра, а потому гибелен для революции.

В первом письме от 12–14 сентября 1917 года (накануне открытия Демократического совещания) в ЦК Ленин пишет:

«Получив большинство в обоих столичных Советах, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки… на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и Москве, завоевание власти, свержение правительства. Обдумать, как агитировать за это, не выражаясь так в печати» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 239–240).

Второе письмо Ленина ЦК от 13–14 сентября озаглавлено: «Марксизм и восстание». Это письмо представляет собой как бы конденсированный тактико-стратегический трактат на тему: как успешно провести вооруженное восстание. Его центральная мысль: восстание — это искусство. Его практические предложения: «А чтобы отнестись к восстанию по-марксистски, т. е. как к искусству, мы в то же время, не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку (там должно 15 сентября открыться Демократическое совещание. — А. А.), занять Петропавловку (крепость на Неве в центре Петрограда. — А. А.), арестовать Генеральный штаб и правительство… занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы» (Ленин, там же, стр. 247).

Как реагировал ЦК на эти письма Ленина? На этот вопрос отвечает протокол заседания ЦК от 15 сентября 1917 г. На этом заседании присутствовало из 24 членов ЦК — 16 человек. В числе присутствовавших были — Троцкий, Каменев, Рыков, Ногин, Сталин, Свердлов, Дзержинский и др. Главным и единственным вопросом повестки дня было обсуждение цитированных выше двух писем Ленина. Из протокола явствует, что ЦК фактически отклонил предложение Ленина о восстании. Письма Ленина дали Центральному Комитету лишь повод «в ближайшее время назначить собрание ЦК, посвященное обсуждению тактических вопросов» (Протоколы ЦК РСДРП (б), Москва, 1958, стр. 55). Не было принято и предложение Сталина «разослать письма в наиболее важные организации и обсудить их» (это был предлог, чтобы вообще уклониться от прямого ответа Ленину). Не было принято также и предложение Каменева, который очень резко требовал отклонить письма Ленина. В его предложении говорилось:

«ЦК, обсудив письма Ленина, отвергает заключающиеся в них практические предложения, призывает все организации следовать только указаниям ЦК и вновь подтверждает, что ЦК находит в текущий момент совершенно недопустимым какие-либо выступления на улицу» (там же, стр. 55). ЦК однако принимает резолюцию, которая отклоняет установки Ленина и в своей заключительной части совпадает с резолюцией Каменева. В резолюции ЦК сказано:

«Членам ЦК, ведущим работу в Военной организации и в ПК, поручается принять меры к тому, чтобы не возникло каких-либо выступлений в казармах и на заводах» (там же, стр. 55).

Заседание ЦК далее выносит постановление: уничтожить все экземпляры писем Ленина, кроме одного. Это решение принимается 6 голосами против 4, 6 воздержалось (там же, стр. 55).

Ленин считал ошибкой ЦК и участие в Всероссийском Демократическом совещании, которое было созвано меньшевиками и эсерами от имени ЦИК Советов (с 14 по 22 сентября 1917 г.). На этом совещании были представлены, кроме советских партий, городские самоуправления, земства, кооперативы, профсоюзы, представители деловых кругов, а также сами Советы, всего около 1 500 чел. Вопрос об участии в этом Демократическом совещании, а также в работе органа, который оно создало — в Предпарламенте (Временный Совет республики) обсуждался на многих заседаниях ЦК в сентябре 1917 г. Принципиальное решение об участии в Демократическом совещании ЦК принял 3 сентября. В циркулярном письме к местным организациям он потребовал «приложить все усилия к созданию возможно более значительной и сплоченной группы из участников совещания, членов нашей партии» («Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями», март-октябрь 1917 г., 1957, стр. 35).

Это решение было принято без согласия Ленина, который вынужден был его признать, хотя очень условно. Но поскольку случилось так, что ЦК решил участвовать в совещании, то Ленин предлагал Центральному Комитету огласить на Совещании от имени большевистской фракции краткую декларацию и потом «мы должны всю нашу фракцию двинуть на заводы и казармы: там ее место, там нерв жизни. Там мы должны разъяснить нашу программу и ставить вопрос так: либо полное принятие ее Совещанием, либо восстание. Середины нет. Ждать нельзя» (Ленин, там же, стр. 247).

Ленин был, конечно, категорически против вхождения большевиков и в Предпарламент. Эти требования Ленина обсуждались на заседании ЦК от 21 сентября, на котором присутствовало 17 человек, в том числе Троцкий, Каменев, Сталин, Свердлов, Рыков, Бухарин и др. В протоколе этого заседания ЦК сказано: «По вопросу о Демократическом совещании решено с него не уходить» («Протоколы ЦК РСДРП (б)», стр. 65). В отношении Предпарламента было решено 9 голосами против 8 туда не входить, но поскольку такое разделение голосов не создавало устойчивого большинства, то ЦК решил передать окончательное решение данного вопроса самой фракции большевиков на Демократическом совещании, выделив двух докладчиков: за бойкот — Троцкий и против бойкота — Рыков. Далее в протоколе ЦК говорится: «На совещании (фракции) 77 голосами против 50 принято участие в Предпарламенте, какое решение и утверждено ЦК» (там же, стр. 65). Только Троцкий и троцкисты за ленинскую тактику бойкота: «Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий», — пишет Ленин (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 262).

Однако Ленин не успокаивается. Он продолжает бомбардировать ЦК, ПК, МК и отдельных лидеров партии письмами, записками, статьями о необходимости выправить линию ЦК и отказаться от участия в Демократическом совещании. В статье «Ошибки нашей партии» (которая, впрочем, не была принята ЦО партии и впервые опубликована только в 1924 г.) Ленин пишет: «Надо было бойкотировать Демократическое совещание, мы все ошиблись, не сделав этого… Надо бойкотировать Предпарламент. Надо уйти в Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов» (Ленин, там же, стр. 262). Ленин резко критикует большевистскую фракцию за ее решение об участии в Предпарламенте. Ленин критикует также и колебание ЦК вокруг этого вопроса. Он говорит: «Невозможны никакие сомнения насчет того, что в "верхах" нашей партии заметны колебания, которые могут стать гибельными» (там же, стр. 263).

Ленин категорически ставит вопрос о восстании почти во всех письмах, начиная с 12 сентября.

Однако все это не производит на ЦК должного впечатления. Тогда Ленин обращается в ЦК с новым письмом от 29 сентября, которое по существу является ультиматумом Ленина перед ЦК: или ЦК примет предложение Ленина о немедленном назначении восстания или Ленин выходит из ЦК. Вот самое важное место из этого письма:

«Если бы мы ударили сразу, внезапно, из трех пунктов, в Питере, Москве и Балтийском флоте, то девяносто девять сотых за то, что мы победим с меньшими жертвами, чем 3–5 июля… При таких шансах, как теперь, не брать власти, тогда все разговоры о власти Советов превращаются в ложь… Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния в этом духе с начала Демократического совещания, что Центральный орган (газета ЦК — Сталин. — А.А., вычеркивает из моих статей указания на такие вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в Предпарламенте, как предоставление места меньшевикам в Президиуме Совета (25 сентября по предложению ЦК большевиков был избран Президиум Петроградского совета как «коалиционный президиум» в составе 4 большевиков, 2 эсеров и 1 меньшевика. — А. А.) и т. д. и т. д., видя это, я должен усмотреть тут «тонкий» намёк на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, тонкий намёк на зажимание рта и на предложение мне удалиться. Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю и оставить за собою свободу агитации в низах партии и на съезде партии, ибо мое крайнее убеждение, что если мы будем "ждать" съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию» (Ленин, там же, стр. 282–283).

Какая была реакция ЦК на этот ультиматум Ленина? В протоколах ЦК нет упоминания ни об этом письме Ленина, ни о принятии или отклонении ЦК отставки Ленина. Официальная история партии тоже обходит молчанием этот эпизод. Единственно, что имеется на этот счет в партийной литературе — это воспоминания Бухарина, члена ЦК. Еще при жизни Ленина, на вечере воспоминаний к четвертой годовщине Октября Бухарин сообщил:

«Письмо (Ленина. — А. А.) было составлено чрезвычайно решительно и угрожало нам всякого рода штрафами. Мы все были ошарашены. Никто до этого вопрос так круто не ставил. Может быть, это был единственный раз в истории нашей партии, когда ЦК единогласно постановил сжечь письмо Ленина… Хотя мы верили, что нам безусловно удастся захватить власть в Петрограде и Москве, но мы думали, что в провинции мы все еще не в силах добиться этого (цитирую по L. Trotzki, «Geschichte der russichen Revolution,» стр. 601). Комментируя это высказывание Бухарина, Троцкий говорит, что решение ЦК о сожжении письма Ленина не было единогласным, но тут Троцкий допускает ошибку, так как ссылается на протокол ЦК от 15 сентября («Протоколы ЦК», стр. 55), где обсуждались первые два письма Ленина, и приводит результаты голосования по этим письмам (там было решено сохранить только один экземпляр: за — 6, против — 4, воздержалось -6). У Бухарина же речь идет о третьем письме Ленина от 29 сентября (как приписка к статье «Кризис назрел», приписка предназначалась только для членов ЦК, ПК, МК и Советов. Ленин, ПСС, Т. 34, стр. 280–283).

Письмо от 29 сентября все-таки возымело свое действие. Об этом мы поговорим в следующей главе.

 

Глава 13. ЦК — ОРГАНИЗАТОР РЕВОЛЮЦИИ

Ленин, опираясь на Троцкого (Ленин: «Троцкий был за бойкот. Браво, т. Троцкий!»), добился первого и очень серьезного тактического успеха: заседание ЦК от 5 октября 1917 года выносит постановление всеми голосами против одного (вероятно, Каменев) уйти из Предпарламента в первый же день открытия его сессии, огласив там соответствующую декларацию («Протоколы ЦК РСДРП (б)», стр. 76). 7 октября 1917 года большевистская фракция, в соответствии с этим требованием ЦК, покинула Предпарламент, огласив мотивированную декларацию. Декларация содержит общеизвестные требования большевиков о власти (Советов), земле, мире и т. д.

Подтекст декларации яснее ее текста — это бойкот демократии и ставка на установление диктатуры через вооруженное восстание.

Того же 7 октября Ленин по специальному решению ЦК от 3 октября 1917 года («Протоколы ЦК…», стр. 74) возвращается из своего финляндского подполья в Петроград, чтобы, как сказано в протоколе, «была возможной постоянная и тесная связь» (там же, стр. 74). Отныне Ленин берет на себя непосредственное руководство над ЦК.

Теперь он имеет возможность встречаться с каждым из членов ЦК и ПК. Его информация тоже стала полнее. Ленин на всякий случай снял бороду и усы, надел грим, сделав себе через ЦК и через большевика Смилгу (председатель областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии) удостоверение на имя рабочего Константина Петровича Иванова (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 268). На имя Иванова был выписан Ленину пропуск и в Смольный институт, где находился легальный большевистский центр. Хотя Ленин и говорил, что ему нужно фальшивое удостоверение «на всякий случай, ибо возможен и "конфликт" и "встреча"» (там же, стр. 268), но надобность в этом едва ли была. Временное правительство давно не ищет Ленина, а ЦК партии еще 6 сентября предложил Ленину и Зиновьеву («Протоколы ЦК…», стр. 74) в случае их согласия поставить перед ЦИК Советов вопрос об освобождении их от преследования под залог (под залог был освобожден и Троцкий 4 сентября 1917 г.) Однако Ленин предпочел оставаться «нелегальным».

Через три дня после возвращения Ленина — 10 октября 1917 года — происходит с его участием то историческое заседание ЦК, на котором был, наконец, поставлен вопрос о восстании. Это заседание происходило на квартире редактора газеты М. Горького «Новая жизнь» меньшевика-интернационалиста Н. Суханова. Как это случилось, что квартира врага октябрьского переворота Суханова оказалась местом исторического заседания ЦК большевиков, Суханов объясняет так:

«Собрался полностью большевистский партийный ЦК… О, новые шутки веселой музы истории! Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире, на Карповке (д. 32, кв. 31). Но все это было без моего ведома. Я по-прежнему очень часто заночевывал где-нибудь вблизи редакции или Смольного, то есть вёрст восемь от Карповки. На этот раз к моей ночевке вне дома были приняты особые меры: по крайней мере, жена моя точно осведомилась о моих намерениях и дала мне дружеский, бескорыстный совет — не утруждать себя после трудов дальнейшим путешествием. Во всяком случае, высокое собрание было совершенно гарантировано от моего нашествия…» (Н. Суханов, «Записки о революции», кн. VII, 1923, стр. 33).

Ленин явился на собрание в парике с упомянутым удостоверением на имя Иванова, а Зиновьев — с бородой, но без шевелюры, тоже с фальшивым удостоверением (Зиновьев, как упоминалось, без особого риска уже с сентября участвовал на заседаниях ЦК, его даже хотели легализовать под залог, но ЦК не соглашался оторвать его от Ленина). Суханов допускает одну ошибку и одно упущение в своем изложении. Упущение в том, что он не говорит, что жена его Г. К. Суханова-Флаксерман была членом большевистской партии и сотрудником Секретариата ЦК партии большевиков («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 301). Официальный историк замечает, что именно то обстоятельство, что Флаксерман была женой Суханова делало квартиру Суханова «весьма удобной с точки зрения конспирации» (там же, стр. 301).

Ошибка же Суханова заключается в том, что он думал, что собрался весь состав ЦК. Между тем, протоколы ЦК, опубликованные позднее мемуаров Суханова, показывают следующую картину: на решающем заседании ЦК от 10 октября 1917 года присутствовало только 50 % всех членов ЦК. Как мы видели, на шестом съезде был избран 21 член ЦК и потом в члены ЦК были переведены три человека из кандидатов ЦК. Таким образом, членский состав ЦК поднялся до 24 человек. Протокол заседания ЦК перечисляет присутствующих в следующем порядке: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Коллонтай, Бубнов, Сокольников, Ломов (Оппоков). Как обычно, председательствует Свердлов, которого Троцкий называет «Генеральным секретарем Октябрьской революции» (Свердлов был фактическим первым секретарем ЦК и руководителем всей партийной иерархии).

Повестка дня заседания вовсе не выглядит «исторически»:

Вот она:

1) Румынский фронт

2) Литовцы

3) Минский и Северный фронт

4) Текущий момент

5) Областной съезд

6) Вывод войск

Все эти практические и тактические вопросы сформулированы нарочито так, чтобы вернее завуалировать главный и решающий вопрос о судьбе всей революции — четвертый вопрос о текущем моменте. По этому-то вопросу с докладом выступил Ленин. Он теперь имел возможность лично изложить свои аргументы за восстание. Его основная мысль: политически восстание давно назрело, но в партии «с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании… Это недопустимо… Вопрос стоит очень остро и решительный момент близок… Абсентеизм и равнодушие масс можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций… Политически дело совершенно созрело для перехода власти… Надо говорить о технической стороне. В этом все дело. Между тем мы, вслед за оборонцами, склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха. Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно» («Протоколы ЦК…», стр. 84–85).

В прениях выступило только три человека и то не по принципиальному вопросу о восстании, а с информацией о состоянии дел на местах (Ломов, Урицкий, Свердлов). Голосуется предложенная Лениным резолюция о том, что вся внешняя и внутренняя обстановка «ставит на очередь дня вооруженное восстание. Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы» (там же, стр. 85–86). За резолюцию голосуют 10 человек, против — два (Каменев и Зиновьев).

Таким образом, решение о большевистском восстании было принято меньшинством ЦК (10 за, 2 против, 12 отсутствовало). Из отсутствующих важных членов ЦК два — Рыков и Ногин (председатель Московского Совета) определенно были на стороне голосовавших против, к ним примыкал и другой видный член ЦК Милютин (см. Л. Троцкий, цит. пр., стр. 612). На этом же заседании Дзержинский предложил «создать для политического руководства на ближайшее время Политическое бюро из членов ЦК». В протоколе сказано, что такое Бюро создано из семи человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов («Протоколы ЦК…», стр. 86).

Л. Троцкий говорит, что это Политбюро оказалось не жизнеспособным и ни разу не собралось в указанном составе (L. Trotzki, Geschichte der rus-sischen Revolution, стр. 616). На заседании не был записан срок начала восстания, но Троцкий пишет, что устно было условлено: восстание начнется 15 октября (Сталин это оспаривал, говоря, что октябрьское восстание произошло именно тогда, когда оно было назначено — 25 октября) (L. Trotzki, там же, стр. 616).

Один очень характерный и существенный момент в резолюции: почему надо спешить с восстанием, резолюция ЦК перечисляет благоприятные предпосылки, называет и одну отрицательную предпосылку, могущую сорвать восстание. В резолюции об этом сказано так: «угроза мира империалистов с целью удушения революции в России» («Протоколы ЦК…», стр. 86). Эта «угроза мира» дополнялась другой угрозой — предполагаемым предоставлением земли крестьянам, над проектом которого работали и ЦИК Советов и Временное правительство. А эти — мир и земля — как раз и были те два кита, на которых строилась вся стратегия захвата власти большевиками.

На второй день после решения ЦК о восстании Зиновьев и Каменев обратились к «Петроградскому, Московскому областному, Финляндскому областному комитетам РСДРП, большевистской фракции, Петроградскому Исполкому Советов, большевистской фракции съезда Советов Северной области» с заявлением против восстания. Они писали: «Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! — ни то, ни другое неверно, и в этом все дело» (там же, стр. 88).

Заявление Зиновьева и Каменева не имело практических последствий. Большевистская машина восстания начала работать методически и систематически. Меньшевики и эсеры, не желая того, сами способствовали созданию весьма важного, быть может, решающего легального органа этой машины — Военно-революционного комитета. Еще за день до заседания ЦК — 9 октября происходило заседание Петроградского Совета, в котором сейчас большевики были в большинстве. На этом заседании говорилось о необходимости создания, во-первых, контроля над действиями Петроградского военного штаба (которого обвиняли, что он хочет вывести революционный гарнизон из Петрограда), во-вторых, организации такого органа, который мобилизовал бы население для обороны Петрограда — Комитета революционной обороны. Меньшевики и эсеры сначала были против этого, но потом сами внесли предложения, которые гласили:

1. создать при командующем войсками Петроградского округа «коллегию» из представителей Совета, и всякий вывод той или иной части войск может быть произведен только с согласия этой «коллегии»;

2. очистить командный состав от правых;

3. создать комитет революционной обороны Петрограда.

Большевистский Исполком Советов весьма охотно принял эти предложения (за 13, против — 12) (Н. Суханов, цит. пр., стр. 38). В тот же день состоялся пленум Совета, на котором нашли, что предложения меньшевиков и эсеров недостаточно радикальны. Пленум Совета записал, что власть должна перейти в руки Советов, что же касается «революционного комитета обороны» Петрограда, который «сосредоточил бы в своих руках все данные, относящиеся к защите Петрограда и подступов к нему» то он должен быть создан (из резолюции).

Так была подготовлена, при участии меньшевиков и эсеров, почва по созданию легального органа восстания — Военно-революционного Совета. Он был официально создан 12 октября. Что речь идет об органе восстания знали только большевистские члены Совета, его меньшевистские и эсеровские члены полагали, что создается, по существу, тот орган, который они сами же предложили. Большевики и Троцкий в особенности делали все возможное и невозможное, чтобы укрепить их в этом заблуждении. Даже в постановлении о. задачах комитета большевики сумели ловко замаскировать его истинную цель. Однако надо было бы быть очень наивным, чтобы не видеть этой истинной цели создаваемого органа. В самом деле, вот что говорилось в постановлении Исполкома:

«Ближайшими задачами Военно-революционного комитета являются: определение боевой силы и вспомогательных средств, необходимых для обороны столицы; затем учет и регистрация личного состава гарнизона Петрограда и его окрестностей, а равно и учёт предметов снаряжения и продовольствия, разработка плана работ по обороне города, меры по охране его от погромов и дезертирства, поддержание в рабочих массах и солдатах революционной дисциплины. При Военно-революционном комитете организуется гарнизонное совещание, куда входят представители частей всех родов оружия. Гарнизонное совещание будет органом, содействующим Военно-революционному комитету в проведении его мероприятий, информирующим его о положении дел на местах и поддерживающим тесную связь между комитетом и частями» (Н. Суханов, там же, стр. 40–41).

Во главе Военно-революционного комитета был поставлен левый эсер П. Е. Лазимир, который, разумеется, не знал, что он возглавляет легальный штаб восстания ЦК партии большевиков! Зато он был окружен большевиками, которые знали, в чем дело: это — сам Троцкий, потом товарищ председателя Подвойский (накануне переворота он и юридически заменил Лазимира), секретарь комитета Антонов-Овсеенко, члены — Невский, Юренев, Мехоношин (меньшевики и правые эсеры отказались войти в этот комитет). Большевистские конспираторы так хорошо организовали свой комитет, что создали при нем отличные вспомогательные службы. Таковыми были отделы комитета: 1) обороны, 2) снабжения, 3) связи, 4) информации, 5) рабочей милиции, 6) донесений, 7) комендантуры (Суханов, там же, стр. 41). Комитет прочно опирался на гарнизон в 150 тысяч солдат («История КПСС», стр. 314).

Словом, Ленин, став теперь «оборонцем» больше, чем сам Керенский, создал легально-нелегальную власть над Петроградом почти за две недели до того, как он захватил власть над всей страной. В этих условиях поражала бездеятельность Временного правительства.

Второе заседание ЦК, посвященное вооруженному восстанию, состоялось 16 октября (29 октября) 1917 г. (если, как Троцкий утверждает, вооруженное восстание было назначено на 15 октября, то этот срок был пропущен). На этот раз заседание было расширенное — ЦК заседал совместно с ответственными руководителями Исполнительной комиссии (бюро) Петроградского комитета, Военной организации, Петроградского Совета, Профессиональных союзов, железнодорожников, Петроградского окружного комитета. Протокол не перечисляет фамилий присутствовавших, но из голосования видно, что присутствовало 25 человек, в том числе члены ЦК Ленин, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Сталин, Скрыпник, Иоффе, Милютин, Дзержинский. (Л. Троцкий в этом заседании не участвовал, так как руководил пленумом Петроградского Совета, на котором того же 16 октября утверждался Военно-революционный комитет.) Расширенное заседание происходило на окраине Петрограда, в помещении Лесновско-Удельнинской районной Думы, которая находилась в руках большевиков (председателем ее был М. И. Калинин) («История КПСС», стр. 306).

На этом заседании Ленин обосновал решение 10 октября о восстании, а представители ЦК и названных выше организаций докладывали о том, как и насколько успешно идет техническая подготовка восстания. Тут в генеральном штабе партии трезво, деловито и без всякого ложного пафоса взвешивались все плюсы и минусы происходящей подготовки. Уже из сухого протокольного изложения видно, что Ленин и его ученики подходили к восстанию как к искусству, которым они владели в совершенстве. Конечно, раздавались и пессимистические нотки неверия в успех дела, но они тонули в большом хоре убежденных сторонников восстания.

Ленин принципиально нового ничего не сказал. Он только заметил, что сейчас стоит дилемма — либо новая корниловщина, либо власть большевиков. Он сказал, что массы требуют от большевиков не слов, а дел «в борьбе с войной и в борьбе с разрухой»; Ленин пожелал сначала выслушать доклады с мест из большевистских центров, прежде чем делать дальнейшие выводы. При этом он многозначительно добавил: «Настроением массы руководствоваться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету» («Протоколы ЦК…», стр. 94).

Свердлов, председательствовавший и на этом заседании, доложил, что партия выросла до 400 тысяч человек (данные эти оказались преувеличенными), растет влияние большевиков в Советах, а также в армии и на флоте.

Руководитель Петроградского комитета партии Бокий доложил положение дел по районам столицы: Васильевский остров — боевого настроения нет, но боевая подготовка ведется.

Выборгский район — готовится к восстанию и образован Военный Совет.

1-ый городской район — Красная гвардия есть, но настроение трудно учесть.

2-ой городской район — настроение лучше.

Московский район — выйдут по призыву Совета, но не партии.

Нарвский район — стремления выступать нет, но авторитет партии не падает.

Невский район — за Советом пойдут все.

Охтенский район — дело плохо.

Петербургский район — настроение выжидательное.

Рождественский район — то же самое.

Пороховский район — настроение в пользу большевиков улучшилось.

Шлиссельбург — настроение в пользу большевиков.

Крыленко, докладывая от Бюро Военной организации ЦК заявил, что у них в Бюро расхождения в оценке положения в гарнизоне, но что он лично думает, что настроение в полках «поголовно наше».

Представитель Петроградской окружной организации Степанов заявил, что в округе «настроение боевое, готовятся к выступлению», большинство гарнизонов большевистские. Володарский от имени Петроградского Совета заявил, что «на улицу никто не рвется, но по призыву Совета все явятся». Представитель профсоюзов (500 тыс. чел.) Шмидт сказал, что «влияние нашей партии преобладающее… Требуют всей власти Советам».

Представитель союза металлистов Шляпников (бывший член ЦК) заметил, что у них влияние большевиков преобладает, но «большевистское выступление не является популярным; слухи об этом даже вызвали панику».

Скрыпник от фабрично-заводских комитетов констатирует, что люди хотят, чтобы от слов перешли к делу; руководители отстали от масс. Шмидт дополнительно говорит, что петроградские и московские железнодорожные узлы ближе к большевикам; почтовики — низшие служащие — большевики.

Свердлов дополнительно информирует, что в Москве в связи с резолюцией ЦК предприняты шаги выяснения положения о возможности восстания («Протоколы ЦК…», стр. 93–97).

На основе этих информационных докладов о подготовке к восстанию развернулись прения «О текущем моменте». В прениях выступил 21 человек, некоторые выступили по несколько раз. Милютин и Шотман заявили, что партия к восстанию не готова и выступать сейчас рано. Скалов заявил, что до созыва II съезда Советов нельзя устраивать восстание, но на съезде нужно взять власть. Володарский тоже считал, что вопрос о взятии власти надо решать на II съезде. Пессимистически был настроен и Г. И. Бокий. Зиновьев и Каменев повторили свою старую точку зрения и решительно выступили против восстания, по крайней мере, в ближайшие дни. Зиновьев говорил: «Мы должны сказать себе прямо, что в ближайшие пять дней мы не устраиваем восстания». Каменев говорил, что с принятия резолюции прошла неделя и ничего не сделано для восстания. Вывод этой недели — «данных для восстания у нас нет». В другой речи Каменев косвенно подтвердил указание Троцкого, что восстание было назначено на 15 октября. Каменев сказал: «Раньше говорили, что выступление должно быть до 20, а теперь говорят о курсе на революцию… Назначение восстания есть авантюризм». Сталин, возражая Каменеву и Зиновьеву, заявил, что их выжидательная тактика с восстанием только помогает контрреволюции организоваться, но «день восстания должен быть целесообразен». Все другие ораторы тоже поддержали курс на немедленное восстание.

После прений на голосование были внесены две резолюции:

1. Резолюция Ленина: «Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления»;

2. Резолюция Зиновьева: «Не откладывая разведочных, подготовительных шагов, считать, что никакие выступления впредь до совещания с большевистской частью съезда Советов — недопустимы».

За резолюцию Ленина голосовало: за — 19, против — 2, воздержалось — 4. За резолюцию Зиновьева голосовало: за — 6, против — 15, воздержалось — 3 («Протоколы ЦК…», стр. 97-104).

Самым чудовищным преступлением в большевистской партии считается нарушение дисциплины партии безотносительно к тому, какие бы веские аргументы ее нарушитель ни приводил. При этом, чем выше стоит в иерархии партии нарушитель дисциплины, тем больше ответственности.

Поэтому даже Ленин, когда он оказывался в высшем органе партии в меньшинстве, вел закрытую полемику, но никогда открыто не выступал против решения большевистского ЦК. Если случалось, что Ленин намеревался нарушить этот принцип дисциплины, то он угрожал выходом из ЦК, чтобы как рядовой член партии получить свободу действия против ЦК и его неугодных ему решений.

Каменев и Зиновьев, проголосовав 10 и 16 октября против восстания, выступив в непартийной газете «Новая жизнь» (орган Горького и Суханова) против решения ЦК, будучи его членами, нарушили этот железный закон большевистской дисциплины. Каменев 18 октября писал: «Не только я и т. Зиновьев, но и ряд товарищей-практиков находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до созыва съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом» («Протоколы ЦК…», стр. 116).

Это выступление вызвало у Ленина взрыв возмущения. До глубины души, видимо, возмутили Ленина и выступления Каменева и Зиновьева в ЦК. Ленин писал в ЦК: «Зиновьев имеет бесстыдство утверждать, что "партия не опрошена" и что такие вопросы (восстание), не решаются десятью человеками» или: «Каменев бесстыдно кричал: "ЦК провалился, ибо за неделю ничего не сделано" (опровергнуть я не мог, ибо сказать, что именно сделано, нельзя)», и Ленин категорически потребовал от ЦК: «Каменев и Зиновьев выдали Родзянко и Керенскому решение ЦК своей партии о вооруженном восстании… Ответ на это может и должен быть один: немедленное решение ЦК:…ЦК исключает обоих из партии». Ленин добавляет: «Мне нелегко писать про бывших близких товарищей, но колебания здесь я считал бы преступлением… Изменником может стать лишь свой человек» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 424–426). Это письмо Ленина в ЦК, датированное 19 октября, не произвело особого впечатления не только на Зиновьева и Каменева, но даже и на ЦК в целом. Правда, Каменев еще 16 октября (за три дня до письма Ленина) в ответ на новое решение ЦК о восстании подал заявление о выходе из ЦК, но оно еще не рассматривалось ЦК.

20 октября происходит новое заседание ЦК. Присутствуют — Троцкий, Сталин, Сокольников, Дзержинский, Урицкий, Иоффе, Свердлов, Милютин, Коллонтай. Отсутствуют Ленин, Каменев, Зиновьев. Но обсуждается как раз заявление Ленина о Каменеве и Зиновьеве. Вот некоторые интересные выдержки из прений:

Свердлов: «ЦК не имеет права исключать из партии… Отставка Каменева должна быть принята».

Сталин: «Предложение Ленина должно быть разрешено на пленуме и предлагает в данный момент не решать».

Милютин: «Присоединяется к мнению т. Сталина, но доказывает, что вообще ничего особенного не произошло».

Троцкий: «Считает, что отставка Каменева должна быть принята».

Сталин (второй раз): «Считает, что Каменев и Зиновьев подчинятся решениям ЦК… Считает, что исключение из партии не рецепт, предлагает оставить в ЦК».

В результате прений предложение Ленина об исключении Каменева и Зиновьева из партии отклоняется, но отставка Каменева, как члена ЦК, принимается (за — 5, против — 3) («Протоколы ЦК…», стр. 106–107).

Однако и это решение об отставке Каменева было потом пересмотрено. На последнем заседании ЦК перед переворотом — 24 октября 1917 года — Каменев принимает руководящее участие (там же, стр. 119).

Активная защита Сталиным Каменева и Зиновьева против Ленина выявилась не только в выступлениях Сталина на заседаниях ЦК, но и в том, что он в ЦО партии «Рабочий путь» без ведома своего соредактора Сокольникова поместил, во-первых, письмо в редакцию Зиновьева, в котором Зиновьев говорит, что «действительные мои взгляды по спорному вопросу очень далеки от тех, которые оспаривает т. Ленин» и предлагал «отложить наш спор до более благоприятных обстоятельств»; во-вторых, Сталин сделал к этому заявлению следующее явно антиленинское примечание от редакции: «Мы в свою очередь выражаем надежду, что сделанным заявлением т. Зиновьева (а также заявлением т. Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками» (там же, стр. 114, 115). Когда на заседаниях ЦК от 20 октября выяснилось, что Сталин действовал самочинно, а его соредактор Сокольников это действие считал ошибочным, как и Ленин, то Сталин заявил о своем выходе из редакции, но ЦК отставки его не принял (там же, стр. 108).

Газеты Петрограда полны сведений о предстоящем восстании большевиков. Не только из выступления Каменева и Зиновьева, но из самих статей Ленина в «Рабочем пути» совершенно ясно видно, что восстание — дело решенное, гадают только о сроке — когда же оно назначено. Максим Горький, который так близок был к Ленину, 18 октября выступил в «Новой жизни» со статьей «Нельзя молчать!». Он писал: «Всё настойчивее распространяются слухи о том, что 20-го октября предстоит "выступление большевиков"». Он предупреждал против повторения «отвратительных сцен 3–5 июля» и писал: «Вспыхнут… все темные инстинкты толпы, раздраженной разрухою жизни, ложью и грязью политики — люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости». Он предлагал ЦК большевиков опровергнуть слухи о восстании, если этот ЦК не стал «орудием в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков». (Н. Суханов, «Записки о революции», кн. VII, стр. 46–47). «Обезумевшим фанатиком» Горький считал Ленина.

Между тем, политическая и особенно техническая подготовка восстания шла на всех парах. 21 октября большевики созвали собрание полковых и ротных комитетов всех частей армии и флота столицы. На собрании доклад о «текущем моменте» сделал Троцкий. Результат: «21 октября Петербургский гарнизон окончательно признал единственной властью Совет, а непосредственным начальствующим органом Военно-революционный комитет» (Суханов, там же, стр. 86). Свидетель Суханов утверждает: «Уже 21 октября Временное правительство было низвергнуто, и его не существовало на территории столицы…» (там же, стр. 95). 22 октября Петроградский Совет документально подтвердил, что властью в столице является не Керенский, а Троцкий. В этот день Совет разослал по всем частям гарнизона телефонограмму, в которой говорилось: «Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-революционным комитетом, не действительны» (там же, стр. 101). Одновременно Военно-революционный комитет выпускает прокламацию и к населению Петрограда:

«В интересах защиты революции… нами назначены комиссары при воинских частях и особо важных пунктах столицы и ее окрестностей. Приказы и распоряжения, распространяющиеся на эти пункты, подлежат исполнению лишь по утверждению их уполномоченными нами комиссарами. Комиссары, как представители Совета, неприкосновенны» (там же, стр. 109).

Это уже было начало открытого восстания, руководимого из комнаты 18 Смольного института (там помещалась большевистская фракция Совета).

Почему же в этих условиях бездействовало правительство? Может быть, надо было много сил, чтобы изолировать обитателей комнаты 18? Суханов уверенно свидетельствует: «Хороший отряд в пятьсот человек был совершенно достаточен, чтобы ликвидировать Смольный со всем его содержанием» (там же, стр. 109). У Временного правительства, однако, не только не было воли к власти, но даже воли к жизни. Даже его вернейшая опора — Петропавловская крепость, — которая отказалась принять и признать комиссара Троцкого, после доклада Троцкого на собрании гарнизона перешла на сторону большевиков. Гарнизон Петропавловска почти единогласно принял резолюцию о советской власти и о своей готовности восстать против правительства. В крепости было около 100 тысяч винтовок. Одной речью Троцкого большевики заполучили эти 100 тысяч винтовок. Ленин был прав. Переворот в Петрограде не только созрел, но и перезрел.

Заседание ЦК, которое дало последние директивы по проведению переворота, состоялось 24 октября 1917 г. На нем отсутствуют Ленин, Зиновьев, Сталин, но присутствуют Каменев, Дзержинский, Ногин, Ломов, Милютин, Иоффе, Урицкий, Бубнов, Свердлов, Троцкий, Берзин — всего 11 членов из 24.

Протокол этого заседания начинается с указания: «т. Каменев предлагает, чтобы сегодня без особого постановления ЦК ни один член ЦК не мог уйти из Смольного. Принято» («Протоколы ЦК…», стр. 119). Таким образом, Каменев, голосовавший против восстания, теперь, когда решается его судьба, стал вместе с Троцким и Свердловым во главе восстания. Причины неприсутствия Сталина (вероятно, в редакции ЦО) и Зиновьева неизвестны. Ленин свое неприсутствие объяснил в письме к Свердлову от 23 октября так: «На пленуме мне, видно, не удастся быть, ибо меня «ловят» («Октябрьское вооруженное восстание», Москва, 1957 г., стр. 66). На заседании происходит распределение членов ЦК по главным пунктам и объектам восстания. Назначаются: Бубнов на железные дороги, Дзержинский — на почту и телеграф, Милютин — организация продовольственного дела, Свердлов — наблюдение за Временным правительством, Ломов и Ногин — связь с Москвой, Каменев и Берзин — ведение переговоров с левыми эсерами. По предложению Троцкого, решено создать запасной штаб восстания в Петропавловской крепости (постоянную связь с крепостью должен поддерживать Свердлов). В связи с этим решено снабдить всех членов ЦК пропусками в крепость («Протоколы ЦК…», стр. 119–121). Имя и функция Сталина, равно как и Зиновьева, в Протоколе не упоминаются.

Того же 24 октября 1917 года Ленин обратился со своим последним перед переворотом письмом в ЦК. В этом письме он писал:

«Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс… Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство… нельзя ждать!! Можно потерять всё!!.. Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало. Промедление в выступлении смерти подобно» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 435–436).

Это письмо Ленина на заседании ЦК не обсуждалось. Оно, видно, опоздало, так как ЦК уже решил начать восстание, как мы уже видели выше. Ленин явился в Смольный уже в разгаре подготовки восстания. Официальный историк пишет: «До позднего вечера 24 октября Ленин вынужден был оставаться на конспиративной квартире. Волнуясь за исход восстания, он трижды направлял Фофанову с письмами… для передачи их в ЦК… Поздним вечером пришел связной ЦК Эйно Рахья… Ленин тотчас же принял решение идти в Смольный: переменил одежду, завязав щеку платком, надел парик, старую заношенную кепку и поздно вечером покинул последнюю конспиративную квартиру» («История КПСС», там же, стр. 322).

Тем временем, по свидетельству Троцкого, Военно-революционный комитет разработал тактическую схему завоевания столицы. Он говорит: «Город разбит на боевые участки, подчиненные своим ближайшим штабам. На важнейших пунктах сосредоточены бойцы Красной гвардии. Они приведены в связь с войсками по соседству, где охранные роты стоят наготове. Цели каждой отдельной операции и силы, необходимые для этого, утверждены заранее» (Троцкий, цит. пр., стр. 664).

Как прошло само восстание, рассказывает свидетель Суханов:

«Сопротивление не было оказано. Начиная с двух часов ночи, небольшими силами, выведенными из казарм, были постепенно заняты вокзалы, мосты, осветительные учреждения, телеграф, телеграфное агентство. Группки юнкеров не могли и не думали сопротивляться. В общем, военные операции были похожи скорее на смену караулов в политически важных центрах города… начавшиеся решительные операции были совершенно бескровны; не было зарегистрировано ни одной жертвы… Город был совершенно спокоен» (Суханов, там же, стр. 160).

Утром 25 октября Керенский уехал на Северный фронт, чтобы привести в Петроград верные правительству части (большевики пишут, что Керенский бежал на машине с американским флагом), но восстание развивается успешно и без сопротивления. В 2 часа 35 минут Ленин и Троцкий на экстренном заседании Петроградского Совета в Смольном торжественно объявляют о переходе власти в руки Советов в лице Военно-революционного комитета. Некоторые министры арестованы, другие во главе с новым «диктатором», заместителем Керенского М. Н. Кишкиным засели в Зимний дворец и сопротивляются. Их защищают юнкера и женский ударный батальон. Военно-революционный комитет предлагает им сдаться без боя, но они не сдаются. Тогда знаменитый крейсер «Аврора» в 9 часов 40 минут вечера делает свой символический холостой выстрел. Это приказ Красной гвардии штурмовать Зимний дворец. Завязался короткий бой, в результате которого Зимний дворец капитулирует. Большевистский октябрьский переворот совершился. Жертвы переворота: 6 убитых и 50 раненых («История КПСС», там же, стр. 328).

В ЦК обсуждается вопрос о составе первого советского правительства. Троцкий вспоминает: «Надо формировать правительство. Нас несколько членов ЦК».

Летучее заседание в углу комнаты. «- Как назвать? — рассуждает вслух Ленин. Только не министрами: гнусное, истрепанное название». Троцкий предлагает министров назвать «народными комиссарами», а правительство «Советом народных комиссаров»:

«— Совет народных комиссаров? — подхватывает Ленин, — это превосходно: ужасно пахнет революцией».

Троцкий продолжает: «На другой день на заседании ЦК партии Ленин предложил назначить меня председателем Совета народных комиссаров. Я привскочил с места с протестом — до такой степени это предложение показалось мне неожиданным и неуместным.

«— Почему же? — настаивал Ленин: — вы стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть», — я предложил отвергнуть предложение без прений. Так и сделали» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, Берлин, 1930, стр. 60–61).

Соответствующий протокол ЦК Сталин не разрешал опубликовывать, не опубликован он и до сих пор, но ЦК никогда и не опровергал вышеприведенное утверждение Троцкого. Что Троцкий был из всех членов ЦК наиболее последовательным сторонником Ленина в Октябрьской революции — это подтверждают решительно все документы эпохи. Даже Сталин писал в первую годовщину Октябрьской революции:

«Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и, главным образом, т. Троцкому» (Л. Троцкий, там же, стр. 233).

Джон Рид в своей знаменитой книге «10 дней, которые потрясли мир» как о вождях Октября говорит только о Ленине и Троцком. Он отмечает, в полном согласии с протоколом ЦК, что с самого начала «из интеллигентов за восстание стояли только Ленин и Троцкий» (Джон Рид, «10 дней, которые потрясли мир», Москва, 1957, стр. 53).

В предисловии к этой книге Ленин написал, что «она дает правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий». Все, что здесь доказывается о роли Троцкого, кажется просто излишним.

Но вот в 1968 году в СССР вышла книга академика И. И. Минца в двух томах (2065 стр.!) «История Великого октября», где на стр. 954 о Троцком сказано: «Хотя Троцкий и голосовал за резолюцию о восстании, он не признавал его необходимости, практически его не готовил, никакого участия в разработке плана восстания не принимал». Уже одна эта цитата достаточно ярко характеризует всю фальшь и историческую субъективность всей советской историографии об Октябрьской революции, главой которой является Минц.

Однако при всем сказанном, при анализе Октябрьской революции все-таки нельзя упускать из виду выдающееся значение в революции той партийной машины, которую создал!» большевики. Порою эта машина действует и без Ленина и даже через голову Ленина, не говоря уже о Троцком.

25 октября (7 ноября) в 10 часов 45 минут вечера открылся II съезд Советов. Открыл его член бюро ЦИК Советов меньшевик Ф. Дан (Церетели и Чхеидзе уехали отдыхать на Кавказ в самый ответственный период революции). На съезде присутствуют 670 делегатов: 300 большевиков, 193 эсера (из них 169 левых), 68 меньшевиков, 14 объединенных интернационалистов, 10 членов Польской партии социалистов (ППС) и Польской партии социал-демократов (ПС-Д), 49 других партий и 36 беспартийных («Второй Всероссийский съезд Советов», Гиз, 1928, стр. 170, 171; см. также Ленин, Собр. соч., 3-е изд. т. XXII, стр. 574).

Избирается президиум: 14 большевиков, 7 эсеров, 3 меньшевика и 1 интернационалист из группы «Новой жизни» Горького. Джон Рид пишет:

«После этого старый ЦИК покидает трибуну и его место занимают Троцкий, Каменев, Луначарский, Коллонтай, Ногин… Весь зал встает, гремя рукоплесканиями. Как высоко взлетели они, эти большевики — от непризнанной и гонимой секты всего четыре месяца назад и до величайшего положения рулевых великой России» (Джон Рид, там же, стр. 91).

Каменев оглашает повестку дня: 1. Организация власти, 2. Декрет о мире, 3. Декрет о земле.

Большевистские лидеры потребовали от съезда санкции происшедшего переворота (Ленин в первый день съезда не присутствовал). В ответ на это меньшевики и эсеры (кроме левых), огласив декларацию протеста «против военного заговора и захвата власти» большевиками, ушли со съезда. Это сразу превратило большевиков из меньшинства (300 из 670 делегатов) в подавляющее большинство (300 из 578). Суханов совершенно прав был, когда писал:

«Уход со съезда меньшевиков и эсеров сильно упростил и облегчил положение Ленина и Троцкого. Теперь никакая оппозиция не путалась в ногах при создании пролетарского правительства» (Суханов, там же, стр. 239).

Что это было так, показывают результаты голосования по декретам: воззвание о переходе власти к Советам было принято всеми голосами против 2 при 12 воздержавшихся. Второе и последнее заседание происходило с 9 вечера 26 октября до 5 часов 15 минут утра 27 октября. На этом заседании Ленин сделал два доклада — 1) о мире и 2) о земле. Был принят «декрет о мире», согласно которому новое правительство обязывалось обратиться ко всем воюющим народам о заключении «немедленного мира без аннексий и контрибуций», для чего предлагалось объявить трехмесячное перемирие. По вопросу о земле был принят декрет, целиком переписанный из программы эсеров (переход земли без выкупа к крестьянам через местные крестьянские комитеты) (Ленин, Собр. соч., 3-е изд. т. XXII, стр. 13–23).

Суханов иронизировал: «И досталось же Ленину за этот дневной грабёж. Эсеры кричали: хорош марксист, травивший нас 15 лет за нашу мелкобуржуазность и ненаучность с высоты своего величия и осуществивший нашу программу, едва захватив власть! А Ленин огрызался: хороша партия, которую надо было прогнать от власти, чтобы осуществить ее программу» (Суханов, там же, стр. 257).

Принимая эсеровскую программу по земельному вопросу, Ленин знал, что он делал. Россия была крестьянской страной (80 % населения составляло крестьянство). Только та политическая партия имела шансы удержаться у власти, которая провозгласит именно эсеровскую программу законом (большевистская аграрная программа требовала национализации земли, что и было осуществлено потом, когда власть укрепилась). Макиавеллианец до мозга костей, Ленин был убежден, что цель (власть) оправдывает средство (плагиат эсеровской программы). Впрочем, сам Ленин ссылался на демократию. В докладе о земле он заявил:

«Здесь раздаются голоса, что сам декрет составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов (тут речь идет о наказе крестьянского съезда Советов. — А. А.), хотя бы мы с ними были не согласны» (Ленин, там же, стр. 23).

Съезд постановил также «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом народных комиссаров» (Ленин, там же, стр. 25). Слово «Временное» и ссылка на Учредительное собрание было тактической данью времени — только так могли большевики рассчитывать на утверждение своего однопартийного правительства даже II съездом Советов, где они были в большинстве. (Уже в январе 1918 г., на III съезде Советов, ссылки на «временное» и Учредительное собрание были исключены (Ленин, там же, стр. 575).

В состав правительства вошли члены ЦК большевиков — Ленин (председатель), Троцкий (народный комиссар иностранных дел), Рыков (народный комиссар по внутренним делам), Милютин (земледелия), Ногин (торговли и промышленности), Ломов (юстиции), Сталин (по делам национальностей), бывшие члены ЦК — Шляпников (труда), Теодорович (продовольствия), Глебов-Авилов (почты и телеграфа). По делам военным и морским был создан комитет в составе трех военных работников ЦК — Антонов-Овсеенко, Крыленко и Дыбенко. Бывший межрайонец из большевиков — Луначарский — стал народным комиссаром просвещения.

Каменев и Зиновьев в состав правительства не были включены, но получили руководящие должности: Каменев стал председателем советского парламента — ВЦИК Советов, а Зиновьев — главным редактором органа ВЦИК — «Известий» (потом Зиновьев стал вместо Троцкого председателем Петроградского Совета).

Состав правительства от имени большевистской фракции был оглашен Каменевым. Суханов, входивший в группу Мартова (она осталась на съезде), был участником заседания 26 октября, на котором утверждались члены правительства. Он пишет, что из оглашенных лиц «аудитории были знакомы только Ленин, Троцкий и Луначарский. Их имена она встречает шумными аплодисментами» (Суханов, там же, стр. 262).

Последним вопросом были выборы Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) Советов. Партийный состав ВЦИК Советов оказался таким: всего членов ВЦИК — 101 человек; 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 социал-демократов интернационалистов, 3 от украинской социалистической партии и 1 эсер-максималист. Было принято постановление, что ВЦИК должен быть пополнен за счет представителей партий и групп, ушедших со съезда (меньшевиков и эсеров), но этого никогда не случилось (Ленин, там же, стр. 575).

Подводя итоги революции, надо поставить следующий главный вопрос: большевики утверждают, что Октябрьская революция была совершена как социалистическая революция, в отличие от Февральской буржуазной революции. Так ли это? Иными словами, являлась ли Октябрьская революция по своей объявленной программе революцией социалистической? На этот вопрос приходится ответить категорическим: нет! Возьмите «Апрельские тезисы» Ленина, являющиеся программой большевистской революции. Что там сказано о «социалистической революции»? Ни слова. Там сказано, что своеобразие текущего момента в России заключается в переходе от первого этапа революции, давшей власть буржуазии, ко второму этапу, который даст власть пролетариату и беднейшему крестьянству. Там не сказано, что новая власть будет ставить перед собою социалистические задачи. Цели и задачи новой «пролетарской», «советской» власти в «Апрельских тезисах» сведены к следующим пунктам:

1. мир;

2. конфискация помещичьих земель в пользу крестьянства;

3. контроль советского государства над производством;

4. слияние всех банков в один национальный банк и контроль над ними.

Все эти требования вполне укладываются в рамки любой радикальной буржуазной революции. Они могли быть с успехом проведены и Временным правительством, опирающимся на Советы (даже контроль над производством — вполне нормальная вещь во время большой войны). Да и сам Ленин писал в тех же «Апрельских тезисах»:

«Не "введение" социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны Советов за общественным производством и распределением продуктов» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 116).

Правда, в «Тезисах» есть и два «социалистических» пункта, которые, однако, остались невыполненными и через 52 года после революции. Эти пункты гласят:

«устранение полиции, армии, чиновничества»,

«плата всем чиновникам, при выборности и сменяемости всех их в любое время, не выше средней платы хорошего рабочего» (там же, стр. 115).

Может быть, если не Ленин, то ЦК большевиков проповедовал «социалистическую революцию» и «социализм»? Вот свидетельство Суханова: «Большевики говорили: "У богачей всего много, у бедных ничего нет. Все будет принадлежать беднякам, все будет поделено между ними. Это говорит ваша собственная рабочая партия, единственная партия, которая борется с богачами и их правительством за землю, мир и хлеб…" Но возникает деликатный вопрос: был ли социализм в этой "платформе"? Не пропустил ли я социализма? Приметил ли я слона?… Нет, я констатирую, что о социализме, как цели и задачи советской власти большевики в прямой форме тогда не твердили массам, а массы, поддерживая большевиков, и не думали о социализме» (Суханов, там же, стр. 24).

Все документы той эпохи целиком подтверждают утверждение Ленина и свидетельство Суханова о том, что социализм, как ближайшая цель, начисто отсутствует в программе и пропаганде большевиков в Октябрьской революции. Октябрьский переворот был организован и проведен под лозунгом радикальной буржуазно-демократической революции. У Октябрьской революции оказались два лица — ее одно лицо, направленное к народу, было демократическое, ее другое лицо, завуалированное и обращенное к партии, носило антидемократический характер. Советы же были внешним фасадом, за которым очень удачно скрывалась монопартийная диктатура. О советской маске и о втором лице революции народ узнал лишь тогда только, когда большевики прочно овладели властью над всей страной.

Почему большевикам так легко удалось захватить государственную власть? Если бы Временное правительство вышло из войны и объявило радикальную земельную реформу в пользу крестьян, то в России не произошла бы большевистская революция. Она не произошла бы и при отсутствии этих мер, если бы Временное правительство объявило ответственным за июльское восстание и за получение немецких денег не отдельных вождей (Ленин, Зиновьев), а всю партию во главе с ее ЦК со всеми вытекающими отсюда выводами. Ни того, ни другого оно не сделало. В этих условиях «воля к власти» большевиков оказалась сильнее «воли к жизни» существующей власти. Конечно, был еще один чисто субъективный фактор, способствовавший победе большевиков, — это их классический конспиративный аппарат — ЦК и его ячейки.

В «Апрельских тезисах» Ленин писал: «Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран» (Ленин, ПСС, т. 31, стр. 114). Вот в этом и заключается общая причина исторической катастрофы — демократическая Россия погибла из-за изобилия свободы, приведшей к безнаказанности ее врагов.

 

Глава 14. ПЕРВЫЙ КРИЗИС В ЦК ПОСЛЕ ВЗЯТИЯ ВЛАСТИ

Переворот большевиков встретил сопротивление с трех сторон:

Керенский организовал поход командира 3-его конного корпуса генерала Краснова на Петроград, взял Гатчину (27 октября), Царское Село (28 октября), находясь таким образом на подступах к Петрограду. Однако, несмотря на все личные старания Керенского, ни армия в целом, ни казаки (III конный корпус) не захотели идти дальше на Петроград, чтобы свергнуть власть большевиков. По словам генерала Краснова, казаки говорили: «Нам, одним казакам, против всей России не устоять. Если вся Россия с ними (то есть с большевиками. — А. А.), что же будем делать?» (П. Н. Краснов, На внутреннем фронте, «Архив русской революции», т. I, изд. 2-е, Берлин, 1922, стр. 171).

В самом Петрограде против большевиков образовался «Комитет спасения родины и революции», куда вошли меньшевистские и правоэсеровские фракции II съезда Советов, ЦИК Советов старого созыва, представители Всероссийского исполкома железнодорожного профессионального союза (Викжель), Городской думы. Комитет возглавил видный лидер эсеров Год. Борьба этого комитета против большевистского захвата власти ограничилась рядом платонических заявлений, без попытки оказать большевикам вооруженное сопротивление. Вообще вызывает крайнее удивление, как ведет себя знаменитая «революционная демократия» накануне, во время и сейчас же после большевистского переворота. Ее вожди — Церетели и Чхеидзе, — как уже упоминалось, после победы большевиков на выборах в Петроградский и Московский Советы, «умыли руки» и уехали отдыхать к себе на родину — на Кавказ. Заменявший их в руководстве ВЦИК Советов Ф. Дан, как констатирует известный биограф Ленина Давид Шуб, «даже за день до большевистского восстания» возглавил делегацию Советов, которая «явилась к Керенскому и предупредила его, чтобы он ни в коем случае не смел посылать казаков подавлять большевистское восстание», ибо это поведет к «гражданской войне в рядах самого пролетариата» (ж. «Новый журнал», № 107, 1972, стр. 184, — Д. Шуб, «Из давних лет»).

Другой лидер меньшевиков, но меньшевиков-интернационалистов, — Мартов — не покинул II съезд Советов, как это сделало официальное руководство партии меньшевиков, а продолжал активно участвовать в заседаниях съезда, что объективно означало признание правомерности большевистского переворота. Осталась на съезде и партия левых эсеров, голосовавшая за все ленинские декреты, хотя и не согласившаяся войти в состав ленинского правительства (потом в конце ноября левые эсеры вступили в состав Совнаркома).

Лидер официальной партии эсеров Виктор Чернов накануне переворота уехал в Ставку. Его реакцию на октябрьский переворот тоже надо признать более чем странной. К Чернову, в Гатчину, 30 октября приезжала делегация эсеров города Луги за советом: «верна ли занятая ими позиция? Накануне они приняли резолюцию сохранить нейтралитет и свободно пропускать в обе стороны эшелоны, идущие как на помощь правительству, так и по призыву большевиков. Чернов утвердил резолюцию, а на заявление Станкевича, что такое решение — удар в спину правительства, ответил: «Практически важно одно, чтобы пропускались эшелоны правительства, так как эшелоны к большевикам, по-видимому, не идут» («История гражданской войны в СССР», т. II, 1943, стр. 376, см. также — Краснов, цит. пр., стр. 171).

Правда, тот же Дан на II съезде Советов осудил переворот большевиков, но предложил создать коалиционное правительство из большевиков, эсеров и меньшевиков, на что Троцкий не без основания ответил: «Мы открыто ковали волю масс на восстание. Наше восстание победило. Теперь нам предлагают: откажитесь от победы, заключите соглашение. С кем? Вы — жалкие единицы, вы — банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. И, стр. 49).

3. Наиболее эффективное сопротивление большевикам оказал Викжель, который выдвинул платформу создания «однородного социалистического правительства» из всех советских партий в ультимативной форме (в случае отказа большевиков Викжель угрожал всеобщей железнодорожной забастовкой). Ультиматум Викжеля вызвал раскол в ЦК партии большевиков и в советском правительстве.

Позиция Викжеля угрожала не только парализацией жизни страны, но и срывом посылки большевистских частей из Петрограда против наступающего генерала Краснова. В телеграмме, разосланной «Всем, всем, всем», Викжель писал:

«В стране нет власти… образовавшийся в Петрограде Совет народных комиссаров, как опирающийся только на одну партию, не может встретить признания и опоры во всей стране. Необходимо создать новое правительство…» («Протоколы ЦК…», стр. 270). В это «новое правительство» Викжель предлагал включить представителей всех социалистических партий от большевиков и до правых «народных социалистов» включительно. Положение стало настолько угрожающим, что ЦК большевиков решил обсудить требования Викжеля на специальном заседании ЦК, которое и было созвано 29 октября (11 ноября) 1917 г. Присутствовало 11 членов ЦК во главе с Рыковым, Каменевым и Свердловым. Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин почему-то отсутствовали. По поводу требования Викжеля о создании правительства с участием всех социалистических (советских) партий в протоколе ЦК сказано: «1) Ставится на голосование: ЦК признает необходимым расширение базы правительства и о возможном изменении его состава (принято единогласно)» (там же, стр. 122). В пункте пятом постановления ЦК сказано: «Голосуется предложение: мы не делаем ультиматума из вхождения в правительство всех советских партий до народных социалистов включительно. За 7, против — 3» (там же, стр. 122). Таким образом, ЦК большевиков в отсутствии Ленина и вопреки Ленину "принимает ультиматум Викжеля о создании коалиционного правительства из всех социалистических партий «до народных социалистов включительно».

Так как лидеры меньшевиков и эсеров условием своего вхождения в советское правительство ставили устранение из правительства виновников переворота — Ленина и Троцкого, то ЦК обсуждал и данный вопрос. В примечании от редакции «Протоколов ЦК РСДРП (б)» сказано по этому поводу следующее: «В подлинной секретарской записи далее следует зачеркнутый текст: «и соглашается (ЦК) отказаться от кандидатур Троцкого и Ленина, если этого потребуют (принято)" (там же, стр. 122). Этот якобы «зачеркнутый текст» на самом деле был принят в общей редакции в следующем, шестом пункте постановления ЦК. Там сказано: «6. Голосуется предложение: допускается право взаимного отвода партийных кандидатур. Принято: 5 за, 1 против, 3 воздержались» (там же, стр. 123). Для участия на совещании с Викжелем об организации нового правительства ЦК выделил Каменева и Сокольникова, а ВЦИК в свою очередь тоже выделил для той же цели делегацию в составе Свердлова, Рязанова, левого эсера Закса и др.

ЦК большевиков продолжает стоять на точке зрения создания коалиционного правительства даже ценою вывода из правительства своих ведущих вождей — Ленина и Троцкого. Контроль над ЦК на время переходит к демократическому крылу в лице Каменева, Зиновьева, Рыкова, Ногина, Милютина. Официальное положение каждого из них (Каменев — председатель ВЦИК, Зиновьев — председатель Петроградского Совета, Ногин — председатель Московского Совета, Рыков и Милютин — наркомы) делают их исключительно опасными соперниками диктаторского крыла Ленина и Троцкого. Причем большевистская фракция нового парламента — ВЦИК голосует за предложение группы Каменева «по вопросу о численном и персональном представительстве нашей партии в составе правительства». Тогда Ленин обвинил группу Каменева, что этого решения большевистской фракции ВЦИК она добилась вопреки и «за спиной ЦК» (Ленин, ПСС, т. 35, стр. 48). С тем большим упорством Ленин работает над тем, чтобы объявить новое большинство в ЦК «оппозицией» и изолировать его от руководства. Для этого в ход пускаются испытанные методы: созыв с подобранным составом расширенного заседания ЦК наверху и партийных активов в столицах, а также в крупных центрах страны. Так, 1 ноября 1917 года созывается расширенное заседание ЦК, на котором присутствует 23 человека, из них членов ЦК — 12 человек, а 11 человек — это «актив» (представители Петербургского комитета, Военной организации, профсоюзов, 3 члена правительства, но не члены ЦК). На этом заседании Каменев докладывает об условиях меньшевиков и эсеров по созданию коалиционного правительства (вместо Ленина они выдвигают премьером лидера правых эсеров Чернова или Авксеньева, а вместо ВЦИК — создать «Народный Совет», перед которым ответственно правительство).

Выступая по докладу Каменева, Троцкий заявил:

«Из доклада ясно только, как партии, в восстании участия не принимавшие, хотят вырвать власть у тех, кто их сверг… Ясно, что мы не можем дать права отвода, точно так же мы не можем уступить председательство Ленина; ибо отказ от этого совершенно недопустим» («Протоколы ЦК…», стр. 125).

Дзержинский говорит, что «мы не допускаем отвода Ленина и Троцкого». То же самое говорит и Урицкий. В ответ на упреки, что он торговался с антибольшевистскими партиями насчет кандидатур Ленина и Троцкого, Каменев оглашает решение прошлого собрания и доказывает, что делегация не обсуждала кандидатур, не торговалась, а только заслушала мнение других; рвать (переговоры) было не на чем» (там же, стр. 125).

Ленин резко заявил: «Политика Каменева должна быть прекращена в тот же момент. Разговаривать с Викжелем теперь не приходится. Нужно отправить войска в Москву» (там же, стр. 126). Ленин добавляет: «переговоры должны быть как дипломатическое прикрытие военных действий» (там же, стр. 127).

Зиновьев не связывает вопроса о создании коалиционного правительства с именами Ленина и Троцкого. Он говорит: «Для нас ультимативны два пункта: наша программа и ответственность власти перед Советом ЦИК как источником власти» (там же, стр. 127).

Каменев, Милютин, Рязанов стоят за продолжение переговоров. После широких прений ЦК голосует принципиальное предложение: прервать переговоры. «За» голосуют — 4, «против» — 10. В протокол записывается: «ЦК постановляет: переговоры продолжать. Заявить, что для нас ультимативна Программа» (там же, стр. 129–130).

Значит, ультимативны не Ленин с Троцким, а программа партии.

Из протокола ЦК далее видно, что заседание отклонило более решительную резолюцию Ленина о переговорах с Викжелем (там же, стр. 129), приняв компромиссную резолюцию Троцкого. В ней говорилось:

«ЦК постановляет: разрешить членам нашей партии, ввиду уже состоявшегося решения ЦИК, принять сегодня участие в последней попытке левых эсеров создать так называемую однородную власть с целью последнего разоблачения несостоятельности этой попытки и окончательного прекращения дальнейших переговоров о коалиционной власти» (там же, стр. 130).

Группа Каменева голосовала против этой резолюции, несмотря на ее компромиссный характер. Она считала, что переговоры надо вести для действительного создания коалиционной власти, тогда как Ленин и Троцкий рассматривали их как «дипломатическое прикрытие» для подготовки военных действий.

2 ноября (по старому стилю) Ленин созвал новое заседание ЦК с присутствием 15 членов ЦК (из 23). Протокол этого заседания не сохранился, но сохранились принятая там резолюция и заметки Ленина об итогах голосования по каждому пункту резолюции. Резолюции предпосланы следующие вводные слова: «ЦК признает настоящее заседание имеющим историческую важность и потому необходимым зафиксировать две позиции, обнаружившиеся здесь» («Протоколы ЦК…», стр. 131). Не дожидаясь исхода переговоров с советскими партиями, предусмотренных постановлением ЦК от 29 октября (11 ноября), Ленин, по-существу, ставит вопрос о пересмотре этого постановления. Более того. Бывшее большинство ЦК искусным маневрированием он превращает в оппозицию меньшинства, тем более, что под личным давлением Ленина и Троцкого некоторые из бывших сторонников Каменева переходят на сторону Ленина. Идя по этому пути, Ленин и само заседание ЦК от 2 ноября превращает в суд над сторонниками Каменева. В предложенном Лениным проекте постановления ЦК первые три пункта посвящены оппозиции меньшинства, то есть бывшему большинству ЦК. В этих пунктах говорится: «1) ЦК признает, что сложившаяся внутри ЦК оппозиция целиком отходит от всех основных позиций большевизма… 2) ЦК возлагает всю ответственность… за преступные в данный момент колебания на эту оппозицию… 3) ЦК подтверждает, что без измены лозунгу Советской власти нельзя отказываться от чисто большевистского правительства…» (там же, стр. 131).

Но как раз эти три пункта были опущены в постановлении ЦК, опубликованном в «Правде» от 4 ноября 1917 г. Были ли они отвергнуты заседанием ЦК в порядке компромисса с оппозицией? Имеющиеся документы не дают возможности ответить на этот вопрос. В примечании от редакции Полного собрания сочинений Ленина по данному вопросу очень лаконично сказано: «Первые три пункта резолюции в рукописи перечеркнуты» (Ленин, там же, т. 35, стр. 452).

В остальном резолюция ЦК выдержана в компромиссных тонах, причем в шестом пункте сказано: «ЦК подтверждает, что не исключая никого со II съезда Советов, он и сейчас вполне готов вернуть ушедших и признать коалицию этих ушедших в пределах Советов, что, следовательно, абсолютно ложны речи, будто большевики ни с кем не хотят разделить власти» (там же, стр. 45). Поскольку резолюция написана Лениным, ее надо признать чистейшим тактическим маневром. Ленин не собирался делить власть ни с кем, хотя был готов на время принять в правительство представителей левых эсеров, однако при гегемонии большевиков.

3 ноября Ленин переходит в решительное наступление, узнав, что «Вчера на заседании ЦИК большевистская фракция, при прямом участии членов ЦК из состава меньшинства, открыто голосовала против постановления ЦК (по вопросу о численном и персональном представительстве нашей партии в составе правительства)» (Ленин, там же, стр. 48). Действительно, резолюция большевистской фракции ЦИК хотя и вытекала из решения ЦК от 2 ноября, но шла вразрез с линией Ленина и Троцкого на сохранение чисто большевистского правительства. Резолюция большевистской фракции ВЦИК требовала продолжения переговоров о коалиционной власти со всеми партиями, входящими в Советы. В резолюции говорилось о предоставлении половины мест в правительстве эсеро-меньшевикам, о расширении ВЦИК с добавлением в его состав еще 245 представителей: от губернских крестьянских комитетов (75 чел.), от войсковых комитетов (80), от профсоюзов (40), от Петроградской городской думы (50). Эта резолюция была принята ВЦИК (6 против и 1 воздержался). ВЦИК создал комиссию в составе Каменева, Зиновьева и Рязанова от большевиков и Карелина и Прошьяна от левых эсеров для продолжения переговоров по составлению нового правительства («Протоколы ЦК…», стр. 275–276).

Все это приводило Ленина в ярость. Власть, завоеванная восстанием, мирным путем начала ускользать из его рук. Ленин единолично принял решение предъявить ультиматум Центральному Комитету, то есть навязать свою волю большинству ЦК. Вот что рассказывает об этом большевистский источник:

«По свидетельству члена ЦК Бубнова, 3 (16) ноября Ленин, составив «Ультиматум большинства ЦК меньшинству», приглашал к себе в комнату отдельно каждого члена ЦК из находившихся в этот период в Петрограде, знакомил с текстом документа и предлагал подписать его» («Протоколы ЦК…», стр. 275).

Вместе с Лениным ультиматум подписали следующие члены ЦК: Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Муранов. В нем говорилось:

«Обращаясь к меньшинству ЦК, мы требуем категорического ответа в письменной форме на вопрос, обязуется ли меньшинство подчиниться партийной дисциплине и проводить ту политику, которая формулирована в принятой ЦК резолюции т. Ленина. В случае отрицательного и неопределенного ответа мы обратимся к ПК, МК, большевистской фракции ЦИК, к чрезвычайному партийному съезду с альтернативным предложением: либо партия должна поручить нынешней оппозиции сформировать власть… Либо — в чем мы не сомневаемся — партия одобрит единственно возможную революционную линию, выраженную во вчерашней резолюции ЦК, и тогда партия должна решительно предложить представителям оппозиции перенести свою дезорганизаторскую работу за пределы нашей партийной организации» («Протоколы ЦК…», стр. 134).

Давление партийной машины после этого ультиматума на оппозицию было так велико, что она оказалась вынужденной сделать соответствующие организационные выводы. 4 ноября 1917 года члены ЦК Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин подали заявление о выходе из состава ЦК. В заявлении говорилось:

«Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику ЦК, проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии. Мы складываем с себя поэтому звание членов ЦК, чтобы иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: "Да здравствует правительство из советских партий"» (там же, стр. 135).

Четыре члена Совета народных комиссаров — Рыков, Милютин, Теодорович, Ногин вышли одновременно и из правительства, мотивируя свой выход тем, что вне коалиции советских партий есть только один путь «сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора» (там же, стр. 136).

Как первое, так и второе заявление были опубликованы в органе ВЦИК — в «Известиях» за 5 ноября 1917 г.

Заявление руководящих деятелей партии о выходе из ЦК и из правительства вызвало очень невыгодное эхо для диктаторского крыла ЦК. Как раз данный кризис в ЦК и правительстве показал, что истинная цель Ленина не вообще советская власть как таковая, а советская власть как форма диктатуры одной партии — большевистской партии. Но Ленин не хочет, да и не может в данных условиях открыто декларировать эту свою цель. Однако то, чего не хочет и не может делать Ленин, делает за него и вопреки ему оппозиция. Оппозиция изнутри партии устами авторитетнейших лидеров партии разоблачает на всю партию, на всю страну скрытые диктаторские замыслы Ленина. Поэтому для Ленина важно не только исключить ее из ЦК, но и изгнать ее из партии.

Надо сказать, что отстаивая необходимость сохранения однородного большевистского правительства, Ленин по-своему был прав и последователен. Только теперь, впервые за все время революции, заполучив власть, он заговорил о социализме. В той же резолюции ЦК о демократическом крыле партии (группа Каменева) Ленин писал: «ЦК подтверждает, наконец, что вопреки всем трудностям победа социализма и в России и в Европе обеспечивается продолжением политики теперешнего правительства» (Ленин, ПСС, т. 35, стр. 46).

А эта победа может быть достигнута, по циничному признанию Сталина, только диктатурой одной партии и ее методами принуждения по отношению к 80 % населения страны, то есть крестьянства. Вот это признание Сталина в январе 1921 г.: «…что крестьяне не пойдут бороться за социализм, что их можно и нужно заставить бороться за социализм, применяя методы принуждения» (Сталин, т. 5, стр. 5–6).

Имея коалиционное правительство с меньшевиками и эсерами, противниками диктатуры, нельзя было бы вводить в России этот принудительный социализм. Путем персонального давления на каждого члена ЦК, методом мобилизации «общественного мнения» партии через центральный и местный активы партии, а также через партийную печать столицы и провинций диктаторское крыло Ленина-Троцкого окончательно одержало верх над демократическим крылом Каменева-Рыкова. К тому же, началось разложение и разногласия и среди самих сторонников коалиционного правительства из всех советских партий. Первым капитулировал Зиновьев, который свою капитуляцию в «Письме к товарищам» объяснял тем, что меньшевики и эсеры во время переговоров о коалиции не проявили желания договориться с большевистской партией («Протоколы ЦК…», стр. 144). Зиновьев полагал, что левые эсеры, возложив ответственность за срыв соглашения на меньшевиков, войдут в советское правительство (это потом подтвердилось). Зиновьев потребовал от своих сторонников подчиниться дисциплине и «поступить так же, как поступили левые большевики, когда они остались в меньшинстве по вопросу об участии в Предпарламенте и обязались при этом проводить политику большинства» (там же, стр. 145).

Как мы видели из предыдущего изложения, этими «левыми большевиками» из меньшинства в ЦК были Ленин и Троцкий. Разница между двумя «дисциплинами» — меньшинства Ленина (каждый раз, когда он оказывался в меньшинстве) и большинства ЦК, заключалась всегда в том, что Ленин путем искусной манипуляции мнения партии и комбинацией партийных сил, стоящих вне ЦК (актив партии) при всех условиях добивался своего, то есть превращал свое меньшинство в большинство, а бывшее большинство, разложив его на части, объявлял «оппозицией». Конечно, формальная дисциплинированность Ленина во второстепенных вопросах была безупречна, но когда речь шла о победе его личной воли в принципиальных вопросах, он ломал любую дисциплину. Коварство Ленина, как партийного стратега, собственно, только тогда и видно, когда он в периоды внутрипартийных кризисов, будучи в числе меньшинства, соблюдал формальную дисциплину подчинения большинству, умел обходить, а где это невозможно, ломать действительную дисциплину. Дисциплина у него, как и другие категории организации и идеологии, подчинена интересам власти.

Так Ленин поступил и в данном случае. Он очень ловко разложил большинство ЦК, результатом чего была и капитуляция Зиновьева. На заседании ЦК от 8 ноября был снят с поста председатель ВЦИК Каменев, замененный Свердловым. Через три недели он и еще три члена (Рыков, Милютин, Ногин) подали заявление о своем подчинении «большинству» и о возвращении обратно в ЦК. Заявление это не сохранилось, но из выступления Ленина на заседании ЦК от 29 ноября видно: авторы заявления считают, что «ЦК пошел на уступки». Ленин это категорически отрицает, предлагая им ответить письменно, «что назад их не принимаем» («Протоколы ЦК…», стр. 154–155). Выступивший по данному вопросу Урицкий предлагал принять их обратно в ЦК только в том случае, если они дадут формальные гарантии, что «они вновь не поступят дезорганизаторски» (там же, стр. 155). Обсуждение кончилось без определенного решения. Комиссия ЦК из трех человек во главе с Лениным должна была решить вопрос. Какое же было это решение — из партийных документов неизвестно. Судя по протоколам ЦК до конца февраля 1918 года, на его заседаниях участвуют из «оппозиционеров» только один Зиновьев (вовремя капитулировал!), а имена других четырех в Протоколах ЦК не встречаются. Отсюда можно заключить, что они снова в члены ЦК не были приняты. Так кончился первый кризис в ЦК.

Однако, более грозным, полным драматического напряжения, был второй кризис в ЦК, связанный с заключением сепаратного мира с Германией. Ленин, оказавшийся в безнадежном меньшинстве, заявил о своей отставке с поста главы правительства. Если эта отставка не была принята и советский режим был спасен, то всем этим большевики обязаны тому, кого они, по завету Сталина; проклинают на всех перекрестках, — Л. Д. Троцкому.

Об этом втором кризисе мы и поговорим в следующей главе.

 

Глава 15. ВТОРОЙ КРИЗИС В ЦК ПО БРЕСТСКОМУ МИРУ

Из своих постоянных трудностей на заседаниях ЦК и подвластных ему органов Ленин сделал некоторые организационные выводы. Ленин решил так реорганизовать руководящие органы партии, печати, Советов и профсоюзов, чтобы создать себе там надежную опору в случае нового кризиса.

В структуре ЦК и его подсобных органов были произведены следующие изменения:

1) Было создано «Бюро ЦК» из четырех членов для решения экстренных вопросов. В его состав вошли: Ленин, Троцкий, Сталин и Свердлов. Бюро ЦК было прообразом будущего Политбюро. О его задачах в протоколе ЦК сказано только в общих словах: «ввиду трудности собирать заседание ЦК этой четверке предоставляется решать все экстренные дела, с обязательным привлечением всех членов ЦК, находящихся в тот момент в Смольном» («Протоколы ЦК…», стр. 155). Любой политический вопрос можно было объявить «экстренным».

2) Редакционная коллегия «Правды» была утверждена в новом составе: Сталин, Сокольников, Троцкий и Бухарин (там же, стр. 153).

Поскольку старый президиум ВЦИК оказался антиленинским, был намечен его новый состав: Крестинский, Луначарский, Менжинский, Лашевич, Зиновьев, Сталин, Смилга, Стучка. Потом этот состав был изменен и окончательный состав президиума ВЦИК оказался следующим: Свердлов, Муранов, Зиновьев, Аванесов, Ландер, Окулов, Петерсон, Володарский (там же, стр. 165, 180).

Одновременно Бюро ЦК производит перевыборы старого состава бюро фракции большевиков в Учредительном собрании, во главе бюро фракции ставятся Бухарин и Сокольников (получив менее 30 % голосов на выборах, Ленин разогнал Всероссийское Учредительное собрание силой оружия 19.01.1918 г.).

Назначается партийное руководство от ЦК над профсоюзами. Председателем профсоюзов назначается Шляпников, секретарями — Шмидт и Томский и редактором профсоюзного органа Глебов (там же, стр. 160–161, 167–168).

Общее руководство над военными организациями осуществляет Свердлов, а на помощь ему, как докладчики от ЦК на армейских и фронтовых съездах, выдвигаются Лашевич, Муранов и Орджоникидзе (там же, стр. 153–154).

Как уже указывалось, два требования большевистской платформы — немедленный мир и вся земля крестьянам — предопределили относительно легкую победу большевиков в революции. Нетрудно было объявить землю крестьянской, трудным оказалось дело заключения мира. Надежда большевиков, что стоит им объявить о немедленном выходе России из войны, как немцы тут же согласятся на «мир без аннексий и контрибуций», оказалась иллюзорной. Иллюзорной оказалась и надежда, что если кайзер откажется принять большевистский мир, то немедленно поднимется пролетариат Германии. Предстоял долгий, чреватый тяжелыми последствиями, торг об условиях мира. Соглашение о перемирии было советским правительством и державами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция) заключен еще 2 (15) декабря 1917 г. В Брест-Литовске 9 (22) января начались переговоры о мире. Советскую делегацию возглавил нарком иностранных дел Троцкий. Он сделал от имени советского правительства заявление, что Советская Россия стоит за мир без аннексий и контрибуций, но признает право народов на самоопределение. Глава немецкой делегации Кюльман, легко разгадав пропагандную подоплеку позиции советского правительства, заявил, что советские условия могли бы лечь в основу обсуждения, если бы союзники России — державы Антанты — участвовали в мирных переговорах. Исходя из советского же требования о праве народов на самоопределение, Германия выдвинула главными условиями мира: независимость Украины (делегация украинской центральной Рады, признанная советским правительством, участвовала на конференции, как равноправная сторона), отход от России Польши, Литвы, части Латвии, Эстонии и Белоруссии. В ответ на это советская делегация устами Троцкого заявила, что Советская Россия мир не подписывает, войну прекращает, армию демобилизует. Немцы, приняв это к сведению, 18 февраля 1918 года возобновили войну и перешли в наступление по всему фронту.

В январе-феврале на почти беспрерывных заседаниях ЦК происходят весьма бурные прения и споры о заключении мира или о продолжении войны. С самого начала ЦК раскололся на три группы: 1) группа Ленина за немедленное заключение мира любой ценой; 2) группа Бухарина за продолжение «революционной войны»; 3) группа Троцкого за дальнейшее маневрирование под лозунгом «ни войны, ни мира».

Ленин еще 7 (20) января 1918 года обосновывал необходимость заключения мира следующим рассуждением: «Нет сомнения, что наша армия в данный момент абсолютно не в состоянии успешно отразить немецкое наступление… Сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, причем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим» (Ленин, ПСС, т. 35, стр. 248–250). Другими словами, продолжение войны при всех условиях приведет к гибели большевизма в России и тогда ко власти придут другие партии (Ленин назвал эсеровскую партию Чернова). С этими тезисами Ленин выступил в Петрограде 8 (21) января на собрании руководящих деятелей партии. При голосовании тезисов Ленина собрание раскололось, как и ЦК, на три группы: за заключение мира на немецких условиях (точка зрения Ленина) голосовали 15 человек, за продолжение революционной войны (точка зрения Бухарина) голосовали 32 человека, за прекращение войны без заключения мира (точка зрения Троцкого) голосовали 16 человек («Протоколы ЦК…», стр. 168).

Самым решительным образом вопрос о мире Ленин поставил на заседании ЦК от 11 (24) января 1918 г. На нем присутствовали 17 членов ЦК. Ленин вновь повторил свои тезисы о мире, подчеркнув, что «если начнется война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключен другим правительством» (там же, стр. 168). Ленин добавлял, что он не теряет веры в будущем вести революционную войну, но сейчас Россия не может ее вести. Он указал в заключение, что «конечно, мы делаем поворот направо, который ведет через весьма грязный хлев, но мы должны его сделать» (там же, стр. 169).

Большинство выступивших в прениях разошлось с оценкой Ленина, некоторые даже обвинили: «Ленин делает в скрытом виде то, что в октябре делали Зиновьев и Каменев» (там же, стр. 172, речь главы Чека Дзержинского). Косиор от имени Петроградской организации заявил: «Петроградская организация протестует и будет протестовать, пока может, против точки зрения т. Ленина и считает возможной только позицию революционной войны» (там же, стр. 172). Московская организация с самого начала стояла на такой же точке зрения. Троцкий и Бухарин повторили свои доводы против мира. Сталин и Зиновьев поддержали Ленина. Однако мотивы их поддержки были явно антиленинские. Сталин оправдывал заключение мира тем, что провалилась большевистская стратегия, рассчитанная на мировую революцию. Он говорил: «В октябре (1917) мы говорили о священной войне, потому что нам сообщали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе. Но это не оправдалось» (там же, стр. 171). Зиновьев, хотя и был за мир, но предупреждал, что «миром мы усилим шовинизм в Германии и ослабляем революционное движение на Западе… А дальше виднеется другая перспектива — это гибель социалистической республики» (там же, стр. 171).

Эти мотивы обоих своих единомышленников Ленин решительно отвел. В протоколе ЦК сказано, что Ленин не согласился с утверждением Сталина и Зиновьева, что на Западе нет революционного движения или оно ослабится от заключения мира. Ленин добавил, что хотя на Западе нет революции, но там есть революционное движение и что «если в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму» (там же, стр. 172). На этом же заседании Ленин впервые в условиях советской России высказал пораженческую мысль, в которой он пояснил, при каких условиях он согласился на «перерыв» в мирных переговорах, а именно — «Если мы верим в то, что германское движение может развиться немедленно в случае перерыва мирных переговоров, то мы должны пожертвовать собою, ибо германская революция по силе будет гораздо выше нашей» (там же, стр.172), но так как в данных условиях такое ускорение германской революции проблематично, то Ленин приходит к выводу: «если мы в настоящий момент не скажем ясно, что мы согласны на мир, то мы погибнем» (там же, стр. 172).

К концу заседания ЦК Ленин изменил свою точку зрения. Он отказался от требования немедленного заключения аннексионистского мира и предложил проголосовать его новое предложение: «мы всячески затягиваем подписание мира». За это голосовали 12, против — 1.

Вслед за этим Троцкий ставит на голосование следующую формулу — «Мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем». За голосовали 9 человек, против — 7 человек (там же, стр. 173).

Таким образом, на этом заседании ЦК Ленин потерпел поражение. Была принята формула Троцкого, к которой присоединился и Бухарин. Поэтому сталинская легенда, которая гуляет и до сих пор в советской литературе, о том, что Троцкий действовал в Брест-Литовске самочинно, предательски, вопреки ЦК, — есть явная историческая фальсификация.

Через два дня после заседания ЦК большевиков — 13 января 1918 года состоялось объединенное заседание членов ЦК большевиков и ЦК левых эсеров (которые входили в советское правительство). Обсуждался тот же вопрос о войне и мире. Это объединенное заседание большинством голосов высказалось в том смысле, чтобы предложить предстоящему III съезду Советов формулу:

«войны не вести, мира не подписывать» (там же, стр. 283). И здесь победила точка зрения Троцкого против Ленина.

Однако Ленин не сдается. На III съезде Советов 13 (26) января Ленин, уклонившись обсудить вопрос о мире пo-существу, добился, чтобы съезд предоставил Совнаркому (правительству) неограниченные полномочия в деле ведения мирных переговоров и заключения самого мира.

В самой партии точка зрения Ленина не находит поддержки. Совершенно вышли из-под контроля Ленина две ведущие столичные партийные организации, которые задавали тон всей партии, — Петроградская и Московская. Обе они высказались против линии Ленина на сепаратный мир с Германией. В заявлении Петроградского комитета партии от 15 января, поданном на имя ЦК партии, говорилось: «Огромное большинство высказалось против точки зрения т. Ленина, самые влиятельные организации нашей партии — Петроградская и Московская областная — определенно высказываются против аннексионистского мира с Германией» (там же, стр. 182). Петроградский комитет открыто грозил расколом партии. В резолюции Московского комитета партии от 11 января говорилось, что принятие немецких условий мира «могло бы привести к одному из худших видов оппортунизма» (там же стр. 185). Это было сказано прямо по адресу Ленина.

В этих условиях происходит новое заседание ЦК от 19 января, посвященное тому же вопросу о заключении мира. На нем присутствуют 13 членов ЦК, в том числе Ленин, Зиновьев, Сталин и Бухарин. Троцкий отсутствует, так как возглавляет советскую мирную делегацию в Брест-Литовске. На этом заседании представитель Московской парторганизации Ломов (Оппоков) недвусмысленно обвиняет руководителей ЦК, что для них «сепаратный мир с немцами предрешен», а партия совершенно не опрошена. Он предлагает, чтобы ЦК выслушал партию, которая «так долго молчала». Для этого, говорит он, необходим созыв партийной конференции (там же, стр. 175).

Ленин возразил против созыва конференции партии, так как ее решения, по Уставу, не обязательны для ЦК. Он предложил продолжать линию на затягивание переговоров, чтобы выиграть время, приближаясь в этом вопросе к точке зрения Троцкого. Точку зрения отсутствующего Троцкого защищал не кто иной, как Сталин. Сталин заявил: «Вся сила нашей партии заключалась в том, что мы занимали вполне ясную и определенную позицию по всем вопросам. Этой ясности и определенности нет по вопросу о мире, так как существуют различные течения. Надо этому положить конец. Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка — позиция Троцкого» (там же, стр. 178).

Надо сказать, что так думал не только Сталин, но так думал сначала и Ленин. Еще 3 (16) января в разговоре по прямому проводу с Троцким, находившимся во главе советской мирной делегации в Брест-Литовске, Ленин в отношении формулы Троцкого «ни войны, ни мира» заявил: «Ваш план мне представляется дискутабельным. Нельзя ли только отложить несколько его окончательное проведение, приняв последнее решение после специального заседания ЦИК здесь?» (Ленин, ПСС, т. 35, стр. 225).

Троцкий дает к этому следующее разъяснение: «Борьба в партии разгоралась со дня на день. Вопреки позднейшей легенде она шла не между мною и Лениным, а между Лениным и подавляющим большинством руководящих организаций партии. В основных вопросах этой борьбы: можем ли мы ныне вести революционную войну? и допустимо ли вообще для революционной власти заключать соглашения с империалистами? — я был полностью и целиком на стороне Ленина, отвечая вместе с ним на первый вопрос отрицательно, на второй — положительно. Первое более широкое обсуждение разногласий происходило 21 января (по старому стилю 8 января) на собрании активных работников партии. Выявились три точки зрения. Ленин стоял за то, чтобы попытаться еще затянуть переговоры, но в случае ультиматума немедленно капитулировать. Я считал необходимым довести переговоры до разрыва, даже с опасностью нового наступления Германии, чтобы капитулировать — пришлось — если вообще придется — уже перед очевидным применением силы. Бухарин требовал войны для расширения арены революции… 32 голоса получили сторонники войны, Ленин — 15 голосов, я — 16 голосов… Во всех руководящих учреждениях партии и государства Ленин был в меньшинстве… На решающем заседании ЦК 22 января прошло мое предложение: затягивать переговоры» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, Берлин, 1930, стр. 110–111).

Вот эта тактика «затягивания» переговоров вполне устраивала и Ленина, но в случае ультиматума немцев Ленин был готов капитулировать, а Троцкий колебался. Тем не менее, Свердлов в полном согласии с Лениным внес 14 февраля от имени большевистской фракции ВЦИКа резолюцию, в которой сказано, что, заслушав доклад Троцкого, «ВЦИК вполне одобряет образ действий своих представителей в Бресте» (там же, стр. 114).

Впоследствии на седьмом экстренном съезде партии по заключению сепаратного мира Ленин так уточнил свои разногласия с Троцким: «В его (Троцкого. — А. А) деятельности нужно различать две стороны: когда он начал переговоры в Бресте, великолепно использовал их для агитации, мы все были согласны с т. Троцким… Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан» (Ленин, ПСС, т. 36, стр. 30).

Вернемся к хронологии событий.

Новое совещание членов ЦК с активными работниками партии от 21 января (3 февраля) по вопросу о мире еще раз подтвердило, что Ленин продолжает оставаться в явном меньшинстве. На совещании выявилось на этот раз не три, как раньше, а четыре группы по вопросу войны и мира: группа Ленина (6 человек — Ленин, Сталин, Муранов, Артем-Сергеев, Сокольников, Зиновьев), группа Ломова (6 чел.), группа Осинского (2 чел.), группа Преображенского (3 чел.). Троцкий, будучи в Бресте, на совещании не участвовал. По главному вопросу: допустимо ли сейчас подписать сепаратный аннексионистский мир? — за голосовала только группа Ленина (пять человек, так как во время голосования Зиновьев отсутствовал), против голосовали все остальные группы (девять человек, так как во время голосования Бухарин и Урицкий отсутствовали). Таким образом, девятью голосами против пяти, а если считать и отсутствовавших — одиннадцатью голосами против шести совещание ЦК проголосовало против предложения Ленина о капитуляции («Протоколы ЦК…», стр. 190–191).

В свете такой позиции высших органов партии и государства становится вполне понятной неподатливая тактика Троцкого в Брест-Литовске. Надо указать еще и на то важное обстоятельство, что не только «левые коммунисты», но и другие советские социалистические партии, представленные во ВЦИКе (меньшевики и эсеры) и в советском правительстве (левые эсеры) категорически были против сепаратного мира с Германией. Это тоже укрепляло позиции противников Ленина.

21 января (3 февраля) главы немецкой (Кюльман) и австро-венгерской (Чернин) мирной делегации, ввиду упорства Троцкого, попросили сделать перерыв и выехали в Берлин и Вену за новыми инструкциями. Вернувшись, они заключили 27 января (9 февраля) мирный договор с представителями признанной их державами Украинской народной республики. В тот же день немцы предъявили ультиматум советской делегации о принятии их условий мира. В ответ на это Троцкий заявил, что Советская Россия мира не подписывает, войну прекращает, армию демобилизует. 16 февраля генерал Гофман из немецкой делегации уведомил советскую делегацию, что 18 февраля в 12 часов дня кончается перемирие и возобновляется состояние войны («История гражданской войны в СССР», т. 3, Москва, 1957, стр. 111). Вечером 17 февраля собрался ЦК, чтобы обсудить ультиматум немцев. Фундаментальная «История гражданской войны в СССР» искаженно передает решение этого заседания ЦК. В ней сказано:

«Вечером 17 февраля ЦК партии обсудил вопрос о немецком ультиматуме. Большинство членов ЦК признало, что в случае немецкого наступления необходимо заключить мир» (там же, стр. 112).

Обратное имело место — большинством шесть против пяти было принято решение, отклоняющее ведение новых переговоров с немцами. За отклонение переговоров голосовали Бухарин, Троцкий, Ломов, Урицкий, Иоффе, Крестинский. За открытие новых переговоров голосовали Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга («Протоколы ЦК…», стр. 194–195).

Разумеется, что Ленин на этом не успокоился. Поразительная сила воли, неукротимая энергия, тактическая изворотливость и непревзойденное мастерство в эксплуатации низменных инстинктов политической черни, все те качества, которые Ленин продемонстрировал накануне большевистского переворота, вновь пришли ему на помощь. К ним прибавилось еще одно качество нового Ленина у власти — всепобеждающий инстинкт самосохранения власти. Он так умело и так ультимативно рисует капитуляцию перед Германией, как единственную гарантию сохранения большевистской власти, одновременно продолжая свои обычные интриги против противников, что в лагере антиленинского большинства в ЦК уже обозначился раскол.

Весь день 18 февраля ЦК заседает и дискутирует по вопросу о мире. На утреннем заседании выступают «фракционные ораторы» (так сказано в протоколе) за заключение мира — Ленин и Зиновьев, против — Троцкий и Бухарин. Но соотношение сторон все еще не в пользу Ленина. Большинством в семь голосов против шести ленинское предложение отклоняется. Днем 18 февраля немцы возобновили военные действия и перешли в наступление. Ленин потребовал созвать новое вечернее заседание ЦК, чтобы обсудить последние сведения с фронта, а пo-существу для пересмотра утреннего решения. На этом заседании присутствует сторонник капитуляции Сталин, который отсутствовал на утреннем заседании, и отсутствует противник мира Дзержинский, который присутствовал на утреннем заседании. Это — в пользу Ленина. Уже из скудных протокольных записей заседания ЦК видно, что для Ленина вопрос о сепаратном мире не был вопросом «быть или не быть России», а был вопросом «быть или не быть большевистской власти» над Россией. Все аргументы Ленина в пользу мира бьют в эту точку. Ленин говорил на этом заседании, что «игра зашла в тупик, что крах революции неизбежен… Теперь нет возможности ждать… Нужно предложить немцам мир». Но Ленин добавляет: «Если бы немцы сказали, что требуют свержения большевистской власти, тогда, конечно, надо воевать» (там же, стр. 201).

Ленин согласен отдать немцам Польшу, Прибалтику, Финляндию, даже часть Белоруссии и признать независимость Украины, но не согласен отказаться от власти. Власть для него все и вся. Хоть половина России, но чтобы власть была большевистская. Ею он хочет не столько «осчастливить» народ свой, сколько большевизировать всю Европу. Он был глубоко убежден, что это случится в конце данной мировой войны. Ленин поддержал Сталина, добавив тот аргумент, что стоит немцам «на пять минут открыть ураганный огонь, и у нас не останется ни одного солдата на фронте» (там же, стр. 202). Бухарин повторил свои доводы в пользу «революционной войны» и «мировой революции», заодно обвинив Ленина и его сторонников в «панике и растерянности» (там же, стр. 202–203). Ленин ему ответил тем же аргументом «паники и растерянности». Ленин сказал: «На революционную войну мужик не пойдет — и сбросит всякого, кто открыто это скажет» (там же, стр. 203). Поскольку Троцкий уже публично заявил в Брест-Литовске, что советское правительство демобилизует армию, то Ленин считает, что взять теперь обратно это заявление означало бы гибель советской власти. Он так и сказал: «Сказать, что демобилизация прекращена — это значит слететь» (там же, стр. 203).

В конце довольно горячих споров ставится на голосование вопрос, который призван решить судьбу режима. В протоколе ЦК сказано:

«Ставится вопрос: следует ли немедленно обратиться к немецкому правительству с предложением немедленного заключения мира? За — 7: Ленин, Смилга, Сталин, Свердлов, Сокольников, Троцкий, Зиновьев. Против — 5: Урицкий, Иоффе, Ломов, Бухарин, Крестинский (присоединяется Дзержинский). Воздерживается 1: Стасова» (там же, стр. 204). Это решение уточняется указанием на то, что советское правительство готово подписать старые условия мира немцев, «но что нет отказа от принятия худших предложений» (там же, стр. 205). Составление текста предложения поручается Ленину и Троцкому. Решено сейчас же по радио передать немцам советское предложение. Ленин хочет отрезать ЦК всякие пути отступления, памятуя о своем очень слабом большинстве.

Для окончательного решения вопроса требовалось еще согласие ЦК партии левых эсеров, которые вместе с большевиками составляли советское коалиционное правительство. Поэтому в ночь на 19 февраля было назначено совместное заседание ЦК большевиков и ЦК левых эсеров. На этом заседании «левые коммунисты» из ЦК большевиков вместе с левыми эсерами вновь одержали победу над Лениным. В информационном сообщении о результатах этого заседания говорилось, что на нем выявились два течения — одно за подписание мира, другое — за продолжение революционной войны. Последнее течение получило большинство: «Большинство стояло на той точке зрения, что революция русская выдержит испытание; решено сопротивляться до последней возможности» (газ. «Социал-демократ», 20 февраля 1918 г.).

Хотя в постановлении ЦК большевиков от 18 февраля (вечернее заседание) было сказано, что решение двух ЦК — ЦК большевиков и ЦК левых эсеров — будет принято за решение правительства, Ленин пошел на прямое и открытое нарушение постановления своего ЦК.

Не дожидаясь вышеуказанной встречи с левыми эсерами, а значит не дожидаясь и вышецитированного решения обоих ЦК, утром 19 февраля Ленин по радио передал немцам предложение о принятии немецких условий мира. С этим предложением произошел маленький «казус». Известные своим педантизмом немцы нашли, что радиограмма Ленина — не официальный документ. Генерал Гофман проучил Ленина, как надо составлять официальные документы. Ленин должен обращаться к немцам не через эфир, а письменно. Письмо должно носить официальную форму, оно должно быть Лениным лично подписано, закреплено соответствующей печатью и передано по дистанции в руки германскому коменданту Двинска! Ленин поспешил ответить, что советский курьер с официальным текстом советского предложения о капитуляции находится в пути.

Немцы не сразу ответили на советскую капитуляцию. Тем временем поступило предложение от Франции и Англии, союзников России, об оказании военно-материальной помощи Советской России, при условии продолжения войны с немцами.

Заседание ЦК от 22 февраля было целиком посвящено этому вопросу. На заседании присутствовало 11 человек. Ленин и Сталин отсутствовали. Обсуждение вопроса вызвало очень бурные прения. Левое крыло во главе с Бухариным считало, что большевики принципиально не могут пользоваться помощью «англо-французского империализма» в деле защиты своей «пролетарской» власти. Троцкий считал такую позицию, по меньшей мере, наивной. Он говорил, что «государство принуждено делать то, чего не сделала бы партия». Поэтому, если не удастся мир, то советское правительство должно воспользоваться любой помощью капиталистических стран. Предложение Троцкого было принято большинством только в один голос: за — 6, против — 5 (там же, стр. 208). Отсутствовавший Ленин прислал «Заявление в ЦК», в котором политический цинизм был доведен до утрировки с тем, чтобы научить левых идеалистов думать реалистическими категориями в политике. Ленин писал: «Прошу присоединить мой голос за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма» (там же, стр. 208).

На том же заседании Троцкий заявил о сложении с себя должности наркома иностранных дел. Об этом Троцкий уже говорил с Лениным:

«— Мне кажется, — сказал я в частном разговоре с Лениным, — что политически было бы целесообразно, если бы я, как нарком иностранных дел, подал в отставку.

— Зачем? Мы, надеюсь, этих парламентских порядков заводить не будем.

— Но моя отставка будет для немцев означать радикальный поворот политики и усилит их доверие к нашей готовности подписать на этот раз мирный договор.

— Пожалуй, — сказал Ленин, размышляя. — Это серьезный политический довод» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 117–118).

На том же заседании ЦК от 22 февраля группа членов ЦК подала заявление о выходе из ЦК, чтобы иметь свободу действия против политики «самоубийства» «ничтожного большинства» ЦК, которое капитулирует перед германским империализмом. Его подписали четыре члена ЦК — Бухарин, Урицкий, Ломов, Бубнов. Другая группа членов ЦК — Иоффе, Крестинский, Дзержинский подписали данное заявление с той оговоркой, что они тоже осуждают решение ЦК о капитуляции, но, чтобы не было раскола в партии, не выходят сейчас из ЦК («Протоколы ЦК…», стр. 209–210). Таким образом, по вопросу о капитуляции ЦК вновь раскололся фактически на две равные части — 7 человек за капитуляцию, 7 человек против.

23 февраля был получен немецкий ответ. Немцы, видимо, убедились, что Ленин решил капитулировать любой ценой, кроме потери власти, к которой он пришел не без их помощи. Ответ немцев содержал новые условия, куда худшие, чем тем, которые отвергла делегация Троцкого 28 января (10 февраля). По новым условиям, Россия теряла всю территорию Прибалтики, часть Белоруссии, города Карс, Батум и Ардаган Россия должна была уступить Турции, она должна немедленно вывести войска из Финляндии и Украины, заключить мир с Украинской народной республикой (Радой), сейчас же приступить к полной демобилизации армии, да еще уплатить Германии шесть миллиардов марок контрибуции («Документы внешней политики СССР», т. I, Москва, 1957, стр. 119–124, 446). Советская Россия должна была принять эти условия в течение 48 часов, немедленно направить в Брест-Литовск делегацию для подписания мира в трехдневный срок.

Таков был новый ультиматум Берлина. Ленин, признавая, что он заключает «похабнейший и унизительный мир», сравнивал его условия с условиями Тильзитского мира для пруссаков (1807), но историческая аналогия не выдерживала никакой критики: в Тильзите Россия спасла трон прусского короля и отстояла сохранение Пруссии, как государства, сама же не теряла ни одного клочка собственной территории, наоборот, приобрела Белостокскую область, разделила сферы влияния в Европе между Францией и Россией, а теперь? Теперь прусский король и германский кайзер ставил перед Россией условия, которые отбрасывали Россию на 250 лет назад в отношении ее западных территориальных приобретений. Для мало-мальски политически мыслящего человека было ясно, что такие неслыханно жестокие для России требования стали возможными из-за полного разложения русской армии теми же большевиками на те же немецкие деньги под лозунгом мира любой ценой. Ленина можно было бы обвинить в сознательной измене не только России, но и большевизму (в последнем его обвиняли его левые коллеги), если бы он допускал мысль хотя бы на одну минуту, что не разорвет мир с Германией при первой же безнаказанной возможности. Ленина страшно злила наивность его оппонентов из ЦК, думавших о моральных или юридических обязательствах соблюдать договор, который можно будет разорвать, когда условия изменятся.

Начался второй этап борьбы Ленина в ЦК за принятие нового немецкого ультиматума. Заседание ЦК от 28 февраля как раз и посвящено новому немецкому ультиматуму. На нем присутствуют 15 членов ЦК и 5 руководящих деятелей правительства с совещательным голосом. Левые, подавшие заявление на прошлом заседании о выходе из ЦК, тоже присутствуют как члены ЦК, так как их отставка еще не была принята. Атмосфера исключительно напряженная. Групповая борьба зашла настолько далеко, что иногда создается впечатление, что в ЦК представлена не одна, а две партии не только с разной тактикой, но и с разными программами: одна партия — партия «мира в одной стране», «партия социализма в одной стране» (Ленин), другая партия — «партия войны», «партия мировой революции» (Бухарин). Между ними болтается еще одна буферная группа, которая умом с Лениным, а душой с Бухариным. Это группа Троцкого. Сталин идет с Лениным, резервируя за собою право для отступления. Поэтому он часто маневрирует и никогда не сжигает мостов ни к Троцкому, ни к Бухарину. Троцкий спрашивал: «Какова была позиция Сталина? У него, как всегда, не было никакой позиции. Он выжидал и комбинировал. "Старик все еще надеется на мир, — кивал он мне в сторону Ленина, — не выйдет у него мира". Потом он уходил к Ленину и делал, вероятно, такие же замечания по моему адресу» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 122). Это более, чем вероятно. Никто ведь не играл в политике так виртуозно и одновременно на двух разных инструментах разные ноты, как это делал Сталин.

Исчерпав за последние две-три недели все свои аргументы за немедленное заключение мира, Ленин прибегает к самому последнему и решающему средству, — ультиматуму, к которому он прибегал и накануне Октябрьского переворота, требуя от ЦК начать восстание. В протоколе ЦК этот ультиматум изложен так: «Тов. Ленин считает, что политика революционной фразы окончена. Если эта политика будет теперь продолжаться, то он выходит и из правительства и из ЦК» («Протоколы ЦК…», стр. 211).

Создалась реальная угроза раскола партии, поскольку Ленин сделал свое заявление в форме, не допускающей сомнения в его решимости стать на путь создания второй большевистской партии. Оно произвело соответствующее впечатление на группу Троцкого. Троцкий сказал, что «вести революционную войну при расколе в партии мы не можем… Нужно было бы максимальное единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственности голосовать за войну» (там же, стр. 211–212).

Это выступление Троцкого предрешило победу Ленина, так как воздержание членов группы Троцкого автоматически превращало группу Ленина в ЦК в большинство при решении вопроса о мире. На группу Бухарина ни ультиматум Ленина, ни заявление Троцкого не произвели никакого впечатления. Бухарин сказал, что предъявленные немцами условия нисколько не оправдывают старого прогноза Ленина, а единомышленник Бухарина — Ломов прямо заявил: «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются. Надо брать власть без В. И. (Ленина. — А. А.). Надо идти на фронт и делать все возможное» (там же, стр. 213–214). Но как раз тогда, когда начало выясняться общее положение в пользу Ленина, то один из его же группы изменил Ленину — это был Сталин. Он прямо и недвусмысленно заявил: «Можно не подписывать, но начать мирные переговоры» (там же, стр. 212).

Этот рецидив «троцкизма» Сталина, когда уже сам Троцкий открывал Ленину дорогу к миру, страшно возмутил Ленина. Ленин видел, что победа позиции Сталина означала бы гибель советской власти. Вот почему Ленин во втором своем выступлении основной удар нанес Сталину. Ленин сказал:

«Сталин не прав, когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели… Я ставлю ультиматум не для того, чтобы его снимать» (там же, стр. 213).

Сталин вернулся в лагерь Ленина, хотя и не без оговорок. Выступая второй раз, он заметил: «Мы полагаем, что немец все делать не может» (там же, стр. 213). После долгих и продолжительных прений (было 21 выступление, некоторые выступали по два-три раза) Ленин сформулировал вопросы голосования:

1) Принять ли немедленно германские предложения?

За голосовали 7 членов ЦК (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга); против — 4 члена ЦК (Бухарин, Ломов, Урицкий, Бубнов); воздержались — 4 члена ЦК (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе).

2) Готовить ли немедленно революционную войну?

За голосовали единогласно все члены ЦК. («Протоколы ЦК…», стр. 215)

Таким образом прошло предложение Ленина о безусловном принятии нового немецкого ультиматума. Оно было принято меньшинством наличных членов ЦК, так как воздержавшиеся члены ЦК (4 чел.) фактически стояли на позициях противников мира — на позициях группы Бухарина. Группа Бухарина из своего поражения сделала соответствующие выводы — ее члены подали заявление о выходе из ЦК и из правительства.

Обосновывая это заявление от своего имени и от имени Бухарина, Ломова, Бубнова, кандидата ЦК Яковлевой, видных работников партии Пятакова и Смирнова, Урицкий писал, что поскольку принятое решение гибельно для международной и русской революции, «тем более, что решение это принято меньшинством ЦК, так как 4 воздержавшихся стоят на нашей позиции», то они уходят со своих постов, но с тем, чтобы вести агитацию против сепаратного мира как в рамках партии, так и вне партии (там же, стр. 216).

Члены ЦК Крестинский, Иоффе и Дзержинский тоже подали заявление в ЦК, в котором писали, что одновременно бороться на три фронта — против германского империализма, против русской буржуазии и «части пролетариата во главе с Лениным» более опасно, чем заключить мир; поэтому они, не будучи все-таки в состоянии голосовать за мир, предпочли воздержаться (там же, стр. 216). Троцкий мотивировал свое воздержание тем, что он хотел помочь найти выход из создавшегося тупика и не препятствовать Ленину в получении большинства голосов для установления единой линии (там же, стр. 216).

В дальнейшем борьба в ЦК идет уже вокруг вопроса — принять или отклонить отставку членов ЦК из группы Бухарина. Ленин ясно видел, что уход из ЦК бухаринцев, играющих такую видную роль в партии, по логике вещей может привести к расколу партии, что в данных условиях приведет к катастрофическим последствиям. Ленин в глубине души даже был с ними, но в отличие от них, он не видел никаких возможностей продолжать войну сейчас. Однако вместе с ними он хотел готовиться к ней и разорвать заключаемый сейчас мирный договор в тот самый момент, когда Советская Россия будет готова к ведению революционной войны. Потому он и его сторонники голосовали в ЦК с Бухариным за подготовку такой войны.

Ленин никак не мог вдолбить в догматические мозги «революционеров фразы» (как он называл «левых коммунистов» из группы Бухарина) ту элементарную истину большевистской философии права и морали, что договоры заключаются не для их соблюдения, а для выигрыша времени, для «передышки», чтобы перестроить свои ряды, накопить новые силы и опять начать новую войну. Эта новая война тогда будет происходить в условиях максимальной демобилизованности врага в уверенности, что большевики будут держаться заключенного договора, в условиях реорганизации старых и накопления новых большевистских сил для нанесения смертельного удара врагу. Только заведомые догматики или безнадежные тупицы в политике не могли его понять, думал Ленин, когда он на VII съезде партии, обосновывая необходимость заключить сейчас мир, говорил:

«Никогда в войне формальными соображениями связывать себя нельзя. Смешно не знать того, что… договор есть средство собирать силы… Некоторые определенно, как дети, думают: подписал договор, значит, продался сатане, пошел в ад. Это просто смешно… подписание договора при поражении есть средство собирания сил… Стиснув зубы, не хорохорься, а готовь силы. Революционная война придет, в этом у нас разногласий нет… Надо в интересах революционной войны отступать физически, отдавая страну, чтобы выиграть время. Стратегия и политика предписывают самый что ни на есть гнусный мирный договор» (Ленин, Сочинения, 3-е изд., т. XXII, стр. 334, 335, 336).

В интересах этой стратегии Ленин признает за членами из группы Бухарина право свободной агитации за свои взгляды против официальной политики ЦК, что он никогда не признавал и не признает в других условиях. Этой ценой он старается сохранить их в составе ЦК. Не разгадав сути такой тактики Ленина или, может быть, вовсе не разделяя ее, Сталин начал угрожать бунтовщикам исключением из партии (Сталин: «не означает ли уход с постов фактического ухода из партии», стр. 217). Такая постановка вопроса только подливала масло в огонь. От нее явно пахло провокацией. Поэтому Ленин поспешил отмежеваться от Сталина. Ленин ответил ему, «что уход из ЦК не значит уход из партии» (стр. 217).

На следующем заседании ЦК от 24 февраля Сталин настолько резко меняет свою позицию по данному вопросу, а членов группы Бухарина считает настолько незаменимыми в ЦК, что вызывает ироническое замечание со стороны последних. В протоколе ЦК эта сталинская метаморфоза нашла свое отражение. Там сказано:

«Тов. Сталин ничего не предлагает, но говорит о той боли, которую он испытывает по отношению к товарищам… Они прекрасно знают, что их некем заменить, и ставит вопрос, зачем они это делают» (там же, стр. 224).

Но дальше в протоколе следует: «Урицкий выражает удивление на слова Сталина… Сталин предлагал им вчера выйти из партии, но они из партии не думают выходить» (там же, стр. 224).

На заседании ЦК от 24 февраля, на котором присутствовали 12 членов ЦК и три приглашенных, было решено отправить на подписание мира делегацию в новом составе — Сокольников (председатель), Петровский, Карахан, Чичерин. Председатель предыдущей (после Троцкого) делегации — Иоффе — был, против его воли, но по настоянию Ленина, назначен консультантом делегации, так как из всех членов ЦК его считали наиболее компетентным в вопросах, связанных с заключением мира. На том же заседании обсуждали заявления противников мира и Троцкого об их уходе из правительства. Обосновывая свое заявление об отставке, Троцкий говорил, что «в партии сейчас два очень резко отмежеванных друг от друга крыла. Если смотреть с точки зрения парламентской, то у нас есть две партии, и в смысле парламентском надо было бы меньшинству уступить но у нас этого нет, так как у нас идет борьба групп» (там же, стр. 224). Троцкий оценивал создавшееся положение как «кризис власти». Сталин присоединился к этой оценке с той оговоркой, чтобы Троцкий все же остался в правительстве. В протоколе сказано:

«Тов. Сталин говорит, что он не делает ни тени упрека Троцкому, он также оценивает момент как кризис власти, но все же просит его выждать пару дней» (там же, стр. 224).

Ленин оценил утверждение Троцкого и Сталина о «кризисе власти» как ошибочное. Ленин указал, что есть смена политики в отношении заключения мира (безусловное принятие немецкого ультиматума), но нет кризиса власти. Он по-прежнему настаивает на том, чтобы члены правительства, подавшие заявление об отставке (Троцкий, Ломов, Смирнов, Урицкий, Пятаков, Боголепов, Спундэ), так же, как и те, которые ранее подали заявления о выходе из ЦК, остались на своих постах, по крайней мере, до предстоящего экстренного съезда партии. Ленин тут же вносит и второе предложение, гарантирующее право за противниками мира опубликовать их соответствующие заявления о несогласии с политикой ЦК на страницах газеты «Правда».

Эти предложения Ленина, как не достаточно гарантирующие права меньшинства, были отвергнуты (за них голосовало только 5 членов ЦК). Было принято более определенное предложение Крестинского и Троцкого: ЦК предлагает товарищам, подавшим заявление, остаться на своих постах, не неся политической ответственности, при полной свободе отстаивания своей точки зрения в партии, в печати, на собраниях (там же, стр. 223, 226, 227). За это предложение голосовали все члены ЦК, в том числе и подавшие заявление об отставке. Ленин избег раскола ценой признания свободы групп и свободы слова за оппозицией, что противоречило всей его доктрине о партии.

24 февраля ночью большевистская фракция срочно внесла во ВЦИК резолюцию о принятии немецких условий мира и отправке мирной делегации в Брест-Литовск. Эта резолюция была принята большинством 116 голосов против 85, воздержалось 26 человек. Против голосовали меньшевики, правые и левые эсеры и ряд беспартийных членов ВЦИК.

Того же 24 февраля Ленин и Троцкий телеграфируют в Берлин, что советское правительство принимает условия мира и направляет делегацию в Брест-Литовск. Ленин настолько спешил с принятием немецкого ультиматума, словно опасаясь, что если медлить и дальше, как этого требовал Сталин, то немцы могут предъявить дополнительно то единственное условие, которого он действительно не мог принять: уход большевиков от власти. Дальнейшее развитие событий показало, что это опасение Ленина было напрасным. Никакая другая политическая партия России, кроме большевиков, не была готова капитулировать перед немцами. Точно осведомленные на этот счет немцы больше самого Ленина были заинтересованы в сохранении власти большевиков. Поразительно, почему Ленин не использовал этого своего козыря против Вильгельма. А может быть, использовал. Мы только этого не знаем.

Того же 24 февраля Ленин от имени Организационного бюро ЦК партии написал обращение к партии, в котором объяснял, почему было необходимо принять немецкий ультиматум. Оно было опубликовано в «Правде» от 28 февраля. В этом обращении Ленин и ЦК во всеуслышание заявляют не только друзьям, но и врагам, что военный триумф немцев при всех условиях неизбежен. Ленин и ЦК как бы подсказывают немцам, какова кратчайшая дорога к их победе. Это было чудовищно и неслыханно, ибо история не знает примера, чтобы обороняющаяся в смертельной схватке с врагом страна так опрометчиво сообщала врагу о своем бессилии, как это делал Ленин и ЦК. Вот соответствующие места из этого обращения ЦК:

«Безусловная необходимость подписания мира вызывается прежде всего тем, что у нас нет армии, что мы обороняться не можем… Россия сейчас беззащитна и будет разгромлена даже ничтожными силами германцев, которым достаточно перерезать главные железнодорожные линии, чтобы голодом взять Петроград и Москву» (Ленин, Соч., т. XXII, стр. 294–295).

Трудно объяснить такую откровенность, которая была бы признана предательством в устах обычных смертных.

После такого публичного официального заявления Ленина и ЦК немцы знают, что России можно предъявлять любые условия, вплоть до требования выставления русских войск против русских союзников на западном фронте, как это в свое время делал Наполеон с русскими союзниками против русских (поддержка Австрией и Пруссией Наполеона против России в войне 1812 г.). Однако немцы этого не делают. На новой встрече, которая продолжалась в том же Брест-Литовске с 1 по 3 марта, немцы просто повторяют свой ультиматум, а советская делегация во главе с Сокольниковым, не читая, согласно инструкции подписывает текст сепаратного мира. Он подлежал теперь ратификации в двухнедельный срок как партийным съездом, так и съездом Советов.

Не задача этой работы обелять Троцкого. Он стоит в одном ряду с Лениным и Сталиным, уступая первому, как мастеру революции, и второму, как мастеру власти. Однако в описываемое время позиция Троцкого, а не Сталина, решала судьбу ленинского режима и самого Ленина. Безымянная партийная машина — организатор революции — выступала тогда в двух лицах: Ленина и Троцкого. Поэтому капитуляция Троцкого перед Лениным в ЦК, в виде воздержания во время голосования, имела эпохальное значение. Если бы Сталин в то время воздержался или даже голосовал против Ленина, то это имело бы только протокольно-арифметическое значение в том смысле, что Ленин получил бы на один голос меньше или больше. Тем более несправедливы советские историки, когда они рисуют спасителя ленинского режима врагом ленинизма. Если бы не этот шаг Троцкого в пользу Ленина, Ленин не лежал бы в мавзолее на Красной площади в Москве, а о существовании Сталина никто бы не знал, кроме охранки и родственников самого Джугашвили.

 

Глава 16. VII ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД ПАРТИИ

VII экстренный съезд партии, созванный для ратификации мира, происходил 6–8 марта 1918 г. Это был первый съезд партии после захвата власти. К этому времени партия насчитывала в своих рядах около 300 тысяч членов, но на съезде было представлено только 170 тысяч членов в лице 47 делегатов с решающим голосом и 59 делегатов с совещательным голосом (все члены ЦК во главе с Лениным имели только совещательные голоса). Повестка дня съезда включала три главных вопроса:

Вопрос о войне и мире.

Пересмотр программы и наименования партии.

Выборы ЦК.

В президиум съезда было выбрано шесть человек, в том числе Ленин, Бухарин и Свердлов.

По первому вопросу докладчиком выступил Ленин, контрдокладчиком — Бухарин. Доклад Ленина свелся к развернутому изложению его аргументов в пользу мира на заседаниях ЦК. Ленин сослался на два исторических примера, когда не бывает иного выхода, как открытая капитуляция, но капитуляция с тем расчетом, чтобы выиграть время и создать предпосылки для конечной победы. Первый пример касался Тильзитского мира (1807), когда Наполеон обязал разбитых пруссаков давать ему войска для завоевания других народов. Говоря об этом, Ленин заметил: «До этого дело дойдет и у нас, если мы будем только надеяться на международную полевую революцию. Смотрите, чтобы история не довела вас и до этой формы военного рабства» («Седьмой экстренный съезд РКП(б). Стенографический отчет». Москва, 1962, стр. 21).

Второй пример Ленин взял из истории большевизма, когда по решению ЦК большевистские депутаты III Государственной думы (1907) вынуждены были принять присягу на верность царю, так как депутаты, отказывающиеся принять такую присягу, считались выбывшими из Думы, Ленин говорил, что «подписывая (тогда) монархические бумажки, мы переживали то же самое в маленьком масштабе по сравнению с теперешним» (там же, стр. 17). Ленин заключил свой доклад словами:

«Мир есть передышка для войны… Я еще раз скажу, что готов подписать и буду считать обязанностью подписать в двадцать раз, в сто раз более унизительный мир… Ловите передышку, чтобы поддержать контакт с дальним тылом, там создавать новые армии» (там же, стр. 22, 24).

Впервые в этом докладе о мире Ленин сформулировал свой знаменитый тезис о невозможности, в принципе, мирного сосуществования Советской России с капиталистическим миром и о задачах большевиков организовать международную революцию. Этот тезис гласит:

«Международный империализм со всей мощью его капитала… ни в коем случае, ни при каких условиях не мог ужиться рядом с Советской республикой… Тут конфликт является неизбежным. Здесь величайшая трудность русской революции, ее величайшая историческая проблема: необходимость решить задачи международные, необходимость вызвать международную революцию, проделать этот переход от нашей революции, как узко национальной, к мировой» (там же, стр. 11).

Для осуществления этой исторической миссии большевизма Ленин и хотел сохранить советскую власть, пользуясь продолжающейся войной между «двумя группами империализма» — между Антантой и Четверным союзом. Не в том Ленин расходился с оппозицией, что надо организовать мировую революцию, а в том, как и когда ее организовать. Ленин был за сохранение советской власти, как базы мировой революции, «левые коммунисты» были за организацию мировой революции даже ценой риска потери советской власти.

Контраргументы Бухарина против заключения мира были не менее убедительны, чем аргументы Ленина за мир. Прежде всего, Бухарин проанализировал причины разложения армии, которая действительно не желает воевать. Даже тот знаменитый гегемон революции — пролетариат — тоже не хочет воевать. Почему? Бухарин отвечает:

«У нас на всех собраниях, на всех митингах, на съездах всюду и везде выставлялся в качестве ударного только один тезис, что сейчас никакая война невозможна… Я утверждаю, что в значительной степени та деморализация, которая сейчас наблюдается среди пролетариата, возникновением своим в значительной степени обязана нам самим». И дальше: «Ведь когда мы были в оппозиции, когда Керенский всячески взывал к защите отечества, мы всячески разлагали волю к защите этого отечества» (там же, стр. 36, 38).

То была горькая правда, которую Ленин хотя и признал, но отнес ее на счет всей партии, в том числе и Бухарина. Ленин сказал:

«Когда теперь Бухарин громит нас за то, что мы деморализовали массы, он абсолютно прав, только он себя громит, а не нас» (там же, стр. 110).

Бухарин считал, что заключая мир на немецких условиях, Ленин только помогает германской коалиции продолжать войну, ибо «империалисты австро-германской коалиции могут вести эту войну только при одном условии, только при условии беспощадной расправы с Россией — просто-напросто по чисто экономическим соображениям… ибо для того, чтобы вести войну против Англии, ей необходимо сырье, ей необходим хлеб» (там же, стр. 28). Бухарин указывал далее, что этим же русским хлебом кайзер хочет накормить не только армию, но и немецких рабочих, которых как раз тяжкая экономическая катастрофа в Германии толкает к своей собственной революции. Что же касается тезиса Ленина о «передышке», то Бухарин считает всю аргументацию Ленина, связанную с этим тезисом, совершенно несостоятельной. Бухарин говорил:

«Если тов. Ленин говорит: "Берите передышку хотя бы на несколько дней, говорит, что именно такая передышка нам предстоит" — я утверждаю, что овчинка не стоит выделки… она ничего нам не даст, потому что ни перестроить железных дорог, ни обучить население стрельбе, ни наладить транспорт, ни наладить экономическую жизнь, т. е. разрешить все те главные задачи, о которых говорил тов. Ленин, в несколько дней нельзя» (стр. 30).

Какие у Ленина «минус-пункты»? Бухарин их подсчитал так: признавая независимость Украины и ее отделение от России, Ленин лишает страну ее главной хлебной и угольной базы; отказываясь от Прибалтики, Ленин лишает страну ее выгодной стратегической позиции; признавая по договору неприкосновенность иностранного капитала в России, с которым тесно связан русский капитал, Ленин тем самым аннулирует декрет революции о национализации промышленности; отказываясь по договору от революционной пропаганды в других странах, Ленин отказывается от всей программы большевиков в отношении мировой революции; беря по договору на себя обязательства поддержать немецкую позицию «независимости» Персии и Афганистана, Советская Россия берет на себя роль колониального жандарма германского империализма против английского империализма. Таковы были «минус-пункты», которые насчитал Бухарин у Ленина. Бухарин сказал, что немцы «отнимают у Советской России самое существенное, самое жизненно необходимое, как раз то, из-за чего мы и могли бы по аргументации т. Ленина идти на передышку и подписание мира» (там же, стр. 31).

Смешным, сентиментальным, совершенно не большевистским, а оппортунистическим считал Бухарин и аргумент Ленина о том, что он «готов подписать мир в двадцать раз, в сто раз более унизительный, чтобы получить несколько дней для эвакуации Петрограда», ибо «я облегчаю этим мучение рабочих, которые иначе могут подпасть под иго немцев» (там же, стр. 22). Бухарин отвечал, что это рассуждение Ленина «как раз есть фраза, не холодный расчет, а самое настоящее увлечение чувством, конечно, очень хорошим чувством, но далеким от холодного расчета, который говорит нам, что в случае необходимости мы можем и должны пожертвовать десятками тысяч рабочих. Ведь так всегда рассуждают оппортунисты всех стран: «не нужно выходить на улицу, потому что может пролиться кровь» (там же, стр. 32–33). Разумеется, большевистская правда в данном случае была на стороне Бухарина, а не Ленина. Этот пример показал и самому Ленину, что ученики начинали явно превосходить учителя. Это было симптоматично, что такую постановку вопроса Бухариным Ленин обошел полным молчанием. Не мог отразить Ленин и другой веский аргумент Бухарина, который заявил:

«Ведь в самом деле с первого взгляда ясно, что если бы в договоре были такие условия, как свержение Советской власти, как созыв Учредительного собрания и т. д., то мы не могли бы его подписать» (там же, стр. 31).

Да, отвечал Ленин, в этом случае мы продолжали бы революционную войну; но когда его спрашивали, почему же он не может ее продолжать в условиях, когда немцы отнимают у России «самое жизненно важное», когда Россию расчленяют, правда, пользуясь лозунгом тех же большевиков о «праве народа на самоопределение», — на эти вопросы Ленин не отвечал, да и не мог отвечать.

Один исключительно важный, в данных условиях даже решающий, аргумент (как это показали последующие условия) Бухарин и его сторонники совершенно игнорировали — это гарантия союзников России оказать ей необходимую материальную помощь для совместного продолжения войны до победного конца против Германии. Как раз в этом вопросе бухаринцы проявляли всю догматическую беспомощность и наивность своего политического мышления — они считали принципиально недопустимым для революционеров пользоваться помощью «англо-американских империалистов против германских империалистов». Вот здесь Ленин был в своей стихии — он вполне допускал возможность пользоваться такой помощью, для него всегда было ясно, что «цель оправдывает средства», но он, вероятно, был связан условиями немецкой помощи большевикам в революции или он настолько стал пленником своего идефикса — «передышки», что не допускал иного решения, как полная капитуляция, лишь бы сохранить власть. Однако надо тут же подчеркнуть, что Ленин боялся потерять власть не столько от наступления немцев, не столько от падения Петрограда и Москвы, сколько от внутреннего восстания, главным образом, крестьянского восстания и восстания армии. Ленин не забывал, что он к власти пришел, обещав именно безусловный мир. Сегодня в дискуссии с бухаринцами он, конечно, предусмотрительно обходил щекотливый вопрос.

Противники капитуляции вслед за Бухариным повторили на съезде свои известные возражения. Выступив первым, Урицкий заявил, что ему совершенно «непонятна паника сидящих здесь» перед немцами (стр. 42), добавив: «факты направлены не против нас, а в гораздо большей степени против вас, т. Ленин…, заключив мир, мы бьем тех товарищей, которые с энтузиазмом записываются в Красную армию» (стр. 42–43). Другой противник капитуляции обвинил Ленина в политической беспринципности, напомнив ему его же слова на I съезде Советов в июне 1917 г. Тогда Ленин говорил: «сепаратного мира для нас не может быть, и по резолюции нашей партии нет и тени сомнения, что мы его отвергаем, как всякое соглашение с капиталистами» (Ленин, Сочинения, 4-е изд., т. 25, стр. 20). Радек, обвинив Ленина за подготовление капитуляции, обвинил также и Троцкого, что он, ведя в брестских переговорах правильную тактику на затягивание переговоров и разжигание германской революции, потом изменил самому себе, когда воздержался во время решающего голосования в ЦК о войне или мире. Народному комиссару иностранных дел Российской республики нельзя воздерживаться при голосовании вопроса о войне или капитуляции, — воскликнул Радек. Радек указал Ленину на всю опасность его открытых заявлений с утверждением, что заключив мир, мы приступили к подготовке новой войны против Германии. Радек сказал: «Этим самым вы даете немцам право при первых разногласиях с документами в руках доказать, что мы подготовляем новую войну, и снова подогревать шовинистические настроения» («Седьмой съезд РКП (б)», стр. 60). Троцкий объяснил свое воздержание в ЦК по вопросу о подписании капитуляции двумя причинами: «во-первых, я не считаю решающим для судеб нашей революции то или другое наше отношение к нему (миру)… Нельзя вести войну против немцев… и в то же время иметь против себя половину или большую часть партии во главе с т. Лениным… Ввиду сложившегося соотношения сил в ЦК от моего голосования зависело очень много… потому, что некоторые товарищи (в ЦК) разделяют мою позицию… Я считаю более целесообразным отступать, чем подписывать мир, создавая фиктивную передышку, но я не мог взять на себя ответственность за руководство партией в таких условиях» (там же, стр. 65, 66, 69).

Рязанов обвинял Ленина в том, что он ставку делает не на европейский пролетариат, а на русских мелких буржуа, то есть крестьян. Он уточнил свою мысль:

«Ленин хотел воспользоваться лозунгами Толстого, видоизменив их сообразно с переживаемой эпохой. Толстой предлагал устроить Россию по-мужицки, по-дурацки, Ленин — по-мужицки, по-солдатски. Плоды этой политики, мужицкой и солдатской, мы теперь расхлебываем» (там же, стр. 73).

В ответ на тезис Ленина, что подписание мира сохранит Советскую Росию, как очаг мировой революции, Рязанов резко обвинил Ленина и его сторонников, во-первых, в желании укрыться под защитой немецкого штыка, не имея права пропагандировать такую революцию, во-вторых, в открытой лжи в своих предыдущих декларациях. Вот эти слова Рязанова: желание сохранить Советскую Россию как очаг революционной пропаганды для международного пролетариата «есть желание устроить в России "келью под елью", под защитой германского штыка. Вот перед вами декларация прав трудящихся и эксплуатируемых народов (она опубликована 17 января 1918 г. — А. А.), о которой т. Свердлов в Учредительном собрании говорил, что она будет заменять декларацию прав Великой Французской революции. Дайте себе труд прочесть эту бумажку и спросить себя: сколько раз вы лгали» (там же, стр. 75).

Рязанов (этот человек долгие годы был директором Института Маркса, Энгельса, Ленина при ЦК) кончил свою речь так:

«Ленин готов отступать, отступать и отступать, даже тогда, когда Троцкий хватает его за фалды.

Я скажу, что этому отступлению есть предел. Я не скажу, что измена и предательство» (стр. 76), но отрицая измену, он намекал на нее.

О пределе, дальше которого нельзя пойти, говорил и Троцкий. Он говорил, что для него этот предел наступит тогда, когда немцы потребуют заключения мира с Украинской радой, а ЦК и правительство должны дать гарантию, что до этого предела они не дойдут (стр. 72). На это Свердлов, сторонник капитуляции, ответил так:

«Вчера в ЦК т. Троцкий предложил нам соответствующую резолюцию о том, что мир с Винниченками (т. е. с Украинской народной республикой. — А. А.) недопустим. Но мы ее отвергли. Мы не признали невозможным и мир с Винниченко» (стр. 80). (Интересно, что этот протокол заседания ЦК от 6 марта числится в списке «ненайденных», ибо иначе невозможно было бы обвинять Троцкого, что это он виноват в том, что мирная делегация Украинской рады во главе с Голубовичем в Брест-Литовске была признана, тогда как ее признал ЦК во главе с Лениным.)

Очень смелым, многозначительным, раскрывающим связь между немецким курсом на разложение большевиками русской армии и политикой капитуляции Ленина сегодня было выступление видного деятеля партии Оболенского (Осинского). Он заявил, что еще во время контрнаступления немцев летом 1917 года на Рижском фронте «немцы, несомненно, имели абсолютную возможность раздавить русскую революцию, точно так же, как русскую армию. Почему они не сделали этого?

Потому, что они рассчитывали достичь своих целей еще более легким способом: они дожидались внутреннего разложения… ожидали победы партии мира, которой они считали большевиков» (стр. 82).

Почему же тогда немцы наступают после победы такой «партии мира»? Оболенский имеет ответ: советская власть оказалась в глазах германского империализма «совершенно неработоспособной с его точки зрения, совершенно неспособной заключить с ним ту сделку, которая была нужна» (стр. 82–83). Он закончил: «Все те обещания, которые дает т. Ленин, являются совершенно пустыми речами» (стр. 85).

Коллонтай решительно выступила против капитуляции и закончила речь возгласом «Да здравствует революционная война!», вызвавшим аплодисменты в зале.

Из сторонников Ленина, членов ЦК, выступили, кроме Свердлова, еще Зиновьев, Сокольников, Смилга, Сергеев. Они, в основном, повторяли аргументы Ленина.

По данному, столь судьбоносному для власти Ленина вопросу Сталин не обмолвился ни одним словом в пользу мира. Это было очень странно и загадочно. Такое поведение Сталина даже в сталинской историографии осталось без объяснения. Мы уже видели определенные колебания в позиции Сталина во время обсуждения вопроса о мире на заседаниях ЦК, хотя голосовал он за Ленина. Опубликован один документ ЦК от 13 мая 1918 года, который проливает, может быть, некоторый свет на поведение Сталина. 13 мая 1918 года на заседании ЦК, через два месяца после VII съезда, обсуждались «Тезисы о современном политическом положении» Ленина. По вопросу о внешней политике там сказано:

«Внешняя политика советской власти никоим образом не должна быть изменяема. Наша военная подготовка еще не закончена, и потому общим лозунгом остается по-прежнему: лавировать, отступать, выжидать…» (Ленин, Сочинения, 4-е изд. т. 27, стр. 325). В примечании к этим тезисам в протоколе VII съезда сказано: «13 мая тезисы обсуждались на заседании ЦК партии. За тезисы Ленина голосовали все, кроме Сокольникова и Сталина» («VII съезд РКП(б)», стр. 229).

Однако вернемся к съезду.

В заключительном слове Бухарин сказал, что основной вопрос, на который нужно дать ясный ответ, сводится к следующему: возможно ли теперь с нашей стороны ведение войны? Когда Бухарин указал, что его сторонники отвечают на этот вопрос «возможно», а сторонники Ленина — «невозможно», то Ленин крикнул с места: «Возможно!» Эта реплика Ленина дала повод Бухарину поставить другой вопрос:

«Если эта война возможна в ближайшем будущем, то нужно спросить сторонников того течения, которое представляет Ленин, на чем же в конце концов они базируют свою позицию? Ведь как раз центральный пункт ваших аргументаций, всех ваших речей, резолюций и выступлений, митинговых и съездовских и всяких иных заявлений в том, что сейчас, в силу объективных причин, при разложении армии, при современном состоянии продовольственного дела, при развале транспорта и пр. войну вести мы не можем» (там же, стр. 101–102).

В своем заключительном слове Ленин остановился на речах Рязанова, Радека, Бубнова, Урицкого, Троцкого и Бухарина. Рязанову он ответил, что Рязанов прав, когда утверждает, что «Ленин уступает пространство, чтобы выиграть время» (стр. 109). Утверждение Урицкого, что мир с немцами есть «Каносса», «предательство» — все это взято Урицким из левоэсеровской критики (стр. 110–111). Обращаясь к Троцкому, Ленин сказал, что Троцкий требует от него обещания не подписать мира с Украинской народной республикой (Радой), но он, Ленин, «ни в коем случае такого обязательства на себя не возьмет… Никогда в войне формальными соображениями связывать себя нельзя» и, обращаясь к съезду, Ленин добавил, если вы думаете иначе, «тогда отдавайте посты Троцкому и другим» (стр. 112). Слабым и малоубедительным был ответ Ленина Бухарину. На резко поставленный вопрос — возможна ли в ближайшем будущем война, Ленин ответил «диалектически»: «возможна, а сейчас надо заключить мир. Тут никакого противоречия нет» (стр. 110)*.

* Вместе с докладчиками за мир выступили 9 делегатов, против мира — 11 делегатов. И все-таки победили сторонники мира. Но тут секрет победы очень простой — Ленин по испытанному методу организовал (а не созвал) съезд из большинства сторонников своей линии (так постоянно поступал впоследствии и Сталин). На этот факт уже обратил внимание Бухарин в своем докладе, когда заметил, что сторонники мира «имеют на этом съезде громадное большинство» (там же, стр. 39).

Закончились доклады, заключительные слова и прения. Приступили к голосованию — резолюция Ленина о ратификации мира была принята большинством: 30 голосов — за, против — 12, воздержалось — 4 (там же, стр. 175).

Когда начали обсуждать добавления и поправки, то острые споры разыгрались вокруг тактики Троцкого в Брест-Литовске, которая была выражена в формуле «ни войны, ни мира». Были внесены три резолюции:

Резолюция Крестинского: «Тактика неподписания мира в Бресте была совершенно правильной тактикой».

Резолюция Зиновьева: «Съезд приветствует брестскую советскую делегацию за ее громадную работу в деле разоблачения германских империалистов, в деле вовлечения рабочих всех стран в борьбу против империалистических государств» (стр. 131). Резолюция Зиновьева, за спиной которого стоял Ленин, дипломатически обходила вопрос о правильности или неправильности тактики Троцкого. Угадав смысл маневра резолюции Зиновьева, Троцкий заявил, что в Бресте он вел тактику, одобренную большинством ЦК, что подтвердил и сам Зиновьев (Зиновьев: «Троцкий по-своему прав, когда сказал, что действовал по постановлению правомочного большинства ЦК». — Стр. 134–135).

Когда проголосовали обе эти резолюции, создалась совершенно путаная картина: за резолюцию Крестинского голосовало 15 делегатов, против — 4; за резолюцию Зиновьева — 20, против 3. Поэтому председательствующий Свердлов объявил обе резолюции принятыми, что вызвало протест Зиновьева.

Чтобы внести полную ясность и заставить своих противников раскрыть карты, Троцкий внес собственную резолюцию, осуждающую Троцкого: «Съезд считает заявление нашей делегации о неподписании мира ошибочным» (стр. 133). После бурных дебатов, резолюция Троцкого, резолюция об осуждении его тактики в Бресте, была отвергнута съездом (стр. 137), а была принята более или менее каучуковая резолюция Зиновьева. Ленин, который в заключительном слове говорил, что «тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан» (стр. 111), теперь, во время дебатов вокруг тактики Троцкого, не сказал ни слова. Не мог он опровергнуть и заявление Троцкого, что в ноябре 1917 года с немцами можно было заключить мир на лучших условиях, но «все, в том числе и т. Ленин, говорили: «Идите и требуйте от немцев ясности в формулировках, уличайте их, при первой возможности оборвите переговоры и возвращайтесь назад» (стр. 66).

Чтобы закончить с темой Брестского мира, важно ответить на следующие вопросы:

Существовала ли реальная опасность, что немцы дойдут в своей политической программе ведения войны до требования свержения большевистской власти, а в своей военно-захватнической программе до оккупации Центральной России?

Была ли правильной оценка Ленина состояния боеспособности немецкой армии, его вера в то, что она бесконечно может наступать («этот зверь прыгает сильно»)?

Теперь мы располагаем огромной исторической документацией, — немецкой, англосаксонской, французской, советской, — чтобы удовлетворительно ответить на эти вопросы. Скрытые факторы и тайные замыслы военно-политической стратегии, как и тайная война разведывательных центров участников первой мировой войны теперь в значительной мере уже раскрыты, изучены, доступны для анализа, сравнения, выводов (особенного внимания заслуживают здесь такие фундаментальные немецкие труды, как многотомная работа "Die Ursachen des deutschen Zusammenbruches im Jahre 1918", изданная после первой войны в Берлине, и "Ursachen und Folgen", изданная в Западном Берлине после второй мировой войны). Чтобы ответить на вышепоставленные вопросы, нет никакой необходимости предпринимать широкую историческую экскурсию в дебри той эпохи. Главный критерий всех критериев — время показало, что Ленин абсолютно ложно оценил материально-военные возможности Германии, переоценил ударную, наступательную силу ее армии, совершенно недооценил не только возможности организации новой (революционной) оборонительной войны со стороны России, но и сделал грубые просчеты в отношении неизбежности победы стран Антанты над Четверным союзом, особенно с тех пор, как Америка вступила в войну.

Между тем, сами руководители германской армии, не говоря уже о германском правительстве, уже в то время, когда Ленин вел переговоры о капитуляции, пришли к убеждению, что вести победоносную войну они не в состоянии. Изданы воспоминания графа Чернина, австро-венгерского представителя в Бресте, который писал, что если бы хватило сил, немцы вели бы не переговоры, а начали бы наступление на Петроград. Цитируя Чернина, Троцкий пишет: «10 февраля делегации Германии и Австро-Венгрии пришли к заключению: «состояние, предложенное Троцким должно быть принято»… Кюльман, по словам Чернина, с полной уверенностью говорил в Бресте о необходимости принять мир де факто. Один генерал Гофман выступил против этого» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 114).

Такой авторитетный свидетель, как генерал Людендорф еще по свежим следам войны (его книга вышла в 1919 г.) писал, что в начале 1918 года задача германского командования сводилась лишь к тому, чтобы не дать большевикам организовать новый восточный фронт и поэтому нанести им короткий, сильный удар, но, добавляет он, «о широкой операции не могло быть и речи» (Erich Ludendorff, "Meine Kriegserinnerungen", Berlin, 1919, S. 447). Тот же Людендорф, оберквартирмейстер главной квартиры, глава крайне правой военной клики, пишет, что он был против уничтожения России, как государства. После последнего наступления 18 февраля Германия ставила только такие условия мира, которые «избегали всякого вмешательства во внутриполитическую и хозяйственную жизнь России и не навязывала ей ничего, что не было бы совместимо с честью независимого государства и что поработило бы его жителей… Поучительно сравнить мир, который тогда получила Россия, с тем миром, который она могла бы получить» (там же, стр. 450). Генерал делает два очень важных сообщения, почему большевики так спешили заключить с немцами мир. Во-первых, говорит он, там, куда наша армия приходила, «население чувствовало себя освобожденным от большевизма» (стр. 452), во-вторых, сперва большевики были не прочь, при упорствовании немцев, вместе со странами Антанты продолжать войну (это мы уже видели выше), но «как только советское правительство увидело, что Антанта хочет его свергнуть и поставить у руля другое правительство, от которого она ждет проявления больших усилий для ведения войны, то оно (советское правительство) отвернулось от Антанты и повернулось к Германии, чтобы укрепить власть внутри страны» (стр. 459).

Как уже указывалось, немцам как раз нужна была партия капитуляции на Восточном фронте, чтобы сосредоточить потом все свои главные силы на опасном Западном фронте. Сохранился чрезвычайно интересный документ германского министерства иностранных дел по вопросу о том, как Германия относилась к возможности образования в России другого, демократического правительства вместо большевистского. Это письмо заместителя государственного секретаря из Берлина 9 января 1918 года государственному секретарю Кюльману, который находился на переговорах с Троцким в Брест-Литовске. В письме сообщается, что к германскому послу в Стокгольме обратился социалист-революционер, который передал послу содержание письма лидера с.-р. Чернова. В этом письме представитель партии Чернова рисует массовый красный террор, при помощи которого большевики держатся у власти, но недалеко время, когда вся страна отвернется от Ленина и тогда спасение России — на путях Учредительного собрания. Партия Чернова предлагает немцам отказаться от своей ставки на вероломных большевиков и заключить честный и продолжительный мир с демократической Россией. Информируя обо всем этом, заместитель государственного секретаря заключает свое письмо: «Если ваше превосходительство одобрит, я намереваюсь сообщить ему (представителю партии социалистов-революционеров. — А. А.), что в данное время мы, к сожалению, не в состоянии связаться с другими русскими партиями, так как мы ангажированы для переговоров с большевиками. Пожалуйста, телеграфируйте вашу точку зрения». Кюльман ответил: «Я согласен» (Germany and the Revolution in Russia. 1915–1918. By Z. A. B. Zeman, p. 113–115). И это было в те дни, когда Троцкий, грубо прервав переговоры, крикнул: «Ни войны, ни мира!», «Да здравствует пролетарская революция в Германии!»

Общеизвестна немецкая националистическая легенда об «ударе в спину» ("Dolchstofilegende"), согласно которой немцы выигранную на поле битвы войну проиграли из-за революции в тылу. Когда национал-социалисты приходили ко власти, эта легенда сыграла роль великой взрывной силы для мобилизации ярости нации, которая беззаботными отцами Версаля из-за ошибок правителей была унижена, оскорблена и выключена из европейской семьи равноправных. Собственно, там, в Версале, и были посеяны зерна того ужасного урожая людских черепов (50 миллионов!), который человечество собрало в конце второй мировой войны. Ставка большевиков — и правых во главе с Лениным, и левых во главе с Бухариным — тоже била в ту же точку: выиграть войну, организовав революцию в Германии. Однако Ленин был нетерпелив и подвержен колебаниям. Он как бы не верил в собственную веру о неизбежности германской революции. Эта вера казалась иной раз настолько невероятной, что он был готов договориться с генералами кайзера на условиях в «сто раз хуже» (Ленину никто не задавал вопроса — что значит мир, который был бы в «сто раз хуже» Брестского мира?).

В то время, когда Ленин до невероятности преувеличивал общую мощь Германии и непобедимость ее армии, сами руководители германской армии считали, что они войну уже фактически проиграли. Мы уже цитировали свидетельство Людендорфа о вынужденной ограниченности масштаба операций немецкого восточного фронта, а также его свидетельство, что Германия и не ставила перед собою цели оккупировать этнографическую Россию, да она и не могла ее ставить из-за внутреннего катастрофического положения. Многочисленные исследования, монографии, книги написаны немецкими историками и публицистами на эту тему. Здесь сошлемся на самое последнее немецкое свидетельство — на мемуары предпоследнего рейхсканцлера Веймарской республики Брюнинга. Брюнинг вспоминает: когда он говорил генералу Шлейхеру, что в начале первой мировой войны построение боевого порядка (Aufmarsch) немецкой армии было чудесным, хотя война была проиграна из-за способа самого построения, — генерал Шлейхер сказал: «Я говорил еще 26 марта 1918 года, что наше дело давно уже потеряно» (Воспоминания Брюнинга, Der Spiegel, Mr. 45, 2.XI.1970, S. 196). Заметьте, что генерал так думал через три недели после капитуляции Ленина и выигрыша войны против России, в результате которого к немцам переходили так нужные им резервы стратегического сырья и снабжения (хлеб, мясо, уголь, металл Украины), а их дивизии на Востоке освобождались для переброски на Западный фронт.

Еще более значительно, а как исторический документ исключительно важно, свидетельство начальника Генерального штаба Германской армии фельдмаршала Гинденбурга в изложении того же Брюнинга. Брюнинг говорит, что, когда он в 1932 году, будучи рейхсканцлером, начал доказывать Гинденбургу, тогда президенту Германии, что при правильном обращении можно было бы удержать солдат в 1918 году от бунта против кайзера, то старик отрицательно покачал головой и заявил: «Нет… Я знал еще в феврале 1918 года, что война уже проиграна. Однако я хотел дать Людендорфу еще раз шансы» (там же, стр. 178). Как эти свидетельства, так особенно подтверждающие их последующие события, приведшие к революции в ноябре 1918 года и капитуляции Германии на Западе, показали, что только одному Ленину Германия была обязана возможностью сопротивляться на Западе еще восемь месяцев после Бреста.

Ученики Ленина приписывают ему задним числом политическую мудрость и прозорливость в деле предвидения ноябрьской революции 1918 года в Германии, между тем, именно из-за капитуляции Ленина она произошла с запозданием на несколько месяцев. История с абсолютной очевидностью доказала, что в прогнозе событий, как и крушения Германской империи, правы оказались не Ленин, даже не Троцкий, а Бухарин и Гинденбург. По иронии судьбы, Ленина избавили от Брестского сепаратного мира, а России вернули потерянные ею территории как раз те бывшие русские союзники, которым Ленин так вызывающе изменил: Франция, Англия и Америка.

Хотя Милюков писал, что одно время у немцев было намерение свергнуть большевистское правительство, опираясь на русских офицеров («Россия на переломе», т. И, 1927, Париж), но большевистский официальный историк в этом сомневается. Наоборот, он констатирует: «Даже 6 июля, когда левые эсеры убили германского посла Мирбаха, немцы не ввели своих солдат в Москву, как первое время грозили, и ограничились увеличением штата посольства до 300 человек» (БСЭ, 1-е изд. т. 7, стр. 461).

Кайзеру нужны были не Милюков с Черновым, тем более, не Деникин с Колчаком, а ему нужен был любой ценой капитулянт Ленин.

В конце шестидесятых годов в СССР начали издавать серию книг-документов «Советско-германские отношения». Документы подобраны, конечно, однобоко, тенденциозно, чтобы доказать величие и прозорливость Ленина и близорукость и ничтожество его противников в спорах о заключении Брест-Литовского сепаратного мира. Несмотря на такой однобокий «классовый подход», все же в первый том названной серии попали и некоторые документы из немецкой публикации, которые как раз опровергают то, что большевистские историки считают доказанным. Эти немецкие документы 1918 года довольно красноречиво рисуют, с одной стороны, внутреннее положение самой Германии в начале 1918 года, с другой, отношение правительства и Верховного главнокомандования к вопросу о судьбе большевистского режима в России.

На совещании 5 февраля 1918 года в имперской канцелярии в Берлине, в присутствии рейхсканцлера Гертлинга, статс-секретаря Кюльмана, австрийского министра Чернина, фельдмаршала Гинденбурга, генерала Гофмана и др., глава военной партии Людендорф, настаивая на наступлении, все же признавал, что если начались бы новые военные операции, то «последние, правда, осуществлялись бы медленно, учитывая снег, плохие дороги и недостаточную обеспеченность тягловой силой» («Советско-германские отношения», т. I, Москва, 1968, стр. 289). Кюльман на том же совещании предпочитал заключить с Троцким мир, ибо: «Заключение мира даже с Троцким было бы все же выигрышем как по отношению к Антанте, так и ввиду положения у нас самих» (там же, стр. 290).

В тот день, когда Троцкий демонстративно отверг немецкие условия, — 10 февраля 1918 г. — рейхсканцлер писал в телеграмме к кайзеру, что «народ считает, что интересы Германии требуют заключения мира», указывая одновременно, что затягивание заключения мира может вызвать новые демонстрации, забастовки, и все это приведет к тому, что «мы не будем иметь на нашей стороне большинство народа и парламента, так что я не хотел бы взять на себя ответственность за возможный исход такого положения» (там же, стр. 315).

На совещании под председательством кайзера от 13 февраля, созванном для обсуждения положения после заявления Троцкого «ни войны, ни мира» в ответ на требование Людендорфа «закончить войну по-военному», начальник Главного военно-морского штаба Гольцендорф с той же определенностью военного языка ответил своему коллеге: «Нет никаких шансов, что скоро будет одержана победа и что высвободившиеся войска могут быть использованы на Западе» (там же, стр. 325–326).

Решение, принятое на этом совещании, говорит о возобновлении военных действий после истечения срока перемирия (согласно условиям перемирия, он истекал через семь дней после его расторжения одной из сторон — поскольку заявление Троцкого от 10 февраля немцы квалифицировали как такое расторжение, то военные действия могли начаться только после 17 февраля). Но очень важно констатировать, что и в этом случае немцы ставят перед собою только ограниченные военные цели, скорее тактические, чем стратегические. Сообщая решения совещания директору отдела печати ведомства иностранных дел, заместитель статс-секретаря фон Радовиц писал: «По истечении срока перемирия должны быть предприняты военные операции, преследующие цель восстановить порядок и спокойствие в районах, примыкающих к оккупированным нами областям… Операции должны служить обеспечению наших границ таким образом, чтобы их можно было охранять с помощью небольших контингентов войск, высвободив тем самым войска для Запада» (там же, стр. 329).

То же самое можно констатировать и в отношении их политических целей — немцы были не только за сохранение у власти большевиков, но и против того, чтобы поддерживать какое-либо антибольшевистское движение в России.

После этого длинного исторического отступления вернемся снова к съезду.

Доклады по вопросу о новой программе партии сделали те же первые докладчики: Ленин — доклад, а Бухарин — содоклад. Принципиальных разногласий ни между докладчиками, ни между выступавшими в прениях не было. Некоторые разноречия вызвали два вопроса — о переименовании РСДРП(б) в Российскую коммунистическую партию большевиков /РКП(б)/ и о характеристике социализма (коммунизма) на почве отмирания государства. Вопрос о переименовании партии был поставлен еще в «Апрельских тезисах» 1917 года. Ленин мотивировал свое предложение так: «Вместо "социал-демократии", официальные вожди которой во всем мире предали социализм, перейдя к буржуазии…, надо назваться Коммунистической партией» (Ленин, 4-е изд. т. 24, стр. 6). На съезде Ленин обосновал это предложение еще двумя аргументами — во-первых, Маркс и Энгельс тоже называли свою партию коммунистической (знаменитый «Манифест коммунистической партии»), во-вторых, термин «коммунистическая» вместо «социал-демократическая» не только более точен в научном отношении, но одновременно указывает и на конечную цель партии (строительство коммунизма). Кроме того, Ленин считал, что название «социал-демократ» испачкано лидерами II Интернационала и что он отныне хочет бросить эту «старую грязную рубашку». Наиболее резко против Ленина выступил видный деятель партии Стеклов. Он сказал, что «решительно протестует против перемены названия и предлагает оставить наше старое славное название РСДРП», добавив в скобках слово «коммунисты» вместо случайного слова «большевики». Когда проголосовали два предложения, Ленина и Стеклова, Ленин получил большинство голосов, тем более, что Бухарин поддержал Ленина («VII экстренный съезд РКП(б)», стр. 156–158).

Ленин еще в своих работах об империализме до революции 1917 года настойчиво доказывал, что каждая большая война обязательно является источником пролетарской революции. В своем докладе о программе партии уже в условиях победы коммунистической диктатуры в России Ленин считал нужным напомнить партии эту свою доктрину и ввести ее в новую программу. Ссылаясь на работы Энгельса в 1887 году, Ленин говорил:

«В отличие от людей, которые искажают марксизм… что на почве разрухи социализма не может быть, Энгельс понимал превосходно, что война всякая, даже во всяком передовом обществе, создает не только разруху, одичание, мучения, бедствия в массах, которые захлебнутся в крови, что нельзя ручаться, что это поведет к социализму, он говорит, что это будет: «либо победа рабочего класса, либо создание условий, делающих эту победу возможной и необходимой», и что война создает условия, чтобы пролетариат «взял в свои руки власть» (там же, стр. 140).

Как известно, коммунистическая партия Китая и сегодня последовательно проповедует эту доктрину Ленина о связи между большой войной и коммунистической революцией в отличие от КПСС, которая после XX съезда проявляет колебания и делает зигзаги в данном вопросе (и это понятно, ибо результатом термоядерной войны, вопреки оптимизму Пекина, была бы не революция, а самоуничтожение человечества).

Серьезное расхождение между Лениным и Бухариным вызвало предложение Бухарина дать определение социализма (коммунизма), а именно в том смысле, как этот строй, который чают коммунисты, будет выглядеть на практике. Далее, поскольку с победой социализма (коммунизма) отмирает государство, то зафиксировать в программе темпы процесса отмирания государства. Ленин отвел эти предложения. Он не поддался соблазну фантазировать о будущем социалистическом обществе, во имя которого, собственно, и была захвачена власть. Насколько он высоко ценил власть, настолько же он мало ценил ее социальные последствия. Но в одном отношении Ленин фантазировал охотно — это о судьбе советского государства. Сегодня, читая ленинскую фантазию на этот счет, просто удивляешься, до каких нелепостей мог договориться такой мастер революции. Вот, что говорил Ленин, возражая Бухарину:

«Когда еще государство начнет отмирать? Мы до тех пор успеем больше, чем два съезда собрать (съезды собирались тогда по Уставу ежегодно. — А. А.), чтобы сказать: смотрите, как наше государство отмирает» (там же, стр. 162).

Эта ленинская фантазия, основанная, конечно, на высказываниях Маркса и особенно Энгельса, в КПСС считалась официальной догмой, пока такой трезвый мастер власти, как Сталин, не выкинул ее за борт. Неподражаемый «диалектик», Сталин в 1933 году заявил ясно и недвусмысленно:

«Отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление» (Сталин, «Вопросы ленинизма», 1947, стр. 394).

К концу прений Ленин предложил поручить Центральному комитету разработать окончательный текст новой программы. Съезд не принял этого предложения, а предпочел создать специальную программную комиссию от имени съезда. Было решено создать комиссию из семи человек. Когда в числе кандидатов в комиссию было названо имя Сталина, то член ЦК Урицкий дал ему отвод, мотивируя тем, что ему неизвестны какие-либо программные статьи Сталина, и предлагал вместо Сталина включить в комиссию Карла Радека. Председательствующий Свердлов, который со Сталиным всегда находился в натянутых отношениях, тем не менее, поддержал кандидатуру Сталина, заявив, что Сталин является автором статей по национальному вопросу. Были выдвинуты 9 человек. Результаты голосования интересны как показатели популярности каждого из лидеров партии как теоретиков партии.

Голосовало:

за Ленина — 37

за Троцкого — 37

за Бухарина — 36

за Смирнова — 32

за Зиновьева — 30

за Сокольникова — 25

за Сталина — 21

(«VII съезд РКП(б)», стр. 163)

Эта семерка и была избрана в программную комиссию с тем, чтобы она представила свой проект VIII съезду партии в 1919 г.

Последним вопросом повестки дня съезда были выборы нового состава ЦК.

Председатель съезда Свердлов предложил сократить количественный состав членов ЦК до 15 человек. Он мотивировал это предложение тем, что старый состав ЦК был слишком громоздким (сначала 21, потом 24 человека) и что он никогда в таком составе не собирался и «уже в октябрьский период дело дошло до того, что нормой стало 9-12 человек» (там же, стр. 164). Поэтому Свердлов считал, что 15 членов ЦК является нормой «наиболее удобной». Это предложение, несомненно, исходило от Ленина и его сторонников, которые хотели обеспечить себе надежное большинство в ЦК. Но, с другой стороны, Ленин догадывался, что невключение лидеров «левых коммунистов» в ЦК может привести к расколу партии, чего он хотел избегнуть по соображениям тактическим.

Разгадав тактику Ленина, «левые коммунисты» заявили, что они в интересах создания «однородного ЦК», которого Ленин желает, вообще отказываются войти в новый ЦК. По этому вопросу с заявлениями об отказе войти в ЦК выступили Бухарин, Ломов, Урицкий. Ленин, однако, быстро заметил опасность и отступил. Он настоял на том, чтобы некоторые из «левых коммунистов», одни как члены (Бухарин, Крестинский, Дзержинский), другие как кандидаты (Ломов, Урицкий, Иоффе), были включены в ЦК даже против их воли. Ленин говорил:

«Ломов чрезвычайно остроумно сослался на мою речь, в которой я требовал, чтобы ЦК был способен вести однородную линию. Это не означает, чтобы все в ЦК имели одно и то же убеждение. Так считать, значило бы идти к расколу… Я тоже был в ЦК в таком положении, когда принималось предложение о том, чтобы мира не подписывать, и молчал, нисколько не закрывая глаза на то, что ответственности я за это не принимаю» (там же, стр. 167). Потом Ленин многозначительно добавил: «Нужно сделать попытку найти некоторую узду, чтобы вывести из моды выход из ЦК» (там же, стр. 167).

Ленин забыл, что это он, Ленин, прибегал дважды к той же «моде» угрожать выходом из ЦК, когда оставался в меньшинстве — первый раз это было 29 сентября 1917 г. (см. Ленин, ПСС, т. 34, стр. 282–283) и второй раз 23 февраля 1918 г. («Протоколы ЦК…», стр. 211). Но теперь, когда его противники прибегают к этой же «моде», то он хотел найти «узду» против них. И он ее нашел. Он внес предложение, беспримерное в практике и истории политических партий:

«По поводу отказа «левых коммунистов» войти в ЦК. Съезд считает, что отказ от вхождения в ЦК при теперешнем положении партии особенно нежелателен… Поэтому съезд… производит выборы, не считаясь с этим заявлением» («VII экстренный съезд РКП (б)», стр. 178).

Предложение Ленина было принято большинством голосов. После этого приступили к голосованию списков членов и кандидатов в члены ЦК. Всего в зале было 44 делегата с решающим голосом. Из них десять делегатов отказались голосовать за Ленина и за состав ЦК, который он предложил (списки формально огласил Соловьев). Голосование производилось по запискам — было подано 39 действительных голосов и 5 недействительных голосов («белые записки»). Подсчет голосования показал следующие результаты:

Члены ЦК: Ленин — 34, Троцкий — 34, Свердлов — 33, Зиновьев — 33, Бухарин — 32, Сокольников — 32, Сталин — 32, Крестинский — 32, Смилга — 29, Стасова — 28, Лашевич — 27, Шмидт — 26, Дзержинский — 26, Владимирский — 24, Сергеев — 23.

Кандидаты ЦК: Иоффе — 24, Киселев — 20, Винтер — 20, Урицкий — 19, Стучка — 24, Петровский — 23, Ломов — 21, Шляпников — 22 (там же, стр. 170).

Таким образом Ленин сумел создать такой ЦК, в котором оппозиция хотя и была представлена, но не могла иметь решающего влияния (три человека в членском составе и три человека в кандидатском составе).

Съезд принял одно чрезвычайно важное дополнение к резолюции о войне и мире. Это дополнение и сейчас считается действующим правом партии и поэтому вошло в кодификацию резолюций КПСС 1970 г. (см. «КПСС в резолюциях», часть I, 1970, стр. 27). Вот ее текст:

«Съезд особо подчеркивает, что Центральному Комитету дается полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистскими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну» («VII экстренный съезд РКП (б)», стр. 176).

Если бы этим уникальным правом Ленин воспользовался в ту до-атомную эпоху, это еще не грозило бы гибелью цивилизации. Что же будет, если им воспользуется какой-нибудь новый диктатор КПСС в нашу термоядерную эпоху? До тех пор, пока ЦК КПСС на своем очередном или экстренном съезде не отменит это страшное решение, разговоры Кремля о «мирном сосуществовании» не могут быть признаны искренними.

Другое дополнение, хотя и внесенное Лениным, находилось в кричащем противоречии с главными принципами его учения о партии. Это дополнение гласило, что группа «левых коммунистов», даже оставаясь в составе ЦК, может иметь свою собственную позицию и не нести ответственности за линию ЦК («КПСС в резолюциях», ч. I, 1954, стр. 406). Так была впервые в истории большевизма легализована свобода мнений не только в партии, но свобода мнений и, главное, свобода фракций или групп в составе самого ЦК.

Только через два года — в 1921 году на X съезде — Ленин, поняв, какую катастрофическую оплошность он допустил здесь, как раз в сердцевине собственной доктрины о дисциплине и монолитности партии, исправил свою ошибку. Более того. Он ввел в партии перманентное осадное положение, которое существует и поныне.

В ответ на принятие сепаратного мира левые эсеры вышли из состава советского правительства. Старый офицерский корпус на юго-востоке и в Сибири поднял знамя борьбы за освобождение России от немцев и большевиков. Началась гражданская война. Создалась Белая добровольческая армия, во главе которой стали сначала Алексеев, Корнилов, а потом Деникин, Колчак, Юденич, Врангель…

Все политические партии России от эсеров, меньшевиков, кадетов и до монархистов выступили против беспримерно позорной капитуляции России со времен Ивана Грозного.

Какое же было отношение кайзеровской Германии к начавшейся гражданской войне? Разумеется, она была на стороне большевиков.

Через четыре месяца после заключения Брестского мира, в разгаре гражданской войны — 2 июля 1918 года — под председательством Вильгельма II происходит совещание высших политических и военных руководителей Германии, посвященное тактике и политике Германии в русской гражданской войне. Докладчиком по данному вопросу выступает тот же Людендорф. Он говорит, что «позиция большевиков сильно ослаблена, а влияние монархических элементов значительно выросло. Следует считаться с возможностью переворота в любой момент». К этой оценке присоединяется рейхсканцлер, подчеркивая, что он сомневается, чтобы монархисты признали Брестский договор. Грозная дилемма для Германии становилась все явственнее — кого поддерживать в этой исторической схватке: большевиков или «монархистов» (монархистами немцы тогда считали всех русских антибольшевиков). Монарх Вильгельм и монархист Людендорф, при всей своей глубокой ненависти к большевизму, все-таки сделали выбор против монархистов в пользу большевиков. Совещание приняло точку зрения Людендорфа, которая гласила: «Если даже монархисты и представляют собою сторонников порядка (Ordnungselemente), мы все-таки не должны предпринимать попыток свергнуть в настоящее время большевиков" («Советско-германские отношения», там же, стр. 567).

Насколько такая позиция поддержки большевиков оказалась прочной и далеко рассчитанной политикой, показало убийство германского посла в Москве Мирбаха 6 июля 1918 г. Даже в этом случае Берлин ограничился требованием о введении в Москву батальона немецких солдат для охраны германского посольства. Советский посол в Берлине Иоффе, по поручению Ленина, легко убедил имперское правительство, что такая мера привела бы к свержению большевиков, тем более, что в Москве левые эсеры уже подняли восстание против большевиков, а главнокомандующий Восточного фронта эсер Муравьев отдал приказ о движении войск на Москву против режима Ленина. Немцы взяли обратно свое требование. Ленин был второй раз спасен немцами.

Здесь надо немного остановиться на судьбе тех, кто проложил большевикам дорогу к власти — на судьбе левых эсеров. Более грозным врагом для Ленина после захвата власти были не меньшевики, а эсеры — идеологи русского крестьянства. В «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс рассматривали крестьянство как реакционную силу. Такое же было отношение к крестьянству и у раннего Ленина. Но революция 1905 года убедила его, что крестьянство представляет собою весьма взрывчатый класс, умелое использование которого может привести его к власти. Никто так не боялся успехов «аграрных реформ» П. А. Столыпина, как Ленин. Ленин хорошо понимал, что крестьянство перестанет быть взрывчатой силой революции, если Столыпину удастся превратить его из малоземельного бунтаря-общинника в обеспеченного собственника на собственной земле. Ленин не без злорадства отмечал скромность успехов Столыпина (из-за оппозиции как реакционеров, так и революционеров). Использование частнособственнического, мелкобуржуазного инстинкта крестьян для революции против всякой частной собственности — такова цель Ленина.

Исходя из этого, Ленин и разработал доктрину рабоче-крестьянской революции «при гегемонии пролетариата». В интересах такой революции надо поддерживать самые антикоммунистические требования крестьянства, но Ленин не забывает, как и Маркс, что он имеет дело с реакционной силой. Вот почему Ленин писал еще в разгаре первой русской революции:

«Мы сначала поддерживаем до конца, всеми мерами, до конфискации (земли помещиков. — А. А.), — крестьянина вообще против помещика, а потом… мы поддерживаем пролетариат против крестьянина вообще» (Ленин, 4-е изд., т. 9, стр. 213).

Идеал аграрной программы Ленина — это «национализация земли», в то время, как эсеры проповедовали «социализацию земли», то есть передачу земли в руки местных крестьянских комитетов для раздела среди крестьян (меньшевики требовали «муниципализации земли»).

Февральская революция убедила большевиков в бесперспективности их лозунга «национализации земли». На I Всероссийском съезде крестьянских Советов в июне 1917 года не присутствовал ни один выборный большевистский депутат. Весь съезд прошел под знаменем и руководством партии эсеров. Быстро сориентировавшись в обстановке, Ленин на этом съезде по существу держал проэсеровскую речь, а через три месяца — на II съезде Советов в дни Октябрьского переворота совершил, как мы уже указывали, беспримерный в истории политических партий плагиат: он предложил II съезду от имени ЦК партии большевиков аграрную программу ЦК партии эсеров. Поэтому II съезд Советов голосами большевиков и эсеров санкционировал и переворот большевистской партии.

Принятие Лениным эсеровской аграрной программы лучше всего характеризует тактическую гибкость ленинизма, граничащую с беспринципностью в идеологии, когда этого требуют интересы захвата власти. Еще до Февральской революции Ленин писал, что «программа (эсеров. — А. А.) есть нечто абсолютно безжизненное, внутренне противоречивое» (Ленин, 3-е изд., т. VIII, стр. 257), «Партия социалистов-революционеров лишена всякого социального базиса. Она не опирается ни на один общественный класс» (там же, т. V, стр. 132), «партия эсеров есть в сущности не что иное, как фракция буржуазной демократии… эклектически соединяющая новейший оппортунизм и стародедовское народничество» (там же, стр. 362).

В дополнение к Ленину Большая Советская Энциклопедия лапидарно засвидетельствовала: «Еще перед Великой Октябрьской социалистической революцией социалисты-революционеры стали контрреволюционной буржуазной партией — (БСЭ, 1-е изд., т. 52, стр. 289).

Вот у этой «контрреволюционной буржуазной партии» Ленин не только берет всю аграрную «контрреволюционную» программу без единой большевистской поправки, но еще защищает ее против тех, кто критиковал большевиков за столь «открытый дневной грабеж» Лениным эсеров, как об этом писал Н. Суханов.

Выступая с докладом «Декрет о земле» 26 октября 1917 года, Ленин сказал: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен… В духе ли нашем, в духе ли эсеровской программы, — не в этом суть» (Ленин, 3-е изд., т. XXII, стр. 23).

Суть в том, что Ленин убедился, что дорога к власти лежит через принятие программы «контрреволюционной буржуазной партии» эсеров.

Если изворотливость Ленина, капитулирующего идеологически, чтобы выиграть политически, вполне объяснима, то поражает беспомощность и примитивизм партийных историков, когда надо объяснить, почему же Ленин не только принял аграрную программу этой эсеровской «контрреволюционной буржуазной партии», но еще составил с нею коалиционное советское правительство (ноябрь 1917-март 1918). (По вопросу об отношении к большевистскому перевороту партия эсеров раскололась в ноябре 1917 года на две партии — на партию эсеров во главе с Виктором Черновым и партию левых эсеров во главе с Марией Спиридоновой). Конечно, со стороны Ленина это не было браком по любви и даже браком по расчету. Он был, как мы это видели, навязан ему правым крылом ЦК во главе с Каменевым, Зиновьевым, Рыковым, Ногиным. Ленин с самого начала стоял на точке зрения создания однопартийной власти. Вынужденный на компромисс, он ждал удобного момента, чтобы выбросить левых эсеров из своего правительства. Этого ему не пришлось делать. Левые эсеры сами вышли из правительства, когда Ленин заключил Брестский сепаратный мир. Но они остались в Советах как во ВЦИК, так и на местах. Не только остались, но и начали значительно укреплять свои позиции в местных Советах. В выборах на V Всероссийский съезд Советов (июль 1918 г.), несмотря на монополию однопартийной диктатуры большевиков в местных исполкомах, несмотря на высокое искусство политической демагогии большевистской пропагандной машины, несмотря на все трюки и фальшивки, к которым эта машина прибегала, из 1164 делегатов V съезда большевиков или им сочувствующих оказалось 773 человека, остальные делегаты распределялись так: левых эсеров — 370 человек, меньшевиков-интернационалистов — 4, анархистов — 4, других беспартийных или партийных антибольшевиков — 13. На таком съезде Ленин не мог все же чувствовать себя полным хозяином. Когда фракция левых эсеров внесла резолюцию, осуждающую внешнюю (сепаратный мир, коллаборация с немцами) и внутреннюю политику (террор, введение смертной казни), большевики устроили самую дикую обструкцию ораторов эсеров, чтобы спровоцировать уход левых эсеров из зала съезда, чего и добились (он происходил в здании Большого театра). Воспользовавшись этим, как откровенно пишет советский комментатор Ленина, съезд «"принял единогласное решение" по всем вопросам в духе большевиков» (Ленин, ПСС, т. 36, стр. 628–629).

Дальше происходят события, которые многие историки на Западе считают «таинственными», но таинственными они кажутся потому, что ими управляет опытная рука конспиратора — рука Ленина. Конечно, пока на территории СССР существует большевистская власть, мы никогда не узнаем о деталях «таинственных событий». Но, как всегда в таких случаях, надо ставить вопрос: кому на пользу были данные события? В условиях начавшейся гражданской войны с белыми Ленину нужна была консолидация своей власти, а для этого надо было избавиться от последнего конкурента и самого опасного врага внутри Советов — от партии левых эсеров. Но ввиду все еще исключительного влияния левых эсеров среди крестьян и отчасти среди городского населения, надо было найти такой предлог, который сразу и резко упростил бы Ленину его игру с огнем. И такой предлог нашелся. Оперативный уполномоченный Чека, на котором лежали функции обеспечения безопасности дипломатического корпуса в Москве, Блюмкин убил 6 июля 1918 года германского посла в Москве графа Мирбаха. В его кармане лежало личное удостоверение, подписанное главой Чека Дзержинским, но советское правительство, не отрицая официального положения Блюмкина, объявило, однако, что он действовал по поручению левых эсеров, чтобы спровоцировать войну между Германией и Россией. Еще никакого следствия не было, кроме факта установления личности Блюмкина как сотрудника Чека, но Ленин уже на следующий день, 7 июля, «знает», что убийство совершено по поручению партии эсеров. Сохранились два документа Ленина от июля: один — интервью с газетой «Известия» (зачем такая спешка?), другой — телеграмма Сталина в Царицын. Из обоих документов хорошо видно, что убийство графа Мирбаха нужно не эсерам, а Ленину. В интервью Ленин сообщает, что «серая, безграмотная старушка, негодуя, говорила по поводу убийства Мирбаха: «Ишь, проклятые, толкнули-таки нас в войну!» Кто эти «проклятые», старушка еще не знает, но вот Ленин знает точно, даже без следствия: «Все и сразу до очевидности ясно поняли и оценили, что после эсеровского террористического акта Россия оказалась на волосок от войны. Именно так оценивали народные массы выступление левых эсеров» (Ленин, ПСС, т. 36, стр. 519). После подавления восстания левых эсеров Я. Г. Блюмкин перешел к большевикам, в том же 1918 году послан на фронт, где вступил в партию большевиков («Who was Who in the USSR»).

Во втором документе — в телеграмме Сталину, находившемуся в Царицыне, — уже дается приказ открыть повсюду массовый террор против левых эсеров: «Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов… Итак, будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще» («Правда», 21 января 1936 г.).

Сталин ответил по-сталински: «Будьте уверены, что у нас не дрогнет рука…» (Сталин, Сочинения, т. 4, стр. 118). В этом уверении не было надобности.* (У Сталина не только не дрогнула рука, но, пользуясь полномочием Ленина, он развернул такую вакханалию террора в Царицыне, что похоронная команда чекистов не успевала закапывать жертвы расстрельной команды. Узнав это, Ленин предложил Сталину «умерить» огонь. Вот признание, опубликованное впервые в 1970 г.: «Когда Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, думал, что расстреливают неправильно. Моя ошибка раскрылась, я ведь телеграфировал: Будьте осторожны» («Ленинский сборник», XXXVII, Москва, 1970, стр. 136).

) Блюмкин убил Мирбаха 6 июля, а Ленин уже 7 июля знает, что его убили левые эсеры. Николаев убил Кирова 1 декабря 1934 года, а Сталин того же 1 декабря знает, что его убили зиновьевцы, троцкисты, бухаринцы… На XX съезде мы узнали, что Киров был убит чекистами Ягоды по заданию Сталина, по чьему же заданию чекисты Дзержинского убили Мирбаха? На этот вопрос дадут исчерпывающий ответ только позднейшие историки, но сейчас важно отметить следующее: независимо от факта, кто организатор убийства Мирбаха и каковы могли быть его мотивы, убийство в сложившихся условиях нужно было не ЦК левых эсеров, а ЦК большевиков. К тому же, в политике важны не мотивы, а последствия. Последствия не заставили себя ждать — того же 6 июля большевики арестовывают всю фракцию левых эсеров на съезде во главе со Спиридоновой. В ответ на это оставшиеся на воле левые эсеры захватили телеграф, телефонную станцию, а один из отрядов войск Чека во главе с заместителем Дзержинского — левым эсером Д. И. Поповым (хотя левые эсеры вышли из правительства, но некоторые из них все еще оставались в командном составе армии и Чека) захватил резиденцию Чека и арестовал Дзержинского и другого его заместителя, Лациса. Ленин пригрозил расстрелом всей фракции эсеров на съезде, если Дзержинский не будет освобожден. Его освободили, но левые эсеры остались в тюрьме.

От. Брестского «похабного» мира избавили Ленина те, которым он своим сепаратным миром нанес удар в спину: западные союзники России — Франция, Англия и Америка — принудили Германию к капитуляции (произошла революция, кайзер отрекся). 13 ноября 1918 г. Москва аннулировала Брестский мир.

 

Глава 17. ЛЕНИН, ОППОЗИЦИИ И VIII СЪЕЗД

Советская Россия могла аннулировать Брестский сепаратный мир только в результате капитуляции Германии перед западными державами, но все же большевики считали, что капитуляция Германии «имела некоторое отрицательное значение» («История ВКП(б) Краткий курс», 1953, стр. 220). Это отрицательное значение большевики видели в том, что отныне державы Антанты превращались «в господствующую силу Европы и Азии», которые, в отличие от немцев, могут держать курс на свержение большевистского режима. «Правительства Антанты решили начать военную интервенцию, чтобы свергнуть Советскую власть», говорится в вышецитированном сталинском учебнике (стр. 215).

Вполне разумное — свержение режима большевизма через интервенцию — большевики выдавали за вполне неизбежное. Однако державы Антанты никогда не ставили своей целью свержение господства большевиков путем новой войны.

Смертельная опасность обозначилась для режима изнутри, когда в ответ на Брестский мир в России вспыхнула гражданская война одновременно в разных районах (хотя и без руководства из одного центра) — на Севере, на Волге, в Сибири, на

Северном Кавказе, на Дону. Особенно опасными оказались две армии антибольшевиков — армия адмирала Колчака в Сибири и армия генерала Деникина на Северном Кавказе, которые медленно, но успешно двигались по направлению к Москве.

В этих условиях происходит VIII съезд партии (18–23 марта 1919), который был посвящен выработке политической и военной стратегии большевиков в гражданской войне. На съезде участвовали 301 делегат с решающим голосом и 102 с совещательным (интересно отметить, что на съезде с совещательным голосом присутствовали представители меньшевиков-интернационалистов из группы Мартова, от имени которых Лозовский выступил с приветствием к съезду).

На повестке дня съезда стояли вопросы:

Отчет ЦК.

Принятие новой программы партии.

Создание Коммунистического Интернационала.

5. Военное положение и военная политика.

Работа в деревне.

Организационные вопросы.

Выборы ЦК.

В президиум съезда были выбраны Ленин, Каменев, Зиновьев, Пятаков, Евдокимов, Смидович и Преображенский. С мест были выдвинуты еще кандидатуры Рыкова, Бухарина и Сталина. Бухарин и Рыков сняли свои кандидатуры, а Сталин не снял, но не прошел по голосованию. Троцкий не был включен в состав президиума потому, что он находился на фронте.

На этом съезде впервые участвует Каменев после своего ухода из ЦК в ноябре 1917 г. (он тогда настаивал на создании общесоветского правительства со включением туда меньшевиков и эсеров). Во время Брестского кризиса в ЦК Каменев активно поддерживал Ленина против «левых коммунистов». За это Ленин его амнистировал и даже сразу ввел в состав президиума съезда, тогда как «преданный» Сталин должен был первый раз после революции сидеть среди рядовой массы (такие «мелочи» злопамятный Сталин никогда не прощал даже Ильичу!).

В отчетном докладе ЦК Ленин еще раз подчеркнул два самых важных тезиса большевизма — это, во-первых, только война рождает революцию, во-вторых, сосуществование между демократическими странами и Советской Россией абсолютно исключено. Ленин сказал:

«Каутский употребил выражение, что у большевиков не социализм, а милитаризм, я усмехнулся и развел руками. Точно была в самом деле в истории хоть одна крупная революция, которая не была бы связана с войной. Конечно, нет! Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистскими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежен» («Восьмой съезд РКП(б). Протоколы», 1959, стр. 17).

Для решения этой ультимативной дилеммы в пользу большевистского режима Ленин предлагал строить и создавать мощную и дисциплинированную Красную армию при помощи «буржуазных специалистов», то есть бывших царских офицеров. Таким же образом Ленин предлагал использовать враждебную большевизму буржуазную техническую интеллигенцию для строительства коммунизма. Он говорил: «Нам… приходится руками наших врагов создавать коммунистическое общество» (там же, стр. 20).

Ленин отметил успехи большевизма на международной арене в виде создания в Москве в марте 1919 года Коммунистического интернационала. Он говорил, что засылая в тыл стран Запада бывших военнопленных оттуда, завербованных в русских лагерях для военнопленных и проинструктированных в ЦК партии, мы добились того, что «бациллы большевизма захватили эти страны целиком» (там же, стр. 24).

Последнюю часть отчета ЦК Ленин посвятил организационному вопросу. Его главная мысль по организационным делам выражена в следующих словах:

«Организационная деятельность никогда не составляла сильной стороны русских вообще и большевиков в частности, а между тем главная задача пролетарской революции, это — именно организаторская задача» (там же, стр. 24).

Если говорить об организационной технике конспирации большевиков на путях ко власти или о «технологии власти» после революции, то это замечание явно противоречило историческим фактам. Как раз данный VIII съезд партии сыграл выдающуюся роль в закладке основания той беспримерной в истории пирамиды власти, которая называется «диктатурой пролетариата». Если сама основа основ пирамиды — политическая полиция (ЧеКа) — была создана еще 20 декабря 1917 года, то принципы организации вооруженных сил диктатуры были утверждены на этом съезде. На этом же съезде окончательно сконструировали тот уникальный водитель диктатуры, который я называю «партией в партии», то есть иерархию партаппарата. Данный же съезд дал и всестороннее идеологическое обоснование целей и задач диктатуры (принятие новой программы партии). Здесь мы впервые присутствуем при начале того мучительного, даже трагического процесса узурпации власти партии и Советов в пользу всесильного партийного аппарата. Тем более велико было сопротивление самой партии этому процессу. До сих пор Ленин боролся за беспрекословность своего личного авторитета внутри и во главе ЦК — теперь, после относительного достижения этой цели, он борется за беспрекословность авторитета ЦК и всей иерархии партаппарата над партией. Партия в лице ее съездов начинает оказывать этому решительное сопротивление. Выражением такого сопротивления и явились две оппозиции: одна — по организационным вопросам, другая — по военным вопросам, с которыми Ленин столкнулся на VIII съезде. «Организационную оппозицию» на съезде возглавил Н. Осинский (Оболенский), а «военную оппозицию» — В. Смирнов (оба в партию вступили в 1907 г.).

Выступая первым оратором по отчету Ленина, Осинский констатировал: «Тов. Ленин на сегодняшнем заседании ВЦИК, говоря речь, посвященную памяти Свердлова, указывал, что в эпоху резкой борьбы, осуществляя рабочую диктатуру, надо выдвигать принцип личного авторитета, морального авторитета отдельного человека, решениям которого все подчиняются без долгих обсуждений» (там же, стр. 28).

Осинский доказывал, что эта самая «философия власти» отдельной личности, выдвинутая Лениным, привела на практике к тому, что партией и страной управляла не коллегия ЦК, а отдельные «авторитетные личности». Он говорил: «У нас было не коллегиальное, а единоличное решение вопросов… Центральный Комитет, как коллегия, фактически не существовал… Вопросы решались от случая к случаю авторитетными товарищами… Нам надо добиться на этом съезде, чтобы у нас родился ЦК, который представлял бы собою товарищескую коллегию» (там же).

Организационный вопрос особо обсуждался на заседании специальной секции съезда, на котором с докладом выступил от ЦК Зиновьев, а с содокладом тот же Осинский, представлявший Московскую губернскую организацию. Зиновьев доложил точку зрения руководителей ЦК, что партия и ее органы строятся не по принципу федерации коммунистических партий советских республик (Украина; Белоруссия, Латвия, Литва), а по принципу строжайшей централизации. Центральные комитеты компартий этих республик пользуются только правами областных или губернских комитетов партии в РСФСР, причем «все решения высшей партийной инстанции абсолютно обязательны для низших» (там же, стр. 160), то есть центральные комитеты республик, обкомы и губкомы не имеют права протестовать против решений московского ЦК, а должны беспрекословно их проводить в жизнь.

Содокладчик Осинский повторил свой старый аргумент: беда в том, что не было и нет такого ЦК, как коллегии, а есть лишь вожди, которые проводят не партийную, а личную политику. Осинский спрашивал: «Каким же образом… определялась партийная политика?» Его ответ гласил: «Преимущественно так, что т.т. Ленин и Свердлов решали очередные вопросы путем разговоров друг с другом… все решения были частными решениями… Этим объясняется то перерождение партии, которое происходит… надо в широком масштабе ЦК орабочить, надо ввести туда достаточное количество рабочих… принять решение о том, чтобы выборы ЦК производились после тщательного обсуждения каждой отдельной кандидатуры… Съезду (прошлому. — А. А.) был дан список, он был проголосован, и в нем оказалось много декоративных фигур… Это корень зла. Съезд должен положить конец тому положению дел в партии, какое есть сейчас» (там же, стр. 166–167).

Делегат Игнатов находил, что в партии происходит бюрократизация: «Эту бюрократизацию наших организаций, эту отчужденность от масс необходимо нашей партии изжить», — говорил он (там же, стр. 181). Спасение он видел в демократизации партии снизу доверху. Он добавлял: «И хотя у Ильича голова такая, какой нет на всей земле, все-таки нужно, чтобы вокруг этой головы были люди» (там же, стр. 182).

Делегат Скрыпник находил тоже, что после Бреста в партии не было ни коллективного мнения, ни коллективного руководства. «Я не помню, — говорил он, — вопросов, кроме Бреста, которые были бы поставлены на партийное обсуждение… партия обсуждала их только после того, как они были уже решены» (там же, стр. 175).

В заключительном слове Зиновьев выразил явное неудовольствие ЦК критикой, которая развернулась на съезде против партийного руководства. Он сказал: «От членов своей собственной партии можно было ожидать гораздо более добросовестной и беспристрастной критики, чем та, которая была здесь» (там же, стр. 184).

Обсуждение вопроса о партаппарате кончилось созданием комиссии из пяти человек для выработки резолюции. Туда вошли докладчик Зиновьев и контрдокладчик Осинский.

На заседании организационной секции, посвященном советскому строительству и отношениям между партией и Советами, Осинский подчеркнул, что Советского правительства как такового и не было. Важнейшие вопросы правительственной политики решались немногими лицами за спиной самого правительства. Он говорил:

«В данный момент у нас, в сущности говоря, если иметь в виду Совет народных комиссаров, единого правительства не существует. Я имел честь быть членом Совета народных комиссаров в ноябре, декабре и январе 17–18 года. Тогда в Совете народных комиссаров обсуждались основные вопросы политики… В настоящее время этого не наблюдается» (там же, стр. 192).

Все это случилось потому, что ЦК, вопреки советской Конституции, превратил самого себя в правительство страны. Осинский предлагал для восстановления советской легальности включить большинство членов ЦК в состав советского правительства.

На узурпацию государственной власти Советов партийным аппаратом указывал и делегат Игнатов. Он говорил, что мы начали с лозунга «Вся власть Советам!», а «в дальнейшем наше строительство пошло несколько иначе. Мы уклонились от первоначального пути… Мы зафиксировали в конституции определенные положения, но от этих положений потом отошли… Съезды и советы на местах постепенно лишаются той роли, которая им должна по праву принадлежать… Нельзя допустить, чтобы партийные организации присваивали себе функции советов» (там же, стр. 197–199).

Ту же мысль об агонии Советов делегат Антонов выразил более лапидарно: «Мы видим, что почему-то Советы начинают медленно умирать» (стр. 200).

Сапронов, защищая тезисы оппозиции, добавил, что «оппозиция создалась не ради оппозиции, а очевидно сама жизнь выдвигает новые потребности, к которым мы должны прислушиваться» (стр. 201).

Ленин в прениях по организационному вопросу не участвовал, но устами Зиновьева дал понять, что Советы — ширма, хотя и импозантная, а власть — это ЦК. Лозунг «Вся власть Советам!» трактовался теперь, как лозунг «Вся власть ЦК!». Обращаясь к оппозиции и напоминая доктрину Ленина о партии, Зиновьев говорил:

«Выступал Совнарком, а решал ЦК партии. Надо это изменить? Нет, не надо. А раз это так, то все ваши тезисы падают… У вас в ваших рассуждениях отсутствовал ЦК партии, а поэтому, повторяю, падают все рассуждения оппозиции» (стр. 222).

Тезисы Зиновьева были приняты за основу большинством съезда. В окончательной резолюции съезда «По организационному вопросу» были утверждены те принципы партийного строительства, согласно которым партией и государством руководили партийные комитеты каждого уровня. Впервые были юридически зафиксированы созданные еще в январе-феврале 1919 года руководящие органы ЦК — Политбюро из 5 членов ЦК для принятия политических решений между пленумами ЦК и Оргбюро из 5 членов ЦК для принятия организационных решений; кроме того, был создан Секретариат ЦК из одного ответственного секретаря, члена Оргбюро ЦК и пяти технических секретарей. При Секретариате создается аппарат ЦК из разных отделов. Число членов ЦК увеличилось с 15 до 19 человек.

Была сделана и уступка оппозиции, когда в той же резолюции было записано, что «смешивать функции партийных коллективов с функциями государственных органов, каковыми являются Советы, ни в каком случае не следует. Свои решения партия должна проводить через советские органы, в рамках советской конституции. Партия старается руководить деятельностью Советов, но не заменять их» (там же, стр. 429).

Это был со стороны Ленина тактический маневр. Идя на эту вынужденную концессию оппозиционной части съезда, Ленин и не думал допустить новое «двоевластие» в стране — власть партии и власть Советов. Верховная власть по его концепции могла быть только одна: единая и неделимая власть ЦК. Поскольку даже в элите партии в лице съезда все еще свежи были иллюзии о демократии, о народовластии, о всесильных Советах, то приходилось считаться с ними и соответственно маневрировать.

Весьма сильной по численности, очень опасной по своему составу оказалась на съезде «военная оппозиция», направленная против военной политики Ленина и Троцкого. Эта оппозиция возникла еще до VIII съезда, осенью 1918 г. Ее ближайшая цель — поссорить Ленина с Троцким, ее дальнейшая цель — свалить Троцкого как руководителя Красной армии, чтобы потом легче было разговаривать с Лениным. Представители «военной оппозиции» выступали на местных партийных конференциях с резкой критикой Троцкого. Даже в газете «Правда» печатались статьи с критикой военной политики и военного руководства Троцкого («Правда» от 29 ноября и 25 декабря 1918 года).

«Военную оппозицию» поощрял и негласно возглавлял Сталин, но, по словам Троцкого, «Сталин держал себя, однако, так, чтобы в любой момент можно было отскочить» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 173). Рупором Сталина в «военной оппозиции» выступал Ворошилов, который командовал Царицынским фронтом, а Сталин был с июня 1918 года членом Реввоенсовета этого фронта. Внутри ЦК и в своей переписке с Лениным Сталин не только не скрывал, что он поддерживает «военных оппозиционеров», но и проводил много доводов о порочности военной политики Троцкого (см. военные письма и телеграммы Сталина периода 1918–1919 гг., Сталин, Сочинения, т. 4, 1947). В «биографической хронике» Сталина к 4-му тому его «Сочинений» сказано: «8 октября (1918 г.) И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов посылают телеграмму В. И. Ленину с требованием обсудить в ЦК вопрос о действиях Троцкого, грозящих развалом Южного фронта» (Сталин, Сочинения, т. 4, стр. 453).

Как реагирует Ленин? Когда интрига против Троцкого начала принимать опасный для режима характер, Ленин решил ответить. В резолюции ЦК от 26 декабря 1918 года, написанной Лениным, сказано:

«Политика военного ведомства, как и всех других ведомств и учреждений, ведется на точном основании общих директив, даваемых партией в лице ее ЦК и под его непосредственным контролем» («Правда», 26 декабря 1918 г.).

Вот тогда «военная оппозиция» решила на VIII съезде выступить и против Ленина и против Троцкого. Чтобы правильно оценить действия оппозиции, надо остановиться на освещении ее предыстории.

Троцкий еще в 1930 году, в своих мемуарах «Моя жизнь», впервые опубликовал документы ЦК и письма Ленина, убедительно доказывающие, что «военная оппозиция» — это партийная гвардия Сталина в его начинающейся борьбе против Троцкого (эти документы до сих пор не опубликованы в СССР). Вот краткий рассказ Троцкого:

«Оппозиция по военному вопросу сложилась уже в первые месяцы организации Красной армии. Основные ее положения сводились к отстаиванию выборного начала, к протестам против привлечения специалистов, против введения железной дисциплины, против централизации армии… Особое место в Красной армии и военной оппозиции занимал Царицын, где военные работники группировались вокруг Ворошилова… Сталин несколько месяцев провел в Царицыне. Свою закулисную борьбу против меня, уже тогда составлявшую существенную часть его деятельности, он сочетал с доморощенной оппозицией Ворошилова… Сталин держал себя, однако, так, чтобы в любой момент можно было отскочить. Жалобы главного и фронтового командования на Царицын поступали ежедневно. Нельзя добиться выполнения приказа… нельзя даже получить ответа на запрос. Ленин с тревогой следил за развитием этого конфликта. Он лучше меня знал Сталина и подозревал, очевидно, что упорство царицынцев объясняется закулисным режиссерством Сталина… 4 октября 1918 года я говорил по прямому проводу Ленину и Свердлову: "Категорически настаиваю на отозвании Сталина. Я оставляю Ворошилова командующим десятой (царицынской) армией на условии подчинения командующему Южным фронтом… Для дипломатических переговоров времени нет". Сталин был отозван. 23 октября Ленин пишет мне: "Сталин очень хотел бы работать на Южном фронте… Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взглядов… Сообщая вам, Лев Давыдович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли вы возможным, на известных конкретных условиях, устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин. Что же меня касается, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налажения совместной работы со Сталиным. Ленин"» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 169, 171–177).

Троцкий ответил согласием на компромисс и на назначение Сталина членом Реввонсовета Южного фронта, ставка которого находилась в Харькове. Туда же был, по требованию Троцкого, переброшен и Ворошилов. Но и там Сталин и Ворошилов продолжают «царицынскую» линию неподчинения приказам Главного командования (сам Ворошилов приводил документы, как Сталин на иные приказы Главнокомандования накладывал резолюцию: «Не принимать во внимание»! См. К. Ворошилов, «Сталин и вооруженные силы СССР», 1951, стр. 27).

Поэтому 10 января 1919 года Троцкий телеграфирует Свердлову: «Заявляю в категорической форме, что царицынская линия, приведшая к полному распаду царицынской армии, на Украине допущена быть не может… Линия Сталина, Ворошилова и компании означает гибель всего дела» (Троцкий, «Моя жизнь», стр. 177). Ленин находит, что нужно еще раз попытаться добиться компромисса со Сталиным. В ответ на это требование Троцкий телеграфирует 11 января 1919 года Ленину и Свердлову:

«Компромисс, конечно, нужен, но не гнилой. По существу дела в Харькове собрались все царицынцы… Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов. Троцкий» (там же, стр. 177).

Троцкий заключает свой документированный рассказ словами:

«Немудрено, если военная работа создала мне не мало врагов. Я не оглядывался по сторонам, отталкивал локтем тех, которые мешали военным успехам, или в спешке наступал на мозоли зевакам и не успевал извиняться. Есть люди, которые все это запоминают. Недовольные и обиженные находили дорогу к Сталину, отчасти к Зиновьеву. Эти ведь тоже чувствовали себя обиженными. Каждая неудача на фронте вызывала натиск недовольных на Ленина. За кулисами уже тогда этими махинациями руководил Сталин» (там же, стр. 179–180).

Сталин и «военная оппозиция» правильно считали, что в борьбе за торжество их линии нет другого более надежного пути, как противопоставить Троцкого Ленину, с тем, чтобы убрать Троцкого при помощи Ленина, а потом будет легче разговаривать и с Лениным (Бухарин: «Сталин и под Ильича вел подпольные ходы», Л. Троцкий, там же, стр. 184).

Заместитель председателя Чека Менжинский, докладывая Троцкому о работе особых отделов Чека в армии, сообщил ему, что Сталин «внушает Ленину и еще кое-кому, что вы группируете вокруг себя людей специально против Ленина», но когда при одной из бесед Троцкий задал Ленину вопрос: «Неужели же тут есть частица правды? — я сразу заметил, как заволновался Ленин. Даже кровь бросилась ему в лицо. "Это пустяки", повторял он, но неуверенно… Но я понял, что Менжинский говорил не зря. Если Ленин отрицал, не договаривая, то только потому, что боялся конфликта, раздора, личной борьбы… Но Сталин явно сеял злые семена. Лишь значительно позже мне стало известно, с какой систематичностью он этим занимался» (там же, стр. 183–184).

Такова была внутрипартийная и внутриармейская атмосфера, когда была поставлена на обсуждение съезда военная политика Ленина-Троцкого.

Естественно встает вопрос, почему же в столь тяжелой и враждебной для Троцкого атмосфере, когда буквально речь шла о судьбе военного руководства Троцкого, Троцкий решил не присутствовать на съезде?

Не было ли это тактическим ходом Ленина, чтобы, не раздражая оппозицию неизбежно резким ответом на съезде Троцкого, вернее защищать позицию Троцкого в его отсутствии? Троцкий не дает на это ответа. Сталинская историография тоже обходила этот вопрос. Новая «История КПСС» дает ответ, который удивляет своей «беспартийностью». Там сказано:

«Недооценивая значение постановки военного вопроса на съезде, Троцкий еще до съезда возбудил перед ЦК ходатайство о том, чтобы в связи с обострением обстановки на Восточном и на некоторых других фронтах его самого и всех военных делегатов отправили в действующую армию. Против этого предложения выступали делегаты от фронтовых парторганизаций. Всем было ясно, что решение военного вопроса откладывать нельзя. Пленум ЦК согласился с делегатами… Троцкому же было разрешено выехать на фронт, и в работе съезда он не участвовал» («История КПСС», т. 3, кн. II, стр. 276).

Вернемся теперь к съезду.

На открытом заседании съезда докладчиком ЦК по вопросу о «военном положении» выступил член ЦК Г. Сокольников, который изложил «тезисы доклада» Троцкого, утвержденные ЦК. Точку зрения «военной оппозиции» изложил В. Смирнов, который выступил как содокладчик.

Чтобы правильно оценить вес и значение «военной оппозиции», надо дать некоторые справки о ее лидерах.

«Военную оппозицию» возглавили на съезде:

В. Смирнов (член партии с 1907 г., член Реввоенсовета армии);

А. Бубнов (член партии с 1903 г., бывший и будущий член ЦК, член Реввоенсовета республики);

Ф. Голощекин (член партии с 1903 г., член ЦК в 1912–1917 гг.);

Г. Сафаров (член партии с 1908 г., партийный руководитель 3 армии);

А. Александров (член партии с 1900 г., заместитель командующего Северокавказским военным округом);

A. Мясников (член партии с 1906 г., бывший командующий Западным фронтом, секретарь МК РКП (б);

B. Сорин (член партии с 1917 г., председатель Военного трибунала Восточного фронта);

М. Рухимович (член партии с 1913 г., один из руководителей компартии Украины);

Н. Толмачев (член партии с 1913 г., член Реввоенсовета 3 армии);

С. Минин (член партии с 1905 г., член Реввоенсовета 1 Конной армии);

Р. Землячка (член партии с 1898 г., в 1917 г. секретарь Московского обкома партии, партийный руководитель 8 армии);

Г. Пятаков (член партии с 1910 г., глава правительства Украины);

Ем. Ярославский (член партии с 1898 г., руководитель Военной организации ЦК, секретарь ЦК в 1921 г.);

К. Ворошилов (член партии с 1903 г., командующий Царицынским фронтом, при котором Сталин был членом Реввоенсовета).

(Отметим тут же в скобках, что то, что Сталин был духовным главой «военной оппозиции» доказывает и тот факт, что потом, при режиме Сталина, все они сделались либо членами ЦК или ЦКК, либо занимали высокие посты в государственном аппарате, но во время «Великой чистки» в 1936–1939 гг. Сталин поступил с ними по-сталински — не только лидеры, но и рядовые участники «военной оппозиции» были расстреляны, только своим вернейшим оруженосцам Сталин сохранил жизнь — Землячке, Ярославскому и Ворошилову.)

Сокольников, излагая военную политику ЦК, заявил, что система добровольческого формирования Красной армии с выборным командным составом уже отжила (по свежим следам Октябрьского переворота и во исполнение своих прежних обещаний большевистское правительство 16 декабря 1917 года приняло два декрета: 1) «О выборном начале и об организации власти в армии», 2) «Об уравнении всех военнослужащих в правах» — теперь, укрепившись у власти, ЦК их отменил). Период добровольчества в армии был, по словам Сокольникова, периодом, «когда государственная власть фактически не могла руководить армией», «в конце концов получилась система независимых маленьких отрядов вокруг отдельных предводителей» (там же, стр. 144–145). Теперь наступило время, когда надо создавать большую регулярную армию, с прежней субординацией и дисциплиной, с массовым использованием десятков тысяч царских военных специалистов.

Когда Ленин и Троцкий убедились в том, что ни советскими декретами, ни солдатскими выборами из унтер-офицеров или партийных агитаторов никак невозможно сделать знающих свое дело командиров, они отбросили в сторону все декреты на этот счет и начали создавать командный состав из назначенных сверху бывших царских офицеров (По данным Троцкого, таких офицеров в Красной армии к началу 1919 г. было около 30 тыс. человек. — См. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 180.)

Обосновывая такую новую военную политику ЦК, Сокольников заметил: «Мы были за выборность, когда мы восстановляли солдат против верхов, которые служили царскому, помещичьему и буржуазному режиму… Теперь, при режиме пролетарской диктатуры, отменять тот командный состав, который назначен ей, значило бы выносить вотум недоверия этой власти» («Восьмой съезд»…, стр. 147).

Сокольников продолжал: «Нам говорят: возвращая в армию бывших офицеров, вы тем самым восстанавливаете бывшее офицерство и бывшую армию. Но эти товарищи забывают, что рядом с командиром стоит комиссар, представитель советской власти…» (там же, стр. 147).

Сокольников приводил примеры оправданности новой военной политики ЦК: «Выяснилось, что там, где военные специалисты были привлечены… там был достигнут военный успех. И наоборот, там, где… присланных из центра военных специалистов отсылали обратно или сажали на баржу, как это было в кавказской армии, там мы пришли к полному разложению и исчезновению самих армий…» (там же, стр. 146).

Докладчик ЦК указал и на такую практику на местах, когда местные коммунистические ячейки и коммунисты, работающие в качестве рядовых служащих в армейских учреждениях, стараются взять в свои руки контроль и управление над армией. Руководство армией может быть только централизованное. Оно может исходить только от ЦК, советского правительства и его военных органов.

Сокольников закончил свой доклад выражением от имени ЦК полного доверия и поддержки линии и методам военного ведомства. Он сказал, что «только в том случае, если военный аппарат будет строиться и дальше методами, которые мы старались до сих пор проводить, если эти методы будут применены и в тех областях, в которых они до сих пор целиком применены не были, только в этом случае мы можем создать из Красной армии оплот коммунизма» (там же, стр. 152).

Содокладчик от «военной оппозиции» В. Смирнов доказывал, что бывший царский офицерский корпус, привлеченный к службе в Красной армии, в силу своего происхождения и идеологии, тяготеет к белогвардейцам. Поэтому его представители часто переходили и дальше будут переходить на сторону врага. Между тем, советское правительство их назначает на ответственные командные посты, предоставляя им больше прав, чем политкомиссарам при них. В связи с этим Смирнов критиковал «Положения» правительства «О командующем армиями фронта» от 12 декабря 1918 г. В этих положениях говорилось, что во главе каждой армии и фронта стоит Революционный военный совет. Его члены, как и командующие армиями и фронтами, избираются и утверждаются Реввоенсоветом республики. Командующему армией предоставляется полная самостоятельность в вопросах стратегически-оперативного характера, а также право назначения, перемещения и отставления от занимаемых должностей всего командного состава войск, военных управлений и учреждений армии. Реввоенсовет армии имел право ограничения власти командующего, кроме вопросов оперативного характера и личного состава войск, донося о своих действиях каждый раз вышестоящему Реввоенсовету (все приказы и распоряжения командующего армией обязательно должны быть подписаны одним из членов Реввоенсовета).

Смирнов находил такой порядок совершенно неправильным. Он говорил, что в «Положениях» Совета Народных Комиссаров «командующему армией, фронтом и т. д. предоставляется управление армией, политическому же комиссару предоставляется лишь право в отдельных случаях отменить решение командующего армией или командующего фронтом, сообщая о каждом таком случае в высшее учреждение. В вопросах оперативных они (комиссары, — А. А.) не имеют права делать даже этого… Одним словом, роль политического комиссара ограничивается функциями контроля» (там же, стр. 155–156). Он потребовал от съезда изменить эту политику. Он критиковал также Дисциплинарный устав Красной армии, изданный в январе 1919 г. Он находил, что этот устав восстанавливает старые привилегии офицеров и ущемляет права красноармейцев, устанавливая «мелочную регламентировку».

Обобщая свою критику по части организации и управления армии, Смирнов сказал: «Опыт указал, что участие комиссара в управлении необходимо, ограничиваться функциями только контроля невозможно… членам революционных советов необходимо предоставить право решающего голоса в области оперативных вопросов» (там же, стр. 157). Он критиковал «чрезвычайную громоздкость центральных учреждений», дающих противоречивые приказы. Он потребовал обратить «самое серьезное внимание» на организацию Реввоенсовета республики. Политотделы в армии строят свою работу на бюрократических, а не на коллегиальных началах. Словом, военная политика ЦК до сих пор была порочной — ее надо пересмотреть.

Председательствующий Зиновьев сообщил, что для выступления в прениях записалось 64 человека. Официальный историк пишет: «Ясно было, что вопросу придается большое значение и предстоит острая дискуссия» («История КПСС», т. 3, кн. II, 1968, стр. 275). Была создана «военная секция» съезда, на трех заседаниях которой участвовало 85 делегатов, а в прениях выступило 23 делегата. Как сталинская, так и послесталинская партийная историография по поводу платформы «военной оппозиции» упорно и последовательно проповедует ту точку зрения, что «военная оппозиция» была направлена не против ЦК, не против Ленина, а исключительно против Троцкого (См. «История ВКП(б) Краткий курс», стр. 224, «История КПСС», т. 3, кн. II, стр. 275–276).

Эта намеренная фальсификация стала возможной лишь потому, что материалы всей дискуссии по военной политике ЦК были исключены из протоколов при опубликовании «Стенографического отчета» VIII съезда в 1919 г. Это было вполне естественно в условиях продолжающейся гражданской войны в России, дабы не дать противнику ориентироваться в масштабе и характере бунта военно-комиссарской элиты партии против Ленина и Троцкого. Однако эти материалы «военной секции» и пленарного заседания съезда, на котором с большой речью выступил Ленин, не были опубликованы и после окончания войны. Почему? Вот ответ Троцкого:

«На съезде партии Ленин, в мое отсутствие, — я оставался на фронте — выступил со страстной защитой проводившейся мною военной политики от критики оппозиции. Именно поэтому протоколы военной секции VIII съезда партии не опубликованы до сих пор» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 181).

Вот и ответ Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в предисловии к новому изданию протоколов VIII съезда: «Ввиду совершенно необработанных секретарских записей, материалы по четвертому вопросу («Военное положение и военная политика») — закрытое заседание съезда, состоявшееся 21 марта, — не публикуются» и дальше о материалах секции: «Ввиду совершенно необработанных секретарских записей, материалы заседаний военной секции, состоявшихся 20 и 21 марта, не публикуются» («Восьмой съезд РКП(б). Протоколы», 1959, стр. VII, XIII). В этом аргументе о «необработанных секретарских записях» поражает не столько целеустремленная фальшь, сколько очень наивный расчет авторов предисловия, что его читатели все равно невежды в вопросах истории партии и лишены всякого дара критического мышления.

Между тем, у любого критически думающего читателя возникает вопрос: почему в протоколах VIII съезда оказались застенографированными самым подробным образом прения на заседаниях организационной секции и аграрной секции, а вот «записи» по такому важному вопросу, как прения в военной секции и выступления на пленарном заседании о «военной оппозиции» Ленина, оказались «необработанными»? Даже в полное собрание сочинений Ленина, изданное после разоблачения Сталина, не включено это исключительно важное выступление Ленина, хотя авторы предисловия выгодные для своей цели места из этой речи Ленина широко цитируют (там же, стр. XIV–XV).

Объяснение, вероятно, надо искать не только в «страстной защите» Лениным военной политики Троцкого (это само собою разумеется), а в том недоверии, которое военная секция съезда выразила и Ленину, и Троцкому. Защищая Троцкого, Ленин защищал самого себя. Это вытекает даже из тех скупых сведений, которые опубликовал партийный издатель. Так в «Примечаниях» к протоколам VIII съезда мы читаем: «В результате бурных прений, развернувшихся на заседаниях военной секции, днем 21 марта большинство (37 против 20) высказалось против ЦК и за принятие тезисов «военной оппозиции». Тогда меньшинство секций, стоящее на точке зрения ЦК, устроило отдельное заседание и потребовало перенесения обсуждения этого вопроса на пленум съезда» (там же, стр. 539). То же самое говорится и в многотомной «Истории КПСС»: «После бурных прений большинство секции высказалось за тезисы оппозиции, предложенные Смирновым… Делегаты съезда, защищавшие точку зрения ЦК… ушли с заседания секции» («История КПСС», т. 3, кн. II, стр. 276).

Ленин, который до сих пор не придавал серьезного значения «военной оппозиции» (поэтому он записался не в «военную секцию», а в «аграрную секцию»), увидел, что дело принимает почти катастрофический оборот, и энергично взялся за усмирение оппозиции. Он созвал закрытое заседание съезда, на котором выступил с непредусмотренным повесткой дня докладом представитель военного ведомства о положении на фронтах. Докладчик (С. Аралов) сообщил сведения, которые до сих пор считались секретными. Главное из этих сведений гласило: в Красной армии недоставало до 60 % военных специалистов (там же, стр. 276). Этим аргументом Ленин хотел выбить из рук оппозиции главный ее козырь о военных специалистах. Это не произвело на оппозицию никакого впечатления. Тогда выступил сам Ленин. Как указывалось, речь эта никогда не опубликовывалась, но официальный историк говорит, что «с глубоким обоснованием линии партии в строительстве регулярной армии выступил Ленин. В его речи дана была принципиальная критика "военной оппозиции"… Самым решительным образом Ленин опроверг обвинения "военной оппозиции" в адрес ЦК» (там же, стр. 277).*) (*) О Троцком Ленин заявил: «Когда здесь выступил т. Голощекин, он сказал: политика ЦК не проводится военным ведомством. Если вы такие обвинения ставите, если вы, выступая ответственным оратором на партийном съезде, можете Троцкому ставить обвинение, что он не проводит политику ЦК, — это сумасшедшее обвинение. Вы ни тени доводов не приведете» («Ленинский сборник», XXXVII, Москва, 1970, стр. 136).

) Ленин не ограничился этим. Хорошо зная, что с оппозицией заигрывают за его спиной Сталин и Зиновьев, он заставил их выступить на том же заседании с защитой тезисов Сокольникова (Троцкого) и принципиальной критикой «военной оппозиции». Они это вынуждены были сделать, хотя и безо всякого энтузиазма. Сталин сказал: «Проект, представленный Смирновым, неприемлем, так как он может лишь подорвать дисциплину в армии и исключает возможность создания регулярной армии» (Сталин, Сочинения, т. 4, стр. 250).

После таких же выступлений других членов ЦК Ленин, в глубокой уверенности, что он окончательно разоружил оппозицию, предложил голосовать на съезде тезисы ЦК и тезисы Смирнова. Неожиданные результаты голосования на какой-то момент обескуражили Ленина: за тезисы ЦК (Сокольникова — Троцкого) голосовало 174 делегата, за тезисы Смирнова — 95 делегатов, воздержалось — 3, не участвовал в голосовании — 1. («Восьмой съезд РКП(б). Протоколы», стр. 273). С такой большой, компактной и решительной оппозицией Ленин никогда не имел дела в истории большевизма. С тем большей яростью он набросился на противника. В ход были пущены все виды оружия из богатого тактического арсенала Ленина: дипломатия, нажим, угрозы и испытанный метод индивидуальной «обработки» лидеров оппозиции. Всю эту работу Ленин провел в довольно короткое время — в течение 22 и 23 марта. 22 марта председательствующий Зиновьев заявил, что бюро ЦК и президиум съезда делают съезду предложение:

«Мы находим, что в данный момент следует попытаться поискать сближения между вчерашним большинством и меньшинством по такому коренному вопросу, как вопрос о военной политике… Мы предлагаем поэтому сейчас съезду не переходить к детальному обсуждению той резолюции, которая была принята за основу (тезисы т. Троцкого), а предварительно сдать вопрос в комиссию из 5 членов» (там же, стр. 273).

Бюро ЦК и президиум предложили состав комиссии: от большинства — Сталина, Зиновьева и Позерна, а от меньшинства — Ярославского и Сафарова. Более подходящей комиссии Ленин и не мог бы выдумать. Не столько судьба оппозиции, сколько карьера Сталина и Зиновьева была поставлена на карту. Произошло «чудо», которое Ленин предвидел: комиссия пришла к «единодушному решению» о военной политике. Результаты работы комиссии доложил съезду 23 марта Ярославский:

«Так как съезд положил в основу тезисы доклада т. Троцкого, то комиссия прежде всего, рассмотрев эти тезисы, нашла необходимым внести только редакционные изменения… когда мы, меньшинство съезда, выступили на съезде с критикой этих тезисов т. Троцкого, которые защищал здесь т. Сокольников, то мы указывали на то, что принципиально мы не возражаем против такой постановки вопроса, какая имеется в этих тезисах» (там же, стр. 339).

Эта поразительная метаморфоза оппозиции, которая еще два дня тому назад «в острых и бурных прениях» отвергла на военной секции тезисы Троцкого — Сокольникова, а сегодня находит нужным делать в них «только редакционные изменения», стала возможной из-за капитуляции Сталина и лидеров «военной оппозиции», лично связанных с ним (Ворошилов, Ярославский, Бубнов, Сафаров и другие). Сталин организовал «военную оппозицию», он же ее и распустил, когда он увидел, что Ленин разгадал его двойную игру. Поставленные на голосование тезисы Троцкого с «редакционными изменениями» согласительной комиссии были приняты съездом единогласно при одном воздержавшемся (там же, стр. 340).

В своей заключительной речи Ленин не без гордости торжествовал победу над «военной оппозицией»:

«Мы пришли к единодушному решению по вопросу военному. Как ни велики казались вначале разногласия, как ни разноречивы были мнения многих товарищей…, — нам чрезвычайно легко удалось в комиссии прийти к решению абсолютно единогласному» (там же, стр. 346).

Как это ему удалось, Ленин не рассказал, но мы об этом уже говорили выше.

На VIII съезде обсуждалась и была принята новая (вторая) Программа партии. Документ этот имел пропагандно-тактическое, менее всего программное значение. В основе новой программы лежала известная концепция Ленина из его работы «Империализм, как высшая стадия капитализма». Эта работа Ленина, претендующая на прогноз будущего и причисленная его адептами к классическому труду ленинизма, оказалась в исторической проверке синтезом утопии и желания.

Основная идея Ленина: капитализм, начиная с конца XIX и начала XX века, вступил в свою последнюю монополистическую загнивающую стадию — стадию финансового капитализма, стадию империализма. Ленин писал:

«Самая глубокая экономическая основа империализма есть монополия… Как и всякая монополия, она порождает неизбежное стремление к застою и загниванию. Поскольку устанавливаются, хотя бы на время, монопольные цены, постольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно ко всякому другому прогрессу, движению вперед; постольку является, далее, экономическая возможность искусственно задерживать технический прогресс… Монополия, олигархия, стремление к господству, эксплуатация все большего числа маленьких и слабых наций небольшой горсткой богатейших и сильнейших наций — все это породило те отличительные черты империализма, которые заставляют характеризовать его как паразитический и загнивающий капитализм» (Ленин, Собр. соч., 3-е изд., т. XIV, стр. 151, 171–172).

На этой стадии капитализм достиг своего высшего экономического и технического уровня, своего зенита, дальнейшее его развитие идет вниз, под уклон, к краху, наступает эра неизбежных империалистических войн и, как их результат, — мировая революция.

Выход: «только коммунистическая революция может вывести человечество из тупика, созданного империализмом и империалистическими войнами» (Из Программы партии, VIII съезд РКП(б), стр. 393).

Ленин, который так же, как Маркс и Энгельс, не любил или сознательно избегал фантазировать, как будет выглядеть на деле социалистическое, коммунистическое общежитие, охотно фантазировал о судьбах капитализма. Однако более чем полувековая история технико-экономического развития «загнивающего капитализма» и «прогрессивного» социализма самым наглядным образом опровергла смелую фантазию Ленина: приоритеты всех великих изобретений второй индустриальной революции (кибернетика, расщепление атомного ядра, электроника и т. д.) как раз принадлежат этому «загнивающему капитализму», а не социализму. Правда, КПСС по праву гордится тем, что первым человеком в космосе был «советский коммунист» (тут была специфическая причина — Кремль предложил своим военным инженерам изобрести такую ракету, которая могла бы достичь США, а они «перевыполнили» план — изобрели ракету, способную лететь в космос). «Капиталисты» перекрыли этот советский успех, послав человека на Луну.

Утопичной оказалась доктрина Ленина о «мировой революции», изложенная в той же Программе. Преамбула ленинской Программы торжественно провозгласила: «Началась эра всемирной пролетарской, коммунистической революции» (там же, стр. 390). В результате этой «всемирной революции» Ленин думал, что будет создана одна единая «Всемирная Советская республика» без границ. (Ленин: «Может быть, будет у нас общая программа, когда создастся Всемирная Советская республика», VIII съезд РКП(б), стр. 101).

Однако даже восточноевропейские страны, где коммунистические режимы были принесены из СССР на штыках Красной армии, и те не захотели составить с СССР одну «Всемирную Советскую республику», не говоря уже об азиатских коммунистических государствах.

Утопичной оказалась теория об отмирании государства, провозглашенная Марксом и Энгельсом, специально развитая Лениным в книге «Государство и революция» и зафиксированная в ленинской Программе в словах: борьба с бюрократизмом и «упрощение функций управления при повышении культурного уровня трудящихся ведут к уничтожению государственной власти» (там же, стр. 397).

Советское государство развилось в тоталитарное супергосударство, в котором бюрократия руководит не только политикой, администрацией, народным хозяйством, распределением, культурой и бытом, но и каждым движением советского человека от колыбели до гроба. Это единственное государство в истории, которое самым строжайшим образом регламентирует мораль, чувство, вкус, мысль своего подданного. Не государство для человека, а человек для государства. Поэтому абсолютный примат государства над человеком стал «философией власти» советской партократии. Поэтому здесь бюрократ не слуга народа, а его повелитель. Вот эта универсальная и беспрецедентная властная цель потребовала создания универсальной и беспрецедентной бюрократии.

Вполне естественно, что развитие поэтому пошло не по пути «уничтожения государственной власти», как это записано в ленинской Программе, а, наоборот, по пути создания «государственной сверхвласти». Сталин впоследствии вполне «диалектически» обосновал отказ от марксистско-ленинской утопической теории об отмирании государства, заявив: «Мы придем к отмиранию государства не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление» (Сталин, «Вопросы ленинизма», 1953, стр. 429).

В ленинской Программе были и чисто пропагандно-конъюнктурные пункты, рассчитанные на непосредственный агитационный эффект. Вспомним еще раз, что VIII съезд происходил в условиях опаснейшей для судьбы советской власти гражданской войны, когда большевикам нужна была поддержка крестьян, рабочих, «буржуазных специалистов», нерусских народов и верующих. Каждому из этих классов Программа обещала:

Крестьянству: Ленин: «Никаких насилий по отношению к среднему крестьянству мы не допускаем. Даже по отношению к богатому крестьянству мы не говорим с такой решительностью, как по отношению к буржуазии… Мы говорим о подавлении его контрреволюционных поползновений. Это не есть полная экспроприация» (там же, стр. 347); Программа: сельскохозяйственные коммуны (тогда слово «колхоз» еще не бытовало) — «совершенно добровольные союзы земледельцев» (там же, стр. 405);

Рабочим: «Профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым хозяйственным целым» (там же, стр. 403);

Буржуазным специалистам: «Более высокое вознаграждение специалистов, чтобы они могли работать не хуже, а лучше, чем прежде… Равным образом необходимо ставить буржуазных специалистов в обстановку товарищеского общего труда» (там же, стр. 405);

Нерусским народам: «Полное равноправие наций… право на государственное отделение» (там же, стр. 398);

Верующим: «Необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих» (там же, стр. 402);

6) Свободу и права всем народам России: «Лишение политических прав и какие бы то ни было ограничения свободы необходимы исключительно в качестве временных мер борьбы с попытками эксплуататоров отстоять или восстановить свои привилегии. По мере того, как будет исчезать объективная возможность эксплуатации человека человеком, будет исчезать и необходимость в этих временных мерах и партия будет стремиться к их сужению и к полной их отмене» (там же, стр. 395).

Человеку, мало-мальски знакомому с историей СССР или с советской действительностью сегодня, совершенно излишни комментарии к этим пунктам. Свою организационно-пропагандную цель или, выражаясь грубо, но точно, свою демагогическую цель ленинская Программа выполнила: большевики выиграли гражданскую войну. Впрочем, сам Ленин признавал, что цель его Программы и была агитационно-пропагандная. Он так оценил общее значение Программы: «Наша Программа будет сильнейшим материалом для пропаганды и агитации» («VIII съезд РКП(б)», стр. 364).

Поэтому обсуждение Программы на съезде партии не вызвало каких-либо бурных прений и резких возражений против докладов Ленина и Бухарина по Программе, сделанных ими официально от имени ЦК. Поэтому не было и содокладчика или контрдокладчика от какой-либо группы на съезде, как это имело место во время обсуждения организационного вопроса или военной политики. Только официальные докладчики ЦК — Ленин и Бухарин — спорили между собой по ряду абстрактных вопросов (о структуре Программы, о характеристике империализма и т. д.), которые мало интересовали делегатов. Единственным спорным вопросом, который, по Ленину, «непомерно много места» занял в дискуссии как между докладчиками, так и делегатами, явился национальный вопрос. Для многонациональной Российской империи национальный вопрос всегда играл видную роль. Теперь, в условиях разгара гражданской войны, когда генерал Деникин на своем знамени написал «За единую и неделимую Россию», национальный вопрос стал ахиллесовой пятой всего Белого движения и особенно в его многонациональном кавказском тылу. Большевики как раз и целили в эту «пяту», выдвинув против лозунга «За единую и неделимую» контрлозунг: «право народов на самоопределение», хотя Ленин был куда более абсолютным централистом, чем не только Деникин с Колчаком, но и все русские цари вместе взятые. Но эластичный тактик Ленин знал, что декларативное признание «права народов на самоопределение» есть не только вернейшее пропагандное оружие завоевать симпатию нерусских народов, но и безошибочное средство противопоставить их Деникину и Колчаку. Схоласт Бухарин, великорусские шовинисты из партии (Ленин: «поскрести иного коммуниста — и найдешь великорусского шовиниста», «VIII съезд РКП(б)», стр. 106) или обрусевшие «националы» (Ленин: «известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения», ПСС, т. 45, стр. 358) не могли понять всю тонкость игры, которую ведет Ленин в национальном вопросе. Отсюда — «великорусская оппозиция» на съезде против Ленина.

В советских исторических учебниках постоянно перекочевывает из одного в другой легенда будто только Бухарин и Пятаков возглавляли эту «великорусскую оппозицию», не упоминая, что ее точку зрения целиком разделял и Сталин. Вместо ленинского лозунга «право народов на самоопределение» Бухарин, опираясь как раз на эксперта партии по национальному вопросу Сталина, выдвинул другой лозунг: «В комиссии я, опираясь на заявление, сделанное т. Сталиным на III съезде Советов, предлагал формулу: самоопределение трудящихся классов каждой национальности» («VIII съезд РКП (б)», стр. 47).

Делегат съезда (потом директор Института Маркса, Энгельса и Ленина) Д. Рязанов тоже указал на источник «великорусской идеи» Бухарина: «Та формулировка, которую он (Бухарин. — А. А.) повторяет за т. Сталиным, — самоопределение трудящихся классов, — как объективный критерий так же несостоятельна, как и формула право наций на самоопределение» (там же, стр. 68–69).

Не в меру усердствующие сталинцы из редакции нового издания «Протоколов съезда» (1959 г.) сделали примечания: «Изложение заявления И. В. Сталина на III съезде Советов дано Бухариным неправильно» (там же, стр. 526) или «Заявление Рязанова о формулировке И. В. Сталиным «самоопределение трудящихся классов» не соответствует действительности» (там же, стр. 529).

Спрашивается, если это «не соответствует действительности», то почему же Сталин упорно молчит на съезде, когда его точку зрения так бесцеремонно искажают, а в то же самое время Ленин ведет на съезде самый отчаянный спор именно против формулировки «право самоопределения трудящихся классов»? Стоит только заглянуть в упоминаемое выступление Сталина на III съезде Советов (январь 1918 г.), чтобы убедиться, что Бухарин и Рязанов правильно цитировали Сталина, а партийные историки сознательно искажают истину.

Вот, что по этому вопросу говорил Сталин: «Принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих классовых империалистических целях. Все это указывает на необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации» (Сталин, Соч., т. 4, стр. 31–32; выделено мною. — А. А.). Таким образом, духовным вождем и «великорусской оппозиции» был Сталин, а не Бухарин (в этом мы еще раз убедимся, когда будем анализировать дискуссию между Лениным, Троцким и грузинскими «национал-уклонистами», с одной стороны, и Сталиным, Дзержинским и Орджоникидзе, с другой, по поводу «автономизации» советских республик).

Вообще говоря, «великорусская оппозиция» возникла на почве сущего недоразумения. Ее лидеры искренне верили (кроме Сталина!), что Ленин говорит то, что он думает. Ленин не хуже Талейрана знал, что слова даны, чтобы скрывать свои мысли, и не хуже Макиавелли понимал, что все средства хороши, которые достигают цели. Он говорил, что «политика есть наука и искусство» (Ленин, Собр. соч., т. XXV, стр. 219), «надо соединить строжайшую преданность идеям коммунизма с уменьем пойти на все необходимые практические компромиссы, лавирования, соглашательства, зигзаги, отступления…» (там же, стр. 231), даже больше: в интересах завоевания влияния и власти надо «пойти на все и всяческие жертвы, — в случае надобности — пойти на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды» (там же, стр. 199), то есть пойти на ложь и обман, но не выражаясь так.

Сталин потом превзойдет Ленина и по этой части своими шедеврами непревзойденной лжи, но сейчас он предпочитает молчать (он не выступил ни на одном пленарном заседании съезда), зато выступили некоторые из учеников Ленина, которые куда лучше усвоили азы ленинизма. Так, Томский заявил: «Я думаю, в этом зале не найдется ни одного человека, который сказал бы, что самоопределение наций, национальное движение является нормальным и желательным. К этому мы относимся как к неизбежному злу» («VIII съезд РКП (б)», стр. 82). Осинский еще приподнял завесу над сокровенной мыслью Ленина о «самоопределении». Он сказал, что этот лозунг имеет три смысла: «во-первых, — декларативный смысл… Мы заявляем, что даем народам право на самоопределение… Во-вторых, это — лозунг, нейтрализующий самую национальную борьбу, и в-третьих, это — лозунг разоблачительный» (там же, стр. 92).

Ленин видел в этом лозунге выдающееся тактическое значение и на международной арене, не только в колониях, но и вообще в западных странах. Ленин думал, что если внешний мир установит, что Коминтерн есть всего лишь филиал РКП (б), а иностранные национальные компартии подчинены ЦК РКП (б), то дело мировой революции погибло. Он говорил:

«Здесь многие увлекающиеся товарищи договорились до всемирного Совнархоза и до подчинения всех национальных партий (имеются в виду иностранные компартии. — А. А.) ЦК РКП… (П я т а к о в: (с места): «А разве вы думаете, что это было бы плохо?»). Если он сейчас бросает замечание, что это было бы недурно, то я должен ответить, что, если бы что-нибудь подобное стояло в программе, то критиковать ее не было бы надобности: авторы такого предложения сами бы убили себя» (там же, стр. 100).

В этой связи прямо-таки пророческим оказалось другое замечание Ленина: «Мы должны поставить дело так, чтобы немецкие социал-предатели (имеются в виду социал-демократы. — А. А.) не могли говорить, что большевики навязывают свою универсальную систему, которую будто бы можно на красноармейских штыках внести в Берлин» (там же, стр. 55).

Дискуссия по Программе закончилась избранием комиссии для представления окончательного проекта (Ленин, Зиновьев, Бухарин, Сталин, Каменев, Сокольников, Пятаков, Преображенский, Томский, Смидович, Бубнов). От имени этой комиссии Каменев доложил съезду окончательный проект, принятый комиссией единогласно (при одном против по национальному вопросу — это был Пятаков). В Программу был внесен ряд непринципиальных поправок. Съезд, отвергнув поправку Пятакова по национальному вопросу, утвердил Программу в целом.

По последнему вопросу повестки дня были проведены выборы ЦК (из 19 членов и 8 кандидатов), ревизионной комиссии (из 3 членов). Председательствует на этом последнем заседании съезда Каменев (на протяжении всего съезда на пленарных заседаниях председательствовали только три человека — Ленин, Зиновьев и Каменев и на одном — Евдокимов).

Из его сообщения выясняется, какова была техника выборов ЦК (сами выборы были тайные). Один список был представлен группой руководителей прошлого ЦК, подписанный Лениным, Зиновьевым, Сталиным и др. Был список, представленный другой группой, был список, представленный московской, петроградской и нижегородской делегациями, потом идут: список представителей Московской губернии, список уральских делегатов, список 3 и 4 армий, список, выставляемый частью московской делегации, делегациями украинской, саратовской, белорусской, литовской и частью фронтовых делегаций. Делегаты Урала, Вятки и 11 армии предлагают свой список. Наконец, еще одна группа предлагает свой список. Это перечисление списков показывает, что у КПСС когда-то было нечто вроде «внутрипартийной демократии», о которой сегодня и думать не смеют. Во всех этих списках как общепризнанные вожди неизменно присутствуют только 6 человек: Ленин, Зиновьев, Троцкий, Бухарин, Каменев и Сталин.

Избранными оказались:

Члены ЦК: 1. Белобородое, 2. Бухарин, 3. Дзержинский, 4. Евдокимов, 5. Зиновьев, 6. Калинин, 7. Каменев, 8. Крестинский, 9. Ленин. 10. Муранов, 11. Радек, 12. Раковский, 13. Серебряков, 14. Смилга, 15. Сталин, 16. Стасова, 17. Стучка, 18. Томский, 19. Троцкий.

Кандидаты: 1. Артем, 2. Бубнов, 3. Владимирский, 4. Данишевский, 5. Мицкевич, 6. Смирнов (И. Н.), 7. Шмидт, 8. Ярославский.

Ревизионная комиссия: 1. Курский, 2. Луначарский, 3. Цивцивадзе.

В членский состав ЦК не попал никто из оппозиционеров (если таковыми не считать Бухарина — по национальному вопросу и Сталина — по военному), в кандидатский состав были включены два «военных оппозиционера» (Бубнов, Ярославский).

Ленин получил «передышку» от оппозиции на целый год — до следующего очередного съезда партии.

На пленуме ЦК нового состава 25 марта были избраны его руководящие органы: члены Политбюро: Ленин, Каменев, Крестинский, Троцкий, Сталин; кандидаты: Бухарин, Зиновьев, Калинин.

Члены Оргбюро: Белобородое, Крестинский, Серебряков, Сталин, Стасова; кандидат: Муранов. Ответственный секретарь ЦК: Стасова («История КПСС», т. 3, кн. II, стр. 282).

Общий вывод: если до сих пор Ленину приходилось бороться с оппозициями, которые возникали только внутри ЦК и в его же рамках оспаривали претензии Ленина на безошибочность своих действий и безапелляционность своей гегемонии в руководстве над партией и государством, то теперь, когда ЦК в основном был очищен или умиротворен, борьба развертывается вне ЦК. Теперь съезды партии, куда все еще попадают инакомыслящие, делаются ареной борьбы партийных оппозиций. В то время, когда различные внутрипартийные оппозиции, под различными кличками, отражают в своих платформах волю и чаяния широких партийных масс, ЦК отстаивает неприкосновенность своего авторитета и безошибочность действий партаппаратной иерархии. Есть у этих оппозиций и еще одна общая им всем, характерная черта: конъюнктурные постулаты партийного аппарата они принимают за истинную программу партии, агитационные лозунги — за действительную цель.

Отсюда Ленин сделал необходимые выводы в двух документах, принятых один на VIII съезде — о проведении первой чистки партии под наименованием «общей регистрации всех членов партии» («КПСС в резолюциях», ч. I, стр. 441), другой документ — это новый Устав партии, принятый на VIII партконференции (декабрь 1919 г.), в который был введен целый новый раздел о «строжайшей дисциплине», хотя сохранялся и пункт о «демократическом централизме». Новый раздел о дисциплине подчинял всю партию Центральному Комитету и его комитетской иерархии на местах. В Устав был включен впервые и пункт об обязательном прохождении кандидатского испытательного стажа для желающих вступить в партию. Чистка партии продолжалась до конца сентября 1919 г., в результате, по подсчетам американского историка, было исключено более половины из 250 тысяч коммунистов (A Concise History of the Communist Party of Soviet Union, by John S. Resheter, 1960, Praeger, p. 163).

Официальная партийная статистика не располагает точными данными о количестве «вычищенных» из партии в эту первую чистку. Дается только общее число исключенных из партии и мобилизованных на гражданскую войну в количестве 91 тысячи членов и 50 тысяч кандидатов. Одновременно была объявлена так называемая «партийная неделя» по вербовке в партию рабочих и красноармейцев. Вербовка дала более 200 тысяч коммунистов («Девятый съезд РКП(б). Протоколы», 1960, стр. 574). Главный критерий при приеме — абсолютное послушание директивам партаппарата.