I. ПОДГОТОВКА НОВОЙ ЧИСТКИ И ЗАГАДКА СМЕРТИ СТАЛИНА

Подготовка к послевоенной чистке началась по испытанному в тридцатых годах методу — с идеологической войны. Начало этой войне положили два постановления ЦК ВКП(б): 1) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" от 14 августа 1946 года; 2) "О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению" от 26 августа 1946 года. Своему тогдашнему первому помощнику по партии — Жданову — Сталин предназначает роль главного ее организатора. Развернулась кампания по разоблачению "низкопоклонников", "космополитов", "перерожденцев" в литературе, искусстве, философии и истории. Основной дух всей кампании — удар по "западникам". Основной лозунг — возрождение необольшевистского "славянофильства" об "исключительности" и "приоритете" русских во всех науках. Но кампания вовсе не задумана во имя русскости и только для идеологического фронта. Вернее будет сказать, что она задумана не столько из-за мнимых "космополитов", сколько для создания общей психологической атмосферы в стране для большой чистки на верхах партии, армии и государства. Но пока чистка успела выйти из идеологической сферы, умер Жданов (1948 г.). Это самым серьезным образом расстроило планы Сталина, но не приостановило их. Кончается лишь первый, ждановский этап. Начинается второй этап (1949–1952 гг.), на котором Сталин роль Жданова в идеологии, по всей вероятности, предназначал Суслову (выступление Суслова в газете "Правда" в декабре 1952 года против Вознесенского, Федосеева и, косвенно, против Шепилова). На этом втором этапе раздвигаются и рамки идеологической чистки (в языковедении поход против учеников акад. Марра, в физиологии — поход против учеников акад. Павлова, в политэкономии — поход против друзей Вознесенского, в агрономии — поход против врагов Лысенко). Тут Сталин открывает и первые карты — чистка переходит туда, куда она метит с самого начала: в области партийной, военной и административной жизни. Происходят снятия, переброски и аресты руководящих деятелей партии и армии. Укажем на наиболее яркие факты.

1. Арестовывается ленинградское партийное руководство, включая и члена Политбюро Вознесенского (кроме него, Кузнецов, Родионов и др.).

2. Сменяется московское партийное руководство (Попов и др.).

3. Снимают с ведущих постов известных военачальников второй мировой войны во главе с уже опальным к тому времени маршалом Жуковым; командующего военно-морскими силами адмирала Юмашева (назначается вице-адмирал Кузнецов); командующего военно-воздушными силами маршала авиации Новикова, потом маршала авиации Вершинина (назначается Жигарев); командующего бронетанковыми войсками маршала Богданова (назначается генерал-лейтенант Радзиевский); командующего артиллерией маршала Воронова (назначается маршал Неделин); начальника Главного политического управления генерала Шикина (назначается Желтов).

4. С начала 1949 года все члены Политбюро снимаются с самостоятельных министерских постов: Молотов (заменяется Вышинским), Булганин (заменяется Василевским), Каганович, Микоян, Косыгин заменяются второстепенными чиновниками. Берия освобожден от прямого руководства над НКВД еще в 1945 году. Ворошилов не занимал самостоятельного поста уже с 1940 года, замененный тогда Тимошенко. Хрущев и Маленков были членами Секретариата ЦК, Андреев был выведен из секретариата ЦК еще в 1947 году и формально считался председателем Комиссии партийного контроля при ЦК. Но все они, кроме Хрущева, числились в почетном "институте заместителей" Сталина по Совету Министров СССР, то есть были "министрами без портфелей".

В свете фактов, которые стали известны после смерти Сталина и расстрела Берия, уже не может быть никакого сомнения, что этот начавшийся второй этап подготовки к чистке был полон самой напряженной драматической борьбой в верхах Центрального Комитета. Напряжение объяснялось тем, что ученики Сталина, наконец, разгадали замыслы своего учителя: подготовку уничтожения членов Политбюро и генералитета армии. В этой борьбе Сталин уже не опирался на партаппарат и мало верил ему. Даже пленуму ЦК он не доверял. Так, с февраля 1947 года до середины 1952 года, то есть пять лет, не созывался пленум ЦК, тогда как по уставу он должен созываться не реже одного раза в четыре месяца. Нечего уже говорить о съезде. Сталин опирался лишь на свой секретариат в партии и на НКВД в стране. Физическая чистка на верхах партии началась с вышеуказанного "Ленинградского дела". Для нее Сталин нашел и нужного человека. На место не оправдавшего ожидания Меркулова был назначен министром госбезопасности Абакумов. Из его биографии мало что известно, но как "инквизитор-массовик" во время войны он приводил в изумление даже Сталина. Он был тогда шефом знаменитого "СМЕРШа" ("Смерть шпионам"). Вот этот самый Абакумов должен был теперь играть роль второго Ежова. Первое задание Сталина он выполнил блестяще. Об этом довольно ясно говорит характеристика, данная ему "коллективным руководством" во время суда над ним в декабре 1954 года. В характеристике еще нет ссылок на Сталина, все дело в ней сводится к Берия (потом в секретном докладе Хрущев назвал и главного инициатора — Сталина). Характеристика такова:

"Подсудимый Абакумов, будучи выдвинут Берия на пост министра госбезопасности, является прямым соучастником преступной заговорщической группы, выполнял вражеские задания Берия, направленные против Коммунистической партии и Советского правительства… Абакумов стал на путь авантюр и политических провокаций. Абакумов фабриковал дела отдельных работников партийного, советского аппарата и представителей советской интеллигенции, затем арестовывал этих лиц и, применяя запрещенные советским законом преступные методы следствия… добивался от арестованных вымышленных показаний с признанием вины… Таким путем Абакумов сфальсифицировал так называемое "Ленинградское дело", по которому был необоснованно арестован ряд партийных и советских работников, обвиненных в тягчайших государственных преступлениях".

Дело, конечно, не в методах, которые применялись Абакумовым. Они применялись до него, после него и будут применяться, пока существует чекистская система. Дело в том, что Абакумов точь-в-точь по рецептам тридцатых годов и по самой логике Сталина должен был готовить и новое дело — "Московское дело", — куда на этот раз имел шансы попасть любой из членов Политбюро. "Ленинградское дело" было репетицией к московской драме. Репетиция удалась, но драма сорвалась. В конце 1950 или в начале 1951 года Политбюро одержало над Сталиным первую и серьезную победу; человек, руками которого Сталин создал "Ленинградское дело" и расстрелял члена Политбюро Вознесенского и его друзей, Абакумов, снимается с должности шефа МГБ. Начальником МГБ назначается ученик Маленкова — Игнатьев, бывший до этого на партийной работе в Башкирии и в Средней Азии. Вторая, еще более значительная победа — назначение, наконец, летом 1952 года XIX съезда партии, которого Сталин ни в коем случае не хотел проводить до новой чистки. Объявление о съезде принесло и необычную сенсацию — политической отчет ЦК делает не генеральный секретарь ЦК Сталин, а Маленков. Был ли это добровольный отказ Сталина от "директивного, исторического доклада" в пользу своего лучшего ученика-"наследника"? В этом следует сомневаться, тем более, когда мы теперь знаем, что произошло на первом пленуме нового ЦК после XIX съезда партии. Кроме создания нового, расширенного, Президиума ЦК и Секретариата, Сталин ввел и "новшество" — из состава Президиума ЦК было выделено, вопреки уставу, узкое бюро, о существовании которого мы узнали из постановления ЦК от 6 марта 1953 года, но состав которого остается тайной до сих пор. Кто из "старой гвардии" туда входил? Во всяком случае, не все и даже не большинство. "Бюро Президиума ЦК" ("Политбюро в Политбюро") было задумано именно против этой "старой гвардии". На том же пленуме, как рассказывает Хрущев, Сталин выступил открыто против членов Политбюро — Молотова и Микояна — и, может быть, не против них одних.

Однако историческое значение пленума состояло в том, что произошло событие, вероятность которого людям вне Кремля казалась абсолютно исключенной; Сталин был снят с поста генерального секретаря ЦК партии, а сама эта должность ликвидирована. В известном нам варианте секретного доклада Хрущева об этом ничего не говорится. Но зато в биографии Сталина, напечатанной в советском "Энциклопедическом словаре" за 1955 год, об этом сказано прямо и недвусмысленно. Там говорится:

"После XI съезда партии 3 апреля 1922 г. пленум ЦК, по предложению В. И. Ленина, избрал Сталина генеральным секретарем ЦК партии; на этом посту Сталин работал до октября 1952 года, а затем до конца своей жизни являлся секретарем ЦК" (курсив мой. — А. А. {1} ).

Последняя часть этой цитаты лишь подчеркивает первое утверждение, что "генеральным секретарем" ЦК Сталин работал лишь "до октября 1952 года" (то есть до первого пленума ЦК после XIX съезда), "а затем до конца своей жизни" являлся только "секретарем ЦК". Да, в списке членов и Президиума и Секретариата имя Сталина стояло на первом месте (вне алфавита), но, в отличие от принятой практики предыдущих лет, уже не указывалось, что он избран генеральным секретарем. Оставил ли Сталин этот пост добровольно? Одно уже такое предположение свидетельствовало бы о полном незнании психики диктатора. Нет, Сталин его добровольно не оставил. Аппарат власти, созданный Сталиным, перерос его самого. Контроль Сталина над этим аппаратом уходил из его рук в той же мере, в какой аппарат начал, если не контролировать, то саботировать сумасбродные действия бывшего учителя. Сталин игнорировал и закон взаимозависимости своей системы: своей карьерой члены Политбюро были обязаны Сталину, но и Сталин стал диктатором лишь по воле и поддержке этих же членов. В тот момент, когда Сталин пришел к убеждению, что надо, наконец, освободиться от этих "мавров", обозначилась роковая развязка. "Мы тебя родили, мы тебя и убьем", — могли сказать "ученики и соратники".

Теперь борьба между Сталиным и сталинцами вступает в третий, последний и самый драматический этап. Сталин арестовывает кремлевских лейб-врачей Политбюро.

"Дело врачей" вовсе не было делом самих арестованных. Оно было, как и "Ленинградское дело", делом партийной олигархии Президиума ЦК и генералитета Советской Армии. Его внешнее антисемитское острие служило одновременно и для целей отдушины (по адресу отсталой части народа, партии и армии) и для целей маскировки (по адресу олигархии и генералитета). Однако бывшие соратники Сталина не могли не знать (хотя бы по опыту тридцатых годов), куда метит диктатор: ведь арестованы были не просто врачи, а, по свидетельству Хрущева, долголетние лейб-врачи членов Политбюро и маршалов Советского Союза, причем арестованы без ведома Политбюро. Более того, члены Политбюро не имели права личного контакта с их бывшими врачами, а должны были, по свидетельству того же Хрущева, ограничиться ознакомлением с письменными признаниями арестованных и именно теми признаниями, которые Сталин считал нужным показать им. Но как раз опыт тридцатых годов доказывал, во-первых, что ни один из членов ЦК и маршалов армии не арестовывался без того, чтобы этому не предшествовали аресты их личных сотрудников, во-вторых, показания этих арестованных предъявлялись членам Политбюро лишь после их собственных арестов (Косиор, Рудзутак, Эйхе, Чубарь, Постышев). Эти члены и кандидаты Политбюро, санкционируя аресты своих сотрудников, чтобы отвести всякие подозрения в отношении самих себя, и не догадывались, что они тем самым санкционируют свои собственные аресты в будущем.

Сталин допустил роковую для себя ошибку, когда решил повторить этот трафарет тридцатых годов; теперь около Сталина сидели не политически наивные люди тех лет, а утонченные мастера чисток, выученные самим же Сталиным. Эти мастера, вопреки всем заверениям Хрущева, не были в тридцатых годах простыми зрителями того, что делали Сталин, Ежов и Берия, а были активными соучастниками и организаторами "Великой чистки". Они настолько основательно овладели "техникой Сталина", что вполне успешно конкурировали с "главным мастером". Может быть, другая ошибка Сталина заключалась в том, что, не подумав о будущем, он выдал в свое время весь секрет своего феноменального мастерства в руки этих неблагодарных учеников, столь виртуозно овладевших им теперь. Правда, Сталин принял меры, чтобы собрать вокруг себя непосвященных и, прикрываясь ими, повторить ежовщину (расширение Президиума ЦК после XIX съезда). Но как раз эти меры еще больше заставили бывших "учеников" насторожиться. Хрущев так и заявил в своем докладе на закрытом заседании XX съезда, что Сталин собрал в Президиум ЦК "малоопытных" людей, чтобы легче разделаться со "старой гвардией".

Уже то, что Сталин сообщил внешнему миру о "деле врачей" (большего он не сообщил, по Хрущеву, и членам Президиума ЦК), должно было показать и для "неопытных" направление главного удара. В официальном сообщении по "делу врачей" Кремля от 13 января 1953 года говорилось, что эти "врачи ставили своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активных деятелей СССР" и что они убили Жданова и Щербакова (членов Политбюро), хотели убить маршалов Василевского, Говорова, генерала армии Штеменко, адмирала Левченко и др. Причем в одной группе врачей оказались "замешанными" сразу две разведки американская — через благотворительную еврейскую организацию "Джойнт" (врачи Вовси, М. Коган, Б. Клин, А. Фельдман, Я. Этингер, А. Гринштейн, Г. Майоров) — и английская, которая "завербовала", главным образом, русских (врачи Виноградов, Егоров). Сталину показалось неудобным записывать в "сионисты" чисто русских людей, почему и пришлось выделить их в отдельную разведку. Но, спрашивается, почему же врачи хотели умерщвлять только маршалов Василевского и Говорова, а не Жукова, Ворошилова и Булганина? Почему они умертвили Щербакова и Жданова, а не замышляли совершить то же над Хрущевым, Молотовым, Микояном, Кагановичем и даже над Маленковым? Хрущевские разоблачения дали нам ответ на эти вопросы, но сами Хрущевы этот ответ знали еще до смерти Сталина. "Если бы Сталин еще жил, то Молотов, Микоян не выступали бы на этом съезде", — говорил Хрущев. И это несомненная истина, хотя Сталин метил не только против этих двух, но и против всей олигархии и против той части генералитета, которая была связана с Жуковым. В свете последовавших событий после смерти Сталина ясен и смысл политической квалификации предстоявшей чистки. Уже в передовой статье "Правды" того же 13 января (№ 13), автором которой, несомненно, был сам Сталин, говорилось, что из факта строительства в СССР "социализма" и успехов после войны

"…некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, шпионажа… но так думать и рассуждать могут только правые оппортунисты, люди, стоящие на антимарксистской точке зрения затухания классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем усиленнее будет наше продвижение вперед, тем острее будет борьба врагов народа".

Кто же такие эти безымянные "правые оппортунисты", которые завтра, по сталинской логике, могут быть объявлены "врагами народа"? С какими "правыми" Сталин полемизирует? После того, что Хрущев рассказал XX съезду об "ошибочной теории классовой борьбы Сталина" даже в 1937 году (на февральско-мартовском пленуме ЦК) и что пишут по этому поводу сейчас сами сталинцы против Сталина, ясно, что под "правыми" Сталин имел в виду именно Хрущевых и Молотовых. В передовой были и более конкретные намеки как на масштаб чистки, так и на ее первоочередные жертвы. В ней указывалось:

"Некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством.

Органы госбезопасности не вскрыли вовремя вредительской, террористической организации среди врачей.

История уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлинные убийцы и изменники Родины, вроде врачей Левина, Плетнева, которые по заданию врагов СССР умертвили великого русского писателя Максима Горького, выдающихся деятелей советского государства Куйбышева и Менжинского."

Статья заканчивается грозным и многозначительным предупреждением по адресу "иностранных хозяев" врачей и их "вдохновителей" внутри страны:

"Советский народ с гневом возмущения клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит как омерзительную гадину. Что же касается вдохновителей этих наймитов-убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово".

Это самый совершенный язык ежовщины, во время которой Сталин "нашел дорогу" к "вдохновителям" Левина и Плетнева, когда более 70 % членов ЦК 1934–1938 годов были расстреляны после расстрела тех врачей! Хрущевы и Булганины, Молотовы и Кагановичи знали и этот язык и свою обреченность, если Сталин останется у власти. Об этом Хрущев прямо говорит в своем докладе от 25 февраля. Вот соответствующее место:

"Вспомним о первом пленуме Центрального Комитета после XIX съезда партии, когда в своем выступлении Сталин, охарактеризовав Вячеслава Михайловича Молотова и Анастаса Ивановича Микояна, высказал мысль, что эти два старые работника нашей партии повинны в каких-то совершенно недоказанных поступках. Не исключена возможность, что если бы Сталин оставался у руля еще несколько месяцев, товарищи Молотов и Микоян, вероятно, не могли бы выступить с речами на сегодняшнем съезде. Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро. Он часто говорил, что члены Политбюро должны быть заменены новыми людьми. Его предложение после XIX съезда об избрании 25 человек в Президиум Центрального Комитета было направлено на то, чтобы устранить всех старых членов из Политбюро и ввести в него людей, обладающих меньшим опытом, которые бы всячески превозносили Сталина. Можно предположить, что это было также намерением в будущем ликвидировать старых членов Политбюро и таким образом скрыть все те постыдные действия Сталина, которые мы теперь рассматриваем" (весь курсив в цитате мой. — А. А. {1} ).

Нельзя думать, что такие "предположения" о "намерениях" Сталина пришли в голову "старым членам Политбюро" лишь после смерти Сталина. План Сталина по новой чистке им стал ясен, как видно из речи Хрущева, уже на первом пленуме ЦК после XIX съезда (октябрь 1952 г.). Но более конкретно он начал вырисовываться лишь после ареста врачей (после примечания "Правды" к статье Ю. Денниса от 18 июня 1956 года стало известно, что были арестованы и украинские врачи, то есть лейб-врачи самого Хрущева). Когда же были арестованы врачи, — неизвестно. Официальное сообщение гласило, что они арестованы "некоторое время тому назад". Однако судя по тому, что к 13 января 1953 года не только врачи успели "признаться", но и так называемая "экспертиза" по делу закончила свою "работу", надо полагать, что к этому времени врачи сидели в НКВД, по крайней мере, месяца три, то есть они были арестованы сейчас же после XIX съезда, когда Сталин уже создал себе надежный тыл в лице "малоопытных" членов Президума ЦК из 25 человек, среди которых старые члены оказались в явном меньшинстве (8 человек).

Арестовать этих врачей Сталину удалось, но не судить.

Врачи в своем несчастье имели, однако, и великое счастье — Сталину меньше всего нужна была их смерть, ему нужна была смерть их "покровителей" и "вдохновителей" из старого Политбюро. "Вдохновители" это знали точно. Поэтому "вдохновители" боролись за жизнь врачей, чтобы не умереть самим. Когда-нибудь время докажет, что начиная с 13 января 1953 года и составился тот заговор против Сталина, который называется теперь "борьбой против культа личности Сталина". Именно с тех пор, когда "старые члены Политбюро" убедились, что Сталин решил довести дело врачей до его логического конца, им ничего не оставалось, как бороться за свою жизнь: Сталин или мы. Никаких идейных убеждений, никаких программных разногласий, никакой политической оппозиции мнимого "ленинского ядра", а просто отчаянная борьба за существование. Вот чем может быть охарактеризован весь период от января до марта 1953 года.

Сообщение 13 января заканчивалось указанием: "Следствие будет закончено в ближайшее время". Если судить по практике тридцатых годов, это означало, что "обвинительное заключение" будет опубликовано, и, стало быть, объявлен срок судебного процесса через неделю, максимум — две недели. Однако прошла неделя, прошли две, прошло семь недель, но объявили не о суде над врачами, а о смертельной болезни Сталина.

В чем дело? Где разгадка? Хрущев, до некоторой степени, помог нам разгадать и эту тайну:

"Вскоре после ареста врачей, — рассказывает он, — мы, — члены Политбюро получили протоколы, в которых врачи сознавались в своей вине… Дело было поставлено таким образом, что никто не мог проверить тех фактов, на которых было основано следствие. Не было возможности попытаться проверить факты, связавшись с теми, кто признался в вине. Мы чувствовали, однако, что дело арестованных врачей было сомнительным. Мы лично знали некоторых из этих людей, так как в свое время они нас лечили. Когда мы пересмотрели это "дело" после смерти Сталина, мы пришли к заключению, что оно было сфабриковано от начала до конца. Это позорное "дело" было создано Сталиным. У него не хватило времени, однако, довести его до конца (так, как он себе представлял этот конец)" (курсив мой. — А. А. {1} ).

Вот этого времени "у него не хватило" потому, что ученики Сталина слишком хорошо себе "представляли", к какому "концу" стремится учитель. Конечно, невозможно ожидать от людей, которые решились на разоблачение преступлений Сталина лишь через три года после его смерти, чтобы они открыто рассказали, как прошли "последние дни" Сталина. Однако объективные факты, особенно в свете доклада Хрущева, говорят за то, что ко времени смерти Сталина (независимо от того, какой он смертью умер), внутри ЦК существовал уже заговор против Сталина. Об этом заговоре прямо говорит и известное постановление ЦК о "культе личности" от 30 июня 1956 года, хотя суть и характер заговора завуалированы апелляцией к имени Ленина. Соответствующее место названного "постановления" утверждает:

"XX съезд партии и вся политика ЦК после смерти Сталина ярко свидетельствует о том, что внутри ЦК имелось сложившееся ленинское ядро руководителей".

Из-за того, что заговорщики объявляют себя "ленинским ядром руководителей", суть дела не меняется. Так как в этом ядре не числился Сталин, то оно могло быть направлено только против него и оставшихся ему верными людей из ЦК, которых, впрочем, оказалось очень мало.

Вот на руках (или от рук) этого-то "ядра" Сталин и умер. Уже первое правительственное сообщение о болезни Сталина от 4 марта 1953 года считает нужным доложить стране сразу три вещи:

Кровоизлияние в мозг у Сталина произошло в ночь на 2 марта, "когда он находился в Москве на своей квартире" (почему это важно, что это произошло "в Москве" и "на своей квартире"?).

"Лечение т. Сталина ведется под постоянным наблюдением ЦК и советского правительства" (то есть "ленинского ядра!").

"Тяжкая болезнь Сталина повлечет за собой более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности" (подготовка населения к отсутствию Сталина).

Дальнейшие "бюллетени" о болезни Сталина последовательно "ухудшаются", явно подготавливая народ к его неизбежной смерти. Под бюллетенями имеются подписи членов комиссии из медицинских знаменитостей страны во главе с министром здравоохранения СССР Третьяковым и начальником Лечебно-санитарного управления Кремля Купериным. 5 марта Сталин умирает, но "ЦК и советское правительство" прибегают к тому, к чему они не прибегали даже после смерти Ленина — они создают новую "медицинскую комиссию" из совершенно новых лиц, чтобы эта комиссия подтвердила: 1) верность диагноза, поставленного первой комиссией, и правильность лечения, которое происходило "под непосредственным руководством ЦК и советского правительства"; 2) неизбежность смерти Сталина. Вторая комиссия из девяти профессоров во главе с теми же Третьяковым и Купериным выносит "заключение", которое не допускает мысли о "вредительском лечении" Сталина. Оно говорит:

"Результат патолого-анатомического исследования полностью подтвердил диагноз, поставленный профессорами — врачами, лечившими И. В. Сталина. Данные патолого-анатомического исследования установили неотвратимый характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительного результата и предотвратить роковой исход".

Словом, Сталина мы лечили правильно, но его смерть с самого начала была неизбежна, что и подтверждают медицинские светила двух "независимых" друг от друга комиссий! Но как этому поверить после всего того, что нам рассказал Хрущев? Неужели "ленинское ядро" и всерьез было озабочено выздоровлением Сталина для своей же собственной смерти?

Допустим, что Сталин умер своей смертью на заботливых руках своих старых учеников и соратников, но чем объяснить тогда следующие факты:

1. На второй же день после смерти Сталина, 6 марта 1953 г. распускается Президиум ЦК из 25 членов и 11 кандидатов, созданный Сталиным после XIX съезда, и восстанавливается старое Политбюро в составе восьми его членов плюс Сабуров и Первухин (из новых).

2. В день смерти Сталина "умирают" (исчезают) все члены его "Внутреннего кабинета" во главе с Поскребышевым.

3. В день смерти Сталина "умирают" (исчезают): 1) комендант Кремля генерал-лейтенант Спиридонов (назначается генерал-лейтенант Веденин); 2) комендант г. Москвы генерал-лейтенант Синилов (назначается генерал-лейтенант Колесников); 3) командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев (назначается генерал армии — теперь маршал — Москаленко).

4. Исчезают бывшие члены "Секретариата т. Сталина" — члены Президиума ЦК Чесноков и Андрианов.

5. Исчезает даже сын Сталина — генерал-лейтенант Василий Сталин.

6. Исчезает сейчас же после "оформления" сталинских "бюллетеней" министр здравоохранения СССР Третьяков (назначается Коврыгина).

7. Полностью ликвидируется Лечебно-санитарное управление Кремля во главе с Купериным (в составе Министерства здравоохранения создается новый специальный отдел для обслуживания кремлевских вельмож).

Все эти факты находятся в прямой и логической связи с главным событием — со смертью Сталина. Если бы смерть диктатора последовала в нормальных условиях, как нас хотят заверить врачебные "бюллетени", то не было бы нужды в столь радикальной и быстрой расправе не только с "Секретариатом т. Сталина", но и с его военно-полицейской охраной внутри Кремля и верным Сталину штабом московского военного округа во главе с генералами Артемьевым, Синиловым и Василием Сталиным. Та же самая расправа происходит и во внешнем НКВД (МГБ), хотя об аресте заместителя министра госбезопасности Рюмина объявляется лишь позднее в связи с реабилитацией "группы врачей" (4 апреля 1953 г.).

Сейчас же снимаются и возглавители политического управления Военно-морского министерства СССР (личные ставленники Сталина). Зато расправа не коснулась всего старого состава Политбюро, включая и Берия, аппарата ЦК КПСС, Московского комитета КПСС и редакции газеты "Правда". Судя по последующим событиям, становится более чем вероятно, что в этих органах и были сосредоточены ведущие организационно-политические силы заговорщиков — в Президиуме ЦК (все старые члены Политбюро, может быть, при нейтралитете Ворошилова и Молотова), в ЦК КПСС (Маленков, Суслов), в МК КПСС (Хрущев и Фурцева), в редакции "Правды" (Шепилов, Сатюков). Подозрительная роль тогдашнего министра госбезопасности, Игнатьева, стала ясной после доклада Хрущева. Когда Берия был назначен министром объединенного МГБ и МВД, Игнатьев не был просто снят — он получил пост секретаря ЦК КПСС, но после освобождения врачей и ареста Рюмина его выводят из Секретариата ЦК за "политическую слепоту" по отношению к Рюмину. Однако и на этот раз его не ликвидируют, а назначают первым секретарем Башкирского обкома КПСС (где он работал до назначения в МГБ). Чем объяснить такую снисходительность по отношению к человеку, на котором лежала главная ответственность за успех "дела врачей" и всей предстоящей чистки, которому, по свидетельству Хрущева, Сталин давал личные инструкции по делу врачей?

Хрущев рассказывает:

"На этом съезде присутствует в качестве делегата бывший министр государственной безопасности товарищ Игнатьев. Сталин ему резко заявил: "Если ты не добьешься признаний врачей, мы тебя укоротим на голову". Сталин лично вызвал к себе следователя… рекомендовал ему методы, которые следовало применять при ведении следствия. Эти методы были просты — бить, бить и еще раз бить".

Этот рассказ Хрущева дает довольно убедительный ответ на поставленный выше вопрос. Игнатьев, убедившись, что даже при успехе дела не столько против врачей, сколько против старых членов Политбюро, его неминуемо ждет судьба Ягоды и Ежова, выдал сталинский заговор сталинским ученикам. Продолжая выполнять приказ Сталина к "бить" врачей, Игнатьев раскрыл план Сталина его соратникам. В ответ на этот заговор Сталина и образовался контрзаговор сталинцев. В этом заговоре, несомненно, участвовал и Л. Берия. Объявление о деле врачей прямо указывало на ответственность МГБ в то время, когда его непосредственно возглавлял сам Берия (группа врачей из английской "разведки" — Виноградов, Егоров, Коган — назывались в том объявлении "давнишними агентами" англичан, а Л. Берия всегда считался в партии бывшим английским шпионом на Кавказе). В этом была и новая роковая ошибка Сталина поссорившись с Политбюро и с генералитетом армии, он толкнул в объятия заговорщиков и кадры своей единственной "непогрешимой" опоры — НКВД (Берия, Серов, Круглое, Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоберидзе и др.). Однако антисталинские заговорщики, принимая в свои ряды Л. Берия и его группу, имели в виду поступить с ними опять-таки по-сталински — использовать их как временных союзников против главного врага — Сталина, с тем, чтобы уничтожить и их, когда главная цель будет достигнута. Отсюда — внутри большого заговора против Сталина уже тогда обозначился маленький заговор против Л. Берия и его группы за редким исключением (Серов). Причин для этого "маленького заговора" было больше, чем достаточно. Доклад Хрущева убедительно доказывает то, что нам известно давным-давно — власть Сталина более двадцати лет держалась на аппарате Берия.

Вполне может быть, что правы и Хрущевы, когда они, ликвидируя Берия, приписывали ему организацию с его стороны заговора или контрзаговора против Политбюро, так как этот чекистский Фуше не мог не знать, что Сталин, в конечном счете, расплатился за совместные дела Сталина-Берия, и теперь на очереди он сам. Серьезным возражением против данного тезиса служит назначение Берия на пост министра внутренних дел, да еще в качестве второго человека в государстве (первый из "первых заместителей" Маленкова). Ведь фактическая власть опять сосредотачивается в его руках, делая потенциального заговорщика исключительно опасным конкурентом для "коллективных руководителей". Почему на это пошло Политбюро, если оно составило заранее заговор и против Берия? При нынешнем состоянии информации о советских делах трудно ответить на этот вопрос. Теоретически можно предположить следующее: в заговоре против Сталина Л. Берия сыграл ведущую роль, может быть, более ведущую, чем Маленков, Хрущев, Булганин и другие, что, естественно, выдвигало его в первые ряды новых правителей. Но заговорщики могли окружить его своими собственными людьми, чтобы быстро предупредить возможное выступление с его стороны против Президиума ЦК.

В руках Берия были и вооруженные силы МВД, но и тут имелся надежный противовес — Московский гарнизон во главе с новым человеком от "коллективистов" (генерал Москаленко) и Советская Армия во главе с Булганиным и Жуковым. Добавьте ко всему этому, что внутренний НКВД Кремля (разведка, охрана и войска), как и при Сталине, по всей вероятности, остались вне царства Берия, по-прежнему подчиняясь прямо Секретариату ЦК КПСС. В этих условиях Берия не мог действовать, хотя все еще мог саботировать волю ЦК. Саботаж сводился к тому, что, охотно освободив врачей и арестовав Рюмина, Берия объявил акцию против НКВД законченной. В его расчеты не входило разоблачение преступлений Сталина до ареста врачей. Последний этап "Великой чистки" (1938–1940 гг.) и "Ленинградское дело" 1949 года, то есть те самые дела, которые сейчас реабилитированы "колективным руководством", были совместными делами Сталина-Берия. Л. Берия знал, что, идя на реабилитацию по этим делам, он похоронит самого себя. После XX съезда мы убедились, что этого именно и требовало от него "коллективное руководство". В передовой статье газеты "Правда", посвященной снятию Берия, недвусмысленно отмечался этот факт саботажа Берия:

"Будучи вынужденным, — говорится там, — выполнять прямые указания ЦК партии и советского правительства об укреплении советской законности и ликвидации некоторых факторов беззакония и произвола, Берия умышленно тормозил осуществление таких указаний, а в ряде случаев пытался их извратить".

Сегодня уже ясно, что, оставляя Берия в составе своего руководства, Кремль не мог пойти на разоблачения Сталина, а Берия, оставаясь в Кремле, не мог не сопротивляться такому разоблачению и саморазоблачению.

Таковы обстоятельства, при которых происходили смерть Сталина и гибель Берия. Разумеется, сама причина смерти Сталина — законы природы или законы политики — остается и надолго останется одной из величайших тайн Кремля. Он находился в таком возрасте и в такой обстановке, при которых смерть нельзя считать "противоестественной", хотя сами ученики Сталина жалуются на его необыкновенную активность (значит, работоспособность, бодрость и хорошее здоровье) именно перед смертью. Эта "активность" была настолько велика, что центральный тезис антисталинской кампании в СССР гласит, что один лишь Сталин стал "в последние годы своей жизни тормозом продвижения СССР вперед"! Как же поступают разумные и знающие свое дело пассажиры, когда главный рулевой упорно отказывается снять ногу с тормоза, да еще при движении вперед по "крутому подъему" и при далеко не безупречной работе мотора? Они бесцеремонно снимают главного рулевого и берут руль в свои собственные, "коллективные" руки. Так, по всей вероятности, поступили и со Сталиным.

Никакие соображения морального порядка или чувство долга перед Сталиным за его былые заслуги не могли удержать сталинцев, когда речь шла об их смерти или жизни, а ведь так и обстояло дело, по рассказу Хрущева. Причем "моральный кодекс" учеников Сталина тоже был выработан самим Сталиным. Сталин учил их десятилетиями на чудовищных примерах собственного поведения самому высокому классу абсолютной аморальности. "Сталин применял порою в этой борьбе недостойные методы", — признаются теперь и сами ученики Сталина в цитированном выше постановлении ЦК от 30 июня 1956 года. Когда эти "недостойные методы" Сталин применял в борьбе с троцкистами и бухаринцами, ученики только восхищались, когда же Сталин хотел применить их на этот раз против своих же воспитанников, — они ответили ему по-сталински: какова школа, таково и воспитание.

Таким образом, существование заговора против Сталина накануне его смерти надо считать фактом бесспорным, а его подробности — великой тайной. В связи с этим я хочу привести здесь приписываемый Илье Эренбургу рассказ о "последних часах Сталина". Я это делаю не потому, что считаю его подлинным, а потому, что психологически и политически "версия Эренбурга" вполне могла бы соответствовать действительности. Более того, она могла бы быть подброшена самим Кремлем в западные руки, как и секретный доклад Хрущева. Вот его краткое содержание, которое я воспроизвожу по немецкой прессе.

Во время одной из последних своих поездок в Париж Илья Эренбург поделился с писателем Жан-Полем Сартром информацией о последнем дне жизни Сталина, которая немедленно появилась во французской прессе. По этой информации, 1 марта 1953 года происходило заседание Президиума ЦК КПСС. На этом заседании Л. Каганович выступил с экстренным заявлением, в котором потребовал от Сталина:

1. Создания особой комиссии по объективному расследованию "дела врачей".

2. Отмены отданного Сталиным распоряжения о депортации всех евреев в отдаленную зону СССР (новая "черта оседлости").

Это заявление Кагановича поддержали все члены старого Политбюро, кроме Берия (?). Это необычное и небывалое единодушие членов Политбюро показало Сталину, что он имеет дело с заранее организованным заговором своих соратников. Потеряв всякое самообладание, Сталин не только разразился площадной руганью по их адресу, но и начал угрожать самой жестокой расправой с бунтовщиками. Однако подобную реакцию на ультиматум Кагановича и Политбюро заговорщики предвидели заранее. Знали они и то, что после такого ультиматума им не выйти живыми из Кремля, если на то будет власть Сталина. Поэтому были приняты и соответствующие меры. Об этих мерах бушующему Сталину заговорщики заявили устами Микояна: "Если через полчаса мы не выйдем свободными из этой комнаты, армия займет Кремль"! После этого заявления Микояна Берия тоже отошел от Сталина, сказав, что он также не возражает против создания комиссии по делу врачей. Предательство Берия окончательно вывело Сталина из равновесия, а Каганович, вдобавок, тут же, на глазах Сталина, с великим негодованием изорвал на мелкие клочки свой членский билет Президиума ЦК и швырнул его прямо в лицо Сталину. Пока Сталин успел осуществить свое намерение — вызвать охрану Кремля — его поразил удар: он упал без сознания на пол. Только в шесть часов утра 2 марта к Сталину были допущены врачи, которые констатировали смерть Сталина в результате кровоизлияния в мозг.

Этот рассказ, если даже он и не исходит от Кремля (через Эренбурга), вполне укладывается в желательные для его пропаганды рамки. В нем сразу убиваются три "зайца" — во-первых, мы не трусы и не сидели сложа руки, а боролись против преступлений Сталина еще при его жизни; во-вторых, заодно со Сталиным был и Берия, который как "предатель" перешел на нашу сторону; в-третьих, мы Сталина не убили, а он сам умер от удара, хотя и полученного не без нашего "искусственного" содействия.

Если бы не существовал заговор против Сталина "уже сложившегося ленинского ядра в ЦК", то не были бы понятными и причины разоблачения "культа" Сталина. Если бы смерть Сталина не вызвала всеобщего, хотя и тайного, ликования народа, не были бы понятны и мотивы разоблачений сталинских преступлений против человечности.

Рассуждения Стефана Цвейга о мотивах поведения термидорианцев после казни Робеспьера целиком напрашиваются в "коллективную биографию" сталинских диалогов. Цвейг писал:

"Как только голова Робеспьера покатилась в корзину, огромная площадь загремела торжествующим криком. Заговорщики удивляются: почему народ торжествует так страстно по поводу казни этого человека, которого еще вчера Париж, Франция чтили как Бога? Еще больше они удивляются, когда у входа в Конвент народная толпа с восхищением приветствует Тальена и Барраса, как тираноубийц, как борцов против террора. Они удивляются, так как ликвидируя этого превосходящего их человека, они ведь ничего иного не добивались, как освободиться от неугодного лица. Однако дать гильотине поржаветь и кончить террор, — об этом никто из них не думал. Но теперь, когда они увидели, насколько непопулярны массовые казни и как они сами могут добиться народной любви, обосновав свою частную месть, задним числом, мотивом человечности, они быстро решают использовать это недоразумение. Весь произвол насилия лежит на совести одного Робеспьера, — будут утверждать они отныне (тогда как мертвые молчат), а себя начнут выдавать за апостолов мягкости и гуманности против всяких жестокостей и крайностей. Не казнь Робеспьера, а только эта трусливая и лживая позиция его наследников придает девятому термидору его всемирно-исторический смысл. До этого дня революция присваивала себе все права, спокойно брала на себя любую ответственность. Начиная с этого дня, она боязливо признается, что совершала и несправедливости, и ее вожди начинают отрекаться от них, разоблачать их. Всякая духовная вера, всякое мировоззрение уже погибло во внутренней своей силе, как только оно начало отрицать свое безусловное право, свою "непогрешимость".

Проницательный повествователь истории термидора, "прогрессивный" друг Советского Союза — Стефан Цвейг, наверное, и не сомневался, что после смерти Сталина советские термидорианцы будут вести себя точно так же.

Но изумленный внешний мир спрашивал и спрашивает поныне: почему же идеалисты "коммунизма", уступая мелкому обывательскому чувству своей частной мести, пошли на самое рискованное преступление перед своими же собственными идеалами: на отрицание "безусловного права революции" творить преступления и на признание "погрешимости" ее правопорядка? Если же не только месть, но и общественные соображения этого потребовали, то почему же понадобилось объявить Сталина великим грешником, чтобы возвести Ленина в сан "непогрешимости"? Как не вспомнить по этому поводу слова гениального пророка тоталитаризма — Ницше:

"Спрашивали ли вы самих себя, как дорого обходилось на земле создание каждого идеала? Сколько раз клеветали и не признавали действительности; сколько совести растоптали, сколько раз приходилось пожертвовать Богом? Чтобы соорудить святыню — надо уничтожить святыню, таков закон. Пусть укажут мне случай, где бы он не существовал".

Сама относительная легкость, с которой "идеалисты коммунизма" оторвались (конечно, лишь символически!) от Сталина и вернулись (опять-таки символически!) к Ленину, легкость, которая не свидетельствует ни о мучениях совести, ни о великих сомнениях ("быть или не быть"), объясняется очень просто: на воротах "великого здания коммунизма", почти по Данте, красуется незримый лозунг — "кто сюда вступает — да оставляет вне этих ворот моральный кодекс людей и идейный хлам фанатиков".

В чем же тогда сила этих строителей "нового общества" — строителей без морали, без веры, без убеждений, столь легко завоевавших четверть земной суши, треть ее населения? В том, что они именно таковы. Тот же Ницше писал:

"Не давайте ввести себя в заблуждение: "великие умы" являются скептиками. Мощь, свобода, вырастающие из силы и сверхсилы ума, доказываются через скепсис. Для фундаментальных дел (в отношении ценности и не-ценности) люди убеждения не могут быть даже приняты в расчет. Убеждения являются тюрьмами. Чтобы можно было судить о ценности и не-ценности, надо видеть пятьсот убеждений под собою — за собою. Свобода от всякого рода убеждений принадлежит сильной стороне. Всякая страсть — основа и власть бытия — еще яснее, еще деспотичнее, чем он сам есть, берет весь его интеллект на службу (дела). Она делает его неразборчивым, дает ему мужество к применению недозволенных средств; убеждения же при определенных обстоятельствах оберегают его от этого… Многое достигается лишь путем убеждения. Великая страсть нуждается в использовании убеждения, но она не подчиняется ему — она умеет быть суверенной. Наоборот, потребность в вере, в отношении безусловного "да" или "нет" есть потребность слабости… "Человек веры", "верующий" всякого рода необходимым образом является зависимым человеком, таким человеком, который не может ставить цель… "Верующий" не принадлежит самому себе, он может быть только средством… он нуждается в ком-то, кто его использует. Его инстинкт оказывает величайшую честь морали самоотрицания. Любая вера есть самоотрицание, самоотчуждение. "Верующий" не свободен иметь суждение о том, что "истинно" и что "неистинно" — суждения и оправдания на этот счет повлекли бы за собою его немедленную гибель. Патологическая обусловленность его оптики делает из убежденных людей фанатиков. Савонарола, Лютер, Руссо, Робеспьер, Сен-Симон — антиподы сильного, ставшего свободным духа, хотя великая позиция этих больных умов, этих эпилептиков понятия, действует на массу…"

Ницше — этот великий скептик, злой демон и оракул Ужасных предвидений — предвещал человечеству "Антихриста", "победителей Бога". Даже больше. Он предвидел на службе "победителей Бога" свою собственную философию:

"Я знаю свой жребий. Будет время, когда с моим именем будут связывать нечто чудовищное — кризис, подобного которому не было на земле, глубочайшую коллизию совести, решение, направленное против всего того, во что до сих пор верили, требовали, считали священным… Все понятие политики превратится тогда в духовную (идеологическую?) войну, все образования власти старого общества будут взорваны на воздух — они всегда основывались на лжи: будут войны, доселе неслыханные на земле. Начиная с меня, на земле будет большая политика".

Без Макиавелли нельзя понять преступлений Сталина, без Ницше — философии сталинцев, а без знания "школы сталинизма" — падения Сталина.

 

II. ХРУЩЕВ ПРОТИВ СТАЛИНА

В подлинности "специального доклада Хрущева" против Сталина на закрытом заседании XX съезда КПСС сомневаться не приходится. Все основные политические тезисы этого доклада уже изложены в постановлении ЦК КПСС от 30 июня 1956 года "О преодолении культа личности и его последствий". Статья председателя Национального комитета КП США Ю. Денниса, перепечатанная в "Правде" 27 июня 1956 года, тоже говорит об этом "специальном докладе" как документе, действительно существующем. Наконец, в стенографическом отчете XX съезда имеется не только указание о том, что Хрущев сделал на заключительном заседании съезда специальный доклад о "культе личности", но приводится и постановление по этому докладу. Правда, есть основание думать, что текст, опубликованный Государственным департаментом, который лежит в основе нашего рассмотрения, является все еще подцензурным и неполным (о чем говорит и существование дополнительных вариантов "докладов"), но подлинность его косвенно подтверждена вышеуказанными документами, не говоря уже о других публикациях в советской прессе. Нет никакой возможности проанализировать весь доклад Хрущева. Ответ на него по существу представляет собой все предыдущее изложение. Здесь я остановлюсь лишь на некоторых вопросах.

Хрущев изложил свой собственный вариант нового "Краткого курса" истории сталинизма. При этом Хрущев меньше всего преследовал цели научно-исторические. Его цели — политические, даже больше конъюнктурно-политические. Конкретно они сводятся к следующему:

1. Представить преступления сталинского режима как "ошибки" Сталина и только его одного.

2. Оторвать сталинскую партию от самого Сталина.

3. Наметить схему новой "научной" истории КПСС.

Чтобы обосновать эти цели, Хрущеву приходится начать с того, с чего начинал сам Сталин: с фальсификации истории. Поставленные цели, собственно, и не допускают другого, объективного подхода. Тем не менее доклад Хрущева — документ исторического значения. Его главная ценность не в том, что из него мы узнаем что-нибудь принципиально новое из истории становления единоличной диктатуры Сталина и сталинских преступлений. Все новое, что говорил Хрущев в этой области, относится лишь к деталям и иллюстрациям того, что писали и говорили во внешнем мире еще тогда, когда Хрущевы числились в "верных соратниках и учениках Сталина". Историческое значение документа лежит в области политики: устами Хрущева "коллективное руководство" признало, что партией и правительством в СССР в течение двадцати лет единолично руководил величайший из преступников в истории народов и государств.

Такое признание, пусть даже сделанное со многими оговорками, чревато такими глубокими потрясениями замедленного действия, что трудно предвидеть их объективные последствия.

а) Источник сталинских преступлений.

Главный источник сталинских преступлений Хрущев видит:

— в "культе личности Сталина", в культе, "который вызвал целый ряд чрезвычайно серьезных и грубых извращений партийных принципов, партийной демократии и революционной законности";

— в личных качествах Сталина, "абсолютно правильную характеристику которых дал Ленин, указав при этом на необходимость устранения Сталина с поста генерального секретаря" [245]Речь идет о знаменитом "завещании Ленина", опубликованном в "Коммунисте" № 9, 1956.
.

Таким образом, на наших глазах создается новая легенда о "культе", которая, по мнению "коллективного руководства", объясняет все преступления существующего режима. Не чекистская система, не монопартийная диктатура, ни даже сам Сталин, а "культ личности" Сталина и "отрицательные черты в характере Сталина" (Ленин: "грубость, нелояльность, капризность"), — вот где, оказывается, заложены причины преступлений Сталина. Другими словами — "культ личности" объясняет преступления, а преступления объясняют "культ личности".

В этом заколдованном кругу Хрущев вертится на протяжении всего своего доклада, чем он и озадачил своих заграничных соратников (Тольятти, Тореза и др.). Постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года явилось запоздалой попыткой вырваться из этого круга, но она оказалась столь же неубедительной, сколь и безнадежной. Желая объяснить исторический процесс объективными фактами, при помощи антиволюнтаристского "марксистского анализа", ЦК пришел к тем же субъективным выводам, что и Хрущев — "во всем виноват культ личности Сталина"! С точки зрения ортодоксального марксиста или, как выражался Плеханов, с точки зрения "монистического взгляда на историю", это и есть самый злокачественный идеализм в истории.

Но в чем же источник самого "культа личности" Сталина? Этого вопроса Хрущев в своем докладе и не ставит, ограничившись замечаниями, что он "культивировался среди нас в течение многих лет". Названное постановление ЦК видит его источник в том, что: 1) существовало "капиталистическое окружение", 2) происходила "классовая борьба", 3) Сталин обладал отрицательными чертами характера.

Видя очевидную несостоятельность таких аргументов, постановление спешит оговорить:

"Все это объясняет, но не оправдывает культа личности".

Вот именно: "не оправдывает" (и, конечно, "не объясняет"). Что же его оправдывает? ЦК КПСС даже не пытался ответить на этот вопрос, хотя и сослался на ответ, который уже дан в свободном мире:

"Наши враги, — говорит постановление, — утверждают, что культ личности Сталина порожден не определенными историческими условиями, которые ушли уже в прошлое, а самой системой, ее, с их точки зрения, недемократичностью и т. д.".

Этот ответ Хрущев и его ЦК отводят, как "клеветнический", прибегая к помощи Ленина. Хрущев заявляет, что Сталин применял террор и массовые репрессии, вопреки Ленину. Однако при ближайшем рассмотрении "помощь" Ленина оказывается иллюзорной:

"Научное понятие диктатуры, — писал Ленин, — означает не что иное, как ничем неограниченную, никакими законами, абсолютно никакими правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть".

Хрущевы возразят, что тут речь идет о "диктатуре класса", а Сталин установил "диктатуру вождя" в своем собственном лице. И на этот счет у Ленина есть недвусмысленное указание:

"Одна уже постановка вопроса — диктатура партии или диктатура масс свидетельствует о невероятной путанице мыслей… Договориться до противоположения диктатуры массы диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость".

Хрущев приводит одно из пропагандных высказываний Ленина 1920 года, в котором Ленин оправдывал массовый красный террор интервенцией Антанты и к концу гражданской войны обещал прекратить террор и отменить смертную казнь, а "Сталин уклонился от ясных и простых предписаний Ленина". "Сталин заставил партию и НКВД пользоваться массовым террором, когда не было больше признаков эксплуататорских классов в нашей стране", — сообщает Хрущев. И здесь рассуждения Хрущева находятся в противоречии с историческими фактами:

— нынешний режим политической полиции (Чека — ГПУ — ОГПУ — МГБ — МВД КГБ) был создан личным декретом Ленина через месяц-полтора после октябрьского переворота (20.ХII.1917), то есть до начала гражданской войны и интервенции;

— смертная казнь никогда не отменялась при Ленине (коллегия ГПУ пользовалась теми же "чрезвычайными правами" внесудебных расстрелов, как и Чека);

— к концу гражданской войны террор принял наиболее широкий характер даже по отношению к бывшим "советским партиям" (меньшевикам и левым эсерам), которые в гражданской войне выступали против Белого движения.

Но самое главное — Хрущев, процитировав пропагандную речь Ленина на сессии ЦИКа в феврале 1920 года (в котором, заметим, как партия оппозиции все еще находилась РСДРП во главе с Мартовым), забыл другой, директивный документ Ленина, написанный через два года. Это письмо Ленина от 17 мая 1922 года к тогдашнему наркому юстиции Дмитрию Курскому. В этом письме Ленин предложил:

"Тов. Курский. В дополнение к нашей беседе посылаю Вам набросок дополнительного параграфа уголовного кодекса. Основная мысль, надеюсь, ясна: открыто выставить принципиальное и политически правдивое положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость. Суд должен не устранять террор, — обещать это было бы самообманом и обманом, — а объяснить и узаконить его принципиально ясно, без фальши и без прикрас".

Редакция "Собраний сочинений Ленина" сделала к этому письму Ленина следующее примечание:

"Письмо Д. И. Курскому о терроре написано Лениным в связи с разработкой первого УК РСФСР. Ленин сам предложил набросать проект статьи… Этот проект и лег в основу статьи 57 УК РСФСР" (очевидно, речь идет о статье 58 УК. — А. А.).

"Узаконенной системы" террора Сталин не создавал, не отменял и, конечно, не нарушал. Он ее, выражаясь по-советски, поднял лишь "на высшую ступень" всеобщей инквизиции. Единственное, что Сталин внес нового в эту систему, заключалось в том, что он ликвидировал ее ленинский "дуализм": вместо партии и НКВД отныне правила страной одна сила — политическая полиция.

Поэтому лидер итальянских коммунистов Тольятти — и с научно-социологической точки зрения и с точки зрения пресловутого "истмата" — подошел к самой истине, когда в своей известной беседе с редактором итальянского журнала "Нуови аргументи" (июнь 1956 г.) поставил далеко не приятный "коллективному руководству" вопрос:

"Раньше все хорошее приписывалось сверхчеловеческим качествам одного человека, теперь все плохое объясняется его не менее необыкновенным пороками… Однако до тех пор, пока все объясняется деятельностью одного человека и культом личности, — основная проблема остается неразрешенной: как и почему советское государство могло допустить и фактически допустило такое нарушение законности, отступление от демократических норм и даже дегенерацию общественной жизни".

ЦК КПСС, назвав беседу Тольятти "интересной, содержательной", отвел как раз этот ее основной аргумент: "…нельзя согласиться, — говорит постановление ЦК КПСС, — с постановкой вопроса о том, не пришло ли советское общество "к некоторым формам перерождения". Однако на открыто поставленный уж не "врагами", а друзьями вопрос о возможности возникновения культа личности при "социализме" и путях дегенерации советской системы, надо было дать открытый ответ. Но участники "коллективного руководства" не стали ломать себе голову над "софистикой" коммунистического "философа" из Рима. Наивный по своему существу ответ ЦК оказался "потрясающим" и по форме:

"Думать, что отдельные личности, даже такая сильная, как Сталин, могли изменить наш общественно-политический строй, значит впасть в глубокое противоречие с фактами, с марксизмом, с истиной, впасть в идеализм… Весь мир знает, что в нашей стране в результате Октябрьской революции и победы социализма утвердился социалистический способ производства, что вот уже почти сорок лет власть находится в руках рабочего класса и крестьянства".

В этом ответе выделены два тезиса: 1) Сталин не мог изменить социальную природу СССР ("социалистический способ производства"); 2) власть в СССР "почти сорок лет находится в руках рабочих и крестьян". Второй тезис рассчитан на наивных людей, а первый тезис лишь поясняет сущность дела. В этом и заключается "специфическая" особенность коммунистической тоталитарной системы, отличающая ее от других типов тоталитаризма (фашизма, национал-социализма), что при коммунизме узурпация средств производства, источников накопления капитала и права личной хозяйственной инициативы ("социалистический способ производства") является основой закрепления уже узурпированных гражданских прав и политических свобод.

Политическая диктатура, вынужденная считаться с экономической независимостью народа от государственного аппарата управления, всегда уязвима. Это особенно относилось к такой мелкособственнической стране, как Россия, с ее абсолютно подавляющим крестьянским населением. Ленин это понимал с первых дней революции. Чтобы нейтрализовать оппозицию этого основного класса, Ленин и принял эсеровский проект о земле ("социализация" вместо большевистской "национализации"). Национализация крупной промышленности тоже не была объявлена сразу. Тут пришлось пройти через этап так называемого "государственного контроля над производством". Мелкая и частично средняя промышленность вообще считались вне "национализации". Пришлось согласиться и на допущение "государственного капитализма" (аренда, концессии) для привлечения иностранного и своего частного капитала. В результате получилось целых пять "способов производства" или, как говорил Ленин, "пять укладов хозяйства": 1. "Патриархальная форма" хозяйства. 2. Мелкое производство (большинство крестьян, торгующих хлебом). 3. Частный капитализм. 4. Государственный капитализм. 5. "Социализм".

Но Ленин понимал и другое, а именно: чтобы большевики удержались у власти, в стране надо иметь лишь один всеобщий "уклад" "государственно-социалистический". В этом смысле "военный коммунизм" был не только сугубо военным мероприятием, но и первым хозяйственным экспериментом. Но эксперимент провалился — Кронштадт был последним предупреждением. Ленин и большевики предупреждение приняли единогласно (редкий случай в те годы) и ввели НЭП (1921 г.). Все пять "способов" получили и легальный статус и физические возможности "мирного соревнования", конечно, при условии нахождения "командных высот в руках диктатуры пролетариата". Но в этом "соревновании" "мелкотоварное производство" (крестьяне) и "частный капитализм" (мелкая, кустарная и средняя промышленность, торговля) настолько наглядно показали преимущество частной инициативы, что через год Ленин начал бить отбой "отступление кончилось, начинается перегруппировка сил", — говорил Ленин на XI съезде партии (1922 г.). Особенно хорошо преуспевало сельское хозяйство. Хлеб в стране оказался не только в изобилии, но XII съезд партии (1923 г.) решил: "Целесообразная постановка экспорта излишков русского хлеба за границу стала первостепенной важности задачей". Так была разрешена "зерновая проблема" к тому времени, когда Сталин стал у руля партийного управления. Такое разрешение имело, однако, свою отрицательную сторону для режима. Хлеба было много, но он принадлежал крестьянству, а не правительству, не партии. Так как сельское хозяйство было тогда основой народного хозяйства страны, коммунистическая диктатура оказалась в экономической зависимости от крестьянства. Создалось такое положение, которое Сталин охарактеризовал в апреле 1929 года в следующих словах:

"Состоятельные слои деревни, имеющие в своих руках значительные хлебные излишки и играющие на хлебном рынке командную роль, не хотят нам давать добровольно нужное количество хлеба по ценам, определенным советской властью".

Где выход из этого положения? Сталин видел один выход и радикально его провел: коллективизация крестьянского имущества и национализация крестьянского труда. Отныне крестьяне зависели от государства. "Военный коммунизм" получил новый псевдоним — "колхозное производство". Во время создания этого "социалистического способа производства" погибло, даже по признанию Сталина (в беседе с Черчиллем), около 10 млн. крестьян. Но только этим беспримерным в истории антинародным актом и была окончательно заложена основа единоличной диктатуры Сталина. При этом, конечно, "хлебная проблема", так же, как и животноводческая проблема, не была разрешена (хотя они при Сталине десятки раз объявлялись "разрешенными"), но зато политическая диктатура партии над страной нашла свое завершение в экономической диктатуре над народом. В этом и заключалась стратегия Сталина. Что же касается узурпации власти у самой партии для установления личной диктатуры, то это уже было вопросом не стратегии, а простой техники партийного аппарата. Рассмотрим его в свете изложения самого Хрущева.

б) Узурпация власти партии.

Большевики настолько же охотно употребляют термины "диктатура рабочего класса", "власть рабочих и крестьян", "советская демократия", насколько они избегают говорить о "диктатуре партии", "диктатуре вождей". Правда, Ленин был смелее. "Когда нас упрекают, — заявлял он, — в диктатуре партии, мы говорим: "Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим, и с этой почвы сойти не можем".

В полном согласии с Лениным, XII съезд партии (1923 г.) внес этот тезис прямо в резолюцию.

"Диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его авангарда, то есть коммунистической партии".

В период своего восхождения к власти Сталин страшно "возмущался" такой постановкой вопроса. Он считал, что это есть искажение духа ленинизма и что в резолюцию XII съезда (еще при жизни Ленина) формула "диктатура партии" попала "по оплошности".

"Идя по этому пути, — говорил он [260] , — мы должны были бы сказать, что "диктатура пролетариата есть диктатура наших вождей". А ведь к этой именно глупости и ведет политика отождествления "диктатуры" партии с диктатурой пролетариата".

"Возмущение" Сталина преследовало "политику дальнего прицела". Ленин, основоположник большевизма, который на посту лидера партии не обладал и десятой долей той фактической власти, которой овладел потом Сталин, был откровенен: "Да, у нас диктатура партии". Вот эта самая диктатура партии, вернее диктатура ЦК, которая у Хрущева называется "коллективным руководством", прошла в своей истории со времен октябрьского переворота через пять этапов:

Первый этап — диктатура партии во главе с Лениным (1917–1922 гг.);

Второй этап — "диктатура тройки" — Зиновьев-Каменев-Сталин во время болезни и после смерти Ленина (1922–1925 гг.);

Третий этап — диктатура "право-сталинского блока" во главе со Сталиным, Бухариным, Рыковым (1925–1929 гг.);

Четвертый этап — диктатура сталинцев во главе со Сталиным: Молотов, Каганович, Киров, Ворошилов (1929–1934 гг);

Пятый этап — единоличная диктатура Сталина при номинальном Политбюро (1934–1953 гг.).

Свой рассказ о путях установления единовластия Сталина Хрущев начинает со второго этапа (1922–1925 гг.), что исторически совершенно правильно. Уже оглашенное Хрущевым "завещание Ленина" показывает, какой громадной силой стал Сталин еще при жизни Ленина (оскорбление Крупской, игнорирование Ленина, репрессии против грузинских ленинцев и т. д.). ЦК партии, в котором Ленин числился председателем Политбюро, фактически находился в руках Оргбюро, где председательствовал Сталин. Больной Ленин чувствовал, что власть над партией явно выходит из его рук. Авторитет аппарата "генерального секретаря" — эластичного тактика — начинает перевешивать моральный авторитет больного Ленина. По-своему хитроумные Зиновьев и Каменев видят в аппаратчике Сталине надежное орудие в борьбе с главным претендентом на трон Ленина — с Троцким.

Сталин видит в "старых соратниках Ленина" собственное орудие в борьбе с тем же Троцким. Но мотор "тройки" и хозяин аппарата партии — Сталин, стремящийся к "неограниченной власти". Это понимали только два человека: Ленин и Троцкий. Они же и решают заключить блок против Сталина. Блок Ленина-Троцкого против Сталина! Такой силой Сталин стал еще до своего "культа", в то еще время, когда, по словам Хрущева, 99 % делегатского состава XII съезда даже не слышали имени Сталина. О создании этого блока Лев Троцкий рассказывает:

"…Чуть подумав, Ленин поставил вопрос ребром: — Вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК? Я рассмеялся от неожиданности: Оргбюро ЦК означало самое средоточие сталинского аппарата. — Пожалуй, выходит так. — Ну, что ж, — продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, — я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности. — С хорошим человеком лестно заключить общий блок, — ответил я. Мы условились встретиться снова. Ленин предлагал обдумать организационную сторону дела. Он намечал создание комиссии ЦК…"."…Мы оба должны были войти туда. По существу эта комиссия должна была стать рычагом разрушения сталинской фракции… и для создания таких условий в партии, которые дали бы мне возможность стать заместителем Ленина, по его мысли: преемником на посту председателя Совнаркома" [262] .

Отсюда, свидетельствует Троцкий, возникло и "завещание Ленина", — чтобы подготовить снятие Сталина на XII съезде и тем самым нанести удар "самоуправству, произволу и грубости". Троцкий продолжает:

"Совместное наше выступление против ЦК в начале 1923 года обеспечивало бы победу наверняка. Более того, я не сомневаюсь, что если бы я выступил накануне XII съезда в духе "блока Ленина-Троцкого" против сталинского бюрократизма, я одержал бы победу и без прямого участия Ленина в борьбе".

Но не спит и Сталин:

"Сталин снова обманул доверие Ленина: чтобы обеспечить себе опору в Грузии, он за спиной Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрываясь авторитетом ЦК. Пользуясь тем, что больному Ленину недоступны были свидания с друзьями, Сталин пытался окружить его фальшивой информацией… Сталин всячески старался изолировать Ленина от источников информации и проявлял в этом смысле исключительную грубость по отношению к Надежде Константиновне".

Такова была обстановка вокруг ЦК, когда Ленин писал цитируемое Хрущевым письмо о разрыве личных отношений со Сталиным и решил выступить с "бомбой" против него на XII съезде. Но Сталину повезло и на этот раз: по совету того же Троцкого, переданному через Каменева, Сталин написал требуемое Лениным извинительное письмо его жене Крупской, а Ленина, не успевшего прочесть это письмо, поразил новый удар — он перестал говорить и писать. Храбрости Троцкого тоже хватило ненадолго — он заявил тому же Каменеву, что стоит "за сохранение статус-кво. Я против ликвидации Сталина, против исключения Орджоникидзе, против снятия Дзержинского. Но я согласен с Лениным по существу".

От последнего удара Ленина так и не оправился. Он умер как раз в тот момент, когда эта смерть была единственной гарантией политической жизни Сталина — 21 января 1924 года. Троцкий даже допускает, что Ленин, может быть, умер не без помощи Сталина. Чтобы избавиться от смертельных мук безнадежной болезни, Ленин просил, по свидетельству Троцкого, у Сталина яд. "Ленин знал, у кого просить яд!" — замечает Троцкий.

Троцкий не совсем точен, когда утверждает, что Сталин "тщательно скрывал в своем архиве от партии "завещание Ленина". По иронии судьбы это "завещание" сослужило службу не тем, для кого оно было составлено (Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятаков), а тому, кто должен был быть "ликвидирован". Поэтому Сталин его "тщательно" хранил в своем архиве и вытаскивал каждый раз, когда приступал к ликвидации кого-нибудь из названных в нем лиц. Это тем более легко было сделать, что Ленин, рисуя положительные качества названных им лидеров партии (кроме Сталина), говорил одновременно и о качествах отрицательных. Сталин, смело опуская положительную часть характеристики, чтобы еще больше сгустить характеристику отрицательную, цитировал "завещание" Ленина против Троцкого во время "левой оппозиции" (1924 г.), против Зиновьева и Каменева во время "новой оппозиции" (1925–1926 гг.), против Бухарина во время "правой оппозиции" (1928–1929 гг.). Таким образом, "завещание" Ленина оказалось опубликованным и в СССР, кроме части, которая касалась самого Сталина. Сталину пригодилось не только это "завещание". Приступая к овладению наследством Ленина и ликвидации самой "ленинской гвардии", он имел в руках тот волшебный ключ, умелое пользование которым обещало победу — это решение X съезда партии (1921 г.), ликвидировавшее последние остатки так называемой "внутрипартийной демократии" и ставившее аппарат над партией. Решения эти были следующие:

"О единстве партии".

В решении говорилось: а) "Съезд поручает всем организациям строжайше следить за недопущением каких-либо фракционных выступлений. Неисполнение этого постановления съезда должно вести за собой безусловное и немедленное исключение из партии".

б) "Чтобы осуществить строгую дисциплину внутри партии и во всей советской работе и добиться наибольшего единства при устранении всякой фракционности, съезд дает ЦК полномочия применять в случаях нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии".

О создании "контрольных комиссий":

"В целях укрепления единства и авторитета партии" (то есть, по существу, для той же борьбы против всякого проявления свободомыслия в рядах партии) создаются ЦКК и местные контрольные комиссии.

Когда принимались эти решения, Сталин еще не был генеральным секретарем. Их писал собственноручно Ленин, но пригодились они именно Сталину, когда он стал генеральным секретарем (1922 г.). Сталин и его аппарат имели практически неограниченную возможность подводить под эти решения и под партийный суд (ЦКК) любого члена партии от рядовых коммунистов до Троцкого, Зиновьева, Бухарина включительно. Как решения съезда, они считались "законами партии", как указания Ленина — не подлежащими дискуссии.

В борьбе по ликвидации внутрипартийных оппозиций — по существу, в борьбе по ликвидации ленинской партии и по созданию своей собственной партии — Сталин неизменно пользовался духом и буквой этих решений X съезда. Хрущев обходит это молчанием, но зато совершенно произвольно приписывает Сталину в качестве первородного греха концепцию "врага народа". Хрущев говорит:

"Сталин создал концепцию "врага народа". Этот термин автоматически исключал необходимость доказательства идеологических ошибок, совершенных отдельным человеком или же группой лиц. Эта концепция сделала возможным применение жесточайших репрессий… против любого, кто не соглашался со Сталиным по безразлично какому вопросу… Концепция "враг народа", сама по себе, практически исключала возможность возникновения какого-либо рода идеологической борьбы или же возможность выражения собственного мнения по тому или иному вопросу…" (весь курсив мой. — А. А. {1} ).

Стоит только сличить подчеркнутые слова с выдержками из резолюции X съезда, чтобы убедиться, что сама концепция "врага народа" применительно к России (родилась она, собственно, в эпоху Великой французской революции) вытекала из духа и сущности решений X съезда. В этих решениях была сделана попытка поставить внутрипартийные группы, несогласные с партией, в прямую связь с "контрреволюцией". Соответствующее место гласило:

"Пропаганда должна выяснить также опыт предшествующих революций, когда контрреволюция поддерживала наиболее близкие к крайней революционной партии мелкобуржуазные группировки, чтобы поколебать и свергнуть революционную диктатуру, открывая тем дорогу для дальнейшей полной победы контрреволюции, капиталистов и помещиков".

Как известно, троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы, которые в свое время, как и сталинцы, голосовали за эти ленинские решения, обвиняли Сталина потом в "необоснованных репрессиях" против "идеологически" несогласных с ним членов партии, хотя тогдашние репрессии носили гуманный характер (исключения, ссылки). Сталин уже тогда отвечал им вполне резонно:

"В арсенале нашей партии репрессия никогда не считалась исключенной. Мы действуем тут на основе известной резолюции X съезда нашей партии… написанной и проведенной на X съезде тов. Лениным".

Вот где лежат истоки "концепции врага народа". Но рассуждения Хрущева о том, что Сталин не терпел, в отличие от Ленина, свободы "идеологической борьбы" или "выражения собственного мнения по тому или иному вопросу", звучат фальшиво не только исторически, но политически — разве "коллективное руководство" терпит свободу "идеологической борьбы" и "собственных мнений"? Ведь это уже после смерти Сталина ударили по "горе-экономистам" на основании… неопубликованных ученических "диссертаций". Ведь это уже после разоблачения Сталина объявили Ярошенко и компанию "перерожденцами" на основании… неопубликованных речей, содержания которых партия и страна не знают и до сих пор!

Но так как, по Хрущеву, было "два Сталина" — Сталин-ленинец до XVII съезда (1934 г.) и Сталин-деспот до конца жизни, — то следует рассмотреть и этот вопрос.

Прежде всего, чем объяснить такую теорию?

Она служит для маскировки самих сталинцев. Насколько Хрущев беспощаден к личным порокам самого Сталина, настолько он осторожен в отношении сталинского окружения. По этой же причине он не ставит и самого главного вопроса: кто же стоит у истоков создания не только "культа", но и самого Сталина? Троцкий писал:

"Сталин систематически подбирал вокруг себя либо людей, схожих с ним по типу, либо простаков, стремившихся жить, не мудрствуя лукаво, либо, наконец, обиженных. И тех, и других, и третьих было не мало".

Эта характеристика Троцкого относится к первому Сталину, "доброму Сталину". Но вот и характеристика, даваемая Хрущевым "второму Сталину", "злому Сталину":

"Если до XVII съезда он (Сталин. — А. А.) еще считался с мнением коллектива, то после полной политической ликвидации троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев… Сталин начал все больше и больше пренебрегать мнением членов ЦК партии и даже членов Политбюро. Сталин думал, что теперь он может решать все один, и все, кто ему еще были нужны — это статисты (курсив мой. — А. А. {1} ); со всеми остальными он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его".

Эти свидетельства двух товарищей Сталина по Политбюро разделены лишь временем, но не сущностью. Их совпадения лишь подтверждают, что теория "двух Сталиных" нужна для реабилитации самих сталинцев.

В цитированном месте из речи Хрущева есть и ответ, почему и как Сталин сумел превратить членов Политбюро в простых "статистов": во-первых, потому, что Сталин подбирал только тех, кто "стремился жить, не мудрствуя лукаво", во-вторых, при помощи этих же "статистов" Сталин, ликвидировав начисто всю ленинскую элиту партии, достиг поставленной цели — установления личной диктатуры.

Борьбу опиравшегося на аппарат партии и НКВД Сталина против оппозиции Хрущев считает (или притворяется, что считает) борьбой за "социализм". Между тем "социализм", в смысле благоустроенного социального общежития людей, для Сталина никогда не был целью, а только демагогическим лозунгом для достижения личной диктатуры. Пока эта цель не была достигнута, пока основное препятствие к этой цели не было убрано (троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы), Сталин "считался с мнением коллектива". После достижения цели диктатор присвоил "коллективу" его новые функции: право "только слушаться Сталина и восхвалять его". Хрущев, вполне одобряя политическую ликвидацию оппозиций, не согласен со Сталиным лишь в том, что оппозиционеры (Зиновьев, Каменев, троцкисты, бухаринцы) были ликвидированы и физически. Хрущев говорит в связи с этим:

"В дни, предшествовавшие Октябрьской революции, два члена ЦК партии большевиков — Каменев и Зиновьев — выступили против ленинского плана вооруженного восстания…

…Ленин поставил перед Центральным Комитетом вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из партии. Однако после Октябрьской революции Зиновьеву и Каменеву, как известно, были предоставлены руководящие должности. Ленин назначил их на посты, где они руководили проведением в жизнь важнейших партийных решений… В своем завещании Ленин предупреждал, что "случай с Зиновьевым и Каменевым не был простой случайностью". Однако Ленин не ставил вопроса об их аресте и уж, конечно, о расстреле…

…Троцкий был окружен людьми, социальное происхождение которых ни в коем случае не может быть отнесено к категории буржуазии… эти люди принимали активное участие в рабочем движении до революции… а также в закреплении победы этой величайшей из революций. Многие из них порвали с троцкизмом и вновь примкнули к ленинским позициям. Была ли необходимость ликвидировать этих людей? Мы абсолютно убеждены, что если бы Ленин жил, то такие чрезвычайные меры никогда бы не были применены по отношению к этим людям".

Здесь Хрущев продолжает те параллельные две линии, которые красной нитью проходят по всему докладу:

— Искусственное "раздвоение" Сталина, противопоставление "раннего" Сталина Сталину "позднейшему".

— Элиминация Ленина от Сталина.

С психологической и, в известном смысле, с исторической точки зрения, такой подход имеет некоторое условное оправдание в глазах партии и, отчасти, даже народа. Атаки всех оппозиций внутри партии против Сталина начинались и кончались под одним лозунгом: "Назад к Ленину". Народная молва в годы наибольшего разгула сталинской реакции тоже апеллировала к Ленину: "Если бы жил Ленин…" Но народная молва связывала имя Ленина не с политикой "военного коммунизма" и "комбедов", а с нэпом. Оппозиция же связывала это имя со свободой внутрипартийных дискуссий. Хрущев не может сделать ни того, ни другого. Поэтому Сталин периода ликвидации НЭПа, насильственной коллективизации и интенсивной индустриализации остается в неприкосновенности, а Сталин периода физических репрессий сталинцев-чекистов против сталинцев-партийцев противопоставляется Ленину. Пресловутая амнистия физически ликвидированных сталинцев распространяется, правда, и на антисталинцев в партии, но условно и в весьма ограниченном смысле: их политическая изоляция была правильна ("незачем устраивать внутрипартийные дискуссии и иметь собственное мнение, когда за всех может думать аппарат"), однако их не надо было расстреливать ("мы убеждены, что Ленин так не поступил бы!").

Конечно, трудно судить, как бы поступил Ленин. Политически Сталин лишь довел линию Ленина до логического конца. Недаром сами Хрущевы в течение тридцати лет учили партию: "Сталин — это Ленин сегодня". Психологически и интеллектуально Ленин был, конечно, человек другого типа, с большим грузом всяческих "буржуазных предрассудков" (наличие, хотя бы только в чисто партийном аспекте, морали, чести, чувства долга и лояльности). Сталин был абсолютно свободен от всех этих "предрассудков", и в этом было его величайшее преимущество, как большевистского политика, и перед Лениным. Но и Ленин, в силу своей доктрины, уходящей моральными корнями в макиавеллизм, не обладал внутренним иммунитетом против заражения "сталинизмом", если бы ему пришлось действовать в целях и условиях, в которых действовал Сталин. В этом отношении "убежденность" Хрущева малоубедительна. Ведь тот же Ленин писал:

"История знает превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, на преданность и прочие превосходные душевные качества — это вещь в политике совсем не серьезная".

Была между Лениным и Сталиным другая, уже фундаментальная разница пусть это покажется парадоксом, но она существовала: Ленин был убежденным коммунистом, а Сталин им не был никогда. Для Ленина власть — средство к цели, к коммунизму. Для Сталина же сам коммунизм — средство для достижения власти. Поэтому Ленин, прежде чем приступить к уничтожению своих соратников, руководствовался бы интересами конечной цели: настолько эти "ошибающиеся" коммунисты являются все же убежденными коммунистами и насколько их уничтожение полезно или вредно для дела коммунизма. Сталину сама его цель — власть — диктовала другой подход: насколько полезны или вредны данные коммунисты в деле установления его единовластия. Поэтому как раз идейно-убежденные коммунисты были для Сталина наиболее опасной частью партии. Только они и могли противопоставить себя Сталину, если им казалось, что Сталин борется вовсе не за какие-то общественные идеалы, а только за личную и неограниченную власть. Тут мы подходим к вопросу, заставляющему Хрущева больше всего возмущаться — практикой Сталина во время ежовщины.

в) Сталин — Ежов — Политбюро.

Прежде чем приступить к рассмотрению истории ежовщины в изложении Хрущева, вспомним внутрипартийную обстановку и состав руководящих органов ЦК накануне "Великой чистки". В самых общих чертах эта обстановка характеризовалась следующим образом:

Основные кадры всех бывших оппозиций давно капитулировали перед сталинским аппаратом и не играли в жизни партии никакой роли. Их бывшие лидеры, напротив, находились на пропагандной службе Сталина, и пели, как и вся партия, дифирамбы "великому и гениальному" (Зиновьев — в журнале "Большевик", Каменев — в из дательстве "Академия", Бухарин — в газете "Известия, Радек — в газете "Правда", Томский — в ОГИЗе и т. д.).

В составе ЦК, избранного на XVII съезде (1934 г.), сидели самые правоверные коммунисты за все время истории партии, кроме трех членов из бывших, но разоружившихся троцкистов (Пятаков, Кл. Николаева и Крупская) и трех кандидатов из бывших, но также разоружившихся правых (Бухарин, Рыков, Томский). Абсолютное большинство членов и кандидатов ЦК — члены партии до революции.

Исполнительные органы ЦК, избранного на этом съезде, состояли из следующих лиц:

Политбюро — члены: 1) Сталин, 2) Молотов, 3) Л. Каганович, 4) Ворошилов, 5) Калинин, 6) Орджоникидзе, 7) Куйбышев, 8) Киров, 9) Андреев, 10) Косиор, 11) Микоян, 12) Жданов. (Последние два — с 1935 г.)

Кандидаты: 1) Чубарь, 2) Петровский, 3) Постышев, 4)Рудзутак.

Оргбюро — члены: 1) Сталин, 2) Л. Каганович, 3) Киров, 4) Жданов, 5) Ежов, 6) Шверник, 7) Косарев, 8) Стецкий, 9) Гамарник, 10) Куйбышев.

Кандидаты: 1) Криницкий, 2) М. Каганович.

Секретариат: 1) Сталин, 2) Л. Каганович, 3) Киров, 4) Жданов.

Таким образом, ни в ЦК, ни в его высших руководящих органах Сталин не имел противников, если не считать вышеназванных бывших шести оппозиционеров. В ЦК, в составе его органов, во главе всех местных комитетов находились только те коммунисты, которые и словом и делом помогли Сталину разбить оппозицию в партии после Ленина, провести коллективизацию, выполнить первые пятилетки и окончательно закрепить за Сталиным официальное и моральное лидерство в партии. "Лидерство, но не диктатура", — таков мог быть лозунг ЦК 1934 года. Преданность этого ЦК идеалам коммунизма не вызывает сомнения. Зато его преданность идее единоличной диктатуры Сталина была весьма сомнительной. Первый тезис подтверждает и Хрущев, а второго тезиса он и не касался. Послушаем его:

"Сталинское своенравие по отношению к партии и ее Центральному Комитету стало совершенно очевидным после XVII партийного съезда, состоявшегося в 1934 году. Имея в своем распоряжении многочисленные данные, доказывающие грубое своеволие по отношению к партийным кадрам, Центральный Комитет создал парткомиссию под контролем Президиума ЦК; ей было поручено расследование причин… массовых репрессий против большинства членов и кандидатов ЦК… Эта комиссия ознакомилась с большим количеством материалов из архивов НКВД, а также с другими документами, и установила много случаев фабрикации дел против коммунистов, ложных обвинений, вопиющих злоупотреблений социалистической законностью, результатом которых была смерть невинных людей. Стало очевидным, что многие (в другом месте Хрущев говорит: "десятки тысяч". — А. А.) партийные, советские и хозяйственные работники, которые были заклеймены в 1937–1938 гг., как "враги", в действительности никогда не были ни врагами, ни шпионами, ни вредителями и т. д., а всегда были честными коммунистами; они были только оклеветаны, и, часто, не будучи в состоянии выносить варварских пыток, обвиняли самих себя (по приказу следователей-фальсификаторов) во всех видах самых ужасных и неправдоподобных преступлений. Комиссия представила Президиуму ЦК обширные и обоснованные материалы… Было установлено, что из 139 членов и кандидатов ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70 %, были арестованы и расстреляны… (Возгласы возмущения)".

Хрущев признается, что та же судьба постигла и самих делегатов XVII съезда. По данным Хрущева, 80 процентов делегатов этого съезда вступили в партию до революции и во время гражданской войны. По социальному происхождению 60 процентов делегатов были рабочими. И однако:

"Из 1956 делегатов с правом решающего или совещательного голоса 1108 были арестованы по обвинению в контрреволюционных преступлениях, то есть явно подавляющее большинство. Только сам по себе этот факт… показывает, насколько абсурдными, дикими и противоречащими здравому смыслу были обвинения 9 контрреволюционных преступлениях, выдвинутые против большинства участников XVII партийного съезда (Возгласы возмущения)".

В чем же причина, по Хрущеву, столь бесцеремонной расправы Сталина со своей партией? Хрущев дает ответ, который является всем, чем угодно, но только не ответом на этот главный и решающий вопрос. Хрущев говорит:

"Единственной причиной, почему 70 % членов ЦК и кандидатов, избранных на XVII съезде, были заклеймены врагами партии и народа, было то, что честные коммунисты были оклеветаны на основании сфабрикованных против них обвинений…"

Вот и все. Этот незатейливый ответ вызывает сразу четыре вопроса: как были сфабрикованы, кем были эти фабрикации санкционированы, почему подобные, выражаясь по-хрущевски, "абсурдные и дикие" репрессии против партии стали возможными от имени той же партии? были ли в составе ЦК партии люди, сопротивлявшиеся этим репрессиям?

На первые два вопроса Хрущев отвечает конкретно и убедительно:

"При таком положении не было нужды в чьей-либо санкции; да и о каких санкциях могла идти речь, когда все решал Сталин. Он сам был главным прокурором во всех этих делах. Сталин не только соглашался на все эти аресты, но он сам, по своей инициативе, давал распоряжения об арестах".

Но были ли в верхах партии, в Политбюро люди, которые сомневались в правильности курса Сталина на физическое уничтожение партии, если да, то осмеливались ли они высказать вслух эти сомнения? Хрущев, хотя бы ради оправдания самого себя и своих коллег по Политбюро, не допускает наличия таких людей. Он прямо заявляет:

"Обладая неограниченной властью, он (Сталин. — А. А.) допускал большой произвол в деле морального и физического уничтожения людей. Создалось такое положение, что никто не мог выразить свою волю. Если Сталин говорил, что того или иного человека следует арестовать, то необходимо было принимать на веру, что это лицо является "врагом народа".

В этом заявлении Хрущева есть и косвенное признание в санкциях Политбюро — оно давало санкцию, "принимая на веру" действия Сталина. Впрочем, у Хрущева есть и более прямые утверждения на этот счет, которые довольно ясно указывают, на кого Сталин опирался, приступая к массовому террору, указания на роль самого Политбюро и его отдельных членов.

Первое заявление касается подготовки самой чистки. Вечером 1 декабря 1934 года, после убийства Кирова, президиум ЦИК СССР принял директивное указание (Хрущев говорит "за подписью Енукидзе", но совершенно очевидно, что без подписи председателя ЦИК СССР Калинина такое указание не могло иметь юридической силы) о следующем:

"1. Следовательским отделам предписывается ускорить дела обвиняемых в подготовке или проведении террористических актов.

Судебным органам предписывается не задерживать исполнения смертных приговоров…

Органам Комиссариата внутренних дел (НКВД. — А. А.) предписывается приводить в исполнение смертные приговоры… немедленно после вынесения этих приговоров".

Хрущев комментирует это указание следующим образом:

"Это указание послужило основой для многочисленных случаев злоупотребления против социалистической законности. В ходе многочисленных сфабрикованных судебных процессов, подсудимые обвинялись в "подготовке" террористических актов. Уже только это делало невозможным пересмотр их дел, даже если они заявляли перед судом, что их "признания" были вынуждены силой, или если они убедительно доказывали ложность воздвигнутых против них обвинений".

Этот первый акт, узаконивающий все остальные преступления, был утвержден Политбюро. Правда, Хрущев говорит, что это утверждение последовало постфактум, но все-таки последовало:

"Вечером 1 декабря 1934 года, по инициативе Сталина (без резолюции Политбюро, — которая последовала, между прочим, два дня спустя), секретарь президиума ЦИК Енукидзе подписал следующее директивное указание…", и т. д. (весь курсив в цитате мой. — А. А. {1} ).

Это указание цитировалось выше. Из второго заявления Хрущева мы узнаем, что Ежов был назначен народным комиссаром внутренних дел СССР вместо Ягоды в отсутствие Сталина из Москвы, по одной лишь телеграмме Сталина из Сочи 25 сентября 1936 года.

Процитировав эту телеграмму, Хрущев замечает:

"Сталинская формулировка, что "ОГПУ отстает на четыре года" в применении массовых репрессий, и что нужно "наверстать" запущенную работу, толкнула НКВД на путь массовых арестов и казней".

Если бы Хрущев в той же мере любил историческую правду, в какой он лично ненавидит Сталина, или если бы он был свободен от круговой поруки по совместным преступлениям, то он сделал бы и третье заявление в более откровенной форме, а именно: назначение Ежова и ежовская чистка были санкционированы Политбюро в отсутствие Сталина, тем Политбюро, в состав которого входили Ворошилов, Микоян, Андреев, Молотов, Каганович.

Совершая любое преступление — малое или великое, — Сталин с врожденным чувством профессионального преступника умел создавать себе алиби. Этим и объясняется, почему Сталин столь судьбоносный для него и для страны вопрос предлагал решать в свое отсутствие. В случае чего Сталин мог сказать (и, вероятно, сказал во время ликвидации Ежова):

— Что вы, товарищи, я ведь только телеграфировал, так сказать, внес предложение, но ведь решали и голосовали вы сами, без меня. Вам было виднее…

Объяснялось это далее еще и тем, что Сталин был абсолютно убежден, что предлагаемое им дело было "кровным делом", совместным делом всех "соратников и учеников".

Хрущев сознательно замалчивает эту сторону ежовщины. Но сказанного им уже достаточно, чтобы прийти к заключению, что Сталин действовал не только с ведома, но и с полного согласия тогдашних членов Политбюро — Молотова, Кагановича, Ворошилова, Микояна, Жданова, Андреева, Калинина, короче говоря, всех тех, кто уцелел от ежовщины. Хрущев это знает и поэтому не прочь отмежеваться от этого Политбюро, хотя и делает это косвенно. Рассказывая делегатам съезда, каким страшным пыткам подвергались в НКВД старые большевики и как эти большевики брали обратно свои вынужденные "признания" в письмах на имя Сталина, Хрущев как бы мимоходом напоминает:

"В то же время Сталин, как нам было сообщено членами Политбюро того времени (курсив мой. — А. А. {1} ), не показывал им заявлений многих обвиняемых партийных активистов…"

Конечно, Хрущев не был членом Политбюро, но чтобы Хрущев, Маленков, Булганин, Берия и другие вошли в его состав, Сталину-Молотову-Кагановичу пришлось убрать из Политбюро и ликвидировать из 16 членов и кандидатов его состава 9 человек, в том числе Кирова, Орджоникидзе, Куйбышева и самого Ежова. Из этих девяти в живых был оставлен лишь Петровский.

Что же касается заявлений членов Политбюро "того времени", что Сталин скрывал от них "письма" старых большевиков, то для Сталина едва ли было это необходимо. Ведь из 21 члена Совнаркома (Совет министров), председателем которого был Молотов, на воле осталось лишь три наркома — Каганович, Ворошилов, Микоян. Все остальные наркомы, в том числе и прямые заместители Молотова — Рудзутак, Межлаук, Антипов, Чубарь — сидели в НКВД. Надо полагать, что эти люди писали не только секретарю партии, но и председателю своего правительства. Точно так же, надо полагать, хозяйственники писали Кагановичу и Микояну, партработники — Андрееву, Маленкову и Хрущеву, командиры армии — Ворошилову и Буденному.

Спрашивается, от кого же тогда скрывали полученные ими письма эти соратники Сталина? Обо всем этом Хрущев "не осведомлен".

Рисуя Сталина как террориста и деспота, Хрущев ни разу не приводит примеров того, как Сталин и его партия уничтожали планомерно и систематически миллионы беспартийных крестьян, рабочих и интеллигенции. И это естественно. Если уничтожение верхнего слоя партии было делом Сталина и Политбюро, то уничтожение народа было делом всей сталинский партии. Сталина можно обвинить в утверждении персональных списков из высшего актива партии и государства, подлежащих физическому уничтожению ("в 1937-38 году Сталину было направлено 383 таких списка с именами тысяч партийных, советских, военных, комсомольских и хозяйственных работников. Он утверждал эти списки". — Хрущев), но кто же утверждал списки миллионов, которые прошли через "чрезвычайные тройки" в областях и республиках? Сами же эти "тройки" в составе трех членов бюро местных комитетов партии — первого секретаря партийного комитета, прокурора и самого начальника местного управления НКВД.

Хрущев не установил статистики этих чудовищных злодеяний сталинской партии и составлять государственную комиссию (по аналогии с партийной) по их расследованию не собирается. В связи с 40-летием НКВД его шеф генерал Серов писал:

"Нужно сказать, что в период 1937–1938 годов пробравшиеся в НКВД провокаторы, а также бессовестные карьеристы… а также порожденные культом личности крупные ошибки нанесли нам серьезный урон необоснованными репрессиями по отношению к советским и партийным кадрам, а в ряде случаев и к рядовым советским гражданам" [275] (курсив мой. — А. А. {1} ).

"А в ряде случаев" пострадали и рядовые советские граждане! Надо обладать неисчерпаемым запасом лицемерия, чтобы писать эти слова даже в газете "Правда".

Вопрос о количестве уничтоженных рядовых членов партии Хрущев обошел тоже полным молчанием. Между тем и это количество было весьма внушительным: 1 220 942 коммуниста было исключено (стало быть, и арестовано) за 1934–1939 годы, по моим данным, или 1165000 коммунистов за 1935–1938 годы, — по другим.

Почему же Хрущев не доложил об этом съезду и почему даже после разоблачения Сталина скрывается партийная статистика по стажу ее членов? Ответ ясен — тут уже действовали сами сталинцы: в центре — Маленков, Каганович и Андреев (секретари ЦК и члены комиссий Политбюро по госбезопасности), а Хрущев и Суслов — на своих участках (Москва, Украина, Ростов).

г) Три характеристики.

К имевшимся до сих пор — из коммунистических источников — двум авторитетным характеристикам морально-политического облика Сталина прибавилась теперь третья, не менее авторитетная. Из двух первых одна исходила от учителя Сталина — Ленина, другая — от бывшего коллеги и соперника Сталина — Троцкого. Третья и последняя характеристика исходит от прямого и долголетнего ученика Сталина (а через него и от всех бывших его "учеников и соратников") — от Хрущева.

Несмотря на разное положение авторов этих характеристик по отношению к Сталину, они все сходятся в одном: Сталин жесток, неразборчив, аморален. Ленин характеризует Сталина в "завещании" как человека грубого, нелояльного, способного злоупотреблять властью, капризного, а в письме "К вопросу о национальностях, или об автономизации", имея в виду Сталина и осмеивая его обвинение грузинских ленинцев в "социал-национализме", Ленин возвращает Сталину его обвинение "с лихвой": "он сам является настоящим и истинным не только "социал-националом", но и грубым великорусским держимордой". Чтобы рассеять всякое недоразумение и показать, как грузин может быть "грубым великорусским держимордой", Ленин поясняет в другой части того же письма: "…известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно-русского настроения".

Характеристика Л. Троцкого говорит о том же. Конечно, Троцкого могли обвинять и обвиняли в "субъективизме", как обиженного Сталиным человека. Однако "субъективизм" Троцкого намного беспристрастнее, чем "объективизм" Хрущева, обязанного своим нынешним положением лично Сталину. Троцкий пишет:

"При огромной и завистливой амбициозности он (Сталин) не мог не чувствовать на каждом шагу своей интеллектуальной и моральной второсортности… он отталкивал меня теми чертами, которые составили впоследствии его силу на волне упадка: узостью интересов, эмпиризмом, психологической грубостью и особым цинизмом провинциала… По-настоящему Ленин узнал Сталина только после Октября. Он ценил его качества твердости и практического ума, состоящего на три четверти из хитрости. В то же время Ленин на каждом шагу наталкивался на невежество Сталина, крайнюю узость политического кругозора, на исключительную моральную грубость и неразборчивость. На пост генерального секретаря Сталин был выбран против воли Ленина, который мирился с этим, пока сам возглавлял партию".

Однако по сравнению с той обширной и практическими примерами иллюстрированной характеристикой, которую Хрущев дал Сталину как политику и человеку, характеристики Ленина и Троцкого — лишь бледные психологические эскизы. И это понятно: Ленин видел Сталина в эмбрионе, Троцкий — в отрочестве, а Хрущев — "во всем величии". Хрущев начал рисовать портрет Сталина, воздав должное пророчеству Ленина:

"В дополнение к великим заслугам В. И. Ленина, — говорит он, — …его необычайный ум выразился также и в том, что он вовремя заметил в Сталине ряд отрицательных качеств, которые позднее привели к весьма печальным последствиям… отрицательные черты Сталина, которые при жизни Ленина были только в зачаточном состоянии… все время неуклонно развивались и в последние годы его жизни приобрели абсолютно нетерпимый характер".

В характеристике Сталина, даваемой Хрущевым, впервые нарисован более или менее точный морально-психологический облик Сталина как государственного деятеля и человека. Мы говорим "более или менее", потому что важнейшая часть такого облика — Сталин в быту, Сталин в семье, "частный Сталин" — вовсе отсутствует у Хрущева. Отсутствует у Хрущева и другая, на наш взгляд, органическая и ведущая черта сталинского характера — абсолютный морально-этический нигилизм в политике. Вероломство и подлость родили Сталина, вероломство и подлость сопутствовали его карьере, вероломство и подлость вызвали его гибель. Об этих качествах Сталина Хрущев рассказывает как об "ошибках", которые заставили учеников пересмотреть миф о величии Сталина только тогда, когда эти ученики сами оказались в опасности (когда едешь к Сталину "как друг… — не знаешь, куда попадешь после этого — домой или же в тюрьму", — Хрущев, со слов Булганина).

Вот это последнее обстоятельство заставляет относиться критически и к портрету Сталина, нарисованному Хрущевым. Хрущев сознательно умалчивает об этих качествах Сталина, когда речь идет о становлении сталинской диктатуры, но, вероятно, сгущает их, когда говорит о "последних годах жизни Сталина". Конечно, мы всегда были и остаемся самого высокого мнения об уголовных способностях Сталина. Никакие гиперболы Хрущева тут нас не удивят. Но обвинение Сталина в том, что он сам создал себе "культ" гениального (а это, по мнению Хрущева, главнейшая из ошибок Сталина), не может быть принято всерьез даже сталинскими врагами. Внешняя скромность Сталина всегда была поразительна. Он "делал рекламу", но не себе, не своей собственной личности, а Ленину, партии, ЦК и даже политическим ничтожествам из Политбюро, которые на гребне исторической волны оказались лишь по личной милости Сталина. Человек, который куда с большим основанием, чем Людовик XIV, мог сказать "государство — это я", в своих программных выступлениях не знал, не допускал не только малейшей "лирики", но даже местоимения "я". "Мы, советские люди", "наша партия", "наш ЦК", "наш великий учитель Ленин", — эти выражения советского жаргона введены в русский язык не Хрущевым, а Сталиным. Да, Сталин создавал "культ партии" и "культ Ленина", а сталинцы создали культ самого Сталина — безвкусно, настойчиво, всюду и везде, соревнуясь между собой в восхвалениях Сталина, а потом, исчерпав все доступные земные прилагательные, существительные, метафоры и эпитеты, члены Политбюро переходили к категориям космическим.

Словом, создали даже не просто "культ Сталина", а "культ бога Сталина". Хрущев признает все это вредным, но адреса "вредителей" не дает:

"…для марксизма-ленинизма является непозволительным и чуждым особо выделять какое-либо отдельное лицо, превращая его в сверхчеловека, наделенного сверхъестественными качествами, приближающими его к божеству… Вера в возможность существования такой личности, и, в особенности, такая вера по отношению к Сталину, культивировалась среди нас (курсив мой. — А. А. {1} ) в течение многих лет".

Кто же культивировал? Сам Сталин и… кинорежиссеры, — таков общий вывод Хрущева, в высшей степени несостоятельный и нелогичный.

Постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года меланхолично констатирует: "Восхваления по адресу Сталина вскружили ему голову"! Значит, в конечном счете, источник сталинских злодеяний не в самом Сталине, а в сталинском окружении, то есть в сталинской системе. Тольятти был прав, когда он указал своим соратникам по сталинизму из Кремля, что виноват не только Сталин, но и его ученики, которые внушали Сталину, что он "гений", "сверхчеловек", "божество". "Почему вы не умерили хотя бы пыл ваших восхвалений?" — упрекает их Тольятти. "Сам Сталин этого требовал", — гласит ответ Хрущева. Этот ответ может быть опровергнут документально, если эти документы имеют какую-нибудь цену в глазах "коллективного руководства".

Документ № 1: Письмо Ксенофонтову.

"Ваше письмо и набросок статьи читал… Мои замечания: 1) Я против того, чтобы Вы называли себя "учеником Ленина и Сталина". У меня нет учеников. Называйте себя учеником Ленина, Вы имеете на это право… Но у Вас нет оснований называть себя учеником ученика Ленина. Это неверно, это лишне".

Документ № 2:

"Я никогда не считал себя и не считаю безгрешным. Я никогда не скрывал не только своих ошибок, но и мимолетных колебаний".

Документ № 3:

"16 февраля 1938 г. (в Детиздат). Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, "добросовестные брехуны"), подхалимы. Жаль автора, но факт остается фактом. Но это не главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личности вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория "героев" и "толпы" есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ — говорят эсеры. Народ делает героев — отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую сжечь книжку. И. Сталин".

Было бы, конечно, рискованно настаивать на том, что Сталин в этих случаях был абсолютно искренен. Но нынешний секретарь ЦК КПСС и лейб-биограф Сталина Поспелов ("Краткая биография Сталина") еще в октябре 1953 года уверял партию в безусловной искренности Сталина. Теперь Поспелов, как секретарь ЦК по пропаганде, уверяет нас вместе с Хрущевым в безусловной неискренности Сталина, причем все это происходит после смерти последнего. Спрашивается, какой Поспелов клевещет на Сталина: Поспелов — автор доклада в Академии наук в октябре 1953 года или Поспелов — автор постановления 30 июня 1956 года? На этот наивный вопрос нельзя ждать серьезного ответа. Но важно следующее: если бы даже Сталин был неискренен, отвергая свой собственный культ, то члены Политбюро имели основание, даже прямое указание от самого Сталина "сбавить тон" и соблюсти меру. Но этого не случилось, и не случилось по весьма прозаическим причинам: во-первых, превознесение Сталина было непременным условием карьеры, во-вторых, оно же гарантировало и сохранение жизни (до поры до времени).

Изумительными по своему нравственному цинизму надо считать действия Сталина с его "Краткой биографией", о которых Хрущев доложил съезду. Желая окончательно похоронить вчерашнего бога перед его вернейшими фанатическими поклонниками, Хрущев продемонстрировал моральную низкопробность диктатора на примерах низости, которые больше всего и вернее всего могут возмутить чувство представителей так называемой "коммунистической этики".

"Скромность украшает большевика" — этот афоризм Сталина знал каждый коммунист. А тут Хрущев вдруг привел съезд в изумление: Сталин собственноручно писал о себе: "Сталин — гений!" Это действительно было ошибкой Сталина, которой Хрущев воспользовался. Сталин, не обеспечив себе путей отступления, единственный раз изменяет собственному закону: оставляет письменное свидетельство о своей мании величия. И оно теперь пригодилось неблагодарным ученикам. Что Хрущев взял при этом верный психологический прицел, зафиксировал и протоколист ЦК: только в двух местах стенографического отчета доклада Хрущева отмечены "волнение и возмущение в зале"; там, где речь ищет о расстреле старых большевиков и о "саморекламе" Сталина.

Наиболее скандальными документами "самокульта" Сталина Хрущев считает "Краткий курс истории ВКП(б)" и "Краткую биографию" Сталина. Примеры, приводимые Хрущевым в связи с этим, говорят, однако, о большем, чем просто о самовосхвалении диктатора. Они говорят не только о том, каким аморальным человеком был сам Сталин, но одновременно и о том, какого низкого мнения он был и о морали своих "соратников". Догола может раздеться человек лишь среди представителей своего пола. Сталин и Хрущев выли представителями одного "морального пола", но теперь Хрущев, стараясь прикрыться довольно прозрачным фиговым листком, выставляет нам напоказ своего бывшего владыку во всей его отвратительной политико-моральной наготе. Незачем ссылаться на все примеры, остановимся лишь на некоторых.

"Культ личности, — говорит Хрущев, — принял такие чудовищные размеры главным образом потому, что сам Сталин, применял все возможные методы, поддерживал прославление своей собственной личности… Одним из наиболее характерных примеров самопрославления Сталина и отсутствия у него самого элементарного чувства скромности может служить его "Краткая биография…". Эта книга представляет собою выражение самой отвратительной лести… Нет нужды приводить здесь примеры того отвратительного идолопоклонства, которыми полна эта книга. Достаточно указать, что все эти выражения были одобрены и отредактированы самим Сталиным, а некоторые даже дописаны его рукой на корректуре книги… Желал ли он умерить пыл тех льстецов, которые составляли его "Краткую биографию"? Нет! Он отмечал те самые места, в которых, по его мнению, восхваление его заслуг было недостаточным" (весь курсив в цитате мой. — А. А. {1} ).

Кто же были эти "льстецы"? На титульном листе книги (И. В. Сталин. Краткая биография. Москва, 1951 г.) вторами названы М. Б. Митин и П. Н. Поспелов. Кто же они такие? Митин — член ЦК и член его комиссии по иностранным делам, Поспелов — секретарь ЦК КПСС, избранный на эту должность уже после смерти Сталина. Вот кто, оказывается, "льстецы", авторы "книги самой отвратительной лести". Выходит, что даже и эти авторы, основной профессией которых на протяжении всех этих тридцати лет было "отвратительное идолопоклонство", не справились со своей задачей, и поэтому Сталину пришлось превратить "биографию" в "автобиографию". Что же писал Сталин сам о себе? Хрущев приводит оригинал поправок, внесенных рукой Сталина:

"…Руководителем этого ядра (речь идет о нынешних учениках Сталина. — А. А.) и ведущей силой партии и государства был т. Сталин. Мастерски выполняя задачи вождя партии и государства и имея полную поддержку всего советского народа, Сталин, однако, не допускал в своей деятельности и тени самомнения, зазнайства, самолюбования".

Хрущев:

"Где и когда бывало, чтобы вождь так сам себя хвалил?" Сталин: "Сталин достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии: Сталин — это Ленин сегодня".

Хрущев:

"Вы видите, как хорошо это сказано, но не народом, а самим Сталиным". Сталин: "Товарищ Сталин развил дальше передовую советскую военную науку… На разных этапах войны сталинский гений находил правильные решения, полностью учитывающие особенности обстановки… Сталинское военное искусство проявилось как в обороне, так и в наступлении. С гениальной проницательностью разгадывал товарищ Сталин планы врага и отражал их…"

Хрущев:

"Так Сталин восхвалял себя как стратега. Кто делал все это? Сам Сталин, но не как стратег, а как автор-редактор… Таковы факты, товарищи. Следует, пожалуй, сказать, — позорные факты".

Дальше Хрущев переходит к разбору пресловутого "Краткого курса истории ВКП(б)". Хрущев подтверждает, что "Краткий курс" "был написан комиссией ЦК… книга была написана выделенной для этой работы группой авторов". В проекте "Краткой биографии" это обстоятельство было отражено так:

"Комиссия ЦК ВКП(б) под руководством товарища Сталина и при его активнейшем личном участии разработала "Краткий курс истории ВКП(б)". "Но и эта фраза не удовлетворила Сталина; она была заменена следующей фразой в окончательном тексте "Краткой биографии": "В 1938 году вышла в свет книга "История ВКП(б). Краткий курс", написанная товарищем Сталиным и одобренная комиссией ЦК ВКП(б)".

Сообщив, таким образом, как Сталин открыто совершил плагиат, Хрущев саркастически спрашивает:

"Нужно ли к этому еще что-либо добавить? Как видите, поразительная метаморфоза превратила труд, созданный группой людей, в книгу, написанную Сталиным".

Литературный агент Сталина во Франции, Анри Барбюс, когда-то писал: "Сталин — это человек с лицом рабочего, головой ученого и в шинели простого солдата". Политический соратник Сталина — Хрущев — снял эту "рабочую" маску с лица преступника, через весьма маленькую щель показал нам функцию его мыслительного аппарата и довольно грубо скинул с него мундир "генералиссимуса". В результате получился эскизный портрет давно нам знакомого лица: инквизитора, деспота, фарисея, маньяка и литературного воришки мелкого масштаба.

 

III. СТАЛИН И МАКИАВЕЛЛИ

Будущий биограф Сталина, если он захочет что-нибудь понять в действиях диктатора, должен приступить к своей работе только после того, как он основательно изучит три источника: "Государь" Макиавелли, философию Ницше и уголовный кодекс любого государства, даже советского.

Величайшее преимущество Сталина, как "политика нового типа", над другими политиками, в том числе и над коммунистическими, заключалось в том, что он был абсолютно свободен не только от человеческой морали, но даже и от того, что принято называть "идейным убеждением".

Характеристика Талейрана, которая дана князю советским академиком Е. Тарле в книге, написанной во вкусе советского диктатора, целиком может быть отнесена к Сталину:

"Что такое "убеждение" — князь Талейран знал только понаслышке, что такое "совесть" — ему тоже приходилось изредка слышать из рассказов окружающих, и он считал, что эти курьезные особенности человеческой натуры могут быть даже очень полезны, но не для того, у кого они есть, а для того, кому приходится иметь дело с их обладателем. "Бойтесь первого движения души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное", — учил он молодых дипломатов, которым напоминал также, что "язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли".

Что эта характеристика может быть отнесена к Сталину, засвидетельствовал нам сам "теоретический и политический орган ЦК КПСС" журнал "Коммунист":

"В работе Сталина последовал разрыв теории с практикой. Во многих случаях он поступал прямо противоположно тому, что совершенно правильно говорил и писал".

В биографиях обоих деятелей тоже было много общего. По происхождению Сталин, конечно, был антиподом Талейрана — отец Сталина был простым сапожником, а Талейрана — разорившимся дворянином. Но поразительно сходны были условия, в которых протекали их юношеские годы, полного одиночества, одинакового воспитания (духовные семинарии) и даже одинакового физического недуга (болезнь оспой). Тарле выводил характер великого дипломата из этих социально-бытовых условий, но надо знать самого Тарле, чтобы быть уверенным, что говоря о Талейране и невольно думая о Сталине, он внутреннее восхищался гениальной мыслью Гегеля: "исторические события и герои повторяются дважды"!

Тарле был лейб-писателем Сталина, не в том смысле, конечно, что возводил "культ гениального" (в книге размером в 300 страниц о "буржуазной дипломатии" нет даже ни одной цитаты из Сталина, и это в 1948 году!), а в том, что только ему одному Сталин разрешил писать почти свободно на свои излюбленные темы: "Наполеон" и "Талейран". И Тарле писал, писал талантливо, метко и прямо как для портрета самого Сталина:

"То, как проходят первые годы нашей жизни, — влияет на всю жизнь, и если бы я раскрыл вам, как я провел всю свою юность, то вы бы меньше удивлялись очень многому во мне", — говорил Талейран одной из придворных дам императрицы Жозефины. Процитировав это признание своего героя, Тарле дает ему неподражаемую характеристику, в которой перед нами встает во всем величии именно Сталин:

"Учился он не очень прилежно, но пятнадцати лет все же окончил колледж и перешел в духовную семинарию… Родители решили сделать его аббатом… Он не желал принимать духовное звание… Так окончилось отрочество и наступила молодость Талейрана. Он вступил на жизненную арену холодным, никому не верящим, никого не любящим скептиком. На себя, и только на себя, и притом не на свои физические силы, а исключительно на свою голову, возлагал юноша все свои надежды… Кругом были только чужие люди, начиная с наиболее чужих, то есть собственных родителей. А чужие люди — это конкуренты, враги, волки, если показать им свою слабость, но это послушные орудия, если уметь быть сильным, то есть быть умнее их. Такова была основная руководящая мысль, с которой Талейран вышел на жизненную дорогу".

Не знаю была ли она, действительно, у Талейрана, но у раннего Сталина ее можно было бы найти на самых ярких примерах. Это не входило в мою задачу. В этой работе я имел дело с уже сложившимся Сталиным. Однако вывод, сделанный Тарле о Талейране в юности и в старости, воистину просится в биографию Джугашвили-Сталина:

"Он начинал жизнь и с первых же шагов обнаружил те основные свойства, с которыми сошел в могилу. В 21 год он был в моральном отношении точь-в-точь таким, как в свои восемьдесят четыре года. Та же сухость души, черственность сердца, решительное равнодушие ко всему, что не имеет отношения к его личным интересам, тот же абсолютный, законченный аморализм, то же отношение к окружающим: дураков подчиняй и эксплуатируй, умных и сильных старайся сделать своими союзниками, но помни, что те и другие должны быть твоими орудиями, если ты в самом деле умнее их, — будь всегда с хищниками, а не с их жертвами, презирай неудачников, поклоняйся успеху!"

Таков именно и был действительный Сталин. К этому же выводу фактически пришли сегодня и сталинцы, хотя объявить об этом осмелились лишь через три года после смерти диктатора, словно все еще боясь его воскресения.

Объявленный при жизни "корифеем всех наук", Сталин был и оставался недоучившимся семинаристом. Даже в области теории марксизма, в которой он сам "открывал" все новые и новые законы, он оставался самым посредственным дилетантом. Вся его мудрость заключалась в том, чтобы в нужное время продекламировать несколько цитат из Маркса, Энгельса и Ленина и, довольно искусно склеив их между собой, развернуть целую концепцию для весьма практической цели: для обоснования своего очередного преступления.

Но и это право он ревниво сохранял только за собой. "Ученики и соратники" имели право лишь комментировать самого учителя и превозносить его преступления, как величайшие благодеяния. Сейчас в этом они сами откровенно признаются.

Невероятно ограниченным был духовный багаж Сталина и в области русской литературы. В его литературных выступлениях ни разу не встречаются герои и примеры из гуманистической классической литературы (Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Тургенев, Толстой, даже Горький), но зато он неплохо знал классиков-"разоблачителей" (Гоголь, Щедрин).

Была одна наука, в которой его знания были серьезными и которой он не переставал интересоваться до конца жизни. Эта наука — история. По этому вопросу, кроме известных фактов из других источников, мы имеем и прямое "семейное" свидетельство. Так, в феврале 1955 года в беседе с Херстом, К. Смитом и Ч. Кленшом, дочь Сталина — Светлана — на вопрос этих корреспондентов, "читал ли Сталин легкую литературу, например, криминальные романы, чтобы развлечься", ответила: "Нет, к романам он не питал интереса. Он предпочитал произведения по истории, особенно по древней истории".

Однако его знания и по истории носили строго утилитарный характер. В этой истории его интересовало и увлекало как раз то, против чего он выступал в официальной исторической науке — биографии царей и императоров, завоеватели и диктаторов, вроде "Биографий" героев Плутарха, "Двенадцати цезарей" Светония и полководцев "Золотой орды".

Из русских царей его любимцем был Иван Грозный. Аракчеева он ругал на словах, но на деле восхищался им и учился у него ("военные поселения" — колхозы). Все это нашло свое отражение даже в советской литературе и искусстве.

В порядке разоблачения Сталина журнал "Звезда", выпускаемый издательством "Правда", писал:

"Широкое распространение получил культ личности Сталина в книгах, где он воспевался, а простые люди сплошь и рядом изображались на заднем плане, лишь как фон. С культом личности связана и та апологетическая трактовка, которую в произведениях литературы и искусства иной раз получали русские цари, военные и государственные деятели прошлого. Дело дошло до того, что Ивана Грозного стали изображать не только как мудрого и прогрессивного государя, но и как справедливого человека, недостаточно даже сурового к своим врагам".

Особое пристрастие Сталин имел к великим полководцам и выдающимся дипломатам. Из полководцев его кумиром был Наполеон, из дипломатов — Талейран. Я рассказывал в другой книге, как Тарле был спасен из-под ареста второй раз (1936 г.) личным вмешательством Сталина лишь потому, что он написал полюбившуюся Сталину книгу "Наполеон". В том же духе и с той же свободной обрисовкой характера своего героя Тарле написал и выше цитированную новую книгу "Талейран".

Сталин клялся и именем Ленина только до тех лор, пока не стал диктатором. Но в глубине души ненавидел его, не потому, что Ленин требовал его снятия, а потому, что Ленин был первым человеком, разгадавшим криминальное направление сталинского ума и характера ("завещание" Ленина).

Своих "учеников и соратников" из "коллективного руководства" он презирал не из-за недостатка раболепства с их стороны, а именно из-за этого раболепства.

Богами у Сталина в области морали философии были два человека — Макиавелли и Ницше. Учение немецкого философа о "сверхчеловеке", чудотворном герое и о народе, как о навозе истории, теория Ницше, что ведущим принципом исторического бытия является "воля к власти", во имя и ради достижения этой власти "будьте насильникам, корыстолюбцем, низкопоклонником, гордецом, и, смотря по обстоятельствам, даже совместите в себе все эти качества", — было в духе будущего Сталина.

Исследователи давно обратили внимание на родство тактики Ленина с Макиавелли. Однако руководством к действию макиавеллизм стал у Сталина. Б. Суварин — этот известный знаток СССР и лучший биограф Сталина — писал: "Комбинация хитрости и насилия, предложенная Макиавелли на пользу Государя, практикуется генеральным секретарем ежедневно".

В связи с этим Б. Суварин сослался на почти неизвестный "Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье" (анонимная книга эмигранта Второй империи Мориса Жоли).

Поистине поразительным является в этом "Диалоге" как раз то место, в котором пророчество писателя превзойдено лишь практикой Сталина.

Приведу его здесь, тем более, что после разоблачения Сталина сталинцами "Диалог" Жоли приобретает не только актуальность ("культ Сталина"), но и значение классической характеристики советского диктатора. (Для большего подчеркивания отдельных тезисов я ввожу в текст нумерацию.)

"Тактик" Макиавелли учит в этом "Диалоге" "законника" Монтескье:

1. Отделить политику от морали.

2. Поставить силу и хитрость вместо закона.

3. Парализовать индивидуальную интеллигентность.

4. Вводить в заблуждение народ внешностью.

5. Соглашаться на свободу только под тяжестью террора.

6. Потакать национальным предрассудкам.

7. Держать в тайне от страны то, что происходит в мире, и от столицы, что происходит в провинции.

8. Превращать инструменты мысли в инструменты власти.

9. Безжалостно проводить экзекуции без суда и административные депортации.

10. Требовать бесконечной апологии для каждого своего действия.

11. Самому учить других истории своего правления.

12. Использовать полицию как фундамент режима.

13. Создавать преданных последователей, награждая их всякими лентами и безделушками.

14. Возводить культ узурпатора до степени религии.

15. Создавать пустоту вокруг себя, чтобы, таким образом, быть самому незаменимым.

16. Ослаблять общественное мнение, пока оно не погрузится в апатию.

17. Запечатлеть свое имя везде и всюду, так как капля воды точит гранит.

18. Пользоваться выгодой превращения людей в доносчиков.

19. Управлять обществом посредством его же пороков.

20. Говорить как можно меньше.

21. Говорить не то, что думаешь.

22. Изменить истинное значение слов.

Когда это нравоучение создавалось, будущий диктатор еще не родился, а он весь в этих тезисах. Нельзя ничего добавить, но и нельзя ничего выкинуть. Суварин привел этот "Диалог" в книге, написанной до войны. Коммунисты объявили ее клеветой на "гения" коммунизма и "классика" марксизма. Кончилась война. Сталин достиг зенита своей власти и ко всем своим прочим титулам присовокупил чин "генералиссимуса" и оценку "гениальный полководец". Расширил коммунистический мир. Открыл ряд новых "законов" марксизма. Затмил собою славу Ленина к умер. Мировой коммунизм еще не снял глубокого траура, как на XX съезде КПСС взорвалась бомба: сталинцы буквально по всем пунктам подтвердили тезисы Жоли!

Но читал ли Сталин если не Жоли, то хотя бы Макиавелли? Суварин допускает, что, может быть, не читал. Так ли это? Прямых доказательств, конечно, нет, если доказательством не считать всей жизни и деятельности Сталина. Возможность его читать он, однако, имел. "Государь" Макиавелли издавался в России до революции, по крайней мере, три раза ("Государь и рассуждения на первые три книги Тита Ливия", перевод Н. Курочкина, СПб, 1869; "Монарх", перевод Ф. Затлера, СПб., 1896; "Князь", перевод С. Роговича, Москва, 1910).

Но книги Макиавелли выходили и в СССР: Н. Макиавелли, Сочинения, т. I. Москва-Ленинград, 1934 (в том числе и "Государь"); Н. Макиавелли. О военном искусстве. Воениздат, 1939.

Причем в предисловии Воениздата (изд-во Народного комиссариата обороны СССР) Макиавелли был объявлен "великим прогрессивным писателем", выступавшим против феодализма, папства и за объединение Италии под руководством "сильного государя или диктатора". Совершенно невозможно допустить, чтобы "Государь" Макиавелли появился в государстве Сталина без его личного разрешения. Столь же невероятно, чтобы советский диктатор не поинтересовался "инструкциями", которые давал "прогрессист" Макиавелли итальянскому диктатору.

Лев Троцкий прямо утверждает, что Сталин — это "смесь на 1/3 Макиавелли плюс 2/3 Иуды".

Но какую эту "1/3" мог взять Сталин у Макиавелли? Сами "инструкции" Макиавелли "Государю" дают ответ на этот вопрос (перевод вольный):

1. Прежде всего "для тех, кто при счастливом стечении обстоятельств из простых граждан стал государем, мало трудностей бывает в возвышении, но чрезвычайно много в сохранении власти" [296] .

2. "Все вооруженные пророки побеждали, невооруженные — терпели поражение" [297] .

3. "Характер людей варьируется — легче их убедить раз, но держать их в этом убеждении — трудно. Поэтому надо действовать так, чтобы тех, кто более уже не верит, заставить верить силой" [298] .

4. "Необходимо обезопасить себя от врагов, приобрести друзей, побеждать силой или обманом, заставить народ верить или бояться, заставить солдат следовать за собой и почитать себя, уничтожать потенциальных врагов, вносить обновление в старые традиции… Уничтожать старую и создавать новую полицию…" [299] .

5. "Кто думает, что новые благодеяния заставляют забывать старые оскорбления, глубоко ошибается" [300] .

6. "Люди меньше боятся наносить оскорбления тому, чья власть основана на любви, чем тому, кто управляет посредством страха. Любовь к Государю основана на свободной воле людей, а страх — на воле Государя. Мудрый Государь должен опираться на то, что зависит от его собственной воли, а не на то, что зависит от воли других" [301] .

7. "Имеются два метода борьбы — один, опираясь на закон, другой — действуя силой. Первый метод — метод людей. Второй метод — метод зверей. Государь должен уметь пользоваться обоими. Обязанный так действовать, Государь должен подражать и лисице и льву. Лев не может защитить себя от капкана, а лисица — от волков. Надо быть лисицей, чтобы предвидеть капкан, и львом, чтобы устрашить волков" [302] .

8. "Умный рулевой не должен дорожить доверием к нему, если это вредит его интересам. Хорошо казаться великодушным, верным, гуманным, искренним, религиозный" [303] .

9. "В действиях людей, особенно государей, цель оправдывает средства" [304] .

10. "Государь, который боится собственного народа больше, чем иностранцев, должен строить тюрьмы".

11. "Не давай никакому государству быть уверенным, что ведется определенная (внешняя) политика, напротив, заставляй других думать, что все под сомнением".

12. "Если ты видишь, что министр думает больше о себе, чем о тебе, то знай, что такой министр никогда не может быть хорошим" [305] .

13. "Нет других путей избегать лести, как дать людям знать, что они не оскорбят тебя, если расскажут правду, но если кто-либо расскажет тебе эту правду, то ты по теряешь его уважение" [306] .

14. "Умный Государь должен иметь Совет мудрых людей и дать им свободно говорить правду, но только о том, о чем их спрашивают, и ничего больше. Вне этого он не должен никого слушать, действовать обдуманно и быть твердым в своих решениях" [307] .

15. "Государь должен собирать Совет, когда он хочет, а не тогда, когда другие хотят, и решительно отводить непрошеные советы" [308] .

16. "Государь должен ставить много вопросов и быть терпеливым слушателем" [309] .

17. "Только те меры безопасности хороши, надежны и длительны, которые зависят от тебя самого и от твоих собственных способностей" [310] .

18. "Я определенно думаю, что лучше действовать решительно, чем осторожно. Счастье подобно женщине, и необходимо, если ты хочешь завладеть им, завоевать его силой".

Что можно сказать об этих "инструкциях" Макиавелли и практике Сталина? Только то, что уже утверждал член Французской Академии Брифо о Талейране. Когда после смерти Талейран, прибыв в ад, сделал первый визит дьяволу, то дьявол отблагодарил его в таких выражениях:

"Милейший, благодарю вас, но сознайтесь, что вы все-таки пошли несколько дальше моих инструкций".

 

IV. РАЗОБЛАЧЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ЛЕГЕНД О СТАЛИНЕ

Одним из основных идеологических оружий для восхождения Сталина к власти было создание ему пропагандным аппаратом новой биографии организатора партии, Октябрьской революции и побед в гражданской войне. В этой биографии в последних двух ролях — в роли организатора Октябрьской революции и побед в гражданской войне — Сталин даже превосходил Ленина. Ворошилов прямо писал:

"О Сталине — создателе Красной армии, ее вдохновителе и организаторе побед, авторе законов стратегии и тактики пролетарской революции — будут написаны многие тома… Только он, Сталин — непосредственный организатор и вождь пролетарской революции и ее вооруженной силы".

Все это, разумеется, писалось вопреки историческим документам самой большевистской партии. В собрании сочинений Ленина (т. XXI, изд. 3-е) приведены протоколы заседаний ЦК партии большевиков от 10 и 16 октября 1917 года о подготовке октябрьского переворота и о центрах, созданных для руководства.

В протоколе заседания ЦК партии от 23 (10) октября 1917 года записано:

"Т. Дзержинский предлагает создать для политического руководства на ближайшее время Политическое бюро из семи членов ЦК… Затем ставится вопрос о создании Политбюро ЦК. Решено образовать бюро из семи человек (в протоколе приводится список не по алфавиту, а по важности лиц. — А. А.): Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников, Бубнов".

В протоколе ЦК партии от 29 (16) октября 1917 года сказано:

"ЦК организует военно-революционный центр в следующем составе (опять в протоколе список дан не по алфавиту, а по важности лиц. — А. А.): Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного Советского Комитета" [311] .

Спрашивается, как сталинский ЦК мог сочинить легенду о Сталине как об организаторе Октябрьской революции вопреки этим документам? Это делалось весьма просто:

Первое, второе и третье издания "Собрания сочинений" Ленина, к которым приложены эти и им подобные исторические документы, были конфискованы и запрещены, как "вредительские" издания. В постановлении ЦК от 14 ноября 1938 года в связи с выходом "Краткого курса" так и говорится, что допущены "грубейшие политические ошибки вредительского характера в приложениях, примечаниях и комментариях к некоторым томам Сочинений Ленина" [312]"КПСС в резолюциях…", 1953, ч. II, стр. 872.
. Многие статьи из собрания сочинений Ленина, которые не укладывались в рамки новой легенды, просто выключались и, соответственно, "Собрание сочинений" Ленина было переиздано четвертым изданием, под заглавием "Сочинения".

Место этих исторических документов заняли "свидетельства" — статьи Ворошилова, Молотова, Кагановича, Берия, Микояна и других о роли Сталина в организации партии, революции и гражданской войны.

В 1938 году была сочинена новая история партии ("Краткий курс", 1953, стр. 197), согласно которой не Ленин (не говоря уже о Троцком), а Сталин был руководителем Октябрьской революции. Но чтобы этой фальсификации придать некое историческое правдоподобие, в ней была ссылка на решение ЦК от 16 октября 1917 года. "Пятерка", избранная на этом заседании, выдавалась за "Партийный центр" по руководству восстанием, а Сталин ставился во главе этого центра. Теперь, конечно, эту фальсификацию признают сами сталинцы.

Член Военно-революционного Комитета при Петроградском Совете И. Флеровский и секретарь Бюро комиссаров того же Комитета С. Шульга, критикуя книгу Дыкова о "роли Военно-революционного Комитета в Октябрьской революции" (эта книга — пересказ "Краткого курса" по данному вопросу), пишут, в полном согласии с историческими фактами, что о том, что "этот центр должен быть возглавлен Сталиным, ни в каких документах ничего не говорится" (журнал "Вопросы истории", 1956, № 9, сентябрь, стр. 157).

Правда, авторы-свидетели и на этот раз не могут сказать всю правду они ставят во главе этого центра Свердлова вместо Сталина, умалчивая, что группа была по решению ЦК передана в распоряжение председателя Петроградского Совета Троцкого.

О легенде, что Сталин был организатором победы в гражданской войне и что ему принадлежит решающая роль в разгроме Деникина, говорил Хрущев в своем "докладе" и призывал Ворошилова разрушить созданную им самим легенду. Но Ворошилов не проявил тут особого энтузиазма. Зато советские историки последовали призыву Хрущева.

В 1929 году в статье "Сталин и Красная Армия" (см. "Сталин и вооруженные силы СССР") Ворошилов впервые в советской печати огласил сенсационную новость: Деникин был разбит по личному стратегическому плану Сталина (Курск-Харьков-Донбасс), изложенному в письме Сталина к Ленину и утвержденному ЦК вопреки Троцкому. Троцкий в свое время документально разоблачил этот миф ("Моя жизнь", часть II, "Сталинская историческая школа фальсификаторов"), но теперь и сталинцы признают собственную фальсификацию. Советский историк Н. Кузьмин, анализируя серию официальных документов ЦК 1919 года, приходит к выводу:

"Из приведенных выше фактов следует, что письмо Сталина к Ленину (о стратегическом плане. — А. А.) не было основополагающим документом при выработке ЦК партии осенью 1919 года нового плана борьбы против Деникина. Оно было написано тогда, когда новый план разгрома Деникина уже осуществлялся" [313] .

Автор приводит и состав Революционного военного совета Республики, который был утвержден пленумом ЦК РКП (б) от 3 июня 1919 года для выработки и проведения этого плана — Троцкий (председатель), Склянский (заместитель), Гусев, Смилга, Рыков и главнокомандующий Сергей Каменев.

После всего этого понятна и жалоба советских историков на то, что

"стенографические отчеты и протоколы многих партийных съездов и конференций стали библиографической редкостью… До сих пор исследователям не выдавались многие важнейшие материалы, некоторые документы без достаточного основания засекречивались" [315] .

Понятна также и жалоба журнала в отношении сочинений Ленина, когда он пишет:

"В четвертое издание Сочинений Ленина не вошло много работ, напечатанных в прежних изданиях и "Ленинских сборниках". Научный аппарат этого издания очень скуден. Примечания крайне лаконичны…" [316] .

Легенда о том, что Сталин, наряду с Лениным, был организатором большевистской партии, была впервые пущена в ход в 1935 году учеником Сталина — Л. Берия — а работе "К истории большевистских организаций в Закавказье". В последующем эта же легенда легла в основу "Краткого курса" и всей партийной историографии. После разоблачения Сталина советская историческая печать разоблачила и эту легенду.

Журнал "Вопросы истории" писал, что "культ Сталина вел к прямому извращению исторической правды" и что работа Берия была "построена на натяжках и прямых фальсификациях".

Из этой же легенды вытекала "руководящая роль Сталина", которая ему приписывалась:

— при создании и в работе большевистской газеты "Правда" (1912 г.);

— при организации и направлении думской фракции большевиков в четвертой Государственной Думе (1912 г.).

Отныне и эта роль переходит от Сталина к Свердлову. Старый член партии, жена Свердлова — К. Свердлова-Новгородцева — свидетельствует:

"Газета "Правда" и думская социал-демократическая фракция стали передовыми бастионами партии… На Свердлова ЦК и возложил руководство "Правдой", он же должен был оказывать всемерную помощь большевикам-депутатам Государственной Думы" [318] .

В подтверждение этого Свердлова приводит свидетельства большевиков-депутатов.

Но вот "Правда" была закрыта, а депутаты-большевики, голосовавшие против военных кредитов, были сосланы по суду в Сибирь. Главной фигурой на суде был фактический руководитель думской фракции и юридический руководитель "Правды" Л. Каменев.

Желая выгородить себя и депутатов, Каменев говорил на суде, что его партия против лозунга Ленина о поражении России в данной войне. Ленин, конечно, осуждал Каменева за такую защиту. Но по "Краткой биографии И. В. Сталина" выходило, что и Сталин осуждал такую позицию Каменева. В ней говорилось:

"…Сталин занимает ленинскую интернационалистскую позицию… выступает на собраниях ссыльных большевиков в селе Монастырском (Турухан-1915), где клеймит позором трусливое и предательское поведение Каменева на суде над большевистской "пятеркой" — депутатами IV Государственной Думы" [319] .

Но вот и этот миф разбивает Свердлова, присутствовавшая на этих собраниях. Свердлова рассказывает, что состоялось собрание ссыльных в том же Монастырском, где присутствовали члены ЦК Голощекин, Свердлов, Спандарян, Сталин, член ЦО Каменев, депутаты Петровский, Муранов и др. Обсуждался вопрос о поведении Каменева. Свердлова пишет:

"Кое-кто не склонен был слишком строго осуждать Каменева. Вовсе не выступал на собрании Сталин. Такая позиция ослабила остроту постановки вопроса. Резолюцию, по поручению собрания, должны были составить Свердлов и Сталин, однако Сталин тотчас после собрания уехал к себе, в Курейку, и участия в работе над резолюцией не принимал" [320] .

Позиция Сталина оставалась антиленинской и после возвращения из ссылки в марте 1917 года, даже после "Апрельских тезисов" Ленина. Он шел вместе с Каменевым вплоть до VII конференции большевиков (24 апреля 1917 г.). "Апрельские тезисы" Ленина Сталин назвал простой "схемой" и критиковал их. Он стоял по-прежнему на позиции условной поддержки Временного правительства ("постольку-поскольку"). Так как эта антиленинская позиция Сталина находила свое отражение в тогдашних протоколах ЦК, то их держали в строжайшем секрете до самого разоблачения Сталина. Теперь, используя эти протоколы, советский историк Бурджалов разоблачил и миф о том, что Сталин был рьяным пропагандистом ленинских "Апрельских тезисов". Сталин изменил Каменеву и присоединился к Ленину только на VII Всероссийской конференции, когда победа Ленина в партии оказалась всеобщей (см. "Вопросы истории", 1956, № 4, 8).

Однако в состав президиума этой конференции не был избран не только Каменев, но и Сталин. Туда были избраны Ленин, Зиновьев, Свердлов, Федоров, Муранов. Характерно, что журнал "Вопросы истории" отважился даже на некоторый объективизм, констатируя:

"Зиновьев выступал на конференции против позиции Каменева; в речи по текущему моменту он защищал ленинскую линию" [321] .

Интересно отметить, что о личных отрицательных качествах Сталина в партии было известно задолго не только до доклада Хрущева, но и до "завещания" Ленина. Вот факты: Свердлов пишет из Турухана к своей жене 27 июне 1914 года:

"Ты знаешь, дорогая, в каких гнусных условиях я был в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личных отношениях таким, что мы не разговаривала и не видались" [322] .

В другом письме он пишет:

"Со своим товарищем мы не сошлись "характером" и почти не видимся, не ходим друг к другу" [323] .

Редакция делает к этим письмам следующее примечание:

"Товарищ, с которым Свердлов был в Курейке и о котором он упоминает в настоящем письме и документе № 13 — И. В. Сталин".

Но если письмо Свердлова все еще можно отнести к свидетельству лишь одного из членов ЦК, то этого никак нельзя сказать о следующем официальном документе. Сталин, как только он вернулся из ссылки, постарался войти в состав Бюро ЦК большевиков в Петрограде. Однако Бюро выносит от 12 марта 1917 года такое решение:

"Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 году и потому являлся бы желательным в бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом" [325] .

Реабилитация Хрущевым имени Сталина положила на время конец дальнейшему разоблачению исторических легенд о Сталине. Журнал "Вопросы истории" единственный печатный орган в СССР, который в духе хрущевского доклада на XX съезде приступил было к более или менее научно-объективной разработке истории КПСС, подвергся чисто сталинской ругани со стороны верховных пропагандистов. В журналах "Партийная жизнь" (№ 14, 23), "В помощь политическому самообразованию" (1957, № 3), "Коммунист" (1957, № 4) появились редакционные статьи, в которых разоблачение исторических легенд о Сталине объявляется "сенсационным", "объективистским", "антинаучным".

 

V. РАЗВЕНЧАНИЕ СТАЛИНА КАК КЛАССИКА МАРКСИЗМА

Вторым важным оружием на пути восхождения Сталина к власти было объявление его классиком марксизма-ленинизма, продолжателем учения Маркса, Энгельса, Ленина и в теории и на практике. Для успеха в такой догматической партии, как коммунистическая, это было жизненно важным условием. Сам Сталин меньше всех верил в какие-либо догмы, в том числе и марксистские, но чтобы он мог по своему разумению и для своих практических целей "развивать" дальше марксизм-ленинизм, было важно, чтобы его признали единственным судьей в деле практической интерпретации марксизма-ленинизма. Так и было на протяжении почти четверти века. Поэтому вполне естественно, что развенчание Сталина как практика должно было означать развенчание его и как безгрешного "классика" марксизма. Теоретическое развенчание Сталина служило и для другой цели если бы мертвый Сталин оставался и дальше таким непогрешимым авторитетом, каким он был при жизни, или какими являются Маркс и Ленин, то нельзя было бы экспериментировать, модернизировать сталинскую систему в плане "теоретических новшеств" или практических реформ. Первый пробный шар по критике сталинских догм был пущен в зал XX съезда Микояном ("Экономические проблемы"). Психологическое впечатление этого выступления было потрясающее. Сталин грешен! Пробный шар должен был разведать реакцию верховного съезда сталинцев. Но какой парадокс! Люди, которые четверть века неистово кричали: "Сталин — отец, учитель, корифей, гений!", провожали Микояна "бурными, несмолкающими аплодисментами", как отмечала газета "Правда". Это и было рассчитанной увертюрой к жуткой трагедии страны, нарисованной в знаменитом докладе Хрущева. Из теоретических догм Сталина Хрущев раскритиковал только его концепцию о "врагах народа" и теорию классовой борьбы в период социализма. В дальнейшем партийная печать начала в общих статьях и в отдельных заметках критиковать уже книги Сталина. Журнал "Вопросы философии" посвятил работам Сталина и специальную передовую статью. Критиковались работы, которые ранее считались "вершиной" марксизма-ленинизма: "О диалектическом и историческом материализме", "Экономические проблемы социализма в СССР, "Марксизм и языкознание".

Значение этой критики заключалось не в фактическом анализе ошибок Сталина (сама критика была показная, декларативная), а в принципе: впервые открыто начали развенчивать Сталина и как классика марксизма. Критиковались:

— Тезис Сталина: "о полном соответствии в социалистическом обществе производственных отношений характеру производительных сил" ("О диалектическом и историческом материализме").

— "Экономические проблемы", которые толкали философов и экономистов в другую крайность — "видеть назревшие противоречия там, где их нет, начали говорить о необходимости слияния двух форм собственности".

— Формула Сталина о роли надстройки в "марксизме и языкознании", "толкающая на упрощенство", "вытесняющая более точную, гибкую и диалектическую формулу Маркса о перевороте и "области надстройки".

— "Формула Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения социализма вперед. Между тем Ленин вовсе не давал такой формулы".

Развенчание Сталина как "классика" марксизма — явление прогрессивное для самих общественных наук в СССР. Со времени "Письма Сталина в редакцию журнала "Пролетарская революция" (1931 г.) в СССР фактически перестают существовать общественные науки даже в чисто марксистском аспекте. Каждое новое письмо Сталина объявлялось историческим, речь — эпохальной, а произведение — вершиной наук, пока дело не дошло до того, что философы, экономисты, историки существовали в СССР только по названию, и вся их "научная" продукция сводилась к созданию новой науки — к "цитатологии" из Сталина. В своей первой статье против Сталина газета "Правда" лишь констатировала фактическое положение, когда писала следующее:

"Большой ущерб нанес культ личности в области идеологической работы. Если взять работы по философии, политической экономии, истории и по другим общественным наукам… то многие из них (точнее было бы сказать: "абсолютно все". — А. А.) представляют набор цитат из произведений Сталина и его восхваления…

Считалось, что развивать, двигать вперед теорию, высказывать что-либо оригинальное и новое может только один человек — Сталин, а все остальные должны популяризовать высказанные им мысли, перелагать данные им формулировки" [331] .

Это горькое признание "Правды" не без энтузиазма подхватил журнал "Вопросы истории", который, в свою очередь, писал:

"Создались порочные представления, будто разрабатывать и двигать вперед теорию может только Сталин. Каждое слово, сказанное им, объявлялось научным открытием, вершиной марксизма-ленинизма, непререкаемой истиной… Это способствовало широкому распространению начетничества, догматизма и цитатничества. В науке появились равнодушные и безынициативные люди, не умеющие и не желающие самостоятельно мыслить" [332] .

Вполне естественно, что в таких условиях не могло быть и речи не только о существовании общественных наук, пусть даже марксистских, но и о малейшем проблеске самостоятельной мысли в области той или иной науки. Если это и случалось иной раз, то люди, так называемые ученые, начинали друг друга бомбардировать цитатами из Сталина, пока сам Сталин не объяснял, какую из своих цитат он считает теперь искомой истиной (вспомним хотя бы дискуссию по философии до войны, дискуссию по языкознанию и политэкономии после войны).

Вот этот, по словам самого же Сталина, "аракчеевский режим в науке" и привел к ликвидации в СССР общественных наук, к полной стагнации теоретической мысли. Журнал "Вопросы истории" сформулировал тот же вывод, но в несколько мягкой форме:

"Атмосфера культа личности, — писал журнал, — вела к консерватизму и застою в науке. У нас имеются люди, которые боятся всякого нового слова и не желают расстаться с привычными взглядами" [333] .

Период с XX съезда (февраль 1956 г.) и до октября 1956 года был периодом переоценки сталинского наследства в общественных науках, литературе и искусстве. Этот период характеризуется явно выраженными противоположными тенденциями: с одной стороны, коллективное руководство старается продолжать курс на десталинизацию, но десталинизацию, контролируемую сверху; с другой, массы, даже партийные массы, научные и творческие кадры, поняв развенчание Сталина, как провозглашение научной и творческой свободы, начинают переходить намеченные сверху "контрольные границы" и критиковать не столько Сталина, сколько сталинскую систему. В Кремле с самого начала (а не после польских и венгерских событий, как принято думать) понимали, что вторая тенденция смертельно опасна для режима, и поэтому Хрущев еще в своем "закрытом докладе" указывал на необходимость осторожного развенчания Сталина в рамках системы. Буквально через неделю после своей первой статьи против Сталина "Правда" выступила со второй статьей (5 апреля 1956 г.). В ней ударение уже делалось на борьбу против "демагогов" и "гнилых элементов", которые "под видом борьбы против культа личности Сталина критикуют линию партии".

С таким же предупреждением выступили журналы "Коммунист" и "Партийная жизнь". Последний писал уже в марте 1956 года:

"На некоторых собраниях имелись случаи демагогических выступлений… было бы политической слепотой не видеть того, что отдельные гнилые элементы под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии, и, по сути дела, перепевают избитые клеветнические измышления зарубежной реакционной пропаганды" [334] .

Партийное руководство увидело, что диалог с народом в отношении критики Сталина, даже в области теории, — вещь опасная, что трудно провести какую-то демаркационную линию между Лениным и Сталиным, между Сталиным и сталинской системой, что трудно, да и невозможно, указать точные страницы и пункты, в которых Сталина можно критиковать, не критикуя идеологии режима. Поэтому Хрущев, особенно в свете кризиса в Восточной Европе, внес "ясность" в дискуссии вокруг Сталина, заявив, что Сталин был и остается выдающимся "марксистом-ленинцем" и идеалом коммуниста.

После речей Хрущева в канун нового, 1957, года и 8 января в защиту имени Сталина уже перестала быть "модной" критика "ошибок" Сталина в области теории, но это не означает, что такая критика вообще прекратилась и что его ошибки амнистированы.

В связи с этим надо отметить, что Хрущев, конечно, ничего принципиально нового в вышеуказанных речах не говорил, что расходилось бы, как это бессознательно полагают, с политической оценкой, данной Хрущевым Сталину в его "закрытом докладе" от 25 февраля 1956 года.

В самом деле, как начал и окончил свой доклад Хрущев? Вот начало его речи:

"Целью настоящего доклада не является тщательная оценка жизни и деятельности Сталина. О заслугах Сталина при его жизни уже было написано достаточное количество книг, брошюр и работ. Роль Сталина в подготовке и осуществлении Великой Октябрьской Социалистической революции, в гражданской войне и в борьбе за построение социализма в нашей стране известна во всем мире" [336] .

А вот и конец:

"Однако в прошлом у Сталина несомненно были большие заслуги перед партией, перед рабочим классом и перед международным рабочим движением…" [337]

Другое дело, конечно, что ни начало, ни конец доклада Хрущева не вязались с тем списком чудовищных преступлений Сталина даже против собственной партии, который он докладывал съезду, но в этом начале и конце уже содержались нынешние оценки Хрущева о Сталине. Но, как выше указывалось, публичная реабилитация имени Сталина Хрущевым не означала в глазах коллективного руководства амнистии так называемых "ошибок" Сталина.

К этим "ошибкам" журнал "Коммунист" вновь вернулся уже в феврале 1957 года, разбирая вопрос о том, были ли правильны постановления ЦК 1946–1948 годов в области литературы и искусства ("ждановщина"). Писатели, художники и композиторы особенно резко критиковали многие из установок этих постановлений как "последствия культа личности" и голого администрирования в области художественного творчества. Разумеется, ЦК не мог согласиться с такой критикой, особенно после польского и венгерского опыта. Но ЦК не мог и полностью настаивать на них даже после этих событий. Слишком уже велико было давление самих писателей, слишком уже ярка была сталинская печать на этих постановлениях. В статье "Коммуниста говорится:

"Ленинские принципы руководства в области литературы и искусства как раз и направлены против какой-либо "опеки", против вмешательства в процесс художественного творчества. Разумеется, последствия культа личности не могли не отразиться на литературе и искусстве. В период, культа личности Сталина были и элементы(!) администрирования, и необоснованной резкой критики, и т. п… Перегибы перегибами, однако основное направление… состояла в осуществлении марксистско-ленинских принципов…" [338]

Но редакция "Коммуниста" хорошо знает, что труден возврат к ждановщине-сталинщине в литературе… отсюда ряд оговорок и отступлений от названных постановлений. Журнал пишет:

"Но марксизм-ленинизм требует конкретного исторического подхода ко всякому явлению, в том числе и к различным партийным документам, принятым в определенной исторической обстановке. Было бы грубейшим формализмом, начетничеством применять каждую букву этих постановлений к новой обстановке, к новым условиям… некоторые их положения устарели, некоторые нуждаются в уточнениях".

К числу неправильных положений журнал относит:

— идеализацию Ивана Грозного в постановлении ЦК о фильме "Большая жизнь";

— неправильную характеристику чеченцев и ингушей в постановлении ЦК об опере "Великая дружба" Мурадели (все это было связано с известным явлением культа личности — пишет журнал);

— неправильную и резкую характеристику выдающихся советских композиторов (Шостакович, Прокофьев, Хачатурян, Шебалин и др.);

"Что же касается, — продолжает журнал, — таких административных мер в постановлениях ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", как запрещение печатать Зощенко, Ахматову и "им подобных", то эти меры были сняты самой жизнью" [340] .

В новом журнале ЦК "В помощь политическому самообразованию" уже расшифрована стыдливая формула, широко пущенная после развенчания Сталина, формула "марксизм-ленинизм". Формула "марксизм-ленинизм" отныне означает:

"Наши великие учителя — Маркс-Энгельс-Ленин". Выключенный из этой семьи Сталин, однако, был "предан марксизму-ленинизму", боролся за теорию и практику коммунизма, но журнал оговаривает:

"Мы знаем также и те серьезные ошибки, которые он допустил в последний период своей жизни, и которые наша партия успешно преодолевает" [342] .

В том же номере журнала помещена критическая статья о работе Сталина "Марксизм и языкознание". Такой же критике подвергается и "военный гений" Сталина. "Красная звезда" 6 марта 1957 года в статье, посвященной "ленинскому военному гению", не только не нашла у Сталина никаких заслуг, а подвергла критике так называемое сталинское учение о "постоянно действующих военных факторах".

В общей оценке "заслуг" и "ошибок" Сталина в области теории все еще нет единой линии, существует несвойственный "генеральной линии" разнобой, который, очевидно, отражает разнобой во мнениях по данному вопросу в самом коллективном руководстве.

Общий итог критики "теоретических трудов" Сталина сводится к следующему: Сталин отныне не классик марксизма-ленинизма, а лишь марксист-ленинец, выдающийся, но и ошибающийся.

 

VI. ВОЗВРАТ К СТАЛИНУ

Кардинальное внутреннее противоречие в разоблачении культа и преступлений Сталина заключалось в том, что 1) в области практики сталинские методы террористического правления объявлялись незаконными, антипартийными, тогда как без них нельзя управлять режимом диктатуры и им, только им, коммунизм обязан своим существованием и в СССР и в сателлитах; 2) в области теории — сталинскому теоретическому наследству, особенно его теории о классовой борьбе в период социализма и его концепции о "врагах народа", объявлялась война, как антиленинской и антипартийной теории, тогда как по этой части Сталин был просто незаменим в деле обоснования текущей коммунистической практики теоретическими догмами; 3) в области морали — сталинское вероломство, подозрительность и двуличие выдавались за личные качества диктатора, тогда как эти качества и составляют тот "моральный кодекс", которым органически пронизана вся философия господствующей системы.

Сталинские диадохи совершили ошибку, решив противопоставить сталинскую систему самому Сталину, присвоив себе, как указывал Тольятти, все достижения системы, объявив Сталина ответственным за ее чудовищные преступления. Такой поступок людей из Кремля и их объяснения о культе личности тот же Тольятти объявил немарксистскими. Тольятти, несомненно, прав. Ведь это Маркс писал в предисловии к "Капиталу":

"С моей точки зрения, меньше чем с какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за условия, продуктом которых в социальном смысле оно остается, как бы ни возвышалось оно над ними субъективно" [345] .

Последствия ошибки Кремля сказались очень скоро: 1) в идеологическом кризисе в мировом коммунистическом движении; 2) в политическом кризисе в странах-сателлитах; 3) в психологическом кризисе в самом СССР. Источник всех кризисов один: развенчание и разоблачение Сталина: Сталина — творца системы, Сталина — образца правителя.

Однако разоблачение и развенчание Сталина не было единственным источником идеологического кризиса в самом мировом коммунистическом движении.

Хрущев огласил в своем открытом докладе ревизию ряда догматических и тактических положений коммунизма применительно к новым условиям в международной жизни. То была, однако, ревизия Ленина, а не Сталина. Нетрудно в этом убедиться, если сопоставить то, что говорил Хрущев, с тем, что составляет основы ленинизма. Хрущев заявил на XX съезде:

1. В свободных странах коммунисты могут приходить к власти и парламентским путем.

2. Сам парламент при его коммунистическом большинстве превратится "из органа буржуазной демократии в орудие действительной народной воли".

3. То, что мы будто бы признаем единственным путем преобразования общества насилие и гражданскую войну — не соответствует действительности.

4. Фатальной неизбежности войны нет.

Тактическая цель этих новых "открытий" в ленинизме была ясна: 1) войти в "единый фронт" с социалистами, чтобы легче завладеть мировым рабочим движением изнутри; 2) успокоить страны-сателлиты; 3) теоретически обосновать "сосуществование" для проникновения в тыл свободного мира (политически, экономически и идеологически).

Однако эти "открытия" в области "дальнейшего развития марксизма-ленинизма", не дав Кремлю каких-либо выгод, усугубили кризис в мировом коммунизме, вызванный разоблачением Сталина. Усугубили потому, что новые тактические приемы Кремля находились в кричащем противоречии со старыми стратегическими установками Ленина. Вспомним отправные пункты Ленина на этот счет:

1. Ленин о тактике большевизма:

"Эта тактика оправдалась громадным успехом, ибо большевизм стал мировым большевизмом… Большевизм популяризовал на весь мир идею "диктатуры пролетариата", перевел сначала эти слова с латинского на русский, а потом на все языки мира… Массам пролетариев всех стран с каждым днем становится яснее… что большевизм годится как образец тактики для всех" [347] .

2. Ленин о разных формах социализма:

"В России диктатура пролетариата неизбежно должна отличаться некоторыми особенностями… Но основные силы — в России те же, как и в любой капиталистической стране, так что эти особенности могут касаться только не самого главного" [348] .

3. Ленин о парламентаризме:

"Коммунизм отрицает парламентаризм, как форму будущего общества… он отрицает возможность длительного завоевания парламентов: он ставит своей целью разрушение парламентаризма. Поэтому речь может идти лишь об использовании буржуазных государственных учреждений с целью их разрушения. В этом и только в этом смысле можно ставить вопрос… Коммунистические партии идут в эти учреждения не для того, чтобы вести там органическую работу, а для того, чтобы из парламента помочь массам взорвать путем выступления государственную машину буржуазии и сам парламент изнутри" [349] .

4. Ленин о "сосуществовании":

"Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование советской республики рядам с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых ужасных столкновений между советской республикой и буржуазными государствами неизбежен" [350] .

5. Ленин о форме власти:

"Республика советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов является не только формой более высокого типа демократических учреждений, но и единственной формой" [351] .

Кризис коммунизма принял прямо-таки катастрофический характер, когда Кремль признал "национал-коммунизм" Тито правомерной формой интернационального коммунизма в национальном масштабе. По своей правовой системе коммунизм Тито ничем не отличается от ленинской системы, но Тито внес в нее совершенно новый элемент — национальный динамизм.

Интернационализм Ленина переродился в руках Сталина в самое голое и неприкрытое господство советского шовинизма над его сателлитами. Национал-коммунизм Тито и был реакцией на этот шовинизм. И Тито победил Сталина не в качестве коммуниста, а как националист. Национальная идея оказалась сильнее коммунистической доктрины даже в руках коммуниста. Это было серьезное предупреждение для коммунистической империи во главе с СССР. Сталин правильно видел в этом роковой прецедент для судьбы всего коммунизма. Воздерживаясь до поры до времени от вооруженной ликвидации титоизма, Сталин, однако, поспешил объявить режим Тито "фашистским режимом", чтобы считать прецедент несуществующим. Тем временем началась ликвидация потенциальных титоистов в других странах "народной демократии". Но смерть помешала ему довести это дело до конца, а его незадачливые наследники в двух декларациях — Белградской 1955 года и Московской 1956 года — узаконили национал-коммунизм как правомерную форму коммунизма вообще. Вот тогда прецедент Тито родил школу: началось брожение за "свой путь" социализма почти во всех странах-сателлитах, в Китае и даже в коммунистических партиях свободного мира. Началось движение за децентрализацию коммунистического абсолютизма, которая явно направлена на создание трех центров коммунизма: Москва-Белград-Пекин. Сила советского коммунизма до сих пор заключалась в том, что советский путь коммунистической революции признавался единственно правильным, советская формула "диктатуры пролетариата" — универсальной, "тактика большевизма — образцом для всех", а Москва — единым верховным центром. Развенчание Сталина и политическая переориентировка о "формах, методах и путях" коммунизма на XX съезде нанесли тягчайший удар всей этой концепции. Логическим следствием этого было появление стольких "путей" к социализму, сколько существует в мире коммунистических партий.

Если для Кремля "теория о разных путях" должна была служить наиболее эластичным тактическим средством сохранения собственного господства, то некоторые коммунистические партии за границей увидели в ней искомую формулу "самоопределения". Даже ортодоксально-сталинская партия коммунистов в Италии стала говорить об "итальянском" пути к социализму. Китай пошел еще дальше, развив именно после разоблачения Сталина не только собственный путь, но и собственную доктрину о его методах. Пока что успешная попытка Гомулки и трагический опыт Имре Надя тоже были актами того же процесса. Когда развитие процесса далеко зашло в этом направлении, наследники Сталина очнулись и пошли на то, на что не шел даже Сталин: коммунистическое правительство Булганина объявило войну коммунистическому правительству Надя. Польша была спасена (на время) исключительной ловкостью Гомулки, редким единодушием польского народа и вероятными разногласиями в Кремле.

Вывод из этих событий оказался весьма многозначащим а исторической перспективе: войны возможны и между коммунистическими государствами, как войны империалистические со стороны великих держав (СССР) и войны национально-освободительные со стороны малых держав (Венгрия, потенциально Польша и Югославия).

Польско-венгерские события, резко усилившие оппозиционное брожение и в самом СССР, привели к временному усилению позиции сталинского крыла в руководстве партии. Неоленинцы, напуганные этим событием не меньше, чем ортодоксальные сталинцы, да еще выданные неосторожным заявлением Тито о наличии сталинцев и не-сталинцев в коллективном руководстве (речь маршала Тито в Пуле, 11 ноября 1956 г.), и главное, чтобы сохранить свое нынешнее положение, пошли на компромисс: на пересмотр установок XX съезда по внешнеполитическим вопросам, на реабилитацию имени Сталина, на ухудшение отношений с Тито, на подчеркнутое ухаживание за странами-сателлитами с острием против Тито, на новую напряженность международных отношений. Одно из главных "открытий" Хрущева о том, что иностранные коммунисты могут прийти к власти и мирным парламентским путем, было пересмотрено еще до польско-венгерских событий. Один из редакторов "Коммуниста", Соболев, в сентябре 1956 года дал такое разъяснение по данному вопросу:

"Что значит мирным? Слово "мирный" некоторые поняли как отказ от всякой борьбы, от всякого насилия, как чисто эволюционное развитие без революционной ломки старых устоев жизни… Это глубокое заблуждение" [352] .

После польско-венгерских событий пересмотрели (правда, молчаливо и без ссылок на XX съезд) и три других главных "открытия" Хрущева на этом съезде:

— о классовой борьбе в период социализма,

— о разных путях к социализму,

— о характере мирного сосуществования.

Как известно, основным теоретическим грехом Сталина "постановление ЦК КПСС о культе личности" от 30 июня 1956 года считало теорию Сталина о классовой борьбе в период социализма. В этом постановлении сказано:

"…большой вред делу социалистического строительства, развитию демократии внутри партии и государства нанесла ошибочная формула Сталина, что будто бы по мере продвижения Советского Союза к социализму классовая борьба будет все более и более обостряться… На практике эта ошибочная формула служила к обоснованию грубейших нарушений социалистической законности и массовых репрессий" [353] .

Теперь журнал ЦК КПСС "Партийная жизнь" выставляет противоположный тезис:

"События в Венгрии показали, что строительство социализма невозможно без классовой борьбы, без беспощадного подавления свергнутых эксплуататорских классов… Тем самым еще и еще раз подтверждаются основные положения марксизма-ленинизма" [354] .

Таково же утверждение редакционной статьи журнала "Коммунист". "Коммунист" пишет:

"Жизнь показала, что социализм рождается из реальной действительности, из острейшей классовой борьбы".

Конечно, большевики — большие "диалектики" (говорят не то, что думают, и не думают то, что говорят), но все-таки нужна была венгерская революция, чтобы Кремль открыто реабилитировал не только "ошибочную формулу" Сталина, но и теорию Ленина о "диктатуре пролетариата". Что касается разных путей к социализму, то тут Кремль без всяких философствований восстановил Ленина в своих правах как учителя единого пути. В статье против маршала Тито газета "Правда" прямо заявила:

"Творческое разнообразие на едином пути социалистического развития определяется в различных странах конкретными, объективными условиями".

Если говорить о "сосуществовании", то Шепилов дал ему такое новое толкование, которое вполне укладывается в рамки классического ленинизма. Оно гласит: "Мирное сосуществование есть борьба — борьба политическая, борьба экономическая, борьба идеологическая". Такое толкование есть нечто большее, чем холодная война: борьба политическая включает в себя борьбу классовую вплоть до ее высших форм — до восстаний и гражданских войн; борьба экономическая — это открытый курс на экономическую экспансию вовне; борьба идеологическая — ставка на внутреннее разложение свободных народов и на торжество коммунистической идеологии во всем мире.

Но значит ли все вышесказанное, что вообще нет "сталинизма", как специфического явления и новой главы коммунизма? Нет, конечно. Его, правда, нет как социологического или философского этапа в коммунизме, но он есть как практическая интерпретация теории коммунизма. В этом смысле сталинизм наиболее всеобъемлющее и наиболее последовательное применение ленинских теоретических принципов "диктатуры пролетариата" в области государственного управления, экономической политики и идеологической жизни. Сталинизм — идеологическая система и практическое руководство сохранения и расширения абсолютной власти. Захватить власть — дело относительна легкое, но сохранить и удержать ее — дело гораздо более трудное, — говорил Ленин. Первую и легкую задачу разрешил Ленин, вторую и трудную — Сталин. Поэтому все, что Сталин внес от себя в коммунизм, исходит не из умозрительных обобщений в области абстрактной теории, а из практических потребностей диктаторского режима.

Сюда как раз и относятся теоретические по видимости, но практические по сути дела "новшества" Сталина:

1. Теория о строительстве социализма в одной стране.

2. Теория о сплошной коллективизации и ликвидации кулачества (завершение узурпации политической свободы крестьянства узурпацией его экономической свободы).

3. Теория о преимущественном развитии тяжелой промышленности (для развития военно-стратегической промышленности).

4. Теория об обострении классовой борьбы в условиях социалистического общества (для оправдания массового террора).

5. Теория о сохранении и усилении государства при социализме и при коммунизме (для оправдания абсолютизации государственной власти, роста и усиления полиции, централизованной бюрократии, армии, концлагерей и т. д.).

6. Теория о революционной бдительности и капиталистическом окружении (для оправдания чекистского шпионажа внутри и вне страны, для перманентных чисток).

7. Теория о "социалистических" и "буржуазных" нациях (для культивирования ненависти против свободных наций) и т. д. и т. д.

Это перечисление можно было бы продолжить, но и этих "теорий" Сталина достаточно, чтобы видеть, что спецификум сталинизма сугубо утилитарен: все его теоретические построения адресованы не в будущее "царство коммунизма", а в настоящее время. Они ищут не путей к коммунизму как к гармоническому общежитию людей, а ищут путей, методов и форм к увековечению "статус кво": режима диктатуры.

Если сейчас коллективное руководство утверждает, что хотя Сталин и не числится более в основоположниках марксизма, но что он был и остается "выдающимся марксистом-ленинцем", то оно само распространяет уголовную практику Сталина на свое собственное мировоззрение, и тем самым признает, что уголовные преступления Сталина происходили в рамках и на почве марксизма-ленинизма. Хотя такая постановка вопроса и не лишена своей внутренней логики, но трудно в этом видеть политическую целесообразность со стороны столь целеустремленных людей. Правда, расчет Кремля был ясен — атаки на Сталина превращаются объективно в атаки на режим. Чтобы предупредить их, Кремль ударяется в другую крайность — пытается реабилитировать имя Сталина. Но это было и остается расчетом наивным: доклад Хрущева войдет в историю как жестокий приговор целой эпохе, а реплика Хрущева в китайском посольстве о Сталине — как свидетельство политической незадачливости наследников Сталина.

Однако реабилитирован ли этой репликой Хрущева Сталин хотя бы в глазах коммунистов, и достиг ли Кремль тем самым своей цели? Ни в какой мере. Как раз коммунизм не признает пророков половинчатых, грешных, с изъянами и ошибками. Поскольку Хрущевы реабилитацию Сталина все еще сопровождают оговорками об ошибках Сталина, Сталин безвозвратно погиб для коммунизма, как знамя, символ и авторитет.

Означает ли реабилитация Сталина возврат к сталинизму в СССР? На этот вопрос не так просто ответить, как это кажется на первый взгляд. Все внешние, поверхностные явления не должны нас уводить в сторону от существа дела. К тому же, если говорить о возврате, то надо ясно себе представить, в чем же тогда заключался отход от Сталина. Выше уже указывалось, что в области догматики XX съезд провозгласил не отход от Сталина, а отход в определенных пунктах от Ленина. Поэтому возврат к старым тезисам по вопросам о тактике и стратегии революции был, собственно, возвратом не к Сталину, а к Ленину.

В чем же тогда был отход от Сталина?

В том, что:

1. Осуждался культ личности Сталина и восстанавливался культ личности Ленина (в принципе культ, как таковой, не осуждался).

2. Объявлялся принцип коллективной диктатуры в партии и государстве вместо единоличной (в принципе диктатура осталась).

3. Осуждалась террористическая практика Сталина против партолигархии (в принципе террор против народа не осуждался).

4. Осуждалось перемещение власти Сталиным от партаппарата к полицейскому аппарату (в принципе полицейская система не осуждалась).

5. Осуждалась чрезмерная централизация бюрократического аппарата государственного управления.

6. Осуждалась сталинская национальная политика по уничтожению малых народов.

7. Объявлялась война сталинскому теоретическому наследству по определенным вопросам.

8. Осуждалось грубое вмешательство Сталина во внутренние дела коммунистических партий стран "народных демократий" (Югославия).

Отсюда ставилась задача исправления или ликвидации этих последствий так называемого "культа личности". Выполнение этой задачи мыслилось как контролируемая десталинизация.

Из всех этих перечисленных пунктов только по последним двум пунктам мы можем говорить о частичном пересмотре курса XX съезда. А по всем остальным о продолжающейся десталинизации на практике.

Вынужденное обстоятельствами реабилитировать Сталина, коллективное руководство не отступило и не отступает от намеченного курса по ликвидации "последствий культа личности".

 

VII. "ПРОСВЕЩЕННЫЙ СТАЛИНИЗМ"

События, последовавшие за разоблачением Сталина, явились грозным предупреждением, что калькулированная десталинизация начинает выходить из-под контроля Кремля. Оптимистические расчеты — разрядить путем разоблачения Сталина внутреннюю и внешнюю атмосферу — оказались ошибочными.

Отсюда Кремль очутился как бы в заколдованном кругу: полный возврат к Сталину был невозможен уже психологически, а продолжение курса на десталинизацию угрожало серьезными потрясениями самой системы.

На Западе придавали термину "десталинизация" то значение, которое ему никогда не придавали люди из Кремля. На Западе под десталинизацией подразумевали постепенный отход от существующей в СССР системы. Руководители КПСС под десталинизацией (этого термина они, конечно, не употребляют, а говорят о "ликвидации последствий культа личности Сталина") подразумевали:

1. Развенчание славы и имени Сталина как классика марксизма, чтобы иметь свободу действий как в догмах, так и на практике.

2. Пересмотр практики правления Сталина, чтобы поставить партию над полицией.

3. Создание психологических и политических предпосылок, чтобы приступить к проведению совершенно неизбежных и вынужденных реформ сверху как в экономическом, так и в административном управлениях.

Если у Кремля были планы для серьезных изменений в рамках сложившейся системы, то надо было развенчать Сталина как классика марксизма, что только и создавало необходимую предпосылку для обоснования новых мероприятий.

Тот политический, хозяйственный и идеологический тупик, до которого Сталин довел страну накануне своей смерти и из которого он собирался выйти при помощи новой "Великой чистки" и внешних авантюр, Кремль назвал "последствиями культа личности" и сосредоточил свое внимание на их ликвидации.

В самом деле, как этот вопрос был поставлен в решении XX съезда?

По известному нам "закрытому докладу" Хрущева XX съезд принял следующую короткую резолюцию:

"Заслушав доклад тов. Хрущева Н. С. о культе личности и его последствиях, XX съезд КПСС одобряет положения доклада ЦК и поручает ЦК КПСС последовательно осуществлять мероприятия, обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности, ликвидацию его последствий во всех областях партийной, государственной и идеологической работы (курсив мой. — А. А. {1} ), строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным" [358] .

Таково было понимание десталинизации в глазах Кремля. Вот как раз в смысле такого понимания мы не можем говорить, что происходит ресталинизация. Конечно, есть факты, говорящие как будто в пользу ресталинизации (вооруженная интервенция в Венгрию, новое ухудшение отношений с Западом и с Тито, возобновление духовного давления в СССР, реабилитация имени Сталина). Однако при ближайшем рассмотрении общих и специфических причин этих событий выясняется, что как факты ресталинизации они отпадают. Трагедию несчастной Венгрии надо видеть не в одном Сталине она была предрешена в соглашениях союзников военного времени и в мирном договоре в Париже после войны. Можно и нужно обвинять Кремль, что он по-своему толкует эти документы, но что военная интервенция советской армии в Венгрии происходила, согласно этим документам, в сфере советского влияния, об этом спорить нельзя. К тому же, советская интервенция в Венгрии не есть специфическая сталинская акция, она — наиболее жестокое проявление чисто империалистической политика, или то, что немцы называют "махтполитик", к которой Советская Россия прибегла с большим основанием, чем Россия царская в 1849 году в той же Венгрии. Но если даже считать эту акцию чисто сталинской, то она не была проведена в Польше. Тут состоялся явно антисталинский компромисс по духу, так как польская революция не была направлена против советской военной стратегии и против коммунизма вообще, как это было в Венгрии.

Относительный и временный конец "оттепели" в самом СССР обозначился еще до начала этих событий, и именно тогда, когда Кремль увидел, что кампания по разоблачению культа личности явно выходит за пределы, предусмотренные партийным аппаратом. Кремль был озабочен не столько критикой Сталина, сколько критикой режима, почему и пришлось затормозить антисталинскую кампанию. Но все это не означало, что Кремль отказался от практической десталинизации именно в тех пределах и рамках, в которых он собирался ее проводить.

Распространенное представление, что десталинизация вообще началась лишь с XX съезда, не соответствует действительности. Она началась сразу же после смерти Сталина. Вспомним факты:

1. Амнистия заключенных до 5 лет (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27.3.1953 г.).

2. Освобождение кремлевских врачей (апрель 1953 г.).

3. Ликвидация Берия и его группы (июль 1953 г.).

4. Упразднение военных трибуналов войск МВД (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 11 сентября 1953 г.).

5. Упразднение Особого Совещания МВД СССР (сентябрь 1953 г.).

6. Отмена постановления ЦИК СССР 1 декабря 1934 года — о порядке ведения дел "по подготовке и совершению террористических актов" и постановлений 1 декабря 1934 года и 14 сентября 1937 года об изменениях в уголовно-процессуальных кодексах, по которым не допускались кассационные жалобы по делам о вредительстве, терроре и диверсии (Указ Президиума Верховного Совета в сентябре 1953 г.).

7. Амнистия советских граждан, сотрудничавших во время войны с немцами (Указ Президиума Верховного Совета от 17 сентября 1955 г.).

8. Упразднение единоличного руководства над органами госбезопасности как в центре, так и на местах.

9. Издание "Положений о прокурорском надзоре в СССР" (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24 мая 1955 г.).

10. Создание Комиссии Президиума ЦК КПСС по расследованию преступлений Сталина во время Великой чистки (1954 г., см. "закрытый доклад" Хрущева).

11. Пересмотр дел всех политических заключенных.

Все эти юридические акты били в одну точку: поставить партию над полицией с явной тенденцией в сторону либерализации режима.

Они, конечно, не меняли природы советской карательной системы, но они сводили или призваны сводить к минимуму произвол сталинской системы.

В этом смысле они представляют собой десталинизацию на практике еще до того, как Сталин был развенчан на XX съезде партии.

Первоначальный курс ЦК КПСС, видимо, заключался в том, чтобы проводить десталинизацию или "ликвидацию последствий культа личности", не трогая, однако, имени самого Сталина или даже ссылаясь на Сталина. (Например, о вреде "культа личности" газета "Правда" писала впервые 10 июня 1953 г., но писала, ссылаясь на "основополагающие" указания самого Сталина, а о ленинском принципе "коллективного руководства" говорилось сейчас же после смерти Сталина — в речи Маленкова от 14 марта 1953 г.).

Но последовательное проведение десталинизации, естественно, не могло долго опираться на имя самого Сталина. Если Сталин и дальше оставался бы незыблемым авторитетом и классиком марксизма-ленинизма, то практика коллективного руководства могла быть истолкована как антимарксистская практика. Помимо всех прочих причин и для проведения десталинизации надо было выключить Сталина из "великой четверки" (Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин), выдавая десталинизацию за восстановление так называемых ленинских принципов руководства.

Вокруг этого судьбоносного решения происходила долгая борьба. Ибо, как выясняется теперь, вопрос о культе Сталина, оказывается, обсуждался еще на июльском пленуме 1953 года, в связи с ликвидацией Берия.

Но окончательно решен он не был, так как еще в январе 1956 года, накануне XX съезда, член Президиума ЦК КПСС Кириченко в своем докладе на Украинском съезде (21 января 1956 г.) все еще говорит о "великом учении Маркса-Энгельса-Ленина и Сталина".

Только перед самым началом работы XX съезда принимается окончательное решение — развенчать и разоблачить Сталина. Отныне десталинизация происходит уже с открытым перекладыванием всех грехов советского режима на одного Сталина.

За этот период и до торможения борьбы с культом личности были проведены следующие мероприятия:

1. Решение самого съезда о необходимости продолжать борьбу за дальнейшую ликвидацию последствий культа личности во всех областях партийной, государственной и идеологической жизни.

2. Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об отмене судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий и учреждений и прогул без уважительной причины".

3. Ликвидация Министерства юстиции СССР и передача его функций союзным республикам.

4. Серия актов Совета министров СССР и ЦК КПСС с мая по ноябрь 1956 года о расширении прав союзных республик в плане децентрализации и бюджетных компетенций.

5. Постановление Совета министров СССР от 6 июня 1956 года об отмене платы за обучение в средних и высших школах.

6. Серия актов Совета министров, ЦК КПСС и Указов Президиума Верховного Совета по линии социальной политики с марта по ноябрь 1956 года. (О сокращении рабочего дня, закон о государственных пенсиях, повышение зарплаты низкооплачиваемых рабочих, авансирование колхозников ежемесячно, увеличение отпусков по беременности и после родов и т. д.)

Эти акты и указы, особенно по линии социальной политики, также были направлены на ликвидацию тяжелого наследия Сталина в отношении элементарных жизненных интересов народа. Ведь Сталин вел всегда целеустремленную политику "железного максимума жизненного стандарта", как бы следуя замечанию Энгельса о том, что первобытный человек начал заниматься "философией", когда он мог поесть досыта и делать запас на завтра.

Выясним теперь вопрос о том, как и насколько повлияли польско-венгерские события на развитие внутренней политики в СССР. Что же происходит дальше: десталинизация или ресталинизация?

Выше уже указывалось, что в области идеологии, в связи с этими событиями, руководство КПСС, собственно, вернулось не к Сталину, а к Ленину, что отчасти и оправдывало реабилитацию имени Сталина.

Этот возврат к ленинизму в идеологии и реабилитация имени Сталина затормозили десталинизацию в СССР, но не приостановили ее на практике. То, что я называю "практической десталинизацией", продолжалось и продолжается после событий в Восточной Европе.

Какими фактами это подтверждается?

Вот они:

1. Осенью 1956 года были приняты два весьма важных постановления правительства СССР об МВД СССР и концлагерях. Они не были опубликованы в печати, но журнал "Партийная жизнь" вкратце излагает их содержание следующим образом:

а) "Управление МВД и управления милиции в области реорганизованы в единые управления внутренних дел Исполкомов";

б) "признано нецелесообразным дальнейшее существование Исправительно-трудовых лагерей (т. е. концлагерей. — А. А.), и в связи с этим решено реорганизовать их в Исправительно-трудовые колонии… для усиления контроля за деятельностью исправительно-трудовых учреждений при Исполкомах местных советов созданы наблюдательные Комиссии из представителей советских, профсоюзных и комсомольских организаций".

2. Решения декабрьского пленума ЦК КПСС 1956 года о децентрализации органов управления в промышленности.

3. Принятие сессией Верховного Совета СССР — в феврале 1957 года — ряда законов по децентрализации административного управления и юридического законодательства:

а) отнесение к ведению союзных республик законодательства об устройстве судов союзных республик и принятия уголовного, гражданского и процессуальных кодексов самими союзными республиками;

б) отнесение к ведению союзных республик вопросов областного, краевого, административно-территориального устройства;

в) ограничение надзорных функций Верховного Суда СССР в пользу Верховных Судов союзных республик.

4. Возвращение на родину депортированных кавказских народов и восстановление их национальных автономий.

5. Решение февральского пленума ЦК КПСС 1957 года о дальнейшей децентрализации в промышленности.

6. Постановление ЦК и Совета министров об отмене ежегодных принудительных займов.

7. Принятие закона "о дальнейшем усовершенствовании управления строительством и промышленностью" майской сессией Верховного Совета 1957 года (т. е. о дальнейшей децентрализации).

8. Издание вместо сталинских книг новых работ по марксизму-ленинизму и истории партии:

а) издание "Популярного учебника по истории КПСС" (авторский коллектив под руководством заведующего иностранным отделом ЦК КПСС Пономарева);

б) издание учебника "Основы марксистской философии" (авторский коллектив под руководством заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК Константинова);

в) издание учебника "Основы марксизма-ленинизма" (авторский коллектив под руководством члена Президиума Верховного Совета СССР Куусинена);

г) 3-е переработанное издание учебника "Политическая экономия" (авторский коллектив — Шепилов, Островитянов, Юдин и др.).

Таковы факты о продолжающейся практической десталинизации. Впрочем, это признают и сами руководители КПСС. Так, Хрущев в своей беседе с главным редактором "Нью-Йорк Таймс" Турнером Кетличем от 10 мая 1957 года заявил:

"Сталин имел большие недостатки, о которых мы говорили и будем говорить. И мы не жалеем, что поступили так, однако он был преданным революционером и преданным последователем Маркса и Ленина. Он допустил много ошибок, но сделал и много полезного" [367] .

Однако весьма характерно, что в советском официальном тексте об этой беседе слова "Сталин имел большие недостатки, о которых мы говорили и будем говорить, и мы не жалеем, что поступили так", — выпущены. Характерна и вторая цензура, проделанная над советским текстом указанной беседы. По словам Турнера Кетлича, на его вопрос, "какое место займет Сталин в истории СССР", Хрущев ответил: "очень большое", а в газете "Правда" сказано: "Сталин займет должное место".

Итак, каковы общие выводы, какова общая тенденция дальнейшего развития советского режима?

Относительность и условность внутренней стабилизации коллективного руководства делают относительными и условными всякие ответы на вышепоставленные вопросы. К тому же, рассматривая развитие внутренней политики СССР, нельзя абстрагироваться от его международного положения. Всякое ухудшение международного положения СССР автоматически будет означать усиление сталинского крыла и сталинских методов в коллективном руководстве, тогда как общая разрядка в международных отношениях может свести на нет влияние этого крыла и во внутренней политике.

При этих подчеркнутых оговорках можно прийти к следующим выводам относительно судеб сталинизма в СССР:

1. Десталинизация в СССР продолжается, причем продолжается как десталинизация строго контролируемая сверху и проводимая в определенных рамках. Рецидивы сталинизма или тенденция в сторону ресталинизации после восточноевропейских событий сказались во внутренней политике, главным образом, в области догматических вопросов, а не в текущей практике правления. При ближайшем рассмотрении характера и такой условной ресталинизации выясняется, что речь тут идет вовсе не а возврате к Сталину, а о возврате к идеологии ленинизма, которая и была подвергнута значительной ревизии на XX съезде.

Сила и сущность сталинизма — не в области теории, а в практической системе правления. В основу этого правления были положены два принципа: первичный принцип — превентивный террор, вторичный принцип — целевая пропаганда. Ныне эти два принципа переместились — целевая пропаганда стоит на первом месте, а террор не носит превентивного характера.

Оформляющуюся сейчас в СССР систему правления нельзя называть чисто сталинской. На наших глазах происходит ее явная деформация. Резко, иногда радикально, меняется если не сущность, то формы методов правления. Система, конечно, не перестает быть полицейской, но сама полиция перестала быть всесильной. От системы принудительного труда начинают переходить к системе принудительной добровольности. Централизованная бюрократия децентрализуется. Стандарт жизни имеет тенденцию перешагнуть за "железный максимум" Сталина. Пропаганда больше заигрывает с народом, чем приказывает ему.

Кремль вступает в эпоху экспериментирования и реформ сверху, чтобы модернизировать режим, вывести его из сталинского тупика и предупредить возможный взрыв снизу. Если допустима аналогия для социально-однотипных явлений, то обозначившийся в СССР режим условно можно назвать режимом "просвещенного сталинизма", по аналогии с "просвещенным абсолютизмом" в европейских странах во второй половине XVIII века. Но "просвещенный абсолютизм" был переходной стадией — в Западной Европе он подготовил условия для уничтожения абсолютизма вообще, а в России, наоборот, на смену "просвещенному абсолютизму" (Екатерина II) пришло военно-бюрократическое правление (Павел, аракчеевщина, Николай I).

Переходной стадией является и "просвещенный сталинизм": либо назад — к классическому сталинизму, либо вперед — по пути уничтожения сталинизма вообще. Дилемма эта не только грозная, но и трудно разрешимая. Чтобы вернуться в нынешних новых условиях СССР к классическому сталинизму, нужен новый диктатор, но уже более высокого класса, чем Сталин, что трудно себе представить даже теоретически. Чтобы развитие пошло по пути уничтожения сталинизма вообще, нужно допущение известного минимума духовных свобод в стране.

Отныне СССР вступает на путь борьбы для разрешения этой судьбоносной дилеммы. Как теоретические расчеты, так и исторический опыт подсказывают, что исход такой борьбы будет зависеть не от одной субъективной воли коллективного руководства.

 

VIII. СИЛУЭТЫ ПОРТРЕТОВ "КОЛЛЕКТИВНОГО РУКОВОДСТВА"

До сих пор я писал о тех процессах внутри партии, которые логически должны были привести к "Великой чистке" 1936–1939 годов и завершиться окончательным торжеством единоличной диктатуры Сталина. Я особенно подробно останавливался на истории возникновения, развития и гибели последней организованной оппозиции внутри партии — на "правой оппозиции", потому что ее история наименее освещена в литературе.

К тому же, "правая оппозиция" была и последней попыткой сохранить "коллективное руководство" и предупредить личную диктатуру Сталина.

Сегодняшнее "коллективное руководство", в конечном счете, сводит все грехи Сталина к этой диктатуре, но какая все-таки сталинская, то есть фарисейская, последовательность у его учеников: обвиняя Сталина в уничтожении ленинского "коллективного руководства" и установлении режима личного произвола над партией и страной, они и троцкистов, и бухаринцев объявляют "злейшими врагами" ленинизма!

Люди, которые поплатились своей жизнью за попытку предупредить и Сталина и сталинские преступления, объявляются преступниками, а борьба Сталина против них признается его "бесспорной заслугой".

Где тут логика? В том-то и дело, что тут есть логика. Но она заключается только в одном: нынешние "коллективные руководители" как раз и были той силой, без помощи которой Сталин не стал бы Сталиным, а она — "коллективными руководителями".

Достаточно беглого взгляда на их карьеру, чтобы понять эту логику. Как было видно из предыдущего изложения, путь Сталина к "Великой чистке" и, стало быть, к единоличной диктатуре прошел через три этапа:

— ликвидация троцкистов;

— ликвидация зиновьевцев;

— ликвидация бухаринцев.

Четвертый этап — этап ежовский — был завершающим. Кто стоял рядом со Сталиным на всех этапах и кто на каком этапе сделал карьеру? Не будем говорить о мертвых или о тех, кто на одном этапе был рядом со Сталиным, на втором сорвался или даже на всех трех этапах шел вместе со Сталиным, а на ежовском был сам ликвидирован.

Будем говорить только о тех, кто оказался до конца испытанным "учеником и соратником", а ныне проклинает своего учителя.

1) Вячеслав Молотов (род. в 1890 г., в партии с 1906 г.).

Он был секретарем ЦК партии даже раньше Сталина (1921 г.), но не был членом Политбюро. Чтобы он стал им, надо было изгнать из Политбюро Троцкого, Зиновьева и Каменева. В борьбе за их ликвидацию отдал Сталину не только свои личные способности, но и всю душу.

"Молотов — это не личность, а робот Сталина", — говорили о нем в партии. "Робот" был вознагражден и назначен членом Политбюро в 1926 году. Я даже не думаю, что Молотов карьерист по натуре. Но у него одна удивительная способность, роднящая его именно с "роботом", — бесчувственность машины и автоматизм исполнителя. Эти качества Сталин и использовал до конца. Подготовляя почву в Политбюро против бухаринцев, Сталину даже не нужно было предварительно "агитировать" или уговаривать Молотова — кто же "агитирует" и "уговаривает" машину? Надо было только "подмазать робота" и поставить его на свое место. Сталин так и поступил.

В борьбе с правыми Молотов показал еще более высокий класс, чем в борьбе с троцкистами и зиновьевцами. Правда, ничего своего он в этот "класс" не вносил, но зато прекрасно осуществлял волю водителя. Вот тогда Сталин увидел в нем давно искомую ширму для завуалирования личной диктатуры и столь же безотказное орудие в деле ее осуществления. "Ширма" была назначена номинальным председателем Советского правительства вместо Рыкова (1930 г.), и ею он пользовался до тех пор, пока вообще нужны были всякие ширмы.

Еще до войны (май 1941 г.) Сталин отнял у Молотова пост главы правительства. И это несмотря на ведущую роль Молотова в чистке его собственного кабинета. Посмотрите на список коллег Молотова — членов Совета народных комиссаров (Совет министров) 1937 года, которые были ликвидированы при личном участии Молотова.

Председатель Совета народных комиссаров — Молотов.

Заместители председателя:

1. Рудзутак (ликвидирован).

2. Чубарь (ликвидирован).

3. Межлаук (ликвидирован).

4. Антипов (ликвидирован).

Наркомы:

5. Обороны — Ворошилов.

6. Иностранных дел — Литвинов (снят).

7. Внешней торговли — Розенгольц (ликвидирован).

8. Путей сообщения — Каганович.

9. Связи — Ягода (ликвидирован).

10. Тяжелой промышленности — Орджоникидзе (ликвирован).

11. Оборонной промышленности — Рухимович (ликвидирован).

12. Пищевой промышленности — Микоян.

13. Легкой промышленности — Любимов (ликвидирован).

14. Лесной промышленности — Лобов (ликвидирован).

15. Земледелия — Чернов, потом Эйхе (ликвидированы оба).

16. Зерновых и животноводческих совхозов — Калманович (ликвидирован).

17. Финансов — Гринько (ликвидирован).

18. Внутренней торговли — Вейцер (ликвидирован).

19. Внутренних дел — Ежов (ликвидирован).

20. Юстиции — Крыленко (ликвидирован).

21. Здравоохранения — Каминский (ликвидирован).

Из 21 министра СССР уцелели лишь сообщники Молотова и Сталина: Каганович, Микоян и Ворошилов.

Все другие, которые никогда не были ни троцкистами, ни бухаринцами, оказались "шпионами" германского фашизма. Чтобы арестовать любого из них, нужны были подписи главы правительства — Молотова, главы ЦИК СССР (Верховного Совета) — Калинина, генерального прокурора Вышинского. Подпись Сталина вообще не требовалась, так как она не имела юридического значения (Сталин был секретарем ЦК и лишь членом Президиума ЦИК СССР).

Даже всесильный Ежов не мог арестовать членов правительства без этих подписей. Может быть, со временем Молотов скажет, что он подписывал арест почти всего состава своего правительства под диктовку Сталина, подобно тому, как в Нюрнберге помощники Гитлера сваливали всю вину на "фюрера". Но соратники Гитлера юридически были правы: "фюрер" был не просто "фюрер", он был и канцлером Империи. А Сталин? Сталин был лишь "фюрером", а "канцлером" СССР был ведь сам Молотов.

Но этого мало. Чтобы до конца и во всем объеме видеть роль Молотова в "Великой чистке" 1933–1939 годов, недостаточно установить внешние явления. Надо знать если не закулисную роль его, то, по крайней мере, роль Молотова на пленумах ЦК партии 1935–1936 и 1937–1938 годов.

На всех пленумах ЦК этих лет неизменно, хотя в разных формулировках, стоит один и тот же вопрос — чистка партии.

Не только народ, но и сама партия об этих пленумах знала только то, что сообщали скупые и по существу ничего не говорящие коммюнике ЦК:

1. О декабрьском пленуме ЦК 1935 года ("Итоги проверки партдокументов"): введение Микояна в члены, а Жданова в кандидаты Политбюро.

2. Июньский пленум ЦК 1936 года "("Обмен партдокументов").

3. Февральско-мартовский пленум ЦК 1937 года (исключение из партии Бухарина и Рыкова).

4. Мартовский пленум ЦК 1938 года (завершение чистки под предлогом чистки партии от "левых загибщиков", введение Н. Хрущева в состав кандидатов в члены Политбюро и Л. Мехлиса в члены Оргбюро).

Самый же главный пленум ЦК — сентябрьский пленум ЦК 1936 года, на котором Сталину было выражено политическое недоверие, — вообще не нашел отражения в партийной прессе.

На всех этих пленумах роль юридического председателя (открытие пленума, руководство ведением прений, резолютивные предложения, закрытие пленума) играл не Сталин, а Молотов. Если когда-нибудь протоколы этих пленумов будут опубликованы, то удивленный мир установит:

1. Генеральный режиссер чисток — Сталин — всегда в суфлерской будке. Его почти не видно. Если он и выходит на сцену (иногда с репликами, иногда с речью), то он либо выглядит как "примиренец" и "миролюбец", либо держит речь на какие угодно темы, но не на тему чистки (до самого ареста Бухарина-Рыкова в феврале 1937 г.).

2. Зато действуют Молотов, Каганович, Андреев, Шкирятов, Мехлис и, конечно, Ежов. Но политический тон пленумам дает Молотов так же усердно и талантливо, как Каганович — идеологическое обоснование, а Ежов полицейское завершение.

Чистка Ежова 1936–1938 годов в такой же степени, а юридически — еще в большей степени, была чисткою официального главы Советского правительства Молотова, у которого Ежов был одним из министров.

Я уже говорил о роли Молотова в уничтожении крестьянства СССР, в принудительной коллективизации и грабительской индустриализации. И тут его роль может быть сравнена с ролью Сталина. Всесоюзный "план по ликвидации кулачества, как класса" в январе 1930 года был принят Политбюро по докладу так называемой "Деревенской комиссии Политбюро", председателем которой был тот же Молотов.

Все довоенные пятилетки, в которых увековечивался нищенский стандарт жизни советских рабочих, принимались на пленумах и съездах партии по докладам того же Молотова. Законно — юридическим отцом "Сталинской конституции" тоже был сам Молотов (декабрьский пленум ЦК 1935 г.). Только через год Сталин "полюбил" ребенка и адаптировал его на съезде Советов (декабрь 1936 г.).

Но в 1939 году кончилась чистка. Одни ее участники были вознаграждены (Маленков, Хрущев, Суслов, Булганин, Вышинский и др.), другие ликвидированы (Ягода, Ежов, Заковский и др.), Молотову дали сформировать новый состав правительства. В числе министров были на этот раз не только его личные друзья, но даже и жена — Полина Жемчужина. Однако "семейная идиллия" продолжалась недолго: не прошло и двух лет, как Маленков снял жену Молотова, а Сталин — самого Молотова. Он остался министром иностранных дел и заместителем Сталина. На этом поприще он воздвиг себе только один памятник — "Пакт Молотова-Риббентропа".

Тот же Молотов принял в 5 часов утра 22 нюня 1941 года германского посла фон Шуленбурга, вручившего ему ноту о начавшемся наступлении Германии на СССР. В эту трагическую минуту он произнес фразу, в которой паническая растерянность выдает всю внутреннюю пустоту этого "государственного" деятеля: "Скажите, господин посол, чем мы это заслужили?" Вот именно, ничем не заслужили!

К утру Молотов пришел в себя и выступил у микрофона (самому Сталину понадобилось целых две недели): "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами", — вот все, что мог сказать Молотов гражданам СССР в оправдание своей прогитлеровской политики, приведшей к войне против самого же СССР.

В этой войне Сталин еще раз использовал Молотова как ширму "русского патриотизма" в качестве заместителя председателя Государственного комитета обороны. Вспомнил заодно и англофила Литвинова, который в 1939 году был выведен из состава ЦК, как "не оправдавший доверие партии", а на самом деле как еврей, с которым не хотел иметь дело Гитлер.

Сейчас он нужен был для отправки в Америку в качестве чрезвычайного и полномочного посла. И Литвинов оправдал доверие: помощь лендлиза широким потоком двинулась в СССР, достигнув к концу войны одиннадцати миллиардов долларов! Молотов участвует на всех военных конференциях с союзниками (Тегеран, Ялта, Потсдам). И тут все крайние требования Советов обосновывает Молотов, а все "уступки" делает Сталин. Но в решающих для Кремля вопросах упорствует и Сталин, ссылаясь на Политбюро, которое он якобы не в состоянии "уговорить", или на русских… царей, о которых ему и Молотову скажут, что те лучше защищали интересы России, тем Молотов и Сталин. Один из американских участников этих конференций писал в своих мемуарах, что в дискуссии с Рузвельтом Сталин, говоря о великих жертвах людьми со стороны СССР, пустил даже слезу. Да, воистину великим артистом был товарищ Сталин!

Разве можно после этого обвинять Рузвельта, который, по словам бывшего американского посла в Москве Дэвиса, всерьез думал, что "такого слезливого" диктатора он легко перевоспитает "в демократическом и христианском Духе".

Настойчивые и весьма дальновидные предупреждения предшественника Дэвиса (теперь уже ясно, что "Моя миссия в Москве" была дезинформацией не только президента, но и американской общественности) В. Буллита об истинных планах Кремля в Европе и Азии не имели успеха.

Голоса американских знатоков СССР — Истмена, Исаака Дон-Левина, Евгения Лайонса и других не были популярными. Предупреждения самих русских деятелей различных направлений об истинной природе политики Сталина и Молотова — А. Керенского, Р. Абрамовича, Б. Николаевского, Д. Далина, С. Мельгунова, П. Струве, П. Милюкова, А. Деникина и др. — принимались за голоса "обиженных".

Это тоже был результат хорошо организованной работы Молотова и Литвинова в Америке. Но вот кончилась война. Началась война холодная. В этой войне Сталину нужно было отточенное интеллектуально, но морально еще менее разборчивое орудие. И Сталин находит его: Молотов снимается, а его заместитель Вышинский назначается министром иностранных дел. Молотов зачисляется в "институт заместителей" Сталина без портфеля (начало 1949 г.).

Накануне роковой болезни Сталин успевает поблагодарить Молотова еще раз — он арестовывает его жену. Воистину, трудно было угодить Сталину!

Несмотря на все обиды, которые причинял ему и его семье Сталин, сам Молотов остался до конца преданным его учеником. Этим он гордился раньше. Гордится, несомненно, в глубине души и сегодня. Еще в 1930 году, приняв пост главы Совета народных комиссаров от свергнутого Рыкова, Молотов обратился к участникам объединенного пленума ЦК и ЦКК (в декабре 1930 г.) со следующей "правительственной декларацией".

"Сейчас в связи с моим назначением я не могу не сказать о себе и о своей работе. В течение последних лет мне пришлось в качестве секретаря ЦК проходить школу большевистской работы под непосредственным руководством лучшего ученика Ленина, под непосредственным руководством т. Сталина. Я горжусь этим".

Таковы в самых кратких чертах заслуги Молотова перед покойным диктатором. Его снятие с поста министра иностранных дел СССР связано с этим. Он неудобен "младоленинцам" из "коллективного руководства" на первом плане не из-за его сталинских преступлений, а как живой символ эпохи мертвого Сталина.

Назначение Молотова министром Государственного контроля, отдавая дань его личным качествам — бесчувственности бюрократа и педантичности исполнителя — переводит его в разряд простых смертных на среднем плане. Если полная реставрация сталинизма окажется возможной, то новый триумф Молотова будет ее логическим последствием.

2. Лазарь Каганович (род. в 1893 г., в партии с 1911 г).

Он пользуется в КПСС славой "талантливого организатора". Во всех его официальных биографиях эта слава присутствует неизменно. Многие заграничные писатели лишь повторяют, говоря о Кагановиче, эту советскую оценку. Что Каганович — "организатор" и организатор "талантливый", — с этим спора нет. Но "организатор" чего, "организатор" где и "организатор" как? — в этом весь вопрос.

Например, другой, такой же старый большевик, как и он, такой же член президиума ЦК КПСС и "первый заместитель", как и Каганович — Микоян — не может равняться с Кагановичем не по убеждению, конечно, а по своему складу ума и по ограниченности "творческого" размаха в организационной технике большевизма.

В этой технике Каганович уникум, почти как сам Сталин. В сталинском большевизме он наиболее близкая копия к оригиналу — к самому Сталину. Порою его и не отличишь от оригинала. Если бы в политике действовал биологический закон, то можно было бы сказать, что все члены Политбюро братья, а вот Каганович и Сталин — братья-близнецы.

Но это родство не физическое, а психологическое. Правда, Каганович старался походить на Сталина и физически. При Ленине он надел европейский костюм и отпустил бородку "а ля Ильич", а при Сталине сменил костюм на сталинскую куртку, бородку снял и отрастил усы "а ля Сталин".

О Кагановиче нельзя сказать, что он был хотя бы и талантливым, но все-таки просто орудием, "роботом" в руках Сталина.

Официальные биографы, фальсифицируя факты и события, сделали ему весьма импозантную биографию одного из руководителей октябрьского переворота, гражданской войны и даже одного из организаторов Красной Армии. Все это выдумки, как выдумками такого рода полна и биография Сталина, что признают сами его бывшие ученики.

Карьера Кагановича, собственно, началась с 1920 года, с Туркестана. Будучи членом "Мусульманского" бюро ЦК РКП (б) по Средней Азии (так оно и называлось: "Мусульманское бюро") с 1920 по 1922 год, Каганович был личным информатором наркомнаца Сталина по делам Средней Азии и Казахстана. Все важнейшие меры по советизации и большевизации Средней Азии через голову местного руководства Каганович подсказывал лично Сталину. В Туркестане Каганович занимал тот же пост, что и Сталин в Москве. Он был наркомом РКИ (в то время Сталин был одновременно наркомнацем и наркомом РКИ). От Сталина же Каганович получал указания, как действовать, а действовал Каганович теми же методами, что и его непосредственный шеф — террором и конспирацией.

Тогда впервые Сталин увидел в нем одного из тех, кого уже начинал собирать вокруг себя — единомышленника по методам и мастера по конспирации. Неудивительно, что когда в 1922 году Сталина назначили генеральным секретарем ЦК, он привлек Кагановича в аппарат ЦК в качестве своего первого помощника по кадрам для разгрома троцкистов (заведующем организационно-инструкторским, потом организационно-распределительным отделом ЦК). На XI съезде партии (1922 г.) Сталин ввел его в кандидаты, а после смерти Ленина и в члены ЦК за успешную организацию борьбы с Троцким (XIII съезд, 1924 г.). За два года совместной работы Сталин убедился в правильности своего выбора и, пользуясь поддержкой Зиновьева и Каменева, даже назначил Кагановича в 1924 году одним из секретарей ЦК партии. Но кончился первый этап борьбы победой над Троцким. Начался второй этап борьба против "зиновьевцев" и "буржуазных националистов". После Москвы и Ленинграда решающая роль в этой борьбе отводилась Украине. В мае 1925 года, то есть за шесть месяцев до начала борьбы против Зиновьева-Каменева, а потом и блока Троцкого-Зиновьева-Каменева, Сталин отправляет Кагановича на Украину в качестве генерального секретаря ЦК партии Украины. При помощи тех же сталинских методов и столь же талантливо, как Сталин в Москве, Каганович громит на Украине не только троцкистов и зиновьевцев, но и украинскую коммунистическую интеллигенцию (Шумский).

К 1928 году троцкистско-зиновьевский блок и "буржуазные националисты" были окончательно разгромлены. Сталин готовился к новой конспирации, к третьему этапу борьбы — к ликвидации Бухарина, Рыкова и Томского.

Основная база правых была в Москве. Правые лидеры пользовались огромным авторитетом и занимали ведущие позиции в правительстве, печати, Коминтерне и в профсоюзах. Тройке "Бухарин-Рыков-Томский" надо было противопоставить тройку секретарей ЦК партии. Кроме самого Сталина и Молотова, в эту тройку мог быть включен только Каганович. И вот в 1928 году, за несколько месяцев до начала борьбы против правых, Каганович отзывается в Москву и назначается третьим секретарем ЦК после Сталина и Молотова. В том же 1928 году, когда уже готовилась открытая кампания против правых, Каганович назначается "политкомиссаром" ЦК в ВЦСПС со званием члена президиума ВЦСПС (против Томского). В 1930 году борьба против правых кончается их полным разгромом и выведением из Политбюро. Теперь, наконец, он добрался и до заветной цели — стал членом Политбюро.

С тех пор Каганович обосновался в Москве, если не считать его кратковременного назначения в 1947 году на Украину вместо снятого тогда Хрущева (Хрущев был назначен председателем Совета министров Украины).

Но все эти заслуги Кагановича бледнеют перед той практикой, которую он развернул с начала тридцатых годов. Теперь только он вступает в свою настоящую область "организатора". На протяжении всего этого времени биография Кагановича напоминает нам биографию самого Сталина при Ленине. Где надо "ликвидировать", "разгромить", "уничтожить" — словом, где нужен железный "организатор разгрома", туда назначается Каганович.

Где вождю подсказать новые формы насилия — физические и духовные, — там Каганович.

Где надо обосновать идеологически и оправдать морально самые тяжкие преступления не только против народа, но и против собственной партии, — там Каганович.

Сталин работает 24 часа в сутки, — говорили в то время в Москве. На недоуменный вопрос: "Как это возможно физически?" — отвечали:

Очень просто — восемь часов он работает под своим настоящим именем, а шестнадцать часов — под псевдонимами "Каганович" и "Молотов".

Зимой 1930 года почти весь Советский Союз был объят крестьянскими волнениями против насильственной коллективизации Сталина. В некоторых районах волнения переходили в открытые вооруженные восстания. Особенно опасные формы эти антиколхозные волнения приняли в основных крестьянских районах — на Украине, Северном Кавказе, в Воронежской области и Западной Сибири. Начиная с 1930 по 1934 год Каганович постоянно переезжает из одного из этих районов в другой, как "Чрезвычайный уполномоченный ЦК и Совнаркома СССР по коллективизации и хлебозаготовкам". Надо себе хорошо представить, что означал на практике этот титул. "Чрезвычайные уполномоченные ЦК и Совнаркома" имели в кармане мандаты за подписями Сталина и Молотова, удостоверяющие, что к данному уполномоченному переходит на местах — в краях, областях и республиках — вся верховная власть и он пользуется экстраординарным правом принимать любые решения и проводить любые мероприятия от имени ЦК и советского правительства. При этом его действия являются безапелляционными и не подлежат обжалованию в Москву. В качестве такого уполномоченного и опираясь на специальные чекистские отряды, Каганович под лозунгом "до конца разгромить кулацкий саботаж" начал массовые выселения детей, женщин и стариков из Воронежа, Украины и Северного Кавказа в Сибирь, а из Сибири — в северную тундру. Ту же практику массового выселения он проводил и в самой Московской области, где он с апреля 1930 года был первым секретарем обкома.

Однако теория "кулацкого саботажа" была опрокинута жизнью. Ведущая часть деревенского населения — среднее крестьянство, — после того как кулачество было уже ликвидировано, ответило на политику насильственной коллективизации и хлебозаготовок своеобразной "итальянской забастовкой": оно вошло в колхоз, чтобы не идти в Сибирь, но не для работы на партию. Колхозы были созданы, помимо других причин, чтобы государство могло легче и больше отбирать хлеб у организованных крестьян, а крестьяне начали рассматривать колхозный хлеб, как свой собственный, и соответственно придерживать его.

В январе 1933 года Сталин говорил:

"В чем состоит главный недостаток нашей работы в деревне за последний 1932 год? Главный недостаток состоит в том, что хлебозаготовки в этом году прошли у нас с большими трудностями, чем в предыдущем году… Объяснить это плохим состоянием урожая никак нельзя, потому, что урожай у нас был в этом году не хуже, а лучше, чем в предыдущем году…"

После установления этого факта Сталин спрашивал: в чем же причина этого? Ответ был таков:

"Враг понял изменившуюся обстановку и, — поняв это, перестроился, изменил свою тактику, — перешел от прямой атаки против колхозов к работе тихой сапой… Ищут классового врага вне колхозов, ищут его в виде людей с зверской физиономией, с громадными зубами, с толстой шеей, с обрезом в руках… Но таких кулаков давно уже нет на поверхности. Нынешние кулаки и подкулачники, антисоветские элементы в деревне — это большей частью люди "тихие", "сладенькие", почти "святые". Их не нужно искать далеко от колхоза, они сидят в самом колхозе…"

Таким образом, после первой чистки в крестьянстве — после ликвидации так называемого кулачества, предстояла теперь новая чистка — чистка против среднего крестьянства, представители которого действуют "тихой сапой" в образе "сладеньких" и "святых" людей.

Как и при помощи каких средств приступить к этой новой расправе с крестьянами? Сталин ответил: "Я думаю, что политотделы МТС и совхозов являются одним из этих решающих средств…" Кто же должен быть поставлен во главе этого дела? Тут Сталин не имел широкого выбора — им мог быть только один Каганович.

Первый секретарь Московского городского комитета, первый секретарь Московского обкома, второй секретарь ЦК партии (после перевода Молотова в Совнарком), Каганович был назначен всесоюзным шефом политотделов в качестве заведующего сельхозотделом ЦК ВКП(б). В его распоряжение было выделено 25 000 "лучших сынов партии", как армия чрезвычайных уполномоченных в сельском хозяйстве (начальники политотделов и их заместители). Они назначались непосредственно ЦК и подчинялись прямо Кагановичу. При каждом начальнике политотдела был его заместитель по ГПУ с целым штатом открытых и секретных сотрудников. В районах МТС было создано 3368 политотделов (17 тысяч человек), в совхозах — 2021 (8 тысяч человек).

Так началась под руководством Кагановича вторая расправа с крестьянством.

Она продолжалась до ноября 1934 года. Новые миллионы крестьян были сосланы из Центральной России, Украины, Кавказа в Туркестан, из Туркестана в Сибирь, а из Сибири — на Колыму. В резолюции, принятой ноябрьским пленумом ЦК 1934 года по докладу Кагановича, высоко ценилась эта его работа. В ней говорилось:

"Партией при помощи политотделов разоблачены и изгнаны в основном из колхозов и совхозов антисоветские, антиколхозные, саботажнические и вредительские элементы, кулаки и подкулачники…"

Одновременно была достигнута и главная цель:

"В сознание миллионов колхозников, — говорилось далее в резолюции [375] , внедрилось понимание первоочередности (курсив мой. — А. А. {1} ) выполнения своих обязательств перед государством".

Уже одной этой своей расправой с крестьянством Каганович навсегда связал свое имя с именем Сталина. Но его главная и решающая заслуга перед Сталиным была в другом — в подготовке условий для ликвидации старой, ленинской партии, с одной стороны, и создания новой, сталинской партии, с другой. Только в этих условиях могла быть установлена единоличная диктатура Сталина.

Для той и другой цели нужно было провести новую "генеральную чистку партии", так как предыдущие чистки (1925, 1926, 1929-30 гг.) не дали желательных результатов. В ноябре 1932 года Политбюро принимает решение об этом. Январский пленум ЦК 1933 года утверждает это решение. Создается Центральная комиссия по чистке партии. Кого же поставить во главе этой комиссии, тем более, что Каганович был занят "чисткой" крестьянства?

У Сталина и на этот раз не было широкого выбора — во главе Центральной комиссии был поставлен тот же Каганович. В этой чистке Каганович применил те же методы, что и при чистке крестьянства — террор и провокацию. По свежим следам заслуг Кагановича в обеих областях партийная печать писала:

"Как секретарь ЦК и заведующий сельхозотделом ЦК в 1929–1934 годах Каганович непосредственно (курсив мой. — А. А. {1} ) руководил… борьбой против организованного кулачеством саботажа государственных обязательств. В качестве председателя Центральной комиссии по чистке партии руководил происходившей в 1933–1934 годах чисткой партийных рядов".

За один лишь 1933 год Каганович успел исключить из партии 362 429 человек. Эта заслуга Кагановича была признана на XVII съезде 1934 года избранием его председателем Комиссии партийного контроля при ЦК.

Но только теперь чистка должна была вступить в свои последнюю стадию — в стадию физической ликвидации "врагов народа" внутри и вне партии. При всем своем "организаторском таланте" Каганович едва ли мог бы справиться с ней один. Надо было найти хорошего и столь же "талантливого" помощника. По его предложению, ему был дан в качестве заместителя председателя Комиссии партийного контроля при ЦК — Николай Иванович Ежов.

Каганович поработал со своим помощником до 1935 года, а в 1935 году Сталин убедился, что помощник хорошо выучился у своего шефа — Ежов был назначен председателем КПК при ЦК и одним из секретарей ЦК. В сентябре 1936 года Ежов стал и народным комиссаром внутренних дел. Но Каганович остается вторым секретарем ЦК до XVIII съезда (1939 г.), принимая ведущее участие в чистке Ежова. В 1935 году Каганович передает пост первого секретаря Московского комитета партии другому своему помощнику — Н. Хрущеву.

С тех пор его постоянно бросают с одного "узкого места" на другое. Он побывал во главе почти всех хозяйственных министерств — путей сообщения, тяжелой промышленности, топливной промышленности, нефтяной промышленности, строительных материалов. И везде, где он побывал, дела шли в гору. Чем добивался он успехов в сложнейших вопросах хозяйственного руководства, не имея даже первоначального школьного образования (он самоучка)? Правда, в юношеские годы он знакомился с делами производства. Но что это было за знакомство? Его официальные биографии указывают, что Каганович с 14-летнего возраста прошел большую трудовую школу — он был набойщиком обуви, закройщиком, упаковщиком, грузчиком, "военным" (всю первую войну отсидел в качестве рядового в запасном полку в Саратове и Гомеле).

Имея лишь этот опыт, Каганович берется руководить промышленностью и успешно ликвидирует "узкие места" в ней. Чем? Теми же методами, какими он добился успехов в коллективизации и на хлебозаготовках. Другими словами, не хозяйственным руководством, а полицейской палкой. На это прямо указывается в его биографии.

"С марта 1935 по 1937 год — народный комиссар путей сообщения, разбил вредительские "теории" (курсив мой. — А. А. {1} ) о том, что железнодорожный транспорт работает "на пределе"… За самый короткий срок, в несколько месяцев, под руководством Кагановича суточная погрузка поднялась с 56 тысяч вагонов до 73 тысячи вагонов".

Где бы Каганович ни появлялся, он всюду находил "вредителей" и ликвидацию "узких мест" начинал с ликвидации людей. Во время управления Кагановича по совместительству двумя наркоматами — путей сообщения и тяжелой промышленности (1935–1939 гг.) на воле не остался ни один член Совета наркоматов, ни один начальник главка, ни один директор треста, ни один управляющий железной дорогой, ни один начальник политотдела дорог, ни один директор крупного предприятия.

Перед вновь назначенным чиновником Каганович, и как народный комиссар и как секретарь ЦК партии, ставил одно и то же условие: либо выполнение плана, либо вон из партии! "Вон из партии" означало в тогдашних условиях быть арестованным, если не как "вредитель", то как "саботажник". Поставленные перед таким выбором чиновники на местах действовали тем же методом, что и Каганович в Москве: репрессиями. Если и репрессии не помогали, то прибегали к вновь найденному средству — к "очковтирательству". Его сущность заключалась в том, что местные чиновники — чиновники партии и хозяйства — писали Кагановичу и Сталину "победные рапорты" с фальсифицированными данными о "выполнении и перевыполнении планов". "Очковтирательство", как средство самообороны, сделалось постепенно второй натурой хозяйственного и партийного руководства.

Даже сам термин "очковтирательство" приобрел полное гражданство в советском лексиконе. Культивировал же его именно Каганович.

Сейчас ученики Сталина не прочь поговорить и о сталинском антисемитизме. Действительно, если иметь в виду количество уничтоженной интеллигенции, особенно партийной, то относительно больше всех пострадала еврейская интеллигенция. Из всех старых большевиков еврейского происхождения остался только один Каганович. Какую роль играл сам Каганович в этой расправе? Всегда наиболее подлую.

Когда близкого родственника Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. Калинина — секретаря Калининского обкома партии Михайлова арестовали, то даже слабовольный "президент СССР" предъявил ультиматум: или Сталин освободит Михайлова, или он отныне отказывается подписывать указы Верховного Совета, Сталин предложил немедленно освободить Михайлова, так как ему была нужнее подпись Калинина, чем голова Михайлова. Совершенно по-другому поступил Каганович, когда под чистку попали его родные братья киевский директор универмага, горьковский секретарь крайкома партии и московский нарком авиационной промышленности. Говорили, что когда Кагановича начали осаждать их жены и дети, чтобы он заступился за родных братьев, то Каганович всегда отвечал одной и той же фразой: у меня есть только один брат и его имя — Сталин!

Что Сталин был антисемитом — на это указывал еще Троцкий. Дело группы кремлевских врачей, помимо всего прочего, тоже попахивало самым махровым антисемитизмом.

Но Каганович не пострадал бы и в этом случае — уже одним своим физическим присутствием в Политбюро он обеспечивал Сталину алиби против обвинения в антисемитизме.

Из коммунистических источников проникли в свободный мир сведения, что Сталин собирался, в связи с делом врачей, создать в СССР нечто вроде гетто или новую "черту оседлости". Если Сталин собирался действительно проводить такое мероприятие, то он провел бы его руками того же Кагановича.

Многие служили Сталину за страх, но Каганович — за совесть. "Большая Советская Энциклопедия" была права, когда писала:

"Каганович развернулся как политический деятель, как один из руководителей партии под непосредственным руководством т. Сталина и является одним из преданнейших его учеников и помощников" [379] .

В биографиях "учеников и соратников Сталина", напечатанных в 9 советских энциклопедиях и справочниках, ни один из них не назван преданным в превосходной степени (преданнейший) — только один Каганович заслужил подобную оценку своих заслуг.

После войны Сталин вновь вспомнил "организаторский" талант Кагановича по репрессиям и чисткам. На освобожденной Украине Хрущев явно не справлялся с этой задачей. Сталин снял Хрущева и назначил Кагановича генеральным секретарем ЦК партии Украины (март 1947 г.). И Каганович доказал, что он не разучился чистить: сотни тысяч украинцев были депортированы в Среднюю Азию, Казахстан и Сибирь как "фашисты" и "враги народа".

После смерти Сталина коллективное руководство решило, что судьбу всех его хозяйственных планов, в конечном счете, решает "производительность труда", то есть степень и норма эксплуатации рабочего класса. Для этого создается "Государственный комитет труда и зарплаты". Каганович посвятил было свои "организаторские" способности этому комитету, но быстро провалился: ругая Сталина за террор, нельзя было уже управлять террористически. Пришлось отменять и давно отмененные сами рабочими в "явочном порядке" законы 1940 года об уголовных наказаниях за "опоздание", за "самовольный уход" с работы и т. д. Отпали на время главные элементы "организаторского таланта" Кагановича — отпал и сам Каганович: в июне 1956 года его сняли с этой должности.

3. Клим Ворошилов (род. в 1881 г., в партии с 1903 г.).

"Человек выдающейся храбрости, исключительной энергии, быстро ориентирующийся в обстановке, твердый в своих решениях и готовый неукоснительно проводить их в жизнь", — так охарактеризовал Ворошилова советский биограф в 1929 году. В последующих биографиях Ворошилова такая характеристика уже больше не повторялась. И это было вполне резонно: из всей этой характеристики за Ворошиловым со временем укрепилось лишь одно качество — человек, "быстро ориентирующийся в обстановке".

Впервые Ворошилов близко познакомился со Сталиным в Царицыне в 1918 году (до революции они встречались на IV и V съездах РСДРП) и быстро "сориентировался" в отношении своего будущего друга и "отца". Он увидел в Сталине ту силу, на которую надо делать ставку в своей личной карьере. История блестяще подтвердила безошибочность такой "ориентации".

Ворошилов принадлежал к тем старым рабочим-большевикам, которые вступили в партию и участвовали в революции как статисты, "масса", но не имели личных данных для какой-либо большой карьеры после победоносной революции. И в партию Ворошилов вступил не из-за каких-то оформившихся идейных побуждений, а как бунтарь против социальных несправедливостей в жизни. Жизнь самого Ворошилова была довольно горькой. Его биографы указывают, что он с семи лет поступил на шахту (по выборке колчедана), с десяти лет вместе с отцом пас помещичий скот, после испробовал множество различных профессий, пока, наконец, не изучил профессию слесаря в Луганске. До двенадцати лет рос неграмотным. После поступил в сельскую школу, но учился только две зимы. Это было все его школьное образование ко времени октябрьского переворота.

Но политический кругозор Ворошилова был куда шире, чем у его друзей в Луганске — этим, вероятно, объясняется то обстоятельство, что после переворота Ворошилов становится одним из руководителей большевистской городской думы Луганска. Однако до начала 1918 года о существовании Ворошилова знали только в его собственном городе. Когда немцы, после срыва сепаратных переговоров в Брест-Литовске, возобновляют наступление на Украине, Ворошилов телеграфирует Ленину и Троцкому, что он во главе "отряда в шестьсот человек" выступает против немецкой армии, чтобы разгромить этих "палачей пролетарской революции".

Идея Ворошилова — создать "партизанское движение" (помимо регулярной Красной Армии) — центром поддерживается. Не имея никакой военной подготовки (он даже не был и солдатом), Ворошилов быстро расширяет свой отряд и добивается признания с двух сторон: и со стороны белых генералов своими смелыми налетами, и со стороны красного командования — самой идеей организации партизанского движения. Вскоре его отряд реорганизуется в Пятую Украинскую армию, которая совершает поход к Царицыну. В Царицыне она получает новое название Десятой армии. Вот здесь и произошло политическое крещение Ворошилова как "друга и соратника" Сталина как раз на негативной почве: на совместных интригах против Троцкого, командовавшего тогда Красной Армией.

Так возникла известная "военная оппозиция" Ворошилова, Егорова, Минкина и других на VIII съезде (1919 г.) против Троцкого. Это была "царицынская группа пролетарских командиров" против курса Троцкого на использование "буржуазных" и "царских" специалистов в Красной Армии на руководящих должностях, особенно штабных (аргументы Троцкого были весьма простые и логичные: во-первых, "у пролетариата нет еще своих генштабистов", во-вторых, "руками и знаниями одних буржуев мы бьем других буржуев"). Душой и организатором "военной оппозиции" был сам Сталин, но Сталин намеренно держался в тени, действовал лишь за кулисами, выжидая реакцию Ленина.

Но как только выяснилось, что Ленин так же, как и Троцкий, резко осуждает партизанских командиров и целиком поддерживает военную политику Троцкого, Сталин вышел на сцену: он столь же решительно осудил Ворошилова и его друзей. Но и тогда Ворошилов показал себя человеком, "быстро ориентирующимся в обстановке". Он понял, что Сталин маневрирует в обоюдных интересах — как в собственных, так и в интересах самого Ворошилова. "Лучшие дни" наступили после окончания гражданской войны — по рекомендации Сталина партизан Ворошилов был назначен в 1921 году командующим Северо-Кавказским военным округом.

На X съезде (1921 г.) по рекомендации того же Сталина Ворошилов был избран в состав ЦК. Готовясь к решительной борьбе с Троцким, в 1924 году Сталин добился назначения Ворошилова командующим Московским военным округом вместо троцкиста Муралова. В январе 1925 года Троцкий был снят с поста председателя Революционного Военного Совета СССР и наркома по военным и морским делам. Конечно, Сталин уже тогда хотел выдвинуть вместо Троцкого Ворошилова, но непоколебимым и общепризнанным кандидатом на этот пост после Троцкого был его заместитель — Михаил Фрунзе.

Слишком хорошо зная бесспорность этой кандидатуры и желая перевести в свой лагерь Фрунзе, Сталин на январском пленуме ЦК 1925 года выдвигает его. Пленум принял это предложение, и Фрунзе занял место Троцкого. Ворошилову пришлось ожидать новых "лучших дней". Ждать пришлось недолго: летом того же года под опытной рукой "сталинского хирурга" Фрунзе умирает при операции, которая ему была сделана по решению Политбюро вопреки его желанию.

Теперь Ворошилов стал руководителем Вооруженных Сил СССР. Благодарный Ворошилов в дальнейшем участвует во всех злодеяниях Сталина от имени Красной Армии. После разгрома "левой оппозиции" Троцкого и "новой оппозиции" Зиновьева-Каменева Ворошилов вместе с Молотовым вводится в состав членов Политбюро (1926 г.), в котором он состоит бессменно до сегодня.

Значение Ворошилова как политического лидера никогда не было заметным, но стал он во главе Красной Армии не в силу своих "полководческих" качеств, а как политик сталинской школы. В самой этой школе Ворошилов очутился опять-таки не по убеждению, а по расчету — ради карьеры.

Сталин хорошо знал слабости своих учеников и умел их использовать в собственных целях. К слабостям самого Ворошилова относились — пристрастие к слабому полу, любовь к водке и жажда орденов. Троцкий рассказывал, что Сталин умел удовлетворять эти страсти своих учеников еще в первые годы своего восхождения к власти.

Правда, эту политику "хлеба и зрелищ" Сталин практиковал в меру, не злоупотребляя сам и не давая злоупотреблять своим друзьям. Именно интересы еще неизвестного исхода борьбы за власть требовали соблюдения внешнего аскетизма. Сталин старался создать у народа впечатление, что в Кремле сидят "почти святые", которые во имя коммунистического завтра отказались от личной жизни сегодня. Меньше всего к этой роли подходил жадный к жизни Ворошилов. Поэтому Сталин сделал его своим личным собутыльником. Характерно, что Ворошилов — единственный член Политбюро, которого официальная печать называла "соратником и личным другом Сталина".

Что же касается орденов, то тут Сталин был еще более щедр. Гражданскую войну Ворошилов закончил лишь с двумя орденами Красного Знамени (тогда как Блюхер, Фецько, Фабрициус имели по пять орденов). Ко времени второй мировой войны Сталин довел количество орденов Ворошилова до четырех, а когда в чистку Ежова названные кавалеры пяти орденов при помощи того же Ворошилова были уничтожены (Фабрициус якобы погиб раньше в воздушной катастрофе), Ворошилов сделался и "первым кавалером" и "первым маршалом" СССР.

Ворошилов был нужен Сталину не как политик, а как орудие собственной политики. Он был единственным членом Политбюро того времени, который о себе мог сказать: "среди вас всех — бывших буржуев и мелких буржуев — я единственный пролетарий от станка". Среди этих же членов Политбюро он был и единственным "красным полководцем" во время гражданской войны. Сталин еще с начала двадцатых годов, стараясь подчеркнуть собственную роль в гражданской войне, популяризировал Царицын, армию Ворошилова, пока, наконец, по предложению Ворошилова и его друзей, Царицын не был переименован в Сталинград (1925 г.). Сталин, со своей стороны, ответил взаимностью: Луганск был переименован в Ворошиловград.

Но репутация Ворошилова как первого "красного офицера" (была даже такая песня), как старого большевика и "луганского слесаря", нужна была Сталину вовсе не для взаимных комплиментов, а для достижения поставленной цели овладения единоличной властью.

Вот здесь Ворошилов оказал Сталину услугу, которая может быть сравнена только с услугами Молотова и Кагановича.

Создавая славу Ворошилову как герою гражданской войны и "пролетарскому полководцу", Сталин знал, что он делал. Он создавал славу для свидетеля, который должен был публично признаться в своем ничтожестве, чтобы засвидетельствовать величие своего покровителя. Слишком серая биография Сталина до революции, во время революции и гражданской войны никак не вязалась с создаваемой ему ныне репутацией "первого ученика и первого помощника Ленина". Надо было сочинить Сталину новую биографию.

По части истории партии на этом поприще успешно работали штатские Молотов и особенно Каганович. По части военной истории нужен был "знаток" дела. Таким признанным "знатоком" считался теперь Ворошилов. Задача Ворошилова заключалась в том, чтобы, пользуясь личными архивами Сталина, доказать вещь, которая до 1929 года казалась абсолютно недоказуемой — поставить Сталина на место Троцкого по руководству гражданской войной.

Если умелая фальсификация истории, особенно той истории, ведущие участники которой все еще живы, — искусство трудное, то фальсификация истории гражданской войны в России Ворошиловым превзошла границы всего возможного.

В "исследовательском" очерке "Сталин и Красная армия" (21 декабря 1929 г.) Ворошилов писал:

"За последние годы утекли не реки, а океаны воды… За последние пять-шесть лет т. Сталин стоял в фокусе развертывающейся… борьбы за партию, за социализм. Только этим обстоятельством можно объяснить, что значение т. Сталина как одного из самых выдающихся организаторов побед гражданской войны было до некоторой степени заслонено этими событиями и не получило еще должной оценки. Сегодня в пятидесятилетие нашего друга я хочу хоть отчасти заполнить этот пробел".

В чем же заключалось это "значение Сталина"?

Ворошилов сообщил сенсационную новость:

"В период 1918–1920 гг. т. Сталин был, пожалуй, единственным человеком, которого ЦК бросал с одного боевого фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее угрожаемые для революции места.

Там, где было относительно спокойно, где мы имели успехи, там не было видно Сталина.

Но там, где… трещали красные армии, где контрреволюционные силы грозили самому существованию советской власти, — там появлялся т. Сталин".

После такого вступления Ворошилов, смело фальсифицируя не только исторические события, но и исторические документы, доказал следующее: верховное командование Красной Армии во главе с Троцким и его штабом на всех фронтах гражданской войны саботировало победу Красной Армии, а Сталин, воюя на два фронта — и против руководителей Красной Армии и против белых генералов — спас советскую власть. Я не утрирую, а сокращаю вывод Ворошилова.

Через десять лет, в 1939 году, Ворошилову показалось, что даже и он "недооценил" Сталина в своей статье 1929 года. Он называл Сталина в той статье лишь "одним из организаторов побед в гражданской войне", хотя и вездесущим. Между тем выяснилось (по мере роста аппетита самого Сталина по линии "культа личности"), что Сталин вовсе не был "одним из организаторов". Он был единственным организатором побед Красной Армии и даже ее создателем. Выяснилось далее, что Сталин был, оказывается, автором законов стратегии и тактики пролетарской революции в октябре 1917 года.

Вот свидетельство Ворошилова:

"О Сталине, создателе Красной армии, ее вдохновителе и организаторе побед, авторе законов стратегии и тактики пролетарской революции, будут написаны многие тома".

Ворошилову (то есть Сталину) показалось, что и этого мало. Сталин уже давно занял место Троцкого в гражданской войне. Занял даже место Ленина, как "автор стратегии и тактики пролетарской революции". Но вот надо было занять место Ленина по руководству "пролетарской революцией", а самого Сталина из "учеников" превратить в "соратника" Ленина по ЦК партии. Ворошилов засвидетельствовал и этот "факт":

"Только он, Сталин — ближайший соратник Ленина — непосредственный организатор и вождь пролетарской революции и ее вооруженной силы".

Что не Троцкий, а Сталин "вождь" и "организатор" Красной Армии. Ворошилов "доказал" в 1929 году, а то, что не Ленин, а Сталин "непосредственный организатор и вождь пролетарской революции", — он доказал лишь в 1939 году. (В интересах исторической правды надо заметить, что уже за год до этого, в 1938 году, в "Кратком курсе истории ВКП(б)" появился никогда не существовавший мифический "Партийный центр" по руководству октябрьским переворотом, во главе которого якобы стоял Сталин.)

Еще через десять лет — в 1949 году — Ворошилов, давно исчерпав весь свой запас прилагательных и существительных для возвеличивания Сталина, начал апеллировать к категориям "планетарным". Ворошилов писал:

"…советский народ вместе со всем прогрессивным человечеством отмечает семидесятилетие величайшего человека нашей планеты Иосифа Виссарионовича Сталина. Победоносная Великая Отечественная война войдет в историю как триумф… как торжество военно-стратегического и полководческого гения великого Сталина".

Так десятилетиями Ворошилов создавал "культ Сталина", не только фальсифицируя историю, но и дискриминируя того, именем которого наследники Сталина сегодня управляют страной, — Ленина.

Роль Ворошилова, конечно, не ограничивалась этим. Он был ведущим членом сталинского Политбюро на протяжении двадцати шести лет, то есть в течение всего того периода, в котором, по признанию самих учеников Сталина, происходили все главнейшие злодеяния последнего. История когда-нибудь докажет, что ни одно из этих злодеяний Сталин не совершал без подписей Ворошилова, Молотова, Кагановича, Микояна и др.

Что касается чистки 1936–1939 годов, то тут роль Ворошилова была особенно отталкивающа. Все ведущие кадры Красной Армии, долголетние личные друзья Ворошилова, его бывшие начальники по гражданской войне, его подчиненные после нее, были выданы Ворошиловым на растерзание Ежову. Хотя инициатива расправы не исходила от Ворошилова, но Ворошилов ни разу не поднял голоса протеста против этой повальной расправы над заслуженными полководцами и командирами армии. Даже тогда, когда члены и кандидаты Политбюро (Рудзутак, Орджоникидзе, Косиор, Чубарь, Постышев) категорически предложили Сталину прекратить необоснованное и бессмысленное уничтожение кадров армии и хозяйства, Ворошилов вместе с Молотовым, Кагановичем, Микояном голосовали не только за продолжение чистки, но и за ликвидацию названных членов Политбюро как "бухаринских примиренцев". По проверенным данным, "вклад" Ворошилова в дело чистки Сталина по линии уничтожения высших кадров армии выразился в следующем.

Были ликвидированы:

Из 5 маршалов — 3.

Из 15 командармов — 13.

Из 85 комкоров — 57.

Из 195 комдивов — 110.

Из 406 комбригов — 220.

Это был высший командный состав. Хрущев уточнил общее число уничтоженных старших командиров, назвав цифру в пять тысяч человек. Гибель этих военачальников (так же, как и страдания их сосланных семей) лежит на совести Ворошилова (существовал приказ по армии: никто из старших и высших командиров не может быть арестован без согласия наркома обороны Ворошилова).

Иначе Ворошилов и не мог действовать. Он был связан со Сталиным круговой порукой по преступлениям и присягой в деле их совершения. Вот последнее свидетельство самого Ворошилова:

"Лично, как кандидат сталинского блока коммунистов и беспартийных, заверяю вас всегда и во всем руководствоваться указаниями нашего великого вождя т. Сталина".

Этой присяги Ворошилов держался до конца дней Сталина. Если при всем этом, по свидетельству Хрущева, Сталин его не допускал последнее время на заседания Политбюро, как "английского шпиона", то это доказывала не "измену" Ворошилова, а решимость диктатора покончить с политическим утильсырьем. Это было Сталину тем легче, что как раз вторая мировая война рассеяла в прах легенду о "пролетарском полководце" и "первом маршале" СССР. Будучи назначен в начале войны главнокомандующим северо-западным фронтом, Ворошилов блестяще провалился, а в 1944 году Сталин вывел его из состава Государственного комитета обороны СССР. Только тогда ему и дали его настоящую работу: Ворошилов был назначен командующим штабом "партизанского движения". Когда после смерти Сталина Ворошилова назначили Председателем Президиума Верховного Совета СССР, — это уже было в порядке вещей.

4. Анастас Микоян (род. в 1895 г., в партии с 1915 г.).

Во время своего пребывания в Америке, на приеме в советском посольстве в Вашингтоне, Микоян заявил, что затаенной мечтой его молодости была профессия танцора… Эти мечты не сбылись, и Микоян сделался вместо танцора большевистским "политиком".

Тем не менее определенные элементы "балетного искусства", особенно кавказской "Наурской лезгинки", Микоян ухитрился внести и в политику.

Головокружительная легкость, ловкость, строго и точно рассчитанный ритм и виртуозные "па" при самых тяжелых поворотах — характерные для кавказцев, исполняющих свой изумительный национальный танец, Микоян очень умело использовал в деле лавирования между кремлевской "Сциллой и Харибдой" — в чем и заключается главный секрет, почему он уцелел не только при Сталине, но и при Хрущеве.

Судьба не предназначала его для первых ролей, но и на вторых ролях Микоян не нуждается в режиссере, а скорее наоборот — режиссер нуждается в нем.

Микоян родился в Грузии, в семье мелкого торговца-армянина (которого официальные биографы давно перевели в категорию "рабочих"). Готовясь стать священником армяно-грегорианской церкви, Микоян окончил армянскую духовную семинарию в Тифлисе. Еще в семинарии начал интересоваться политикой и записался в кружок кадетской молодежи. Под влиянием грузинских социалистов (Микоян хорошо говорит по-грузински) перешел в кружок социал-демократов (1915 г.) и долго колебался между большевиками, меньшевиками и дашнаками, пока большевики не победили в центре России.

В революционной биографии Микояна было одно темное место, из-за которого Сталин шантажировал его потом всю жизнь. Оно было связано с историей знаменитых "26 бакинских комиссаров" (Шаумян, Джапаридзе, Фиолетов, Азизбеков и др.), расстрелянных англичанами в сентябре 1918 года в Туркмении. Заключалось оно в следующем.

Революция застала Микояна в Баку, и он находился там как во время турецкой, так и во время английской оккупации. Хотя позднейшая биография рисует его виднейшим большевистским деятелем и приписывает ему редактирование бакинских газет "Социал-демократ" и "Известия бакинского Совета" (в котором, кстати, преобладали меньшевики и эсеры), но будучи арестован вместе с 26-ю комиссарами, Микоян, однако, не был расстрелян, тогда как среди расстрелянных "26 комиссаров" были и просто беспартийные технические служащие бакинского Совета. Микоян не только остался жив, но через некоторое время вообще был освобожден из тюрьмы и свободно вернулся из-за Каспия (Красноводск, куда были завезены арестованные комиссары) обратно в английский Баку.

Как могло случиться, что англичане и тогдашнее антибольшевистское закаспийское правительство, расстреливая даже беспартийных сотрудников бакинского Совета, Микояна, большевика с 1915 года, освободили?

Официальный биограф, со слов самого Микояна, дает нам такой малоубедительный ответ:

"Микояна не было в списках арестованных, опубликованных в бакинских газетах, не было и в списках на довольствие, что и спасло его от смерти, хотя несколько беспартийных — три сотрудника бакинского Совета — Мышне и др. — были расстреляны".

После расстрела "26" Микоян некоторое время сидел в тюрьме. Но опять непонятное "великодушие" англичан, даже "слабость", по крайней мере, в изображении биографа Микояна:

"Микоян, — пишет биограф, — рвался поскорее попасть в Баку и готовил побег из тюрьмы, который не состоялся и не понадобился, так как по требованию бакинских рабочих английские оккупанты вынуждены были выслать этапом Микояна с группой арестованных бакинцев из-за Каспия в Баку".

Таким образом, в марте 1919 года Микоян, можно сказать, по мандату англичан, возвращается в оккупированный Баку и "становится во главе большевистской организации Баку". Правда, в самом Баку англичане дважды арестовывают Микояна, но оба раза быстро освобождают, словно по "выяснении личности". Скоро Микоян перебирается в социал-демократическую Грузию, там его тоже арестовывают, но, как сообщает биограф, Микояну удается "откупиться взяткой" (значит, у Микояна денег было достаточно).

Из Грузии Микоян поехал в Москву, чтобы "получить директивы от Ленина и Сталина" и "вернулся в Баку 28 апреля 1920 года на первом бронепоезде Красной армии".

Если изучить эту биографию при помощи криминальной лупы Сталина, то Вышинский мог бы во время московских процессов сочинить Микояну другую биографию, куда более правдоподобную, чем биографии, которые Сталин и он сочиняли для других старых большевиков. Нетрудно угадать, как она выглядела бы:

— Микоян был членом контрреволюционной кадетской партии и происходил из буржуазной семьи;

— Микоян был турецким и германским шпионом, завербованным во время турецкой оккупации Азербайджана;

— Микоян был завербован англичанами во время английской оккупации Баку;

— Микоян оказался провокатором английской разведки и выдал англичанам "26 бакинских комиссаров" (причем арест самого Микояна служил для маскировки англичанами своего агента).

Таково было темное место в биографии Микояна, из-за которого Сталин его шантажировал. Это было в стиле Сталина — подбирать вокруг себя людей с уязвимыми местами и "изъянами", чтобы они, боясь ответственности за свои мнимые или действительные проступки, безоглядно шли на сталинские преступления (например, бывшие меньшевики Менжинский, Ярославский, Куйбышев, Вышинский и др.). И Микоян был одним из них.

Микоян, не будучи сталинцем по натуре, попал в сеть Сталина с самого начала карьеры генерального секретаря. Он служил ему не за совесть, а за страх. Вечная угроза быть обвиненным в шпионаже и провокаторстве заставляла его подписываться под любыми преступлениями Сталина, под которыми он, вероятно, не подписался бы в нормальных условиях. По той же причине в похвалах по адресу Сталина он всегда побивал "рекорды" других членов Политбюро. Утонченную восточную лесть по адресу диктатора он умел отчеканивать в формулах, не допускающих внутренней фальши их автора. И все-таки Сталин ему никогда не доверял до конца. Не случайно, что из всех бывших и настоящих членов Политбюро только один Микоян сидел подряд девять лет в кандидатах Политбюро (1926–1935 гг.), тогда как другие сразу попадали в Политбюро, минуя Микояна (Андреев, Косиор, Орджоникидзе и др.).

Первоначально Сталин делал на Микояна ту ставку, которую потом сделал на Кагановича. Как только Сталин получил пост генерального секретаря ЦК, Микоян был назначен секретарем Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б) (потом Северо-Кавказского крайкома) в Ростове-на-Дону (1922 г.), а на XI съезде партии избран в члены ЦК (раньше Кагановича). В 1926 году Сталин назначил Микояна вместо снятого Каменева народным комиссаром торговли СССР и сразу ввел его в состав кандидатов в члены тогда еще всесильного Политбюро.

Около тридцати лет от роду Микоян был самым молодым министром СССР. В назначении Микояна Сталиным, вероятно, играли роль, кроме всего прочего, и другие общие черты в их биографии — оба были кавказцами, оба говорили на грузинском языке, оба учились в духовной семинарии и оба знали взаимные "провалы" и "изъяны" в прошлом. В этом отношении Микоян казался куда более идеальным орудием в политике Сталина, чем Молотов, Каганович и Ворошилов. Но вот наступило время проверки личных качеств Микояна в Москве. Началась борьба с правыми. Последний решающий и завершающий этап борьбы Сталина за единоличную диктатуру. Последний и решающий шанс для талантливых демагогов и конспираторов быть переведенными из "актива" в члены ЦК, из членов ЦК — в кандидаты в Политбюро, а из кандидатов — в члены Политбюро. В этой борьбе совершенно неизвестные люди, которых при Ленине не допускали и на порог ЦК, делают головокружительную карьеру, некоторые из них прямо оказываются в Политбюро, а Микоян и после окончательного разгрома правых остается еще пять лет в кандидатах. В чем дело?

Нельзя, конечно, думать, что Микоян сопротивлялся разгрому правых или подготовлявшейся "Великой чистке" (подобные сказки могут рассказывать в Кремле только теперь задним числом). Дело было в другом: грузинские чекисты во главе с Берия годами досаждали Сталину доносами на Микояна, выкопанными из старых архивов. Сталин эти доносы аккуратно принимал, пугал ими Микояна и до поры до времени держал его в черном теле.

Но наступил этап физической ликвидации как настоящей, так и потенциальной оппозиции. Словно как на мясозаготовках был намечен и "план ликвидации остатков враждебных классов" в процентах по краям, областям и республикам СССР.

К ликвидации намечены почти весь состав членов ЦК и половина самого Политбюро. Чистка в самой партии должна была проводиться, как указывалось в официальных документах, приведенных мною в другом месте, не по признаку того, кто кем был вчера, а по признаку "деловому" — кто кем может быть сегодня под Сталиным. Даже больше: большевики-идеалисты, старые революционеры по убеждению, герои гражданской войны по личному мужеству, считались потенциально наиболее опасными врагами будущего режима Сталина. С ними надо было покончить более радикально. Счастье Микояна заключалось как раз в том, что он к ним не принадлежал. Когда Сталин раскрыл свои карты и открыто взял курс на все то, что было наиболее криминальным в самом большевизме, взошла и давно помутневшая звезда Микояна — он был переведен в члены Политбюро вместе со Ждановым (1935 г.), а Ежов был назначен секретарем ЦК и председателем Комиссии партийного контроля (1935 г.). Через год Ежов был назначен наркомом внутренних дел и переведен в члены Политбюро. Таким образом, начиная чистку, Сталин запасся тремя новыми и наиболее надежными голосами в составе Политбюро. Оппозиция в самом Политбюро против чистки — Рудзутак, Косиор, Орджоникидзе, Чубарь, Постышев, Петровский, Эйхе (последние три — кандидаты) — оказалась в явном меньшинстве. Теперь Сталин законно, на основании решения большинства Политбюро (сам Сталин, Молотов, Микоян, Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов, Калинин, Ежов) и опираясь на свой первоклассный "Внутренний кабинет" во главе с Ежовым, Поскребышевым и Маленковым, приступил к физической ликвидации "врагов народа".

На XX съезде КПСС хитрый Микоян постарался создать политическое и историческое алиби не только для себя, но и для соучастников этой инквизиции. Он заявил, что "у нас не было коллективного руководства около двадцати лет". Другими словами, Сталин единолично управлял и единолично совершал преступления, начиная с 1933–1934 годов, в том числе и "Великую чистку".

В связи с этой действительно исторической речью Микояна многие, особенно в американской прессе, писали, что Микоян явился инициатором разоблачения Сталина на XX съезде и что он заставил "колеблющегося" Хрущева и других членов Президиума ЦК открыть поход против "культа Сталина" и сталинских преступлений. Даже говорилось, что Микоян — "соперник" Хрущева по руководству партией. Как, должно быть, искренне хохотали в Президиуме ЦК над такими и подобными им предположениями!

Не надо обладать особенной проницательностью в партийных делах Кремля, достаточно более или менее близко знать характер самого Микояна, чтобы быть уверенным, что Микоян лишь читал речь, написанную по установкам и окончательно отредактированную большинством Политбюро, в первую очередь самим Хрущевым.

Почему эта роль досталась именно Микояну? Тут, конечно, могут быть разные догадки. Несомненно только одно: с разоблачениями Сталина должен был выступить один из старых членов Политбюро и, по возможности, тот из них, который физически был наименее причастен к преступлениям НКВД и Сталина. Молотов, Каганович и Ворошилов явно отпадали. Оставался только один Микоян. Тот, который служил не за совесть, а за страх. Тот, который при любых условиях будет спрашивать:

— Чего изволите?

Я не буду останавливаться на характеристике Микояна как министра-коммерсанта. Его качества в этой области мне мало известны. Видимо, официальная его слава талантливого "красного купца" соответствует действительности, хотя масштаб и ассортимент его торговых оборотов никогда не были завидными. Даже был анекдот такой. В Академию наук СССР группа рабочих и крестьян внесла предложение убрать из русского алфавита букву "м", как излишнюю.

Основание:

Муки нет, молока нет, масла нет, маргарина нет, макарон нет, мяса нет, мыла нет, мануфактуры нет, а есть только Микоян. Но из-за одного Микояна незачем иметь в алфавите отдельную букву.

5. Георгий Маленков (род. в 1902 г., в партии с 1920 г.).

Нынешняя КПСС — детище двух людей: Сталина и Маленкова. Если Сталин был ее главным конструктором, то Маленков — ее талантливый архитектор. В ЦК партии Маленков пришел на техническую работу в 1925 году с четвертого курса Московского высшего технического училища. До 1930 года он был в подчинении Поскребышева сначала в "Особом" секторе", а потом в "Секретариате т. Сталина". Быть сотрудником "Секретариата т. Сталина" означало нечто большее, чем быть рядовым членом ЦК.

Не все члены ЦК знали, что делалось в Политбюро, а Маленков был его протокольным секретарем. Не все члены Политбюро знали, что делалось в "Секретариате т. Сталина", а Маленков заведовал там сектором кадров. Открыл его Каганович. Он же помог ему выйти на "легальную арену". Без этого нельзя было сделаться ни членом ЦК, ни тем более членом Политбюро. Выход на легальную арену состоялся в 1930 году, когда Каганович был назначен первым секретарем Московского комитета, а Маленков — заведующим его отделом кадров (орготдел). Вот здесь, под непосредственным руководством Кагановича, Маленков показал на деле, на что способна "сталинская техника, овладевшая кадрами".

Московская партийная организация — самая большая и ведущая — долгое время находилась под влиянием и руководством правых (Угланов, Котов, Уханов, Рютин и др.). После разгрома группы Бухарина и углановского московского руководства пострадали лишь верхи. Низшие и средние звенья аппарата власти все еще оставались нетронутыми. За них и взялся Маленков. Но власть Маленкова распространялась не только на аппарат, на кадры Москвы и Московской области, но и на партийные организации народных комиссариатов СССР в Москве. За четыре года работы в Московском комитете Маленков радикально очистил партийный аппарат всех этих звеньев не только от бывших правых и "примиренцев", но и от всех, кто проявлял недостаточное понимание духа времени.

Работа Маленкова была оценена как образец "сталинского организационного руководства". Состоялся XVII съезд партии (1934 г.) — последний съезд "коллективного руководства". В своем отчетном докладе на съезде Сталин весь последний раздел посвятил "вопросам организационного руководства". В связи с этим впервые прозвучала и новая теория — о роли и значении "организационной политики". Сталин заявил:

"Хорошие резолюции и декларации за генеральную линию — это только начало дела, ибо они означают лишь желание победить, но не самую победу. После того, как дана правильная линия, успех дела зависит от организационной работы, от организации борьбы за проведение в жизнь линии партии, от правильного подбора людей…

Более того: после того, как дана правильная политическая линия, организационная работа решает все, в том, числе и судьбу самой политической линии, — ее выполнение или провал".

В числе многих задач новой "организационной политики" Сталин указывал и на такие:

"9. Усиление проверки исполнения… 11. Разоблачение и изгнание из аппаратов управления неисправимых бюрократов. 12. Снятие с постов нарушителей решений партии. 13. Чистка сельскохозяйственных организаций. 14. Наконец, чистка партии от ненадежных и переродившихся людей".

Кто мог справиться в КПСС с такими решающими ("решающими самую судьбу политической линии") задачами новой "организационной политики"?

Кто мог наиболее последовательно и наиболее эффективно подготовить организационный аппарат партии к уже намеченной в вышеприведенных тезисах Сталина будущей "Великой чистке" в партии и стране?

В состав ЦК, избранного на XVII съезде, Сталин такого человека не нашел. Но такой человек давно уже был налицо: Сталин назначил руководить новой "организационной политикой" Маленкова в качестве заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК.

Отныне судьба членов ЦК зависела от не члена ЦК партии. Так сомкнулся внутренний "треугольник" предопределенной чистки: Каганович (секретарь ЦК и председатель партконтроля), его заместитель Ежов и Маленков (зав. ОРПО ЦК). Сталин давал лишь "правильную политическую линию". "Треугольник" решает ее судьбу. Организационный аппарат ЦК погрузился в глубочайшую конспирацию против собственной партии.

Так называемая "проверка партдокументов" 1935 года, проведенная под непосредственным руководством Ежова и Маленкова, была лишь предварительной, но очень основательно подготовленной разведкой внутреннего содержания каждого коммуниста. Раньше в ЦК были только учетные карточки на членов партии. Теперь завели личные дела на каждого коммуниста. В этих делах лежали не только пространные анкеты, заполненные собственноручно самими коммунистами, но и анкеты на тех же коммунистов, заполненные особыми секторами партийного аппарата и секретно — политическими отделами НКВД. "Специалисты" из особых секторов "и "психологи" из НКВД определяли по собственному усмотрению, кем данный коммунист был в прошлом и кем он может быть в будущем — послушным орудием аппарата или потенциальным "врагом народа".

Весной 1935 года Ежов уже председатель Комиссии партийного контроля и секретарь ЦК. В сентябре 1935 года созывается совещание отдела Маленкова и его низовых органов (совещание заведующих ОРПО) для подведения предварительных итогов "проверки партдокументов". Совещанием руководит Маленков. Главный докладчик — Ежов. Ежов критикует недостатки проведенной работы и намечает новые задачи партаппарата в деле углубления дальнейшей разведки в "партийном хозяйстве". Маленков целиком присоединяется к докладу Ежова: "тов. Ежов абсолютно прав… тов. Ежов полностью разъяснил все вопросы", — заявляет Маленков.

Но эта гигантская, не столько "техническая", сколько разведывательная работа аппарата по подготовке чистки не была окончена за один год. Она продолжается и в 1936 году. Ежов уже к этому времени начинает задавать тон, даже учить самого Маленкова. Маленков в мае 1936 года, уже в качестве главного редактора "Партийного строительства", как бы забыв о существовании Сталина, пишет о Ежове вещи, которые до сих пор было дозволено писать только о Сталине:

"Тов. Ежов, — пишет орган Маленкова, — учит нас (курсив мой. — А. А. {1} ), как перестроить партийную работу, как поднять организационную работу на высший уровень… мы должны выполнить эти указания…"

Это не было созданием "культа Ежова" (эту роль успешно выполняла газета "Правда") — это было горькое признание конкурента в своем тяжком поражении. В "треугольнике" Сталин взял курс на наиболее острый ежовский угол. Маленкову и Кагановичу пришлось довольствоваться ролями помощников Ежова.

Вскоре после назначения Ежова наркомом внутренних дел (сентябрь 1936 г.) от горьких признаний Маленков перешел к пламенным дифирамбам Ежову (такова была воля главного "хозяина"). В разгаре чистки в декабре 1937 года орган Маленкова писал:

"Под руководством сталинского наркома т. Ежова советская разведка беспощадно ликвидирует фашистских бандитов,. Верная стража социализма НКВД под руководством своего сталинского наркома т. Ежова будет продолжать и впредь громить и вырывать с корнем врагов народа… Карающая рука советского народа — НКВД до конца истребит их! Наш пламенный привет сталинскому наркому внутренных дел т. Николаю Ивановичу Ежову!"

В этих дифирамбах Маленков, конечно, был искренним, "Организационная политика", которую разработал "треугольник" еще до назначения Ежова, была теперь передана в НКВД "на реализацию". Личная заслуга Ежова заключалась в том, что в деле этой реализации он показал такой виртуозный класс, перед которым просто бледнеют все ужасы средневековой инквизиции. И все-таки это был класс исполнителя, а не организатора — организаторы сидели в центральной комиссии Политбюро по чистке — Сталин, Каганович, Молотов, Ежов, Вышинский, Андреев и Маленков.

Из этих семи человек только Маленков и Вышинский не были не только членами Политбюро, но даже кандидатами ЦК, но они вместе с названными членами Политбюро непосредственно руководили действиями "сталинского наркома тов. Ежова". Совершенно неизвестно, какую роль сыграл Маленков в гибели самого Ежова, но при всех условиях она могла быть лишь ролью конкурента, а не врага. Как бы сегодня ни открещивались ученики Сталина от ежовщины и от самого Сталина, но он проводил тогда действительно "коллективную политику" тех, кто уцелел в Политбюро, и тех, кто пришел туда в результате чистки (Хрущев, Жданов, Берия, Маленков). Ни один из них не имел бы шансов попасть в Политбюро, если бы не была ликвидирована старая партия и старые дореволюционные партийные кадры.

Несмотря на исключительно высокое мнение, которое сложилось у Сталина о Маленкове, несмотря на решающую роль, которую он задумал для него в новом ЦК, даже Сталин не решился рекомендовать его XVII съезду хотя бы в качестве кандидата в члены ЦК, тогда как Хрущев и Берия были избраны членами, а Булганин кандидатом ЦК. Чтобы Маленков получил юридический статус своего фактического положения архитектора партии, нужна была именно ликвидация старой ленинской партии. Только после этого на XVIII съезде (1939 г.) Маленков был избран членом ЦК, членом Оргбюро и секретарем ЦК по кадрам.

Заслуги Маленкова перед Сталиным в "Великой чистке" могут быть сравнимы только с заслугами самого Ежова и Вышинского. Я уже подсчитывал в другом месте данной работы итоги чистки 1933–1939 годов по линии партии. Я доказал там, на основании официальных источников, что с февраля 1934 года (с XVII съезда) по март 1939 года (по XVIII съезд) из партии было исключено 1 200 000 коммунистов — из общего числа 2 809 786 (то есть около 43 %). Исключены были преимущественно старые большевики и те, которые вступили в партию до начала коллективизации. Быть исключенным из партии в те годы означало одно: арест. Впрочем, массовые аресты среди коммунистов происходили и без формального исключения из партии, чтобы не предупреждать их о предстоящем аресте.

Эти аресты по линии партии были главным образом и в первую очередь работой руководителя новой "организационной политики" ЦК — Г. Маленкова. Однако Маленков был занят не только уничтожением старой ленинской партии, но и созданием новой сталинской партии. За шесть месяцев — с апреля по октябрь 1939 года — в партию на место уничтоженных было принято 800 000 новых коммунистов, в то время когда в нормальных условиях и при действительно добровольном вступлении в партию рост ее никогда не превышал и ста тысяч за целый год. Маленков доказал, что его "организационная политика" способна на чудеса и по этой части. Он вербовал в партию каждый месяц более 130 000 человек. Сама вербовка (именно "вербовка", а не "вступление") не представляла после ежовщины никаких трудностей — человек, к которому секретарь местного парткома обращался с предложением вступить в партию, редко осмеливался отказаться от этой высокой "чести". Ежова уже не было, но был Берия. Был и Маленков.

Запуганный и терроризированный советский гражданин предпочитал партийный билет доносу секретаря в НКВД. Конечно, в партию шли и добровольцы, но не из-за каких-либо идейных побуждений, а просто для личной карьеры. Но и те и другие были отныне убеждены, что не ЦК существует для них, а они существуют для ЦК. Соответственно выработалось и новое представление о партии, которое господствует в КПСС и сейчас: партия — это значит Секретариат ЦК, Секретариат ЦК — это значит партия. Это тоже было блестящей победой "организационной политики" Маленкова. Ячейками такой партии было куда легче руководить, чем колхозами — без отчетов, без съездов, без выборов.

Ровно тринадцать лет Маленков был секретарем ЦК у такой партии, занимая при Сталине точно такое же положение, какое занимал Борман при Гитлере, и за эти тринадцать лет состоялся лишь один съезд партии. Это тоже была заслуга Маленкова — Маленков создал Сталину партию-"монолит" без претензий. Сталин высоко ценил эту воистину гигантскую работу Маленкова. За уничтожение старой партии он его сделал секретарем ЦК. За создание новой партии он его решил ввести в число кандидатов Политбюро.

Началась война. Создается Государственный Комитет Обороны (30.VI.1941 г.), к которому переходит вся власть Политбюро и правительства. Комитет первого состава организуется из пяти членов: Сталин (председатель), Молотов (заместитель) и члены: Ворошилов, Берия и Маленков. Старые члены Политбюро — Каганович, Микоян, Калинин, Андреев, Жданов, Хрущев — остаются вне Комитета, а молодого кандидата Политбюро Маленкова Сталин вводит в его состав. Когда после войны, в 1946 году, Маленков стал членом Политбюро — это было само собой разумеющимся событием.

Сын бывшего царского чиновника, "доброволец" на один год в качестве писаря политического отдела полка Красной Армии в условиях почти окончившейся войны в Туркестане (1919–1920 гг.), недоучившийся студент технического училища, рядовой протоколист аппарата ЦК — Маленков делается вторым по влиянию лицом в великом "пролетарском" государстве! Причем таким вторым, который среди нынешних членов "коллективного руководства" был единственным, кто осмеливался открыто возражать Сталину.

Уже к смерти Сталина партия и ее аппарат фактически находились в руках Маленкова. И апелляцию к Ленину, в отличие от других, Маленков начал тоже при жизни Сталина — в приветствии ЦК партии и Совета Министров СССР Маленкову в связи с его пятидесятилетием говорилось о нем, как об "ученике Ленина и соратнике Сталина"!

Ученик Сталина до мозга костей, ни разу не видевший в жизни Ленина, он не захотел быть названным публично "учеником Сталина". Это была такая дерзость, за которую диктатор отправлял людей на тот свет. Но с Маленковым ничего не случилось. Напротив, в том же 1952 году на XIX съезде он выступил с политическим отчетом ЦК партии, который должен был, собственно, делать сам Сталин.

После этого для всех было ясно — либо Сталин ему бесконечно доверяет и готовит в его лице себе преемника, либо Маленков и для Сталина стал такой силой, с которой приходится считаться. В свете последовавших после смерти Сталина событий я считаю правильным последнее предположение.

Есть основание думать, что уже до смерти Сталина, на первом пленуме ЦК после XIX съезда, Маленков занял пост первого секретаря ЦК (см. предыдущий раздел данной работы). Поскольку исключена возможность, чтобы Сталин добровольно уступил свой партийный пост Маленкову, то борьба за реванш со стороны Сталина была решенным делом. Дело врачей Кремля было началом. Врачей как раз обвиняли в убийстве соперников Маленкова — бывших секретарей ЦК и членов Политбюро Жданова и Щербакова.

Опытный в сталинских делах Маленков не мог не знать, куда метит Сталин. Сталину удалось арестовать врачей, но судить не удалось: он умер, врачи были освобождены.

После смерти Сталина Маленков, естественно, оказался во главе правительства и до 14 марта 1953 года был и секретарем ЦК.

"Старая гвардия" Политбюро, однако, вовсе не была расположена к появлению второго Сталина. Сам Маленков, видимо, хорошо понимал, что даже ему не по плечу эта задача. Он без боя уступил пост первого секретаря ЦК Н. Хрущеву. Тогда и началось его падение. Оторвавшись от аппарата партии, находясь в Президиуме ЦК, из которого после смерти Сталина были изгнаны почти все "маленковцы", он вынужден был признать "ленинские принципы коллективного руководства" (речь Маленкова 14 марта 1953 г.).

В феврале 1955 года его сняли с поста главы правительства. И на этот раз он сдался без боя в глубокой уверенности, что время его "второго издания" еще придет.

Большая внутренняя собранность, редкая терпеливость, отсутствие болтливости, сухой реализм в практических вопросах, гигантский опыт политической интриги и эластичная совесть коммунистического ханжи делают его опасным конкурентом для любого из членов "коллективного руководства".

6. Николай Булганин (род. в 1896 г., в партии с 1917 г.).

Карьера Булганина до середины тридцатых годов была довольно неудачной, хотя он участвовал в гражданской войне и во время революции вступил в партию (1917 г.), ряд лет работал в органах Чека в Нижнем Новгороде и Туркестане. Несмотря на исключительную роль, которую сыграл Булганин в конспиративной технике Сталина в разгроме углановского руководства в Москве и уничтожении правой оппозиции вообще, карьера давалась ему с большим трудом. Для этого были серьезные причины, с которыми в те годы все еще приходилось считаться: он происходил, по тогдашней терминологии, из "социально чуждой среды". Попросту говоря, он происходил из семьи крупного предпринимателя — "буржуя", из типичного русского купеческого города — Нижнего Новгорода (ныне Горький). Правда, с самого начала большевистского переворота он активно участвовал во всех чекистских злодеяниях в Нижнем, чтобы резче подчеркнуть свою вражду к собственному классу — буржуазии. Для многих случайных людей в большевистской партии, каковым был и Булганин, путь к социальной реабилитации лежал через личные преступления против "своего класса".

Единственным органом советской власти […] "узаконенных преступлений" была ВЧК или Чека. В этом же органе собирались люди двух типов: фанатики большевизма — для руководящих ролей (Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов), и всякие "ренегаты" и бывшие "буржуи" — для вспомогательных ролей (агенты, осведомители, следователи). Вот к этой последней категории чекистов, вероятно, и принадлежал Булганин, Эта категория в условиях всеобщего культа "пролетарской диктатуры" (период Ленина-Троцкого-Бухарина) не имела никакой надежды выдвинуться в первые ряды руководящего слоя режима. Вечным клеймом лежало на них их социальное происхождение. Ни одному из них не удалось бы пробить дверь в высший этаж, если он не доказал своей способности идти на исполнение любых поручений власти (до тридцатых годов не только состав аппарата Советов, но и самой партии регулировался по "социальным признакам"). Булганин был одним из тех, кто доказал и в гражданской войне и после ее окончания, что он готов идти на все, лишь бы режим признал его своим человеком.

В этих его стараниях судьба столкнула его с большевиком 1911 года — с Лазарем Кагановичем. Это было в 1918–1919 годах. Каганович тогда работал в губкоме партии в родном городе Булганина — в Нижнем Новгороде. Когда в 1920 году Каганович был назначен одним из руководителей Туркестана и одновременно членом Военно-революционного совета Туркестанского фронта, Булганин очутился в роли сотрудника Особого отдела и Политуправления Красной Армии в Туркестане.

В 1922 году, уезжая из Туркестана в Москву, Каганович захватил с собою Булганина. Вероятно, Каганович имел в виду использовать "чекиста и политработника" Булганина в аппарате ЦК, но это ему не удалось. Единственным препятствием могло быть только злополучное "буржуазное происхождение" Булганина.

Каганович через некоторое время уехал на Украину в качестве секретаря ЦК партии Украины. Когда же он вернулся в Москву как третий секретарь ЦК, то застал здесь Булганина хотя и не на большой работе (директор электрозавода), но с солидной репутацией и сильными покровителями. Ему протежировали Куйбышев и Молотов. Бил же Булганин в ту же точку, что и Каганович — против Бухарина, чтобы освободить место в Политбюро для Кагановича, против Рыкова — чтобы освободить место главы правительства для Молотова, и против Угланова, чтобы самому занять его место. Правда, вышло все это не совсем по "плану Булганина". Молотов и Каганович заняли заветные места "планомерно", но Булганину пришлось удовлетвориться постом Уханова — он стал председателем Московского совета, и то только, когда Молотов крепко занял место Рыкова. Вскоре Молотов еще больше приблизил его к себе. Булганин стал председателем Совета Министров РСФСР. Тут его уже заметил на близком расстоянии строгий ценитель талантов "второго поколения" — "сам хозяин": Булганин сделался заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров (Министров) СССР. Место в Политбюро было гарантировано. Война дала и это заслуженное место и совершенно незаслуженный чин "маршала" СССР.

С приходом к власти создается и новая биография. У тех, у кого она была в прошлом "буржуазной", теперь она становится "пролетарской". У кого были непростительные провалы или далеко не "ортодоксальные" паузы на жизненном пути, в биографии появляются черты самого "ортодоксального коммуниста". У кого же до прихода к власти была лишь "коллективная биография" без всяких "героических эпизодов", — появляются и яркие индивидуальные черты. Соответственно сочинили теперь ортодоксальную биографию и Булганину: оказывается, начиная с Февральской революции 1917 года, он везде и всюду играл "выдающуюся роль". Ни одного слова об его "буржуазном происхождении". Все-таки получается один очень показательный "казус": в "Малой Советской Энциклопедии" 1934 года сказано, что "Булганин — сын заводского служащего", а в "Большой Советской Энциклопедии" 1951 года Булганин родился второй раз — на этот раз уже в "семье рабочего".

За активное участие в разгроме бухаринской оппозиции Булганин был впервые введен в состав кандидатов в члены ЦК на XVII съезде партии. После окончательного установления своей личной диктатуры Сталин его сделал членом ЦК на XVIII съезде (1939 г.).

В начале войны, которая застала его на посту заместителя Председателя Совета Министров СССР, он был произведен в генерал-лейтенанты и находился на разных фронтах в качестве члена Военного Совета ("член Военного Совета" это был чрезвычайный уполномоченный ЦК партии и Государственного Комитета Обороны при каждом командующем). Из всех политических генералов Сталина только один Булганин заслужил во время войны самое высокое признание Сталина — в 1944 году Сталин вывел своего личного друга, члена Политбюро и "первого маршала СССР" Ворошилова из состава Государственного Комитета Обороны (узкий "Военный кабинет") и вместо него ввел в его состав Н. Булганина, который не был даже кандидатом Политбюро. Одновременно Сталин назначил Булганина своим первым заместителем по Министерству обороны.

По окончании войны, продолжая работать заместителем Сталина по Министерству обороны СССР, Булганин весьма последовательно и со свойственной ему исполнительностью выполнял все задания Сталина: умаление значения подлинных полководцев Советской армии в войне с Германией, фальсификация самой истории войны с целью возвеличения роли Сталина, приписывание всех побед лично ему, создание мифа о полководческом гении Сталина и о какой-то сталинской военной науке, чистка высших военных кадров Советской армии, которых Сталин рассматривал как своих возможных врагов в будущем.

Сталин, как обычно, высоко оценил эту работу Булганина — в марте 1947 года он был назначен министром обороны СССР и заместителем Председателя Совета Министров. Поэтому совершенно правильной была характеристика, данная ему "Большой Советской Энциклопедией" еще при жизни Сталина:

"Булганин принадлежит к числу партийных и государственных деятелей СССР, воспитанных И. В. Сталиным, выросших и закалившихся под его непосредственным руководством в суровой борьбе партии Ленина-Сталина с врагами советского народа".

В 1948 году Булганин был сделан и полноправным членом Политбюро. В начале 1949 года он, как и другие министры — члены Политбюро, — был освобожден от работы министра и зачислен в "институт заместителей" Сталина по Совету Министров СССР. После смерти Сталина его вновь назначили министром обороны СССР, пока он не занял поста Маленкова в феврале 1955 года. Рекомендуя Булганина на должность Председателя Совета Министров СССР, Н. Хрущев от имени ЦК назвал его "верным учеником Ленина и соратником Сталина".

Булганин имеет большой и разносторонний опыт весьма последовательного сталинского бюрократа: был чекистом, хозяйственником (директор завода), коммунальником (председатель Моссовета), госаппаратчиком (председатель Совета Министров РСФСР), финансистом (председатель Госбанка СССР), военным (маршал и министр обороны) и три раза заместителем Председателя Совета Министров СССР. Везде, куда бы его Сталин ни назначал, Булганин оставался верным себе и своему хозяину: высокодисциплинированным бюрократом-исполнителем. Пунктуальный до педантизма в исполнении воли диктатора он никогда и не думал "поучать" самого диктатора. Вероятно, Сталин больше всего ценил в нем это качество. Если не считать периода борьбы с правыми, которая открыла ему дорогу в высшие сферы государственной бюрократии, то в дальнейшем он подвигался вверх, с этажа на этаж, в силу своих именно чекистско-бюрократических, а не политически-организационных качеств. Даже тогда, когда Сталин перестал считаться с социальным происхождением и прошлыми заслугами или "провалами" коммунистов, сам Булганин всегда был "угнетен" своим происхождением. Не этим ли объяснялось, что ему демонстративно исправили биографию с "сына служащего", то есть чиновника, на "сына рабочего"?

От этого чувства — чувства чужеродности — он, вероятно, не избавился и сегодня. Ведь как раз после смерти Сталина "пролетарии" во главе с Хрущевым вновь, как и в ленинские времена, начинают задавать тон. Недаром Хрущев при всяких удобных (в беседах с комсомольцами) и неудобных (в беседе с американским послом в Белграде) случаях подчеркивал свое "пролетарское происхождение".

Можно с большим основанием предположить, что и должность главы правительства досталась ему не в силу его государственного таланта и личной амбиции, а как результат компромисса между группами в ЦК. Из всех членов Политбюро (Президиума), кроме Первухина и Сабурова, он был самым молодым по стажу и самым "надпартийным" по прошлой деятельности. В отличие от всех, он никогда не был и партаппаратчиком. Свою карьеру он начал при Кагановиче, продолжал при Хрущеве и достиг поста заместителя главы правительства при Молотове. Кому из них он обязан? Вероятно, всем, и угождал им всем в той мере, в какой это не противоречило часто меняющейся персональной политике Сталина.

Поэтому, если назначение Председателя Совета Министров СССР после отставки Маленкова было результатом компромисса в "коллективном руководстве" между группой Молотова и группой Хрущева, то кандидатура Булганина была самой идеальной из-за этих его личных качеств.

Но противоречие в положении Булганина состоит в том, что он выдвинут группой (Молотова), которой он обязан своей прошлой карьерой, но которой он едва ли симпатизирует сегодня. Молотов — это вчерашняя глава в истории сталинизма, а Хрущев — сегодняшняя. Булганин слишком реалист, чтобы хвататься за вчерашний день. И все-таки Хрущев не пускает его одного со своим министром иностранных дел в заграничные "путешествия" — "член Президиума Верховного Совета СССР" предпочитает присутствовать сам. Пусть это будет истолковано как некоторое недоверие к Булганину и, конечно, как открытая дисквалификация Молотова, но так будет надежнее.

До сих пор кооперация Булганин-Хрущев оправдывает себя. Волевого и импульсивного Хрущева хорошо дополняет нетребовательный и меланхоличный Булганин.

7. Никита Хрущев (род. в 1894 г., в партии с 1918 г.)

"Можно быть выразителем идеологии крупной буржуазии, не будучи даже мелким лавочником", — говорил Маркс. Вероятно, таким человеком был и отец Хрущева — Сергей. О таком складе ума отца Хрущев сам рассказывал однажды иностранным журналистам. "Мой отец был простым рабочим-шахтером. Но он всю жизнь мечтал стать капиталистом. Хорошо, что это ему не удалось", — говорил Хрущев. Но что сегодня "хорошо" вождю "пролетарской диктатуры", было плохо самому пролетарию, бывшему "крупным буржуем" лишь идеологически.

Хрущев вырос в семье такого отца и пас чужой скот. Если правильна философская основа Маркса — "бытие определяет сознание", то и сам молодой Никита должен был думать так, как думал его отец. Не этим ли объясняется и тот большой дефект в биографии Хрущева, который оказалось невозможным "ликвидировать" или "поправить" даже в эпоху бесцеремонных фальсификаций сталинской исторической школы. Речь идет о начале революционной карьеры Хрущева. Из всех членов Политбюро, побывавших в нем до войны, Хрущев был единственным, который вступил в партию после большевистской революции. Из всех членов нынешнего "коллективного руководства" (и, может быть, даже членов ЦК) он единственный, который вступил в партию так поздно по возрасту — 24 лет от роду. Когда произошла Февральская революция, ему было 23 года. Но он в партию, по крайней мере большевистскую, не пошел.

Через восемь месяцев произошла Октябрьская большевистская революция 1917 года, но в партию большевиков Хрущев опять-таки не вступил. Только через год — в 1918 году — в двадцатичетырехлетнем возрасте рабочий, слесарь, Хрущев берет коммунистический билет, не приносящий ему, впрочем, особой пользы до 1930 года.

В 1918 году Хрущев был взят в Красную Армию, к концу войны был комиссаром батальона на Кавказе. Но, оказывается, этого было достаточно, чтобы в 1938 году, когда Хрущев стал кандидатом Политбюро, писать о нем: "Политическим просвещением Красной армии занимались такие деятели, как Ленин, Сталин, Молотов… Хрущев".

Я не думаю, чтобы о существовании Хрущева знал бы кто-либо из ЦК до 1929 года. Исключение, может быть, составляет Каганович, который до 1928 года работал генеральным секретарем ЦК партии Украины. Секретарем Марьинского райкома партии на Украине работал и Хрущев. Но тогда совершенно непонятно, почему же Хрущев не делал никакой карьеры у Кагановича на Украине, где Каганович владычествовал почти бесконтрольно.

Через год после ухода Кагановича с Украины Хрущев решил сам устроить собственную карьеру, начав со школьной скамьи — в 1929 году он поступает в Промышленную академию им. Сталина в Москве. Для поступления в эту "академию" не требовалось особенного "академического ценза". Достаточно было простой грамотности (впоследствии там учился и почти неграмотный, но знаменитый Стаханов) и наличия партийного билета. В средней школе Хрущев учился при советской власти (рабфак). Для партийной и государственной карьеры даже среднего масштаба этого было мало. Надо было кончить какую-нибудь высшую школу. Такой школой и была Промышленная академия.

В академии Хрущев слушал, кроме общеобразовательных дисциплин (математика, физика, химия, русский язык), еще два цикла — общий цикл по марксизму-ленинизму, который читали нынешние секретари ЦК Суслов и Поспелов, и специальный цикл по организации промышленности. Впоследствии требования к поступающим в академию были повышены (надо было иметь полное среднее образование). Соответственно, академия должна была выпускать людей с более высоким уровнем знания техники. Кроме Академии, был создан еще ряд провинциальных академий. Но и после реорганизации академии готовили не "политиков", а "организаторов техники". По окончании этих академий студенты уходили на производство: в шахты, рудники, фабрики, заводы — в качестве начальников цехов, отделов, участков, и лучшие из студентов — в качестве "красных директоров". Высшей мечтой в предстоящей карьере у Хрущева и могла быть только эта последняя карьера — карьера "красного директора" на каком-нибудь южном заводе.

Но судьба решила иначе. Хрущев через каких-нибудь год-полтора сам становится "руководителем московских большевиков" прямо со школьной скамьи, а еще через пять-шесть лет попадает в Политбюро. Это было головокружительной, загадочной и беспрецедентной карьерой совершенно неизвестного человека в партии. Вместе с тем, она казалась необъяснимой и с точки зрения личных качеств самого Хрущева.

На Украине Хрущев не смог сделать и средней карьеры, его личное знакомство с Кагановичем было, как сказано, тогда весьма проблематично, в Академии он пробыл лишь один год. Правда, он был избран в первые же дни секретарем партийной ячейки Академии, но и то потому, что, во-первых, был "пролетарием от станка", во-вторых, самым старшим по возрасту и по партийному стажу среди ее слушателей. И как оратор он не отличался от других какими-либо преимуществами, если преимуществом не считать его темпераментность и активность на всевозможных собраниях. Будучи оратором "на все темы", Хрущев тем не менее не просто болтал, как это многим казалось. Он был первым основоположником той новой школы ораторского искусства в большевизме, которая пришла на смену старым школам: блистательного Троцкого и академического Бухарина. Речи Троцкого, напечатанные без указания оратора, без малейшего труда можно узнать именно как его речи, так же и сочинения Бухарина — как бухаринские. Такими же ярко индивидуальными были стили и других вождей большевизма — Ленина, Луначарского, Каменева и др. Новая школа не признавала и не признает индивидуального стиля — речи Молотова, Кагановича, Хрущева, Маленкова, Булганина отличаются друг от друга только именами их произносящих. Речь Булганина может быть приписана с таким же основанием Хрущеву, как речь Хрущева Маленкову и обратно. Это был современный новый, безличный, "коллективный" стиль с одним и тем же запасом слов и с такими же стандартными предложениями при абсолютном отсутствии особых ораторских приемов, звонких фраз, лирических отступлений и даже личного местоимения. Они, собственно, и не говорили за себя или от себя. Эти новые ораторы говорили от имени партии вообще и от имени Сталина в особенности. Только у Сталина сохранился индивидуальный стиль, но без особого злоупотребления "лирикой" и без частого обращения от собственного лица. Этот стиль ораторского искусства хрущевской школы был целиком перенесен и в общую публицистику. Если вы возьмете передовые статьи различных советских газет — от "Правды" и "Известий" до самых захолустных листков — и проанализируете их с точки зрения языка и стиля, то вам покажется, что они написаны одним и тем же лицом. Зато этот безличный стиль отличается одним общим преимуществом: при всем внешнем многословии он строго целеустремлен и бьет в одну точку. При всей кажущейся "общности" он весьма конкретен, содержателен, предметен. В этой "публицистике" сказано все, что сегодня надо сказать, и ничего не сказано сверх этого. Об одном и том же событии внутри или вне страны сотни "передовиков" газет в Ленинграде, Москве, Владивостоке, Ташкенте, Тифлисе и т. д. напишут в одно и то же время, не сговариваясь между собой, сотни передовых, поразительно сходных между собою не только по содержанию и языку, но даже и по нюансам мысли. Такой унификации мысли людей, разных, все-таки, по своему характеру и индивидуальным способностям, сталинизм достиг именно через школу Хрущевых.

Но Хрущев имел успех как основоположник этой новой школы только после того как он добрался до власти, а добрался он до нее не в силу своего ораторского искусства. Тогда в чем же причина его столь стремительной и загадочной карьеры? Подобный вопрос задавали себе и многие из обойденных конкурентов и тайных завистников Хрущева в Москве в тридцатых годах. Задавали, но никак не могли найти на него удовлетворительный ответ. Конкуренты видели в Хрущеве "случайного выскочку", завистники говорили о "случайном счастье". Доводы конкурентов сводились к простой формуле: "Хрущев человек без лица и без личного "я". Но он доказал, что язык может довести не только до Киева, но и из Киева до Москвы. Доводы завистников о "случайном счастье" были менее образными, но едва ли более убедительными. Они вертелись, главным образом, вокруг жены Сталина — Надежды Аллилуевой. В той же академии вместе с Хрущевым училась и она. Сталин делал иногда неофициальные визиты в академию или временами (во время выпусков, праздников) принимал группы слушателей. Поступал он так не только потому, что жена училась там, а в силу своих обязанностей — академия носила его имя и Сталин взял на себя персональное "шефство" над ней. К тому же, академия считалась первым опытным учебным заведением в этом роде и была создана специальным решением ЦК по инициативе того же Сталина. Соответственно, она пользовалась многими привилегиями: категория "личного учета" слушателей в ЦК ("номенклатура ЦК"), снабжение из специального распределителя, обслуживание Лечебно-санитарного управления Кремля, персональные путевки на отдых и денежные субсидии во время отпуска по линии лечебной комиссии ЦК, отдельные квартиры (или комнаты), месячное содержание — так называемый "партмаксимум" (в партии существовал тогда без различия ранга определенный по географическим поясам "максимум" жалования, получать сверх которого никто не имел права). Кроме того, у академии был непосредственным шефом единственный "супер-капиталист" страны — Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ) — который своим будущим "красным директорам" делал дополнительные материальные поблажки. Руководители ВСНХ, угождая академии, знали, что этим они одновременно угождают и сталинской семье.

Счастлива была та школа, где училась жена самого "хозяина". Не только с начальством этой школы (а Хрущев, как секретарь партийной ячейки, тоже был "начальником"), но и с рядовыми ее слушателями считались всякие партийные подхалимы и карьеристы из высших сфер: ведь этот безвестный слушатель сидит ежедневно на одной учебной скамье с женой самого "хозяина"! Что же тогда говорить о Хрущеве, который был прямым партийным "хозяином" жены верховного "хозяина"! Как таковой, Хрущев, конечно, имел доступ и в дом Сталина. Его приглашали и на семейные праздники в Кремль. Он вносил в эту обюрократившуюся и давно оторвавшуюся от народа душную официальную среду некий свежий "ветерок" низов. Вносил своей внешней неотесанностью, первичностью, "народностью" и ярким практическим умом. Он не был ни "салон-кавалером", ни придворным шутом — в тех и в других в Кремле недостатка не было. Он был тем, кого до сих пор не было здесь — первым классическим представителем напористо рвущегося к власти второго поколения большевизма. Это поколение не участвовало в Октябрьской революции: некоторые — по молодости (Маленков), другие — в силу отсутствия тогда достаточного политического нюха (Хрущев), но зато оно участвовало в партийных боях Сталина против октябрьского поколения с таким же рвением и без оглядки, как то поколение воевало на баррикадах Октября и на фронтах гражданской войны против белых. Против Троцкого оно выступало по убеждению ("сам живи — дай жить другим!"), против Бухарина — по расчету ("даешь власть").

В результате сталинской победы октябрьское поколение вышло в тираж; на верхах, в Кремле и вокруг Кремля образовались "свободные вакансии" — вот туда и лезло второе поколение Хрущевых. Буквально лезли, расталкивая друг друга локтями, наступая на мозоли чересчур чувствительным, подставляя ножки далеко рвущимся вперед, соревнуясь в громких выкриках во славу Сталина и ни на одну минуту не забывая главного — они ползут не к Сталину, а к сталинскому наследству. Вот первым представителем этого второго поколения из "глубоких низов" и был Хрущев. "Случайное счастье" его сводилось к тому, что Сталин имел возможность наблюдать за ним непосредственно и, изучая его личные качества, открыть в нем "выдающийся талант партийного организатора".

За решение аппарата Сталина и сталинского Политбюро проводить "Великую чистку" с физическим уничтожением "врагов народа" Хрущев юридически ответственности не несет, но в "либерализме" по ее проведению его винить нельзя. Старая московская партийная организация была почти целиком уничтожена, когда Хрущев был ее секретарем. Только за одну эту успешную операцию Сталин назначил Хрущева кандидатом в члены Политбюро на три года раньше даже Маленкова — в январе 1938 года. Это было в том же январе 1938 года, когда Хрущев был направлен на Украину первым секретарем ЦК партии, чтобы докончить украинскую чистку. Хрущев ее и докончил: не только вся коммунистическая, но и национально мыслящая интеллигенция Украины была начисто уничтожена. Сталин не остался в долгу: через год — в 1939 году Хрущев был переведен из кандидатов в члены Политбюро, то есть на семь лет раньше Маленкова, или почти на десять лет раньше Булганина. Такова была быстрая, даже в окружении Сталина беспрецедентная, карьера Хрущева. Впервые на XVII съезде он попал в ЦК, а через пять лет, на следующем, XVIII, съезде, был назначен уже членом Политбюро! Друг Хрущева по расчету — Микоян — был сделан членом Политбюро, чтобы он голосовал за чистку, а Хрущев — за то, что он проводил ее. Только в этом — разница в юридической ответственности того и другого за сталинскую чистку тридцатых годов.

Сейчас Хрущев, вместе с тем же Микояном, отказывается от этой ответственности. Он якобы сказал, что был даже против физического уничтожения "уклонистов". Устами Микояна он реабилитировал прямо на XX съезде своего предшественника на Украине — члена Политбюро ЦК ВПКБ(б) С. Косиора, а устами Ульбрихта — другого своего предшественника — кандидата в члены Политбюро П. Постышева.

Чистку, которую Хрущев одинаково беспощадно проводил и в Москве, и на Украине, он объявляет произволом Сталина. Но, кажется, прав был официальный биограф Хрущева, когда писал:

"Хрущев — верный ученик и соратник Сталина… Он вел беспощадную борьбу с троцкистско-бухаринской бандой врагов народа".

Правда, в энциклопедии после смерти Сталина Хрущев быстро перекочевал из "учеников Сталина" в "ученики Ленина", но от родства со Сталиным он еще не отказывался. Новый биограф (или автобиограф) пишет: "Хрущев — верный ученик Ленина и один из ближайших соратников Сталина". Нет сомнения, что в новейшей энциклопедии, после разоблачения Сталина на XX съезде, Хрущев вообще окажется вне компании Сталина. Так можно писать в советской энциклопедии — в "энциклопедии лжи в алфавитном порядке", как метко назвало ее радио "Голос Америки".

Военная и послевоенная карьера Хрущева была неровной. Будучи на решающем и главном участке фронта — на Украине, — будучи членом Политбюро, Хрущев все-таки не был включен в состав Государственного Комитета Обороны не только на первом этапе войны, но и на протяжении всей войны, хотя в нем были не члены Политбюро Маленков, Берия, Булганин, Вознесенский и члены Политбюро Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян. В военном чине его тоже не повышали. Он был произведен в 1942 году в генерал-лейтенанты и им остался до конца войны, хотя такие же политические генерал-лейтенанты, как и он, — Жданов, Мехлис, Щербаков — были произведены в генерал-полковники, а Булганин — даже в маршалы.

После войны Сталин преподнес ему сюрприз — он был снят с ведущего поста генерального секретаря ЦК Украины и назначен на подчиненный пост Председателя Совета Министров Украины (март-декабрь 1947 г.). Генеральным секретарем над ним был назначен Каганович. Хрущев вернулся к исходной позиции своей начальной карьеры — он ее начал под главенством Кагановича и теперь должен был либо кончить, либо вновь ее начать под тем же Кагановичем. Но Хрущеву, как всегда, повезло. Сталин сменил гнев на милость: Хрущева восстановили в старой должности, а Кагановича убрали обратно в Москву. В декабре 1949 года Хрущева тоже взяли в Москву — секретарем МК и ЦК КПСС.

На этом посту он находился до смерти Сталина. События, которые происходили вокруг смерти Сталина и уничтожения Берия, выдвинули его на первый план. Его руководящее участие в этих событиях — вне сомнения. В уничтожении "Внутреннего кабинета" Сталина во главе с Поскребышевым и аппарата МВД во главе с Берия Хрущев играл главную роль, хотя бы потому, что тогда он был фактически первым секретарем ЦК (юридически с сентября 1953 г.) и держал в своих руках весь аппарат ЦК, а стало быть, и реорганизованную внутреннюю охрану Кремля. Ко всему этому, Хрущев был воистину тем "счастливцем", который открыл тайный архив Сталина и держит его сейчас в руках — доносы шпионов Сталина на членов Политбюро, доносы членов Политбюро друг на друга, характеристики Сталина на этих же членов, планы чисток и "физических ликвидации" и т. д. У Хрущева есть что разоблачать. В этом отношении судьба любого члена Президиума ЦК в его руках. Пусть попробуют "храбриться"! Можно предположить, что этот "личный архив Сталина" тоже сыграл свою роль в деле разоблачения "отца народов".

Хрущев — психологически чрезвычайно сложный тип при кажущейся внешней простоте. Нужна была смерть Сталина, чтобы он развернулся во всем своем противоречивом многообразии. Его потенциальные возможности, сдерживавшиеся железными тисками сталинизма и своенравной волей диктатора, сказываются только теперь. Хрущев — единственный человек даже в "коллективном руководстве", который приобрел внутреннюю свободу мысли и действия. При этом он нанес чувствительный удар золотому правилу сталинской дипломатии — "не говори, что думаешь, и не думай, что говоришь". Фарисейским формулам Вышинского и стандартной жвачке Молотова в международной дипломатии Кремля он противопоставил до наготы обнаженный стиль практического циника — "мы, конечно, враги друг другу, но давайте торговать — торговать в политике, торговать в экономике, торговать даже в совести". И после-сталинская дипломатия сразу вышла из тупика: Корея, Индокитай, Югославия, Австрия, Женева, Индия, Бирма; Афганистан, Египет, Федеративная Республика Германии, это только первый этап многообещающей "торговли" Хрущева.

Хрущев, конечно, не торгует принципами, а торгует тупоумием Молотова и авантюризмом Сталина. Торгует негативным капиталом сталинской дипломатии. Торгует временем во имя пространства. При этом он хорошо знает не только самого себя, свои силы и возможности, но и тех, с кем он ведет торговлю — он торгует страхом войны чужих народов в обмен на концессии чужих правительств. Здесь-то как раз и пригодится сталинский негативный капитал.

Многие за границей весьма скептически относятся к Хрущеву как к "дипломату". Конечно, Хрущев не Талейран и даже не Литвинов. Он вчерашний пастух, который сейчас стоит во главе величайшего из государств. Этикет дипломатического протокола ему так же чужд, как чужды изысканные формулы словесной эквилибристики, скажем, того же Вышинского. Циничному веку он предлагает циничную формулу: "Вы не любите коммунизма, мы не любим капитализма, но зачем воевать, мы похороним вас и без войны, а сейчас давайте торговать!" Это, разумеется, режет слух и не делает чести классической дипломатии, но зачем это должно вызывать удивление или даже возмущение "недипломатичностью" Хрущева? Политик, который выдаст вам свои истинные (хотя и ужасные) намерения, заслуживает не возмущения, а признания. Полководец Красной Армии, наперед сообщивший свои стратегические планы, был бы повещен тем же Хрущевым, но Хрущев, который и после смерти Сталина повторяет старую неизменную истину — нашей целью был, есть и будет мировой коммунизм, — заслуживает признания. Конечно, мир нуждается в очередной иллюзии — "эра Сталина кончилась и цели Кремля могут измениться". Хрущев имел возможность воспользоваться этой иллюзией с большой выгодой для себя. Сталин в лучшие годы такой иллюзией воспользовался бы (и пользовался) классически, но Хрущев поступил и на этот раз по-своему — он избавил мир от опасной для него иллюзии.

Хрущеву многие обещают провал — слишком он уж "активен", самоуверен, может быть, даже стремится в новые Сталины. Но он уже держится более трех лет, а без этих качеств он, вероятно, не продержался бы и трех дней.

Самоуверенность и внутренняя свобода Хрущева основаны далеко не на одних его личных качествах, а и на величинах, которые не поддаются нашему учету. Что бы с ним дальше ни происходило, но в одном он обессмертил свое имя в истории: в течение каких-нибудь трех часов он похоронил того, кому создавали авторитет коммунистического полубога в течение трех десятилетий. Ни на минуту нельзя сомневаться, что это была не только его инициатива, но и чисто его, хрущевский, стиль расправы: дерзкий и самовластный, вызывающий и самоуверенный, революционный и демагогический. Казалось (кажется и сейчас), что в этом был величайший риск для самого коммунизма, без видимого на то "государственного резона". Риск был не в том, что у Сталина могут появиться сторонники в сталинской партии, не говоря уже об антисталинских народах СССР, риск был в другом — как можно предать анафеме Сталина, будучи вынужденным идти по сталинскому пути?

Группа Молотова это хорошо поняла и поэтому долго сопротивлялась развенчанию Сталина, но Хрущев и с этим не посчитался. Слишком очевидны были плюсы: "Я не Сталин. Я ищу "сосуществования" не только и, может быть, не столько с внешним миром, сколько с народами страны. Главное — я знаю жгучую ненависть народов к сталинскому режиму, разоблачая Сталина, я спасаю этот же режим".

Конечно, Хрущев знал, что естественный вопрос последует немедленно: "А что делали вы, ученики и соратники Сталина?" Что такой вопрос зададут из внешнего мира, ему было в высшей степени безразлично, а своему народу и партии он ответил с неподражаемой искренностью и с той же убедительностью: "Мы так же, как и вы, боялись его!"

Полную свободу действий Хрущев приобретет, если ему удастся удалить молотовцев из Президиума ЦК КПСС.

Волевой, темпераментный, внутренне свободный от догматических оков собственной идеологии, он склонен к экспериментированию в политике, чтобы перехитрить историю.

Первый эксперимент всемирно-исторического значения и был проделан Хрущевым над "культом Сталина". Целью Хрущева была десталинизация методов и форм, но не существа системы, развенчание личности, но не ликвидация практики, сжигание символа, но не пересмотр учения. Словом, проклиная Сталина как личность, идти по сталинскому пути как учителя. В этом кардинальное противоречие в разоблачении Сталина.

Это противоречие не может быть разрешено руками Хрущева и в рамках существующей системы, ибо само правление Хрущева — правление "просвещенного сталинизма" — переходное: либо назад к классическому сталинизму, и тогда неизбежна реабилитация всех методов в политике, экономике и идеологии; либо вперед против сталинизма, но тогда необходимо допущение минимальных духовных свобод в стране сплошной грамотности, многомиллионной интеллигенции и высокого уровня науки и техники. Третьего пути нет.

В характере Хрущева свободно уживаются две крайности: он великий оппортунист и незадачливый экстремист. Явный отпечаток этой двойственности лежит на всей советской политике. Трудность в понимании этой политики в том и заключается, что вы не знаете, с кем вы будете иметь дело завтра — с Хрущевым-оппортунистом или с Хрущевым-экстремистом.

Иностранцы, которые встречаются с ним в Кремле, аттестуют его большим государственным мужем. Великосветские дамы, которые виделись с ним, прямо в восхищении от него — Элеонора Рузвельт, например, думает, что если бы Хрущев жил в Америке, то он был бы весьма богатым человеком, а Элизабет Тейлор из Голливуда выразила даже уверенность, что если бы в России объявили свободные выборы, то первый секретарь был бы избран первым президентом. Я думаю, что госпожа Тейлор — большая оптимистка.