Лобова оторвали от воспоминаний голоса, доносившиеся со двора. Он передёрнул затвор пистолета и, сунув его за пояс брюк, вышел из дома. Около лесного дома стояли три автомашины, около которых толпились Гаранин, Пух и ещё несколько наиболее приближенных к Лобову молодых людей. Увидев на пороге дома Лобова, Пух улыбнулся и закричал:

— Фомич, принимай гостя, вот он, наш урюк, притащили мы его.

— Пух, а где он, я его не вижу, — произнёс Лобов.

Пух открыл багажник и за ворот пиджака вытащил насмерть перепуганного таджика. Судя по всему, ребята уже достаточно плотно поработали с ним. Лицо таджика было неузнаваемо.

— Пух, это точно он? — с сомнением в голосе спросил его Лобов. — Может, вы перепутали и не того притащили сюда?

— Он, Фомич, можешь не сомневаться. Просто ему немного фотографию помяли, — сказал Пух под смех ребят.

— Давай, тащи его сюда, у меня к нему имеются вопросы, — произнёс Лобов.

Гаранин схватил его за волосы и волоком потащил к Лобову. Таджик завизжал от боли и, упав на колени перед Лобовым, заскулил, словно щенок.

— Скажи, сука, это твои люди стреляли сегодня в меня? — спросил его Лобов.

Таджик закатил глаза к небу и снова заскулил, словно побитая собака. Лобов ударил его с ноги в лицо. Капли крови полетели в разные стороны. Несколько из них попали Лобову на брюки, что вызвало очередной приступ злости. Он снова с силой ударил ногой по голове таджика, от чего тот отлетел на метр и потерял сознание.

— Пух, принесите воды, — велел Лобов. — Он мне ещё ничего не сказал, поэтому его нужно привести в нормальное состояние.

Пух вылил на таджика ведро воды. Таджик снова заскулил и пополз к ногам Лобова.

— Я тебя ещё раз спрашиваю, это твои люди сегодня стреляли в меня или нет? — спросил его Лобов, однако тот по-прежнему скулил и ничего не говорил.

— Пух, поджарьте его, может, он тогда что-нибудь вспомнит, — Лобов стал оттирать капли крови с брюк.

Пока он оттирал пятна, ребята связали таджика и, перекинув верёвку через толстый сук дерева, стали медленно подтягивать таджика вверх. Таджик висел головой вниз. Он дёргался и пытался каким-то образом поменять своё положение, но это ему не удавалось. Через минуту вернулся Пух, он бросил несколько поленьев и облил их бензином. От поднесённой спички поленья вспыхнули, как порох, и с треском разгорелись. Вскоре пламя охватило все поленья.

— Опускай, — приказал Лобов.

Ребята медленно стали опускать связанного таджика. Тот, видно, всё понял и закричал нечеловеческим голосом. Через секунду у него вспыхнули волосы на голове, и он потерял сознание от болевого шока. По команде Лобова ребята вновь подняли его над огнём и сунули ему под нос нашатырный спирт. Таджик дёрнулся и пришёл в себя.

— Если не скажешь, зажарю, — произнёс Лобов. — Я тебя снова спрашиваю, это твои люди стреляли в меня сегодня?

Таджик затряс головой, давая понять, что это были его люди.

— Кто меня заказал? — спросил его Лобов, но таджик замолчал, потеряв сознание.

— Пух, дай ему нашатырь, чего жалеешь, — произнёс Лобов и со злостью посмотрел на него.

От этого взгляда Пух словно сжался и, подойдя к таджику, вылил ему весь пузырёк нашатыря на лицо. Таджик очнулся и начал чихать. Когда он прекратил, Лобов снова задал ему прежний вопрос. Губы таджика стали что-то шептать.

— Чего он там шепчет? Кто разобрался? — спросил Лобов ребят.

— Говорит, что заказ поступил от брата-мусульманина, — произнёс Гаранин. — Фамилии он не знает, говорит, что работает большим начальником.

— Спроси, в каком городе? — попросил Лобов Гаранина. — Что он опять у вас замолчал?

— Фомич, — сказал испуганно Пух, — похоже, он склеил ласты.

— Опустите его, — приказал Лобов.

Таджика быстро опустили на землю. Пух снова вылил на него ведро воды. Таджик застонал, чем обрадовал Лобова.

— Пусть валяется, — произнёс Лобов, — пошли что-нибудь поедим, мне что-то жрать сильно захотелось.

Они все прошли в дом и, найдя в ящиках продукты, стали готовить обед.

* * *

— Что будем делать? — поинтересовался Пух у Лобова. — Этого таджика отпускать живым нельзя, побежит с милицию, всех тогда закроют.

Лобов, внимательно посмотрел на Пуха и, словно не слыша его слов, произнёс:

— Пух, что в городе, там, наверное, менты на ушах стоят, ищут меня?

— Ты прав, лучше сейчас в городе не появляться, сразу же закроют. Пока мы сюда ехали, нашу машину пять раз тормозили гаишники. У тебя, Фомич, в доме как музей. Одни менты да любопытные, все осматривают твою машину, гадают, жив ты или нет?

— Да мне глубоко наплевать, что говорят люди, для меня важнее, как там у меня жена и ребёнок.

— Фомич, я разговаривал с Маратом Газизуллиным, сейчас все начнут искать тебя, им от тебя нужно получить заявление. Ты сам знаешь, оно им нужно, чтобы возбудить уголовное дело по факту покушения на тебя.

— Понятно, — произнёс Лобов. — Для меня сейчас важнее то, что сказал этот урод. Как ты сам считаешь, кто мог быть этим мусульманином: Алик из Челнов, Шигапов или этот голубой Артур Витальевич? Он тоже, по-моему, не русский.

— Я думаю, — начал Гаранин, — что это, скорее всего, Шигапов. Если бы Алик захотел тебя завалить, то послал бы своих ребят, а не стал бы за деньги нанимать этих таджиков.

— Я тоже так думаю, — сказал Пух, — этот заказ мог сделать лишь Шигапов и больше никто. Ты у него как бельмо на глазу.

Лобов встал и пошёл на улицу. Он подошёл к связанному таджику. Пихнув его ногой в живот, Лобов нагнулся над ним и тихо спросил:

— Скажи, как зовут этого мусульманина? Молодой он или старый?

Таджик повернул к нему залитое кровью и обожжённое огнём лицо и оскалился в какой-то демонической улыбке.

— Шайтан, — произнёс он и начал что-то быстро говорить по-своему. Прислушавшись к нему, Лобов решил, что тот читает отходную молитву. Оглянувшись, он увидел, что на пороге дома стоят все его ребята и смотрят, что он будет делать дальше. Лобов достал свой покрытый хромом пистолет и выстрелил в таджика.

— Чего стоите, — произнёс он, — пусть каждый из вас сделает в него выстрел, вот вам мой пистолет.

Первым выстрелил Пух, затем Гаранин, Батон, а затем все присутствующие в доме ребята.

— А теперь заройте его где-нибудь поглубже, чтобы его не обнаружили летом грибники, — дал команду Лобов.

Ребята взяли в сенях лопаты и волоком потащили труп таджика куда-то вглубь леса.

Все снова собрались в доме Лобова и стали обсуждать, что им говорить на допросах в милиции. Выработав общую линию поведения, ребята направились обратно в Елабугу. С Лобовым остались лишь Пух, Гаранин и Батон.

— Фомич, — сказал Пух, — если мы не завалим в ближайшее время Шигапова, то он завалит нас или посадит. Я не вижу больше другого выхода, как валить его.

Лобов сидел и молчал. Он был полностью согласен с Пухом, единственное, что сдерживало его, это страх за свою семью. Только здесь, в этом доме, Лобов понял, что, кроме жены и ребёнка, у него больше ничего на свете нет. Именно страх за них, за их будущее сдерживал его в принятии этого решения.

— Фомич, ты что молчишь? — спросил Гаранин. — Может, у тебя есть другой выход из этой ситуации? Может, нам каждый день дрожать, ожидая удара в спину. Если мы не ответим ударом на удар, то он поймёт, что мы слабы, и будет нас убивать мучительно и долго.

— Наверное, я поторопился убить таджика. Нужно было бы ему заказать этого Шигапова. Дал бы я ему двадцать миллионов, пусть бы завалил.

— Ты что, Фомич? Да за такие деньги мы с Гараниным сами завалим его, без таджика.

— Тогда я согласен. Валите этого зажравшегося кабана, — произнёс Лобов. — Только, Пух, всё должно быть чисто, чтобы никто даже не подумал, что это наш ему ответ на покушение.

* * *

Меня вызвал к себе начальник управления уголовного розыска МВД Ринат Бареевич Фаттахов.

— Слушай, Виктор Николаевич, ты в курсе, что в Елабуге обстреляли автомашину коммерсанта Лобова? Есть раненые люди. Возьми, пожалуйста, это преступление на контроль. Сейчас там работает оперативная группа местного отдела, разбираются, в чём дело.

— Ринат Бареевич, я знаю Лобова, мне приходилось с ним как-то встречаться. Вообще, довольно наглый молодой человек, — сказал я.

— Вот и хорошо, Виктор Николаевич, флаг Вам в руки.

Я вышел из кабинета и направился к себе в кабинет. Я по телефону связался с начальником городского отдела милиции Хромовым.

— Привет, Геннадий Алексеевич, — поздоровался я, — доложи, что у тебя там произошло с Лобовым?

На том конце повисла пауза, а затем Хромов, словно очнувшись, начал докладывать:

— Виктор Николаевич, простите меня, я просто устал об этом рассказывать. Начиная с утра только и делаю, что рассказываю и рассказываю. Сегодня утром на центральной улице города неизвестными в количестве двух-трёх человек был обстрелян кортеж из трёх автомашин, в одной из которых находился известный в городе предприниматель Лобов. Преступники использовали при нападении на колонну машин автоматы Калашникова и одну гранату, предположительно РГД-5. В результате нападения двое ранены. Преступникам удалось скрыться с места преступления. По предварительным данным, в нападении принимали участие выходцы из Средней Азии. Сам Лобов не пострадал, хотя машина получила множественные пробоины от пуль и осколков. Переговорить с ним нам не удалось. Сразу же после нападения он срочно выехал в неизвестном нам направлении. Сейчас проводим мероприятия по его местонахождению и задержанию лиц, совершивших это нападение.

Хромов выдохнул и замолчал, переводя дыхание.

— Геннадий Алексеевич, скажите, а сам Лобов не мог инсценировать это нападение на себя? — задал я ему вопрос. — Представляешь, стреляют из автоматов, бросают гранату, и всего лишь два раненых. Как-то нелогично получается, Геннадий Алексеевич.

— Пока ничего сказать не могу, ещё не общался с Лобовым. Я не исключаю, что это рядовая разборка между группировками.

— Что Вы говорите, Геннадий Алексеевич? Это с каких пор Лобов стал членом преступной группировки? Если мне не изменяет моя память, именно Вы год назад обращались в УВД Набережных Челнов и просили меня, чтобы я вернул водительское удостоверение водителю Лобова. Вы тогда уверяли всех, что Лобов — глубоко порядочный человек, меценат и вообще друг милиции. А сейчас Вы пытаетесь меня заверить, что Лобов является членом несуществующей, по данным милиции, преступной группировки? Если это так, то почему эта группировка до сих пор не была выявлена и поставлена на учёт в информационном центре МВД?

Хромов что-то начал говорить, оправдываться, но я не стал слушать его жалкий лепет.

— Слушайте, Геннадий Алексеевич. Вы меня хорошо знаете, и поэтому я с Вами буду говорить совершенно откровенно. Если в процессе проверки действительно подтвердится, что Лобов является лидером и участником преступной группировки, которую Вы вырастили у себя под боком, а также выяснится, что Вы, как начальник отдела, не только дружили с этим человеком, но и прикрывали его преступную деятельность и умышленно не ставили эту группировку на учёт, то я Вам просто не позавидую. Вас, как начальника милиции, не спасёт ничто и никто. Система Вас просто раздавит, как червяка.

— Слушай, Виктор Николаевич, — перейдя на ты, произнёс Хромов. — Ты не забывай, с кем ты разговариваешь. Я тебе не начальник уголовного розыска, а начальник городского отдела милиции. К сожалению для тебя, я не подчиняюсь тебе. У меня лишь один руководитель — это министр. Так что придержи свои угрозы для кого-нибудь из слабонервных начальников. Всё, что ты мне наговорил, это лично твои заключения и не более. А теперь слушай меня внимательно. Если ты хочешь контролировать работу по этому преступлению, звони начальнику отдела уголовного розыска, пусть он тебя информирует о ходе работы, а не мне. Мне есть кому докладывать и без тебя.

Я положил трубку, не зная как мне реагировать на выпад Хромова. Он был отчасти прав, я не должен был с ним разговаривать в подобном ключе. Действительно, это был человек министра, и отчитываться за свои проколы и пробелы по службе он будет перед ним, а не передо мной. Стараясь успокоиться, я закрыл глаза. Передо мной всплыло самодовольное лицо Лобова, его злостная и недовольная гримаса, когда под ударами его кулаков закачалась голова его водителя.

Отложив все дела, я направился в кабинет Фаттахова.

* * *

— Ринат, нужно что-то предпринимать в Елабуге. Там, похоже, всё срослось, милиция, бандиты. Интересно, что об этом знает управление по борьбе с организованной преступностью?

— Виктор, давай не будем влезать так глубоко в это дело. Я при тебе доложил об этом Костину, пусть он и решает этот вопрос.

— Ты знаешь, Ринат, я чувствую, что это просто так не кончится. Лобов, если он лидер ОПГ, сделает всё, но замочит своих обидчиков. Насколько я могу судить, этот человек не прощает подобные вещи.

— С чего это ты взял, Виктор?

— Я сейчас просто сопоставляю имеющиеся у меня в памяти факты. Один из них — это безвестное исчезновение Галкина, мужа сестры жены Лобова. Галкин конфликтовал с Лобовым, говорят, что тоже организовал на него покушение, после всего этого бесследно исчез. Как ни искали его, но найти не смогли. Вот и сейчас, я думаю, нам придётся с тобой, Ринат, столкнуться с подобным фактом бесследного исчезновения заказчика покушения. Не веришь? Готов поспорить с тобой, что так оно и будет.

— Брось, Виктор, сейчас накаркаешь, и так не знаем, за что хвататься, — разозлился Фаттахов.

— Ладно, Ринат Бареевич, время покажет. А сейчас я запрошу все материалы, по которым проходил Лобов. Может, и пригодится мне это в самое ближайшее время.

Я вышел из кабинета и направился в информационный центр. Там я подготовил все необходимые запросы и передал их инспектору. Поднявшись в кабинет, я немного подумал, а затем, взяв чистые листы бумаги, стал готовить необходимые запросы для заведения дела оперативного учёта. Выбрав папку, я красивым почерком написал на ней название оперативного дела «Меценат». Вложив в папку пока ещё ни к чему не обязывающие бумаги, я положил её в свой сейф.

* * *

Гаранин через бывших преподавателей школы милиции, а ныне руководителей охранного предприятия «Пульт», достал два комплекта милицейской формы. Лобов, находясь в Казани, приобрёл несколько радиостанций, которые позволяли поддерживать устойчивую связь в радиусе десяти километров. Всё внимание Пуха теперь было сконцентрировано на Шигапове. Уже через десять дней Пух мог безошибочно сказать, где сейчас может находиться тот и что он может делать в этот момент. Наблюдение за ним не прекращалось ни днём, ни ночью.

В воскресенье Лобов, Пух и Гаранин выехали в лес, на берег Камы. Достав из машины автоматы, Пух и Гаранин начали их пристреливать. Настрелявшись вдоволь, они сели около машины и стали чистить оружие.

— Фомич, расскажи Гаранину, как тебя ломали менты после покушения. Когда мне об этом рассказывал Марат Гизатуллин, я просто хватался за живот.

Лобов посмотрел укоризненно на Пуха и произнёс:

— У тебя, Пух, тогда просто болел живот, наверное, вот ты и хватался за него да бегал в кусты.

— Да ладно, Фомич, — сказал Гаранин, — расскажи?

— Ладно, — произнёс примирительно Лобов. — Короче, я с Гороховым приезжаю в милицию, а там на меня смотрят как на покойника. Захожу я в кабинет, сел за стол напротив следователя и смотрю на него. Он смотрит на меня. Прошло минут пять, он мне — ни одного вопроса. Когда я встал со стула и направился к двери, он вдруг словно очнулся и спрашивает меня: «Извините, Анатолий Фомич, у Вас есть какое-либо заявление в органы милиции после вчерашнего инцидента?». А я ему и говорю: «А какое заявление Вы ждёте от меня? Разве Вы не знаете, что вчера произошло? Разве Вы не видели, что стало с моей машиной? Это же решето! Да и «раненые люди есть». А он мне: «Не по понятиям Вы живёте, товарищ Лобов. Нормальные пацаны заявлений в милицию не пишут. Вот Ваши пацаны отказались писать, неужели Вы напишете?». Я посмотрел на него и говорю: «Извините, это Вы в университете проходили, как грамотно укрывать преступления, или Вас этому научил товарищ Хромов?». Ты не представляешь. Он покраснел, словно я поймал его за руку, когда он залез в карман гражданину. «Нет, — говорю, — как пацан я писать в милицию заявление не стану. У меня есть для этого мой юрист, он и напишет». Вот так я и поговорил с ментами. Думал, меня ещё кто-нибудь дёрнет, нет, пока тишина.

Лобов замолчал и, взяв из рук Гаранина автомат, посмотрел в ствол.

— Плохо почистил автомат. Тебя бы в армии обязательно заставили бы ещё раз почистить, а затем, когда бы ты вычистил свой автомат нормально, направили бы чистить туалет. Вот так там учат ухаживать за оружием.

— Да ладно, Фомич. Это ж не армия. Вот завалим Шигапова, и автомат — в воду. Чистый он или грязный, воде всё равно.

— Глупый ты, Гаранин. Чистят оружие для того, чтобы оно не подвело тебя в нужный момент. Понял?

Ребята снова разобрали автоматы и стали их чистить снова. Закончив чистку оружия, они поехали в Елабугу.

* * *

— Павел Григорьевич, я не понимаю Вас, как так Лобов отказывается писать заявление? Скажите, Вы сами с ним говорили на эту тему или нет? — задал я очередной вопрос начальнику отдела уголовного розыска городского отдела Елабуги. — Вы сами-то представляете, что Вы там делаете? Если не хотите возбуждать по статье «Покушение на убийство», возбуждайте по статье о нанесении тяжких телесных повреждений. У вас же имеются раненые люди?

— Виктор Николаевич, что я могу сделать? Следствие не возбуждает уголовные дела, так как потерпевшие отказываются от заявлений. Прокуратура города тоже молчит, я же не могу заставить их делать то, что они и так должны делать?

— Смотри, Антонов, я здесь изучил материалы в отношении Лобова, он непростой человек, и прощать это покушение он не будет. Сейчас я больше чем уверен, он ищет заказчика, но как найдёт, ударит по нему.

— Я всё понимаю, Виктор Николаевич. Сейчас мы предпринимаем всё, чтобы создать оперативные позиции среди его людей, но подобраться поближе к нему пока не получается. Он ведёт себя крайне осторожно.

— Павел, направь мне обзорную справку по этому делу, — попросил я.

— Всё сделаю, — пообещал мне Антонов и положил трубку.

Я пододвинул к себе документы и стал не спеша рассматривать их. Неожиданно дверь кабинета открылась, и в кабинет вошёл начальник городского отдела милиции из Альметьевска Игорь Александрович Грошев.

— Привет, Виктор Николаевич, — сказал он и присел на стул. — Вот, приехал в штаб и решил навестить тебя. Ты знаешь, Виктор, меня в последнее время очень волнует бригада Аникина. Особых претензий у меня к ним нет, вроде ведут себя вполне прилично, да и ребята в бригаде нормальные, в основном спортсмены, однако нутром своим чувствую, что скоро что-то произойдёт.

— Почему ты так решил, Игорь? — поинтересовался я.

— Да конфликт у них произошел с бригадой Хомича. Рынок не могут поделить между собой. На днях к Хомичу приезжали воры из Оренбурга, похоже, обещали ему помочь людьми и оружием.

— А что Аникин? Не может быть, чтобы он сидел и ничего не делал?

— Он ездил в Елабугу к Лобову, просил его помочь оружием, а затем проехал к Алику в Челны. Пока не знаю, о чём они говорили, думаю, он обратился к Алику за помощью.

— Игорь, я слышал, что Аникин недавно устраивал у вас в городе праздник, приглашал на праздник «Ласковый май».

— А что ему ещё остаётся делать, рисуется понемногу.

— Игорь, а ты с Марсом Бухаровым говорил на эту тему? Он ведь отвечает у нас за организованные преступные группировки. Мы же работаем по факту. Вот начнётся у тебя стрельба, появятся трупы, вот мы и начнём тогда работать.

— Да я знаю. Я вчера разговаривал с Бухаровым, он меня лечить начал, всё, говорит, на контроле и мои волнения — излишни.

— Вот сейчас я слушаю тебя, Игорь, и в душе у меня всё кипит. Как можно было вывести из подчинения уголовного розыска это подразделение, тем более на местах! Вот и получается, что сотрудники этого управления на местах перестали подчиняться заместителю начальника милиции по оперативной работе. Сейчас мы, словно щука, рак и лебедь, пытаемся бороться с преступностью.

— Представь, а мне каково? Я иногда не знаю, с кого что спрашивать, — сказал Грошев.

— Да, сейчас везде такой бардак, что я иногда тоже теряюсь. Не знаю, с кого и что спрашивать. Только перед тобой говорил с Елабугой. Ты же в курсе, там обстреляли машину Лобова, есть раненые люди. Так вот, до сих пор не возбуждено уголовное дело. Причина — просто смех, Лобов и потерпевшие отказываются писать заявление. Возбуждать по факту никто не хочет.

— А что там Хромов? Ждёт, когда кого-то убьют? Зря он так. Я слышал, Виктор, он одно время дружил с Лобовым, приглашал его на праздники, клялся ему в верности. Может, поэтому и не возбуждает? А может, просто боится этого Лобова, запачкался сильно?

— Не знаю, Игорь. Хотел съездить в Елабугу, руководство не отпускает.

Грошев взглянул на часы и стал собираться. Он пожал мне руку и вышел. Я пододвинул к себе документы и снова углубился в их изучение.

* * *

Лобов с утра уехал в Альметьевск. На въезде в город его встретил Аникин. Они обнялись, как братья, и сели в его машину.

У Аникина было хорошее настроение, и он всю дорогу до ресторана шутил и смеялся. Причина для веселья у него была. Вчера утром между его ребятами и ребятами Хомича произошёл очередной конфликт из-за рынка. На этот раз ребята Аникина смогли дать достойный отпор. В результате стычки шесть ребят Хомича оказались в районной больнице. Теперь рынок вновь перешёл под его контроль. Сам Аникин догадывался, что это временный успех и что Хомич предпримет всё, чтобы вернуть этот важный для них объект под свою крышу.

Лобов ранее не раз бывал в этом городе и сейчас, проезжая по его улицам, не переставал удивляться произошедшим изменениям. Центр города был неузнаваем. Вместо обшарпанных домов стояли дома с тонированными стёклами и прекрасно отремонтированными фасадами.

— Да, это не Елабуга! — подумал про себя Лобов. — Сразу видно нефтяную столицу республики.

Аникин, словно прочитав мысли Лобова, улыбаясь, спросил:

— Ну что, Фомич, как город? Перемены заметны?

Лобов посмотрел на улыбающееся лицо Аникина и, подшучивая над ним, ответил:

— Да, перемены в городе налицо, ничего не скажешь. Только ты мне скажи, что ты от этого имеешь? Я думаю, что за это время ты не стал акционером «Татнефти» и не приобрёл контрольный пакет акций?

— Здесь на нефти не разбогатеешь. Здесь всё под контролем властей из Казани.

— Ну, а заводы? — поинтересовался у него Лобов. — Они-то работают?

— Давай, Фомич, помолчи немного. У меня и без них проблем выше крыши. Каждый день менты таскают, всё пытают, намерен ли я начать войну с Хомичем.

— Да и меня трясут, как грушу, чуть что, опять в ментовку. Интересно наблюдать за ними, сами меня прессуют, а затем просят прощения, ссылаются на службу. Все хотят погреться около меня. То один просит телевизор, то другой — видеомагнитофон. Продают всё, что можно. Мент из Менделеевска толкает мне автоматные патроны, другой — предлагает купить у него ворованные автомашины. Вот так и живу.

— Я тоже не уважаю этих ссученных ментов. Сегодня они за тебя, а завтра он спокойно забьёт тебя, как скотину.

— Ладно, Аникин, давай не будем говорить о плохом. У меня в багажнике два автомата, патроны и пистолет. Давай заедем, сбросим их. Я не хочу мотаться по городу с оружием.

Они свернули с центральной улицы и остановились около чулочно-носочного комбината. Аникин что-то сказал ребятам, и те, забрав из машины Лобова оружие, скрылись за воротами фабрики.

— Слушай, Аникин. Дело, конечно, твоё, но я бы на твоём месте уже бы давно завалил этого Хомича. Помнишь, как говорил товарищ Сталин: «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы». Может, ты ждёшь, когда он завалит тебя? Тогда, поверь, будет поздно что-то предпринимать. Аникин, если у тебя нет нормальных исполнителей, скажи мне. Я могу тебе подогнать хорошего человечка.

— Я что-то не думал об этом. Может, ты и прав, Фомич. Так ведь можно долго воевать, то они нас, то мы их. А здесь один выстрел, и нет проблемы.

Они подъехали к ресторану. На пороге стояла раскрасневшаяся администраторша. Её бюст пятого размера вызвал непроизвольные улыбки у Аникина и Лобова. Они прошли в зал и сели за столик. Вышколенные официанты быстро обслуживали столик. В конце обеда Аникин предложил Лобову немного отдохнуть в сауне, где их уже ожидали самые симпатичные девушки города. Однако Лобов от приглашения отказался и, попрощавшись с ним, поехал обратно в Елабугу.

* * *

Вечером к Лобову в кабинет заглянул Гаранин. Он был нетрезв и, развалившись в кресле, сообщил Лобову новость.

— Фомич, ты сегодня радио не слушал? — поинтересовался у него Гаранин. — Так вот, по радио сообщили, что на 13 мая назначена очередная сессия Государственного Совета республики. А это значит, что Шигапов обязательно поедет в Казань на сессию. Улавливаешь? Думаю, что лучшего времени мы не выберем для его устранения. Пока его спохватятся родные, пока начнут искать, мы из него вытрясем всё.

Лобов посмотрел внимательно на Гаранина. Предложение Гаранина о дате акции было обоснованно. Выезд в Казань значительно облегчал им возможность разобраться с ним.

— Хорошо, Костя, я согласен с датой. Следовательно, у нас в запасе ещё два дня. Запомни, всё должно быть сделано на высшем уровне, никаких следов.

— Всё будет нормально, шеф, — сказал Гаранин. — Я отвечаю.

— Слушай, ты, ответчик. Если я ещё раз увижу тебя в таком состоянии, то я сам тебя закопаю. Вот Бог дал помощников, один, блин, наркоман, другой — пьяница.

— Не ворчи, Фомич, — произнёс, вставая из кресла Гаранин. — Может, последний раз пью на свободе?

— Ты что, идиот? Плюнь через плечо три раза. Разве можно с такими мыслями идти на дело?

Гаранин пьяно улыбнулся и вышел из кабинета Лобова. Лобов встал из-за стола и открыл свой сейф. Он достал из него все документы и, разложив их на своём столе, стал изучать. По мере изучения часть документов Лобов уничтожил, а остальные выложил на стол и задумался, стараясь принять нужное для себя решение. Подняв трубку телефона, он позвонил в юридический отдел. Трубку поднял Горохов.

— Юра, — обратился он к Горохову, — ты мне нужен, я жду тебя у себя в офисе.

— Всё понял, Анатолий Фомич, минут через тридцать я буду у Вас.

Лобов ещё раз пересмотрел выложенные им на стол документы и на какой-то миг задумался, ещё сомневаясь в принятом им решении. Он стал чисто автоматически перебирать документы, перекладывая их с одного места на другое.

У него ещё оставалось время, чтобы всё это изменить. Для этого нужно было всего-то поднять трубку и дать команду Пуху и Гаранину. Однако, сделав это, он бы потерял своё лицо не только перед ребятами, но и перед собой. Всё последнее время Лобов создавал себе имидж человека дела, и люди, окружавшие и знавшие его, всегда верили его слову. Боялся ли Лобов санкционированного им убийства, он в этот момент ещё не понимал. Главное, что толкало его на это, была нескрываемая ненависть к Шигапову, которого он почему-то считал носителем всех неприятностей в его жизни. Последнее покушение на его жизнь наглядно показывало ему, что в этом городе не могут мирно сосуществовать два человека, кто-то один должен был уйти, и Лобов решил, что этим человеком должен стать Шигапов. Отвлёк его от этих мыслей Горохов, который, постучав в дверь, вошёл в кабинет Лобова.

— Вот что, Юра, — сказал Лобов, — нужно срочно переоформить с меня всю мою недвижимость. Всё — на мою жену Валентину. Я понимаю, что всё это довольно сложно, но это нужно сделать в самые сжатые сроки.

— Я постараюсь, Анатолий Фомич, — произнёс Горохов. — Основные сложности будут с нотариусом.

— Вот тебе деньги, Юра, договаривайся, покупай, делай всё, что хочешь, но это дело проверни в самые сжатые сроки. Выполнишь, хорошо заплачу, мелочиться не буду, — пообещал Лобов.

Горохов взял со стола деньги и сунул их в свой портфель. Он молча поднялся со стула и, попрощавшись, вышел из кабинета.

* * *

Гаранин и Пух, одетые в милицейскую форму, сидели в автомашине «Москвич». На заднем сиденье лежали два автомата.

— Слушай, Костя, как ты думаешь, нам ещё долго здесь торчать? Может, он на самолёте в Казань вылетел, и мы толкаемся здесь просто так.

— Прекрати, Пух. Сиди и молчи. Распустил нюни, как баба, — произнёс Гаранин. — Вчера ребята видели, как водитель Шигапова готовил машину к поездке, а это значит, что нам нужно ждать.

Лежащая на сиденье радиостанция зашипела. Сквозь шум и треск, доносившиеся из рации, до них долетел мужской голос, который сообщил, что машина Шигапова проследовала ГЭС.

— Ну, вот и наш клиент, — произнёс Гаранин. — Давай выходи из машины и вставай на трассе.

Пух достал из кармана пистолет «Макаров» и привычным движением загнал патрон в патронник. Он сунул пистолет в карман кителя и, взяв в руки полосатый жезл, вышел на дорогу. Гаранин взвёл автомат и положил его поближе к себе. Он вышел из машины и остановился около неё.

Прошло минут пять, и на пустующем в это время шоссе появилась серебристая автомашина «Вольво-750». Машина шла явно с превышением допустимой скорости, и приказ сотрудника милиции был вполне естественным и не вызвал ни у кого не малейшего подозрения. Машина, скрепя тормозами и подняв кучу пыли, остановилась у бровки шоссе. К машине не спеша подошёл сотрудник милиции в форме лейтенанта и, коротко представившись, потребовал у водителя права.

— Нарушаете, товарищ водитель, — произнёс он, — всё гоните, спешите?

Водитель достал водительское удостоверение и протянул его сотруднику милиции.

— Извини, лейтенант, — произнёс водитель, — шефа вот везу в Казань. Он у меня депутат и спешит на сессию.

— Это не повод для того, чтобы нарушать правила дорожного движения.

Вдруг задняя дверь автомашины открылась, и из неё показалось лицо пассажира. Этим пассажиром был депутат Шигапов.

— В чём дело? — задал он вопрос. — Вам же ясно объяснили, что я спешу на заседание. Вам что, непонятно?

Вдруг лицо его исказила гримаса страха. Он узнал в этом сотруднике милиции начальника службы безопасности Лобова Пуха. Шигапов моментально всё понял и, закрыв за собой дверь, дал команду водителю, чтобы тот быстро тронулся с места.

Пух, выхватив пистолет из кармана кителя, выстрелил водителю в голову. Рывком открыв дверь автомашины, он выволок безжизненное тело водителя из машины и столкнул его в глубокий дорожный кювет.

— Руки, руки давай сюда! — закричал Пух и направил свой пистолет на испуганного до смерти Шигапова.

Тот молча протянул ему свои руки. Пух ловким движением сковал их наручниками, пропустив их сквозь автомобильную ручку. Убедившись в надёжности крепления, он махнул рукой Гаранину. Гаранин с автоматом в руках сел на водительское сиденье «Вольво» и машина, развернувшись на трассе, помчалась в обратную сторону. Вслед за ней на расстоянии пятидесяти метров следовал «Москвич», за рулём которого сидел Пух.

* * *

— Едем в сторону Менделеевска, — услышал Пух сдавленный от волнения голос Гаранина. — Держись на расстоянии, не ближе пятидесяти метров, страхуй меня.

— Всё понял, — сказал Пух, поворачивая машину налево, с трассы.

Машины мчались на предельной скорости, умело объезжая большие ямы на асфальте. В это самое время из кювета выполз раненный в голову водитель. Мчавшаяся по трассе автомашина едва не переехала его обездвиженное тело. Водитель вовремя сумел остановить многотонную машину. Он вышел из автомашины и, убедившись в том, что лежащий перед ним человек жив, махнул рукой напарнику, и они вдвоём, подняв тело, перенесли его в кабину. Проехав километров пять, они увидели пост ГАИ. Остановив машину на посту, они передали раненого сотрудникам ГАИ, которые моментально узнали в нём водителя депутата Шигапова. Тот пришёл в себя и прошептал:

— Они были в милицейской форме. Шеф у них.

Сотрудник ГАИ моментально связался с дежурной частью отдела милиции Елабуги, и тревожная весть о захвате депутата полетела в эфир.

Гаранин был немного удивлён, когда увидел пост ГАИ на въезде в город Менделеевск. Ещё вчера вечером, выбирая маршрут движения, он проезжал здесь, и никакого стационарного поста на этом месте не было. Он немного растерялся, и этого было вполне достаточно для того, чтобы машина не вписалась в поворот. «Вольво», сбив небольшое дорожное ограждение, на полном ходу врезалась в дорожный каток. От сильного удара в кабине сработала подушка безопасности. От удара подушкой Гаранин на какой-то момент потерял сознание и, придя в себя, стал выбираться из автомашины.

ДТП произошло на глазах сотрудников ГАИ, где в этот момент происходила смена наряда. Они выскочили из будки и, увидев, что из машины, шатаясь и судорожно хватаясь за дверь, выбирается человек в форме капитана милиции, они бросились ему на помощь.

— Давайте, давайте быстрее, мужики! — закричал старший лейтенант милиции. — Не видите, люди побились в ДТП!

Все бросились, обгоняя друг друга, к дымившемуся автомобилю. Вдруг из остановившегося недалеко от них «Москвича» выскочил человек в милицейской форме и, вскинув автомат, открыл по ним прицельный огонь. Пух стрелял, как на охоте, тщательно выбирая цель. Пули впивались в тела работников милиции с каким-то странным звуком, чем-то напоминающим свиное чавканье.

Первым упал старший лейтенант. Он вскинул руки, словно крылья, и коротко вскрикнув что-то, упал на грязный асфальт. Из простреленной головы ручьём брызнула кровь. Вслед за ним один за другим стали валиться и остальные сотрудники милиции. Пух перестал стрелять лишь тогда, когда в автомате закончились патроны. Он перезарядил его и направился в сторону Гаранина, который по-прежнему стоял около повреждённого автомобиля.

— Ты что стоишь как вкопанный? — закричал на него Пух. — Почему не стрелял?

— Пух, может, не стоило их всех вот так?

— Водить машину нужно лучше, тогда бы не влепился в стоящую преграду, — ответил ему Пух и, достав пистолет из кармана кителя, выстрелил из своего пистолета в лежащего на земле милиционера. Милиционер вздрогнул и затих навсегда. Гаранин, словно заворожённый, смотрел на место побоища. На дороге в разных позах лежали поверженные Пухом милиционеры. Ему вдруг стало страшно только от того, что он на миг представил себя на месте любого из этих милиционеров.

Быстро освободив Шигапова от наручников, они пересадили его в «Москвич» и снова устремились через весь город в сторону Ижевска.

— Пух, ты знаешь, у меня автомат остался в той машине, — сказал Гаранин, — может, вернёмся, заберём?

— Ты что, Костя, дурак? — чуть не закричал на него Пух. — Совсем от страха с ума сошёл. Кому он сейчас нужен? Главное сейчас — как можно дальше уйти от города и затеряться в лесу.

Проехав ещё километров десять, они свернули в лес и остановились на небольшой поляне. Пух схватил Шигапова за ворот костюма и еле вытащил его из машины.

— Давай, пали машину, — произнёс Пух.

Гаранин достал из багажника «Москвича» канистру с бензином.

— Слушай, Пух, давай разберёмся с Шигаповым. Не будем же мы его таскать по лесу, — предложил Гаранин.

— Я не против этого, — ответил Пух. — Слушай, Шигапов, это ты заказал Лобова?

— Нет, — жалобно заскулил Шигапов. — Я никого и никогда не заказывал. Я не понимаю, о чём Вы говорите.

Пух приставил к его голове свой пистолет и снова задал ему всё тот же вопрос.

— Нет, я ничего не знаю. Я не заказывал покушение на Лобова, клянусь матерью, — произнёс Шигапов и заплакал.

— Видно, мы с тобой ошиблись, Костя, — произнёс Пух и выстрелил Шигапову в голову.

— Слушай, Пух, может, не стоило его мочить? — произнёс Гаранин. — Мне, кажется, что он говорил нам правду.

— Какая сейчас разница, заказывал он или не он. Ты посмотри, Костя, за нами целая армия покойников. Так что одним больше или меньше, ничего не меняет. Теперь давай разбежимся в разные стороны, и по одному будем прорываться в Елабугу, думаю, что по отдельности нам будет удобнее сделать это.

Они обнялись, и прежде чем разойтись, Гаранин достал спички и поджёг машину. Машина вспыхнула, словно факел. Яркое пламя моментально охватило всю машину. Они, как по команде, побежали в разные стороны. Никто тогда из них двоих ещё не знал, что больше они уже никогда не встретятся в этой жизни.

* * *

Я сидел в кабинете, когда дежурный по МВД сообщил мне о захвате депутата Шигапова и тяжелом ранении его водителя. Не успел я положить трубку, как вновь раздался звонок. На этот раз мне звонил начальник управления уголовного розыска Фаттахов. Я поднял трубку и услышал его взволнованный голос:

— Виктор Николаевич, зайдите ко мне.

Я положил трубку и направился в его кабинет. В кабинете Фаттахова, кроме него, находился заместитель министра Костин.

— Вот видишь, Виктор Николаевич, — произнёс Фаттахов, — накаркали мы с тобой убийство, да ещё какое. Ну, что будем делать?

Я присел на стул и взглянул на своих руководителей.

— Ну, что я Вам говорил, Ринат Бареевич, Лобов не из таких людей, которые прощают нанесённые ему обиды. Для меня странно одно, почему он выбрал объектом мести Шигапова, а не кого-то другого. Неужели действительно Шигапов заказал то покушение? Ринат Бареевич, я думаю, что Вы меня вызвали не для того, чтобы поговорить со мной на эту тему. Я думаю, что Вы хотите меня направить в Елабугу?

— Нет, Абрамов, не угадал. На этот раз твоя интуиция подвела тебя. Сейчас там проводится крупная милицейская операция, в которой задействовано несколько отделов милиции, а также МВД Удмуртии. Тебе делать там сейчас нечего, и без тебя управятся. Ты, насколько мне известно, завёл оперативное дело в отношении Лобова. Сейчас тебе представится возможность реализовать его. Опергруппа разыскивает Лобова в Елабуге, как найдёт, сразу доставит его сюда. Вот ты с ним и поработаешь.

— Хорошо, значит, у меня ещё есть время, чтобы приготовиться к приёму гостя. Сейчас я с Вашего разрешения займусь камерой.

— Давай, Виктор. Его нужно развалить до самой задницы, — сказал Костин и вышел из кабинета Фаттахова.

Мы остались с Ринатом вдвоём. Он посмотрел на меня и улыбнулся, обнажив некрасивые зубы.

— Ты знаешь, я раньше не верил рассказам и часто думал, что сотрудники специально сочиняют истории в отношении твоего предвидения событий. Теперь я должен сознаться, что я заблуждался, не веря им. Факт налицо. А теперь — к делу. Костин очень рассчитывает на тебя, что ты сможешь размолотить Лобова в пыль.

— Приказ есть приказ, и не мне его обсуждать. Ринат, ты знаешь, что мы берём на себя не нашу работу. Есть управление по борьбе с организованной преступностью, пусть занимаются этим делом они, а не мы. Если что-то не получится, министр с нами разберётся по полной программе, мало нам не покажется. Бухаров сейчас, словно мудрая обезьяна, будет сидеть на дереве, и наблюдать, как мы с Вами будем ломать копья об этого человека. Вот увидишь сам, Бухаров обязательно прицепится к последнему вагону, если мы выиграем это дело, хотя не сделает ни одного движения в нашу сторону.

— Да Бог с ним, с этим Бухаровым, плюнь ты на него. Здесь дело в престиже службы и не более.

Я посмотрел на него, стараясь угадать, что кроется за его словами. Повернувшись, я вышел из кабинета. Выйдя на улицу, сел в служебную автомашину и поехал в первый следственный изолятор.

* * *

Пух медленно пробирался сквозь заросли ельника. Он избегал просёлочных дорог и старался держаться подальше от населённых пунктов. Он уже догадывался о том, что крупные силы милиции блокировали район его возможного местонахождения, однако он был по-прежнему уверен в фортуне, которая вот уже который год берегла его, словно родная мать.

Он рассчитывал на то, что эти объединённые милицейские силы были недостаточно обучены проведению подобных операций. Все они, в том числе и он, были одеты в милицейскую форму, многие из них не знали не только других сотрудников милиции, задействованных в этой операции, но порой не знали даже своих, несмотря на то, что служили в одном отделе милиции.

Пух присел под деревом и попытался снять с шеи нескольких клещей, которые успели присосаться к его потному телу. Однако через несколько минут он понял, что эта затея просто обречена на неудачу. В таких условиях освободиться от клещей было просто невероятно. Он отстегнул магазин автомата и стал подсчитывать оставшиеся у него патроны. Подсчитав их, он понял, что патронов у него не так много, и на бой их явно не хватит. В обойме пистолета оказалось всего четыре патрона.

— Да, немного, — подумал Пух. — Лишь бы только не напороться на большой отряд милиции, а с одиночными сотрудниками я как-нибудь справлюсь.

Он достал из кармана папиросу, набитую марихуаной, и прикурил её. Глубоко затянулся и почувствовал необычайную лёгкость во всём теле. Усталость куда-то исчезла. Вдруг на него навалилось неудержимое желание засмеяться. Он стал кататься по земле, и его тело сотрясалось от неудержимого смеха. Немного успокоившись, он закрыл глаза. Перед ним, словно на экране большого кинотеатра, снова стали прокручиваться кадры сегодняшнего утра. Он, словно со стороны, смотрел на себя и видел, как вскинул свой автомат и словно в тире стал расстреливать бегущих по дороге милиционеров. От этих кадров ему стало не по себе. Он открыл глаза, испугавшись этого немого фильма. Рука нащупала лежавший на земле автомат и подтянула его поближе к себе. До его ушей донеслись мужские голоса. Пух прислушался, судя по голосам, мужчин было трое. Пух встал с земли и, отряхнув прилипшие к кителю сосновые иглы, направился в сторону голосов. Он увидел идущих ему навстречу трёх сотрудников милиции первым. Он передёрнул затвор автомата и вышел на тропинку.

— Мужики, — обратился он к работникам милиции, — вы из какого отдела?

— Мы из Челнов, с Автозаводского ОВД, а ты откуда?

— Я из Менделеевска, — произнёс Пух. — Вот, отстал от своих мужиков, мотаюсь уже по лесу второй час, никак не могу наткнуться на своих ребят. Скажите, наши сотрудники вам не попадались случайно?

— Нет, ваши не попадались, — произнёс один из работников милиции. — Вообще, непонятно кого искать, ни фотографий, ни примет. Говорят, что преступники тоже в милицейской форме, вот и разберись. Короче, иди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю чего.

— Ладно, мужики, тогда я побрёл дальше. Может, удастся догнать их, — произнёс Пух и направился в противоположную сторону.

Сотрудники милиции проводили его взглядом и направились дальше в лес.

* * *

Пух вздохнул с облегчением. Ему повезло снова, и он, радуясь этому обстоятельству, смело зашагал по тропинке. Он прошёл ещё километра три, прежде чем услышал шум автомобилей. Сняв автомат с предохранителя, он, прячась за деревьями, стал двигаться в сторону шума.

— Ничего, — думал он про себя, — сейчас выйду на дорогу, тормозну машину, и поминай, как звали.

Незаметно для себя Пух пошёл быстрее. Он уже был полностью уверен, что ему удалось выйти за милицейское кольцо. Он вышел к дороге и, остановившись, стал осматривать место, стараясь хотя бы приблизительно установить своё местонахождение. Неожиданно для него с другой стороны дороги вышел милицейский дозор в количестве пяти человек. Прятаться было уже поздно, и Пух решил снова немного поиграть с судьбой в рулетку.

— Стоять! — закричал он. — Кто, такие?

— Свои, — ответили милиционеры, — мы из Можги. Ты кто такой?

— Я из Менделеевска, — ответил Пух, — укрывшись за стволом толстой сосны.

— Если ты из Менделеевска, — вновь прокричал один из работников милиции, — тогда скажи мне, как фамилия твоего начальника. Я сам раньше работал там и хорошо знаю всех начальников.

— Может тебе ещё рассказать о моей жене? — произнёс Пух и стал старательно прицеливаться.

— Значит, ты не из Менделеевска, — произнёс голос, — и поэтому мы предлагаем тебе сдаться. Давай, бросай ствол и выходи с поднятыми руками.

Пух не дал договорить этому человеку и нажал на курок автомата. Короткая автоматная очередь разорвала тишину леса. Человек, укрывшись в кустах, закричал нечеловеческим голосом.

— Значит, их уже четверо, — подумал Пух.

Пули ударили в дерево. Краем глаза он увидел, как полетели в разные стороны кора и щепки. Он ещё плотнее прижался к дереву, боясь выглянуть из-за него. Снова ударила очередь. В этот раз пули ударили в землю, недалеко от его ног. Пух упал на землю и стал медленно отползать назад, стараясь укрыться в кустах орешника. До кустов было всего метров двадцать, но эти метры были самыми опасными, так как это было открытое пространство, на котором ничего не росло.

Пух снова выстрелил, стараясь прижать сотрудников милиции к земле. В ответ на него обрушился град пуль. Одна из них попала ему в мочку уха. Кровь залила лицо. Он обтёр лицо краем своего кителя и снова ответил очередью по кустам, за которыми, по его расчёту, скрывались работники милиции.

Увидев перебегавшего поляну милиционера, Пух вскинул автомат, однако вместо привычных толчков в плечо он услышал сухой щелчок. Он моментально понял, что у него закончились патроны. Отшвырнув в сторону автомат, он достал пистолет.

— Четыре на четыре, — подумал Пух, вспомнив, что в его пистолете осталось всего четыре патрона. — Посмотрим, кто кого!

Он вскочил на ноги и бросился к спасательным кустам. Он не бежал, а летел, словно на крыльях. Однако выстрел снайпера остановил его за полметра от кустов. Он упал, завалившись на спину. Пуля попала ему в бедро и, по всей вероятности, повредила кость. Острая боль пронзила его тело, он на какой-то миг потерял сознание. Очнулся от голосов, которые раздавались из ближайших кустов. Подняв пистолет, Пух трижды выстрелил по кустам. До него донёсся стон, и он обрадовался, что попал ещё в одного работника милиции. Он попытался подняться, но сильная боль в бедре сковала его движения.

— Ох! — вскрикнул Пух и снова уткнулся лицом в землю.

Даже в этой непростой для него ситуации, он ещё надеялся на положительный исход в этой стычке. В глазах Пуха поплыли разноцветные круги, теряя силы, он снова выстрелил по кустам, откуда послышался шум. Отбросив в сторону уже не нужный ему пистолет, Пух схватился окровавленной рукой за ствол орешника и, собрав все свои последние силы, стал подниматься с земли. Снова раздался выстрел, и Пух, ломая кусты, упал в спасительный кустарник.

Работники милиции ещё тридцать минут наблюдали за неподвижным телом и, лишь убедившись в том, что Пух уже не двигается, осторожно направились в его сторону.

— Давай, Лёша, быстро связывайся с нашими мужиками. Скажи им, что срочно нужны две машины скорой помощи. Одну для нашего Семёнова, а другую — для преступника.

Машины прибыли на место стычки минут через сорок. Врачи приступили к оказанию помощи раненым сотрудникам. Сотрудник милиции Семёнов получил проникающее ранение грудной клетки и, по утверждению медиков, нуждался в срочной госпитализации. Второй сотрудник милиции получил ранение правой руки. Пуля пробила навылет его руку, и он потерял много крови. Врач, осматривавший тело Пуха, констатировал смерть. Второй выстрел снайпера оказался роковым. Пуля угодила ему в пах, в артерию. Пух скончался от потери крови.

Погрузив в машины раненых сотрудников милиции и безжизненное тело Пуха, машины покинули место стычки.

* * *

Гаранин, оставшись один, снял с себя милицейский китель и забросил его в овраг. Пройдя, километров пять, он наткнулся на небольшую деревню. Пробравшись в старый заброшенный сарай, он спрятался там. Он боялся, что по его следу милиция бросит сотрудников с собаками, но этого почему-то не произошло.

Вечером, когда стемнело, он вышел из своего укрытия и побрёл обратно в лес. Двигаясь по лесу, он наткнулся на старый «УАЗ», около которого мужчина и женщина занимались любовью. Они были так увлечены этим, что не заметили, как к ним тихо подобрался Гаранин и стащил мужскую одежду. С этой одеждой Гаранин пробежал с километр, пока не упал от усталости. Сняв с себя всё милицейское, он переоделся в гражданскую одежду. Брюки оказались ему по размеру, однако рубашка была явно маленькой и едва сходилась на его широкой груди. Сунув за ремень брюк пистолет, он побрёл дальше, ориентируясь по звёздам. Вскоре ему удалось выйти сначала на просёлочную дорогу, а затем и на трассу. Увидев мчавшийся по трассе «КАМАЗ», Гаранин вышел на трассу и поднял руку. Машина остановилась. Гаранин подбежал к машине и, открыв дверь водителя, спросил:

— Не подкинешь, братишка, до города?

Водитель с интересом посмотрел на ночного пассажира и молча кивнул. Гаранин залез в машину, и они помчались по ночной дороге. Вскоре из разговора с водителем Гаранин узнал, что водитель автомашины направляется в командировку в Москву. Это было то, что нужно Гаранину. Они быстро сошлись в цене, и Гаранин уже на другой день к вечеру оказался в столице.

* * *

Лобов утром, часов в десять, приехал к себе на работу и, попросив у секретаря чёрного чая, присел в своё рабочее кресло. Он чувствовал себя не совсем хорошо, так как всю ночь практически не спал, думая об акции. Ему не давала покоя одна мысль, правильно ли он поступил, привлекая к этому делу своих людей. Сейчас он уже не сомневался, что действительно допустил роковую для себя ошибку. Нельзя было поручать это дело близким ему по работе людям.

Не дождавшись чая, он вышел из кабинета и направился в администрацию города. На входе в здание администрации его остановил сотрудник милиции и поинтересовался у него, куда он направляется.

— Мне нужен Шигапов, — произнёс Лобов. — Я хотел бы с ним встретиться и переговорить по интересующему его вопросу.

— Извините, товарища Шигапова сейчас нет, — произнёс милиционер. — Сегодня его с утра ещё не было.

Лобов повернулся и вышел на улицу. Остановившись, он увидел пробегавшего мимо него начальника уголовного розыска Сергея Аркадьевича Лукина.

— Привет, Сергей! Это ты куда бежишь? — спросил его Лобов.

— Да у нас ЧП, — произнёс Лукин. — Тяжело ранили водителя Шигапова, а его, похоже, взяли в заложники.

— Как так в заложники? — удивлённо произнёс Лобов. — Разве такое возможно? Слушай, Сергей! А преступников не задержали?

— Да нет. Они на машине скрылись, при этом полностью уничтожили весь личный состав КПМ на въезде в Менделеевск. Четверых положили наповал, одного тяжело ранили.

— Вот дают ребятишки, — протянул Лобов. — Сейчас, наверное, их уже живыми брать уже не будут?

— Это как получится, — произнёс Лукин и побежал дальше.

Такого развития событий Лобов явно не ожидал.

— Что они творят! — подумал он. — Всё же было так хорошо спланировано. Почему остался жив водитель, убиты сотрудники милиции, ведь это не входило в их план?!

Лобов не на шутку испугался, не столько за них, сколько за себя лично. Теперь он уже жалел того таджика, которого он застрелил тогда в лесу. Лучше бы он заплатил ему через посредника и теперь бы вообще не думал бы об исходе этого дела.

Лобов подошёл к офису и, увидев стоявшего у машины Батона, приказал ему готовиться в рейс.

— Фомич, а куда поедем? — поинтересовался он у Лобова.

— Куда надо, туда и поедем, — отрезал Лобов.

Он вошёл в офис и, поднявшись к себе в кабинет, позвонил супруге.

— Валюша, ты прости меня, но мне срочно нужно уехать из города. Куда и насколько, я пока сказать тебе не могу. Как только остановлюсь где, я сразу же свяжусь с тобой.

Он положил трубку и вышел на улицу. Оглядевшись по сторонам, он направился к своему «Мерседесу». Машина резко тронулась и, подняв облако пыли, полетела по городу.

— Давай, Батон, гони на заимку, — произнес Лобов. — Заночуем там, а завтра видно будет, что делать дальше.

Машина летела по трассе, словно птица. Вскоре город скрылся в серой дымке пыли.

* * *

Лобов открыл дверь и вошёл в дом. Он быстро переоделся и вышел во двор. Около машины стоял Батон и протирал зеркала машины.

— Батон, сгоняй в деревню. Купи там хлеба, водки, ну, короче, что-нибудь поесть, — велел Лобов.

Батон с недовольным лицом сел в машину и поехал в деревню. Лобов вернулся в дом и сел в кресло. Пейджер, лежавший на столе, мелко завибрировал. Лобов взял его и стал читать бегущую по экрану строчку: «У нас дома обыск, много милиции, все спрашивают о тебе».

— Быстро они примчались, — подумал про себя Лобов. — Неужели Пух и Гаранин задержаны милицией?

Ему не хотелось верить в это, но по-другому он не мог объяснить себе, почему у него дома проводит обыск милиция. Он пошарил по ящикам стола и вдруг случайно наткнулся на бутылку с водкой. Водка была старой и, по всей вероятности, принадлежала ещё старому хозяину дома, но это лишь обрадовало Лобова.

Он достал стакан и налил в него водку. Открыв холодильник, он нашёл там банку икры из баклажанов и, открыв её, потянулся за ложкой. Выпив водку, заел её икрой. Взял в руки подаренный Ефимовым пистолет «Макаров» и взвёл его. Он ещё утром вспомнил свой странный сон, который ему растолковала старуха и понял, что она оказалась абсолютно права, сообщив ему о закате карьеры. Он поднял пистолет и поднёс его к виску. Ощутив холод металла, он положил пистолет на стол и задумался. Перед глазами Лобова всплыло лицо жены и маленького ребёнка. Чем больше он вглядывался в знакомые ему лица, тем больше и больше ему хотелось жить. Через минуту он понял, что застрелиться у него не хватит мужества, и, сунув пистолет за пояс брюк, направился во двор, где уже слышался шум подъехавшей автомашины.

«Мерседес» остановился около дома. Из машины вышел Батон. Открыв багажник, Батон начал разгружать покупки. Они занесли продукты домой и стали готовить обед. Батон взглянул на Лобова и словно случайно произнёс:

— Фомич, что-то произошло? Почему мы в спешном порядке смотались из города? Ты знаешь, все дороги перекрыты нарядами милиции с автоматами. Ты случайно не знаешь, с чем это связано?

— Знаю, — коротко ответил ему Лобов. — Потому-то я впервые в своей жизни понадеялся на своих товарищей, пожалел деньги.

— Я что-то не понял тебя, — сказал Батон. — Какие деньги, какие товарищи?

— Ничего, поймёшь скоро, — произнёс Лобов. — Сейчас у меня дома проходит обыск, что ищут, я ещё не знаю, но всё равно мне это неприятно.

— А кому бы это понравилось? — произнёс Батон. — Мне тоже бы не понравилось. А что они могут искать у тебя, шеф? Я не думаю, что ты хранишь оружие у себя дома.

— Где я храню оружие, знали лишь трое, кроме меня. Ты — один из них. Поэтому мне непонятно, что они могут искать у меня дома.

Они поели и стали смотреть телевизор, однако это им вскоре наскучило.

— Батон, ты помнишь Сухареву Татьяну? Сгоняй к ней в Челны, скажи, что я на заимке, если захочет, пусть приезжает.

Батон молча поднялся с дивана и, надев на себя свитер, направился во двор.

* * *

Батон вернулся около восьми часов вечера. Вслед за «Мерседесом» двигалась автомашина Сухаревой. Машины остановились около дома, на пороге которого в футболке и шортах стоял Лобов. Увидев выходящую из автомашины Сухареву, Лобов, улыбаясь, направился к ней навстречу. Он нежно поцеловал её и, обняв за плечи, повёл в дом.

— По-честному, я не думал, Татьяна, что ты бросишь всё и поедешь сюда ко мне, — сказал Лобов.

— Да я за тобой, Толя, как жена декабриста, готова даже поехать в Сибирь, а не то, что к тебе на заимку.

— Татьяна, давай не будем об этом. Я уже говорил тебе, что семья для меня — дело святое.

— Хорошо, хорошо, Толя, если не хочешь, я больше не буду касаться этой темы. Я и так счастлива, что хоть иногда могу видеться с тобой, разговаривать.

Татьяна быстро замариновала мясо и, пока Батон готовил на огне шашлыки, накрыла стол. Они сели за стол и стали ужинать. Батон, положив в тарелку мясо, зелень, молча вышел во двор. Он сел около костра и стал в одиночку поедать вкусное мясо молодого поросенка. Вскоре свет в доме погас, Батон поднялся с земли и, стараясь не шуметь, прошёл в сени, где обнаружил постеленную для него постель.

Утром Батон проснулся от лёгких женских шагов, которые доносились до него со стороны двора. Батон приоткрыл дверь рукой и увидел Татьяну, она что-то готовила во дворе. Приготовив завтрак, она подняла мужчин и пригласила их к столу.

Они молча позавтракали, и Татьяна стала собираться обратно в Челны. Она вышла из дома и направилась к Лобову, который сидел около костра. Увидев Татьяну, он поднялся с земли и крепко обнял её. Он поцеловал её в губы и, словно ища какой-то важный для себя ответ, заглянул в её большие зелёные глаза.

— До свидания, — сказал он, удерживая её ладонь своими пальцами.

— Наверное, прощай, — тихо ответила она.

Она медленно побрела к своей машине. Её плечи содрогались от плача. Лобов долго смотрел вслед удаляющейся машине. Неприятное предчувствие надвигающейся беды заставило его вернуться в дом. Он отодвинул шкаф в комнате и засунул руку между стеной и шкафом. Нащупав тайник, он положил в него пистолет и задвинул шкаф.

* * *

В дом влетел Батон и прямо с порога закричал Лобову:

— Шеф, в лесу менты, их много.

— Далеко? — спросил его Лобов.

— Метров пятьсот до них, — произнёс Батон. — Что будем делать?

— Быстро садись в машину и гони отсюда, — произнёс Лобов. — Им нужен не ты, а я.

Батон выскочил из дома и бросился к машине. Через секунду-другую машина рванула с места и, словно стрела, помчалась в обратную от милиции сторону. Лобов остался один в доме. Он набросил на себя куртку и вышел во двор. Минут через пять он увидел металлические каски сотрудников милиции, которые дугой окружали его дом.

Лобов поднял руки и вышел на середину двора. Лобов не сразу узнал в сотруднике милиции, командовавшим отрядом, начальника городского отдела милиции Хромова, на голове которого поблёскивала металлическая каска, а на груди болтался явно большой для него бронежилет.

— На колени! — закричал Хромов. — Иначе буду стрелять!

Лобов послушно опустился на колени и протянул в его сторону руки. Он почувствовал, как на его руках щёлкнули наручники. Тут же сильный удар в лицо опрокинул его на землю. Рука Хромова моментально опухла от удара, а из разбитых костяшек кисти засочилась кровь. Лобов поднялся на ноги и, улыбаясь, посмотрел на Хромова.

— Ты только, видно, и можешь бить связанных людей, — презрительно произнёс Лобов. — А так, видно, слабо, сука ментовская.

Хромов вновь поднял руку, намереваясь ударить Лобова, но поймав на себе удивлённые взгляды сотрудников милиции, опустил руку.

— Давай, шагай, мы ещё с тобой поговорим в отделе, — произнёс он и, сняв с себя каску, направился в сторону подъезжавшей к дому автомашины.

Лобова затолкали в машину, которая развернулась во дворе заимки и поехала в сторону Елабуги.

* * *

Лобов сидел на заднем сиденье в милицейской автомашине, сжатый телами сотрудников милиции. Машину то и дело мотало на просёлочной дороге, и эти массивные тела периодически наваливались на него, вызывая боль в пояснице. Он попытался каким-то образом расширить своё жизненное пространство, но, получив сильный удар локтем в живот, смирился со столь незавидным своим положением.

— Интересно, куда меня везут, и что мне будут предъявлять? — подумал Лобов.

Наконец, машина, скрипя тормозами, остановилась около здания городского отдела милиции. Сотрудники милиции, вооружённые автоматами, вывели Лобова из автомашины, и повели его по уже знакомому ему коридору. Он вошёл в камеру и, остановившись у порога, поприветствовал сидельцев.

— А ты откуда здесь такой сладкий? — произнёс один из арестантов и шаркающей походкой направился в сторону Лобова. — Мне кажется, что тебе уже ни к чему такая модная куртка.

Он схватил Лобова за рукав куртки и стал предпринимать попытку снять её с Лобова. Лобов сильным коротким ударом правой руки ударил его в кончик острого носа. Мужчина, взмахнув руками, упал на бетонный пол. Из разбитого носа ручьями хлынула кровь.

— Ну, кто ещё хочет поносить мою куртку? — спросил он, окинув недобрым взглядом сидевших за столом арестантов. — Ну, давай, давай, подходи. Я быстро одену вас в деревянные макинтоши. Я думаю, для вас будет достаточно, если я вам скажу, что моя фамилия Лобов.

Все с любопытством посмотрели на него. Наверное, в Елабуге не было ни одного человека, который бы не слышал этой фамилии. Он подошёл к шконке и скинул с неё чьи-то вещи. Сняв с себя куртку, он расстелил её на крашеные доски и лёг.

— Слушай, Анатолий Фомич, тебя-то за что закрыли эти гады? — спросил его один из арестантов. — Ты же козырной человек в городе.

— Я здесь на экскурсии, — улыбаясь, сказал он. — Скоро поеду, наверное, в Казань, там посмотрю, как живут арестанты.

Всем понравилась его шутка, и многие из арестантов заулыбались, представляя Лобова, таким образом, изучавшего жизнь арестантов.

Дверь камеры открылась, и дежурный по ИВС вызвал Лобова на допрос.

* * *

Лобов вошёл в кабинет, подталкиваемый сзади работником милиции. В кабинете сидел за столом следователь городской прокуратуры Евгений Иванович Гришин. Увидев вошедшего в кабинет Лобова, он заулыбался, словно был рад увидеть своего старого доброго друга.

— Давайте, Лобов, проходите, — произнёс он с радостью. — Давно мы с Вами не беседовали.

— Вы правы, Евгений Иванович, давно, — ответил Лобов. — Если мне память не изменяет, около двух лет, наверное.

Лобов присел на предложенный следователем стул и внимательно посмотрел на Гришина.

— Ну что, Лобов? Приступим к делу.

Гришин придвинул к себе чистый бланк протокола и начал его заполнять. Он задал несколько формальных вопросов, а затем, отложив шариковую ручку, спросил Лобова напрямую.

— Скажите, Анатолий Фомич, это Вы дали команду на уничтожение депутата Государственного Совета республики Шигапова Анаса Ильясовича?

Лобов вскинул на Гришина глаза и спокойно произнёс:

— У меня с Шигаповым были довольно простые взаимоотношения, он не любил меня, а я — его. Раньше я работал с этим человеком и сделал достаточно много для процветания и его предприятий. Ему не нравилось, что я поднялся без его помощи, и скажу, не скрывая, что он мне неоднократно угрожал, что сделает всё, чтобы ликвидировать мой бизнес в городе. Однако эти разногласия не могли сильно отразиться на моём бизнесе, и поэтому у меня не было никаких оснований убивать его.

Гришин записал показания Лобова и снова задал ему вопрос:

— Скажите, кому из сотрудников Вашего предприятия Вы поручили совершить убийство Шигапова?

— Евгений Иванович, Вы словно не слышите меня. Я никогда и никого не просил убивать Шигапова. Пусть человек, совершивший это, скажет мне это прямо в лицо. Я хотел бы посмотреть в его глаза и спросить, кто нанял его для того, чтобы опорочить моё честное имя.

— Погодите, Лобов. Придёт время, и мы проведём с Вами очную ставку. А сейчас Вы мне скажите, где Ваш сотрудник Пухов?

— Вы знаете, Пухов последнее время стал сильно увлекаться наркотиками, и я его освободил от выполнения обязанностей ещё на той неделе.

— Погодите, погодите, Анатолий Фомич, Вы говорите, что освободили его от служебных обязанностей, однако Ваши сослуживцы говорили, что он каждый день приходил на работу.

— Ну и что, Евгений Иванович? У него все друзья работали у меня в офисе, и ничего удивительного нет, если он целыми днями толкался у меня в офисе. Не выгонять же мне его было?

— Вот Вы сейчас мне сказали, что он каждый день приходил к Вам в офис. Вы же не будете отрицать, что Вы встречались с ним, разговаривали?

— А зачем мне отрицать очевидную истину? Да, я с ним встречался и разговаривал. Разве это преступление?

Следователь ещё что-то хотел спросить, но в это время дверь открылась, и в кабинет вошёл начальник милиции Хромов.

— Ну что, Фомич, приплыл? — сказал он. — Если бы не приказ министра, я бы тебя здесь просто растоптал бы.

Он что-то сказал следователю и, снова взглянув на Лобова, произнёс:

— Сейчас поедешь в Казань, на Чёрное озеро. Там тебя быстро поставят на место. Жалко, что смертную казнь отменили, а то бы сам привёл в исполнение в отношении тебя.

— Это хорошо, что Бог с таких быков, как ты, рога посшибал. А то бы тебе, Хромов сложно было бы проходить в двери, рога бы мешали.

— Что ты сказал? — произнёс Хромов и схватил Лобова за грудки. — Ты на что намекаешь, падаль?

Лобов улыбнулся и, освободив ворот куртки от цепких рук Хромова, сел на стул.

Через полчаса Лобов уже трясся в «УАЗе», который мчался в Казань.

* * *

Георгий Разрывин по кличке Хирург хорошо знал заместителя начальника управления уголовного розыска Абрамова. Раньше, лет двадцать назад, они жили в одном доме в Адмиралтейской Слободе и учились в одной школе. Однако вскоре их дороги разошлись, Абрамов поступил в институт, а Хирург залетел на краже телевизоров из магазина «Экран». А дальше понеслось, срок сменялся новым сроком. Как-то, отбывая очередной срок во Владимирском централе, он от сокамерников услышал о своём старом знакомом, товарище по детству Абрамове. От них он узнал, что Абрамов стал ментом, работает в уголовном розыске и, судя по должности и званию, работает вполне успешно. Вскоре их дороги вновь пересеклись.

Год назад Разрывина перевели из централа в следственный изолятор номер один. Один из старых подельников Хирурга, находясь во второй колонии, пошёл в раскрутку и порезал одного из заключённых. Вот он и стал давать показания в отношении ряда нераскрытых преступлений прошлых лет, в которых принимал участие и Разрывин.

Хирург столкнулся с Абрамовым, когда его вели с прогулки в камеру. Он был приятно удивлен, что, несмотря на прошедшие двадцать лет, первым его признал Абрамов, а не он. Через час Хирург сидел в кабинете главного «кума» и пил крепкий чифирь, который заварил для него Абрамов. Они разговаривали довольно долго, вспоминая детство. Хирурга интересовало буквально всё, а особенно то, что стало с их общими знакомыми. Он радовался, словно малое дитя, узнавая о том, кем стали его знакомые, печалился, когда узнавал об их смерти.

— Слушай, Витёк, я бы полжизни сейчас бы отдал, чтобы хоть раз ещё в своей жизни увидеть наш старый двор, эти сараи и свою голубятню. Я тебя очень прошу, свози меня туда!

Абрамов посмотрел на него и, немного подумав, предложил ему:

— Гера, я готов тебе показать наш старый двор, но при одном условии. Ты должен будешь помочь мне в одном непростом для меня деле.

— Ты предлагаешь мне стать сукой, стучать на своих корешей, честных воров? — Хирург резко вскочил со стула и неприязненно посмотрел на Абрамова.

— Ты что, Гера? Я тебя не призываю стучать, а тем более сдавать своих друзей. Ты мне нужен как консультант. Завтра в Казань привезут одного крутого мужика из Елабуги. Он крупный бизнесмен и лидер местной преступной группировки. Его бойцы буквально на днях застрелили несколько сотрудников милиции и серьёзно ранили ещё одного. Мне необходимо его сломать, но сломать не физически, как ты, наверное, уже догадался, а морально. Я хочу, чтобы этот человек сам покаялся в организации этой группировки и сознался в организации целого ряда убийств. Сам он чист, он не стрелял и не убивал, однако именно по его команде убивали ни в чём не повинных людей.

Хирург сидел молча. К нему ещё ни разу в жизни никто не обращался с подобной просьбой. Он боялся только одного — ссучиться.

— Гера, ты что молчишь? Поможешь мне или нет? — спросил я его. — Ты же знаешь, я тебя не подведу, это только между тобой и мной.

— Хорошо, Витёк, — произнёс он, — только не подставь меня, иначе мне вилы.

Утром Георгия Разрывина перевели в ИВС МВД Республики Татарстан.

* * *

Лобов осторожно вошёл в камеру. В углу на нижней койке лежал мужчина средних лет.

— Привет честным арестантам, — сказал Лобов.

Мужчина, лежавший на койке, даже не шелохнулся. Лобов бросил свой матрас на верхнюю койку и попытался взобраться наверх. Мужчина поднялся с койки и присел на лавку, наблюдая за тем, как обустраивается новичок.

Лобов лёг на койку и закрыл глаза. Перед глазами Лобова, уже в который раз за последнее время, вновь проплыли лица жены и ребёнка. Сердце сжалось от жалости к ним. Он не заметил, как из его глаз потекли слёзы.

— Что, братишка, плачешь? — спросил его мужчина. — Себя жалеешь?

Лобов смахнул слёзы с глаз. Лицо его покраснело от стыда, словно его поймали за чем-то нехорошим.

— Да ты не стесняйся, поплачь, станет легче, — посоветовал ему мужчина. — Лучше плакать здесь, чем на допросах.

— Ты вообще кто такой, чтобы учить меня жизни? — спросил его Лобов. — Меня учить не надо, я сам могу научить кого угодно.

— Я — Хирург, так зовут меня друзья, — произнёс мужчина. — Я двадцать лет учусь жить за колючей проволокой и многого ещё не знаю. Что ты можешь знать о нашей жизни?

Хирург лёг на койку и закрыл глаза. Хорошо зная психологию осуждённых, он сразу же определил в Лобове достаточно уверенного в себе человека. Его манера разговаривать говорила Разрывину о том, что Абрамов был абсолютно прав, Лобов представлял из себя серьёзного противника, которого просто так сломать довольно сложно.

Утром, умывшись и оправившись, они сели за общий стол завтракать. Лобов подвинул к себе металлическую миску, в которой находилась каша, и, не прикоснувшись к еде, отодвинул миску в сторону. Он выпил какую-то бурду из кружки и, отломив маленький кусочек хлеба, положил его в рот.

— Что, не нравится? — поинтересовался у него Хирург. — Это скоро пройдёт, молодой человек. Скоро будешь метать всё это, да ещё просить добавки.

— Слушай, Хирург, — с угрозой в голосе сказал Лобов. — Я не посмотрю на твой тюремный стаж, отоварю тебя по полной программе.

— А вот этого говорить мне не нужно было, — произнёс Хирург. — За такие вещи у нас опускают. Я смотрящий за положением в первом изоляторе, и если я шевельну пальцем, тебя, фраерок, порежут на полоски. Ты знаешь, как это больно?

— Ты меня не пугай, мы не таких крутых ребят видели.

— Где это ты мог всё это видеть, фраерок, в кино или театре? — словно смеясь над ним, спросил его Хирург. — Да там всё туфта, не верь этому. Жизнь, фраерок, начинаешь любить только тогда, когда чувствуешь, что ты её теряешь.

Лобов замолчал и исподлобья посмотрел на Хирурга. Ему вдруг захотелось ударить этого зека по лицу, но он, пересилив себя, встал из-за стола и стал шагать по камере, стараясь заглушить в себе это чувство. Хирург с интересом посмотрел на него и невольно вспомнил то время, когда сам он впервые попал за решётку. Он тоже был таким же нахрапистым, как этот молодой человек, и ему так же, как теперь этому человеку, казалось, что он всё знает и всё умеет. Это прошло быстро. Однажды ночью на него навалилось шесть человек и практически без шума вытащили его в туалет. Он хорошо помнит, как его избивали ногами эти шесть бугаёв, уча уму-разуму. Его хотели прямо там опустить, но этому помешал старый вор по кличке Могила. С этого момента Хирург стал служить этому авторитетному человеку на зоне.

— Слушай, ты, чертила, — сказал Хирург. — Бросай здесь изображать из себя партизана. Вот поднимут тебя наверх, там и играй, а здесь рисоваться передо мной не стоит.

— Если ты ещё раз вякнешь, — ответил Лобов, — я тебя задавлю прямо здесь.

Хирург посмотрел на Лобова и, встав из-за стола, резким ударом в пах, а затем в челюсть отправил его в нокаут.

Неожиданно раздался лязг открываемой двери. Пока контролёр входил в камеру, Хирург успел лечь на свою койку.

— Что с ним? — спросил Хирурга контролёр. — Почему арестованный лежит на полу?

— А ты спроси у него, может, он припадочный?

— С чего это он припадочный, — произнёс контролер. — Да и лицо у него почему-то разбито.

— Задай мне что-нибудь попроще, начальник. Я хоть и Хирург, но в медицине не силён.

Позвав в камеру ещё одного контролёра, охранник привёл Лобова в чувство и повёл его на допрос.

* * *

Я сидел в кабинете, размышляя о состоявшемся полчаса назад разговоре с начальником управления уголовного дела. Накануне вечером у Фаттахова состоялся разговор с министром, на котором присутствовал и Юрий Васильевич Костин. Во время беседы министр попросил Фаттахова и Костина сделать всё, чтобы раскрыть убийство депутата Государственного Совета республики Анаса Ильясовича Шигапова, так как раскрытие этого убийства находится на особом контроле у Президента республики.

Вот и сегодня с утра меня вызвал к себе Фаттахов и от министра попросил меня, чтобы я со всей ответственностью подошёл к раскрытию этого преступления.

— Пойми меня, Виктор, — сказал Фаттахов. — Помочь нужно министру, необходимо поднять его авторитет в глазах Президента республики и Председателя Совета министров.

— Хорошо, Ринат, я всё сделаю, чтобы раскрыть это преступление, — ответил я.

Сейчас, находясь в своём кабинете, я тщательно готовился к разговору с Лобовым. Я вытащил из сейфа своё оперативное дело и положил его перед собой.

Раздался стук в дверь. Я поднялся из-за стола и направился к двери. Открыв дверь, я увидел Лобова и двух сопровождающих его сотрудников милиции.

— Ну, Лобов, давайте, проходите в кабинет — произнёс я. — Представляться я Вам не буду, Вы меня и так, наверное, хорошо помните. Мы с Вами встречались года полтора назад, в Челнах.

Он осторожно присел на стул и посмотрел на меня с вызовом.

— Вы что так напрягаетесь, Анатолий Фомич, бить Вас здесь никто не собирается, у нас здесь это не принято. Так что расслабьтесь. Предлагаю Вам просто поговорить по душам.

— О чём я должен с Вами говорить? О том, что Вы меня незаконно задержали, привезли в Казань, закрыли в ИВС? Об этом я должен с Вами говорить?

— Если хотите, давай поговорим и об этом, — произнёс я. — Вот видите, Анатолий Фомич, на моём столе лежит большое дело? Так вот, в этом деле — вся Ваша преступная жизнь. В нём сконцентрированы все документы, позволяющие мне утверждать, что Вы не совсем добропорядочный гражданин. Много грехов за Вами, Анатолий Фомич, ох как много.

Лобова словно прорвало. В течение часа он убеждал меня в том, что с его личным участием в городе открылись хлебопекарня, колбасный цех. Не забыл он упомянуть и о том, что он в течение последнего года очень много помогал малоимущим гражданам, в том числе являлся постоянным спонсором и городского отдела милиции. Я сидел в кресле и молча слушал его трудовую биографию. Наконец, видно, устав от рассказа, он замолчал и посмотрел на меня, рассчитывая увидеть мою реакцию.

— Анатолий Фомич, — произнёс я спокойным голосом. — Вот здесь у меня, в этом деле, лежит бумага, в которой один из Ваших работников утверждает, что по Вашему личному указанию два Ваших сотрудника, а именно Пухов и Гаранин, приобрели милицейскую форму на складе школы милиции. Что Вы скажете на эти показания?

Я заметил, как Лобов снова напрягся. Он повернул голову в сторону окна и стал что-то рассматривать за окном.

— Хорошо, Анатолий Фомич. Дело Ваше, можете молчать. Только я хотел Вас сразу же предупредить, в самом начале нашей беседы, что Вы обвиняетесь не в убийстве гражданина Шигапова, а в умышленном убийстве государственного служащего, депутата Государственного Совета республики. Вы, наверное, пока не в курсе, что два Ваших бойца расстреляли милицейский пост, в результате чего погибло четыре милиционера и ещё трое были ранены. А это уже не просто убийство, это террористический акт, то есть преступление против государства.

Лицо Лобова посерело. Однако нужно отдать ему должное, он держался пока неплохо. Немного подумав, я решил проверить его, используя уже давно проверенный способ.

— До Вас, Анатолий Фомич, ещё, наверное, не дошло, то, что я только что Вам озвучил. С Вами мне всё понятно. Будете Вы говорить или нет, за Вас расскажут Пухов, Гаранин и Ваш водитель Хлебников по кличке Батон, если мне не изменяет память. Сегодня их всех привезут в Казань. Я предлагаю Вам немного подумать о Вашей жене Валентине и Вашем ребёнке. Кем будет Ваша жена, женой террориста, врага народа? А ребёнок причём, в чём он виноват, в том, что его папа решил разобраться с Шигаповым? По-моему, Вы неглупый человек, и судьба Вашей семьи, наверное, Вам небезразлична. Скажу Вам, гражданин Лобов, сразу, что Ваша жена Валентина, по всей вероятности, будет привлечена к уголовной ответственности. Вы знаете, Лобов, что в Уголовном кодексе есть статья, которая обязывает каждого гражданина сообщать о готовящемся преступлении, а особенно о теракте. А это значит, Лобов, подсядет Ваша жена года на три-четыре. Ребёнка заберёт государство, поместит его в детский приют. Вот Вы плохо или хорошо, но воспитывались дома, при матери. Так почему Ваш ребёнок должен жить в приюте?

Я внимательно посмотрел на Лобова и в какой-то миг увидел в его глазах слёзы.

— Нашёл я у тебя ахиллесову пяту, — подумал я про себя.

Любовь к семье и детям — характерная черта таких жёстких людей, как Лобов, и я решил сыграть именно на его любви к семье. Я приказал отвести Лобова обратно в камеру. Дожимать его сегодня, как показывала практика, было бесполезно.

* * *

Хирург лежал на койке и тупо смотрел в угол камеры. Впервые за долгие арестантские годы он почувствовал себя не совсем уютно в камере. Встреча со старым дворовым товарищем что-то изменила в нём. Ему в какой-то момент разговора с Виктором вдруг неожиданно так захотелось вернуться в это безмятежное детство, что он кое-как сдержал себя, чтобы не заплакать. Вот и сейчас, один в этой неуютной камере, он почему-то вновь, уже в который раз, подумал о своём детстве, о той свободе, которая не имела границ в виде барака и колючей проволоки. Он не видел Казань уже более пятнадцати лет и сейчас, находясь в казанском следственном изоляторе, остро ощутил огромное желание увидеть город своего детства. Снова, как в далёком детстве, пройтись по тихим и зелёным улочкам Адмиралтейской Слободы, окунуть руки в тёплые воды Волги.

За дверью раздались шаги. Хирург невольно напрягся и посмотрел на дверь. Лобов вошёл в камеру и, не обращая внимания на своего обидчика, взобрался на второй ярус. Судя по его внешнему виду, он был чем-то сильно озадачен и угнетён.

— Ну, как там, наверху? — поинтересовался Хирург у Лобова. — Наверное, весна, птицы поют?

— Пошёл ты на хрен со своими птицами, — ответил Лобов. — Мне бы твои заботы.

— Нехорошо грубить старшим, — сказал Хирург. — Ты плохо учишься, фраер. Пока научишься уважать, потеряешь много здоровья в лучшем случае, а в худшем тебя просто опустят ниже канализации.

— Слышь, ты, Хирург хреновый? Не лезь ко мне с вопросами, я не люблю этого.

— А мне лично плевать на то, что ты любишь. Главное, чтобы тебя не полюбили, ты понял меня? — произнёс Хирург и отвернулся к стене.

В камере повисла тягучая тишина, прерываемая громкой капелью. Это подтекал кран умывальника. Тишину в камере разорвала команда контролёра. Хирург встал с койки и молча направился к двери. Контролёр, гремя ключами, повёл Хирурга на допрос к следователю.

Лобов, проснувшись от шума закрываемой металлической двери, открыл глаза и молча уставился в потолок, стараясь понять, где он находится. Память медленно возвращала его к реальной действительности. Поняв, где он, Лобов заскрипел зубами. Ему не верилось, что всё хорошее, что было у него в последнее время, бесследно исчезло за этими серыми бетонными стенами.

Он проанализировал свой первый разговор с Абрамовым и остался им вполне доволен. Единственное, что его пугало, это судьба его жены и малолетнего ребёнка. Он не верил, что Абрамов реально осуществит свою угрозу, посадит жену, а ребёнка передаст в детский приют. Однако подобного развития событий он не исключал. Сейчас, лёжа на панцирной сетке кровати, он на миг представил себе эту картину. Перед глазами Лобова предстала его жена с красными заплаканными глазами, которая, протянув свои руки, тянулась к маленькому ребёнку. От этой нерадостной для него картины защемило сердце, и слёзы невольно заблестели у него на глазах.

— Нужно что-то делать, — подумал Лобов.

Он соскочил с койки и стал нервно шагать по камере. Лобов, который всегда учил своих подчинённых не сдаваться и не выдавать своих друзей, в каких бы условиях они ни находились, сам оказался в тупиковой ситуации. Он отлично понимал, что у милиции нет на него практически ничего, что могло бы его привязать к совершённым им преступлениям, однако стопроцентной уверенности в этом у него не было. Его по-прежнему беспокоила судьба Пуха и Гаранина. Именно эти два человека могли намертво привязать его к убийствам. Однако, судя по беседе с Абрамовым, он не знал, где они, и пользовался в разговоре с ним лишь общими сведениями. Его размышления были прерваны возвратом в камеру Хирурга.

* * *

Хирург сел на лавку. Мельком взглянув на Лобова, который шагал по камере он, улыбаясь, произнёс:

— Сладенький, похоже, твоих подельников привезли в Казань. Все опера носятся, словно обкуренные.

Лобов на секунду остановился и, взглянув на Хирурга, спросил:

— Откуда ты знаешь, что это мои подельники? Что, у них на лбу это написано?

— Да я немного соображаю в этих делах. Ты ведь, насколько я понял, из Елабуги? И если опера не хотят их сажать к нам в хату, значит, они твои подельники?

— А кто тебе сказал, что я из Елабуги? — задал ему вопрос Лобов. — Наверное, сорока на хвосте принесла?

— Почему сорока? Мне об этом контролёр сказал, когда ты был на допросе. Ты, вообще-то, слышал когда-нибудь о тюремной почте? Если нет, то могу сообщить. Ты ещё на зону не поднялся, а там уже всё знают про тебя, где родился, где крестился. Вот тебя и встретят там, как прокричат о тебе в тюрьме. Хорошо скажут, хорошо и примут. Плохо скажут, будешь вечно в обиженных ходить.

Лобов остановился напротив Хирурга и посмотрел на него своим недобрым взглядом. Несмотря на то, что он невзлюбил этого человека сразу же, как вошёл в камеру, нужно было отдать ему должное, у него был громадный арестантский опыт, которого так не хватало сейчас Лобову. Ему не нравилось многое в этом человеке, его хамское отношение, от которого он уже давно отвык, его неприкрытое стремление стать паханом в камере. Особенно это чувство обострилось после того, как этот уже немолодой человек просто избил его в камере и он, намного моложе и, возможно, сильнее его, не смог постоять за себя.

— Скажи, Хирург, ты говоришь, привезли троих из Елабуги, кто они, ты случайно не знаешь?

— Откуда я могу знать? Да и зачем мне всё это? Вы там накосячили, похоже, в Елабуге, вы и разбирайтесь с властями. Меня дня через два погонят отсюда в следственный изолятор, и я забуду о тебе, пока ты не поднимешься отсюда туда. Вот там я с тобой и поговорю о жизни.

— Ты что меня пугаешь? Мне плевать на тебя, Хирург. Может, ты и в авторитетах там ходишь, только я тоже не из последних людей. Спроси об этом пацанов из 18-й колонии, они тебе расскажут, кто их грел там, за колючкой, кто им помогал деньгами и одеждой.

— А мне на них — три кучи. 18-я колония — это красная зона, и нормальных пацанов там нет. Ты понял меня?

— Причём тут красная, серая, чёрная зона? Что там, люди, что ли, не сидят?

— Может, там и сидят, но правят там — активисты. Нормальные пацаны этого бардака не потерпят. А если терпят, то значит — не пацаны.

Хирург поднялся со скамейки и лёг на свою койку. Лобов проводил его взглядом и сел на скамейку. Только сейчас он начал понимать, что то, что он делал до этого, было не совсем правильно по законам зоны. Теперь вся его дальнейшая жизнь зависела только от этого человека по кличке Хирург.

* * *

Лобов сидел в моём кабинете и с интересом рассматривал в окно парк «Чёрное озеро». Вместе с ним в кабинете сидел сотрудник убойного отдела Константин Павлович Гаврилов.

В это время, пока Лобов находился у меня в кабинете, я беседовал с Хирургом, которого подняли сотрудники из камеры в его отсутствие.

— Ну что, Гера, скажешь? — поинтересовался я у него. — Что из собой представляет этот Лобов?

— Виктор, ты правильно вычислил его. Он действительно является лидером этой группировки. Рассказал, что часто ездили в Менделеевск и грели 18-ю колонию. Держится пока спокойно, надеется, что у вас на него ничего нет. Единственное, на что повёлся, это на подельников. Думаю, что всё, что там произошло, это дело рук его ближайших товарищей. Если возьмёте их, то может поплыть и он. Здорово переживает за семью, это тоже его слабое звено.

Мы ещё поговорили с ним минут десять. Я попросил ребят покормить Хирурга и отвести его в камеру до того, как я закончу работать с Лобовым. Попрощавшись с Хирургом, я направился к себе в кабинет.

Лобов, не обращая внимания на мой приход, продолжал смотреть в окно. Отпустив Гаврилова, я сел в кресло и задал ему первый вопрос.

— Анатолий Фомич, вчера после обеда были доставлены два ваших подельника, Пухов и Гаранин. Сегодня я ожидаю приезда вашего водителя Хлебникова. Так вот, Гаранин вчера сообщил в своих показаниях, что по Вашему указанию он и Пухов получили на складе школы милиции милицейскую форму. Эту форму они якобы использовали при покушении на Шигапова.

— Я не верю, Гаранин не мог этого сказать, тем более в отношении меня. Вы врёте!

— Анатолий Фомич, почему Вы считаете, что эти люди лгут и оговаривают Вас? Ведь совсем недавно Вы им верили и полностью доверяли им? Тот же Пух, как Вы его называли, не скрывает того, что он и Гаранин расстреляли милицейский пост, а затем ещё ранили несколько сотрудников милиции. Сами подумайте, зачем им оговаривать себя, для того, чтобы их расстреляли?

Лобов пристально посмотрел мне в глаза и, улыбаясь, произнёс:

— Поймите, меня, всё, что Вам рассказали эти два дурачка, это их проблемы. Я к этим проблемам никакого отношения не имею. Я там, где всё это произошло, не был и ни в кого не стрелял. На моих руках нет крови этих несчастных людей.

— Может, Вы и правы, считая, что на Вас нет крови этих людей, однако я думаю об этом совершенно по-другому. Со слов тех же самых задержанных, именно Вы, Анатолий Фомич, сунули им в руки эти автоматы и пистолеты, из которых, как я говорил, они застрелили столько людей. Может, Вы забыли, но именно Вы отдали приказ на ликвидацию Шигапова.

— Это всё слова. Организуйте мне очную ставку с этими людьми, пусть они при мне всё это повторят.

— Здесь я решаю, когда и что проводить. Хотите очную ставку, она будет, но не сегодня и не завтра. Мы сначала закрепим все их показания с выездом на место, а уж потом организуем вам очную ставку, если она понадобится для следствия. Кстати, Хромов задержал Вашу супругу, пока только на трое суток. Я не знаю, что у вас произошло с ним, но он настроен очень решительно. Ввиду того, что родная сестра Вашей жены сильно пьёт и ведёт аморальный образ жизни, шансы у неё на усыновление вашего ребёнка просто минимальны. Вы, наверное, понимаете, что свобода Вашей жены зависит только от Вас, Анатолий Фомич. Если Вам жену не жалко, то пожалейте хотя бы своего ребёнка.

Лобов выслушал меня молча. Только перекатывающиеся на скулах желваки говорили о том, что он явно волновался. Он снова начал мне рассказывать о своей трудовой деятельности, о своём меценатстве, но я остановил его и, вызвав конвой, отправил его в камеру.

* * *

Лобов шёл по коридору ИВС, внимательно вглядываясь в металлические двери камер. Где-то там, за одной из них, находятся его товарищи Пух и Гаранин, от показаний которых теперь зависела его личная жизнь и судьба его семьи. Информация о задержании его жены начальником городского отдела милиции не вызывала у Лобова особого сомнения. Он ещё с момента своего задержания предполагал, что Хромов обязательно воспользуется этой ситуацией, чтобы хотя бы этими действиями отомстить ему за ранее нанесённые обиды. Сейчас, вышагивая по длинному коридору ИВС, он старался вспомнить, какие же такие сильные обиды он нанёс Хромову, который, словно трус, решил свести счёты с его семьёй. О том, что Хромов мог догадаться о том, что наезды ребят на его любовницу Вершинину, организовал Лобов, было маловероятным. О них, кроме него, Гаранина, Пуха и Чёрного, больше никто не знал, и Хромов при всём своём желании узнать просто не мог сделать это чисто физически. Вдруг Лобова осенило, он понял, что Хромов догадался, что жалоба, поступившая в МВД на него, была инициирована Лобовым и больше никем другим.

Лобов остановился около металлической двери камеры. Контролёр открыл дверь и втолкнул его внутрь. В тусклом свете электрической лампы он увидел лежавшего на койке Хирурга. Лобов прошёл в камеру и сел на лавку.

— Слушай, Лобов, — произнёс Хирург. — Похоже, твоих пацанов час назад увезли в Елабугу на следственные действия. Беда у тебя, Лобов.

Лобов, изучающим взглядом посмотрел на Хирурга, словно увидел его впервые.

— Знаешь, Хирург, без твоих шуток сахар сладок, — сказал ему в ответ Лобов. — Ты бы мне лучше подсказал, как мне дальше жить.

— А я тебе не священник, и грехов я не отпускаю, — ответил Хирург. — Ты сам решай, как тебе жить дальше, чем грузиться, а чем нет. Не всегда молчание — золото. Я вот знал одного из «Тяп-Ляпа», он вообще не произнёс не одного слова во время допросов. И что ты думаешь — поставили к стене и намазали зелёнкой лоб. Глупо отрицать то, что за тебя уже всё рассказали твои подельники. Смысла в этом нет. Ты же знаешь, Лобов, где колхоз, там, брат, и разруха. Играть нужно со следователем, искать выгоду. Ты говоришь, а они взамен этому подгоняют жену с харчами. Думай, Лобов, думай.

Лобов попытался начать свой рассказ Хирургу, но тот остановил его рукой.

— Слушай, Лобов. Мне твои переживания не нужны. У тебя, сладенького, своя жизнь, у меня, сидельца, своя. Я давно не был на воле и мне непонятны все ваши заморочки. Я — вор, а не барыга, как ты. Сейчас ты пытаешься показаться всем, что ты крутой, что ты всё можешь. Нет, Лобов, это всё прошло, сейчас нужно тебе краситься, а если по-человечески, выбирать масть, по которой будешь жить дальше. Вором тебе не быть, вот мужиком ты можешь стать, если сбережёшь свою задницу от позора.

С лязгом открылась дверь камеры, и Хирурга вывели. Лобов остался один на один со своими мыслями.

* * *

Он лёг на койку и задумался. Только сейчас он стал понимать этого уже немолодого зека. Он был прав, предлагая ему задуматься о дальнейшей жизни. Рассматривая серый потолок камеры, Лобов, невольно вспомнил информацию Хирурга о его подельниках.

— Как же так, ведь все они неоднократно клялись ему в верности, и вдруг они поплыли? — подумал он про Пуха и Гаранина.

По всей вероятности, расстрел сотрудников милиции отрицательно повлиял на каждого из них, и теперь они наперегонки побежали сдавать друг друга милиции. Он повернулся лицом к стене и снова вернулся мыслями к разговору с Хирургом.

— Хирург прав — подумал он про себя. — Каждый спасает себя как может. Как он сказал, нельзя отрицать то, что уже известно милиции от подельников. Однако, судя по тому, что ему сообщил заместитель начальника управления уголовного розыска Абрамов, они знают достаточно много. Знают, где они достали форму, знают, что накануне акции, именно он передал им эти автоматы. Может, действительно, стоит вступить с ними в игру. Он им показания, а они свободу его жене? А почему бы не попробовать? Что он теряет в этом смысле? Да ничего. Пух и Гаранин в раскладе, чего тогда ждать? Нужно принимать эту игру, говорить за себя, за Пуха и Гаранина и ограничиться только теми событиями, в которых они принимали участие.

Он снова, уже в который раз, попытался припомнить все проведённые им акции, в которых бы не участвовал хотя бы кто-то из них. Однако ничего положительного он припомнить не мог. Он, как ни пытался, но не мог вспомнить ни одной подобной акции, где бы не присутствовали они.

Его тяжелые размышления прервал контролёр, который завёл в камеру Хирурга. Тот молча подошёл к своей койке и, свернув свой грязный матрас, направился обратно на выход из камеры. Остановившись у двери, Хирург обернулся и посмотрел на Лобова.

— Я не прощаюсь, Лобов. Думаю, что мы ещё увидимся с тобой в изоляторе, — сказал Хирург и вышел из камеры.

— Как так? — подумал Лобов. — Ведь он говорил, что его нагонят в изолятор через два дня, а ушёл раньше? Теперь даже поругаться не с кем.

Он присел на скамейку и тупо посмотрел на закрытую дверь.

— Вот так, наверное, и на расстрел выводят, тихо, буднично. Взял матрас и вышел, чтобы больше уже никогда не вернуться ни домой, ни в камеру.

От этой грустной мысли у Лобова защемило сердце.

— Ещё этого не хватало, — подумал он, — умрёшь здесь, в камере, как собака, и никто не узнает, где тебя закопают государственные власти.

Лобов лёг на пустующую койку и закрыл глаза.

* * *

Утром Лобов проснулся от криков контролёров. Крики были столь близкими, что он, вскочив с койки, бросился к двери, стараясь услышать шаги проходивших мимо двери людей.

Сначала, судя по команде, вывели Пуха, а затем, минут через двадцать, Гаранина. Когда мимо двери проводили Гаранина, Лобов, набрав полные лёгкие воздуха, закричал:

— Костя! Гаранин! Это я — Лобов! Держитесь, и тогда мы все выберемся из этой ямы.

В ответ на свой крик Лобов услышал лишь мат контролёров. Когда шаги в коридоре стихли, Лобов обессиленно прижался лбом к холодной металлической двери камеры. Вскоре по коридору протопало несколько ног, и снова наступила звенящая тишина.

Лобов поднялся с пола и направился к койке. Теперь он уже не сомневался в информации Хирурга, его ребята действительно сидели в ИВС МВД РТ.

В двери открылось небольшое окошко, прозванное арестантами кормушкой, в котором показалось уже знакомое лицо сержанта.

— Лобов, примите пищу, — сказал он и протянул ему миску с кашей, кружку с какой-то бурдой под названием чай и четвертинку чёрного жёсткого хлеба.

Лобов принял пищу и поставил всё на стол.

— Слушай, сержант, — обратился к нему Лобов. — Это куда вы ребят повезли?

— Каких ребят? Ах, этих, Пухова и Гаранина? Их Абрамов повёз в Елабугу на следственный эксперимент.

— А что, меня сегодня никто не будет допрашивать? — спросил он контролёра.

— Кому ты нужен, Лобов. Абрамов сказал, что ты смертник, и он больше не хочет тратить на тебя своё время, — произнёс сержант и с лязгом захлопнул кормушку.

Лобова словно дубинкой стукнули по голове.

— Как так смертник? — подумал он.

Ему захотелось закричать во весь голос, что он ещё живой, что хоронить его ещё рано. Однако вместо крика из горла вырвался лишь хрип.

Он сел за стол и, закрыв руками лицо, зарыдал. Ему было жалко себя, так не хотелось вот так просто умирать в таком возрасте. Перед глазами встали Афганистан, пески и убитые им люди. Он медленно бредёт по извилистой улочке аула, направляя автомат в сторону доносившихся звуков, однако живых людей уже не было. Молодой солдатик-первогодок со страхом смотрит на валяющиеся вокруг трупы людей и дрожащим от ужаса голосом спрашивает его:

— Товарищ старший сержант, это за что мы их так? Стрелял один, а убили мы их десятки.

— Мещеряков, это война, и настоящая. Здесь зуб за зуб, око за око. Или ты их валишь, или они тебя. Здесь жалости нет места.

Вот и теперь, сидя за этим арестантским столом, Лобов невольно вспомнил вопрос рядового Мещерякова. Ему вдруг тоже захотелось задать подобный вопрос в отношении себя:

— За что? Я же лично никого не убил, почему меня хотят лишить этой жизни? Причём здесь мои жена и ребёнок. Ведь они ни в чём не виноваты?

Он окинул взглядом серые стены камеры и понял, что, в отличие от рядового Мещерякова, ему задать подобный вопрос было некому.

* * *

Я сидел в кабинете Фаттахова и обсуждал с ним проблему Елабуги.

— Представляешь, Ринат, такая банда у Лобова, а городская милиция, словно в состоянии глубокого гипноза, ничего не видит?

— Сейчас, Виктор Николаевич, это не главное. Главное — развалить Лобова, заставить его разоружить свою банду. Это потом мы разберёмся, кто недоглядел, кто помог ему подняться на ноги.

— Вот так, Ринат, у нас всегда, мы всё откладываем на потом. А когда оно наступит, это «потом», никто толком и не знает.

— Неужели ты не видишь, что творится в России, в республике. Все силы брошены на борьбу за власть, а не с преступностью.

— Ты знаешь, Ринат, я никогда не лез в политику, не играл в эти политические игры. Я всегда честно выполнял свой служебный долг. Главное для меня — развалить Лобова, и мне совершенно безразлично, на чьи весы ляжет этот успех.

Фаттахов посмотрел на меня и, махнув рукой, произнёс:

— Ты знаешь, Абрамов, сейчас не то время, и нейтралитет вряд ли спасёт тебя. Сейчас ты или в одной команде, или в другой команде. В одиночку здесь не ходят.

— Может, ты и прав, Ринат, но меня сейчас больше волнует Альметьевск, чем всё то, о чём ты мне только что говорил. Мне кажется, что мы накануне грандиозного событий.

— С чего ты это взял?

— Я вчера встречался с одним из своих источников. Он был в Альметьевске и встречался там с Аникиным. Лобов до своего ареста, ездил к Аникину и помог ему оружием. Просто так никто не покупает автомат и не берёт его в аренду.

— Вот и работай с Лобовым. Пусть он поделится с тобой этой новостью.

— Всё ясно, Ринат. Думаю, что в течение двух дней я развалю его, и он расскажет много занимательных вещей.

Я вышел из кабинета Фаттахова и направился в ИВС. Поздоровавшись с сотрудниками, я поинтересовался у них состоянием Лобова. Мне доложили, что между Лобовым и сержантом Нигматуллиным состоялся контакт. Сержант сообщил ему о выезде в Елабугу и решении прекратить работу с Лобовым.

Я осторожно подошёл к его камере и заглянул в глазок. Лобов сидел за столом, обхватив голову руками. Я отошёл от камеры и вновь проинструктировал личный состав ИВС. Теперь нужно было ждать результата этой психологической завязки.

* * *

Утро не внесло каких-то изменений в жизнь Лобова. Он опять проснулся от криков конвоя, которые увозили Пуха и Гаранина в Елабугу. Нервы Лобова были на пределе, и он готов был сорваться. Он, как и в прежний раз, попытался докричаться до своих товарищей, но и в этот раз его попытка не увенчалась успехом. Все его крики растворились в вязкой тишине.

Услышав шаги в коридоре, Лобов бросился к двери и стал настойчиво стучать в дверь. Открылась дверь, и на пороге камеры появился сержант милиции.

— Чего барабанишь? В карцер захотел? Считай, это девяносто девятое китайское предупреждение. Ещё раз стукнешь в дверь, потеряешь здоровье. Понял?

— Слушай, сержант. Позвони Абрамову, скажи, что Лобов хочет с ним поговорить.

— Абрамов уехал вместе с твоими друзьями в Елабугу. Сказал, что твоих друзей оставит в Елабуге, чтобы не возить их постоянно туда-сюда.

— Слушай, если узнаешь, что Абрамов вернулся в МВД, передай ему, что я хочу с ним поговорить.

— Да я ему ещё утром говорил, что ты спрашивал его. Ну, как вроде бы ты хотел с ним поговорить, но он снова, как и тогда, сказал мне, что слушать трудовую биографию он не намерен. Так и сказал, что время терять на тебя, мол, не намерен. Сегодня Пухов должен показать Абрамову что-то важное для дела.

Лобов почувствовал, что потерял контроль за ходом расследования дела. Его товарищи-подельники что-то говорят следователям, показывают, но он не знает, что конкретно.

Он взглянул на сержанта и тихо произнёс:

— У меня куча денег, помоги мне, и я отблагодарю тебя. Понюхай, поспрашивай у оперативников, что они поют, мои товарищи.

— Ты понимаешь, что предлагаешь мне? Много здесь вашего брата, каждый готов что-то пообещать, а как вылетят отсюда, сразу всё забывают. Я и так нарушаю приказ, разговаривая с тобой.

Сержант закрыл дверь, и снова в камере и коридоре ИВС повисла тишина.

— Колоться или не колоться? — думал Лобов, лёжа на койке. — Если его товарищи Пух и Гаранин признались во всём, то смысла молчать, и идти в отказ просто не было. Нельзя отрицать то, что очевидно, вроде бы так говорил Хирург. А это значит, что смысла молчать дальше просто нет. Сейчас нужно говорить, и говорить убедительно. Может, это ещё поможет ему избежать расстрела.

Он снова бросился к двери и начал настойчиво стучать в металлическую дверь. Не прошло и минуты, как дверь камеры открылась, и в неё ворвались два здоровущих милиционера. Они выхватили дубинки и стали его избивать. Когда он потерял сознание, его схватили за руки и волоком потащили в карцер. Очнувшись по дороге к карцеру, Лобов, что есть силы, заорал:

— Я жить хочу, жить хочу! Хочу к Абрамову!

Его затащили в карцер и бросили на холодный бетонный пол. Он с трудом поднялся и, выбрав место, сел на пол. Руки и спина Лобова ныли, а перед глазами то и дело проплывали красные огненные круги. Он потянулся и потрогал свой затылок, который оказался весь в крови.

— Специалисты, — подумал он об охранниках. — Бьют профессионально, всегда можно списать на неудачное падение с койки в камере.

Он прижал рассечённый затылок к холодной стене и почувствовал некое облегчение. Боль стала потихоньку утихать, и он, закрыв глаза, задремал.

* * *

Я был в кабинете, когда мне позвонил начальник ИВС и доложил про Лобова. Выслушав его доклад, я немного подумал и принял решение, что сегодня встречаться с Лобовым я не буду. Сейчас он психологически сломлен, и каждый последующий день будет делать его более сговорчивым. Я позвонил Фаттахову и доложил ему о Лобове.

— Тащи его наверх и коли, коли, коли, — посоветовал мне Фаттахов, обрадованный моим сообщением.

— Пусть посидит ещё немного, — сказал я. — Я хочу, чтобы он запаниковал, и вот тогда он расскажет нам абсолютно всё, без нажима и принуждения. Он напуган, и сейчас он ради спасения своей жизни будет сдавать всех, и друзей, и врагов.

— Я бы не стал тянуть и прямо сейчас приступил бы к работе. Чего тянуть, если человек спёкся?

— Я придерживаюсь другой тактики, и уж если Вы мне поручили это дело, я его и доведу до конца. Сутки ничего не решают.

— Смотри, Виктор Николаевич, не перезрел бы твой плод.

Я позвонил в Елабугу и попросил начальника уголовного розыска Антонова разыскать жену Лобова и попросить её приехать в МВД через два дня, ближе к вечеру.

— Виктор Николаевич, как там наш Лобов, молчит, наверное? — поинтересовался Антонов.

— Павел Григорьевич, это Ваша личная заинтересованность или просьба узнать об этом, переданная начальником милиции? Могу сказать пока одно, Лобов по-прежнему молчит, как молчал и у вас в Елабуге. Можете об этом доложить и Хромову.

Я положил трубку и мысленно представил лицо Антонова. Сейчас наверняка вся милиция Елабуги с напряжением следила за ходом расследования этого дела. Кто-то с надеждой, что Лобов пойдёт в несознанку, и им сойдёт с рук связь с ним, другие же, напротив, хотели, чтобы все эти связи Лобова с местной милицией всплыли в ходе следствия.

Вскоре меня вызвал к себе Костин. Я вошёл в кабинет и увидел, что там, помимо него, находится министр. Я извинился и, повернувшись, стал закрывать за собой дверь.

— Абрамов, — окликнул меня Костин, — ты куда собрался? Давай заходи и присаживайся.

Я прошёл в кабинет и сел на стул. Костин переглянулся с министром и произнёс:

— Виктор, я не буду тебя агитировать за советскую власть, ты не маленький. Мне недавно доложил Фаттахов, что дело Лобова сдвинулось с мёртвой точки и что Лобов готов дать признательные показания по убийству депутата Шигапова?

Я взглянул на Костина, а затем перевёл свой взгляд с него на министра.

— Похоже, что так, — сказал я. — Завтра я его подниму, и всё станет ясно, будет он говорить или нет.

— Что значит, будет говорить или нет? Он обязательно должен говорить. Пойми, нам нужны эти показания!

Министр посмотрел на меня и сказал:

— Вот что, Абрамов, если раскроешь это преступление, то я лично сам обращусь в Москву о твоём награждении, ну а если нет, то я бы посоветовал тебе написать рапорт и уйти на стройки народного хозяйства. Там тоже нужны умные головы и здоровые руки. Надеюсь, ты понял?

Я встал и молча вышел из кабинета. Теперь и моя судьба стала напрямую зависеть от показаний Лобова.

****

Утром перед разговором с Лобовым я приказал привести его в божеский вид. Лобов привёл себя в порядок: помылся, побрился и почистил свою одежду. После того как были выполнены эти процедуры, я вызвал карету скорой помощи, врачи осмотрели его. Пока врач по моей просьбе писал справку, Лобова под конвоем доставили ко мне в кабинет.

Когда Лобов переступил порог моего кабинета, я сразу предупредил его, что слушать его трудовую биографию просто не намерен. Первое, что поразило меня в его облике, было несвойственное ему послушание и смирение. Он осторожно присел на краешек стула и окинул взглядом мой кабинет. На стене моего кабинета висел православный календарь с прекрасной репродукцией иконы Казанской Божьей Матери. Увидев эту репродукцию, Лобов упал перед ней на колени и минуты три неистово молился этому образу. Это было столь неожиданным для меня, что я впервые за всё это время подумал о его вменяемости. В кабинет осторожно вошёл оперативник Константин Гаврилов и положил передо мной медицинское заключение о физическом состоянии Лобова. Согласно заключению врача, Лобов был абсолютно здоров и, что самое главное, у него не было никаких абсолютно жалоб ни на своё здоровье, ни на действия сотрудников ИВС МВД.

— Вот, Анатолий Фомич, — сказал я, — прочитайте это медицинское заключение и, если Вы согласны с ним, подпишите его с указанием даты и времени.

— А для чего это? — поинтересовался он у меня.

— Вы читайте и, если согласны, подписывайтесь, потом всё поймёте сами, — произнёс я и посмотрел на него.

Лобов, судя по шевелящимся губам, читал справку медленно и внимательно. Закончив её читать, он молча подписался под ней, указал число, месяц, год и время. Я забрал у него эту справку и положил её в сейф. Повернувшись к нему, я поинтересовался, курит ли он и, увидев кивок, положил перед ним пачку сигарет.

— Ну, а теперь, Лобов приступим к основной процедуре нашей с Вами встречи. Я предлагаю Вам чистосердечно признаться во всех совершённых Вами преступлениях, если Вы хотите каким-то образом сохранить себе жизнь. Я не буду Вам говорить банальные слова о ценности человеческой жизни, так как десять минут назад, стоя на коленях перед образом иконы Казанской Божьей Матери, вы наглядно, по крайней мере, для меня, продемонстрировали своё желание жить. Вот Вам чистые листы бумаги, вот ручка, и приступайте писать.

Лобов посмотрел на меня, а затем перевёл свой взгляд на икону. Взяв в руки ручку, он поинтересовался у меня, на имя кого писать явку с повинной.

— Явка с повинной в Вашем случае пишется на имя прокурора республики — ответил я.

Я внимательно следил, как он старательно выводит своё первое предложение. Заметив это, он поднял на меня вопросительно глаза, словно спрашивая меня, правильно ли он это делает.

— Вот что ещё, Лобов, — сказал я. — Явка с повинной — это человеческая исповедь перед законом. В ней нельзя ни врать, ни укрывать свои преступления. Если в процессе проверки Ваших показаний выявится факт маленькой лжи, то вся Ваша явка с повинной теряет всякий смысл. Поэтому пишите всё честно, начиная с момента Вашего становления на ноги и кончая убийством Шигапова. Пишите, не спешите, у нас с Вами много времени.

Лобов удобнее уселся на стуле и начал писать.

* * *

Услышав стук в дверь, я поднялся и открыл. На пороге стоял Константин Гаврилов.

— Виктор Николаевич, — произнёс он, — я вот принёс вам с Лобовым поесть. Сейчас мы с ребятами занесём обед в кабинет.

Через минуту-другую ребята занесли нам обед, который купили в столовой.

— Давай, Фомич, убирай свою писанину, будем обедать, — сказал я и помог ему убрать бумаги со стола.

Мы быстро пообедали, и я, разлив в стаканы крепкий чай, поинтересовался у Лобова, что он собирается делать со своим добром, а если конкретнее, с его активами.

— Я попросил своего юриста переоформить всё на мою жену. Наверное, уже всё сделал, — ответил он мне.

— А ты спроси сам жену об этом, ей это нужно или нет? — посоветовал я ему. — Вот завтра она приедет к тебе вечером, ты её и спроси об этом.

Глаза Лобова стали похожи на два уголька. Он не верил тому, что услышал от меня.

— Вы не шутите? — спросил он. — Насколько я знаю, свидания при предварительном следствии запрещены.

— Ты прав, Лобов. Но в любом правиле есть исключение. Вот я и решил сделать это исключение для вас.

Лобов хлебнул из стакана горячий чай и, судя по всему, обжёг язык.

— Давай, Лобов, не спеши с чаем, допивай, и продолжим дальше писать явку с повинной, — сказал я и стал выкладывать перед ним листы бумаги.

Лобов отставил в сторону стакан с чаем и вновь начал писать. Раздался звонок, я снял трубку и услышал голос Фаттахова:

— Виктор Николаевич, привет! Как у вас там обстоят дела? Пишет?

— Всё нормально, — ответил я, — человек занят, пишет.

Фаттахов пожелал мне удачи и положил трубку. Я поднял глаза и посмотрел на Лобова. Тот, не обращая на меня внимания, продолжал писать. Я взял уже исписанные листы бумаги и начал молча читать. Несмотря на его плохой почерк, я сумел разобраться в его каракулях и стал с интересом изучать его исповедь.

Лобов иногда останавливался и, перекурив, снова брался писать дальше. Когда Лобов сделал очередной перекур, я поинтересовался у него:

— Слушайте, Лобов, вы ведь, по-моему, раньше не курили, что Вас заставило закурить сегодня?

— Жизнь, а вернее, условия этой жизни, — сказал он. — Я многое переосмыслил. Я никогда не думал, что человек за три-четыре дня может переосмыслить всю свою жизнь.

— Красиво сказано. Но я Вам не верю, если бы не угроза смерти, Вы бы никогда добровольно не признались в том, что сейчас пишете на этой бумаге.

Лобов улыбнулся и лукаво посмотрел на меня.

— Виктор Николаевич. Можно хоть одним глазком посмотреть на допросы Пухова и Гаранина? Мне очень интересно посмотреть, что они написали про меня.

— То же самое, что Вы пишете о себе и сами. Может, не столь подробно, как Вы, но, в общем, одно и то же.

— Но всё-таки покажите, — вновь попросил он меня, — неужели это так сложно?

— Нет, не сложно. Просто у меня сейчас нет под рукой этих документов. Я вчера передал их в прокуратуру Елабуги вместе с арестованными. Всё-таки убийство совершено в Елабужском районе, пусть местная прокуратура и разбирается с этой проблемой. Мы их здесь развалили, пусть теперь работают с ними Хромов и прокуратура.

Лобов взял в руки ручку и молча продолжил писать.

* * *

Закончил он писать лишь утром следующего дня. Несмотря на страшную головную боль, я вызвал к себе полусонного Гаврилова и попросил его привезти из ближайшей больницы дежурного врача. Этой ближайшей больницей оказался Институт восстановительной хирургии, расположенный на улице Горького.

Несмотря на недовольство врача, он внимательно осмотрел Лобова и остался доволен его физическим состоянием. Пока он писал справку о состоянии Лобова, я связался со следователем республиканской прокуратуры и пригласил его допросить Лобова по фактам, изложенным им в явке с повинной.

Лобова отвели в соседний кабинет и предложили ему небольшой завтрак, купленный в нашей столовой. Минут через двадцать прибыл следователь республиканской прокуратуры Вячеслав Васильев, которому я передал Лобова. Перед тем как это сделать, я попросил Лобова повторить предыдущую операцию, а именно — подписать справку с указанием даты и времени.

Васильев установил треногу, на которую водрузил видеокамеру, и приступил к допросу Лобова, а я, взяв копию явки с повинной, направился в кабинет Фаттахова. Положив перед ним явку с повинной, я присел на стул и стал наблюдать за реакцией Фаттахова на события, изложенные там.

— Молодец, — произнёс Фаттахов. — Ты просто не догадываешься, какой козырь ты вручил нам в руки. Здесь не простое уголовное дело по факту убийства Шигапова, здесь большое дело по бандитизму. Есть организация, есть оружие, есть убийства, а если короче, есть всё, чтобы переквалифицировать его в дело по бандитизму.

— Ринат, сегодня в МВД приедет жена Лобова, я бы хотел, чтобы они встретились, — попросил я.

— Виктор Николаевич, а Вы не боитесь того, что жена Лобова может рассказать ему о смерти Пуха? Тогда Ваша игра с ним просто закончится.

— Я её предварительно проинструктирую, чтобы она вообще не заикалась об этих событиях. Пусть говорит о доме и ребёнке.

— Смотри, ты рискуешь многим.

— Вся жизнь — это сплошной риск умереть от чего-то. Тем не менее, мы все живём. Так и здесь, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А сейчас, Ринат, я хотел бы часа два отдохнуть, ведь он писал явку целых двадцать часов.

Я встал из-за стола и прошёл в свой кабинет. Расставив стулья, я лёг на них и крепко заснул.

* * *

Меня разбудил звонок телефона. Я открыл глаза и ещё долго старался понять, где я нахожусь. Подняв трубку, я услышал голос дежурного по МВД.

— Виктор Николаевич, к Вам гражданка Лобова, — произнёс дежурный.

— Хорошо, пусть подождёт. Я сейчас разберусь с обстановкой и потом решу, что с ней делать, — ответил я.

Я поднялся со стульев и, причесавшись, вышел из кабинета. Зайдя в соседний кабинет, я увидел, что следователь республиканской прокуратуры сворачивает аппаратуру.

— Ну как, Слава, допросил Лобова? Всё нормально?

— Всё нормально, Виктор Николаевич, — ответил Васильев. — Всё, что нужно, мы закрепили. Теперь он никуда от нас не денется.

Я вышел из кабинета и, остановив проходящего мимо меня Гаврилова, приказал ему поднять ко мне жену Лобова, которая ожидала меня внизу. Пока он за ней ходил, я зашёл в туалет и умылся. Холодная вода окончательно прогнала сон, и я снова почувствовал прилив сил.

Валентина Лобова вошла ко мне в кабинет крайне осторожно и молча остановилась у порога. Взглянув на неё, я пригласил её не стесняться и чувствовать себя немного свободней, так как ей в кабинете ничего не грозит. Когда она присела на стул, я сказал:

— Валентина, давай сразу же договоримся, если ты хочешь видеться со своим мужем регулярно. Для этого, я прошу тебя, ты не должна касаться этого дела, то есть не отвечать и ничего не сообщать ему о фигурантах этого дела. Ты можешь говорить всё, что угодно, о семье, о себе и ребёнке, но ни одного слова о работе, друзьях и знакомых. Если Вы нарушите наше с Вами условие, то с мужем Вы сможете увидеться лишь на суде. Вам понятны мои требования?

Валентина кивнула головой и поинтересовалась, сколько минут она может общаться с мужем.

— Валентина. Сегодня Вы с ним можете пообщаться лишь двадцать минут. В последующем это время будет увеличено. Только помните наши условия, если хотите в дальнейшем общаться со своим мужем.

— Я всё поняла, — произнесла она. — Мне не нужно дважды повторять одно и то же.

Через десять минут в мой кабинет ввели Лобова. Он был полусонный и не сразу сообразил, что перед ним сидит его жена.

Я не буду описывать эту встречу, скажу лишь одно, что Валентина сдержала слово и не произнесла ни слова по этому делу. Когда её увели, мы с Лобовым остались вдвоём в моём кабинете.

— Анатолий Фомич, я выполнил своё обещание. Теперь всё в Ваших руках.

— Я сделаю всё, что от меня требуется, Виктор Николаевич, — произнёс он. — Я Вас не подведу.

— Посмотрим, Лобов, посмотрим — произнёс я. — Вы знаете, что Пухов и Гаранин при покушении на Шигапова использовали похищенный в Ижевске автомобиль?

— Да, я в курсе.

— Если это так, то почему Вы в своей явке с повинной не указали этот факт? Мы же с Вами говорили о доверии, а Вы почему-то скрыли этот факт.

— Вы знаете, Виктор Николаевич, я действительно опустил отдельные моменты, в частности, машины и майора Золотухина, который продавал нам автоматные патроны.

— Вот и хорошо, что это Вы вспомнили сами, а не мне пришлось Вам об этом напоминать, — произнёс я и велел отвести Лобова в камеру.

* * *

Я собрался уходить домой, когда меня на выходе из здания перехватил дежурный по МВД.

— Виктор Николаевич, Вас к себе требует заместитель министра Костин.

Мне ничего не оставалось, как повернуться и вернуться обратно на работу. Я не стал заходить к себе, а сразу же направился к Костину.

— Ну, здравствуй, Абрамов, — произнёс Костин. — Что не заходишь?

— Времени нет, товарищ заместитель министра, работы много, — ответил я ему.

— Чего вертишь, Абрамов, думаешь, что не вижу, что обижен на меня? Раньше ты без приглашения заходил ко мне в кабинет, а сейчас?

— Ничего удивительного, товарищ заместитель министра. Раньше и должность у Вас была другая, да и Вы были немного проще.

— Да ты не обижайся на меня, положение обязывает вести себя по-другому.

— Я это хорошо понимаю и поэтому лишний раз стараюсь Вам не попадаться на глаза. Я хорошо знаю русскую пословицу: гусь свинье не товарищ.

Костин не ответил на мою реплику и, словно вообще не услышав её, продолжил:

— Ты знаешь, Виктор, я очень доволен твоей разработкой Лобова. Ты, как всегда, провёл её очень профессионально, на высшем уровне.

Я сидел молча, стараясь угадать, что последует за всем этим.

— Министр тоже доволен твоей работой, — сказал он и замолчал, словно прикидывая что-то про себя. — Однако главного мы ещё не добились. Нам удалось арестовать лидера группировки Лобова, но пока не удалось разоружить его группировку. Сейчас половина управления по борьбе с организованной преступностью работает в Елабуге, но им не удалось продвинуться в этом направлении ни на полшага. Виктор, ты должен сделать всё, чтобы Лобов сдал добровольно оружие. Сейчас это самая главная задача.

— Что, Юрий Васильевич, я опять должен выступать в роли спасителя мира? Что же мешает УБОП найти склады с оружием?

— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Виктор Николаевич, — сказал Костин. — Ты же сам знаешь, что у местной милиции не было никаких оперативных позиций в этой группировке. Ты думаешь, вот так просто приехал и победил?

— А что у нашего доблестного УБОПа есть, кроме непомерной амбициозности? Они уже не ходят по земле, а больше парят над ней.

— Прекрати, это не тебе судить об их работе. Это не просьба, приказ. Ты понял меня?

— А как же не понять, товарищ заместитель министра. Приказ есть приказ. Разрешите идти, я уже вторые сутки без отдыха и очень устал. Кстати, что в отношении начальника отдела? Как долго ещё мне его ждать?

Костин посмотрел на меня и, не ответив на мой вопрос, коротко произнёс:

— Идите, отдыхайте, я Вас больше не держу.

Я развернулся через левое плечо и направился к двери.

* * *

Весь следующий день я провёл у себя в кабинете. Мне удалось получить явку с повинной Лобова в отношении сотрудников милиции, которые тесно сотрудничали с его группировкой. Согласовав свои действия с Фаттаховым, я связался с менделеевским и елабужским отделами милиции и пригласил к себе в кабинет на следующий день майора Сорокова и Марата Гизатуллина. Переговорив с начальниками этих отделов, я снова приступил к работе с Лобовым.

— Слушайте, Анатолий Фомич, Вы половину дела уже сделали. Признались в организации преступной группировки, организации убийств, но этого для спасения Вашей жизни мало. Представьте себе, сейчас Вас осудят за совершённые преступления, дадут Вам лет пятнадцать лишения свободы, и вдруг кто-то из Ваших ребят совершает преступление, допустим, убийство. Милиция сработала хорошо, и мы его задерживаем. Колем его, и он вдруг заявляет нам: «Извините, товарищи милиционеры, вот вам автомат, из которого я убил этого несчастного, а его мне дал в руки Лобов Анатолий Фомич». Возникает вопрос, для чего Вам дал этот автомат гражданин Лобов, наверное, отбиваться от комаров? Ведь мы все отбиваемся от комаров автоматами. А где у нас гражданин Лобов? А он сидит, дали ему пятнадцать лет строгого режима. А что делать сейчас с этим гражданином Лобовым? А его нужно судить по всей строгости закона. Вас вновь ведут в суд, и суд судит Вас как ранее судимого за столь тяжкие преступления. Итог — серая кирпичная стена и палка в ногах с табличкой, на которой лишь номер и больше ничего.

Лицо Лобова посерело. Нарисованная мной перспектива не радовала его.

— А что мне теперь делать? — задал он вопрос.

— Существует множество решений этой проблемы. Можно загрузиться этими делами и спокойно дойти до серой стенки. А можно и разоружить свою группировку. Здесь тоже несколько вариантов, как можно сделать это. Ты можешь дать нам адреса и данные ребят, которые хранят это оружие. Однако в этом случае все они будут привлечены к уголовной ответственности. Пойдёт среди пацанов базар, что их сдал Лобов, а это явно Вас, Лобов, не устроит. Пойми, мне лишние арестанты тоже ни к чему. Поэтому этот вариант я даже не стану Вам предлагать. Есть ещё один вариант, когда и волки сыты, и овцы целы. Он заключается в следующем. Мы с Вами едем в Елабугу, Вы вызываете к себе, предположим, Батона и даёте ему команду, чтобы он встретился с ребятами. Батон перетирает с ними эту проблему, и ребята добровольно сдают оружие. Вы же знаете, что добровольная сдача оружия освобождает человека от уголовной ответственности. В результате оружие у нас, Вам плюс за разоружение, и вдобавок все ребята на свободе.

Лобов задумался. Он почесал затылок и произнёс:

— Виктор Николаевич, я сделаю это при одном условии. Вы мне организуете встречу с моей женой, и не полчаса, а часа на два, не меньше.

Я сделал задумчивое лицо и, выдержав нужную паузу, произнёс:

— Хорошо, Лобов, по рукам. У меня одно условие — Вы молчите о свидании с женой, а я предупреждаю её накануне выезда, чтобы была дома и ждала Вас. А то приедем, а её может не оказаться дома. Выезд через день, рано утром, чтобы в течение дня решить все вопросы по Елабуге.

Я вызвал конвой и отправил Лобова в камеру. Лобов выходил из кабинета с улыбкой на лице.

— Да, Хирург был прав. С операми нужно играть по взаимовыгодным условиям, — вспомнив сокамерника, подумал Лобов.

И, кажется, сегодня он впервые сыграл правильно.

* * *

После того, как конвой увёл Лобова, я закрыл кабинет и направился к Фаттахову.

— Ну, как дела? — поинтересовался он у меня. — Результаты есть?

Я устало сел на стул и протянул ему дополнительную явку с повинной.

— Читайте, Ринат Бареевич, — сказал я. — Там много что написано о наших ссученных ментах. Сволочи, за водку продают патроны, которыми потом и убивают наших товарищей по службе.

Фаттахов взял у меня явку и стал её внимательно изучать. Пока он её читал, на его лице перебывали все человеческие эмоции.

— Ну, суки драные, — возмутился он и, взглянув на меня, поинтересовался:

— Ты ещё не докладывал об этом Костину?

— Нет, Ринат. Я не стал прыгать через тебя. Думаю, что ты сам доложишь.

— Ты что, Виктор Николаевич. Здесь радоваться нужно, что ты вскрыл это осиное гнездо, а ты, наоборот, весь в печали.

— Устал я очень, Ринат, не столько физически, сколько психически. Трудно работать стало, Ринат. Иногда хочется бросить всё и уйти. Понимаешь, Ринат, раньше каждое раскрытое преступление радовало, вселяло уверенность в то, что ты вершишь в правое дело, а сейчас я даже не знаю, правильно ли я делаю, раскрывая это преступление. Ты же знаешь, убиенный, несмотря на то, что являлся депутатом, по сути дела был тем же уголовником. Что-то в жизни сдвинулось, словно цепь на звёздочке. Вроде бы всё нормально, а что-то не так. Неправильно работает двигатель, троит.

— Да брось ты, Виктор Николаевич, хандрить. Смотри, брат, какие делаем дела, бандитизм. Ты когда-нибудь мечтал раньше о подобных делах, наверное, нет. А теперь работай, сколько хочешь, словно и нет прокуратуры.

Он посмотрел на меня. В его глазах горели огоньки азарта, которыми он хотел зажечь и меня.

— Слушай, Виктор Николаевич, что за кошка пробежала между тобой и Костиным?

— А откуда ты это взял, Ринат? Костин, что ли, пожаловался? Он же заместитель министра, а я кто? Я сильно уважал его раньше, для меня он был идеал, к которому я стремился. И вдруг этот идеал просто растворился, словно его никогда и не было. Стал уважаемый человек чиновником.

— Вон оно что, — произнёс Фаттахов. — Теперь я понимаю тебя, Виктор Николаевич. Мы все рано или поздно сталкиваемся с разочарованием. Крах кумиров всегда больно бьёт по человеку, ломает его представления об окружающих его людях. А то я к нему захожу с утра, а он никакой. Разговаривать о тебе не хочет. Думаю, это неспроста, так оно и есть. Пойми, Виктор Николаевич. Винить его в этом нельзя, с волками жить — по-волчьи выть.

— Я не маленький, Ринат, всё понимаю. Только трудно быть волком, если ты по натуре не волк. Эти же волки, они и сожрут его. Кстати, если сейчас будешь с ним разговаривать и докладывать о результатах, скажи ему, что его приказ я выполнил. Лобов сдаст оружие.

— Слушай, это правда? — радостно спросил меня Фаттахов. — Ну, ты и молодец! Когда поедете в Елабугу?

— Послезавтра с утра, — сказал я и направился к выходу.

* * *

Не успел я налить себе чаю, как меня вызвал к себе Фаттахов.

— Да, Ринат, что вызывал? — поинтересовался я. — Я же только что от тебя.

— Костин, когда я ему доложил об оружии, просто не поверил мне, а вернее, тебе, что тебе удалось сломать Лобова.

— Раньше бы он в этом не сомневался, а вот теперь видишь, Ринат, засомневался. Я тебе больше скажу, он просто обалдеет, когда я его привезу сюда, в министерство.

— Я рад, что в тебе что-то зашевелилось, — произнёс он. — Мне тоже интересно, как всё это будет выглядеть.

Я быстро вернулся к себе в кабинет. Чай ещё не остыл, и я с удовольствием выпил полный бокал чудесного напитка. Вторую половину дня я посветил заслушиванию сотрудников убойного отдела, которые работали по целому ряду нераскрытых убийств. Слушая их доклады, я реально ощущал, что ребята работают практически на пределе своих возможностей и что без значительного увеличения штатной численности отдела они долго не протянут. Начнётся массовый отток сотрудников уголовного розыска, что негативно скажется на состоянии оперативной обстановки в республике.

— Нужно обязательно заострить этот вопрос перед руководством министерства. Под лежачий камень вода не течёт, — подумал я.

Вечером усталый, но довольный, я поехал домой. Ночью меня разбудил звонок дежурного по министерству. Сняв трубку, я спросонья не сразу понял, о чём он мне докладывает. Придя в себя, я попросил его ещё раз повторить свой доклад. Из его доклада следовало, что один из садоводов, приехав днём проверить садовый домик, обнаружил около своего домика труп неизвестного мужчины с множественными огнестрельными ранениями.

— Слушай, Коля, — произнёс я. — Давай без эмоций. Коротко доложи, кто выезжал, установлена ли личность убитого.

— Выезжали заместитель начальника по оперативной работе лаишевского отдела милиции, начальник уголовного розыска, прокурор района и все другие специалисты.

— Ясно, — сказал я, — куда доставили труп?

— Привезли в Казань, в морг, — ответил дежурный по МВД.

— Значит, не убежит, — пошутил я. — Спасибо за прерванный сон. Утром начнём работать.

После ночного звонка я ещё долго не мог заснуть, и лишь часа в четыре я задремал.

Меня разбудил звонок будильника. Схватив по привычке трубку телефона и не услышав в ней знакомого голоса дежурного по МВД, я догадался, что звонит будильник. Я поднялся с тяжёлой головой и сразу же пошёл умываться. После этого я позавтракал и вышел на улицу, где меня терпеливо ожидал служебный автомобиль.

Приехав в МВД, я вызвал к себе начальника отделения по розыску граждан, пропавших без вести, и направил его в морг, где находился труп неизвестного мужчины. Не успел я проводить начальника отделения, как в дверь постучали.

— Заходите.

В кабинет осторожно вошёл майор милиции и, немного стушевавшись, представился:

— Майор Сороков, по Вашему вызову прибыл.

— Ну, раз прибыли, это уже хорошо, что сделали это самостоятельно, — произнёс я. — Я думал, что Вас доставят сюда под конвоем.

От моих слов лицо Сорокова побледнело. Он посмотрел на меня непонимающим взглядом и произнёс:

— Здесь так шутят у вас в МВД или Вы серьёзно?

— Здесь не цирк, Сороков. Вы лучше расскажите мне, как продавали патроны Лобову, как выискивали для него спивающихся стариков, как выписывали их. Что молчите? Вот и пришло время собирать камни.

Сорокова словно парализовало. Он стал медленно сползать со стула на пол, широко открыв рот, словно стараясь вдохнуть в себя как можно больше воздуха. Я позвонил дежурному по МВД и попросил его вызвать машину скорой помощи. Пока машина добиралась, Сорокову стало легче, он открыл глаза и пристально посмотрел на меня.

— Вы меня в чём подозреваете? Я двадцать семь лет прослужил в МВД и не имел ни одного взыскания.

— Да и здесь, Сороков, взысканием, в общем-то, и не пахнет, здесь пахнет реальным сроком. Вот видишь, передо мной лежит явка с повинной гражданина Лобова, могу сам зачитать, могу дать, чтобы Вы сами прочитали о своих деяниях. Кстати, пока мы с Вами сейчас разговариваем, мои ребята в Менделеевске задерживают твоего друга, Чёрного. Поэтому предлагаю Вам самому написать явку с повинной. Это право я даю не каждому, но Вам дам, так как Вы, наверное, не всё это время совершали преступления. Она Вас, конечно, не спасёт, но года на два сократит Вам срок. Я жду Вашего ответа, Вы будете писать или мы сейчас же начнём следственные действия?

Внезапно дверь кабинета открылась, и на пороге я увидел людей в белых халатах. Они прошли в кабинет и начали осматривать Сорокова. Померив, давление, они сделали два укола и уехали.

— Ну что, Сороков, Ваше решение?

— Я согласен. Дайте мне бумагу, и я напишу всё, что знаю по этому делу.

Я протянул ему бумагу и ручку. Сороков сел и начал писать.

* * *

Оперативный уполномоченный уголовного розыска городского отдела города Елабуги прибыл в МВД после трёх часов дня. Предъявив удостоверение, он проследовал в управление. Увидев знакомого оперативника, Марат Гизатуллин поинтересовался у него причиной вызова к руководству, однако тот пожал плечами и беспомощно развёл руками. Остановившись около моей двери в кабинет, он осторожно постучал в дверь и, услышав моё приглашение, вошёл в кабинет.

— А, Гизатуллин, — произнёс я, — я уже не рассчитывал увидеть Вас сегодня в министерстве.

— Извините, Виктор Николаевич, дорога подвела. Автобус сломался, вот и задержался.

— У тебя табельное оружие с собой? — спросил я его. — Сейчас пойдём в ИВС к Лобову, а туда с оружием не пустят. Оставь его у меня в кабинете, и пойдём со мной в ИВС.

Гизатуллин посмотрел на меня недоверчиво, но всё же достал пистолет и положил его на край стола. Я положил пистолет в сейф.

— Ну что, Марат, пошли. Время не терпит.

Мы спустились с ним в ИВС. Увидев меня, дежурный вышел из комнаты и коротко доложил мне, что в ИВС всё спокойно, нарушений режима не выявлено.

— Сколько у нас свободных хат? — спросил я у дежурного. — Пустые камеры есть?

— Так точно, — по-военному доложил дежурный. — Свободна седьмая камера.

— Вот и хорошо. Закройте этого человека в эту камеру. Сначала обыщите его. Постановление о задержании Вам занесёт Гаврилов.

Гизатуллин был шокирован своим задержанием. Он всё ещё рассчитывал, что это шутка, однако после того, как его повернули лицом к стене, иллюзии на положительное развитие событий улетучились сами по себе.

— Ноги, ноги раздвинь, — произнёс помощник дежурного и сильно ткнул Гизатуллина в область почек.

Гизатуллин охнул и затем уже моментально исполнял все команды, которые следовали одна за другой.

— За что, Виктор Николаевич? — спросил он у меня. — Вы объясните причину задержания? По-моему, я ещё офицер и сотрудник уголовного розыска.

— Вы ошибаетесь, Гизатуллин. Согласно приказу министра, Вы уволены из органов внутренних дел ещё вчера вечером. А это значит, что Вы не являетесь ни сотрудником МВД, ни тем более офицером. Причина Вашего задержания — продажа двух похищенных в Ижевске автомашин, которые были использованы бандитами Лобова для совершения ими преступлений, в том числе и убийства депутата Государственного Совета республики Шигапова Анаса Ильясовича. Надеюсь, я не открыл Вам ничего нового. Теперь Ваш срок в Ваших руках. Боритесь за минимум, большой срок Вы не вытянете. Судя по Вашим глазам, у Вас проблемы с почками.

Я молча вышел из ИВС и направился к себе в кабинет.

* * *

Вечером Хромов узнал о задержании своего сотрудника в Казани. Он долго сидел перед телефоном, не решаясь позвонить в МВД. Наконец, набравшись мужества, он связался с начальником управления уголовного розыска Фаттаховым. Тот, недолго думая, предложил ему связаться по этому вопросу со мной. Хромов, пересилив себя, набрал мой номер телефона.

— Здравия желаю, — произнёс он. — Виктор Николаевич, просветите меня, пожалуйста, за что Вы задержали моего сотрудника Гизатуллина Марата?

— Ваш сотрудник Гизатуллин продал Лобову две похищенные в Ижевске автомашины, которые были использованы Лобовым в преступных целях, — произнёс я спокойным голосом.

— Виктор Николаевич, если не секрет, откуда у Вас подобные сведения? — поинтересовался он.

— Эти показания дал Лобов в своей явке с повинной.

— Вы верите Лобову? Вам не кажется, что Лобов мог свободно очернить этого сотрудника. Насколько я знаю, Марат Гизатуллин раньше закрывал Лобова на трое суток и работал с ним довольно плотно и жёстко.

— Геннадий Алексеевич, я не думаю, что Лобов говорит неправду. Зачем ему это? Я сам ещё не работал с Гизатуллиным, и поэтому пока говорить о его виновности не буду. Однако дыма без огня не бывает.

Я немного подумал и, чтобы как-то подсластить горькую пилюлю, сообщил ему о том, что сегодня нами уже был задержан начальник службы участковых инспекторов города Менделеевска. Он тоже был задержан по показаниям Лобова и во всём признался.

— Вот сволочь, — произнёс Хромов. — Сначала подтягивает людей к себе, а затем сдаёт.

— Что сделаешь, человек сам выбирает себе друзей. Я думаю, что он ещё много расскажет нам о своих связях с милицией и другими правоохранительными органами.

Я положил трубку, считая, что мой разговор с Хромовым закончен.

Хромов встал из-за стола и открыл сейф. Взяв из сейфа бутылку с водкой, он налил себе полстакана и выпил. Закрыв сейф, он снова вернулся за стол. Он сел в кресло и задумался.

— Интересно, сдаст он меня или нет? — подумал он.

Лобов как-то, во время гулянки, проболтался Хромову о том, что он располагал большим арсеналом компромата в отношении многих руководителей города, в том числе и против него. Тогда Хромов не уделил особого внимания этой пьяной болтовне, однако сейчас эти высказывания начинали тревожить.

— Что он может знать обо мне? — подумал Хромов. — О моей связи с Вершининой он уже писал в МВД, тогда что ещё?

От этих раздумий у него заболела голова. Хромов понял, что он начинает загонять себя в угол, начинает, как говорят зека, гнать, однако он уже не мог остановиться.

— Ну что он может знать про меня? — настойчиво думал он.

Хромов перебирал в голове все те моменты, когда он осознанно нарушал закон, стараясь определить, знает Лобов об этом или нет. Он снова встал из-за стола и подошёл к сейфу. Налив в стакан очередную дозу спиртного, он неожиданно для себя подумал:

— А вдруг это последний стакан? Приедет завтра Абрамов, наденет наручники и увезёт к себе в Казань…

Он испугался этой мысли. Взяв в руки бутылку, он долил водки в стакан и залпом выпил.

— Будь что будет, — подумал он и стал собираться домой.