Мы выехали рано утром. Со мной в машине находился Гаврилов, а в милицейской «буханке» были Лобов, два милиционера-конвоира и следователь республиканской прокуратуры Васильев. Прибыли мы в Елабугу около девяти часов утра. Я вышел из машины и сразу же направился в отдел милиции. Предъявив удостоверение личности, я поинтересовался у дежурного, на месте ли начальник отдела.

— Извините, товарищ подполковник, начальник милиции пока ещё не подошёл, — отрапортовал мне дежурный по отделу.

— Вот тебе и провинция, — подумал я. — А говорят, что в маленьких городах рабочий день наступает с восходом солнца, видно, врут люди.

Я вышел на улицу и направился к своей машине. Пока я разговаривал с Гавриловым и инструктировал его, ко мне подбежал начальник уголовного розыска Антонов.

— Какими судьбами, Виктор Николаевич? — поинтересовался он у меня.

— Спите много, Павел Григорьевич, — произнёс я. — Скоро не то, что банду Лобова, Россию всю проспите.

Антонов начал мне что-то говорить, пытаясь оправдаться за столь поздний приход на работу, но я не стал его слушать и попросил срочно разыскать начальника милиции или его заместителя по оперативной работе.

— Я сейчас, мигом, — сказал он и бегом бросился в здание отдела милиции.

Минут через тридцать «Волга» начальника милиции остановилась рядом с нашими машинами. Судя по внешнему виду начальника, я догадался, что он накануне сильно поддал. Лицо начальника было сильно помято, а мешки под глазами говорили о проблемах с почками.

— Давно ждёте? — поинтересовался он у меня. — Проездом или к нам в гости?

— Геннадий Алексеевич, мне нужен кабинет. У меня в машине Лобов, мы будем проводить следственный эксперимент с его участием.

— Занимайте мой кабинет, Виктор Николаевич, я всё равно сейчас уезжаю в Челны, там министр собирает начальников Закамской зоны.

— Хорошо, Геннадий Алексеевич, порядок и чистоту гарантирую, — пошутил я.

Мы прошли в кабинет, где Хромов дал соответствующие указания подчинённым и оставил меня одного в своём кабинете. Через минуту в кабинет начальника отдела конвоиры завели Лобова.

— Присаживайся, Анатолий Фомич, — произнёс я и указал ему на кресло Хромова. — Давай, звони своему Батону, пусть двигает сюда.

Лобов набрал номер телефона и стал ждать ответа.

— Привет, Батон! Кто, кто говорит, конь в пальто. Что не узнаешь меня, это я, Лобов. Давай бегом в милицию, я в кабинете у начальника отдела, — сказал он и положил трубку.

Батон появился в кабинете минут через пятнадцать. Он осторожно открыл дверь кабинета и просунул голову. Увидев Лобова, он заулыбался и зашёл в кабинет.

— Ты что, Батон, себе позволяешь? — произнёс Лобов. — Как ты входишь в кабинет начальника? Забыл, что в кабинет начальника нужно входить задом, согнувшись в пояс?

Все весело засмеялись этой шутке, а Лобов, сделав серьёзное лицо, сказал:

— Батон, нужно сдать всё оружие, которое есть у нас. Я не шучу. Виктор Николаевич гарантирует, что никто из ребят не будет привлечён к уголовной ответственности за хранение оружия. Он человек слова, раз сказал, значит, так и будет.

Батон внимательно посмотрел на Лобова, словно ища какой-то знак о том, что он шутит.

— Ты что на меня, как на икону, смотришь? Что, по-русски не понимаешь?

Батон встал и направился к выходу. У дверей я остановил Батона и попросил его предупредить жену Лобова, что обедать он будет дома. Услышав это, Лобов заулыбался и махнул Батону рукой, словно подталкивая его быстрее покинуть кабинет начальника.

Батон, выйдя из здания милиции, сел в автомашину и быстро скрылся за ближайшим углом.

* * *

Он появился часа через полтора. В руках он держал что-то завёрнутое в мешковину. Он молча прошёл к столу и стал разворачивать. В мешке лежало два автомата и один пистолет.

— Фомич, пацаны не верят ментам и не хотят сдавать оружие.

— Батон, вы что там, полей не видите? Я что тебе сказал, что ни одного уголовного дела не будет. Ты мне веришь или нет?

— Фомич, ты что, в этом ещё сомневаешься? — произнёс Батон. — Если бы не верил, то не пришёл бы сюда по твоему звонку.

— Вот что, Батон. Тогда берёшь у них стволы и сам тащишь их сюда, понял?

— Всё сделаю, Фомич, как ты говоришь. Не хотят сами сдавать стволы, я их сдам за них.

Он вновь исчез за дверью кабинета. Я посмотрел на Лобова, стараясь угадать, о чём может думать он в эту минуту. Однако лицо Лобова было абсолютно спокойным, словно ничего не произошло.

— Надо же, спокоен, как слон, — подумал я про него.

Я взял в руки один из автоматов и передёрнул затвор. Автомат был абсолютно новым, и, по всей вероятности, из него ни разу не стреляли.

— Анатолий, у кого покупали стволы? — поинтересовался я у Лобова.

Он посмотрел на меня и лукаво улыбнулся мне.

— Не спешите, Виктор Николаевич. Придёт время, всё узнаете, — произнёс он и вновь уставился в окно.

С момента ухода Батона прошло уже около часа. В какой-то момент мне показалось, что Лобов затеял с нами какую-то одному ему известную игру, однако Батон, словно прочитав мои мысли, снова вошёл в кабинет с уже знакомым мне мешком. На этот раз в мешке было три автомата и снайперская винтовка СВД.

Он снова, как и в прошлый раз, молча развернулся и исчез за дверью. Это продолжалось ещё часа три, Батон то появлялся, то снова исчезал за дверью. Последний раз он привёз в машине шесть цинков с патронами, два гранатомёта «Муха», три гранатомета РГ с пятнадцатью гранатами и тридцать три гранаты Ф-1.

— Солидно, — подумал я. — Здорово они упаковались.

Лобов подозвал к себе Батона и поинтересовался, кто ещё из ребят не сдал стволы, таковых оказалось четыре человека.

— В общем, Батон, пока мы обедаем, ты поищи их. Может, они уже приехали из Челнов и сейчас сидят дома, обедают.

Батон снова молча исчез за дверью кабинета, а мы, выйдя из здания милиции, поехали к Лобову домой.

* * *

Вернулись мы в Казань поздно. Сдав всё изъятое оружие в дежурную часть МВД, мы, усталые, разъехались по домам. Вернувшись домой, я доложил Фаттахову о результатах поездки. Озвученные мной результаты удивили его. Он несколько раз переспрашивал меня, не веря в названные цифры.

— Ринат, меня завтра с утра не будет. Я снова выезжаю в Елабугу, там ещё осталось достаточно много оружия.

— Хорошо, Виктор Николаевич, удачной Вам поездки, — пожелал Фаттахов и положил трубку.

Утром следующего дня мы снова были в Елабуге. В этот раз Батон притащил сразу пять автоматов и несколько пистолетов. Покормив Лобова у него дома, мы собрались возвращаться в Казань, однако Лобов предложил мне отправиться с ним в Мензелинск.

— Слушай, Анатолий Фомич, а что нам там делать? — поинтересовался я у него. — Хочешь просто прокатиться, повидать знакомых?

— Поехали, Виктор Николаевич, думаю, что эта поездка не разочарует Вас, — произнёс, таинственно улыбаясь, Лобов.

Потратив около двух часов на дорогу, мы въехали в Мензелинск. Город встретил нас запахами расцветающей сирени и яблонь. Миновав несколько улиц, Лобов попросил нас остановиться у двухэтажного деревянного барака. Он вышел из машины и по-хозяйски направился в барак. Вслед за ним в барак вошли и мы. Поднявшись на второй этаж, мы остановились у обшитой чёрным дерматином двери. Лобов постучал в дверь квартиры, после чего открыл дверь и вошёл в квартиру.

— Хозяйка, встречай гостей, — произнёс он и прошёл в комнату.

— Толя, это ты, что ли? — произнесла молодая статная женщина, выходя из соседней комнаты. — Вот уж кого не ожидала увидеть, так это тебя. Ребята болтали, что тебя арестовали, а ты, оказывается, на свободе?

Лобов посмотрел на неё с интересом, а затем сел за стол.

— Вот что, Анна. Я с полгода назад оставлял твоему супругу мешок с железом. Так вот, я сейчас и приехал со своими товарищами за этим мешком. Ты не можешь принести его сюда?

Я посмотрел на Лобова, давая ему понять, чтобы он сообщил нам, кто эта женщина.

— Эта жена моего покойного друга Ефимова. Его месяца три назад завалили у дома.

Теперь мне стало понятно, куда и к кому мы приехали. Женщина отсутствовала минут тридцать и вернулась, держа в руках серый мешок.

— Ты что, Толя, кирпичи в мешок положил, что ли? — спросила она его. — Кое-как дотащила до дома, чуть пупок не развязался.

— Всё хорошо, Аннушка. Спасибо, что сохранила, не выбросила куда-нибудь, — поблагодарил её Лобов.

— Мальчики, может, чаю попьёте? — поинтересовалась она у нас.

Однако Лобов поднялся со стула и, ссылаясь на занятость, направился к двери. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним на улицу. На обратном пути Лобов неожиданно для меня предложил мне заехать к нему на заимку.

— Давай заедем, — попросил он. — Разоружаться, так до конца. Сдам всё, что имею.

Свернув с трассы, мы поехали в сторону Менделеевска. Вскоре мы свернули с дороги и углубились в лесной массив. Проехав по лесу километров десять, мы остановились у небольшого дома, стоявшего в этой чаще.

Лобов вышел из машины и направился к северу от дома. Пройдя метров триста, мы упёрлись в большой довольно глубокий овраг, поросший густым кустарником. Вскоре мы увидели такое, от чего удивился не только я, но и следователь республиканской прокуратуры. В кустах стояло два БТР-80. Это было словно сон, в который не хотелось верить. Мощи преступной группировки Лобова было достаточно, чтобы штурмом взять любой государственный объект или освободить осуждённых любой колонии республики.

— И с кем ты, Лобов, воевать собирался? — поинтересовался я у него.

Он улыбнулся, обнажив свои красивые ровные зубы и произнёс, то ли шутя, то ли всерьёз:

— Это для охоты, Виктор Николаевич. Вы загляните, что в машинах.

Гаврилов забрался на БТР и, открыв люк, залез внутрь. Через минуту он высунул голову из люка и, позвав одного из конвоиров, велел ему принимать груз. Он передал ему крупнокалиберный пулемёт Владимирова и две коробки с патронами. Из второго БТР, помимо пулемёта и патронов, Гаврилов достал ещё и одноразовый гранатомёт «Муха». Всё это мы погрузили в машины и, не останавливаясь больше нигде, поехали в Казань.

* * *

Утром меня вызвал к себе Фаттахов. Выслушав мой доклад, он повёл меня к Костину.

Костин, увидев меня, встал из-за стола. Он пожал мне руку и пригласил присесть. Я доложил ему о результатах проведённой операции по разоружению преступной группировки Лобова.

— Ты знаешь, я не думал, что тебе удастся сломать Лобова. А ты не только его сломал, но и заставил его полностью капитулировать. Сидите здесь, я сейчас к министру на минутку заскочу.

Он вышел из кабинета, оставив нас с Фаттаховым вдвоём.

— Ринат, нужно срочно перегнать эти БТР куда-нибудь, ну хотя бы в ближайшую воинскую часть. Не дай Бог, угонит их кто-нибудь из людей Лобова.

— Не переживай, Костин уже с утра распорядился об этом.

В кабинет заглянул Костин и жестом приказал нам подняться и проследовать за ним. Мы направились вслед за Костиным и вошли в кабинет министра.

Министр встал из-за стола и крепко пожал нам руки.

— Давай, Виктор Николаевич, докладывай о своей победе, — сказал он.

Я сел на стул и, достав из кармана свой блокнот, начал докладывать.

— В результате проведённых оперативно-розыскных мероприятий у преступной группировки Лобова было изъято: два БТР-80 с вооружением и боекомплектом на тысячу выстрелов. Помимо этого: три гранатомёта «Муха», три ручных гранатомёта с пятнадцатью выстрелами, тридцать три гранаты Ф-1 и Ф-2, шестнадцать автоматов Калашникова, две винтовки СВД, одиннадцать пистолетов Макарова и один пистолет Марголина, а также большое количество патронов различного калибра.

Министр смотрел на меня, не веря в эти цифры.

— Юрий Васильевич, ты понимаешь, что мы ликвидировали? Этого оружия хватило бы вооружить чуть ли не сотню бойцов. И это вооружение одной лишь группировки.

Костин в ответ закивал головой, а затем, глядя на министра, произнёс:

— Ильдар Хамитович, необходимо что-то делать с Хромовым. Мне до сих пор непонятно, как он, старый оперативник, не заметил у себя под носом такую мощную группировку.

Попросив разрешения у министра, я добавил к словам Костина:

— Я ещё месяц назад разговаривал с Хромовым и предупреждал его о наличии у него в городе преступной группировки Лобова, однако Хромов проигнорировал моё сообщение, и, как следствие этого, погибли наши товарищи. Я согласен с заместителем министра, если Вы не примете меры в отношении Хромова, то Москва Вас просто не поймёт.

— Всё ясно, Виктор Николаевич, мы учтём Вашу информацию, — произнёс министр.

Мы встали и направились к двери.

— Кстати, Абрамов. Я уже дал команду, и сейчас кадровики готовят на тебя наградные документы. Я думаю, что вы все заслужили эти награды, — сказал министр.

* * *

Я сидел за столом, когда в мой кабинет вошёл начальник отделения розыска. Поздоровавшись со мной, он присел на стул и доложил мне, что обнаруженный двое суток назад труп мужчины в районе Орловки установлен. Убитым является один из лидеров группировки с улицы Тукая, некто Шамиль Галиакберов, известный по кличке «Шаман». Смерть последнего наступила приблизительно дней сорок-пятьдесят назад в результате огнестрельных ранений, нанесённых в область головы и тела.

После того как начальник отделения розыска вышел из моего кабинета, я открыл свой сейф и достал оттуда агентурное сообщение, полученное мной приблизительно в то же время, когда был убит Шаман. Я ещё раз внимательно прочитал его. Агент в своём сообщении писал, что три человека — Гурьянов, Мишин и Хабибуллин — совершили убийство одного из лидеров местной группировки Казани Шамиля Галиакберова.

Я связался с начальником уголовного розыска лаишевского отдела милиции и поинтересовался у него, как идут дела по раскрытию убийства Шамана. Он начал мне что-то лепетать, типа, все сотрудники милиции только и делают, что занимаются работой по данному преступлению.

— Толя, ты что мне сказки рассказываешь? У меня создаётся впечатление, что вы вообще не занимаетесь работой по этому преступлению. Завтра я буду у тебя, если все мои опасения подтвердятся, мало вам не покажется.

— Виктор Николаевич! Поймите нас, убитый живёт в Казани, все связи у него тоже в Казани. Мы в Лаишево. До Казани сорок с лишним километров, каждый день не наездишься.

— Я понял, к чему ты ведёшь, Гусев. Ты хочешь, чтобы я передал это дело УВД Казани, то есть, чтобы я снял с тебя это убийство? Скажу сразу, не получится. Ты неделю бултыхался, ничего не делал, а сейчас ты пытаешься сбросить это дело с моей помощью в Казань? Вот что, завтра я к вам не приеду. Приезжайте сами сюда на заслушивание. Кстати, Толя, я знаю, кто убил Шамана, можешь записать.

Я продиктовал ему фамилии и попросил объявить их в розыск.

— Как Вы вышли на них, Виктор Николаевич? — поинтересовался у меня Гусев.

— Всё просто, Толя, как обычно, через агентуру. Вы все забываете, что, помимо ног, у оперативника должна работать и голова.

Я положил трубку. Несмотря на моё неплохое отношение к Гусеву, у меня остался неприятный осадок от этого разговора. Я знал, что Гусев приходится каким-то дальним родственником по линии жены заместителю министра Костину и иногда позволяет себе такое, что не позволяют себе другие сотрудники уголовного розыска, а если точнее — пренебрегать элементарными требованиями приказов и наставлений. Вот и сегодня при разговоре со мной за спиной Гусева незримо стоял Костин. А именно — была уверенность в том, что ему всё сойдёт с рук.

— Ну, ладно, Гусев, посмотрим, как ты будешь выглядеть завтра у меня на заслушивании.

Я совсем не заметил, как пролетел рабочий день. Взглянув на часы, я стал собираться домой.

* * *

Утром я вызвал к себе Константина Гаврилова. Оперативник тихо вошёл в мой кабинет и присел на стул.

— Вот что, Костя, сейчас возьми свободных ребят из отдела быстрого реагирования и прокатись по адресам вот этих лиц. Особо удостоверением не махай, постарайся узнать, где эти люди сейчас находятся.

Гаврилов вышел из кабинета, и вскоре я услышал шум отъезжавшей автомашины. Раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал голос Вячеслава Васильева, следователя республиканской прокуратуры.

— Привет, Виктор Николаевич. Сейчас от меня только что вышел адвокат Лобова. Ты не поверишь, кого наняла его жена. Это Геннадий Разин, тот самый, из Москвы. Представляешь, сидит передо мной этот господин, холёный, лощёный и заявляет мне протест на арест Лобова. Утверждает, что его клиент себя оговорил, поддавшись психологическому давлению со стороны оперативных служб МВД.

— Сейчас уже не столь важно, что говорит этот Разин. Говорить — это его работа. Сейчас он просто отрабатывает свой гонорар, и не более. Куда он денется против железных улик?

— Не знаю, — задумчиво произнёс он. — Ты сам знаешь этих москвичей, у них связи, знакомства. Я не исключаю, что он включит все свои рычаги давления на следствие.

— Да ты особо не переживай, Слава. У нас всё железно, при таких доказательствах, что есть у нас, дело сломать практически невозможно.

— Посмотрим, Виктор Николаевич. Деньги пилят сталь, а не то, что людей.

Я положил трубку. Сообщённая Васильевым информация вызвала во мне противоречивые чувства. Я впервые за последнее время ощутил неприятное предчувствие надвигающейся на меня беды. Я постарался представить для себя, откуда можно ожидать эту беду, однако, сколько я ни думал, отгадать мне не удалось. От дурных мыслей меня оторвал вошедший в кабинет Гаврилов.

— Ну что, привёз, Костя? — спросил я его. — Есть что интересное?

— Да, Виктор Николаевич. Вчера родители Хабибуллина получили от него письмо. В этом письме он сообщает им, что в настоящее время проживает с женщиной в Челябинске. Вот адрес этой женщины.

Он протянул мне листок бумаги с адресом.

— Молодец, Костя. А сейчас составь шифровку и за моей подписью направь её в Челябинск. Нужно срочно задерживать Хабибуллина.

— Сейчас всё сделаем, — произнёс Гаврилов и вышел из кабинета.

Вскоре он вошёл в кабинет с шифровкой, которую я подписал. Оставшись один в кабинете, я взглянул на часы, до заслушивания сотрудников Лаишевского отдела милиции оставалось ещё два часа. Закрыв кабинет, я направился в столовую. В дверях столовой я столкнулся с министром.

— Как дела, Абрамов? — поинтересовался он у меня. — Работа идёт?

— Так точно, товарищ министр, — ответил я.

— Скажи мне, Виктор Николаевич, как бы ты преподнёс для средств массовой информации эту проведённую тобой акцию?

Я немного задумался, а затем сказал:

— Вы же в курсе, что с месяц назад мы накрыли подпольный завод по сборке оружия в Ижевске?

Министр молча кивнул.

— Так вот, я бы всё это изъятое оружие выложил бы в одном большом кабинете, в таком, как зал заседаний коллегии. Пусть все видят, сколько оружия находится в руках бандитов. Я думаю, что подобная акция не останется без внимания со стороны прессы и руководства республики. А для пущей важности поставил бы у здания два БТРа, изъятых у Лобова.

— Ты знаешь, Абрамов, в этом что-то есть, — сказал он и пошёл дальше.

Я посмотрел ему вслед и прошёл в столовую.

* * *

В кабинет один за другим вошли пять сотрудников Лаишеского отдела милиции. Сев на стулья, они стали с интересом осматривать мой кабинет и обмениваться мнениями. Анатолий Гусев, вальяжно развалившись в кресле, вопросительно посмотрел на меня, ожидая от меня вопроса о работе группы.

— Ну, кто из вас начнёт доклад? — произнёс я вполне буднично.

С кресла поднялся Гусев, откашлявшись, он начал доклад. Я сидел в кресле и, не перебивая Гусева, делал соответствующие пометки у себя в блокноте. Когда он замолчал, я оторвал взгляд от записей и вопросительно посмотрел на него.

— Ну что, товарищ Гусев, плохо вы работали и работаете. Несмотря на убийство с применением огнестрельного оружия, вами не были предприняты неотложные мероприятия по установлению личности убитого. В течение трёх суток ни один ваш сотрудник не выехал в Казань и не работал с трупом. Лишь только после того, как в морг выехали сотрудники управления уголовного розыска и провели все необходимые мероприятия, труп был опознан.

— Вы знаете, Виктор Николаевич, — перебил меня Гусев, — у нас как раз в это время сломалась машина уголовного розыска, и поэтому мы не могли своевременно выехать в морг.

Выслушав его, я сделал замечание и продолжил:

— После того как вам стали известны данные убитого, вы до настоящего времени не опросили не только его жену и родителей, но и вообще не сделали ни одного шага в направлении раскрытия этого преступления. Я не знаю, куда смотрит прокуратура района, но так работать, как работаете вы, просто нельзя.

Я вызвал к себе Гаврилова и приказал ему подготовить приказ о дисциплинарном наказании всех сотрудников оперативной группы.

Оставшись вдвоём с Гусевым, я высказал ему всё, что накипело за эти дни. Он сидел молча, уткнувшись глазами в пол. Когда я закончил, он поднял на меня глаза и произнёс:

— Виктор Николаевич. Вы, наверное, в курсе, что через месяц у меня подходит срок, и я должен был получить майора. Теперь я понял, что майора мне не видать в ближайшее время, как своих ушей.

Я посмотрел на него, стараясь угадать, куда он клонит.

— Я думаю, что Вы не тот человек в министерстве, который решает, наказывать меня или нет. Вы же не министр, чьё решение практически окончательно. Есть люди, которые могут изменить Ваше решение. Мне бы не хотелось, чтобы это произошло, так как это будет явно не в Вашу пользу.

— Вон ты куда, Толя, загнул? Молодец, да и только. Передай тогда этому человеку, на которого ты мне так тонко намекаешь, пусть тогда он работает за тебя и раскрывает эти убийства. Я не думаю, что в этом деле он тебе поможет.

Я снова посмотрел на него и, увидев на его лице кривую улыбку, сказал:

— Встал и вышел из моего кабинета. Я Вас, товарищ Гусев, больше не задерживаю.

Гусев встал с кресла и, посмотрев на меня, как смотрит солдат на вошь, вышел из кабинета.

* * *

Прошло три дня с момента отправки шифровки о задержании Хабибуллина в Челябинск. Я сидел в кабинете и занимался текущей работой, изучая оперативно-поисковые дела, заведённые оперативниками по фактам нераскрытых убийств. Внезапно дверь моего кабинета открылась, и на пороге показалась знакомая фигура сотрудника МВД.

— Виктор Николаевич, Вам шифровка из Челябинска, — произнёс он и, раскрыв новую кожаную папку, протянул мне лист телеграммы.

Я быстро прочитал её и, расписавшись внизу листа, вернул сотруднику. Он положил её в папку и вышел из кабинета. Я вызвал к себе Гаврилова и попросил его приготовить камеру для Хабибуллина.

— Виктор Николаевич, значит, наши челябинские товарищи задержали его? — поинтересовался он у меня.

Я молча кивнул ему головой и, взглянув на его радостное лицо, произнёс:

— Рано радуешься, Гаврилов, — произнёс я. — Вчера я кое-как уговорил следователя районной прокуратуры заочно арестовать Хабибуллина под свою ответственность. Теперь нам с тобой, Гаврилов, нужно доказывать Хабибуллину его причастность к убийству Шамана. Докажем — молодцы, не докажем — будем по уши в дерьме. Сейчас все против нас с тобой, а особенно Гусев и компания. Они спят и видят, что мы с тобой провалим это дело. Сейчас у меня в голове созрел небольшой план. Я думаю, что все они, Гурьянов, Мишин и Хабибуллин, после убийства разбежались в разные стороны и связи между собой не поддерживали. То есть, о том, что никто из них ещё не задержан, Хабибуллин не знает, и мы с тобой обыграем это. Что тебе нужно будет делать, я скажу позже.

Гаврилов вышел из кабинета, а я встал и подошел к окну. Открыв окно, я выглянул на улицу. Около стоящих у здания МВД автомашин стояли водители и что-то громко обсуждали. Увидев меня в окне, они замолчали и стали расходиться в разные стороны.

У меня на столе зазвонил городской телефон. Я поднял трубку и услышал знакомый голос следователя республиканской прокуратуры Славы Васильева.

— Привет, Слава, — поздоровался я. — Чего звонишь, работать не даёшь?

— Вот что, Виктор Николаевич, — произнёс он официальным голосом. — Я Вас приглашаю в прокуратуру республики к трём часам дня. Мне необходимо Вас допросить по жалобе Лобова.

— Слава, ты что как со мной говоришь, словно уже записал меня в преступники. Ну, раз надо, значит надо. Приеду я к тебе в указанное время.

— Знаете что, Виктор Николаевич, давайте перейдём на «Вы», так будет лучше и привычней для меня, — произнёс Васильев и положил трубку.

— Вот тебе и Васильев, — подумал я. — Ещё вчера набивался в друзья, а сегодня уже просит, чтобы я обращался к нему на «Вы».

Я вышел из кабинета и направился к Фаттахову, чтобы доложить ему о вызове в прокуратуру.

* * *

В три часа дня я стоял перед дверью кабинета Васильева. Неожиданно дверь кабинета открылась и из кабинета, улыбаясь, вышел знакомый мне по телевизору адвокат Лобова Геннадий Разин.

Я вошёл в кабинет Васильева и остановился на пороге. Васильев оторвал свой взгляд от лежащих на столе бумаг и предложил мне присесть. Я молча сел и внимательно посмотрел на Васильева, стараясь угадать, что с ним могло произойти в столь короткий срок.

— Ну что, приступим, Виктор Николаевич, — произнёс он. — Назовите Ваши анкетные данные.

— Слушайте, Васильев, — произнёс я, чувствуя, что во мне вскипает ненависть к этому человеку. — Вы великолепно знаете все мои анкетные данные, давайте без театра.

— Гражданин Абрамов, Вы явно заблуждаетесь, считая меня своим товарищем. Я здесь должностное официальное лицо и прошу Вас чётко отвечать на все поставленные мной вопросы. Вам понятно?

— Спасибо, гражданин следователь. Теперь мне всё понятно. Можете задавать вопросы, я готов отвечать на них искренно и правдиво.

Я ответил на поставленный вопрос и снова в упор посмотрел на него, следя за тем, как он вносит мои анкетные данные в протокол допроса. Закончив писать, он взглянул на меня и сказал:

— Скажите, гражданин Абрамов, какими запрещёнными законом методами пользовались Вы при работе с арестованным Лобовым?

— Записывайте, — произнёс я. — Я, Абрамов Виктор Николаевич, не нарушал законности при работе с арестованным гражданином Лобовым.

Васильев ехидно улыбнулся и, отложив в сторону шариковую ручку, произнёс:

— Слушайте, гражданин Абрамов. Я в течение часа докажу Вам, что Вы использовали запрещённые законом методы ведения допроса, в частности, что Вы применяли в отношении Лобова физическое насилие.

— Интересно, гражданин следователь, но я почему-то раньше не замечал за Вами такого служебного рвения в работе по раскрытию убийств. Я не думаю, что Вы сможете выполнить свою угрозу не только за час, как Вы говорите, но и за два, три и так далее часов и лет. Нельзя доказать законными методами то, чего я не делал.

Он молча достал из ящика стола жалобу за подписью Лобова и процитировал один из абзацев:

— Абрамов раздел меня в своём кабинете и подсоединил два провода, торчавших из электрической розетки, к моим половым органам. От разряда электрического тока я упал и надолго потерял сознание. Когда я очнулся, Абрамов несколько раз ударил меня ногой в пах, а затем два раза по лицу. Он разбил мне нос и губы. Очнувшись в камере, я увидел, что всё моё тело было покрыто гематомами.

Он снова взглянул на меня, стараясь увидеть, как на меня подействовали эти слова из жалобы Лобова. Мне вдруг стало смешно, и я, не скрывая этого, расхохотался прямо ему в лицо.

— Слушайте, Васильев. Не смешите меня. Неужели Вы считаете, что этим бредом сивой кобылы Вы заставите меня признаться в несовершённых мной деяниях. Раньше я был о Вас более высокого мнения.

— Хорошо, Абрамов. Мы посмотрим, что Вы запоёте, когда я Вам докажу всё это, — произнёс он сквозь зубы.

— Вот и хорошо, гражданин следователь. Доказывайте, а я посижу, послушаю Ваши бредни.

Через два часа я покинул кабинет Васильева. Зайдя в туалет, я вымыл руки, которые, как мне показалось, я испачкал в кабинете следователя. Я высушил руки и направился на выход из прокуратуры.

* * *

Я приготовился к разговору с арестованным Хабибуллиным. Положив на столе для пущей видимости уголовное дело, я стал ожидать, когда его в мой кабинет заведёт Гаврилов. Хабибуллина ночью доставил в Казань плановый конвой, и он первую ночь провёл в камере ИВС МВД.

Хабибуллин вошёл в мой кабинет и зажмурился от яркого солнечного света, который бил в окно с улицы. Передо мной стоял молодой человек в возрасте двадцати пяти — двадцати восьми лет. Лицо его украшала многодневная чёрная щетина.

— Присаживайтесь, Хабибуллин, — сказал я и указал ему на стул.

Он присел. Под его довольно солидным весом стул застонал.

— Вы, наверное, уже догадались, почему Вы оказались в моём кабинете? Вы знаете, я хотел бы лично от Вас услышать Вашу версию убийства Шамана. Всё дело в том, что Ваши друзья, Гурьянов и Мишин, рассказали мне каждый свою версию убийства Шамана, которые значительно отличались одна от другой.

Я внимательно следил за реакцией Хабибуллина, и названные фамилии его подельников моментально отразились на его лице. Некогда спокойно лежавшие на коленях руки мелко задрожали. Хабибуллин поднял правую руку, скованную наручниками, и потёр ей переносицу.

— Да, Хабибуллин, нервы у тебя никуда, — подумал я, продолжая наблюдать за ним.

Неожиданно дверь кабинета открылась, и в кабинет вошёл Константин Гаврилов.

— Простите, меня, Виктор Николаевич, что нам делать с Гурьяновым и Мишиным? Лаишевцы просят нас привезти их к ним для проведения следственных действий.

— Вот что, Гаврилов. Гурьянова отправьте в следственный изолятор, а Мишина можете передать оперативникам из Лаишева.

— Всё понял, — произнёс Гаврилов и скрылся за дверью.

Я снова взглянул на Хабибуллина и увидел в его глазах неприкрытый страх. Я взял в руки уголовное дело и, открыв его, начал читать агентурное сообщение. Я прочитал две строки и взглянул на Хабибуллина.

— Хочешь, я сам тебе расскажу, как там у вас всё произошло? — спросил я его. — Мне об этом рассказал твой друг Мишин. Вы поехали в сторону Орловки, якобы на стрелку, которую вам забили ребята из посёлка Песчаные Ковали. За рулём автомашины находился Гурьянов, рядом с ним сидел Шаман. Вы, Мишин и ты, сидели сзади. Вы ещё в Казани решили убить Шамана за то, что он отказался поделиться с вами большими деньгами, полученными за продажу вертолётных двигателей.

Я взглянул на Лицо Хабибуллина, оно медленно теряло свою здоровую окраску и становилось всё бледнее и бледнее.

— Так, слушай дальше. У тебя и у Мишина было оружие. Сигналом к началу расправы должен был быть сильный толчок локтем тебе в бок. Однако, машина попала в яму, и тот непроизвольно толкнул тебя локтем в бок. Ну, а дальше ты хорошо знаешь. Первым стрелять, заметь это, стал ты, а не Мишин. После того как ты сделал несколько выстрелов в Шамана, Гурьянов остановил автомашину. Вы все втроём вытащили тело Шамана из машины и стали его расстреливать. Ты вырвал у Мишина пистолет, сунул его в руки Гурьянова и под страхом смерти приказал ему сделать несколько выстрелов в уже безжизненное тело Шамана. Гурьянов как-то коряво выстрелил, и одна из пуль рикошетом от асфальта угодила в лобовое окно вашей «девятки». Завалив снегом тело Шамана, вы вернулись в Казань и сожгли окровавленную автомашину в районе Архангельского кладбища. На следующий день вы все покинули город.

Лицо Хабибуллина стало напоминать белую маску. Он делал усиленные движения языком, стараясь смочить сухие губы, однако это ему не удавалось. От волнения у него пересохло во рту.

— Ну, что скажешь, Хабибуллин? — поинтересовался я у него. — Вот твои друзья говорят, что убили вы Шамана из-за денег. А что скажешь ты?

Хабибуллин знаком руки попросил меня, чтобы я налил ему немного воды. Налив полный стакан, я протянул ему его. Воду он выпил одним махом. Я взял стакан из его рук и снова задал ему этот же вопрос.

— Причин замочить Шамана было несколько, в том числе и деньги, которые он зажал себе. Это был не первый случай, когда он, словно крыса, зажимал наши деньги. Изначально убивать его мы не хотели, думали, поговорим, и всё. Однако он всю дорогу говорил нам, что мы с ребятами лохи, и ничего, кроме того, что трясти киоски, не умеем. Вот тогда мы с Мишиным и решили его завалить. Гурьянов об этом не знал и сильно испугался. Ну, а остальное Вы уже знаете, они Вам всё рассказали.

— Явку писать будешь? — поинтересовался я у него.

— А почему бы и нет? Они наверняка её писали, вот и я напишу, — произнёс он, уже вполне спокойным голосом.

Я вызвал к себе Гаврилова и попросил его увести Хабибуллина к себе в кабинет, где предоставить ему ручку и бумагу, чтобы он спокойно мог написать явку с повинной.

* * *

Часа через два я вошёл в кабинет Гаврилова. Я пришёл вовремя, Хабибуллин закончил писать и, откинувшись на спинку стула, жадно курил. Я взял в руки явку и быстро прочитал, что он написал.

— Всё нормально, Хабибуллин. Нужно только уточнить, куда ты дел этот пистолет, из которого ты стрелял, и рассказывал ли ты кому о совершённом тобой убийстве.

— Если нужно, то я сейчас всё это допишу, — произнёс он и вновь уселся за стол.

Минут через тридцать Гаврилов занёс мне окончательный вариант явки с повинной. Прочитав её, я остался доволен. В дополнение Хабибуллин пояснял, что пистолет он выкинул в озеро Кабан, недалеко от места, где они сожгли машину. В отношении моего второго замечания он указал, что о совершённом им убийстве он рассказывал своей сожительнице из Челябинска.

— Вот что, Гаврилов. Хабибуллина в камеру, а сам звони в прокуратуру и приглашай следователя. По-моему, следователь будет рад допросить Хабибуллина.

Гаврилов исчез за дверью, а я, встав из-за стола, направился к Фаттахову.

Открыв дверь и убедившись, что Фаттахов один в кабинете, я прошёл к нему.

— Ты что, Виктор Николаевич, такой нерешительный. Раньше ты чуть ли не пинком открывал мою дверь, а теперь крадёшься? — спросил он.

— Времена, Ринат, другие, всё меняется прямо на глазах, — произнёс я. — Наглядный пример тому — Васильев. Помнишь, сколько водки с ним мы выпили в этом вот кабинете, а теперь он следователь прокуратуры, а я — подозреваемый в преступлении. Вот так сейчас в жизни, не знаешь, кому верить, а кому нет.

— Ты не переживай, в семье не без урода, — произнёс он. — Ну, как у тебя дела, настроение?

— Дела? — произнёс я задумчиво. — Дела как сажа бела. Только что развалил Хабибуллина. Считай убийство Шамана раскрытым. Ты не поверишь, поплыл сразу, через пять минут, как стали с ним разговаривать. Сейчас вызываем следователя из Лаишева, пусть допрашивает.

— Хорошо, Виктор, молодец, что раскрыл это дело, а то бы глухарь повесили эти лаишевцы.

— Ринат, как приказ о наказании Гусева, подписан или нет?

— Не знаю, Виктор Николаевич, я его оставил на столе Костина. Это он должен был занести этот приказ министру на подпись.

— Понятно, Ринат Бареевич. У меня ещё один вопрос к Вам. Как обстоят дела с начальником милиции Елабуги Хромовым?

Фаттахов пристально посмотрел на меня и затем сказал:

— Видишь ли, Виктор Николаевич, Хромов в настоящее время госпитализирован с подозрением на инфаркт. Пока он находится в больнице на излечении, его никто не имеет права уволить или принять какие-то другие меры дисциплинарного воздействия. Вот выйдет из больницы, тогда решение в отношении него и будет выбрано.

— Ринат, ты же знаешь, что он специально залёг в больницу. Пройдёт время, острота вопроса исчезнет, и наказание его будет не столь сурово, как сейчас.

— Ты знаешь, Виктор Николаевич, я не настолько глуп и всё это хорошо понимаю. Но не я это придумал, просто у нас такие приказы, что не позволяют наказывать людей, если те находятся на больничном листе или в отпуске.

— Мне всё понятно, Ринат Бареевич, — сказал я. — Меня снова завтра вызывают в прокуратуру. На этот раз со мной хочет пообщаться сам прокурор республики.

— Ну и что в этом особенного? Ты его же хорошо знаешь, да и он тебя тоже. Поговорите, думаю, что ничего страшного от этого разговора не произойдёт. Придёшь, доложишь. Если нужна будет моя помощь, можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, разрешите идти?

Фаттахов махнул мне рукой, и я вышел из кабинета.

* * *

В назначенное мне время я вошёл в прокуратуру республики и по лестнице поднялся на второй этаж. Пройдя по коридору, я остановился у дверей кабинета Васильева. Постучав в дверь, я вошёл в кабинет, в котором, кроме Васильева, находился ещё какой-то неизвестный мне мужчина.

— А, Абрамов, проходите, проходите, — произнёс Васильев. — Надо отдать Вам должное, Вы, как всегда, пунктуальны.

Я промолчал и сел на предложенный Васильевым стул.

— Ну как, Абрамов? — поинтересовался он у меня. — У Вас было время, и Вы наверняка подготовились к сегодняшнему допросу. Кстати, мне удалось убедить прокурора, и он санкционировал возбуждение уголовного дела в отношении Вас, по статье, как бы мягче выразиться, «превышение должностных обязанностей».

— Вам не кажется, гражданин следователь, что это явный перебор? — спросил я. — Вы мне вменяете одно, а возбуждаете дело по другой статье.

— Это не столь важно, Абрамов, по какой статье возбуждено это уголовное дело, главное, что его всегда можно будет переквалифицировать по нужной нам статье. Кстати, хочу Вам представить приглашённого мной специалиста, психолога Валентина Ивановича Андреева. Думаю, что он не помешает нам при проведении допроса.

Я промолчал и сделал безразличную мину на своём лице. Этот допрос мало чем отличался от предыдущего. Васильев задавал одни и те же вопросы, на которые я или отвечал, или отсылал его уже к ранее данному мной ответу. Иногда в процессе допроса Васильев бросал на Андреева вопросительные взгляды, но тот, уткнувшись в тетрадь, что-то усиленно писал.

Когда у Васильева иссякли вопросы, он протянул мне протокол допроса и попросил его подписать. Я внимательно прочитал, обратив внимание на то, что в этот раз Васильев меня допрашивал уже не как свидетеля, а в качестве подозреваемого. Заметив по моему лицу, что я обратил на это особое внимание, Васильев подвинул ко мне листок бумаги. Взглянув на листок, я сразу же догадался, что эта была подписка о невыезде. Я молча подписал все необходимые бумаги и направился к двери.

— Кстати, гражданин следователь, — сказал я, — Вы грозились мне, что на допросе будет присутствовать прокурор республики, если не секрет, скажите, что помешало ему прийти?

— Его вызвали на заседание правительства, — ответил он. — Вас мой ответ устроил?

— Вполне, — я вышел из кабинета.

* * *

Я вернулся в министерство и, минуя кабинет Фаттахова, прошёл к себе. Настроения общаться с кем-либо не было. Я сел в кресло и расстегнул ворот рубашки. Стало немного легче. Я достал из кармана лекарства и, выдавив таблетки из обёрточной бумаги, положил на край стола. Протянув руку, я налил полстакана воды. В этот момент дверь кабинета открылась, и вошёл Фаттахов. Увидев на столе таблетки, он понял всё.

— Допекли? — поинтересовался он.

Я молча кивнул головой и, положив в рот таблетки, запил их водой. Фаттахов подошёл к окну и открыл створки.

— Ты знаешь, Ринат, они возбудили уголовное дело в отношении меня, и сейчас я нахожусь под подпиской о невыезде. Видно, им заплатили так хорошо, что они пошли на всё это?

— Я не знаю, Виктор Николаевич, как обстоят дела в прокуратуре, но в МВД России дела обстоят не лучше. Заместитель начальника главного управления уголовного розыска МВД России затребовал от меня обзорную справку по раскрытию этого дела, а также характеристику на тебя.

Я непонимающе посмотрел на Фаттахова, стараясь понять, шутит он или нет. Однако лицо Фаттахова было абсолютно спокойно, это говорило о том, что он говорит на полном серьёзе.

— Ну что, Ринат Бареевич, пишите, — сказал я. — Я никогда не думал, что мне придётся оправдываться за честно исполненную мной работу. Видно, Вы правы, что в России наступили новые времена. Сейчас в почёте деньги и связи, а не честный труд.

— Ты не расстраивайся, пока ничего страшного не произошло. Как возбудили, так и прекратят.

— Ринат, я не удивился бы, если они возбудили уголовное дело в отношении рядового сотрудника, но они возбудили его в отношении заместителя начальника управления уголовного розыска, тем самым поставили под сомнение работу всего управления.

— Наши бы сами до этого не додумались, это точно, им подсказал кто-то со стороны. Думаю, что это дело рук адвоката Лобова, он мужик весовой, у него кругом связи и друзья в столице. Вот они и баламутят всех, и прокуратуру, и МВД.

— Это всё слова, Ринат. У нас нет никаких доказательств этому, одни предположения и подозрения.

— Погоди, Виктор Николаевич, я думаю, что в самое ближайшее время на тебя кто-то должен выйти и предложить тебе довольно большие деньги, а может, и огромные деньги, чтобы ты согласился с обвинением следствия. Ты уходишь из органов с деньгами, а Лобов выходит на волю. Я думаю, это конечная цель всей этой возни вокруг тебя.

— Посмотрим, Ринат Бареевич, время покажет, — сказал я.

Он вышел из кабинета. Раздался звонок телефона, я снял трубку и услышал голос Грошева, начальника милиции Альметьевска. Поздоровавшись со мной, он поинтересовался, не собираюсь ли в ближайшее время приехать к ним в город с оказанием помощи местным сотрудникам уголовного розыска.

— Игорь Александрович, обещать не могу. Если представится возможность, может, и приеду.

— Знаешь, Виктор Николаевич, у меня совсем плохие предчувствия. Я тебе уже докладывал, что в городе не совсем спокойно. Бандиты всё никак не могут поделить рынок.

— Слушай, Игорь. Ты же всех этих бандитов знаешь. Вытащи их, с некоторыми поговори, других закрой на сутки. Думаю, что это на время погасит их активность.

— Попробую, может, и поможет, — сказал он и положил трубку.

— Вот и опять назревает горячая точка, — подумал я. — Видно, снова мне придётся поработать, несмотря на возбуждённое уголовное дело.

* * *

Дежурный по МВД разбудил меня около двенадцати часов ночи. Я поднял трубку и услышал голос дежурного по МВД.

— Виктор Николаевич, в Альметьевске ЧП. Конфликт двух преступных группировок, Хомича и Аникина. Во время стрелки кто-то начал стрелять, в результате погиб случайный мужчина.

— Всё понял, — сказал я. — Звони Фаттахову, докладывай ему.

Минут через пять мне позвонил Фаттахов.

— Слушай, Виктор Николаевич, нужно срочно выехать в Альметьевск и разобраться с обстановкой прямо на месте.

— Извините меня, Ринат Бареевич, но выехать я не могу. У меня подписка о невыезде. Если я уеду, Васильев сразу же закроет меня, а мне этого не хочется. Звоните Костину, он, наверное, уже в курсе этих событий. Пусть направляет туда кого-нибудь из управления по борьбе с организованной преступностью, проблема вроде бы их.

— Хорошо, Виктор, я всё понял, — произнёс Фаттахов.

События в Альметьевске протекали следующим образом. Рано утром двое ребят из группировки Хомича приехали на центральный рынок города. Убедившись в том, что ребят из бригады Аникина на рынке нет, они смело пошли вдоль рядов собирать деньги с торгующих на рынке людей, предупреждая последних о негативных последствиях, если они будут работать с ребятами Аникина. Бойцы Аникина появились на рынке неожиданно. Будучи неплохими спортсменами, они сразу же ввязались в драку и, отобрав у людей Хомича все собранные ими деньги, сильно избили своих конкурентов. Через два часа к рынку подтянулось около двадцати человек из бригады Хомича. Многие ребята были вооружены кастетами, металлическими прутьями и ножами. Подоспевшая на место драки милиция зафиксировала лишь сильно покалеченных ребят Аникина, которые пытались покинуть рынок. Когда о драке узнал сам Аникин, он вызвал к себе бригадиров, велел им обыскать весь город и в случае обнаружения людей Хомича разбираться с ними жёстко. Не успели бригадиры выйти на улицу, как Аникину позвонил Хомич, который предложил ему встретиться вечером на территории заброшенной автобазы и утрясти окончательно вопрос по рынку. Аникин вернул бригадиров и велел всем собраться у него за три часа до оговорённой Хомичем времени встречи.

В назначенное время все бригадиры собрались на месте предстоящей встречи. Аникин вышел из автомашины и стал осматривать территорию заброшенной автобазы. Раздав имеющееся у него оружие, он разместил стрелков по позициям, позволяющим свободно простреливать всю территорию базы, после чего он уехал. Он подъехал на стрелку без опоздания. Во дворе автобазы уже толпились люди Хомича. Увидев Аникина, из толпы вышел Хомич.

— Я думал, ты испугаешься и не приедешь на встречу. Ведь вы все трусы и маменькины сынки, которым захотелось поиграть с нами в войну. Ты знаешь, Аникин, за мной стоят воры, а это большая сила. Я знаю, что ты рассчитывал на помощь Лобова из Елабуги, но произошёл облом, его закрыли менты. Ребята из Челнов отказались тебя поддержать, и теперь ты просто — нуль.

Аникин стоял и молчал, подсчитывая бойцов Хомича. Силы были неравны. В этот раз Хомич собрал человек на тридцать больше, чем было людей у Аникина. Но у него было то, чего не было у Хомича. У него были автоматы, а люди Хомича имели лишь несколько обрезов. Это превосходство придавало ему чувство уверенности, и он назвал Хомича самым обидным словом для осуждённых, а именно — педерастом.

По указанию Хомича его люди бросились на людей Аникина. Однако автоматные очереди сразу же охладили их пыл. Выхватив из-за пазухи обрезы, люди Хомича открыли ответный огонь, стараясь подстрелить Аникина. Завязалась перестрелка.

Мужчина, проживавший в одной из квартир многоквартирного дома, проснувшись от выстрелов, выглянул из окна на улицу, но тут же был сражён шальной пулей, угодившей ему в голову. Прибывшая на место перестрелки милиция, кроме стреляных гильз, не обнаружила ничего существенного. В течение целого часа в разных уголках города хаотично возникали перестрелки. В больницы города стали поступать раненые, с каждым часом их становилось всё больше и больше.

* * *

Утром Костин срочно собрал оперативное совещание. Я сидел на стуле в сторонке от начальников управлений и внимательно слушал, о чём говорил Костин. Всё, о чём он говорил, было уже давно известно, не только мне одному, но и всем руководителям оперативных служб.

Как всегда, речь Костина закончилась на минорной ноте. Опять я слышал, что мы прозевали развитие этих событий, опять кого-то винили, снова, уже в который раз, сетовали на плохие оперативные позиции. Вдруг Костин остановился и посмотрел на меня. Через секунду я понял, что на меня смотрит не только он один, но и все руководители оперативных служб.

— Вы что, Абрамов, ухмыляетесь? — произнёс он. — Может, я здесь рассказываю сказки или анекдоты?

— Извините меня, пожалуйста, товарищ заместитель министра, — сказал я, вставая со стула. — Мне кажется, что сейчас всё валить на территориальные органы просто бесполезно. С чем мы сталкиваемся в последнее время — с открытой демонстрацией силы и мощи организованных преступных группировок. В структуре МВД имеется специальное подразделение по борьбе с подобными проявлениями, однако то ли Вы плохо требуете с них, то ли они так плохо работают, но при такой организации работы подобные проявления просто неизбежны.

— Это ты кого учить собрался? — грозно спросил Костин. — Меня? Да я больше двадцати пяти лет на оперативной работе.

— Извините, но Вы меня неправильно поняли. Я просто хотел обратить Ваше внимание на процессы в преступной среде. О том, что там назревает нарыв и что он вскроется со дня на день, я Вам докладывал, чуть ли не каждый день, но Вы меня не услышали.

— Тебе не кажется, Абрамов, что ты заболел звёздной болезнью? Не делай из нас, здесь присутствующих, идиотов. «Я говорил, а Вы мне не верили» — ишь, как заговорил!

В кабинете повисла грозная тишина. Я стоял с опущенной головой, не зная, что мне делать дальше. Мне показалось, что ещё минута, и Костин меня просто порвёт. Выручил Фаттахов.

— Юрий Васильевич, давайте подключим к этому делу Абрамова. Пусть поработает?

Костин посмотрел на Фаттахова и, выдержав паузу, произнёс:

— Я согласен с Вами, пусть Абрамов вплотную займётся этим делом. Вот мы все и посмотрим, что у него выйдет. Критиковать руководство становится модным. Сейчас все критикуют правительство, а поставь их на место тех, интересно посмотреть было бы на них, что бы они предприняли.

Я сел на стул и замолчал окончательно. Я жалел про себя, что в очередной раз не сдержал себя и высказал то, что было никому не нужно на этом совещании.

После совещания я поднялся к себе в кабинет. Меня вызвал к себе Фаттахов и укоризненно покачал головой.

— И когда ты, Виктор Николаевич, поумнеешь? — сказал он. — Жизнь тебя так ничему научить и не может. Ты что там дискуссии устроил? Я говорил, мол, а вы, такие-сякие, меня не слушали. Ответственность хочешь с себя снять? Не получится, Виктор Николаевич. Мы пока в одной лодке, и все мы отвечаем за то, куда плывёт наша лодка. Скажи спасибо, что всё обошлось. Ты же знаешь, Костин не любит подобной критики, а ты словно специально — хлоп ему по носу.

— Ринат, может, я в чём-то неправ, подобное я допускаю, но всё другое? Мне иногда кажется, что мы как будто накануне Отечественной войны. Все знают, что война неизбежна, но не хотят признаться в этом. Я же Вам докладывал о разговоре с Грошевым, он ведь говорил нам всем о возможном развитии событий. Мы все это выслушали и забыли. Забыли, пока всё это не произошло, а теперь говорим, вот, неожиданно для нас, мы не были готовы и так далее.

Фаттахов замолчал и посмотрел на меня.

— Не знаю даже, что тебе сказать, Виктор Николаевич. Ты можешь убеждать людей, этого у тебя не отнимешь. Однако что бы ты ни говорил, не всем твоя правда нравится. Помни об этом.

Он вышел из кабинета, а я стал звонить Грошеву в Альметьевск.

* * *

Мне позвонил Васильев и передал сообщение, что меня завтра с утра ждёт прокурор республики. Я не знал, радоваться мне этому сообщению или нет. Утром должны были доставить из Альметьевска задержанного Ильдуса Муратова, который был вторым человеком в группировке Аникина. Я вызвал к себе Гаврилова и предупредил его, чтобы он приготовил отдельную камеру для Муратова.

Утром я стоял около прокуратуры и ждал, когда на работе появится прокурор. Антон Яковлевич Казанцев подъехал к прокуратуре ровно в восемь часов. Увидев меня, он кивнул мне головой и рукой показал, чтобы я шёл за ним в кабинет.

— Как дела, Абрамов? — поинтересовался он, когда я вошёл.

— Дела у Вас, Антон Яковлевич, а у нас — делишки, — ответил я.

— Может, ты и прав, что дела у нас. Ты знаешь, Абрамов, я не верю в то, что написал Разин в жалобе на тебя. Если бы он сам попробовал пережить подобные пытки, он бы хорошо знал, что все они практически со смертельным исходом.

— Дело не в жалобе Разина, — сказал я, — дело совершенно в другом, Антон Яковлевич.

— В чём?

— В том, что после того, как Лобов написал свою явку с повинной, его допрашивал следователь прокуратуры Васильев. Я не думаю, что если бы я избивал Лобова, добиваясь у него признания его вины, то Васильев не заметил бы этого перед своим допросом. Вот посмотрите, Антон Яковлевич, это медицинское заключение врачей скорой помощи. Обратите внимание на время и дату. Вот вам вторая справка, выданная врачом Института восстановительной хирургии. Вот время и дата. После этого с Лобовым работал только Васильев. Если придерживаться хронологии жалобы, то Лобова мог избить или пытать только следователь прокуратуры Васильев, а не я.

Казанцев пододвинул к себе медицинские справки и внимательно прочитал их. Он поднял на меня глаза и спросил:

— Абрамов, а почему ты не показал ему эти справки?

— Антон Яковлевич, я думаю, что они не сыграли бы никакого значения в этом деле. Васильева я знаю больше пяти лет. Мы часто работали с ним в тандеме. И вдруг этот человек, которому я верил как себе, начинает меня обвинять в том, что я никогда не совершал. Главное, он знает, что я не делал это, но хочет сделать из меня преступника. Я не думаю, что это лично его желание, здесь, по всей вероятности, заказ, который он выполняет с пеной у рта.

— По-моему, ты приукрашиваешь события. Теперь ты пытаешься придать этому делу заказной характер. Хорошо, Абрамов, я разберусь в этом вопросе.

Казанцев протянул руку, чтобы взять со стола медицинские справки, но я опередил его и положил себе в карман костюма.

— Что, не веришь? — произнёс он.

— Бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт, — произнёс я и, спросив разрешения, покинул кабинет Казанцева.

* * *

Ильдус Муратов не ожидал, что его, в отличие от всех остальных ребят, отправят в ИВС МВД. Сам он родился и жил в Альметьевске, и поэтому знал многих молодых парней своего возраста. Были среди них и те, кто работал в местном городском отделе милиции. Находясь в ИВС городского отдела милиции, он легко через своих знакомых узнавал, кто и как ведёт себя на допросах. А в смену своего однокашника, работающего в ИВС, свободно выходил из камеры и общался со своими ребятами, советуя и подсказывая им, что говорить следователям во время допросов.

Работающие в городском отделе прикомандированные сотрудники управления по борьбе с организованной преступностью полностью не владели обстановкой, в результате чего не могли добиться никаких положительных показаний, и, как следствие этого, было принято решение о переводе Муратова из Альметьевска в Казань.

Прибыв из прокуратуры в МВД, я сразу же связался с Грошевым и затребовал у него все данные на Муратова, в том числе, где он проходил службу, с кем поддерживал связь после демобилизации, круг друзей и знакомых. Пока сведения ещё не поступили, я решил провести с Муратовым разведывательную беседу, а если короче, прощупать его, чем он дышит и как настроен вести себя во время дальнейшего нашего общения.

Муратов вошёл в кабинет и молча сел на предложенный мной стул. Судя по его внешности, ему было абсолютно безразлично, где и у кого он находится. С лица не сходила надменная улыбка, которая наглядно свидетельствовала о том, что он самый умный, а мы, крутящиеся и суетящиеся вокруг люди, просто ничто по сравнению с ним.

Я представился ему и посмотрел, как он на это отреагирует. Реакции не последовало. Выждав минуту-другую, Муратов с ухмылкой на лице произнёс:

— Не старайтесь, начальник, меня Вы ничем не удивили. Ну и что, МВД, ну и что, Чёрное озеро. А мне плевать на всё, в том числе и на Вас.

Я ухмыльнулся про себя, Муратов чем-то напомнил мне одного из задержанных, который вёл себя так же нагло, стараясь спровоцировать меня на применение физической силы.

— Ильдус, выходит, у нас нормального общения с тобой не получится? — поинтересовался я у него. — Получается, я должен буду тебе всё доказывать, а ты от всего этого будешь, конечно, отказываться?

— Именно так, начальник. Меня сладкими речами Вы явно не сломаете. Сможете доказать и убедить, значит, диалог получится, если нет, то на нет и суда нет.

— Ты знаешь, Ильдус, вот здесь на твоём месте недели две назад сидел не то что ты, лох, а сам Лобов, который за четыре дня полностью расписался в своей несостоятельности. Ему было что терять, а ты распустил хвост и считаешь себя таким крутым, что с тебя можно только легко съехать и не более. Я тебе даю честное слово, что через два дня ты сам будешь ломиться в дверь хаты и просить меня, чтобы я принял от тебя явку с повинной.

— Ты нравишься мне, начальник, — сказал Муратов. — Я раньше думал, что в ментуре работают одни дураки, которые ничего не могли добиться в нормальной жизни, однако признаюсь в своей ошибке, здесь работают не только лохи, но и скоморохи.

Этого было достаточно, чтобы во мне зажечь зверя.

— Запомните, Муратов, сегодняшний день. Через два дня Вы поменяете мнение о милиции, — произнёс я и велел Гаврилову отвести его в камеру.

* * *

— Виктор Николаевич, алло, — услышал я в телефонной трубке. — Это заместитель начальника следственного изолятора номер два Цветаев.

— Привет, дружище. Давно тебя не слышал, как живёшь? — поинтересовался я у него. — Что нового?

— Слушай, Виктор Николаевич, вчера ребята перехватили записку Лобова. Он в ней много пишет о тебе. Считает, что ты его обманул, склонив его к сдаче оружия. Просит ребят, чтобы они с тобой разобрались.

— Да это не первая угроза в мой адрес. Меня давно хотят завалить, пишут, угрожают. Я к этому привык.

— Зря ты так, — произнёс Цветаев. — Лобов не из тех, кто бросает свои слова на ветер. Будь осторожен, всё может быть.

— Спасибо, дружище, за подсказку. Предупреждён, значит, вооружён, — сказал я и положил трубку.

— Этого мне ещё не хватало, — подумал я про себя.

Хорошо изучив Лобова, я понял, что это не шутка. Все угрозы, высказанные Лобовым в отношении своих врагов, он, как правило, доводил до логического конца. Я невольно задумался над угрозой, стараясь понять, чего он хочет добиться этой выходкой. Проиграв мне в личном противостоянии, он хотел реабилитировать себя в глазах своих ребят, тем самым доказать им, что он до сих пор ещё силён и могущественен. Получилось то, чего он боялся больше всего, — он сдал всех своих ребят, то есть пошёл на сотрудничество с милицией, что запрещал негласный закон улиц. Именно уязвлённое самолюбие этого человека не давало ему спокойно отбывать наказание. Ему нужно было отомстить, душа жаждала крови, и он рисовал в своей голове картины мести.

— Ну, что, Абрамов? Видно, пришло время подумать не только об интересах государства, но и о своих личных проблемах, — подумал я. — Нужно срочно что-то придумать, и под этим благовидным предлогом отправить семью к тёще.

Я встал из-за стола и подошёл к окну. Постояв у окна с минуту, я снял трубку и позвонил жене:

— Привет, ты чем занята? Слушай, ты вроде бы хотела съездить к матери, погостить там немного?

То ли я сыграл плохо, то ли у неё сработала интуиция, но моё предложение было моментально отклонено.

— С чего это ты взял, Виктор? Я вообще никуда не собиралась уезжать. Скажи, что-то случилось?

Я начал её успокаивать, сто раз пожалев, что позвонил домой.

— Если ты не хочешь поехать, ради Бога, я тебя никуда не отправляю. Пойми меня, сейчас у меня будет много работы, возможно, мне придётся уехать в командировку на длительное время.

— Что ты говоришь? Можно подумать, что ты раньше никуда не ездил, — сказала она. — Вот придёшь домой, дома и поговорим.

Я сел в кресло и пододвинул к себе листы с информацией о Муратове, поступившей из Альметьевска. Перечитав её, я не нашёл ничего такого, что можно было бы использовать в виде козырной карты в разговоре с ним.

— Что это? — подумал я. — Два года разработки группировки, и никаких интересных материалов в отношении правой руки главаря? Наверное, я что-то упустил?

Взглянув на часы, я приказал поднять из камеры Муратова. Пробежав ещё раз по записям, я сунул бумаги в ящик стола и стал ждать, когда ко мне введут Муратова.

* * *

— Ты что мне порожняки гоняешь, начальник? — спросил Муратов. — С чего Вы взяли, что я являюсь правой рукой Аникина? Я вообще не знаю, за что меня задержали. Я никогда не входил ни в какие бандитские формирования.

Время шло, но я не мог пока подобрать к нему никаких ключей. Он отрицал всё, что мог и не мог отрицать.

— Муратов, тебя и ещё двух твоих товарищей задержали сотрудники восемнадцатой колонии во время попытки совершить незаконную передачу запрещённых предметов в зону. У меня имеются протоколы о Вашем задержании. Скажите, если Вы такой законопослушный гражданин, то чем Вы можете оправдать этот поступок?

— Мы просто, начальник, зону грели, — произнёс Муратов. — Нас с ребятами там хорошо знают и за всё это уважают.

— Тогда скажи мне, Муратов, почему ты оказался в группировке Аникина, а не у Хомича? Ведь в вашей группировке, насколько я знаю, практически нет судимых ребят? Хомич — ставленник оренбургских воров, которых интересует нефтепромышленный комплекс республики, а мы зону греем, то есть поддерживаем наших ребят? Сами знаете, начальник, от сумы и от тюрьмы гарантий нет.

Попросив у меня разрешения, он закурил и, перекинув ногу на ногу, победно посмотрел на меня.

— Значит, Муратов, ты жил, опасаясь того, что тебя могут закрыть, готовил почву и тому подобное.

— Всё может быть, однако теперь я особо зоны не боюсь, я достаточно авторитетен в тех кругах и поэтому, думаю, что там не пропаду.

— Видишь ли, Ильдус. Ты же в нормальную зону не попадёшь, а куда тебя направят, там твой авторитет абсолютно не нужен, там другие критерии авторитетности.

Муратов напрягся, улыбка слетела с его губ, и он с осторожностью посмотрел на меня.

— Да, да, Муратов, ты в нормальную зону не попадёшь. Ты совсем забыл, что ты служил во внутренних войсках, и, по воровским понятиям, ты — мент. А это значит, что отбывать свой срок будешь на ментовской зоне, вместе с зятем Брежнева. Они тебя там быстро научат любить Родину. А раз ты будешь на другой зоне, то все будут считать тебя предателем. Поэтому расскажешь ты мне всё о своей группировке или нет, сейчас для тебя это не столь уж важно. Сейчас тебя переведут из общей хаты в отдельную камеру, и все забудут о тебе, Муратов. Кроме тебя, Муратов, я работаю и с другими твоими друзьями. Они, в отличие от тебя, более сговорчивы. Если ты не знаешь, прокуратура возбудила уголовное дело по статье «Бандитизм». А это громадные сроки, без надежды на амнистию. Вот ребята и стараются выплыть из этого, кто как может. Они сдают всех, а все будут считать, что их сдал ты, так как я тебе не предоставлю подобной возможности как-то оправдаться перед ребятами. А там посмотрим. Пока Аникин в бегах, ты лидер группировки, и судить тебя будут отдельно от всей вашей бригады. Сколько ты проживёшь, я не знаю, но думаю, что не совсем долго.

Муратова отвели в ИВС и поместили в одиночку.

* * *

Муратов сидел в одиночке и размышлял о своём будущем. Ещё вчера он был уверен, что в этой жизни для него всё предельно ясно. Оказалось, всё это не так. Сегодня ему чётко всё разложили по полкам, и от былого спокойствия не осталось и малейшего намёка.

Муратов знал, что такое бандитизм, лишь по книгам и кино, и вдруг он стал одним из лидеров бандитской группировки. Проходя службу во внутренних войсках, Ильяс хорошо знал отношение государства к этой категории осуждённых, и рассчитывать на какую-то поблажку со стороны государства было, по всей вероятности, глупо. Если ему эта статья ещё давала какое-то преимущество перед другими заключёнными на общеуголовной зоне, то на милицейской зоне ему в лучшем случае грозило стать изгоем, а в худшем — быть убитым. Подобная перспектива не радовала его, и нужно было что-то предпринимать, чтобы каким-то образом поменять систему заключения. И этим чем-то могло стать добровольное содействие следствию. Он еле дождался следующего дня и с самого утра начал стучать в дверь, требуя к себе меня.

У меня с утра было плохое настроение. Вечерняя размолвка с женой по поводу её отъезда с дочкой давала о себе знать, и я не собирался с самого утра заниматься с Муратовым, решив ещё накануне начать с ним работать во второй половине дня.

Зайдя в кабинет и узнав, что Муратов с самого утра требует его отконвоировать ко мне, мне ничего не оставалось, как приказать поднять его к себе.

Муратов, осунувшись за ночь, молча вошёл в мой кабинет и остановился в дверях. Отпустив конвой, я разрешил ему присесть на стул и поинтересовался у него, с чем связано его желание с самого утра пообщаться именно со мной, а не с другими сотрудниками нашего управления.

— Виктор Николаевич, простите меня, дурака, за мой тон и поведение. Вы оказались правы, и я через два дня после своего приезда в МВД сам набиваюсь к Вам на допрос. Я не спал всю ночь, размышляя над нашим разговором, который состоялся накануне. Вы единственный человек, кто разыграл со мной эту карту с моей службой во внутренних войсках. До этого мне никто никогда не предъявлял подобное, для всех своих друзей и товарищей я был нормальным товарищем и другом.

Муратов сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, стоит ли ему об этом говорить со мной. Вероятно, я разгадал его сомнение и произнёс вполне обыденным голосом.

— Ильдус, я не настаиваю, можешь продолжать молчать, корчить из себя зека и так далее. Мне, если по-честному, всё до лампочки. Ты проживёшь совсем недолго, только до следственного изолятора. Там, в ментовской хате, тебя сразу же опустят, а на зоне просто убьют.

Муратов поёжился, словно от мороза. Быть убитым явно не входило в его интересы.

— Виктор Николаевич, если я начну сотрудничать с Вами, то могу рассчитывать на то, что не окажусь в красной хате?

— Ильдус, ты знаешь, многое зависит не только от меня, но и от моего руководства. Нужно очень постараться, чтобы они закрыли глаза на этот пробел в твоей биографии. Я могу гарантировать только то, за что несу ответственность. Ты не думал, что, помимо меня, о твоей службе мог знать кто-то другой или другие? Как быть в этом случае?

— Вы знаете, Виктор Николаевич, от судьбы не уйдёшь. Меня так и так ждут ножи, и я хотел бы умереть нормальным зеком, а не опущенным ниже плинтуса бандитом.

— Дело твоё, Муратов, — ответил я. — Ну, что, приступим к работе?

Муратов кивнул головой и попросил у меня лист бумаги.

* * *

Муратов закончил писать явку с повинной. Он отодвинул в сторону листы с бумагой и откинулся на спинку стула. Лоб его покрывала испарина, а руки мелко дрожали. Взглянув на него, я понял, как тяжело дался ему этот шаг. Я встал из-за стола и, найдя на полке шкафа общую тетрадь, протянул её Муратову.

— Вот, возьми, Ильдус, тетрадь и карандаш. В камере делать нечего, пиши явку. Пиши всё, что вспомнишь. Завтра с утра по указанным тобой адресам пройдут обыски и задержания. Если ты подсунул мне пустышку, я тебе не позавидую. Завтра же уедешь в следственный изолятор.

— Вы что, Виктор Николаевич, зачем мне темнить? Я играю с Вами в открытую игру.

Я вызвал конвой, который увёл Муратова в камеру. Взяв с собой явку с повинной, я направился к Фаттахову. Заглянув в кабинет, я увидел, что он не один. У него в кабинете сидел сотрудник ФСБ. Увидев меня, Фаттахов махнул рукой, приглашая меня зайти. Я вошёл и присел на стул.

— Виктор Николаевич, вы знакомы? — произнёс Фаттахов. — Это Илья Анатольевич Ильин, начальник отдела ФСБ. Он давно хотел с тобой познакомиться, но как-то всё не получалось.

Я протянул руку и представился.

— Виктор Николаевич, — обратился ко мне Ильин. — Вот Вы непосредственно работаете с лидерами преступных формирований. Вы работали с Лобовым, сейчас, насколько я знаю, работаете с Муратовым, скажите мне, Вам не приходилось слышать от этих лиц какие-то высказывания антироссийской направленности?

— Нет, лично я не слышал. Если сказать честно, я с ними на эту тему не дискутировал. Это бандиты, а не какие-то наймиты иностранных государств. Может, я ошибаюсь?

— Вы знаете, что бывший Ваш подопечный Лобов вскрылся в изоляторе и сейчас находится в тюремной больнице? Вскрылся в знак протеста против проведённого Вами следствия. Он по-прежнему обвиняет Вас в том, что Вы оказали на него психологическое давление и принудили таким образом оговорить себя.

— Ну, а что по этому поводу думает ФСБ, какова его позиция? Илья Анатольевич, скажите, а добровольно сданное им оружие, БТР — это тоже психологическое давление? Вот Вы меня давите, не давите, но БТР я Вам не выдам потому, что у меня их просто нет.

— Виктор Николаевич, да Вы не волнуйтесь, я же Вас ни в чём не обвиняю, — сказал Ильин.

— Слава Богу, что Вы меня ещё не обвиняете. Мне было достаточно одного обвинения со стороны прокуратуры республики, когда они возбудили против меня уголовное дело.

— Серьёзно? — удивлённо спросил он меня.

Он сыграл бездарно и я сразу понял, что он лукавит, делая вид, что не слышал об этом деле.

Я встал со стула и протянул Фаттахову явку с повинной Муратова.

— Ринат Бареевич, почитайте, много интересного он там написал, — сказал я и направился на выход из кабинета.

— Приятно было с Вами побеседовать, — попрощался Ильин.

— А мне — напротив, — ответил я и вышел из кабинета.

* * *

Фаттахов зашёл ко мне через час. Он не скрывал довольную улыбку и поэтому сразу же, с порога, произнёс:

— Ну, ты и даёшь, Виктор Николаевич. Ты как многостаночник, за что ни возьмёшься, всё сделаешь как надо. Сейчас иду от министра, могу сказать, что он очень доволен твоей работой, и насколько я понял, он готов назначить тебя начальником управления по борьбе с организованной преступностью хоть сегодня.

— Спасибо, Ринат, — произнёс я, — мне достаточно и устной благодарности, иной, я думаю, не дождусь.

— Ты на что это намекаешь? — поинтересовался он у меня. — В отношении награды, что ли? Он в этом не виноват, всё, что от него зависело, он сделал, теперь бумаги в Москве.

— Москва как яма, там столько моих наградных листов затерялось, что у меня создалось впечатление, что мои наградные листы они используют вместо туалетной бумаги.

— Да ты не переживай, в этот раз, я думаю, всё будет нормально. Я тебе специально не говорил о том, что министр МВД России прислал телеграмму, где потребовал наградить наиболее отличившихся в ликвидации этих двух бандитских группировок.

— Посмотрим, Ринат.

— Кстати, Виктор Николаевич, ты за что так побрил Ильина? Я Илью знаю давно, парень он вроде бы неплохой.

— Васильев Славка тоже вроде бы был неплохим парнем, а видишь, как всё повернулось. Поэтому я сейчас придерживаюсь одного принципа, упаси меня Боже от друзей, а с врагами я как-нибудь разберусь и сам.

— Не узнаю я тебя, Виктор Николаевич. Ты стал каким-то колючим, замкнулся в себе. Это нехорошо.

— Ринат, а что сейчас хорошо? Смотри, что с государством делается. Где государственные институты? Все повязаны на одних деньгах, думают, что всё можно купить на эти деньги. Я никогда никого не бил, но и здесь за деньги они меня хотели поставить на колени, и если бы я не подстраховался, то наверняка сейчас бы сидел в хате рядом с Лобовым.

— Да брось ты, Виктор, сгущать краски. Кто бы тебя посадил?

— Нашлись бы люди, посадили бы с удовольствием.

Фаттахов промолчал на моё замечание и, повернувшись, вышел из кабинета.

* * *

Утром следующего дня я вместе с сотрудниками управления выехал в Альметьевск. Дорога заняла более трёх часов. Прибыв в город, я прошёл в кабинет начальника городского отдела Грошева. Поздоровавшись с ним, я поинтересовался обстановкой в городе.

— Игорь Александрович, — обратился я к нему, — мне необходимы Ваши люди для проведения серии обысков и задержания активных участников бандитской группировки.

— Виктор Николаевич, Вы что, развалили Муратова? — поинтересовался он у меня. — А у нас здесь пока тупик. Ваши ребята из управления по борьбе с организованной преступностью пока никого не развалили. Сегодня с утра они задержали моего заместителя Аркадия Семёновича Панкратова. Считают, что он был тесно связан с бандой Аникина. Сейчас все уехали к нему домой на обыск.

— Ты знаешь, Игорь Александрович, побитая собака и куста боится, так и здесь. Обвинять человека за то, что он встречался с бандитами — думаю, что это не совсем верно. А вдруг он это делал по службе? Что тогда?

— Я не лезу в эти дела, пусть они сами разбираются, — ответил Грошев.

— Зря ты так. Это же твой заместитель, вы же с ним не один год работали вместе, и вдруг ты его оставляешь без своей поддержки. Думаю, что ты делаешь это опрометчиво. Ты сам никогда не думал, что вот он, твой заместитель, возьмёт и переведёт на тебя стрелки, скажет, что начальник поддерживал с ними связь, это они его кормили. Что тогда? Если веришь человеку, нужно бороться за него, а не занимать выжидательную позицию. Лучше потом покаяться, что доверял не тому. Он ещё не уволен, а это значит, что он ещё непосредственный твой подчинённый.

Грошев замолчал и, отвернувшись от меня, уставился в открытое окно. Он понимал, что я прав, и поэтому ему было стыдно за своё малодушие.

— Ты мне скажи, как у вас обстоят дела с бригадой Хомича, кто с ней работает и какие по ней результаты? — спросил я его.

То ли Грошев не владел всей обстановкой, то ли ещё какие-то другие проблемы крутились в его голове, но он почему-то не ответил на мой вопрос. Он позвонил по телефону. Вскоре в кабинет вошли трое оперативных работников местного отдела милиции.

— Вы все поступаете в распоряжение подполковника Абрамова, — произнёс Грошев.

Через минуту я вышел из его кабинета и направился к ребятам, которые ожидали меня около отдела милиции.

Весь день мы занимались обысками. Вечером, измученные работой и голодом, мы вернулись в отдел. В багажнике моей машины лежали три автомата Калашникова, два обреза и один пистолет Макарова. Помимо оружия, в одном из адресов, указанных Муратовым, нами были изъяты крупные суммы денег, принадлежащие группировке Аникина.

На пороге милиции нас встретил Грошев. Он был удивлён, узнав о нашем дневном улове.

— Удивлён, Игорь Александрович? А я, вот представь себе, нет. Извини, но я сегодня весь день общался с твоими людьми и бандитами и столько наслышался о милиции, что даже не знаю, что тебе и сказать. Игорь Александрович, Вы знаете меня давно, как и я Вас. Скажите, в Ваших руках была такая власть, непосредственно Вам подчинялся отдел по борьбе с организованной преступностью, уголовный розыск. Ваши люди полностью владели оперативной обстановкой в городе, и вдруг такой прокол. Насколько я понял, за всё это время Ваши люди не провели ни одного обыска. Дали возможность скрыться Аникину. Почему в Вашем городском отделе такой бардак? Сейчас трясут Вашего заместителя, и я понимаю, почему Вы его не защищаете, Вы просто хотите списать на него все свои проколы. Извините, но я был другого мнения о Вас.

Передав изъятое оружие и ценности следователю прокуратуры, мы с сотрудниками убыли в Казань.

* * *

Вернувшись в Казань, я узнал от жены, что меня весь день разыскивал незнакомый мужчина, который отказался представиться. Я был удивлён.

Доложив по телефону о результатах выезда в Альметьевск, я прихватил с собой Гаврилова, и мы поехал с ним домой. Константина Гаврилова я знал давно, порядка десяти лет. Он проживал не так далеко от моего дома и так же, как и я, был заядлым собачником. Мы часто вечером гуляли в парке, где выгуливались наши собаки.

Около его дома Гаврилов неожиданно попросил меня встретиться с ним в парке, где мы выгуливали собак. Я был немного удивлён его просьбой, но природное любопытство заставило меня дать согласие. Наспех перекусив, я взял собаку на поводок и поспешил в парк. В парке было уже достаточно темно, и я, ругая себя, брёл по одной из аллей парка. Неожиданно пёс насторожился и принял боевую стойку.

— Виктор Николаевич, — услышал я из кустов голос Гаврилова. — Придержите собаку.

Я подтянул собаку поближе к себе и дал ей команду отбоя. Раздвигая кусты руками, на аллее появился Гаврилов.

— Костя, что за дела? — спросил я его. — А если бы собака была не на поводке, представляешь, что могло произойти?

— Извините меня, Виктор Николаевич, возникшие обстоятельства заставили меня скрываться в этих кустах.

Я посмотрел на часы, давая понять, что не намерен просто так болтать с ним в парке. Гаврилов, заметив это, попросил меня выслушать его и дать ему какой-то совет.

— Почему бы не посоветовать, если мы живём в стране Советов? — подумал я и предложил ему поделиться своими проблемами.

— Неделю назад, я, по Вашему указанию, выезжал на убийство Петра Скуратова в Зеленодольск. Когда возвращался поздно вечером из Зеленодольска, в районе Айши в мою автомашину ударила чёрная «восьмёрка», в которой, помимо водителя, было ещё трое пассажиров. Было темно, и они с арматурой в руках бросились на меня, обвиняя меня в нарушении правил ПДД. Мне ничего не оставалось, как представиться и достать табельное оружие. Вид пистолета погасил в них желание избить меня. Вызвать сотрудников ГАИ я не мог, так как происшествие было сравнительно далеко от города, и мне ничего не оставалось, как вступить с ними в переговоры. В конечном итоге они признались в нарушении правил и согласились оплатить ремонт моей машины. На следующий день вечером они приехали ко мне, и я показал им выписанную в сервисе квитанцию со стоимостью ремонта. Ещё утром, пробив их машину, я узнал, что за рулём находился активный участник группировки из посёлка Васильево, Александр Гусаров. Так вот, увидев сумму в квитанции, они отказались платить за ремонт. Мне ничего не оставалось, как наехать на них. На следующий день они приехали в МВД. Вызвав меня, стали передавать мне наличные деньги. Мне это сразу же не понравилось, я отказался принять у них деньги и предложил им внести эти деньги в кассу автосервиса. Они минут двадцать уговаривали меня взять деньги, но я всё-таки их так и не взял. В тот же день при выходе с работы, я заметил, что за мной установлена слежка. Вскоре через одного из своих знакомых я узнал, что инициатором слежки являются ФСБ и прокуратура республики. Два дня они, с утра до самого вечера, пасли меня. Лишь сегодня утром, они сняли своё наблюдение. Однако вечером я снова встретил их около своего дома.

— Где они сейчас? — поинтересовался я у него.

— Да они стоят у дома. Я вышел через окно своего знакомого. Они меня не срисовали и по-прежнему держат подъезд.

— Костя, я пока не знаю, с чем это всё связано, и поэтому посоветовать тебе ничего не могу. Старайся как можно меньше общаться с друзьями и знакомыми. Придерживайся одного режима — работа, дом. Завтра я постараюсь разобраться с твоим вопросом. Интересно, что они хотят тебе инкриминировать?

Мы расстались, я побрёл по аллее в сторону дома, а Гаврилов опять скрылся в ближайших от меня кустах.

— Странно, — подумал я про себя. — Сначала щемят меня, теперь Гаврилова.

Сколько я ни думал, пока шёл домой, ничего путёвого придумать не мог. Придя домой, я решил позвонить Фаттахову и поинтересоваться у него этими событиями, но, взглянув на часы, решил оставить свой вопрос до утра.

* * *

Раздался телефонный звонок. Я открыл глаза и потянулся за трубкой.

— Виктор Николаевич, — услышал я заплаканный женский голос. — Это жена Гаврилова Константина. Костю только что арестовали и увезли из дома. Сейчас у нас проходит обыск.

Я взглянул на часы. Была половина четвёртого утра. Поднявшись с постели, я направился в туалет. Через двадцать минут я, побритый и одетый, направился к Гавриловым. Зайдя в подъезд, я поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру была открыта, и я без стука вошёл в квартиру. В комнатах шёл обыск, и поэтому, увидев жену Гаврилова, я направился к ней.

— Эй, мужик, ты кто такой? — остановил меня молодой человек. — Ты что здесь делаешь?

Я достал из кармана удостоверение личности и молча протянул его молодому человеку.

— Кто у вас старший? — спросил я его.

Он показал мне рукой на мужчину средних лет, который что-то писал на листе бумаги. Я подошёл к нему и представился. Он посмотрел на меня и снова продолжил писать что-то на листе бумаги.

— Вы мне можете объяснить, что здесь происходит? — спросил я его. — Гаврилов — мой сотрудник, и я хотел бы знать, за что он арестован.

— Мне очень жалко, что Гаврилов служил под Вашим руководством, — ответил он. — Жалко, что Вы не раскусили его раньше нас. Он у нас проходит как вымогатель, и арестован именно по этой статье.

— А кем будете Вы, если не секрет? — снова спросил я его.

— Я майор ФСБ, замначальника отдела. Вопросы ещё есть? Если нет, то не мешайте нам работать.

Я подошёл к жене Гаврилова и постарался её как-то утешить.

— Лена, ты не переживай, здесь какая-то ошибка. Люди разберутся, я думаю, и отпустят Константина.

Я пробыл в квартире ещё минут сорок и направился к себе домой. Позавтракав, я поехал в министерство. Около входа в министерство меня остановил неизвестный мужчина.

— Виктор Николаевич, — поинтересовался он у меня. — Я хотел бы с Вами поговорить.

— Извините меня, но я Вас не знаю и спешу на службу, — произнёс я, обходя его стороной.

— Почему Вы не хотите со мной поговорить? — спросил он. — А вдруг Вас заинтересует эта тема?

Я посмотрел на него. Передо мной стоял мужчина в возрасте около пятидесяти лет, одетый в хороший импортный костюм. На правой руке мужчины сверкал перстень с большим зелёным камнем.

— Хорошо, где будем говорить? — поинтересовался я у него.

Он показал рукой на парк, и мы направились в сторону парка.

— Я Вам не представился, Ольшанский Яков Самуилович, юрист, — произнёс он и посмотрел на меня, ожидая, по всей вероятности, какой-то от меня реакции.

— Извините меня, это Вы вчера звонили ко мне домой? — поинтересовался я у него. — Кто Вам дал мой номер телефона?

— Давайте не будем сразу искать виновных. Звонил я и хотел с Вами встретиться. Дело в том, что я представляю определённые финансовые интересы большой группы людей, которые, в принципе, и делегировали меня к Вам.

— Что-то слишком мудрёно. Нельзя ли проще. Ну и что Вам от меня, в принципе, нужно? Я не занимаюсь финансовыми преступлениями и поэтому вряд ли могу вам чем-то помочь.

— Всё дело в том, что Вы непосредственно работали с гражданином Лобовым, и, если Вам известно, он владеет большим пакетом акций Менделеевского химкомбината. Я не стану Вам рассказывать, как он заполучил этот пакет акций, сейчас нас больше всего интересует, чтобы он добровольно вернул их предприятию. Виктор Николаевич, мы знаем, что это можете сделать лишь Вы одни и никто другой. Как я Вам говорил, я уполномочен предложить за эту работу солидную сумму, сумму, которую Вы никогда не заработаете на Вашей работе. Мы даже готовы передать Вам небольшую часть этих акций, которая позволит Вам и Вашим детям достойно жить не один десяток лет.

Меня пытались подкупить неоднократно, но такой огромной суммы мне ещё никто и никогда не предлагал.

— Видите ли, Яков Самуилович, я человек с устоявшейся психикой и старомодными принципами. Я не торгую честью. Она у меня одна, понимаете, и я не хочу её пачкать даже такими громадными деньжищами, что Вы мне предложили. Лобов — преступник, и Вам, я думаю, лучше решать свои вопросы через суды, а не через меня и моих товарищей по цеху.

— Это Ваш окончательный ответ? — спросил он у меня. — Может, Вы всё же подумаете, а уж потом дадите свой ответ?

— Прощайте, Яков Самуилович, — произнёс я и направился в министерство.

* * *

Зайдя в министерство, я сразу же направился в кабинет Фаттахова. Он уже знал об аресте Гаврилова и, похоже, ожидал моего появления у себя в кабинете.

— Ринат Бареевич, — произнёс я, — делайте со мной что хотите, но я не верю в виновность Гаврилова. Я знаю его десять лет, и у меня ни разу не возникло сомнения в его честности и порядочности.

— Это ещё ни о чём не говорит, Виктор Николаевич. Жизнь идёт, всё меняется. Вчера был честным, а сегодня стал преступником, такое бывает. И поэтому я Вам не советую стучать себя в грудь и с пеной у рта доказывать невиновность этого человека.

— Скажите, Вы мне верите или нет? Вот и я так же верю этому человеку, ка Вы верите мне. Я думаю, что это провокация, самая элементарная провокация со стороны прокуратуры и ФСБ. Видно, не всем нравятся наши успехи по борьбе с бандитизмом, вот они и вкладывают свои деньги в подобные провокации.

— Виктор Николаевич, я бы Вам не советовал так беспочвенно высказываться в их адрес. Нужны факты, а их у Вас, как я знаю, нет. Поэтому не делайте поспешных выводов, там тоже люди, такие же, как и мы, оперативники. Если задержали, значит, есть фактура, а иначе бы они ни за что не пошли на это.

— Ринат Бареевич, разрешите мне провести служебное расследование, — попросил я.

Фаттахов задумался, а затем произнёс:

— Если ты считаешь, что всё это, провокация, то проводи расследование. С результатами не торопись, нужно всё будет взвесить, прежде чем ты их обнародуешь.

— Спасибо, — я вышел из кабинета.

Весть об аресте Гаврилова моментально распространилась среди сотрудников управления уголовного розыска, вызывая у сотрудников кучу различных версий. Чтобы прояснить эту ситуацию, я собрал сотрудников убойного отдела у себя и честно рассказал им то, что я услышал от Гаврилова.

— Ну что, мужики, — сказал я. — Думаю, что мы должны сделать всё, чтобы сохранить честное имя своего товарища. Если мы не поможем ему, то завтра никто не станет помогать нам. Поэтому сейчас надо срочно поехать в автосервис и опросить там всех работников, связанных с ремонтом его автомашины, была ли завышена указанная за ремонт сумма, или она действительно соответствовала ущербу, нанесённому автомобилю Гаврилова. Второе — нужно будет выехать в Васильево и разобраться там с местными бандитами. Найдите ту автомашину, сфотографируйте её и опросите всех участников этой ночной аварии. Постарайтесь узнать, у кого из них есть выходы на ФСБ и прокуратуру. Короче, набрать как можно больше на них грязи. В-третьих, нужно поддержать его в изоляторе. Если мы решим эти вопросы, то получим надежду, что мы сможем вытащить Гаврилова из следственного изолятора.

Ребята, получив от меня конкретные указания, один за другим покидали мой кабинет. Наконец, я остался один в кабинете. Открыв окно, я позвонил в ИВС и приказал доставить ко мне Ильдуса Муратова.

* * *

После обеда меня вызвал к себе заместитель министра Юрий Васильевич Костин.

— Давай, проходи, Абрамов, не стой в дверях, здесь не подают, — сказал он и указал мне на стул.

Я прошёл в кабинет и присел на предложенный стул.

— Давай, рассказывай, как там, в Альметьевске? — спросил он. — Неужели всё так плохо, как доложил мне Фаттахов?

— Извините, я не знаю, что Вам докладывал мой начальник, но дела там обстоят просто из рук вон плохо. За прошедшую неделю Грошев не провёл целый ряд мероприятий, которые он, как начальник городского отдела милиции, должен был провести в обязательном порядке. Во-первых, до вчерашнего дня оперативными службами не было задержано ни одного человека, входящего в состав группировки Хомича. Почему, не могу ответить, так как Грошев не стал мне объяснять причину столь либерального отношения к представителям этой группировки. Во-вторых, обыски, проведённые сотрудниками оперативных служб отдела милиции, носили чисто формальный характер. В качестве примера могу привести наглядный случай. Так, вчера в адресе, в котором за два дня до этого проводился обыск, мы обнаружили автомат и крупную сумму денег, принадлежащих группировке Аникина. В-третьих, сотрудниками отдела по борьбе с организованной преступностью задержан заместитель начальника отдела милиции Панкратов. Сейчас они всем отделом плотно работают с ним, пытаясь доказать ему его связь с бригадой Аникина. Я считаю, что это сейчас не главное направление, и на месте Грошева я бы все эти силы бросил бы на розыск Аникина и на задержание Хомича и людей из ближайшего его окружения. Вы уже в курсе, что нам удалось изъять несколько стволов огнестрельного оружия и крупную сумму денег. Сегодня арестованный Муратов сообщил мне о других тайниках, где может храниться оружие группировки, а также о месте возможного местонахождения самого Аникина.

Я протянул Костину листы бумаги, на которых были изложены дополнительные сведения, сообщённые мне Муратовым. Костин внимательно прочитал явку, выписав из неё к себе в блокнот адреса тайников с оружием. Он встал из-за стола и стал медленно шагать по кабинету, словно считая длину и ширину своего кабинета. Наконец, он остановился и посмотрел на меня. Мне в какой-то момент показалось, что он что-то хотел мне сказать, однако он махнул рукой и сел в своё кресло.

— Что собираешься делать с Гавриловым? — поинтересовался он у меня.

— Бороться за его честное имя. Думаю, что до суда я смогу представить следствию неопровержимые доказательства его невиновности.

— Ну что, давай, — произнёс Костин. — Сам знаешь, официально я тебе разрешить это не могу, но и препятствовать не буду. Делай всё предельно корректно и грамотно, чтобы не занять место на нарах рядом со своим Гавриловым.

Я поблагодарил Костина за напутствие и поднялся со стула.

— Сам больше в Альметьевск не езди, направь туда своего толкового сотрудника, пусть пока там поработает, — произнёс Костин и сделал жест рукой, разрешая мне покинуть его кабинет.

Я взял со стола все свои документы и вышел.

* * *

Вечером я заехал в следственный изолятор. Несмотря на жёсткий запрет прокуратуры на свидания с Гавриловым, мне всё же удалось встретиться с ним в кабинете заместителя начальника изолятора Цветаева. Переговорив с Гавриловым и лишний раз убедившись в том, что он говорил мне правду, я вышел из кабинета и направился вдоль тюремного коридора.

— Виктор Николаевич, не желаешь повидаться со своим крестником? — спросил меня Цветаев. — Он вот в этой камере сидит. Он нам здесь все уши прожужжал, что убьёт тебя первого после того, как выйдет на волю.

— Тогда откройте камеру, я посмотрю, как он собирается меня убивать.

Цветаев подозвал контролёра и приказал тому открыть дверь камеры. Я вошёл и остановился у дверей. Заметив меня и Цветаева, арестованные стали медленно спускаться с коек.

— Кто дневальный? — строго спросил Цветаев. — Почему в камере бардак? В карцер захотел?

Дневальный, мужчина небольшого роста, в разодранной на груди майке и весь в наколках, моментально бросился наводить порядок в камере.

Лобова я признал не сразу. За это время он сильно похудел, лицо его потеряло румянец и стало каким-то серым, безжизненным.

— Ну что, Анатолий Фомич, — произнёс я. — Мне здесь говорят какие-то страсти, что ты хочешь убить меня, как только выйдешь на волю. Вот, давай убивай, чего ждать-то? Ты обвиняешь меня в том, что я тебя обманул, так вот скажи, пусть твои сокамерники тоже знают, в чём я тебя обманул?

Лобов окинул взглядом сокамерников и произнёс, рассчитывая, по всей вероятности, на какую-то эффектность:

— Вы меня склонили к сдаче оружия и тем самым сделали меня лидером преступной группировки. В результате этого мне сейчас корячится громадный срок.

— Я думал, что ты, Лобов, умнее будешь, — произнёс я. — В чём я тебя обманул, в том, что склонил тебя к добровольной сдаче оружия, а как бы ты поступил на моём месте? Это, брат, моя работа, и за эту работу мне платит государство деньги. Убивать ты нормально не научился, держать язык за зубами тоже не смог. Здесь люди не знают, но я могу сказать им честно, как ты трещал у меня в кабинете, сдавая мне свои связи и своих друзей. А теперь ты меня называешь почему-то обманщиком. Может, стоит тебе напомнить, как я возил тебя домой, как ты там жрал борщи и шашлыки, а в это время твои пацаны сдавали мне оружие? Скажи, я обманул тебя и привлёк кого-то из этих ребят к уголовной ответственности? Нет, все они, ты знаешь, на воле. Это ты учил их молчать и не сотрудничать с милицией, так скажи им всем, почему я вдруг оказался среди твоих друзей? Всё просто, тебе очень захотелось жить, вкусно жрать от пуза. Тебя не судьба друзей беспокоила, а своё личное благополучие, и ты меня ещё называешь нечестным человеком. Побойся Бога, Лобов.

Все посмотрели на Лобова, отчего он покраснел и отвернулся.

— Так что, Лобов, не верю я твоим словам, это ты просто блатуешь в хате, хочешь поднять свой авторитет. Давай, лай и дальше. Собака лает, караван идёт. До свидания, Лобов.

Мы вышли из камеры и направились дальше по этим бесконечным коридорам, пока не вышли на улицу. Выйдя на улицу, я оглянулся на тяжёлые металлические ворота, которые отделяли одну жизнь от другой.

* * *

Лобов проснулся среди ночи, майка и рубашка были мокрыми от пота. Он снова видел уже полузабытый им сон, в котором он бежит по дорожке и вдруг упирается в невидимую преграду. Снова, как и в прошлый раз, он пытается обойти эту невидимую преграду, но никак не может это сделать. Куда бы он ни шёл, везде была одна и та же преграда. За этой незримой стеной стояла его жена Валентина, которая держала на руках маленького ребёнка.

Встав с койки, он подошёл к столу и, налив в эмалированную кружку немного воды, с жадностью осушил её. Стараясь не разбудить своих сокамерников, он сел на лавку и закурил сигарету. Он сделал глубокую затяжку и выпустил тонкую струйку дыма в потолок. Тишина в камере и размеренные шаги контролёра за дверью камеры лишний раз подтверждали реальность происходящих с ним событий.

— Да, бабуля, зря я тогда не придал большого значения твоим словам. Сон действительно оказался пророческим. Вот она, свобода, за стеной камеры, но чтобы снова её ощутить, нужны годы. Кто я теперь? Некоронованный король Елабуги, зека и не более. У меня было всё — деньги, завод, женщины, семья, а теперь это всё в прошлом. Как она мне сказала? Ты вернёшься домой без денег и славы. Тебе придётся всё начинать сначала. Всё, что ты имел, всё превратится в прах.

Ему до слёз стало жалко себя, он затянулся дымом так, что у него перехватило дыхание. Приступ кашля заставил его прикрыть ладонью рот и сделать ещё пару глотков воды.

— Фомич, ты что не кимаришь? Ты чего гонишь? Смотри, крыша совсем съедет, — произнёс сосед по койке. — Меня попросил за тобой присмотреть Хирург, у него большие виды на тебя.

— Что ему нужно от меня? — спросил полушепотом Лобов.

— Ну, наверное, не любви, — произнёс сосед. — Это ты его сам спросишь при встрече.

— При какой встрече? Я за решёткой, а ты о встрече.

— Тихо, Фомич, не суетись, когда это не нужно. Для Хирурга здесь нет решёток и дверей. У него всё в руках, в этом изоляторе везде его люди.

Лобов встал из-за стола и лёг на свою койку.

— Не спи, Фомич, он скоро придёт. Хочет с тобой что-то перетереть, — сказал сосед и повернулся на другой бок.

Фомич лежал на койке, боясь закрыть глаза. Он услышал, как стал посапывать его сосед по койке, темнота в камере становилась всё гуще и гуще. Луна, освещавшая камеру, стала исчезать за стенкой. Глаза Фомича стали закрываться, а тело вновь приобрело невесомость. Сон сморил его, и он заснул.

Разбудило его лёгкое прикосновение руки. Лобов вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стоял контролёр.

— Тихо, — произнёс он. — Вставай и выходи из камеры.

Лобов осторожно сполз с койки и, обходя валявшуюся на полу обувь, вышел из камеры. Вслед за ним, осторожно ступая, вышел контролёр.

— Пошли, — произнёс контролёр и повёл Лобова по длинному коридору.

— Стой! — последовала команда.

Лобов остановился у дверей камеры. Контролёр открыл дверь и втолкнул его в камеру. В камере было темно, и Лобов не сразу увидел сидевшего на койке Хирурга.

— Ну, как жизнь, сладенький? — услышал он знакомый голос Хирурга. — Ты ещё помнишь меня?

— Да, — коротко ответил Лобов.

— Это хорошо, что ты не страдаешь провалами памяти, — произнёс Хирург. — Так вот, слушай, что я тебе скажу. Ты должен передать акции Менделеевского химкомбината человеку, которого я тебе назову чуть попозже. Насколько я тебя знаю, у тебя есть ещё несколько квартир в Менделеевске. Их тоже придётся передать нашим людям, как и рынок в Елабуге. Тебе хватит колбасного цеха и пекарни.

— Хирург, ты меня просто раздеваешь. Скажи, а на что будет жить моя семья? — произнёс Лобов. — У меня маленький ребёнок, мне бы хотелось, чтобы у него был гарантированный кусок хлеба.

— Я заметил, что ты, Лобов, не отличаешься сообразительностью. Ты же сам это всё отобрал у людей, так почему ты сейчас цепляешься за всё это, словно заработал непосильным трудом? Главное сейчас в твоей жизни — это вовремя поделиться своим добром с товарищем.

Глаза Лобова уже привыкли к темноте, и он смог различить в темноте фигуру говорящего с ним Хирурга. Вместе с Хирургом в камере находились ещё три человека, которые сидели сбоку от него.

— А если я не соглашусь, — тихо произнёс Лобов, — что тогда?

В камере послышался негромкий смех.

— Сладенький, здесь такого не бывает. Это ты там, на воле, кого-то из себя представлял, а здесь ты никто, и фамилия твоя никак. Ты просто тюремная пыль, ты понял меня?

— Да, Хирург, я всё понял. Я сделаю всё, что ты скажешь.

— Значит, договорились, — произнёс Хирург. — Жди, тебе скажут, что нужно будет делать.

Через секунду дверь камеры отворилась, и появился контролёр. Лобов вышел из камеры и последовал за ним.

* * *

— Как дела в Альметьевске? — спросил меня Фаттахов. — Что дали обыски?

— Пока сказать ещё не могу, Сергеев ещё не звонил, — ответил я и положил трубку.

— Что же он не звонит? — подумал я и стал набирать номер Альметьевска.

Трубку снял дежурный по отделу милиции. Переговорив с ним, я попросил его разыскать Сергеева.

Сергеев позвонил мне где-то через полчаса после моего звонка и доложил, что накануне было сделано три обыска, в результате которых изъяты автомат и обрез.

— Павел, Вы адрес, где может находиться Аникин, проверили? — поинтересовался я у него.

— Виктор Николаевич, мы обложили этот адрес, но перехватить Аникина не смогли. Похоже, его вывезли на машине депутата Государственной Думы. Сотрудники ГАИ не решились её остановить и проверить эту машину.

— Почему Вы так решили? — спросил я его.

— Кроме этой машины, из ворот коттеджа больше ни одной машины не выезжало. Уйти пешком он просто не мог, так как коттедж был плотно блокирован.

— Понятно, Павел, — сказал я. — Давай, докладывай вовремя, чтобы не пришлось больше разыскивать тебя.

Переговорив с Сергеевым, я направился к Фаттахову. Выслушав меня, он остался доволен работой Сергеева в Альметьевске и попросил меня, чтобы я сориентировал его на розыске и задержании Аникина и Хомича.

Вернувшись к себе в кабинет, я решил разобраться с текущими делами. Я достал из сейфа бумаги и стал их изучать, сортируя по стопкам. Выбрав из них всё, что касалось Лобова, я достал из сейфа дело и стал их подшивать. Подшив, я убрал дело в сейф и собрался пойти обедать. У самых дверей кабинета меня вернул на место телефонный звонок. Подняв трубку, я услышал голос Васильева, следователя республиканской прокуратуры.

— Привет, Виктор Николаевич, — произнёс он, словно ничего между нами не произошло. — У меня к тебе дело, когда можешь подъехать?

Я взглянул на часы:

— Не раньше, чем через два часа.

— Подходи, жду, — произнёс он и положил трубку.

Разобравшись с бумагами, я собрал у себя сотрудников отдела и попросил их доложить, что они наработали по делу Гаврилова. Из их доклада следовало, что Гаврилов загнал свою автомашину в сервис на другой день после ДТП. Мастер сервиса Мифтахов осмотрел машину и лично выписал перечень деталей и узлов, которые необходимо было заменить. До этого момента он не знал Гаврилова и никогда его раньше не видел. Бухгалтерия насчитала стоимость работ, в результате чего и родилась эта квитанция о стоимости ремонта. Судя по дальнейшему докладу, Александр Гусаров — водитель, совершивший столкновение с автомашиной Гаврилова, числился активным участником преступной группировки посёлка Васильево Зеленодольского района. Ранее Гусаров был дважды судим, в том числе за вымогательство. Согласно данным управления по борьбе с организованной преступностью, Гусаров характеризовался как дерзкий и изворотливый человек. Именно он и имел родственника, работающего в прокуратуре республики, и этим родственником был Вячеслав Васильев, известный мне следователь.

* * *

В назначенное Васильевым время я приехал в прокуратуру республики. Выйдя из машины, я отпустил водителя, а сам направился в прокуратуру. Зайдя в здание, я поздоровался со знакомым вахтёром и по лестнице поднялся на второй этаж. Прежде чем постучаться в дверь кабинета, я поправил свой галстук. Услышав приглашение, я открыл дверь и вошёл в кабинет Васильева.

В кабинете, кроме него, находился адвокат Лобова Геннадий Разин, который знакомился с уголовным делом подопечного. Я поздоровался и присел на стул, стоявший у стены. Васильев переглянулся с Разиным и взял в руки папку.

— Извините меня, Виктор Николаевич, — произнёс Васильев, — мне нужно ненадолго отлучиться, минут на пятнадцать, не более. Вы, пожалуйста, дождитесь меня в кабинете.

Васильев вышел из кабинета, оставив меня один на один с Разиным. Разин повернулся ко мне и оценивающе посмотрел на меня. Задержав свой взгляд на моих до блеска начищенных полуботинках, он улыбнулся и произнёс:

— Уважаю людей, которые умеют следить за своей обувью. Я давно хотел с Вами познакомиться и поговорить. Скажите мне, Виктор Николаевич, как поощрило Вас государство за ликвидацию этого бандитского формирования, которым, судя по материалам следствия, руководил мой клиент?

Я сидел молча, стараясь сдержать свои эмоции. Я не хотел общаться с этим человеком по двум причинам: во-первых, я боялся возможной провокации со стороны сотрудников прокуратуры, а во-вторых, этот человек за деньги защищал лидера бандитской группировки. Я хорошо знал, что обвиняемый, согласно действующему закону, должен иметь адвоката, который защищает его интересы во время судебного процесса, и, как правило, в случае отсутствия платного адвоката, эту роль на себя берёт специально выделенный государством защитник. Здесь же всё наоборот. Геннадий Разин, известный в России адвокат, берётся защищать человека, на руках которого кровь не только работников милиции, но и гражданских лиц. Этот человек, собравший вокруг себя подобных себе, только и делал, что отбирал у людей их имущество.

— Что Вы молчите, Виктор Николаевич? — вновь спросил он меня. — Видно, забыло государство повесить Вам на грудь медаль за это. Я раньше тоже был таким же, как Вы, максималистом, верил людям, государству. Однако, поверьте мне, переболел. Теперь для меня намного важнее деньги, а не эти железки, которыми одаривает нас государство. Вы подумайте, что Вам даст смерть моего клиента? Думаю, что ничего. В крайнем случае, о Вас поговорят с недельку, а затем забудут. Поймите, только деньги делают человека свободным. Свободным мыслить, творить, спорить. Судя по Вам, Вы на закате своей милицейской карьеры. Дополнительная звезда на ваших погонах не решит Ваше будущее. Помогите мне, и у Вас будет много денег, столько, сколько Вы никогда не заработаете в своём МВД. Почему Вы молчите? Ну, скажите хоть что-нибудь?

Я молчал. Разин был неплохим психологом, и каждое его слово, как гвоздь, впивалось в моё тело, и от этой правды, звучавшей из его уст, мне становилось всё больней и больней. Наконец, дверь открылась, и на пороге появился Васильев. Он сел за стол и покопавшись в бумагах, достал постановление о прекращении уголовного дела в отношении меня.

— Вот здесь распишитесь, пожалуйста, — произнёс он и ткнул пальцем в постановление.

Я достал ручку и поставил свою подпись. Васильев убрал постановление и внимательно посмотрел на меня.

— У Вас ко мне вопросы? — поинтересовался он у меня.

Я кивнул и попросил Разина покинуть кабинет Васильева. Когда тот вышел, и мы остались с Васильевым один на один, я задал ему вопрос:

— Скажи, Слава, зачем ты так поступил с Гавриловым, ведь ты же его хорошо знал? Что он сделал тебе такого, что ты решил его, невинного, посадить?

Лицо Васильева вспыхнуло, он замялся и, не вставая со стула, жестом указал мне на дверь.

— Зря ты затеял это дело, — произнёс я, вставая. — Не беги так быстро, Слава. Кто быстро бежит, тот больно падает.

Я вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Мне было противно от общения с этим человеком. Я невольно посмотрел на свои руки, стараясь увидеть на них грязь от этого общения. Но грязь была не на руках, а плотным слоем осела в моей душе.

* * *

Валентина, жена Лобова, с полчаса назад покормила ребёнка и, уложив его в кроватку, стала укачивать. Она пела старую колыбельную песню, услышанную ещё в школьные годы. Допев до конца, она поправила одеяльце у ребёнка и вышла из детской в зал. Она взяла в руки книгу и хотела немного почитать, пока спит ребёнок, но внезапный звонок в дверь спутал её планы. Положив книгу на место, она вышла в прихожую и открыла входную дверь. На пороге прихожей стоял бывший юрист предприятия мужа Юра Горохов и с ним незнакомый ей мужчина. Мужчине было около пятидесяти лет, его импортный тёмно-серого цвета костюм прекрасно сочетался с его вьющимися седыми волосами.

— Извините, Валентина, — произнёс Горохов. — Мы к Вам по делу.

— Ну, раз по делу, то проходите в дом, нехорошо решать деловые вопросы на пороге, — произнесла Валентина.

Они прошли в зал и сели на диван.

— Валентина, этот человек приехал сюда по просьбе Анатолия Фомича. Он привёз от него записку.

Горохов достал из кармана небольшую записку и передал её Валентине. Она с жадностью схватила этот кусочек бумаги и стала читать. Прочитав её, она вернула её Горохову и, посмотрев на незнакомца, спросила:

— Значит, Якушев Валерий Иванович — это Вы? — спросила она у незнакомца. — Значит, я должна буду Вам передать все эти акции и всю недвижимость?

Мужчина молча кивнул головой, а затем, посмотрев на неё, произнёс:

— Валентина, это нужно сделать как можно быстрее, до начала суда над Вашим мужем. Юра пообещал всё это сделать в самые короткие сроки. Вам нужно выдать на имя Горохова доверенность, и он сам это быстро всё организует.

— Скажите, Валерий Иванович, Вы сами моего мужа видели? Как он там? — поинтересовалась она у него.

— Врать не буду, сам его не видел. Его жизнь и благополучие зависят от того, как быстро мы это всё переоформим на меня. Поверьте мне, так нужно.

Валентина перевела свой взгляд на Юру и произнесла:

— Юра, я готова хоть сейчас подписать Вам эту доверенность, вот только не могу выйти из дома, ребёнок спит.

— А Вам и не нужно никуда идти. Нотариус приехал с нами и сейчас находится в машине. Я могу его сюда пригласить, если Вы хотите.

Валентина махнула рукой и Горохов, вскочив с дивана, выскочил на улицу. Через минуту он вернулся с женщиной, которая и была, по всей видимости, нотариусом. Оформление доверенности заняло минут пятнадцать. Гости попрощались и покинули дом Лобовой.

* * *

В тот же день вечером к ней заехал Груздев. Он привёз ей деньги и сообщил, что к нему утром заезжали ребята из Челнов и потребовали от него, чтобы он передал им долю Лобова. Несмотря на их нажим, он отказался это сделать. Поговорив ещё о жизни, Груздев уехал, оставив её одну с этими тревожными думами. Валентина пересчитала привезённые ей деньги и спрятала их в шкафу.

Валентина позвонила Хлебникову, бывшему водителю мужа, и пригласила его к себе. Хлебников заглянул к ней около десяти часов вечера. Сняв у порога обувь, он прошёл в зал и молча сел на диван.

— Батон, у меня был Груздев и сообщил мне, что к нему на работу приезжали ребята из Челнов и потребовали у него мою долю. Пока он им отказал, но что будет завтра, я не знаю. Скажи, что мне делать?

Батон посмотрел на неё и молча пожал плечами.

— Извини, Валентина, но я сейчас не при делах. После того как по приказу Вашего мужа мы добровольно сдали всё оружие, ребята разбежались по другим бригадам. Понять их можно, каждый хочет что-то кушать и что-то иметь в карманах. Говоришь, приезжали из Челнов, это, по всей вероятности, ребята Алика с 29-го комплекса. Это серьёзные ребята, и с ними шутить сейчас не стоит.

Батон замолчал и посмотрел на Валентину, стараясь угадать, о чём сейчас она могла думать.

— Крысы, — подумала Валентина о ребятах. — Когда муж был при деньгах и силе, все крутились возле него, клялись в вечной дружбе и верности. Жаль, что погиб Пух и пропал куда-то Гаранин, эти люди обязательно бы ей помогли, не то, что этот Батон.

Словно разгадав её мысли, Хлебников поднялся с дивана и молча направился в прихожую.

— Ну, так что мне делать, Батон? — вновь спросила его Валентина. — Неужели, все друзья мужа такие же трусы, как и ты?

— А ты, Валентина, ярлыки не развешивай. Где сейчас твой муж? Кому он сейчас нужен? Его время ушло, понимаешь, ушло. Вернётся он домой, как пролетарий, с дырой в кармане, и поверь мне, не найдётся ни одного человека, который его вспомнит. Вот такие, Валентина, дела. Погибать за Фомича, подставлять свою голову под пули никто не будет. Можешь даже не искать. Проще отдать и жить спокойно.

Хлебников одел обувь и, попрощавшись, вышел за дверь. Валентина, оставшись одна, опустилась на стул и горько заплакала. Привыкшая в последние два года жить в достатке и роскоши, она только сейчас стала понимать, что все эти безмятежные дни канули в лето.

— Сволочи! — произнесла она про себя, давая характеристику не только бывшим друзьям её мужа, но также и появившимся у него врагам.

* * *

Случилось то, чего я боялся больше всего. Ильдус Муратов погиб, его задушили ночью в ИВС Альметьевска. Следователь прокуратуры вывез его в Альметьевск, для проведения следственных действий, а вечером, несмотря на мой инструктаж, Муратова поместили в одну из камер ИВС, в которой находились его подельники. Утром контролёры обнаружили труп Муратова. Вскрытие показало, что Муратову просто сломали шею во время сна. Развитие событий мне чем-то напомнило Аркалык, где так же в камерах погибали арестованные, которые пошли на контакт со следственными органами.

Меня уже в который раз за последние десять дней вызвали в прокуратуру. На этот раз меня потревожили по делу Хабибуллина.

Передо мной сидел совсем молодой следователь, который внимательно рассматривал меня. Ему, по всей видимости, наговорили обо мне много «лестных» эпитетов, и он, чувствовалось, подошёл к этому допросу с большой осторожностью. Глядя на него, на его неподдельное волнение, я тоже стал немного волноваться.

— Виктор Николаевич, — произнёс он. — Расскажите мне, как Вы проводили допрос Хабибуллина. Сейчас прошло с этого дня больше месяца, и он, а вернее, его адвокат, обратился к нам с жалобой о том, что Вы чуть ли не силой заставили его признаться в преступлении, которого он никогда не совершал. И, что самое главное, текст этой явки с повинной он писал под Вашу диктовку.

— Извините меня, не имею чести знать Вашего имени. А Вы сами верите этой явке с повинной? Я работаю в управлении уголовного розыска больше пятнадцати лет, и за это время приучил себя никогда и ни при каких условиях не сообщать подозреваемому человеку о деталях дела. Можно говорить вообще о деле, но не о деталях этого дела. Поверьте мне, я не мог знать о таких мелочах, как о пуле, пробившей лобовое стекло, о сигнале, по которому они должны были начать стрелять в Шамана, а также о целой куче подобных мелочей, на чём и строилась эта явка с повинной.

Я сделал паузу и посмотрел на следователя. Он покраснел, словно девушка, и сказал:

— Извините меня, моя фамилия Корнилов. Я совсем недавно работаю в прокуратуре и ещё не привык к отдельным формальностям.

— Так вот, товарищ Корнилов, явку с повинной Хабибуллин писал собственноручно, совершенно в другом кабинете и в присутствии других сотрудников розыска, которые не знали вообще об обстоятельствах этого преступления, и значит, не могли ему не только диктовать, но даже подсказывать отдельные моменты. Вы можете допросить по этому моменту сотрудника управления Константина Гаврилова.

Корнилов записал названную мной фамилию и, оформив протокол допроса, протянул его мне. Я внимательно прочитал его и расписался в указанных следователем местах.

— Скажите, сожительница Хабибуллина подтвердила его рассказ об убийстве Шамана? — поинтересовался я у Корнилова.

— Вы знаете, что согласно 51-й статье Конституции России, человек может отказаться от показаний против своих родственных и близких им людей. Так вот, она воспользовалась этой статьей и отказалась от дачи показаний, хотя в устной беседе изначально полностью подтверждала его показания.

— Погодите, Корнилов, ну, она же не родственник Хабибуллина, а просто его сожительница. А таких женщин у него, могло быть множество?

— Извините, Виктор Николаевич, но эти вопросы относятся к компетенции следствия, а не оперативных служб МВД.

Я извинился и, попрощавшись с ним, вышел из кабинета.

* * *

Груздев приехал домой. Умывшись, он прошёл на свою большую кухню и включил телевизор. Жена стала накрывать на стол. Наконец, она поставила на стол последнее блюдо и присела рядом с мужем.

— Ваня, как дела? Что-то ты мне не нравишься, лицо какое-то серое, — сказала она. — Тебе срочно нужно отдохнуть, а иначе сломаешься или заболеешь.

Груздев посмотрел на неё и тяжело вздохнул:

— Мне сейчас не до отдыха, милая. Сегодня ко мне приехал бывший мой соучредитель Челадзе. Ну, ты должна его помнить. Приехал не один, а с ребятами из Челнов. Стал обвинять меня в том, что я совместно с Лобовым отобрал у него бизнес. Представляешь, предъявил мне такие потери, что у меня глаза на лоб полезли. Короче, поставили меня на счётчик. Обещали приехать через два дня за деньгами.

— Ваня, ну а ты здесь причём? Лобов отобрал у него, пусть и обращаются к Лобову, а не к тебе. У него добра много, пусть и расплачиваются с этим Челадзе.

— Я разговаривал с Валентиной на эту тему, но она мне ничего не сказала, по всей вероятности, не знает, что делать. Сейчас, я думаю, у неё голова забита другим, мужем. Она, похоже, все деньги отдала его адвокату, надеясь, что он сможет спасти мужа от расстрела.

— Я слышала от людей, что он сдал всех своих ребят, и сейчас у многих из них большие проблемы.

— Не знаю, ты же хорошо знаешь, я далёк от всех этих дел и не слежу за событиями. Для меня главное — сырьё, оборудование и больше ничего.

— Ну, и что ты решил, Ваня? Что будешь делать с Челадзе? Он ведь просто так от тебя не отстанет, потянет тебя в суд. Мне почему-то страшно за тебя, Ваня. Может, Вань, тебе не ссориться с ним, поговорить, пообещать что-то, может быть, и отстанет он от тебя.

— Нет, он не отстанет. За его спиной ребята из Челнов, которым он, наверное, много чего пообещал. Они заставят его довести это дело до конца.

Груздев встал из-за стола и, оставив недопитый чай, направился в свою комнату. Открыв тайник, он достал оттуда несколько пачек долларов, чековых книжек. Выложив это на стол, он позвал жену в комнату.

— Вот, смотри, здесь у меня тайник, — произнёс он, показывая жене искусно спрятанный в стене сейф, здесь в тайнике триста тысяч долларов, чековые книжки на предъявителя. Этих денег тебе хватит до конца твоих дней.

Жена заплакала и, обняв его за плечи, стала проклинать Лобова, считая, что все неприятности, выпавшие сейчас на их головы, связаны именно с ним.

— Мне не нужны никакие деньги, Ваня, — произнесла она. — Давай, всё бросим и уедем отсюда, вдвоём, вместе. Уедем туда, где никто нас с тобой не найдёт никогда.

— Ты не плачь и не хорони меня раньше времени, — произнёс он. — Это я тебе на всякий случай показываю. Мы ещё посмотрим, кто у кого отберёт бизнес.

Он сложил все ценности в тайник и закрыл его. Выйдя из кабинета, он направился в спальную комнату. Раздевшись, лег в постель. Вскоре он заснул.

* * *

Я вышел из Верховного суда и остановился на перекрёстке. Перейдя улицу, я спустился по Лобачевского к Министерству внутренних дел.

Стояла осень, дул сильный северный ветер, отчего казалось, что на улице уже давно минусовая температура. Я был, в принципе, доволен приговором суда и считал, что Хабибуллин должен славить Бога, что ему присудили одиннадцать лет, а не пятнадцать. Отказ его сожительницы свидетельствовать против него не повлиял на решение суда. Суд, как и я, посчитал, что его сожительница не подпадает под понятие родственника, и поэтому расценил её отказ от дачи показаний в суде как прямой вызов суду.

Шагая по улице, засыпанной упавшими жёлтыми листьями, я невольно подумал о Гаврилове, суд над которым должен был начаться на следующей неделе в Зеленодольске. Следователь прокуратуры уже давно настаивал на увольнении Гаврилова из органов внутренних дел, однако Костин, проявив настойчивость, по-прежнему отказывался подписывать заготовленный кадровой службой приказ об увольнении. Этот поступок Костина снова вернул мне уже потерянное к нему уважение.

Работы у меня было очень много, почти каждый день мне приходилось выезжать на совершённые убийства, на заслушивания. Я чувствовал себя с каждым днём всё хуже и хуже. Зайдя как-то на днях к врачу, я узнал от него, что болен хронической усталостью и нервным истощением, и что, если я не приму меры к изменению образа жизни, то мне грозит целый букет болезней, каждая из которых была страшней другой. Но сейчас уйти в отпуск я просто не мог, а если вернее, не имел морального права. Мне нужно было вытаскивать из тюрьмы Гаврилова, который, как я знал, тоже находился на грани срыва.

Зайдя в кабинет, я вызвал к себе оперуполномоченного Малова и поинтересовался у него, что нам удалось набрать на этих ребят из посёлка Васильево. Он достал из кармана небольшой блокнот и, открыв его на нужной ему странице, произнёс:

— Виктор Николаевич, потерпевший по этому делу Гусев на той неделе был арестован сотрудниками уголовного розыска УВД Зеленодольска за совершённый им грабёж. Сейчас содержится в следственном изоляторе. Свидетели Шаманов и Кротов находятся в розыске. Оба подозреваются в вымогательстве. Третий свидетель, Илларионов, ещё месяц назад переехал на постоянное место проживания куда-то, то ли в Воронеж, то ли ещё куда-то. Если коротко, то местонахождение его нам неизвестно.

— Хорошо, Малов, — сказал я. — Подготовь мне к утру небольшую справочку по всем этим ребятам.

— Всё сделаю.

Оставшись один в кабинете, я откинулся на спинку кресла. Через минуту я вскочил, так как понял, что начал засыпать. Приоткрыв форточку, я сел за стол и, достав из сейфа оперативно-поисковое дело, начал внимательно изучать имеющиеся в нём материалы.

* * *

В зале суда, кроме жены Гаврилова, меня и представителя прокуратуры, больше никого не было. Заседание суда началось в строго установленное время.

Суд заслушал представителя обвинения, допросил Гаврилова и ушёл на перерыв. Через час заседание возобновилось. Меня попросили покинуть зал, а затем, минут через тридцать, вызвали в зал уже в качестве свидетеля. Ответив на поставленные судом вопросы, я дал краткую характеристику своему сотруднику, а затем, обратившись непосредственно к председательствующему, попросил его приобщить к уголовному делу показания мастера и работников автосервиса. Судья посмотрел на обвинителя, однако тот, опустив голову, промолчал, предоставляя право принять данное решение на усмотрение суда. Судья приобщил эти документы к делу и поинтересовался у меня их происхождением.

— Ваша честь, то ли представители следствия так топорно работали, считая имевшиеся у них в деле доказательства вполне достаточными, для того чтобы предъявить обвинения Гаврилову, но они почему-то не удосужились даже допросить рабочих автосервиса. Мы восполнили подобный пробел, опросили рабочих. Их показания противоречат выдвинутому в отношении подсудимого обвинению.

Суд закончился на следующий день. Гаврилов был освобождён прямо в зале суда в связи с отсутствием состава преступления в его действиях. В отношении следователя прокуратуры Васильева суд принял отдельное постановление, которое направил в республиканскую прокуратуру.

Мы вышли из зала суда все вместе. Гаврилов плакал, сидя на заднем сиденье автомашины, то и дело, обнимая и целуя дочь и жену.

Приехав в Казань, я доложил Костину о результатах суда и поинтересовался у него, когда Гаврилов может выйти на работу. Он улыбнулся и произнёс:

— Пусть выходит завтра. Отдохнул, наверное, на киче, соскучился по работе.

Я поблагодарил его за доверие. И, встав со стула, собрался выйти из кабинета.

— Погоди, — остановил меня Костин. — Через две недели начнётся суд над Лобовым. Нужно сделать всё, чтобы они не сломали это дело.

— Всё понял, Юрий Васильевич, — произнёс я. — Всё, что от меня будет зависеть, я всё сделаю.

Взглянув на часы, я вышел из кабинета заместителя министра внутренних дел и, позвонив Фаттахову, поехал в ресторан — обмывать освобождение Гаврилова.

* * *

Челадзе перехватил жену Лобова, когда та возвращалась с ребёнком из поликлиники. Он вышел из автомашины и молча встал на её пути.

— Что Вам нужно, молодой человек? — спросила она Челадзе.

Она никогда раньше не видела этого человека и поэтому испугалась за своего ребёнка.

— Ты разве не знаешь, кто я? — произнёс он. — Я Челадзе, моими деньгами ты пользуешься вот уже второй год.

— Извините, мне Ваша фамилия ни о чём не говорит, — произнесла Валентина и попыталась обойти его стороной.

— А ты спроси у мужа, он тебе расскажет, кто такой Челадзе.

— Вот Вы и решайте эти вопросы с моим мужем, а не со мной. Если Вы сейчас меня не пропустите, я буду кричать.

— Я не советую тебе это делать. Ваше время прошло, и рассчитывать на чью-то помощь в этом городе тебе не приходится. Отдай мою долю и живи спокойно. Не отдашь — пожалеешь. Подумай о своём ребёнке.

Он повернулся и направился к ожидавшей его автомашине. Проводив его взглядом, Валентина присела на лавку и заплакала. Ей было страшно возвращаться к себе домой, и она, встав с лавочки, покатила свою коляску к родной сестре.

Ирина, родная сестра Валентины, была дома. Она с утра успела опохмелиться и сейчас находилась в хорошем, приподнятом состоянии. Увидев в окно входящую в ворота сестру, она вышла на порог дома и встала на крыльце, уперев руки в бёдра.

— Что притащилась? — спросила она. — Плохо стало или пришла посмотреть на сестру, как та живёт всё это время без мужа?

Валентина остановилась посреди двора, не решаясь пройти дальше. Она не знала, что ответить сестре, так как просто не знала, почему она пришла к ней. После того как Ирина стала злоупотреблять спиртным, Лобов запретил той приходить к ним. И вот теперь, Валентина, получив не слишком горячий приём в некогда родном для себя доме, растерялась и не знала, что ответить.

— Прости меня, Ирина, — прошептала Валентина. — Я пришла к тебе, проведать тебя, твоих детишек.

— Наконец-то вспомнила обо мне, о племянниках. А где ты была раньше, Валя? Сначала твой Лобов убил моего мужа, оставив двух детей сиротами, затем он запретил мне навещать тебя, а вот теперь, когда его не стало, этого душегуба, ты приползла ко мне, потому что тебе стало плохо одной. Что, страшно одной?

— Ирина, почему ты так со мной разговариваешь? Я не знаю, что произошло между нашими мужьями, но я ни в чём этом не виновата. Ты знаешь, что всё это время я помогала тебе и твоим детям и, наверное, не заслужила от тебя подобного отношения ко мне и моему ребёнку.

— Уходи, Валентина. Уходи от греха подальше. Теперь ты знаешь то, что я испила тогда, когда твой муж не пустил меня на порог твоего дома.

Валентина окинула своим взглядом родительский дом и двор и, развернув детскую коляску, покатила её в обратную сторону.

* * *

Груздев собирался домой. Он убрал со стола все рабочие бумаги и, попрощавшись с уборщицей, направился к своей автомашине. Сев в машину, он вспомнил, что оставил один не решённый в течение дня вопрос, не поздравил своего друга с днём его рождения.

Выехав за ворота предприятия, он набрал скорость и направил свою машину в сторону Менделеевска. Было темно, холодный сильный дождь настойчиво стучал в лобовое стекло его «Тойоты». Он не заметил, как вслед за его автомашиной пристроилась старая ржавая «единичка».

Груздев сидел за рулём и весело насвистывал знакомый ему мотивчик из репертуара группы «Смоки». Рядом на пассажирском сиденье лежал подарок, который Груздев купил накануне в одном из магазинов Казани.

— Что он делает? — подумал Груздев, когда следовавший за ним автомобиль включил дальний свет и пошёл на обгон. Судя по всему, «единичке» было трудно тягаться с мощным двигателем его машины, и Груздев решил не устраивать на шоссе гонки, немного притормозил свою автомашину, пропуская вперёд себя «единичку».

Единичка, обдав его машину водой, устремилась вперёд, и скоро Груздев потерял её красные габаритные фонари из вида. Он вновь задумался, сетуя на плохую погоду и видимость на дороге, когда внезапно увидел стоявшую поперёк дороги «единичку». Груздев резко ударил по тормозам. Машина завиляла на дороге, словно пьяная, и остановилась в метрах трёх от стоявшей «единички».

— Странно, — подумал про себя Груздев, обратив внимание на погашенные габаритные огни.

В тот же самый момент он увидел, как из-за машины вышел мужчина, в руках которого был автомат Калашникова. Груздев сразу догадался, в чём дело, и захотел пригнуться, но руль не позволил ему сделать это.

То ли мужчина стрелял из рук вон плохо, но первые пули ударили в асфальт перед капотом автомашины. Они высекли сноп искр и с шипением ушли куда-то вверх. Вторая очередь была более удачной. Пули прошили лобовое стекло, легко вспороли обшивку сидений. Одна из них ударила Груздева в правое плечо. Он вскрикнул от резкой и сильной боли, которая, словно игла, пронзила его тело. В следующую секунду он потерял сознание.

Автоматные пули прошивали металл автомашины и впивались уже в безжизненное тело Груздева. Расстреляв весь магазин, мужчина подошёл к автомашине и, убедившись в результате своей работы, швырнул автомат в салон машины Груздева. Он медленно вернулся к своей автомашине, достал из неё две пластиковые бутыли, наполненные бензином, и вылил их в салон Груздева. Прикурив сигарету, он сделал несколько глубоких затяжек и щелчком швырнул её в салон машины.

Салон машины вспыхнул, словно факел, осветив пустое шоссе. «Единичка» тронулась и, развернувшись, помчалась в сторону Елабуги. Секунд через десять над дорогой поднялся столб огня.

* * *

Решением руководства МВД я был откомандирован в Елабугу. Убийство коммерсанта Груздева эхом отозвалось в Казани. Представитель торгово-промышленной компании открыто заявил на заседании правительства республики, что бизнес в последнее время испытывает на себе открытое давление криминальных структур, которые, не считаясь ни с чем, пытаются диктовать свои условия игры.

Если сказать по-честному, мне не хотелось ехать в Елабугу, где уже работала оперативная группа управления по борьбе с организованной преступностью, но мне ничего другого не оставалось, и я, собрав свою тревожную сумку, поехал в Елабугу.

Стояла поздняя осень, город выглядел каким-то унылым и неприветливым. Я подъехал к милиции и вышел из машины. В дежурной комнате, уткнувшись носом в журнал учёта происшествий, мирно дремал дежурный по городскому отделу милиции. Я прошёл мимо него и поднялся на второй этаж. Войдя в приёмную начальника милиции, я не застал там никого. Закрыв дверь приёмной, я прошёл в кабинет начальника уголовного розыска Антонова, но и здесь меня поджидала неудача. Дверь кабинета была закрыта.

— Мёртвое царство, — подумал я и проследовал дальше по коридору.

Спустившись вниз, я разбудил дремавшего дежурного и поинтересовался у него, где находится весь оперативный состав отдела.

— Сейчас у нас обед, товарищ подполковник, — произнёс дежурный по отделу.

Я невольно взглянул на часы, они показывали пятнадцать минут третьего.

— Вот тебе пятнадцать минут, чтобы ты разыскал весь оперативный состав во главе с Антоновым и вашим новым заместителем по оперативной работе. Если не соберёшь, ответишь по полной программе.

Дежурный попытался что-то возразить, но я не стал его слушать и вышел на улицу.

Первые сотрудники уголовного розыска стали подтягиваться к зданию милиции где-то через двадцать минут. Антонов подъехал на своей машине самым последним. Увидев мою машину, он направился к ней.

— Что случилось, Антонов? У вас такое громкое убийство, а Вы и весь ваш личный состав, вместо того чтобы рыть землю, обедаете по три часа. Может, у вас здесь ещё есть и тихий час?

Антонов молчал, уставившись глазами в землю.

— Ты мне скажи, Антонов, может быть, вам звёзды на погонах давят на плечи? Сначала проспали банду Лобова, а теперь что просыпаете? Думаете, что опять приедут люди из Казани и за вас будут здесь говно разгребать? Где заместитель по оперативной работе? Тоже спит?

Я снова направился в здание милиции. В этот раз дежурный не спал и бодро отрапортовал мне об оперативной обстановке в городе. Я поднялся на второй этаж и вошёл в приёмную. На этот раз в приёмной была секретарша, которая, вскочив с места, устремилась к кабинету заместителя начальника отдела. Она впустила меня в кабинет и плотно закрыла за мной дверь.

* * *

Совещание я начал в семь часов вечера. Кроме сотрудников уголовного розыска, на нём присутствовали сотрудники оперативной группы УБОП. Докладывать начал начальник ОУР Антонов. Он доложил об обстоятельствах обнаружения сожжённой машины, в которой оказался труп Груздева.

У меня сразу же возникли вопросы по докладу Антонова. Когда он закончил, я посмотрел на лица оперативников, которые сидели, полностью отрешённые от этой проблемы. Я поднял одного из сотрудников уголовного розыска, входившего в состав оперативной группы, и поинтересовался у него, как он отрабатывает свою версию убийства. Тот встал и начал искать глазами Антонова, рассчитывая на его поддержку. Вместе с ним поднялся Антонов и стал докладывать, что сделала группа по отработке этой версии.

Я сделал перерыв. Когда все вышли из кабинета, я попросил задержаться начальника ОУР и заместителя начальника отдела милиции по оперативной работе Рамиля Азгатовича Хусаинова.

— Рамиль Азгатович, прошу Вас объяснить столь отвратительную организацию работы по раскрытию убийства Груздева. Вы великолепно знаете, что раскрытие данного преступления находится на особом контроле правительства республики.

Я замолчал и внимательно посмотрел на него. От моего взгляда ему стало не по себе, и он, поднявшись из-за стола, понёс какую-то галиматью о том, что люди устали работать в подобном режиме, что многие, не выдержав подобного ритма работы, увольняются, ну, и дальше в том же русле.

Слушая его, я еле сдерживал себя, чтобы не наговорить ему грубостей.

— Скажите, Рамиль Азгатович, а обедать по три часа Ваши сотрудники не устали? Как Вам самому не стыдно, что за пример Вы подаёте личному составу, когда сами приходите к десяти часам на работу?

Он покраснел. Его руки не находили покоя. Он их то клал себе на колени, то засовывал в карманы костюма.

— Вот что, дорогие товарищи. Работу вашу по раскрытию преступления в отношении Груздева считаю крайне неудовлетворительной, в связи с чем, ставлю вас в известность, что об этом будет доложено руководству министерства и соответствующими выводами для вас. А сейчас ваши сотрудники под вашим чутким руководством составят новый план оперативно-розыскных мероприятий с нормальными рабочими версиями и приступят к выполнению намеченных мероприятий. Тем, кому тяжело работать, предоставляется возможность написать рапорт об увольнении из органов. Сейчас, когда стоят все предприятия, эти люди едва ли найдут себе работу. Это, между прочим, касается и вас лично, товарищи руководители. Заслушивание назначаю на завтра, на двадцать часов.

Я отпустил руководителей. Оставшись один, я поднял трубку телефона и стал звонить Костину. Дозвонившись до него, я коротко доложил о состоянии организации работы в отделе милиции, о полном бездействии начальника ОУР и заместителя начальника отдела по оперативной работе. Костин одобрил мои действия и посоветовал мне не обращать внимания на возможные угрозы в мой адрес. Положив трубку, я собрался и поехал устраиваться в гостиницу.

* * *

Утром я встретился с женой Лобова. Несмотря на её негативное отношение ко мне, после того как она наняла Геннадия Разина, она была изрядно напугана убийством Груздева. Мне удалось склонить её к откровенности, в результате чего я узнал от неё, что ей и Груздеву угрожал убийством бывший соучредитель Груздева, некто Челадзе. Личность этого человека заинтересовала меня, и я прямо из дома Лобова дал команду, чтобы его доставили ко мне.

Валентина за эти четыре месяца сильно сдала. Под её глазами появилась нездоровая темнота, волосы словно подёрнуло снегом. Разговаривая с ней, я узнал, что она по просьбе её мужа переписала записанные на её имя акции.

— Валентина, скажи, на какие деньги ты сейчас живёшь, если ты отдала все свои активы, ведь ты после свадьбы нигде не работала, — поинтересовался я у неё.

— Сейчас у меня один лишь источник, это магазин, — сказала она. — Если его отберут, тогда совсем конец. Сейчас пока не решён вопрос с бизнесом Груздева, им управляет его директор, некто Никульшин. Кто он такой, я не знаю и сейчас боюсь, что меня могут убить, так же, как и Груздева, чтобы совсем отобрать у меня этот бизнес.

Теперь картина для меня стала проясняться. Лобов по неизвестной мне причине стал лихорадочно сбрасывать свой бизнес совершенно посторонним людям. Это говорило о многом, в том числе и о том, что ему не совсем хорошо в изоляторе. Именно это, на мой взгляд, было важным для сброса акций. Таким образом, Лобов, по всей вероятности, пытался сохранить свою жизнь и своё положение в изоляторе. В отношении Челадзе тоже всё было понятно. Сейчас, когда все дела Лобова пошли вниз, он решил напомнить о себе. Если суд встанет на сторону Челадзе, то ему может отойти не только половина бизнеса Груздева, но, возможно, и весь его бизнес.

Посидев у жены Лобова для приличия ещё минут пятнадцать, я собрался и, попрощавшись с Валентиной, направился в отдел милиции.

Приехав в отдел милиции, я сразу же прошёл в кабинет начальника отдела. Минут через десять в кабинет вошёл Челадзе, которого мне доставили сотрудники патрульно-постовой службы. Судя по внешности Челадзе, последний был изрядно напуган приглашением в милицию. Посмотрев на него, я решил использовать данный фактор в работе с ним.

— Гражданин Челадзе, почему Вы решили разделаться со своим бывшим соучредителем Груздевым? Только не говорите мне, что Вы к нему не приезжали с ребятами из Челнов и не угрожали ему убийством. У нас имеются свидетели Вашего посещения Груздева, которые подтвердят Ваш приезд и Ваши угрозы в его адрес.

Большие глаза Челадзе сделались ещё больше, и мне показалось, что они были готовы просто выкатиться из глазниц.

— Кстати, моя фамилия Абрамов, я заместитель начальника управления уголовного розыска, и прибыл в Елабугу по особому распоряжению руководства министерства.

Я сделал паузу и посмотрел на него, который, похоже, находился в предобморочном состоянии.

— Так говорите же, Вы что, язык проглотили? — я ударил кулаком по столу.

Он заморгал глазами, как это делают дети перед тем, как заплакать, и, заикаясь, произнёс:

— Я не убивал Груздева. Делайте со мной всё, что угодно, но я не убивал его. Его убили люди Алика из Челнов. Алик мне лично предложил отжать бизнес Лобова. Говорил, что Лобов сейчас ничего собой не представляет, и не сможет ничего ему сделать. Что его стригут все, кто хочет. Мы с ним договорились наехать на Груздева и для начала отобрать мою половину, а уж затем попытаться отобрать и остатки. Груздев не испугался нас и отказался передавать нам половину бизнеса, принадлежащего Лобову. Говорил, что он просто не может этого сделать по юридическим соображениям, так как эта часть официально оформлена на жену Лобова. Я на всякий случай обратился в суд, но Алик велел мне самому переговорить с ней. Я встретился с Валентиной, но она, как и Груздев, отказалась мне передать свою часть без разрешения Лобова. Именно после этого Алик решил убрать Груздева, чтобы напугать Валентину. Кто убивал Груздева, я не знаю.

— Всё рассказал или нет? — спросил я его.

Челадзе закивал, давая понять мне, что всё рассказал без утайки.

— Что будет со мной? — поинтересовался он у меня. — Вы меня не увезёте в Казань, на Чёрное озеро?

— Не знаю, ещё не решил, — ответил я ему. — Вот возьми бумагу и всё изложи письменно. Укажи, когда и при каких обстоятельствах познакомился с Аликом, ну, короче, всё, что ты с ним делал и о чём вы говорили.

Я поднял трубку и связался со следователем городской прокуратуры Гришиным Евгением Ивановичем. Доложив ему вкратце показания Челадзе, я попросил его допросить его и закрепить процессуально его показания.

* * *

Заслушивание началось в строго назначенное время. На этот раз передо мной отчитывались все сотрудники, отвечавшие за отработку выдвинутых версий. Отчёты сотрудников розыска позволили мне выстроить довольно чёткую картину произошедших серьёзных изменений в оперативной обстановке в городе за последнее время.

После ликвидации группировки Лобова в городе и районе резко возросло количество преступлений. Остатки группировки раскололись на несколько групп, которые стали претендовать на остатки империи. То здесь, то там вспыхивали драки, переходящие иногда в перестрелки. Отсутствие единого лидера преступного мира лихорадило город, и жители города и района стали даже положительно оценивать действия Лобова, ребята которого всячески пресекали все эти незначительные для милиции кражи и грабежи в городе и районе. Вот и сейчас, слушая доклады старших групп, я ощущал в этих докладах порой нескрываемое сожаление по Лобову, в бытность которого органам милиции жилось значительно спокойнее.

Я интересовался у каждого сотрудника о его оперативных позициях среди членов группировки Лобова и Алика, но, к моему великому сожалению, оперативный состав уголовного розыска города подобных позиций не имел.

Я доложил им о показаниях Челадзе в отношении убийства Груздева и приказал Антонову и Хусаинову организовать мероприятия по задержанию Алика. Я тогда ещё не знал, что мой приказ о задержании Алика станет ему известен буквально через тридцать минут после окончания совещания. Что утром, за полчаса до прибытия группы, он и три его ближайших товарища по группировке выедут из Челнов и будут скрываться в Москве около трёх месяцев. Но это станет известно потом, а сейчас я требовал от сотрудников максимальной самоотдачи в работе по раскрытию этого преступления.

Отпустив сотрудников, я доложил Фаттахову и Костину о показаниях Челадзе, о направлении в Челны оперативной группы для задержания Алика. Костин, выслушав меня, приказал возвращаться в Казань, оставив вместо себя Гаврилова.

Утром я выехал в Казань.

* * *

За два дня до выезда в Елабугу мне позвонил заместитель начальника по оперативной работе следственного изолятора Цветаев.

— Как дела? — поинтересовался он у меня. — Жив ещё?

— Ну, у тебя и шуточки, товарищ Цветаев, — сказал я. — Столько лет я знаю тебя и никогда не могу отгадать, шутишь ты или нет.

— Виктор, вчера поднял человечка из-под Лобова, интересную историю рассказывает. Говорит, что Лобов через уголовников вышел на кого-то из людей в Казани и пообещал заплатить им большие деньги, если они завалят тебя до его суда.

— Скажи, Цветаев, это серьёзно или так, сквозняк? Он ведь и раньше обещал со мной разобраться, помнишь, ты сам мне об этом говорил?

— Мне трудно судить об этом. Источник считает, что Лобов принял это решение вполне обдуманно, и, по-моему, есть все основания считать, что это достаточно серьёзно. Кстати, мы перехватили адресованную ему записку с воли от его ребят из Елабуги. Те тоже хотят завалить всех вас при въезде в Елабугу. Лобов сейчас хочет признаться ещё в совершении ряда убийств. В частности, убийства Стилета и шурина он намерен повесить на покойного Пуха и Гаранина. Они считают, что ты обязательно на это поведёшься и сам приедешь в Елабугу. Там они и хотели разобраться с тобой.

— Похоже, есть люди, которые за деньги готовы меня завалить. Интересно было бы узнать, кто это такие и что они из себя представляют.

— Пока это всё, Виктор. Слушай, ты ничего не слышал о Хабибуллине, ну, о том, что завалил Галиакберова, то есть Шамана? Я слышал, его выкупили ребята прямо из зала суда в Москве?

— Как это выкупили? Ты это о чём? — спросил я его.

— Я слышал, что Верховный суд России освободил его прямо в зале суда.

— Посмотрим, может, это только люди болтают. Я в это не верю, — произнёс я и положил трубку.

Находясь в Елабуге, я встретился со своим человеком. Он не был «вором в законе», но был довольно авторитетным человеком, с чьим мнением считались многие преступники, проживавшие в этом районе республики.

Договорившись с ним о встрече, я приехал к нему поздно вечером. Он жил один в небольшой комнате малосемейного общежития. Мы сидели с ним на кухне и вспоминали те дни, когда познакомились. Постепенно наш разговор коснулся и настоящего времени.

— Ты, Виктор, особо не светись, сейчас не то время. Недавно у меня были люди, которые подписались под твою ликвидацию. Им, похоже, нормально заплатили, и они будут тебя теперь пасти до тех пор, пока не выполнят заказ.

— Слава, кто меня заказал? Лобов? — задал я ему вопрос.

— У нас такие вопросы не задают, — сказал Слава. — За такой вопрос могут пятаки положить на глаза. Скажу одно, это люди серьёзные, не мальчишки какие-то. Говорят, что Лобов готов подписаться ещё под убийства, будет выезд в Елабугу, здесь всё и решится.

Я сидел и молчал, не зная, что сказать по этому поводу. Существует негласный закон работы оперативных служб, которая сводится к проверке достоверности получаемой оперативной информации, суть её такова, что информация, полученная от источника, не может считаться абсолютно верной, если она не подтверждена из других источников.

Вот и сейчас, анализируя слова Славы, я невольно испытывал крайнюю озабоченность тем, что она поступила ко мне из разных, не зависимых друг от друга источников и, следовательно, сомневаться в её достоверности просто не приходилось.

Я не сомневался в финансовых возможностях Лобова, чтобы заказать меня, а также в том, что он в целях повлиять на меня разработал подобную комбинацию. Лобов был практичным человеком, но не выдающимся оперативником, чтобы просто так, забавы ради, разработать подобную комбинацию, направленную на моё устрашение.

— Слушай, Слава, как ты считаешь, эти люди в курсе того, что я сейчас нахожусь в Елабуге, и готовы ли они к сиюминутным действиям? — поинтересовался я у него.

Он достал сигарету, размял её пожелтевшими от табака пальцами, закурил, и, выпуская густые клубы дыма, произнёс:

— Ты знаешь, Виктор, всё может быть. Тот, который был у меня, человек решительный, но достаточно рассудительный и умный. Они стрелять в городе не будут, шум им не нужен. Если это произойдёт, то произойдёт где-нибудь на трассе. Там проделать это проще, чем в городе. Поэтому будь осторожен именно в дороге.

Мы ещё поговорили о многом, о жизни, о здоровье. Взглянув на часы, я попрощался с ним. Выйдя на улицу, сел в машину и поехал в гостиницу.

* * *

Я выехал из Елабуги рано утром. Туман, плотно висящий над дорогой, не позволял нам быстро разогнаться. Мы пристроились в хвост длиннющей колонны и, не спеша, направились в сторону Казани. Часа за полтора, мы кое-как добрались до Мамадыша. Остановившись у поста ГАИ, водитель открыл капот и начал швыряться в движке.

— Ну, что там у тебя, Игорь? — поинтересовался я у него. — Ты что всё это время делал в Елабуге? Неужели ты там не мог посмотреть движок у машины?

— Да что-то не могу понять, Виктор Николаевич, вчера проверял, всё было нормально, а с утра что-то троит движок.

Он ещё немного покопался и, обтерев руки тряпкой, закрыл капот. Мы сели в машину и снова тронулись. Я сидел на заднем сиденье, держа взведённый автомат у себя на коленях. Туман рассеялся, и мы поехали значительно быстрее. Остановившись на остановке «Родничок», водитель купил в киоске минеральной воды, и мы снова устремились в сторону Казани. Немного успокоившись, я отложил автомат в сторону и стал наблюдать за дорогой. Внезапно моё внимание привлёк «КАМАЗ», который на большой скорости мчался нам навстречу по своей полосе движения.

— Игорь, понаблюдай за «КАМАЗом», что-то мне не нравится эта машина.

Не успел я это произнести, как мчавшийся «КАМАЗ» выскочил на встречную полосу движения и на всей скорости устремился на нашу автомашину.

— Уходи вправо! — закричал я.

Игорю удалось увернуться от «КАМАЗа», и тот на всей скорости врезался в идущий за нами «МАЗ» с каким-то крупногабаритным грузом.

Я вышел из остановившейся автомашины и подошёл к водителю «КАМАЗа», который, пробив лобовое стекло, вылетел из кабины, и это спасло ему жизнь. Двое других сидевших в кабине «КАМАЗа» людей погибли на месте. В развороченной от удара кабине я увидел торчавший среди вещей ствол автомата.

— Это твой автомат? — спросил я у водителя. — Откуда он у тебя?

Он пронзил меня взглядом и сплюнул на землю.

— Повезло тебе, мент, — произнёс он и отвернулся от меня.

Где-то через час подъехало два экипажа ГАИ и две кареты скорой помощи. Передав им водителя, мы тронулись дальше.

— Везёт тому, кто везёт, — подумал я.

Я был рад, что и в этот раз смерть пролетела мимо меня, лишь обдав меня своим холодным дыханием. Через два часа я был уже дома.

* * *

Я вышел из машины около площади Свободы и медленно направился в сторону поликлиники МВД, которая располагалась на улице Лобачевского. Получив талончик в регистратуре, я поднялся на второй этаж и занял очередь в кабинет терапевта. Минут через тридцать мне удалось попасть на приём. Терапевт внимательно осмотрел меня, выслушал мои жалобы и, посмотрев на меня, произнёс:

— Не жалеете Вы себя, Виктор Николаевич. Отдыхать Вам нужно. Вы работаете лишь за счёт природного ресурса своего организма. Но долго на этом Вам не продержаться. У Вас уже был один звонок, но Вы его, по всей вероятности, забыли. Второго звонка Вы можете и не услышать.

Он выписал мне кучу лекарств и назначил целый комплекс процедур. Вручая мне эти направления, он укоризненно покачал головой.

— Не любите Вы себя, Виктор Николаевич. Эту нелюбовь к себе хорошо используют Ваши руководители, которые едут на Вас. Смотрите, не надорвитесь.

Я поблагодарил врача и направился на работу. Выйдя из здания поликлиники, я глубоко вздохнул и, поморщившись от солнца, которое било мне прямо в глаза, я пошёл на работу. На перекрёстке Лобачевского-Дзержинского меня окликнул мужской голос. Я остановился и оглянулся назад. Из остановившейся в десяти метрах от меня машины вышел Хабибуллин. Он улыбнулся, заметив моё замешательство, и направился в мою сторону.

— Вы, я вижу, удивлены, Виктор Николаевич? — произнёс он. — Как же так, убийца и на воле? Не удивляйтесь, сейчас деньги решают многие проблемы. Вы знаете, почему я на воле? Всё предельно просто. Вы меня не предупредили о статье 51 Конституции России. Это Ваш прокол. Деньги, связи, и друзья помогли мне. Верховный суд России посчитал, что доказательство вины, добытое с нарушением закона, не может быть признано судом в качестве доказательства. Доброго Вам трудового дня, — пожелал Хабибуллин и направился к машине.

— Сволочь, всё настроение с утра испортил, — подумал я.

* * *

В кабинет без стука вошёл начальник управления уголовного розыска Фаттахов. Поздоровавшись со мной, он присел на стул.

— Ты знаешь, Виктор Николаевич, чем больше я узнаю тебя, тем больше и больше удивляюсь твоему везению. Сегодня узнал, что вчера днём на тебя было покушение, а ты об этом ни слова. Он же мог просто раздавить вашу машину в лепешку.

— Ринат, о чём докладывать, всё в суточной сводке. О том, что он лично меня хотел убить, я знал, но без его личного признания говорить не мог. А вдруг он бы сказал что-нибудь другое, например, неполадки в рулевом управлении? У меня была лишь оперативная информация о том, что меня хотят завалить, оперативная и ничего более. Ты знаешь, кто меня заказал, вот отгадай с первого раза — Лобов и никто другой. Его активность меня просто поражает. Не может успокоиться даже в изоляторе. Представляешь, отдать столько денег, оставить семью без всяких средств к существованию, и только ради одного — чтобы убить меня. Спасибо Славику, это он подсказал мне об этой акции. Буду в Елабуге, обязательно отблагодарю.

— Глядя на тебя, не подумаешь, что был на волосок от смерти, — произнёс Фаттахов. — Я что зашёл к тебе — напомнить, что во вторник суд над Лобовым. Костин чего-то переживает, боится, не сломали бы москвичи это дело.

— Меня уже просил недели две назад, чтобы я занялся Лобовым, но помешала командировка в Елабугу. Сейчас разгребу все дела и сгоняю в изолятор. Мне самому хочется посмотреть этому заказчику в глаза.

— Тогда договорились.

Оставшись один в кабинете, я набрал номер Елабуги. Трубку снял Гаврилов.

— Ну, как у вас там дела, Костя, чего накопали? — поинтересовался я у него.

— По делу пока что глухо. Кроме того, что Груздева замочили ребята Алика из Челнов, больше ничего нет. Группы, направленные Вами, вернулись ни с чем. Алик, со своим ближайшим окружением, из Челнов смотался той же ночью. Похоже, Виктор Николаевич, здесь протекло. На кого грешить, просто не знаю, все вроде люди порядочные, не раз проверенные.

— Костя, эту сволочь просто так не выявишь, здесь нужна большая контрразведывательная операция. Они и раньше, когда был в силе Лобов, сливали ему все милицейские тайны, рассчитывая получить с него пуховик или пылесос. Последнего уже нет в городе, а люди-то остались. Им всё равно, куда гнать информацию, лишь бы им платили. Что ещё у вас нового?

— Вчера вечером к жене Лобова приезжали москвичи. О чём они там говорили, сказать не могу. Но уехали поздно и довольными. Сейчас Валентина готовится поехать в Казань на суд.

— Ты мне скажи, что с Челадзе? — поинтересовался я. — Его не арестовали?

— Нет, Виктор Николаевич, его отпустили под подписку о невыезде. Но, похоже, он свалил из города. Сегодня ребята с утра его дома не обнаружили.

— Да, я бы на его месте сделал то же самое. Он же знает, что Алик его не простит, он же, по сути, сдал его нам.

— Костя, сходи в отдел БХСС, возьми у них справку, что числилось на семье Лобовых до его ареста и что числится сейчас. Если не будут давать эти сведения, скажи, что их затребовал Костин. Справку по факсу направь мне. Срок — час.

Я положил трубку. Взглянув на часы, я принял назначенные мне лекарства и, откинувшись в кресле, попытался настроить себя на предстоящий разговор с Лобовым.

* * *

Я медленно шёл по улице Большой Красной, моделируя в голове предстоящий мой разговор с Лобовым. Дойдя до Бехтерева, я свернул на неё и направился дальше. Вскоре я оказался у массивных железных ворот следственного изолятора.

Остановившись у металлической двери, я толкнул её и оказался в дежурной части.

— Вы куда? — задал мне вопрос сержант внутренней службы.

— Я к Цветаеву, — произнёс я и протянул сержанту своё служебное удостоверение.

Дежурный поднял трубку и начал кому-то звонить.

— Проходите, товарищ Абрамов, — сказал сержант, — товарищ Цветаев ждёт вас.

Я прошёл через вертушку и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

— Проходи, проходи, — Цветаев крепко пожал мне руку. — Представь, уже слышал о твоём вояже в Елабугу. Рад, что всё так удачно прошло. Скажи, какими судьбами ты оказался в нашем заведении?

— Мне хочется поговорить с Лобовым.

— Извини, Виктор, но я не могу тебе организовать эту встречу. Следователь прокуратуры Васильев категорически запретил его дергать. Ты же знаешь, что он уже числится за судом, а разрешения суда наверняка у тебя нет.

— Ты прав, — ответил я. — Такого разрешения у меня нет, но есть указание руководства министерства переговорить с ним. Как мне быть?

— Не знаю, что и придумать.

— А ты голову не ломай! Вытащи его по любой надуманной причине, ну, например, за нарушение порядка в камере. Я войду минут через пятнадцать-двадцать, как бы случайно, и переговорю с ним.

— Хорошо. Давай, сделаем так, как предлагаешь ты.

Я вышел из кабинета Цветаева и зашёл к начальнику режимной части изолятора.

— Привет, Максимыч, — поздоровался я с ним. — Как жизнь, как режим, спишь вовремя или урывками?

— Привет, Виктор, — ответил он, — какими судьбами в наших стенах?

— Дела, друг, дела. У тебя есть что по Лобову?

— Ты знаешь, Виктор, он живёт здесь не хуже воли, жрёт мясо, колбасу, балуется тушёнкой и сгущёнкой.

— Так кто же его бродягу, так греет в хате? — поинтересовался я.

— Ты не поверишь! Его поддерживают блатные, это они его греют продуктами. Я слышал, что он переписал всё своё добро на них, вот они его и греют.

Я присел на стул и задумался. Эта новость застала меня врасплох. Я рассчитывал встретить Лобова психически сломленным, и вдруг эта новость.

— Что, не ожидал встретить своего крестника в таком прекрасном положении? Не переживай, подобное бывает, здесь другая жизнь. Это на воле человек — лох, а в тюрьме может подняться так, что и не узнаешь.

— Спасибо за гостеприимство. Пойду, поговорю немного.

Я вышел из кабинета и направился в кабинет Цветаева.

* * *

Я постучал в дверь и вошёл в кабинет Цветаева.

— Привет, — сказал я.

— Привет, Виктор, — произнёс он. — Что у тебя?

— Извини, что помешал, — произнёс я, увидев сидевшего на стуле Лобова. — Воспитываешь?

— Как тебе сказать? Приходится наставлять человека на путь истинный.

— Слушай, Лобов, — начал я. — Недавно был в Елабуге, сразу же почувствовал отсутствие в городе хозяйственной руки. Алик, твой хороший знакомый, которого ты пощадил в своё время, застрелил твоего знакомого Груздева. Ему, видишь ли, понадобилась вторая половина его бизнеса, то есть та часть, которую ты в своё время отобрал у Челадзе. Они были и у тебя дома и говорили на эту тему с твоей женой. Она решила отдать этот кусок. Ты, насколько я знаю, сам лично отдал блатным Менделеевскую химию, рынок, квартиры в Менделеевске, так что у тебя, кроме магазина и доли в ресторане, больше ничего не осталось. Думаю, что, когда выйдет из больницы начальник милиции, он отберёт у тебя и этот кусок. Ты сам знаешь, что красная мафия всех сильней. Я не удивлюсь, что твоя жена Валюша в скором времени начнёт побираться по людям. Ей не на кого рассчитывать, сестра её пьёт и недавно даже не пустила её на порог дома. Рассчитывать на помощь без денег не приходится. Ты вообще можешь не выйти из тюрьмы за твою организацию покушения на меня. Ты, Лобов, заплатил такие деньги за то, чтобы они убили меня, а я вот жив, сижу перед тобой и тебе всё это говорю. Рязанцев всё рассказал мне, как на него вышли твои люди и заказали ему убрать меня. Он скрывать это не стал, зачем ему за тебя тянуть эту мазу.

Лобов сидел и молчал. Если бы не выступивший у него на лбу пот, то можно было бы понять, что всё, о чём я ему говорил, его не касалось. Я сделал паузу и, повернувшись в сторону Цветаева, произнёс:

— Может, не будешь его воспитывать, ему всё равно осталось не так много, первый суд во вторник, а там и второй не за горами. Если его ещё не приговорят к расстрелу по первому суду, то по второму, это точно, поставят к стенке.

— Слушай, Виктор, неужели ты такой кровожадный? — сказал Цветаев. — Зачем тебе эта лишняя кровь? У него же жена, ребёнок. Ну, ты убьёшь Лобова, ну, а в чём виноваты они?

— Интересный вопрос. Скажи, а в чём перед ним виновата моя жена и дочь. Он заказывает меня, а они причём? Я бы не стал этого делать, если бы этот человек смирился со своим наказанием. Сейчас он совместно с адвокатом пытается сломать это дело. Они вышли на прокуратуру, бандитов. Где у меня гарантии, что он и дальше не захочет моей крови, и тихо будет отбывать свой срок? Если враг не сдаётся, то его нужно уничтожать, а не жалеть. Жалость может придать ему силы, и он подумает, что это сродни трусости и начнёт плести снова свои интриги, надеясь на реванш.

Лобов внимательно прислушивался к нашему разговору, пытаясь угадать, на что настроен я, на мир или его ликвидацию.

— Ладно, я пошёл, извини, зайду в другой раз, — произнёс я и вышел из кабинета.

Вторую часть плана должен был осуществить Цветаев.

* * *

— Чего молчишь? — спросил Цветаев. — Дурак ты, Лобов. На что ты рассчитываешь, мне непонятно. Если Абрамов захочет, он сотрёт тебя в лагерную пыль. Если ты рассчитываешь на адвоката, то он человек денег. Есть у тебя деньги, есть и адвокат, нет денег и ты в жопе. Он здесь намутит и отчалит в Москву, а ты так и останешься вот здесь, в этом изоляторе, то есть у Абрамова.

Лобов сидел и молчал. Он никак не мог поверить, что Рязанцев сдал его и его связи. Но дыма без огня не бывает, если Абрамов сказал о Рязанцеве, то значит, что он его развалил. Второй суд тогда наверняка поставит точку на его жизни. А жизнь он научился ценить, находясь в изоляторе. Он слушал Цветаева, и в нём всё сильнее и сильнее возникало желание жить, пусть в тюрьме или на зоне, но жить. Он мысленно представил жену с ребёнком стоящими у ворот церкви и собирающими милостыню, и ему стало до слёз обидно за себя. Перед его глазами в считанные секунды прокрутилась вся его жизнь с самого детства до настоящего момента. Он вспомнил дни, когда у семьи не было денег, он по-новому пережил это чувство бедности. Это чувство затмило другое, то мнимое его богатство, вокруг которого, словно мухи, кружили все его друзья и знакомые.

— Всё повторяется в этой жизни, — подумал он про себя. — Жизнь, словно дорога, только для одних она прямая, а для меня — по кругу.

И сейчас этот круг замыкается не только на нём одном, но и на его семье.

— Извините, гражданин начальник, — произнёс Лобов, обращаясь к Цветаеву. — Отправьте меня в хату, я очень устал. У меня сильно болит голова, и я перестал соображать, о чём Вы говорите.

— Хорошо, Лобов, — сказал Цветаев, — в камеру, так в камеру. В камере ты и подумай над словами Абрамова. Он человек слова, я его знаю давно. Правильно он говорит, смирись, отсиди и иди домой. Затеешь шум не по делу, можешь и пожалеть об этом.

Цветаев вызвал конвой, и Лобова повели в его камеру.

* * *

Лобов вошёл в камеру и, не говоря ни слова, молча прошёл к своей койке и лёг на неё.

— Слышишь, Фомич, чего тебя кум дёргал? — поинтересовался сосед по койке.

— Да так, тёр о жизни.

— Смотри, Фомич, так и не заметишь, как наденешь барабан на шею. Они, суки, умеют это делать.

— А ты это откуда знаешь? Может быть, барабанишь ему? — спросил Лобов.

— Ты что, Фомич? За такие дела на перо поставить можно!

— А ты попробуй, — произнёс Лобов и отвернулся лицом к стене.

Он лежал с закрытыми глазами и думал о своей жизни.

— Может, и прав кум, — думал он.

Что даст ему этот демарш в суде, который хочет устроить этот Разин? Абрамова это не остановит, и он тогда выполнит свое обещание. Если Рязанцев развязал язык, то ему конец. Покушение на жизнь руководящего работника МВД — это не кража кошелька у старухи. Здесь могут пришить всё, что угодно, даже терроризм. От этой мысли Лобов с силой сжал зубы.

— Если бы у меня была воля, — подумал он, — я бы сорвался отсюда и осел бы там, где тепло и нет никаких проблем.

Сейчас он вспомнил свою жену, которая неоднократно советовала ему уехать из Елабуги, и очень жалел, что не послушал её в тот момент, надеясь на фортуну. Он снова, уже в который раз, вспоминал свой сон и ту старушку, которая, стараясь не обидеть его, растолковала ему тот сон. Действительно, вот она, эта стена, которая навсегда отделила его прошлое от будущего. Там, за стеной, были власть, деньги, а здесь унижение и полная неизвестность. Что его ожидает после суда, он не знает.

Да, жизнь это дорога. У него было шоссе, по которому он мчался, не замечая поворотов. Ему казалось, что его невозможно остановить, он, словно танк, подминал под себя людей, предприятия. Деньги, словно дождь, падали на него сверху, и он перестал их уважать, так как просто привык к ним, как привыкает человек к рассвету и закату. Теперь он, лёжа на этой жёсткой тюремной койке, понимал, что тогда просто зарвался, потерял чувство осторожности. Он бросил вызов системе, у которой был карательный орган в лице МВД. Он не учёл одного, что система состоит из сотен людей, способных не только думать, но и действовать. И это пренебрежение к системе привело его на эти нары. Здесь вопросы уже решали ни деньги и не связи, а паханы, для которых ты никто.

От этих горьких мыслей Лобову стало не по себе. Он поднялся с койки и направился к столу. Взял свою кружку, чтобы допить остатки утреннего чифиря, но она оказалась пустой.

— Кто выпил мой чифирь? — спросил он.

В камере повисла тишина. Позариться на чужое, не принадлежащее тебе имущество, считалось в камере большим преступлением.

— Фомич, может, ты его сам и допил, прежде чем направиться к куму? — произнес сосед. — Сам допил, а теперь начинаешь права качать, предъявлять не по делу?

Лобов окинул взглядом лица сокамерников. Взгляд его не сулил ничего хорошего, и многие под его тяжелым взглядом стали отводить свои глаза.

— Это ты, сука? — произнёс он и схватил сокамерника за горло.

Он с силой сжал его горло. Лицо мужчины стало багряным, глаза начали выкатываться из орбит. На помощь мужику бросились осуждённые, пытаясь растащить их в разные стороны. Наконец, им удалось это сделать, мужчина стал откашливаться, а затем, повернувшись к Лобову, произнёс:

— Фомич, ты что творишь? Я не при делах, чифирь твой сосед высосал, а не я. Ты с ним разберись, а не со мной.

Лобов развернулся и что есть силы, ударил соседа в лицо кулаком. Тот охнул и, отлетев метра на три от Лобова, ударился о стенку головой.

— Может, опустим его, крысу? — произнёс один из арестантов.

— Пусть живёт пока, — сказал Лобов и снова лёг на койку.

* * *

Утром я плотно позавтракал и поехал на работу. Выслушав доклад дежурного по МВД, я направился в свой кабинет. По дороге меня перехватил Костин. Мне ничего не оставалось, как проследовать за ним в его кабинет.

— Ты в курсе, что сегодня суд Лобова? — поинтересовался он у меня.

Я молча кивнул.

— Как ты думаешь, им удастся сломать это дело? Ведь это первое дело по бандитизму со времён «Тяп-Ляпа».

— Не думаю, Юрий Васильевич. Слишком серьёзны доказательства.

— Ты, как всегда, Абрамов, не оцениваешь политическую составляющую этого процесса. Это же первое дело по статье «Бандитизм» в новейшей истории не только Татарстана, но и России. Одного нашего желания осудить Лобова по этой статье мало, нужно желание верхов.

— Вы знаете, я за эти верха не отвечаю. Мы с Вами честно сделали своё дело, разоружили такую большую банду. Вы только вспомните, сколько оружия мы у них изъяли. Этого оружия вполне хватило бы на целую роту солдат. Пусть наше правительство подумает не только о престиже республики, но и о жителях республики. Вы же знаете, что даже не заряженное оружие раз в год стреляет, а здесь сколько его! Всё, что можно, я сделал, Юрий Васильевич. Думаю, что Лобов выберет лучший вариант. Сейчас он на мели, денег нет, и второй суд он оплатить не сможет. Об этом я ему рассказал достаточно подробно.

— Ну ладно, осталось немного, посмотрим, что выкинет этот Разин в Казани. Кстати, Абрамов, почему никто из вас ночью не выехал на убийство? — поинтересовался он у меня.

— Извините меня, Юрий Васильевич, но меня никто ночью не поднимал. Поднимали ли начальника отдела, я пока не знаю, разберусь, доложу.

— Давай разбирайся, иначе я сам с вами разберусь.

Я повернулся и вышел из его кабинета.

— Странно, — подумал я, направляясь к себе в кабинет. — Нужно разобраться в этом деле.

Войдя в кабинет, я поднял трубку и услышал голос дежурного.

— Скажи, Вы поднимали ночью начальника второго отдела? Почему он не выехал на убийство? — спросил я.

— Виктор Николаевич, я лично поднимал его ночью. Направили за ним дежурную машину. Машина простояла около его подъезда минут сорок, но он так и не вышел. Когда я вторично ему позвонил, то он сослался на здоровье. Говорит, что выехать не может, так как у него неожиданно поднялось давление.

— Тогда почему Вы не подняли меня? — строго спросил я у дежурного.

— Пока ждали его, пока разбирались, кого поднимать, с убийством уже разобрались на месте. Необходимость в этом автоматически отпала, — произнёс дежурный и положил трубку.

Услышав гудки отбоя, я положил трубку на рычаг телефона. Я открыл сейф и, взяв необходимые документы, направился в суд.

* * *

Я вошёл в здание суда. Спросив охранника, как пройти в зал заседания, я поднялся на второй этаж. Около зала толпилась довольно большая толпа друзей Лобова, которые, увидев меня, сразу же замолчали. С десяток глаз посмотрели на меня с явным страхом, в других же, как мне показалось, было больше любопытства, чем ненависти.

Валентина, жена Лобова, стояла в сторонке от этой толпы и, волнуясь, перебирала концы своего шарфа. Увидев меня, она отвернулась в сторону и, сделав вид, что не заметила меня, подошла к Батону.

Я вошёл в зал последним. Выбрав место, я присел на лавку и стал ждать начала суда.

— Встать, суд идёт, — сказал секретарь суда, и все присутствующие в зале поднялись со своих мест.

Проверив полномочия адвоката, суд приступил к рассмотрению дела. Неожиданно для всех со скамьи подсудимых поднялся Лобов и заявил об отводе своего адвоката. Его заявление прозвучало словно гром среди ясного неба. Я увидел удивлённое лицо Разина, который, как рыба, выброшенная из воды на сушу, беззвучно шевелил губами. Лицо Васильева на миг побелело, но в следующий момент он сумел взять себя в руки и с интересом посмотрел на Лобова.

— Подсудимый, Вы даёте отчёт своим словам? — спросил судья. — Вы знаете, что суд не может рассматривать это дело в отсутствие у Вас адвоката?

— Да, Ваша честь, я знаю об этом и прошу Вас назначить мне государственного адвоката, — ответил Лобов.

— Начинается, — подумал я про себя. — Сейчас судья отменит заседание и перенесёт рассмотрение на следующий срок.

Судья поднялась с кресла и, окинув зал взглядом, сказала, что суд откладывается. Новый срок заседания она сообщит дополнительно.

Я вышел из зала и направился на улицу. Около здания Верховного суда стояла жена Лобова и внимательно слушала Разина, который что-то объяснял ей, жестикулируя. Насколько я понял, Разин не знал, что ему сейчас предпринимать, защищать ли Лобова дальше или уезжать к себе в Москву. Проходя мимо них, я услышал, как Разин сказал Валентине, что он без согласия Лобова больше этим делом заниматься не будет.

Для меня всё стало ясно, Лобов в очередной раз сломался и отказался от уже хорошо отрепетированного спектакля. Теперь всё зависело от политической воли нашего руководства.

* * *

Меня всё чаще и чаще мучили боли в сердце. Иногда они становились столь нестерпимыми, что я, закрыв свой кабинет на ключ и приняв лекарства, ложился на стулья и минут пятнадцать лежал без движения. Почему я не уходил на бюллетень, я не знаю до сих пор. О моей проблеме каким-то образом узнал Фаттахов. Он вызвал меня к себе и, стараясь быть строгим, заговорил:

— Мне непонятно твоё упрямство, Виктор Николаевич, словно ты пытаешься кому-то что-то доказать. Ты почему не возьмёшь хоть три дня отдыха, если не хочешь выходить на бюллетень? Кому вообще это всё нужно? Ты думаешь, что это оценит руководство МВД? Ты ошибаешься. Системе ты нужен здоровый. Система автоматически отторгает всех больных.

— Ринат, время ещё не то, чтобы я спокойно ушёл на бюллетень. Вот пройдёт суд над Лобовым, и я займусь своим здоровьем.

…Я вошёл в здание Верховного суда и направился в знакомый мне зал. На этот раз представителей Елабуги практически не было. Около окна стояли жена Лобова и Хлебников. Увидев меня, жена Лобова поздоровалась со мной и отвернулась.

В зале, кроме представителей средств массовой информации, больше никого не было. Лобова ввели под конвоем. Он был чисто выбрит и держался довольно бодро.

Заседание протекало довольно вяло. Лобов признал все факты своей преступной деятельности и попросил прощения у родственников расстрелянных милиционеров и сына Шигапова. Защищал его государственный защитник, который особой активностью не отличался, всё больше молчал или соглашался с председательствующим. Меня допросили во второй половине дня. Моё выступление не вызвало особой реакции ни у Лобова, ни у его родственников.

На другой день суд вынес приговор. Лобов был признан организатором бандитской группировки, ему была вменена организация целой серии убийств и преступных захватов предприятий. В результате всей этой совокупной преступной деятельности Лобов был осуждён на двенадцать с половиной лет. Услышав приговор суда, Лобов вздрогнул. Он повернулся ко мне лицом и выкрикнул:

— Абрамов, первое, что я сделаю, когда я освобожусь, я убью тебя. Поэтому прошу тебя, ты не умирай сам, дождись меня.

Все посмотрели на меня. Чувствуя на себе десятки глаз, я молча улыбнулся и помахал ему рукой.

Суд закончился, я вышел из здания и медленно направился в сторону министерства. Мне верилось и не верилось, что я мог перебороть столько недругов, чтобы добиться этого результата. Вроде бы мне нужно было радоваться, что я довёл до логического конца это первое заказное убийство в новейшей истории республики, успешно ликвидировал бандитское формирование, но, к моему удивлению, радости я почему-то не испытывал, в душе была пустота.

Нужно отдать должное, Лобов был достойным соперником. Однако почему был, он им и оставался, потому что все эти двенадцать с лишним лет он будет постоянно бороться со мной. Именно горевшее в нём чувство мести ко мне не позволит ему скатиться в зоне до самого низа тюремной иерархии.

Я каждый раз в течение всех двенадцати с половиной лет его отбытия наказания буду дважды в год получать его телеграммы, в которых будет всего пять слов — «Абрамов, не умирай, дождись меня». Однако это всё будет потом, а пока я возвращался к себе на работу, где меня ожидали новые нераскрытые преступления.