1
Меня снова стали мучить ночные кошмары.
Не те, что были раньше. Теперь я уже не винил себя за то, что начались «катастрофы», не твердил себе, что «это все из-за меня»…
Кто мертвый?
Я стою один посреди черноты и без конца повторяю этот вопрос.
Кто мертвый?
В ответ одно за другим появляются лица.
Кадзами. Тэсигавара. Мотидзуки. Ребята, с которыми я более-менее подружился с тех пор, как сюда переехал.
Маэдзима из секции кендо. Мидзуно-младший. Вакуй, сидящий в классе прямо передо мной. Акадзава. Сугиура. Накао. Огура… парни и девчонки, с которыми я не особо общался, но чьи имена уверенно ассоциировал с лицами.
И… еще Мей.
И другие ребята из класса 3-3 – много ребят. Который же из них – «лишний» / «мертвый» этого года?
Лица одно за другим всплывают из черноты в случайном порядке. Потом их контуры растекаются, лица преображаются во что-то отвратное, воняющее гнилью. Они становятся как стандартные «страшные лица», которые гримеры делают для всех фильмов ужасов. А потом –
Лицо, которое всегда появляется последним, – мое собственное, лицо Коити Сакакибары.
Мое собственное лицо, которое я вижу только в зеркале и на фотографиях. Его контуры тоже расплываются, и я вижу страшную рожу, самую страшную в целом мире…
…Я?
Это я?
Может, я и есть «мертвый», который проник в класс, не сознавая того, что «мертвый»? Не, нереально.
Вцепившись руками в собственное расплывшееся лицо, я испускаю тревожный стон… и просыпаюсь. И вот так – каждую ночь…
Я же не могу и правда оказаться «мертвым»?
Я пытался подобраться к этому вопросу со всех мыслимых сторон… вот как и сейчас.
«Мертвый» не осознает, что он (или она) «мертвый». Он существует благодаря искажению и изменению воспоминаний, которые внушают: «Я не мертв. Я жив и всегда был жив». А раз так…
Значит, может получиться, что я и есть он?
В начале апреля в этом году парт и стульев в классе было достаточно. Начался май, и одного комплекта стало не хватать. Потому что я перевелся после начала триместра.
Я был тем, кто внезапно увеличил численность класса на единицу. И если это значит, что я и есть «лишний» / «мертвый»…
Может, я просто не сознаю этого сейчас, а на самом деле я умер, скажем, в прошлом году или в позапрошлом, а мои бабушка с дедушкой, и Рейко-сан, и отец, и все остальные просто забыли об этом, и все записи изменились, так что все сходится…
…Стоп, секундочку.
Я резко замотал головой и прижал руку к груди. Убедившись, что сердце неутомимо бьется, я успокоился и снова принялся все обдумывать.
Базовые правила касательно «лишнего» / «мертвого», которые рассказали Тибики-сан и Мей.
«Мертвый» – всегда кто-то из тех, кто в прошлом лишился жизни из-за «феномена».
Жертвами «катастроф» становятся только люди, относящиеся к классу 3-3, и их кровные родственники до второго колена. Однако даже при этом если человек находится вдали от Йомиямы, он вне группы риска.
Каковы мои шансы в свете этих правил?
Чтобы потерять жизнь из-за «феномена», я должен был хоть какое-то время жить в этом городе раньше. И при этом либо учиться в классе 3-3 Северного Ёми, либо учиться должен был мой родственник до второго колена. Однако ни того, ни другого не было.
Когда мама училась в третьем классе – это, конечно, само собой разумеется, но все же – меня еще не было на свете. Когда в третьем классе училась Рейко-сан, я как раз родился (это было весной), но Рейко-сан приходилась мне тетей, а это три колена. Стало быть, я не попадал в «зону покрытия». Моя мама Рицко попала, а я нет…
Пятнадцать лет назад в июле мама умерла; я, ее единственный ребенок, все эти годы прожил с отцом в Токио. Без малейшей связи с классом 3-3 Северного Ёми. Сейчас, в апреле, я начал последний учебный год в средней школе и впервые приехал в Йомияму…
…Невозможно.
Дзззззз… Вдруг из ниоткуда возник загадочный низкий звук. Что это? Меня пронзила вспышка беспокойства, но тут же исчезла без следа.
Невозможно, снова сказал я сам себе.
Да, я просто никак не могу быть «мертвым».
Уверен, Кадзами и Сакураги убедились в этом еще тогда, когда пришли навестить меня в больнице.
Да, их вопросы в тот день…
«Ты в Йомияме не жил раньше?»
«Просто подумала, вдруг ты здесь жил когда-нибудь, пусть даже давно».
«А когда бывал, останавливался надолго?»
Мне еще тогда эти вопросы показались странными; теперь же я понимал, что ребята прощупывали, не могу ли я, новенький, оказаться «мертвым».
А под конец Кадзами предложил обменяться рукопожатием.
– Это тоже часть проверки, – объяснила Мей перед самым началом каникул. – Если пожмешь руку «мертвому» при первой встрече с ним, его рука окажется ледяной. По крайней мере так говорят. Но это сомнительная версия. Тибики-сан говорит, что это просто один из дурацких слухов, у него нет никаких подтверждений.
Но предположим, что я действительно «мертвый» и что Кадзами с Сакураги в тот день это поняли. Что они собирались предпринять в таком случае?
Этот вопрос не давал мне покоя, однако Мей ответила и на него.
– Тогда, думаю, как только ты впервые появился бы в школе, они бы сделали тебя «несуществующим» вместо меня.
– Меня?
– Да. И все бы игнорировали «лишнего», которого не должно было быть в классе изначально. Получилась бы очаровательная симметрия. Это было бы гораздо лучше, чем назначать «несуществующим» кого попало.
– И тогда «катастрофы» бы не начались?
– Возможно.
– Тогда… – я выплюнул вопрос, родившийся у меня внезапно. – Что если мы в конце концов вычислим «мертвого»? Если сразу же назначим его «несуществующим»…
– Я уверена, что это не поможет, – с легкостью развенчала мои надежды Мей. – «Катастрофы» уже начались. Как бы мы ни старались привести ситуацию в порядок, поезд уже ушел.
2
Вечером четвертого дня летних каникул, 25 июля, я впервые за долгое время поговорил с сидящим в далекой Индии отцом.
– Приветик. У тебя там уже каникулы, да? Как дела вообще?
Первая фраза отца прозвучала беззаботно, как всегда. Ну да, он-то не подозревал, что тут у нас творится.
– Да вроде нормально.
И я тоже ответил своим обычным тоном. Меня не покидало ощущение, что рассказывать ему о здешних проблемах было бы неправильно. Не говоря уже о том, что, даже если я ему расскажу, это вряд ли что-то изменит.
– Кстати, Коити, ты помнишь, какой послезавтра день?
От этого вопроса у меня на секунду сердце остановилось. Но я изо всех сил постарался ответить как ни в чем не бывало.
– Уаа, так ты не забыл?
Голос отца зазвучал чуть громче.
– Ну конечно.
Послезавтра, 27 июля, будет годовщина ее смерти. Моей мамы Рицко, скончавшейся пятнадцать лет назад в этом самом городе.
– Ты ведь сейчас в Йомияме, да? – уточнил отец.
– Да.
– Не собираешься поехать в Токио?
– Ты хочешь, чтобы твой сын туда в одиночку поехал навестить ее могилу?
– Нет, ничего невозможного я от тебя не хочу. Мы же это заранее не обговаривали.
– Угу. Я сам не очень уверен, что мне делать…
Прах мамы покоился не в Йомияме, а в Токио, в склепе семьи Сакакибара. Каждый год мы с отцом ходили туда вместе. Сколько я себя помню, ни одного раза мы не пропустили.
– То есть я вообще-то подумывал самостоятельно вернуться в Токио хоть на пару дней…
У меня мелькали мысли свалить отсюда в Токио не «на пару дней», а на все каникулы. Потому что, сидя вдалеке от Йомиямы, я смогу хотя бы не париться насчет подстерегающих меня несчастных случаев и прочих бед. И все же –
– Но решил, что не поеду, – продолжил я. – Мама ведь здесь родилась и здесь же умерла. Поэтому, думаю, мне не нужно ехать аж в Токио, только чтобы навестить ее могилу.
– Все верно говоришь, – тут же поддержал меня отец. – Ладно, передавай привет старикам. Я им скоро сам позвоню.
– Ладно.
Были причины, почему я не собирался в Токио на летние каникулы. Главная из них… скорей всего, Мей. Меня как-то отталкивала идея оставить ее здесь, в городе, а самому выбраться из «зоны охвата».
Кроме того, меня не отпускали мысли о летнем лагере в августе. Разве это не мой долг – участвовать во всех мероприятиях, которые могут положить конец «катастрофам»? Это чувство становилось все сильней, хоть и не находило выхода в виде слов.
– Слушай, пап, – я вспомнил один вопрос, который давно уже хотел задать ему при случае, и чуть сменил тон. – Можно спросить кое-что про маму?
– Хм? Она была настоящая красавица, твоя мама. И отлично разбиралась в мужчинах.
– Я не об этом…
Во время прошлого разговора с отцом я затронул тему класса 3-3 Северного Ёми, но, похоже, никаких воспоминаний в нем это не пробудило. Значит ли это, что мама никогда не рассказывала отцу о «проклятии класса 3-3»? Или же она рассказывала, а он забыл? Сказать что-то определенное я никак не мог.
– Ты когда-нибудь видел мамины фотки времен средней школы?
Я живо представил, как отец на той стороне звонка, услышав мой вопрос, склоняет голову набок.
– Ты, кажется, уже что-то спрашивал про учебу Рицко в средней школе, да?
– Просто я сейчас хожу в ту же школу, и я подумал…
– Я точно помню, что она мне показывала свой выпускной фотоальбом во время помолвки. И из старшей школы тоже. Она была настоящая красавица, твоя мама.
– Эти альбомы сейчас в Токио?
– Угу. Думаю, в чулане где-то.
– А другие фотки есть?
– Хмм?
– Другие мамины фотографии, кроме выпускных фотоальбомов. Остались еще какие-то фотки времен средней школы?
– Мне кажется, я ничего не выбрасывал… Но были ли у нее еще какие-то фотографии из средней школы, кроме альбома? Хм. Вообще-то она не очень любила фотографии коллекционировать.
– Тогда, значит… – мне пришлось выдавить этот вопрос из горла силой, – ты не видел ту фотку? Когда они только выпустились из школы и вместе снялись у себя в классе?
– Нууу…
На несколько секунд повисло молчание, разбавляемое лишь потрескиванием на линии.
– А что с ней такое? – наконец осторожно спросил отец.
– Ммм… – забормотал я. – Ну, в смысле, я слышал, какая-то странная была фотка. Паранормальная или вроде того.
– Паранормальная фотка? – в голосе отца прозвучала тень раздражения. – Не знаю, откуда пошли такие слухи, но – Коити, ну ты даешь. Ты что, всерьез воспринимаешь такие вещи? Вот уж не подумал бы, что ты попадешься на слухи о паранормальных фотографиях…
– Не, я просто… в смысле…
– …Хм? – перебил отец, и его тон вдруг изменился. – Постой-ка. Погоди секунду, Коити. Хмммм. Если подумать – возможно, Рицко действительно что-то такое мне говорила когда-то давно.
– Правда? – моя рука крепче сжала трубку. – И что она говорила?
– Она сказала, что у нее есть какая-то странная фотография. То ли с привидением, то ли еще с чем-то таким. И… ну да – как раз со средней школы…
– А ты ее видел когда-нибудь?
– Нет, – понизив голос, драматично ответил отец. – Я в основном пропустил ее слова мимо ушей. Я не говорил ей, что хочу посмотреть, не просил ее показать мне, ничего такого. И потом, она сказала, что терпеть не может держать эту фотографию при себе, и поэтому оставила ее в доме у родителей.
– Здесь? – я едва не взвизгнул. – Ты хочешь сказать, она здесь, в этом доме?
– Ну, вообще-то я не знаю, там ли она до сих пор.
– А, да… конечно, – ответил я, одновременно думая: «Надо будет обязательно узнать у бабушки».
Может, фотка сейчас в комнате, где жила мама до того, как вышла замуж, а может, ее убрали в чулан. Или еще куда-нибудь. А может, мамины старые вещи вообще никуда не убирали, и они где-то рядом. И, может, там, среди них…
– Эй, Коити, там ничего странного не произошло? – спросил отец. Думаю, он заметил мое необычное поведение.
– Не, ничего. Все в порядке, – быстро ответил я. – Просто, знаешь, тут малость скучновато, так сказать. О – но у меня тут есть пара друзей, а в следующем месяце у нас будет летний лагерь, так что вот.
– …Понятно, – голос отца стал необычно сдержанным. – Твоя мама правда была совершенно очаровательным человеком. И мои чувства к ней даже сейчас нисколько не изменились. Знаешь, Коити, ты очень –
– Знаю, знаю, – как-то нервно я его перебил. Если он закончит фразу чем-то вроде «я люблю тебя, сын», я начну беспокоиться, не повредила ли индийская жара его мозги. – Я тебе еще позвоню.
И, уже нащупывая большим пальцем кнопку разъединения, тихонько добавил:
– Спасибо, пап.
3
Тэсигавара позвонил – «Надо поговорить. Можешь пересечься прям щас?» – в начале следующей недели. Ровно в день годовщины маминой смерти – выбрал же время.
Я к его предложению отнесся без энтузиазма, что сподвигло Тэсигавару на игривое замечание: «Что, свиданка с Мей-тян?» Ох уж этот тип… то ли у него язык быстрее мозгов работает, то ли просто ветер в голове… Впрочем, я уже достаточно хорошо знал его характер, чтобы не злиться на него за это.
Встречу он назначил в кафешке под названием «Иноя», расположенной в районе Тобии, недалеко от школы. И почему-то сказал, что Мотидзуки тоже придет.
О чем-то там он хотел поговорить со мной лично. И если у меня действительно свидание, – чтобы я привел и Мей тоже, потому что тема разговора касается всего класса… Вот все, что он мне сказал. И как после этого я мог не явиться?
Получив от него указания, как добираться, я тут же вышел из дома.
Под палящим летним солнцем я поехал в Тобии на автобусе. Затем, истекая потом, зашагал по маршруту, продиктованному Тэсигаварой. Добрался я в итоге где-то за час. Кафе «Иноя» располагалось на первом этаже дома на набережной реки Йомияма, на мой взгляд, чуток чересчур фешенебельного для этого района. Судя по всему, днем здесь было кафе, а по ночам оно превращалось в бар.
Стремясь побыстрее избавиться от жары, я вбежал внутрь. И, едва успев ощутить облегчение от встречи с кондиционированным воздухом –
– Привет. Мы уж заждались, Сакаки.
Тэсигавара замахал рукой, приглашая меня к столу, где они вдвоем сидели. Он был в гавайке с кричащим ананасным орнаментом. Буду откровенен: редкостная безвкусица.
Сидящий напротив него Мотидзуки поднял глаза, как только я подошел, но тут же смущенно опустил. Он был в белой футболке с каким-то изображением на груди, и я в первый миг подумал: «Футболка с "Криком"?» Но там оказался портрет какого-то усатого типа, которого я вроде бы уже где-то видел.
Не успев даже подумать «блин, кто же это?», я разобрал буквы, идущие по диагонали под подбородком усатого типа.
Salvador Dali
Хмм. А его пристрастия не такие одномерные, как я думал.
Я сел рядом с Мотидзуки и окинул помещение быстрым взглядом. В отличие от внешнего вида здания, внутри все выглядело довольно просто. Какое-то ощущение ретро, что ли. Играла музыка – что-то медленное и джазоподобное, что я, как обычно, совершенно не мог идентифицировать. Да – очень приятное местечко, на мой вкус.
– Добро пожаловать.
Ко мне тут же подошла женщина лет двадцати пяти на вид, чтобы принять заказ. Ее одеяние барменши и длинные прямые волосы идеально вписывались в облик заведения.
– Вы тоже друг Юи-куна? – и она изящно поклонилась. – Спасибо, что заботитесь о братишке.
– Э?
– Я его сестра. Приятно познакомиться.
– А, ага. А я…
– Сакакибара-кун, да? Я про вас слышала от Юи-куна. …Желаете что-то заказать?
– Ааа, это… чай со льдом. Лимонный, пожалуйста.
– Хорошо. Располагайтесь.
Позже я узнал, что она действительно была старшей сестрой Мотидзуки (с разницей в возрасте больше десяти лет), но от другой матери. Звали ее Томока, и она была дочерью предыдущей жены отца Мотидзуки, которая умерла. Несколько лет назад она вышла замуж и сменила фамилию на Иносэ.
Кафе «Иноя» принадлежало как раз ее мужу. Томока-сан заправляла делами днем, Иносэ-сан ночью – такое вот разделение труда и позволяло им справляться.
– Эта кафешка рядом со школой, и вот его друзьям тут всегда рады. Поэтому я сюда забегаю иногда. И тогда… я частенько натыкаюсь здесь на Мотидзуки, ага?
– Да, – тихо отозвался Мотидзуки на слова Тэсигавары.
– Ладно, к делу: почему мы тебя позвали, – Тэсигавара, до того сидевший расслабленно, выпрямился. – Мотидзуки, ты ему расскажи.
– А… ладно.
Мотидзуки промочил губы водой из стакана и протяжно вздохнул.
– Мы с Томокой-сан… у нас хоть и разные матери, но все равно мы кровные родственники… так что она может оказаться втянута в наши проблемы.
– Под «нашими проблемами» ты подразумеваешь «катастрофы» класса три-три? – уточнил я.
Мотидзуки твердо кивнул и продолжил:
– Поэтому я… я не мог ей не рассказать.
– Ты ей рассказал, что происходит?
– …Да.
– Все подряд рассказал, да? – это Тэсигавара.
– Да. Почти все.
– Томока-сан… – Тэсигавара покосился в сторону стойки, где она стояла. – Она тоже училась в Северном Ёми. Она сказала, что была не в три-три, но кой-какие слухи все равно слышала. Поэтому, когда Мотидзуки ей все сказал, она сразу прониклась.
– Ведь уже действительно несколько человек умерло. И она тревожится за меня и других в моем классе, – добавил Мотидзуки, и его щеки порозовели. Вот, значит, в чем дело, пацан? Вот откуда взялся твой интерес к женщинам старше тебя?
– Но проблема сама не решится от того, что она тревожится. «Катастрофы», если начались, уже не прекращаются. Что бы мы ни делали…
– Во, и Мотидзуки рассказал сестре о нашей ситуации и о летнем лагере в августе.
– …Так.
– И в этом разговоре, – Тэсигавара снова выпрямился, – всплыла кой-какая новая информация. От Томоки-сан.
4
Кацуми Мацунага.
Так звали человека, который принес эту «новую информацию» исходно.
Он закончил Северную среднюю школу Йомиямы в 1983 году. То есть – одновременно с Рейко-сан. Более того, в последнем учебном году они с ней были в одном классе – в том самом классе 3-3.
Потом он закончил местную старшую школу и поступил в университет в Токио. После университета устроился в какой-то средний банк, но через пару лет уволился, вернулся в Йомияму, снова поселился в доме родителей и стал помогать с семейным бизнесом.
Он был завсегдатаем «Инои».
– Мацунага-сан к нам заходит пару раз в неделю. Я знала, что он учился в Северном Ёми, но только в начале этого месяца выяснила, что он был именно в классе три-три…
Поскольку я зашел сюда впервые и раньше этой истории не слышал, Томока-сан принялась рассказывать ее лично.
– Я много чего услышала от Юи-куна и решила сама порасспрашивать. Я спросила Мацунагу-сана, был ли «лишний» в его классе, когда он учился. Он к тому времени уже успел прилично набраться. Он сразу вздрогнул, а затем…
Мацунага сидел у барной стойки и продолжал пить, не отвечая на вопросы Томоки-сан ни «да», ни «нет». Потом вдруг обхватил голову руками и запинаясь заговорил; история полезла из него сама, без понукания. Выглядело это как-то так:
«"Проклятие" того года… Это было из-за…
Это… это не я.
Я не сделал ничего плохого…
Благодаря мне они все…
…Я их спас. Я их спас!
Я хотел кому-то рассказать.
Я просто должен был…
…Я оставил это там.
Я спрятал…
Я спрятал в классе…»
Он еле ворочал языком, со стоном вываливая слово за словом…
Дальше он уже так набрался, что впал в прострацию и молча покинул бар.
– Ничего не понимаю. Что это все значит? – вырвалось у меня.
Томока-сан смущенно склонила голову набок.
– Я не вполне уверена. То, что я только что рассказала, было на прошлой неделе; с тех пор Мацунага-сан заходил сюда еще два раза. Всякий раз я пыталась вернуть его к этой теме, но он ничего не помнит.
– В смысле, не помнит, что сам говорил?
– Да. Сколько бы я ни спрашивала, он всякий раз делал недоумевающее лицо и говорил, что ничего не знает.
– …
– У меня сложилось впечатление, что он помнит, что пятнадцать лет назад в классе три-три происходили «катастрофы» из-за «проклятия». Но самое важное для нас – кто в том году был «лишним» и почему «катастрофы» прекратились – он не помнит.
– Как вы думаете – может, он все знает, но просто не хочет говорить?
– На это было непохоже, – Томока-сан вновь склонила голову набок. – В тот вечер он был настолько пьян, что, возможно, случайно ухватил какую-то тень воспоминания. Так мне показалось.
Начиная с определенного момента воспоминания о «мертвом» у всех вовлеченных тускнеют и исчезают. Почти наверняка это произошло и с Мацунагой-саном, бывшим учеником класса 3-3.
Сейчас, пятнадцать лет спустя, похоже, какой-то фрагмент воспоминания пробудился в его пьяном мозгу. А что? Нельзя ведь с уверенностью утверждать, что это невозможно. Такое у меня сложилось мнение на этот счет.
– В этом что-то есть, скажи? – и Тэсигавара заглянул мне в лицо. – Въезжаешь, что это значит? – теперь он заглянул уже в лицо Мотидзуки.
Мотидзуки опустил глаза. Я, жуя соломинку в своем бокале с ледяным чаем, ответил:
– Угу.
Тэсигавара торжественно кивнул и сказал:
– Я не против сгонять в этот лагерь и попросить богов о помощи, но до тех пор, может, не стоит просто сидеть по углам?
– …М?
– Тебя рассказ Томоки-сан ни на что не натолкнул? Что этот Мацунага пытался ей сказать?
– И что же?
– Он сказал «я их спас», так? Он сказал, что спас всех. И, чтобы кому-то сообщить, оставил «это».
– И спрятал в классе?
– Точно. Причем втихаря – то есть никто не знает, где именно. Я без понятия, что это за «это», но оно точно как-то связано с «проклятием»… теперь сечешь?
– Если под таким углом смотреть, то да.
– Скажи? Скажи? – лицо Тэсигавары загорелось энтузиазмом. – Нужно пойти его искать.
– Эээ? – вырвалось у меня, и я повернулся к Мотидзуки, чтобы посмотреть его реакцию. Он опустил голову и весь съежился. Я развернулся обратно к Тэсигаваре и осторожно спросил:
– И кто будет искать?
– Мы, – ответил Тэсигавара. Судя по его лицу, ответ был совершенно очевиден. Хотя насколько он продумал свое предложение, мне оставалось неясно. – Я, Сакаки, ну и Мотидзуки. Это ведь он добыл информацию у Томоки-сан.
Все еще не разгибаясь, Мотидзуки протяжно вздохнул.
– Я хотел бы Кадзами тоже припрячь, но он только на вид такой серьезный. Он если с нами пойдет, будет трястись как маленький. Эй, Сакаки, почему б тебе не пригласить Мей-тян?
Я возмущенно поджал губы и сердито уставился на Тэсигавару.
– Кончай уже, а?
5
Так я ему ответил, но…
Всего час спустя я был в Мисаки, на кукольной выставке «Пустые синие глаза в сумраке Ёми». Я позвонил Мей сразу, как только попрощался с Тэсигаварой и Мотидзуки на выходе из «Инои». В таком душевном состоянии я просто не мог не позвонить.
Трубку взяла Кирика-сан. Как и в первый раз, полтора месяца назад, когда я туда позвонил, в ее голосе прозвучало легкое удивление – или неловкость, – но, как только я представился, она тут же меня узнала – «А, Сакакибара-кун» – и передала трубку дочери.
– Я сейчас недалеко от школы, – сказал я самым небрежным голосом, на какой только был способен. – Ничего, если я к тебе загляну?
Даже не спрашивая, почему я хочу зайти, Мей тут же ответила:
– Конечно. Давай снова встретимся в подвале выставки. Скорее всего, посетителей не будет.
– Договорились.
Бабушка Аманэ не стала брать с меня плату, и я направился прямиком к лестнице в подвал. Мей уже была внизу. Она стояла у черного гроба у дальней стены, прямо возле куклы, так похожей на нее.
Одета она была по-спартански: джинсы в обтяжку и простая футболка. Причем футболка светлая, в тон платью куклы в гробу…
– Привет, – махнул рукой я. Потом подошел и задал вопрос, который меня уже долгое время занимал, но я не мог найти ответа. Собственно, он сам собой у меня вырвался. – Слушая, эта кукла… – я указал на куклу в гробу. – Ее ведь делали с тебя, да? Когда мы тут впервые встретились, ты сказала… что это только половина тебя? Но что это значит?
– Может быть, даже меньше половины, – отозвалась Мей. Ну да – она и тогда примерно так же сказала.
«Но она – только половина меня. Может быть, даже меньше».
– Она… – взгляд Мей скользнул по гробу. – Эта девочка – ребенок, который был у моей матери тринадцать лет назад.
– У Кирики-сан? Так она, значит, твоя младшая сестра?
Но Мей же говорила, что у нее нет сестер?
– Эта девочка была у нее тринадцать лет назад, но умерла, даже не родившись. Ей даже имя не успели придумать.
– Э…
«У тебя… есть старшая сестра или, может, младшая?»
Когда я задал этот вопрос, Мей лишь молча покачала головой. Если бы я сейчас спросил, почему, думаю, Мей ответила бы: «Потому что ты задал вопрос в настоящем времени».
– Да, делалась эта кукла с меня, но думала Кирика при этом о своем ребенке, которого она не смогла родить. Вот почему я только половина ее. Или даже меньше.
«Понимаешь, я одна из ее кукол».
Я вспомнил, как Мей описывала свои отношения с Кирикой-сан. Она говорила…
«Я живая, но ненастоящая».
Я совершенно ничего не понимал и не мог придумать, что сказать. Мей спокойно отошла от гроба и поинтересовалась:
– Кстати, что случилось? – она легко сменила тему. – Ты вдруг ни с того ни с сего позвонил. Что-то серьезное произошло?
– Ты удивилась?
– Немного.
– Понимаешь, я только что встречался с Тэсигаварой и Мотидзуки. Они попросили меня подойти в кафешку, которой заведует сестра Мотидзуки.
– Вот как?
– И… в общем, я решил, что надо с тобой поговорить.
Мысленно я увидел вкрадчивую ухмылку Тэсигавары, без слов говорящую: «Значит, ты таки берешь с собой Мей-тян, э?» Опять же мысленно я одарил его сердитым взглядом… и продолжал это делать, пересказывая Мей новую информацию, услышанную в кафе «Иноя».
Когда я закончил, повисла короткая пауза, потом Мей спросила:
– Где он собирается искать?
– В старом здании, – ответил я. – Кабинет в нулевом корпусе, где раньше был класс три-три. Ты говорила, что там берут старые парты для тех, кого «нет», да?
– Да. Но знаешь, там на второй этаж подниматься запрещено.
– Ну, сейчас каникулы… Мы решили, что выберем время, когда там рядом никого не будет, и попробуем пролезть. Конечно, кто знает, что мы там найдем… может, вообще ничего. Но мы должны попытаться.
Мей вздохнула и откинула со лба прядь волос.
– Вы не собираетесь рассказать Тибики-сану? Наверняка он бы вам помог…
– Ага, я тоже считаю, что надо бы. Но Тэсигавара… не знаю. Он сейчас в режиме поиска приключений. Говорит, что мы все должны сделать сами, и вряд ли его можно переубедить.
– А… – уронила Мей и замолчала. Не может же быть, что ей это неинтересно… С этой мыслью я спросил:
– Ну так что, хочешь пойти?
– Искать в старом корпусе? – на губах Мей появилась тень улыбки. – Оставлю это мальчишкам. Все равно в этом деле должно быть немного участников.
– Тебе неинтересно? Даже не любопытно, что спрятано в том кабинете?
– Мне интересно, – тут же ответила Мей. – Если что-нибудь найдете, дай мне знать.
– Ну ладно…
– Все равно я с завтрашнего дня уеду на какое-то время.
– Уедешь?
– Отец вернулся, – по лицу Мей прошла тень. – И собирается всей семьей провести время на даче. Я от этого не в особом восторге, но так бывает каждый раз, и я не могу отказаться.
– У вас есть дача? Где?
– На море. Отсюда три часа на машине.
– Не в Йомияме?
– Ну да. Или ты видел в Йомияме море?
– Значит, на время каникул уезжаешь?
Мей решительно покачала головой.
– Я вернусь через неделю.
– Тогда…
– Я никому из моих не рассказывала о «катастрофах». И я собираюсь поехать в лагерь, когда вернусь.
– …А.
После этого я еще немного порассказывал о своих делах. Мей в основном слушала молча, лишь иногда ее правый глаз спокойно улыбался.
– Ты опять пытался понять, можешь или нет сам оказаться «мертвым»? – первое, что спросила Мей, когда я замолчал. – Насколько серьезно ты все продумывал?
– …Достаточно серьезно. Стоит только начать об этом думать, и уже не остановишься.
– Но ты уже разобрался со своими сомнениями?
– Мм, более-менее, – я неопределенно кивнул.
Мей неспешно развернулась и без единого слова исчезла за черным гробом.
Что она делает? Я поспешил следом за ней. Она что, хочет подняться на лифте, который тут установлен?
Едва я обогнул гроб, у меня вырвалось «ай!». До этого момента я не замечал, что тут кое-что изменилось.
Раньше темно-красная портьера висела прямо за гробом, но теперь гроб был выдвинут вперед. А в пространстве между ним и портьерой –
Стоял второй гроб.
Такой же формы, такого же размера… Отличался только цвет: этот гроб был красным. Стоял он «спина к спине» с черным.
Я услышал голос Мей:
– Она работает наверху над новой куклой. Думаю, она собирается поместить ее в этот.
Голос, похоже, доносился из «этого», как выразилась Мей.
Между красным гробом и колышущейся из-за кондиционера портьерой оставалось немного места. Я медленно двинулся вперед. Отодвинув правым плечом портьеру, я заглянул в новый гроб.
Мей была там.
В такой же позе, как кукла в черном гробу. Ей было тесновато, но она чуть подогнула колени и съежила плечи.
– …Ты не «мертвый».
Когда я заглянул в гроб, ее лицо оказалось в считанных сантиметрах от моего. Она сняла повязку с левого глаза – непонятно, когда успела. «Глаз куклы», пустой и синий, смотрел прямо на меня.
– Расслабься.
Она говорила шепотом, но при этом с неким напором. Не очень в своем стиле.
– Это не ты, Сакакибара-кун.
– Т-ты… ээ…
Она была чересчур близко. Я попытался отодвинуться, слишком резко отшатнулся и потерял равновесие. Моя спина тут же стукнулась обо что-то твердое – о дверь лифта, спрятанную за портьерой.
– А что с фотографией твоей мамы? – спросила Мей, по-прежнему оставаясь в гробу. – С той групповой фотографией в день выпуска? Ты говорил, что она может быть в доме твоих бабушки и дедушки. Ты ее нашел?
– Нет, пока нет…
Я уже спросил бабушку, и она сказала, что поищет.
– Когда найдешь, дашь посмотреть?
– Конечно, не вопрос.
– Тогда…
Мей наконец выбралась из гроба и снова пошла в середину комнаты. И опять мне оставалось лишь неуверенно двинуться за ней.
– Вот, – Мей развернулась и протянула мне что-то. – Если что-то случится, позвони по этому номеру.
Это была карточка, похожая на визитку, с контактной информацией выставки. Номер, о котором сказала Мей, был написан на обороте карандашом.
– Это… – я взял карточку и посмотрел на цифры на обороте. – Телефонный номер? От мобильника?
– Да.
– От твоего мобильника?
– Да.
– У тебя он есть? Я думал, ты их считаешь ужасными машинками?
– Это и есть ужасные машинки, – правая бровь Мей дернулась от отвращения. – Когда ты двадцать четыре часа в день связан со всем миром по радио – это гадость. Хотела бы я, чтобы у меня этой штуки не было.
Я пристально смотрел ей в лицо.
– Хотела бы я, чтобы у меня ее не было, но… – повторила Мей, потом уныло продолжила: – …Но она заставляет меня ее таскать.
– В смысле… Кирика-сан?
– Иногда она вдруг начинает безумно беспокоиться… так что она единственная, с кем я по этому телефону говорю. Никогда еще ни с кем другим по нему не говорила.
– Хм.
Я снова взглянул на телефонный номер, написанный на карточке; меня не покидало ощущение нереалистичности. Мей вновь скрыла «глаз куклы» под повязкой и тихонько вздохнула.
– Если найдешь фотографию или что-нибудь в классе, позвони. Прямо на этот номер.
6
Еще до поступления в начальную школу – мало что помню из того времени – я смотрел фильм под названием «Дракула». Это был один из самых известных фильмов британской киностудии Hammer Film Productions, снятый задолго до моего рождения. Первый на моей памяти фильм ужасов. После этого я все время смотрел – вынужденно – многочисленные фильмы про Дракулу, которые мой отец обожал и потому коллекционировал.
Несмотря на юный возраст, у меня уже тогда появились вопросы.
Почему солнце садится сразу же, как только главный герой попадает в замок Дракулы?
Дракула – ужасный монстр, но у него столько слабых мест. Главное из них – уязвимость к солнечному свету. Средь бела дня с ним вообще бы не было проблем. И вот главный герой собирается сражаться с Дракулой – почему же он так выбирает время для похода в замок, что оказывается на месте прямо перед закатом?
Сейчас я отлично понимаю, почему. Ответ – «для продвижения сюжета», естественно. Но тем не менее.
Звучит странно, но, когда мы с Тэсигаварой и Мотидзуки составляли план проникновения на второй этаж нулевого корпуса, это мне вспомнилось в первую очередь.
Нарочно ждать ночи, прежде чем туда идти, – сумасшествие какое-то. Мы, конечно, шли не с вампирами воевать, но все равно – пока мы будем там, наверху, солнце должно оставаться на небе. В этом я был совершенно убежден.
Тэсигавару невозможно было уговорить идти в середине дня. И рано утром туда проникать «тоже как-то не так», по его заявлению.
Впрочем, вопрос был не только в том, что ему нравилось больше. Следовало выбрать правильное время, чтобы трое третьеклассников, шляющихся возле школы во время летних каникул, не очень привлекали внимание. Это тоже следовало держать в уме. Короче, в конце концов –
Сложив вместе наши распорядки дня, мнения и все такое прочее, мы пришли к компромиссу: отправимся 30 июля в три часа дня. Закат будет незадолго до семи, так что, скорей всего, мы успеем обыскать кабинет еще засветло.
В итоге мы так и не посвятили Тибики-сана в наш план. И, конечно, ни бабушке, ни Рейко-сан я тоже рассказывать не стал. Может, это влияние Тэсигавары, но меня тоже охватил дух «тайного приключения на каникулах».
В день Х мы собрались в кабинете рисовального кружка на первом этаже нулевого корпуса, в западной части. Мотидзуки заранее отпер дверь – он же был членом кружка.
Мы не хотели выделяться, поэтому все трое надели форму. Мы решили, что если наткнемся на учителя, то выкрутимся, сказав, что у нас собрание кружка.
Дождавшись трех часов…
…мы, согласно плану, двинулись на второй этаж.
Поперек и западной, и восточной лестниц были натянуты веревки; посередине на каждой висела картонка с надписью «Проход воспрещен».
Оглядевшись, мы убедились, что поблизости никого нет, и один за другим подлезли под веревку. Потом бесшумно пошли вверх по лестнице, по которой давно никто не ходил.
– Слушай, а в этом старом здании есть какие-нибудь из «Семи тайн Северного Ёми»? – спросил я у Тэсигавары на середине пролета, наполовину в шутку. – Ну, типа, количество ступенек вдруг меняется? Это место просто создано для чего-то такого, ты не находишь?
– Без понятия, – отрубил Тэсигавара. – И мне сейчас накласть на «Семь тайн».
– Ну извини! Когда ты и Кадзами устраивали мне экскурсию по школе, вас это очень интересовало.
– Это было, ну… Слуш, это было, потому что я понятия не имел, как тебе рассказать о нашей тут ситуации. Я старался.
– Хех. Так значит, на самом деле ты не веришь в это все?
– В привидения и проклятья, что ли?
– Ну да. В это.
– Честно – не думаю, что это все существует. За исключением того, что делается с нашим три-три.
– А что насчет предсказаний Нострадамуса? Или ты не говорил, что думаешь, что они сбываются?
– Да каким боком они сбываются?
– Ну ты даешь.
– Если б я реально верил во всю ту фигню, я бы сейчас не парился так сильно из-за наших проблем.
– Логично.
– Самая известная из «Семи тайн» в нулевом корпусе, – вклинился Мотидзуки, – это тайна дополнительной библиотеки.
– Дополнительная библиотека? А что там?
– Будто бы там иногда кто-то тихо стонет. Ты ничего такого не слышал, Сакакибара-кун?
– Нет, не слышал.
– Ходят слухи, что под библиотекой есть замурованная подземная комната. Там спрятаны старые документы с секретами школы и города, которые не должны стать достоянием общественности. И чтобы их охранять, давным-давно вместе с документами там замуровали старого библиотекаря…
– И что, этот тип до сих пор жив в этом своем подвале, и люди его слышат? Или там уже призрак старикана надрывается? – спросил Тэсигавара и фыркнул. – Неплохо для страшилки, но… слушай. По сравнению с «катастрофами», которые у нас сейчас происходят, эти истории звучат просто мило.
– …Это да.
Мы вышли с лестницы в коридор второго этажа.
Через окна в северной стене вливался солнечный свет, и света было гораздо больше, чем я ожидал. Но по въевшейся грязи и обломкам было заметно, что здесь уже годами никто не ходит и не пользуется помещениями. Пыль на полу, затхлый запах в воздухе – все вместе создавало ощущение заброшенности.
Кабинет, где когда-то занимался класс 3-3…
Третий с западной стороны.
Это Тэсигавара узнал у Кадзами. Он сказал, что Кадзами как безопасник в начале мая ходил туда вместе с Акадзавой и кем-то еще, чтобы принести парту и стул для «несуществующего».
Дверь была не заперта, и мы втроем опасливо вошли в кабинет.
Внутри было темнее, чем в коридоре.
Потому что окна в южной стене были занавешены грязными бежевыми шторами. Комнатой не пользовались больше десяти лет. Почему же эти шторы не убрали, а так и оставили висеть? Впрочем, это неважно.
Электричество, видать, отключили – во всяком случае, сколько мы ни щелкали выключателем, свет не загорался. Если бы мы отодвинули шторы, стало бы светлей, но делать этого мы не хотели – вдруг кто увидит и решит добавить еще одну «тайну» к семи имеющимся.
Поэтому…
Мы втроем начали обыск в сумрачной комнате с задернутыми шторами.
Предвидя подобную ситуацию, каждый из нас прихватил с собой фонарик. Я взял еще и рабочие перчатки. Мы поднимали жуткое количество пыли, и Мотидзуки закрыл рот и нос платком.
В первую очередь мы разделились, чтобы обыскать три десятка парт и стульев. Пока я искал, разные ужасные картины сами собой рисовались у меня в голове.
Двадцать шесть лет назад в этом самом кабинете ученики не приняли гибель Мисаки Ёмиямы, «того, кто умер», и целый год обращались с ним как с «тем, кто жив». И из-за этого…
Да, из-за их действий начался необъяснимый «феномен». Сколько всего людей в результате очутились в когтях смерти за двадцать пять лет? Класс 3-3 учился в этом кабинете, он переехал отсюда всего четырнадцать лет назад. Сколько народу здесь умерло?
Вполне возможно, что кто-то лишился жизни прямо в классе, как Кубодера-сэнсэй.
Кто-то мог выпасть из окна и разбиться насмерть.
Или умереть от приступа какой-нибудь болезни прямо во время урока.
Под влиянием этих тоскливых раздумий мне вдруг почудилось, что вот сейчас я сам все больше приближаюсь к смерти. Надо с этим завязывать.
– Прекрати. Не думай, – прошептал я самому себе. Потом остановился на месте, сделал глубокий вдох. В горло попала пыль, и я закашлялся, но это действительно помогло мне избавиться от ненужных мыслей.
Надо сейчас сосредоточиться исключительно на поисках… давай же.
Если исходить из того, что выпускник 1983 года Кацуми Мацунага когда-то что-то спрятал в этой комнате…
Где бы это могло быть?
Я тщательно осматривал парты и стулья, пока до меня не дошло: вряд ли он стал бы прятать «это» здесь. В парте найти «это» было бы слишком легко, чтобы вообще годилось слово «спрятал».
Значит, где-то в другом месте…
Он должен был спрятать «это» там, где оно в конце концов будет найдено, но небыстро.
Я был абсолютно уверен, что Мацунага не стал бы прятать «это» туда, где в принципе никто не сможет найти. Это не стыковалось бы с его желанием «кому-то рассказать».
Стало быть, вряд ли нам, чтобы найти, придется отдирать паркет или простукивать стены и потолок. Значит…
Я обвел кабинет взглядом. Может, вон там? Я заметил ряды шкафчиков, приделанных к задней стене.
Они назывались «шкафчиками», но на самом деле запирающихся дверок у них не было. Вообще это были скорее деревянные полки размером сантиметров сорок – пятьдесят в ширину и высоту.
Оставив в покое парты и стулья, я подошел к шкафчикам. Тэсигавара и Мотидзуки вскоре тоже встали рядом со мной, видимо, угадав мои мысли.
– Думаешь, это здесь? – спросил Мотидзуки.
– Не знаю, – ответил я, склонив голову набок. – Давайте их все обшарим, тогда узнаем. Сзади могут быть какие-нибудь тайнички.
– Точно. Ну тогда…
Однако наши труды оказались напрасными. Мы обшарили все до единого шкафчики, но не нашли ничего хоть чуть-чуть похожего на то, что искали.
– Где тут еще можно что-то спрятать?
Я снова оглядел сумрачный кабинет. И наконец заметил кое-что.
Шкафчик с принадлежностями для уборки в углу комнаты.
Старый деревянный (как и стенные) шкафчик высотой метра два. Что там внутри? Вот уж куда люди обычно не заглядывают…
Я поспешил к шкафчику и потянул на себя высокую узкую дверцу с черной стальной ручкой. Внутри была пара метел, совок, ведро и тряпка. Старые, абсолютно непримечательные уборочные принадлежности, оставленные в таком виде давным-давно.
Без колебаний я выгреб это все наружу и втиснулся в узкий шкафчик. Потом посветил фонариком над головой.
Как только я увидел это, у меня вырвалось:
– …Вот это… оно?
– Что там, Сакаки? Нашел что-нибудь? – спросил Тэсигавара, подбежав ко мне.
– Вон там…
Я протянул вверх руку, встав на цыпочки.
Что-то было прикреплено к потолку шкафчика черной клейкой лентой.
– Там что-то есть. Пока не пойму, что именно.
Лента, усердно намотанная в несколько слоев, крепко удерживала предмет. Взяв фонарик в зубы, я потянулся обеими руками и принялся отдирать это от потолка.
И вот –
После долгих усилий я оторвал это и вылез из шкафчика. Сил я затратил немного, однако дышал сбивчиво, и все мое лицо залил пот.
– Что это?
– К потолку было приклеено. Вряд ли кто-то мог это заметить, если бы не забрался в шкафчик, как я сейчас.
– Скорей всего.
– Интересно, что там.
Штука, которую я вытащил, сама была завернута в несколько слоев клейкой ленты. Но эта лента была не черная, а коричневая, матерчатая.
Какого размера то, что внутри? Пожалуй, если снять всю ленту, то, что останется, будет немного меньше карманной книжки.
Мы отошли к ближайшей парте и положили это на нее. Проблема номер один – избавиться от дикого количества ленты.
– Эй, тормозни, – сказал Тэсигавара. – Тут на ленте что-то написано.
– Что?
Сдерживая нетерпение, я снова взял фонарик и посветил на это. Пришлось как следует вглядеться, но… вот оно.
На коричневой ленте красным маркером были написаны слова. Надпись не смазалась, когда я отдирал это от потолка шкафчика, крепко держась за намотанную ленту… видимо, потому что была изначально обращена к потолку.
Вот все, что мы смогли разобрать. Почерк был неряшливый, закорючки какие-то.
– Бинго, – Тэсигавара щелкнул пальцами. – Это точно тот Мацунага написал.
Мы решили приступить к работе немедленно. Аккуратно убрать ленту, которой было щедро обмотано это, оказалось непросто. Несколько минут усилий – и мы наконец увидели, что это…
Аудиокассета. Неподписанная 60-минутная кассета TDK, перемотанная на начало.
7
Прихватив найденную кассету, мы слиняли из запретной зоны и вернулись в кабинет кружка живописи. Был уже шестой час вечера. Я аж обалдел, когда увидел, как много времени прошло.
– У вас тут есть кассетник? – спросил Тэсигавара у Мотидзуки.
– Здесь нет, – покачал головой Мотидзуки. Тэсигавара запустил руки в свою пыльную крашеную шевелюру.
– Нам надо как минимум прослушать эту штуку. Но блин – кассета?
– Пятнадцать лет назад минидисков еще не было.
– Ну, это да, но… хмм. У меня дома, кажется, кассетника нету.
– У меня есть, – сказал Мотидзуки. – А у тебя, Сакакибара-кун?
– Понятия не имею…
Единственным моим персональным аудиоустройством был портативный плеер, который я взял с собой из Токио, и он умел только воспроизводить минидиски. Я никогда не видел, чтобы бабушка с дедушкой слушали что-либо, кроме телевизора. Не удивлюсь, если у Рейко-сан найдется кассетник, но…
– Значит, к Мотидзуки, – решил Тэсигавара.
– Ладно, – кивнул Мотидзуки, но тут же спохватился: – Ой, нет… смотрите.
Аккуратно взяв кассету в руки, он показал ее нам.
– Смотрите. Плохо видно, но все равно. Видите? Пленка порвана.
– Блин…
– Да, ты прав.
– Она, скорее всего, приклеилась к ленте и порвалась, когда мы ее снимали.
– Бррр.
– И что теперь?
– Так она играть не будет.
– Ты серьезно?
– Почему вообще этот хрен не убрал кассету в коробку, прежде чем замотать лентой? Загадка.
Тэсигавара скорчил сердитую гримасу и снова вцепился руками в волосы. Пение цикад в школьном дворе за окном, все это время звучавшее фоном, вдруг показалось каким-то угрожающе громким.
– Что же делать? – нетерпеливо спросил Тэсигавара, однако ответ Мотидзуки прозвучал спокойно:
– Думаю, мы сможем послушать, если склеим пленку.
– Э? А ты сможешь?
– Это должно быть не очень трудно.
– О. Круто, ну тогда оставляем пленку на тебя.
– Тебя это не сильно напряжет? – спросил я, чтобы дать Мотидзуки шанс отказаться.
Он торжественно кивнул:
– В любом случае я попытаюсь. Ну, правда, это может занять какое-то время.
Мы покинули кружок живописи и вместе вышли за ворота школы.
Быстро вечерело, небо на западе начало приобретать багровый оттенок. Оно было потрясающе ярким, и, казалось, ничего прекраснее на целом свете нет и быть не может. Меня охватила легкая грусть, на глазах чуть не проступили слезы. В прошлом году во время летних каникул я и подумать не мог, что годом позже буду участвовать в таком «приключении».
Потом мои мысли оказались прерваны…
Дойдя до автобусной остановки, мы вдруг услышали вдалеке пронзительный вой. Это перекрикивались сирены «скорой» и полиции.
– Похоже, там какая-то авария.
– …Наверно.
– Надо быть осторожнее.
– Да уж.
Вот все, что мы сказали друг другу.
8
Я узнал новости перед обедом на следующий день, 31 числа.
«Смерть Ацуси Огуры (девятнадцать лет, безработный)».
Говорили, что, закончив местную старшую школу, он не устроился на работу, а целыми днями безвылазно сидел дома. Полагаю, он был одним из так называемых хикикомори – молодых людей, о которых в наши дни так много говорят.
30 июля в 17.26.
Большой автокран, закончивший работать неподалеку от дома Ацуси Огуры, неожиданно потерял управление и врезался в дом. Здание развалилось; в том числе обрушилась комната на втором этаже, где в уединении жил Ацуси. Она выходила на улицу, и стрела автокрана врезалась прямо в нее. Ацуси получил множественные травмы, самая тяжелая из которых – раздробленный череп. Еще до рассвета 31 числа он испустил последний вздох в больнице, куда его доставили.
Проблему представляла его фамилия, «Огура».
В классе 3-3 Северной средней школы Йомиямы училась девчонка с такой фамилией. Ацуси Огура, скончавшийся в результате этого несчастного случая, приходился ей родным братом. Третья «жертва июля» – после Кубодеры-сэнсэя и его матери.