Сезон летних дождей еще не наступил, но в тот день дождь стучал по крыше с каким-то особым ожесточением.

Возвращаясь домой около четырех часов дня, Юкико заметила человека под зонтом, стоявшего несмотря на сильный дождь у ворот ее дома.

В какой-то момент она подумала, что кто-то просто назначил здесь встречу. Однако оказалось другое: мужчина, одетый в свитер, озабоченно посмотрел на нее, когда Юкико приблизилась, и спросил:

— Вы госпожа Юкико Хата?

— Да.

— Меня зовут Такато, я работаю в редакции еженедельного журнала «Джаст», — представился он.

— У вас какое-то дело? — настороженно поинтересовалась Юкико.

— Вообще-то, я хотел поговорить с вами о серийном убийце Фудзио Уно… Я слышал, что вы с ним хорошо знакомы.

— От кого вы это слышали? — спросила Юкико.

— Кажется, от приятеля нашего редактора. Но точно сказать затрудняюсь, — по наивности ответа можно было понять, что гость не был еще прожженным газетным писакой. Но и новичком в журналистике он не был.

У Юкико мелькнула мысль, что пообщаться с журналистом можно было бы и здесь, прямо на улице. Но дождь хлестал так, что сердце ее дрогнуло. Было видно, что гость, совсем еще молодой парень, промок до нитки: штанины светло-коричневых брюк пропитались влагой и стали темно-коричневыми.

— Заходите в дом. А то на улице такой ливень!

— Спасибо, — облегченно вздохнул гость, представившийся как Такато. Пройдя в дом, он снял ботинки. Но носки тоже промокли и оставляли мокрые следы на полу. — Я тут наследил, вы уж извините великодушно. У вас тряпки не найдется?… — спросил Такато извиняющимся тоном.

— Не волнуйтесь. Снимите носки, пока мы беседуем, они успеют немного просохнуть.

— Неудобно как-то. Я ведь у вас впервые…

Юкико читала, что на Западе не принято разуваться при посторонних. Обувь снимают перед сном. Поэтому, разуваясь при постороннем человеке, вы как бы приглашаете его в постель. И уж тем более неудобно снимать носки. Но Юкико все же решила настоять на своем:

— Ничего стыдного тут нет. Я брошу их в сушилку, и они мигом высохнут.

— Да? Но носки такие грязные…

— Я же сказала, не стоит волноваться, — Юкико без лишних слов взяла носки и проводила гостя в гостиную. Носки действительно оказались страшно грязными, поэтому Юкико постирала их с мылом и только потом бросила в сушилку.

— Я вам так благодарен, — сказал Такато, когда Юкико вернулась в гостиную. Он протянул ей визитку с именем и фамилией — Норио Такато, журналист. — Вам не доводилось читать наш журнал?

— Я видела его в приемной стоматолога или в банке. Вообще-то Томоко частенько приносила такой журнал с работы,

но Юкико не хотела заводить разговор о сестре, которая тоже работала в средствах массовой информации.

— Наш журнал публикует статьи по делу Уно, но мы никак не можем раскрыть суть его личности. Поэтому стараемся разыскивать знавших его людей, чтобы писать о нем объективно. Иначе Уно будет выглядеть просто чудовищем… Как вы познакомились с Фудзио Уно? — спросил Такато.

— Мы действительно знакомы, но не так близко, чтобы я могла поведать вам что-то новое.

— Но где вы с ним встретились?

— Здесь. Он подошел ко мне и сказал, что мои вьюнки поразительно красивы.

— Вьюнки? Он любит растения? Впервые слышу, — заметил Такато, вынимая ручку и блокнот.

— Нет, он был равнодушен к природе, но это я поняла позже. Наверное, то был просто повод завести разговор.

— И сколько раз вы с ним встречались?

— Ну, раза три или четыре…

— В этом доме?

— Да, еще он приглашал меня покататься на машине.

— И вы поехали?

— Мы прокатились по побережью, а потом он отвез меня домой.

— Вы просто катались на машине? Вы никуда не заходили?

— Мы перекусили в каком-то ресторане, как раз подошло время обеда.

— О чем вы беседовали?

— Да практически ни о чем. Я только поняла, что он развелся с женой. Еще он сказал, что занимается торговлей удобрениями, что иногда помогает своим родителям в их магазинчике, когда есть время.

— А он никогда не пытался вас соблазнить?

— У меня не сложилось такого впечатления. Просто случайно оказался в наших краях, вот и зашел в гости.

— Но ведь это было не один раз! Вы ему, наверное, нравились?

— Ничего такого я не заметила. Я шью на дому кимоно, поэтому могу слушать человека, занимаясь своей работой. Мне кажется, что у него не нашлось близкого человека, который захотел бы выслушать его.

— Вы смогли понять, что он за человек? Какой у него характер? Вы же встречались…

Юкико подумала, что это неверное выражение — «встречались». Слово «встречаться» подразумевает более тесные отношения. Однако Юкико не захотелось разъяснять в подробностях ее отношения с Фудзио — и она промолчала.

— Не знаю. У него оказались довольно хорошие манеры. И, пожалуй, он был приятным собеседником, даже когда лгал.

— Сейчас стали известны имена нескольких женщин, которые состояли в близких отношениях с Фудзио Уно. Вы что-нибудь знаете о них?

— Нет.

— Он поддерживал с ними сексуальные отношения. Даже был влюблен. Говорят, что у одной из этих женщин были напряженные отношения с мужем, поэтому она всерьез увлеклась Уно… Вы не знаете, кто она?

— Нет, я ничего подобного от него не слышала, — Юкико, не колеблясь, ответила отрицательно, хотя сразу вспомнила о Хитоми.

— Извините, что я задаю вам такой вопрос, Хата-сан, но неужели вы ни разу не почувствовали опасности, не испугались, что он убьет вас?

— Нет, я никогда не чувствовала ничего подобного.

— Но почему? Ведь Фудзио Уно всегда действовал по одной схеме. Подвозил на машине, насиловал и убивал.

— Ничего подобного не было.

— Наверное, потому, что вы относились к нему с добротой. Вот, Вы даже мне носки высушили.

— Я стараюсь помогать всем, кто в этом нуждается. Я бы высушила носки для любого человека.

— Как вы думаете, что заставило его совершать такие ужасные преступления?

— Мне кажется, что у него непрочные связи с миром. Вероятно, он никогда ни за кого не отвечал, он не осознавал, что никто не сделает за него того, что должен делать он сам… Его воспитывала мать, она сильно баловала ребенка, а отец вообще не обращал на него внимания. Он не объяснил Фудзио, что значит быть мужчиной, исполнять свой долг. В магазине всю власть захватил шурин, а Уно-сан не имел возможности проявить себя. По-моему, он всю жизнь находился на иждивении у родителей. Разве это нормально?!

— Вы так хорошо знаете его жизнь?

— Я вычитала это в журналах. Может быть, даже в вашем журнале.

— Уже доказано, что он убил двоих — Кэна и Каё Аоки. Еще двух девушек, Томоко Симаду и Рэйко Сугу, он бросил в беспомощном состоянии, в результате чего те погибли. Наверное, еще есть и другие нераскрытые преступления. Полиция, разумеется, проверит списки всех пропавших без вести, может быть, среди них есть жертвы Уно. Скажите, он никогда не рассказывал вам о своих женщинах?

Юкико не испытывала доверия к репортерам; в то же время было не похоже, что Такато преследует какой-то злой умысел.

— Я не знаю круг общения Уно-сан.

— Возможно, это просто слухи, но поговаривают, что вы оплатили услуги защитника Уно. Это правда?

— Я еще не приняла окончательного решения. Если семья Уно-сан захочет оплатить его защиту, то мне не придется участвовать материально. Если они откажутся, то платить буду я. Собственно, я нашла адвоката для Уно-сан по его личной просьбе.

— Но ведь ему могут дать государственного защитника, за которого не нужно платить. Этот судебный процесс невозможно выиграть, верно?

Юкико с трудом нашла, что ответить:

— Адвокат — моя знакомая. Если семья Уно откажется платить, в виноватых буду я. Я не могу допустить такого.

— Вы уже заплатили какие-то деньги?

— Нет, пока ничего не платила. Адвокат тоже считает, что будет справедливо, если ее услуги оплатит семья Уно. Но, думаю, если дело затянется, мне придется вмешаться, — призналась Юкико.

— Фудзио Уно как-нибудь выразил вам свою благодарность? Сказал спасибо за вашу заботу?

— Я получила от него письмо.

— Какое письмо?

— Я его еще не распечатывала, — ответила Юкико.

Это не было ложью. Перед тем как выйти из дому, она обнаружила в почтовом ящике письмо от Фудзио. На конверте из грубой бумаги стояли только инициалы «Ф. У.», наверняка надписанные рукой полицейского. Юкико сразу поняла, что это письмо от Фудзио. Однако не стала распечатывать, а отнесла письмо в дом, оставив на дзабутоне в комнате для шитья, и пошла по делам.

По дороге Юкико размышляла о том, что ей не хочется читать его. Оно рождало мрачные предчувствия. Конечно, нельзя сказать, что ей не хочется узнать мысли Фудзио. Однако она достаточно отчетливо представляла, что он там может написать: попытается оправдаться или же опять попросит о чем-то так хитро, что нельзя отказать. Поэтому, возвращаясь домой с покупками, Юкико оттягивала момент, когда она распечатает письмо.

— Вы можете показать мне это письмо?

— Нет, это невозможно.

— Там есть что-то секретное?

— Нет. Но это письмо личного характера, и человек, писавший его, не давал мне разрешения показывать его посторонним.

— Но вы же его еще не прочли? Стало быть, и не можете знать, о чем он вам пишет. Может, он как раз дает свое разрешение? Я могу подождать, пока вы прочтете…

Юкико поставила на огонь чайник, чтобы заварить гостю чай, и пошла в комнату для шитья. Взяв письмо, она тут же вернулась в гостиную, поскольку не вполне доверяла Такато.

Если она прочитает письмо украдкой от Такато, а потом перескажет его журналисту, то он может не поверить. Еще не известно, что он потом напишет в своем журнале. Если же вскрыть письмо при нем и тут же пересказать ему содержание, то, возможно, Такато удовлетворится и уйдет.

Юкико распечатала письмо и принялась читать.

«Как ты поживаешь? Я здоров, хотя ты и пишешь, что нет смысла спрашивать о здоровье человека, сидящего в тюрьме».

Уже от одного этого у Юкико испортилось настроение. Она написала не так. Она писала о том, что в камере предварительного заключения здоровье не требуется. К тому же, Фудзио употребил фамильярные личные местоимения, хотя Юкико не давала такого повода.

«…Я встретился с адвокатом Кадзами. Честно говоря, я был удивлен, что мой защитник — женщина. Она сказала, что ее зовут Нагиса. Имя неплохое, но мне не нравятся женщины в очках. У нее очень строгий вид, и мне кажется, что она знает свое дело, поэтому я согласен с ее кандидатурой.

Приятного в моей жизни мало, разве что только сны. В снах я встречаюсь с разными женщинами. Полицейские говорят, что я хотел убить всех без разбора, но это не так. Пусть спросят у X., с которой я ездил в Иокогаму, у X. Г., что перевела какую-то книгу о Венеции, у Д. Ю. — девушки, которая не хотела учиться и мечтала иметь домик в горах. Пусть спросят у той мадонны из многоквартирного дома, которая прижимала к себе младенца… Все они вошли в мою жизнь подобно сверкающим звездам. И все они приходят ко мне во сне.

И одна из них — ты. Ты приходишь последней. Женщина, подобных которой нет в мире. Я преклоняюсь перед тобой. Мы встретились благодаря вьюнкам.

Я сочинил стихотворение о вьюнке:

Зачем печаль

моей души несчастной

покрыта синевой?

В мучительной борьбе

цветы вьюнка погибнут в полдень,

лишь тень зальет жарой…

За адвоката наверняка заплатит моя семья. Будет лучше, если они заплатят. Я хочу, чтобы этот мерзавец — мой шурин — выложил деньги.

Я не убил ни одной женщины, которая могла принести пользу миру. Я убивал только тех, кто был ничтожеством. Идиотку, что не могла прилично сидеть в электричке; алчную женщину-продавщицу; развратниц, предававшихся похоти. Я ненавижу разврат. Я ненавижу тех, кому он доставляет радость. А вот к тем, кто страдает из-за разврата, я не испытываю плохих чувств.

Извини, что не сдержал своего обещания — не посадил семена вьюнков. Будь я на свободе, я бы непременно сделал это. Верь мне. Я не лгу».

Несмотря на уверения в искренности, Юкико испытала какую-то досаду.

Такато пристально наблюдал за Юкико, пока та читала письмо.

— Я не могу показать вам это письмо. В нем есть сведения, касающиеся только автора, — ответила Юкико.

— А как насчет оплаты услуг адвоката?

— Он пишет, что заплатит его семья.

— А что там еще?

— Стихотворение. О вьюнке.

— Можно прочесть хотя бы стихотворение?

— Нельзя. Вы ведь напечатаете его в своем журнале. А авторский гонорар собираетесь выплачивать?

Это, конечно, была шутка, но Такато воспринял слова Юкико всерьез:

— Обязательно заплатим. И очень много.

— Тогда я поговорю с адвокатом. Скажу ей, что хочу продать это стихотворение. Если она не будет возражать, я уступлю его вам.

— А что там еще?

— Он пишет о том, почему убивал свои жертвы. Или, напротив, не убивал. Похоже, он убивал не всех, с кем встречался. Вероятно, именно это он говорит в полиции.

— Мы очень хотели бы знать подробности. Дело в том, что люди думают, будто Уно убивал всех, с кем встречался. Хорошо бы узнать мнение защитника Уно.

— Нам бывает жаль даже тех, кто гибнет в авариях на дорогах. А ведь Уно-сан прекрасно сознавал, что совершает убийства. Защите, наверное, придется нелегко.

— Но и вы общались с Уно! Вас же он не убил… Возможно, он кого-то еще пощадил. Мы хотим об этом написать…

Тут из кухни послышался свист чайника: закипела вода. Чайник был новый, английского производства, со свистком. Его приобрела в прошлом месяце Томоко — из-за того, что Юкико за шитьем забывала о том, что поставила на плиту чайник.

— Извините. Пойду налью чаю.

Юкико встала и застыла в нерешительности. Ей не хотелось оставлять письмо Фудзио Уно на столе. Но унести его на кухню — это выказать откровенное недоверие Такато, что невежливо. Тогда Юкико с деланным безразличием взяла письмо и как бы машинально положила его на полочку с безделушками, подальше от гостя. Она сделала вид, будто просто убирает со стола все лишнее, освобождая место для подноса с чаем.

На другой день Юкико отправилась в банк и сняла с краткосрочного счета триста тысяч иен, хотя до начисления процентов оставалось еще два месяца. К ней вышел начальник филиала и спросил, зачем ей нужна такая сумма, а потом предложил взять в банке ссуду на ту же сумму — до закрытия ее счета в соответствии с договором, что было бы для нее гораздо выгоднее. Юкико, рассмеявшись, отказалась: «Я не привыкла брать деньги в долг».

Она знала, что не умеет распоряжаться деньгами. Ей не хотелось ради каких-то процентов выполнять утомительные процедуры, и она предпочитала класть деньги на обычный депозит.

Кроме того, Юкико сняла двести тысяч иен со своей сберегательной книжки, и, сложив пятьдесят купюр по десять тысяч иен в подарочный конверт, отправилась в адвокатскую контору Кадзами.

— Адвоката сейчас нет на месте, — виноватым тоном пояснили помощницы Кадзами. Юкико не застала ее, поскольку пришла без предварительной договоренности.

Ничего страшного. Пожалуйста, передайте адвокату вот это, — сказала Юкико, протягивая конверт.

— Но это деньги… Вы доверяете их нам?…

— Я потом позвоню адвокату.

— Да? Как только Кадзами-сан вернется, мы тут же попросим ее перезвонить вам.

Адвокат Кадзами позвонила Юкико в начале восьмого.

— Извините. Я ездила в Тибу… Не стоило так беспокоиться. Уно-сан говорит, что за мою работу заплатит его семья, — сообщила она.

— Но пока-то они еще ничего не внесли?

— Я только неделю назад сделала первый запрос на оплату за сбор материалов, необходимых для оказания юридической помощи.

— Но прошла уже неделя, а вам все еще ничего не заплатили.

— Это верно. Но у них сейчас столько забот! Иначе они бы давно заплатили…

— Если бы это был мой сын, я заплатила бы на другой же день. Думаю, вы поступили бы так же? Я передала вам деньги на тот случай, если семья Уно-сан не заплатит. Если они заплатят, то вы вернете мне то, что они передали, — предложила Юкико.

— Хорошо, так и сделаем. Я по характеру вспыльчива, поэтому стараюсь не спорить.

— Я получила письмо от Уно-сан.

— Когда я была у него, он сказал, что писал вам письмо целых три дня.

— Ну, письмо не такое уж длинное, чтобы писать его целых три дня.

— В камере за заключенным наблюдает охранник, так что письмо написать не так просто. Уно-сан рассказал мне еще о двух убийствах. Полиции удалось собрать довольно много улик, поэтому он решил не запираться и показать полицейским, где он бросил трупы. Он считает, что тогда судебный процесс начнется скорее и, соответственно, его скорее приговорят к смертной казни.

На неделе у Юкико было намечено довольно много дел.

Она считала, что женщин, которые носят кимоно, становится все меньше; к тому же, теперь был не сезон для заказов. Однако последнее время все больше заказчиц шили себе кимоно для поездок за границу. Некоторые ехали за рубеж вместе с мужем, который устраивался на работу, другие просто сопровождали мужей на международные конференции или форумы. Кимоно идеально подходят для женских программ мероприятий, включающих приемы и экскурсии.

Сидя за шитьем, Юкико чувствовала, что в ее душе оседают крупицы сомнения, подобно падающим на дно песчинкам. Зачем приходил репортер из журнала «Джаст»? Он ушел — и ни слуху, ни духу. Юкико регулярно просматривала все сообщения об очередных выпусках еженедельников, но о «Джасте» не было ничего. Не было и перепечаток. Юкико допускала, что, возможно, просто пропустила журнал в газетных киосках, потому что не знала, в какой день он выходит.

То, что не ведомо, не существует — такова человеческая природа.

Но потом Юкико поняла, что, хотя крупицы сомнения не причиняют боли, словно «молчащие камни» в желчном пузыре, однажды они дадут о себе знать.

Юкико доводилось встречать в церкви Такако Камиоку, женщину лет пятидесяти, довольно полную, но деятельную и энергичную. Она организовывала благотворительные базары. Излишне говорить, что характер у нее был расчетливый, и занималась она этой работой исключительно ради выгоды. И вот Камиока неожиданно заявилась к Юкико.

— Извините, что без приглашения и отрываю вас от работы…

— Пожалуйста, заходите, — пригласила Юкико.

— Можно? Я только на пару минут. Разговаривать в прихожей было неудобно.

— Извините, что так неожиданно, да еще по весьма неприятному делу… Даже не знаю, как вам сказать. Но все-таки я спрошу: Хата-сан, вы читали этот журнал?

Такако вытащила из кожаной сумки, отделанной набивным батиком, номер «Джаст» и показала его Юкико. На обложке красовался крупный заголовок «Женщины Фудзио Уно».

— Извините, но многие спрашивали меня, являетесь ли вы женщиной Фудзио Уно? Если вы не знали об этой статье, то получается, что я принесла вам дурные вести.

— Нет, я ничего не знаю, — сказала Юкико, листая журнал.

Она старалась справиться с волнением, хотя была ошеломлена. Статья была посвящена пяти женщинам из жизни Фудзио Уно, в последнем абзаце рассказывалось о некоей госпоже Ю.

«Ю.-сан (38 лет), живет у побережья, в той местности, где Фудзио Уно совершал свои преступления. Ветер с моря долетает до ее дома, принося запах моря. Здесь она живет своей одинокой жизнью, шьет кимоно и вспоминает о Фудзио Уно. Ю.-сан любит цветы и каждый год сажает в саду вьюнки. Как-то раз, когда она пропалывала распустившиеся вьюнки, к ней подошел незнакомый мужчина: "Какие красивые вьюнки!" — сказал он. После этого между ними установились теплые отношения. Уно назвал ее "последней женщиной в его жизни". Ю.-сан — христианка, поэтому, узнав о других женщинах Уно, она испытала самый настоящий шок.

"Сначала мне казалось, что он достоин жалости, поэтому я решила заплатить за его защиту, но когда узнала всю правду, то передумала. Между нами все кончено", — заявила она, не скрывая разочарования. Она растерялась: ей хотелось верить, что этот «дьявол» искренен в своих чувствах к ней, но все обернулось предательством. В результате Уно бросила даже последняя возлюбленная».

Упрекать людей, заподозривших, что в статье речь идет о Юкико, было не в чем: Такато сфотографировал ее дом. Качество снимков оставляло желать лучшего, однако сомнений не было: это — дом Юкико.

— Уно-сан действительно приходил. Я и полиции об этом сказала. Но я никогда не была его женщиной, — смеясь, сказала Юкико.

— Я всем так и говорю, что у вас не может быть никаких отношений с Фудзио Уно, — спокойно ответила Такако Камиока, выслушав Юкико. — Но ведь даже отец Идзуми подтвердил, что вы знакомы с Уно, поэтому все сразу поверили этой статье. Как все нескладно вышло!

— Однажды мы разговорились. Я рассказала об этом святому отцу, поэтому он и решил, что я встречалась с Уно.

— Выходит, эту странную историю журнал напечатал со слов отца Идзуми?

— Нет, разумеется. По-моему, журналист основывался лишь на своих домыслах.

— Какой ужас!

— Когда вышел этот номер?

— Два дня назад.

Юкико прикинула, сколько дней прошло после ее встречи с корреспондентом. Ее удивила расторопность Такато. Прошло всего три дня! Юкико по простоте душевной предполагала, что на подготовку статьи требуется, по меньшей мере, недели две, и была сильно удивлена.

— Вы не могли бы оставить мне журнал, посмотреть? — спросила Юкико у Такако.

— Пожалуйста, мне он больше не нужен.

Когда Такако ушла, Юкико вернулась в гостиную, где гостья оставила журнал.

Что же это такое? Выходит, Такато провел ее! Пока Юкико ходила на кухню, чтобы налить чай, он успел без ее разрешения сфотографировать письмо Фудзио. Статья написана на основе домыслов и содержавшихся в письме Фудзио намеков на нескольких женщин, чьи имена и фамилии он хвастливо обозначил инициалами.

От удивления Юкико онемела. «Стихотворение о вьюнке» было помещено в статье целиком. Пусть Фудзио Уно преступник, но это же нарушение авторских прав! Юкико почувствовала себя так, будто и в самом деле продала письмо журналу. Кончики ее пальцев стали холодными, как лед.

Когда Юкико читала эту статью, повествовавшую о четырех женщинах Фудзио, ее сердце учащенно билось. Под буквой «X» скрывалась Хитоми. «Мадонна из многоквартирного дома» — это Мицуко Каная. Репортеры, судя по всему, так и не смогли ее разыскать. Да и не удивительно: Фудзио Уно проник в ее дом с улицы.

Однако в статье не было сказано, что найти эту женщину оказалось невозможно. Поскольку журналисту все-таки не удалось собрать полную информацию, он постарался сосредоточиться на достоверных фактах. В статье говорилось, что ему удалось встретиться с X. Г., которая перевела книгу о Венеции, и с Д. Ю., мечтавшей иметь домик в горах.

У Юкико сердце выпрыгивало из груди, но она все-таки еще раз перечитала статью.

О ней тот журналист писал: «Она живет своей одинокой жизнью, шьет кимоно и вспоминает о Фудзио Уно». Конечно, ее хороший знакомый оказался убийцей, причем, убийцей серийным. Такое не сразу выбросишь из головы. Однако в данном случае «вспоминает о Фудзио Уно» звучало как намек на любовные чувства Юкико к Уно.

В статье также говорилось о том, что, узнав о существовании у Фудзио других женщин, она испытала шок, поскольку была христианкой. Журналист мог написать такое только из собственного невежества: он ничего не смыслил в христианстве. Если бы он действительно понимал суть христианства, он бы догадался, что, как искренне верующий человек, Юкико сочувствует любому другому человеку, сколь бы ужасный поступок он ни совершил. Тогда Такато не написал бы такой вздор.

Кроме того, все слова, приписываемые Юкико, были выдумкой. Она не говорила: «Между нами все кончено» — и тем более не собиралась отказаться от оплаты адвоката, обвинив Фудзио в измене. Юкико отнесла адвокату Кадзами первый гонорар на другой день после визита журналиста.

Юкико сочла возможным заплатить за Уно вовсе не потому, что даже у «дьявола-душегуба» найдутся черты, достойные любви. Уно явился в мир Юкико из зарослей ярко цветущих вьюнков. Однако он совершил тяжкие преступления, и это, возможно, не позволит ей еще раз встретиться с ним. Юкико была намерена внести высокую «плату за зрелище» как случайный зритель. Если выражению «плата за зрелище» недостает скромности, можно заменить его «платой за опыт», коль скоро Юкико попала в водоворот столь бурных событий.

Если совершенно посторонний человек споткнется о лежащего на обочине дороги раненого человека, он, не задумываясь, снимет пальто и отдаст его несчастному, кем бы тот ни был. Он не будет думать о том, что пальто совершенно новое и дорогое, не станет прикидывать, что будет делать, если на него попадет кровь. Юкико испытывала примерно такие чувства.

Отец Идзуми часто говорил в своих проповедях о любви. Любовь, которую ждет от людей Христос, в корне отлична от обычной земной любви. В древнем тексте Нового Завета, написанном на греческом языке, совершенно четко разделяются чувство обычной любви, которое человек естественно проявляет, когда ему кто-то нравится, и чувство истинной любви.

В Библии сказано: «Любите врагов ваших». Бесспорно, эта фраза родилась из печального опыта человечества, ведь человек не способен любить своих врагов. Он способен испытывать к ним лишь отвращение и ненависть. Однако, если у человека есть воля, он может зажечь в своем сердце любовь и подчиняться только этому чувству. Это трудно, но осуществимо. Чувство, рожденное в таких муках, и есть истинная любовь. Библия учит нас следовать этим путем.

Поэтому любовь рождает мучительные противоречия. Вполне возможно, что репортер из журнала «Джаст», не зная всего этого, сочинил банальную историю о том, как Юкико отказалась платить за защиту Фудзио, потому что у него были другие женщины, а значит, он ей изменял.

Юкико внимательно прочла то, что было написано о других женщинах. Этот Такато, непонятно каким образом, умудрился раздобыть достоверную информацию о Хитоми. Возможно, Хитоми разговаривала не только с Юкико, но с кем-то еще. А если нет, тогда выходило, что только Юкико могла сообщить журналу «Джаст», кто стоит за буквой X.

Пальцы Юкико превратились просто в ледышки. Репортер, узнав о Хитоми, нагрянул в фирму, где служил ее муж! Какая жестокая подлость!

Однако муж Хитоми оказался удивительно благородным человеком. Он сказал так: «Может, это и правда, но все равно я не испытываю к человеку, спасшему моей жене жизнь, иных чувств, кроме благодарности». Разумеется, в журнале не было ни фотографии дома Хитоми, ни сведения о месте работы ее мужа. Поэтому они не попали в такое ужасное положение, как Юкико. Но если Хитоми с мужем подумают, что именно Юкико навела на них репортера, то возненавидят ее. При этой мысли у Юкико по спине пробежал холодок.

Относительно переводчицы книги о Венеции, которая значилась под инициалами X. Г., Такато написал следующее: «Мы встретились с ним в книжном магазине. Он ничего не понимал в книгах, поэтому я дала кое-какие советы. Я сделала бы то же самое, будь на его месте любой другой человек. Если бы я знала, что он станет таким известным, я пообщалась бы с ним в каком-то более интимном месте, ха-ха-ха!» — ответила она. Эта легкомысленная дамочка, похоже, не испытывает никакого страха, напротив, сожалеет об утрате такого партнера для развлечений».

Девушка Д. Ю., страдавшая неприязнью к школе, на уроки не ходила и однажды, когда она по привычке слонялась по городу, ее подобрал Уно.

«Мне с ним было интереснее, чем в школе. С ним можно было болтать о чем угодно. Я и подумать не могла, что он окажется таким ужасным человеком. Со мной он был добр», — заявила она.

«Уно катал эту девчонку на машине, они ходили в кафе, бывали в отелях», — писал Такато.

Юкико уже ничему не верила. Если судить по тому, что он написал о ней самой, невозможно понять, есть ли в этой статье хоть одно правдивое слово.

Юкико грызла мысль о том, что сведения о других женщинах Такато тоже, возможно, почерпнул в том письме Уно. Это надо было выяснить. С неприятным чувством она взяла визитную карточку журналиста.

Набрав номер редакции журнала «Джаст», она попросила соединить ее с Такато.

— Такато сегодня в редакции нет, — довольно неприязненно, хоть и не грубо, ответил кто-то.

— А когда он появится?

— Точно не знаю, какие у него планы на сегодня. А кто вы?

Когда Юкико объяснила, что журналист Такато получил от нее сведения, касающиеся дела Фудзио Уно, собеседник сказал: «Подождите минуточку»; в телефонной трубке воцарилось молчание, потом послышался другой голос — столь же равнодушный, как и первый:

— А какое у вас дело?

— Мои ответы представлены неверно. Я хочу узнать, каким образом так получилось.

— Такато не является нашим сотрудником. Он работает внештатно. На этой неделе ему было поручено написать статью об Уно, и теперь он свободен. Так что сейчас он может выполнять задание другой редакции, возможно, он куда-то уехал. Я не могу знать, куда. Если вы объясните, что именно он исказил в статье, я ему передам.

— Он приписал мне то, чего я вообще не говорила. И потом, оно публиковал стихи Фудзио Уно. Стихи были в письме Уно, адресованном мне, и я не давала своего разрешения на публикацию. Я могу предположить, что Такато-сан тайком сфотографировал это письмо, когда я отлучилась на кухню, — Юкико последовательно изложила свои претензии.

— Вам нужно поговорить непосредственно с Такато, но мне трудно поверить в это. Вы говорите, что оставили письмо и ушли на кухню? Может быть, он расценил ваш жест как намек, подумал, что вы разрешаете прочесть письмо, раз оставляете его на виду?

— Видите ли, я специально убрала письмо, положила его довольно далеко от того места, где сидел Такато-сан, так что он не мог до него дотянуться. Не думаю, что дала ему повод истолковать мои действия столь превратно! — В голосе звучала не злость, а искреннее отчаяние.

— Ну, меня там не было. Так что ничего не могу вам сказать поэтому поводу. Такато будет на следующей неделе, я с ним переговорю и сообщу вам.

— И еще, я хотела спросить насчет гонорара за стихотворение Уно-сан, которое вы без разрешения опубликовали в журнале. Вы не собираетесь платить?

— Думаю, мы заплатим. Но сейчас я не могу вам этого обещать. Впрочем, кажется, Такато уже обращался в бухгалтерию насчет гонорара. Выплаты обычно производятся недели через две после публикации.

— Но ведь вы не имели права публиковать стихотворение без разрешения господина Уно?!

— Такато будет в редакции в следующий вторник, он вам позвонит. Можно узнать ваш номер телефона?

Юкико повесила трубку, поняв, что все бесполезно. Ее охватило уныние. Она беседовала с Такато с глазу на глаз, без свидетелей. Никто не подтвердит ее правоту. Что бы она теперь ни сказала, он сможет возразить: «А разве вы не так говорили?» — и спорить с ним бессмысленно.

Теперь Хитоми наверняка разгневана на нее. Юкико чувствовала себя так, будто ее душу растоптали грязными сапогами.

Мысли ее путались, она поняла, что обязана сообщить о случившемся адвокату Кадзами. Она позвонила в контору защитницы, но ей сказали, что Нагиса уехала по делам в Тибу и вернется очень поздно.

— А нет ли возможности как-то связаться с ней? — спросила Юкико. Но ей ответили, что Нагиса находится в разъездах, поэтому остается лишь ждать, когда она вернется домой и сама позвонит Юкико.

— Ну, что ж, позвоню завтра утром, — ответила Юкико и повесила трубку. Нагиса как-то обмолвилась, что если Юкико срочно потребуется ее помощь, лучше звонить в контору в половине девятого утра.

Был уже поздний вечер, но Юкико совершенно не хотелось есть. Она впервые поняла, каково это, когда люди показывают на тебя пальцем. Идя на рынок за покупками, она словно слышала шепот: «Вот она, смотрите, вот она!» Конечно, это была просто фантазия. В журнале не напечатали ее фотографии, поэтому прохожие никак не могли узнать ее лица.

Однако среди ее знакомых новости распространились мгновенно. «Невозможно представить, что она могла так поступить», — судачили люди, чтобы развеять скуку.

Хотя сумерки давно сгустились и в комнате стало темно, Юкико все еще сидела без света, поскольку в темноте она чувствовала себя в безопасности. Она не хотела никого видеть. Не хотела выходить из дому. Она впервые осознала смысл выражения «отгородиться от мира». В начале девятого зазвонил телефон, разорвав повисшую тьму.

Юкико думала, что это Нагиса Кадзами, но услышала в телефонной трубке голос Томоко.

— Томо-тян, как настроение?

— Какое тут настроение! Не задавай глупых вопросов! Ты журнал видела?

— Сегодня узнала про статью, — потерянно сказала Юкико.

— Как ты о ней узнала?

— Одна прихожанка из нашей церкви опознала дом по фотографии.

— Не удивительно. Этого и следовало ожидать. Ты разговаривала с этим журналистом?

— Если бы я с ним не поговорила, представляешь, что бы он мог тогда написать?!

— До каких пор ты будешь такой дурой?! — резко сказала Томоко. — Ты ведь не так уж плохо знаешь людей этого круга! Им только слово скажи, так они раздуют такое, чего ты и не говорила вовсе.

— Мне сказали, что он внештатный корреспондент, не сотрудник редакции.

— То есть они не несут ответственность за его действия. Я так и знала, что этим все кончится! Я всегда понимала, что этот Уно — подозрительный тип. Мне было ясно, что если ты не прекратишь с ним общаться, это ни к чему хорошему не приведет!

— Мне нужно с тобой посоветоваться. Томо-тян, что же мне делать? Ты ничего не сказала об этой статье в «Джаст», — Юкико старалась сохранять спокойствие, слушая выговор младшей сестрицы. Ей нужно мнение Томоко. Нужно смиренно выслушать все, что скажет та. Она опытный человек.

— Поступай, как считаешь нужным! Ты сама ввязалась в эту дурацкую историю. Я не знаю, как выпутаться из нее.

— Ты права, — пробормотала Юкико.

— У Мицуко Канаи все очень скверно. Ее семейная жизнь рухнула, и в этом виноват твой дружок!

— А что еще случилось? Что еще произошло с Мицуко-сан?

— Раз тебе это так интересно, то почему бы тебе не поехать и не узнать у нее?! — Томоко бросила трубку.

Чтобы успокоиться, Юкико пошла в комнату для шитья и присела на дзабутон. Это был дзабутон, по старинке набитый ватой; от времени он стал жестким и имел жалкий вид, потому что вата свалялась. У матери хранились бабушкины шелковые кимоно, вот Юкико вместе с матерью и смастерили из них этот дзабутон, вместо того чтобы покупать новый из искусственных тканей. Его давно было пора подновить, но ей что-то лень. К тому же, свалявшийся дзабутон даже помогает сосредоточиться на работе…

Сидя на жестком дзабутоне, Юкико в одиночестве обдумывала, что же произошло с ней. Человек с живым, острым умом способен найти ответ на мучительные вопросы за считанные секунды, но Юкико всегда требовалось много времени. Иногда несколько дней или даже несколько месяцев. Однако она считала, что лично ей просто необходимы подобные сомнения. В человеческой жизни все события, кроме смерти, представляют собой поступательный процесс. Юкико пришла к мысли, что даже если движение к цели таким окольным путем порой кажется глупым — для определенного типа людей это оптимальный способ принятия решений.

Зачем Фудзио Уно появился на свет? Чтобы отнять жизнь у мальчика и нескольких девушек? В этом его предназначение? Юкико не нравилось жить по расчету. Часто расчеты людей не оправдываются. Однако жизнь Фудзио была слишком уж далека от всяких расчетов.

Юкико знала, что, испачкавшись, уже не отчистишься. В Японии только один человек смог избавиться от приставшей к нему грязи. Но обычному, простому человеку не под силу вывести пятно позора. Юкико сама нашла ответ на собственный вопрос: простой человек обречен всегда жить с этим пятном. К счастью, у нее есть Бог. Хоть она и не самая рьяная католичка, понять ее душу может только Господь Бог, а не какой-то журнальный писака. И в этом ее спасение.

Однако слова Томоко гвоздем сидели в голове. Юкико решила позвонить Мицуко. Нужно только не причинить ей боль, не выдать своего возбуждения. Юкико решила держать себя в руках, она должна сохранять самообладание при разговоре с Мицуко!

Просидев так добрый час, Юкико наконец достаточно успокоилась, чтобы набрать номер телефона Мицуко.

К телефону долго никто не подходил, и она подумала, что Мицуко нет дома. Юкико даже почувствовала некоторое облегчение, поскольку звонок дался ей тяжело. Она уже собиралась повесть трубку, как, к ее удивлению, в трубке послышался тонкий, еле слышный голос — словно из преисподней.

— Мицуко-сан? Это сестра Томоко Хаты.

— Давно не виделись, — прошелестела Мицуко. Она отвечала, не думая, машинально.

— Как дела? Томоко о вас очень беспокоится, да и я постоянно думаю о вас.

Никогда еще Юкико не испытывала такой боли. Ей казалось, что кто-то бередит ее еще не зажившую рану.

— Спасибо…

— Как ваш муж? — Юкико не могла заставить себя спросить о ребенке, которого Мицуко носит под сердцем.

— Муж… Он в больнице.

— Болен?

— Я, честно говоря, не знаю. Он в психиатрическом отделении. Юкико растерялась, не зная, что и сказать.

— А что с ним? Что-то странное?

— Не знаю. Сначала он перестал ходить на работу. Ну, как дети отказываются ходить в школу. Все думали, что это временно, но потом он вообще перестал интересоваться чем-либо. Он ни на что не жалуется, просто каждый день с утра до вечера смотрит в больнице телевизор.

— А что в этом плохого, если это его радует?

— Смотреть-то он смотрит, но не может сказать что. Он ничего не понимает.

— Что говорят врачи?

— Говорят, что у него атрофия клеток головного мозга. Так бывает, когда человек впадает в маразм.

— Но ему же…

— Тридцать пять лет.

— Да, тут утешения бесполезны… А как все это случилось? Ведь наверняка же были и раньше какие-то тревожные симптомы?

— Не знаю. Я ничего не понимаю. Просто он отстранился от всего.

— Как это — отстранился?

— Не знаю. Просто существует в каком-то ином измерении.

— Но он ведь еще жив!

Голос Мицуко был таким глухим, словно доносился из бездны. И хотя Юкико говорила не по видеотелефону, она словно воочию видела лицо своей собеседницы. Вот Мицуко склонила голову. Потупила глаза, будто ее окружают люди. Это читалось в ее голосе. Мицуко была совершенно раздавлена, ее состояние передавалось Юкико по телефонному проводу.

— Значит, он в больнице, но лечение ему не требуется? — спросила Юкико.

— Да.

Мицуко была немногословна. При обычных обстоятельствах это можно было бы списать на нежелание обременять собеседника. Но в данном случае все было не так.

— Тогда, может, лучше забрать его домой? И вам будет веселее?

— Это так… Но он будет все время молчать. А я буду думать, что живу с чужим человеком. Или с живым трупом… Это еще страшнее.

— А как ваше здоровье?

Для Юкико это был самый животрепещущий вопрос. Ее больше всего беспокоил тот факт, что Мицуко забеременела. Но она даже сестру не спрашивала, какое решение приняла Мицуко.

— Спасибо.

— А здоровье малыша?

— Спасибо.

— Он подрос?

— Да.

— Мицуко-сан, извините меня, но можно к вам завтра зайти?

— Пожалуйста.

— Правда?

— Да.

Юкико не хотелось бередить раны Мицуко.

— Я зайду часов в десять утра. Хорошо?

— Да, я буду ждать.

Трудно было поверить, что эта вялая, апатичная Мицуко когда-то была энергичной сотрудницей Томоко.

Юкико положила трубку и пошла проверить, заперта ли дверь.

В коридоре было небольшое окно, через которое Юкико обычно смотрела, нет ли на улице дождя. В тот вечер на небе висела почти полная луна. Юкико вдруг почувствовала, что время словно бы остановилось, будто по мановению волшебной палочки. Говорят, что дом пуст без детей. Но в таких случаях Бог дарует людям некую иллюзию жизни. В бездетных семьях человек не чувствует бега времени и словно не старится.

Интересно, чем сейчас занимается Фудзио, подумала Юкико. Наверное, уже спит. Он говорил, что на допросах ему приходится тяжело. Может быть, даже в такой поздний час он все еще сидит в освещенной ярким светом комнате для допросов полицейского управления Миуры.

Если он уже вернулся в свою камеру, то должен всем сердцем ощутить печаль этой тихой лунной ночи.