Некоторые считают, что это редкостная удача — лишить невинности девственницу, но Фудзио убедился, что в этом нет ничего интересного. Яманэ Ёсико была похожа на заморенного цыпленка, а не на женщину в расцвете красоты и сексуальности. Наверное, было бы лучше, если бы она походила на поросенка. А уж разговаривать с ней о чем-либо было вообще бессмысленно — все равно, что с инопланетянином. И все же Фудзио записал номер телефона Ёсико.

— Когда к тебе можно звонить? — спросил он Ёсико.

— Если позвонишь мне во время ужина, то, скорее всего, трубку возьму я. Я во время ужина сижу ближе всех к телефону.

— А если это будешь не ты, то я положу трубку, — рассмеялся Фудзио.

Домашние Ёсико могут запомнить его голос, поэтому лучше ничего не говорить, если трубку снимет кто-то другой. Что ни говори, мужчина, который звонит дочери-школьнице, вызывает подозрения.

Неудача с Ёсико лишь подстегнула Фудзио к новым поискам. Если тебе нужны женщины, то нужно рыскать повсюду, а не сидеть в магазине, словно приклеенный к стулу, с утра и до вечера, как этот кретин Сабуро.

Его отношения с шурином, и без того не безоблачные, теперь расстроились окончательно. А все началось с того, что Сабуро собрался перестраивать магазин и намекнул Фудзио, что тот пятачок, где Фудзио ставил машину, будет тоже пущен «в дело». Сабуро намеревался натянуть у входа в магазин тент, поставить витрины и торговать там «европейскими» конфетами и пирожными. Это хотя бы немного скомпенсирует арендную плату за землю, к тому же те покупатели, что придут за сладостями, возможно, купят и фруктов или овощей. Получается двойная выгода.

Фудзио решительно воспротивился начинанию шурина, поскольку было ясно, что ради увеличения доходов от магазина он лишается бесплатной стоянки.

— Ну ладно. Если тебе так уж нужно, валяй. Но я тогда поставлю машину на платной стоянке, имей в виду, — заявил он.

— За стоянку будешь платить из своих. Мы не можем изымать деньги из оборота. Ведь это машина для твоих развлечений, а не для дела, — предупредил Сабуро.

— Рискни, попробуй. Увижу тент — и все там покрушу! — на лице у Фудзио играла довольная ухмылка. Он получал наслаждение, шантажируя Сабуро.

— Тогда изволь работать. Неужели тебе никогда не хотелось добросовестно поработать? — Сабуро храбрился, хотя было видно, что он трусит.

— Это мой дом, как хочу, так и живу.

— А вы, матушка, на чьей стороне? Опять поддержите Фудзио? Мать, словно стесняясь, заглянула зятю в лицо:

— Пусть Фудзио сам платит за…

Она не успела закончить. Фудзио неожиданно пнул стоявшую рядом с ним керосиновую печку и опрокинул ее.

Печки современной конструкции устроены так, что автоматически гаснут, опрокидываясь во время землетрясений.

Эта печка не была современной.

— Фудзио!

Вскрикнув, мать осталась сидеть, словно завороженная. Она молча смотрела, как огонь охватывает соломенные татами, на которые выплеснулся керосин.

Фудзио тоже не сдвинулся с места. Да гори оно все!

Замер от неожиданности и отец.

Один шурин не растерялся. Он метнулся за хранившимся под лестницей огнетушителем, и, влетев в комнату, залил пенной струей пламя, уже перекинувшееся на прикрывавшее котацу одеяло.

Когда огонь погас, отец так и продолжал стоять истуканом в углу. Мать рыдала.

У Сабуро на губах пузырилась пена.

Фудзио подумал было, что струя из огнетушителя ненароком попала ему в лицо, но тут же понял, что вечно спокойный шурин сейчас вне себя от бешенства.

С перекошенной от злости физиономией Сабуро решительно потянулся к телефону.

— Сабуро, ты куда звонишь?! — закричала мать — Мы ведь потушили пожар! — Она схватила за руку зятя, который уже набирал номер.

— Отпустите меня, матушка! Ваш сын совершил поджог. Я сдам его полиции.

— Какой поджог? Разве был поджог? У тебя нет доказательств! Я все равно заявлю полиции, что Фудзио споткнулся и нечаянно опрокинул печку!

Сабуро и мать, тяжело дыша, яростно уставились друг на друга.

— Вот вы, матушка, его выгораживаете, а даже не понимаете, чем все это кончится!

— Валяй, звони. Мне плевать. Времени у меня полно, могу и в полицию съездить. — Фудзио с усмешкой уселся на пол в углу — куда не долетела пена из огнетушителя.

— Матушка, когда-нибудь ваш сынок всех нас угробит. Это тоже сойдет ему с рук?

— Стоит ли преувеличивать, — глумливо откомментировал Фудзио.

— Сабуро, ты все-таки думай, что мелешь, — накинулась на зятя мать. — Поджог, говоришь? Да, если об этом узнают люди, кто больше всех пострадает? Мы пострадаем, и ты тоже. Твои же дочери Митиё и Сатиё. Ведь получается, что это их родной дядя поджег дом! Да на них все будут показывать пальцем! Такой позор!

Шурин молчал.

— Делайте, что хотите, звоните, куда хотите. Достали! — Фудзио неторопливо поднялся на ноги. — Моралисты! Всех своей меркой меряете. У меня своя жизнь. Думаете, все будет по-вашему? Ошибаетесь!

И вышел.

Немногие люди находят удовольствия в ссорах. Фудзио находил. Вид прожженной в татами дыры, комнаты, заляпанной хлопьями пены, вызывал, конечно, угрызения совести, однако было и приятное возбуждение.

Приятно ощущать себя сильным. Ссоры не возникают на пустом месте. Ссоры возникают, когда есть потребность выплеснуть свою злость. Тот, кто подавляет в себе эмоции, вредит здоровью и чувствует, что превращается в лгуна.

Возможно, кое-кто сочтет лгуном именно его, Фудзио, но ведь он никогда не лжет без причины! А если и лжет, то делает это по вдохновению и обстоятельствам. Если он, Фудзио, — лгун, то что тогда говорить о писателях и вообще творцах?

Насвистывая какую-то мелодию, Фудзио направился было к себе, но, рассудив, что Сабуро не отступится от своего, тихо прокрался назад и стал подслушивать.

— Отец, что же это такое? — послышался голос Сабуро. — Вы все терпите и терпите, и не говорите ему ни слова! Как же так можно? Думали, обойдется, если смолчать?

Отец что-то промямлил в ответ.

— Будь это чужой, я бы сдал его полиции, не задумываясь! Ведь поджог как-никак. Если бы кто-то погиб, то это квалифицировалось бы как убийство. Фудзио отделял от убийства один шаг!

— Послушай, Фудзио просто перевозбудился. В нормальном состоянии он никогда бы такого не совершил.

— Перевозбудиться может каждый. Но не каждый станет поджигать дом! Если человек, конечно, в своем уме. И потом — надо же уметь держать себя в руках. Как его воспитывали?

— Я и сама в толк не возьму. Наверное, это мы виноваты. Мы его недостаточно любим. Но ведь мы его так баловали в детстве! — тутмать захлюпала носом, и Фудзио догадался, что она едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.

Не мудрено, что он возбуждился — ему же велели распрощаться с машиной!! А машина — залог его сексуальной свободы. Ему попытались перекрыть кислород — вот он и перевозбудился! — подумал Фудзио о себе в третьем лице.

— Не нужно было так его баловать!

Отец и мать подавленно молчали.

— До сегодняшнего дня я думал, что вы способны когда-нибудь трезво оценить, что это за человек! Но если вы не желаете сделать это, то я умываю руки. Кончится тем, что либо он нас прикончит, либо мы будем мечтать о его смерти. Другого не дано. И это вы, его родители, повинны в том, что дело зашло так далеко!

Фудзио слушал Сабуро совершенно хладнокровно. Ничто не шевельнулось в его душе.

Они допускают мысль, что Фудзио может убить их, но не помышляют о том, чтобы самим расправиться с Фудзио. Это совершенно явственно следует из слов Сабуро. Таковы понятия шурина о справедливости и порядочности. Пусть лучше Фудзио умрет сам — и поскорее. Они рассчитывают на такой исход.

Если верить средствам массовой информации, можно подумать, что все люди в мире только и делают, что желают друг другу счастья и долголетия. Только вранье все это. В действительности слишком многие жаждут смерти своих знакомых и близких, просто ждут не дождутся этого. Вот и Сабуро мечтает о том, чтобы Фудзио умер.

Но Фудзио сейчас не чувствовал никакого негодования по этому поводу, его даже удивило собственное равнодушие. Ведь это проще пареной репы — схватить хилого Сабуро за шиворот и хладнокровно размозжить его дурную башку о столб в токонома. Его семья хочет его смерти… От этого Фудзио испытал довольно странное чувство — близкое к удовлетворению.

— Может, ему лучше будет пожить отдельно? — с надеждой спросил отец. Он явно цеплялся за последнюю соломинку, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения. Видимо, устал от бесконечных попреков Сабуро.

— Ну, о таком варианте можно было бы только мечтать… Но при условии, что вы не будете ничего давать ему сверх того, что он получает теперь. Это и так баснословная сумма.

«Баснословной суммой» были жалкие сто пятьдесят тысяч иен. Сабуро считает, что это верх расточительности — давать такие деньги бездельнику, который палец о палец не желает ударить. Мнением Фудзио на этот счет, ясное дело, никто не удосужился поинтересоваться. А если бы и спросили, то Фудзио ответил бы, что вкалывать каждый день за такие гроши просто глупо.

— Впрочем, если даже он скажет «да», я все равно не поверю. Матушка все равно станет ссужать его деньгами, так что Фудзио будет как сыр в масле кататься. Все кончится этим.

У Сабуро было достаточно оснований, чтобы делать подобные заявления. Однажды Фудзио пожаловался матери, что ему не хватает денег, и та украдкой от Сабуро стала подкидывать ему по пятьдесят тысяч иен в месяц. Злопамятный Сабуро не забыл этого, и теперь уже не верил ни единому слову матери, когда речь шла о деньгах.

— Вы и впрямь решили, что достаточно развести нас с Фудзио по разным углам — и все проблемы решатся сами собой? Что дело просто в том, что мы не сошлись характерами? Да как вы не видите!..

Визгливый, как у женщины, голос Сабуро отчетливо доносился до Фудзио, притаившегося на верху лестницы.

— …Даже если он будет жить отдельно… Неужели вы думаете, что ваш сынок способен ужиться с людьми и добросовестно трудиться? Если на него не найдется управы, он может наделать черт знает чего! Не задумываясь! Тут-то, по крайней мере, я всегда начеку… Как чувствовал, что он подпалит дом — вот и припас огнетушитель на этот случай. Но то я. А ведь большинство людей даже не умеет толком обращаться с огнетушителем. И если Фудзио вытворит такое же, как сегодня, в другом доме, то спалит не только свое жилье, но и соседей! Возможно, кто-то погибнет в результате пожара — и тогда ваш сын станет убийцей. Я против того, чтобы он жил отдельно. Потому что здесь сгорим только мы. Пусть будет так, если суждено судьбой. Когда злая собака кусает людей, то отвечает ее хозяин. Вот так и с нашим Фудзио.

— Но он же взрослый человек. Он будет сам отвечать за свои поступки, — без особой уверенности возразила мать.

— Юридически да. В суде. Но не в жизни. Вы надеетесь, что газеты и телевидение пощадят нас? Думаете, они станут считаться с чувствами родственников? Да они только трезвонят о гуманности и справедливости, а сами готовы раздавить человека. Неужели вам это не ясно? И так уже идут разные слухи. У моих детей выпытывают в школе — а что, дядя у вас безработный? А что он делает каждый день? Уже это — позор.

Дослушав до этого места, Фудзио, намеренно грохоча каблуками, сбежал по лестнице на улицу. Пусть знают, что он все слышал.

Не будь рядом строгого зятя, мать непременно выскочила бы следом: «Фут-тян, ты куда?» Но под суровым взглядом Сабуро она не смела пошевелиться.

Фудзио направился прямиком к машине. Открывая дверцу, задумался: куда же податься? В кино ничего интересного не идет. К тому же утро, еще только половина десятого. Но… Есть человек, который в это время дома — и сидит один! Эта… женщина, которая шьет. Фудзио не сразу сообразил, как ее зовут, — он только помнил, что она сажает вьюнки.

Фудзио был так возбужден, что до самого ее дома не мог припомнить, как ее имя. Он даже не был уверен, что найдет ее дом. Сейчас, когда не цветут вьюнки, он ничем не отличается от других домов. Да и сам он хорош, никогда ничего толком не сделает, даже места не запомнил. Думая о той женщине, он мысленно слышал ее голос. А вот Дом… Дом он решительно не помнит.

Однако дом с вьюнками он узнал. И, увидев у входа табличку с фамилией «Хата», конечно, вспомнил и имя — Юкико.

Дверь в прихожую была приоткрыта. Однако Фудзио счел нужным позвонить.

— Иду! — послышалось из глубины дома, затем донеслись звуки приближающихся легких шагов. На Юкико был кремовый свитер и серая юбка, лицо, как и всегда, без тени косметики.

— Это я, Уно, — сказал Фудзио. Здесь он назывался своим подлинным именем, и от этого испытывал какую-то странную неловкость. — Опять занесло в ваши края… Как поживаешь?

— Спасибо, нормально.

— Если ты занята, то не буду тебе мешать…

— У меня сейчас срочный заказ — кимоно для выпускного вечера в школе. Но ты все равно проходи. Мы же можем поговорить за работой…

Как и в прошлый раз, Фудзио, войдя в комнату, не знал, куда деться от смущения. Однако Юкико тут же положила на прежнее место дзабутон, и Фудзио сел.

— Как твои дела? Успешно?

— Отвратительно.

— Что случилось?

— Я врал тебе, что все прекрасно. На самом деле я уже тогда прикидывался. Такой уж у меня дурацкий характер, — засмеялся Фудзио. Конечно, бурная утренняя стычка не прошла даром, и настроение у него было не из лучших, однако эта дежурная реплика прозвучала вполне искренне.

— Однако ты ведь не умираешь от голода, верно? А вот другим приходится работать, чтобы сводить концы с концами. — Юкико слегка нахмурила брови. Белый воротничок блузки очень шел ей, подчеркивая чистоту ее честного лица.

— На самом деле торговлей занимаются мои родственники, а я помогаю в магазине, но только когда есть настроение. К тому же, я теперь холостой, а если живешь с родителями, не нужно платить за квартиру и за питание. Тем более, что я сейчас безработный, — беспечно сообщил Фудзио.

— Смотрю, балуют тебя твои родные.

— Меня? Да ты что?! Все считают меня обузой! Из-за этого я и сбежал к тебе!

— Почему ты решил, что тебя считают обузой? Никто в мире не может быть обузой для семьи.

В голосе Юкико прозвучала такая уверенность, что Фудзио охватило смятение:

— Это не так. В мире много людей, чьей смерти желают все окружающие. Я — один из таких.

— Не переживай, — примирительно сказала Юкико. — Некоторые способны понять, что такое счастье, лишь когда жизнь изрядно побьет их. Ничто не случается просто так.

— Интересный у тебя взгляд на вещи.

— Неужели? По-моему, самый обыкновенный. — Юкико помолчала немного. — А что с семенами моих вьюнков?

— С семенами-то?… Я их храню. Посажу весной.

— Зачем ты врешь? Ты же выбросил их прямо у моего дома. А я их случайно нашла. Впрочем, выбросил или нечаянно обронил — это не имеет значения. Просто мне стало жаль бедные семена.

— Я и не думал обманывать, — сказал Фудзио. — Да и не Семен мне были нужны. Просто хотел с тобой познакомиться.

— Я считала тебя лгуном, а ты — честный человек. Я была неправа, когда подумала о тебе плохо, — сказала Юкико.

— Да что ты! Ты меня не знаешь. Ведь я только и делаю, что всем вру.

Это признание оказалось для Фудзио на удивление приятным.

— Вот оно как… Поняла! Интересное заявление. Очень по-человечески звучит, — заметила Юкико. — Хотя кроме этого из тебя, наверное, другой правды не вытянешь. Если ты действительно прирожденный лжец, то это честное признание. А если нет, то — весьма изящная шутка.

— Ладно, хватит надо мной насмехаться! Ты вертишь мной, как хочешь…

Фудзио не кривил душой. Такого он еще никогда не испытывал — ни с женщинами, с которыми знакомился на улице, ни дома.

— И вообще, после того как ты меня отвергла…

— Ты что-то натворил?

Юкико задала вопрос равнодушно, ни на секунду не отрываясь от работы.

— Я не могу без женщин.

— Не слишком оригинально. Хотя, лично я не могу понять мужчин.

— Стоит мне посмотреть на женщину, сразу хочется с ней познакомиться. Но ты — совершенно особый случай, — поспешил добавить Фудзио. — Ты… ты — дух вьюнка.

Он придал лицу серьезное выражение:

— Я тогда переспал с девственницей. Правда, чертовка солгала. Сказала, что у нее уже были мужчины. И это было ужасно.

— Какая разница, девственница или не девственница? Просто молодая женщина.

— Может, для тебя это и впрямь неважно, но для меня это было ударом. Она — дочь учителя. И непонятно, что у нее на уме.

— Раз вы понравились друг другу, значит, все прекрасно…

— Ну, не могла же она влюбиться!

— Мне ясно одно — для этой девушки ты стал первым мужчиной, которого отныне она всегда будет помнить. Женщины такого не забывают.

— Едва ли… К тому же, она не такая уж скромница. Всячески делала вид, что ничего особенного не произошло.

— Мне кажется, что девушке, которая впервые познала любовь, хочется видеть того человека, что открыл ей эту сторону жизни. Даже если они не могут быть вместе.

— Шутишь! Она и имени-то моего не знает. Да стань я даже премьер-министром, она не узнает, что это я.

— Ты как-то неправильно живешь.

— То есть?

— Не ценишь то, что имеешь, а думаешь о том, чего нет.

— Нет, я крепко помню то, что получаю! Вон, мой шурин сегодня заявил, что мне лучше умереть. Такое трудно забыть! — натянуто рассмеялся Фудзио. — Но если уж говорить о том, что я имею… Была еще одна женщина. До той девицы. — В голосе Фудзио прозвучало скрытое торжество.

Юкико продолжала шить, руки ее сновали, не останавливаясь ни на мгновение.

— Она немного кичится своей красотой. Считает, что против нее не устоит ни один мужчина. И постоянно лжет.

— Почему ты так решил?

— Она сказал, что не замужем. Я притворился, будто поверил, хотя было ясно, что она соврала. Ведь если женщина говорит, что ее заводит сам факт измены, значит она, без сомнения, замужем.

— Но ты ведь сам лжец.

— Я так сказал?

— Ну, да. Только что, — сказала Юкико улыбаясь.

— Я уже и забыл! Я вообще безалаберный.

— Люди, в общем, похожи друг на друга.

— Послушай, а у тебя в доме никогда не было осиных гнезд?

— Осиных гнезд? Да было как-то раз. А что?

— Это очень опасно. Я слышал, что в таких случаях ос выкуривают. Только не знаю, как именно это делается.

— И я не знаю. Вообще-то, от них мне жизни не было, просто не знала, что делать. А потом случайно зашел один знакомый и увидел гнездо. Так он сразу сказал, что с осами нужно как-то бороться. Дождался зимы и сбил гнездо. Вот и все. Обошлось без выкуривания. А что? У тебя дома осиное гнездо?

— Нет, мой дом — в центре города, ос там никаких нет. Единственная оса — это я. И мой шурин хочет меня выкурить.

— Разве не говорят: брат на брата — пуще супостата. Не слышал такую пословицу?

— Доводилось.

— Раз слышал, значит, это не должно тебя так угнетать. Ведь в жизни чего только не бывает! Мне странно, когда взрослые люди реагируют как дети.

Да, подумал Фудзио, это, конечно, так. Но печаль — это особый случай. Можно смириться со смертью, но нельзя смириться с печалью…

— Умри я от несчастного случая, мой шурин устроил бы на радостях пирушку. Вот такие у нас отношения.

— Я отношусь к тебе иначе. Хоть мы с тобой и не родственники, я бы вспоминала тебя, если бы ты заболел и умер.

— А кто были твои родители?

— Мои родители? Отец был обыкновенным служащим. А что?

— Да так, ничего. Просто захотелось узнать, кем были твои родители, которые так хорошо тебя воспитали.

* * *

Фудзио просидел у Юкико два часа. Оторвавшись на минуту от работы, Юкико приготовила амадзакэ. Обычно этот сладковатый напиток вызывал у Фудзио отвращение. Но в тот день все было иначе. Ведь Фудзио уже ел в этом доме сладкие мандзю, которые подала ему Юкико.

Все это казалось весьма странным. Дома, когда мать подавала эту сладкую гадость, Фудзио отталкивал чашку. Обычно он терпеть не мог сладкое, хотя иногда, наоборот, с жадностью набрасывался на него. Именно поэтому мать всегда приставала к нему с угощением, забывая о горьком опыте: «Это очень вкусно, попробуй хоть чуточку».

Когда пришло время прощаться, Фудзио почувствовал, что ему не хочется уходить.

— Почему, когда я вижу тебя, у меня становится легко на душе? — спросил Фудзио, обуваясь в прихожей.

— Наверное, потому, что здесь так тихо.

— Ах, тихо… — пробормотал Фудзио. Вдруг он захихикал. — Так вот в чем дело. Вообще мое поколение любит шум… Не иначе как годы дают себя знать.

Юкико ничуть не смутилась:

— В самом деле?

— Да нет, нет. Бывает, нравится, и когда тихо, — признался Фудзио.

— Хорошо, когда тихо. Можно человеком стать.

— А если шумно — чем тогда станешь?

— Наверное, чем-то неодушевленным. Вещью.

— Послушай, а ты смогла бы ждать меня всегда? — спросил Фудзио, сам поражаясь наивности своих слов. — Ждать все время, не встречаясь ни с кем? Ведь я уже никогда не приглашу тебя в отель. Но только ты будешь встречаться со мной, лишь когда я этого захочу?

— Едва ли жизнь у меня изменится. Да и куда я пойду — с иголками и шитьем? А гости ко мне заходят редко…

— Тогда жди только меня. Когда бы я ни пришел. Я хочу постоянно сознавать, что ты живешь лишь для меня.

В порыве чувств Фудзио схватил руку Юкико и прижал ее к щеке. Ему доводилось видеть, как иностранцы целуют женщинам руки. Однако Фудзио руку Юкико целовать не стал, а просто прижался к ней щекой.

Фудзио старался убедить себя, что это наполовину притворство. Мужчины склонны к театральным жестам, когда хотят завоевать женщину. Но в глубине души Фудзио сознавал, что это был искренний порыв.

— Какая у тебя рука шершавая…

Да, руки у Юкико не были белыми и ухоженными, а пальцы тонкими и аристократичными. Кожу на кисти покрывали трещинки — видимо, Юкико не очень следила за ней.

— Мне стыдно, что у меня такие некрасивые руки. Они не стоят твоего внимания, — сказала Юкико, спокойно отнимая руку. — Вообще, это плохо, когда кожа грубая. Все время работы цепляешь шелковую ткань, шить мешает. Но растения требуют ухода, — ласково добавила Юкико, словно речь шла о людях.

— Ну, прощай. Я еще зайду.

Фудзио, не спеша, направился к машине. Сев за руль, задумался. Хорошо, что здесь он хоть на несколько часов смог забыть о ненавистном Сабуро и о доме.

Однако же теперь пора наверстывать упущенное время.

Фудзио только было собрался заехать в закусочную «Синано», чтобы подкрепиться, когда вдруг сработал его «взгляд птицы», различавший в монохромном мире яркие цвета. Он заметил бредущую впереди женщину.

В другое время она вряд ли привлекла бы внимание Фудзио. В руках у нее была большая дорожная сумка и маленький черный ридикюль. Похоже, куда-то переезжает.

Только вот шла она в странном направлении. В той стороне не было ничего, кроме моря и дикого, запустелого берега.

Некоторое время Фудзио размышлял, наблюдая за загадочной незнакомкой. Нарушить естественный ход событий — или пусть они развиваются своим чередом?

Вообще-то Фудзио терпеть не мог, когда люди суют нос в чужие дела. Человек сам выбирает свой жизненный путь и отвечает за собственные поступки. Вот и эта женщина сама выбрала себе дорогу. Может, не знает, что там ничего, кроме моря, нет? Нет, вряд ли. По всему чувствуется, что она знает, куда идет.

Фудзио подождал еще немного, затем тронулся и медленно поехал по дороге вслед за женщиной.

— Постой! — окликнул он ее, притормозив рядом. — Эта дорога никуда не ведет. Ты знаешь об этом?

Женщина пробормотала что-то невразумительное. В таких случаях обычно следует вопрос — как добраться до такого-то или такого-то места. Но незнакомка молчала.

— Там — только море. Если решила топиться, то идешь в правильном направлении. А если нет, то там делать, в общем-то, нечего, — беззаботно заметил Фудзио и добавил: — Может, сядешь в машину?

Женщина опять промолчала.

Фудзио вдруг пришло в голову, что женщина слегка не в себе — и он тотчас же пожалел о своем приглашении.

Было видно, что в ее душе происходит какая-то борьба.

— Эй, ты куда? И где ты живешь? — продолжал допытываться Фудзио.

— Со мной все в порядке, — ответила незнакомка невпопад.

— Садись. Я тебя подброшу. Куда тебе надо?

Женщина вдруг подняла глаза и в упор уставилась на Фудзио.

У нее были странно несоразмерные черты лица. На маленьком личике со впалыми щеками глаза казались неправдоподобно громадными. Прямые волосы были коротко острижены, но на лоб падала длинная челка. Ей слегка не хватало изысканной утонченности, а так бы точь-в-точь актриса из варьете «Такарадзука», исполняющая мужские роли. Но росточком не вышла, фигура довольно корявая — в общем, похожа на обезьянку с какого-то иностранного логотипа.

На вид ей было лет тридцать пять. К тому же создавалось впечатление, что она приехала из глухой провинции. Занятный экземпляр. Подождав, пока незнакомка усядется в машину, Фудзио поинтересовался:

— Ты сегодня не занята?

Приглашение прозвучало довольно грубо. Такие слова мужчины обычно говорят женщинам, которых откровенно презирают, однако лицо незнакомки неожиданно прояснилось.

— Не занята.

— Сегодня меня отвергла возлюбленная. Не хочешь развлечься? Меня зовут Ватару Миура, — с напускной бодростью предложил Фудзио.

— Развлечься, говорите…

— Да ты не бойся. Сегодня чудесный день, ничего не случится, если мы проведем вместе пару часиков.

— Пару часиков… — словно эхо, повторила за ним незнакомка, и ее большие глаза еще сильнее расширились от напряжения.

— Я нынче безработный. Вот и не знаю, как убить время. Может, составишь мне компанию?

По прежнему опыту Фудзио знал, что порой такой способ знакомства дает потрясающие результаты.

— Лопнула фирма? — уточнила женщина, пристально вглядываясь в Фудзио своими глазищами. Ему даже почудилась, что она видит его насквозь.

— Я работал в маленьком магазинчике, который давно уж должен был разориться. Но вышло так, что магазинчик выжил. А меня вот выгнали с работы. Такая у меня планида… Говорят, подобные люди есть где угодно — среди политиков, среди чиновников… Выживают лишь те, кто научился изворачиваться, не говорить ни «нет», ни «да». Вот и мать меня пилит: мол, не говори, что тебя надувают, если сам не умеешь поставить себя, как надо.

Фудзио сразу же заговорил о «планиде», едва познакомившись с женщиной. Это был испытанный способ развивать беседу, не сообщая о себе ничего конкретного. Однако незнакомка, казалось, не поняла подвоха.

— Ты такая красивая, — заметил Фудзио, нажимая на газ.

— Шутите…

— И не думал. Мне нравятся такие большие глаза.

— Я близорукая, поэтому у меня глаза навыкате.

Фудзио даже слегка растерялся, не зная, что лучше — посмеяться над такой простотой или посочувствовать.

— Ты замужем? — спросил он.

— В общем, да… Но…

— Вот оно что… — пробормотал Фудзио, себе под нос. — Ну и мерзавец этот твой муженек!

— Почему вы так говорите? Вы ведь даже не видели его!

— Ого, да ты сердишься? — Ее обида даже позабавила Фудзио. — Не злись. Но знаешь, мне нравится, когда женщины сердятся на меня.

Незнакомка молчала.

— На месте твоего мужа я бы день и ночь повторял тебе, что ты — изумительная красавица. Что у тебя такие прелестные большие глаза… Твой муженек говорил тебе, что ты красавица?

— Ни разу.

— Вот поэтому я и сказал — ну и мерзавец!

Стараясь не показаться совершенным нахалом, Фудзио мягко положил руку на плечо незнакомки:

— Мы с тобой немного развлечемся. А потом ты вернешься домой. Хорошо? Я тебя сделаю еще красивей.

— Вы что, парикмахер?

Фудзио расхохотался. Ну и дура! Совсем не понимает юмора.

— Да какой из меня парикмахер! — сказал он, отсмеявшись. — Кстати, тебя как зовут?

— Хитоми.

— Вот как! Красиво. Что ж, Хитоми, поехали? — Фудзио вел себя довольно бесцеремонно, но Хитоми не выказала ни малейшего недовольства. — Вообще-то я намеревался отвезти тебя прямиком в гостиницу. Ты мне так понравилась, что мне захотелось заняться с тобой любовью. Но потом я передумал.

Это был излюбленный прием Фудзио — менять тактику, пристально наблюдая за лицом партнерши.

— Тогда куда мы?

— В гостиницу, конечно, — рассмеялся Фудзио. — Но в номер не пойдем. Просто пообедаем в ресторане. Так и исхудать можно, если целый день не есть!

Фудзио снял руку с руля и сжал пальцы Хитоми. Лица ее не было видно. Но Хитоми даже не попыталась вырвать руку, словно вверяя ее теплой и влажной ладони Фудзио.

Всю оставшуюся дорогу до Иокогамы Фудзио ехал молча, при малейшей возможности стараясь непременно дотронуться до Хитоми, хотя никакого удовольствия в постели не предвкушал. Уж больно она была худосочная и плоскогрудая.

— Можно спросить вас кое о чем? — спросила Хитоми на полдороге.

— Да, разумеется.

— Как вы оказались в наших краях?

— Как? — В глубине подсознания Фудзио забрезжила смутная мысль, но он отогнал ее прочь. — Я ведь безработный. Нечем себя занять, вот и мотаюсь, где попало. Сам не знаю, как меня сюда занесло…

А ведь всего часа два назад Фудзио умолял Юкико ждать только его и ни с кем не встречаться… Это воспоминание рвалось наверх из глубин его памяти, но Фудзио усилием воли затолкал его обратно.

— Так получилось… Но именно поэтому мы и встретились, верно? Хитоми согласно кивнула.

Из ресторана на верхнем этаже гостиницы был виден пришвартовавшийся у причала роскошный пассажирский лайнер.

— Интересно, как он называется? — протянула Хитоми.

— Не знаю. У меня не такое острое зрение.

— Вот бы попутешествовать на таком…

— А мне не хочется.

— Почему?

— Кто-то мне говорил, что на таких кораблях путешествуют одни старики. Многие еле ноги передвигают. Ты будто видишь себя в будущем, так что какое уж там удовольствие. Просто ужас!

— А я вот всегда об этом мечтала. Ничего не вышло… — вздохнула Хитоми.

— Так тянет поплавать в гробу? — спросил Фудзио, ухмыляясь.

— Да нет… Просто жалко, что никогда не попаду на такой красивый корабль.

— Ну-у, если ты об этом мечтаешь… Я безработный. И денег у меня нет. Но если тебе так хочется, то я ограблю кого-нибудь, чтобы купить тебе билет на корабль.

Глазищи Хитоми стали неправдоподобно огромными. Она уставилась на Фудзио.

— Вы серьезно?

— Почти, — засмеялся Фудзио. — В мечтах можно делать все, что хочешь. А вот некоторые считают, что и мечтать не дозволено. Я таких людей всегда раздражаю.

Подошел официант, и Фудзио предложил:

— Давай закажем что-нибудь вкусное.

— Я не могу.

— Перестань! Возьми меню.

Однако Хитоми так ничего и не выбрала.

— Я возьму то же, что и вы.

— Ну, тогда возьмем одну порцию на двоих. Возьмем бифштекс «шатобриан». Первоклассная вырезка! Мне кажется, сегодня мы будем все делить на двоих. Жаль, что мы одеты не в одном стиле… — Фудзио не стеснялся даже присутствия официанта.

— Бифштекс с кровью? — уточнил тот.

— Полупрожаренный.

Когда официант ушел, Хитоми серьезно сказала:

— Меня никогда не водили в такие места, я даже толком не понимаю, что там написано в меню.

— Это настоящее преступление — не водить женщину в ресторан. Так говаривал мой отец. Но ведь если не ходить в рестораны, то куда надевать модный костюм? Спальня ведь тоже рассчитана на двоих, глупо спать в ней одному!

Фудзио сделалось смешно. По правде сказать, ему и самому уже надоели эти россказни об отце. Заученные фразы просто оскомину набили.

— У вас, должно быть, замечательный, добрый отец.

— Пожалуй…

Пусть его безвольный отец будет замечательным и добрым. Для Хитоми. Зачем спорить? При этой мысли у Фудзио поднялось настроение.

— Ну а ты что делала на побережье, можно полюбопытствовать? — спросил он. Можно не покупать женщине ничего, просто спросить, как ей живется — и та потеряет от радости голову.

— Мне надоело жить. Вот и решила умереть, — выдавила Хитоми.

— Я так сразу и подумал. Никогда не ошибаюсь.

Фудзио так и распирало от радости, словно он сорвал хороший куш на скачках. На лице его играла довольная улыбка.

— Но топиться — это распоследнее дело! Только представь, когда тебя найдут, твое тело совсем разложится… Лично я и пальцем бык твоему трупу не прикоснулся! — Фудзио и сам верил в то, что говорил. — Если уж топиться, то топись подальше в море. Ну, к примеру, у кораллового рифа. Рыбы обглодают твои кости, море отполирует их, и они станут белые-белые… Я слышал такие рассказы.

Он и вправду слышал такое, когда работал коридорным в гостинице, хотя и не знал — правда это или вранье.

— И с чего тебе так наскучило жить?

— Муж завел любовницу.

Тут Фудзио разобрала зевота и он не сумел сдержаться. Зевок вышел неприлично большим.

— Она родила ребенка. Муж сначала скрывал все от меня; похоже, думал, что обойдется, но постепенно привязался к ребенку. Теперь, наверное, захочет создать нормальную семью. А я стала обузой. Мне здоровье не позволяет иметь детей, поэтому я должна уступить место…

— Вот оно как… — Фудзио напустил на себя глубокомысленный вид. — Но давай попробуем взглянуть на ситуацию под другим углом зрения.

— Как это?

— Допустим, что ты возьмешь и умрешь, назло всем. Но твоя смерть окажется им только на руку. И муж с любовницей будут только злорадствовать. Получается, что самоубийством ты ничего не добьешься. Конечно, это — прекрасный способ испортить жизнь действительно близкому человеку. Но твой-то муженек — он испытает лишь облегчение. И выходит, что ты умерла напрасно. — Фудзио получал искреннее наслаждение от своих разглагольствований.

В чужом горе есть приятные стороны. Вот если бы Сабуро заболел раком и страдал… он, Фудзио, наверное, был бы просто счастлив.

— А что за женщина у твоего мужа?

— Она держит кафе — недалеко от фирмы мужа.

— Кто у нее — мальчик?

— Говорят, девочка.

— Ну, совсем хорошо. Представляешь картинку — в субботу твой муж бредет домой с женой и ребенком из ближайшего супермаркета. В руках у него тяжелый пакет, оттуда торчит пучок сельдерея… А ребенок ноет: «Почему папы никогда нет дома?» Вот уж такого я и врагу не пожелаю.

Бифштекс оказался довольно большим, к тому же Хитоми отрезала ему часть от своей половинки, поэтому Фудзио ощущал тяжесть в желудке.

— Послушай, как насчет десерта? — шепнул он Хитоми.

— Вы любите сладкое?

— Ага. — Фудзио знал, что, когда он смеется, брови у него делаются «домиком».

— Только что официант развозил тарталетки и сырные палочки.

— Это отличный десерт, но я предпочитаю тебя. Для меня ты — самая сладкая.

Хитоми устремила взгляд куда-то вдаль. Взгляд у нее сделался отсутствующим.

— Что, уже забыла вкус сладенького?

— Помню.

— Люди, не знающие этого вкуса, очень несчастны. Но еще несчастнее те, кто не может купить себе сладкого.

Хитоми молчала.

— Решай. Ты ведь не первая изменяешь. Первым начал твой муженек. И ты должна отомстить. Я не настаиваю, но это было бы так естественно. Словно выпить стакан воды. Жестоко запрещать себе такое удовольствие!

— Куда поедем? — голос Хитоми был тихим и спокойным.

— Снимем комнату прямо здесь. Скажу, что моей жене стало плохо.

Фудзио предложил Хитоми съесть что-нибудь сладкое, но та отказалась. Тогда он заказал только кофе. Потом они спустились на лифте вниз, и Фудзио подошел к портье.

— Мы обедали в ресторане, и моей жене стало плохо. Я бы хотел снять комнату, чтобы она могла полежать.

— Вызвать врача?

— Нет, не стоит. У нее редкое заболевание — болезнь Меньера. Ей становится дурно в самых неподходящих местах. Болезнь неопасна для жизни, но ей нужно прилечь, чтобы прошло головокружение.

О болезни Меньера он узнал от коллеги в магазине сельхозтоваров.

— Вас устроит время до половины четвертого… до четырех часов? — спросил портье.

— Разумеется. Я же сказал, ей просто нужно немного полежать. Тут подошла Хитоми, отлучавшаяся в туалет.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — с наигранной заботой осведомился Фудзио.

Их проводили на третий этаж. Как только коридорный удалился, вручив им ключ от номера, Фудзио рассмеялся.

— У тебя лицо совершенно больного человека. Но тебя вылечат бифштекс и секс.

Фудзио заставил ее снять блузку и юбку и отправил в ванную. Потом небрежно сдернул покрывало на двуспальной кровати и улегся, воскрешая в памяти очертания тела Хитоми. Оно было жалким, комбинация висела мешком, там и тут выступали кости.

Женщин, которым нравится секс, в мире не так много, книги и комиксы врут, — в этом Фудзио был убежден. Женщины в основной своей массе скорее испытывают к сексу отвращение. Может, и Хитоми такая?

Женщины, женщины, женщины, с которыми его связывал случай. Некоторые, правда, сбегали, не ответив на его домогательства. Но Фудзио был уверен, что в тех случаях просто действовал без должной настойчивости, вот птички и упорхнули. Ни одна женщина не устоит перед ним, если он возьмется за дело всерьез. Хотя, впрочем… Наверное, бывают и неприступные…

Чтобы эта мысль высветилась отчетливей, Фудзио намеренно растравил себя, поднял всю грязь со дна своей души.

Что она там возится столько времени? И плеска воды не слышно… Фудзио даже встревожился:

— Эй, ты там в порядке?

Состояние Хитоми его мало волновало. Просто он подумал, что будет, если ей вздумается выпить яд.

— Сейчас выхожу.

— Да ладно. Не торопись.

Хитоми появилась из ванной, на волосах — гостиничная шапочка для душа, бедра обмотаны махровым полотенцем. Бровей под шапочкой почти не видно, поэтому лицо похоже на кошачью мордочку.

— Ложись. Я тоже быстро приму душ.

Фудзио поплескался, как мокрая ворона, слегка сбрызнув себя горячей водой и, выйдя из душа, плавно скользнул на постель рядом с Хитоми, которая так и лежала в махровом полотенце.

— Ждала?

В сущности, это было пустое, ничего не значащее слово. В такие мгновения подходящих человеческих слов не найдешь…

— Плакала? — Фудзио заметил, что уголки ее глаз влажные — но не оттого, что она приняла ванну.

— Да.

— Из-за чего?

— Из-за того, что еще жива.

— Да не волнуйся ты так по пустякам!

Фудзио почувствовал раздражение. Однако тут же он ощупал кончиками пальцев все уголки тела Хитоми и, покрывая поцелуями ее сомкнутые веки, настойчиво прошептал:

— Если твое тело плачет, значит, ты ему позволяешь. Пусть еще поплачет.