Я лежал на своём любимом диванчике. От долгого пребывания в наушниках ощущения были не из приятных, вследствие чего поспешил избавиться от них. Ноги и руки затекли, поэтому не сразу удалось нажать кнопку часов, а когда же они послушно сообщили время, я с удивлением отметил, что был «там» всего минут двадцать, не больше. Поднявшись, подошёл к магнитофону и решительно выключил его. «Хватит с меня сегодняшних приключений», — вслух подумал я и потопал на кухню.
Жутко хотелось есть. Шаря по пустому холодильнику и утверждая чайник на газ, продолжал обмозговывать. Нынешние необыкновенные приключения выбили меня из привычной колеи. До сих пор ничего подобного не было. Что я мог нарушить? Может, мне посчастливилось попасть в другое измерение! Чушь! Это фантастика, скорее всего, это был просто сон. Но тогда уж слишком реальный. И всё-таки это был сон, потому что другого объяснения придумать моё воображение было не в состоянии. Доказательств реальных действий, конечно же, не было. Да и какие доказательства?! Ведь там всё абсолютно такое же, как и здесь. И потом, вечно мы ищем какие-то доказательства, и обязательно материальные. Как будто это может изменить мнение окружающих. Почти всегда найдётся болван с дурацкими объяснениями в духе материалистического реализма. Булыжник с Марса или с какой-нибудь Альфы Волопаса ничем не отличается от обычного камня земли. А если какой-либо умелец смог бы материализовать хоть один предмет у парочки зрителей на глазах?! Представляете, что бы произошло!.. К нему бы выстроилась очередь, трижды опутывающая экватор и ещё кусочек. Каждый пришёл бы чего-нибудь попросить для себя и, не без того, для пары сотен родственничков, даже если таковых в помине нет и никогда не было, да обязательно материальное, чтобы пощупать можно было или съесть, последнее предпочтительнее. Продолжая мыслить в эдаком направлении, я взглянул на кухонное окно и от неожиданности выронил приподнятый над плитой недовольно булькающий чайник. Балкона не было! Нет, конечно же, он был, да не тот?! Вернее, тот, но не застеклённый! Лет пятнадцать назад я, ещё будучи зелёным пацаном, не без финансовой поддержки родственников, разумеется, его застеклил. Причём очень недорого, а главное, мастер попался добросовестный, и я честно гордился своим балконом. Тут же ничего подобного не было.
Запах газа и ошпаренная нога привели меня в чувство. Я снова не был дома. Но тогда где же?! Перекрыв газовую трубу, выключил плиту и принялся за уборку. Минут через десять порядок был восстановлен. Чайник с почётом водрузился на прежнее место на конфорке. Я подошёл поближе к окну и посмотрел на балкон. Он был в состоянии приблизительно только что сданного дома. Как принято сейчас говорить, «от строителей». Обернувшись, бегло осмотрел голые стены. Мой взгляд лихорадочно искал что-нибудь, похожее на календари, но ничего не находил. Да и не мог найти, так как никогда их у меня не было. Тогда я принялся вспоминать, когда была приобретена та или иная вещь, рассчитывая таким образом хоть приблизительно определить время, в котором оказался. И тут выяснилось, что холодильник был приобретён за два месяца «до», а стиральной машины вообще не оказалось. Хотя её-то я купил раньше всех вещей. После непродолжительного анализа происходящего пришлось отказаться от сопоставлений. Предметы оказались самые разнообразные и к тому же из различных времён. Были такие, каких у меня и подавно не было, некоторое время, стоя в гостиной, я пытался хоть что-нибудь придумать вразумительное, как вдруг сообразил: а документы?! Ринувшись к секретеру, рванул дверцу на себя… Он был пуст!.. Почти!.. На стеклянной полочке лежала тощая пачка писем.
«И на том спасибо», — мысленно поблагодарил я, беря их в руки и отходя к окну. Вынимая листок из верхнего конверта, мельком глянул на обратный адрес и вздрогнул. Письмо было от Олеси. Дата на штемпеле была мне незнакома.
«Миленький, здравствуй!
Оказывается, я забыла адрес, ты на меня не сердись.»
«Неужели я тут был такой страшный?! Чего это она так?» — вслух подумал я.
«Начну по порядку. Когда мы вернулись, то ещё с Алёной до полпервого проболтали про разные дела. Я сейчас не буду распространяться, лучше ты, как всегда, будешь задавать вопросы. Магнитофон так и не сделали. Он сказал, что, может быть, первый транзистор полетел. Я маг забрала. В Томске разберётесь. Мы после тебя звонили маме по сотовому. Письмо она получила, дала бедной Алёнке разгон. В институт съездили, нормально. У меня всё по-прежнему. Поезд в Ригу опоздал на сорок минут. Провожала меня Алёна, встречала мама. Тут все плохо себя чувствуют. Дядя Владислав ещё у нас, мама его лечит. Бабушка Вера лежит дома после операции. Мне, как я и думала, никто особенного ничего не сказал. Мама очень сердилась, когда получила письмо. Бабуля мне рассказывала, что тут было. Впрочем, главное ещё не сказано, и не знаю, как это будет. Ты извини, что так получается. Настроение у меня не очень. Ещё ничего нет, а чувство такое, как будто есть. В общем, я тебе буду писать по-прежнему и часто. Целую. До свидания.
P.S. Папка собирается со мной в Томск.»
Моему изумлению не было предела. Сознание отказывалось верить глазам. У меня в руках находилось продолжение моей же несостоявшейся любви. Вернув письмо в конверт, пошёл на кухню. Устроившись поудобнее у холодильника, извлёк следующее.
«Здравствуй, мой любимый!
Вчера никак не могла написать тебе. Все были дома, а когда все дома у меня нет терпения, да и чувствовала я себя неважно, сам знаешь, почему. Теперь можно спокойно жить дальше».
Много бы я дал, чтобы понять, о чём шла речь?! Любопытство разрывало меня на части, и я продолжил читать без всякого зазрения совести.
«У нас ещё стоит ёлка, очень красивая, я ещё не помню, чтобы у нас когда-нибудь была такая, главное, совершенно не осыпается.
У Юлика тут целая рыбья лаборатория, завёл себе аквариум и никаких тебе уроков. Сидят с одной стороны он, а с другой Барсик носами в стекло и любуются. Я тоже не отстаю, наблюдаю. Сегодня начну отдавать визиты, нужно съездить к маме на работу, а оттуда к Валерии загляну. Милый, а ты записывал огонёк? Мой ненормальный маг решил не оставлять меня погибать от скуки и запел, правда, с перебоями и низкими, но до Томска и то ничего.»
Вот это да!!! Сотовый и «огонёк»! Насколько я помню, то «голубые огоньки» давным-давно приказали долго жить. Я даже не смогу вспомнить, когда именно. Во всяком случае, в памяти не осталось никакого ощущения о самых лучших, не говоря уже о последних. Я потёр лоб, пытаясь вспомнить, но, увы! Да и не любил я эти огоньки. А про сотовый, так вообще молчу. У нас они появились всего лет 10 назад.
«Миленький, а как ты поедешь? Папка точно меня повезёт, у него билет бесплатный до Томска уже выписан. Поедем двадцать шестого. Я не знаю, долго он будет в Томске. Любимый, а ты всё-таки приезжай, как договаривались, посмотрим, что получится. С мамой я пока о свадьбе не заговариваю, но реакция ясна и так. Она о том, что мы можем быть всегда вместе, и думать не хочет, но как бабуля говорит: „привыкнет со временем“.
Дорогой, а ты работаешь над своим проектом? Смотри, а не то в Томске я приму меры. Пока всё. Целую, очень крепко обнимаю.
Олеся.»
От чудес можно ожидать чего угодно, но только не этого. Передо мной лежали письма, которых я никогда не дождался, а в них и о свадьбе шла речь. Интересно, какая была причина в этом мире, разрушившая моё счастье?! А может, оно здесь было иным?! Вопрос, конечно, был риторический, и ответа ждать неоткуда было. Вместо коньяка тут был чай, а вместо сухих строк подкупающее нежностью обращение. Ну, и родственничков поприбавилось, конечно же. Как зачарованный, я принялся читать дальше.
«Здравствуй, Дорогой.
Наконец получила от тебя письмо. Странно, что оно так долго шло. Я так его ждала, что даже плакать хотелось, когда бабуля приносила почту, а его там не было. Я предчувствовала, что с тобой что-то случилось. Как-то сердце подсказывает. Милый, это точно от тяжестей у тебя рука заболела, так что больше ты у меня ничего тяжёлого носить не будешь, пока не пройдёт положенное время. И, пожалуйста, не возмущайся.»
Кто бы возмущался, только не я. Ведь на самом деле терпеть не могу таскать тяжести, а тут, оказывается, я их тягаю, да ещё и возмущаюсь, когда запрещают сие делать. Усмехнувшись про себя, вернулся к пожелтевшему листку.
«Неужели и мои письма так долго будут идти. А в Томск я всё-таки сама поеду. Патриотический порыв папки иссяк. Ему уже не хочется брать отпуск. Говорит, лучше в феврале с получки. Мне-то ещё лучше. Миленький, напиши, когда и каким направлением поедешь. Ну и пусть твой маг в ремонте. Тебе хоть меньше тащить будет. Перстень попробую достать. Барахоловка теперь по воскресеньям, а тот рубин я не нашла. Я теперь вообще дома ничего не могу найти. У Юлика в секретере свой порядок.
Ёлка у нас ещё стоит, мы её уже разобрали. Она теперь так стоит. Вообще я впервые эдакую вижу. Она не только не осыпалась, а ещё и зацвела. На конце каждой веточки по нескольку почек, а некоторые уже в маленькие, зелёные шишечки превратились. Разве можно её выбросить? Рука не поднимется! Вот и всё, пока. Передай от меня привет нашей общей знакомой, пусть не отчаивается, когда-нибудь увидимся, ведь „ещё не вечер“, как пел Высоцкий.»
Читая эти удивительные послания, я продолжал гадать, что же всё-таки было с моей рукой? О какой знакомой идёт речь? Что ещё за история с перстнем? А о рубине так и вообще говорить не приходится. В своей жизни мне никогда не довелось даже держать в руках, не то, чтобы иметь, полудрагоценные камни, а бриллианты!.. И колец или перстней у меня никогда не было, и никто мне их не дарил. И время года здесь описывается, по всей вероятности, зима. Я вновь глянул на штемпель. Он был страшно затёрт, так что разглядеть ничего не удалось. Отхлебнув остывшего чаю, глянул на неровно разорванный очередной конверт.
«Здравствуй, Любимый мой, дорогой, желанный!Олеся.»
Решила тебе написать ещё, потому что мне кажется, оно должно успеть. Хочу тебе сообщить, что время отправления опять изменилось. Буду выезжать двадцать седьмого и с ним. Всё-таки папка берёт отпуск.
Вчера целый день бродила по городу. Сначала поехала к Н.С., но её не оказалось дома, тогда я заглянула к Магде, и мы с ней снова поехали к Н.С. - безуспешно. Тогда мы решили навестить Пянелиуса, интересно же узнать, как далеко продвинулся человек за полтора года! Впрочем, с ним всегда было ясно — вылитый Шурик. Книги у Магдочки не было, жаль, конечно, но я тебе уже рассказывала, может, когда-нибудь ещё прочитаем. Валерия нарисовала мне новый альбом. Но мне он что-то не очень понравился, раньше были лучше. Вообще мне дома ужас как надоело. Хорошо хоть фантастика есть, Валерия снабжает, как всегда. Да, мне от Щедриновой переговоры на двадцать второе на восемнадцать часов. Эх, и будет ругаться, представляю. Ещё ходила с Юликом в ДМШ на классное собрание. Его и моя Элизабет обрадовалась, говорит: „хоть ты на него повлияй“. Ему то, что?! Из школы придёт и сразу за рыбок, а потом за пластинки. У него на доске вылеплен целый средневековый замок со всеми мелочами и рыцари на стенах малюсенькие, да ещё и во всём их одеянии, попробуй тут его заставь сесть за уроки. Ходила с Юликом в кино „король джунглей“. Бедные звери, до чего же их там исковеркали, а так фильм ничего. Вот это письмо уже последнее. Теперь до Томска. До свидания. Очень-очень жду встречи!
P.S. Большой привет всем вам!
Господи! Столько народу, а я и понятия не имел даже о десятой части таковых. Во всяком случае, в этом времени всё складывалось, на первый взгляд, не так уж и плохо. Но я никогда, наверное, не смогу узнать, про какую Магду шла речь и о каких книгах. Упоминающиеся в письмах фильмы я не то, чтобы не видел, даже названий таких не слышал. Надо будет хоть поинтересоваться, есть ли такие в моём настоящем времени. Почесав в затылке, взялся за продолжение.
«Здравствуй, Милый.Олеся.»
Как обещала, пишу тебе. Доехала я очень хорошо. В Москве мой поезд был на Ригу в девять вечера. Провожала меня Алёна. В Риге я была в семь вечера. У нас тут погода дождливая и холодная, как всегда. Ожидается встреча нашего класса на дому у Христины. В школе не собираемся потому, что у них не будет выпускного. Вот и всё. До свидания.
А это снова лето. Вероятно, здесь, в этом мире, наше «солнце» продолжалось на год дольше прежней жизни. В который уже раз я энергично затряс головой, безуспешно пытаясь сбросить наваждение. Не могло же моё воображение писать письма мне самому?! Если б это было так, не стал бы я себе рисовать неудачную любовь. Скорее наоборот. Хотя как знать, может, в этом времени всё сложилось по-другому, и я смогу увидеть свою Олесю спустя столько лет. Но по вещам в квартире не было похоже, что моя любовь жила со мной. Хотя с чего это я взял?! По шкафам же я ещё не рылся! Ну, да сие ещё успеется. Однако реальность диктовала свои условия игры. Я извлёк следующее.
«Здравствуй, мой желанный!Олеся!»
Вот тебе и моё первое письмо из Риги. Начну по порядку. Когда в Томске мы поехали на вокзал, начался сильный дождь, так что настроение моё немного испортилось. До Москвы доехали нормально, если не считать, что поезд опоздал! Прибыл в 8 часов. В моём вагоне народу было вообще мало, зато наградил нас господь одним типом, он, видно, пьяный был и всю дорогу, на весь вагон песни распевал, да не какие-нибудь, а о конфликте общества с ним. В Сокольники я приехала в десятом часу, там меня уже ждала Катюша, Вадик тоже там был, да ещё Лёлька с дочкой. В Москве было очень тепло, зато у нас тут, как всегда, холодно. Мила должна с первого июля идти в отпуск и приехать к нам. Так что будем скоро дела творить. Мы с ней вечно что-нибудь придумываем. Юлик ездит в зоопарк, ухаживает там за птицами, принёс домой двух диких утят, а один утонул почему-то в ванне, ещё до моего приезда. Я говорю: „Юлёнка, тебе не хватает на рыбок да на утёнка“. Мы с Катей выпололи всю клубнику, на обоих огородах. Клубники очень много, такая крупная, но спелой мало. Родители ездят ночевать на дальний огород, а то там по ночам лазают разные. Как прошёл выпускной нашей подруги? И как вы добрались там с твоим оборудованием? Больше пока писать нечего. В следующий раз постараюсь, если выйдет. До свидания.
Ну, надо тебе?! Утёнок утонул! Никогда бы не подумал, что такое могло быть. А может, это всё-таки шутка? И потом, о каком оборудовании идёт речь? И куда это я с ним попёр? Да ещё к тому же и с подругой, закончившей что-то, то ли школу, что вряд ли, то ли училище?.. В общем, загадок становилось не меньше, а всё больше и больше. Уже безо всякого энтузиазма я потянулся за очередной порцией неожиданностей.
«Здравствуй, милый мой!
Вот снова пишу тебе письмо. Я уже так здесь соскучилась. Так хочется тебя увидеть, поцеловать. Погода здесь плохая, холодно и тучи всё время набегают. Мы с Катей в воскресенье были на море. Мама погнала. Приехали и уехали. Чего там делать. На обратном пути зашли к учительнице, посидели там три часа, она дала мне фотографии с нашего выпускного. Магнитофон мой что-то не хочет дома работать. Сначала, ещё в поезде не играл. Дома оказалось, пассики полетели. Мы с Катей их поставили, а теперь что-то со звуком. Очень тихо, а как стукнешь — играет.
Любимый, я уже ищу материал, вернее, знаю, какой будет. Только может, лучше найду. Ты сейчас, конечно, скажешь, что так и знал. Извини, но я ещё ничего не сказала. Скоро Мила приедет. Маме дали путёвку в санаторий с двенадцатого ноября на двадцать четыре дня в Бийск. Она вообще ещё никуда не ездила лечиться.»
В этом месте я просто рассмеялся. Это же надо! В ноябре и куда! В Бийск! Никогда не знал, что там есть лечебницы. С каких это пор Бийск стал курортом? Да ещё и когда?! Практически зимой… Я ещё раз перечитал эти строки. Да-а! Нарочно не придумаешь и только.
«Да и бабушку когда положат не известно, потому что там очередь и перед ней описывали на ноябрь. Бабуля говорит: „пока эту операцию дождёшься, так и умрёшь“. Четвёртого должны сказать, когда её будут ложить.»
Бедная бабушка… В каждом письме её кладут на операцию, а в каком-то уже она была прооперирована. Сколько же ей нужно операций?! В её-то возрасте?! Я потёр уставшие глаза. Что-то тут не складывалось.
«Вот теперь не знаю, что делать? Как там у тебя дела? Ты, если возьмёшь, всё равно пришли анкету. Так и так нужно будет. Куда наша подруга будет поступать или она работать устраивается? Я купила пластинку Дебюсси фортепьянные пьесы и Бах месса си минор. Изольда ведь говорила, что её у нас не выпускали. Ты не обижайся, что я мало написала. Я уж и отвыкла вообще писать. Орфография у меня не блещет. Сейчас пойдём на дальний огород сторожить клубнику. Можно было бы, я бы тебе переслала в письме, представляешь?! Мама купила ещё Маркеса. Так что тот будет наш. Ну ладно. До свидания. Целую тебя очень нежно, а ты?»
Вот-те на! Оказывается, моя персона обожает Дебюсси и Баха! А Маркеса я вообще не читал?! Надо бы найти время и посмотреть хоть, о чём идёт речь? Мне стало даже интересно узнавать собственную судьбу. Я поднялся и вновь наполнил опустевшую чашку. Да, с подругой тоже непонятки. Что за таинственная дама?!
«Здравствуй, Любимый мой!
Получила сейчас оба твоих письма, надеюсь, что два моих ты тоже получил. Как видишь, у нас тут всё не так хорошо и быстро получается. Да и не могло быть по-другому. Мила так и не приехала, я уж и не жду её теперь, зато прикатил какой-то их троюродный братец. Собирается поступать здесь на плавбазу мотористом, какой-то ненормальный. Не знаю, долго ли он у нас проживёт, но на мою нервную систему он действует отрицательно.
Дорогой, я, конечно, благодарна „вам“ за столь активную деятельность, но не знаю, когда смогу ответить тем же. Бабушку всё не могут положить на операцию. Всё мест нет. Не представляю, как ей будут делать? У неё постоянный кашель и ничто не помогает. Я купила материал на платье. Сиреневая, капроновая ткань „ветерок“. Мы ведь договаривались, что для себя я буду сама всё доставать, А ты фату купил, да ещё длинную. Я длинное платье не хочу, куда его потом девать?! Только не обижайся, что-нибудь потом с ней придумаем. Укоротить, наверное, как-нибудь можно. Милый мой, не предпринимай ты больше ничего. Понятно, что тебе хочется, как у добрых людей, но ты пойми же, что для меня на всю жизнь будет унижением воспоминание о свадьбе, на которой я буду бедной родственницей. Да, а к костюму пусть лучше будет галстук, ладно? Я тоже успела заболеть, проклятый нос! Не идёт мне Рижский климат. Да, ещё после купания в море… С одной стороны хорошо, значит всё в полном порядке. Писала на огороде, куда мы сбежали от братца. Да, я подстриглась, не бойся, концы только. Всё.»
Во дела! Здесь дело даже до фаты дошло. И всё же не понятно, почему она всё время обращается в некоторых случаях на «вы»? Я, что к свадьбе готовился с кем-то? Но у меня нет никого!.. И с подругой всё ещё больше запуталось. Она же вроде бы что-то только закончила и вновь поступает?! С чувством страха я протянул руку за последним листком. Он был совсем тоненький, маленький и какой-то жалкий. И веяло от него болью.
«Здравствуй.
Вот, наконец, пишу тебе письмо. Конечно, оно будет обращено и ко всем вам. Не знаю, должна ли я просить извинения за всё то беспокойство, которое вы испытали из-за этой свадьбы. Напишу всё, как есть. Мама восприняла моё сообщение очень тяжело, у неё снова, как в прошлом году, отнялась левая часть тела, правда, сейчас ей уже лучше. На ноябрьские она не согласна. Главное возражение — нужно доучиться эти два года, а в общем _о_н_а_ считает, что мы должны ещё подумать. Приехать я не смогу. Бабушку в августе только положат на операцию. Не знаю, как бы ты, Дорогой, поступил на моём месте, если конечно любишь своих близких. До свидания. 16-vii.»
Ну, вот и долгожданный финиш! Всё осталось по-прежнему. Бабушка на операцию, парализованная мама на курорт, братец идиот и т. д., и т. п. Всё вернулось на круги своя. А чего я, собственно говоря, ожидал? Ежели всевышним так было решено, так тому и быть.
Вздохнув, сложил письма в прежнем порядке и вернул на старое место. Уже в дверях почему-то подумал, а с какой стати эти письма лежат у всех на виду? Странные у меня замашки в этом времени.
На кухне опять злорадно заскворчал чайник. Заваривая чай, продолжал усиленно думать или пытаться это делать. Только толку от этого не было ну никакого. В голове творилась такая каша… Решительно отставив чайник, снова ринулся в комнаты на поиски хоть какой-нибудь зацепки. Всё было тщетно. Дополнительный осмотр ни к чему не привёл. Магнитофон, который я выключил полчаса назад, был неизвестной мне конструкции. Как этого сразу не заметил? Лоджия застеклённой не была, как и балкон. В маленькой спальне на стенах не было ни одного ковра, сплошные фотообои с дурацкими видами и обнажёнными женскими телами в самых неимоверных позах. Всё это было явно не моих рук дело. Да и вкусы клеившего подобную дрянь были прямо противоположными моим.
Я вернулся на кухню. Дымящаяся чашка ароматного чая ждала меня на столе. Я переставил её на другое место, не на то, на каком обычно сидел, и удобно умостился. Передо мной на стене оказались ходики. Да, да! Самые обыкновенные старинные часы-ходики. Моим способностям удивляться наступил конец. Я взглянул на окно через парок от чая. Оно двоилось. Тут в мою одуревшую голову вломилась очередная мысль и я, как ошпаренный, подскочил. У братьев Стругацких был рецепт для отличия галлюцинаций от реальности. Очень-очень сильно я ущипнул себя. На руке остались два кровавых следа. Было довольно больно. Тогда кинулся в прихожую, где видел огромное зеркало. В нём отражалась часть стены за моей спиной и моя очумевшая физиономия. Прикрыв веки, нажал на глазное яблоко. Зеркало раздвоилось. По всем признакам это не была галлюцинация. Но я точно знал, что это был не мой дом, точнее, не моё время. Это никак не укладывалось в мозгу. Начитался всякой фантастики, вот и одурел. Не в состоянии отличить реальность от выдумки. Кажется, надо идти к психиатру или как они там называются? Это только американцы жить без них не могут, а у нас про них толком никто ничего не знает. У нас всё гораздо проще. Тяпнул гранчак, вот тебе и всё лечение.
В который уже раз вернулся на кухню к остывающему чаю. Отхлебнув глоток и глядя на уже редеющий парок, вдруг вспомнил, как, будучи ещё в младенческом возрасте, впервые в своей жизни, в осознанном состоянии, конечно, воспользовался услугами аэрофлота. Я сидел в огромном кресле у самого иллюминатора и разглядывал виднеющийся вдали засыпанный снегом по самые лопасти вертолёт, торчащий из сугроба хвост кукурузника, и двухэтажное здание аэровокзала. Наши места оказались перед крылом самолёта, и мне хорошо было видно, как начинали раскручиваться винты, ускоряя обороты, и удивительное превращение лопастей сначала в туманный круг, а потом и вовсе исчезнувших в бешеном вращении. Тут я заметил, что вокзал не двухэтажный, а четырёх. Ещё раз внимательно пересчитал, загибая пальцы, и понял, что не четырёх, а больше. Над первыми двумя этажами появились ещё два, а над этими двумя, ещё точно таких же два и так далее до тех пор, сколько можно было увидеть из маленького иллюминатора. От восторга я завизжал, тыкая пальцем в стекло. Отец глянул и спросил, чего это я так ору. Продолжая тыкать пальцем, я попробовал объяснить. Он снова заглянул в иллюминатор и, откинувшись на спинку кресла, сказал, чтобы я прекратил вопить, так как вокзал как был двухэтажным, так и остался. На меня словно бочку холодной воды вылили. Я же чётко видел, как дом громоздился на доме. Странный это был эффект. Спустя несколько лет, когда уже пошёл в школу, был подобный случай. Разница была в том, что демонстрировавший видел то же самое, что и я. Мы стояли на огромном сугробе на уровне второго этажа. Возвращаясь со школы, я взобрался сюда, чтобы покидать в солнце снежные комья. Они, конечно же, не долетали и до ближайшего здания не то, чтобы до звезды, но сам процесс был интригующим, а вдруг доброшу?! Тут ко мне вскарабкался пацан лет пятнадцати. Он некоторое время наблюдал за моими тщетными потугами, а потом сказал:
— Не так надо.
— А как? — спросил я.
— Вот так, — ответил он и, взяв довольно внушительный ком, бросил его в солнце.
Ничего не произошло. Я во все глаза смотрел, однако совершенно ничего не изменилось. Снежный ком долетел до угла дома и врезался в такой же сугроб напротив.
— Не получилось… — сказал он как бы про себя.
Потом взял новый ком и, размахнувшись, сильно, с лёгким разворотом, метнул свой снаряд. В первое мгновение ничего не было. Правда, на этот раз мне не удалось заметить сам снежок и его траекторию полёта. И тут вдруг с солнцем что-то случилось. Оно покрылось тёмными спиралевидными кругами, которые, в свою очередь, стали со всё ускоряющейся скоростью вращаться по часовой стрелке, сжимаясь в точку. Сияние светила, бывшего до этого белым с жёлтой сердцевинкой, превратилось в разноцветное, преимущественно кроваво-красное, жёлто-оранжевое, постепенно переходящее от смоляно-чёрного края к центру. Откровенно говоря, я испугался, но в тот момент меня завораживала картина происходящего больше собственного страха. Когда же от солнца осталась только маленькая кровавая точечка, пацан сказал:
— Ну, хватит, — и, спрыгнув с сугроба, зашагал в сторону школы.
В следующее мгновение всё стало на своё место. Солнце сияло по-прежнему ровным бело-жёлтым светом, выглядывая из-за угла ближайшего строения. Всё также белел снег. И ничего не осталось от только что происшедшего. Я удивлённо смотрел то на солнце, то вслед уходящему мальчишке. После этого мои тренировки по метанию снежков в солнце прекратились навсегда. Я боялся, что вдруг попаду в него, и оно погаснет. Как быть с перегоревшей лампочкой, мне было ясно, а что делать с погасшим солнцем и как его вновь зажечь, я не знал.
Щебетание дверного звонка вырвало меня из объятий воспоминаний. Поставив пустую кружку на стол, подошёл к разделочному столу, на котором стоял заварничек. В дверь снова позвонили. С сожалением, поглядев на чайничек, побрёл отпирать.
— Кто там? — гаркнул я с порога своей квартиры, не испытывая особого желания подходить к входной двери тамбура.
Тут надо заметить, что мы с соседями построили (я бы сказал, они сварганили, так как лично моё участие в этом проекте свелось к отстёгиванию причитающейся с меня суммы) общий коридорчик на две квартиры.
— Открывай, давай, скорей! — послышалось из-за двери.
По дубовой обшивке деликатно забарабанили костяшками пальцев.
— Что ещё там за аристократ выискался? — буркнул я сам себе под нос и, сделав два шага, крутанул замок.
Тяжёлая бронированная дверь медленно приоткрылась. На площадке стояла женщина лет сорока, сорока пяти. Среднего роста, с коротко остриженными сине-зелёными волосами, торчащими в разные стороны, как иглы у дикобраза. Неестественно красные губы выделялись на ненатуральном румянце щёк. Глаза скрывались за стёклами «кисок». Одета она была не дёшево.
«Крашеная», — мелькнуло в голове. Женщина же, в свою очередь, нисколько не смущаясь, прошла мимо меня прямо в квартиру. По пути скинула туфли подле отопительной трубы, и продолжила своё движение в глубь дома. Сунула, не глядя, сумочку под зеркало в прихожей и, ни на мгновение не притормаживая, направилась в ванную. Я, обалдев, закрыл входную дверь и почаляпал за ней. Гостья же преспокойненько мыла руки, с любопытством разглядывая своё отражение в зеркальном шкафчике для банных принадлежностей.
— Простите, — обратился я. — А вы, собственно говоря, к кому?
Дама от неожиданности даже мыло выронила. Оно упало на край раковины и, как ребёнок с горки, скатилось в глубь, закрыв собой сливное отверстие.
— Ты что? — удивлённо спросила она.
— Я?! Ничего… Насколько мне известно, мы незнакомы.
— Это ещё что?! — аж дёрнулась она. Не смытая с рук пена капала на подол платья.
— А чего вы так орёте? Не у себя же дома? — попробовал осадить её я.
— Как это?! — изумление незнакомки было неподдельным, но я ещё ничего не заподозрил.
— Это с каких-то пор я не у себя дома? — угрожающе надвигаясь на меня, прошипела она. — Кто она?!..
— Это мой дом и попрошу вас вести себя соответственно. Я вас к себе в гости не звал.
Женщина уставилась на меня. Шагнув ко мне, она протянула руку, чтобы схватить за ворот. Я же осмотрительно отступил назад и сказал:
— Откройте сливное отверстие, не то зальёте соседей. Неприятностей потом не оберёшься.
Она резко обернулась к раковине. Вода достигла критической высоты. Одним движением «крашенка» выкрутила кран и только после этого ловко извлекла кусочек мыла. Положила на полочку. Вновь включила воду и, домыв наконец руки, вытерла их о полотенце, висевшее справа от двери на металлических рожках.
— А ну-ка, дыхни, мерзавец? — тоном, не терпящим возражений, потребовала она.
— С какой стати я должен вам дышать? Это во-первых, — заговорил я. — Во-вторых, я вообще не пью. Не говоря уже об оскорблении…
— Это ты скажешь кому-нибудь другому, только не мне, — перебила она и снова попыталась взять меня за барки.
Я мягко перехватил её руку на лету и легонько оттолкнул.
— Вы, мадам, меня вероятнее всего с кем-то путаете.
— Ты что? Стас? С ума сошёл?! Кончай свои дурацкие шутки… — не выдержала моя собеседница.
Она сорвала свои солнцезащитные очки, и я увидел её тёмно-синие, холодные глаза. В них стоял испуг.
— Я не Стас, — выдавил я из себя, начиная догадываться. — И никогда им не был.
— То есть это как? — Её глаза широко распахнулись. — Тогда как ты умудрился попасть в мою квартиру?
— Это вы в мою пришли, а не наоборот.
— Слушай, Стас, — миролюбиво сказала дама. — Кончай эти шутки.
— Но я не Стас, я же вам об этом говорю…
— Та-ак! — протянула она. — Значит так. Если ты не Стас, то кто ты?
— Я?! — Вопрос застал меня врасплох. — Я… Я… Просто человек…
— А я, по-твоему, кто? — грозно спросила мнимая хозяйка квартиры.
— Я не знаю, кто вы, но и я не Стас, — снова попробовал возразить я.
— А ну-ка, давай-ка раздевайся. Снимай штаны, живо! — потребовала она.
— А это ещё зачем? — опешил я и, на всякий случай, шагнул назад, за двери зала.
— Коли ты хочешь поиграть в эти игры, так давай убедимся, что ты не Стас.
— И что? Для этого раздеваться надо? — спросил я, с опаской выглядывая из-за дверей, стараясь одновременно прикрыть её поплотнее.
— А как же! — удивилась она, одним движением распахивая с таким трудом прикрываемые мною двери. — Только у Стаса на правой ягодице у самого основания спины имеется родимое пятно, один к одному имитирующее конверт. Проще говоря, обычное письмо.
Тут я обнаружил, что сижу в дверях, на паласе зала, подобного дикого совпадения никак не ожидая. О таких подробностях на моём теле могла знать только мама, но эта женщина никак не могла быть ею.
— Стас?! Ну, что с тобой?! — с тревогой в голосе спросила женщина, нависая надо мной. — Тебе плохо?
— П-п-простите… — заикаясь и глядя на неё снизу вверх, попытался заговорить я. — Н-н-но у меня точно т-т-так-к-кое же!
— Ну, знаешь!.. — возмущению её не было предела. — Кончай эти шуточки. Не то я вызову милицию. Там они тебе быстро мозги вправят и память восстановят.
Эта угроза возымела своё действие. Взявшись за дверь одной рукой, а другой, оттолкнувшись от пола, я поднялся на слегка подрагивающие ноги.
— Милая женщина, я не шучу. Я никакой не Стас и никогда им не был. Но я могу попробовать объяснить вам кое-что.
— Стас, ты сколько на душу принял? — не унималась она.
— Я же вам говорю, что не пью и никогда не пил.
— Ну, хватит!!! — заорала она. — Сколько можно издеваться?! Жена я тебе или нет!!!
На этот раз меня спасла стена, как раз, кстати обнаружившаяся позади. Оказывается, эта женщина моя жена!
— П-п-п-пр-р-рос-с-стите, но я никогда не б-был ж-ж-женат! — выдавил я из себя.
Она в бессильной ярости опустила руки. Я же с невозмутимым видом повернулся и пошёл на кухню, изо всех сил пытаясь восстановить хладнокровие и логику мышления.
— Идите, пожалуйста, сюда, — пригласил я её. — Давайте-ка, попьём чайку и поговорим без всяких криков.
Хозяйка послушно вошла на кухню и села у двери. Я на ходу правой рукой подхватил свою чашку, а левой, открыв шкафчик и выхватив оттуда другую, локтем захлопнул дверцу, принялся готовить чай. Тут обнаружилось, что впопыхах я не выключил чайник, и он наполовину уже выкипел. Разлив кипяток по чашкам и пополнив чайник, я возвратил его на газ. Потом поставил одну чашку перед женщиной, а сам уселся на табурет у холодильника.
— Я не хочу чая, — очень тихо, но с явной угрозой в голосе произнесла она.
— Можете не пить. Это уж как вам угодно, — согласился я, отхлёбывая из своей кружки. — Я думаю, что разговаривать лучше за чаем.
Тут я невзначай взглянул на ходики. На них было восемнадцать часов семнадцать минут. Взгляд упал на мою левую руку с электронными часами. На них было десять часов двадцать пять минут. Я поставил кружку с чаем на стол и резко отдёрнул рукав на правой руке. На моих фирменных было 10–25. Продолжая смотреть на циферблат своих часов, я поднялся и подошёл к хозяйке этого дома.
— Позвольте? — попросил я и, не дожидаясь разрешения, взял её за руку, на запястье которой были маленькие часики.
На них было 18–17. Я вернулся на своё место. Она явно была у себя дома, а вот где снова был я?!
— Понимаете ли… Когда-то очень давно я читал один фантастический рассказ. В нём говорилось о том, что один чудак приехал со своей девушкой осматривать египетские пирамиды. И вот около одной он вдруг почувствовал, что мир вокруг как-то незаметно изменился. Чуть позже выяснилось, что он попал в другое время. В параллельное. Там тоже были точно такие же люди, как и он. Там были его друзья, но из другого времени. Понимаете? Там оказалось, что его девушка замужем за его другом. Вообще-то рассказ так себе, но ситуация довольно интересная. Вот и я, кажется, попал на самом деле в подобную переделку. Вы меня понимаете?! Не книжную, а самую настоящую!
Тут меня перебил дверной звонок. Женщина вздрогнула и посмотрела на меня. Я пожал плечами и хотел было подняться, чтобы открыть, но она опередила и пулей выскочила в тамбур. Раздался щелчок замка, и в следующее мгновение короткий женский вскрик. Я вскочил. В дверях стоял мужчина средних лет, держа на руках бесчувственное тело «крашеной». Не глядя на меня, он прошёл в зал и уложил свою драгоценную ношу на диван. Потом принялся слегка похлопывать её по щекам, наверное, таким способом хотел вернуть в сознание. Я же открыл шкаф и вытащил аптечку, в которой кроме нашатыря ничего не было, но мне он-то и был нужен. Сняв колпачок, протянул мужчине. Тот, опять же не глядя, взял и сунул пузырёк дамочке под нос. Веки дрогнули, и она открыла глаза, но тут же снова упала в обморок.
— Что с ней? — с недоумением спросил мужчина, ни к кому не обращаясь.
Я сам с удивлением глядел на него и, кажется, понимал, в чём дело.
— Послушайте, — обратился я к нему. — Взгляните, пожалуйста, вот сюда.
Он обернулся и впервые взглянул на меня.
— Да не на меня, а в зеркало, — уточнил я.
В огромном зеркале, висящем в прихожей, прямо напротив дверей в зал, отражались обе наши недоуменные рожи. Я с довольным видом наблюдал, как его глаза постепенно вылезают из орбит. Ещё бы. В стекле торчали две совершенно одинаковые рожи. Мало того, одеты мы оказались один к одному. Как можно было бы различить? Ума не приложу.
— Вот это да! — восхищённо сказал он. — У меня вообще-то нет никаких братьев, не то, чтобы близнецов.
— У меня тоже, — согласился я и продолжил. — Но этим наше сходство не заканчивается. Тут ваша жена такие подробности приводила, что мне даже неудобно об этом говорить.
Он, наконец-то оторвался от созерцания наших отражений и взглянул на меня.
— А как вы тут оказались? — спросил он.
— Это история ещё та, но о ней мы ещё поговорим и довольно основательно. Тут, кажется, будет очень и очень интересно и вам и мне, — заговорил я, и тут во второй раз открыла глаза женщина.
— Стас, — позвала она, глядя на меня.
— Я тут, — отозвался мужик, однако она продолжала смотреть на меня. — Стасик, — повторила она, и по её щекам потекли крупные слёзы.
— Да что с тобой, любимая? — разволновался он.
— Я её прекрасно понимаю, — заговорил я. — Ей трудно поверить в двух мужей, вот и всё…
— Бросьте свои дурацкие шуточки, — перебил он меня.
— Стасик, он ведь не шутит, — подала голос женщина.
— Ладно. С этим мы разберёмся чуть позже. Лучше ответьте мне, почему вас зовут Стасом? Ведь вас должны звать, как и меня, — перешёл к решительным действиям я.
— А почему меня должны звать, как и вас? — в свою очередь спросил мужик.
— Это я вам объясню позже, а пока что отвечайте на мои вопросы, не то мы никогда не разберёмся что к чему.
— Да, вы правы, надо же кому-то быть в здравом уме, — проговорил он, внимательно глядя в лицо своей жене. — Стас — это моё прозвище ещё со школы. Я так увлекался разведчиками и литературой по этому вопросу, что меня прозвали Юстасом, Помните «Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семёнова? Вот оттуда, но постепенно «Ю» куда-то исчезло, а остался только «Стас».
Я вспомнил своё увлечение Штирлицем и тут понял — это одно из ответвлений моей жизни. Иначе говоря, один из миллионов несостоявшихся вариантов моей судьбы. Мне стало страшно. Я блукал в собственной памяти и её воображении. Ведь из каждой секунды жизни можно было, да оно так, наверное, и было, начинать совершенно другую жизнь. И таких вариантов несчётное количество… Случайно приоткрывшийся занавес таинственности привёл меня в ужас. Блукать по параллельным мирам без ориентиров — перспектива не из приятнейших, если не сказать больше, а блуждать по собственному подсознанию…
«Вот тебе и бриллианты! — всплыло в подсознании. — Кажется, это в каком-то письме про камни было, — судорожно вспоминал я и вдруг вспомнил: — А стюардесса?!» Рука инстинктивно потянулась к груди. В ярком свете люстры вспыхнул костёр!.. Всё поплыло у меня перед глазами. Очертания предметов разъехались. Пол покачнулся. В последний миг попытался ухватиться за косяк двери, но рука скользнула в пустоте, и сознание покинуло меня.
«Стрела пропоёт, и конь захрипит,Юрий Аделунг
И ворон взметнётся бедою.
И некому будет меня окропить
На утро живою водою».