Я находился в лодке и медленно, осторожно грёб. Слева и справа по берегам речки тянулась зелёная полоса из высоких старых деревьев и зарослей кустарника. Порой они оказывались так близко, что нависали над водой, образуя естественный зонтик от дождя и солнечных лучей. Я держался середины реки. В лодке кроме меня был ещё кто-то, но он сидел на носу за моей спиной, и я не мог его видеть. Был поздний вечер. Солнца уже не было видно из-за верхушек деревьев, их тени создавали на воде причудливый полумрак.
— Будь осторожен, сейчас будет деревянный мостик, — послышалось предупреждение с носа лодки. Голос был так знаком, что я даже перестал грести.
— Ты что? Устал? — послышался очередной вопрос.
Тут до меня дошло — это был мой друг и сокурсник Миша Кутузов. Вот фамилию Бог дал, как у великого полководца. В университете все подшучивали над ним.
— Слышь, Мишка, скоро там питерский мост? — спросил я. — А то по времени, кажется, не укладываюсь.
— До моста ещё не близко, а по времени ты действительно опаздываешь. Вчера было лучше. Ладно, давай догребай, а потом назад я буду, или давай я тебя подменю и тогда по времени, может, и успеем.
— Не-е! Спасибо, конечно, но я уж сам как-нибудь. Ты лучше подкорректируй меня ближе к середине. О-кей?
— Слышь, а волна появилась, — как-то не очень уверенно произнёс Мишка.
— Откуда здесь волна? Это же тебе не приличная река, а небольшая лужа, — съехидничал я.
Но по реке действительно пошла рябь. Деревья закачались, и ветер зашумел в листве.
— Ты, кажется, прав, — вынужден был согласиться я.
— Давай-ка к берегу поближе, а? — предложил он.
— Да, наверное, стоит, — снова согласился я. — Что-то грести стало трудно.
И тут началось. Лодку швырнуло сначала к левому берегу, потом к правому. Мишка ухватился за оба борта и, упав плашмя на дно, пытался сохранить равновесие, чтобы лодка не зачерпнула воды. Я изо всех сил старался удержать наше утлое судёнышко хотя бы на месте, но не тут-то было. Нас швыряло по реке, как тополиный пух. Пытаясь сопротивляться стихии, я опустил вёсла практически перпендикулярно в воду и тут почувствовал, что с правым веслом возникли проблемы. Рискуя перевернуться, всё-таки вытащил его из воды и увидел согнутую под девяносто градусов лопасть. Загребая ею, как ложкой в тарелке с супом, ещё раз попытался грести к берегу, но, увы. Тут мимо нас пронёсся спасательный катер. В следующее мгновение он перевернулся и в один присест исчез под водой. Мы даже охнуть не успели. А через полминуты из-за поворота появился ещё один катер. На этот раз мы не стали дожидаться событий, и в один голос заорали, указывая на место, где исчезло первое судно. Только странно было то, что ни один человек с утонувшего катера не вынырнул на поверхность.
— Попробуйте добраться до берега и закрепитесь под деревьями, — прокричали нам с катера. — Там выше по реке тонут люди, мы на обратном пути попробуем вам помочь.
— Тут тоже затонул катер! — снова закричали мы.
— Знаем! — ответили с удаляющегося катера.
— Откуда??? — задал я вопрос в пустоту, потому как спасателей уже и след простыл.
Мы снова остались одни. В следующее мгновение ветер подул вдоль реки против течения, я же не замедлил этим воспользоваться, и что было сил, налёг на оставшееся весло. Оно, конечно же, не выдержало и сломалось пополам. Но моего движения хватило, чтобы нас приблизило немного к веткам кустарника, и Мишка, забыв о предосторожности, вцепился мёртвой хваткой в спасительные ветви. Разумеется, они тут же и обломались, но дополнительный рывок ещё ближе подвёл нас к берегу, и тут уж Миха не сплоховал. Крепко ухватившись за ветки, он, перебирая руками, подтянул лодку ближе. Я вытащил согнутое весло и стал его выравнивать. Потом освободил уключину от сломанного и бросил его на дно лодки.
— А где запасное? — перекрывая шум бури, проорал я.
— Там у кормы под сидением, — ответил Кутузов как-то напряжённо.
— Ты что? Потерпи ещё чуть-чуть. Я сейчас приготовлю вёсла на всякий случай и помогу тебе держать, — сказал я, нащупывая и вытаскивая запасное весло.
Вставив его в уключину и сложив оба весла вдоль борта лодки, я так же схватился за ветки. Каково же было моё удивление, когда до меня дошло, как туго ему пришлось, пока я возился со злополучными вёслами. Вдвоём мы с огромнейшим трудом удерживали наше плавсредство на месте. Из-за поворота выскочил третий катер.
— Ребята! Держитесь! А если сможете, попробуйте выбраться на берег сами! Лодку бросьте! Помощи ждать неоткуда! — прокричали нам, и катер ушёл за поворот.
— Что там случилось? — задал чисто риторический вопрос Мишка.
— То же самое, что и здесь у нас, — в тон ему ответил я, изо всех сил пытаясь подтянуть лодку как можно ближе к берегу. — С одним исключением.
— Каким?!
— Там сплошной пустырь. Ни одного деревца.
Сверху из-за поворота что-то выплыло. Мы даже сразу и не поняли, что это было. Когда же удалось разглядеть плывущий предмет, нам стало очень даже не по себе. Мимо, величественно покачиваясь на волнах, проплывал перевёрнутый кверху килем, катер спасателей.
— Видал! — прокричал мне прямо в ухо Мишка.
— Видал! Что будем делать дальше? — спросил я. — Ещё две-три минуты и мои руки навсегда останутся на этом дереве. Я же не штангист, такие перегрузки переносить, мои сухожилия не выдержат!
— Мои тоже, — согласился мой товарищ.
— Так что будем делать? — снова спросил я, прекрасно понимая, что он знает то же, что и я.
И тут всё стихло. Мы даже не поверили и ещё несколько минут продолжали держаться за спасительные ветви. Я опомнился первым и, схватив вёсла, изо всех сил погнал лодку в бухту, к спасательной станции.
Спустя час, когда мы поднялись в город, его было не узнать. Обломанные ветки, громадные деревья, бетонные столбы электропередач — всё переплелось в единый ком мусора и хаоса. Опасаясь наступить на оборванные провода, мы добрых два часа добирались до общежития. Подойдя к крыльцу, я посмотрел на второе окно справа во втором этаже, и щемящая боль тонкой иголочкой впилась в сердце. Мне даже показалось, что за занавесью у окна кто-то стоит, но это, скорее всего, только привиделось, ведь был второй час ночи.
— Слышь, Мишка, ты как хочешь, а я зайду в общагу на минутку. Мне надо кой-кому пару слов сказать, — произнёс я и решительно взялся за ручку закрытой на все запоры двери.
— Глупо, — возразил мне Миша, но остался на месте. — Я тебя здесь подожду.
— Спасибо, Михась, — с чувством поблагодарил я и потянул дверь на себя.
Она, конечно же, не поддалась, даже не колыхнулась.
— Послушай, — снова заговорил Миша, — прошлого назад не вернёшь. Ты там лишний. Зачем тебе дополнительная царапина в душе?
— Ты прав, но я всё-таки должен сказать… — возразил я и рванул ручку на себя.
От столь грубого обращения последняя со звоном отделилась от места своего прежнего пребывания.
— Тьфу ты чёрт! — выругался я и зашвырнул обломок в соседний двор.
— Вы чо там двери ломаете?! — заорала изнутри, барабаня по стеклу окна, вахтёрша. — Я сейчас милицию вызову!
— Давай, давай! — усмехнулся Мишка.
— Ладно, — согласился я. — Ты прав. Пошли. — И мы ушли.
Перебравшись через металлическую сеть, заменявшую забор, я ещё раз оглянулся на общагу.
— Да хватит тебе зенки-то пялить, — наконец не выдержал мой товарищ.
— О-кей! Больше не буду, — ответил я.
Весь остальной путь до самого дома мы не проронили ни слова. На кухне горел свет.
— Муха, небось, полуночничает, — скорее утвердил, чем спросил Мишка.
— А кому ж ещё, — согласился я.
Мы вошли в дом. Действительно, за столом сидел Арнольд и гонял чаи. На плите пыхтел чайник.
— Хэллоу! Мужики! — приветствовал он нас.
— Привет, привет! Полуночник, — ответствовал Михась.
— Чаёк пить будете? — с надеждой в голосе спросил Муха.
— А почему бы и нет, — согласился я.
— А я не буду, — отказался Кутузов. — Спокойной ночи, — пожелал он и отправился на боковую.
Арнольд достал чашку и, предварительно сполоснув и вытерев насухо, стал готовить мне чай.
— Я сейчас приду, — сказал я, направляясь в ванную. — Ты пока что сообрази, да покрепче.
— Угу, — промычал Муха. — Тебе как для ночника или ты спать пойдёшь?
— Разумеется, пойду спать, — отозвался я уже из ванной.
— А мне что-то не спится, — пожаловался он.
— Я сейчас тебе порасскажу кое-что, так вообще спать не станешь, — перекрывая шум газовой колонки, прокричал я.
Когда я вернулся, дымящаяся чашка чая уже ожидала меня.
— Ну, давай, колись, — потребовал Муха.
— На что? — не сразу понял я.
— А ты что там обещал?
— А-а… — и я стал рассказывать, смакуя чай, о событиях, происшедших на реке.
Муха очень внимательно слушал, ни разу не перебив. И только когда я закончил, стал задавать вопросы. Как-то незаметно разговор перешёл на другую тему. Вообще с Арнольдом лучше не садиться пить чай, особенно, когда он полуночничает. Он так заболтает, что сам не заметишь, как составишь ему компанию. Бывало, всю ночь пролялякаешь с ним. Глядь! А на улице уже утро. Пора по делам бежать, а Муха укладывается спать. Ему дела нет до того, что ты проболтал с ним всю ночь напролёт. Ему-то никуда идти не надо, потому он и полуночничал. Я неоднократно ловился на подобные штучки, и каждый раз клялся, что в последний раз. Но всё равно история повторялась. Умел он слушать и рассказывать умел. Так и сегодня. Я заболтался до самого рассвета. Но укладываться уже не было времени. Собралось много работы, и всё надо было сделать именно сегодня, так как мне предстояло ещё лететь после обеда. Муху это, естественно, не интересовало. Он принялся напоследок повествовать свой сон. Конечно же, с толкованием. Я, в свою очередь, также рассказал ему свой о пожаре и о горящей Москве. Он внимательно выслушал меня и сделал совершенно нелепое заключение.
— Это ты был боярином когда-то в своей прошлой жизни.
— Ты чо! Муха?! — удивился я. — Ты действительно в это веришь?
— А ты нет? — задал он встречный вопрос.
Я растерялся, так как не знал чего ответить.
— Как тебе сказать… Думаю, что это очередное оболванивание народа, только и всего.
— Ты дурак или притворяешься? — спросил он, глядя на меня через парок чая прищуренным глазом.
— Слушай, если ты в секту какую попал, то не агитируй меня. Я не верю во все эти штучки-дрючки. Может, ты ещё и в загробную жизнь веришь? — съехидничал я.
— Конечно, — очень спокойно согласился он.
— Ты чо-о?! Мухович?! Мозгами поехал?! — обалдело захлопал глазами я.
— Слушай, ты же не полный идиот. Мы с тобой не одну ночь напролёт беседовали на подобные темы, а ты делаешь вид, что впервые слышишь. Вроде умный мужик, а строишь из себя дурочку.
— Никого я из себя не строю, — понизив голос, ответил я. — А вот с тобой что-то действительно творится. Тебе не кажется, что ты начинаешь заговариваться?
— Чудак ты, — миролюбиво сказал Арнольд. — Для чего ты уподобляешься среднестатистическому простолюдину? Ты же не такой!
— Ты что мелешь?! Если б я был чем-то выдающейся личностью, так не сидел бы здесь в этой дыре, а был бы где-нибудь в Москве, в больших людях…
— Болван т, — незлобиво обозвал он меня. — Тот, кто у власти, не есть ещё большой человек. Скорее наоборот.
— Не-ет, Муха! Давай заканчивать. Не то мы до такого доболтаемся, что потом может стать «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», — процитировал я Островского.
— Да Бог с тобой, — согласился он и добавил. — Всё складывается к тому, что тебе, как впрочем, и всему человечеству, необходимы материальные доказательства существования реального мира.
— А мы, по-твоему, живём не в реальном, что ли?
— В реальном, — согласился он. — Но эта реальность нереальна, так как самостоятельно существовать не может.
— Я тебя не понимаю.
— А и не надо понимать. Это придёт само собой.
— Что придёт? — Не понял я.
— Понимание строения мира. Ты же видел, как устроены матрёшки?
— Да, конечно, — не догадываясь, в какую сторону он клонит, согласился я.
— Вот так и мир устроен, — неожиданно заключил Арнольд.
— Чего?! Это старо! Ты бы чего поновее придумал.
— Ладно. Пошли спать, — снова прервал он меня, глянув на часы.
— Мне уже спать некогда, — ответил я.
— Ну, это твои проблемы, а я пойду, подремлю немножечко, — потягиваясь до хруста в суставах, сообщил Муха.
— Правильно! Сначала заболтал, а теперь в кусты.
— Я тебя за язык не тянул. Ты сам согласился чаёк со мной отпить, — зевая во весь рот, ответствовал он.
— Муха, я когда-нибудь побью тебя за такие штучки, — пригрозил я.
— Мы это уже слышали, — отпарировал он и уже в дверях, не оборачиваясь, вдруг добавил: — Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою… — тут он запнулся, подбирая более удачное слово, и продолжил. — дамочку и влюбиться на веки веков в другую!.. Более достойную. Но!.. А впрочем, это неважно, — буркнул он и вышел.
— У тебя явное помрачение рассудка, — бросил я в закрывающуюся дверь.
Всё остальное время до самого такси пролетело, как одна минута. Насущные дела так закрутили мне мозги, что Муха со своими разговорами напрочь вылетел из головы. И только когда к крыльцу подъехала машина, я спохватился. За весь день мне не довелось увидеть её даже мельком, даже издалека… Вспомнились последние слова Арнольда. В одном он был, безусловно, прав. Сегодня мне предстояло расстаться со своей первой любовью раз и навсегда. Однако, пока не было такси, всё казалось в будущем, но вот машина с шашечками на борту стоит у парадной, и пришло время расставания. Всё-таки хорошо, что я не пошёл её искать. Так будет проще для нас обоих. Уже взявшись за ручку дверцы, невольно оглянулся. Мысли разлетелись, как вороньё от выстрела охотника. Я с недоумением смотрел перед собой и ничего не видел. Слёзы застлали глаза. Она стояла метрах в ста у самого угла здания. Лёгкий ветерок развивал юбку её платья. В руках был платочек, безжалостно терзаемый ни за что.
— Вы садитесь или нет? — раздражённо спросил меня из машины водитель.
— Да, да, конечно, — беспрерывно глотая стоящий в горле ком, ответил я.
Как мне были ненавистны в этот момент все такси на свете. То их часами не дождёшься, а то они приезжают, чуть ли не на пять минут раньше. Глядя на неё, я сунул ногу в салон и снова оглянулся. Её руки были сжаты в кулачки, прижаты к груди. С такого расстояния увидеть чёрные, блестящие маслины её глаз было невозможно, но представить не составляло большого труда.
— Так Вы едете или нет? — снова спросил водитель.
— Послушайте, Вы! Счётчик работает? — не сдерживая своего неудовольствия, спросил я.
— Да, конечно, — с недоумением в голосе ответил таксист.
— Тогда ждите, сколько мне потребуется. Платит тот, кто музыку заказывает.
— Наоборот, — поправил меня сам водила.
— Тем более, — прорычал я и стал медленно устраиваться на заднем сиденье.
— Вы напрасно это делаете, — неожиданно миролюбиво заметил шофёр. — Чем быстрее вы расстанетесь, тем лучше для вас обоих будет.
— Много Вы знаете, — возразил я и потянулся к ручке дверцы, с тайной надеждой ещё разок взглянуть на неё.
— Знаю, молодой человек, — ответил он и рванул машину с места так, что дверца по инерции захлопнулась сама, а меня вдавило в сиденье с такой силой, что щёлкнули где-то внизу подо мной многострадальные пружины.
Я резко обернулся и в исчезающем за углом другого здания стекле окна увидел в последний раз в своей жизни её: Мою судьбу, свою любовь, первую и последнюю. Такси вырвалось на магистраль и, не снижая скорости, понеслось к аэропорту. До самолёта оставалось ещё полтора часа.
Всю дорогу я не отрывался от стекла заднего обзора, как будто там можно было увидеть ту, от которой только что с такой скоростью умчался. Мелькали кварталы, но я ничего не видел. Я не хотел видеть: Я не хотел жить: Солнце висело высоко над горизонтом, но уже близилось к вечеру. Было довольно жарко. Мне же было холодно. Пыльная дымка совсем запорошила стекло, только я всё равно продолжал куда-то глядеть. Машина лихо подкатила к главному входу в аэровокзал. Водитель вышел и открыл передо мной дверцу. От такого сервиса я очнулся.
— Пожалуйста, — сказал он. — Вы прибыли по месту назначения.
— Спасибо, — сказал я и полез в карман за деньгами.
— Оставьте себе на память, — вдруг сказал таксист и, усевшись за руль, укатил, оставив меня в недоумении торчать на привокзальной площади с пачкой ассигнаций в руках.
В таком заторможенном виде я вошёл в здание аэропорта.
— Молодой человек, — услышал я и вздрогнул. — Спрячьте деньги, не соблазняйте любителей лёгкой наживы.
Я машинально сунул бумажки в карман и направился к стойке регистрации.
На моё несчастье вылет откладывался по техническим причинам на два часа. В отчаянии, выскочив на улицу, бросился к ближайшему такси. Однако оно оказалось заказным, и водитель покидать место ожидания не собирался: ведь ему оплачивался этот простой. Вероятно, он ждал своего клиента уже не в первый раз и знал, за что мучается ожиданием в такое пекло. Больше ничего похожего на автомобиль вблизи, по крайней мере, не наблюдалось. Я кинулся к телефону автомату. Но диспетчер таксопарка наотрез отказалась выслать машину в аэропорт. Инструкцией, видите ли, не положено. В глубоком отчаянии покинул будку телефона автомата. И вдруг услышал, что регистрация на мой рейс заканчивается. Тут-то я уж совсем озверел и, бросившись в здание вокзала, помчался, что есть сил к стойке. Там стояла стюардесса и мило улыбалась.
— Вы чуть не опоздали, — приятным голоском сообщила она.
— Но мне же в справочном только что сказали, что рейс откладывается! — возмутился я.
— Администрация нашла возможность заменить самолёт на другой, — ничуть не смутившись и продолжая улыбаться, ответила девушка. — Покажите Ваши документы и поторопитесь, пожалуйста.
— Чтоб Вам… — выругался я и полез за билетом.
К самолёту пришлось бежать трусцой. Посадка, по всей видимости, ещё и не начиналась, так как подле трапа стояла толпа пассажиров. Когда же я добрался до всех, выяснилось, что у этого летающего монстра не желала открываться дверь. Злые механики с какими-то железяками в руках носились вокруг, проклиная всё на свете вместе со своим начальством. Тут к нам, в совершенно пустом автобусе, подкатила стюардесса. Всё так же мило улыбаясь, она подошла к подножию трапа и, как ни в чём ни бывало, принялась проверять билеты, при этом не забывая приглашать пройти в салон.
В этот момент я в изумлении заметил, что люк оказался уже открыт. Два слесаря с вытянутыми рожами стояли под фюзеляжем и с вытаращенными глазами взирали на распахнутую дверь. Честно говоря, мне тоже стало не по себе. Однако народ этого не заметил или не хотел замечать.
Я вошёл в самолёт самым последним, да и то только после трёхкратного напоминания бортпроводницей. Тут же в самом хвосте оказалась пара свободных кресел и я, не раздумывая, плюхнулся в одно из них. Когда все расселись, появились пилоты, важно прошествовали к себе в кабину. Наружный люк был надёжно заперт и задраен, а мы приготовились к взлёту.
Стюардесса, взяв микрофон, при этом провод натянулся до предела, подошла ко мне и присела на свободное место рядом. Чем я ей приглянулся, и почему она покинула своё рабочее место, мне осталось неизвестным.
Мисс Аэрофлот произнесла необходимую в таких случаях речь и отключила внутреннюю связь. Двигатели взревели, и «Аннушка» понеслась по взлётной полосе.
— Пристегнитесь, пожалуйста, — попросила бортпроводница, глядя на меня своими необыкновенными глазами.
Никогда в жизни я не видел таких потрясающе удивительных глаз, как впрочем, и после тоже не довелось наблюдать подобного феномена. Встретившись с ними взглядом, всё существо начинало трепетать, как от прикосновения к чему-то необыкновенно прекрасному, безмерно нежному и чувствительному, сердце взволнованно стучалось, рвалось из груди, где ему становилось тесно, ощущение счастья и блаженства переполняло чашу чувств, душа пела, сладостной истомой разливался по телу божественный елей! Стоило отвести взгляд, как всё естество взрывалось негодованием от содеянного, требуя вернуть утраченное состояние. Может быть, так наркотики действуют на психику человека, не знаю, но ничего даже приблизительно похожего я не испытывал ни до, ни после. Потому-то, заглянув один разок в этот безбрежный океан волшебного мироощущения, испытав на себе сказочную пленительность этих неземных глаз, я старательно избегал повторно встретиться с ними, боялся утонуть в этом море радости, сгореть заживо в пламени любви, стать ручным, как наверняка, стали многие, хоть раз окунувшиеся в эту вселенную света.
— Но Вы же не пристегнулись, — возразил я, отводя взгляд и втихаря переводя дух от пережитого потрясения.
— Извините, я не заметила, — ответила она и тут же пристегнулась, потом сделала то же самое с моим ремнём безопасности, да так ловко и быстро, что удержаться от похвалы трудно было.
— Скажите, а на кой это надо? Ведь всё равно не спасёт, коли падать начнём? — глупо ухмыляясь, спросил я, глядя на её красивые руки с тонкими пальчиками пианистки.
— Инструкция, — ответила она.
— Опять инструкции, — проворчал я. — Одни инструкции и ничего больше. Вся жизнь одна сплошная инструкция.
— Чем это Вы так недовольны? — спросила она.
— Дураками, придумавшими дурацкие инструкции, — ответил я, отворачиваясь к иллюминатору.
— У Вас неприятности, а виноваты все вокруг, — спокойно заметила стюардесса. — Так нельзя.
— Много Вы знаете. Чего можно, а чего нельзя, — пробурчал я, впрочем, не оборачиваясь к ней.
— Напрасно. Я ведь вам лично ничего плохого не сделала.
— Простите, — снова буркнул я.
Погасло табло, запрещающее курить, значит, мы набрали нужную высоту. Ровно работали турбины. Стюардесса, предварительно заглянув в какую-то свою книжечку и включив трансляцию, сообщила для всех высоту и температуру за бортом. На этом её первый этап работы заканчивался. Небрежно отбросив ставший ненужным микрофон, девушка обратилась ко мне.
— Не могу ли я Вам чем-либо помочь? — спросила она.
— Да уж… — начал, было, я, но вовремя прикусил язык.
Действительно, кто был виноват в моих бедах? Она была права. Срывать зло на посторонних людях не входило в ассортимент моих привычек, особенно на прекрасной половине человечества.
— Вы напрасно так со мной. А вдруг я смогла бы Вам чем-то помочь.
— Ну, разумеется, — не выдержал я. — Верните самолёт назад в аэропорт, — ни с того ни с сего ляпнул я и повернулся, чтобы увидеть реакцию.
Совершенно спокойно она взялась за пряжку ремня безопасности, демонстрируя тем самым, своё намерение выполнить моё дурацкое желание. Если она блефовала, то очень натурально. Я, во всяком случае, поверил.
— Один момент! Чего не сделаешь ради многоуважаемых пассажиров, — произнесла бортпроводница, возясь с ремнём.
— Если ради обыкновенного многоуважаемого, то не стоит таких трудов, — возразил я.
Мне почему-то не понравились её последние слова.
— Простите, если я Вас обидела, но в чём Ваша необыкновенность, если это не секрет? — спросила она, с интересом на меня глядя.
Руки её замерли. Пряжка осталась не расстёгнутой. Всем своим нутром я почувствовал её любопытный взгляд.
— Да. Конечно. Вы правы. Простите, пожалуйста, за грубость, — извинился я, отводя взгляд от её манящих губ. — Развернуть машину в воздухе не просто. Для этого понадобятся очень убедительные аргументы.
— Да, конечно, но для Вас я рискну своим служебным положением, — улыбнулась девушка и вновь взялась за ремень.
— Не стоит себя так утруждать, — вякнул я.
— А Вы действительно хотите вернуться? — Не унималась она.
— Ну, конечно.
— Вы уверенны, что это Вам необходимо?
— Как рыбе вода.
— Тогда я помогу Вам. Вы убеждены, что не будете потом жалеть? — снова спросила стюардесса.
Вероятно, ей самой очень хотелось вернуться на землю, но в силу своих профессиональных обязанностей, признаться в этом она не могла.
— Не надо, ради Бога, — промямлил я, снова всунувшись в иллюминатор. — Я же просто пошутил.
— Вы всегда так неудачно шутите? — поинтересовалась она, стараясь поймать мой взгляд.
— Да, я шутник-неудачник. Всю жизнь шучу и всё невпопад, — огрызнулся я.
— М-да! Судьба человека только в его руках, — многозначительно сказала бортпроводница.
— Впервые в своей жизни встречаю стюардессу-философа, — съязвил я.
— Простите меня, пожалуйста, я действительно что-то сегодня разговорилась, — смутилась красавица, возвращаясь к заевшей пряжке.
Крылатую машину сильно тряхнуло, потом ещё раз и ещё. Девушка замерла на мгновение. Я не видел лиц находящихся впереди, так как они сидели ко мне затылками, но по салону прошёл ощутимый ветерок ужаса. Замолчал плакавший до этого у кабины младенец. И тут вдруг наступила тишина. Можете ли Вы себе представить, что в летящем самолёте на высоте пять с половиной километров вдруг наступит тишина?! Машина мелко-мелко задрожала. Затрещали все её сочленения. Заскрежетало правое крыло. Что-то стукнуло в корпус спереди. В салоне же стояла мертвейшая тишина. Люди сразу поняли, что последует за этим, и не нарушали этой последней в своей жизни торжественной паузы тишины. Никто даже не оглянулся на молоденькую стюардессу и не бросил укоризненного взгляда. Всё застыло в ожидании развязки.
От неожиданности я так резко развернулся, что локтем случайно зацепил девушку.
— Простите, — почему-то шёпотом извинился я.
Она же, ничего не говоря, наконец-то справившись с ремнём безопасности и поднявшись, бесстрашно пошла в кабину к пилотам.
В это мгновение заговорил динамик над её местом. Лётчики призывали к себе стюардессу. Она вошла к ним и спустя несколько секунд вернулась. Что-то неуловимое изменилось в её облике, но что именно, трудно было ухватить. Профессионально улыбаясь, девушка сообщила, что командир воздушного корабля приносит всем свои извинения и просит пристегнуться, так как необходимо поменять эшелон, а также просит всех соблюдать спокойствие, ведь это обычная процедура. Бортпроводница поинтересовалась, не нуждается ли кто в чём-либо, и, не услышав просьб, прошла к моему месту, придерживаясь за спинки кресел, так как идти по уходящему из-под ног полу иначе нельзя было. Осторожно присела, снова не пристегнувшись.
Ей, конечно, никто не поверил, но и не возразил. Никто не потребовал к себе отдельного внимания. Ей предоставляли возможность стать такой же, как и все, подготовиться достойно встретить свою судьбу. Её освободили от служебных обязанностей и простили, хоть никто и не обвинял.
Как работник аэрофлота девушка держалась потрясающе, однако мне, сидящему рядом, было видно, что сквозь маску приветливости и дружелюбия проглядывало отчаяние. Не знаю, может, это и плохо, да только в те мгновения я почему-то не испытывал страха. Может, просто не понял и не успел испугаться: ведь все мои мысли были совсем не здесь, в терпящем бедствии самолёте.
Выбираясь из самим собой же созданного кокона, я вдруг ощутил, что кому-то нужен. Это знание пришло само собой, я даже не пытался выяснить причины такого яркого чувства. Вид бесстрашной девчонки с потрясающими глазами, сидящей рядом, внушил мне такое уважение ко всему роду женскому, что я тут же простил им всё, что было, и даже то, что будет.
— А Вы безумно красивы. Я таких красивых никогда не встречал, даже в кино не видел, — одними губами произнёс я.
— Что? — не поняла она, прислушиваясь к чему-то, возможно, к своим внутренним ощущениям.
— Я говорю, что Вы очень красивая. Боюсь, что к концу полёта буду просить у Вас руку и сердце.
— Не смешно, — отрезала она.
— А я и не смеюсь, — возразил я, разглядывая её вьющиеся, рассыпавшиеся по плечам, волосы. — Боюсь, что я уже влюбился, и Вам теперь придётся отбиваться от очередного назойливого поклонника. И зачем аэрофлот берёт на работу таких красивых?!
— Чтобы привлекать таких легкомысленных пассажиров. Знаете, как бабочки летят на свет, так и пассажиры начинают брать билет совсем не туда, куда хотели лететь изначально.
— Нехорошо. Пусть я и легкомысленный, но всё ж… А как же насчёт человечности? Я же теперь жить без Вас не смогу. Вот возьму сейчас и выброшусь из самолёта, если Вы не согласитесь стать моей судьбой.
— Прекратите паясничать.
— Но я и не думал паясничать, — возмутился я. — Вы обижаете меня своим неверием. Если Вам необходимы доказательства, так я сейчас их Вам предоставлю, — с жаром произнёс я, хватаясь за пряжку ремня и одним движением расстегнув оную. — Боюсь только, что мы с Вами после этого уже никогда не встретимся. Во всяком случае, на этом свете.
— Помолчите, пожалуйста, — взмолилась она.
— Что случилось? — еле слышно спросил я, круто меняя тему разговора.
— Ничего. Всё в порядке.
— Не лгите мне, — возразил я. — Я же вижу, что мы летим без двигателей.
Машину продолжало безжалостно швырять в разные стороны. В полной тишине отчётливо было слышно, как скрипит каждая заклёпка этого, наверняка, не нового транспортного средства. Народ безмолвствовал. Волна смертельного страха, сковывающим панцирем, навалилась на обречённых.
— Ч-шш! — вздрогнула она. — Всё будет хорошо.
Подбородок её предательски дрогнул. Бледность внезапно выступила, заменив румянец юной красавицы и внешнее спокойствие.
— Вы так думаете? — спросил я, улыбаясь, очень довольный чем-то, и беря её руку в свои ладони. — Вы, наверно, не знаете, какая Вы красивая. Особенно сейчас, — искренне восхитился я.
Она чуть качнула головой, а может, это просто в очередной раз встряхнуло самолёт, не знаю, но, тем не менее, я продолжил:
— Вы напрасно мне говорите неправду. Нельзя лгать перед уходом в мир иной.
Она резко обернулась ко мне. В глазах стояли слёзы. Наши взгляды встретились. Бальзам всевышнего излился на меня. Я встрепенулся, пытаясь из последних сил высвободиться из плена Афродиты. Но было поздно. Очень поздно…
— Мне всего девятнадцать, — срывающимся шёпотом сообщила она. — Я жить хочу! Честно! Я ещё никого не любила! Я любить хочу! По-настоящему.
Серебряная слезинка побежала по её прекрасной ланите. Очень осторожно я коснулся щёчки и снял предательскую капельку.
— А кто Вам сказал, что мы уже умираем? — спросил я. — Между прочим, я ещё хочу успеть жениться на Вас, а Вы тут о смерти…
Самолёт тряхнуло. Все его крепления затрещали, не выдерживая перегрузок. Девушку бросило на меня. Она судорожно вцепилась в подлокотник справа, чтобы удержаться. Музыкальные пальчики её побелели от напряжения. Так получилось, что я невольно приобнял пленительницу мужских сердец за плечи, помогая сохранить подобие приличия. Она же, как бы ища защиты, непроизвольно прижалась ко мне. Корпус летательного аппарата завибрировал, как чересчур натянутая струна. Нос его клюнул раз, потом второй, и машина, всё сильнее увеличивая крен, пошла на снижение. Вероятно, пилоты пытались планировать, так как этот летающий, дюралевый саркофаг не рухнул камнем на землю сразу. И только тут я наконец-то в полной мере ощутил и осознал серьёзность положения. Дрожащая барышня в моих объятиях, полная тишина на протяжении нескольких минут и явное падение вниз. Это было очень схоже с тем ощущением, когда я прыгал на спор с третьего этажа. Только тогда мне точно было известно, что вот-вот будет земля и всё будет хорошо. И всё же встреча со старым, хорошо зацементированным подвалом была совершенно неожиданной.
— О-о! — только и произнесла она, указывая взглядом на кабину пилотов.
— Вы напрасно им верите, — сказал я, прижимая девушку крепче к себе, как будто это могло спасти нас обоих. — Я сегодня уже второй раз погибаю, но всё никак погибнуть не могу. Так что не волнуйтесь, пожалуйста, сейчас что-то произойдёт с двигателями, и они снова заработают. Вот увидите, — возвестил я, совсем в этом не уверенный.
— Воистину, вечные жених и невеста! Если б Вы знали то, что знаю я… — прошептала потрясающая стюардесса, но тут, как по заказу, двигатели взревели, служа подтверждением этому великолепному событию, вновь заработал динамик, призывая стюардессу к пилотам.
Самолёт выровнялся. Красавица с расширенными глазами, даже не пытаясь скрыть своего состояния, как в гипнотическом сне, пошла на вызов лётчиков. Теперь она там задержалась намного дольше, чем в первый раз. Вернувшись в салон, выполнила все свои обязанности и только после этого подошла к моему месту и вновь присела.
Опять загорелось табло ненавистное курильщикам. Самолёт, натужно скрипя и треща всеми своими костями, конечно, если они у него были, стал подниматься выше.
— Вы что? Знаете магию? — очень тихо и удивлённо спросила она, теребя складку на блузке.
— Понятия не имею что это такое, — ответил я.
— Как же Вы узнали, что мы выживем?
— Не говорите глупостей, — снова ответил я, снимая руку со спинки её кресла. — Я точно так же знал, как и Вы.
— Спасибо Вам, — не слушая меня и глядя прямо в глаза, поблагодарила милая девушка. — Я знаю — это Вы ради меня.
— За что? — не понял я.
— Просто так. Спасибо и всё, — отводя взгляд, ещё раз повторила она и поднялась, так как загорелась лампочка вызова: кому-то было плохо и её призывали на помощь.
Сделав требуемое, она прошла мимо в хвост самолёта и прикрыла за собой дверь, отделяющую салон от багажного отделения. Мне почему-то очень захотелось увидеть её, и я поднялся. Уже тогда проявились первые признаки моего поражения, моей влюблённости.
В узком проходе между полок с баулами, сумками, чемоданами стояла и плакала навзрыд юная хозяйка воздушного аппарата. Это была обыкновенная реакция организма на пережитые мгновения. Осторожно, чтобы не испугать девушку, я подошёл и легонько коснулся её плеча. По-видимому, ей было очень-очень плохо, так как она почти без чувств упала мне на руки. Я не ожидал ничего подобного, поэтому, чтобы удержать её, инстинктивно развёл их. Таким образом, сие милое создание оказалось в моих объятиях. Я лишился манёвра, и мне ничего не оставалось, как обнимать её одной рукой, поддерживая, а другой гладить белокурые пряди, пытаясь успокоить. Через минуту моя рубашка была такой мокрой, что впоследствии я удивлялся, сколько же воды в этом маленьком существе. Постепенно она стала успокаиваться.
— У Вас закурить не будет? — вдруг спросила бортпроводница, продолжая всхлипывать.
— Вы ещё и курите?! — удивился я.
— Нет, — покачала она своей прелестной головкой. — Просто все курят, чтобы успокоиться.
— Бред. Я же не курю, — возразил я. — Мне было бы очень неприятно, если б довелось увидеть Вас с сигаретой.
Она улыбнулась и осторожно высвободилась из моих объятий.
— Благодарю Вас от всей души. Я Вас никогда не забуду.
— Чушь! — Возразил я, рассматривая свою влажную рубашку. — Инцидент не стоит того. Как только мы приземлимся, все страхи уйдут, и Вы будете стыдиться своей слабости. Всё в этом мире преходяще. Так что всё в полном порядке.
— Нет. Вы ничего не поняли, — ответила она, глядя на меня своими лучистыми глазами, и хотела было ещё что-то добавить, но тут уже в который раз заверещал динамик: пилоты опять требовали стюардессу.
Быстрым движением прелестница поправила потревоженную мной причёску и ушла. Я же немного постоял и вернулся на своё место, ворча про себя, что опять меня обвиняют в непонимании.
Всё оставшееся время полёта моя стюардесса была занята своими обязанностями и ни разу даже не взглянула в мою сторону. Хотя, если честно признаться, то я не следил за этим. Так что, возможно, она только то и делала, что смотрела, как это я там после всего случившегося поживаю, но вряд ли. Я же сидел, уткнувшись в иллюминатор, и думал совершенно о другом.
Вскоре самолёт пошёл на посадку и, пробежав положенное ему расстояние до своего сектора стоянки, замер. Подали трап. И тут история повторилась, но с точностью до наоборот. Наружный люк не открывался. Наша милая стюардесса крутила какие-то ручки, что-то дёргала, только дверь открываться не желала. Я уже было вознамерился нарушить инструкцию и встать, чтобы ей помочь, но тут подошли пилоты и заменили её. Она же с затаённым ужасом в глазах глядела на злосчастную дверь, инстинктивно прижимая руки к груди.
В иллюминатор было видно, как забегали вокруг какие-то люди, возможно техники, пытаясь открыть люк снаружи, но всё было тщетно. Невдалеке стоял ряд пожарных машин и несколько карет скорой помощи. Наверное, радист, будучи ещё в воздухе, вызвал на всякий случай врачей. Увидеть больше не давал размер окна лайнера.
Пассажиры не растерялись и принялись шутить по этому поводу. Во, народ! Только что были одной ногой в преисподней и на тебе! Хихоньки, хаханьки! Лётчики тихо совещались. Мне было слышно, что они обсуждали, каким образом выгружать нас через запасной люк. Тут я почему-то обратил внимание на то, что весь экипаж был седым. Какие-то смутные подозрения на одно мгновение промелькнули в моём мозгу, однако тут же были заслонены происходящими событиями.
Стюардесса, осторожно оглянувшись, сделала движение подойти ко мне, однако именно в этот момент дверь с громким щелчком отскочила внутрь, впуская через отворившийся зев весёлое заходящее солнышко. Её мимолётный взгляд был так красноречив, что я без слов понял всё, о чём мне хотели сказать уста этой прекрасной девчонки. Обязанности призывали её, и девушка, так и не решившись подойти, стала у дверей, помогая людям найти свой багаж.
Я выбрался наружу. В Бориспольском аэропорту было ощутимо прохладнее. Стоя у края лётного поля, рассматривал здания вспомогательных служб. До моего слуха донеслись сдерживаемые рыдания и тихий успокаивающий голос. Кому-то было плохо. Совсем рядом, заглушая все звуки, прокатился лайнер, обдав меня волной горячего, вонючего воздуха. Где-то орал транзисторный приёмник. Жизнь шла своим чередом.
— Если Вам надо, то это туда, — услышал я и обернулся.
Рядом стояла симпатичная бортпроводница и указывала на строение прямо перед моими глазами, похожее на деревенскую летнюю уборную.
— Спасибо, — улыбнулся я.
— А то если что, так вон скорые: Некоторым пассажирам стало плохо, — сообщила она.
— Спасибо, милая стюардесса.
— Ну что Вы заладили спасибо, спасибо, как попугай. Больше слов, что ли нет? А давеча кто-то жениться обещал, — счастливо улыбнулась красавица.
— Простите, — извинился я, отвлекаясь от своих горьких мыслей. — Но я не отрекался от сказанного.
— Тогда возьмите, пожалуйста, вот это, — сказала она, увидев, что я наконец-то обратил на неё внимание. — Как символ моего согласия и подарок невесты жениху.
Королева пятого океана счастливо улыбнулась, И ловким движением смахнула со своей чудесной шейки золотую цепочку — на солнце сверкнул огромный бриллиант.
— Вы что?! — изумился я.
— Я Вас очень прошу, — начала она. — Я найду Вас по этому медальону. Ну, пожалуйста!
— Да Вы что?! Это же целое состояние, — отшатнулся я.
— Это такой пустяк, что и говорить о нём нет смысла, — возразила красавица.
— Если это пустяк, то я, как минимум, паровоз!
— На паровоз Вы не похожи, а вот на пустомелю… — грустно усмехнулась она.
— Бог с Вами, пусть пустомеля, но принять такую дорогущую вещь!..
— Вы же обещали… — глаза её наполнились слезами. — Или это опять была Ваша шутка?
— Боже! О чём Вы говорите?! Ну, кто же так шутит?! Только я не говорил, что смогу принять от Вас столь дорогой подарок. Причём ни за что!
— Вы спасли жизнь!..
— О! Господи! Что Вы такое говорите?! Никого я не спасал. Это плод Вашей фантазии.
— Пусть так, но всё же согласитесь с ним, — продолжала настаивать воздушная принцесса.
— Но это невозможно!
— Неужели Вы так и не поняли ещё, что я дарю Вам не самое дорогое! — прошептала прекраснейшая во всей вселенной.
— Милая моя девушка, — тихо произнёс я, — вокруг столько молодых красивых парней, а Вы хотите связать себя какими-то обязательствами со стариком. Ради Бога, не делайте этого. Достаточно будет Вашего поцелуя, честно.
— Только как приложение, — возразила она с нескрываемой мольбой в голосе.
— Да Бог с Вами, — сдался я. — Но если передумаете, то хоть адресок оставите, куда прислать?
— Чуть наклонитесь, пожалуйста, а то я не достану, — попросила девушка, не слушая моей болтовни.
Я послушно опустил свою гриву. Она обвила нежными руками мою шею и вдруг, крепко прижавшись в страстном объятии, одарила горячим, долгим поцелуем прямо в губы. После чего ловко сунула, висящий поверх сорочки, медальон мне за пазуху и, как показалось, нехотя отпустила.
— Это посильнее всяких там обещаний или обязательств. Я буду ждать, когда Вы решитесь привести в действие своё обещание, — тихо произнесла она, поправляя на мне цепочку.
— Что Вы себе нафантазировали… — поражённый происходящим вымолвил я.
— Не надо слов, — попросила она, прикрыв своей ладошкой мне рот. — Нескольких мгновений оказалось достаточно, чтобы прожить и понять целую жизнь. И всё это благодаря Вам.
— Милая моя богиня аэрофлота, — отнимая её руку от своего лица, начал я, — я не могу в полной мере оценить Ваш поступок, да и делать этого, в общем-то, не стану, и, тем не менее, прошу Вас подумать ещё раз, прежде чем связывать себя обязательствами. Это мимолётный порыв, который пройдёт со временем. Такую, как Вы, невозможно не полюбить. Я же всю жизнь буду благодарен судьбе за то, что она предоставила мне возможность находиться с таким божественным существом, как Вы, целый час, и не только быть рядом и видеть, но также иметь счастье разговаривать. А Ваш поцелуй останется вечным ожогом в моей душе.
— Сколько ненужных слов, — улыбнулась девушка.
— Благодарю Вас, — с чувством сказал я и, поднеся её руку к своим губам, с благоговением поцеловал.
Стюардесса осторожно высвободила свои пальчики. Приподнявшись на цыпочках и обхватив мою шею, совсем тихо сказала, глядя мне прямо в глаза:
— Я люблю Вас, — и, не дожидаясь моей реакции, снова припала своими коралловыми устами к моим губам.
— Но так не бывает!!! — выдохнул я, задыхаясь от овладевающего блаженства и ощущения близкого счастья, понимая, что, кажется, на самом деле пропадаю, если уже не пропал.
— Бывает, — прошептала она, всё ещё не отпуская своих объятий. — Бывает. Раньше я тоже так думала, а вот теперь поняла, что жизнь прекрасна, особенно когда любишь. Ведь это так здорово — любить! Вы понимаете?! Конечно, понимаете. По глазам вижу, — добавила она и поцеловала меня в третий раз.
Я хотел было в ответ обнять её, но девушка так же неожиданно отпустила меня и, не оборачиваясь, побежала к стоявшему у самолёта служебному автобусу. Не знаю почему, но я тогда же догадался, что она снова плачет, только слёзы эти были совсем другого характера.
— Но я даже не знаю, как Вас зовут! — вскричал я.
— Стюардесса! — ответила она, не оборачиваясь.
— Я буду ждать тебя всю жизнь, моя стюардесса! — прокричал я ей вслед.
Через полчаса мне стала понятна отчасти причина такого необычного прощания. Нас отправили другим рейсом и с другим экипажем. На мой вопрос новая стюардесса ответила, что наш первый экипаж сняли с полётов и отправят домой поездом.
— А на каком основании? — поинтересовался я.
— Психологический срыв. Им теперь необходимо пройти курс реабилитации, — был ответ.
— А почему не с нами, точнее, не нашим же рейсом? Ведь так было бы быстрее?! — не врубился я.
— Нет мест, — удивилась моей непонятливости работница воздушных перевозок.
Я невольно оглянулся на ряды пустующих кресел.
— Но-о… — начал было я.
— Да что Вы так волнуетесь?! Они сами отказались наотрез лететь.
Ответ был исчерпывающим, но всё равно меня гложила какая-то недосказанность.
К месту своего назначения мы прибыли поздно ночью и без всяких приключений. Выходя из самолёта, я вдруг ощутил на своей груди приятное тепло кулона. Мельком глянул на часы. Было начало первого ночи.
Спустившись по трапу на остывший бетон взлётной полосы, не стал дожидаться трамвайчика и пошёл напрямик через всё поле к воротам, ведущим в город. Огромная луна висела над головой. Из-за неё не было видно звёзд.
На стоянке, конечно же, такси не оказалось. Прождать можно было до третьих петухов, поэтому я, не задерживаясь, двинул пешком.
Войдя в квартиру, первым делом взгромоздил чайник на газовую плиту и пошёл в ванную комнату, искренне надеясь, что сегодня воду не выключат и мне удастся немного сполоснуться.
Блажен, кто верует. Пустые трубы зашипели, испуская последний дух, и замерли, не выделив при этом из себя даже намёка на влагу. Я вздохнул и тут в зеркале увидел на себе цепочку. Очень-очень бережно потянул из-за пазухи кулон. Яркий сноп огненных искр брызнул в глаза. Не ожидая такого эффекта, инстинктивно прикрылся рукой. Бриллиант жил своей отдельной жизнью. При таком тусклом свете и столько блеска! Восторгаясь этой красотой, игрой света и огня, поднёс кулон ближе к глазам и остолбенел: из недр камня на меня смотрела и улыбалась моя стюардесса. Её прекрасные кудри развивались на ветру, а крылышки на коротких рукавах шёлкового платья трепетали, словно только и ждали момента, дабы поднять свою хозяйку в воздух и улететь. Да-а! Мастер, сотворивший это чудо, был гением. Девушка в бриллианте была настолько реальна, что для ощущения полного присутствия не хватало только звука.
Оторваться от созерцания такого волшебства было просто кощунством. Да я и не собирался этого делать, но тут возмущённо зашкварчал чайник, оскорблённый таким неуважительным отношением к его особе. Не отрывая взгляда от подарка, я потащился на кухню, цепляясь и роняя на своём пути все предметы. Да и как иначе могло быть? Я-то их не видел.
Интересно, кто-нибудь хоть раз в своей жизни пробовал налить себе чашку кофе, не видя самой чашки? Наверное, нет. Кроме слепых, конечно, если им, разумеется, не наливает кто-нибудь видящий. Я повторил этот подвиг и, постоянно обжигаясь и разливая кипяток, всё же умудрился попасть струёй из носика в чашку.
События последних двух суток окончательно выбили меня из привычной колеи. Что-то необыкновенное происходило со мной. То буря на речушке, то какие-то кошмарные сны с пожарами и поджариванием на медленном огне, то уже падающий самолёт, но так и не упавший.
Однажды в раннем детстве со мной произошла одна забавная история, но за пеленой лет я уже и не берусь с полной уверенностью утверждать, было ли это вообще или сие есть плод моих фантазий. Не знаю, но память моя буквально вопит, что это всё-таки было.
Как-то летом в деревне отец взял меня на мою первую в жизни рыбалку. Стояла глубокая ночь. Крупные августовские звёзды светили довольно ярко. Луны не было. Мы шли через всё село, переходя по мосткам то на одну, то на другую сторону рыпы, пока не добрались почти до самого края деревни. Тут у третьей хаты от степи отец оставил меня на скамейке у ворот, а сам вошёл во двор, где в глубине ухоженного и не маленького сада возвышался тёмной громадой дом. Я же, устроившись на завалинке, собирался досмотреть прерванный сон, как вдруг заметил справа за мостом, который мы только недавно перешли, огромного пылающего огнём быка! Он шёл, величественно переставляя свои ноги-столбы, совершенно бесшумно. Огромный горб мышц у холки покрывала великолепная шевелюра гривы. Горящие золотом рога были слегка изогнуты. С расширяющимися от ужаса глазами я вдруг понял, что идёт он ко мне и не спешит потому, что я один и защитить меня некому. Я вскочил на скамью. Да только для такой громадины это была песчинка. Он спокойно перешёл мост. Я не выдержал и закричал. Во дворе раздались шаги, и на улицу вышел отец.
— Ты чего орёшь? — недовольно спросил он. — Всю деревню разбудишь.
— Там бык! — не снижая тона, продолжал вопить я.
Он повернулся в указанную мной сторону.
— Ты трус и фантазёр. Все быки спят в коровнике, а время выгона ещё не пришло, — грубо заключил он и снова ушёл в дом.
Я глянул в сторону моста, внутренне надеясь, что бык мне всё-таки пригрезился, но он был!.. И спокойно стоял на этой стороне моста, ожидая, когда же я останусь в одиночестве. Теперь увидев, что я на него смотрю, он снова не спеша, двинул ко мне. Я вскочил на ноги, при этом краем глаза заметил, что слева тоже что-то двигалось. Обернувшись, узрел ещё одного точно такого же быка. Он шёл крупной рысью (если быки вообще могут так бегать), наверно, пытаясь успеть раньше ко мне, чем подойдёт тот, что был справа. Ему, видно, тоже не терпелось поднять меня на рога. Одним махом я оказался на заборе. Но что за преграда была для этих зверюг какой-то заборчик? Всё равно, что для меня паутина. Я озирался по сторонам, пытаясь найти себе хоть какое-то убежище, но тщетно. Деревья в саду были слишком молоды и не внушали никакого оптимизма. Быки уже были метрах в десяти от меня. Я заорал, что есть сил, однако из горла не вылетело ни звука. Беззвучно разевая рот, как рыба на берегу, я схватился обеими руками за шею. Быки стояли бок о бок, слегка присев на задние ноги в позе для решительного броска. Ноздри их раздувались в предвкушении кровавой расправы. Верхняя губа одного заметно подрагивала. Потеряв опору, я не удержался на гребне забора и рухнул в сад на цветущие внизу кусты роз. В следующее мгновение над забором появились две рогатые морды чудовищ. Они глупо озирались в поисках пропавшей жертвы, которая, впрочем, лежала у их ног метрах в двух, не в состоянии даже вздохнуть от обуявшего её ужаса.
Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но в этот момент в глубине дома стукнула дверь, и на дорожке, ведущей к воротам, раздались шаги людей. Рогатые твари исчезли.
— Эй?! Ты где?! — послышался сдавленный голос отца.
Раздирая одежду и расцарапывая оголённые места до крови, не чувствуя при этом боли, в одно мгновение ока, я взлетел на забор, а оттуда спрыгнул на землю, минуя завалинку.
— Ты чего там делал? — спросил дядька, вышедший вместе с батей.
Я же продолжал безмолвствовать, так как увидел быков. Они стояли за мостом, нетерпеливо долбя копытами правых ног землю. Они снова ждали. Не в силах говорить, я только ткнул рукой в их сторону. Взрослые как по команде обернулись.
— Ничего там нет, — снова сказал, раздражаясь, отец. — Если ты так будешь дрейфить, я больше тебя никогда с собой не возьму, — пригрозил он.
Это возымело своё действие, но быки не исчезли. Тогда я вдруг понял, что взрослые почему-то не видят этих чудищ.
Мужики забросили на плечи удилища и, поправив рюкзаки, двинулись по дороге к холму. Я засеменил рядом с ногой отца. Тут из-за забора выскочил пацан, старше меня лет на семь, и присоединился к нам. Я посмотрел вперёд и чуть снова не закричал. На вершине холма, куда мы направлялись, стоял третий, точно такой же, как первых два, бык. Но взрослые шли, не видя или не желая видеть ничего впереди себя. Я взялся за руку отца и быстро оглянулся. Быки шли за нами. Они явно не собирались так просто оставить в покое свою добычу. Животное, что стояло впереди, вдруг сдвинулось с места и, сделав огромный крюк по полю, огибая нас справа, присоединилось к своим собратьям.
Мы поднялись на холм. Взрослые пошли дальше, а я на мгновение остановился посмотреть на быков сверху.
Небо начало сереть и быки несколько поутратили свою яркость. Они продолжали идти, но, не двигаясь с места ни на сантиметр, не приближаясь ко мне. Было очень интересно наблюдать, как эти громадины смешно перебирают ногами, при этом оставаясь неподвижными, Как в кино.
— Ты чего там застрял?! — услышал я далёкий крик отца.
— Сейчас! — закричал я в ответ. — Идите! Я догоню!
Сзади послышался топот ног. Это пацан бежал ко мне. Я снова посмотрел на быков. Они уже совсем побледнели. И тут блеснул первый луч солнца. Он прошёлся где-то очень высоко, оттеняя звёзды и замер, как бы ожидая приглашения. Быки остановились и в следующий миг растворились в воздухе.
Через час я утонул. Нет, не совсем. Гоняясь за пацаном с фуфайкой на голове, не заметил, как оказался на гребне плотины у самого обрыва. Ну и нырнул с трёхметровой высоты с закутанной в злосчастную телогрейку, башкой.
Воспоминания, как летел и тонул, память не сохранила. Просто выпадение какое-то. Следующие события начинались с того, как я сидел, закутанный в различное тряпьё, у костра и дрожал от холода и пережитого страха.
С быками я больше никогда не встречался. Хотя однажды заметил одного из окна дома, но тут же удрал в глубь комнаты, чтобы он меня не увидел.
Спустя некоторое время изображения этих животных я увидел на больших грузовых машинах. Кто-то из взрослых объяснил мне, что это не быки, а буйволы, потому и машины называются также.
Я очнулся от своих воспоминаний. На холодильнике заговорило радио. Будничным голосом диктор сообщил, что опять прилетает какой-то зарубежный гусь с мешком денег, что выборы в каком-то княжестве признаны недействительными, что какой-то танкер разлил нефть у мальтийских берегов, что вчера вечером в аэропорту Киева при взлёте разбился самолёт, выполнявший чартерный рейс. Тут я аж подпрыгнул от какой-то жуткой мысли. Острая боль впилась кошачьими когтями в сердце. Ведущий продолжал предсказывать погоду на сегодня, но я этого уже не слышал.
Голограмма в бриллианте всё так же гипнотизировала. Какое-то очень смутное воспоминание настойчиво стучалось, просясь наружу, но какое?! Я никак припомнить не мог. Непреодолимое желание снова увидеть эту дивную стюардессу подтолкнуло меня к действиям. Я взялся за телефон.
Дозвониться в справочное железнодорожного вокзала — это проблема века. На сей раз мне повезло. Выяснив, когда приходит первый поезд из столицы, я быстро собрался и помчался на вокзал.
Ну, разумеется, поезд опоздал. Чтобы не пропустить ту, ради которой здесь оказался, я пристроился чуть в стороне от общего потока людей и стал ожидать.
Выхватить из толпы четырёх седых молодых людей большого труда не составило, но возле них не оказалось той, что мне нужна была сейчас больше воздуха. Смутное предчувствие беды заворошилось в груди. Нарушая все правила движения, раздавая налево и направо то извинения, то тычки, я ринулся к пилотам. Их движение, в общем потоке, резко выделялось своей нестандартностью. Складывалось впечатление, будто им трудно понять, как это они оказались здесь.
Наконец-то мне удалось добраться до них.
— Простите, — выпалил я. — А где Ваша спутница?
Четвёрка лётчиков как по команде остановилась и с недоумением уставилась на меня.
— Я вчерашний Ваш пассажир, — уточнил я на всякий случай.
— А-аа… — неопределённо протянул один. — Она ещё вчера вылетела чартерным рейсом. Не захотела прокатиться на поезде. — Спешила к судьбе своей!.. Только не уточнила к какой, — усмехнулся низенький. — Вряд ли это Вы, — добавил он, оценивающим взглядом рассматривая меня.
— Но-о! — с нарастающим ужасом выдохнул я.
— Ещё один поклонник, — сказал высокий и немного грузный пилот.
— Где она их складировать будет? Всех в самолёте не будешь же катать?! — пошутил тот, который ответил первым.
— Вы что?! — с расширяющимися глазами от неумолимо наваливающегося потрясения спросил я. — Вы ничего не знаете?!
— Он кажется, от страсти помутился рассудком, — снова сказал грузный.
— Сегодня утром передали… — тихо и очень медленно заговорил я. — Передали, что этот рейс разбился.
От такой новости глаза у них вылезли из орбит и, как мне показалось, они снова стали самими собой. В следующее мгновение пилоты бросились к выходу в город. Я метнулся вслед.
— Стойте! Ребята! — заорал я. — Может это не тот рейс! — Но в душе я уже знал наверняка, что это был именно тот самый.
На ходу, выхватывая пачку денег, я бросился к ближайшему такси и, сунув бумажки под нос обалдевшему таксисту, буквально вырвал дверцу. Экипаж бывшего самолёта уже утрамбовывался на заднем сидении.
— Рви, мужик! — срывающимся голосом попросил самый маленький из лётчиков. — Я оплачу все штрафы!..
Ничего не понимающий водила рванул так, что стоявший не вдалеке постовой только и успел отскочить в сторону. Взвизгнули шины, машина, круто развернувшись на месте, влилась в общий транспортный поток. Врубив сигнал аварийного состояния и все габаритные огни, мы промчались по центральным улицам и выскочили на правительственную трассу, ведущую к аэропорту. Как он понял, что нам именно туда необходимо, я тогда не сообразил, ведь никто из нас не успел сказать, куда мы так торопились. Ещё минут через десять мы уже мчались наперегонки в диспетчерскую. Охранник заступил было мне дорогу, но кто-то из ребят крикнул, чтобы меня пропустили и тот не стал рисковать своим здоровьем. Однако этой короткой задержки хватило, чтобы я всё-таки потерял своих спутников. Бродя по коридорам и заглядывая во все двери, мне наконец-то удалось найти их. Они стояли под стенкой в ряд. У различных пультов и экранов, повернувшись вполоборота к ним, сидели и стояли работники аэропорта. На их утомлённых лицах читалось недоумение. Прямо перед пилотами стоял невысокий мужчина в форме и хриплым, севшим от крика голосом тихо говорил:
— Нет, ребята, её не нашли.
— Как это?! — не понял маленький. — Ведь я лично провёл её к самому трапу?! Она ни в какую не хотела ехать поездом. Всё твердила, что её тут ждут, — продолжал выговариваться парень. По его лицу текли крупные слёзы. Кажется, он их даже не замечал. — Я всё спрашивал у неё, кто же тот счастливчик, но она только улыбалась и говорила, мол, завтра сам увидишь.
— Как не нашли?! — спросил тот, который до сего момента с самого вокзала не проронил ни звука.
— Чего Вы от меня хотите, — спросил мужчина. — Я так же знаю, как и Вы. На все мои вопросы Киев сообщает, что все погибшие извлечены из-под обломков, а её нет. Просто нет и всё. Как это может быть, не знаю. Вы-то абсолютно уверенны, что она не покинула самолёт в последний момент? — спросил он.
— Нет, — тихо сказал высокий. — Я тоже её провожал и видел, как закрыли люк. — Он поднял руку к глазам, как будто в них попала соринка.
— Что ж, — заключил человек в форме. — Буду продолжать массировать начальство.
— А можно я вылечу туда на поиск? Неожиданно спросил молчаливый.
— Сейчас попробуем организовать экстренный рейс, но уверенности, сами понимаете… Как начальство скажет.
— Когда ближайший рейс на Киев? — спросил я и тут понял, что и моё лицо отчего-то влажное, а голос вообще был не мой.
Память услужливо преподнесла слова, сказанные вчера утром Мухой: «Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою дамочку и влюбиться на веки веков в другую».
Опять он оказался прав. Ни за что в жизни я бы не поверил, что такое могло со мной произойти. Не такой у меня характер. Но факт остаётся фактом…
— Заплачу любые деньги, только возьмите с собой! — попросил я.
— Конечно, только рейс вечером, — ответили мне из-за пультов.
Но попасть в столицу никому из нас в этот день так и не удалось. Бориспольский аэропорт не принимал.
Когда я вышел из здания аэровокзала была глубокая ночь. На стоянке такси находилась машина. Я сразу её и не заметил. Только после того, как ко мне подошёл водитель и тронул за руку, обратил на это внимание.
— Давайте я Вас отвезу домой, — почему-то очень тихо предложил он.
— Спасибо, — ответил я и полез в карман за деньгами. Но их там не оказалось.
— Не надо денег, — снова полушёпотом сказал он. — Вы мне сегодня днём столько заплатили, что я три дня должен Вас возить и платы не брать.
Я снова похлопал по своим пустым карманам. Денег не было.
— Извините, но я лучше пешком пройдусь, — вяло отмахнулся я.
— Зачем же пешком?! — не понял он.
— Просто мне необходимо побыть одному, — утомлённо ответил я.
— Ради Бога! — воскликнул он. — Пойдёмте. Я Вам не помешаю. Даже наоборот. Буду ехать только туда, куда Вы сами укажете. Для Вас спасением сейчас будет движение. — И, схватив меня за руку, повёл к машине. — Мы можем прямо сейчас в Киев махнуть. Ночью трасса свободная. Так что к утру будем на месте.
Эта фраза мне понравилась.
— Ладно, поехали, — я устроился на заднем сиденье и захлопнул дверцу. Совершенно бесшумно заработал мотор и волжана, набирая скорость, ринулась прочь с привокзальной площади.
Фонари за стеклом расплывались, как будто шёл дождь. Только тогда я понял, что плачу. В один миг потерять сразу двух дорогих мне людей — это было выше всяческих сил. Найти, чтобы потерять! Как всё-таки плохо устроены люди, Имея — не ценим. Потеряв, скорбим. Как не говори, а древние мудрецы были правы. Жить надо так, как будто живёшь всего один день на земле, и ошибок станет меньше, и мир будет краше.
Что-то твёрдое и холодное толкнуло меня в голову. Сквозь туман слёз я увидел в зеркальце заднего вида водителя с неестественно вывернутой рукой и пистолетом, упёршимся мне в висок. Более удобного момента этот кретин найти не мог. Я саркастически улыбнулся.
— Ты гениален. Я ведь тебя узнал. Не сразу, но узнал! — продолжая улыбаться, сказал я. — Мы летели одним рейсом, не так ли?! Нетрудно догадаться, что ты видел, как девушка подарила мне бриллиантовый кулон. Оказывается, это ты прошлой ночью крался за мной через весь город. Я сначала подумал, что это бродячий пёс, но потом просто забыл об этом. Не правда ли, темновато было? Да и фонарь над крыльцом не горел… Потому ты и не мог войти за мной, так как не видел набранного мною шифра. Ты, наверное, торчал под дверями? Или у тебя здесь дружки были? Чего молчишь? Язык проглотил? Видать, всю ночь торчал, ожидая когда я соизволю появиться. Только просчитался ты. Не знаю, как тебе удалось всё так точно рассчитать?.. Думаю, не один ты был… Потому как оружие достать время надо, а у тебя его не было. Подельников своих, небось, уже на тот свет спровадил?! Верно, зачем делиться, когда всё можно себе оставить?! Ну? Колись!.. Всё равно никому рассказать не успею. Ты ж свидетелей не оставляешь?.. — Его рука едва заметно дрогнула. — И всё же мне придётся тебя огорчить. Потому как ты опоздал. Камень-то я там, в диспетчерской, передал её отцу.
— Что! — взревел любитель лёгкой наживы.
Он вздрогнул, как от электрического разряда. Машина вильнула.
— То, что слышал, умник… — всё так же улыбаясь, ответил я. — Я за эти трое суток уже третий раз умираю, но поверь мне — не умру, а вот ты точно подохнешь собачьей смертью.
— Заткнись! — завопил он. — Я всё равно грохну тебя!
— Давай, давай! Смелее!
— Нет. Ты сначала расстегни сорочку и покажи, что не врёшь?! — потребовал он.
— Пожалуйста, — спокойно сказал я, берясь за верхнюю пуговицу. — Осторожно! Машина!
Он от неожиданности дёрнулся всем телом, инстинктивно крутнув руль вправо. Палец его на спусковом крючке рефлекторно сократился. Раздался сухой щелчок осечки. Я расхохотался во весь голос истерическим смехом сошедшего с ума. Я хотел умереть, но я не мог этого сделать. Такси вылетело на обочину и на всей скорости врезалось в столб.
— Вот и всё! — мелькнуло в угасающем сознании. — Теперь-то мы с тобой, моя стюардесса, обязательно встретимся. Там-то уж я разыщу тебя, моя судьба!!! Обязательно разыщу!!!
FB2Library.Elements.Poem.PoemItemЮрий Антонов