ПАУТИНА ИГРЫ

Похитители Джеремии разрешили ему наблюдать за делегацией, прибывшей для переговоров о его освобождении. Стена перед ним была прозрачной только с его стороны. Он видел людей за ней, а они его — нет.

Говорившего он не узнал. Только форму Корпуса иностранных дел Союзных Миров Земли. С двумя другими членами делегации Джеремия был знаком: Дебора Свенсон, декан факультета искусств Гарвардского университета, и профессор Джек Бренн, научный руководитель Джеремии на отделении антропологии.

С ними в комнате находилась Чанка Дал, одна из тех, кто похитил Джеремию. Дал управляла одним из крупнейших городов-государств человеческих поселений на планете Коубей. Высокая женщина занимала один из ключевых постов в иерархии Двенадцати Цитаделей.

Из динамика, откуда-то с небес, донесся голос представителя дипкорпуса:

— Поймите, Директор Дала, — вещал он, — Джеремия Колмен является гражданином Союзных Миров. Ваше решение отослать его против воли в другую Цитадель рассматривается у нас как похищение.

Директор Дала и бровью не повела.

— Вам известно, что Джеремия, прежде чем приехать сюда, подписал обязательство подчиняться нашим законам, — она обвела взглядом присутствующих. — Юрисдикция вашего правительства не распространяется на нашу систему.

Джек Бренн выпрямился. По комнате словно затрещали разряды энергии этого широкоплечего человека с гривой черных волос.

— У вас нет права его удерживать! Если он вас не устраивает, вы можете его депортировать — так гласит подписанное соглашение.

— Но он нас более чем устраивает, — мягко сказала Чанка. — Мы удостоили его нашей самой высокой награды.

— Теперь, когда Джеремия завершил полевые исследования, — заметила декан Свенсон, — он хочет вернуться домой. Директор Дала, его там ждут учебные занятия, работа, родственники. Его жизнь, — негромко добавила она.

— Он калани, — сказала Директор просто. — Калани не покидают Коубей.

Джеремия прикоснулся к широкому гравированному браслету, охватывающему плечо. На его другой руке был такой же браслет. Они были литого золота и символизировали его ранг. Калани. Игрок в кости.

Но он же не хотел, никак не желал подобной чести!

— Я передам ему ваш привет, — докончила Чанка.

Ее тон сказал Джеремии все: она отправляла делегацию восвояси. Он ударил кулаком по стене.

— Я здесь! — закричал он, зная, что стена звуконепроницаема, но все равно попытался: — Останьтесь!

Ему ответило только его собственное безмолвное отражение. Он уставился на отражение… скорее коубейца, чем землянина. Три года назад он прибыл в Дал мягкотелым, полноватым. Теперь дряблый жир сменился поджарой мускулистостью, которую он приобрел, работая в строительной команде вплоть до последних дней. Конечно, он никогда не будет атлетом, но физическая закалка, о какой прежде он понятия не имел, радовала его. Ему нравилось работать, вдыхая свежий морозный воздух великолепных Теотекских гор. Днем он упражнял мышцы, а по вечерам — ум, трудясь над диссертацией. Все его лишения ограничивались отсутствием компьютеров и относительно невысоким уровнем техники на этой планете. А в остальном здешняя жизнь его радовала.

До сих пор.

Вместо удобной рабочей одежды на нем сейчас был костюм, подобающий калани: дорогие замшевые брюки, замшевая безрукавка, белая рубашка с вышивкой на манжетах золотой нитью. Браслеты были надеты поверх рукавов рубашки, а тяжелые золотые щитки оберегали запястья. Волосы спутанными волнистыми прядями падали на уши и шею.

У него за спиной щелкнул дверной замок. Обернувшись, он увидел женщину в сопровождении октета охранниц — женщину, сразу приковывающую внимание. На шесть дюймов выше его шести футов двух дюймов. Лицо классической красоты высокородных обитателей Коубей. Почти на двадцать лет старше него — она как раз разменяла пятый десяток, но фигурой и железным здоровьем могла бы потягаться с юной гимнасткой. Замшевые брюки облегали стройные мускулистые ноги. Завитки волос на висках и тяжелая каштановая коса по пояс кое-где отливали серебром. Глаза, большие и серые, словно обладали особым внутренним сиянием. Простой костюм не нуждался ни в каких украшениях. Окружавшая ее аура власти была сильнее любых драгоценностей или ярких тканей.

Джеремия не знал о ней практически ничего, кроме ее имени. Халь Вьяса. Как Директор Вьясы она управляла небольшим, но богатым городом-государством высоко в горах. За годы, проведенные на Коубей, он видел ее лишь издалека, когда она посещала Дал. Но это его совершенно не касалось, хотя он сразу заметил необычную внешность правительницы. Никто не назвал бы Халь Вьясу хорошенькой. Быть может, элегантной, завораживающей, ошеломительной, царственной. Ему и в голову не приходило, что такая могущественная особа может обратить внимание на простого трудягу. Не ожидал он и того, что его успехи в Игре станут известны за пределами Дала.

Десять дней назад Директор Дала сообщила ему новость: Директор Вьясы купила его контракт калани — контракт, о котором он услышал впервые. Они, казалось, считали это вполне заурядной сделкой и не обратили ни малейшего внимания на его недоуменные протесты.

«Будь осторожен в своих желаниях». Уж кому-кому, а ему следовало бы взять на вооружение сей мудрый совет. Он хотел получить возможность поближе познакомиться с Каланией, элитарной группой игроков в кости, живущих в каждой Цитадели при Директоре. Он считал, что без сведений об этом закрытом институте его диссертация будет неполной. Калани играли в стратегическую игру. Они учились много лет и, прежде чем получить право на принятие в Каланию той или иной из Двенадцати Цитаделей, должны были выдержать труднейшие экзамены. Но ведь он не просил его никуда принимать! Знай он, что талант поставит его в подобное положение, он бы скрыл ото всех, насколько преуспел в Игре.

Директор Вьясы подошла к нему грациозной походкой и сказала:

— Мои приветствия.

— Они уходят! — Джеремия указал на комнату за стеной. — Без меня.

Женщина положила ладони ему на плечи: он остро ощутил и ее рост, и ее чувственность.

— Неужели ты не знаешь, что не должен ни о чем говорить в присутствии своего эскорта? Директор Дала сказала мне, что последнюю десятидневку ты посвятил изучению обычаев Калании.

Изучению? Так вот как они это называют? Последние десять дней он провел под домашним арестом, хотя комнаты, в которых его содержали, были много роскошней его прежней квартирки. Да, Директор Дала познакомила его с Клятвой: никогда больше не читать и не писать, а также не разговаривать с кем-либо вне Калании. Но он так жить не мог! Научные исследования были его образом жизни. Однако, когда он нарушил Клятву, его подвергли одиночному заключению, и это было уже совсем невыносимо.

Его мысли, видимо, отразились на лице. Голос Халь стал мягче:

— Джеремия, я понимаю, тебе тяжело. И мне жаль, что ты страдаешь. Надеюсь, ты почувствуешь себя лучше, когда мы прибудем во Вьясу. Мы отправляемся сегодня вечером.

Еще хуже! Во Вьясе его шансы спастись равнялись нулю.

* * *

Звездный свет серебрил башни Вьясы, когда ветролет спланировал во мрак. Цитадель вставала из темноты, как древний замок. Старая крепость служила теперь резиденцией Директора Вьясы и ее помощниц. Цитадель и город окружала стена. Впереди возникли остроконечные крыши. Их строгая красота подчеркивалась светом из стрельчатых окон. Туманная дымка заволакивала Вьясу, претворяя свет в расплывчатое золото, завиваясь вокруг темных арок и шпилей. Сразу за городом в небо ступенями устремлялись зубчатые горные вершины.

Вьяса была расположена вблизи Водопада Серых Скал, высоко в Теотекских горах. Джеремия прекрасно понимал, что, даже ускользни он от своих охранников, выбраться отсюда можно только по воздуху. А он никогда не управлял ветролетом, и бушевавшие на этой высоте ветры грозили гибелью всем, кроме опытных пилотов. Проделать многомесячный путь по горам и через пустыню до космопорта он не сумеет, даже при наличии необходимого снаряжения, съестных припасов и удачи.

Знает ли делегация, что его увезли из Дала? Отправятся ли они домой без него? Союзные власти предупредили его, что, настояв на своем и отправившись на Коубей, он лишился их защиты. Человеческие поселения, разбросанные среди звезд, разделились на три политических конгломерата. И Союзные Миры Земли существовали в тени двух гигантов — Сколианской империи и империи Торговцев. Сколианцы благоволили планете Коубей. Земля не хотела осложнять свои и без того натянутые отношения с воинственной Сколией, а уж тем более ради аспиранта, ровно ничего не значившего в большой политике.

Ветролет, раскрашенный под цвета горного сокола, повис на ветру, словно гигантская птица. Он проплыл над крышами города и приземлился на посадочном поле, размеченном туманными огнями.

Джеремия оглядел кабину. В ней разместилось десятеро: его охранницы, Халь Вьяса и он. Пилот и второй пилот сидели в кабине. Пассажиры расстегнули ремни безопасности, его стражницы встали по сторонам. Все эти восемь женщин были выше него, как и вообще большинство коубейцев — и женщин, и мужчин. На этих была тускло-лиловая форма с эмблемой Вьясы на плечах — стилизованного изображения Водопада Серых Скал. С их поясов свисали станнеры — пистолеты, стреляющие дротиками с транквилизаторами мгновенного действия.

Капитан открыла люк. В сопровождении шести охранниц Джеремия спрыгнул на асфальт. Он затянул потуже меховой капюшон, пряча лицо от бешеного ветра, и тут из ветролета выбралась Халь. Капюшон, обрамлявший ее лицо, придавал взгляду больших глаз еще большую силу. Она чуть-чуть улыбнулась ему с обычной сдержанностью, но и с каким-то изумлением, словно удивлялась, что он — и вдруг ее калани.

В сравнении с ледяным ветром Вьясы даже ураганы Дала казались ласковым бризом.

Гонимые могучими потоками воздуха, они пробежали по асфальту к Цитадели и вошли внутрь через изящную кварцевую арку в ее каменной стене. В тишине сводчатого вестибюля Джеремия вздохнул с облегчением.

Их ждали помощницы Директора, которые, кланяясь Халь, украдкой косились в сторону Джеремии — с тем же любопытством, с каким он некогда в Дале разглядывал калани, когда ему доводилось их увидеть.

Темноволосая женшина сказала:

— С благополучным возвращением, Директор Вьясы.

— Я вылетела сразу же, как только получила известие. Что там с плотиной?

Ее помощница выглядела совсем измученной, под ее глазами темнели круги.

— Электростанция все еще не функционирует. Маяк для ориентирования ветролетов в горах погас. Если ничего не удастся сделать, то и Вьяса, и Тенса останутся без электроэнергии.

Джеремия насторожился. Неудивительно, что Халь торопилась вернуться.

Плотина Вьяса — Тенса позволяла использовать энергию водопада Серых Скал, и лишь она постоянно обеспечивала электричеством Вьясу и Тенсу (зависимый от Вьясы город-государство).

К нему подошла Халь и остановилась чуть ближе, чем он ожидал. В Кембридже на Земле это не имело бы ни малейшего значения, но тут выглядело странноватым, учитывая прославленную сдержанность вьясцев.

Халь сказала хрипловатым контральто:

— Извини, Джеремия. Меня требует Вьяса. Эскорт проводит тебя в апартаменты.

Джеремия облегченно кивнул. Он был изнурен, совсем пал духом и мечтал о минуте одиночества.

Халь сказала капитану эскорта:

— Проводите его в апартаменты через личную дверь. Остальные могут встретиться с ним позднее.

Она улыбнулась Джеремии, и ее лицо преобразилось. Холодное классическое совершенство исчезло, сменилось живостью и теплотой.

— Остальным калани не терпится познакомиться с тобой, — заметила она. — Никто из них прежде не видел инопланетника, а уж тем более лицом к лицу.

Он снова кивнул, радуясь, что может не отвечать. Она погладила его по плечу неожиданным прощальным жестом. Затем охрана увела его из вестибюля в мраморный коридор с высоким сводчатым потолком. Ему почудилось, что когтистые бронзовые лапы по стенам сжимают факелы, но затем он понял, что это электрические лампы, имитирующие живое пламя, создающее атмосферу старины, напоминание о древности Вьясы и ее консерватизме.

Однако в крыле, куда их вывел коридор, бронзовые лапы держали настоящие факелы. Путники остановились перед стеной, покрытой арабесками. Капитан прикоснулась к одному из завитков — в стене появились щелки; она поднажала плечом, и дверь отворилась. Отступив в сторону, капитан поклонилась Джеремии. Он с удивлением посмотрел на нее и только тут понял, что она приглашает его войти.

Он оказался в апартаментах, ослепляющих своей роскошью. На мебели темного дерева мерцали багряные блики. Бледно-зеленые подушки лежали на диванах и на пушистом золотом ковре. Темно-янтарный цвет стен у пола через все более светлые оттенки золота переходил в бордюр слоновой кости под потолком, с которого на тонких золотых цепях свисали лампы — тонкие матовые шары, расписанные горными пейзажами. На столах красовались вазы из дутого стекла — каждая с голубовато-зеленым стеблем, завершающимся кистями полых и воздушных золотых шариков.

Ванная была величиной во всю его квартиру в Дале. Основное пространство занимал бассейн, питаемый фонтанчиками и выложенный зелеными плитками, инкрустация которых создавала эффект радужной пены. В спальне — кровать под балдахином из зеленого и голубого бархата. Бронзовые жаровни поддерживали тепло в комнатах. Звездный свет струился на подоконники через высокие рамы с небьющимся стеклоплексом. Выглянув наружу, он увидел, что внешняя стена Цитадели переходит в вертикальный обрыв над бездонной пропастью.

Когда они вернулись в гостиную, капитан кивнула на подковообразную арку напротив личной двери, обрамленную золотой мозаикой. Занавес на ней был цвета слоновой кости.

— Личная дверь ведет в общий зал, куда выходят двери общих апартаментов, — сказала женщина, а затем поклонилась. — Мы оставим тебя отдохнуть. Если что-либо понадобится, то мы Снаружи.

Он кивнул, понимая, что сбежать не удастся.

Оставшись один, Джеремия устало опустился на диван: у него не хватило сил даже для того, чтобы лечь в постель. Через некоторое время со стороны арки, ведущей в общий зал, донесся стук. Он решил было не обращать внимания, но то же неуемное любопытство, которое толкнуло его стать антропологом, взяло верх и теперь.

— Войдите, — откликнулся он.

Занавес всколыхнулся, пропустив высокого человека атлетического сложения и с очень широкими плечами. На вид ему было около сорока. Классические черты высокородного коубейца, черные кудри, тронутые сединой. В его осанке была небрежная уверенность. Костюм покроем напоминал одеяние Джеремии, но был более темным. По три браслета на каждой руке, а не по одному.

Почему у него больше, подумал Джеремия и тут же рассердился на себя: нашел чему завидовать!

— Мои приветствия, — сказал вошедший. — Я Кев. — Он заметил поникшие плечи Джеремии. — Я могу зайти и в другой раз, если хочешь.

Джеремия предпочел бы остаться один, но у него не было желания восстанавливать против себя других игроков в кости. Какое-то время ему придется провести в их обществе… если не весь остаток жизни. Но о такой перспективе он предпочитал не думать. И выпрямился, принимая вид учтивого хозяина.

— Входите, прошу вас, — он указал на кресло, отделенное от него столиком. — Устраивайтесь поудобнее.

Кев раскинулся в кресле и вытянул длинные ноги поперек ковра.

— Находиться Снаружи очень утомительно. Но не беспокойся. Тебе не придется бывать там слишком часто.

— Снаружи?

Кев обвел рукой комнату.

— Калания — место, где мы живем, — это Внутри. Все прочее — Снаружи.

Джеремия уставился на гостя:

— Мы все время остаемся в этих комнатах?

— Нам принадлежит крыло Цитадели. И парк. Его площадь — двадцать квадратных километров. — Словно извиняясь, Кев добавил: — Угодья большинства Каланий гораздо обширнее. Но Вьясу теснят горы. Впрочем, по-моему, этого вполне достаточно для четырнадцати человек.

— Здесь живут четырнадцать калани?

— Считая тебя.

Джеремия протер глаза.

— Не напоминайте мне!

— Так, значит, слухи верны? — Кев внимательно вглядывался в него. — Клятву у тебя взяли против твоей воли?

— Да.

— Вообразить трудно! Очень многие отдали бы все, чтобы оказаться на твоем месте.

Джеремия покачал головой:

— Я понятия не имел, что Директор Вьясы решила приобрести мой контракт.

— Обычно калани сами выбирают, чье предложение принять, — согласился Кев. — Когда Халь начала переговоры о твоем контракте, известия об успехах Джеремии в Игре разнеслись повсюду. Из-за этого контракта торговались несколько Цитаделей, несмотря на то, что ты не сдал положенных экзаменов.

Джеремия вытаращил глаза. Другие Директора тоже предлагали купить его тайный контракт калани?

— Откуда вы знаете?

Взгляд Кева стал непроницаемым.

— Халь иногда беседует со мной, — сдержанно ответил он.

Халь! По тону Кева могло показаться, что называть одну из влиятельнейших лидеров Коубей по имени было вполне естественным. Калани принадлежали к тем избранным, кто, возможно, имел на то право, однако Джеремия знал, что у него язык не повернется — он ведь с трудом заставил себя называть профессора Бренна Джеком, и то лишь после долгих и настоятельных требований. Ну, может, привычка родит непринужденность…

— А вы давно калани?

Тон Кева стал чуть надменным:

— Двадцать три года. Я дал Клятву в шестнадцать.

Джеремия был оглушен. Значит, Кев большую часть жизни провел затворником, играя в кости. И тут его пронзила мысль: «А не я ли всю жизнь с головой уходил в занятия? Был затворником библиотек и лекционных залов?»

* * *

Джеремия проспал все утро, что на Коубей с ним случалось редко, учитывая тридцать шесть часов тамошних суток. Ему не хотелось подниматься с постели. День он провел в халате, сидя у окна спальни и глядя вниз, в воздушную пропасть и плывущие в ней облака.

Разумеется, он попытался уйти. Отворил личную дверь и увидел Снаружи вооруженную охрану. Когда капитан спросила, чем они могут ему служить, он покачал головой и захлопнул дверь. Потом вернулся к окну и уставился в небо.

Вечером он несколько расслабился — искупался в бассейне с фонтанчиками. Побрился бритвой с перламутровой ручкой, которую увидел на полотенце, положенном на скамью из полированного камня у края ванны.

Вернувшись в спальню, он надел костюм, который нашел в гардеробе. А потом снова сел у окна.

Зашел Кев узнать, не хочет ли он пообедать с остальными калани в общей столовой или предпочтет, чтобы обед ему подали сюда. В ответ на оба предложения Джеремия мотнул головой.

Наконец обрывы окутала ночная тьма. Он все еще сидел у окна, когда за ним пришла охрана.

* * *

Отблески факелов играли на зелено-голубой мозаике в золотой обводке по стенам лабиринта коридоров, который завершился винтовой лестницей из черного мрамора. Она вела в башню, куда эскорт его и препроводил. Никто не объяснил ему, зачем… да и вообще всю дорогу никто не проронил ни слова.

Наверху они оказались перед аркой-подковой. Комнаты за ней были даже еще более изысканно убраны, чем его собственные. Плафоны излучали мягкий свет. По стенам поблескивали изображения птиц на цветущих ветвях. В углах стояли темные урны высотой с Джеремию, украшенные цветами из золотистого мрамора.

Эскорт проводил его в комнату с темно-голубыми стенами и голубым ковром. И никакой мебели, только груда зеленых, голубых и золотых подушек в одном углу. Капитан поклонилась ему, и охрана вышла. Секунду спустя Джеремия услышал, как затворилась дверь и щелкнул запирающий механизм.

В недоумении он потер подбородок. Зачем его привели сюда? Некоторое время он расхаживал по комнатам. Когда ему надоело искать выход, он улегся на подушки, погрузившись в их негу, и, за неимением лучшего, попытался обрести свободу во сне.

Однако сон не шел, и по его лицу поползли слезы. Черт! Он был не из слезливых… И все-таки продолжал оплакивать свою свободу и всех, кого любил. Некоторое время спустя ему все-таки удалось задремать. Но только это не был настоящий сон.

— Джеремия?

Он открыл глаза. Над ним стояла Халь Вьяса в облегающем халате из алого бархата. Она расплела косу, и волосы струились по ее спине великолепными волнами. Он недоуменно смотрел на женщину, невольно разглядывая очертания стройной худощавой фигуры под халатом.

Она опустилась на колени рядом с ним.

— Твоя охрана доложила мне, что ты весь день не прикасался к еде.

— Я не был голоден. — Он потер ладонью по щеке, стараясь уничтожить следы слез.

— О Джеремия, — прошептала она, — мне так жаль, что ты несчастен.

Ее сострадание захватило его врасплох. Он полагал, что она будет столь же холодна, как все вьясцы, которых он знал. Может быть, под этой прославленной невозмутимостью пряталось что-то человеческое?

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите?

— Чтобы ты поел. Ты заболеешь, если не будешь есть.

Он хотел отказаться, но его диета требовала особых забот. У него не было иммунитета, который предохранял коубейцев от здешних бактерий. А потому его выбор в еде был очень ограничен, и пить он мог только специально обработанную воду. Одной из причин, почему он начал стремительно худеть, едва прибыл на Коубей, была постоянная рвота, прекратившаяся лишь тогда, когда врач подобрал для него терпимый рацион.

После паузы Джеремия сказал:

— Ну, хорошо.

Халь поднялась с колен и направилась к аудикому на стене. Когда она коснулась панели, раздался голос:

— Сива слушает.

— Сива, это Директор Вьясы. Список того, что Джеремии можно есть и пить, был передан на кухню?

— Да, госпожа. Вчера вечером, сразу же после вашего прибытия.

— Отлично. Распорядись, чтобы нам подали ужин. Мы оба не обедали.

— Сию минуту, госпожа.

Но почему она не ела? И вид у нее измученный…

— Вы плохо себя чувствуете? — спросил он.

Она вернулась и прилегла на подушки рядом с ним.

Нет, все нормально. Однако ты очень любезен…

— Вьясо-Тенская плотина?

Халь вздохнула.

— На восстановление электростанции ушел целый день. А маяк не желает загораться. Затем мне пришлось объяснять Директору Тенсы, почему все так случилось. — Она виновато взглянула на гостя. — Но мне не следует надоедать тебе мелкими подробностями рутинных дел Цитадели.

— Вовсе нет.

Уж лучше мелкие подробности здешних дел, чем мысли о своей несчастной судьбе!

Зажужжал аудиком. Затем девичий голос произнес:

— Ваш ужин подан, Директор Вьясы.

— А! Отлично.

Халь грациозно поднялась с подушек и вышла из комнаты. Она вернулась с двумя слугами. Мальчик нес золотой поднос, накрытый пышно украшенной крышкой, а девушка — голубую лакированную подставку, инкрустированную золотом и перламутром. Они поклонились Джеремии, водрузили поднос на подставку и покинули комнату. Секунду спустя закрылась и щелкнула дверь.

Джеремия заморгал.

— Как быстро!

Халь улыбнулась и сняла крышку. По комнате разлился аромат пряностей. Во рту у него увлажнилось. Возможно, он все-таки был голоден.

Халь наполнила вином два хрустальных кубка в золотой оправе и один протянула ему. Затем взяла блюдо с благоухающими фрикадельками и поставила его на подушку рядом с Джеремией. Золотой вилочкой она пронзила фрикадельку и поднесла к его губам.

Джеремия покраснел. Он никак не ожидал, что Директор Цитадели будет его кормить. Преодолевая смущение, он все-таки проглотил фрикадельку. Вкусом она даже превосходила аромат, и тут он понял, что просто умирает от голода.

Халь дала ему еще одну, а третью наколола на вилочку для себя. Они по очереди ели фрикадельки, запивая их вином. Халь подцепляла фрикадельки то для него, то для себя, пока блюдо не опустело. Он допил вино.

— Чудесно!

— Я рада, что тебе понравилось. — Она допила вино, потом взяла у него кубок и поставила рядом со своим на ковер.

Джеремия откинулся на подушки. Ему стало много легче. Вернее, он был немножко пьян. Халь оперлась на локоть совсем близко от него, и он как-то по-особому ощутил ее присутствие. Воротник халата соскользнул с ее плеча, обнажив матовую упругую кожу. Он подумал, что она ничего не заметила, и это только усилило остроту момента. Она толчком опрокинула его на спину и начала развязывать кожаные ремешки, стягивавшие его рубашку на груди.

Джеремия ухватил ее руку.

— Что вы делаете?

Ее глаза были томными от вина. Она высвободила руку, распахнула его рубашку и провела ладонью по его груди.

— Ты удивительно красив, Джеремия.

Красив?! Что происходит? На Земле женщины не обращали на него внимания. Это его не удивляло — того, каким он видел себя: толстый, низенький, занудливый книжный червь. Родители убеждали его: он несправедлив к себе, видит себя таким из-за былых насмешек одноклассников. А на самом деле он «симпатичный, умный молодой человек». Естественно, они же — его родители…

Хотя в Дале его застенчивость превратилась в плюс. Коубейские женщины ценили в мужчинах эту черту. Но он ни разу не рискнул обзавестись подругой. В Двенадцати Цитаделях действовал двойной стандарт — прямо-таки наследие Средневековья, но только тут страдательной стороной были мужчины. Женщины могли вести себя, как им хотелось, но мужчине полагалось соблюдать декорум. Заведи он любовницу, Директор Дала, вероятно, попросила бы его покинуть планету.

В некотором смысле это обернулось почти развлечением. Женщины Дала видели в нем вызов себе, экзотическое блюдо, и полагали, что он ждет не дождется, чтобы его честь была скомпрометирована. В конце-то концов, если молодой холостяк путешествует один, вполне свободно, видимо, он свободен и в других отношениях. Но даже самые настойчивые не заходили столь далеко. Оскорбление, каким было поведение Халь, ошеломило его. И причиняло боль, потому что его к ней влекло, но он не хотел, чтобы она об этом знала.

Халь прикоснулась к его щеке.

— Твои чувства вспыхивают на твоем лице, как проблески маяка. Что тебя расстроило?

Он ответил холодно:

— Совершенно ясно, почему вы приказали привести меня сюда.

— Ну, разумеется! Это же апартаменты акаси.

Акаси? О, Господи! Господи!

Она не спускала глаз с его лица.

— А ты не понял?

— Нет. — Он покраснел. — Я же вас совсем не знаю.

Халь словно растерялась.

— Чанка Дал оставила у меня впечатление, что ты знаешь.

Он напряг память. Да, Директор Дала что-то говорила про акаси, когда он находился в одиночном заключении. Но Джеремию тогда душил такой гнев, что он ничего не желал слушать.

— Наверное, я пропустил мимо ушей.

— Мимо ушей? Такое?

Нет, кроме шуток. Акаси, калани. Как может он быть мужем этой незнакомки?

— Когда мы… э… когда была совершена церемония?

— Мы стали женой и мужем, как только ты подписал контракт калани.

— Я ничего не подписывал! Директор Дала сама написала мои фамилию и имя.

— Ну, да… это было так, — признала Халь и провела по его лицу костяшками пальцев. — Я не сделаю тебе ничего плохого, милый Джеремия, — и она вновь принялась расшнуровывать его рубашку.

Он испуганно перехватил ее руку.

— Погодите, Директор Вьясы.

— Халь, — шепнула она.

Он покраснел.

— Ну… ну ладно, Халь.

— Все хорошо, — сказала она, успокаивая его. — Постарайся расслабиться.

Она высвободила руку и расстегнула пуговицы, которые застегивали разрезы его рукавов. Пока она стягивала с него рубашку, ее халат соскользнул еще больше, открывая заманчивые округлости.

Все казалось нереальным, будто сон.

Но, реальное или мнимое, происходившее было куда приятнее, чем то, что он испытал в последние дни. Со вздохом он перестал сопротивляться и обнял ее за талию. Притянув женщину к себе, он вдохнул ее аромат, душистую смесь пряностей и благовоний.

Халь заглянула ему в лицо:

— Какие у тебя огромные глаза! — Она намотала на палец прядь его волос. — Наши поэты посвящают оды богу ветра Хоцаару. Восхваляют красоту его лица, о которой ни один смертный и мечтать не может. Но они не видели твоего лица, Джеремия! Ты посрамил даже ветер.

Господи! Она ему льстит! Прежде чем он сумел придумать подходящий ответ (если на такое фантастическое утверждение вообще было можно найти ответ), она добавила:

— Не могу поверить, что женщины Земли позволили тебе отправиться сюда одному.

Ну… видишь ли… я их совсем ослепил, — он заставил себя засмеяться. — Они даже не знали, что я вообще существую.

— Ты скромен. Мне это нравится. — Она коснулась губами его щеки.

Он притянул ее ближе, прижал ее щеку к своей. Если бы ее одежда была снабжена такими же сложными застежками и завязками, подумалось ему, в своем опьянении он вряд ли сумел бы с ними справиться. Но потребовалось только потянуть плетеный пояс ее халата и помочь бархату соскользнуть с ее тела. Под халатом был шелковый балахон, льнувший к ее пленительным формам. Он упоенно смотрел, как она села и стянула балахон через голову: когда она вскинула руки, ее грудь приподнялась. Шелк скользнул по ее соскам. Все ли коубейские женщины так хорошо сложены, спросил он себя, или она очень строго следит за собой?

Она легла рядом с ним и прикоснулась губами к его губам, но воспротивилась его поцелую. Он заколебался, не зная, целуются ли коубейцы. Сам он ни разу ничего подобного не видел, а ответом на его вопросы было смущение. Или ухмылки. Если они и целовались, то на их планете это явно было гораздо более запретным и интимным, чем в земной культуре, продуктом которой он являлся.

Не понимая, чего хочет Халь, он оставил свои попытки. Видимо, именно это и требовалось: она расслабилась и снова пощекотала ртом его рот, будто перышком. Скользнула ниже, прикоснулась губами к его груди — ласки эти сводили с ума ощущением незавершенности: казалось, будто она вот-вот перестанет поддразнивать его, и поцелуи станут настоящими. Он потянулся к ней, но она опять опрокинула: его на подушки. И пощекотала языком его пупок. Джеремия засмеялся и погладил ее волосы, глядя в золотой потолок.

Когда она сдвинулась еще ниже, он не стерпел. Ухватил ее под мышки, втащил выше, перевернул и оказался на ней. Она издала низкий горловой звук, в котором смешались удивление, протест и наслаждение. Лаская ее грудь, он вновь попытался перейти к поцелуям. На этот раз она отвернула лицо.

— Ну же, Халь, — прошептал он.

Она прижала ладони к его плечам и опять опрокинула на спину. Он обескуражено понял, что развитые мышцы женщины и более высокий рост обеспечивают ей значительное преимущество над партнером. Однако бороться с ним она не хотела и, когда он опять расслабился, вновь принялась неторопливо касаться руками и губами его тела. Однако когда он пытался ответить на ее ласки, она снова и снова опрокидывала его на подушки.

В конце концов он сжал ее плечи и посадил на себя.

— Перестань меня дразнить, — хрипло сказал он. — Я с ума сойду.

Ее глаза остекленели от желания.

— В Дале, когда я тебя видела, то всегда гадала, прячется ли страсть за твоей внешностью ледяного принца. По слухам, никакой женщине не было дано растопить этот лед, но я знала, что они ошибаются.

Женщины в Дале говорили о нем?!

Но какое значение это имело теперь? Он снова попытался ее поцеловать, и на этот раз она ответила ему поцелуем — полным и глубоким. Они гладили друг друга, затем она приподнялась и опустилась, заполнив себя им.

Они предавались любви, закопавшись в подушках, неторопливо и долго.

Потом они тихо лежали рядом, и их дыхание постепенно успокаивалось.

Некоторое время спустя Халь приподнялась на локте. Он улыбнулся ей, и она провела кончиком пальца по его губам. Потом потянулась за халатом.

Он попытался остановить ее:

— Куда ты?

— Дела Цитадели.

Его сонное блаженство угасло. В Книгах Двенадцати Цитаделей, которые он читал, любовь описывалась, как прекрасное вино, которое смакуют долго-долго. Поэты пришли бы в ужас при мысли, что Директор могла покинуть своего акаси в первую брачную ночь. Разумеется, все это были фольклорные истории, но тем не менее ему не верилось, что поведение Халь не нарушает обычаев. Он притянул ее к себе.

— Но ведь не настолько они важны, чтобы ты разбиралась с ними именно теперь.

Сначала она словно окостенела в его объятиях. Но через секунду-другую расслабилась.

— Пожалуй.

— Халь, что-нибудь не так?

Некоторое время она молчала, а потом ответила:

— Ты изумительный любовник. Но… — она прикоснулась к золотому щитку у него на запястье. — Как правило, акаси в первую брачную ночь не обладают твоим… умением.

О, Господи! Она расстроилась потому, что он не был девственником!

— Но ты же знала, что я не коубеец.

Ее лицо потемнело от разочарования.

— Да, но твое поведение в Дале было безупречным.

Джеремия почувствовал искушение сказать ей то, что она хотела услышать. Однако скрыть правду значило бы безмолвно признать свою вину. Да, он вел жизнь аскета, но та единственная женщина, которая его любила, значила для него слишком много, и он не хотел унизить ложью свое прошлое.

— В Дале я был гостем, — сказал он, — и уважал обычаи хозяев. Но моя жизнь подчинялась иной культуре. Я этого не стыжусь.

— В этой твоей культуре… ты был… — она говорила с трудом. — Ты… распоряжался собой?

Он вспомнил о том, сколько раз он со своим приятелем Уэйлендом, программистом, сетовали на скудость любви в их жизни. И сказал сухо:

— Нет. Вовсе нет.

— Ты так искусен в любви! — Ее улыбка стала чуть-чуть шаловливой. — Наверное, это природный талант.

Или одиночество, подумал он. Однако уловил вопрос, крывшийся в ее комплименте. И точно — она не удержалась.

— Тебя на Земле ждет женщина? — Она вся напряглась.

— Нет.

Столько времени прошло, но воспоминания все равно отзывались болью. Миранда порвала с ним за много месяцев до того, как он отправился на Коубей. У нее не было ни малейшего желания жить с ним во всяких экзотических местах, куда его влекло, к тому же он не вписывался в круг влиятельных людей, среди которых она желала вращаться. Больше всего его язвила мысль, что, по ее мнению, он не был достаточно хорош для их общества! Что бы она подумала теперь, узнав о его женитьбе на одной из самых влиятельных женщин другой планеты?

Халь снова вглядывалась в его лицо.

— Эта женщина, которая украла твое целомудрие, она разбила тебе сердце?

Он пожалел, что не смог скрыть своих чувств.

— Что-то вроде.

— Ну так заключим договор, — сказала она мягко.

— Договор?

— Я попытаюсь смириться с твоим прошлым.

— А взамен?

— Ты попытаешься смириться с тем, что ты мой калани.

— Не могу, — он тяжело вздохнул.

— Попытайся, Джеремия. Я ведь желаю тебе счастья.

— Попробую, — сказал он.

Он не мог оставить попытки вернуться домой. Но пока он здесь, надо как-то приспосабливаться. Все-таки лучше, чем весь день пялиться в окно и морить себя голодом.

Эту ночь он провел среди шелковых подушек в объятиях своей жены — планетарного лидера, похитительницы и загадки.

* * *

Общая зала в Калании была просторной и светлой — солнечные лучи лились в нее через многочисленные стрельчатые окна. Мебель и пол были из древесины снежной ели. Цвет стен от густо-золотого внизу плавно переходил во все более светлые тона и обретал белоснежную белизну у потолка, синего, как небо над Коубей, гораздо более синего, чем земное.

Несколько человек за столом занимались Игрой. Кев провел Джеремию мимо них в альков. Там не было скамей, но пушистый ковер с успехом заменял самый удобный диван. Когда Джеремия сел среди разбросанных подушек, его ступни утонули в ворсе.

Кев расположился напротив и снял с пояса сумку с костями.

— Начнем с простейшей партии.

— Хорошо.

Джеремия не слишком понимал Кева. Казалось, тому не нравилось общество новичка, тем не менее он предложил познакомить Джеремию с остальными калани. А теперь усадил его за Игру.

«Ну что же, — подумал Джеремия, — сыграем».

Пока он не разобрался в подводных течениях этой Калании, разумнее всего было прислушиваться к Кеву.

Он отвязал собственную сумку и высыпал многоцветный набор шариков, кубов, брусочков, конусов, пластинок, многогранников, дисков и всяких других «фигур». Старинные фишки были либо стеклянными, либо деревянными, раскрашенными. Однако кости Калании, которыми снабдила его Халь, были только из благородных металлов и драгоценных камней — полный набор, а сверх того новые очень необычные формы, каких он никогда не видел Снаружи. Однако старые кости он сохранил. Он научился дорожить ими.

— На что играем? — спросил гость. Насколько он мог судить, денег здесь не было.

— Мы не играем на что-то, — холодно ответил Кев. — Это уловка, изобретенная снаружниками, чтобы подогревать интерес к Игре.

В альков вошел мальчик лет четырнадцати и сел на ковер рядом с Кевом.

Он спросил Джеремию с изящными интонациями вьясского высокорожденного:

— Почему ты хочешь что-то поставить?

Кев обернулся к нему:

— Неприлично вмешиваться в процесс обучения, Хевтар. — А когда мальчик смутился, став похожим на норовистого жеребенка, Кев улыбнулся. — Не желаешь ли присоединиться?

— Был бы рад, — смущение мальчика мгновенно исчезло.

— Мой сын, — Кев посмотрел на Джеремию.

Джеремия кивнул мальчику. Хевтар походил на отца темными волосами и правильными чертами лица, но глаза у него были серыми, а не черными. Видимо, он унаследовал и талант Кева к Игре. Джеремия никак не предполагал, что отец и сын могут оказаться вместе в одной Калании.

Если бы он мог написать о Капаниях! Ознакомив чужака с обетом молчания, коубейцы забрали все его записи и уже готовую диссертацию. Когда Джеремия понял, что возвращать они ничего не собираются, у него начался редчайший для него приступ ярости, да такой, какого он еще ни разу в жизни не испытывал. Трудиться так долго и с такой любовью для того лишь, чтобы у него отняли завершенные плоды его труда!..

Кев следил за лицом партнера.

— Если ты против того, чтобы Хевтар играл с нами, он может просто посидеть рядом.

— Я вовсе не против. — Джеремия кивнул Хевтару. — Прошу, присоединяйся к нам.

Хевтар достал свой набор костей, потом сдвинул браслеты калани повыше к плечам. Браслетов у него было два. Потоньше, чем у Джеремии, и с более скромной гравировкой. Кев носил их по три на каждой руке — пара таких же, как у Джеремии, остальные попроще. Джеремии хотелось расспросить их об этом, но что-то его остановило. Хевтар вызывал у него странное чувство; казалось, мальчик испытывал недоверие к нему.

Кев положил на ковер рубиновый шарик.

— Начнем без ухищрений, — он прикоснулся к шарику. — Вьяса.

Хевтар положил рядом с шариком миниатюрную арку, из темного дерева.

— Дал.

Для Джеремии это было новшеством, и он спросил:

— Мы даем названия нашим костям?

— Конечно, — презрительно ответил Хевтар.

Кев укоризненно посмотрел на сына и сказал Джеремии:

— В каком-то смысле ты и сам это уже делал, — он кивнул на кости Джеремии. — Давно они у тебя?

— Некоторые уже много лет, — он взял деревянный брусочек. — Директор Дала подарила мне набор почти сразу, как я прибыл в Дал. — Он коснулся сапфирового кольца. — Некоторые мне подарили те, кого я знал… — Как тяжелы ему были восторг и радость, которые его друзья выражали по поводу его «небывалого счастья», когда для него это было катастрофой.

— Видно, ты им очень нравился, — сказал Кев, и в его тоне проскользнула непонятная нота, словно он не хотел верить собственным словам. — Расскажи мне о твоих костях. Ты связываешь их с какими-то людьми, местами, предметами, мыслями, понятиями?

— В некотором смысле.

Сознание Джеремии придавало цвет, текстуру, даже черты характера всегда и всему, начиная от простейших мысленных образов до абстрактных математических идей. А в Игре подобные ассоциации становились такими яркими, что кости словно обретали собственную жизнь. Кев указал на выложенные «фигуры».

— Пусть твои вступят во взаимодействие с нашими.

Джеремия приложил серебряный восьмиугольник к рубину Кева.

— Директор Дала.

Позади послышался смешок:

— Основной вариант?

Из-за спины Джеремии вышел седой человек и встал на колени. Он уравновесил опаловый диск на арочке Хевтара так, что остальные две кости оказались в тени диска:

— Министр Карна.

Рядом с Хевтаром сел рыжий человек, чуть старше Джеремии, и положил черный овоид вне тени опала:

— Директор Варза.

Они всегда вот так влезают в чужую Игру?

И тут Джеремии пришло в голову, что именно это и имел в виду Кев, когда обещал познакомить его с остальными калани. Через Игру.

Седого человека отличала изящная худоба и прямая осанка, обычная для коубейцев. Перехватив любопытный взгляд Джеремии, он представился:

— Сейвин.

Хотя он держался с вьясской сдержанностью, в нем не ощущалось неприязни, которую излучал мальчик.

— Ньев, — представился с улыбкой рыжий. Прямо-таки с дружеской улыбкой. — Добро пожаловать во Вьясу, Джеремия.

— Спасибо, — отозвался Джеремия.

— Итак, — Сейвин обвел взглядом кости, — продолжим?

— Есть только один выход, — проворчал Кев. Он уронил обсидиановый кубик на их сооружение, и оно развалилось. — Варз.

Ход был странный, но Джеремия понял, что имел в виду Кев. Карн и Варз, две самые мощные Цитадели на планете, десять лет воевали друг с другом. Сказать, что это ввергло Двенадцать Цитаделей в смуту, значило бы не сказать ничего.

Он был заинтригован и внимательно осмотрел кости. Могут ли люди, играя, воссоздавать историю? И накрыл мостом рассыпавшиеся кости так, что мост соединил кубики Карна и Варза. Потом сказал:

— Переговоры Карна и Варза после войны.

Сейвин кивнул ему. Они продолжали играть, и вскоре, по мере того, как взаимодействие между костями все более усложнялось, игроки перестали называть «фигуры». С таким вариантом игры Джеремия знакомился впервые. Никто не пытался взять верх друг над другом, соперничая в построениях. Наоборот, все вместе работали над единым построением, используя его для описания той войны.

Джеремия когда-то изучал ее историю. Однако вьясские игроки имели свой взгляд на самую знаменитую потерю в этой войне — гибель калани по имени Севтар. Джеремия знал, что Севтар погиб в последнем сражении, когда Варз напал на Карн, но только теперь уяснил, что война началась из-за Севтара. Карн и Варз вступили в войну за право на калани — и оба его лишились.

Когда партия завершилась, Джеремия откинулся, испытывая то приятное чувство, которое обычно охватывало его после чтения фундаментального исторического труда.

Сейвин одобрительно посмотрел на новичка.

— Ты быстро схватываешь.

— Спасибо. — Джеремия указал на конструкцию; занявшую не такую уж малую часть ковра. — И вы таким способом можете изложить всю историю?

— Не только историю, — ответил Сейвин. — Мы проецируем будущее, моделируем политические стратегии и определяем направление моды.

Джеремия потер подбородок.

— Похоже, вы здесь знаете все, что происходит в Двенадцати Цитаделях. Каким образом? Вы же никогда не покидаете Калании, и у вас нет каналов связи с теми, кто Снаружи.

— Я тоже думал, будто они знают все, — признался Хевтар, потеплевший к Джеремии. — Да только это не так. Даже папа с его тремя уровнями не может знать всего.

— Тремя уровнями? — Джеремия взглянул на Кева. — Это ведь указывает на число мест, где вы жили, верно?

— Не совсем, — сказал Кев. — Это указывает на Цитадели, в которых побывал игрок. — Он коснулся верхнего браслета на своей руке. — Первый мой уровень я провел в Аке. — Его пальцы погладили второй браслет. — Потом несколько лет в Варзе. — Его пальцы задержались на третьем браслете с наиболее богатой гравировкой. — Потом я переехал сюда.

Джеремия понимал, насколько выгодно привлекать в Калании игроков более высокого уровня. Когда игрок попадал в новую Цитадель, он приносил с собой знания, прежде известные только Директору и калани его прежней Цитадели. Так что новый его Директор получал политическое преимущество над прежним. Джеремия не сомневался, что стоимость таких контрактов возрастала неимоверно. Клятва также начинала обретать смысл, во всяком случае та ее часть, которая запрещала общение с теми, кто Снаружи. Это обеспечивало сохранение знаний, накопленных Каланией.

— Вы даете рекомендации Директору Вьясы, верно?

— Да, советы, — кивнул Сейвин. — О том, как распорядиться властью.

— Но Клятва обязывает вас полагаться только на знания из вторых рук, собранные с более высоких уровней, — указал Джеремия. — Разве это не снижает вашу эффективность?

— Как раз наоборот. — Сейвин покачал головой. — В этом наша сила.

— Мы практически замкнутая система, — добавил Кев. — Снаружи соприкасается с нашей Игрой только через Халь. Все сверх того — речь, чтение, письмо — вредит нашей работе. Воздействовать на Каланию можно, лишь воздействуя на ее Директора. Она должна владеть Игрой в совершенстве, чтобы противостоять тем, кто Снаружи, — например, другим Директорам, — которые тщатся повлиять на ее Каланию или внедрить туда своего соглядатая.

В уме Джеремии теснились новые идеи.

— Не согласитесь ли вы сыграть со мной еще партию? Мне хотелось бы испробовать еще кое-что.

Ньев улыбнулся.

— Конечно.

Остальные одобрительно закивали. Видимо, желание Джеремии играть и учиться у старших калани им понравилось. Он еще не разобрался, насколько сумеет приспособиться к коммунальному устройству Калании, но пока все было сносно. Когда же ему захочется побыть одному, он всегда может укрыться за личной дверью.

* * *

Джеремия положил на игральную площадку серебряный диск с золотой спиралью. По мере развития партии он вплетал задуманное в свои ходы. Калани сначала недоумевали, потом заинтересовались. Он облек в форму одну из своих идей: двенадцать Каланий на Коубей походили на хорошо защищенные первичные узлы в культурной сети планеты, аналогичной компьютерным сетям. А игроки Снаружи выполняли функции узлов и звеньев во все разрастающейся сети, плетущейся Директорами и Каланиями.

В Двенадцати Цитаделях в Игру играли все, едва подрастали настолько, что могли бросать кости, и до того времени, когда от дряхлости уже не могли удержать их в пальцах. Игра сообщала новости, истории, сплетни, факты, сведения о новейших технологиях и еще многое. Снаружники постигали новые построения и использовали их в собственных партиях, влияя на противников. Вот так распространялась информация — не с помощью электронных, оптических или квантовых машин, но через гибкие субъективные ходы Игры.

Джеремия считал, что достаточно постиг Игру и, благодаря немалой сноровке, создал блестящую репутацию. Теперь он чувствовал себя новичком. Даже Хевтар превосходил его. Однако вместо того, чтобы играть друг против друга, они сотрудничали, переоформляя идеи Джеремии, находя возражения его ходам. Вот так он и постигал смысл их построений.

Он знал, что калани — это элита гениальных игроков в кости; они обеспечивали своему Директору престиж, опирающийся на их репутацию. Однако он не догадывался, сколь активная роль принадлежит им в становлении планетарной культуры. Через свою игру Халь снабжала Каланию информацией, через свою игру ее калани изучали проблемы и вырабатывали решения. Полученные результаты они сообщали Халь, и она анализировала их работу. Затем она играла с избранными помощницами, те играли с другими, и так далее. Пока вклад Вьясы в общую паутину Снаружи не разбегался по ней, как рябь по воде. Чем лучше Директор играла в Игру, чем сильнее была ее Калания, тем большим становилось ее влияние.

Игра обеспечивала власть.

Джеремию охватила пьянящая радость, как всегда, когда он делал волнующее открытие. Господи, если бы он мог написать об этом! Он просто видел, как начинает статью, как развивает свои идеи и подходит к завершающим выводам.

Однако, если положение Джеремии не изменится, эти новые знания пропадут втуне.

Его радость угасла.

Сейвин взял кость, но, помедлив, положил ее назад. Хевтар зевнул, а остальные калани меняли позы, терли глаза и глядели по сторонам.

— Не сделать ли нам перерыв? — предложил Сейвин.

Игроки согласно закивали. Они начали потягиваться, растирать затекшие мышцы. Кев некоторое время смотрел на Джеремию, потом сказал, словно против воли:

— Теперь я понимаю, почему столько Директоров торговались из-за тебя. К удивлению Джеремии, он услышал общий ропот согласия. А Сейвин добавил:

— Идея твоих сопланетников вести Игру с машинами крайне интересна.

Джеремия улыбнулся: вероятно, с коубейской точки зрения компьютеры были лишь скверной имитацией Игры — мертвыми, а не живыми.

— Спорю: эти ваши компьютеры разработали забавные игры, — сказал Хевтар.

Джеремия засмеялся.

— Еще бы!

А в голове у него возникали все новые и новые темы для выступлений: сравнение самых искусных земных игроков со здешними, вроде Хевтара; анализ Игры как средства переключения агрессии — с войны на стратегические игры; исследование сенсуальной связи между Игрой и динамикой коубейского взаимопонимания полов.

Настоящие золотые россыпи для научной работы — если бы те самые особенности здешней культуры, которые так его заинтересовали, не оказались непреодолимым препятствием для этой работы.

 

НАРУШЕННАЯ КЛЯТВА

За своим окном Джеремия увидел холодное ясное утро. Натянув свитер, он вышел в зал. Из двери напротив появился Хевтар, протирая еще сонные глаза.

За столом завтракали несколько калани. Ньев обернулся к ним.

— Вчера я сопровождал его. Это было ужасно. Нет, по-настоящему ужасно! Я думал, что вот-вот умру! — и он адресовал Джеремии заговорщическую ухмылку.

Джеремия улыбнулся, благодарный Ньеву за его дружелюбие. За пятнадцать дней, которые он уже провел во Вьясе, только Ньев держался с ним тепло. Остальные калани хранили сдержанность. Однако, когда они садились за Игру, он превращался в одного из своих. Игра доставляла ему почти такое же интеллектуальное наслаждение, как и его научные исследования.

Хевтар держался даже неприступнее, чем остальные калани. Но все равно Джеремии он был симпатичен. Мальчик напоминал ему себя четырнадцатилетнего, увлеченного приобретением все новых и новых знаний в ущерб всему остальному. Тем не менее он никогда не был таким колючим и замкнутым, как Хевтар. По выражению своего приятеля Уэйденда, он больше склонялся к «дружескому стоицизму и витанию в облаках». Стоицизм этот дался ему нелегко; ребенком он изнемогал от насмешек соучеников за свою внешность, высокие оценки, бездарность во всех видах спорта и боязнь драк.

Хевтар, наоборот, был оранжерейным растением, никогда не соприкасавшимся с миром Снаружи. Детство вундеркинда, надежно укрытого от всего мира. И вот, в четырнадцать он поступил в Каланию. Однако Джеремия не стал бы менять свое детство на судьбу

Хевтара. Да, правда, мальчик никогда не подвергался ломающим дух непрерывным насмешкам, и ему не пришлось терпеть побои от сверстников. Хевтар с младенчества жил в великом почитании. Пусть это и обеспечило ему безмятежно счастливую жизнь, но зато оставило социально незрелым. Джеремия сомневался, что легко уязвимый красавец гений выживет Снаружи. Тогда как Джеремия всегда знал, что сумеет за себя постоять.

Хевтар почти улыбнулся ему и тут же нахмурился. Далеко не в первый раз мальчик подавлял такие вот дружеские порывы. Теперь он отвернулся и занялся едой.

Джеремия мгновение постоял, задетый таким пренебрежением, затем опомнился и зашагал к двойным дверям общего зала. Открыв их, он увидел Снаружи свой эскорт — расположившиеся за круглым столом охранницы погрузились в Игру.

Капитан заморгала, потом с недоумением оглянулась на остальных.

— Он опять!

— Джеремия, зачем утомляться? — вмешалась одна из охранниц. — Позавтракайте. Развлекитесь.

С легкой улыбкой землянин прислонился к косяку. Статус акаси имел свои преимущества. Халь предоставляла ему все, чего бы он ни пожелал.

Все, кроме свободы.

— Директор Вьясы дала указание, что он может выходить, когда захочет, — сказала капитан охраннице, которая пыталась отговорить гостя. — Пойдешь ты, Эйза. У меня просто ноги отнимаются, когда я гляжу, что он выделывает.

Эйза, вздохнув, поднялась со скамьи и пошла за Джеремией назад, Внутрь, а затем по лабиринту коридоров, которые вывели их в парк. Там она, прищурившись, остановилась, словно надеялась, что он передумал.

Он широко улыбнулся ей и начал свою утреннюю пробежку.

* * *

Горный воздух был вкусным и бодрящим. Парк идеально подходил для пробежек. Начинался он с ухоженных садов, а затем превращался в чащобы девственного леса, скрывающие холодные сапфировые озера. Нестихающий ветер гнул вершины деревьев, превращая их в бегущие волны, придавая воздушность дикой красоте леса.

Хотя название этих деревьев лингвисты перевели, как «снежные ели», они, на взгляд Джеремии, совсем не напоминали земные аналоги. На этих высотах они достигали не более двадцати футов. Стволы их состояли из тонких белых жил, переплетенных между собой. Гроздья белых и бледно-зеленых плодов, скрепленные со стволом черенками, покачивались друг над другом, точно снежно-белые и полые внутри бильярдные шары. Бледно-зеленые иглы на стволах впивались в кожу, как пчелиные жала, и оставляли ранки, не заживающие неделями.

Тропинка, которую он облюбовал, вилась вдоль опушки. Бегать он начал три года назад, потому что среди далеких строителей выглядел слишком уж жалко. Растолстевший, совсем не в форме, он еле выдерживал до конца смены. А теперь ему просто нравился такой тренинг. Конечно, он предпочел бы бегать в компании, но пока еще не удалось убедить ни единого коубейца, что это отличное упражнение.

Если бы он оказался во Вьясе по своей воле, то чувствовал бы себя замечательно. Та Игра, которая велась в Калании, увлекла его не только как тема для исследования — она ему просто нравилась. Калани превратили ее в искусство, и Снаружи он ни с чем подобным не сталкивался. В Игре Сейвина чувствовалась мудрость мастера, который потратил десятилетия, чтобы полностью подчинить «фигуры». Стиль Ньева отражал его оптимистический взгляд на жизнь. Хевтар играл с наивностью, иногда приводившей к ошибкам, иногда дававшей изумительные результаты.

Однако никто из них не выдерживал сравнения с поразительным талантом Кева. На протяжении одной партии трехуровневик изложил все подробности выхода из строя маяка, по которому ориентировались ветролеты в горах (энергией его снабжала Вьясо-Тенская плотина). А ведь Джеремия знал, что Кев и Халь обсуждали аварию только с помощью Игры, не обменявшись по ее поводу ни единым словом. Притом успех Кева в Игре отнюдь не исчерпывался его способностью обрабатывать огромное количество информации. С блеском и изяществом он манипулировал абстрактными схемами перемен в политическом влиянии среди Двенадцати Цитаделей, направляя течения власти на планете в сторону Вьясы и Халь.

Халь часто владела мыслями Джеремии. Никогда он не встречал подобной женщины. И не мог вообразить, чтобы на Земле особа столь высокого положения снизошла бы до него. А если и так, то он одеревенел бы от смущения. Но его застенчивость нравилась Халь. Ведь это чисто коубейская черта, и во всех Двенадцати Цитаделях в мужчине она почиталась за достоинство.

Парк окружала массивная стена с проемами и зубцами, словно ветролом. Джеремия бежал вдоль стены, оставив Эйзу далеко позади. Она шагала по верху стены, не спуская с него глаз, держа свой пистолет у бедра, а ветер разбрасывал по плечам львиную гриву ее волос. В своей фиолетовой форме она выглядела очень внушительно: высокая, мускулистая и поджарая. Джеремия на секунду задумался, всегда ли коубейские женщины были такими крупными или приобрели свой рост благодаря искусственному отбору из поколения в поколение.

Джеремия ухмыльнулся. «Одними бицепсами всего не решишь», — подумал он. Потом ухватился за выступ в стене и начал взбираться вверх.

— Э-эй! — завопила Эйза.

Подняв глаза, он увидел, что Эйза приближается к нему, ускорив шаг. Когда он поднялся почти до верха, ему в лицо ударил ветер, ероша волосы. Теперь Эйза бежала. Он улыбнулся: уж не опасается ли она, что он перемахнет через стену и исчезнет в горах?

А может, и следует?

Но тут же передумал, едва взобрался на площадку.

Хотя он и знал, что с юга и с севера Вьясы границей служат обрывы, но не был готов к тому, чтобы увидеть реальную картину. Строители вырубили стену-ветролом прямо в горном склоне. С внешней стороны это был вертикальный обрыв, подножие которого скрывали облака. Гораздо ниже до самого горизонта в коврах тумана простирались горы. Джеремия стоял, будто прислоняясь к ветру, а вокруг него куполом выгибалось пронзительно синее небо, словно он царил над миром.

Эйза, тяжело дыша, остановилась рядом с ним.

— Ты спятил? — закричала она, и ее голос затерялся в шуме ветра.

Джеремия ухмыльнулся.

— Если с тобой что-нибудь случится, — пыхтела она, — Директор Вьясы бросит меня в темницу, а ключ расплавит.

Смеясь, он спустился со стены по внутренней стороне. Эйза, ворча, последовала за ним. Когда они оказались ниже ветра, в ее бормотании уже можно было различить слова.

— Совсем свихнутый! Бегает кругами и пробует летать. Да когда это нормальный калани вел себя так?

— Но я же никогда не прикидывался нормальным, — сказал он.

Она замерла и отвела глаза. Ее лицо побагровело.

— Эй, ты! Разговорился, чтобы навлечь на меня неприятности?

— Какие неприятности? — Он спрыгнул на полянку, густо поросшую стеблями с кистями белоснежных шариков. — Здесь ведь нас никто не видит.

Она спрыгнула рядом с ним и прищурилась, глядя сквозь снежные ели на Цитадель вдали.

— Может, и нет. — Эйза обернулась и уставилась на него, как на запретный плод. — Мне надо у тебя кое-что спросить.

— Давай!

— Про Сколийскую империю.

— Я мало что знаю о сколийцах.

Она понизила голос:

— А правда, что их армией командует мужчина?

— Да, правда.

— Не может быть! Ты смеешься надо мной!

— Клянусь!

— Ха! — она бросила на него сердитый взгляд.

— А где ты про это услышала?

— В прошлом году сюда понаехала уйма землян, — объяснила она. — Устанавливали компьютеры, которые Директор Вьясы купила у них. Вот один и сказал мне. — Она ухмыльнулась. — Симпатичный такой. Вроде тебя.

— А я и не знал, что Халь купила компьютерную систему Союзных Миров.

— Так уже довольно давно. — Эйза пожала плечами. — Только у нас никто толком не знает, как ею пользоваться. — Она наклонилась к нему. — Так ты не врешь? Император Валдория — мужчина?

Джеремии стало весело.

— И еще какой! Больше тебя, покрепче когтистой кошки и коварнее, чем обманщик в Игре.

— Ну-у-у!

— Чистая правда. Его титул — Император Сколии. А Валдория — его родовое имя.

Эйза нахмурилась.

— Валдория-Балдория. Поместить бы вас всех, мужчин-инопланетников, в Каланию, чтобы меньше хлопот было. — Она взвесила эту идею. — Да только ваше умение в Игре и плевка не стоит.

— Плевка? Я могу выиграть у тебя твой дом, работу и все твои золотые нити до единой.

— Желторотый калани, и туда же! — Она уперла руки в бока. — Думаешь, я играю хуже инопланетника? Могу доказать, что ты ошибаешься.

— Я ведь не должен играть с тобой.

— Ах, какой безупречный калани!

— У меня нет денег для ставок.

— Они тебе не нужны. — Она смерила его с ног до головы очень выразительным взглядом. — Я знаю, что хочу выиграть.

Джеремия перестал улыбаться. Намекнуть, будто мужчина ляжет в постель с противником в Игре для уплаты проигрыша, было равносильно тому, чтобы назвать его проституткой. Его ошеломило, что она позволила себе сказать такое мужу Директора Цитадели.

Вероятно, что-то проскользнуло в выражении его лица. Женщина нахмурилась.

— Какой у нас потрясенный вид! Ведь ты дал Клятву по принуждению. Или нет?

— При чем здесь Клятва?

— По слухам, ты не муж по своему выбору, — Эйза прислонилась к стене. — Ты здоровый молодой парень, и что ж такого, если покажется, что ты захочешь попробовать чего-нибудь еще, кроме женщины старше тебя на семнадцать лет?

Джеремия скрестил руки на груди. Разница в возрасте для него никакой роли не играла. Несокрушимая сдержанность Халь удручала его куда больше. Даже пятнадцать дней спустя он не понимал, испытывает ли она к нему хоть что-то, кроме чисто физического влечения.

— Итак, в раю не все благополучно, а? — Эйза сочувственно причмокнула. — Ты можешь мне довериться. Я ведь не просто твоя охранница, знаешь ли. Я еще и твой друг.

Друг? После того, как она практически назвала его неверным мужем?

В ее голосе появилась оборонительная нота:

— Я знаю, что ниже уровнем, чем ты. Но я и не воздушный клоп. Ведь именно я в одиночку спасла Вьясу от краха!

— От краха? — Он поднял брови. — О чем ты?

— Ну… — поправилась она. — Может, не от окончательного краха. Да только Вьяса и Бавия не ладят между собой.

— Ты говоришь про Цитадель Бавию?

— Ну да. Директор Бавии подослала шпиона в здешнюю Каланию, — она так и лучилась самодовольством. — Я изобличила смердящую гусеницу. Растоптала ее, уложила в лазарет.

— Ты и во мне видишь шпиона? — спросил он сухо.

— Нет. К тому же никто и пальцем не дотронется до калани. Да повреди я хотя бы один волосок на твоем ослепительном теле, Директор Вьясы закупорит меня в бутылку и швырнет с обрыва, — она состроила гримасу. — А это немногим лучше, чем в тот раз, когда она отправила меня в Цитадель Тенса.

— А что не так в Тенсе?

— Да все! — Эйза взмахнула рукой. — Без помощи Вьясы Директор Тенсы сама себя сгубила бы.

Он посмотрел на нее не без ехидства.

— Если Халь узнает, что ты разговаривала со мной, она отправит тебя в Тенсу.

— Уж лучше свалиться с обрыва, — сказала она.

— Будем надеяться, что обойдется без этого. — Джеремия почувствовал, что у него стынут ноги. — Эйза, я должен пробежаться.

Она покачала головой.

— Свихнутый инопланетник.

Он засмеялся и рванулся с места.

* * *

Утром, когда мороз покрыл узорами окно Джеремии, в его комнату вошел октет стражниц. Он не узнал ни одного лица. Пока они вели его по незнакомым коридорам, ему становилось все более не по себе. Что-то случилось с Халь? Накануне ночью она его так и не позвала. Конечно, он виделся с нею не каждую ночь, но когда ей мешали дела, она присылала весточку.

Эскорт оставил его в пустом кабинете, отделанном панелями темного дерева. Кресла стояли на бронзовых подставках, а в глубине комнаты письменный стол соседствовал с громадным окном от пола до потолка. Стены прятались за книжными полками. На подставке медленно вращался глобус Коубей, поблескивая огромными шапками льда на полюсах.

Позади него отворилась дверь, он оглянулся и увидел входящую Халь, такую непривычную в темных брюках и рубашке. Волосы, заплетенные в косу, свисали ниже спины. По вечерам она расплетала косу и нежилась в халате.

Халь закрыла дверь и подошла к нему. Стоя перед ней, он остро ощутил разницу в их росте. И еще она выглядела усталой, словно не спала ночь.

— Что-то случилось? — спросил он.

Она не стала тратить время зря.

— Я знаю, что ты причинил вред моей Цитадели по невежеству. Но пойми, Джеремия, наказанием коубейскому калани за такое преступление была бы тюрьма.

Он уставился на нее.

— О чем ты говоришь?

— О твоей Клятве. И Эйзе.

Значит, так! Кто-то узнал, что в последние дни во время пробежек он разговаривал со стражницей.

— Мне жаль, что ты огорчена, но ведь Клятвы по своей воле я не давал. Кроме того, мы с Эйзой просто несколько раз дружески поболтали.

— Дружески? — ее голос стал ледяным.

Он моментально понял причину ее гнева. Видимо, не только Эйза неверно истолковала его естественное желание поговорить.

— Мы разговаривали, и ничего больше.

Она откинула со лба выбившиеся пряди.

— Правда?

— Конечно. Неужели ты так плохо меня знаешь, что сомневаешься в моих словах?

Облегчение, которое взяло верх над сдержанностью, озарило ее лицо и сказало ему больше любых слов. Почти обычным голосом она произнесла:

— Кев и Сейвин уже несколько дней назад заподозрили, что вы общаетесь, но не решались высказать свои догадки вслух. Ведь это очень серьезное обвинение, — она покачала головой. — У меня были все основания доверять Эйзе. Несколько лет назад она разоблачила намерение Бавии внедрить шпиона в мою Каланию. Но теперь я понимаю: все было подстроено, чтобы Эйза втерлась ко мне в доверие.

Ему не верилось. Эйза использовала его! Хотя охранница казалась ему колючей, он надеялся, что она поможет ему бежать. И ей как будто нравилось болтать с ним. В обществе сдержанных калани Вьясы (а по вечерам — его еще более сдержанной жены) он истосковался по непринужденному общению. В конце концов он сказал:

— Клятва калани обрекает на одиночество.

Она вглядывалась в его лицо.

— Я думала… ты казался счастливым.

— Иногда так и было. — Ему хотелось обнять ее, сказать, как дороги ему их ночи, однако он удержался, памятуя о ее холодной натуре. — Но затворничество, ограничения… к ним я никогда не привыкну.

Она глубоко вздохнула, всколыхнув прядь, вившуюся у ее щеки.

— Джеремия, я понимаю. Но если ты не в силах соблюдать Клятву, тебе нельзя будет жить в Калании, играть в Игру с остальными. Тебя придется перевести в изолированные апартаменты. Любое воздействие со стороны меняет твои построения. Как калани ты властвуешь над костями. Все, что воздействует на тебя, воздействует на Игру, а тем самым на Вьясу.

Он помотал головой.

— Я просто не могу понять, каким образом мои разговоры с Эйзой повлияют на порядок вещей.

— Потому-то она и нацелилась на тебя.

Халь коснулась его плеча. Но тут же к ней вернулась сдержанность, и она отдернула руку, вновь воздвигнув невидимую стену, которая разделяла их почти всегда.

— Эйза никогда не посмела бы заговорить с коубейским калани, — продолжала Халь. — Она выбрала единственного, кто был уязвим. Она нарочно внушила тебе, будто мы не умеем пользоваться новыми компьютерами. И все это через твои кости оказалось в Игре Калании, а затем в моей, и поступило дальше в общую «паутину». Ее построения были очень пригашенными, но повторения Снаружи сильно их преувеличили. — Она помолчала. — А еще Эйза выведала у тебя информацию, например, о сколианцах. Все это предательница передала Бавии, обеспечив ей преимущество над Вьясой.

Он только помотал головой, словно получив удар в солнечное сплетение.

Халь сказала тихо:

— Я боялась, что ты решил навредить Вьясе, чтобы нанести удар мне.

— Зачем? — Он был удивлен. — Ведь я же не получил бы свободы.

— Да. Но ты отомстил бы.

Ему стало неуютно при мысли, что, по ее мнению, он способен действовать, подчиняясь злобе. Он всегда руководствовался простейшим принципом — не причинять вреда другим. Это не всегда получалось, да и его побуждения бывали недостаточно ясными, однако он старался следовать ему, как мог.

— Я бы никогда не причинил вреда моей жене. Или Вьясе. Люди здесь ничего плохого мне не делали. Я бы стал нравиться себе еще меньше, причини я им какое-нибудь зло.

Она как будто смягчилась.

— Если бы мы все были такими уравновешенными!

— Я часто жалею, что родился таким, — сказал он с горечью.

— Со временем ты свыкнешься с нашими обычаями.

— Каким образом? — он различил у себя в голосе предательскую тоску. — Как может кто-нибудь свыкнуться с полной изоляцией?

Взгляни на Хевтара. Разве это жизнь для четырнадцатилетнего мальчика?

Халь вся подобралась.

— Хевтар несчастен? Ты замечал что-нибудь?

— Да нет. — Ее растерянность удивила его. — Он выглядит вполне довольным. Пока не видит меня, — сухо добавил Джеремия.

Халь вздохнула.

— Не суди его слишком строго. Он ведь предан своему отцу. Со временем он преодолеет свое предубеждение против тебя.

Джеремия не понял, почему Хевтар видит в нем угрозу для своего отца. В Игре никто не мог сравниться с Кевом, и уж тем более новичок.

— Когда я вижу Кева и Хевтара вместе, то чувствую, как мне не хватает моих родных.

На лице женщины появилось странное выражение, словно чужак вынуждал ее принять решение, которого она предпочла бы избежать.

— В чем дело? — спросил он.

Она откинула волосы со лба, затем отошла к письменому столу и нажала на панель. Из выдвинувшегося ящика она вынула серебряный диск.

— Он прибыл в звездопорт восемь дней назад. Директор Дала переслала его мне.

У Джеремии заколотилось сердце. Не думая о том, как может отнестись к его движению жена, он подбежал к столу и потянулся за диском.

Халь отвела свою руку.

— Твоя Клятва!

Его охватило неистовое желание услышать то, что было на диске. Кто его послал? Его родные? Может, ему удастся вырвать диск? Конечно, она выше и сильнее, но у него есть преимущество в быстроте.

«Остынь!» — приказал он себе. Тут же явятся стражницы и свалят его с ног. А что тогда? Он предпочел вариант, который не настраивал Халь против него.

— Но зачем тогда ты показала его мне?

— Трудно решить, как следует поступить, — сказала она, поколебавшись.

— Если я его прослушаю, это никак не подействует на мои построения. Все равно мое желание вернуться домой запечатлено в каждой сыгранной мной партии.

К его удивлению, она не стала возражать.

— Знаю. Я стараюсь это приглушать, но полностью изъять то, что ты чувствуешь, не могу. И твое желание известно во всех Двенадцати Цитаделях.

— И в результате ослабляет твою Цитадель?

— В результате на Вьясу падает тень варварства, — призналась она и развела руками. — Мы живем в новом веке, и существуют определенные юридические и общественные правила, ограничивающие поиски мужей. Даже Директоры должны считаться с определенными условностями. Я понимала, что подвергнусь осуждению за то, что не оставила тебе выбора. И это случилось. Но ты был мне настолько нужен, что я не посчиталась с мнением других. — Явно смущенно она добавила: — Однако я убедилась… ну, мне кажется, многие наши женщины втайне хотели бы возвращения тех дней, когда женщина-воин могла умыкнуть того, кого выбрала в мужья. Они видят во мне древнюю царицу-воина, а в тебе — пленного принца. И это словно бы укрепило мою репутацию. Люди считают случившееся… ну… легендарным.

Он уставился на нее, потрясенный такими нежданными утверждениями, а главное тем, что они связаны с ним, Джеремией Колменом, объектом насмешек кафедры антропологии. Хотя он избавился от ненавистной полноты, все равно представлял себя совершенно не таким, каким видели его коубейцы. А вернее, те качества, которые отталкивали от него женщин на Земле, здесь производили обратное впечатление. К несчастью, привлекательность может оказаться чрезмерной.

— Твой мир совсем не похож на мой, — сказал он.

— Легко поверить.

— Но раз так, Халь, ты должна понимать, что моя Игра не изменится, услышу я запись или нет.

— Трудно судить о результате, прежде чем узнаешь причину, — сказала она, помолчав.

— Поставь его, — попросил он негромко.

Халь еще раз вгляделась в лицо Джеремии, потом вставила диск в компьютер.

Тишину нарушил голос его отца.

Привет, Джеремия. Если ты услышишь это, то знай: мы делаем все, чтобы тебя освободить. Твоя мать и я, кроме того, стараемся получить от властей разрешение отправиться на Коубей. Мы не сдадимся.

Затем заговорила его мать с мучительным напряжением в голосе.

Все наши мысли с тобой. Твои брат и сестра шлют тебе свою любовь. Мы любим тебя, Джеремия. И мы обязательно увидим тебя, я верю в это. С любовью, мама и папа.

Диск чуть зашелестел и умолк.

Джеремия вцепился в край стола. Их оптимизм его не обманул. Разрешение посетить Коубей обычно не было связано с бюрократическими препонами — если только власти не опасались, что дело не окажется излишне хлопотным. Но даже если его родители и доберутся сюда, коубейцы ни за что не допустят их к сыну. Вполне вероятно, что он больше никогда не увидит своих близких.

— Мне очень грустно, — сказала Халь. — Я должна была бы промолчать.

Он подавил слезы, навертывающиеся на глаза.

— Ты бы поняла, что они сейчас чувствуют, если бы у тебя были дети.

Она замерла.

— Но почему ты полагаешь, что у меня нет детей?

— Так ведь мы женаты всего несколько десятидневок…

Слишком поздно он спохватился. Что, если она была замужем прежде? Что, если она потеряла мужа? Или же у нее есть внебрачные дети? Последнее, впрочем, исключается, учитывая ее консерватизм.

— Как ты мог подумать, что у меня не было мужа прежде? — спросила Халь.

— Но ты никогда о нем не упоминала.

Она прислонилась к письменному столу.

— Не может быть!

— О чем ты? — настороженно спросил Джеремия.

— Как ты мог не знать?

— Не знать — чего?

— У меня был другой акаси. Мы прекратили много лет назад.

— Прекратили? — (Что, собственно, это означало?) — Где он?

— В Калании, здесь.

— Все еще?

Она вздернула голову.

— Я и он больше уже не Директор и акаси. Иначе я не разговаривала бы сейчас здесь с тобой. Но Клятва ведь дается на всю жизнь. Я поклялась поддерживать и защищать его. Наше отчуждение не снимает с меня моих обязательств.

— У нас это называется «алименты», — сухо заметил Джеремия.

— Он говорил мне, что посетил тебя в твой первый вечер.

— Кев?!

— Да. — Она провела пальцами по волосам. — Кев.

— Он даже не обмолвился…

— Но ты же видел его вьясские наплечные браслеты. Такие же, как у тебя.

— Я не понял.

Зато теперь он понял все. Не удивительно, что Кев хотел бы, чтобы Джеремия упал с обрыва. А Хевтар! Как можно быть таким слепцом! Да, мальчик похож на Кева. Но не меньше — на Халь.

Она сказала мягко:

— Я сожалею, что тебе пришлось узнать про это подобным образом. Я полагала, тебе известно. Ты очень глубоко изучил нашу культуру, и я иногда забываю, что ты все-таки не знаешь ее так, как мы.

Он отошел к окну и посмотрел на небо.

— Мне необходимо обдумать все это.

— Ты предпочтешь вернуться к себе?

Он с облегчением кивнул.

Весь оставшийся день он просидел у окна, думая о Кеве и Хевтаре. И сожалел, что постигнуть человеческие отношения гораздо труднее, чем Игру.

* * *

Хевтар вошел в общий зал.

— Это она! — он остановился у стола, за которым играли Джеремия и другие калани. — Я увидел ее ветролет из своего окна.

— Ха! — сказал Сейвин, отрываясь от своих костей и сердито глядя на мальчика. — Успокойся. Я не могу сосредоточиться.

— А я спокоен, — заявил Хевтар.

Ньев улыбнулся ему.

— Величайшее событие, когда она прилетает с визитом.

— Директор Тенсы, — сообщил Хевтар.

Джеремия обрадовался предлогу встать из-за стола. После вчерашнего разговора с Халь Игра его не слишком клеилась.

— Знаменитая Директор Тенсы? Я должен на нее посмотреть.

— Тогда поторопись, — сказал Хевтар. — Ее ветролет уже приземлился.

Джеремию удивило, что Хевтар не пропустил его слова мимо ушей. Гадая о том, какая причина заставила мальчика забыть враждебность, он последовал за ним в его апартаменты. Хевтар подвел его к окну, выходившему на летное поле. Поглядев вниз, Джеремия увидел в отдалении Халь со свитой и группой гостей.

— Которая из них Директор Тенсы? — спросил он.

— Та женщина с черными волосами, — ответил Хевтар.

Джеремия внимательно вгляделся в стройную фигуру.

Женщина… к ней это слово совсем не подходило. Директору Тенсы было никак не больше шестнадцати лет. Каскад черных волос ниспадал на гибкую спину, и в нем играли солнечные блики.

— Она красавица.

— Да, — согласился Хевтар с энтузиазмом и добавил застенчиво: — И вообще она очень хорошая.

Джеремия улыбнулся. А знает ли Халь, какие чувства питает ее сын к Директору Тенсы? И такая удачная партия — сын Директора и Директор другой Цитадели.

Хевтар словно только сейчас заметил, кого привел к себе в комнату. Улыбка исчезла с его губ.

— Я не хотел отвлекать тебя от Игры.

— И не отвлек. Я как раз намеревался встать из-за стола.

— А! — мальчик посмотрел в окно на летное поле.

— Хевтар… — Джеремия замялся. — Я хотел сказать…

Хевтар оглянулся на него.

— Что сказать?

— Мне очень жаль, если тебе неприятно мое присутствие.

— Меня это не касается. — Хевтар переминался с ноги на ногу.

Джеремия не находил нужных слов. Как вообще обсуждают подобное?

— Я раньше ничего не знал о твоих родителях. Боюсь, я показался бесчувственным.

— Я просто не могу… — Мальчик взглянул в сторону залы. — Мне надо упражняться. В Игре.

— Ну, конечно! — Джеремия оставил попытки начать откровенный разговор. Да разве бы он в четырнадцать лет захотел обсуждать такую сложную и двусмысленную ситуацию?

Они направились к двери, но на пороге зала Хевтар остановился и спросил с робкой улыбкой:

— Может быть, ты захочешь послушать нас с Ньевом? Он играет на лайдере, а я пою.

— Спасибо, — сказал Джеремия. — С большим удовольствием.

В зале Хевтар сел к столу, а Джеремия направился в свои апартаменты, но тут же чуть не столкнулся с Кевом, который вышел из общей гостиной. Они оба неловко остановились, смущенные тем, что почти налетели друг на друга. Джеремия дорого дал бы, чтобы телепортироваться. Куда угодно.

После паузы Кев спросил:

— У тебя найдется свободная минута?

Джеремия переступил с ноги на ногу.

— Сколько угодно.

И он впервые вошел в апартаменты Кева. Такой роскошной гостиной он еще не видел. Даже в этой Калании. Все металлические предметы, включая жаровни, были литого золота. Шелковые абажуры торшеров блестели золотой проволокой и золотыми шариками. Изысканность ковров, диванов, окон, столов и стен Свидетельствовала о колоссальном богатстве. Видимо, «алименты» Кева мизерностью не отличались. Джеремия пытался подавить досаду, но не преуспел в этом.

— Не хочешь ли выпить чего-нибудь? — спросил Кев.

— Нет, благодарю. — Почему Кев задал этот вопрос? Из вежливости или у него был какой-то другой мотив? Джеремия не знал, известно ли Кеву, что он не может пить коубейские напитки, кроме некоторых вин, чая и кипяченой воды?

«Прекрати!» — скомандовал он себе. Если придираться к каждому слову Кева, то можно сойти с ума.

Кев указал на кресло, а когда Джеремия опустился в него, сел на стул напротив. Их разделял столик. Кев сказал негромко:

— Халь рассказала мне.

Джеремия заерзал:

— Мне не следовало быть таким тупицей.

— Я должен извиниться перед тобой. Я был… очень невежлив.

— Ничего страшного… — Джеремия не знал, как ответить.

Они сидели, избегая смотреть друг на друга. Потом Кев встал и отошел к окну, занимавшему всю стену от пола до потолка и выходившему на летное поле.

— Ветролет Директора Тенсы заводят в ангар. Значит, она намерена погостить здесь.

Обрадовавшись, что Кев сменил тему, Джеремия подошел к нему. Механики катили ветролет по асфальту. Он походил на гигантскую птицу с алой головой и зеленым оперением, окаймленным черной полоской, с когтями чернее лавы и золотыми глазами.

— Как-то не верится, что Директор Тенсы настолько уж никудышный руководитель, как все говорят.

— Вовсе нет. — Кев продолжал следить за механиками. — Цитадель свалилась на Карьи, когда ей было всего тринадцать лет. Ее предшественница стала жертвой камнепада. С тех пор она прилагает все усилия, чтобы как-то справляться со своими обязанностями. Халь помогает ей. Тенса в нелегком положении еще из-за того, что ее Калания мала — всего шестеро первоуровневиков и ни одного выше.

Джеремия покосился на три наплечных браслета Кева, и у него мелькнула мысль: а не возникало ли у того желания покинуть Вьясу? Это избавило бы его от необходимости каждый день видеть свою бывшую жену и ее нового избранника.

— А каким образом могла бы она приобрести калани более высокого уровня?

Кев обернулся к нему.

— Цитадель, заинтересованная в том или ином калани, обращается к нему с предложением. Если тот откликается, Директор начинает переговоры. Поступают контрпредложения. Могут заинтересоваться и другие Цитадели. Чем выше уровень, тем выше цена контракта — и намного. На практике третий уровень доступен отнюдь не всем Цитаделям.

Вот оно как! Возможно, контракт Кева никому не по карману.

— Но зачем вообще такие сделки? — он вспомнил Эйзу. — Если кто-то из нас отправится в Бавию, это же даст Бавии преимущества перед Вьясой?

— Халь не пойдет с Бавией ни на какие сделки! — презрительно бросил Кев.

— Но заключает их с другими Цитаделями?

— Не часто. Передачи Высоких Уровней случаются очень редко. — Кев погладил браслет Вьясы на плече привычным жестом, которого сам, казалось, не замечал. — Сейвин прибыл сюда из Тенсы два года назад. Когда он покинул Тенсу, Карьи лишилась своего главного специалиста в Игре. Но сумма, которую Вьяса предложила за его контракт, позволила Карьи уплатить большинство долгов Цитадели.

Джеремия легко понял, почему игрок с талантом Сейвина предпочел место в более влиятельной Цитадели. Однако сменить Тенсу на Вьясу было, по сути, переходом из комнаты поменьше в комнату побольше в том же доме. Кев прибыл из Варза, влиятельнейшей Цитадели, союз которой с Вьясой был практически условным. Ему в голову пришла новая мысль:

— Во время войны ты, видимо, был в Варзе?

Кев кивнул:

— Когда-то я был знаком с калани Севтаром.

— Трудно представить себе, что из-за одного человека велась война.

— Не так уж трудно, если бы ты знал Севтара. — Кев чуть улыбнулся. — Он был невероятен, Джеремия. — Могучий великан, азартный, необузданный, а когда хотел, мягкий и добрый. Он выглядел, как бог, а в Игре ему не было равных. Во многих отношениях он был полной противоположностью коубейским мужчинам, но в других — был всем, чего могла бы пожелать женщина. И все это слагалось в харизму.

— Да, очевидно. Это же как будто повлияло и на Карн, и на Варз… — Джеремия помолчал. — Но, правду сказать, я не понимаю коубейких женщин.

— Я перестал пытаться понять их уже давным-давно. — Кев сухо засмеялся.

Джеремия улыбнулся, потом сказал, тщательно выбирая слова:

— Как раз в то время должны были идти переговоры с Вьясой о твоем контракте.

Кев поглядел в окно. Летное поле было безлюдным.

— Четырнадцать лет назад Директор Варза хотела привлечь Вьясу к союзу. А потому она почтила Вьясу Игрой. И выбрала меня сыграть в кости с Халь. — Он помолчал. — Халь и я убедились, что подходим друг другу. Она вступила в переговоры с Директором Варза. Уплата на долгие годы ввергла Вьясу в долги.

Джеремии меньше всего хотелось узнать, что Халь втянула Вьясу в долги ради мужчины.

— И вам не бывает горько, что вас покупают?

— Нет.

— Никогда?

— Никакой другой жизни, кроме как в Калании, я никогда не хотел.

— И тебе не хочется побывать Снаружи? Подняться на гору? Повидать мир?

Кев обернулся к нему.

— Нет.

— О! — Джеремия не нашелся, что сказать.

— Тебе понравился бы Севтар, — Кев улыбнулся. — У него тоже была эта привычка бегать кругами по парку Калании. И он тоже был инопланетником. Сколийцем.

Джеремия вытаращил на собеседника глаза.

— Ты шутишь!

— Вовсе нет. Его звездолет разбился более тридцати лет назад. И теперь Директоры боятся.

— Боятся? Почему?

— Он происходил из влиятельного сколианского рода, — Кев внимательно посмотрел на Джеремию. — Настолько влиятельного, что его близкие могли бы причинить Коубей неисчислимые беды, узнай они, что произошло. Директоры изменили его имя и личность. Севтар — так зовут нашего бога зари. Настоящего имени Сев-тара никто из нас не знал. Мы не сохраняли его историю в тайне, так как это только привлекло бы к ней еще большее внимание. Однако мы избегаем разговоров о нем с инопланетниками.

Джеремия ответил ему только взглядом, но его невысказанные слова разделили их, как несокрушимая стена. «А со мной ты о нем говоришь!» Калани Вьясы знали то, о чем Джеремия упорно старался не думать: он никогда не покинет Коубей.

 

МЕЖДУ ГОРНЫХ ХРЕБТОВ

Коубейский год был несколько длиннее земного. Он мягко переходил из зимы в весну, нагревался в лето, подмораживался в осень. Вьяса лежала так высоко в горах, что с наступлением зимы бураны обычно бушевали ниже Цитадели, оставляя Вьясу солнечным лучам, температуре ниже нуля и льду.

На этот раз солнечный свет лился в окно утренней комнаты в апартаментах Халь. Она сидела за накрытым столом напротив Джеремии. Они завтракали в полном молчании. Синий шелк ее халата казался еще ярче по контрасту с золотистой кожей, а волосы струились по спине волнами червонного золота. Теперь его привлекала не только ее броская внешность, но и все, что делало ее неповторимой: легкий изгиб губ, намекающий на глубоко припрятанную шаловливость; и то, как она радостно поднимала голову от своей работы, когда эскорт днем приводил его для партии в Игру; и пылкий призыв в ее глазах по ночам. Он понимал, что влюбился в нее, но она по-прежнему оставалась загадкой. О своих чувствах она никогда не упоминала, а по ее лицу ему лишь изредка удавалось угадать настроение.

— Ты сегодня молчалива, — заметил он.

Она сосредоточила на нем рассеянный взгляд.

— Прими мои извинения. Сегодня я плохая собеседница.

— Случилось что-нибудь?

— Можно сказать и так, — вздохнула Халь.

Задумчиво глядя на него, она прикоснулась к аудикому на столе.

Раздался голос помощницы:

— Сэва слушает.

— Пожалуйста, пришли сюда из моего кабинета материалы Союзных Миров.

— Сию минуту, госпожа.

Материалы Союзных Миров? Джеремия вопросительно посмотрел на нее, но она промолчала. А он знал по опыту, что в подобных случаях задавать вопросы бесполезно.

Некоторое время спустя в открытую дверь под аркой постучала девушка:

— К вам помощница, Директор Вьясы.

— Пригласи ее, — велела Халь.

Вошла блондинка, держа в руках коробку высотой около шести дюймов. Когда Джеремия увидел внутри компьютерные диски, его сердце учащенно забилось. Он узнал бы их где угодно. В них содержались все записи, сделанные им за годы полевых исследований в Дале.

Халь подождала, пока они снова остались одни. Потом посмотрела на Джеремию.

— Да, это твои.

— А моя диссертация? — знаки на дисках ему не были видны. — Ее уничтожили?

— Во имя всех ветров! Конечно, нет, — сказала Халь. — Мы бы никогда этого не сделали. Мы знаем, сколько сил и рвения ты вложил в свою работу.

— А где она?

Конечно, не следовало принимать это так близко к сердцу. Все равно никакой надежды вернуться домой в обозримом будущем не предвиделось. Он не сумел ни найти способ спастись из Вьясы, ни убедить Халь отпустить его. Если Союзные власти и продвинулись в переговорах о его освобождении, он ничего об этом не знал. И уже начинал думать, что на него вообще махнули рукой. Коубей находилась под сколианской протекцией, и Земля предпочитала избегать всего, что могло бы задеть воинственных сколианцев. Но что бы с ним ни случилось, судьба его работы оставалась для него важнее всего.

— Когда Совет Директоров дал тебе разрешение жить в Дале, — сказала Халь, — мы все понимали причину. Министр Карна знала, что ты будешь писать о нас.

— Возможно, — сказал он, еле сдерживая гнев, — это не имело значения; ведь она с самого начала не собиралась отпустить меня.

— Мы вовсе не столь коварны, Джеремия. Министр Карна не стала бы лгать тебе. — Халь прикоснулась к коробке. — Из-за этого мы

у тебя в долгу. И я уплатила его, насколько могла. Я отослала твои изыскания твоему наставнику на Землю.

— Профессору Бренну? — Джеремия уставился на нее. — Ты послала ему мою диссертацию?

Халь вынула диск из коробки. На мерцающей поверхности заблестела голограмма Гарварда.

— Их доставил ветролет, пока ты еще спал.

Он сглотнул.

— Халь, поставь его.

— Ты уверен? Ничего не изменится?

— Да, уверен. — Сердце колотилось, как бешеное. К какому выводу пришел Бренн?

Она ввела диск в прорезь в столе, и Джеремия затаил дыхание. Что, если Бренну его диссертация не понравилась? Что, если он счел ее незавершенной, а то и попросту плохой? Даже если бы он сам защищал ее перед комиссией, они могли бы счесть, что диссертация никуда не годится. Может быть, Халь права: отзыв Бренна повергнет его в отчаяние.

Но узнать он все равно должен!

В комнате зазвучал голос Бренна.

Джеремия, здравствуйте. Если вы слушаете эту запись, то, вероятно, знаете: коубейцы прислали мне вашу работу. — Он помолчал. — Сказать, что их поступок нас удивил, — значит, ничего не сказать. Но как бы то ни было, я отдал ее на рассмотрение экзаменационной комиссии.

Джеремия заморгал. Какой смысл отдавать ее им, если они не могут проэкзаменовать его?

Бренн продолжал, словно предугадав его реакцию:

Диссертация, которую автор не защищает, это особый случай. Однако, ознакомившись с ней и учитывая сложившиеся обстоятельства, комиссия решила принять диссертацию без вашей устной защиты. Да и в любом случае, когда речь идет о работах вроде этой, защита — пустая формальность. — Он опять помолчал. — Комиссия, наша кафедра и руководство Школы Искусств и Наук приняли совместное решение. Вам присвоена докторская степень.

Ему присвоили докторскую степень без заключительной защиты? Как так? Он вовсе не считал ее пустой формальностью. Он серьезно опасался, что провалится. А Бренн продолжал:

Ваша работа породила такие горячие дискуссии, каких не было уже давно. — Он откашлялся. — Настоящий фурор вызвал раздел, где вы проследили возникновение Каланий и роль гарема Директора, доказав, что гарем со временем превратился в группу особо талантливых игроков в кости, не состоящих в браке с Директором. Ваши доводы, доказывающие, что полигамия, независимо от пола, всегда ведет к дестабилизации общества, стали предметом ожесточенных споров. Декан Бейкер объявил их полной чушью. Мелисса Алли считает вас блестящим талантом, а Уэйленд разрабатывает вашу теорию на компьютере, одному Богу известно как. — Он неловко добавил: — Но, может быть, вам представилось больше возможностей проверить ваши гипотезы о Каланиях, чем вам хотелось бы.

«Что есть, то есть», — подумал Джеремия.

Возможно, вам будет приятно узнать, — продолжал Бренн, — что вы получили приз Фельдмана по антропологии. Кроме того, я представил вашу диссертацию в Академию планетарных исследований… Джеремия, вам присудили Голдстоуновскую премию.

— Что-о-о?! — Джеремия так стиснул ножку хрустального бокала, что у него побелели костяшки пальцев.

По-моему, впервые за всю историю этой премии ее лауреат не смог лично присутствовать на церемонии. Денежную сумму вы сможете получить… ну, когда сможете.

После новой паузы Бренн добавил:

Ваши близкие шлют вам самые горячие приветы. Мы все гордимся вами.

Диск умолк.

Ножка бокала в руке Джеремии внезапно переломилась. Он уставился на начинающую кровоточить рану. Потом уронил чашу, и она разлетелась хрустальными брызгами по мозаике пола.

— Джеремия! — Халь протянула к нему руку.

— Нет! — резким движением он отодвинулся от стола, вскочил и почти побежал к дверной арке. За ней он оказался в коридоре с высоким потолком. Одна стена была отделана панелями темного дерева, но вторая была из стеклоплекса, и за ней открывалось бескрайнее небо.

Далеко внизу простирались Теотекские горы в гирляндах туманов и коврах пышных снежных елей. Облачный Лес! На севере блестела темная синева Озера Теней, а на юге голубело, отливая серебром, Озеро Слез. Далеко на востоке в небо вонзался одетый снегами пик Горы Теней. Эти необъятные просторы смеялись над ним, напоминали, что он заперт в раззолоченной клетке, и ему не доступна свобода, которой дышал этот величественный пейзаж.

Коридор завершался полукруглой комнатой, пол и задняя стена которой были вырублены в обрыве. Остальные стены были из выгнутого наружу стеклоплекса, поляризованного, чтобы умерить слепящий солнечный свет. Комната лепилась к обрыву, будто пузырек на огромном вертикальном пространстве камня. В задней стене была вырублена скамья. Джеремия сел, упер локти в колени и зажал виски в ладонях.

У входа послышались шаги, он поднял голову и увидел капитана своего эскорта. Вслед за ней появилась Халь.

— Можешь подождать в малой гостиной, — сказала она охраннице.

Капитан ушла, а Халь села на скамью возле Джеремии. Она сказала осторожно:

— Награды, которые ты получил, это большая честь, да?

— Какое это имеет значение? — Он уставился в замыкающее их полушарие неба. — Я же никогда не смогу их принять.

— Тебе станет легче, если ты не будешь молчать…

Какая перемена! Обычно он искал ее откровенности. А сейчас она сидела тихо, не настаивая и не укрываясь за своей холодностью.

Через некоторое время он нарушил молчание.

— Степень доктора — вот ради чего я трудился все эти годы. Обычно ее не присуждают без защиты, на которую я явиться не мог. Но они все равно присудили ее мне. — Он сглотнул. — А Фельдмановский приз — это грант, который присуждают каждый год за исследования, завершившиеся диссертацией по антропологии.

— Присуждают только одному? Из всех?

— Да. Ну, это-то мелочь.

— Так ли? — она пристально посмотрела на него. — А мне кажется: эта твоя докторская степень и престижный Фельдмановский приз куда более почетные награды, чем ты говоришь.

Джеремии и в голову не приходило, что он может получить «Фельдмана». Хотя он бесспорно достиг многого в исследованиях, но приз обычно присуждался выдающемуся ученому.

Однако поистине потряс его «Голдстоун». Он понять не мог, что побудило Академию присудить премию именно ему! Она же всегда доставалась члену факультета с солидным стажем, причем какого-нибудь ведущего факультета. Но чтобы недавний студент получил ее за диссертацию… Неслыханно! Это обеспечивало ему большие шансы на получение того или иного престижного места. Сбывались самые заветные мечты, но Коубей безжалостно положила им конец.

Халь не спускала глаз с мужа.

— А этот «Голдстоун», что он означает?

Джеремия сглотнул.

— То, что люди, которых я не достоин называть коллегами, считают мою работу самой выдающейся в нашей области за этот год. — Он повернулся к ней. — Разве ты не понимаешь? Это все, чего я когда-либо хотел. Вы украли мои мечты.

Она сказала негромко:

— Поставить этот диск было ошибкой.

— Отпусти меня, Халь. Позволь мне вернуться домой.

— Даже если бы я могла освободить тебя от Клятвы калани, а это не в моей власти, теперь мы не можем допустить, чтобы ты уехал. Ты слишком много знаешь.

— Вы не хотите, чтобы я писал о Внутри?

— Отчасти. Для нас это очень личное. — Она помолчала. — Но куда серьезнее то, что тебе известно о Севтаре. Его семья обладает огромным влиянием в Сколианской империи. Если они когда-нибудь узнают, что случилось с ним здесь, они примутся мстить.

Он мотнул головой.

— Я даже не упомяну о нем. Ни при каких обстоятельствах.

— Я не вправе рисковать безопасностью моего народа.

Джеремия встал и подошел к выпуклой стене. Ниже комнаты проплывало туманное облако.

— Но как бы то ни было, «Голдстоуна» я не заслужил. Моя работа не завершена.

Халь подошла и остановилась позади мужа, обвив руками его талию. Он увидел ее отражение в стекле, глаза, созерцающие невероятную панораму. Она сказала совсем тихо:

— Я знаю тебя, Джеремия. Ты не успокоишься, пока не достигнешь совершенства. И даже тогда останешься неудовлетворенным. Я прочла эту твою работу, прежде чем отослать ее на Землю. Ты заслуживаешь всех наград, которые тебе присудили.

— Ты прочла мою диссертацию?

— Да. Это потребовало времени. Мой английский просто ужасен. — Она наклонила голову. — Так странно увидеть Двенадцать Цитаделей глазами инопланетника. Но во всем, что ты написал, сквозила любовь к Коубей.

Ей понравилась его работа! Для него это значило очень много. И все-таки он не мог сказать ей того, что она хотела услышать — что любовь к ее миру возместит ему утрату его собственного. И они стояли молча, глядя в небо.

Потом она сказала:

— Вскоре мне предстоит присутствовать на Совете Директоров в Цитадели Карн. И я подумала: если хочешь, я возьму тебя с собой.

Он знал, что она никогда никуда не ездила с калани. Таким способом она старалась его утешить.

— Да. Мне бы этого хотелось.

Ее руки, судорожно стиснутые на его талии, чуть расслабились. Не разжимая их, она повернула его лицом к себе.

— До отъезда нас навестит Директор Тенсы. Я хочу, чтобы ты сыграл с ней в Игру.

Это его удивило. Хотя Халь часто усаживала своих калани играть с Карьи, она обычно выбирала наиболее опытных.

— Ты уверена, что хочешь поручить это мне? Не Кеву или Сейвину?

Халь кивнула.

— Я надеюсь, что приток новых идей пойдет ей на пользу. Вы по-разному смотрите на вещи.

— Ну а Хевтар?

— Хевтар? — она недоуменно улыбнулась. — Он же ребенок.

— В сущности, уже нет. — Джеремия перебрал в уме их партии. — У него свежий взгляд, и он понимает Тенсу.

— Да, у него действительно оригинальный стиль, не правда ли? — Ее голос потеплел от материнской гордости.

— Чистая правда. И еще одно, Халь.

— Что?

— Карьи нуждается в калани высокого уровня. И в акаси. Хевтар мог бы заинтересоваться.

Халь опустила руки.

— Чтобы Хевтар перешел в другую Цитадель? В качестве акаси? Невозможно! Он слишком молод.

— Но ведь большинство высокородных мальчиков у вас становятся женихами в пятнадцать?

— Да, — признала она. — В более консервативных Цитаделях.

— Ну, Вьясу вряд ли можно назвать гнездом крайнего радикализма, — сказал он сухо.

Она чуть улыбнулась.

— Пожалуй, ты прав.

— Ты должна позволить ему повзрослеть.

Халь взвесила его слова, потом отвернулась, глядя в небо.

— Мне будет тоскливо без него, и его отцу тоже.

Джеремия понял ее. Глубокая любовь, которую Кев и Халь питали к своему сыну, сквозила в каждом их слове, каждом поступке. И как ни противилась Халь мысли о помолвке, она прекрасно понимала все ее выгоды. Карьи и Хевтар были юными, однако консервативное верхнее сословие коубейского общества поощряло ранние браки между высокородными, чтобы обеспечить большее число наследников. Тенса нуждалась в калани второго уровня со свежими взглядами, а Хевтар нуждался в ком-то вроде Карьи, кто понимал бы его прихотливый стратосферный интеллект. Их брак позволит ему остаться вблизи от Вьясы, но обрести независимость. И Вьяса будет помогать ему управлять Тенсой…

— Халь… — нерешительно сказал Джеремия. Она обернулась к нему.

— Да?

— Что произошло? Между Кевом и тобой?

— Мы… между нами возникло несогласие.

Он подождал.

— Ну и?..

Она помедлила с ответом, потом произнесла:

— Он хотел еще детей, а я — нет.

— Хевтар — чудесный юноша.

— Да. Чудесный. — Она продолжала через силу: — Я всегда старалась уделять своему ребенку как можно больше внимания. Но я еще и Директор… и чувствовала, что не справлюсь ни с теми, ни с другими обязанностями, если у меня будут еще дети. — Она помолчала. — Мой отказ причинил боль. Кев охладел к… Вьясе.

«Нет, — подумал Джеремия, — он не охладел к тебе».

— Но Кев остался во Вьясе, — сказал он вслух.

— Я предлагала ему варианты. Другие Цитадели не остановила колоссальная ставка его контракта. Однако он не захотел. Ведь Вьяса замечательная Цитадель.

Джеремия покачал головой.

— Сделки между Каланиями — это ведь единственная форма развода, доступная акаси.

— Я не понимаю слова «развод».

— В том-то и проблема.

Вся ее сдержанность не скрыла отголоска давней муки сердца.

— Я никогда бы не привезла тебя сюда, если бы мы с Кевом все еще жили, как акаси и Директор.

— Он по-прежнему твой муж.

— Ты ведь знаешь, что полиандрия у нас больше не практикуется. Ты сам написал об этом в своем исследовании.

— Но для Директоров она по-прежнему остается законной. Как бы ты ни изощрялась в терминах, у тебя есть и Кев, и я. — Он заставил себя сказать правду, на которую пытался закрывать глаза. — Кев всегда будет для тебя на первом месте.

— Джеремия, нет! — Она шагнула к нему, но остановилась, когда он выставил перед собой ладони, точно отгораживаясь от нее. — Ты ведь знаешь, как много ты для меня значишь!

— Откуда? Ты ничего не говоришь. — Боль пронизала его голос. — О! Я знаю, что ты гордишься своим молодым мужем, как трофеем. Но я не трофей! Что произойдет, когда тебе приестся твой «экзотический принц»? Когда новизна сотрется, и тебе потребуется мужчина, понимающий и ценящий ваш образ жизни?

— Ты ошибаешься, если ограничиваешь только этим свое значение для… Вьясы.

Он засмеялся смехом, более похожим на стон:

— Ты даже не в силах выговорить «для меня».

Она раскинула руки, обрамленная небом.

— Ты хочешь от меня большего, нежели я умею дать.

* * *

Джеремию разбудил пронзительный звонок. Он открыл глаза в темноту спальни. Пошарив на столике у кровати, он включил аудио-ком.

— Что такое? — пробурчал он.

— Джеремия! — раздался напряженный голос Халь.

Голос был почти испуганным, и он окончательно проснулся:

— Что случилось?

— Ты сумеешь вычислить траекторию звездолета?

Он ответил с недоумением:

— В колледже нам читали курс астрономии. Самые основы. Но это было, давно.

— Ни у кого из нас и этого нет. — Она перевела дух. — Ты нужен в башне обсерватории. Поторопись, прошу тебя.

Он сел на кровати, протягивая руку за халатом.

— Но что произошло?

— Звездолет, — ее голос надломился. — Он потерял управление и движется прямо на Вьясу.

Джеремия бежал по Цитадели, окруженный эскортом. Он влетел вверх по винтовой лестнице обсерватории, перепрыгивая через две ступеньки, и очутился в круглом помещении под куполом, где стоял телескоп со старинным управлением. С ним резко контрастировали сверкающие панели, расположенные в середине помещения — последний год Вьяса постепенно подключалась к современной компьютерной сети.

У центральной панели стояла Халь все еще во вчерашней одежде. Ее окружали помощницы. Судя по их виду, они так и не ложились. Кев вглядывался в экраны. Волосы у него были всклокочены, одежда толком не застегнута, Словно и он только что прибежал сюда. Джеремию его присутствие здесь не удивило: математические таланты Кева были оборотной стороной его первенства в Игре. Над одним экраном мерцали голограммы, а по другому бежали строчки данных. Третий проецировал голографическую карту траектории корабля, уже приближавшегося к Коубей.

На эту голограмму и указала Халь, едва Джеремия подошел к ним.

— Ты можешь проанализировать эту карту? У нас прежде не было причин осваивать эти операции системы.

Джеремия замялся, потому что их окружали снаружники.

Халь сказала очень тихо:

— Забудь про Клятву. От твоих усилий зависят жизни людей.

Он кивнул и сосредоточился на изображении. Кев посторонился, чтобы не мешать ему.

— Вы правы, — заключил Джеремия. — Корабль движется прямо на Вьясу. Но, по-моему, управления он не потерял… Компьютер будет отвечать на мой голос?

— Назови ему свое имя, — сказала Халь в аудиоком на панели. — Сейдж, открой доступ следующему голосу, — и вслед за этим кивнула Джеремии.

— Джеремия Колмен, — произнес он в аудиоком.

— Доступ открыт, — отреагировал Сейдж, компьютер.

— Сообщи мне все имеющиеся у тебя данные о приближающемся корабле, — приказал Джеремия. — Насколько можно, изложи все в графиках. — Ему всегда было легче иметь дело со зрительными образами, чем с формулами.

Над несколькими экранами возникли голографические графики и нечеткие изображения космолета. По другим заструились цифровые данные. Чем дольше он вглядывался в дисплеи, тем в большее недоумение приходил. Словно скверно переведенный текст, но только в символах, а не в словах. Сейдж не мог определить даже тип приближающегося корабля. А уж о частностях и мечтать не приходилось. Движущийся к Вьясе объект мог оказаться чем угодно — от транспортника до военного дредноута. И тут Джеремию осенило.

— Сейдж, ты пользуешься стандартами Союзных Миров?

— Это верно, — ответил Сейдж.

— А можешь сообщить мне данные, используя сколианские таблицы?

— Готово.

Голограммы переформировались. И обрели смысл.

— Корабль сколийский, — заключил Джеремия. — По-моему, гражданский.

Ее лицо посветлело от облегчения. Видимо, она боялась того же, на что надеялся он — что корабль прислан за ним. Ну, а если звездолет сколийский, то, скорее всего, просто сбился с курса.

— Он пройдет над Вьясой? — спросила Директор.

— Не уверен. — Джеремия сверился с экранами, Теперь данные давались в сколианских обозначениях, ему не известных, однако голограммы он понимал. Хотя воздух был прохладным, на висках землянина выступил пот. — Если он не изменит направления, то врежется в город.

Халь задохнулась от ужаса.

— Можем мы связаться с ним?

— Думаю, да. — Он огляделся. — Твой аудиоком подключен к сигнальному устройству дальнего диапазона?

— Не знаю. А что это такое?

— Сигнальник может выйти на связь с кораблем, — ответил Джеремия. — Когда техники устанавливали твою систему, они должны были подключить твой аудиоком к сигнальнику. Или установить переговорное устройство дальнего диапазона. Они оговаривали это с тобой?

— Нет. Нам же ничего такого не требовалось. Эта компьютерная система предназначена для управления Цитаделью и городом, а не посадкой звездолетов. — Она посмотрела на землянина. — А ты можешь наладить это?

— Я не знаю, как. Но, возможно, компьютер способен. — Он наклонился к консоли. — Сейдж, ты можешь говорить с приближающимся кораблем?

— В данный момент нет, — ответил тот. — Но ты прав: возможно, я смогу подсоединить аудиоком к моему сигнальнику. Мне требуется схема аудиокома.

— Просмотри файлы об электрических системах Цитаделей, — дала совет Халь.

— Готово, — отрапортовал Сейдж.

Джеремия проанализировал голограммы над консолью.

— Движение корабля несколько замедлилось, но все равно он приближается слишком быстро. Если он врежется во Вьясу, то наделает бед.

— Мы уже эвакуируем людей в восточное ущелье. — Халь повернулась к Кеву. — Тебе тоже лучше укрыться там. Мои помощницы тебя проводят.

Он покачал головой.

— Я останусь.

Халь напряглась, словно ей было больно слышать его голос.

— Ты должен уйти с ними, Кев. Оставаться здесь опасно.

— Я не покину тебя, — отрезал Кев.

— Ты не должен рисковать собой, — Халь протянула руку, и он сделал шаг к ней, словно собирался взять эту руку. Но тут они замерли, очевидно, вспомнив, что не одни. Халь опустила руку, а Кев тяжело вздохнул.

Джеремия смущенно и неуклюже переступил с ноги на ногу. Он ощущал себя третьим лишним. Халь и Кев вместе — такие сходные по происхождению, взглядам на жизнь и первенству в том, чем они занимались… Он увидел в них две половины Вьясы. Между ними существовала близость, какой ему никогда не обрести с Халь, даже если бы Кев завтра исчез, а он провел здесь всю оставшуюся жизнь.

Из аудиокома внезапно донесся треск, сквозь который пробился мужской голос, говоривший по-сколийски:

— …слышите меня? Повторяю: я принял ваш сигнал. Пожалуйста, ответьте.

На мгновение Джеремия утратил способность думать. Хотя разговорный сколийский он более или менее понимал, но сам двух слов связать не мог; к тому же последние четыре года он занимался исключительно теотеканским языком.

Потом в мозгу у него возникли отголоски знаний, и он наклонился к аудиокому.

— Говорить английский ты? Испанский? Французский?

Пилот заговорил по-испански с сильнейшим акцентом:

— Вьяса, это Долстерн, GH три, разведчик второго класса. Нужны голограмм-карты. Эти горы — большие трудности. Ветер тоже делает проблемы.

— Можете подключить ваши компьютеры к нашей системе? — спросил Джеремия по-испански. — Мы попытаемся помочь вам приземлиться.

— Я пробовать. — Он сделал паузу. — Меня слышать?

Сейдж заговорил по-теотекански:

— Его система использует стандарт девяносто два. Я способен принимать только часть.

Халь посмотрела на Джеремию.

— Что это значит?

Он запустил пальцы в волосы.

— Ваша система на это не настроена. В ней есть очень много необходимого нам, но использует она в основном стандарты Союзных Миров. У Сейджа затруднения с формой поступающей информации.

— А ты не сможешь сообщить ему нужные стандарты? — спросила она.

Землянин развел руками:

— Это как переводить без подготовки с одного языка на другой, когда на первом я говорю с трудом, а о другом вообще имею слабое представление.

— А компьютеры этого пилота?

Джеремия сказал в аудиоком:

— Долстерн, вы не могли бы сообщить данные Союзного протокола?

— Какого именно? — спросил пилот.

— Сейдж, помоги ему разобраться.

— Готово.

— Вьяса, — сказал пилот после паузы, — ваши данные не полны.

— Чего не хватает? — спросил Джеремия.

Пилот посыпал аббревиатурами, о которых Джеремия не имел ни малейшего представления. Землянин спросил:

— Сейдж, ты понял?

— Достаточно для того, чтобы выяснить, что у меня нет нескольких очень значимых файлов.

— Вьяса, — сказал пилот, — возможно, мы близки к тому, что нам требуется. Можете вы передать уравнения, которые привели бы координационную систему вашего навигационного модуля в соответствие с системой, которой пользуемся мы?

— Ты можешь, Сейдж? — нерешительно спросил Джеремия.

— Для этого требуется программное обеспечение, которого у меня нет.

— Вряд ли это так уж трудно установить.

— Трудно или легко, разницы не составляет, — отозвался Сейдж. — Я не знаю, какое преобразование применить, а в случае ошибки это принесет больше вреда, чем пользы.

— А ты не можешь провести сравнения с Долстерном?

— Мы пытаемся. Но есть несовместимость. И это тормозит процесс.

Халь, белая, как мел, впилась глазами в Джеремию.

— Ты можешь сказать ему, какие уравнения правильные?

— Я не астронавигатор. — Он покачал головой.

— Ты же сказал, что обучался этому.

— Я практически не помню даже Союзных протоколов, а что уж говорить о сколийских. И вообще я никогда не был силен в математике.

— Попробуй Игру, — внезапно сказал Кев.

Джеремия вздрогнул, потрясенный не меньше остальных. Одно дело, когда Клятву нарушал инопланетник первого уровня, и совсем другое, когда ее нарушил ведущий калани всех Двенадцати Цитаделей.

— Ты знаешь больше, чем тебе кажется, — сказал ему Кев. — Иначе Игра не шла бы у тебя так хорошо. Воспользуйся костями, воспользуйся построениями в твоем уме.

Джеремия понятия не имел, получится ли у него что-нибудь, но выбора не оставалось. Переведя дух, он попробовал привести свое сознание в состояние глубокого покоя, которое всегда искал, садясь играть. И восстановил в памяти несколько формул.

«Преврати кости в формулы», — подумал он и, присев к панели, рассыпал их по плоскому экрану. В Калании они пользовались костями для изучения политических, культурных и социальных взаимосвязей, а теперь он вторгся с ними в область математики. Выбрал разные кости для разных символов, затем «написал» формулы через игровые построения.

Из аудиокома среди треска послышался голос пилота:

— Вьяса, где находится летный маяк в этих горах?

Вздрогнув от неожиданности, Джеремия толкнул готовое построение. Кости рассыпались по экрану.

— Нет! — Он собрал кости, стараясь снова сосредоточиться.

— Вы повторяйт, — попросила Халь пилота на ломаном испанском.

— Предупредительный маяк, — сказал пилот. — Где он?

— Не работает, — ответила Халь и взглянула на Джеремию с очевидным вопросом: «Откуда он знает, что у нас есть маяк?»

— Вероятно, он указан в сколийском файле «Коубей», — сказал Джеремия. — Или же его сканеры могли что-то нащупать.

Халь кивнула на аудиоком, и землянин сказал в него:

— Долстерн, у нас есть голограмм-карты для вас, но наши протоколы не согласуются. Мы над этим работаем. Оставайтесь на связи.

— Вас понял, — сказал пилот.

Сосредоточившись на костях, Джеремия ввел законы математики в правила Игры, пытаясь с ее помощью вывести необходимые формулы, и обнаружил, что математика становится для него легче, когда раскрывается в построениях костей.

Внезапно все встало на свои места. Да! Он увидел соответствия сколийских и союзных методов для определения действий в пространстве и времени.

Сообщая свои заключения Сейджу, Джеремия смотрел на возникающую голограмм-карту, которая показывала движение корабля. Трудно было даже представить себе, каково это: мчаться среди зубчатых скал без карт и маяка. Корабль был явно снабжен сенсорными приборами, не то он уже разбился бы. Но рассчитан он был на маневрирование в космических, а не планетарных условиях, и бешеные ветры давно разнесли бы на куски менее прочный аппарат. Корабль еще больше снизил скорость, но этого было недостаточно.

— Вьяса, необходимы карты, — сказал пилот.

— Передаю все, что у меня есть.

Джеремия молил Бога, чтобы выведенные им формулы оказались верными и чтобы пилот не был им послан на верную смерть.

— Получено, — отрапортовал пилот.

— Джеремия, чем мы можем помочь? — спросила Халь.

— Попробуем вести его. Он примерно в одном клайме к северу и в двух клаймах над Серыми Скалами. Какие препятствия и где?

— Хребет Хеска, — сказала Халь. — Ему необходимо подняться на один клайм и взять восточнее на одну треть клайма.

Джеремия передал это Сейджу, потом спросил:

— Долстерн, вы получили?

— Частично. Набираю высоту.

Следя за картой, Джеремия сказал Халь:

— Он поднялся на полклайма. Этого достаточно, чтобы пройти над хребтом?

— Ему надо подняться выше, — ответила она. — Если не сможет, пусть возьмет восточнее на два клайма. Там есть проход.

Джеремия передал эти данные и впился взглядом в изменяющуюся карту.

— Вроде бы получается… нет, только не это!

Карта раздробилась, и в ту же секунду пилот сообщил:

— Вьяса, у меня проблема.

— И у нас, — ответил Джеремия. — Сейдж, что произошло?

— Ты дал мне неполные формулы, — ответил Сейдж.

Джеремия беззвучно выругался. Он что-то напутал? Стараясь собраться с мыслями, он повернулся к костям, но перед ним упорно возникал образ несущегося прямо на них корабля и не давал сосредоточиться.

— Вьяса, мне нужны координаты для посадки, — сказал пилот.

— Мы работаем над этим. — Джеремия обернулся к Халь. — Где ему приземлиться?

— К западу от Вьясы. Подальше от эвакуированных.

Джеремия уставился на нее.

— Но к западу же отвесный обрыв. — Он мучительно осознавал, как уходит время. Если он не разберется с формулами, пилоту не придется выбирать, где совершить посадку… или разбиться.

— Парк Калании, — сказал Кев. — Так он избежит и города, и обрывов.

Джеремия увидел отчаяние на лице Халь и понял: позволить кораблю разрушить Каланию для нее означало совершить насилие над чувствами и понятиями, которые стали частью ее натуры. Он словно ощутил, как она бросила на весы это разрушение и гибель пилота.

Но тут Халь испустила тяжелый вздох и обратилась к помощнице:

— Проверь, эвакуирована ли Калания полностью.

А когда та убежала выполнить приказ, Халь сказала Джеремии:

— Направь его в парк.

— Для корабля без карты это слишком небольшая площадь, — предупредил Джеремия. — Если он промахнется, то может врезаться в Цитадель.

— Цитадель можно восстановить, а людей — нет, — ответила Халь.

Бегом вернулась помощница.

— В Калании нет никого, кроме капитана охраны.

— Отлично. — Халь сделала знак всем помощницам. — Отправляйтесь к эвакуированным. Объясните им, что происходит, и проследите, чтобы они укрылись в дальнем конце ущелья. Даже если корабль врежется во Вьясу, для него ущелье, полагаю, слишком узко.

Наклонясь над костями, Джеремия даже не слышал, как вышли помощницы. Он поднял платиновый кубик, но тут вдруг вмешался Кев.

— Погоди! — Он протянул руку и переместил несколько костей. — Попробуй так.

Джеремия кивнул, а в мозгу у него уже складывалось построение на основе ходов, сделанных Кевом. Он продолжал играть. Каждая проходящая секунда ощущалась, как неумолимое тиканье древних пружинных часов. Обсерватория находилась прямо на пути приближающегося корабля. Если он в нее врежется, купол будет уничтожен. Вместе с обитателями.

Он попытался думать быстрее, но только вложил в Игру свой страх. Кев сделал еще ход, потом передумал и испробовал другой. Джеремия уловил его цель и изменил несколько построений. Он все еще не мог найти недостающую связь… не мог установить ее…

— Вьяса, у меня не осталось времени, — сказал пилот. — Выбираю координаты наугад.

Внезапно Джеремия увидел построение необыкновенной красоты и изящества.

— Долстерн! Я нашел! — и он сообщил Сейджу новую формулу со всей быстротой, с какой успевал водить по экрану лучом.

— Принято, — в голосе пилота прозвучало неимоверное облегчение. — Рекомендую вам уйти оттуда. Конец передачи.

— Конец передачи, — сказал Джеремия, вскакивая на ноги.

Вместе с Халь и Кевом он бросился вон из обсерватории. Они сбежали по лестнице, миновали пустые коридоры и выбежали в парк Калании под мерцание звезд. Ветер замолотил по их спинам воздушными кулаками, но вой его заглушали раскаты грома.

Нет, не грома, а рева двигателей звездолета.

Джеремия побежал быстрее, но тут же сообразил, что далеко опередил Халь с Кевом. В тот момент, когда он стремительно обернулся, Халь остановилась, глядя в небо.

— Не-е-е-т! — закричала она.

Между двумя вершинами высоко над Вьясой возник корабль, точно гигантская тень в небе, неудержимо несущаяся вперед. Для звездолета он был невелик, но в сравнении с Цитаделью казался огромным. Рев его двигателей глушил завывания ветра. Халь побежала, увлекая за собой Кева; другую руку она протягивала Джеремии, словно старалась оберечь его и Кева от сил, ей не подвластных. Они бежали в сторону ущелья, а корабль уже несся над городом, теряя высоту слишком, слишком быстро. С какой-то башни свалился шпиль.

И они остановились, понимая, что не успеют добраться до ущелья. Либо корабль их минует, либо нет. И глядя вверх, они двинулись назад, к Цитадели, просто подчиняясь инстинкту, поскольку ничего этим не выиграли бы.

Корабль прошел над самой крышей, снес парапет. Потом, оставив Цитадель позади и стремительно снижаясь, ворвался в парк. Удары воздушной волны взметывали комья дерна, валили деревья.

С оглушающим грохотом он врезался в ветролом, и стена разлетелась вдребезги, словно стекло. Помятый, но не разбитый корабль, вибрируя, замер, зависнув над краем обрыва. В кошмарном подобии замедленной съемки он начал крениться вниз.

Не думая, Джеремия кинулся к нему, подгоняемый ветром, лавируя между тлеющими участками дерна. Когда он добежал до космолета, Халь и Кев остались далеко позади. Он забарабанил кулаками по несокрушимому корпусу.

— Выбирайтесь немедленно! — кричал он.

На его локте сомкнулась рука, и он понял, что это не Халь и не Кев, еще до того, как взглянул наверх… и выше. В звездном свете он разглядел только могучую фигуру.

Сколиец отпустил его локоть и сказал по-испански:

— Я прилетел за человеком по имени Джеремия Колмен.

— Это я, — с трудом выговорил Джеремия.

Сколиец взял его за подбородок и подставил его лицо свету звезд, поворачивая так и эдак. Потом отпустил подбородок и приподнял руку Джеремии, чтобы рассмотреть его браслеты.

— Да, верно. Надо торопиться.

Джеремия не успел и рта открыть, как пилот ухватил его за плечо и потащил за собой.

У люка космолета Джеремия уперся. Зачем он понадобился сколийцу?

Ветер донес голос.

— Джеремия, — кричала Халь, — подожди!

Сколиец мгновенно повернулся, опуская руку на бедро. В ужасе Джеремия увидел, как его пальцы легли на рукоятку джамблера, ручного армейского оружия, которое могло уничтожить Халь с быстротой, с какой антивещество ликвидирует вещество. Халь и Кев остановились в нескольких шагах от них. Глаза Кева расширились, будто он увидел сверхъестественное существо.

Джеремия ухватил руку сколийца с джамблером, лихорадочно надеясь, что пилот не испепелит его.

— Ради Бога! Не трогайте их!

Халь подошла ближе.

— Джеремия, не улетай!

Он сглотнул. Возможно, ему представился единственный шанс вернуться домой.

— Я должен… — голос застрял у него в горле.

Теперь, когда он видел Халь и Кева вместе, ему уже не удалось бы закрыть глаза на то, что бессознательно он понимал всегда. Они дополняли друг друга, составляя единое целое. Когда Хевтар покинет Вьясу, став мужем Карьи, они потянутся друг к другу, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Как он сможет жить с Халь, зная, что ее сердце принадлежит другому?

Она подошла совсем близко.

— Не улетай! Ты стал очень дорог Вьясе… — Она сделала усилие над собой: — Ты стал очень дорог… мне.

И ее взгляд! Тот, которым она смотрела на него после их любовных ласк — взгляд, суливший нежность, о которой она никогда вслух не говорила. Теперь она произнесла фразу, которую он так хотел услышать. Он старался найти слова, не забывая, что сколиец слушает их.

— Мне жаль, мне так жаль! Но я не могу. Не могу делить тебя. Это меня убьет. — Он судорожно сглотнул. — О, Господи! Халь, не давай гордости и дальше разлучать тебя с тем, кого ты любишь. Что бы вы с Кевом ни наговорили друг другу столько лет назад… позволь ране затянуться.

— Джеремия, — прошептала она, и в звездном небе блеснул влажный след слезы на ее щеке.

Пилот сказал с неожиданной мягкостью:

— Нам пора.

Халь прошептала:

— Прощай, прекрасный искатель знания.

Джеремия утер слезы.

— Прощай, Халь.

Сколиец уже открывал люк. Пропуская Джеремию вперед, он оглянулся на Кева:

— Никому не говори, — сказал он по-теотекански. — Ты знаешь, почему.

Затем он задраил люк, отгородив их от Вьясы.

* * *

Джеремия сидел в кресле второго пилота и глядел на экран, пока космолет уносил их все дальше и дальше от Коубей. Он не спускал глаз с планеты, покуда она не превратилась в алмазный шарик, красивейшую кость из набора для Игры среди звезд и звездной пыли. Слеза ползла по его щеке. Он поспешно утер ее, надеясь, что пилот ничего не заметит.

Но тот сосредоточился на приборах — заметно больше, чем требовало управление. Зато это обеспечивало Джеремии иллюзию уединения.

Некоторое время спустя Джеремия более или менее овладел собой и внимательнее рассмотрел своего спасителя. Кожа, волосы и глаза пилота отливали золотом. Кожа обладала упругостью, но выглядела, как металл. Землянин не сомневался: трансформация наделила этого сколийца свойствами выше обычных человеческих. Он был в прекрасной физической форме, под стать его атлетическому сложению, к тому же — редкий красавец. В волосах пилота пробивалась седина и, хотя на вид ему никак нельзя было дать больше сорока, в выражении его лица была умудренность куда более зрелого возраста, из чего следовало, что он обладал привилегией замедления старости. Как и трансформация его организма, решил Джеремия, это указывало на принадлежность к богатым и влиятельным кругам сколийского общества.

Джамблер на его бедре был армейский, как и тяжелые перчатки с раструбом, в которые были встроены сенсоры, контакты, пульты дистанционного управления. Оба запястья охватывали золотые обручи. Хотя перчатки выглядели жесткими, они сгибались при каждом движении его кистей, будто были второй кожей.

Пилот посмотрел на землянина и спросил по-испански:

— Чувствуете себя нормально?

Джеремия кивнул:

— Да. Благодарю вас. Я причинил вам столько хлопот!

— Не так уж много, — он пожал плечами.

— Вы же могли погибнуть!

— Бывало хуже. — Он помолчал. — Правда, я рассчитывал, что пойду по маяку. Хорошо, что вы знали формулы.

Джеремии вспомнилось, в какой панике он обратился к Игре.

— Я действовал наугад. Поставил вашу жизнь на поле для костей.

— Наугад такие проблемы решить невозможно.

— Мне повезло.

Лицо пилота смягчилось.

— А вы не такой, как я себе представлял.

— Да?

— Гений, который творит историю и в двадцать четыре года получает такую премию? Я полагал, что вы будете о себе крайне высокого мнения. Но это как будто совсем не так.

— Голдстоуновской премии я не заслужил. Но даже она вряд ли могла побудить военный флот Сколии взять на себя заботы о моем спасении.

— А он их на себя и не брал. И вообще об этом ничего не знает. — Сколиец помолчал. — Я доставлю вас в гражданский порт. А там подыщем для вас место на пассажирском космолете, отправляющемся на Землю.

Джеремия внезапно осознал, что пилот говорит с ним на теотеканском. Причем безупречном, хоть и с акцентом.

Какая-то бессмыслица! Зачем этот сколиец помогал ему? Или это эксцентричный чудак, не знающий, куда девать свое богатство? Тогда почему у него джамблер? Джеремия внимательно посмотрел на пилота.

— Вы говорите на теотеканском. И даже сумели прочесть мое имя на браслетах Калании. Зачем же этот маскарад? Кто вы?

Пилот ответил негромко:

— Мне потребовались годы, чтобы вновь привыкнуть к разговорам со снаружниками.

Смутная догадка, все это время прятавшаяся в дальнем уголке сознания Джеремии, внезапно превратилась в уверенность. Золотые обручи у раструбов перчаток не были последним словом навигационной техники.

Это были щитки калани.

Глаза Джеремии полезли на лоб.

— Вы были калани?

Пилот сунул руку в карман и достал наплечный браслет.

— Я подумал, что вот это сможет послужить ответом на ваши расспросы.

Джеремия взял браслет. Он узнал и эмблему Карна и символ акаси. Человек, носивший этот браслет, был мужем повелительницы планеты.

— Так это — вы?! — Джеремия оторвал взгляд от браслета. — Севтар. Тот, из-за кого они воевали!

— На самом деле меня зовут Келрик. Севтаром меня называли они.

— Но вы же погибли!

Келрик улыбнулся.

— Боюсь, меня об этом не известили.

Джеремия покраснел.

— Они считают, что вы сгорели.

— Во время пожара я спасся. Воспользовался царившим вокруг хаосом и сумел на ветролете добраться до порта.

— Почему вы позволили им считать себя погибшим? — Джеремия помолчал. — Вы так сильно ненавидели Коубей?

Келрик ответил не сразу.

— Временами. Но Коубей стала для меня домом, которым я дорожил, а в конце концов и полюбил. — Он протянул руку за браслетом, а взяв его, провел пальцем по эмблеме Карна. Потом опустил браслет в карман. — Несколько моих Клятв были, как и ваша, подневольными. Но Икспар Карн, Директору Двенадцати Цитаделей, я дал Клятву добровольно. И, присягая ей на верность, был искренен. — Он поглядел на Джеремию. — Я буду защищать Икспар, ее народ и ее мир до тех пор, пока это в моих силах.

По спине Джеремии пробежала холодная дрожь. Он от души пожелал, чтобы этот человек никогда не увидел в нем врага.

— Но почему надо было похищать меня?

Келрик ответил сухо:

— Очевидно, никто больше этого делать не собирался. И твои, и мои ведут эти политические танцы уже много лет. А ты попал между жерновами. — Он прикоснулся к золотому щитку в раструбе перчатки. — Я пробыл калани семнадцать лет. Все, что было во мне, ушло в Игру. А я был пилотом звездного истребителя. И я так воздействовал на расклад костей, что между коубейцами вспыхнула война. Так что меня не устраивало твое пребывание в Калании — еще одна культурная бомба, готовая вот-вот взорваться.

Джеремия подумал, как его неосторожная болтовня с Эйзой повредила Вьясе.

И тут он вспомнил лицо Кева, когда тот увидел Келрика.

— Вы знали Кева!

Келрик кивнул.

— В Варзе. Кевтар Джев Ака Варх. Тогда он называл себя Джевом, потому что люди путали наши имена: Севтар — Кевтар.

Джеремия угрюмо подумал, что не знал даже полного имени Кева.

— Почему вы предупредили его о молчании?

— Я не хочу, чтобы моя семья начала мстить Коубей за мою судьбу. Они думают, что все те годы я был военнопленным. И я хочу, чтобы они и дальше так полагали.

— А ваша семья?

— Валдория.

Джеремия сглотнул. Даже он знал, что стоит за этой фамилией. Сказать «влиятельная», значило бы ничего не сказать.

— Не исключено, что когда-нибудь я вернусь к Икспар на моих условиях, — сказал Келрик. — Но пока это невозможно. И я не хочу втягивать ее в сколийские политические игры, пока моя собственная позиция не станет настолько прочной, чтобы оградить и ее, и Коубей от любой опасности. — Он добавил с горькой иронией: — Поверь мне, если бы Икспар узнала, что я жив, она ввязалась бы в конфликт незамедлительно.

Джеремия подумал о Халь.

— Коубейские женщины, они… — он не сразу нашел нужное слово, — ну, они безусловно не робкого десятка.

Келрик засмеялся.

— Что так, то так.

— Я думал, что уже никогда не вернусь домой.

— За свое спасение ты должен заплатить. — Его взгляд стал неумолимым. — Если ты не выполнишь некоторое условие, на тебя обрушится гнев моей семьи. И мой.

Джеремия без труда догадался, какое условие подразумевает Келрик.

— Я никогда никому не скажу, что вы живы.

— Отлично.

— Но как я объясню мое спасение?

— Просто поразительно! — заметил Келрик с легкой улыбкой. — Ты сумел сам выбраться на ветролете. — Он помолчал. — Я внес в сеть необходимые данные, и из порта уже отправлено соответствующее сообщение от тебя Директору Вьясы.

— Так что она сможет дать такое же объяснение?

— Вот именно.

— Мне будет ее не хватать.

— Да, коубейские женщины умеют привязать к себе, — согласился Келрик. По его лицу скользнула улыбка. — Только богам известно, почему. Они же просто нестерпимы!

Джеремия улыбнулся в ответ.

— Мне хотелось бы попросить тебя об одолжении, — сказал Келрик.

Джеремия растерялся. Что могло понадобиться от него столь могущественному человеку?

— Об одолжении?

Келрик раскрыл складной столик между своим креслом и креслом Джеремии. Затем сунул руку в карман и вытащил сумку с костями.

— Мне бы хотелось еще раз сыграть в Игру.

— С удовольствием.

И они высыпали свои кости на стол.

---

Catherine Asaro. "A Roll of the Dice", 2000.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Журнал "Если", № 7, 2001 г.

Первая публикация: в журнале "Analog Science Fiction and Fact", July-August 2000 .