Киоск у Моабита и скамейка в парке… С ними кончено. Третий раз я навещаю их, и все для того, чтобы утвердиться в мысли: явки провалены. Не стоит гадать, что произошло. Важно другое: вместо пожилого однорукого мужчины с усами газеты продает старик. Что же касается скамейки, то я сяду на нее еще раз в том случае, если надумаю покончить жизнь самоубийством. Возможно, летом рандеву такого сорта выглядят естественными; однако чудак, с постоянством маньяка рассиживающий на морозе, рано или поздно привлечет к себе внимание. И нет такой истории, с помощью которой удастся объяснить, почему Францу Леману нравится коротать свой досуг на скамейке посреди пустого парка именно по вторникам и пятницам и — аккуратнейше! — с пяти до шести.

Связь… Что я стою без связи?.. При иных обстоятельствах я мог бы ждать сколько угодно, с пользой для себя проводя досуг. Несколько лишних недель, предоставленных Леману на то и се, позволят ему обзавестись небесполезными знакомствами, не говоря уже о бесценном бытовом опыте, приходящем к Францу с каждым часом, прожитым в Берлине. Маленькие частные выгоды, не окупающие, однако, куда более существенных потерь. При знакомстве со сводками ОКВ у Франца Лемана складывается мнение, что Берлину, этому “стратегическому тылу рейха”, в недалеком будущем уготована участь фронтового города… Время! Оно подхлестывает меня, заставляя спешить. Я не имею права тратить его на “врастание” и “вживание”. Мне нужен Варбург. Он и через его посредство те, кто близок к имперской канцелярии и высшим руководителям СС. Это первое. Второе — мне необходима связь. Один-единственный ка­нал. Вот и все…

Поезд метро — желтая членистая гусеница — вытягивается из тоннеля и тормозит, полупустой и слабо освещенный. Я открываю дверцу и, оттолкнув кого-то плечом, протискиваюсь в переполненный вагон. Здесь душно и пахнет сыростью; по линкрусту обшивки сползают капли. В сравнении с веселым парижским метрополитеном “У-бан” выглядит скрягой, экономящим на одежде.

Я стою, прижавшись щекой к мокрому линкрусту, и вспоминаю разговор с фон Арвидом.

Это произошло на следующее утро после вызова к Цоллеру, и, признаться, я не был томим предчувствиями, когда Анна пригласила меня в кабинет и оставила наедине с управляющим. Во всяком случае, “хайль Гитлер” я выпалил бодро, в полном соответствии с настроением.

— Это вы, Леман? — сказал фон Арвид таким тоном, словно ожидал увидеть кого-то другого. — Ах, да… Ну что ж, проходите и садитесь. Мне очень жаль вас огорчать, но боюсь, что беседа будет не из приятных.

Я держал ухо востро, но при этом делал вид, что нисколько не интересуюсь желтой картонной папкой, лежащей на столе. Фон Арвид воздушным движением пальцев перебросил несколько листков и с утомленным видом воззрился в пространство. Он мог бы и не начинать; еще в гестапо я кое-что сообразил, и теперь ведомости, испещренные красными пометками, дорисовали картину. Очевидно, фон Арвид поломал голову и нашел способ избавиться от меня.

— К вашим услугам, господин управляющий.

— Да, да, — сказал фон Арвид рассеянно и снова пошелестел бумажками. — Ничего не поделаешь, Леман. Там, на фронте, вы основательно забыли бухгалтерию. Самые азы… Я не виню вас, вы выполняли долг, защищая всех нас, но, согласитесь, и мы, работники тыловых учреждений, действуем на благо рейха. Не так ли?

— Но районный штаб СС и уполномоченный Трудового фронта считали…

— О да! — быстро сказал фон Арвид. — Я, разумеется, рад, что в нашем учреждении появился заслуженный ветеран, член партии. Откровенно говоря, мы все на вас рассчитываем, Леман, и очень гордимся, что вы среди нас… Я думал о курсах переподготовки. Как вы на этот счет?

Ход был прекрасный и совсем не тот, что я ждал! Мысленно я поаплодировал фон Арвиду, доказавшему, что он умеет блефовать. Однако мне совсем не улыбалось вылететь из конторы и раззнакомиться с советником Цоллером.

— Курсы? Это было бы неплохо, господин управляющий, но вот какая история… После ранения у меня что-то свихнулось в голове, и такая, знаете ли, боль, что мысли путаются… Боюсь, что после курсов…

Я говорил и говорил, и щеки фон Арвида постепенно теряли розовый цвет. Вместе с ним исчезло и великолепное спокойствие управляющего.

— Не понимаю, — сказал он наконец. — Послушайте, Леман! В СС отличные медики, и они поставят вас на ноги. А когда вы вернетесь с курсов, мы сообща подумаем и найдем вам местечко получше. И с более высоким окладом. Я обещаю.

Он, видите ли, обещает! Ну нет! Здесь наши интересы коренным образом расходились, и я, согнав с физиономии почтительную мину, стал тем, кем фон Арвид хотел меня видеть, — гауптшарфюрером СС.

— Никак нет! — сказал я почти грубо. — Спасибо за честь, но так не пойдет. Я и вправду многое подзабыл, но меня сюда прислали, и я здесь останусь. Вот оно как. Не может быть, чтобы в конторе не нашлось должности для ветерана войны. Хоть самой маленькой. Я ведь не из очень привередливых, и мне, честное слово, все равно кем быть — счетоводом или курьером. Или ночным сторожем. Физический труд почетен, так учит нас фюрер.

Папка с бумагами позволила фон Арвиду выгадать какое-то время, чтобы прикинуть все “за” и “против”. Я тупо смотрел на него и думал, что, пожалуй, из нас двоих я должен выиграть куш покрупнее.

— Ночной сторож? — сказал фон Арвид и захлопнул папку. — Это мысль!.. Решено! Надеюсь, в бюро Трудового фронта согласятся, и я переведу вас… Кроме того, мне кажется, мы тем самым решим для вас проблему жилья. Не так ли? Ночной сторож имеет право ночевать в конторе… Примите мои поздравления, Леман! Я не задерживаю вас.

Последние слова звучали иронически, но я предпочел сделать вид, что принял их за чистую монету…

Да, сдается мне, что дела — не тот компот, как говаривал ротный повар, водивший дружбу с Францем Леманом во фронтовом госпитале СС Другим любимым выражением повара было: “Наплевать и забыть!” А не последовать ли мне этому мудрому совету, хотя бы на ближайшие сутки?

…На Глеенсдрейек я делаю пересадку и вылезаю на Александерплац, откуда пешком иду в контору. Собственно, при желании я спокойно мог доехать до самого места, но Франц Леман следит за своим здоровьем и пользуется случаем, чтобы подышать воздухом. Подняв воротник и не ускоряя шага, я бреду по широкой и прямой Пренцлауэр-Аллее, и стук моих каблуков глохнет в подтаявшем снегу.

Берлин спит, и — черт побери! — где-то здесь, возможно, совсем рядом, спит бригаденфюрер Варбург. Где? Легче спросить, чем ответить. Адрес фон Варбурга не числится в справочной книжке, и у меня до сих пор нет ни одной сколько-нибудь путной идеи, как его отыскать. Проще всего, конечно, обратиться непосредственно в РСХА[6]РСХА — Главное управление имперской безопасности нацистской Германии. В описываемый период его возглавлял обергруппенфюрер Эрнст Кальтенбруннер. Имело 7 управлений, в том числе упоминаемые в повести управление — IV (гестапо, начальник — группенфюрер Генрих Мюллер) и управление — VI (заграничная разведка, начальник — бригаденфюрер Вальтер Шелленберг).
, но под каким предлогом? Не явиться же так вот запросто в управление личного состава с крохотной просьбочкой: “Будьте добры, помогите мне встретиться с бригаденфюрером… мы, знаете, ли, жаждем общения друг с другом!”

Я улыбаюсь своим мыслям и тихонечко подсвистываю в такт шагам куплет из “Лили-Марлен”. Славная песенка, жаль только, что СС присвоило ее себе, сделав такой же частью обихода, как рунические знаки и ненависть ко всему неарийскому.

Миновав угловой дом с башенкой на крыше, я сворачиваю на параллельную Рикештрассе и по ней дохожу до конторы. Ночной патруль, дежурящий в подворотне, пропускает меня, не окликнув, и я едва удерживаюсь от глупейшего искушения вернуться и сделать выговор беспечным щупо. Между прочим, СС-гауптшарфюрер Леман так бы и поступил и был бы прав: экие, право, свиньи, болтают меж собой о всякой всячине, нисколько не заботясь о службе! А если бы это не я, а диверсант, сброшенный коварными англичанами, проскользнул у них под носом, что тогда?! Средних лет бес, сидящий во мне, толкает тело назад, тогда как ноги несут его вперед — все медленнее и медленнее, ибо Францу Леману очень не нравится черный четырехместный БМВ, застывший у тротуара прямо возле дверей конторы. И уж совсем не до шуток становится мне, когда из приспущенного окошечка до меня доносятся короткий смешок и вопрос, заданный голосом Цоллера:

— Куда путь держишь, сынок?

Я вскидываю два пальца к козырьку кепи я щелкаю каблуками.

— Ну, ну, — ворчливо говорит Цоллер, высовываясь из машины. — Мы не на параде… Садись-ка сюда, сынок, и передохни с дороги.

Боком, роняя кепи на колени, я втискиваюсь на заднее сиденье, и Цоллер почти тотчас же дает газ.

— Держись за воздух, сынок, — ворчит Цоллер, покручивая баранку. — Что-то, я вижу, ты не слишком радуешься нашей встрече.

— Что вы… Я просто в восторге, — говорю я довольно язвительно. — Куда мы направимся?

— Немножко покатаемся, и все. Ты как, не против?

Я воздерживаюсь от новой колкости и жду продолжения. Проехав метров триста, Цоллер подгоняет машину к тротуару и тормозит. Всем корпусом поворачивается ко мне.

— Закуривай, сынок…

Приняв сигару, я разминаю ее в пальцах. Судя по запаху, она из настоящего табака, а не из капустных листьев.

— Кури, кури… — говорит Цоллер и щелкает зажигалкой. Голубенький огонек высвечивает его обвисшие щеки и толстые губы. — Надеюсь, ты не в претензии, что я перехватил тебя?

— Господин советник изволит шутить?

— Такой уж я есть, — бормочет Цоллер, гася зажигалку. — Обожаю юмор. За что тебя перевели в сторожа?

Вопрос задан быстро и без малейшего перехода. Забыв, что в машине темно, я пожимаю плечами.

— Так уж вышло…

— Вышло? А со мной ты посоветовался?

— Но, господин советник…

— Слушай, сынок, — говорит Цоллер серьезно. — Ей-богу, ты мне по нраву, и я хотел бы, чтобы ты иногда говорил со мной по душам. У тебя есть ум и сметка, но ты мало что смыслишь в не­ко­торых вопросах. Здесь ты младенец… Как все произошло?

Разговор с фон Арвидом в вольном изложении Франца Лемана весьма похож на имевший место, но существенно отличается от него в деталях. Если верить Леману, он сам выпросил у управляющего новое назначение, руководствуясь единственным соображением — по­лучить право ночевать в конторе.

— Ладно, — говорит Цоллер, дослушав меня до конца. — Что сделано, то сделано. Какого ты мнения о фон Арвиде?

Я неопределенно хмыкаю.

— Трудно сказать…

— Правильно, — соглашается Цоллер. Сигара белесо вспыхивает в полумраке. — Никогда не спеши с выводами Вот что, сынок, мы можем на тебя рассчитывать?

— Во всем!

— Я так и думал. Так вот, иногда — понимаешь, иногда — не сочти за труд позвонить мне и поделиться тем, что узнаешь о фон Арвиде. С кем он видится в конторе, о чем говорит и так далее. И обрати, пожалуйста, внимание на корзину для бумаг в его кабинете. Смекаешь?

Итак, меня вербуют в осведомители. По крайней мере пытаются показать, что вербуют. Совет­ник Цоллер, по всей вероятности, сделал выводы из знакомства с Леманом и его досье: исполнителен, не трус, в меру туповат. От такого агента пользы шпик, но зато фон Арвиду не составит труда догадаться, что ночной сторож “стучит” на него в гестапо… Итак, я нужен Цоллеру, чтобы прикрыть кого-то сидящего в конторе и отвести от него подозрения фон Арвида. Но в чем провинился фон Арвид?

Цоллер, словно догадавшись, перегибается ко мне и легонько толкает пятерней в плечо.

— Тебе что-то неясно, сынок? Не стесняйся, спроси.

— Управляющий… — начинаю я.

— Ах вот оно что! Ты прав. Доверять так доверять. Видишь ли, сынок, сам он ни в чем таком не замешан, но брат его, полковник Гассе фон Арвид, участвовал в покушении на фюрера.

— Надеюсь, его того… — быстро вставляю я.

— А вот это не твоего ума дело. Не будь излишне любопытным, сынок, и проживешь до ста лет… Впрочем, что еще тебя интересует? А, сынок?

Что интересует Лемана? Первое: кого гестапо держит возле фон Арвида? Второе: насколько выгодна дружба с Цоллером?.. Ну, с осведомителем, положим, не бог весть как сложно. Сдается мне, что я знаю, где его искать. Что же касается Цоллера, то тут все гадательно. Можно угодить в пожар, да такой, что от Лемана и горстки пепла не останется!.. Ну что ж, рискнем?

— Все понятно! — говорю я твердо. — Спасибо за доверие, господин советник! Хочу заверить господина советника, что он не ошибется во мне.

— Отлично! — говорит Цоллер и включает газ.

Развернувшись, мы тихо едем к конторе. Цоллер, не оглядываясь, сует мне еще одну сигару. Аванс?

— Покорно благодарю, — говорю я и кланяюсь ему в спину. — Когда господин советник прикажет позвонить ему?

Цоллер подруливает к тротуару. Вынимает платок и, высморкавшись, долго вытирает губы.

— Да нет, — говорит он сварливо. — Я, пожалуй, сам тебя найду, если понадобишься. Спокойных сновидений, сынок!

Машина, подмигнув стоп-сигналом, укатывает в дебри ночной улицы и растворяется во мраке, а я остаюсь на тротуаре с пальцами у козырька кепи… Да, Цоллер опасен, и Францу Леману, если только он хочет дожить до седых волос, надо держаться настороже. Машинально я притрагиваюсь к виску и отдергиваю пальцы.