Тут всё полно тишиною          Бессмертной воинской славы Стоит над могилой героев          Памятник величавый. Поднялся доблестный воин          В бронзовой плащ-палатке, Хранят напряжение боя          Лица суровые складки, Лучи зари освещают          Красный мрамор и серый. И часто парк навещают          Немецкие пионеры. Германской республики дети,          В грядущем что стало бы с вами, Когда бы не воины эти,          Что мир защитили сердцами! И песнь благодарная звонко          Здесь в небо плывет голубое. Спасенного в битве ребенка          К себе прижимает воин.

Был Красный Веддинг далеко от нас. К проспекту Красных Зорь и Красной Пресне К нам приходили с запада не раз Антифашистов боевые песни. И если мы сегодня их споем, То снова испытаем чувство то же… Их пел когда-то в городе своем Десятилетний пионер Сережа, Любил он шум прибоя С детских лет. Стоял их домик на Морском канале, С заводом рядом, Где отец и дед С пологих стапелей суда спускали. Восторженный любитель голубей, Знаток событий в Гамбурге, в Шанхае, Он понимал, что звездных пять лучей — Планеты пять частей обозначают. Ведь мальчик под звездою был рожден, Которая для всех народов светит. Беззвучно, не по-детски плакал он, Когда убили Сакко и Ванцетти. О тех, чей гимн Интернационал, О тех, кто и под пыткой были немы, Он из газет рассказы собирал В свою тетрадку с мопровской эмблемой. Там братья сквозь решеток переплет Привет платком нам посылали красным! Поздней, когда Сережа подрастет, Он школьную тетрадку развернет, Охваченный всё тем же чувством властным. Принес однажды в школу почтальон Листок, что был, казалось, обожжен Огнем боев. Своим рукопожатьем За помощь нас благодарили братья. А месяцем позднее, в тот же год, Из Гамбурга пришел к нам пароход. Вплотную к морю, вдоль всего причала, Людей советских множество встречало Того, кто к миру звал страну свою. В толпе, средь стариков и молодежи, Под пионерским знаменем в строю Стоял от счастья замерший Сережа. Привычно человек шагнул на сходни, Ротфронтовским приветом руку поднял. Открытое лицо, спокойный взгляд, Он улыбался. Он опять с друзьями. Германии рабочей делегат Гордился нами, Радовался с нами. Весь порт морскими флагами расцвел В честь этой долгожданной, братской встречи,  И вот к ребятам Тельман подошел, Сереже руки положил на плечи. Увидел мальчик светлые глаза, Открытый воротник рубашки белой. «Расти большой! — По-русски гость сказал, — У нас с тобою в жизни много дела. Когда-нибудь и ты приедешь к нам, Желанный гость Германии свободной, Пускай тебе, дружок мой, будет там Так хорошо, Как мне у вас сегодня!»

В ту зиму, в январе, собрал Сережа Детекторный приемник самодельный… Скороговоркой, а потом раздельно, Передавал эфир одно и то же, Куда бы ты ни повернул рычаг, Слова — «В Берлине подожжен рейхстаг!» ………………………………………….. «Немецкому народу» на фронтоне Чернеет надпись. О каком народе Тут стены говорят?! О том, что продан, О том, кого в окопы вновь погонят. Горит рейхстаг! Враг в собственной стране! И вот уже трибуна вся в огне, С которой Клара Цеткин говорила. Обугленные рухнули стропила. И заглянула гибель тем в глаза. Кто отдал коммунистам голоса. И бюллетеней белых миллионы Разорваны на мелкие клочки. Оцеплены рабочие районы И двери с петель рвут штурмовики!..

О, если б нам с тобой, Сережа, Прийти, чтобы друзьям помочь!.. Спешит своим путем прохожий. Он видит, как светлеет ночь, Несет тайком ведерко клея И пачку свернутых листов. На них, как будто кровь алея, Пылают буквы гневных слов. « НАЦИ — ПАРТИЯ РЕВАНША. МЫ — КОММУНИСТЫ — ПАРТИЯ МИРА!» Прежде чем солнце встало, раньше Чем пробудились рабочих квартиры, Каждая заговорила стена, Побежала надпись вдоль здания: «ГИТЛЕР — ЭТО ВОЙНА, А ВОЙНА ПОГУБИТ ГЕРМАНИЮ!» Нес человек ведерко клея И драгоценные листы бумаги, И на стенах, Как утренний свет алея, Маленькие возникали флаги. Оглянулся, — Нет, не следят. О доме Вспомнил, Он мать повидать не вправе… Под шагами тяжелыми скрипнул гравий. — Хальт! — За ним побежали вдогонку, В спину выстрел ударил. Он упал. Кровь, стекая струею тонкой, Чернела на тротуаре. А завтра по той же аллее — Серой, От дождя весеннего скользкой — Шел другой человек с ведерком клея, Рядовой непобедимого войска.

За небылицей Плели небылицу: «Тельман давно перешел границу». Почему же в кварталах всех, На вокзалах Сыщикам роздан его портрет?! Нет! В рабочих квартирах,                 в цехах,                                 в котельных Партии слово у людей на устах. И, как прежде, боевая подпись — Тельман На влажных от свежей краски листах. Он с народом, Он поста не покинул! Но предатель главную явку назвал. В Шарлоттенбурге, районе Берлина, Эсесовцы оцепили квартал. Почему, как на поле сражения знамя, Вождя не смог ты сберечь, народ?! Перестуками в стены тюремных камер Об аресте Тельмана весть идет. Соратникам верным, в подполье скрытым, Стойкость передает он свою. В одиночной камере Моабита Тельман —                 в строю! Твердость его Фашистов бесит. Заключенный Не страшится угроз. Изо дня в день, из месяца в месяц Безостановочно идет допрос. Несут с фальшивками вперемешку Протоколы съездов,                 речей стенограммы. Не выносят фашисты его насмешки, Слова, как пощечина, бьющего прямо. С глазами Тельмана вровень — Пола промозглый и липкий камень. Захлебываясь сгустками крови, Голову он прикрывает руками. Удар в висок… Он теряет сознанье. ……………………………… Снова продолжают дознанье. Следователь один Сменяет другого. Из-за дыма табачного меркнет свет. — Откажитесь!                 Признайтесь! — Но снова и снова Звучит непоколебимое:                                 «Нет!»

Германия знать о нем не должна. Запретно имени упоминанье. Изредка только жена С Тельманом получает свиданье. Она у врагов на виду Под угрозою расправы близкой. Письма, что от Тельмана к жене идут, Ей дают в гестапо читать под расписку; В них нет ни щемящего горя, ни жалоб, Нет ничего, что чужому сказало б, Как он страдает без дружбы, без света В долгую зиму, в тюремное лето. Сквозь решетку видя неба клочок, — Вспоминает Тельман простор дорог. ………………………………. В доме лесника тишина. Утро ясное, день воскресный, До того, как проснулись дочь и жена, Тельман встал, напевая песню. Он умылся водой ледяной Из бадьи широкой. Тельман шел. Всё дышало весной, Осветился лес на востоке. В ярком солнце снег голубел, Набухали на ветках почки. Так он шел и шутливую песню пел, Собирая подснежники дочке. Возвращаться пора сейчас. Солнцем залита вся опушка. Осторожно он дверь приоткрыл. Восемь раз Прокричала в часах кукушка. Слышен колокола удар. Улыбаясь, Тельман хлопочет, Раздувает маленький самовар — Подарок тульских рабочих. Тельман с ним возиться любил, — Слушал, как закипал он, звонок… — Встаньте! — близких он тормошил, День какой! — И дочка спросонок Руки тянет к нему сейчас: — Хорошо, что ты с нами, Тедди. Так уже бывало не раз — Обещаешь, а всё не едешь. …Это утро в сторожке лесной Оттого ему памятным стало, Что вот так собираться семьей Доводилось Тельману мало!

В тот памятный и грозный час, когда Шли самолеты с черными крестами, Обрушивая бомбовой удар, И по колосьям побежало пламя, Сергей, Советской Армии солдат, — Принявший боя первого крещенье, Тех вспомнил, кто с фашистами                                 в сраженье Вступили много лет тому назад. Он Тельмана улыбку не забыл И крепкое его рукопожатье. В фашистских тюрьмах, в глубине могил Погребены родные наши братья. Он, юный пионер, им письма слал, Он, комсомолец, полюбил их песни… Вот показались Танки в мелколесьи. Он своего врага в лицо узнал! И это человечества был враг, Фашист, что в тридцать третьем сжег                                 рейхстаг, Кому американские магнаты Давали для войны моторы, сталь. Кто, оглушив Европу криком «хайль», Ворвался к нам под грохот автоматов… Стояли насмерть Родины сыны! Сергей был ранен в первый день войны. Сгустилась ночь. Его спасли тогда Две комсомолки из погранрайона. На поле смерти, в девичьих ладонях Была живая Родины вода. Тускнеет взгляд. Сестра, водою брызни, Верни его к борьбе за счастье жизни, В ряды неисчислимые верни. Ждет впереди нас долгий путь, товарищ, Боль поражений, горький чад пожарищ, Смерть близких… Но за эту тьму взгляни, — Победы небывалые огни Увидишь ты, — хоть взорван Днепрогэс И Украины города ослепли, И в черных дымах синева небес, И золотой пшеницы никнут стебли… В зенитных вспышках небо над Москвой, В кольце блокады город над Невою, Панфиловцы еще не вышли в бой, И подвиг свой еще не совершила Зоя, Но всё ж победы светятся огни… А тот, о ком ты помнил в эти дни, Кого живым враги похоронили, Кто заточен в тюрьме девятый год, В безмолвной, бронированной могиле, Он верит, он твоей победы ждет. Ему приносят карту наступленья. На клинья и на стрелы смотрит пленник. «Что ж, Тельман, Вы теперь сдаетесь?»                                 — Нет!

Кончается победный сорок третий. Мы в сорок первом отступали здесь. Луна сквозь ветви, как прожектор, светит, Передвиженьем скрытным полон лес. И словно на огромном полустанке, Как поезда́, Ждут отправленья танки. Отчетливо всё видно из окошка. В сторожке темной венчик света слаб, — Мигает парафиновая плошка. Здесь был еще вчера немецкий штаб. Сергей стал переводчиком военным. Прошли десятки пленных перед ним, — Те, кто в своих признаньях откровенны, И те, кто поражен безумьем злым. Ночь на исходе. Тени стали резче. Прилечь бы. Вдруг звонок средь тишины. — К нам только что доставлен перебежчик. Его вы срочно допросить должны. Своими ранен в спину. Он в санбате, — Горит в глубоком небе свет зари. Худой, костлявый немец на кровати, Приподнимаясь, Тихо говорит, Не пряча глаз: «Herr Oberleutenant! Я Тельмана так видел, словно вас, Полмесяца назад. Служил я прежде в Бауценской тюрьме; Перед отправкою на фронт проститься К товарищу пришел, сказал он мне: — Здесь Тельман! — Жив!? — Ты можешь убедиться. Он разрешил, хоть многим рисковал. — Войди. — Я на пороге молча встал. Теперь об этой встрече удивительной Скажу вам, ничего не утая. Я не поверил: „Тельман — вы, действительно?“ Тогда он улыбнулся: „Это я“. О самом важном для себя спросил я. На мой вопрос он дал ответ прямой: — Германии не одолеть Россию, Я знаю — победит советский строй! Я верю, что народ наш будет в дружбе С народами страны советской жить. Сюда идут. Расстаться было нужно, Но главное мне удалось спросить. Сказал мне Тельман, — к нам идет спасенье, Он сохраняет веру в свой народ». ……………………………………… Сергей везет в штаб фронта донесенье. Шофер дает машине полный ход. Дивизиям дорогу пробивая, Громады танков двинулись в прорыв… Полковник донесение читает. — Товарищ маршал! Тельман жив! В своей надежде и в своей печали Всегда он с нами, гнету вопреки. … Лежат пилота руки на штурвале. Орудия БМ загрохотали, Идут на запад русские полки!

Оживают Нева, Неман и Висла, Ломают лед упрямые воды. С армиями                 шагает на приступ Весна сорок четвертого года. Мы к тебе приближаемся, Тельман, — слышишь? Громим бастионы Пруссии Восточной. …Из канцелярии Гиммлера вышел Приказ совершенно секретный, срочный. Тельмана вталкивают в машину. Железные задвигают дверцы. В заходящем солнце — холмы, долины Страны, которой он отдал сердце. Для нее, он верит, — придет однажды Избавление от фашистского ада… Надпись «Свое получает каждый» Выкована на Бухенвальда [1] ограде. Сколько тут замучено братьев! Подвиги их враги не скроют. «Каждому — свое!» Палачам — проклятье, Бессмертье народной борьбы — героям. Пулеметы на лагерь смотрят с вышек. Окруженный врагами, Тельман вышел. Каждый метр этой дороги Вмятинами Последних шагов отмечен. Огонь опалил лицо на пороге, Страшным жаром Дохнули печи. Я лицо человека вижу, Гневные глаза голубые. Тельмана слова последние слышу Через стены глухие. Испепелить его волю властную Пламя не в состоянии. И народы мира слышат — «Да здравствует Свободная Германия!»

Альпийскими фиалками, травою Лужайка заросла в кругу дубов. Поодаль, отдыхая после боя, Дремал, не слыша птичьих голосов, Солдат советский под высоким небом. Горячею рукой коснулся век Закатный луч. Нет, воин спящим не был, Сергей увидел, — он уснул навек. Подостлана друзьями плащ-палатка, На гимнастерке сгусток кровяной И над колеблемою ветром прядкой Подшлемник темносерый шерстяной. Бойца в земле немецкой погребая, В конце войны, в последний час пути, Мы знали, Есть Германия другая, И мы обязаны ее спасти. Из-под эсесовского автомата, От смерти, что осталась позади, — Она бежала к нам В лохмотьях полосатых, С петлей на горле, С пулями в груди. Был этот путь последний Самым страшным, — Смерть обманув, Превозмогая боль, Дойти,                  увидеть звезды на фуражках, Родное имя крикнуть, как пароль. Ночное небо расчертили пули. Светла Советской Армии звезда. Знакомые гудки! То потянули В Берлин из Сталинграда поезда. Они бегут расшитой колеею. Победоносным силам нет числа. Последнее сопротивленье злое — Кирпичной, темнокрасной пыли мгла. Встает рейхстаг, зажженный в тридцать третьем. По логову врагов удар! удар! А на окраине голодным детям Суп разливает в миски кашевар. Ты помнишь, Под Берлином, в дымке рощиц В незабываемый, счастливый час, Мы услыхали от регулировщиц — С победой Сталин поздравляет нас. И звездный небосвод над нами вырос, Весь обращенный к лучшим временам. И полнотою мира,                  мира,                                   мира Пришло заслуженное счастье к нам. Победные ракеты стали рваться. Нарушив затемненье, вспыхнул свет. К нам гарнизон фашистский шел сдаваться. Он знал, — в сопротивленье смысла нет. И в «Оппель-адмирале», грязно-сером, Угрюмо сгорбясь, ехал генерал. Ползли бессильно «тигры» и «пантеры», Комбат наш пленных сотнями считал. Нам среди них Встречались и такие, Что говорили: «Я — рабочий, Демократ». Но отражались в их глазах — Варшава,                  Киев, Кровь Лидице,                                   горящий Сталинград. Толпою шли немецкие солдаты. Один за каждой сотней конвоир. Умолкли орудийные раскаты. И реяло над нами:                                   «Миру — мир!»

Германская республика, живи, Цвети и землю убирай снопами! С тобой народы говорят словами Великодушной дружбы и любви. Германия, мы помним твой позор: Костры из книг, зловещие парады, Убийства, пытки, мракобесья вздор, Накатанные смертью автострады. Пусть вольно зеленеет деревцо, Обрызганное утренней росою, Пусть малыша счастливое лицо Не затемнится тенью грозовою. И покрывают заросли плюща Разбитых стен угрюмые изломы, И ласточки взлетают, трепеща, Над маленьким, надежно скрытым домом. Здесь жизнь, уничтоженью вопреки, В победном поднимается цветенье. Сергей, ты не забыл тепло руки И Тельмана запомнил приглашенье: «Когда-нибудь и ты приедешь к нам, Желанный гость Германии свободной, — Пускай тебе, дружок мой, будет там Так хорошо, как мне у вас сегодня!» С Сергеем мы идем в толпе друзей. Но что это?! Зачем все расступились? И почему здесь вдоль аллеи всей Торжественно ряды остановились?! Две женщины проходят меж рядов — Жена и дочь. И над толпой раздельно Подхватывают сотни голосов Родное имя: Тельман!                 Тельман!                                  Тельман! И о едином фронте старый марш Звучит над ними молодо и громко, И Тельман, дорогой товарищ наш, Напутственное слово шлет потомкам. Для тех, в кого он верил, Ждал все годы, Завет передает теперь он свой: Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой ! [2]