В прессе часто проскальзывает такая мысль: когда подростки проявляют жестокость (насилуют, убивают, жгут, пытают) — это еще не конец. Настоящая опасность наступает тогда, когда общество перестает реагировать на подростковый беспредел.

Внук Соколова, Коля Соколов, четырнадцатилетний крепыш с двумя товарищами пригласили в гости двенадцатилетнего Валерия Коржева. Валерия изнасиловали, резали ножом, пытаясь снять с живого кожу, а потом убили и закопали. Ни в живописи, ни в литературе ничего подобного я не встречал. Вся история человечества не фиксировала таких подростковых злодеяний.

— Зато сегодняшняя наша публицистика каждый день описывает подобные факты беспредела, — сказал мне Курбатов и протянул вырезку и "Московского комсомольца" от 4 июня 1998 года. В статье "Нежить", подзаголовок "Детский ад", описывалось как тринадцатилетнего, очень милого мальчика, Сережу Серова, жителя города Тутаева, что в сорока километрах от Ярославля, в подвальной каморке его дружки изнасиловали, убили и закопали, а затем отправились на дискотеку. Сережу "опускали" в тщательном соответствии с криминальными легендами. Заставляли пить мочу. Потом изнасиловали. Увидев, куда идет дело, большая часть "коморцев" благоразумно удалилась. Вместе с ними и Сережин покровитель Дима. В подвале осталось пятеро: Лось, Хамов, Татаркин, Козлов и Исаев. Двум — по 15, двум — по 16, Лосю — 18. В ход пошел нож: на теле не менее двадцати ран. Пытались содрать кожу ножом, затем лопатой — не хватило опыта. Дальше идти было уже некуда. Приговор вынесли буднично. "Мы тебя убьем", — просто сказал Лось. Подобрал кирпич и начал долбить им по голове Сережи. "Казнь" заняла минут пять. Козлов предложил закопать тело. Лопатой — той самой, что сдирали кожу, — выкопали неглубокую яму…

На следующий день Лось с друзьями согнали в подвал "малых" и велели отмывать кровь со стен подвала. Отмыли…

За четыре месяца до этого года в Ярославле и области зафиксировано 672 уголовных правонарушения, участниками которых были несовершеннолетние. Львиная доля приходится на тяжкие преступления: изнасилования, убийства, издевательства, разбои. Грядет еще одно громкое дело — двое подростков за какой-нибудь месяц убили минимум семь бомжей. Просто за то, что они бомжи".

Пять дней я не выходил из комнаты, пока на моих трех холстах не запечатлелись картины подростковых зверств. Когда ко мне пришли Попов, Назаров и Курбатов, между ними разгорелся спор.

— Зверства, а тем более детские — не предмет искусства, — сделал такое заключение Попов и добавил: — Это безнравственно. Неужели вы этого не ощущаете? Вы же сами говорите, что в истории культуры такого рода факты не фиксировались!

— Такого рода преступлений не было раньше ни у нас, ни в других странах, — сказал Курбатов. — Мы не должны молчать. Не имеем права!

— А мы и не молчим, — тихо проговорил Назаров. — Каждый на своем участке должен выполнять посильную ему задачу в борьбе с преступностью, в частности подростковой. И то, что эти сюжеты проникают в искусство, — суровая необходимость. Мы обязаны всячески помочь Теплову закончить свой сериал о преступности и, конечно же, поможем выставиться, возможно, издать соответствующие альбомы, книги…

— Я хотел бы написать к картинам Теплова своего рода педагогический комментарий. Мы на эту тему уже говорили с Виктором. Ты не передумал? — обратился ко мне Попов.

— Не только не передумал, но и предлагаю свое участие в прилагаемых к моим картинам публицистических заметках. Давно уже настала пора объединять различные жанры искусства. Поэзия и музыка, скажем, давно обручены, а вот живопись и музыка никак не дойдут до помолвки.

— А тебя не смущает то, что я буду идти от обратного? — сказал Попов. — С одной стороны, я намерен раскрыть безнравственность искусства, в центре которого зверства детей, а с другой стороны, хочу развернуть проблему защиты детства; настала пора по большому счету заговорить о детской преступности как о социальном зле, как о предвестнице социальных катастроф во всем мире. Мы напрасно говорим, что Россия лидирует по детской преступности. Последние данные говорят и о том, что в Соединенных Штатах безумно растет подростковая преступность. Причем эти преступления, когда подростки автоматной очередью расстреливают своих товарищей, педагогов, родителей, не знают равных.

— Я не совсем согласен с тобой, Володя, — обратился я к Попову. — В прошлом веке предметом большого проблемного романа Достоевского "Бесы" стал факт убийства студента Иванова Нечаевым и его компанией. Мне кажется, что убиение, а точнее, самая жестокая казнь, какая только может быть совершена даже не людьми, а дьяволом, казнь милого не виновного ни в чем мальчика, казнь хладнокровная, безобразная, надругательская отражает катастрофу в нашем человеческом сознании. Обратите внимание, ни народное образование, ни правоохранительные структуры не обратили внимания на чудовищность этого зверства. Общество в целом оказалось безразличным к пролитию невинной крови. И я смею заявить, что смерть мальчика Серова, как смерть Коржева, не будет оправдана никакими реформаторскими иллюзиями. Нанесен гибельный удар в сердце страны, общества, государства! Ведь смотрите, что получается. У Нечаева по крайней мере была идея — революция с последующим установлением братства по схеме Великого Инквизитора. Здесь же полное затмение. Что побудило их к убийству? Только одно: мальчик обладал смиренной, милой и даже очаровательной внешностью. К тому же он был гоним: бежал с родителями из Азербайджана, потому что был русским. Бежал к своим, и будь проклята та страна, где общество оказалось не способным защитить честь ребенка хотя бы посмертно!

— Я тоже должен быть проклят?! — сквозь зубы проговорил Попов.

— Каждый, кто отмахнется от судьбы ребенка, от трагедии его родителей!

— Ну зачем так? — обратился ко мне Назаров. — Руганью мы не поможем делу. Судьба детей Серова и Коржева — это жестокое предупреждение всем нам, кто занимается подростковой преступностью. Кстати, если бы вы с Поповым, — обратился снова ко мне Назаров, — сумели в полемической форме раскрыть сущность этих двух преступлений, вы бы помогли нашему общему делу.

— В этой работе залог выживаемости человечества, — сел на своего конька Курбатов. — Одна деталь, которая меня поразила до глубины души: на доме, где убили Сережу, а это многоэтажная коробка, был огромный плакат: "Дадим шар земной детям". Какая жестокая ирония судьбы!

— Все это лирика, — с негодованием сказал Попов. — Коэффициент полезного действия от наших стараний бесконечно мал: дети вырастут такими, каково общество в целом. Если взрослые заняты грабежами, коррупцией, насилием, развратом, то, как бы мы ни старались, а большинство детей пойдет по пути старшего поколения, и именно тех, кто сегодня научился идти против своей совести.

Меня настораживает один из мотивов этих жутких преступлений. "Мы убили, чтобы сесть в тюрьму", — заявил один из подростков. "А для чего?" — спросили у него. "Чтобы попасть в братву…" То есть в преступную группировку подросток может попасть после соответствующей тюремной подготовки. Подростки так и рассчитывали: они к двадцати-двадцати трем годам пройдут хорошую школу преступлений и по выходе из нее смогут богато жить, зарабатывая, в частности, грабежами и заказными убийствами.

— Опыт показывает, — подтвердил Назаров, — большинство заказных убийств совершается молодыми людьми в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, ранее судимыми и отбывшими срок наказаний за участие в убийствах и в других тяжких преступлениях.

— Я согласен с Поповым, — сказал я. — В этих детских преступлениях надо видеть глубинный социальный смысл. Это не просто убийства. Это явление и социально-идеологического порядка. Я специально порылся в романе Достоевского "Бесы" и во всей этой Нечаевской истории, простите, увидел жесткое сходство. Нечаев создал организацию под названием "Народная расправа" с целью "всеобщего разрушения". Заметьте, организация называется "расправой". В "Катехизисе" "Народной расправы" требовалось, чтобы каждый, кто вступит в организацию, "задавил бы в себе единой холодной страстью даже чувство чести, совести, родственной привязанности: надо убить мать, отца, сестру, брата — убей! В этом "Катехизисе" говорилось: "Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение" (Цит. по судебному отчету газеты "Голос",? 189 за 1871 г., с. 4). И вот потрясающая и любопытная деталь: "Революционерам предлагалось "соединиться с разбойничьим миром". У нынешних бандитов, участвующих в разбоях и грабежах, есть своя "революционная" беспощадная, социально-оправдательная идеология. Они и рассуждают так: "Должна быть восстановлена справедливость. Мы тоже хотим иметь возможность строить особняки, ездить на иномарках, отдыхать на Гавайских островах. Мы понимаем, что образованием и честным трудом этого никогда не достичь. Поэтому мы избрали тот путь, который поможет нам достичь цели. У власти должны быть сильные. Сильными не рождаются. Сильные создают себя. И лучше всего это делается в колониях. Там мы научимся бесстрашию и беспощадности…" Я имел возможность говорить со многими рецидивистами. Могу сказать, в большинстве своем это умные и крепкие люди. Больше того, в них есть и определенное благородство. Они по-своему честны: умеют держать слово и данное обещание. Они в определенной мере прекрасные организаторы и запросто могут оказаться в числе причастных к властным структурам. Сегодня количество таких потенциальных лидеров растет, и при определенных обстоятельствах они могут представить и социальную опасность. Вы улыбаетесь, а зря… Когда Достоевский написал роман "Бесы", "Петербургские ведомости" (? 6 от 6 января 1873 года) указывали на "нетипичность и нехарактерность изображенного в "Бесах", назвав их "фантасмагорией, созданной… больным воображением". Газета писала: "…фантастические призраки с нечеловеческой подлостью, глупостью и дикостью ни в каком обществе не могли бы играть такой роли, какая им представлена в романе".

Любопытно, когда я рассказал о подростковых злодеяниях в школе, мне тут же заявили некоторые педагоги: "Это нетипичное явление. Нельзя, опираясь на судебную хронику, говорить о педагогике, у которой свои воспитательные задачи… Мы имеем дело с нормальными детьми…" Между прочим, и Достоевского обвиняли в том, что он взял нетипичный для русского общества случай. А известный революционер Петр Никитич Ткачев, кстати, входивший с Нечаевым в руководящий комитет студенческого движения в Петербурге, крайне возмутился "клеветническим романом "Бесы", полагая, что Достоевский "обнаружил полное банкротство": "Он начинает переписывать судебную хронику, пугая и перевирая факты, и наивно воображает, будто он создает художественное произведение".

Я считаю убийства Серова и Коржева различными группами подростков явлением глубоко социальным и, я бы сказал, серьезным предостережением росткам сегодняшней демократии. Почему я говорю о различных группах подростков? Да потому, что в первом случае, представлены дети малоимущих, а во втором — подростки-убийцы из богатых семей. В обоих случаях подростки не раскаялись. Напротив, они с известной гордостью (как же, молодые львы, Робин Гуды!) отправились отбывать наказание. И еще один момент: в убийцы, типа нечаевцев, идут не одни шалопаи, а умные и образованные люди: "Я сам старый "нечаевец", — говорит о себе Достоевский, — стоял на эшафоте, приговоренный к смертной казни… Мы стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния… то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим мученичеством, за которое многое нам простится".

Снова я хочу подчеркнуть: конечно, Достоевский и Нечаев не чета убийцам Серова и Коржева. Но какая-то, пусть незначительная, схожесть есть определенно.

Во-первых, никто из подростков не раскаялся, и в душе каждого из них захоронена тайная мысль о предстоящем мстительном реванше, когда, отбыв наказание, они смогут посчитаться с теми, кто их наказал. И здесь "виновниками" могут оказаться невинные. Реваншисты будут беспощадно разрушать, утверждая свои принципы справедливости.

Во-вторых, они твердо уверены, что поступают не безнравственно, ибо убеждены в том, что знаменитый ленинский лозунг "Грабь награбленное!" призывает их к вполне законному переделу собственности. Они не исключают такой возможности: когда станут богатыми, позаботятся и о детских приютах, и о домах для престарелых…

В-третьих, они верят, что число их сторонников растет, ибо гнев и недовольство народное они ощущают повсеместно.

— Я не согласен с вами, Владимир Петрович и Виктор Иванович, — как бы размышляя вслух, заметил Курбатов. — Мы здесь имеем дело не только с социальным явлением, но и прежде всего с семейно-педагогическим. Заметьте, в печати почти никогда не говорится о вине школы и семьи в злостных преступлениях подростков. В одной из газет я прочел очерк "Амазонки из 10 "А", где рассказывалось о пятерых школьницах, которые убивали мужчин, мстили за поруганную честь одной из подружек, кстати, заодно и грабили убитых. Как отреагировали директор и педагоги школы, где учились девицы-убийцы: "И правильно делали…"

Россия — страна необъяснимых крайностей: либо рабская покорность, либо бунт, сметающий все на своем пути. Сегодняшняя детская преступность может стать реальной угрозой не только для нашей страны, но и для всего человечества.