Поэзия (Учебник)

Азарова Наталья Михайловна

Корчагин Кирилл М.

Кузьмин Дмитрий Владимирович

Плунгян Владимир Александрович

Бочавер Светлана Ю.

Орехов Борис В.

Суслова Евгения В.

5. Адресат и адресация

 

 

5.1. Адресат не менее важен, чем субъект

 

Обычно мы используем понятие адресат , когда говорим о коммуникации. Поэтическая коммуникация существенно отличается от коммуникации в обычной речи. У адресата поэтического текста есть ряд особенностей, которые отличают его не только от адресата обыденной речи, но даже от адресата художественной прозы. Во-первых, у поэта отсутствует реальный собеседник, поэтому автор ведет внутренний диалог и сам является основным адресатом собственного стихотворения. Обычно такая ситуация называется автокоммуникацией .

Во-вторых, стихи часто похожи на разговор: поэт сам моделирует себе собеседника , который может присутствовать внутри текста или подразумеваться за его пределами. Мы будем называть эту особенность поэтического текста обращенностью . Но к кому обращена поэтическая речь? К конкретному лицу, к читателю, к себе, к другому поэту, к другим поэтам или ко всем одновременно?

На самом деле лирический текст одновременно направлен сразу двум, трем или даже более адресатам: например, самому себе, адресату, так или иначе обозначенному в тексте, и подразумеваемому читателю. Адресация поэтического текста многослойна, и за одним коротким обращением (например ты ) может стоять много адресатов. Игра на неоднозначности адресата, переходы и взаимодействие между разными типами адресата — одни из важнейших приемов в поэзии.

 

Читаем и размышляем 5.1

Анна Горенко, 1972-1999

                            *** Не правда ли ты хорошо помнишь солнечные дни                                         и свои детские мечты. Твои детские мечты так напоминают мои детские мечты так напоминают нашу общую действительность — ты живешь на краю неба и я на краю земли                                         и между нами ходит автобус, но вот задумано было — трамвай,     и покуда не будет трамвая, мы никуда не поедем. Не правда ли ты также ясно можешь сочинить меня                                          как я могла бы жить если бы мир был бы устойчивее а жизнь                   не была бы такой бесконечно длинной. Не правда ли ты дождешься зимы и ее подобия погоды                                           и мы будем глядеть я на твой почерк и ты на мой голос                  как если бы принц решил бы не целовать спящую красавицу пока сама не проснется. И ты знаешь что есть физическая боль                  белая ночь                  ветер пустыни                  грамматический разбор словосочетаний а я все это видела своими глазами одновременно. [90]

 

5.2. Внутренний адресат. Кто это и зачем он нужен?

 

Для удобства понимания и анализа текста нужно различать внутреннего и внешнего адресатов, хотя деление это условно и между этими двумя типами возможны разные переходные формы.

Под внутренним адресатом имеется в виду особый «персонаж» поэтического текста, о существовании которого становится известно непосредственно из текста стихотворения. Этот персонаж — собеседник автора, однако он необязательно играет эту роль на протяжении всего текста — иногда только в отдельных его фрагментах. Внутренний адресат часто выражается местоимением ты (реже — вы ) и разнообразными обращениями. Особая роль местоимений в поэзии не исчерпывается поэтическим я , поэзия использует второе лицо (ты ) гораздо чаще, чем любые другие формы художественной речи. Это сближает ее с ораторской речью, письмом или молитвой. Употребляя местоимение ты и обращения, поэт переходит от далекого плана к ближнему, от внешнего к внутреннему — это знак близости автора к предмету речи.

Упоминание внутреннего адресата или даже конкретного лица в стихотворении может быть лишь поводом для его написания. Обращения к реальному адресату как будто связывают текст стихотворения, обладающий замкнутостью и самодостаточностью, с «реальным» миром. Но на самом деле фигура внутреннего адресата позволяет сократить расстояние между читателем и автором, сделать объект стихотворения более близким, интимным.

Внутренний адресат необязательно должен быть человеком: он может быть деревом, животным, городом, любым предметом, например фонтаном, обелиском, стихией (морем, лесом, полем), понятием времени (весной, ночью), абстрактным понятием (родиной, жизнью, свободой). Так происходит, например, в стихотворении Блока «О, весна без конца и без краю…», где адресатом выступает весна или жизнь. В качестве Собеседника — внутреннего адресата, — к которому обращаются на ты, выступают и уже умершие люди, в том числе исторические персонажи далекого прошлого:

О ты, чьей памятью кровавой Мир долго, долго будет полн. [257]

Самая характерная фигура риторического адресата в традиционной поэзии — Муза. С упоминания музы начинаются многие древние стихотворения — например, в начале «Илиады» Гомера поэт призывает музу, которую называет «богиня»: Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… Традиционно имелась в виду муза поэзии (Эвтерпа), но затем муза утратила мифологические черты и превратилась в фигуру обращения, под которой уже не понималась какая-либо конкретная богиня. Муза-адресат может также становиться персонажем стихотворения:

Вчерашний день, часу в шестом,           Зашел я на Сенную; Там били женщину кнутом,           Крестьянку молодую.[225]

В ряде традиционных жанров обращение к внутреннему адресату встречается регулярно. Среди таких жанров ода, послание, эпитафия, эпиграмма и некоторые другие. В иерархии жанров поэзии XVIII века больше ценилось обращение к абстрактному адресату, даже если стихотворение было посвящено конкретному человеку. Например, Державин в стихотворении «На возвращение графа Зубова из Персии», обращаясь к Зубову напрямую, пересказывает события, безусловно известные адресату, но делает вид, как будто Зубов забыл обстоятельства собственной военной биографии:

О юный вождь! сверша походы, Прошел ты с воинством Кавказ <…> Ты видел, Каспий, протягаясь, Как в камышах, в песках лежит <…> Ты домы зрел царей, вселенну — Внизу, вверху, ты видел все… [111]

В романтической поэзии XIX века начиная с Пушкина часто используется прямо противоположная модель. Обращение к конкретному внутреннему адресату изобилует намеками и подробностями, которые могут быть известны лишь небольшому кругу избранных друзей. Обычный читатель вряд ли может расшифровать без специального комментария, кем был этот адресат. Например, Аполлон Майков, обращаясь к поэту и переводчику Михаилу Михайлову, пишет:

                  *** Урала мутного степные берега, Леса, тюльпанами покрытые луга, Амфитеатры гор из сизого порфира, Простые племена, между которых ты Сбирал предания исчезнувшего мира, Далекая любовь, пустынные мечты Возвысили твой дух: прощающим, любя́щим Пришел ты снова к нам — и, чутко слышу я, В стихах твоих, ручьем по камешкам журчащим, Уж льется между строк поэзии струя. [205]

Читателю вряд ли известно, что за далекая любовь имеется в виду или что упоминания Урала и простых племен содержат намек на башкирский фольклор, который собирал Михайлов. Но это и не требуется: такое построение текста дает возможность читателю частично отождествить себя с адресатом и таким образом представить себя в кругу знакомых и друзей поэта.

С другой стороны, если подобные частные обстоятельства воплощаются поэтом максимально обобщенно, а внутренний адресат не назван по имени, то поэт может переадресовать свое стихотворение, посвятив его еще раз. Такая переадресация остается фактом биографии поэта и почти не влияет на интерпретацию текста в целом. Так, предполагается, что стихотворение Пушкина «Я помню чудное мгновенье…», подаренное Анне Керн, было написано Пушкиным задолго до знакомства с ней и первоначально адресовано кому-то другому.

Ты внутреннего адресата может быть устроено по-разному, например ты = я +ты . Такое ты совмещает абстрактного собеседника и я — поэта, причем доля я и другого в каждом ты может изменяться даже на протяжении одного текста. Ты может перевешивать я , о чем может свидетельствовать обилие повелительных форм:

                    *** Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале… <…> И если кто-нибудь спросит: «кто ты?» ответь: «кто я? я — никто», как Улисс некогда Полифему. [48]

Я может почти совпадать с ты — например, у Владимира Аристова словом ты одновременно обозначается и субъект, и адресат:

               *** Ты собственник пластмассовой расчески, Но время настает — Ты расстаешься Зубцы пересчитаешь в ней прозрачные На рассвет посмотришь Сквозь сумрачный и теплый Ее искусственный янтарь Не так уж много ты теряешь Когда из твоего кармана правого Выскользнет она И все ж раскроется весь круг земли по-новому В октябрьской красоте Москвы [19]

Ты с большой буквы чаще всего читается как обращение к единственному адресату — Богу, даже как именование Бога. В таком случае это не совсем местоимение, ведь местоимение может указывать на разные лица (не называя конкретное лицо), а Ты как имя относится только к одному лицу:

Не мотыльком, не завитком — Изображу Тебя квадратом. [274]

Вы , в отличие от ты , не объединяется с я (то есть с поэтом), а противопоставляется ему, поэтому обычно оно предполагает общественно значимое высказывание. Вы как адресат указывает на противоположную субъекту социальную группу, существование которой позволяет автору идентифицировать себя (6. Поэтическая идентичность):

               *** Мне больше не страшно. Мне томно. Я медленно в пропасть лечу И вашей России не помню И помнить ее не хочу. [146]

Вы в роли внутреннего адресата часто появляется в романтической поэзии, противопоставляя поэта толпе:

Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! [190]

Также можно вспомнить характерное название стихотворения Маяковского «Нате!». Внутренний адресат этого стихотворения может называться адресатом лишь условно: действительно, трудно представить, чтобы Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста где-то недокушанных, недоеденных щей или вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей могли быть потенциальными читателями стихов поэта.

 

Читаем и размышляем 5.2

Иосиф Бродский, 1940-1996

                            *** Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях; я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих; поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне, в городке, занесенном снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне — как не сказано ниже по крайней мере — я взбиваю подушку мычащим «ты» за морями, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало повторяя. [48]

Александр Миронов, 1948-2010

                     *** Может быть, ты еще хочешь вернуться в жалобный мир, где так жалко дрожит, кружится белое бальное блюдце в черном театре разъятой души? Как утомительны зрячие воды! Можно лишь в танце душу спасти. Милая, милый, не помню я, кто ты — медиумический дух травести? Род полуведенья, дух полузнанья, самобормочущий, шарящий стих? Шелест и щелканье, свист и зиянье пауз молочных и ран световых. Как на корню засыхает растенье, как задыхается бешеный кит, я бы хотел умаленья, безтемья… Время щебечет и бездна чадит. [217]

Владимир Аристов, 1950

                         *** На каменном школьном крыльце ты лежал,                                     обнаженный, как нож, В глубине двора черная зелень едва шевельнулась И шумел дождь во сне чужом Прекращаемый взмахом ресниц Ты упавший лежал не прикрытый ничем, юный, ни пергаментом титулов ни имен, вписанных в книгу вовне не прикрытый ничем, кроме одежды (на ступенях, на обшарпанном пенном крыльце) Снега шум в кулаке твоем, равномерно сжимавшемся                                 слышен был — это шум                   посторонних часов …перед дверью в нелепую зелени бездну… [19]

Николай Некрасов, 1821-1878

                   *** Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день — Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты — другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась — ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной. Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал — и пронзительно звонок Был его крик. Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок. Бедная! слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба — Вместе свезут и положат рядком… В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили. Случай нас выручил? Бог ли помог? Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был. Где ты теперь? С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебя назовут, Только во мне шевельнутся проклятья — И бесполезно замрут!.. [225]

Борис Поплавский, 1903-1935

                       *** Вращалась ночь вокруг трубы оркестра, Последний час тонул на мелком месте. Я обнимал Тебя рукой Ореста, Последний раз мы танцевали вместе. Последний раз труба играла зорю. Танцуя, мы о гибели мечтали. Но розовел курзал над гладким морем, В сосновом парке птицы щебетали. Горели окна на высокой даче, Оранжевый песок скрипел, сырой. Душа спала, привыкнув к неудачам, Уже ей веял розов мир иной. Казалось ей, что розам что-то снится. Они шептали мне, закрыв глаза. Прощались франты. Голубые лица Развратных дев смотрели в небеса. Озарена грядущими веками, Ты с ними шла, как к жертвеннику Авель. Ты вдалеке смешалась с облаками, А я взошел на траурный корабль. [250]

Ольга Седакова, 1949

                  *** Ты знаешь, я так тебя люблю,                      что если час придет и поведет меня от тебя, то он не уведет: как будто можно забыть огонь?                      как будто можно забыть о том, что счастье хочет быть                      и горе хочет не быть? Ты знаешь, я так люблю тебя, что от этого не отличу вздох ветра, шум веток, жизнь дождя, путь, похожий на свечу, и что бормочет мрак чужой, что ум, как спичка, зажгло, и даже бабочки сухой несчастный стук в стекло. [280]

Ника Скандиака, 1978

Из цикла «[9/2/2007]»

как мы (провожая друг друга к причинно-следственной связи, но еще подползая кошке щекой с кошкой) как мы в тулупе пустыни (в пустыне беспричинной кожи) обхватываем друг друга, но никогда в одной природе (обхватываем уже друг друга, но никогда еще в одной природе) а оглянись, — ты оглянуться-то (некого) (никто) небеззащитный, дрожащий космос в ветровке, полупрозрачной, как ломтик / молитва слова / сыра; или смотри: разбитая в яркости разнообразия терзаемая сознанием                               [выпалила                                             рыба] декоративная                      [настольная] керамика забронированного пространства (предложили четыре сверкающих вещи,) [285]

Всеволод Некрасов, 1934-2009

      *** Ну знаете ли это вы извините вы не знаете вы не изволите знать не водили бы вы сами себя за нос вы не знаете нас а надо нас не знать нас нельзя знать нельзя нас знать нас надо не знать не знаю что я вам еще могу здесь сказать главное и что же я теперь могу для вас сделать раз надо было [224]

ТАКЖЕ СМ.:

Афанасий Фет (2.1),

Саша Черный (4),

Георгий Адамович (6.5),

Алексей Апухтин (11.2),

Алексей Порвин (7.1),

Борис Пастернак (7.2.3),

Гавриил Державин (10.1),

Александр Блок (12.3),

Гавриил Державин (13),

Иосиф Бродский (16.2; 18.2.4),

Николай Языков (18.2.6),

Николай Заболоцкий (18.2.6),

Николай Звягинцев (22.2).

 

5.3. Внешний адресат или читатель

Несмотря на то, что каждый поэтический текст «обращен», «адресован», неправильно было бы утверждать, что поэт имеет в виду какого-то конкретного читателя или круг читателей. Внешний адресат, в отличие от внутреннего, существует скорее как определенная цель, а не как конкретная аудитория. В поэзии вообще отсутствует ориентация на определенную целевую аудиторию. Иными словами, нельзя сказать, какого возраста, пола, профессии адресат поэтического текста, какова его социальная или национальная принадлежность. Целевая адресация присутствует только в прикладной поэзии (рекламной, детской, агитационной и т. д.) и, в меньшей мере, в переводной поэзии (переводчик, как правило, задумывается, кто будет читать его перевод).

Проблема наличия/отсутствия читательской аудитории и ее состава во многом историческая. Принято считать, например, что у русскоязычных парижских поэтов 1930-х годов и у некоторых поэтов советского времени (например, у обэриутов) читателя вообще не было и в основном они читали друг друга.

Внешний читатель при создании поэтического текста может вообще не приниматься во внимание, но при этом поэзию все-таки читают, хотя почти во все времена поэты и читатели не были удовлетворены друг другом. Поэты говорили о неподготовленности читателя, а читатели, в свою очередь, всегда жаловались на то, что современная им поэзия трудна и непонятна. Еще в пушкинские времена русские поэты отрицали, что читатель-современник может быть адресатом их произведений: «Читателя найду в потомстве я», — писал, например, Евгений Баратынский.

Сложные отношения с читателями были и у поэтов ХХ века. Например, Иосиф Бродский, как и многие другие поэты, заявлял, что не будет считаться с читателем, и говорил о безадресности поэтического языка:

Ты для меня не существуешь; я в глазах твоих — кириллица, названья <…> Ты — все или никто, и языка безадресная искренность взаимна. [48]

В XIX–XX веках поэты все чаще стали обращаться к поэтам будущего, начали говорить о подразумеваемом идеальном читателе, под которым обычно понимался обобщенный читатель (и прежде всего идеальный воспринимающий , чье восприятие не сковано социальным и историческим контекстом).

Известен афоризм философа Вальтера Беньямина «ни одно стихотворение не создается для читателя»: он обращает внимание на то, что ориентация на идеального читателя может быть столь же пагубной для поэзии, как и ориентация на определенную аудиторию.

Чтобы избежать путаницы, нужно различать идеального адресата и образ идеального читателя . Идеальный адресат — это тот, кто понимает написанное поэтом лучше, чем он сам, и способен раскрыть (показать, но не объяснить) автору, что у него написано. Еще один признак идеального адресата: это тот, кто владеет языком лучше, чем сам поэт, и способен говорить на некоем универсальном языке.

Идеальный адресат — это ни в коем случае не обобщенный читатель, обладающий определенными характеристиками, и вообще не человек. В пределе идеальный адресат — это Бог. Идеальный адресат, благодаря своему невозможному ни для одного человека опыту, вбирающему опыт всех 3 людей, может пропустить через себя и осмыслить написанное поэтом. Поэтому обращенность к идеальному адресату должна помочь поэту в осознании собственных стихов.

Высказывание Даниила Хармса представляет собой формулу идеального адресата поэтического текста:

Многое знать хочу, Но не книги и не люди скажут мне это. Только ты просвети меня Господи Путем стихов моих. [329]

Обращенность к идеальному адресату можно увидеть не только в сложной структуре местоимения ты , о которой уже шла речь, но и в гораздо большем, чем в прозе, количестве вопросительных и побудительных предложений, встречающихся в поэтических текстах.

Идеальный адресат больше соотносится с субъектом, а не с каким-либо действительным или даже воображаемым адресатом. Конкретное ты , обозначающее человека, к которому обращается поэт, может быть внутренним адресатом текста, но не может быть внешним. Так что в ты , употребляющемся в поэтическом тексте, может одновременно присутствовать и конкретный человек (внутренний адресат), и идеальный (внешний) адресат.

И все-таки в наших силах воссоздать образ читателя-человека или читательской аудитории, даже если поэт думает, что он не обращается ни к кому конкретному. Сделать это можно на основе анализа языка и текста, обратив внимание на то, какие слова и выражения поэт считает нужным пояснять, а какие нет. Поэт волей-неволей устанавливает общий с читателем код, и по этому коду с некоторой долей уверенности можно судить о том, кто такой читатель, насколько он образован, что ему известно, а что нет. По тому, как поэт объясняет механизм создания поэтического текста, можно оценить уровень подготовленности его читателя.

                               *** как я уже говорила, меня могут свести с ума определенным образом построенные фразы которые сулят сытое будущее и отсутствие проблем вообще например, девочка Н. год назад зомбировала меня sms’кой что-то типа                                Ya vse ravno budu tebya kormit’ в которую я вложила всю свою любовь. теперь ты пишешь «смотри, будешь жрать у меня одни бифидоки» [208]

Адресаты этого текста — люди одного с автором возраста. На это указывает использование SMS-сообщений для личной переписки, характерное для начале 2000-х, когда написано это стихотворение, для более технически продвинутых, а следовательно, и более молодых пользователей мобильных телефонов (сообщение ко всему прочему набрано транслитом, что дополнительно указывает на возраст персонажей этого текста). Кроме того, упоминание «сытого будущего» неявно противопоставляется «голодному настоящему» — типичному для молодых людей, только-только начинающих самостоятельную жизнь.