Первые лучи едва коснулись черепичных крыш домов, а две тележки уже подкатили к кукурузному полю.

Степь проснулась, но еще нежилась в утренней тишине, дыша пряными ароматами шалфея и чебреца. Звонкие ребячьи голоса и смех вторглись в этот безмятежный покой и нарушили его.

Митя, Степа и Санька разбивали палатку, а Пашка и девочки строили шалаш. Пашка уже сколотил из кольев скелет и покрикивал на Любашу и ее подругу Надю, которые не поспевали подтаскивать ему охапки стеблей кукурузы с участка, скошенного на корм. Пашка обрывал початки и складывал в кучку, чтобы сдать в колхоз, а ветвистыми стеблями покрывал крышу, ставя их метелками вверх. Шалаш получился похожим на круглый зеленый чум с пышным желтым султаном на макушке. Чтобы крышу не разметало ветром, Пашка накрыл ее сверху куском старой рыбачьей сети.

Когда дед Михей выгнал стадо из села, над входом в палатку уже трепетал красный треугольный флажок, и Санька, по указанию Пашки, подвешивал снарядную гильзу, чтобы отбивать «склянки», как это полагается у настоящих моряков.

— Ай да мальцы! Раньше меня в степь справились. — Дед Михей подходил к лагерю, шаркая калошами по траве. — Энто ты тут верховодишь? — обратился он к Степе. — Добрый из тебя командир выйдет, добрый.

От похвалы у Степы зарделись уши и приятно защекотало в груди. Скрывая смущение, он вынул из кармана часы и поднес их к самому носу — пусть все ребята видят, какие у него часы. Вид у него был необычайно серьезный и важный.

— Уже пять. Сейчас начнем, — сказал он.

Все обступили его и с любопытством разглядывали серебряные часы и читали надпись.

— Это отцу от командующего за прорыв фашистских позиций на танке, — с нескрываемой гордостью пояснял Степа. — Тут, под Керчью, дали.

Пашке стоило неимоверных усилий изобразить на лице полнейшее равнодушие и отвернуться. Пусть Степка не задается и не думает, что кто-то ему завидует. Пашка поднял с земли молоток и, подойдя к снарядной гильзе, стукнул по ней два раза. Мелодичный звон «склянок» взвился над лагерем и далеко разнесся вокруг.

Дед Михей выбрал на полянке место, где трава была поярче и посочней.

— Вот тута и почнем. И не бойсь, Степан, захватывай поширьше, чтобы в две лопаты копать. Вот так. — Старик вывел лопатой большой четырехугольник.

У Степы по рукам пробежал зуд — хотелось скорей взяться за дело. Пашка встрепенулся, подбежал к Мите и ухватился за его лопату:

— Дай разок копну.

— А почему ты первый? Пусти…

— Уйди, не суйся! — Степа ухватился сзади за Пашкину тельняшку и потянул назад.

— Вы что, облиняете, если я покопаю?

— Не облиняем, а надо по правилам. — Митя вынул из кармана коробку, взял из нее две спички, одну надломил и закинул руки за спину. — Кто вытянет несломанную, тот будет первый. Выбирай! — Он выставил вперед кулаки.

Пашке досталась сломанная спичка.

— Тьфу! — плюнул он. — И везет же вам! Ну, мы с Санькой все равно вас обкопаем.

Степа окинул Саньку оценивающим взглядом: ростом невелик, но крепыш. В силе ему Митька, конечно, уступит. Но зато Митя хорошо умеет работать лопатой и цапкой. В начале каникул он целую неделю помогал матери на цаповке кукурузы и ни разу от нее не отстал. В своей силе Степа не сомневался. Тут не море! Тут он Пашке не поддастся.

— И всегда-то Пашка бахвалится. Ну и хвастун же! — заметила Любаша.

— А ты что встреваешь? Тебя не спрашивают, — окрысился на нее Пашка. — Иди в свой балаган и сиди там.

— И вовсе не балаган у нас, а шалаш и кухня. И потом, я не с тобой разговариваю, — отрезала Любаша.

Пашка постоял несколько минут возле Мити и Степы, ревниво наблюдая за тем, как они копают, а потом вместе с Санькой пошел собирать в траве кизяк — сухой коровий помет — для костра.

Копать Степе показалось нетрудно, и он старался работать, как и Митя, — размеренно, не спеша. Лопата с хрустом, на полный штык врезалась в зеленый дерн и отваливала его большими кусками.

Дед Михей примостился рядом на корточках, взял ком земли и разломил его на мелкие кусочки.

— Мы, мальцы, и без хворостинки вот узнали, где тута вода, — заметил он, растирая между пальцами влажный комочек земли.

— Без какой хворостинки? — спросил Степа.

— В наших местах при царе Николае всякие водоискатели объявлялись. Были и такие, что с хворостинкой воду искали. Срежет ветку лозы и ходит с ней по степи, и ходит. А как листочки на лозе шевельнутся, он остановится и приказывает — копай тута.

— И находили воду? — удивился Степа.

— Копать — копали, а сладкой не попадалось, все соленая — верховодка.

Когда Степа и Митя начали вынимать второй слой земли, старик запустил руку поглубже, из-под самой лопаты вытащил сырой комочек, размял его пальцами и положил в рот.

— Ой, что вы делаете? — в один голос воскликнули Степа и Митя.

Дед Михей пожевал беззубым ртом, сплюнул грязную слюну и весело подмигнул:

— А в землице-то соли нету.

— Ну и что из этого?

— Смекай: значит, водица будет сладкая. Тут же скрозь солончаки, — старик указал рукой на пастбище.

Довольный своей «пробой», дед Михей вытер руку о траву и встал.

Налетевший ветер распушил бороду пастуха. Он с минуту тревожно всматривался в даль и будто принюхивался к дыханию ветра.

— Ох, чую, быть суховею, — сказал старик. — Подпалит он хлебушко на корню. Да и нам с вами достанется. — И старик пошел к стаду.

Пашка развел костер и, пожалуй, в десятый раз подбежал к палатке взглянуть на часы.

— Хватит, Степ! Теперь наш черед. Давай замерять.

Пашка измерил рейкой глубину ямки, сделал зарубки и криво усмехнулся:

— Тю! Сантиметров пятнадцать, не больше! И это за целый-то час… Тоже мне, работнички! Вот мы сейчас как вдарим, так сразу целый фонтан брызнет.

Митя насмешливо покосился на Пашку.

— Чего ты зубы-то скалишь? — окрысился Пашка. — Вон на балластном карьере у железнодорожников били, били скважину, метров на двести продолбили, а воды все нет. А потом сразу ка-ак засипит да ка-ак вдарит! Аж во-от такой столб поднялся. — Пашка вскинул над головой лопату. — Уж два года бьет, и все такой же высокий.

— Так ту воду в рот не возьмешь, — возразил Митя, садясь на траву. — Она тухлыми яйцами воняет.

Степа бросился на землю и растянулся рядом с Митей. Сердце сильно билось, и стук его отдавался в ушах, ноги гудели. Хорошо теперь лежать вот так, на спине, слушать стрекотание кузнечиков и цикад и смотреть на далекое облачко…

— Ты знаешь, сколько такой фонтан выбрасывает? — не умолкал Пашка. — Уйму. И людям и скотине хватит, и еще для огородов останется.

Степа мечтательно щурился. И в самом деле, что неосуществимого в том, что говорил Пашка? А вдруг и тут проходит водная жила?

Степа представил себе высокие струи воды, бьющие из-под земли, и рядом большое озеро. На берегу гудит мотор и гонит по трубам воду на фермы, по хатам и даже на поливной огород. А ребята бродят по грядкам и собирают горы огурцов и красных помидоров. На межах лежат бунты молодой картошки и высятся пирамиды из пудовых кочанов капусты.

Облачко давно уже поднялось вверх и незаметно растаяло, а Степа все продолжал смотреть туда, где оно было, и мечтательная улыбка не сходила с его лица.

Митя позвал его собирать кизяк. Степа вскочил на ноги и огляделся.

Село проснулось. На околице стояли трое ребят и, приложив ладони к глазам, смотрели в сторону лагеря. Один из них был в синей рубашке, — наверно, Федька Хлыст. А вот через степь к колодцу мчатся двое белоголовых малышей в одних коротких штанишках. Степа узнал их — это Фомка и Семка, братья-близнецы. Они остановились у колодца, шумно дыша. Глаза их беспокойно шмыгают по сторонам. Постояв немного, малыши переглянулись и понеслись назад.

Степа засмеялся. Он знал — сейчас по всему селу разнесется весть о том, что ребята что-то ищут в степи. Скоро надо ждать гостей, а значит, и пополнения экспедиции.

И верно, не прошло и получаса, как возле лагеря собралась шумная орава загорелых мальчишек. Среди них толкались и востроглазые близнецы-разведчики. Из села подходили еще четверо, постарше, Степины одноклассники. Степа делал вид, что целиком занят работой, но уголком глаза наблюдал за ними.

— Что ж это вы тайком от всех? — подходя, кричит Валька. — А еще товарищи называются! Нам, по-вашему, не нужна вода?

Пашка, возившийся у костра, вскочил и подбежал к нему:

— Брось, не подмазывайся, все равно не примем!

— Почему не примете? Мы что, хуже вас, что ли?

Степе стало неловко за Пашку.

— Перестань, Паш! Они ведь тоже хотят поработать на общую пользу.

— Чего — «перестань»? Тут и без них делать нечего. Я знаю, почему ты хочешь их принять: боишься, что мы с Санькой вас обгоним.

— Не говори глупостей, — оборвал его Степа.

Неизвестно, во что вылилась бы эта перепалка, если бы не подошел дед Михей.

— Стойте, мальцы, не спорьте, — примирительно сказал он. — Тута для всех дела хватит. Нехай они пока ямки под столбы копают. Все одно ворот-то ставить надо. А вам самим не управиться.

Пашка, не найдя ни у кого поддержки, вынужден был замолчать.

Копать с каждым часом становилось тяжелее. Митя и Степа копошились в котловане, вокруг которого со всех сторон были навалены кучи выброшенной земли. Вверху Валька со своей бригадой рыли ямы для столбов. Ветер подхватывал выброшенную землю и вместе с пылью швырял в лицо. Митя ворчал на Вальку, Степа морщился и вертел в руках лопату, стараясь взять ее поудобней. На его ладонях уже лопнули две большие водянки, и руки саднило. Но все бы это ничего, если бы не жара. Солнце свирепо пекло, обжигало шею, руки и так накаляло затылок, что казалось, будто в голове все кипит. Степа с завистью поглядывал на широкополую Митину шляпу. Хорошо ему — шляпа здорово закрывает его от солнца.

— Степ, дай твою лопату, — подбежал к колодцу запыхавшийся Пашка. — Я сейчас верну, только кол вкопаю.

Пашка взял лопату и убежал. Степа вылез из котлована и подставил ветру лицо. Но ветер теперь не освежал прохладой. Он стал тугим, сильным и каким-то уж очень сухим и знойным. Казалось, гигантская воздуходувка непрерывно гнала с востока потоки густого, горячего воздуха. На дорогах поминутно завихрялись столбы пыли, штопором ввинчивались в небо. Саженными прыжками скакали по пастбищу шары перекати-поля. Издали они казались огромными бурыми пауками.

— Вот он и прилетел, — сказал дед Михей. Старик поджал нижнюю губу и сердито уставился на восток. — Теперь зарядит дни на три, а то и на шесть или на все девять. Это уж я давно заприметил.

Пыль уже замутила сияющую синеву небес. Четкая линия горизонта стерлась, а контуры далеких скифских курганов стали теперь неясны и расплывчаты, как в тумане. Дул суховей, неся на своих пыльных крыльях знойное, испепеляющее дыхание азиатских пустынь.

А лагерь жил шумной, деятельной жизнью. Дед Михей оказался прав: дела хватило для всех ребят. Одни бегали в село за кольями, молотками и гвоздями, другие подносили стебли кукурузы, третьи под руководством Пашки строили новый шалаш. Валькину бригаду дед Михей отрядил в село за столбами и воротом. Девочки вместе с Любашей шумно возились возле костра. Только Семка и Фомка с другими малышами от безделья крутились возле Любаши, мешая ей работать.

— Семка! — позвал Степа. — Хочешь, назначу тебя старшим?

— Бригадиром? — подпрыгнул Семка.

— Конечно, бригадиром. Бери ребятишек и беги собирать кизяк.

С радостным воплем Семка бросился к ребятам, толкавшимся у костра.

— Я тоже хочу бригадиром, — обиженно просипел Фомка.

Степа переглянулся с дедом Михеем.

— Составляй бригаду и иди помогать стеречь стадо, — сказал старик. — Главным помощником у меня будешь. Только смотри, чтоб коровы в кукурузу не залезли, а то разжалую…

Фомка, придерживая рукой спадавшие штанишки, побежал вслед за братом.

Через минуту одна группа малышей рассылалась по пастбищу, а другая мчалась к стаду, оглашая степь восторженным визгом.

Дед Михей весело поглядывал на шумный, многоголосый лагерь.

— Глянь! Чисто как на ярманке стало.

Старик ухмыльнулся в бороду и побрел в тень, к палатке.