Шлюпка легко и плавно скользила по искрящейся зыби и быстро приближалась к берегу.

Степа машинально, в такт с Пашкой взмахивал веслом. Он был так переполнен впечатлениями дня, что их хватило бы, пожалуй, на год. Эх, встретились бы ему сейчас городские товарищи! Вот бы удивились и позавидовали его удаче!

Этот день стал для Степы настоящим праздником. И вдруг он вспомнил о ведрах, оставшихся на площади. С тревогой взглянул он на солнце, которое, как назло, взбиралось все выше и выше. Пожалуй, уже скоро одиннадцать. Что, если они не успеют вернуться к приезду водовозов? А дома воды — ни капли: все останутся без обеда. Мать обязательно пристанет с расспросами: почему не принес? Где был? Почему не предупредил?

Почему, почему… А разве расскажешь ей все? Она ведь все равно не поймет, какой сегодня особенный, прямо-таки исторический день в его жизни. И Степа не знал, как поступить.

Некоторое время гребли молча. Повизгивали уключины, закручивались под веслами воронки, за бортом плескалась, булькала и пузырилась вода.

Митя, сидя за рулем, поглядывал на село. Возле песчаной кромки пляжа покачивались на якорях смоленые байды, между ними охотились за рыбешками и рачками утки. Они то и дело становились на голову и, выставив вверх свои гузки, чуть шевелили в воде розовыми лапками. На берегу — ни души: верный признак того, что все ребятишки побежали на площадь встречать водовозов. Со двора, что по соседству с его домом, вышел долговязый мальчишка и, неуклюже ступая, побрел переулком на площадь.

Митя поглядел ему вслед и вскрикнул:

— Ребята! Знаете, кто был в пещере и разорял гнезда?

— Кто? — в один голос отозвались Пашка и Степа.

— Федька Хлыст! Гляньте, только он так ходит, гад клещеногий.

Степа оглянулся. В самом деле, как же это он раньше не догадался?

Федька Хлыст пользовался общей неприязнью. У всех троих были с ним стычки и в классе, и на улице. Давняя вражда не только не проходила, но с каждым днем усиливалась.

Митя вспомнил, как месяца полтора тому назад они втроем накрыли Федьку в скалах, когда тот шарил по гнездам, и рассказали об этом в школе. Классный руководитель отчитал Федьку перед всеми ребятами.

— Вот он и отомстил, — уверял Митя.

— Ну, пусть он воюет с нами. А при чем же здесь птицы? — возмущался Степа.

…У Степы с Федькой были особые счеты. В село Степа приехал в начале мая. Поступив в школу, он быстро перезнакомился и поладил с ребятами. Со своими же соседями по улице — Пашкой Бродовым, Митей Лукиным, Любашей Скворцовой, с которой усадили его за одну парту, — он подружился. И только драчливый второгодник, длиннорукий Федька Хлыст, державший в страхе большую часть класса, с первого же взгляда возненавидел его. Степа вспомнил свой первый день в сельской школе. После уроков он возвращался домой вместе с Митей, Любашей и целой ватагой ребят-одноклассников. Пашки не было. Он дежурил и задержался в классе. Ребята осаждали Степу расспросами о городе, где он жил, о заводе, где работал отец. Федька Хлыст со своим приятелем Артюхой Чертковым шел позади. Они нарочно разговаривали громко. По отдельным словам Степа догадался, что речь шла о нем, но не подавал виду.

— А задается-то! — фыркнул Федька. — Думает, что больше всех знает.

Артюха, коренастый, с большими оттопыренными ушами парнишка, сказал что-то так тихо, что Степа не разобрал.

— Он и сам-то вроде девчонки. Потому его с ней и посадили! — Федька нарочно выкрикнул это громко. — Вот мы сейчас посмотрим, какой он есть.

При этих словах у Степы вспыхнуло лицо и сжались кулаки. Он взглянул на шагавших рядом ребят. Неужели и они слышали, как его сравнили с девчонкой? Можно ли стерпеть такое оскорбление? Но тут ему вспомнились вчерашние слова отца: «Ты не заносись перед колхозными ребятами, не задирай их. Старайся найти товарищей, подружиться, тогда и жизнь веселей пойдет». И Степа решил не обращать внимания на Федьку. Но в этот момент он услышал позади топот и вдруг получил такой удар в спину, что книги и тетради посыпались у него из рук. Степа подобрал с земли книжки и подошел к Федьке:

— Ты чего толкаешься? Что я тебе сделал?

Ребята окружили их и с любопытством выжидали, что будет дальше. Степа понимал, что от того, как он поступит сейчас, зависит в дальнейшем и отношение к нему ребят, и отношение самого Федьки, и многое другое.

— Плюнь на него. Он всегда всех задирает, — сказала Любаша. Ее большие карие глаза умоляюще остановились на Степе.

Степа всегда старался избегать драк, хотя и умел за себя постоять. Но сейчас он решил проучить Федьку. Уж он-то знал, как это сделать. Ему известны такие приемы «самбо» и бокса, такие захваты и броски, от которых Федька будет ползать и визжать поросенком. У себя в заводском поселке он и не с такими справлялся. Недаром он слыл самым заядлым борцом и боксером среди юных спортсменов заводского клуба.

Степа смело, в упор смотрел на Федьку Хлыста, который стоял перед ним, расставив ноги носками внутрь.

— Ты что? Всегда знакомство с драк начинаешь? Хочешь, чтобы я тебя с нокаутом познакомил?

— Гы-ы! С кем? — ухмыльнулся Федька.

— А вот сейчас узнаешь… — Степа дал Мите подержать книжки, засучил рукава голубой майки и, сделав три шага в сторону от дороги, занял позицию.

— Выходи, просвещу.

Ребята одобрительно загалдели, послышались смешки.

Федька Хлыст не ожидал от новичка столь смелого и крутого отпора. Он считался силачом в классе и привык к тому, что ребята ему во всем уступали, и мирился только со строптивостью Пашки, который ни в чем не давал ему спуску, а то и сам первый лез в драку. Федька потоптался, посмотрел оценивающим взглядом на Степины мускулистые руки, на крепкую, широкую грудь, плотно обтянутую майкой, и, видимо, не решился рисковать своей незапятнанной репутацией непобедимого драчуна. Отвисшая нижняя губа его дрогнула и растянулась в улыбке.

— Гы-ы! Ты что? Да это ж я нечаянно…

— Знаем, как нечаянно! Ты всегда всех задираешь, — напустились на Федьку ребята, которым понравились решительность и смелость новичка. — Проучить тебя надо…

«А может, спустить ему на этот раз?» — подумал Степа, остывая и овладевая собой.

— Ладно. Только другой раз и нечаянно не трогай. И язык свой прикуси, — сказал Степа и взял свои книжки у Мити.

С тех пор Федька Хлыст опасался открыто затрагивать Степу, а досаждал исподтишка. То будто невзначай опрокинет чернильницу на Степиной парте, то в его дежурство спрячет мел и тряпку, то незаметно в игре подставит ножку. Но с того дня, как Митя, Степа и Пашка накрыли его в скалах у птичьих гнезд, он опять стал задираться.

Степа всегда мог ожидать от Федьки какой-нибудь гадости. Конечно, Митя прав — Федька нарочно разорил гнезда, чтобы только досадить им всем троим…

— Убирай весла! — скомандовал Пашка.

Шлюпка, мягко цепляясь килем за дно, ткнулась носом в песок. Степа взял свое ведро с рыбой, удочки, сетку, жестяную баночку, набитую разноцветными ракушками, и соскочил на берег. Товарищи не торопились. Пашкины ведра с водой обещала принести его старшая сестра Нюра, а Митя заготовил себе воды еще с вечера.

Спрятав все принесенное в своем потайном складе в сарае, Степа бегом припустил через двор на улицу. Он удивлялся тому, что вокруг сухо. Будто в селе и не было ни грозы, ни ливня. Потоки воды быстро сбежали по склонам, чуть смочив пересохшую землю. А солнце и ветерок уже успели все подсушить. Только на улице, в дорожной колее да в разъезженных ямках, где застоялась вода, образовалась густая, липкая грязь.

Выскочив на площадь, Степа увидел, что две подводы с пустыми бочками уже уезжали, а третьего водовоза осаждала большая толпа. Доносилась перебранка, звон ведер, конское ржанье. У тех ребят, что стояли поближе к бочке, в руках были ведра. Два ведра считалось нормой, которую можно было получить за один раз. Позади же вытянулся длинный хвост мальчишек и женщин с тачками и ручными тележками, на которых стояли бадьи, выварки и кадки. Эти, как видно, решили запастись впрок. Степа понял — опоздал. И просчитался-то на каких-нибудь полчаса! Не засидись они у костра, все было бы в порядке. Что делать?

Он ходил возле колоды и искал свои ведра. Наконец он увидел их, но не на прежнем месте, а далеко в стороне. Степа поспешил подхватить их и занять очередь на вечер.

— Степа! Степа Лунев! — окликнули его из толпы.

Звала Любаша. Она быстро семенила ногами, неся в правой руке ведро воды, и от этого худенькая, стройная фигурка ее перегнулась в левую сторону. Подол синего платья был совсем мокрый. Позади Любаши, растопырив руки, катил тележку с бадьей Федька Хлыст.

— Степа, это все Федька подстроил, — быстро заговорила Любаша. — Я хотела набрать твои ведра, а он отнял и забросил их.

Любаша опустила ведро на землю рядом со Степой и, скрутив руками конец подола, отжала воду.

— Что он всюду лезет? — мрачно спросил Степа.

— Ты его еще не знаешь. Ему всегда больше всех надо. Так и ищет, кому бы навредить.

Поравнявшись со Степой, Федька остановился, не выпуская из рук тележки.

— Что? С пустыми остался? — Федька растянул рот в улыбке. — Ничего, потом у меня купишь.

— А тебе что, мои ведра помешали? Сам небось второй раз с целой бочкой приехал, а другие, по-твоему, должны без воды оставаться?

— А ты тут своих порядков не заводи! Это тебе не город. Сам приходи за водой. Подумаешь, белоручка какой нашелся!

— А я что, не сам пришел?

За водой обычно становились в живую очередь. Это был неписаный закон, который всеми соблюдался. Степа знал, конечно, об этом и считал такой порядок правильным. Поэтому-то он и не стал сейчас спорить с Федькой. Но он хорошо понимал и то, что Федьке наплевать на этот порядок, он несколько раз брал воду даже без очереди. И если сейчас он стал таким «законником», то лишь для того, чтобы досадить ему. Степины кулаки сжались. Так бы и саданул по слюнявому Федькиному рту! Но ничего не поделаешь — по форме Федька прав. Степа отвернулся.

— Что тут такое? — подбежал запыхавшийся Пашка.

Он успел уже с Митей поставить шлюпку на якоря, захватить из дому ведра и теперь спешил занять очередь на вечер.

Пока Любаша рассказывала ему о происшествии, Митя подошел к Федьке.

— Это ты разорял гнезда возле пещеры?

— А тебе какое дело — я или не я? — Федька едва удостоил взглядом Митю. — Твоего разрешения не спросил.

— Накроем еще раз, тогда узнаешь, какое мое дело.

— Испугался я! Вот захочу и буду разорять.

Услышав это, Пашка не утерпел. Засунув руки в карманы, он подошел к Федьке вплотную и некоторое время молча дерзко и пристально глядел ему в лицо.

— Чего тебе? — спросил Федька, не выдержав этой немой сцены.

— Вот что, Хлыст, говорю тебе при всем честном народе. — Пашка чеканил каждое слово. — Если еще хоть раз дотронешься до гнезд или будешь вредить нам, бить, бить будем.

Для большей убедительности Пашка поднес кулак к Федькиному носу так близко, что тот попятился.

— Паш, брось! Не стоит об него руки марать, — крикнул Степа. Он знал, что Пашка любит потасовки и, если его не остановить, обязательно затеет драку.

Пашка, довольный произведенным впечатлением, круто повернулся.

— Пошли домой, — бросил он.

Домой! Легко сказать. Им-то хорошо, у них вода есть, а с чем он, Степа, явится? С пустыми ведрами?

Степа нехотя поплелся за товарищами. Он был зол и на себя, и на Федьку Хлыста, и на весь мир. Все сейчас ему было не мило, все не нравилось здесь, в этом селе, и он раздраженно озирался вокруг.

И это называется Крым! Какой же это Крым? Не таким представлял его себе Степа. Обычно в его воображении рисовались высоченные горы и водопады, дворцы-санатории, окруженные кипарисовыми аллеями и тенистыми парками, и всюду — фонтаны, цветники, сады и виноградники. Крым казался ему чем-то вроде огромного Артека, живописные уголки которого он так любил разглядывать на фотографиях газет и журналов.

А это не тот, какой-то совсем другой, необыкновенный. Крым! Нет здесь ни парков, ни дворцов с кипарисами, ни водопадов. И горы лишь чуть-чуть синеют на горизонте. Всюду ровная-ровная степь, как и та, которую он видел на Украине из окна вагона. Здесь даже хуже, чем в обыкновенной украинской степи. Там хоть вода есть, а тут и напиться-то негде. И кто только придумал ставить здесь село? Ни речки, ни озера нет. Конечно, настоящего озера, а не такого, как вон то, соленое, что мерцает за селом мертвым оловянным блеском. И колодца даже нет! А село почему-то называется Пять Колодезей. В насмешку, что ли? Этих колодцев здесь, наверно, никогда и не было. Хотя нет, Пашка однажды показал ему неподалеку от школы колодец, который выкопали в прошлом году. Но разве в нем вода? Это не вода, а настоящая соль с хиной. На спор с Пашкой Степа выпил две кружки, а потом плевался и животом мучился, как от касторки. Тьфу! Хуже морской.

То ли было в городском поселке, где он жил раньше! Пойдешь на кухню или в ванную, откроешь кран — и лей воды, сколько хочешь. А то, бывало, наденешь на кран длиннющий резиновый шланг, протянешь через столовую, и давай прямо из окна поливать палисадник. Ребята подвернутся — их окатишь. И никто тебе слова не скажет, не заругается, что воду льешь. А тут ее вроде пайка выдают, ведрами. И еще не зевай, бросай и купанье в море и рыбалку — лети стрелой очередь занимать. А потом стереги водовоза, а не то пустой вернешься. Ох, и надоела же эта вода! До чего противно и утром и вечером мотаться с ведрами на площадь!

— И как только вы тут жили? — сказал он и с сожалением посмотрел на Митю и Пашку.

— А у тебя в самом деле ничего нет? — недоверчиво спросил Митя, останавливаясь возле калитки своего двора.

— Даже на суп нету, — вздохнул Степа.

Митя нахмурил маленький выпуклый лоб. Прошлым летом он тоже раза два прозевал водовозов. Ну и была же ему от матери баня!

— Вот что, Степа, пойдем ко мне. Я тебе дам, — сказал он.

— А как же ты? — удивился Степа.

— Идем, идем. После отдашь, — Митя потянул Степу за рукав.

— Ну, иди же! — подтолкнул его Пашка.

Войдя во двор, Митя тоненько засвистел. В ветвях белой акации беспокойно засновали скворцы. Большой старый скворец, по имени Дед, уселся на нижней ветке. «Мит-ти-и!» — приветствовал он писком своего хозяина. Мальчики засмеялись. Белые и сизые голуби, хлопая крыльями, начали слетать с крыши на землю. Выставив вперед зобы, они важно, вразвалку расхаживали возле деревянного корыта в ожидании воды и кормежки.

Митя жил с матерью и был единственным сыном и единственным мужчиной в доме. Отец его погиб на фронте неподалеку от своего села.

— Заходи! — Митя широко распахнул дверь пристройки.

Такие пристройки, как заметил Степа, были здесь в каждой хате и служили летом и прихожей и кухней. В пристройке стоял кухонный стол с керосинкой. На полке виднелась посуда. Прямо против двери находилась скамья с двумя цибарками воды, а в углу, под окном, стояла цементная труба, вроде тех, что кладутся под мостами. Только здесь труба почему-то стояла торчком, и Степа решил, что она служит вместо бочки.

— Вот, бери обе. — Митя указал на цибарки.

Ну какой же молодчина этот Митька! Дает полных два ведра! Вот что значит настоящий товарищ!

— Подожди, а тебе что останется? — вдруг спохватился Степа.

— Ты думаешь, у меня больше нет? У меня вон там еще. Не веришь? — Митя подошел к цементной трубе и снял с нее деревянную крышку. — Иди глянь. Тут еще ведер пять.

Степа заглянул вниз. Это оказалась и не труба, и не бочка, а самый обыкновенный цементный колодец, метров трех в глубину. На дне его, как темное стекло, тускло блестела вода.

Когда и откуда Митя успел ее набрать? За время, что Степа жил в Пяти Колодезях, один только раз, в конце мая, начинался дождь. Но тогда с крыш даже не закапало, это он хорошо помнил. И только сегодня разразился этот ужасный ливень. Но ведь Мити дома не было!

— Это мы еще зимой и весной набрали, — пояснил Митя. — А сегодня я маху дал. Уехал на рыбалку, а трубу через окно в колодец не вставил. Идем, я тебе покажу. У меня, брат, ни одной капли не пропадает.

Митя с гордостью продемонстрировал Степе свою «водную систему».

И в самом деле, все было устроено по-хозяйски, удивительно просто. Со всех сторон крыши дождевая вода стекала в тот угол, который примыкал к пристройке, и там попадала в обыкновенную водосточную трубу, на конец которой наставлялось длинное колено вроде большой самоварной трубы. Хочешь — направляй эту трубу через форточку прямо в колодец, хочешь — сливай воду в бочки или спускай прямо на землю. «Вот бы завести такую «систему», — подумал Степа. — Тогда наплевать на всех водовозов».

Домой он возвращался, конечно, не улицей. Зачем делать крюк, когда можно перепрыгнуть прямо через забор и сразу очутиться у себя во дворе? Но когда он перебрался через глинобитную стенку и принял из рук Мити и Пашки ведра с водой, немного струсил. «Ох, и заругает же мать, что, не предупредив, уехал на рыбалку!»

Дома Степа обнаружил записку. Мать писала, что пошла полоть колхозный баштан и вернется только во второй половине дня.

Гроза миновала. К Степе сразу вернулось его обычное беспечно-радостное настроение. Он принялся за домашние дела. Насвистывая, вприпрыжку сбегал в сарай за рыбой, развел тузлук — крепкий соляной раствор — и залил им рыбу, чтобы она не испортилась. Поставил на керосинки чайник с водой и кастрюлю.

Покончив с этими неотложными делами, Степа вытащил из кепки жемчужины, разложил перед собой на столе, полюбовался ими и, насвистывая, принялся писать, где и как он нашел эти сокровища.

И опять, как и утром, жизнь в колхозе представлялась ему радостной и увлекательной.