Как красочно расписывал новым друзьям Малик аль-Сафар, Кордовский халифат был поистине велик, и стоило флотилии Гундреда отчалить от берега Понтеведры, проложив курс строго на юг, каждый обозримый клочок земли здесь принадлежал владыке Аль-Андалуса, мавританской империи. Среди зимы, когда год подходил к концу, викинги чувствовали, как лига за лигой солнце становилось теплее. Звериные шкуры снимали с плеч и отправляли в сундуки под скамьями гребцов, доставая самотканые рубахи. На драккарах настали деньки долгих морских переходов, когда сплочённое войско превращалась в большую семью: можно было залечить раны, спеть любимые походные песни, рассказать саги и просто стать частью компании, по которой каждый бравый налётчик тоскует на берегу.

Чем веселей звучали голоса побратимов, тем горестней было на душе у Корриана, запертого, словно зверь, в крохотную клетку. Не в силах даже встать в полный рост опальный берсерк несколько дней к ряду просидел сиднем, замерзая ночами и маясь от жары днём. Обездвиженные мышцы затекали, ноги приходилось ежечасно растирать, и даже так воитель с трудом их чувствовал. Свёрнутый, будто кошка, Корриан силился спать, чтобы хоть как-то убить время, но это было так же просто, как вздремнуть, балансируя над пропастью.

В тот день, когда прошёл хольмганг, каждый на корабле счёл своим долгом плюнуть в поверженного предателя или одарить подлеца парой-тройкой крепких ругательств. Днём позже издёвки продолжились, но стали куда реже: то ли от лени, то ли перегорело, как оно обычно случается. Корриан не ответил ни на один выпад. Слова соратников доносились точно издалека, как рябь на воде. Мысли же ушли на глубину, и были не светлей беспроглядной пучины.

Силы утекали час за часом, тело цепенело, разум заволок туман. По наказу Лундвара Корриана лишили еды. А тому добряку, кто осмелится напоить клятвопреступника, жрец уготовил свободную клетку. С таким раскладом доплыть до Компостелы живым пленник и не чаял.

Однажды в безумной череде мельтешащих лиц Корриану почудились ближайшие друзья-берсерки. Они глядели свысока, полные презрения и немного — жалости. Старший из них даже посетовал, мол, жизнь и честь загублены из-за сущей глупости. Любящие родители, супруга, дети, по сути, отданы в жертву Тордис, которую он так ненавидит! Слова товарища разрушили обет молчания, и Корриан поспешил разразиться горькими речами, вот только ум давно свернул с тропки реальности и блуждал в дебрях видений и снов наяву.

Проснулся узник одной из прохладных глухих ночей от предельно настоящего живого ощущения влаги на губах. Вода стекала по бороде под рубаху и наполняла горло, как русло пересохшей реки. Один за одним жадные глотки проясняли голову, и в руке невесть откуда взялась сила поднять полную чарку. Напившись, Корриан разлепил осовелые глаза. Перед ним сидела Тордис. Все свидетели смелого проступка свернулись между лавами и видели разве что третий сон. Из уст опешившего берсерка не могло слететь ни слова.

— Ты бредил, — ярлица предусмотрительно забрала у мужчины пустой сосуд. — Не думала, что у тебя могут быть жена и дети. — сверля друг друга взглядом, сообщники долго молчали, пока воительница не осознала, что от Корриана сейчас ничего не дождёшься. — Ну ладно. Надеюсь, ты хоть сейчас не додумаешься подставить нас обоих…

Когда Тордис уже подумала уходить, берсерк вцепился в прутья клетки.

— Трое, — слабый шёпот заставил деву обернуться. — У нас трое ребятишек. — дочь ярла еле заметно улыбнулась. — Почему ты…

— Вот что, меня мучает вопрос, — опустилась на корточки Тордис. — Чем тебе так насолил Гундред?

Корриан покачал понурой головой:

— Гундред… Славный воин и лидер. Мы прошли с ним… десятки рейдов. Он сделал из меня берсерка, почётного дружинника. Я всем ему обязан. — пленник запнулся. — Вот только нами давно верховодит его прихвостень. Все как будто не замечают, что жрец нашими руками вершит свои грязные делишки. Конечно, с Лундваром дела пошли как по маслу. Богатая добыча, ратная слава… Слово ярла обрело вес при дворе Хакона тоже при Лундваре. Этот змей хитёр и кровожаден. Не знаю точно, чем он держит Гундреда, но есть тут связь с его будущим наследником. Жрец всё болтает о какой-то кровавой жатве…

— Скажи прямо, — девушка осмотрелась по сторонам. — Ты хочешь свергнуть ярла?

Корриан беззвучно посмеялся.

— Я-то? Я без малого труп. А звучит неплохо.

— Ясно, — Тордис на минуту опустила веки, погружённая в сумятицу собственных страхов и чаяний. — Чёрт, не верю, что говорю это тебе. — дева помотала головой. — Да, я самозванка. Ярл не мой отец.

Под боком у ночных заговорщиков завёрнутый в шкуры с головой лежал Токи. Капитан не разлепил глаз, и спросонья хор в голове ещё не завёл одну из своих песенок, так что разбудившая викинга беседа доносилась до него с отменной ясностью, прерываемая лишь шумом волн.

— Я… я сейчас точно не брежу? — опомнившись от сказанного Тордис, Корриан притянул её ещё ближе. — Похоже, что нет. Только не говори, что ты затеяла месть или что-то…

— Тс-с! — ярлица вцепилась в больную руку воина, светлые глаза распахнулись. — С ума спятил вести тут такие разговоры?! — по завороженному лицу собеседника Тордис прочла, что грядущее его не волнует, а момент может быть безвозвратно упущен. — Хорошо. Обсудим остальное по прибытии. Я принесу поесть, только немного — могут заподозрить. Но ты теперь мой союзник — это железно. Понял?

— Драуг меня подери, я был прав! — Корриан просиял так, будто тесная клеть вокруг него испарилась, а за спиной прорезались крылья. Отмахнувшись от неисправимого самодура, Тордис с лёгким сердцем отправилась спать в свой угол.

Дни тянулись однообразной чередой. Пейзаж за бортом плавно менялся, переходя из суровых туманных берегов с частоколом голых лесов в тучные зелёные склоны, омываемые тёплым океаном. В южные края пришёл сезон обильных дождей, и небо заволокли тучи, но не зимние, а переменчивые осенние, то и дело пропускающие лучи солнца. Над судами кружили откормленные средиземноморские птицы. Менялись и рыбацкие деревни, всё больше уводившие воображение к знойной Мавритании. Минув без малого всё западное побережье Аль-Андалуса, по Гвадалквивиру, одной из главных рек Испании, флотилия поднялся далеко вглубь полуострова. Там-то, как обещал Малик, северяне окунулись в неведомую восточную сказку, мреющую за силуэтами пальм и высоких минаретов.

Уже на подходе к порту Кордовы на фоне бледно-золотого неба, где кружил легкокрылый шахин, мореходы завидели острые мачты парусников, купола величественных мечетей и целый лес узеньких исполинских башен: с них мавров созывали к молитве. Широкую пристань, по которой шли караваны вьючных животных, катились доверху набитые обозы и сновали туда-обратно люди в пёстрых одеждах, вымостили камнем и обнесли оградой. Паломники, купцы и путешественники всех мастей стекались сюда из разных концов света: такого многообразия лиц и народов викинги доселе не видали. Приезжим показались в диковинку и сами норманны, сошедшие на землю халифа со своих змееглавых драккаров.

Распугав мирных торговцев, еврейских менял и африканских рабов, Гундред двинулся с людной процессией прямиком к владениям аль-Хакама в древней твердыне Алькасар. На широких улицах Кордовы хватает и изобильных дворцов, таящих в своих внутренних дворах сады и бассейны, и босоногой бедноты. Крытые рынки и крохотные лавки, разбросанные на каждом углу, ломятся от всевозможных товаров. Прямо на ходу торгаши с корзинами фруктов и цветов на головах продают еду и букеты женщинам, мельком выглядывающим из дверей и высоких зарешёченных окошек. Рассевшись на ступенях, коврах или низких табуретах, томные мавры курят трубки, и воздух наполняется горьким ароматом гашиша. В отличие от северян, мужчины в Андалусии одеваются очень броско: их длинные платья отшивают из дорогих тканей, украшают рисунками, вышивкой, бахромой и яркими поясами с заткнутыми за них кинжалами. Голову повязывают тюрбанами и платками разными хитрыми способами, другие носят шапочки или шлемы. Арабские женщины выглядят скромней: за мешковатыми накидками разглядишь одни только чёрные глаза да край юбки с остроносыми туфлями.

С одного из минаретов звонкий мужской голос затянул длинный куплет, перебивая шум города и досужую трескотню толпы. Когда за домами на возвышенности люди Гундреда разглядели башни крепости, донёсся и звук работы водяного колеса, судя по оглушительному гулу, необъятных размеров. Малик подметил, что вода из реки подаётся в обширные сады, бассейны и бани Алькасара. Вскоре в этом гости смогли убедиться сами.

Резиденцию аль-Хакама назвать обычной цитаделью не поворачивался язык. Нет, предки халифа и он сам воздвигли на месте древнего укрепления город в городе. На пути к хоромам из множества длинных многоэтажных крыльев, башен и пристроек приходилось блуждать садами и парками, где росли пальмы, апельсиновые рощи с наливными плодами среди зимы и немыслимо благоухали цветники. Ярус за ярусом возвышались стены, крыши, лестницы и колокольни. Повсюду патрулировала многочисленная стража халифа. Наконец пришельцы минули несколько длинных бассейнов, где шныряла золотистая и красная рыба, выйдя к просторной площадке. Над ней пролётом выше нависла терраса, на которую выходило крыло с арочными дверями в арабском стиле.

Не дожидаясь просьбы Малика, два чернокожих стражника в богатых лёгких доспехах отворили врата, и к гостям вышла небольшая свита дряхлых вельмож, за спинами которых на голову выше ступал молодой халиф. Исшитые золотым шёлком одежды владыки изысканы, но сдержанны. Всё: тюрбан, нижнее платье с длинным рукавом и подолом и свободный волочащийся халат нараспашку строго чёрного цвета. На свету блестит широкий пояс, обхвативший стройный стан. На ноги аль-Хакам набросил красные домашние туфли из сафьяна. Лицом халиф необычайно холоден, но с первого взгляда приятен. От матери ему достался небольшой нос и пышные чёрные ресницы. Широкие брови и усы угольного цвета густы и грубы, а бородой, как шерстью, поросли щёки и острые скулы до самых ушей.

— С твоего позволения, ярл, я буду переводить, ибо халиф говорит лишь по-арабски и по-испански. — с этим Малик вышел вперёд, чтобы пасть ниц перед господином. — О царь времени, да благословит Аллах долгие годы твоего правления! Как ты и желал, я привёл к тебе варваров, держащих в страхе весь христианский север. Они пришли с миром и дарами.

Посол поднялся, стряхнув пыль с колен, и махнул Гундреду, мол, пора задобрить гостеприимных хозяев. Парочка викингов приволокла к террасе полные сундуки награбленного, которые открыли нараспашку, а за ними выпихнули связанного по рукам исхудалого Корриана, бледного, как утбурд. Аль-Хакам недовольно переглянулся с советниками.

— Мой халиф, этот витязь стоит десятерых — нет! — доброй сотни христианских воинов! Он обучался ратным искусствам на попечении у ярла Гундреда, славного предводителя норвежцев, что явился пред твои очи. — Малик указал на военачальника, который с прищуром оглядывал мавров. — Замечу, что молва о деяниях Омейядов дошла даже до этих тёмных людей…

— Скажи ему, чтоб не забыл яйца оттяпать этому животному, нето он сам кому угодно вцепится в хозяйство.

Викинги за спиной вождя не сдержали громогласный хохот. Малик мигом стушевался.

— Над кем они смеются? — наконец откликнулся серьёзный аль-Хакам.

— О светлейший, ярл выказал желание… сделать раба евнухом для гарема, — последние слова посол стыдливо прошептал.

— Так скажи, что мне он ни к чему, — халиф темпераментно взмахнул широким рукавом.

Посол со вздохом повернулся к Гундреду и Лундвару.

— Всё в порядке. Просто… в гареме халифа нет смотрителей.

Пока нормандцы в недоумении запричитали между собой, сановников на террасе растолкал ещё один муж, а точней, зелёный юнец. Субтильный юноша надел кольчужную рубаху под низ, сверху набросил тёмный расшитый халат, перехваченный тканевым поясом-ножнами, обулся в высокие кожаные сапоги, а лицо скрыл за чёрным тюрбаном с маской.

— Если халифу не нужен раб, я найду ему место подле моего гарема, — отчеканил звонкий ребячий голос.

Не успели викинги подивиться такой неслыханной дерзости, как Малик прояснил положение:

— Почтенный Джафар служит хаджибом при дворе. По-вашему камергером или главным распорядителем и ключником в Алькасаре.

— Так тому и быть, — халиф степенно щёлкнул пальцами, заставив вельмож и их слуг-берберов засуетиться, как пчёлы. — Пропустить норвежцев в замок, всем приготовить покои, еду и баню. Я побеседую с их главарями после полудня в приёмном зале.

По приказу Джафара к Корриану подступились два стражника. Хоть пленник едва держался на ногах, когда сарацин бесцеремонно вцепился в больную руку, он со всей дури зарядил тому ногой. Царский хаджиб вскрикнул, мавры обнажили мечи и уже сами пинками погнали раба на растерзание какому-нибудь коновалу. Пока толпа викингов проследовала в замок, напевающий свою извечную мелодию Токи отделился от сотоварищей, тихонько увязавшись за ключником и его людьми.

Уже расположившись на бескрайних просторах Алькасара, нормандцы в полной мере ощутили, что значит привольная жизнь без всяких забот. Мавры никуда не торопились, аль-Хакам щедро потчевал гостей вином и яствами, закрывал глаза на приставания к служанкам, а во время переговоров с Гундредом, Лундваром и Маликом долго расспрашивал все подробности компании конунга в Галисию. Северяне не замечали, как бежит, будто струи дворцовых фонтанов, день за днём. Лишь Тордис, скованная обещанием и риском выдать себя, маялась от мыслей о несчастном Корриане, в чьей беде есть и её вина тоже. В один из пьяных разгульных вечеров, когда викингам устроили танцы приглашённые плясуньи и жонглёры, к ярлице с нежданными новостями подошёл Токи. Капитан выяснил, что берсерк жив, а держат его в подземных казематах, откуда ни сбежишь, ни докричишься, коль станут пытать.

— Думаешь, его там истязают? — пуще прежнего опечалилась Тордис.

— Ну, проверять никто не заставляет. Но над планом спасения лучше покумекать сейчас.

Не вдаваясь в расспросы, воительница поняла одно: за невинным любопытством Токи явно что-то скрывает. Он, наверняка, слышал разговор на корабле, а теперь ратует за безумное освобождение Корриана, чего хватит для полного прекращения дипломатических отношений. А в худшем случае — войны между Норвегией и халифатом. Сообщники остановились на том, что будут ждать минуты, когда смогут отвести от себя внимание. И такой случай вскоре представился, ведь аль-Хакам затеял в Алькасаре показательный турнир.

До халифа дошла весть, что гости с севера всегда не прочь помериться силой и заслужить их уважение поединком — самый верный путь. С нескрываемым предвкушением Малик передал ярлу предложение выставить на бой своих лучших богатырей. Вместо ристалища владыка решил собраться под сенью галерей одного из внутренних дворов, где со всех сторон свита аль-Хакама и люди Гундреда смогут наблюдать искусство своих чемпионов. Так и поступили, устроившись на подушках, коврах и кушетках, окружив себя амфорами вина, заморскими яствами и блюдами всевозможных сладостей. Для услады ушей играли флейтисты и лютнисты, кто-то пощипывал струны кануна, танцовщицы позвякивали бубенцами на поясах и щёлкали нанизанными на пальцы латунными сигатами в такт покачиваньям бёдер. Сам халиф с приближёнными развалился на удобном мягком диване с плотным пологом на четырёх витых колоннах, украшенных арабской вязью. В ногах сидели вельможи и личные гвардейцы. Гундреду предложили просторное кресло чуть поодаль, но так, чтобы свободно переговариваться с хозяином замка. Малик занял место меж двумя предводителями и в красках описывал ярлу чудесную задумку господина.

— И скоро нам покажут смельчаков аль-Хакама? — Гундред низко откинулся на спинку, объедая гроздь винограда из рук темнокожей прелестницы. — Я должен знать, кого из своих головорезов выставить.

Малик перекинулся парой слов с советником халифа, которые передал неловко и с опаской:

— О, ярл, оказалось, владыка — кхем — снизошёл до величайшей чести! Вы сойдётесь с его личным… гаремом, — глупо хихикая, посол взялся уминать халву.

Сперва Гундред и его ближайшие дружинники пропустили новость мимо ушей, но когда суть до них всё же дошла, лица исказило возмущение и растерянность.

— Повтори.

— Хурамы из царского гарема — они ваши противники, — запросто пожал плечами сарацин. — Советую выбрать самых ловких бойцов. Коль убедите халифа в своём умении сражаться, он наймёт твоих людей в свои войска.

Ярл повернулся в кресле к своим побратимам, те с минуту похлопали глазами и зычно расхохотались.

— Он нам предлагает баб своих завалить? — начал свирепеть военачальник. — Это издёвка такая?

Булатная перчатка больно отпихнула руку служанки, Гундред подорвался в сторону халифа и приближённых. Тут вмешался Лундвар, схвативший покровителя за рукав:

— Не горячись ты, выясни сперва!

— Сдаётся, этим маврам пора объяснить, с кем связались, — уселся обратно ярл.

По хлопку аль-Хакама отворились двери в глубине одной из галерей. Барабанщики единодушно опустили ладони на перламутровые таблы из рыбьей кожи, извлёкши гулкий звук. Один за одним из покоев вышли видные молодцы самой разнообразной наружности: каждый при оружии и завёрнут с головы до ног в роскошные красочные ткани и прикрасы. Расположились воины на ступенях своей галереи у самой арены, мечи и копья оставили подле себя. Держались просто и отстранённо, будто присутствие халифа и северян само собой разумеющаяся вещь.

Аль-Хакам приосанился, рука изящным махом взмыла ввысь:

— Джебхуза!

Под бой барабанов на середину внутреннего двора неторопливо вышел очень высокий бербер с кожей благородного тёмного цвета и золотисто-карими глазами. Волосы мужчина скрыл за остроконечным шлемом, зелёная ткань обрамляет красивое лицо, доходя до шеи, а надо лбом красуется пёстрое перо с драгоценным камнем. Под длинным шарфом, перекинутым за спину, блестит кольчуга с укороченными рукавами. Алый плащ на одном плече сзади переходит в длинный подол, который поддерживается поясом с золотыми пластинами и инкрустацией. К Джебхузе подбежала рабыня, в её руках раскрылся свёрток ткани, и африканец взял оттуда целый набор коротких и длинных кинжалов с кривыми рукоятями филигранной выделки да увесистую саблю в придачу. Оружие сподручно спряталось за поясом, а изогнутый меч, избавленный от ножен, лёг плашмя на раскрытые ладони.

— Это ещё кто? — пробурчал Гундред, вконец запутавшийся в происходящем.

— А это, собственно, хурам — фаворит владыки. — пискляво протянул Малик.

— Ещё скажи, что те парни и есть гарем! — посмеялся кто-то из дружинников.

— Лишь часть, но да — так и есть…

Над северянами повисла мёртвая тишина. Подлокотники кресла, оббитые бычьей кожей, в ярловых руках невыносимо заскрипели. Наконец Гундред выплеснул свои чувства в длинном грязном ругательстве, неведомом даже переводчику.

— Мы не станем марать руки о женовидного содомита, — прорычал предводитель норманнов.

— Осторожней в выражениях, — ткнул локтем Лундвар.

— Я сделаю вид, что ничего не слышал, — необидчивый посол всплеснул руками. — Хурамы — искуснейшие воины во всём халифате. Сразиться с ними значит получить признание самого аль-Хакама. По-дружески советую ярлу отринуть неприязнь и не заставлять моего господина ждать.

— Да я с твоим халифом не сяду даже…

Едва Гундред закончил, как в каменную ступень у его ног воткнулся прилетевший метательный нож. Развалившиеся викинги разом выпрямились, готовые к атаке. Ярл шало глянул на бербера, затем на аль-Хакама, а гарем тем часом поднял звонкий молодецкий смех.

— Гундред, будь умней, — насторожился Лундвар.

— Лады! — северянин басисто захохотал с нервозностью в голосе. — Кому охота пустить кровь халифовым подстилкам? — воины за спиной оживлённо забубнили. — А может, предложить моей Тордис потехи ради? Она с настоящими мужиками справлялась, а с женовидными — так раз плюнуть!

Жрец тишком окликнул Эсберна, велев отыскать свою подружку. Русоволосый нормандец с кивком удалился.

В итоге одолеть дерзкого Джебхузу поручили одному из хирдманнов, который под одобрительные вопли викингов вышел на арену с обоюдоострой секирой. Заиграла флейта и таблы. Под вкрадчивую мелодию бербер плавно поднял саблю, качая её, будто на волнах. Карие глаза, преисполненные спокойствия, устремились к парящим в небе птицам. Остриё стоймя опустилось на макушку, балансируя на изгибе. Широкие плечи стали покачиваться в такт музыке, за ними грудь и живот, а голова держалась так прямо, что сабля даже не шелохнётся. Тут Джебхуза выхватил с лязгом два кривых кинжала. Лезвия вспороли воздух витиеватыми движениями, то резкими, то медленными. Танцор пластично перебирал ногами, пригибался к земле, вскакивал, кружась. Казалось, бой табла слился с биением сердца. Осторожно Джебхуза снял меч с головы, остриё опустилось на выгнутую колесом грудь. Удар — и клинки в руках взлетели, рукояти на миг задержались на тыльной стороне ладоней. Удар — и один из ножей танцор поймал головой. Зал восторженно выдохнул. Клинок на лбу вновь крутанулся в воздухе, и перехваченные налету кинжалы неуловимо спрятались в ножны. Хурам взял в руки саблю, спина по-змеиному выгнулась, позволив мечу пройти над телом.

— Кончай уже свои петушиные пляски!

Хирдманн замахнулся, секира рассекла воздух с тяжёлым гулом. Руки бербера в прогибе коснулись земли, не выпуская сабли. Когда топор пролетел, не отведав плоти, нога Джебхузы оторвалась от земли, и открывшийся норманн так получил по подбородку, что отлетел назад.

— Вот это удар! Ах, как давно я не был на боях хурамов! — захлопал в ладоши Малик, но тотчас угомонился под грозным взглядом ярла.

Тем временем в опустевших кулуарах Алькасара, покинутых даже рабами, занятыми обслуживанием оравы викингов да царскими игрищами, встретились Тордис, Эсберн и Токи. Говорили с оглядкой на северном наречии. Присутствие посыльного Лундвара смутило ярлицу, но тот тактично напомнил, что, зная о главном её секрете, то бишь речном жеребце, по сей день не проронил ни слова.

— Я поддерживал твои причуды, а теперь ты меня гонишь? — разобиделся мужчина. — Токи, хоть ты поделись затеей! Скажи ей, что Эсберн на норвежском значит «верность»!

— А я думала, подхалим, — пожала плечами воительница, отводя Токи в сторонку. — Есть новости о Корриане?

— Охраны в казематах стало меньше, — громко ответил капитан, рот живо заткнули ладонью.

— Чего разорался?! Туг на ухо стал?

— Вроде того. Извиняй.

Эсберн растолкал соратников, крепко приобняв обоих за плечи.

— В общем, я всё слышал. Казематы, охрана… Кого вздумали выкрасть под носом у халифа? — лицо нормандца вдруг стало серьёзным, очи округлились. — Погоди… Корриан?

Тордис в сердцах оттолкнула чужую руку.

— Эсберн, тебя не просили лезть не в своё дело! Это моя ноша!

— Так вы же чуть друг друга не поубивали. Я чего-то не знаю?

— Что ты решила? — перебил Токи. — Стражники ушли смотреть на поединки. Рискнём?

— Теперь я точно от вас не отстану! — Эсберн подбоченился. — Вы ж всех наших подставляете!

— Да знаю я, идиот! — топнула сапогом ярлица. — Навязался! Вот только… если предам Корриана, значит он был прав насчёт меня!

— Нет, не значит, — нахмурившийся воин намертво сжал руку подруги. — Так. Ты идёшь со мной к Лундвару. А там расскажешь, какого йутула произошло с Коррианом.

Схватка Джебхузы с секирником близилась к развязке. Истекающий кровью норманн стоял, шатаясь. Руки, лицо и торс исполосованы длинными ранами. Каменные плиты пола и колонны утыканы метательными ножами. Досталось и хураму с опухшей щекой и подбитой губой.

Собравшись с силами, чемпион Гундреда занёс топор, и соперники вновь сошлись на бегу. Взмах — и Джебхуза юрко поднырнул под руку, пропав из поля зрения. Но только топорник расправил плечи, как в них воткнулись два острых кинжала, да там и остались.

Оглушительно взвыв, северянин пал на колени. Поникла и голова, и неподъёмное для онемевших рук оружие. Бербер, тяжело дыша, неторопливо встал перед поверженным викингом. Под бешеный бой барабанов руки подняли к небу окровавленную саблю. Гундред и его дружина похолодели от ожидания.

— Джебхуза!

Халиф рывком поднялся, что-то бросил фавориту на арабском, и тот покорно опустил саблю, утирая лезвие красными юбками. Под дружный вздох нормандцев и Малика проигравшего унесли на носилках несколько замковых стражников.

— Это было позорно, — подытожил Лундвар.

— Что сказать, Джебхуза — мастер холодного оружия. Не зря его с детства нарекли меченосцем. — поднял палец шпион.

— После такого… мы обязаны размазать клятых мужеложников! — рявкнул Гундред, заставив служанку выронить графин вина.

Чем дальше шёл турнир, тем пуще раззадоривались зрители. Топот десятков ног до того сотрясал пол, что на нижнем этаже с потолка сыпалась извёстка. Только так скучающая стража казематов и угадывала настроение толпы — а как хотелось быть сейчас подле халифа! Но удача выпала лишь избранным воинам и тем, кто не торчал на посту.

Подземную тюрьму будущим владельцам Алькасара оставили ещё вестготские короли, прятавшие свои тёмные секреты в глухих надёжных застенках. В отличие от хором халифа, кладка в казематах не отличается изяществом, напоминая пещеру морских разбойников или охотников за сокровищами. Помимо зарешёченных камер и переносных клетей, в стены вбили железные цепи с кандалами и колодками. Однако охрану мрачный антураж пыточной трогать давно перестал, и мавры здесь любливали убить время курением гашиша да игрой в шахматы.

Когда в укреплённые железом двери постучали, из казематов уже ощутимо просачивался едкий запах палёной травы. Стражников покачивало, но один из них добросовестно подошёл к узкому зарешёченному окошку, спросив, кто идёт. Не веря слезящимся от дыма очам, сарацин разглядел по ту сторону связанного человека в закрытом платье и с мешком на голове. Ключ повернулся в скрипучем замке, засов отворился. Не удосужившись даже войти, конвоиры с обмотанными лицами швырнули пленника в руки смотрителей и были таковы. Охранник стянул мешок с головы неизвестного. Под тканью пряталось лицо молодой женщины, по всей видимости, рабыни из северных земель. Увидев мавров, бедняжка съёжилась, словно овца среди волков.

— Прошу, не трогайте меня, — заговорила невольница по-испански, пока мужчины голодно кружили около неё. — Меня продали в замок. Я… плохо себя вела, но больше так не буду. Честно!

— Ужели такой нежный цветок может быть опасен? — араб пропустил сквозь пальцы длинные девичьи косы.

— Вовсе нет! Молю, снимите эти верёвки, у меня всё тело жжёт! — пленница быстро осмотрелась по сторонам. — Лучше выпьем вина? Я расскажу, что было на турнире.

Некоторое время спустя из-за двери зазвучали восторженные речи и смешки. Приникнув к стене, двое мужчин с закрытыми чёрной тканью лицами вслушивались в происходящее.

— Богиня! Царица! Луна среди звёзд!

— Что мы делаем? — вздохнул один из мужей. — И как я на это подписался…

— Кажется, смолкли.

Мгновеньем позже щёлкнул ржавый замок, в проёме показалось настороженное лицо девушки.

— Тордис, ты их вырубила? — Эсберн заглянул через голову соратницы.

— Они спят, — воительница впустила нормандцев, затворив двери обратно. — Подсыпала одно зелье, что деревенская знахарка продавала от бессонницы. Да они и без того готовые.

— Что насчёт Корриана? — вмешался Токи.

— За дальней дверью есть ещё коридор, и где-то там… — Тордис сбросила балахон, сняла с пояса мавра связку ключей. — Кажется, его тут допрашивали. Дьявол, если над ним измывались, я себе не прощу! Поспешим.

Троица заговорщиков, оставив охрану смотреть сладкие сны о танцующих гуриях, канула в глубины беспроглядных широченных коридоров, где, затерявшись во мраке, томились пленники Алькасара. Держась в тени, северяне обошли нескольких патрульных, и вскоре Тордис вывела компанию к закоулку, в конце которого в свете факела обозначалась очередная дверь каземата.

Ключ в замке провернулся не с первого раза, но механизм поддался, и сообщники условились оставить Токи в карауле, пока остальные проверят помещение. За дверью скрывалась просторная комната с арочным потолком, что поддерживают толстые балки и перекрытия. В железном очаге на ножках теплится пламя. В глубине от пола до потолка возвышаются врытые в землю прутья с небольшой сквозной дверцей. Тордис вынула секиру из поясной петли, осторожные шаги повели к решётке мимо валяющихся цепей, кресла с замками на подлокотниках и длинного стола, уставленного подозрительными инструментами. Пламя очага отбросило неверный свет на чёрный силуэт за прутьями.

— Тордис, это ты?

Хватило краткого мига, чтоб узнать слабый мужской голос. Подступившись ближе, ярлица разглядела бледное лицо с чёрной косматой бородой, болезненно впалые щёки и глаза.

— Корриан, что они с тобой сделали?

Тордис, как ужаленная, обернулась на крик Эсберна. Словно из воздуха за нормандцем возник тот самый Джафар с длинным кинжалом в руке. Ловким наскоком прислужник халифа бросился на непрошенного гостя, тому повезло увернуться. Хаджиб ударил снова и снова, оттесняя большего на две головы противника к решётке. Клинком юнец орудовал так неуловимо, что Эсберн поддался смятению. Тут лезвие полосонуло наискось, и зацепленный тюрбан слетел с головы. Джафар на миг оторопел, но на него уже набросилась Тордис, и соперники повалились на пол. Пока они катались по земле, Эсберн вытащил меч. Отделавшись от ярлицы, мавр оказался в окружении, но сдаваться и не думал. Мах — и поднырнул под летящий топор, другой — и отразил меч кинжалом. Удерживая натиск Эсберна, юнец наугад ударил нагой вбок. Открывшаяся для замаха Тордис, задохшись, отлетела на спину. Увесистый пинок в пах повалил Эсберна следом.

Проморгавшись от болезненной темноты в глазах, викинг увидел с трудом поднимающуюся ярлицу. Двери сотрясались от стука. Эсберн попытался встать, но сзади чужая рука намертво сдавила горло.

— Корр…

Джафар пошёл на запыхавшуюся Тордис, рука перехватила лезвие вниз. Взмах исподтишка. Отскок. Ещё взмах. Воительница занесла руку для удара, и нежданно для себя хаджиб так получил по зубам, что выронил оружие.

Как только клинок звякнул об пол, все вдруг затихли. Поникший Джафар прикрыл ладонью замотанное лицо, но Тордис смелым рывком сорвала тюрбан долой. На хрупкие плечи упали длиннющие каштановые волосы.

— Не троньте её, — просипел Корриан, не выпуская Эсберна.

Много времени не понадобилось, чтобы узнать в хаджибе невысокую сверстницу Тордис: кареглазую и пышноволосую, с очень густыми бровями, светлой кожей и чуть горбатым носом. Из уголка небольшого рта с пухлыми губами стекала струйка крови.

— Её нельзя трогать, — берсерк ослабил хватку, его побратим встал с пола. — Она жена халифа — Субх.

Притворявшаяся Джафаром девица выпустила Корриана к товарищам. На свету он уже не казался умирающим с голоду, и за дни, проведённые в плену, даже успел окрепнуть. Захваченная в нежданные крепкие объятья Тордис подивилась и тому, что вывихнутая ею рука воителя вполне выздоровела.

— Прости, девочка. Не думал, что ты меня спасёшь. — оторвавшись от подруги, Корриан с нежностью осмотрел лицо своей знакомой Субх, обиженно отстранившейся. — Меня никто и пальцем не тронул. А она открылась мне.

Корриан рассказал Тордис, Эсберну и впущенному наконец Токи о том, как Субх в обличье Джафара впервые пришла к нему в темницу. Предатель Гундреда был не первым рабом халифа, превосходно подходящим для военной службы, но уж больно несговорчивым. Жена аль-Хакама приручала таких строптивцев, часто не запугиваниями и пытками, а мудрыми речами и щедрыми посулами. Корриана ей тоже не терпелось остепенить, но сперва — выведать об их странной вражде с ярлом.

Не один день и задушевная беседа понадобились Субх, чтобы вывести узника на откровенность. И всё же напоенный вином и откормленный викинг поведал незнакомке всю историю предательства Гундреда, давно поправшего вверенные ему клятвы. С самого начала такая опала к ближайшему побратиму показалась Субх варварством. Но Корриан не унимался, и вот уже нормандцы предстали перед девушкой шайтанами во плоти.

Коран строго запрещал маврам чинить расправу над женщинами и детьми даже во время кровопролитных войн. Гундред же намеренно поднимал меч на самых слабых и безответных, а значит, растратил воинскую честь.

Проникшись к раскаявшемуся перед ней северянину, Субх пожелала обратить его в истинную веру, но такой порыв исключал любую возможность для лжи. С этим Аврора, как звали её отец и мать в родном краю басков, явилась пред очи Корриана в своём подлинном облике. Приняв ислам, норманн мог бы служить ей лично, однако хитрец выдвинул и свои условия. Субх должна убедить супруга отказаться от дружбы Гундреда.

— Раб, — окликнула жена аль-Хакама растроганного Корриана. — Эта белобрысая жердь твоя женщина?

Ярлица и берсерк дружно расхохотались.

— А тебе-то что, халифова жёнка? — Тордис деловито сложила руки.

— Хм! Ты и знать не знаешь, чего стоит быть рядом с халифом. — почти детская ладонь грубо заткнула кинжал в ножны, выпачканный кровью подбородок горделиво поднялся. — Моё главное предназначение — дать ему наследников. А для утех есть гарем.

Раздосадованный в пыль Гундред поднял глаза к вечереющему небу. Прямо над внутренним двором показался серп луны, но её неверный свет скрадывала наползающая свинцовая туча. Порывистый ветер всколыхнул складки штор и длинные юбки рабынь. В лицо дунуло мелкой моросью, которая вскоре перешла в рясный дождь.

Аль-Хакам привлёк внимание хлопком в ладони:

— Елисей!

Перед публикой под барабанный бой появилась прислуга с атрибутами для целого представления. В горшке со смолой оставили несколько факелов. На арену вышел плохо различимый во мраке хурам, что нёс зажжённую масляную лампу, покрытую позолотой и редкими каменьями.

Вкрадчиво заиграли струны кануна. Мужчина взял из горшка охапку длинных свечей, а лампа умостилась на светлой макушке в опасной близости от кудрявых волос. Зажав свечи меж пальцами, словно веера, хурам поджёг все до одного фитильки, и наконец лицо его озарилось ярким пламенем.

С виду Елисей очень походит на нормандца: такой же белокурый и ясноглазый. Тем более странно смотрится на нём восточное платье и туфли с завёрнутыми носами. Рыжий халат имеет широкие рукава до локтей, бёдра и часть груди обёрнуты ещё одним куском красного узорчатого сукна, туго подпоясанного.

Сияющий улыбкой Елисей пустился в танец, свечи рассекли воздух, оставляя длинный огненный след. Под дождём пламя колебалось, но не гасло. Огоньки в руках хурама диковинно играли, пересекались, вырисовывали сложные фигуры.

Раззадорившись, Елисей отбросил свечи к ногам зрителей — пришло время для факелов.

— Хм, с Елисеем будет непросто потягаться. — погладил бородку Малик. — Может, стоит…

— Мы не сдадимся, — отрезал Гундред, отправляя на бой очередного смельчака.

На сей раз к царскому фавориту вышел один из троих берсерков, оставшихся в войске ярла. Оценив своего соперника, Елисей добродушно посмеялся, уста торопливо отпили из пузырька, заткнутого за пояс. С жадностью ноздри втянули воздух, грудь раздулась, как мехи. Стена огня захлестнула викинга, прикрывшегося железным щитом.

— Заговор против ярла? Серьёзно?

Посвящённый в планы союзников Эсберн не мог отойти от рассказа, обухом ударившего по голове. Корриан, Тордис, Токи и новая подельница Субх, напротив, были полны решимости положить конец бесчинствам Гундреда и Лундвара.

— Если мужу не хватит ума самому избавиться от неверных, будьте уверены, что я уговорю его. Видит Аллах, он много грешил в своей жизни, но за такое попустительство проклятье ляжет на весь народ! — горящие глаза распорядительницы замка обратились к берсерку. — Наш с тобой уговор в силе, помни это.

— Эсберн, мы понадеялись на твою честность, но тебя никто не держит, — твёрдо молвила Тордис. — Хочешь плясать под дудку Лундвара — ступай. А на наши руки больше не упадёт ни капли невинной крови.

Викинг в нерешительности потупил взор. Он слишком долго был под командованием ярла, чтобы так просто разорвать клятву.

— Я чувствую себя под каблуком, — Эсберн вздохнул. — Что вы собираетесь делать?

— Предлагаю посмотреть, что предпримут обе стороны, — рассудил Токи. — Корриан пускай пока не высовывается, а нашего разговора не было. Все смотрели турнир.

Бой Елисея с берсерком неожиданно затянулся. Тело нормандца пекло от ожогов, и, если бы не дождь, воин рисковал превратиться в горящий уголёк. Хурам не подпускал к себе ни на шаг: то отгонял факелом, как дикого зверя, то дышал драконьим полымем. Передохнув с минуту, бесстрашный нормандец двинулся на врага. Елисей отскочил, нога едва не задела горшок со смолой. С глубоким вдохом факир выплюнул в соперника огненный столп. Северянин не остановился. Держа раскаляющийся щит, он медленно продвигался вперёд, и вскоре горящее масло во рту закончилось. С неистовым рыком берсерк замахнулся топором. Елисей пригнулся, в страхе отступил в сторону.

— Эй, халиф! — чемпион Гундреда подхватил с земли сосуд смолы. — Ты смотришь, как твой парень заживо горит?

Рука с горшком крутым махом выплеснула содержимое. Аль-Хакам подорвался с места, его советники в ужасе скривили рты. С почерневшим от смолы детским лицом Елисей застыл, хватая ртом воздух. Дрожащие руки отшвырнули факелы как можно дальше. Берсерк с криком сорвался с места. Хураму ничего не осталось, как броситься наутёк к своему халифу, но не тут-то было. В полёте топор глубоко вошёл в предплечье. Земля уплыла из-под ног, из рассечённого лба на плиты брызнула кровь. Елисей возопил, когда безжалостным рывком викинг вернул себе оружие. Парня перевернули на спину, рот наполнился горькой жижей, и руки берсерка крепко сжали челюсти, вынуждая проглотить масло. Тут аль-Хакам не выдержал. Выхватив кинжал из чужого пояса, халиф перескочил через вельмож на арену. С суматошными выкриками за повелителем кинулись сановники, стражники, рабы, гарем и, конечно, викинги, обожавшие непредвиденные перебранки. Кое-как Елисея отбили у разъярённой толпы и на руках перенесли в замок. Улыбку происходящее вызвало разве что у попивающего в своём кресле вино Гундреда.

— Вижу, ты остался доволен, ярл? — посмеялся Малик, наблюдающий за юркнувшей в сумрак галереи змеёй.

— Ты прав, но мне горько оттого, кем воспитали таких отважных молодых ребят.

— Ярл, в гареме халифа не зря нет евнухов. Перед тем, как стать хурамами, они прекрасно знали, на что идут. И я скажу больше, да простит мне Аллах, доверенные аль-Хакама намеренно ищут юношей… с наклонностями. Отважный воин, как ты сказал, не может получиться из безвольного раба.

— Ещё как может, — пробурчал под нос Лундвар, заметивший в приоткрывшейся двери входящих Эсберна, Токи и Тордис.

Подивившиеся всеобщему переполоху приятели скоро затерялись в толпе, словно всегда были её частью. Жрец поднялся с ложа, без слов удалившись в свои покои.

Неясное подозрение в душе начало перерастать в гнетущее беспокойство, и причиной его была ярлова дочь. Мысленно упрекнув себя за долгое бездействие, Лундвар твёрдо решил действовать с этой же минуты. Он выяснит всё, что скрыла и о чём помышляет Тордис, или как там её назвала мёртвая потаскуха-мать. Подвоха в эти смутные времена можно ждать в любую минуту.