В середине месяца Самониоса, когда еловые венки Адвента украсили двери домов и церковные кафедры, напоминая своим хвойным запахом о радостном приближении Рождества, войска сыновей Кеннетига выстроились на равнине под скалой Кэшел, где возвышается замок. Из самого сердца Манстера докуда хватит глаз простираются снежные дали, пересечённые пологими холмами и высокими синими кряжами на горизонте. Чёрными мазками обозначаются зимующие сады, дубравы, пролески и дремучие чащи, кое-где — загоны и сеновалы, а на берегах реки — фермы с водяными мельницами и рыбацкие причалы. Высочайший в долине холм, какие издревле считались у кельтов священными, заняла каменная громада в оцеплении крепостных стен. Кэшел потому и звали скалой, что замок с его грубыми прямыми углами кажется непреступным и словно выросшим из недр земных. Эта махина внушает величие и страх, стремясь прямоугольными башнями и острыми смотровыми вышками, подобными обелискам, к небесам.

Махун хорошо знал, что взятие Кэшела боем отнимет добрую половину рати. С крутого склона гарнизон будет метать стрелы и камни, не говоря о самом изнурительном подъёме на такую высоту. Лишив замок поставок с довольствием на собственных запасах, осада может длиться хоть до Гиамониуса, светлой поры года. Войско Дал Кайс не переживёт лютых морозов, впрочем, камергер Кэшела тоже мог просчитаться с дровами и углём, не предвидя штурма.

Огорошило предательство могущественного вассала и самого ард-риага Моллу. Уи Фидгенти еле поспели подтянуться к замку из своих земель южней Лимерика на границе владений Северных Десси. Когда Бриан и Блатнайт разворачивали войска, Доннован мак Катейл почти одновременно отрезал им подход к холму рядами своих копий.

Риаг Уи Фидгенти слыл опытным стратегом и порадовался тому, что враг больше не использует лес в качестве прикрытия: на равнине отряды как на ладони. Учёл мак Катейл и уловки конных хобеларов, и боевой строй щитоносцев. Пока солдаты переводили дух после долгого пути, военачальник послал гонца узнать о требованиях противника. Вскоре стало ясно, что поддержку конунга Ивара при Сулкоите Дал Кайс расценили отнюдь не как жест доброй воли. Братья требовали сдать замок и Моллу в придачу, на что его родич пойти не мог.

Беглый взгляд на поле боя открыл мак Катейлу, что численности Десси добились по большей части за счёт крестьянских ополченцев. Голодранцы в арьергарде вооружились едва ли не колунами для дров да деревянными пиками. Порешив, что штурмовая конница разгонит сброд за считанные минуты, командир велел пехоте перейти в марш, а всадникам — ударить с флангов, больше не защищённых природными преградами.

Затрубил рог. С неохотой первые ряды копейщиков зашевелились, под сапогами захрустели сугробы. Поднимая копытами снежные волны, несколько отрядов лошадников отделились от правого и левого фронтов, ринувшись по дуге к врагам. Манёвр сработал, ведь Бриан и Блатнайт разделились, чтобы с помощью хобеларов перехватить чужую конницу. Махун же с основной частью ратников и не шелохнётся.

Бездействие соперника вдохнуло в людей Доннована раж, и арьергард с громовым кличем сорвался на бег. Когда облака пара от горячего дыхания десятков мужей почти соединились, грозясь высечь молнии, ополченцы расступились. За расколовшимися рядами, не веря своим очам, воины увидели запряжённых и закованных в железный доспех коней.

Щёлкнули вожжи, вдарили в землю копыта, скрип колёс перешёл в нарастающий грохот. Только ударные ряды Уи Фидгенти с криком «спасайся!» повернули навстречу своим братьям, как в спины им врезались боевые колесницы Махуна. Снег обагрился кровью.

На скаку Бриан отвлёкся от боя, глядя, как длинные кривые лезвия на колёсных осях начисто отрезают беглецам ноги и головы, если не повезло свалиться. Так косы крестьян срезали весеннюю мураву. Захлёбываясь алой росой, уцелевшие кидались наутёк, без разбору давя раненных ногами. Когда серпы делали своё дело, и врагу удавалось отступить далеко, лучники позади возниц пускали в ход стрелы и дротики, обливая трусов со спины.

Ужас увиденного в глазах таниста скоро сменился восторгом. Колесница обещала победу, ещё когда Махун впервые показал её чертежи. Такие двуколки, называемые ковиннами, кельты знали с древнейших времён, ставя их в перевес римской армии. Лёгкую, но достаточно вместительную для двух бойцов серповидную колесницу запрягали двумя скакунами. И эта традиция пришла в Эйре вместе со старинным обрядом восшествия на престол. Бриану никогда не доводилось быть на церемонии, но, увидев ковинн, собранный по наставленью Бреса, он вспомнил, что в детстве мечтал стать верховным владыкой острова. Хоть это было давно, танист ясно вспомнил, как воображал себя мчащим на белой двойке к верховному престолу над всей Эйре. Только нынче юноша уже не чаял добиться его чьим-то благословением. Как и все риаги до него и после него, он утвердится на троне своим собственным путём.

Между тем на поле перед скалой Кэшел войско мак Катейла в панике повернуло к замку. Конные отряды, опасаясь столкновения с хобеларами, сделали крюк, чтобы увильнуть. Бриан приказал сверстникам пришпорить лошадей и достать мечи, продолжая преследование; то же сделала и Блатнайт. Знаком Махун велел колесницам уходить в тыл, а вперёд выставил пращников и лучников: пока враг бежит, не стоит давать ему ни малейшей надежды. Под ливнем стрел Донновану каким-то чудом удалось отчасти вернуть командование над обезумевшими воинами, направив отход строго на запад, в свои земли. Когда Дал Кайс в жаркой погоне достигли замкового холма, общим решением военачальников отряды растянули в длинное оцепление на безопасном расстоянии от стен. Началась осада.

В ожидании, что же предпримет ард-риаг, его мятежный вассал временно встал лагерем, разведя костры и расчистив место для походных палаток. Пока Брес с фуражиром хлопотали над тем, как лучше устроить Махуна до прихода ночной стужи, танист с молодыми побратимами наведались в близлежащее поселение. Прознав о столкновении под стенами Кэшела, благоразумные фермеры поспешили загнать скот и сами запереться в домах на все засовы, так что у реки небольшая группа всадников застала лишь оставшихся без крова калек, блаженных и фуидиров, которые не страшились расстаться с бренной жизнью. Спешившись, хобелары предложили местным еду, что припасли в поход, а взамен удовольствовались рассказами словоохотливой бедноты.

Молла навёл в своём краю невиданные в Эйре порядки. Хоть каждый клочок острова издревле принадлежал септам, а земля по справедливости разделялась между членами рода, ард-риаг так проворачивал свои дела, что надел за наделом уходили его ставленникам. Свободных крестьян всё чаще превращали в фуидиров, принуждая трудиться на чужих полях и пастбищах почти задаром, а вольные землепашцы платили властителю непомерные подати, кормя ненасытную знать.

О продажных риагах и родовых вождях флахах Бриан знал не понаслышке. Вассалы слишком удобно устроились у своей кормушки, чтобы печься о бедах народа. Из простолюдинов же многие охотно шли в ополчение, и танист рассчитывал набрать рекрутов из замкового предместья. Вскоре добрые люди созвали к трущобам, где гурьбой селились фуидиры, всех горячих молодых заводил в околотке, а за ними подтянулись и любопытные старики, собравшиеся на службу в местную часовню. Молва о походах братьев из Киллало разошлась по всему Манстеру. Кто-то из гэлов принял новость о готовящемся перевороте с воодушевлением. Хуля старого ард-риага, молодёжь с радостью внимала посулам Бриана, их деды же недоверчиво морщили лбы, опираясь на крючковатые палицы.

— Сговор Моллы с остманами — это ещё так, — рассуждал один из крестьянских юношей. — Эоганахты законы не чтят. Ард-риаг над людом поднялся: он, понимаешь, как бог стал, а род их — что ангелы! Коль так пойдёт, все права и землю у простых людей отнимут и отдадут святому семейству да лизоблюдам ихним!

— Распинается-то как, глупец! — прокряхтела сгорбленная до самой земли старушонка. — Эогана, предка нашего риага, сам Патрик крестил! Ангел божий ему место показал, отколь всеми землями править. Эоганахтов уж с тех пор боженька охраняет. А отступники эти знай небеса гневят и войну несут!

— Мама рассказывала мне в детстве эту легенду, — Бриан вышел к толпе ротозеев, оставив позади хобеларов, которые расселись на лежачих деревянных колодах. — А ещё в ней был брат Эогана Мора. Его звали Кормак Касс, и он дал начало моему септу Дал Кайс. Стало быть, наше с Махуном происхождение такое же древнее, вот только даёт ли оно право плевать на законы?

К вечеру танисту удалось собрать в предместье бравый отряд ополченцев, которым выдали кое-какие доспехи и оружие, оставив часть патрулировать улицы, а вторую бросив на осаду Кэшела. В лагере Бриан встретил разведчиков, что как раз примчали с запада, где следили за вылазками Уи Фидгенти и Лимерика. Доннован мак Катейл с остатками войска засел в своей родовой твердыни Крум. Ивар же укрылся под защитой монастыря на острове Скаттери в низовье Шаннона: северяне всегда держали место для отхода, чтобы сбежать от врага после удачного рейда. Вот только без флота их не достать.

— Если нужны корабли, в Лимерике есть верфь, где остманы оставили пару недостроенных судов, — доложил один из разведчиков танисту. — Можно найти корабельщиков и закончить их, пока поганые не ударили вновь. Местные сплетничают, будто бы возле лонфурта в ночь после пира с англосаксами ошивался чей-то корабль-призрак с зелёными огнями. Подозрительно!

— А ещё наши воды бороздят морские разбойники. — добавил другой докладчик. — Они гэлы и за плату, наверняка, согласятся переправить земляков на остров.

— Значит, ворочаемся в Лимерик.

Бриан как раз подорвался из-за стола, чтобы известить хобеларов о скорой отправке, когда ткань шатра колыхнулась, впустив вместе с ледяным ветром укутанного в плащ Бреса.

— Я не ослышался? А нам что прикажешь делать? — лицо мужчины осталось по-прежнему отстранённым, словно он вот-вот заснёт, но от холода тело так колотило, что Бриан со злорадством принял это за иступлённую дрожь. — В осаде твой братец бесполезен. Ему под силу расставлять солдатиков, но в масштабной стратегии он, как дитя малое. Я уже говорил Блатнайт, что не стану ждать, пока Махун замёрзнет здесь насмерть. Увольте! Мы возвращаемся в Киллало.

Брес круто повернул к выходу из палатки, но едва набросил капюшон, как с хрипом повалился назад. Малец мёртвой хваткой сдавил чужое горло, медные пластины на кафтане врезались в кожу, грозя изрезать шею в кровь. Разведчики за столом в испуге оторвались от дел, не зная, хвататься ли за оружие или звать помощи.

— Да кто ты такой, чтобы так говорить о брате и распоряжаться им, как вещью. — прорычал Бриан прямо в ухо за копной русых кудрей. От близости ненавистного Бреса по телу хлынул жар, заливший лицо густым румянцем. — Так ты боишься на меня руку поднять… или просто слабак?

Земля ушла из-под ног Бреса, поменявшись с небом местами, пока спина с треском не впечаталась в столешницу, сметая посуду и письменные принадлежности прочь. Оба разведчика с охом вскочили на ноги, стулья под ними опрокинулись. Когда туман от удара в затылок рассеялся, рыжеволосая голова возникла перед самыми глазами, напыщенная от собственного превосходства. Детские кулаки схватились за грудки, подминая противника под себя.

— Как ты спас мою семью, если дать сдачи не можешь? Ну, докажи, что я не прав! Давай подерёмся, как мужики!

Ещё раз пришибленный о стол Брес залился звонким смехом, будто втянутый в невинную игру, а не в кулачную разборку. Таким Бриан видел молодца в первый раз.

— Опять ты его цепляешь, дурак! — прогремел за спиной голос Блатнайт, и воспитанника как вихрем отбросило от осклабившегося соперника. Держа подростка за шкирку, воительница потрясла им на весу, словно котёнком. — Ты, что ли, неровно дышишь к Бресу?

Оробевшие вяще прежнего солдаты наконец выдохнули, выплеснув напряжение громким протяжным смехом.

— Это он неровно дышит к брату! — танист вырвался из стальных рук высокой, как дозорная башня, няньки. — Вечно трётся возле него!

— Беспочвенная ревность сопливого ребёнка, — брезгливо отчеканила Блатнайт.

— Знаешь что, парень, — посерьёзневший Брес не глядя отмахнулся от открывшей рот женщины, чарующие зелёные глаза заглянули танисту в самую душу. — Твой старший брат болен. Он не проявляет чувств: ни любви, ни привязанности, ни благодарности. Быть рядом с ним значит всегда говорить через стену равнодушия. Ни Блатнайт, ни Бе Бинн, ни даже ты не можешь вынести этого, а я — могу. Поэтому я забочусь о нём, выслушиваю, учу хоть как-то жить среди людей с самого его детства! Ведь ты меня даже не слышишь…

— Я не поверю такому как ты, — глухо произнёс Бриан.

Брес без страха оторвался от стола, шагнув к еле сдерживающемуся юнцу.

— Какому?

Он хорошо знал, о чём говорит сын Кеннетига. Покойный риаг Северных Десси сказал бы о советнике Махуна в тех же выражениях. Грубые гэльские мужи презирали разодетых ухоженных красавцев, от которых не разило за милю, а Брес был совершенен. Где бы он не находился, одни непременно таращили очарованные глаза, а другие набожно открещивались от демона-совратителя с внешностью ангела. И первых, и вторых Брес всегда держал за идиотов.

— Вот что. С рассветом я отправляюсь в Лимерик, — деловито сложил руки танист. — Забираю с собой ополченцев и хобеларов, остальных доберу по пути. В лонфурте придётся задержаться, пока не найду корабли. Потом плывём на Скаттери и убиваем Ивара. Вам с Махуном всего-то надо держать осаду — это просто, справитесь как-нибудь.

— Так. Я еду с вами. — Блатнайт взялась за длинную рукоять меча, мысленно бросаясь в пыл сражения. — Прости, Брес, при другом раскладе осталась бы тут, но конунг сдохнет только от моей руки.

— Чёрта с два! — воскликнул Бриан, обменявшись с нянькой коварными улыбками.

Из всех, кто скрывался под покровом шатра от непогоды и беспроглядной вьюжной ночи, один только Брес остался суров и непреклонен, как чернеющая под свинцовыми тучами скала Кэшел. В необходимость осады он не верил ни на толику, и подвернись удобный случай, охотно переждал бы зиму у очага в Сеан Корад.

Как и задумывал юный танист, на своём пути в разорённый Лимерик всадники останавливались в каждом крупном поселении, прибавляя к своим отрядам новых и новых рекрутов. Когда поднималась буря, и вокруг всё застилало пеленой снега, воинам приходилось откладывать дорогу и терпеливо жечь костры в подвернувшихся амбарах и промозглых крестьянских хижинах, развлекая друг друга застольными байками. Наконец, спустя бесконечную череду дней, небо немного прояснилось, став молочно-белым, как земля под ним, и холодные лучи тусклого солнца озарили на виднокрае забранную льдом гавань Шаннона. Узкий рукав, простирающийся от истока до остманского лонфурта и чуть дальше, покрыла прочная корка, по которой не страшно ступать, но к западу, знал Бриан, берега расходятся всё дальше, и в самом широком месте, почти у низовья, лежит остров Скаттери.

Осмотрев верфь, оставленную данами впопыхах, спутники увидели там два добротных снеккара без палуб и мачт. В городе повезло найти подмастерьев местных корабельщиков, которых взяли в оборот, расплатившись не звонкой монетой, а словом таниста впредь обеспечить людям защиту и работу в Киллало. Когда в доке резво застучали молотки, засвистели пилы, а от жара кузни с крыши покатился талый снег, Бриан с лёгким сердцем оставил Лимерик, примкнув к разведывательному отряду Блатнайт в землях Десси.

Оказалось, в том месте реки, где эстуарии Шаннона и текущего с севера Фергюса сливаются в подобие полноводного залива, устроили себе стоянку ирландские налётчики, много лет курсирующие по водным жилам Манстера и грабящие прибрежные поселения. В смутные времена всё больше крестьян подавалось в разбой, а сытая корабельная жизнь казалась всяко лучше голодной смерти на берегу.

Флотоводец со своей шайкой пиратов ожидал Бриана на каменистом пляже за дремучим диким лесом. Немытое, сплошь израненное мужичьё в звериных шкурах поверх рванья оскалило гнилые зубы, увидев, какие сосунки осмелились прийти к ним на встречу. Но стоило Блатнайт спрыгнуть с седла, тяжело громыхнув латами, как беззаконники серьёзно сомкнули руки на груди. Танист поведал флотоводцу о подлых делах конунга Ивара, о том, как тот трусливо сбежал с поля боя на остров Скаттери, куда без речных кораблей никак не добраться. Хоть дело риага и его свиты — блюсти закон и карать его нарушителей, сейчас Дал Кайс готовы вступить в сделку даже с налётчиками. Чем больше говорил Бриан, тем шире становились ухмылки на грязных бородатых лицах.

— Вчера твой брат Лахта нас вешал, а сегодня ты просишь о дружбе, — просипел флотоводец голосом, похожим на свист ветра в гротах. — Думаешь, разбойники продаются за всякий заманчивый посул? Обнищалый риаг и войско-то порядочное снарядить не может!

— Мы и не предлагали платы, — выступила вперёд Блатнайт, с высоты оглядывая кривых и сутулых мужей, вмиг навостривших уши. — Слушай, главарь. Я вышла из народа, как и ты. Величайшая честь для меня — это служить Дал Кайс. У меня нет звания, сана, земель и замков, потому что преданность не купить. Как и честное имя.

— Почему же? За преступление всегда можно выплатить эрик! — корабельщики ехидно рассмеялись.

— Можно быть оправданным брегонами, но греха перед людьми и совестью не смыть.

— Ну и кому ты это чешешь? — флотоводец пнул камень, теряя терпение.

— Тому, кто примет возможность вернуть себе достоинство перед септом и всем гэльским народом, преумножив его ратной славой, — Бриан поймал брошенные одним из хобеларов ножны с клановым мечом искусной выделки. — А тех, кто изгонит остманскую погань, нарекут не меньше, чем героем.

Танист смело протянул оружие флотоводцу, как в старинные времена вручали его знаменосцам королей. Несмело главарь разбойников вознёс руку над длинной рукоятью, источенной рунами и кельтской вязью. Поймав одобрительный кивок воительницы, немолодой крестьянин, словно мальчонка из учеников Блатнайт, медленно оголил стальное лезвие, и преломлённый им свет озарил морщинистое лицо благодатью.

В тот же день налётчики показали Бриану все суда, стоящие в тайной бухте. С двумя снеккарами в лонфурте их вполне хватало, чтобы переправить к низовью реки какое-никакое войско. Пираты согласились ввязаться в бой при единственном условии — на Скаттери танист позволит им грабить в своё удовольствие. Прямого ответа Бриан не дал, но снисходительное молчание устроило разбойников, и как только готовые корабли в Лимерике спустили на воду, флотилия дружно двинулась под парусами на восток.

Новые друзья Бриана хорошо знали Шаннон и не раз проходили в своих плаваниях мимо большого острова с католическим монастырём и его церковным округом. Когда вдалеке показались белые паруса с алым мечом Нуаду, казалось, вид их никого не встревожил. Пока ополченцы и налётчики вытягивали корабли на сушу, Блатнайт и её воспитанники нашли на берегу местных моряков. Вытаращив глаза, мужики божились, что ни о каких данах на своём клочке земли и слыхом не слыхивали. Однако уже на окраине предместья флотоводец указал спутникам на ряды эллингов, навесов для небольших судов из сколоченных внахлёст гнутых досок, напоминающих собой днища кораблей. Растолкав прочь назойливых поселенцев, люди Бриана вскрыли каждый такой сарай, внутри же гнили от сырости боевые снеккары со снятыми мачтами и драконьими головами.

Прямая дорога повела войско таниста к городу-монастырю. Каменную обитель Святого Сеннана заложили над скалистым утёсом у реки по старинному обычаю: настоятель бросил в воды Шаннона деревянный престол, который прибило в этом самом месте. За годы приход сильно разросся, обрастая церквями и часовнями. В честь усопшего чудотворца даже возвели кафедральный собор. Как счёл флотоводец, держатель знался с щедрыми покровителями, и правоверные остманы вполне подходят на такую роль. Вокруг монастыря с высоченной башней без единого угла близ длинных палат, где живут и трудятся чернецы, простираются огороженные тынами сады, огороды и пастбища с вершками и кучами сухой травы, которые ныне припорошило сугробами. Над рекой разбили островное кладбище: кельтские кресты и надгробные плиты с орнаментом почти слились с белизной снега. За хозяйственными и ремесленными постройками, колодцами, мельницами и стойлами приход окружили кольцом крестьянские дома с печными трубами, соломенными крышами да собственными скромными наделами: грядками, деревцами и хлевами со скотом и птицей. Кругом царит спокойствие и тишь: где-то промычит телёнок, вскрикнет петух и звон с колокольни нарушит дремотный шум течения.

У врат обители новоприбывшие столкнулись с хлопочущими по хозяйству братьями, бросившим дела при виде марширующего войска. Блатнайт, вскинувшая руку со звонким криком, велела колоннам остановится.

— Именем Махуна мак Кеннетига, риага Северного Манстера, мы желаем встретиться с настоятелем этого прихода.

От строгого тона воительницы головы клириков втянулись в плечи, братия бегло посовещалась меж собой, и самый смелый пролепетал:

— Преподобный Кассидан ведёт мессу в кафедральном соборе. Божьей милостью просим вас не прерывать службы…

— Давно не бывал в церкви, — оживился главарь разбойников. — С детства не могу отделаться от мысли, что крестившему меня развесёлому попу просто нравилось топить младенцев.

У Бриана же не выходило из головы, что монахи водят их с соратниками за нос. По пути к собору горстка святош увязалась следом, и из каждой встречной молельни или скриптория высыпали всё новые и новые поборники веры. Уже у ступеней храма с внушительной высоты стенами и такими же стрельчатыми окнами да парадными дверьми братья сгрудились до того плотно, что воинам пришлось буквально отпихнуть их в разные стороны, пробивая танисту, его няньке и флотоводцу дорогу ко входу. Встревоженный визгом петель, с головы статуи Святого Сеннана слетел чёрный ворон, будто дожидавшийся прихода новоприбывших.

Когда в большой зал собора ворвался яркий свет, ударивший в спины сидящей рядами пастве, ирландская речь священника, умножаемая эхом, прервалась, но вскоре настоятель продолжил мессу. Бриан и Блатнайт двинулись к алтарю между длинными скамьями прихожан, приковывая к себе тревожные взоры. Отряд разбойников занял притвор у входа, жадные взгляды прожжённых грешников блуждали по церковной атрибутике, нигде не находя ни малейшего отблеска золота или каменьев. На паперти готовые к приказам ополченцы встали строем, спины надёжно закрыли путь отхода из храма.

В неверном свете свечей танист разглядел в епископе за кафедрой дряхлого старца ростом с ребёнка, степенности которому добавляла тяжёлая риза с накинутой на грудь белой парчовой лентой, вышитой крестами. Ничем не нарушая таинства, нянька с воспитанником перекрестились, как делали в былые времена на литургии в оратории Святого Луа. До конца службы оба простояли, не шелохнувшись, со сложенными на навершиях мечей руками. Замерли и прихожане с молитвенно поднятыми ко лбам ладонями: предчувствие, что сразу после чтения случится что-то ужасное, сделало их небывало набожными.

— Не бойтесь, дети мои, убивающих тело ваше. Души они убить не в силах. Бойтесь более того, кто и душу, и тело может погубить в геенне огненной. Аминь.

Десятки рук единым мановением очертили в воздухе крест. Как только смолк отразившийся о каменные стены последний отголосок проповеди, островитяне поспешили встать с лав, но суету прервал священник.

— Братья, сёстры, прошу вас сесть на свои места и оставаться там, — настойчиво сказал Кассидан, а крохотные руки его застыли над головой, как у святого проповедника.

Прихожане нехотя опустились на скамьи, старец сошёл по ступеням с алтарного подиума, вперившись бесстрашными впалыми очами в напряжённые лица няньки и отрока.

— Да благословит вас Святой Сеннан на добрые дела, — костистая ручонка размашисто осенила воителей невидимым крестом, и те покорно склонили головы, изобразив касание перстня на пальце старика плотно сомкнутыми губами.

— Благодарим, святой отец, — подражая наставнице, Бриан сложил руки на поясе, поближе к ножнам. На фоне рослой плечистой женщины юный танист невольно походил на неказистого детёныша, следующего каждому шагу матёрой матери. — Но мы здесь не только за благословением.

— Верно, — Кассидан высоко поднял лохматые брови, изобразив невинное недоумение. От дряхлости голова старца безустанно мелко тряслась, а голос стал свистящим и сиплым. — Ты сынок Кеннетига, так? Узнаю его в тебе, хоть не видал много лет со времён его славной молодости. — упоминание отца озарило детское лицо робкой улыбкой и блеском глаз, но обратившись к Блатнайт, настоятель угадал в ней лишь сдерживаемую злобу. — Верно, с отрядом вооружённых до зубов разбойников не приходят за покаянием.

— К делу, — Блатнайт шире расставила ноги властным движением, стальной доспех и ножны на ней угрожающе лязгнули. — На Скаттери спрятаны остманские корабли. Нам известно, что на них сюда пришли остатки войска Ивара из Лимерика. Прикажи выдать их, святой отец, и никто не пострадает.

В церкви повисла звенящая тишина, нарушаемая сдавленными всхлипами нескольких детей и женщин, таящихся на скамьях. Кассидан участливо оглядел свою паству, ловя исполненные страха взгляды простолюдинов и мысленно передавая своё спокойствие.

— Жена с мечом, — повернулся старец к Блатнайт. — Знаком ли тебе, принёсшей оружие в храм, священный закон Эйре? Эти стены защищают каждого, кто нашёл в них убежище. Будь за моей спиной хоть тысячная рать, божий закон не даёт вам права лить кровь на этой земле.

— Мы и не станем, — секундный порыв толкнул таниста к Кассидану, ладонь замерла в воздухе, не коснувшись чужого плеча, но приблизилась достаточно, чтобы епископ с возмущением посторонился. — Прошу, отец, только скажи, где прячется Ивар, и мы оставим вас в покое. Обещаю.

По-детски доверчивые глаза старика вперились в сына Кеннетига открыто и прямо, с такой святой простотой, какой не верили разве что люди, познавшие крайнюю степень жестокости и несправедливости. По воле случая ими оказались Блатнайт и главарь налётчиков, и планы последних шли вразрез наивным обещаниям Бриана. Геройство геройством, но шайка головорезов прибыла на Скаттери с главной целью — грабёж, а уж интриги власть имущих их волновали в последнюю очередь. Очень скоро корабельщики нашлись, что идти на мировую со святошами сейчас значит лишить себя несметных богатств, припрятанных в закромах их соборов и обителей. Тогда флотоводец решительно прорезал молчание зычным полукриком.

— Эй дедуля! Удобно прикрываться законами, когда приход твой в прямом смысле стоит на золоте Лимерика?

— Как ты смеешь!.. — переменился в лице Кассидан, сдерживаемый столь же огорошенными Блатнайт и Брианом.

— Зовёшь нас разбойниками, а сам берешь денежки у данов — такого же сброда, нажившегося на грабежах, — флотоводец с широкой ухмылкой уверенно двинулся от притвора к алтарю, следом подтянулись и дружки. — Вон сколько хором-то отгрохал! А где ж всё богатство: где кубки, чаши, дароносицы, подсвечники, наконец?

— От вас и попрятали, — резонно отметила Блатнайт, руки её спокойно легли на грудь.

— А она соображает, — с улыбкой заговорщика ткнул пальцем на воительницу пират. Оборванец позволил себе подойти так близко, что длинная тень его накрыла старца с головы до ног, а в ноздри ударил смрад браги и сырой рыбы. — Вот что, коротыш. Доставай-ка ключи от своих сокровищниц и показывай, где они лежат. А я обещаю… — приосанившись, мужчина покосился на Бриана, и из глотки его вырвался гадкий скрипучий смех. — Да с какой стати мне давать обещания! Я не сынок Кеннетига!

С этим толпа налётчиков грубо протиснулась к алтарю под визг и гам забившихся под скамьи прихожан. Схваченный за шкирку Кассидан замахал руками, беспомощно вопя:

— Братья, сёстры, вы видите, чьими руками действует дьявол! Сыновья Кеннетига покрыли септ и имя отца позором!

— Заткнись, старик! — выхваченный из ножен меч пронзительно лязгнул, приглушив мальчишеский рык. — Мы так не договаривались, чёрт вас подери!

Следом обнажившая оружие нянька крепко сжала плечо воспитанника:

— Не горячись. Он не выдал бы остманов добровольно. К том же, раньше надо было спорить, разорять Скаттери или нет. Помни, зачем мы здесь.

Пока одни разбойники держали вход в собор, побратимы их обшаривали каждый угол, ломая и опрокидывая, словно голодные звери, всё убранство и утварь, попадающие под руку. Тут из комнатушки за скромной дверцей в глубине алтаря выпорхнула птица, слетевшая прямиком на плечо удивлённому флотоводцу. Увидев в маленьком клюве что-то блестящее, мужчина раскрыл ладонь, и туда упала монета стоимостью, как молодая ломовая лошадь.

Дрожащий в истерике Кассидан перестал тараторить молитвы, его лоб с обширной лысиной-тонзурой рывком оторвался от пола. Ворон пронзительно каркнул, увлекая зачарованного происходящим налётчика следом за собой. В одном из скрытых глазу мирян помещений для нужд братии главарь шайки нашёл длинную каменную плиту в полу, с виду неприметную, но пропускающую свозь щели лёгкий сквозняк. Птица, попрыгав на месте, недвусмысленно забила клювом о пол.

С минуту возбуждённые находкой грабители изучали плиту, крутясь и подступаясь то так, то эдак, но никаких рычагов и других приспособ, чтобы сдвинуть её, найти не удалось. Не внимая проклятьям и увещеваниям Кассидана, мужчины вновь разбрелись по залам собора в поисках любых крепких железяк, коими можно поддеть махину. В ход пошли кованые распятия, толстые рамы икон, жезлы, ножки подсвечников и аналоя. Наконец безрезультатное копошение и ковыряние злополучной плиты сменилось дружным кличем и низким утробным грохотом, с которым разверзаются земные недра и вырываются из них вековые валуны. Когда камень с дрожаньем стен обрушился из десятков рук наземь, искателей церковных сокровищ обдало потоком спёртого воздуха из глухого подземелья. Как назло, то ли спешка, то ли гнев Господень отдавил одному бедняге палец, да так, что хоть на отсечение клади.

— Эх, ну спасибо пташке, услужила! — флотоводец разразился оглушительным протяжным стоном, какой заменял ему смех. — Ну и задачку нам дед подсунул! Знай, нагребём золота-серебра полные мешки! Айда вниз!

Несколько молодых бродяг съехали по вертикально стоящей лестнице, и из-под земли эхом донеслись гулкие удары сапог о гладкий камень. Главарь с нетерпением шустро ухнул следом, на миг его свистящий смех оборвался. Не успевшие опомнится Бриан с нянькой в соборной зале вздрогнули от звуков, вспыхнувших в их воображении жуткой картиной. Разом из подсобной комнатки донеслись пронзительные крики боли и хруст дробящихся костей под ударами тяжёлых клинков. Женщина и парень ринулись к месту сражения, однако крепкая хватка на запястье едва не повалила таниста на пол. В ногах ползал бьющийся в истерике епископ. Трепещущие руки взяли чужую маленькую ладонь жестом высочайшей мольбы и преклонения:

— Пощади, дитя! Нет страшней греха, чем убийство в стенах святой церкви! Кара Божья постигнет весь твой род! Одумайся!

Тем часом в потёмках крипты флотоводец оказался в самой гуще засады, переросшей в адскую резню. Под собором скрывалась целая сводчатая галерея на двух рядах колонн, держащих неф. Освещаемые огнём лампад под стенами стояли каменные саркофаги. Теперь же покой святых отцов был потревожен живыми, алчущими крови.

Кассидан укрыл в усыпальнице не меньше дюжины вооружённых остманов. Их острые секиры и мечи обрушились на головы налётчиков без разбору, как только им хватило глупости полезть в яму к зверям. На выручку братьям сверху посыпали другие разбойники: кому-то отсекали ступни ещё на лестнице, иные сумасброды ломали ноги в лихом прыжке, уцелевшие хватались за ножи и топоры, но тоже долго не выдерживали. Приятелей и подельников на глазах главаря прожжённые даны секли и кололи, что скотину на бойне. Скоро под спуском в крипту вырос холм из стонущей в предсмертных судорогах человеческой плоти.

Уцелев за спинами последних борющихся за жизнь побратимов, флотоводец по трупам побрёл назад, к спасительному свету. Ноги проваливались между живыми и мёртвыми телами, чьи-то пальцы бессильно хватались за штанины и края рубахи. Поднявший голову налётчик понял, что бежать некуда. Люди Бриана прорвались в собор и теперь ватагой спрыгивали в крипту с занесённым для боя оружием. Скоро в подземелье не осталось ни клочка земли, где не велось бы яростное сражение с криком, лязгом стали, биением крови и предсмертным хрипом.

В пылу войны ни гэлы, ни даны не разбирали, кто перед ними: противник, клирик или мирянин. Не люди, не звери, но беспощадная стихия сминала всё на своём пути в лице этих воинов, терявших пред ликом смерти всякий человеческий облик. Какой роковой ошибкой, каким сущим безумием было самовольно попасть под эти жернова, давившие шайку речных разбойников с обеих сторон! Их предводитель, какого жители Манстера нарекли дьяволом во плоти, и помыслить не мог о такой кровожадности.

Когда вскоре шум свирепого побоища в крипте сменился молчанием братской могилы, туда спустились несколько хрупких фигур хобеларов. За ними Бриан и Блатнайт прямо сиганули вниз на мягкую подстилку из трупов: гора доросла почти до самых потолочных сводов. Воздух в подземелье сделался столь плотным от дыхания, кровавых испарений и чада лампад, хоть топор вешай. Жёлтый свет отражали колонны, неф и каменная кладка в самой глубине галереи, где виднелся алтарь для заупокойных месс. Тела погибших и ещё живых остманов и гэлов утонули в густом сумраке.

Двое мальчишек-дружинников подвели к предводителю и наставнице крупного немолодого воина в дорогом доспехе и с убранными в косицы седыми волосами. На лице мужчины остались кровавые отметины побоев, из рассечённых бровей и губ на усы и бороду сочилась густая бурая жижа. Встретившись с пленным глазами, Блатнайт охватил ступор, хоть бледность её скрыл полумрак. Миг узнавания поверг всегда холодный разум в агонию чувств и воспоминаний. В горле встал удушливый ком, кровь стужей отхлынула от мозга, взор затуманился. С минуту всматриваясь в застывшую в молчаливой истерике женщину, очи остмана вдруг живо заблестели, а из уст сорвался звонкий хохот, каким приветствуют старого друга.

— Куда девались твои огромные сиськи, старуха?!

Блатнайт, чьё лицо из растерянного сделалось мрачным, без движения единого мускула дождалась, когда викинг раскатистым смехом исторгнет из себя прорву злорадного презрения. Сглотнув, ровным бесцветным голосом воительница ответила:

— Твои люди отрезали мне грудь, когда напали на Сеан Корад. Теперь я покончу с тобой, Ивар.

От слов наставницы ученики ослабили хватку, мощными толчками конунг отбросил от себя подростков, словно тряпичные чучела. На миг Ивар замер с широко расставленными ногами и скруглённой спиной, плечи тяжко вздымались от сбившегося дыхания.

— Лучше сдохнуть от рук сопляка Кеннетига, чем мужевидной бабы! — выплюнул воин, смакуя каждое слово, слетавшее с осклабленных уст.

Как мах крыла летящей птицы, легко и изящно острое стальное перо рассекло воздух снизу-вверх невидимой кривой линией. В долю секунды конунг ощутил челюстью холодное касание, тут же сменившееся жаром, достигшим виска. Тонкая алая струя, тянущаяся за остриём клинка, описала над головами дугу, в тот же миг уже не принадлежавшее Ивару ухо отлетело далеко в сторону. Когда меч Бриана замер, устремлённый вверх, всех присутствующих оросило каплями монаршей крови. Рёв нестерпимой боли пронзил пространство. Тщетно сжимая рану, конунг пал на колени перед хранящими спокойствие врагами.

— Чистый удар. Молодец, мальчик. — Блатнайт уже раскованно поставила руку на пояс, взгляд её не отрывался от истекающего кровью Ивара. — Знаешь, конунг, что я поняла о таких, как ты? Женщина для вас представляет ценность, только если на неё стоит. А когда она проявляет волю, вы сбрасываете её до уровня вещи. Если вещь нехороша, недостойна, то и пользоваться ей постыдно. Вещь не имеет права на справедливость, тем паче на месть. Правда? Но как неудобно выходит, когда мир вдруг перестаёт вертеться вокруг твоего члена.

— Прошу… не убивай… Всё было не так, я расскажу всю правду, только смилуйся! — залепетал остман, давясь слезами и кровью.

— Странно… я просила того же для Бе Бинн и Махуна в ту ночь. — воительница шагнула к поверженному. — В моих руках уже был готовый к бою меч… вот только силы применить его не было. Ты велел мне бросить его. Сказал, твои люди их не тронут. Гнусный лжец! — великанский двуручный меч порывом ветра рассёк воздух, поднявшись в боевой стойке. — Ты преподал мне урок на всю жизнь. Лишь теперь я знаю точно: никто и пальцем не тронет мою семью, моих детей!

— Послушайте, я всё расскажу, — тараторя, Ивар подполз на коленях к Бриану и няньке. — В Сеан Корад мы действовали по просьбе предателя из ваших. — ухватившийся за предсказуемую реакцию Дал Кайс конунг продолжил. — Вдова Кеннетига Лаувейя открыла нам ворота и отозвала с постов караул, чтобы мы прошли к Бе Бинн без всяких препятствий. Это она всё спланировала: велела убить мальчишку, Махуна, но не мать. Бе Бин она хотела наказать. Ты, нянька, попала под горячую руку, клянусь! Не занеси ты меча, мои парни не сотворили бы такого!

— Значит, от меня живьём отрезали куски по моей вине?

— Лаувейя всему виной! Я выдал вам всё. Прошу, мальчик, Кеннетиг бы смилостивился над поверженным врагом… Пленником от меня больше толку!

Ивар, что загнанный гончими заяц, устремил мечущийся взор то на Блатнайт, то на Бриана, которые без слов многозначительно глянули друг на друга. Прочитав что-то в глазах опекунши, танист холодно приказал:

— Встань.

Просиявший от крохотной надежды на спасение конунг Лимерика несмело поднялся. В следующий миг он уловил едва заметный кивок, что дали друг другу наставница и ученик, а затем немыслимым скачком они уже очутились прямо перед ним. Единым выпадом два меча, громадный и поменьше, прошли насквозь кожи, рёбер и потрохов, вытолкнув струи чёрной крови через дыры в спине. Крепко насадив Ивара на самую гарду, Блатнайт ощутила в руках весь недюжинный вес его туши. С губ сорвался животный рык. Бриан увидел, как руки его сами собой поднимаются вместе с рукоятью меча, ноги и плечи напряглись до предела, и вместе с нянькой он оторвал насаженное тело от пола. Остман выхаркнул на себя и врагов добрую чарку крови. Обмякший и полуживой он задержался в воздухе на несколько мгновений, и с надрывным воплем женщина и отрок вытолкнули мечи от себя. Тяжёлой грудой костей и мяса конунг пролетел далеко назад, пока с глухим хлопком не упал в кучу таких же, как и он, трупов.

Оглядевшиеся кругом хобелары поняли, что в крипте остались лишь они с наставницей. Бриан и Блатнайт долго молчали, восстанавливая дыхание и силы. Никто не находил слов после того, что рассказал Ивар. Наконец первым раздался дрожащий голос таниста:

— Пожалуйста, расскажи, как всё было… тогда в Сеан Корад.

Блатнайт обронила короткий вздох.

— Ты рос в родовом замке Лаувейи. Мы с Бе Бинн воспитывали Махуна. Было непросто с ним, особенно после смерти Кеннетига и Лахты. Но мы справлялись, жили дружно. И тот вечер в замке у очага был полон любви и занятных бесед. Ивар настиг нас в большом зале. Людей с ним было немного, но хватило, чтобы перебить часовых. Бе Бинн толкнула ко мне Махуна — он был, как ты сейчас — велела бежать, пока она задержит остманов. Мы заперлись в соседней комнате. Я спрятала Махуна, но оставить там Бе Бинн не могла. Она никому никогда не расскажет… как они измывались, играли с ней, как со зверушкой… Как избили и обесчестили её. Их потешало, что Махун, старший мужчина в семье, вёл себя, будто слабый ребёнок. Я сняла со стены меч, вышла к Ивару, молила отпустить хозяйку с ребёнком. Они дали Бе Бинн уйти и теперь уже взялись за меня, а позабавившись вдоволь… пошли за Махуном. Дальше помню смутно: много крови потеряла. Там появился юноша. Ангел. Мне чудилось, он мечется как молния от одного к другому остману. Так быстро! Он расправился с несколькими, Ивар и остальные бежали. Потом занялся мной: поднял, промыл и зашил раны. Остальное о Бресе я узнала от Бе Бинн. Её он тоже поставил на ноги, помог уладить суматоху и поменять стражу на новую после нападения. Сколько Брес сделал для нас, для Махуна… Я верю, что его нам послала сама Бригита, у алтаря которой я молилась о благе семьи и септа много лет. А дальше вы знаете. Отныне у меня не было права на слабость. Я взяла в руки меч и больше не жалела ни об одном поступке. Не жалею и сейчас, ведь у меня есть Бриан и все вы.

Кончив рассказ, Блатнайт взглянула на своего младшего воспитанника и соратника. Впервые со дня смерти Кеннетига она увидела в очах Бриана горькие слёзы, которые тот не пытался сдержать. Чуть слышно всхлипывали и другие мальчики, заставшие сцену в крипте. Сжав кулаки и зажмурив что есть сил веки, Бриан бросился к няньке и заключил её в крепкие объятья. В тот миг танист чувствовал, что никого ближе и дороже Блатнайт у него нет в целом свете. Отклик этот родился и в душе воительницы, на которой теперь покоилась голова с рыжими, как ласковое рассветное солнце, волосами. Вскоре в холодном могильнике со всех сторон Блатнайт и Бриан ощутили тепло человеческих тел. Парнишки-хобелары прижались к предводителю и наставнице, ставшими им роднёй.

Когда танист после побоища в соборе Святого Сеннана собрал войска для дальнейших приказов, без лишних колебаний было решено вскрыть и проверить каждую найденную крипту во всех церквях на Скаттери. Многочисленные беглые остманы, как и предполагалось, засели в подземелье, что крысы. Одних гэлы вырезали, подобно предшественникам, других живьём замуровали во тьме застенков, ставших лимеркийцам последним жалким пристанищем. Не миновал гнев Дал Кайс и мирян, и церковников, что по глупости вступались за варваров, чьи отцы прибыли когда-то в Эйре грабить, насиловать и убивать.

Из келий, молельней и скрипториев мешками и возами выгружали всевозможную золотую и серебряную утварь: всё то, что можно дорого продать. Иных пленных данов и островитян превратили в рабов, согнав на суда в цепях и колодках. До чего дивно главарю разбойников было узнать, что всех невольников и горы сокровищ Бриан с неслыханной щедростью передаёт ему! Навар с налёта на Скаттери превзошёл всякие чаяния, вот только улыбку с лица флотоводца стёрла слишком высокая плата. Многие его люди умерли смертью, о которой и родным не расскажешь, а сам старый душегуб и сребролюбец был изрешечён, как отслужившая своё дырявая посудина. Деньги и геройская слава ему стали не нужны.

Разграбленный и осквернённый собор Святого Сеннана пустовал. Даже настоятеля Кассидана, лишившегося чувств, монахи отнесли в келью подальше от бесчинствующих вандалов. Никто не видел и не знал, что в тиши крипты, ставшей десяткам мужей братской могилой, тот самый ворон, принёсший разбойнику звонкую монетку, нашёл бездыханное тело Ивара. Птица, не полагаясь на зрение, но остро слыша свежую ещё кровь, слетела на грудь с двумя разверзнутыми чёрными ранами. Сперва на пробу, а затем со свирепой жадностью клюв стал вырывать куски внутренностей, мягкой тёплой плоти. Будто из наполненного до краёв сосуда пернатый вестник смерти испил солёной королевской крови морского конунга. Но жажда его не унялась.