Я жил в основном у Пьера Роша, возле сквера Монтолон; два года помолвки— это слишком долгий срок! Каждый вечер мы устраивали вечеринки. Из‑за того, что Лоуренс Ренер и Франсис Бланш отказались сочинять песни для нашего дуэта, я предпринял попытку писать тексты песен. Я, кто до того момента писал лишь небольшие стихотворения и мелодии, аранжировку для которых делал Рош! Итак, это должно быть наше собственное, только наше сольное выступление. До сих пор мы пели кое‑что из Джонни Хесса, Шарля Трене, Жоржа Ульмера, несколько песен из репертуара Эдит Пиаф и популярные песни — однодневки, но мечтали о другой музыке, более джазовой, более свинговой. Моя первая попытка свелась к рождению такого текста:

Не теряя времени даром, Рош сочинил музыку на эти слова. Событие произвело фурор в компании наших друзей, я же был ошеломлен больше других: оказывается, несмотря на нехватку культуры, мне удалось сочинить рифмы, инстинктивно соблюдая форму и цезуру. За этой песней последовали другие, и из дуэтистов мы превратились в авторов — композиторов — исполнителей. Высший класс! Я парил в облаках. Рош, дважды бакалавр, не мог написать и двух строк, в то время как я, с моим хилым дипломником, в котором не было ни одной положительнойоценки, вот — вот должен был войти в избранный круг «primairo- intellos » . В нашей среде новости распространяются довольно быстро. Стали поступать заказы, и вскоре из беззаботного певца я превратился в этакого трудолюбивого писаку.

Почти все светлое время суток я проводил у Пьера, куда регулярно приходили молодые авторы, композиторы, исполнители. А еще, на радость душе и телу, очаровательные девушки. Ночью мы пели в разных кабаре, многие из которых в то время предлагали посетителям спектакли — варьете. В них участвовали как известные, так и неизвестные исполнители, молодые дебютанты, певцы, сатирики, имитаторы. Ночью часто возвращались домой с большой компанией. Но родители Пьера, хозяева квартиры, предпочитавшие жить в Преле, могли в любой момент приехать на один — два дня в столицу. К счастью, Анна — Мари, сестра Пьера, жившая с родителями, звонила нам, как только они направлялись в сторону вокзала. И вот тогда начиналась боевая тревога: все в спешке вскакивали, у единственной ванной комнаты выстраивалась очередь, в то время как наши юные подруги застилали постели и немного прибирались в квартире. Затем, свежие, как огурчики, вынутые из погреба, мы дожидались приезда родителей. Слава богу, им ни разу не пришло в голову поинтересоваться, почему у их отпрыска с утра пораньше собралась такая толпа народу! Бывало, что, опоздав на поезд, родители Пьера решали остаться в Преле. Анна — Мари перезванивала: «Ложная тревога!». На счет два все ныряли под одеяла, чтобы вдвоем понежиться в постели до позднего утра.

Итак, мы имели «Я выпил», наше первое сочинение, и, поскольку оно получило одобрение узкого круга друзей, оставалось найти артиста, который согласился бы его исполнить. Мы единодушно решили, что это будет Ив Монтан, который после выступления в «Л’Этуаль» был безоговорочно признан знаменитым шансонье. Мы все восхищались им. Договорившись о встрече, явились в его артистическую уборную, чтобы преподнести свой шедевр. Он внимательно выслушал нас, а затем сделал предложение, которое я решительно отверг: в то время, еще находясь под влиянием Эдит Пиаф, он согласился петь нашу песню только в том случае, если она закончится самоубийством выпившего человека. Не обращая внимания на растерянный взгляд Пьера, готового на любые уступки, лишь бы нас исполняла звезда такого масштаба, я ответил, что, если бы все мужчины, которые напиваются, кончали жизнь самоубийством, Франция лишилась бы трети своего населения! Ну что ж, тогда гудбай! Подобная ситуация повторилась годы спустя, когда в присутствии Симоны Синьоре я предложил Иву песню «Я себе представлял». Он заявил, что до сих пор ни одной песне о профессии артиста не удалось заинтересовать публику. Спустя годы Симона призналась, что это было большой ошибкой с их стороны. Жорж Ульмер, который сам сочинял музыку на слова Жео Кожера и был завсегдатаем дома Роша, включил «Я выпил» в свой репертуар, записал его и получил премию за исполнение в «Лучшей пластинке года». Вдохновленные многообещающим началом, мы с Пьером снова погрузились в работу и, поскольку были восторженными поклонниками Кэба Кэллоуэйя, попробовали себя в более ритмичном, более джазовом стиле. Рош свинговал свою музыку, а я пытался сочинить текст в духе стиля скат, со свингующими ономатопеями — звукоподражательными словами. Если старшее поколение воспринимало наши песни с ужасом, то молодежь вместе с нами распевала ритмы, которые ей нравились.

Как‑то раз, занимаясь моим любимым видом спорта, то есть прогуливаясь и разглядывая витрины, мы оба купили по шикарной фетровой шляпе под кротовый мех. Эти волшебные слова настолько потрясли мое воображение, что на следующий день я написал:

Пьер немедля написал на эти слова исключительно ритмичную музыку. Она понравилась молодежи, которая не имела возможности слушать американский джаз, начавший входить в моду за несколько лет до того, как немецкие оккупанты запретили все, что напоминало об англоговорящих странах.

Затем последовали и другие песни в джазовом стиле, вперемежку с более лирическими сочинениями.

Оставалось определиться с местом выступления. Во время оккупации возможности передвижения по стране были ограничены, но таким проходимцам, как мы, все было нипочем. Немцы запрещали проезд к некоторым приморским городам, таким как Сен — Назер, Гавр, и многим другим. Но именно в этих городах были кабаре и кинозалы, готовые нанять артистов. В то время поезда на всякий случай замедляли ход перед въездом на мосты, которые могли быть заминированы партизанами. Зная это, мы соглашались на ангажемент в таких местах, куда другие артисты отказывались ехать. Например, когда поезд подъехал к последнему мосту перед Гавром, мы воспользовались замедлением хода, спрыгнули с него и на перекладных — трамвае, какой‑то колымаге, газогенераторной машине — добрались‑таки до места, где нам предлагали работу. Поскольку артистам, которые должны были выступать после нас, не всегда удавалось пересечь демаркационную линию, мы иногда оставались в одном и том же заведении не одну, а две недели. В Сомюре пробыли даже три недели. Затем — естественно, на велосипеде, да притом одном на двоих — отправились в Анжер, чтобы заменить одну из величайших французских певиц реалистического направления по имени Дамиа, которая так и не смогла приехать. Путь до Сомюра был неблизкий, но перспектива получать те же деньги, что известная артистка, еще как стимулирует! Чтобы проехать из одного района в другой, нужны были официальные разрешения, но, если большинство актеров боялось ареста, то Роша и меня пугало лишь одно — остаться без работы. Однако должен признаться, что нами в наибольшей степени двигало легкомыслие.