Какое-то неприятное, даже, пожалуй, страшное само слово «пустыня». Оно не оставляет никакой надежды, решительно объявляя — здесь ничего нет и быть не может. Здесь пустота, пустыня. И действительно, если просуммировать даже те краткие сведения о пустыне, которые уже сообщались, картина получится не очень веселая. Воды нет, за год выпадает несколько десятков миллиметров дождя и снега, в то время как другим районам за год в среднем достается метровый слой влаги. Летом испепеляющая жара, сорок, а то и больше градусов, причем в тени, а на солнце даже произнести страшно — песок нагревается до восьмидесяти. И в основном очень скверные почвы — пески, растрескавшаяся глина, известняк, гипс, соляные корки. На многие сотни километров тянется пустыня, сколько, казалось бы, ни идти, ни ехать, все одна и та же безжизненная земля.

Но вот мы раскрываем томик стихов замечательного туркменского поэта Сеитназара Сейди, современника Пушкина, и читаем:

Что это? Поэтические гиперболы? Восторги человека, поддавшегося минутному настроению? Конечно же, нет. Для людей, выросших в пустыне или рядом с ней, земля эта действительно величественна и прекрасна, как и всякая земля, по которой ходит человек, на которой он живет и трудится. Но даже если отбросить субъективные ощущения, можно твердо сказать — пустыня не есть какой-то географический вакуум, она не так бедна, как может показаться с первого взгляда, не так пустынна.

На голых, казалось бы, песках весной вспыхивает фейерверк цветения — жизнь есть и здесь. Там, где ящерица или насекомое погибают через несколько минут, оказавшись на горячем летнем песке, обитают многие десятки видов насекомых и животных. Тактика их проста — в зной они зарываются в песок. Даже среди совершенно мертвых солончаков жизнь не сдается, не уступает — выбивается чуть ли не прямо из-под соли растение солянка, только в Средней Азии их восемьдесят видов. А вот еще один стойкий солдат — песчаная акация одиноко поднимается над барханом подобно той сосне, которая «на Севере диком растет одиноко на голой вершине…». И вдали страж жизни, несгибаемый саксаул: всякий, кто видел его, навсегда запомнит скрюченные и твердые как камень стволы без коры и совершенно без листвы — нужно беречь скупые капли запасенной влаги, нельзя позволить себе такую роскошь, как листья, с недопустимой легкостью испаряющие влагу. Древесина саксаула настолько плотная и твердая, что тонет в воде, ее не берет ни пила, ни топор.

Совсем не назовешь пустотой, пустыней в истинном смысле слова огромные территории с закрепленными песками. И особенно пустынные территории с суглинистыми и лессовыми почвами. На них много кустарников, трав, и на каждом квадратном метре весной вырастает до тысячи растений. Растительность настолько разнообразна, настолько свежа, что, питаясь ею, овцы могут месяц, а то и полтора обходиться без водопоя. Много полыни, есть целые полынные пастбища. Это обычно небольшие, без всякой горечи кустики, которые служат прекрасным кормом скоту. Так что к пустынной полыни неприменимо привычное выражение «горький как полынь». Знойным летом она засыхает, но не умирает, а когда начинается относительная осенняя прохлада, пустынная полынь возрождается, продолжает прерванное цветение. «Полынь жир нагоняет», — говорят пастухи и стараются, чтобы зимой стада обязательно покормились на полынных, или, как их еще называют, на жировочных пастбищах. В то же время многие травы живут в пустыне лишь считанные недели — вспышка жизни в относительно влажные весенние месяцы и передача эстафеты следующему поколению, семена которого взойдут через год. Такие растения называют эфемерами, то есть мимолетными, призрачными.

Стать многолетним растением пустыни непросто. Вот, например, пустынный злак — аристида, который туркмены называют селин, а казахи селеу. И еще его называют пионером закрепления песков — селин первым поселяется на голых барханах, всеми своими силами старается выжить, закрепиться на песке.

Разросшийся селин внешне напоминает высокий, ростом в метр, иногда в полтора, зеленый сноп, а корневая система его занимает площадь в 20–25 квадратных метров. Корни растения снабжены одним удивительным приспособлением — на них как бы надета тоненькая защитная трубочка, этот чехол растение создает само из смеси песка и растительного сока. Развеет ветер песок, оголятся корни селина, а растение не погибнет — трубочки будут долго защищать каждый тоненький корешок от лучей солнца. И вот еще что интересно — корни селина расположены в песке несколькими ярусами. Один ярус развивается там, где находится нынешний горизонт влажности, другой выше или глубже, там, где влажный слой был раньше, третий корневой ярус в поисках влаги уходит совсем глубоко. Вообще в засушливых почвах корневая система — это верх совершенства, она снабжает растение в условиях острейшего дефицита влаги. Эфемер кара-иляк, вырастающий сантиметров на десять, имеет многометровые расходящиеся в горизонтальной плоскости корни, разветвляющиеся густыми мелкими корешками. А двадцатиметровые корни песчаной акации, одного из так называемых псаммофитов, песколюбов, нередко добираются сквозь толщу песка до самых грунтовых вод.

Но не будем вдаваться в ботанические подробности, которые всегда удивительно интересны и неотвратимо доказывают могучую жизненную силу растительного мира, его неприхотливость, умение приспосабливаться к невыносимым, казалось бы, трудностям. Иногда усилий флоры хватает лишь на то, чтобы махнуть одиноким зеленым флажком, сообщить миру о своем существовании. Но нередко пустынной растительности вполне достаточно, чтобы дать корм стадам, дать пескам почетное звание пастбища. Конечно, это не такие богатые фабрики зеленого корма, как луга средней полосы или украинские степи. С квадратного метра животное может получить значительно меньше корма, чем в других, более богатых влагою местах, и поэтому стада чаще перегоняют с места на место, от одного колодца до другого. Лучшим комплиментом пустыне могут стать такие цифры: в Туркменистане более 80 процентов территории — пустыня и почти три четверти этой гигантской площади так или иначе используются в сельском хозяйств, в основном как пастбища. Подводя итог, можно твердо сказать, что пустыня — это не территория смерти, это территория жизни. Хотя, правда, очень трудной жизни.

В популярных публикациях о взаимодействии человека с природой, в частности о его взаимоотношениях с пустыней, часто можно встретить такие выражения, как «наступление на пустыню», «покорение пустыни», «завоевание пустыни» и так далее. Думается, что столь жестокие слова неуместны, когда речь идет о нашем партнере, нашей кормилице-природе. Чтобы пустыня помогала человеку, кормила его, создавала благоприятные условия для жизни, ее не нужно покорять, не нужно силой заставлять отдавать больше, чем она может. Пустыне нужно помогать, и только так, только в гармонии с этой сложной и потенциально богатой природной средой должен действовать человек.

Главная помощь, которая может быть оказана пустыне, — утоление ее извечной жажды. Одно из основных достоинств большинства пустынных территорий состоит в том, что они находятся в теплых районах, где нет недостатка в солнечной радиации. В других аналогичных по солнечности местах, но более богатых влагой, произрастают ананасы и апельсины, собирают по нескольку урожаев пшеницы в год. Да что там другие края — в самой пустыне, там, где выбивается на поверхность вода, вырастают прямо среди раскаленных песков богатейшие зеленые острова оазисов. В наше время в среднеазиатских пустынях многое сделано и делается, чтобы максимально использовать местные источники воды, скажем, улучшить водосбор с такыров или расширить масштабы применения опреснителей местных соленых вод. Но наиболее эффективная водная помощь пустыне связана с использованием столь мощного источника, как реки. Если полностью собрать всю воду, попадающую на все такыры Туркменистана, то получится до одного кубического километра в год. Столько же воды можно получить, используя около двух процентов стока одной Амударьи. Получая воду из рек для передачи ее засушливым землям, мы как бы восстанавливаем справедливость, мы возвращаем влагу, которая по праву им принадлежит и не попадает только из-за сложных процессов в атмосфере, смещающих источники осадков к северу и к югу от экватора. Труженики пустыни всегда понимали, сколь надежный и богатый источник воды представляют собой реки, и всегда умели этим источником пользоваться.

Волга впадает в Каспийское море, Днепр — в Черное, Кама и Ока — в Волгу. А куда впадает река Мургаб? Оказывается, никуда. А немалая, между прочим, речка, она несет в пять раз больше воды, чем подмосковная Пахра. Мургаб начинается в горах Афганистана, спускается вниз и, подхватив как приток реку Кушка, пробирается в Южные Каракумы, где и теряется в песках. Много столетий Мургаб все меньше и меньше углубляется в пустыню. Потому что все больше и больше воды по пути разбирают на орошение А вот другая река — Зеравшан. Когда-то он был притоком Амударьи, но разбор воды на орошение, который начался, судя по всему, еще 5–6 тысяч лет назад, постепенно разобщил эти реки. Сейчас воды Зеравшана не доходят километров двести до Амударьи. Правда, в годы большого стока, то есть в годы сильного таяния снегов или обильных дождей, зеравшанская вода вновь сливается с амударьинской. Так, в 1923 и в 1944 годах обводнялся высохший зеравшанский рукав Махандарья, соединявший когда-то Зеравшан с Амударьей.

Разбор речной воды на орошение, ликвидация речного русла до того, как оно придет к назначенному природой финишу, — явление типичное. И когда специалисты, занимающиеся поливным земледелием, говорят о реках, они прежде всего отмечают, каков сток воды, сколько кубических метров воды переносит река за секунду в разное время года, кто и сколько воды отбирает по пути, что остается для более низких по течению районов. Если им, конечно, вообще что-либо остается — возможности реки всегда ограничены, и чем больше воды ответвляется в сторону, тем меньше ее идет дальше вниз.

Есть в Средней Азии реки, которые уже в далекие времена обросли бессчетными ветками каналов, те, в свою очередь, ветвились более мелкими каналами и канальчиками. Такая разветвленная сеть вторгалась на поля, где совсем неширокими арыками проходила между рядами растений. Эти древние поливные земли официально так и именуются: «земли древнего орошения». Они образуют оазисы, но не такие, как в центре пустыни, возле выбивающегося на поверхность подземного ключа. На землях древнего орошения выросли оазисы-гиганты со многими селениями и городами, центрами хозяйственной и культурной жизни, с многомиллионным населением. Таковы расположенные по соседству Тедженский и Мургабский оазисы в Туркменистане: не острова, а огромные зеленые материки в песках Южных Каракумов. На долю их приходится почти половина всех посевных площадей и примерно треть всего населения республики. Здесь находятся такие крупные города, как Мары, Байрам-Али, Теджен. Люди издавна селились на орошаемых землях, ставших плодородными благодаря разветвленным каналам, многочисленным плотинам и водохранилищам, сложной системе распределения воды. Недалеко от Байрам-Али находятся руины Древнего Мерва, одного из крупнейших очагов цивилизации на Востоке, славившегося, в частности, своими библиотеками. Только в одной из них в тринадцатом веке насчитывалось 120 тысяч томов. И культурное богатство начиналось с оросительных каналов — культура расцветала там, где расцвела жизнь.

Два всемирно известных узбекских оазиса — Бухарский и Самаркандский — выросли на землях, орошаемых водами реки Зеравшан, но, конечно, опять-таки с помощью каналов, плотин, водохранилищ. Упоминания о Бухаре относятся ко второму, а о Самарканде к шестому веку до нашей эры, к временам походов Александра Македонского. Бухара и Самарканд всегда стояли в центре событий, происходивших в Средней Азии, как из-за выгодного географического положения, так и из-за богатств, которые принесли им плодородные орошаемые земли.

Вспоминая земли древнего орошения, обязательно нужно назвать Хорезм, самый северный, самый близкий к России оазис-гигант. Он находится в нижнем течении Амударьи, начинается примерно в пятистах километрах от того места, где она впадает в Аральское море. И от берегов Каспия до Хорезма тоже километров 500–600, правда, по пустынной территории. С востока к Хорезмскому оазису вплотную подходят песчаные барханы Кызылкумов, с запада — пески Каракумов. Атмосферные осадки в оазисе ничтожны, они обычно составляют 100, а то и 80 миллиметров в год. Но многочисленные рукава большой реки, каналы, иногда довольно крупные, даже судоходные, «разводят» воду на большие территории, где под жарким солнцем вырастают хлопок, хлеб, великолепные дыни, абрикосы, персики, айва. Кормовые травы скашивают по четыре раза в год, так что есть прекрасная база для животноводства. Но вот любопытный парадокс: оказывается, есть такие выросшие в пустыне животные, которые не одним кормом сыты и обилие влаги для них просто нестерпимо. Им подавай сухой пустынный климат, подавай жару, степную полынь и скромный водный рацион. Эти животные — каракульские овцы. Все попытки разводить их во влагообильном Хорезме закончились тем, что овец пришлось отправлять в соседние пустынные каракалпакские и туркменские пастбища. Не случайно все мировое производство каракуля сосредоточено в пустынях.

Одно из важных слагаемых здешнего плодородия — великолепные почвы, которые тоже в значительной мере созданы рекой. Житель Поволжья или Приднепровья будет просто потрясен, взглянув на воды Амударьи, особенно в нижнем ее течении. Они темно-коричневые и чрезвычайно мутные, кажется, что это не речная вода, а какой-то поток странного густого напитка, вырвавшийся из фантастического гигантского кофейника. По мутности вода Амударьи близка к мировому чемпиону в этой области — Тигру. В ней значительно больше илистых частиц, чем в водах таких рекордсменов мутности, как Нил и Инд. Вместе с максимальной годовой нормой воды, выливаемой на поля (примерно 700 килограммов на квадратный метр), Нил приносит около килограмма ила, а Амударья — 2,4 килограмма. Стоит ли после этого говорить об илистости вод Нижней Волги, которые в таком же количестве воды содержат всего каких-то 80 граммов ила.

Хорезмский оазис — тема отдельного большого рассказа, а может быть, и вдохновенной поэмы. Хорезм — история многих эпох и народов, о них напоминают нам открытия археологов и сохранившиеся великолепные минареты древних городов. Однако, чтобы вернуться на тропу нашего основного повествования, мы, к сожалению, оставляем в стороне эту интересную тему и завершаем короткую экскурсию в Хорезм. Заметим лишь на прощание, что в Хорезме с особой ясностью видишь, как много может пустыня дать человеку, если ей дать воду.

Особый интерес к поливным землям вспыхнул во время так называемого хлопкового кризиса в середине прошлого века, когда Соединенные Штаты Америки из-за гражданской войны Севера и Юга перестали поставлять хлопок на мировой рынок. Даже царь Александр III отвел себе участок под хлопчатник в дельте Мургаба. Но одного желания выращивать хлопок было недостаточно. В климатическом отношении Средняя Азия прекрасное место для хлопчатника, однако для него нужно не только солнце, но и очень много воды. Именно очень много: на каждый квадратный метр хлопковых полей за лето необходимо вылить не менее 1500 литров воды, почти в пять раз больше, чем требует пшеница. А столько могут дать только каналы, питаемые от рек, богатых водой. Конечно, и до Октября в Средней Азии выращивали хлопок, но значительно меньше, чем в принципе было возможно. Чтобы увеличить производство хлопка, нужно было расширять орошаемые площади, строить мощные оросительные системы. А для этого нужны были крупные капиталовложения, эффективная техника, организация строительных работ большого масштаба, возможность централизованно распоряжаться землей и водой. Для отсталой капиталистической России все это было невозможно.

То, что за годы Советской власти сделано в Средней Азии в части орошения новых земель, достаточно четко отражено в одной цифре: хлопчатника в этом регионе выращивается в несколько раз больше, чем в предреволюционные годы. За этим стоит хлопковое изобилие, столь необходимое текстильной, легкой и пищевой промышленности. И конечно же, гигантская работа по постройке мощнейших каналов, по орошению новых земель, большинство из которых недавно были не более чем пустыней.

Многие построенные в годы Советской власти среднеазиатские каналы называют реками. И вполне справедливо — по ним ходят теплоходы, в них ловится рыба, в летнюю жару плавают ребятишки, тянутся каналы на десятки и даже на сотни километров. По ним ежесекундно проходят десятки, а где и сотни кубометров воды, такому стоку могут позавидовать многие настоящие реки. И главное, по берегам каналов вдоль многочисленных ответвлений вырастают рощи, зеленеют поля, в пустынных совсем недавно местах поселяются люди. Создается, как принято говорить, культурная зона. И уже не заметишь разницы между природной рекой и рукотворной, только неестественная прямолинейность русла напоминает о благородных трудах человека, о его добром участии в делах природы.

О каждом среднеазиатском канале можно написать книгу. О его истории, о мечтах и проектах, о строительстве, которое в пустыне всегда подвиг. И о том, что дал канал, какие земли сделал плодородными, какие культуры позволил выращивать и в каких количествах. А главное, о том, как изменил жизнь людей близлежащих районов, сделал их сильнее, щедро напоил водой, внес свой важный вклад в улучшение быта, подъем культуры.

Вот Большой Ферганский канал, сокращенно БФК, построенный в 1939 году по инициативе колхозников методом народной стройки. Он получает воды из Карадарьи, которая позже, сливаясь с Нарыном, дает начало Сырдарье. Канал протянулся на 350 километров, он не только напоил пустовавшие земли, но и дал воду многим рекам, прорезав их русла. Через год от БФК ответвлялись Южный и Северный Ферганские каналы, оживившие в пустыне новые большие территории.

Широкая рукотворная река с запада на восток прорезала Голодную степь примерно в двухстах километрах южнее Ташкента — это Южно-Голодностепский канал, получающий воду из Сырдарьи. Плодородный оазис площадью в 200 тысяч гектаров создала сырдарьинская вода в пустыне, о которой достаточно красноречиво говорит ее название. А не так давно путешественник писал об этих местах: «Боже сохрани сбиться с дороги во время перехода или пролить воду, имеющуюся у вас в запасе: можете быть уверены, что помощи не получите ниоткуда. Прибавьте к этому жару сорок градусов в мае, отражение солнца, которое нестерпимо беспокоит глаза, изнурение дня… и вы составите себе хотя бы приблизительное представление об условиях пребывания в Голодной степи».

Мечты об орошении Голодной степи отразились в одной из народных легенд о богатыре Фархаде. Желая сделать благо своему народу, красавица Ширин объявила, что выйдет замуж за Фархада, если он, разрушив скалы, пустит в Голодную степь воды Сырдарьи. Но даже и в легенде, правда из-за коварства недругов, сырдарьинская вода так и не попала в пустыню.

Несколько раз предпринимались попытки уже не в легенде, а в реальности пустить воду в Голодную степь. В конце прошлого века неудачей закончилось строительство Кауфманского канала — вода по нему не пошла, и девятилетний труд многих тысяч людей пропал напрасно. Примерно в то же время семь лет сооружали другой канал — Бухарский арык. И снова неудача: искусственная река не пожелала идти в пустыню. Только строительство, начатое в 1949 году, завершилось созданием почти стотридцатикилометрового искусственного русла с десятками гидротехнических сооружений и двумя мощными насосными станциями. Уже через несколько лет благодаря искусственной голодностепской реке было освоено 200 тысяч гектаров пустынной целины.

И еще об одном канале хочется вспомнить — о тысячекилометровой Каракумдарье, то есть Каракумреке. Именно так часто называют прорезавший пустыню Каракумский канал имени Владимира Ильича Ленина. Но прежде чем рассказывать об этом сооружении, несколько слов о том, как в наше время строят каналы.

Несколько раз мне приходилось убеждаться, что даже люди, близкие к технике, а иногда и к строительству, имеют об этом не совсем точное представление. Многие думают, что прорыть канал в песках — значит прорыть его в буквальном смысле слова: мощными землеройными машинами прокопать канаву, вывезти из будущего русла грунт, забетонировать стенки канала или одеть их бетонными плитами, чтобы вода не уходила в песок, убрать перемычку и, наконец, пустить воду.

В действительности все происходит иначе. Сначала прокладывают очень небольшой, то есть неглубокий и неширокий канал. У гидростроителей его принято называть пионерным каналом или попросту «пионеркой». Причем при строительстве «пионерного» песок из его будущего русла не вывозят, а в основном сдвигают бульдозерами — выбирать его экскаваторами и вывозить самосвалами дело сложное. Много песка будет просто просачиваться в щели и уходить из ковша, а машины с большим трудом смогут выбираться из песчаного котлована-ловушки. Когда «пионерный» готов, в него запускают воду, и за дело берутся земснаряды. Они выкачивают пульпу, густую смесь песка с водой, и таким образом расширяют и углубляют русло. Земснаряды, эти корабли-землекопы, и есть главные работники, прокладывающие русла больших каналов.

Теперь об облицовке стенок. Хорошо бы сделать стенки канала водонепроницаемыми, чтобы вода не уходила в песок, то есть не было бы, как принято говорить, фильтрации воды в грунт. Но бетонные стенки дело дорогое и, главное, очень трудоемкое. И поэтому их почти никогда не возводят, смирившись с потерей, с фильтрацией некоторой части воды. Иногда потери весьма ощутимы, особенно если канал протяженный. Порой песчаные откосы и дно канала постепенно забиваются мелкими взвешенными частицами, которые несет вода. Стенка канала как бы сама собой «обмазывается» глинистыми фракциями, и потери воды резко снижаются. Наряду с проблемой снижения фильтрации есть и другая: заиливание канала, то есть засорение русла илом, а также пылью и песком, которые гонит по пустыне ветер. Обе проблемы — лишь небольшая часть того, над чем приходится задумываться и работать ученым и инженерам, всем тем, кто занимается переброской крупных масс воды на большие расстояния.

История Каракумского канала начинается с тех далеких времен, когда проблемой, так сказать, занималась сама природа. Если бы во время нашего мысленного космического полета мы внимательно всмотрелись в желтое пятно Каракумов, то помимо широкой и явно заметной Амударьи увидели бы еще одно русло, прорезающее пустыню. Оно начинается южнее Аральского моря, в довольно большой впадине, в углублении, которое имеет свое географическое название — Сарыкамышская впадина. Это довольно большой по площади район, некоторые участки которого лежат на 40 метров ниже уровня моря. Глубина немалая — примерно на такой «глубине» находится улица, когда вы смотрите на нее с балкона, расположенного на двенадцатом этаже.

Начавшись в Сарыкамышской впадине, русло, извиваясь, уходит из юг, а потом на запад, в сторону Каспийского моря. И, лишь немного не добравшись до него, обрывается в прибрежных солончаках. Тщетно искать на карте реку, замеченную нами с большой высоты, потому что ее нельзя назвать рекой, — то, что вы видели, есть всего лишь старое русло древней реки Узбоя. Получая воды от Амударьи через третьи руки, через большой водоем, который был на месте Сарыкамышской впадины, Узбой переносил эти воды в Каспий. Опустившись со своей космической орбиты на Землю и отправившись в район древнего Узбоя, вы увидите, что его глубокое и извилистое русло почти совершенно сухо, воды в нем нет. Попутешествовав вдоль Узбоя, можно кое-где заметить воду, но это, конечно, никакая не река, а небольшие озера, почти всегда соленые, образованные естественным стоком: дождями, таянием снегов или иногда выходом на поверхность грунтовых вод.

История Узбоя, точнее история отношений человека к его руслу, могла бы послужить темой для многосерийного детективного фильма, охватывающего многие эпохи и самые разные события — от жестоких, кровавых расправ хивинских правителей над путешественниками до острейших научных дискуссий нашего времени. Не будем углубляться в очень далекие эпохи, вспомним петровские времена, когда Россия энергично искала водный путь в Индию, надеясь, что туда можно добираться по Волге, через Каспий и затем по рекам, пересекающим Среднюю Азию. «А буде сыщится реками великими путь в Индею, — писал в Посольский приказ один из его чиновников, Андрей Вениус, — и промысел торговый учинится, то самая великая прибыль великого государя казне и московскому государству иметь быти». Главная надежда на возможность отыскания водного пути в Индию основывалась на слухах о том, что Узбой в сравнительно недавние времена был полноводной рекой и что он пуст только потому, что хивинский хан построил плотину и отобрал на орошение полей шедшую в Узбой амударьинскую воду. Поэтому вполне реалистично звучал безапелляционный петровский указ 1716 года: «До Индии путь водяной сыскать». То, что Узбой был полноводной рекой, подтверждали многочисленные стоянки и остатки поселений человека на его берегах. Исследованиям русла древнего Узбоя и оценке возможности вернуть в него воду как раз и были посвящены экспедиции Бековича-Черкасского, столь трагично закончившиеся для него самого и для многих тысяч русских солдат и офицеров.

Интерес к водному пути через Каспий в Среднюю Азию не пропадал никогда, но с особой силой проявился в конце прошлого века в делах талантливого русского гидротехника, полковника Генерального штаба А. Глуховского. В 1879 году он организовал крупную экспедицию в район Узбоя, Сарыкамышской впадины и дельты Амударьи, а через четыре года опубликовал книгу «Пропуск вод р. Аму-дарьи по старому ее руслу в Каспийское море и образование непрерывного водного пути от границ Афганистана по Аму-дарье, Каспию, Волге и Мариинской системе до Петербурга и Балтийского моря». Проект А. Глуховского, разумеется, не был реализован. Более того, интерес к нему пропал после строительства железной дороги от каспийского порта Красноводска на восток до крупных городов Средней Азии. Показательно вот что — хотя проект Глуховского преследовал главным образом транспортные цели, в нем разрабатывались и проблемы орошения засушливых земель. Однако эта сторона, как и весь проект в целом, занимала лишь небольшую группу энтузиастов. Достаточно сказать, что в те времена не нашлось даже средств для освоения богатейшего геодезического материала, собранного экспедицией А. Глуховского ценой немалых трудов и затрат. Основные материалы много лет пролежали в полной неизвестности, лишь при Советской власти их разыскали и обработали.

Последний и самый серьезный всплеск интереса к ответвлению части вод Амударьи в русло Узбоя относится к нашему времени, к первым послевоенным годам. В 1950 году было принято решение о строительстве Главного Туркменского канала, сокращенно ГТК, который, используя русло Узбоя, должен был перебросить амударьинскую воду в юго-западную часть Туркменистана. Появление воды в прилегающей к Каспию области субтропического климата сразу создало бы богатейший сельскохозяйственный район с диапазоном культур от мандаринов до тонковолокнистого хлопка, от кофе до гранатов.

В основном рассматривалось три варианта канала с учетом тщательнейшего изучения местности, инженерных расчетов и экономических прогнозов. Один из вариантов предусматривал заполнение Сарыкамышской впадины по старым руслам, связывающим ее с Амударьей, а затем уже из этого огромного водохранилища должно было осуществляться обводнение Узбоя. Проект был довольно быстро отвергнут, в частности потому, что заполнение Сарыкамышской впадины водой, даже при значительном ее потреблении из реки, заняло бы чуть ли не пятьдесят лет.

Два других проекта предусматривали создание канала в обход Сарыкамышской котловины, но и они оказались неудачными. Один из них, наиболее привлекательный, предполагал, что, обогнув впадину, вода пойдет по уже готовому «каналу» — по руслу Узбоя, и таким образом для создания Главного Туркменского канала не потребуются большие строительные работы. Вариант был отвергнут после тщательных геологических исследований, выявивших совершенно потрясающий факт: оказалось, что Узбой никогда не был рекой в полном смысле слова. Это был периодически действовавший местный водосток, куда сбрасывались воды из Сарыкамышской котловины, когда их там становилось слишком много. В русле Узбоя поверхностная вода объединялась с солеными подземными водами, что способствовало подъему солей из земных глубин на поверхность, и в итоге достаточно мощный слой почвы оказался бы сильно засоленным. Геологи обнаружили, что в русле Узбоя толщина соляного слоя огромна — она местами превышает 40 метров! Если пустить по руслу пресную воду, она на протяжении десятилетий будет растворять несметные запасы солей и превращаться в никому не нужную соленую воду.

Когда было доказано, что использовать русло Узбоя для ГТК невозможно, появился другой проект канала не только в обход Сарыкамышской впадины, но и в обход русла Узбоя, в стороне от него, так называемый целинный вариант. Вариант, конечно, чрезвычайно трудный, в нем ничего не оставалось от прежних достоинств. В частности, русло нужно было рыть заново. Но и этот проект оказался неосуществимым опять-таки после детальных геологических исследований, которые показали, что в районе трассы канала проходит гигантский тектонический разлом и при известных обстоятельствах в него могла уйти вся отобранная у Амударьи вода.

Проект ГТК был окончательно отвергнут. На смену ему пришел проект переброски вод Амударьи в юго-западный Туркменистан не северным, а южным путем. Именно он сейчас более чем на две трети реализован, именно с него начался Каракумский канал имени В. И. Ленина, который сегодня имеет протяженность более 1000 километров, а после окончания всех работ протянется почти на полторы тысячи километров. В числе важных достоинств южного варианта Каракумреки то, что она пересекла бассейны рек Мургаба и Теджена, наполнила их водой и дала им новые силы для орошения полей Тедженского и Мургабского оазисов. Кроме того, южная трасса канала в отличие от северной прошла по обжитым территориям, поэтому появившиеся огромные орошаемые территории легче было осваивать. Сегодня в зоне Каракумского канала освоено почти полмиллиона гектаров плодородных пахотных земель. Когда же создание рукотворной Каракумреки будет завершено и она подойдет почти к самому Каспию, в плодородное поле благодаря амударьинской воде превратится более миллиона гектаров бывшей пустыни. Такая площадь равна примерно пятой части всех полей, орошаемых в Средней Азии, и почти в полтора раза превышает всю территорию солнечной Абхазии.

А как же древний Узбой? Маловероятно, чтобы когда-либо возродилась идея его обводнения или, тем более, идея создания канала, соединяющего верховья Амударьи с Каспийским морем. Впрочем, будущее Узбоя трудно точно предсказывать главным образом в связи с заполнением Сарыкамышской впадины. Сейчас происходит энергичное заполнение впадины водой, хотя, казалось бы, создание Каракумского канала навсегда обрекало Сарыкамыш на роль большого безводного углубления на равнинной территории. Процесс не стихийный, не природный, он связан с деятельностью человека и отражает одну из сложнейших проблем, следующую по пятам за развитием поливного земледелия.

Мимолетно мы уже коснулись проблемы засоления почв, когда отвергли один из проектов обводнения Узбоя: проходившая некогда по его руслу пресная вода стала причиной появления сорокаметрового слоя засоленной почвы. Механизм процесса в упрощенном виде выглядит так: поверхностные воды фильтруются, то есть просачиваются сквозь почву, попадают в хранилища грунтовых вод и уровень последних поднимается. Если это соленые грунтовые воды, а в большинстве орошаемых районов Средней Азии они именно таковы, то вместе с ними поднимается соль, которая после испарения влаги остается в почве. Когда содержание солей в пахотном слое превысит четверть процента, земля перестанет родить, станет непригодной.

В атомной энергетике существует сложная проблема захоронения радиоактивных отходов, которые появляются на атомных электростанциях и должны быть упрятаны далеко и надежно. Похожая проблема существует и в поливном земледелии: это проблема извлечения и захоронения солей, которые поступают в почву вместе с поднимающимися грунтовыми водами.

Конечно же, проблема сложная, но она все же решается. Иначе поливное земледелие просто не могло бы развиваться. Один из главных методов — мелиорация, сбор соленых вод в самостоятельную сеть дренажных каналов и отвод их от мест орошения. Метод дорогой, но эффективный, применяется он очень широко. И если вам придется побывать на орошаемых полях, то рядом с питающими, оросительными каналами, по которым поступает пресная вода, вы увидите и дренажные каналы, по которым отводится вода соленая. Водный режим предусматривает специальный промыв почвы поливными водами в тот период, когда они имеются в избытке. Операция чем-то напоминает полоскание белья во время стирки, когда путем промывания в проточной воде вы удаляете из него остатки мыла. Именно в Сарыкамыш сбрасываются соленые промывные воды, появившиеся в результате мелиорации орошаемых земель, и именно этими водами наполняется природный сарыкамышский резервуар.

Вспомним о другом процессе, сопровождающем интенсивный разбор вод Амударьи на орошение. Река впадает в Аральское море, и пока мы еще можем употребить глагол «впадает» в настоящем времени. Но по мере того, как увеличивается забор воды из Амударьи, а одновременно для орошения других районов увеличивается забор воды из Сырдарьи (сегодня из годового стока этой реки в 35 кубокилометров на орошение берется больше половины — 20 кубокилометров), в Аральском море нарушается баланс между двумя главными гидрологическими факторами — притоком и испарением. Воды поступает все меньше и меньше, а солнце, не догадываясь об этом, продолжает испарять воду с той же интенсивностью. И вот вам результат — Аральское море мелеет. За последние 15 лет уровень Арала снизился примерно на пять метров, и сейчас на карте контуры моря заметно отличаются от того, что было несколько лет назад. Процесс прогрессирует, во всяком случае, мы упоминали расчеты, где для орошения используется весь сток Амударьи, не задумавшись в тот момент, что стопроцентное использование стока довольно быстро приведет к исчезновению Арала. И придется говорить в прошедшем времени: «Амударья впадала в Аральское море…», добавляя на всякий случай «…когда это море существовало».

Нужно сказать, что и здесь положение не безнадежное, имеются реальные проекты, которые позволят не наносить природе таких чувствительных потрясений, как ликвидация целого моря или создание больших соленых водоемов. Но мы на некоторое время прерываем линию нашего повествования и от сельскохозяйственных аспектов освоения пустыни переходим к аспектам промышленным.

Пустыни Средней Азии и Казахстана поистине огромные территории. И то, что из-за сложных перемещений влажного и сухого воздуха в атмосфере пустыням достается мало воды, совсем не означает, что и подземными кладами их обошла природа. Совсем наоборот — многие пустыни примыкают к горным массивам, к районам, где шли интенсивные геологические процессы, и вполне вероятно, что им в итоге досталось немало полезных рудных и нерудных ископаемых. Многие пустыни образовались на местах с интенсивной в прошлом растительностью, богатым животным миром. И вполне возможно, что в пустынных районах должно быть много ископаемого органического топлива. И наконец, мрачный спутник аридных земель — соли, во многих случаях они тоже могут представлять собой ценное сырье.

Такие вполне очевидные соображения довольно долго не принимались в расчет, и подземные кладовые пустынных территорий почти не разведывались. Более того, когда ископаемые богатства пустыни, казалось бы, сами шли в руки, по каким-то совершенно непонятным причинам они не разрабатывались и не использовались. Примером может послужить челекенская нефть. Издавна было известно, что местное население, то есть туркмены, живущие на острове Челекен, роют глубокие колодцы и просто черпают из них густую жидкость, которую можно прекрасно использовать как топливо. Первые сведения о челекенской нефти поступили в 1743 году от английского капитана Вудруфа. Но только примерно через полтора столетия, на пороге нынешнего века, бакинские нефтепромышленники начали проявлять интерес к месторождению и скупили пустынные земли, где были нефтяные колодцы.

Однако, скупив земли Челекена — в то время, кстати, он еще был островом, — нефтяные дельцы не стали вести добычу, чтобы не сбить цену на бакинскую нефть. Лишь перед первой мировой войной, когда спрос на нефть увеличился, на Челекене стали закладывать неглубокие, не глубже 250 метров, скважины и получать из них нефть в очень ограниченных масштабах. В биографии челекенской нефти много взлетов и падений, но истинная разработка месторождения началась лишь в пятидесятых годах, когда по-настоящему стали давать нефть месторождения и других пустынных районов. Если в 1940 году в Туркменистане получили 0,5 миллиона тонн «черного золота», то в 1960 году его добывали почти в 10 раз больше, а в 1975 году почти в 30 раз больше. У специалистов давно существовало интуитивное ощущение, что в Средней Азии должна быть нефть: раз она есть в не очень далеком Иране, раз есть нефть по другую сторону Каспия, на Кавказе и в самом Каспийском море, в нескольких более северных районах, то почему же ей не быть в среднеазиатских пустынях? И действительно, в середине 70-х годов за год в Туркменистане добыто 15 миллионов тонн нефти, около 4 процентов всего, что добывается в стране. Имена нефтяных месторождений пустыни узнает вся страна — Кумдаг, Вышка, Челекен, Барсакельмес, Котурдепе. Нефть в пустынях обычно очень высокого качества, как бы самой природой предназначенная для переработки: добывание ее иногда обходится дороже, чем в других районах, но конечный продукт получается дешевле.

Если нефть пустыни проходит через периоды подъема и спада и, как говорят некоторые специалисты, ждет еще своего звездного часа, ждет разведки и бурения глубоких пластов, то газ пустыни стабильно удерживает рекордные отметки. По тысячекилометровым нитям газопроводов пустыни Средней Азии не только дают газ в ближайшие крупные города — Ташкент, Фрунзе, Алма-Ату, Ашхабад, но и снабжают голубым топливом европейские районы страны и Урал. Мировую славу снискали отдельные месторождения, такие, как Газли, Уртабулак, Мубарек в Кызылкумах или целые газоносные области — Амударьинская, Мургабская, Центрально-Каракумская. В Мургабской газонефтеносной области находится месторождение Шатлык, которое входит в десятку крупнейших газовых месторождений мира, его запасы исчисляются триллионами кубометров. Вот вам и пустыня…

Подобно тому, как потоки воды, текущие в пустыню по оросительным каналам, вливают новые силы в среднеазиатское сельское хозяйство, потоки газа, поступающего из пустыни, наполняют энергией и сырьем среднеазиатскую промышленность. Газ пустыни — мощные электростанции, генераторы которых приводятся в движение такими современными тепловыми двигателями, как газовые турбины. Это гиганты химии, например, выросший на бухарском газе крупнейший многопрофильный центр химической промышленности, связанный с новым городом Навои. Или крупнейший в Средней Азии нефтехимический комбинат с новым городом Нефтезаводском, вырастающим на самом «берегу» пустыни недалеко от Чарджоу. Или предприятия по производству искусственного шелка из своего, среднеазиатского газа — шелк обходится в 20 раз дешевле, чем, скажем, на Урале, где его производили из того же газа, но пропутешествовавшего по газопроводам тысячи километров. Обеспечив изобилие природного газа, пустыня дала начало развитию в Средней Азии собственной большой химии. Но пустыня и сдерживает развитие, причем все тем же своим излюбленным способом — дефицитом воды. Обычной пресной воды, столь необходимой некоторым видам химического производства и всем без исключения новым городам, где для тружеников трудной отрасли в сложных климатических условиях должны быть созданы комфортные условия.

В одном ряду с нефтью и газом как сырьем для химиков стоят соли, ассортимент которых очень богат, а запасы просто огромны в природных складах среднеазиатских пустынь. Одно из старейших месторождений поваренной соли в озере Куули на берегу Каспийского моря разрабатывается с конца прошлого века, а в наше время к нему добавились несколько других крупных соляных месторождений. Часть из них связана с руслом древнего Узбоя, часть прилегает к берегам Аральского моря.

Только в одном из месторождений — Карлюкском — запасен миллиард тонн соли, таким количеством почти сто лет может по вкусу присаливать пищу все население земного шара. Но, как известно, поваренная соль необходима человечеству не только для приготовления селедки или квашеной капусты. Минерал, торжественно именуемый химиками хлористым натрием, есть сырье для многих химических производств. В частности, для получения соды, хлора, соляной кислоты, едкого натра и многого другого, в чем нуждаются кожевенная, мыловаренная, электротехническая промышленность, металлургия, медицина, сельское хозяйство.

А хлористый натрий — только одна из многих солей большого пустынного набора. В нем есть калийные соли, необходимые для производства удобрений. В одном из месторождений, в Гаурдак-Кугитангском районе, калийные соли залегают мощнейшими пластами, этакими соляными пластинами толщиной от 200 до 1200 метров. Есть богатейшие месторождения сульфатных минеральных солей, то есть солей серной кислоты. Главный их источник — воды залива Кара-Богаз-Гол. Недавно белые или бесцветные массы одного из таких сульфатов — мирабилита, или, иначе, глауберовой соли, оставляемые волнами на берегу залива, просто отбрасывали лопатами за линию прибоя и отвозили на верблюдах подальше для сушки на открытом воздухе. Позднее сульфаты извлекали из рапы, то есть из насыщенного солевого раствора, так называемым бассейновым методом — высушивали рапу в сухих котловинах. Ну а сейчас, решив избавиться от капризов погоды, добытчики ценного сырья получают его в заводских условиях, высушивая рапу в особых печах. В числе потребителей мирабилита — производство красок, минеральных удобрений, бумаги, искусственного шелка, стекла, цветных металлов.

Если взглянуть на карту полезных ископаемых пустынных областей Средней Азии и Казахстана, на ней можно увидеть почти весь ассортимент условных значков: уголь и золото, медь и железо, лечебные грязи и свинец, сера и минеральные воды, титан и цинк. Кое-что собрано в недрах пустынь в сравнительно скромных количествах. Но есть ценнейшие ископаемые, которых в пустынях разведано не просто много, а очень много. Были названы соль и газ, к ним смело можно добавить уголь. В зоне пустынь и полупустынь Казахстана находится угольная столица Караганда и Экибастузский угольный бассейн, который один мог бы многие десятилетия снабжать топливом промышленность европейской части страны. Общая мощность экибастузских угольных пластов, то есть общая толщина многослойного угольного пирога, около километра. Важнейшее достоинство месторождения в том, что добычу можно вести открытым способом, недостаток — сравнительно низкая калорийность угля. Его невыгодно возить на большие расстояния по железной дороге. И главные проблемы, связанные с разработкой месторождения, сводятся к тому, как транспортировать энергию экибастузских углей: то ли сжигать уголь в топках мощных электростанций и пересылать по высоковольтным линиям электроэнергии в центр, то ли гнать по трубопроводам угольную пульпу, то ли превращать на месте уголь в синтетический бензин или, может быть, даже в водород, который рассматривается как одно из возможных топлив в энергетике будущего.

Есть в пустыне ценнейшее сырье, которое трудно отметить на карте — слишком много для этого понадобилось бы условных значков. Речь идет о материалах, потребляемых строителями. Как пишут в географической литературе, минерально-строительное сырье встречается в пустыне почти повсеместно и в неограниченных количествах. И действительно, какие уж тут ограничения, когда исходным продуктом для ряда случаев оказываются пустынный песок, известняк или гипс. Конечно, песок песку рознь, и в огромной песчаной массе особо выделяется прекрасное сырье для выплавки кварцевого стекла. Особое место занимает известняк, дающий сырье для производства цемента. На базе одного из месторождений цементного сырья вырос город строителей Безмеин, который сыграл важную роль в восстановлении Ашхабада после страшного землетрясения 1948 года. Сейчас там выпускается высококачественный портланд-цемент, а одновременно в республике разведаны новые богатые месторождения ценнейшего строительного сырья для цементных заводов.

Нельзя не вспомнить о таких важных подземных богатствах пустынных районов, как цветные металлы. Богатейшие залежи руд, в значительной мере сосредоточенные на пустынном севере, вывели Казахстан на первое место в стране по выплавке свинца, на второе место по производству меди и цинка. В некогда диких степях и пустынях, прилегающих к озеру Балхаш, как острова в песчаном океане, своего рода промышленные оазисы, выросли рудники, поселки горняков, крупные металлургические комбинаты. Многие наши современники, люди пожилого и даже не очень пожилого возраста, сформировавшие по картинкам в школьных учебниках представление о пустынных и засушливых степных районах, побывав в этих местах, наверняка захотят внести серьезные исправления в свою картину мира. Не одинокий охотник с беркутом или верблюжий караван претендуют на роль символа степей и пустынь, а нефтяные вышки, трубы медеплавильных заводов, великолепные автомобильные магистрали, благоустроенные современные рабочие поселки.

Среди полезных ископаемых, давших толчок развитию промышленности в пустынях, в числе первых должна быть названа сера. Не по масштабам добычи и, может быть, даже не по значению, а по особому импульсу оптимизма, который укрепил отношение к пустыне как к возможному мощному источнику, питающему промышленность. История серной эпопеи восходит к 1925 году, ее вдохновитель — академик Александр Евгеньевич Ферсман. О событиях того времени прекрасно рассказывает Борис Александрович Федорович в своей книге «Лик пустыни».

Страна нуждалась в сере, и было решено проверить сбивчивые и противоречивые толки о богатстве так называемых серных бугров, расположенных в загадочных, не исследованных в то время Каракумах, на расстоянии 250 километров от Ашхабада. Огромное расстояние, если учесть тогдашние транспортные возможности. Кроме того, не было известно, есть ли по пути аулы, есть ли колодцы. Но ничто не остановило энтузиастов — они «разыскали туркмена, знающего путь, собрали маленький караван и вопреки советам и предостережениям местных организаций тронулись в путь». Можно представить все трудности, которые выпали на долю смелых разведчиков пустыни. Но конец, который, как всегда, делу венец, был счастливый — группа А. Ферсмана привезла в Ашхабад серную руду, твердый песчаник, белые крупинки которого были сцементированы яркой канареечно-желтой самородной серой.

То, что произошло дальше, покажется странным или, может быть, даже бессмысленным кое-кому из нынешних работников промышленности, привыкших к четкому разделению обязанностей: ученые сами взялись за организацию производства серы. Они разработали технологию, простейшее оборудование, выполнили экономические расчеты, которые показали — руду нет смысла возить из пустыни в город, серу нужно выплавлять там, где находится ее месторождение. На одном из ленинградских заводов по чертежам геохимиков был изготовлен автоклав, и в 1928 году в Ашхабаде в присутствии специальной комиссии произведена экспериментальная плавка руды, привезенной из Каракумов. В результате была получена первая отечественная сера, как потом оказалось, самая чистая в мире.

Но наука и на этом не остановилась, ученые взяли на себя создание первого в Каракумах завода по выплавке серы. Заводом, правда, его назвать трудно: главным технологическим оборудованием была пара автоклавов, а энергетическим — котел, весивший примерно полторы тонны. В наши дни в перевозке такого груза никаких трудностей нет, но в то время это была сложнейшая проблема. За ее решение взялся геолог А. Соседко, который участвовал в разведке серных бугров и не раз уже пробирался к ним через Каракумы. В помощники себе он привлек артель ашхабадских возчиков.

И вот 18 мая 1928 года из города в пустыню вышел не виданный никогда ранее караван. «На трех тяжелых подводах, колеса которых были снабжены железными обручами в 25 сантиметров шириной, полтора десятка лошадей, запряженных цугом по пять в каждую подводу, везли паровой котел и два автоклава. Вслед за подводами шел караван из 30 верблюдов, навьюченных фуражом, продовольствием и водой. Несколько верховых сопровождали это шествие: 6 возчиков, 9 верблюдчиков, степенный караван-баши Ана-Кули-Мухамедов, замечательный проводник и следопыт Бегенч Боузлы, старшина возчиков Ветошкин и А. Ф. Соседко — таков личный состав каравана».

Караван на своем пути преодолел много тяжелых препятствий и в широком смысле, и в прямом, так сказать, топографическом. Для преодоления первой же сравнительно широкой песчаной гряды пришлось устилать дорогу ветками саксаула и акации, впрячь в подводу с котлом 14 лошадей, призвать на помощь жителей ближайшего аула, которые дружно включились в труднейшую транспортную операцию. В итоге за день удалось перебросить котел и автоклавы через гряду, продвинуться вперед на 300 метров. Но это было только начало — довольно большой участок пути пролегал по песчаным грядам, каждую из них преодолевали так, будто штурмовали крепость. «Лошади настолько выбивались из сил, что приходилось их поить через каждые 1,5–2 часа. Все расчеты спутались. Был нанят дополнительный большой караван для постоянной доставки лошадям воды. На всем дальнейшем пути пришлось принять следующий порядок. Сначала все 14 лошадей впрягались в котел, затем, отвезя его на несколько километров, возвращались обратно и по семь впрягались в автоклавы. Непоколебимая настойчивость сделала свое дело. И через 38 дней пути по раскаленным пескам караван остановился у подножия серного бугра Зеагли, у места, выбранного для строительства завода. Все трудности были в конце концов преодолены, и 1 ноября 1928 года маленький опытный завод — первенец индустрии в пустыне — начал свою регулярную работу…»

Я так подробно рассказал о первых шагах серодобывающей промышленности в пустыне не потому, что пример этот исключительный, а потому, что он типичный. Бессчетное множество подобных рассказов можно написать о пионерах пустыни, как правило, безвестных героях, которые первыми разведывали нефтяные или газовые месторождения, создавали в пустыне первые нефтепромыслы или газопроводы, протягивали первые железные или шоссейные дороги, строили новые города, прокладывали новые каналы. Не нужно рассматривать даже деяния крупных масштабов. Подвиг первооткрывателей, пионеров совершают в пустыне люди, которые устанавливают в раскаленных песках новую нефтяную вышку, пусть даже не первую. Или обводняют, прочерчивают каналами орошения новый небольшой участок пустынной земли, превращая его в плодородное поле. Или бурят новую разведочную скважину на воду, закладывают в непослушном песчаном грунте фундамент первого дома для нового поселка, огненно-жарким июльским днем в каракумских песках пробивают бульдозером новую «пионерку», открывающую дорогу большой воде.

Пионеры пустыни… Смелые, скромные люди, чьим трудом природная среда, недавно дикая, превращается в плодородные края, богатые индустриальные районы. Пионеры пустыни — рабочие, земледельцы, учителя, врачи, строители, животноводы, партийные руководители, транспортники, геологи, химики, связисты, дорожники. И конечно же, ученые, люди, с работы которых нередко начинаются и малые, так сказать, невидимые миру, и самые крупные, глобальные операции по освоению пустынь.