Жизнь — это большая дорога, и по этой дороге лучше ехать на танке
Мы расселись в рядок на скамью, словно птицы на жердочке. Пандус медленно поднялся, подобно челюсти бегемота, и закрыл брюхо самолета. Иллюминаторов в его бортах не было и внутри стало темно, но темнота была недолгой. Под потолком тускло зажглись несколько ламп, превращая темноту в сумрак.
— Послышался свистящий звук реактивных двигателей. Самолет дрогнул, и я всем телом ощутил, как он медленно покатил по бетону.
Звук нарастал. Самолет остановился, корпус его задрожал, а затем рванул вперед так, что мы едва не слетели со скамьи.
Взлет.
Тряска резко закончилась. Звук двигателей ушел куда-то назад. Заложило уши, но вскоре отпустило.
Мы летим.
Впереди пять часов полета. Еще максимум часа полтора пути от Питера до Сертолово. Менее чем через семь часов я вернусь в часть, где служил. Но какая она здесь?
Интересно, какое оружие у местных пехотинцев? Все те же АК-47 или что-то новое? А что может быть тут нового? Этот автомат настолько прост и неприхотлив, что его трудно сделать лучше. Разве, что какое-нибудь лазерное оружие типа фантастического бластера? Помню, как от нечего делать мы, уже, будучи смотрящими на дембель, вечерами соревновались в разборке-сборке автомата на время. Я мог это сделать менее чем за двадцать пять секунд. Стрелял я тоже неплохо.
Впрочем, судя по тем черным танкам, которые я видел, вполне возможно, что и стрелковое оружие здесь уже другое. Может быть, и автомата Калашникова здесь никогда не было. А может и самого Калашникова этот мир не породил.
Ладно. Что гадать-то? Скоро узнаю. Все узнаю.
Историческая справка:(«Леноблинформ»)
Сертолово (фин. Sierattala) — город (с 1998) во Всеволожском районе Ленинградской области. Центр муниципального образования Сертолово.
Слово Сертолово — «Sierattala» — финского происхождения, в переводе — «перемещенный», такое название обусловлено историческими событиями: переселением финнов в начале XVIII века поближе к Петербургу.
По данным 1862 года деревня Сертолово, расположенная при речке Безымянной, отстояла по Выборгскому почтовому тракту в 27 верстах от Санкт-Петербурга и относилась к Осинорощинской волости Санкт-Петербургского уезда. В деревне насчитывалось тринадцать дворов, в которых жили 32 человека мужского и 39 женского пола. Население было преимущественно финским.
В Осинорощинской волости находились также деревни Черная Речка, Лупполово, Дранишниково, Мендсари, Мистолово, Порошкино, Корабсельки, Юкки, Осиновая Роща, Дыбун, платформа Графская (ныне Песочная) и платформа Левашово. В деревнях Лупполово, Мендсари, Юкки, Дыбун имелись земские школы, а в Юкках, кроме того, был фельдшерско-акушерский пункт, в Графском — врачебная амбулатория. В 1939–1942 годах финское население было принудительно выселено.
В 1936 году начал строиться военный городок, состоящий из жилых районов Сертолово-1, Сертолово-2, Черная Речка, Осиновая Роща и Гарболово.
С сентября 1942 Сертолово оказался в блокаде. Для ведения боевых действий использовалась железнодорожная ветка. Во время войны застройка населенного пункта была сильно разрушена: в жилых районах Сертолово-1 осталось три, а в Сертолово-2 — два, четырех этажных 24-квартирных дома. Массовое жилищное строительство началось с 1952 г. и особенно интенсивно — с 1966 г. в основном для офицеров запаса. Строительство многоэтажных домов и зданий соцкультбыта началось в 70–80 годы.
В 1969–1974 г.г. были оборудованы четыре скважины по улице Заречной, а в1977 г. — подведена Невская вода. В октябре 1965 г. началась газификация поселка. Подъем жилищного строительства сопровождался быстрым ростом населения: с1969 по 1989 г. численность выросла на 12 тыс. и составила 15 тыс. чел.
В 1962 г. на базе цеха по распиловке древесины (КЭУ ЛенВО) был образован Сертоловский деревообрабатывающий комбинат. В 1965 г., после введения новых цехов (столярного и металлоконструкций) он получил название Сертоловский деревообрабатывающий промышленный комбинат. Строительство осуществлялось в основном по проектам института «Военпроект-407».
27 октября 1998 года, Законодательным собранием Ленинградской области был принят областной закон N 40-оз «Об отнесении посёлка Сертолово Всеволожского района к категории городов областного подчинения».
* * *
Тычок в бок справа заставил меня повернуть голову. Кожура украдкой совал мне пластиковый стакан.
— Держи. Добрые люди передали.
Молча мотнул головой.
— Тогда дальше передай.
Слева от меня сидел Роман. Он был последним в ряду.
— Не хочу, — отказался и он. — Я от водки в самолете блюю.
— Слабаки, — презрительно скривился Кожура и опрокинул стакан себе в рот.
— Откуда вонища! — послышался возглас Сукорюкина. В отличие от всех нас, он лениво валялся на объемном брезентовом тюфяке. — Кто бухает? Признавайтесь, суки! Что молчите? Кого бухим засеку, тот на очке в части сгниет, бля! Вы в колыбель революции летите! Чтобы все имели вид крутой и трезвый! Поняли? Кто не понял?
— Товарищ сержант! А нас на экскурсии в Ленинграде будут водить? — спросил кто-то из новобранцев.
— Ты мне зубы не заговаривай! Какие еще экскурсии?
— Я в Эрмитаже хочу побывать. Там, говорят, красиво.
— Ага, сейчас! — Сукорюкин отрывисто хохотнул, будто отрыгнул. — Экскурсии у тебя будут на учебное поле, строевой плац и стрельбище. Там тоже красиво. Красиво, когда мотострелковая цепь идет в наступление, красиво, когда строй солдат, как машина чеканит шаг, красивы трассирующие пули ночью. Вот это красота! Ты про все Эрмитажи с такой красотой забудешь!
— А увольнительные будут?
— Будут. Если будешь стрелять на отлично и выполнять все нормативы. Лучшие курсанты учебки у нас поощряются.
— А стрелять будем из автоматов? — не сдержал я любопытства.
— А из чего же еще? Автомат АК-47М. Это лучшее стрелковое оружие в мире.
— Что значит буква М?
— Модернизированный, значит. А что? Не терпится с автоматом по грязи поползать?
— Всю жизнь мечтал, — ухмыльнулся я.
— Мечты сбываются, — мрачно произнес, кто-то из новобранцев.
— Все! Отставить разговоры! — грозно произнес Сукорюкин и откинулся на тюфяк, — Командир спать будет!
— С автоматом, значит, ползать будем, — едва слышно пробормотал Кожура. — Вот же угораздило. Как же херово, что у нас в институте не было военной кафедры! Воистину пути господни неисповедимы. Время разбрасывать камни и время собирать оные. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время безверия и время веры великой. Какими мы будем завтра не дано знать, ибо апокалипсис духовный грядет пред каждым из нас и свет великий чрез устремление в Духе Святом может озарить душу грешную в каждый миг существа оного.
— Заткнись, и без тебя тошно, — прошипел Роман.
— Мне выплеснуться надо, а иначе совсем во мрачное расположение духа впаду, — пояснил Кожура.
— Держи свое говно при себе. Дебил.
— Дебилы это мускулы человечества, — пояснил Кожура, — А я мозг. Мне поговорить надо. Снять нервное напряжение, так сказать. Темные мысли одолевают. А вы все кругом непросветленные люди. Не ощущаете тонких эманаций духовного мира. Тебя вот Дуров из какого института выгнали на последнем курсе? Ты кто? Ты недоделанный и приземленный технолог по переработке древесины. Я же законченный философ по призванию и образованию. Но материализм в виде Марксизма-Ленинизма мне претит своим примитивизмом. Меня привлекают изысканные восточные учения, мрачные идеи Ницше, мистика Блаватской. Я ищу истину. А искание истины — величайший признак настоящего человека. Искание же славы — стремление превосходства в стаде.
— Ты не искатель истины, — возразил Роман. — Ты опасный идеологический апологет империализма.
— Да мне плевать, кто я. Главное, что мне это нравится. Я постоянно развиваюсь и вижу, как вокруг меня люди деградируют духовно. А духовно горбатого и могила не исправит. Кстати, а наш коллега по дурдому, кто по специальности? Ты кто? — Кожура ткнул меня локтем.
— Архитектор, — коротко ответил я.
— А где учился?
— В Красноярской архитектурно-строительной академии.
— Ничего себе! Ты учился в академии? А где такая у нас?
— Есть такая.
— Врешь. Я знаю, что у нас политех архитекторов готовит. Академии у нас нет. Что-то ты гонишь.
— Не хочешь, не верь, — отмахнулся я.
— И военной кафедры у вас не было, если загремел в армию?
— Не было.
— А в политехе военка есть. У меня знакомый оттуда. Он теперь лейтеха. Прошел сборы и лейтеха. И в армию не надо ходить. Вот же повезло. А ты гонишь, что-то.
— Он из параллельного мира. Там учился, — встрял в разговор Роман.
— А, дааа, — Кожура многозначительно закивал. — Точно, как же это я забыл. Ты же гость из параллельных миров. Там все возвышенно, одухотворенно и совершенно. Но никто не знает, что такое абсолютное совершенство, а я знаю. Абсолютное совершенство это гармония дьявольского и божественного. И зачем же ты к нам сюда направился из этой абсолютной гармонии?
— Хотел от армии откосить, — пояснил за меня Роман. — Толя, завязывай с разговорами. Ты меня в дурдоме достал, а теперь здесь продолжаешь. Философ хренов. Утомил. Зря тебя симулянтом признали. Псих ты натуральный.
— Да, я псих, — согласился Кожура. — Но у психа есть преимущество. Знаете какое? Он не может сойти с ума.
— Почему? — тупо спросил Роман.
— Потому, что уже сошел, — Кожура свистяще захихикал. — А вам всем это еще предстоит. Но знайте, что правильно сойти с ума это большое искусство.
— Вообще-то, если точнее сказать, ты дурак, а не сумасшедший. Разницу понимаешь?
— Сам дурак.
На том беседа завершилась. Кожура резко сник, понуро склонив голову. Через пару минут его глаза закрылись, а нижняя челюсть расслабленно отпала. Вид он обрел во сне крайне дебильный.
— Жрать охота, — Роман посмотрел по сторонам. — Где бортпроводница? Почему нам не разносят ланч?
Я достал из вещмешка банку тушенки, сорвал за кольцо крышку и пальцами подцепил жирный кусок мяса.
Роман последовал моему примеру.
— Смирно!!! — раздался ни с того ни с сего истошный вопль Сукорюкина. Сержант резко подскочил на тюфяке и ошалело закрутил головой по сторонам.
Кожура проснулся и тупо вскинул голову.
— Приснилось что-то, товарищ сержант? — участливо спросил кто-то из новобранцев.
Сукорюкин только головой тряхнул и отмахнулся.
— Приятных вам снов, товарищ сержант.
* * *
Позади почти пять часов полета. Моя задница задеревенела на этой скамье окончательно, а позвоночник превратился в осиновый кол.
Кожура навалился на меня плечом и храпит мне в ухо. Пытаюсь его оттолкнуть, но он вновь и вновь тяжелым мешком падает на меня.
Роман сидит молча. Взгляд его отрешен.
Справа изредка слышится пьяный гогот. Сукорюкин спит, и некоторые новобранцы, пользуясь отсутствием должного контроля с его стороны, все же набрались до кондиции.
Самолет мощно качнуло раз, другой. Заложило уши. Похоже, что началось снижение.
Сукорюкин проснулся, приподнял голову и тупо смотрит по сторонам.
— Вставай! Хватит дрыхнуть! — я толкаю Кожуру плечом.
— А? Что такое? Какие санитары?! — вскрикивает он.
Касание колесами посадочной полосы. Рев двигателей на реверсе. Торможение. Остановка.
Двигатели стихли.
Брюхо самолета распахнулось, и в его нутро хлынул яркий дневной свет.
— На выход! — скомандовал Сукорюкин.
Выходим из самолета по пандусу, жмурясь от яркого солнца.
Я осмотрелся по сторонам. Мы на летном поле. Вокруг десятки разных самолетов. Вдали распласталось здание аэропорта, но вид у него иной, нежели аэропорт «Пулково» с его стеклянными световыми фонарями. Здешний аэропорт это монументальное сооружение, напоминающее собой мощную гранитную крепость. Наверху этой крепости красуется объемная белая надпись: «Ленинград — город герой».
К Сукорюкину подходит капитан в черной летной форме.
— Как, гвардеец? Нормально долетели?
— Спасибо, товарищ капитан! Все ништяк!
— Ну, бывай! Передавай привет полковнику Звереву.
К самолету подруливает военный грузовик. Его кузов накрыт брезентовым тентом.
— К машине! — командует Сукорюкин.
Мы забираемся в кузов и рассаживаемся на деревянные скамьи.
— Круто, — пыхтит Кожура. — Транспорт подают прямо на летное поле, как членам политбюро. А где красная ковровая дорожка?
Сукорюкин сдвигает тент по заднему борту, полностью закрывая нам обзор. Слышится стук двери. Похоже, что сержант занял мягкое место в кабине.
— Вот же изверг. А я так Ленинград посмотреть хотел, — пробормотал Гоша Косицин. Тот самый новобранец, который спрашивал про экскурсии в Эрмитаж.
— Посмотришь еще. После дембеля, — ехидно произносит за моей спиной Вадик Павлов, пожелавший Сукорюкину приятных снов. У Вадика хорошо подвешен язык и за словом он в карман не лезет. Всю вторую половину полета он травил политические анекдоты.
Машина поехала.
Я тоже хотел бы посмотреть этот Питер — Ленинград, но видать не судьба сегодня.
* * *
Как я и предполагал, ехали мы чуть более часа. Все это время словоохотливый Вадик Павлов, не переставая, трещал анекдотами про армию, Ленина и Чапаева. Кожура и Роман тоже не отставали от него и травили анекдоты про евреев, немцев и русских. Все хохотали кроме меня. Я чувствовал, что сам попал в какой-то анекдот, и мне было не до смеха.
— А ты чего загрустил? — Кожура хлопнул меня ладонью по плечу. — Расскажи анекдот. Что знаешь?
— Я долго не думал и рассказал первое, что пришло на ум. Это был анекдот про Штирлица.
Никто не засмеялся.
— Кто такой Штирлиц? — спросил Кожура.
Я сообразил, что сболтнул лишнее, как тот Штирлиц из анекдота. По всему здесь не знали героя этого фильма, да и самого фильма тоже.
— Кто такой Штирлиц? — снова настырно спросил Кожура.
— Супергерой из параллельно мира, — решил отшутиться я.
— Не смешно, — скривился Кожура и рассказал анекдот о поручике Ржевском. Этот супергерой, видно по всему, имел место быть и в этом мире.