Два самозваных сыщика, Толян и Александр Фролов, брели за следователем Валентиной по коридору районного УВД. Здесь, на втором этаже, не было ни мрамора, ни евроремонта, стены отсвечивали салатово-грязно-серым, а расшатанный паркет невыносимо скрипел. Валентина Никитина шла легко и быстро, вовсе не замечая окружающего убожества. В коридоре пахло карболкой и застоявшимся табачным дымом, но за ней, как путеводная нить, тянулся едва уловимый шлейф французского парфюма, к которому Александр принюхивался непроизвольно, едва ли не поводя ноздрями.

Кабинет следовательского отдела оказался тесен и прокурен. Было душно, несмотря на открытые окна, забранные сеткой. Сетка, хлипкая и дырявая, защищала от насекомых, но справлялась не очень: в окна бились несколько сизых мух. Кроме Валентины, в кабинете еще сидел щуплый мужчина с кривой спиной, которому Толян небрежно бросил – «Здорово, Лаврентий», – а из проема, ведущего в смежную комнату, навстречу вошедшим выплыла дородная начальница с погонами майора, не обратившая на них внимания. Ее целью был молоденький опер, примостившийся в углу на стуле, она возвысилась над ним подобно скале, а когда он торопливо вскочил, потрепала по плечу и сказала мрачно: – «Иди, Игорек. Доложи там, что я тебя обратно командирую». Опер протянул было: – «Ну что вы, Марь Ивановна…» – но она бросила на него еще более мрачный взгляд, и он выскочил из комнаты, слегка задев Фролова плечом.

Эпизод вдруг развеселил Александра, он подумал даже, что преступления в Сиволдайске расследуют лишь женщины, что было, конечно, слишком смелым обобщением. «То, что называют женской интуицией, раньше звалось подозрительностью», – вспомнил он из своего гроссбуха и ощутил мгновенную тоску по московской квартире и тысячам страниц, исписанных его мелким почерком. Тем временем, Никитина, предложив им неудобные стулья, села за стол напротив, оперлась на руку и приготовилась слушать – с чем-то материнским во взгляде, обращенном на Толяна.

По мере его рассказа, однако, в глазах ее разгорался хищный интерес. Она и вся преобразилась – стало ясно, что у нее крепкая хватка и отточенные когти, пусть и изящные с виду. Не прерывая рассказчика, она порылась в ящике, вытащила пустую папку и обронила буднично: – «Ну что ж, давайте заводить дело». – Потом закурила, щурясь от дыма, и стала быстро заполнять какой-то бланк. Тот, кого Толян называл Лаврентием, действительно похожий на гэбэшного монстра своей лысиной и круглыми очками, подошел было, поинтересовавшись безразличным тоном: – «Случилось что, Валек?» Но Никитина глянула так, будто охраняла завоеванную территорию, и он тут же ретировался назад к своему столу.

Вскоре в дверях смежной комнаты вновь показалась дородная майорша, бросила «Лаврентию» на стол несколько бумажек и спросила мимоходом: – «Что у тебя, Валентина?»

«Похищение людей, – подчеркнуто спокойно ответила та. – Сегодня днем, у Притона. Только начала дело – как раз к вам собиралась».

Майорша остановилась, недоуменно оглядела Фролова с водителем и кивнула Никитиной: – «Ну давай, зайди-ка».

Валентина отсутствовала с четверть часа, в течение которых Александр нервничал и ерзал на стуле, опасаясь, что им не поверили и сейчас выставят прочь. Толян молчал и хмуро грыз ногти, а «Лаврентий» кричал кому-то в телефонную трубку: – «Это я, Виталик, вы что там, вообще того?..» – и ругался грязными словами. Потом Никитина вышла, очень довольная на вид, обратилась было к Фролову с каким-то вопросом, но тут у нее зазвонил мобильный, и еще минут десять она успокаивала своего мужа, что-то раздраженно ей выговаривавшего.

«Нет, ну я звонил час назад… А где?.. Ты вчера уже была на Заводской – опять у вас шарашка эта на Заводской?..» – было слышно в комнате. Толян еще больше помрачнел и что-то ковырял у себя на ладони, а следователь Валентина мурчала в трубку бархатно и ровно, так что муж через некоторое время стих, что-то коротко рявкнув напоследок. «Ну вот, – вздохнула она, отключившись, – что там у нас? Ну-ка давайте мне быстренько номера…»

Толян вытащил смятую бумажку и продиктовал ей номера микроавтобуса и катера, после чего милицейский механизм завертелся наконец в полную мощь. Виталик-Лаврентий снова орал на кого-то в телефон, а Никитина, разрумянившись и еще похорошев, распоряжалась по селекторной связи и поминутно бегала в кабинет начальницы с жестко-целеустремленным видом. В ее отсутствие селектор вдруг оживал, принимаясь говорить хриплым голосом, и Фролов, волнуясь, бросал на дверь умоляющие взгляды, но никого больше это, по-видимому, не беспокоило.

В какой-то момент вспомнили и о них. Валентина, пробегая мимо, бросила на приятелей быстрый взгляд и заявила бесцеремонно: – «Так, а вы ступайте, вам тут больше делать нечего!»

Толян стал было подниматься, но Александр глянул на него так жалобно, что тот откашлялся и спросил неловко: – «Мы, может, это, посидим тут еще тихонько? Очень уж, видишь, человек волнуется. Вдруг еще показания понадобятся, опять же».

Фролов тоже кашлянул, будто собираясь что-то добавить, но смешался и лишь кивнул. Валентина поджала губы, но потом вздохнула, махнула рукой: – «Ладно, сидите», – и тут же куда-то умчалась, оставив после себя все тот же едва уловимый французский запах.

Владельца Фольксвагена вычислили быстро, но микроавтобус, как и следовало ожидать, оказался в угоне. С катером же выявились неувязки в картотеке, и Виталик, уже без крика, ласково и вкрадчиво, как инквизитор, обещал абоненту крупные неприятности, если тот не разберется с их делом в эту самую секунду.

«Тебя знаешь за что подвесят? Нет, ты подумай, за что тебя подвесят?» – вопрошал он елейным тоном, после звонил куда-то еще, ныл, умолял, настаивал, и на лысине у него блестели крупные капли пота. К делу подключилась и майор «Марь Ивановна», из ее полуоткрытой двери донеслись пару раз рулады залихватского мата, так что Толян даже встрепенулся и посмотрел в ту сторону с уважением. Потом все как-то сразу успокоились, и Валентина с Виталиком стали собираться.

«Нашли хозяина, – победно подмигнул ухмыляющийся Виталик. – Старший механик с аккумуляторного, судимость на нем висит, еще по малолетке. Ща поедем поговорим».

«Он-то нам и нужен, – шепнул Толян Фролову и, осмелев, спросил Валентину: – Слушай, Валь, а можно мы с вами?»

«Обалдели? – удивилась та. – Тоже мне, группа захвата. Нельзя, и чтоб ноги вашей не было там, у дома. – Потом посмотрела на несчастного Александра и вздохнула: – Ладно, Толик, запиши мой новый мобильный. Так уж и быть, позвоните мне через час».

Дежурный Панкратов глядел на них недобро, но разговаривал на удивление сдержанно. «Вот тут впишите – точно как в паспорте, и подпись разборчиво, во всю клетку», – пробормотал он с некоторой даже услужливостью, премного удивившей Толяна.

«Смотри-ка, мы почти уже герои, – тихо сказал он Фролову, отойдя от окошка. – Не держится у них секрет: менты, а болтают, как бабы».

«Ага», – вяло согласился тот уже на улице, зябко потирая плечи. Несмотря на теплую погоду, его вдруг затрясло лихорадочной дрожью.

«Да, перенервничал ты, – критически оглядел его Толян. – Пивка бы теперь – в самый раз. Сейчас, быстро сообразим».

Он огляделся по сторонам и ткнул куда-то пальцем: – «А вот и магазин!» Действительно, на другой стороне улицы, посреди сквера с тощими липами, стоял домик, почти сплошь из стекла, украшенный витиеватой вывеской «Вкус Снов». Под нею был намалеван устрашающего вида торт, но это не остановило Толяна, чуть не за руку потащившего напарника прямо через дорогу, меж сигналящих машин.

«Нам, пивка, мамаша, – выпалил он с порога, бодрым шагом направляясь к прилавку. – В наших снах сегодня вкус холодного пива».

Продавщица, рыхлая пожилая женщина, посмотрела на него в недоумении. «У нас только пирожные, – сказала она виновато. – Пиво – это вам в кафе, вон туда, направо. Там и терраса летняя есть…» – Она выговаривала «тэррасса», на несколько восточный манер, несмотря на круглое русское лицо и светлые волосы, стянутые в пучок.

«Каффэ с тэррассой, – передразнил ее водитель, отчего-то обидевшись, – ну поня-атно. Там же, наверное, с наценкой, а? Так вот и дурят – а мы ж не приезжие. Вы нам продали бы как своим».

«Да нет у меня пива, – рассердилась продавщица и с подозрением глянула на молчащего Фролова. – А вас я знать не знаю – идите в кафе и пейте».

Она взяла тряпку, не очень чистую на вид, и стала демонстративно протирать прилавок. Оттуда сразу потянуло хлоркой, Александр поморщился и повернулся к двери. «Недобро вы смотрите, мамаша, а еще тортами торгуете», – сказал продавщице Толян и поспешил вслед за ним, бормоча на ходу: – «Таких покупателей упустила, дура…»

В кафе, находившемся тут же за углом, было пусто, а пиво оказалось на удивление неплохим. «Точно, с наценкой», – продолжал ворчать водитель, оглядывая пустые столы, но Александр, не обращая на него внимания, в несколько глотков опустошил полулитровую бутылку и потянулся за следующей. «Даешь ты, – Толян покачал головой, – ну ничего, теперь все под контролем. Никуда не денутся, Валентина их прижмет к ногтю!» – он закурил сигарету и развалился на стуле с видом человека, только что докончившего трудное дело.

«Многие начинают мстить раньше, чем их успели обидеть», – пробормотал Фролов, помолчав. – «Но это явно не наш случай».

«Неплохо, – похвалил напарник. – Это ты сам придумал?»

«Да нет, – рассеянно ответил Александр, – так, читал, записывал».

«Эх, – вздохнул Толян, – сразу видно, столица. Идеи там у вас, книжки небось читаете каждый день».

«Ну, это кто как, – откликнулся Фролов все так же рассеянно. – Что там, звонить не пора?»

«Не гони, – строго сказал водитель. – Условились через час – через час и звякнем. А то нас, прикинь-ка, пошлют с перебором…» – он встал, подошел к стойке и вернулся еще с двумя бутылками, присвистнув мимоходом вслед стайке девиц с длинными голыми ногами. «Скажи еще что-нибудь этакое, – попросил он вдруг Александра. – Такое вот, с хитрованским смыслом. А то у нас тут с умным человеком не так часто и поговоришь».

Тот стал отнекиваться, но напарник не отставал. «Ну ладно, – сдался Фролов. – Знаешь, говорится: ‘Ни один военный план не переживает встречи с противником’. Интересно отметить, – добавил он усмехнувшись, – что у меня не было никакого плана. Или вот еще: ‘Война – это каталог грубых ошибок’».

«Ну, это уж ты точно сам, – уверенно заявил Толян. – Так серьезный человек не скажет – я, между прочим, тоже на вояк насмотрелся».

«Да нет, – Александр покачал головой, – это не я, это Уинстон Черчилль. Куда уж, как говорится, серьезней».

«Ладно, Черчилль так Черчилль, – согласился водитель, но было видно, что он ему не поверил. – У каждого бывает плохой момент, чего не сболтнешь с расстройства. А иностранцы – они странные, как ни крути».

«Вообще, я тебе скажу… – он закурил новую сигарету и помахал рукой, отгоняя дым. – Вообще, от заграницы у нас многовато ждут. Это все Москва ваша – не обижайся – она на Америку так и пялится в оба глаза. А у нас тут, как всегда, слышал звон да не знаешь откуда. Только девки, дуры, замуж хотят – за иностранца, за иностранца… А я так думаю, там мороки больше, чем удовольствий».

Фролов неопределенно хмыкнул и украдкой посмотрел на часы. «Не бойся, я слежу, – проворчал Толян обиженно. – Думаешь, с двух бутылок я уже и о деле забыл? Рано еще, не суетись – жаль, конечно, что ты не куришь».

«Это да, – неожиданно согласился Александр. – Но не могу, у меня от этого кашель».

«Все вы там хлюпики, – кивнул Толян. – Это потому, что у вас там центр мира. Отрава – она всегда в центре, а что до заграницы, у нас тут тоже всякое есть, не хуже Америк. Вон говорят – Бермуды, Бермуды, а под Сиволдайском Верблюжье ущелье их Бермудам еще фору даст. И люди пропадают, и целые экспедиции – с концами, хоть кино снимай».

«Да?» – переспросил Фролов без особого интереса. Он вертел в пальцах бутылочную пробку, не отрывая от нее взгляда.

«Абсолютно! Я тебе говорю, – заявил Толян с нажимом на ‘я’. – Мне свояк рассказывал – еще когда я жил со своей бывшей. Об этом просто в газетах не пишут, запрещено. Раньше – чтоб паники не было, а теперь так, по привычке».

От стойки кафе к ним прошлепала рябая буфетчица, бойко собрала в охапку пустые бутылки и стрельнула в сторону Александра шалым зеленым глазом. «Пиво еще будете брать, мужчины?» – поинтересовалась она игриво.

«Попозже, – солидно отозвался Толян. – Иди пока, не прессингуй».

«Ха», – хмыкнула та и побрела назад. Фролов отметил машинально, что от нее тоже пахнет французскими духами.

«По привычке, – повторил напарник, снова обращаясь к нему. – Вот и свояк говорил: у них в институте пропала группа – ни слуху от нее, ни духу. За ней поисковики отправились, так один тоже сгинул с концами. А другого змея укусила», – добавил он и вздохнул.

Фролов задумчиво покивал, продолжая возиться с пробкой. Водитель наклонился к нему поближе и сказал проникновенно: – «Ты вообще-то зря не веришь. Вы там все неверующие Фомы, но у нас тут дела настоящие, не туфта!»

«Помнишь, я тебе говорил – здесь в древности большой город стоял, – оживился он снова. – Побогаче Москвы, весь в татарском золоте. Стоял, стоял, а потом раз – и нет его, ушел под землю весь в один день. Теперь там развалины, но к ним тоже не ездят, чего зря поминать. Тут и так одни овраги, сползаем мы в Волгу, медленно, но верно».

«Давай, звони уже, – взмолился Александр. – Сил больше нет ждать».

Толян нахмурился, пробурчал недовольно: – «Развлекаю тебя, развлекаю…» – но послушно достал телефон и стал набирать номер. «Пошлет она нас сейчас, – прошептал он с отчаянной тоской в голосе и тут же зачастил в трубку: – Валь, Валь, привет, это мы…»

Вопреки его ожиданиям, следователь Никитина была настроена благодушно. Этому способствовал успешный ход расследования, имевшего все шансы обратиться сенсацией. Хозяин катера оказался дома, равно как и вся его семья, состоящая из сожительницы средних лет и полудюжины разномастных кошек, которыми пахло уже на улице. Ситуацию слегка омрачал тот факт, что механик не годился для допроса, валяясь на кровати в глубоком наркотическом сне, но, судя по косвенным признакам, должен был очнуться часов через семь-восемь – и тогда уж рассказать все без утайки. Зато его подруга, женщина добрая, хоть и напуганная жизнью, оказалась словоохотлива, очевидно обрадовавшись случаю побеседовать с кем-нибудь, кроме кошек. Она-то и поведала Валентине с Виталиком, что ее «мужик» возился с катером почти весь день, плавал куда-то и прогулял работу, а на резонные, хоть и настойчивые вопросы отвечать отказался и даже несколько вспылил, свидетельством чему является свежая ссадина у нее на лице. Однако, она на него не в претензии: изначальная ее версия, по которой механик развлекался с девками, по некотором размышлении отпала сама собой – ибо домой он пришел трезвый, в веселом расположении духа и с деньгами. Денег, он заявил, теперь будет навалом, грозился купить мотоцикл и импортный костюм, а потом на радостях обнюхался дурью сверх меры, мешая ее с самодельной водкой, что с ним случается нередко, хоть и не каждый день. Она даже думала сначала, что он помрет, но теперь видит – нет, не помрет. Ночью очнется, хоть и не слишком свежим – это уж точно, ну да ей не привыкать.

В общем, картина вырисовывалась ясная, как нельзя лучше подходящая к случаю. С механиком оставили двух милиционеров, чтобы не пропустить его возвращение в мир реалий, а следователи отправились назад в Управление, разбираться с ежедневной текучкой. Валентина попрощалась с Толяном тепло и велела звонить завтра, пообещав держать его в курсе.

«Ну вот, – резюмировал тот, пересказав напарнику услышанное. – Сделали мы таки с тобой, что могли. Ждем теперь до утра и надеемся на лучшее – больше от нас ничего не зависит».

По всему было видно, что он доволен собой и своим вкладом в милицейскую акцию, но Фролов успокаиваться на достигнутом не желал. «Как до утра? – вскинулся он. – Этот гад ведь ночью все расскажет».

«Ты что, – Толян снисходительно усмехнулся. – Ночью… По ночам милиция спит. Да и вправду ведь, темно – куда там плыть?»

Александр так и замер, глядя на него с открытым ртом, но Толяна было не пронять. «Тут даже если труп находят, – пояснил он, неторопливо закуривая, – так, бывает, не едут сразу, ждут пару часов. Вечер, мол, наступит и все. День закончен, работа только утром. А у нас ведь и трупа-то нет».

Фролов только выдохнул сквозь зубы и потер лицо рукой. Все его напряжение как-то сразу исчезло, на смену вновь пришли безразличие и апатия. «Да ты не парься, – сочувствовал ему водитель. – Видишь, все на мази. И мы до утра отдохнем – дело сделано, сам бог велел. Предлагаю ко мне, ты как смотришь? Пожрать купим, водочки, потом девчонок закажем…»

«Нет, это уволь, – Александр замотал головой. – Я женщин за деньги не покупаю. Предубеждение у меня, уж извини».

«Предубеждение? – переспросил водитель с искренним изумлением. – В первый раз такое вижу. Понятно, ты из столицы и вообще человек сложный… У нас-то каждый знает: вся Россия – это пьянство и блядство. И то – а чем тут еще заняться: вон, в километре Волга, а за ней одна степь. И так на тысячи верст – иной раз задумаешься, и становится не по себе. Лучше уж, знаешь, отвлечься и не думать, вот и остается – водка, бабы… Ну что, может еще по пиву?»

Он сделал знак буфетчице и показал ей два пальца. Та шустро выбралась из-за стойки и поставила перед ними две откупоренные бутылки. «Покушать не желаете?» – спросила она томно, вновь поглядывая на Фролова.

«Иди, иди, Маня, – отмахнулся Толян. – Кушать мы в другом месте желаем, почище».

«Я не Маня, я Верони-ика», – обиженно протянула девушка и пошла обратно, шаркая подошвами.

«Ишь, Вероника, – буркнул водитель, глядя ей вслед. – С характером тоже. Как она на тебя-то глядела – заинтересовал ты ее, московский гость. Ну, она-то нам не подходит, нет».

Он отхлебнул из своей бутылки и задумчиво обвел взглядом окрестности. Потом почесал в затылке, поморщился и сказал: – «Вообще-то, покупают не женщину, покупают любовь. А любовь, она всякая бывает; повезет, не повезет, заранее не скажешь. Это у вас там просто – заплатил, купил… Тут-то все выходит посложней».

«Да-да, – добавил он с напором в ответ на недоуменный взгляд Фролова. – Тут, бывает, заплатишь, а тебе в комплекте – все ее заморочки. Ну и любовь понятно, если ты ей конечно по нраву, потому что: а куда еще здешним бабам все это девать? Мужики у нас – так себе, дрянь, а с другими и познакомиться-то негде, кроме как в гостинице под видом шлюх. Так вот бывает и прикупишь весь комплект – и не знаешь потом, что это было и куда бежать. И чего еще желать, тоже порой не знаешь, да и к тому же, если не за деньги, то как от них все это получить? Они ж глупые все, у них в голове – то, что им мамки с бабками наплели. Замуж, семья, дети, а главное в себе не ценят».

«Занятно», – пробормотал Александр и одним глотком допил свое пиво.

«Не убедил, нет? – спросил его Толян и кивнул понимающе: – Сам вижу, что нет. По бабам ты не философ, ты все больше про войну. А следили-то мы за бабой, не за танком… Ладно, не обижайся, не хочешь – значит, не хочешь. С приличными познакомимся по такому случаю. Если ты, как говорится, чувствуешь разницу».

«А может вообще без этого? – лениво спросил Фролов, бросая на стол несколько купюр. – Я и в поезде не спал почти, и день вон какой получился…»

«Ты это брось, – строго оборвал его Толян. – Это у нас выйдет непорядок. Поработали – нужно отдохнуть, каждый тебе скажет!» Он допил пиво и предложил: – «Давай-ка, ты днем командовал, теперь отдавай инициативу. Я тебе буду ‘принимающая сторона’ – с выпивкой и культурной программой».

Они сели в безотказную «девятку» и медленно поехали по Московской. «Ну, как знаешь, – нарушил молчание Александр. – Только, если в клуб, то мне и надеть-то нечего».

«Зачем в клуб? – удивился Толян. – В клубе-то как раз контингент сомнительный, ‘спонсоров’ ищут, если по-вашему. На Проспект пойдем, там всяких хватает – подцепим каких-нибудь студенток. Проспект у нас не длинный, но многолюдный…» – он свернул направо, на улицу Чапаева, где уже убрали следы утренней катастрофы, посигналил зазевавшемуся велосипедисту и сказал бодро, притормозив у бордюра: – «Вот и приехали, вылезай».

На Проспекте, превращенном в пешеходную зону, вечерняя жизнь била ключом. Разодетые толпы фланировали из конца в конец, перемешиваясь, растекаясь по переулкам и вновь вливаясь в основной поток. Большую часть гуляющих составляли женщины – всех возрастов и на любой вкус. Фролов вдруг оживился и стал поглядывать по сторонам – с неожиданным для себя интересом.

Апатия почти прошла, ему вспомнилось, как в юности они с приятелем выходили на романтическую охоту, имея в руках авоську с муляжом рыбы-трески. Это называлось у них «ловля на рыбий хвост» и было чрезвычайно увлекательным делом. «Привет, мы из созвездия Рыб, нам срочно нужны еще две звезды», – обычно говорил разбитной приятель. Фраза действовала отменно, да и к тому же слова были не так важны – молодость и беспечный вид значили куда больше. «Рыбий хвост…» – пробормотал Александр с усмешкой, оглянулся вокруг и расправил плечи.

«Ты чего?» – спросил его Толян.

«Да вспомнил тут одну вещь, – Фролов вновь издал короткий смешок. – Мы, знаешь, весело развлекались в молодости», – и он изложил вкратце идею с муляжом, не вызвавшую у водителя воодушевления.

«Ну нет, здесь это не пойдет, – сказал тот с сомнением. – Очумеют, подумают – обкуренные или что. Уж лучше без рыбы, тем более, что и нет у нас рыбы, где ее тут взять?»

«Да я так, пошутил, – попытался оправдаться Александр. – Просто вспомнилось кстати».

«Ну да, – кивнул Толян, – вспомнилось, так вспомнилось. Только ты, знаешь, давай лучше молчком, для нас все же главное – результат. Или вот, еще лучше, на скамеечке посиди – я сам сговорюсь, а то до ночи бродить будем».

Фролов пожал плечами и сел на пустующую скамью, а его напарник растворился в толпе. Ждать «результата» пришлось недолго – через четверть часа Толян вернулся с двумя девицами. Они были молоды, держались скромно, но разглядывали Александра с откровенным любопытством. Одна из них, высокая и плотная, с коровьим телом и грустной полуулыбкой на губах, представилась Светой, а вторая, полная ей противоположность, маленькая, хрупкая и озорная, пропищала: – «Лик-ка», – будто споткнувшись на среднем «к». Фролов подумал, что Лика похожа на обезьянку из русских джунглей, где вместо бананов – кедровые шишки, а еще – что обе они, наверное, невыносимо глупы, но вскоре выяснилось, что это вовсе не так.

Девицы и впрямь оказались студентками – очень даже бойкими на язык. Они щебетали о ерунде, пока вся компания брела к началу проспекта, где ждали верные толяновские «Жигули». Фролов продолжал ловить на себе их взгляды, недоумевая, чем он обязан такому интересу, пока водитель, улучив момент, не шепнул ему на ухо: – «Ты не удивляйся. Я им наплел, что ты киношник из Москвы, вот они и зыркают».

Александр только хмыкнул, ему было все равно. Москва казалась далекой, как другая планета. Там, в той жизни, он мог быть кем угодно, сейчас это не имело значения. Он чувствовал, что этим вечером будет легко забыться и о многом забыть, что только и требовалось ему теперь, а всем прочим он был сыт по горло.

Дойдя до машины, девушки разом смолкли и потребовали уточнить план вечера. «Ну, какой план… – протянул Толян, хитро поглядывая на Свету. – У приятеля вот московского день рождения сегодня – отметить хотим, а вдвоем скучно. В этом и план, другого нет».

«День рождения!? – Лика повернулась к Фролову и сделала большие глаза. – Ой, ну мы тебя поздравляем от всего сердца. Только вот подарка не припасли…» – она переглянулась с подругой, и обе они захихикали.

«Зачем подарок? Вы сами лучший подарок!» – напыщенно произнес Толян.

Какая пошлость, – подумал Александр, передернувшись внутри, – просто-напросто мыльная опера, – но девицы восприняли заявление вполне благосклонно. По-видимому, знакомство развивалось успешно, и светский ритуал выдерживался по всем правилам. «Вы как вообще собирались, – деловито поинтересовалась Лика, – в кабак или на дому?»

«Да что кабак – там курят, выражаются, – осклабился Толян во весь рот. – Мы уж лучше по-домашнему: заедем, водочки возьмем, ну и шашлыка, помидоров…»

«Я водку не пью, – вдруг перебила его Света. – Мне белого вина!»

«А я шашлыка не ем, – поддержала ее подруга. – Мне птичьего молока! – И расхохоталась, увидев вытянувшееся лицо Толяна: – Да шутим мы, шутим – она еще и вас перепьет обоих».

На этом переговоры были закончены. Компания уселась в тесную «девятку» и понеслась задорно и лихо по разбитому асфальту сиволдайских улиц, взяв курс на восток, к спальному району-муравейнику, где водитель Толян проживал в однокомнатной квартире, доставшейся ему от бабки. По пути они заехали в только что отстроенный супермаркет, где разжились всем необходимым. Девушки отнеслись к покупкам вдумчиво и серьезно. Водки, по настоянию повеселевшей Светы, закупили побольше, добавив к ней еще и игристого вина, а вот шашлыка у надменных армян в палатке, приютившейся по соседству, решили много не брать. «Чтобы не обожраться, как свиньи», – строго произнесла Лика голосом школьной учительницы, и Фролов неожиданно расхохотался до слез, вызвав всеобщее удивление. Потом наступила очередь сладостей, а в самом конце – овощей и фруктов, причем Лика сразу схватила банан и стала его чистить ловкими движениями. Ну точно, мартышка, – подумал Александр с некоторым даже умилением, потом вспомнил о Елизавете, похищении и своем недавнем отчаянии, устыдился на миг, но тут же обо всем этом позабыл.

В подъезде блочной пятиэтажки ему очень хотелось зажать пальцами нос, чему мешали сумки с продуктами в обеих руках, но, к счастью, до третьего этажа они добрались быстро. Квартира, несмотря на странную планировку, оказалась вполне уютной, а совместный процесс приготовления пищи превратил всех четверых в закадычных друзей. Фролов отметил, что его водитель весьма обходителен со случайными подругами и отнюдь не выглядит женоненавистником, как показалось ему днем. Однако, раздумывать над этим фактом он не стал, посчитав его еще одним свидетельством своеобразия провинциальной жизни.

Потом, до поздней ночи, они ели, пьянствовали и пели песни. По случайности, Света с Ликой оказались солистками университетского хора, о чем и заявили с чуть наивной гордостью после нескольких первых рюмок. Фролов предложил им спеть – будучи уверен, что они откажутся, но девицы восприняли просьбу с энтузиазмом, и уговаривать их не пришлось.

«Тут у нас все поют, – махнул рукой Толян, уже несколько захмелевший. – Весь женский пол – чем ему еще себя проявить?»

«Так уж и нечем?» – вульгарно хохотнула Света, потом посмотрела на хрупкую подругу, та вздохнула, чуть склонила голову и начала негромко:

Степь да степь кругом,

путь далек лежит…

Голоса у них и впрямь были на удивление хороши. Александр быстро размяк – и от водки, и от печальных песен – а Толян хорохорился поначалу, строя из себя сурового типа, и поглядывал на певиц снисходительно и насмешливо. Вскоре впрочем и он расчувствовался – едва ли не вытирал глаза и даже пытался дирижировать вилкой, а когда подруги вышли покурить на балкон, придвинулся к Фролову и зашептал с чувством: – «Вот же поют девчонки, а нам-то все – лишь бы их трахнуть. А они красавицы, и греха в них нет…»

Потом они опять ели, еще больше пили и пели снова и снова – уже вчетвером. Ни Александр, ни Толян не могли удержаться, хоть их пьяный вокал оставлял желать лучшего. Девушки, впрочем, не возражали; они сидели с распущенными волосами, как вакханки в языческом лесу. Глаза их пылали, словно угли, а лица, казалось, сделались старше и строже, будто часть жизни ушла в песню или в пространство за тысячи миль отсюда.

Извела меня кручина

подколодная змея… —

выводили они, глядя в темное окно, и Толян подхватывал, чуть не всхлипывая от наплыва чувств: –

догорай, моя лучина… —

и даже Фролов вспоминал вдруг давно забытые слова и вступал хриплым фальцетом, хоть до того не пел никогда и нигде.

Жрицы-вакханки двоились у него в зрачках, расплывались, делались многолики. Он видел в них молодое, девичье, и будущее, бабье, и даже старушечье – с чистой строгостью выстраданной печали. Они были не здесь – далеко отсюда; они были не вместе – их разлучали расстояния, привычные для этих мест. Но песня связывала воедино: казалось, что теперь никто не может остаться непричастным – и при том каждый был непричастен, сам по себе, одинок. Даже умереть было не страшно – все равно, что отойти в сторону, с глаз долой. Отойти, опустить веки и вспомнить все то же: даль, бесконечность…

В голове у Александра спуталось и смешалось, он забыл, где он и зачем. Он даже не заметил, как на столе вместо водочных бутылок появился большой чайник, и исчезли тарелки с остатками мяса. Все были пьяны и преисполнены любви друг к другу. Толян сидел, подперев рукой щеку, девушки прижались одна к другой, полуобнявшись и сблизившись головами.

А про ямщика знаете? – спросил у них Александр заплетающимся языком, и водитель, будто очнувшись, поддержал его: – «Да, эту-то знаешь, Светка?» Та лишь степенно кивнула, потрепала подругу по спине и начала низким сильным голосом:

Как грустно, туманно кругом…

Лика обернулась к ней и поддержала с надрывом:

тосклив, безотраден мой путь… —

а потом и Толян с Фроловым, насупившись и посуровев, стали подтягивать немного не в такт. Так, все вместе, они допели до конца главную песню российских дорожных хлябей – и замолчали, и стало ясно, что вечер сам собой подошел к концу.

«Ну чего, – Толян тяжело поднялся и поглядел на Александра, – простыни вон, в шкафу. Тебе, как гостю, хозяйская кровать, а мы со Светланой, светом моих очей, уж как-нибудь в кухне, на диване. Пошли, королева», – сказал он Свете, и та, не споря, поплыла вперед, гордая, как пава.

Миниатюрная Лика посмотрела на Фролова откровенно и с вызовом. «Это не обязательно, – сказал он быстро, смутившись чего-то, несмотря на водку. – Если хочешь, можем вообще в одежде лечь».

«Я тебе нравлюсь?» – спросила она чуть напряженным голосом.

«Конечно», – ответил он совершенно искренне.

«Тогда выключи свет, – Лика встала из-за стола, подошла к окну и раздвинула шторы. – Там, смотри, на горе какие-то огни – так красиво… А в одежде я не сплю, она от этого мнется».

Потом они сидели в полумраке, и он гладил ее по голове, впервые за последнюю неделю чувствуя, что ему хорошо. Свет фонарей с улицы позволял видеть немногое, лишь контуры предметов и странную улыбку у нее на лице – словно срисованную со старинной картины. Потом она сама затащила его в постель – заявив, что пора уже и расслабиться. Фролов был сильно пьян и помнил немногое: только ту же ее улыбку в зыбких уличных бликах и повадку резвого зверька, ищущего ласки. А еще, в какой-то момент, она уперлась ему в грудь маленькими ступнями, вся исказилась лицом и стала вдруг похожа на японскую обезьянку Нихон-дзару, непонятно как очутившуюся в пыльных российских степях.