Этот раздел мог бы назваться и по-другому: «Слова навскидку». Так получилось, что мои друзья (а среди них мои студенты, которых я тоже, конечно, причисляю к друзьям) предложили мне объяснить им несколько слов – совсем немного, полтора десятка.

Вот они – в алфавитном порядке:

1. Время

2. Гаджет

3. Диплом

4. Досуг

5. Дорогой

6. Здравствуйте

7. Карьер

8. Карьера

9. Любовь

10. Небо

11. Привет

12. Прощай

13. Солнце

14. Студент

15. Фокус

Почему именно эти слова? Я же написал: «так получилось». Набор мог бы быть совсем другим. И не таким коротким. И не столь простым. И может быть, довольно трудным для объяснения. Но… – мои друзья захотели узнать причины как раз тех пятнадцати слов, которые я перечислил. Я, конечно, удивился – коллекция получилась весьма неожиданной. Но куда деваться? Сам напросился. И мне не осталось ничего другого, как взяться за дело.

Вот только порядок слов я решил изменить и расположил их так:

1. Здравствуйте

2. Привет

3. Небо

4. Солнце

5. Время

6. Досуг

7. Гаджет

8. Дорогой

9. Любовь

10. Студент

11. Диплом

12. Карьера

13. Карьер

14. Фокус

15. Прощай

Почему? Во-первых, так удобнее мне. А во-вторых, так удобнее – уверяю вас! – читателю. Он, читатель, без труда увидит, что все слова связаны друг с другом (вообще говоря, ВСЕ слова связаны между собой, но это особый разговор); отметит, как из одного слова вытекает – выходит! выскакивает! – другое, из другого – третье, и так далее; поймет, что перед ним не просто рассказ о словах, а путешествие от слова к слову; и, наверное, удивится, что предложенные произвольные слова образуют единую, связную цепочку. В-третьих же, такая последовательность представляется мне вполне логичной: она начинается со «Здравствуйте!», а заканчивается: «Прощай». Ну разве не естественный порядок вещей?

Честно говоря, между «здравствуйте!» и «прощай» я мог бы расположить – совершенно непротиворечивым образом! – любое количество произвольных слов. Думаете, хвастаюсь? Попробуйте поймать меня на… на чем? – да на слове, на чем же еще? А можно было бы отправиться в путешествие от слова «начало» до слова «конец», хотя на самом деле в русском языке между «началом» и «концом» вообще нет никакого расстояния, это… однокоренные слова! Или проделать большой алфавитный путь от Абрикоса до Яблока, между тем как эти слова обозначают… одно и то же!

Видимо, оба пути – от «начала» до «конца» и от «абрикоса» до «яблока» – лучше прояснить сразу же. Нехорошо было бы оставить читателя в тумане загадок.

В слове «начало» корень… буква «ч». Это то, что осталось от утраченного слова «чати», которое, в свою очередь, произошло от древнерусской основы *kьnti, а эта основа крайне важна в нашем языке, ибо породила и «начало», и «конец». Главное в *kьnti – буквосочетание kьn, давшее нам слово «кон». А «кон» – это «черта», «граница», иначе говоря, то место, где что-то начинается, а что-то кончается.

Снова – поразительная изобретательность нашего языка, объединившего одним корнем совершенно противоположные слова. В других языках ничего подобного мне не встречалось.

Когда я говорю студентам на лекции: «Граничим новый бег выборов», я лишь заменяю слово «начинаем» на «граничим» и полагаю это вполне естественным.

Под «бегом» я имею в виду слово «курс» (в конечном итоге произведенное от латинского «куррере», currere, «бежать»), а под «выборами» – «лекции», поскольку слово «лекция» тоже пришло к нам – через немецкий язык – из латыни, где глагол «легере» (legere) обозначал «читать», но еще – «судить», а главное – «выбирать»: читателю (и лектору тоже) надо выбрать, чтó читать, а судье – выбрать, какой выносить приговор.

Теперь – немного о тех словах, которые с полным правом можно называть «яблочными».

«Абрикос» – это довольно сильно измененное латинское прилагательное praecoquum из выражения malum praecoquum, что означает «рано созревающее яблоко» (над превращением «прекокуум» в «абрикос» поработали византийский греческий, арабский, португальский, каталонский, а затем и русский языки). А «яблоко» – оно и есть яблоко, слово с древним индоевропейским корнем *ab(e)l, которое в английском звучит как «эппл» (apple), в немецком – как «апфель» (Apfel), в голландском – как «аппель» (appel) и так далее.

В галльском для яблока было слово «авалло» (avallo), отсюда остров Авалон.

К «яблочным» словам также относятся «апельсин» (нем. Apfelsine – «китайское яблоко»), «персик» (лат. malum persicum – «персидское яблоко»), «помидор» (фр. pomme d’or – «золотое яблоко») и многие другие.

Вот теперь можно пуститься в давно намеченное путешествие, которое начинается со слова:

здравствуйте!..

 

Здравствуйте!

Что я только что сделал? Ну, разумеется, поздоровался. И всё? Нет, не всё.

Выражение «здравствуйте!» настолько нам привычно, что мы, как правило, не замечаем его двойственности. А в этом выражении действительно два смысла.

Первый (порядок смыслов может быть и другим): словом «здравствуйте!» мы приветствуем другого человека, потому что у глагола «здравствовать» главное значение – «приветствовать». Когда-то в прошлые времена один человек вполне мог сказать другому человеку: «Я вас здравствую», – и это не было бы неправильным оборотом речи.

(Вот, например, в повести замечательного русского писателя Николая Семеновича Лескова «Грабеж», опубликованной в 1887 году, – любопытнейшее место:

«Маменька с ним здравствуются и отвечают:

– Разве вы, – говорит, – братец, не знаете, какое у нас орловское положение? Постоянно с ворами, и день, и ночь от полиции запираемся».)

Второй смысл: пожелание здоровья. И действительно, «здравствуйте!» – не что иное, как повелительное наклонение (второе лицо, множественное число) глагола «здравствовать» в значении «желать быть здоровым». Мы можем еще сказать: «Будьте здоровы!» – и это будет то же самое пожелание.

Итак, приветствие и пожелание здоровья одновременно. Насколько все же замечателен русский язык! В других языках я такого сочетания не встречал.

То, что в слове «здравствуйте» пропала буква «о», имеющаяся в слове «здоровье», не должно нас смущать: выпадение гласных, по-научному – «неполногласие», – естественная вещь в нашем языке, так же как и «полногласие». В старые времена говорили «здравый», а не «здоровый», и слово «здравствовать» произведено именно от «здравый» (лингвист сказал бы: «глагол “здравствовать” – суффиксальное производное»).

Ну хорошо. Надеюсь, читатели согласились со сказанным, и теперь они вправе задать вопрос: а само слово «здоровье» – откуда? Как оно родилось и что означает?

Вот здесь и начинается интересное. В слове «здоровье», как и полагается многим словам, есть приставка, корень, суффикс и окончание. Главная закавыка – в приставке, потому что в иных словах мы ее встречаем не часто. Эта приставка – «з-». Сейчас мы в таких случаях употребляем «с-». Замена «с» на «з» – в определенных случаях – называется озвончением. Корень же – «до– ров», и произведен он от старорусского «дорво», означавшего… ну да, «дерево». Если сложить слово «здоровье» по-новому (или, если хотите, по-старому), оно будет выглядеть так: «с + дерево». Можно проще: «как дерево».

Да, да! Наши предки, желая ближнему здоровья, советовали ему быть «как дерево»!

Тут читателю впору – в очередной раз – возмутиться. Что это значит – «как дерево»? Каким таким деревом наши предки предлагали быть собеседнику? У нас с деревьями связаны не самые «здоровые» поговорки, выражения и метафоры.

Если человеку говорят: «Ну ты дуб!» – это не значит, что ему желают здоровья, скорее отрицательно характеризуют его, человека, умственные качества.

А еще про такого человека порой говорят: «голова еловая».

Осина дала нам выражение: «дрожит как осиновый лист».

Береза – «березовую кашу»: так в старые времена именовали… порку розгами!

Сосна – «заблудиться в трех соснах».

Ива чаще всего – «плакучая».

И так далее…

Что имелось в виду под «деревом»? В том-то и дело, что никакое конкретное дерево не имелось в виду. Смысл выражения «быть как дерево» – в дереве как таковом. Высоком, раскидистом растении, обладающем завидным долгожительством, с прочным стволом и корой, защищающей от непогоды и вредителей, стойком, выносливом, непокорном… Во все времена в разных культурах «дерево» служило символом силы, крепости, дюжести, бодрости, долгой жизни – и, таким образом, здоровья. Ну конечно же, здоровья! Поэтому пожелание «быть как дерево» – очень доброе и важное. А конкретные дуб, береза или осина здесь совершенно ни при чем.

В этом месте можно было бы сделать остановку и задуматься: а не испробовать ли боковые пути? Они тоже интересные и ведут в разных направлениях. Почему бы не исследовать слова «дуб» (любители кельтской мифологии, имейте в виду: «друиды» – это «дубовые люди»!), «береза» (выражение «береза белая» – чистой воды тавтология, то есть повторение одного и того же), «осина» (как ни странно, наша осина – буквальная родственница английскому aspen, «осина»), «сосна» (серая как… заяц!), «ель» (колючая как… ёж!) и еще один-другой десяток названий деревьев? Почему бы не разобраться с самим словом «дерево» и понять, как оно связано с существительным «деревня» и глаголом «драть»? А от «деревни» можно было бы перейти к «веси», «селу», «городу», «столице»… И еще хотелось бы больше понять про полногласие и неполногласие и, может быть, открыть для себя «закон открытых слогов», сыгравший немалую роль в нашем языке.

Опасные размышления! Если мы будем так поступать, то наш путь будет ветвиться, и ветвиться, и ветвиться, и до конца маршрута мы вряд ли доберемся в обозримом будущем.

Лучше все-таки придерживаться выбранного курса, хотя без параллельных тропок мы все равно не обойдемся.

Вот я выше написал: «словом “здравствуйте!” мы приветствуем другого человека». Так-так. А что значит «приветствовать» или

«привет»?..

 

Привет

Наверное, понятно, что слово «привет» – производное от «приветствовать». Однако сам глагол «приветствовать» – тоже производное, только от той глагольной формы, которая в нынешнем русском языке не употребляется. Форма эта – «привéтити», что в старославянском языке обозначало, конечно же, «приветствовать». Если убрать приставку «при-», то получится глагол «вéтити», который в нашем старом языке значил «говорить».

Что же, «при-ветствовать» – все равно что «приговаривать»? А «при-вет», получается, – «при-говор»?! Нет, конечно. Приставка «при-» выполняла и выполняет много разных функций. Посмотрите: «при-вычный», «при-даное», «при-ключение», «при-льнуть», «пристойный», «при-частие», «при-ятный» наконец. Вполне можно (и нужно) вообразить, что «приветствовать» – это «говорить приятное».

Удивительный глагол – «вéтити»! Не менее удивительный, чем существительное, его породившее, – древнерусское слово «ветъ», обозначавшее «совет, слово». Да– да, слово! Иначе не было бы «вéтити» – «произносить слова».

Как же много слов, произведенных от «ветъ», мы употребляем ныне! Вот всего лишь несколько: вития, вече, ответ, завет, совет, обет…

«Вития». Так мы говорим (не часто, но все же говорим) про многословного оратора. Когда-то это слово обозначало просто «говорящий речь». Буква «е» заменилась на «и» – как говорят лингвисты, в результате смыслового сближения с глаголом «вить» (старославянское «ви`ти»), – и слово «вити`я» обрело дополнительный смысл: «тот, кто вьет слова», – хотя глаголы «вéтити» и «ви`ти» совершенно разные.

«Вече». Народное собрание. Событие, во время которого говорят слова.

«Ответ». Тут все понятно. Приставка «от-» обозначает направление движения слова. Тебе что-то сказали, ты – в ответ – говоришь «от» себя.

«Завет». Очень важная приставка: «за-». Человек должен отвечать «за» свои слова: говорить важное, веское, предназначенное не только для современников, но и потомков. Отсюда – «завещать», завещание».

«Совет». Казалось бы, все очень просто: приставка «со-» + корень «ветъ» = «совет». Так, да не так. Слово пришло к нам из старославянского языка, и этимологи поясняют, что родилось оно когда-то как… заимствование – правильнее называть это «словообразовательной калькой» – из греческого языка, где существовало слово «симболон» (σύμβολον), имевшее много значений: «знак; указание; лозунг; клич; призыв; разрешение; право голоса» и, наконец, «совет». Надо понимать, что русское «совет» – не перевод с древнегреческого, а именно калька, то есть слово, рожденное похожим образом. Греческая приставка «сим-» (σύμ-) – это наше «со-», а «бол» (βολ) преобразилось в «вет». Именно преобразилось, на самом деле это очень непохожие слова.

Само греческое «симболон» почти в первозданном виде тоже было заимствовано русским языком (и не только русским – оно вошло практически во все европейские языки). Это слово «символ».

Все, привал закончен. На очереди – давно обещанное слово «обет». (Читатель, который, наверное, понял, что я словами не бросаюсь – ни параболически, ни гиперболически, ни дьявольски, – должен догадаться, что тавтология в предыдущей фразе – намеренная.) Каким образом «обет» стал родственником «привета»? Неужели и здесь вмешался греческий язык со своей буквой «б», которую мы упорно заменяем на «в»? Никоим образом!

«Обет» – чисто наше, общеславянское слово, произведенное от старого глагола «обéтити» – «обещать». А «обéтити» образовано от «вéтити» – с помощью приставки «об-», – и означало это слово: говорить ОБ очень важном, говорить торжественно, клясться в том, что сказанное будет непременно выполнено.

Куда же делась буква «в» из «вéтити»? А вы попробуйте произнести «обвéтити». Не очень складно получается, правда? Вот и нашим предкам такая нескладность не нравилась, поэтому букву «в» из слова просто выкинули. Как-то резало слух – и речь – это буквосочетание «бв», поэтому, где только можно, от него избавлялись.

Было «обвлéшти» (от «влéшти» – «тащить, тянуть») – стало «облечь».

Было «обволóка» (от «волочь, влечь») – стало «оболóка», а потом – с уменьшительным суффиксом – «оболочка».

Было «обволкáти» (со значением «одевать, окружать») – стало «облакáти».

Теперь понятно, откуда взялось слово «облако»? «Облака» – это то, что «одевает», «обволакивает» небо. Удобно ли нам было бы говорить «обволокá» или «обволóки»? Вряд ли. Вот мы и не говорим. «Облака» нас вполне устраивают. (Между прочим, слова «наволочка», «волок», «волокита», «влачить», «проволока» – того же корня. А «войлок» – нет. «Войлок», к слову сказать, – древнерусское заимствование из тюркских языков. Мы лишь добавили букву «в» – так удобнее произносить, – а изначально было: «ойлык» – «покрывало, покров; кошма».) Как там я написал выше? «“Облака” – это то, что “одевает”, “обволакивает” небо…» Вот о небе сейчас и поговорим. И не забудем про облака – только подойдем к ним совсем с другой стороны.

Итак —

небо…

 

Небо

Для начала заглянем в другие языки. В немецком есть слово «небель» (Nebel), и означает оно «туман». Испанское «ньебла» (niebla) – тоже «туман». И итальянское «неббия» (nebbia). Латинское «небула» (nebula) наделено тем же смыслом. Французское «небюлёз» (nébuleuse) – «туманность». Древнеиндийское «набхас» (nabhas) имело несколько значений: «туман, облако, небо». Хеттское «непиш» (nepiš) – это опять-таки «небо».

Очень похожие слова, правда? И смысл практически один и тот же. Ничего удивительного. О таких словах говорят, что они индоевропейского характера (древнеиндийское «набхас» – тому свидетельство), и русское «небо» ничем от других в этом смысле не отличается. «Разве? – не поверит читатель. – Русское “небо” – это все-таки небо, а не туман». А вот и нет. В древнерусском языке «небо» означало именно «туман, облако». Да-да, облако, для которого нашлось и другое слово – «обволока».

Лишь со временем «небо» стало означать не туман в воздухе, не парящие в высоте белые пуховики, а именно свод над головой – небесный свод. (Множественное число от «небо» – «небеса», точно так же, как множественное число от «чудо» – «чудеса». Такой уж он у нас с вами необыкновенный, наш родной язык.)

Когда слово «небо» стало «сводом», его стали использовать и по другому назначению. Верхняя часть полости рта – тоже свод, потому и называется он «нёбом». «Нёбо» – то же «небо», только для различения одного свода от другого пришлось применить буковку «ё».

Мы в нашем языке вообще любим метафоры, метонимию и синекдохи.

Ой! Прошу прощения! Немного заговорился. Поясню.

Метафора (греческое слово, обозначающее «перенесение») – это употребление слова в переносном значении, причем перенос значения может быть основан на сходстве, сравнении или аналогии.

Метонимия (греч. «переименование») – замена одного слова другим, основанная на связи их значений.

Наконец страшное слово синéкдоха (греческое слово, которое в буквальном переводе выглядит как «полученное вместе») означает употребление части вместо целого, частного вместо общего и наоборот.

Возможно, эти стилистические фигуры нам еще понадобятся, а если нет – все равно полезно их знать.

Так вот, в нашем языке мы любим переносы значений, подстановки, подмены частных понятий общими, общих – частными. Особенно нам нравится производить слова со значением «верховный».

«Небо» стало «нёбом», то есть верхней частью полости рта.

«Голова» (верхняя часть тела) тоже обрела значение наивысшего, верховного (вспомним поговорку: «Хлеб всему голова») и породила целый ряд соответствующих слов: главный, главарь, головной, главенствовать, главенствующий.

«Макушка» стала обозначать опять-таки «вершину» или «верхнюю часть чего-либо» (в том числе и головы), хотя изначально «макушка» – это «маковая головка» и произведена от слова «мак».

Забавно.

Не могу не отметить, что подобные чудеса произошли и с латинским словом «капут» (caput, родительный падеж capitis), тоже означающим «голова». От него произошли слова «капитал», «капитализм», «капитальный», «капитель», «Капитолий», «капюшон», «капот», «капуста», «кепка», «шапка», «шапокляк», «чепчик», «шеф» и даже немецкое «капут» (kaputt; да, то самое: «Гитлер капут!»), хотя в последнем случае путь словообразования был не прямым, как может показаться, а очень долгим и извилистым.

Ну хорошо. Небо. Было «туманом» и «облаком», а стало «небесным сводом». А что в небе, кроме облаков? О, там много всего. Солнце, Луна, планеты, астероиды, кометы, звезды, космос, Вселенная. О каждом из этих слов можно многое рассказать, и любое потянет за собой вереницы других слов. Не будем увлекаться – у нас все же есть определенный курс – и выберем из перечисленного только одно слово —

солнце…

 

Солнце

Солнце. Солнышко. Солнечный. Радостные слова, разве не так? Конечно, так. Солнце – от веку источник и символ (сим-бол!) света, тепла, жизни.

Производных слов немало: подсолнечник, солнцеворот (он же солнцестояние), солнцепёк, солнечник (это, между прочим, название морской рыбы и заодно на именование большой группы простейших организмов) …

А еще наш язык в не столь далеком прошлом распоряжался такими удивительными словами (ныне, увы, забытыми), как: солнопёк, посолонь, усолонь, солнопись, солныш, солнух, солнопутье, солнцезарный, солоновать.

Солнопёк – это, разумеется, солнцепёк.

Пóсолонь означало «по солнцу».

У́солонь – не что иное, как «тень». Приставка «у-» выполняет здесь функцию отрицания, иначе говоря, у + солонь = не + солнце, то есть место, где солнца (солнечного света) нет.

Солнописью именовалась фотография, искусство света (для тех, кто понимает, что такое фотография).

Солныш – «куть в избе, бабий угол, стряпная, [место] за переборкой» (так поясняет это слово в своем Толковом словаре Владимир Иванович Даль).

Солнух – то же, что «подсолнух».

Солнцепутье – путь, который Солнце проходит по небу, иначе говоря, эклиптика.

Солнцезарный – очень жаркий («солнцезарный день»).

Солоновать – не солить (!), а ходить посолонь, то есть так, как ходит Солнце, – кругами, причем справа налево.

И во всех этих словах – корень «сол». В слове «солнце» тоже. Буковка «н» не должна нас смущать: это суффикс, которыми столь богат русский язык. И «це» тоже суффикс. А суффиксальная гласная «о» то появляется (посолОнь), то исчезает (Солнышко), – ничего особенного, про полногласие и неполногласие мы уже знаем.

А теперь сравним.

В русском языке – Солнце.

В древнепрусском – сауле (saule).

В литовском – тоже сауле (saule).

В готском – сауил (sauil).

В староанглийском – суэгл (swegl).

В староирландском – суил (suil), причем это не только «солнце», но и «глаз».

В латинском – сол (sol).

В санскрите – сурья (suryah).

О чем это говорит? Только о том, что корень слова «солнце» – древнейший. Такие корни называют протоиндоевропейскими. В «чистом» виде (а лингвисты умеют добираться до «чистых» древних корней) он выглядит так: «с (е) уол-» (*s (e) wol-) или «саеуэл-» (*saewel-). Любопытно отметить, что «-ол-» или «-эл-» в приведенных обозначениях корней – тоже суффикс (разумеется, протоиндоевропейский), в некоторых случаях он принимал форму «-эн-», вот почему в английском языке буква «л» пропала и «солнце» там – sun, а не sal или sol. А в протогерманском «солнце» – это «суннон» (*sunnon).

Если принять во внимание разнообразные суффиксы, то получается, что в слове «солнце» от древнего корня осталось только «со-»? Да, так и получается. Но… не всегда.

Все люди говорят по-разному. И все народы говорят по-разному. Я имею в виду не собственно языки, а то, КАК люди воспроизводят звуки. У этих чуть больше напрягаются одни ротовые мышцы, у тех – чуть больше напрягаются другие; по-разному работает язык; есть различия в выдыхании воздуха. Иначе говоря, произношение звуков – вещь особенная, и фонетика у каждого народа (народности, населения той или иной области, даже населения отдельных городов, сёл и деревень) – своя. По этой причине согласная буква, с которой начинается корень слова «солнце», в разных культурах обретала некий иной, особенный вид.

Вот посмотрите.

В авестийском языке «солнце» – «хвар» (hvar).

В валлийском – «хаул» или «хол» (haul).

В старокорнском (корнский – один из древних языков кельтской группы) – «хеул» (heuul).

В бретонском – «хеол» (heol).

В греческом – «хелиос», или «гелиос», или «элиос», или «ээлиос» (Ἥλιος).

Вот наконец мы и добрались до Гелиоса – солнечного божества Древней Греции. Зачем нам это было нужно? Чтобы уяснить: русский язык обрел некоторые «солнечные» слова и из латинского, и из греческого языков.

От латинского «сол» образованы слова «солярий» (мы так называем специальные места, оборудованные для загорания, а древние римляне обозначали этим словом плоскую крышу дома, подставленную лучам Солнца, и даже солнечные часы), выражение «солнечное сплетение» (прямая калька латинского «солар плексус») и даже название знаменитого фантастического романа Станислава Лема «Солярис» (в буквальном переводе – «Солнечный»).

У великого польского писателя Станислава Лема – еврейские корни. И таким образом, фамилия – тоже еврейского происхождения. Именно происхождения, но Лем – не собственно еврейская фамилия. Как это понимать? А так, что фамилия – сокращенная. Тут возможны, как минимум, две версии.

Первая. В «Словаре еврейских фамилий» фигурирует фамилия Лема. Она происходит от идишского мужского имени Лемель, а слово «лемель» обозначает овцу. Может быть, Лем – это вариант фамилии Лема? Может быть.

Вторая. В странах Западной Европы (чаще – в Великобритании) встречается фамилия Лем (Lem), и представляет она сокращенную форму имени Лемюэль. О, это древнее имя. Точнее – древнееврейское. И к тому же библейское. Был такой царь Лемуэль (в русском синодальном переводе Библии он значится как Лемуил), который слыл мудрым и любил высказывать поучения, завещанные ему матерью (Книга Притчей Соломоновых, глава 31). Лемюэль в переводе с древнееврейского означает «преданный Богу» Может имя Лемюэль быть в основе фамилии Лем? Тоже может быть.

Мне, честно говоря, больше нравится вторая версия. Конечно, «нравится» – не аргумент и не доказательство, но пояснить свое пристрастие я могу. Помните, как звали Гулливера? Ну конечно же, Лемюэль. Имя героя и фамилия писателя создают интересную перекличку между великим сатириком (и фантастом) Джонатаном Свифтом и великим фантастом (и сатириком) Станиславом Лемом.

А греческий «гелиос» подарил нам газ «гелий» (не буду приводить здесь подробности его открытия, хотя они прямо связаны с Солнцем) и целый ряд научных терминов – гелиобиология, гелиофизика, гелиоскоп, гелиореактор, гелиостанция, гелиоэнергетика.

Не забудем и про растения, обладающие «гелиотропизмом» (в переводе с греческого «гелиотроп» – «поворачивающийся за Солнцем»). Самый понятный для нас гелиотроп – подсолнечник: все знают, что он «следит» за перемещением Солнца по небу. Однако не всем известно, что подсолнечник порой выступает и как декоративная культура. В разных городах мира я видел подсолнухи, высаженные на улицах – для красоты. Как, например, вот эти подсолнухи, с которыми я повстречался в немецком городе Рюдесхайм-ам-Райн.

Между прочим, слова «геликон» (это медный духовой инструмент), «геликоптер» (вертолет) и «геликобактерии» никакого отношения к «гелиосу» не имеют. Они – от латинизированной формы другого греческого слова: «геликс», или «хеликс», или «эликс» (ἕλιξ), означающего «винтовую линию, спираль». Можете поступать с этой информацией, как вам вздумается.

Было бы несправедливо объяснить значение слова «Солнце» и не упомянуть при этом еще одну важную роль, которую Солнце играет в нашей жизни. Ведь Солнце – это… часы. Вечный – и извечный – измеритель времени. Солнце всходит, заходит, снова всходит – прошли 24 часа.

День и ночь – сутки прочь.

В древности люди определяли поступь времени исключительно по ходу Солнца, Луны и звезд – по видимому движению подвижных светил и неподвижных звезд.

А поскольку видимое движение Солнца – синоним времени, самая пора разобраться с еще одним важным словом. И слово это —

время…

 

Время

Удивительная вокабула! (Это я специально – чтобы снизить серьезный тон – заговорил по-научному; на самом деле «вокабула» – синоним слова «слово».) Я не устаю поражаться «временем» – именно как словом. В понятии «время» пока еще никто по-настоящему не разобрался…

Был и есть в русском языке глагол «вертеть». И было когда-то производное от этого глагола – слово «вертмен», с суффиксом «-мен» (не удивляйтесь! в русском языке было немало суффиксов, в которых мы сейчас никакие суффиксы не распознáем). Дальше в языке началась катавасия. Такое бывает – мы это уже видели и увидим еще не раз. Катавасия по известному принципу: «А упало, Б пропало – что осталось на трубе?»

Во-первых, произошло «упрощение групп согласных» (так принято говорить у языковедов), и из слова вылетела буковка «т». Во-вторых, «-ер-» между согласными – не без участия коварной буквы «ять» (ѣ) – превратилось в «-ре-». В-третьих, русский язык лишился носовых гласных – а ведь было время, когда русские люди говорили в нос почище французов! – и носовое «-ен» превратилось в подобие «а», после чего это «подобие» окончательно утвердилось как «я». Что осталось на трубе? Время! Именно из «вертмен» «время» и получилось!

Как так? Неужели «время» – от глагола «вертеть»? Совершенно точно! «Вертмен» означало «нечто вертящееся, вращающееся, возвращающееся», – и вот вам пожалуйста: «вращение дней», «чередование дня и ночи», то есть – «время».

Слово «ворота» также образовано от глагола «вертеть», и это вполне понятно, так что слова «время» и «ворота» – однокоренные.

А вот еще ближайшие родственники слова «время»: вертопрах, вертолет, вертел, конверт, верфь, университет, вертеп, версификация, проза.

Ничего не понятно! Верфь-то здесь при чем? А университет? А вертеп, который – это всем известно! – не что иное, как притон? И еще проза с версификацией! Хоть святых выноси!

Никого выносить не будем, но пояснить придется.

«Вертеть» – очень древний глагол, и корень его, конечно же, протоиндоевропейский. Сравните: древнеиндийское «вартате» (vartate) означает «поворачивается», латинское «вертере» (vertere) – «вертеть», авестийское «варет» (varet-) – «поворачиваться», немецкое «верден» (werden) – «превращаться». И так далее…

Заметим, что латинское «вертере» особенно близко к русскому «вертеть».

Это самое «вертере» пришло и в германские языки, где оно превратилось (пре-вратилось! – ну нигде не обойдешься без этого вращения) сначала в «хверф» (*hwerf) – «место поворота», а затем, в голландском языке, в «верф» (werf) – «место, где можно поворачивать суда» (при их постройке, например). Именно из голландского языка во времена Петра I слово «верфь» и перекочевало в русский язык.

С «конвертом» все проще. Это едва ли не прямое заимствование из латыни. Латинский глагол «конвертере» (convertere) – с приставкой «кон-», равноценной нашей «с-», – означает «сворачивать». Что мы делаем с листом бумаги, превращая его в конверт? Ну конечно же, сворачиваем его.

«Университет» – и вовсе необыкновенное слово. Как все знают, это высшее учебное заведение, где студенты получают универсальное – иначе говоря, разнообразное и всеобщее – образование. «Универсальный» означает именно «всеобщий», но – с неожиданным поворотом значения. Латинское прилагательное «универсус» (universus) употреблялось со значениями: «все вместе», «все в одном», «целостный», «всеобщий», «относящиеся ко всему на свете». А складывалось оно из приставки «уни-» (uni-), «один, единый», и причастия прошедшего времени «версус» (versus), образованного от глагола «вертере» – «вращать, обращать». Получалось: «обращенный в одно». «Вселенная» («всё на свете», «все вещи мира», «все люди мира», весь мир») в латинском языке тоже обозначалось словом «универсум» (universum): «место, где всё на свете обращено в нечто единое», и это «единое» – наш мир. Вот какой важный смысл вложен в слово «университет»: это учебное заведение, где учат всему на свете и рассказывают обо всем мире.

«Вертеп» относительно недавно стал обозначать «злачное место», «воровской притон». В старину же смысл слова был другим: вертепом называли переносной кукольный театр для уличных представлений.

Но еще раньше – в старославянском языке – «вертеп» был не притоном и не кукольным театром, а «пещерой» или «садом», причем таким садом, в котором можно было укрыться, то есть огороженным, с воротами. Как закрывают ворота? Поворачивая их на осях. Вот вам и вращение-верчение. Вертеп – укромное место, куда так просто не попадешь: там ворота, которые поворачиваются и закрываются.

Версификация – это то же самое, что стихосложение, писание стихов, на латинском языке – «версификацио» (versificatio). Как видим, здесь опять присутствует «верс-». И какой такой поворот имеется в виду? О, в стихах все очень просто. Поэт пишет строчку, затем возвращается к левому краю страницы (конечно, если писать слева направо), пишет вторую строчку, снова возвращается, и так далее. Слово «версус» (versus) в латинском языке обозначало и стихотворную строку, и просто строчку, и даже прямую линию (без всякого поворота), и… борозду. Смысл здесь вот какой. Римляне уподобляли писание стихов (и прозы тоже) вспахиванию поля: пашешь (пишешь строчку), дошел до края, вернулся к другому краю, пашешь следующую борозду (пишешь новую строку), опять вернулся, – так, глядишь, все поле и вспашешь. Или закончишь заполнять строчками страницу. В английском языке слово «вёрс» (verse) и поныне обозначает «строфу, стих, поэзию, стихи». Русский язык обошелся без этого заимствования, но слово «версификация» («версификаторство») в него все же вошло.

(Конечно, при вспахивании поля не обязательно возвращаться к другому краю, чтобы начать новую борозду. Можно просто повернуть и двигаться в обратном направлении. Если продолжить аналогию с поэзией, это означает, что и строчки – через одну – должны бежать в обратном направлении, то есть первая строчка идет слева направо, а вторая – справа налево, причем буквы пишутся в зеркальном отражении, третья строка снова нормальная, а четвертая – опять-таки обратная и зеркальная. В стихосложении есть такой метод создания стихов. Он называется «бустрофедон» – в переводе с греческого «поворот быка». Если кто сейчас, читая, начал заикаться – я не виноват.)

Наконец, «проза». Никакой «версы» в этом слове не видно, но логика, очевидно, та же: строчка, поворот, строчка, поворот… Логика создания прозаического текста, безусловно, та же, но вот смысл слова – а в нем есть секрет! – совсем другой.

В этимологическом словаре можно прочитать, что слово проза в русском языке «заимствовано в XVIII веке из французского языка, где prose < лат. prosa, эллипсиса prosa oratio «свободная речь» (в отличие от стихотворной, организованной, то есть ограниченной определенным ритмом)». Все вроде бы правильно, но, во-первых, история очень неполна (и не до конца понятна), а во-вторых, «эллипсис» откуда-то приплелся, надо еще и его объяснять.

Попробуем все же без «эллипсиса». Латинское слово «проза» (prosa) женского рода, в мужском роде то же слово выглядит как «прозус» (prosus). «Проза орацио» (prosa oratio) действительно означает «свободную речь», а еще точнее – «прямую, откровенную речь», лишенную стихотворного украшательства. Впрочем, дело не в красотах стиля и не в откровенности, а в том, что «прозус» – это более поздняя, сокращенная форма слова, ранее оно писалось «проворсус» (provorsus) и складывалось из приставки «про-» (pro-) – со значением «прямо, вперед» – и словечка «ворсус» (vorsus), причастия прошедшего времени от хорошо нам знакомого глагола «вертере» (vertere). «Проворсус» означало прямолинейное движение вперед – невзирая на какие бы то ни было повороты! Вот что древние римляне имели в виду под прозой или свободной речью. Неуклонное движение вперед. Только при таком понимании слова «проза» видна его связь с однокоренным словом «время»: и то, и другое означают «вперед, только вперед!» – при всех повторах, чередованиях и поворотах.

Ну что? Трудно? Жестоко? Непривычно? Наука о словах и впрямь непростая вещь. Пора сделать перерыв на отдых. А как у нас еще называется отдых? Правильно —

досуг…

 

Досуг

Читатель давно уже заметил, что в качестве эпиграфов к главкам этой книги я чаще беру примеры из классической литературы. Проблем нет, можно было бы цитировать и современных авторов. Но дело в том, что при изучении того или иного слова важно понять не только его ширину, то есть спектр значений, но и глубину, как историческую, так и литературную. Историческая глубина говорит о том, когда слово родилось, или вошло в разговорный язык, или было заимствовано из какого-либо другого языка. Литературная же глубина свидетельствует о том, когда слово зафиксировалось в литературном обороте, то есть окончательно стало частью нашей лексики.

Цитата из письма Александра Сергеевича Пушкина историку и литератору Василию Дмитриевичу Сухорукову ясно показывает, что в первой трети XIX века слово «досуг» занимало прочное место в русском языке. Вот только смысл в это слово вкладывался не совсем тот, который сейчас вкладываем мы. Не совсем тот, а какой же?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо заглянуть еще глубже в историю слова.

Существительное «досуг» и прилагательное «досужий» известны с XIV века, однако в памятниках письменности они встречаются редко. Скорее, их употребляли больше в разговорном обиходе. А означало слово «досуг»… «умение», «способность», «разумение». Вот, например, что было написано в кабальной грамоте XIV века: «варить по досугу… как могн». То есть «варить по разумению… насколько возможно». А в диалектах русского языка и сейчас можно встретить выражение «человек с досугом», то есть «человек с умением».

Причина такого значения слова таится в глаголе, от которого оно произведено: досягать. А «досягать» – значит «доставать», «дотягиваться», и поэтому первое значение слова «досуг» – «достижение», затем – «успех», далее, по достижении успеха, – «возможность располагать своим временем по собственному разумению» (понятно: если хорошо сделал свое дело, можно и расслабиться) и наконец «отдых»: время, оставшееся после достижения результата, то есть после работы.

Прилагательное «досужий» еще в XV веке означало «искусный», а позднее – «способный, преуспевающий». Увы, мы потеряли это значение когда-то высокого слова и теперь употребляем прилагательное «досужий» чаще всего в пренебрежительном, даже презрительном смысле: «досужие разговоры».

Почему я с такой уверенностью об этом говорю? А вы обратили внимание на корень слова досягать? Это «-сяг– ». «Ну и что? – слышу я возражение. – Мало ли какие там корни бывают. Сяг, шмяг, подумаешь…»

Нет, так нельзя. «-сяг-» – очень важный корень. Глаголы «досягать» (и «достигать»), «посягать», «присягать» – производные от старославянского глагола «сягати». Хотите, чтобы было именно по-старославянски? Пожалуйста. Сейчас вернем на место юс малый, и – готово: сѧгатн (кириллическое Н читалось как «и», потому что происходило от прописной греческой буквы «эта» Н, а собственно кириллическое «н» походило на латинскую букву N). «Сягати» означало «касаться, доставать» (а в некоторых диалектах – даже «прыгать» и «скакать»).

Существовало и короткое существительное с тем же корнем – «сяг» (сѧгъ). Это расстояние, на которое можно было… Что? Ну, конечно, шагнуть. Потому что «сяг» со временем стал «шагом» (замена «с» на «ш» не должна нас смущать: таким же манером «скора» стала «шкурой»). Юс малый (ѧ) сдал позиции, превратившись в «а», еще в одном случае – из «сяга» родилась «сажень», старинная мера длины. Хотя саженей в Древней Руси было множество, главная – это все же прямая, или простая, сажень: расстояние от конца пальцев одной руки до конца пальцев другой (если, конечно, руки развести в стороны).

Немаленькая величина – более полутора метров. Попробуй дотянись. Или, как сказали бы наши предки: «А ну-ка досягни!»

Вернемся к «досугу». Понятно, что во времена Пушкина у слова еще сохранялся возвышенный смысл: «наполненное разумением время отдыха», приравниваемое к «вдохновению». Однако уже наползал и смысл сегодняшний. У того же Пушкина в «Евгении Онегине» (глава восьмая, стих XII) читаем:

М-да… А для того чтобы скрасить пустой досуг, гаджетов у Онегина не было. Что??? Я сказал «гаджет»? Ну, раз сказал, значит —

гаджет…

 

Гаджет

Странное дело. У этой главки целых три эпиграфа. И почему в двух случаях упоминается «гашетка», а вовсе не «гаджет»? И при чем здесь вообще «Анна Каренина»?!

Минутку, минутку. Всему свое время.

Слово «гаджет» вошло в русский язык в течение последних двух десятилетий – в числе других, столь же тупых и бессмысленных заимствований из английского языка: девайс, мерчандайзинг, консалтинг, нейминг и так далее.

«Тупых»? Может быть, я чересчур резко высказался? Пожалуй, даже слишком мягко.

В чем причины этих заимствований? О, их много! На первом месте, пожалуй, лень: брезгливое нежелание подбирать в русском языке адекватные слова, абсолютно точно обозначающие то, что скрывается за заимствованиями. Далее – пренебрежение к родному языку. Отсутствие языкового вкуса, а если не вкуса, то – языкового чутья. Незнание своего собственного языка (да-да, именно незнание!). Непонимание чужого языка, из которого заимствуется то или иное слово. И так далее… Пример «гаджета» все это нам хорошо покажет.

Но сначала: когда он появился, этот самый гаджет, в русском языке?

Время можно установить довольно точно. В 1999 году на американские экраны вышел фильм режиссера Дэвида Келлога «Инспектор Гаджет», в котором действует неустрашимый борец с преступностью Джон Браун, он же инспектор Гаджет (его блестяще сыграл Мэттью Бродерик): в этого «Гаджета» вмонтированы 15 тысяч «гаджетов», то есть устройств для борьбы с криминальными элементами (слово «устройств» выделено не случайно). Фильм довольно быстро появился и у нас – сначала в пиратском варианте, а затем в кинопрокате и на лицензионных видео– и цифровых носителях.

Игровому фильму «Инспектор Гаджет» предшествовал комедийно-детективный мультипликационный сериал с тем же названием – он вышел в свет в 1983 году, но до наших экранов дошел лишь два десятка лет спустя: телеканал «РЕН ТВ» показывал его с сентября 2001 года по февраль 2002-го.

Отметим 2001 год. Он довольно важен для наших целей. Именно в этом году слово «гаджет» попало и в словарь – в онлайновый «Словарь бизнес-терминов» на сайте «Академик.ру».

Пожалуй, именно с 2001 года словечко «гаджет» начало победоносное шествие по нашей лексике. Я не припомню, чтобы оно употреблялось в 1990-е, а в 1980-х его в русском языке и в помине не было.

Возможно, кстати, что на популярность слова повлиял и великий писатель-фантаст Станислав Лем: его эссе «Logorhea», в котором фигурирует «гаджет» («Ilość zbędnych gadżetów elektronicznych na rynkach światowych zwiększy się wielokrotnie»), появилось в русском переводе Виктора Язневича (р. 1957) 17 декабря 2002 года (журнал «Компьютерра»).

Так что же означает слово «гаджет», уже зафиксированное и в «Русском орфографическом словаре Российской академии наук»?

Вот определение из «Нового словаря иностранных слов» (2009): «га́джет (англ. gadget – штуковина, прибамбас) – модное приспособление, техническая новинка. Напр. коммуникатор, блендер и пр.».

А вот определение из уже упомянутого «Словаря бизнес-терминов»: «Гаджет. От англ. gadget – приспособление – портативная техническая новинка с цифровыми технологиями – карманный компьютер, сотовый телефон с добавочными функциями, авторучки с набором электронных услуг (шариковая ручка как телефон, фотокамера и т. п.), ноутбуки, часы, браслеты, электронные книги, универсальные плейеры для презентаций и др.».

Определения можно перебирать довольно долго, но ведь нас интересует происхождение слова, правильно? Вот этим и займемся.

«Гаджет» действительно пришел к нам из современного английского языка, где gadget означает «приспособление, принадлежность, устройство». Однако так было не всегда.

В английском языке слово утвердилось довольно недавно – в середине XIX века, – и не просто в языке, а совершенно конкретно: в морском сленге. Британские моряки позаимствовали французское словечко «гашет» (gâchette) и переиначили его на свой лад. Для каких целей? А вот для каких.

Вообразим парусный корабль середины позапрошлого века. Это очень сложное транспортное средство. Паруса (гроты, фоки, бизани, брамсели, бом-брамсели, бим-бом-брамсели и так далее), мачты с их стеньгами, такелаж (тросы, лини, концы, блоки, цепи, крючья…) – голова может пойти кругом. А ведь все большие и маленькие детали судна имеют свои названия, порой замысловатые, – разве можно запомнить их в полном наборе?! Матросы и не запоминали. Они придумали общее словечко для всяких штуковин – «гаджет» (сначала писали gadjet, позднее gadget) – и употребляли его всякий раз, когда не могли вспомнить (или НЕ ЗНАЛИ!) названия того или иного приспособления. Вообразить моряцкий разговор тех времен довольно просто:

– Эй, Джон, подай мне вон ту хреновину.

– Эту хреновину или вот эту?

– Да нет… (дальше непечатное)! Я же сказал: вон ту хреновину, а не эту и не эту.

Можно ли в приличной книге употреблять слово «хреновина»? Как не стыдно, ай-ай!

Но ведь несколькими абзацами раньше я пояснил: слово – из морского сленга. А в сленге есть слова и похлеще, «хреновина» – самое безобидное.

Иначе говоря, слово «гаджет» ничего, кроме «штуковины», «фиговины», «хреновины», и не обозначало. Лишь позднее, уже в XX веке, слово остепенилось, стало вести себя прилично и принялось обозначать «приспособления» и «устройства» вообще.

Но о происхождении «гаджета» помнить полезно. Повторю: это сленговое словечко, применяемое тогда, когда говорящий… не знает или не помнит названия того, о чем он говорит!

Допустим, допустим. А французское gâchette в таком случае что обозначает? Ну, это совсем просто. Во французском языке -ette – уменьшительный суффикс, а gâche, слово, известное еще с XIII века в форме gaiche, означает «скобу» (например, скобу замка), «крюк» или «застежку». Иначе говоря, gâchette – это всего-навсего «крючок».

Что такое современный гаджет, всем известно. А вот это «гаджет» старинный. Он же – деталь древнего ружья со спусковым крючком, то есть гашеткой. По-французски: platine gachette fusile, то есть «замок ружья с гашеткой».

В XIX веке слово «гашетка» – в значении «спусковой крючок» огнестрельного оружия – утвердилось и в русском языке. В «Словаре языка Пушкина» его все же нет, а в языке Льва Николаевича Толстого – пожалуйста. Только в «Анне Карениной» (1877) оно встречается четыре раза. А еще в «Дьяволе» (1889), в «Отрочестве» (1854) …

Правда, русский язык обошелся с французским gâchette по-своему. Наша речь словно «не заметила» французского уменьшительного суффикса -ette и добавила свой: -к-. Получилось слово с двойным уменьшением; если правильно перевести, получится «крючочек».

Этот «крючочек» – суровое слово. Не забудем: в русском языке «гашетка» означает «приспособление для приведения в действие спускового механизма автоматического огнестрельного оружия».

И еще одно добавление. В замечательном, фундаментальном «Этимологическом словаре русского языка» под редакцией Н. М. Шанского читаем: «Гашéтка. Заимствовано из франц. яз. в начале XX в. Впервые отмечается в Словаре Чудинова 1908 г.».

Постойте! Как это «впервые отмечается»! А что тогда делать с «Отрочеством» Льва Николаевича Толстого, опубликованном в 1854 году? Там, в главе XIV, именуемой «Затмение», черным по белому написано: «…под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: “А ну-ка, любезный, пойдем”?»

Именно так: «…пожать гашетку…».

Ну что же, иногда и этимологические словари ошибаются. К сожалению, этимологи и лингвисты не так часто заглядывают в художественную литературу, а хотелось бы…

Возможно, повесть Л. Н. Толстого «Отрочество» – одно из первых произведений русской прозы, где употреблено слово «гашетка». Если так, получается, что «гашетка» вошла в русский литературный обиход практически тогда же, когда слово «гаджет» обрело свое место в английском морском сленге.

Маленькое, но открытие.

А лингвистические открытия дорогого стоят.

Вот и прозвучало следующее слово из нашего списка:

дорогой…

 

Дорогой

Странно, не правда ли?

Слово «дорогой» имеет два отчетливо разных значения в русском языке. Не то чтобы совсем уж противоположных, но – разных.

«Дорогой» – это «любимый», «близкий сердцу», «желанный».

И в то же время «дорогой» значит «имеющий большую цену», «предполагающий немалые затраты», «обладающий высокой стоимостью».

Как такое могло произойти в пределах одного языка? Может быть, это два разных слова?

Во многих этимологических словарях так и объясняется. Мол, общеславянское «дорогой» в смысле «любимый» – от индоевропейской основы *dorgъ, означающей «хороший, годный». А такое же общеславянское «дорогой» = «дорогостоящий» – от индоевропейского корня *dher-, «держать».

Может быть, может быть…

Однако те же словари приводят странные примеры. Словацкое drahý – это «дорогой» в обоих значениях, но dražba – вовсе не «дружба», а «аукцион». Чешское drahý – опять-таки «дорогой» в обоих значениях, однако draho – это «дорожать», для «дорожить» в чешском языке другие слова – važiti si, ceniti. Польское drogi – также «дорогой» в двух значениях, при этом drogo – «дорожать». Примеры можно множить и множить.

Кстати, в Толковом словаре живого великорусского языка Владимира Даля все значения слова «дорогой» – в одной упаковке, без подразделения на «1)» и «2)»:

«Дорогóй, црк. дрáгiй, драгóй, цѣнный, многоцѣнный, сравнительно много стоющiй; нужный, полезный, желанный, уважаемый; любимый, любезный, высокоцѣнимый; противоп. дешóвый, сходный».

В чем тут дело? А давайте посмотрим на слово «дорога» – уж больно подозрительно оно похоже на «дорогой» (в любом значении).

«Дорога» в русском языке произведено от слова дор, «расчищенное место», и то, и другое берут свое начало в глаголе дьрати, то есть «драть». А ведь все правильно! Чтобы проложить дорогу, нужно расчистить место, выдрать траву и деревья, только тогда тропа становится «торной» – гладкой, ровной, годной для передвижения. Вот и первый мостик от слова «дорога» к слову «дорогóй»: годный, иначе говоря, хороший. Но ведь и усилия надо приложить, чтобы тропа стала дорóгой; затратить определенные ресурсы; как сейчас сказали бы, «инвестировать в строительство трассы». Вот и второй мостик: «дорóга» – «дорогое сооружение».

Надо заметить, что слово «дерево» – тоже от глагола «драть»: в изначальном смысле – «выдранное или ободранное» растение. И «деревня» – совсем рядом: это «пространство, где деревья выдраны», «место, очищенное от леса» (опять-таки: строительство деревни – недешевое удовольствие).

Версия, объединяющая «дорогу», «деревню» и прилагательное «дорогой» в обоих смыслах, представляется мне наиболее подходящей.

Именно поэтому на первой лекции по этимологии я обращаюсь к студентам со словами, которыми начал эту книгу: «Будьте как драные, годные старатели!» Я никого не хочу обидеть! Просто слово «деревья» заменяю на «драные» (по причине, указанной выше), а «дорогие» заменяю на «годные», что в этимологическом смысле одно и то же.

О «старателях» мы еще поговорим.

Но из двух современных значений прилагательного «дорогой» лучшее, конечно же, то, которое служит синонимом слов – вспомним В. И. Даля – «желанный, уважаемый; любимый».

Любимый… Совершенно очевидно, что следующее слово —

любовь…

 

Любовь

Еще одна языковая загадка. Что же тут загадочного? Любовь, она и любовь и есть.

А вот смотрите: любовь, любимый, любящий, возлюбленный, любезный, любой, лютый…

С первыми пятью словами все понятно: они явно однокоренные. А вот «любой» здесь при чем? Оно, кажется, совсем другого происхождения. И еще «лютый» – с какого такого боку припёку? Это что же, «лютый зверь» – значит «любимое животное»?

Увидим. И про бок-припёк тоже поймем.

Но сначала – «любовь».

Любой лингвист мгновенно скажет: это слово индоевропейского происхождения. Тому есть множество подтверждений. Есть немецкое прилагательное lieb, означающее «милый, дорогой, любимый».

Есть английское существительное love, «любовь» (в разных языках «б» и «в» поразительно легко меняются местами). Есть латинское существительное libido – «желание, влечение; страсть, сладострастие, жажда наслаждений» (а во множественном числе – libidinis – это и вовсе «эротические сценки»).

В древнеиндийском было выражение – lubhyati, «чувствует неодолимое желание». А в старославянском существовало слово любы, от которого как раз и произошла «любовь» (в формах косвенных падежей – суффикс -в-: родительный падеж любъве, винительный падеж любъвь и так далее). Имелось и прилагательное любъ, означавшее «любый, любимый, желанный».

Вы обратили внимание? «Любый»! Мы сейчас так не говорим, а когда-то это слово обозначало именно «любимый». От прилагательного «любый» до прилагательного «любой» – всего один шаг. Чтобы его сделать, лучше всего процитировать хороший этимологический словарь:

«Соврем. любой < любый (после упрощения под ударением сильного редуцированного ы в о и утраты слабого конечного ь) “милый, дорогой” < “возбуждающий любовь, страсть, неодолимое желание”… Исходное значение – “возбуждающий неодолимое желание”, затем – “любимый, милый, дорогой”, далее – “тот, который при свободе выбора нравится больше” и, наконец, – “всякий”».

«При свободе выбора…» Вот что мне больше всего нравится в паре любый / любой! «Любимый» в русском языке – это тот, которого выбираешь свободно, самостоятельно. В самом строе речи заложено: «любимый» – значит «не навязанный», что бы там ни говорили «Домострои».

Я не знаю другого языка, где прослеживалась бы такая же связь.

Он действительно «великий и могучий», наш родной язык!

Хорошо, хорошо, скажет скептик, а как быть со словом «лютый»?

Я не раз уже подчеркивал, что наш язык гибкий, или, говоря научно, флективный. В нем очень много флексий – суффиксов, приставок и окончаний (если кому-то нравится наукообразие, могу сказать иначе: очень много аффиксов – префиксов, инфиксов, суффиксов и постфиксов). Именно за счет флективности у нас – поразительное многообразие словесных форм.

Мы и сейчас пользуемся разнообразными приставками и суффиксами, но в прошлом их было гораздо больше. По правде говоря, они никуда не делись – просто мы перестали их замечать и склонны считать те или иные части слова принадлежащими к корню, в то время как на самом деле к корню они не имеют никакого отношения.

Характерный пример – как раз прилагательное «лютый». Здесь корень – не лют-, а лю-, что касается буковки -т-, то она не более чем суффикс.

А корень лю– тот же самый, что в слове… да-да, «любовь». Первоначально лютый означало буквально «возбужденный», и лишь со временем слово начало обретать новые значения, которые постепенно вытеснили старое: «возбужденный» – > «раздраженный» – > «разгневанный» – > «гневный» – > «яростный» – > «злой».

Каждый год на лекциях по этимологии я предлагаю студентам «задавать» мне слова, они это с удовольствием делают, а затем я рассказываю, откуда взялось то или иное слово, какой путь прошло и почему обрело именно тот смысл, который мы вкладываем в него сегодня.

Каждый год среди предлагаемых мне слов обязательно фигурирует «любовь». Если выстроить рейтинг популярности слов (не всех слов вообще, а слов, которые мне «задают»), то «любовь», безусловно, займет первое место в этом списке.

Все понятно: молодость, бурление чувств, студенты…

студент…

 

Студент

Песня «Во французской стороне…» широко известна. Замечательная музыка Давида Тухманова, чудный перевод великолепного переводчика Льва Владимировича Гинзбурга (1921–1980)… Я прекрасно помню, когда эта песня появилась: альбом Давида Тухманова «По волне моей памяти» вышел в 1976 году. Кстати, тогда это еще не называлось «альбомом», просто – «пластинка»; но пластинка – великолепная! И песня, которую исполнили Игорь Иванов и вокальная группа ансамбля «Надежда», тоже не называлась по первой строке – «Во французской стороне»: она именовалась «Из вагантов».

Все бы хорошо, но перевод Льва Гинзбурга (еще раз повторю: потрясающего переводчика!) все же трудно назвать переводом. Это скорее вольное переложение. Переложение – чего? Есть множество указаний – как в Интернете, так и в бумажных источниках, – что речь идет о песне из знаменитого сборника поэзии вагантов (средневековых странствующих поэтов) «Кармина Бурана», что в переводе с латыни означает «Песни Бойерна». Эту песню называют еще «Прощание со Швабией».

Но вот что удивительно. В «Кармина Бурана»… нет такой песни. Среди всех поэтических и драматических текстов, соединенных в этом сборнике – а их 254, – «Прощание со Швабией» не значится.

Это стихотворение вошло в сборник «Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов», но и там прямо не указано, что оно из «Кармина Бурана»: «Прощание со Швабией» помещено в раздел «Безымянные поэты. Из “Carmina Burana” и других сборников». Видимо, к славным «Песням Бойерна» его причислили по ошибке. И опять-таки по ошибке назвали автора песни «безымянным поэтом».

Потому что как раз автор у «Прощания со Швабией» имеется. Это знаменитый французский поэт и богослов XII века Вальтер Шатильонский (ок. 1135 – ок. 1200). Он написал большое количество произведений – его перу принадлежат сатирические, лирические и даже политические стихи, пасторали и прочее. В том числе – песенка о школяре, уехавшем из Швабии во Францию, чтобы учиться в Парижском университете (правда, справедливости ради надо заметить, что не все литературоведы согласны с такой атрибуцией стихотворения).

Интересный человек был этот Вальтер Шатильонский, поэт, богослов, каноник и хулиган (если принять во внимание его особенно задиристые стихи и песни). В истории он остался под шестью (!) именами:

Вальтер фон Шатильон (немецкое),

Готье де Шатильон (французское),

Гуалтерус де Инсула,

Валтерус аб Инсулис,

Гвалтерус де Кастильоне,

Гальтерус де Кастельоне (последние четыре варианта – латинские).

Имя Вальтер – типично германское. На древнегерманском waltan означало «управлять», а heer – «войско», в сумме получается – «главнокомандующий». Латинское Гуалтерус (Гвалтерус, Гальтерус) и французское Готье – формы все того же имени.

Кастельоне – фамильное прозвище. Если бы Вальтер именовался по тому городу, где он родился, то поэт носил бы имя Вальтер Лилльский. Если бы он получил прозвище по городу, где провел свои последние годы, перед тем как умер от бубонной чумы, то был бы Вальтер Амьенский.

Тем не менее поэт остался в исторической памяти как Вальтер Шатильонский – по городу Шатильон-на-Марне, куда он бежал из Англии и где преподавал.

Во Франции немало городов и городков с названием Шатильон – это французская трансформация римского слова castellionum , «маленькая крепость».

Прозвища «де Инсула» и «аб Инсула» (в переводе с латыни это «островной» или «с острова») объяснить сложнее. Возможно, причина кроется в том, что в 1170 году Вальтер перебрался во Францию из Англии, то есть «с острова».

Зачем эти подробности в книге, посвященной словам, а вовсе не средневековой поэзии? Сейчас поясню. В переводе Льва Гинзбурга дважды упоминается интересующее нас слово «студент». Любопытно, а что там в латинском оригинале? Вот так новость! В стихотворении Вальтера Шатильонского никаких «студентов» нет.

Есть studia – «занятия». Есть studii, иначе говоря, «учащиеся». А вот student как таковой отсутствует. Что бы это значило? Может быть, переводчик и здесь допустил вольность, употребив слово, которого в ту пору – в XII веке – еще не было в обиходе?

Мне вовсе не хочется бросать тень на очень уважаемого переводчика, да и нервировать читателей я тоже не собираюсь. Успокойтесь, пожалуйста. Было такое слово, было, но оно только-только входило в европейские языки. Во всем корпусе текстов «Кармина Бурана» student встречается всего три раза.

Интересное было время – XI – XII века. Начинались университеты: Болонский (1088), Оксфордский (конец XI века), Парижский (между 1150 и 1170), Моденский (1175), Кембриджский (1209), Саламанкский (1218), Падуанский (1222), Неаполитанский (1224), прочие… Конечно, учащихся там молодых людей нужно было как-то называть. Вот и позаимствовали из старой доброй латыни слово «студент». Только не сразу: процесс вхождения «нового старого» слова был довольно длительный. Британские этимологические словари, например, утверждают, что в английском языке слово student закрепилось лишь в 1350 – 1400 годах. Правда, глагол to study, «учиться», пришел несколько ранее – во второй половине XIII века.

В русском языке слово «студент» известно с XVII столетия. Например, в третьем томе «Памятников дипломатических сношений с державами иностранными» (десять томов этого издания выходили в Санкт-Петербурге с 1851 по 1871 год) можно найти выражение «тот студент», датируемое 1660 годом. А в «Архиве» князя Бориса Ивановича Куракина (1676–1727) – в томе первом, относящемся к 1705 году, значится следующее: «… есть академия, в которой бывает студентов… по 700 человек».

В любом случае в начале XVIII века «студент» в нашем языке стало уже самым обыкновенным словом.

Так что же оно все-таки означает, это непростое и, как выясняется, противоречивое слово «студент»?

Ничего особо сложного в нем нет. Student– – это причастие латинского языка, образованное от глагола «студере» (studere). Существительное, произведенное от того же глагола, – «студиум» (studium).

Наверное, уже понятно, что «студере» означает «изучать», «учиться», «заниматься», «штудировать» (в этом последнем слове, заимствованном из немецкого языка, связь с латынью проявляется особенно отчетливо). Однако «учиться» и «изучать» – далеко не первые (и к тому же поздние) значения глагола «студере». На первом, изначальном месте среди значений стоят: «усердно работать», «прилежно трудиться», «концентрироваться на чем-то», «не жалеть сил», «прилагать все усилия», иначе говоря – «стараться что было мочи».

Понятно, что слово «студент» долго входило в европейские языки из латыни: кому хочется из кожи лезть? А как-нибудь поспокойнее нельзя? Нельзя!

Быть студентом – значит очень и очень стараться. И само слово «студент» – очень важное, наделенное высоким смыслом.

Вот почему я и обращаюсь к студентам на своих лекциях с особым приветствием, называя их «годными старателями» («дорогими студентами»).

Тот, кто старается, – он, конечно же, старатель!

И этот старатель в конечном итоге, разумеется, получит

диплом…

 

Диплом

«Диплом» – простое слово, хотя весьма и весьма занятное. Только сначала надо разобраться, что это за приставка такая – -ди?

Во многих случаях эта приставка, доставшаяся нам из греческого языка, означает «удвоение». Вот лишь несколько примеров: диполь (обладающий двумя полюсами), диада (совокупность двух взаимосвязанных объектов), дихотомия (разделение надвое), диморфизм (наличие у одного вида организмов двух форм) и так далее. Может быть, и в «дипломе» то же самое? Следует только понять, что означает странный корень -плом.

А не надо ничего понимать! Потому что корня -плом не существует. Слово «диплом» действительно говорит об удвоении, только приставка здесь – не -ди, а -дипло («вдвое»), тоже греческая. Надо сказать, греки были довольно искусны в изобретении разного рода приставок.

Тогда получается, что корень – буква «м»?! Тоже неверно: «-м» (правильнее «-ма») – суффикс.

Что же, мы зашли в тупик? Приставка есть, суффикс наличествует, а корень пропал?

Ничуть не бывало. Греческое «диплома» (δίπλωμα) – это отглагольное существительное, и означает оно «удвоенное», «сдвоенное», «сложенное вдвое», а глагол, подаривший это слово, выглядит как «диплоуно» (διπλώνω), «удваивать».

Словом «диплома» древние греки называли любую бумажку (это у нас бумажка, а у них были листы пергамента), сложенную вдвое: официальный документ, рекомендательное письмо, грамоту, свидетельство о чем-либо.

Я специально выделил три слова курсивом, чтобы подчеркнуть те значения, с которыми «диплом» пришел в русский язык – это произошло в начале XVII века.

Есть в нашей родной речи и другие слова с приставкой «дипло-». Биологи знают «диплококки» – округлые бактерии, обычно встречающиеся парами (греческое «коккос» – не путать с кокосом! – это «зерно, семя, ягода»). Гораздо большему кругу людей известно слово «диплодок» – название огромного травоядного динозавра. Когда в 1877-м впервые был найден окаменелый скелет этого ящера, ученые вычислили его размер. Оказалось, новооткрытый динозавр был настоящим дылдой – его рост при жизни составлял около 27 метров (девятиэтажный дом!). А годом позже американский палеонтолог Чарлз Марш дал ящеру имя – «диплодок»: дипло– – удваивающий префикс, а «док» – от греческого докос, «луч, балка, брус, шест». Но вовсе не потому, что динозавр вымахал «в два шеста» ростом, а по той причине, что у него было особое строение костей хвоста: в нижней части этих костей имелись двойные отростки.

Как бы то ни было, но буквальный смысл слова «диплом» – «сложенный вдвое».

А «дипломат»? Может быть, здесь корень -мат? Часть слова матема, «знание» (вспомним «математику»)? Увы, нет. После дипло– всего лишь суффиксы -ма– и -т. Так что «дипломат» – тоже «сложенный вдвое», «согнутый пополам». Это этимологическая истина, и против нее я пойти не могу.

Конечно, дипломатам приходится гнуться. Куда деваться? Такая уж у них работа. Вместе с тем это очень важная и увжаемая профессия.

Так же как диплом – не просто «сложенная бумажка», а важный документ. Без него – например, без диплома о высшем образовании – не сделаешь

карьеры…

 

Карьера и карьер

Слова «карьер» и «карьера» предложила в этот список моя очень добрая знакомая, всерьез интересующаяся этимологией. Вопрос ее звучал так: «Связаны ли в этимологическом смысле слова, которые в женском и мужском роде имеют разное значение? Например, карьер и карьера».

Я, конечно, объяснил моей знакомой происхождение двух предложенных слов, но вдаваться в подробности мужского и женского рода не стал – это не простая история, к тому же требующая примеров.

Эта книга – именно то место, где можно кое-что объяснить. Тем более что и сейчас составители некоторых словарей полагают, что все дело именно в роде слова. Вот, пожалуйста, пример:

«РАЗЛИЧИЕ В ГРАММАТИЧЕСКОМ РОДЕ:

• карьéр – место открытой разработки полезных ископаемых; самый быстрый конский бег, ускоренный галоп.

• карьéра – успешное продвижение по службе» 67 .

Может, было бы очень хорошо, если бы наш язык был устроен просто и понятно, и все были бы счастливы. Однако суровая практика разбивает подобные надежды в пух и прах. (На радость лингвистам и этимологам!)

Как читатель уже заметил, данной главке предпосланы целых три эпиграфа. И это не «аттракцион неслыханной щедрости», как выразился герой знаменитой советской кинокомедии, а жестокая необходимость.

У М. Е. Салтыкова-Щедрина «карьера» – в смысле «продвижение по служебной лестнице; достижение известности, славы» – имеет привычный для нас вид: это слово женского рода.

А вот у Н. В. Гоголя в «Мертвых душах» та же карьера – неожиданным образом! – мужского рода: «карьер».

Слово «карьер» – «место открытой разработки неглубоко залегающих полезных ископаемых» – мы употребляем только в мужском роде.

Но посмотрите на текст сенатского указа, датированного 1797 годом: там – «угольная кариера».

Что за причуда?

Надо сказать, эти слова в русском языке довольно долго вели гендерную (как сказали бы сейчас) войну: мужской и женский род «карьера» и «карьеры» (или «карьеры» и «карьера») никак не могли установиться. Лишь во второй половине XIX века употребление этих слов становится таким, какое нам, сегодняшним, мыслится совершенно «естественным»: в Словаре В. И. Даля (1863) «карьер» (каменоломня) уже однозначно мужского рода (в этимологии такое расхождение одинаковых слов мужского и женского рода с последующим закреплением грамматической формы называется «расподоблением»).

И то – как мы уже видели, этот «карьер» имеет у нас два значения: 1) каменоломня; 2) бег лошади; самый быстрый аллюр, ускоренный галоп.

Пора наконец разобраться, откуда они взялись, эти «карьеры».

Слова, которые представляются нам практически одинаковыми, на самом деле совершенно разные.

Карьер – в смысле «каменоломня», а не «бег лошади» – происходит от французского carrière. Таким своеобразным манером французы переиначили латинское слово «куадрария» (quadraria) – «каменоломня», «место добычи камня». А «куадрария» происходит от «куадра» (quadra) – «четырёхугольник, кирпич»: ведь выломанным камням придавали именно такую, прямоугольную форму, чтобы в дальнейшем строить дома, ограды, мосты, виадуки и прочее. (Кстати, ломти хлеба – четырехугольной формы – древние римляне называли тем же словом. А в еще более далекую эпоху – например, во времена Трои – такие четырехугольные ломти служили подставками для кушаний или тарелками; на латинском языке они назывались «патулэ куадрэ», patulae quadrae, буквально «открытые квадраты».)

«Куадра» – это женский род (ну вот, подумает читатель, опять началось). В мужском роде (а для латинян – в среднем!) – «куадрум». Ничего особенного. «Куадрум» порожден латинским же «куаттуор» (quattuor), означающим числительное «четыре». Ничего подозрительного не замечаете? Куаттуор… четыре… Это слова одного происхождения (разумеется, индоевропейского). Здесь же, совсем рядом, – греческое «тетарес», литовское «кетури», древнеиндийское «катвара» и много других похожих слов, в разных языках обозначающих одно и то же: четверку.

Можно приблизить слово к нашему произношению – получится «квадрум». Ну да, конечно! «Квадрат», «квадратура», «квадросистема», «квадратичный», «квадрант», «квадрига» – все от него, от «квадрума». И еще слова «кварта», «квартал», «квартальный», «квартет», «квартира», «квартирант». А также (тут поработал французский язык, превратив qu– в c-, как он это сделал с «карьером») – «кадр» (во всех значениях; исходное – «прямоугольная рамка»), «кадрить», «кадры», «кадровик», «каре» и даже «кадриль» (танец, в котором участвуют две пары, если учитывать французскую версию происхождения слова; прямоугольный танцевальный зал – «куадрилья», quadrille, – если учитывать версию испанскую).

Короче говоря, «карьер» – прямой родственник «кирпича». И это вполне логично.

Слово «карьера» тоже заимствовано из французского и, казалось бы, произведено от того же слова: carrière. Только вот беда: во французском языке эти слова – разные! Лингвисты сказали бы: характерный случай омонимии – так называется явление, когда разные по значению слова звучат и пишутся одинаково.

В этом случае французское «карьер» (carrière), означающее «быстрый ход», «путь экипажа», «бег», восходит к латинскому «каррус», carrus (итальянское «карро», carro), – «телега, повозка».

Восходит… Это восхождение было не таким уж и прямым. Сначала в латинском языке возникло выражение «виа карариа» (via cararia) – «дорога колесниц», «путь для колесных экипажей». Затем оно стало обозначать дорогу вообще. В средневековом итальянском и старо– провансальском слово «виа» отпало за ненадобностью, а «карария» превратилась в «каррьера» (carriera). Во французском языке XVI века уже вовсю употреблялось слово «карьер» (carriere) – «дорога; беговая дорожка; скаковой круг; ипподром». Пока еще речь идет только о физическом передвижении или пути для такого передвижения. Переносный смысл у слова «карьера» возникнет только в самом конце XVIII века.

Ведь телега, повозка, колесница не стоят на месте, их главное назначение – двигаться, поэтому и слово «карьер» (в русском языке сначала «карьер», а потом «карьера») стало обозначать продвижение, только не повозки, а человека – по ступенькам социальной иерархии.

Следует отметить, что латинское «каррус» породило как английское «кар» (car), в нынешнем значении – «автомобиль», так и нашу «карету». Получается, что «карьера» и «карета» – близнецы-сестры.

Остается лишь добавить, что слово «каррус», из-за которого весь этот сыр-бор, – не… латинское! (Извините, я сознательно ввел вас в заблуждение – пускай только на несколько минут, пока вы читали предыдущие абзацы.) Римляне позаимствовали это слово у галлов. А на галльском слово «каррос» (karros) означало двухколесную боевую повозку. Боевую! Так что слово изначально – грозное. Кельтское «каррос» (галльский – это один из кельтских языков, давно уже вымерший) породило древнеирландское и валлийское «карр» (carr), бретонское «карр» (karr), а в английском слилось с англо-французским «кар» (carre), пришедшим все-таки из латыни.

Вот и происходят со словами как в разных наречиях, так и в пределах одного языка —

фокусы…

 

Фокус и фокус

Странно. Если в предыдущей главе название из двух слов было оправдано – как выяснилось, «карьера» и «карьер» два очень разных слова, то здесь почему два «фокуса»?

Причина проста. «Фокусы» в русском языке – тоже очень разные слова.

1. Есть «фокус» как точка пересечения лучей.

2. И есть «фокус» в смысле «трюк».

С этим интересно разобраться. Именно в том порядке, в каком я эти «фокусы» расположил.

Что будет с бумагой, если на ней сфокусировать солнечные лучи, вооружившись лупой? Конечно, бумага загорится. Вот только не надо наводить солнечные лучи на собственную кожу – будет больно, и образуется ожог, скорее всего, нешуточный. И упаси Господи, если кто-нибудь посмотрит через лупу на Солнце. ЭТОГО НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ! Можно вмиг ослепнуть.

Что происходит при фокусировании солнечного света? В точке пересечения лучей повышается температура, там становится очень горячо – как в печке.

Так вот «фокус» (focus) – это и есть «печка» в переводе с латинского языка. «Печка, очаг, камин, топка, огонь». В русском языке слово «фокус» звучит точно так же, как оно звучало на классической латыни, хотя к нам оно пришло из немецкого языка относительно недавно – триста лет назад, в Петровскую эпоху.

Другое дело – откуда «фокус» взялся в латыни. Ответ на этот вопрос очень труден. В таких случаях в словарях помечают: «происхождение неизвестно». Зато известно, кто именно впервые использовал латинское слово «фокус» для целей математики и физики, обозначив им «точку сведения лучей». Это был великий немецкий астроном, математик, механик и оптик Иоганн Кеплер (1571–1630): возрождение древнего слова произошло в 1604 году.

Может быть, то, что я только что написал, многим известно. Зато следующий поворот темы – это очередной словесный «фокус» (уже во втором значении слова).

Знакомое всем слово «фойе» (фр. foyer) – тоже… очаг. В XIX веке во Франции, а если точнее, то во французском театре, этим словом называли «зеленую комнату» – помещение, где проводили время актеры, в данный момент не занятые на сцене. «Фойе» означало «теплое место», «уютное место» – ну да, «очаг», в том же смысле, в котором мы употребляем это слово, говоря «домашний очаг». В старофранцузском языке было слово foier, только в давние времена, ну, скажем, в XII веке, оно не было театральным термином и означало буквально «печь, печку, очаг». А «вылупилось» это фойе – в силу особенностей французского языка – из латинского «фокариум» (focarium), существительного среднего рода, произведенного от прилагательного «фокариус» (focarius), что можно перевести как «очаговый», «имеющий отношение к очагу» – тому самому «фокусу» (focus) в первом значении.

Теперь – о «фокусе» № 2. Это слово существует только в русском языке, почему и помечается в словарях как «исконное». Но разумеется, родилось оно не на наших просторах. «Фокус» в смысле «трюк» – это сокращение словосочетания «фокус-покус», до сих пор бытующего в русском языке, а «фокус-покус» – наша переделка английского «хокус-покус» (hocus-pocus), известного с начала XVII века.

В том самом славном столетии – как, впрочем, во всех прочих до и после – по городам и весям старой доброй Англии (ну, разумеется, не только Англии, только в других странах они назывались иначе) бродили фокусники, жонглеры, глотатели огня и прочие «чудотворцы», а также жулики и мошенники, выдававшие себя за «чудотворцев» (этих было гораздо больше).

В Англии их называли «хокусами-покусами» или «Хокасами Покасами» (Hocas Pocas). Почему? Я сейчас передам слово одному человеку, он и поведает нам почему.

«…Я расскажу об одном человеке… который бытовал во времена короля Якова и с той поры в течение долгого времени называл себя Его Королевские Величия великолепнейший Хокус Покус, а именовался он так, потому что, выполняя каждый свой трюк, обыкновенно произносил: Хокус покус, тонтус талонтус, ваде целеритер юбео, – темную смесь слов, дабы ослепить глаза зрителей и дабы его трюк прошел более гладко без всякого разоблачения, потому что когда и глаза, и уши зрителя всерьез заняты, не так-то просто раскрыть трюк и распознать жульничество» [курсив – в соответствии с оригиналом. – В. Б.].

Это цитата из любопытнейшей книги Томаса Ади «Свеча во мраке», вышедшей в 1656 году. Ее полное название таково: «Свеча во мраке, или Трактат, касающийся природы колдуний и колдовства и могущий послужить советом судьям, шерифам, мировым судьям и членам большого жюри о том, что им делать, прежде чем они вынесут приговор тем, кто привлечен к суду не на жизнь, а на смерть в качестве колдуний. Написано Томасом Ади, магистром искусств. – Лондон. Напечатано для Р [обе– рта] И [ббитсона] с целью продажи То [масом] Ньюберри в “Трех львах” на Корнхилле у биржи».

Томас Ади (XVII век, точные даты рождения и смерти неизвестны), английский врач и гуманист, отважно боролся с суевериями и предрассудками, отстаивал свободу совести, защищал женщин, обвиненных в колдовстве, и вообще, судя по всему, был славным человеком. За свою жизнь он написал три книги, в которых обличал охоту за ведьмами, а самая известная из них – как раз «Свеча во мраке». В ней Томас Ади (его порой называют у нас Томас Эйди, и это неправильно) много говорит о «хокусах-покусах», но для наших целей вполне достаточно цитаты, приведенной выше.

Почему я так уверенно говорю, что надо писать «Ади», а не «Эйди»? Ну просто я знаю происхождение этой фамилии, вот и все. Фамилия « Ади » (иногда писалось Adie ) получила некоторое распространение в Англии и Шотландии в средневековые времена. Она представляет собой уменьшительную форму фамилии, произведенной от имени «Адам», а это имя стало популярным, после того как к XII веке крестоносцы стали возвращаться из Святой Земли. Само имя « Адам » – древнееврейское и означает: «человек», «земля», «глина», «красная глина» и даже «красный цвет», потому что по легенде (не библейской) Бог слепил человека именно из красной глины.

Действительно, куда как просто затуманить мозги слушателей псевдолатинской бессмыслицей и показать несколько дешевых трюков, в то время как народ стоит, разинув рты, а сообщники «хокуса-покуса» деловито обчищают карманы и искусно срезают кошельки.

«Хокус покус, тонтус талонтус, ваде целеритер юбео» – действительно бессмыслица и действительно псевдолатинская, но, возможно, за этой фразой кое-что кроется. Английский прелат Джон Тиллотсон (1630– 1694) в том же XVII веке высказал предположение, что «хокус-покус» – не что иное, как сознательное искажение благословения, произносимого во время мессы или литургии: Hoc est corpus meum – «Сие есть тело Мое».

Так это ли нет, сказать трудно, но можно допустить, что похожесть бормотания шарлатана на литургические слова повышала доверие к жулику. Толпа благоговейно внимала, не ведая о том, что денежкам пора сказать

«прощай»…

 

Прощай

Мне довольно трудно выполнить наказ, содержащийся в эпиграфе. Я уже много сказал в этой книге, и мне ничего не остается, как прояснить давно обещанное слово «прощай» и только после этого проститься с читателем.

Может быть, не все мне поверят, но слова «прощать» и «прощаться» – при всей их похожести кажется, что слова эти совсем разные, – на самом деле разные глагольные формы одного и того же слова.

И слово это – простить. Как, неужели «проститься» – то есть сказать кому-то «до свидания!» – значит «простить»?

Ну да, так оно и есть. А для того чтобы уяснить это, надо понять, как образовалось слово и какой путь оно прошло.

«Простить» образовано за счет глагольного суффикса от древнерусского прилагательного простъ. В современном виде это прилагательное выглядит как «простой», но слово это совсем не простое. Простъ когда-то означало «свободный». Да-да, не «простецкий», не «сермяжный», не «посконный», а именно – СВОБОДНЫЙ.

Сильное, мощное слово.

И «простить» означало – «освободить»: от грехов, долгов, обязательств… Да много от чего можно освободить человека, если пользуешься правом личной свободы и уважаешь свободу другого.

Когда люди прощаются, они тоже освобождают друг друга – от собственного присутствия.

Так все просто?

Нет! Так все – свободно!

Законный вопрос: почему «простой» означало «свободный»?

Давайте внимательно присмотримся к этому слову. Про– – явная приставка, а -ст– – корень. Приставку про– (pro-) мы позаимствовали из латинского языка (а латынь, в свою очередь, – из греческого). У нее много значений: «перед», «вместо», «для», «в обмен на», «как», «через», «до». Приводить примеры бесчисленного количества слов с этой многозначной (а порой многозначительной) приставкой не буду, скажу лишь, что нам сейчас важнее всего тот смысл, который выражается словами «перед», «впереди».

Корень -ст– – тот же, что в глаголе «стоять». Очень распространенный корень. И очень древний – конечно же, индоевропейского происхождения. Он виден в немецком глаголе stehen, «стоять», и немецком же существительном Stadt, «город», то есть «стоящий на земле». В древненорвежском «стадр» (staðr), «место, остановка, город», в шведском «стад» (stad), тоже «город», в голландском «стеде» (stede), «место», и так далее.

Ну а уж русских слов с этим корнем – великое множество: стать, стоячий, становиться, становление, станция, статья, стан, станица, штат, штатский, штатив и даже наст («на + ст» – это то, что находится над уже давно выпавшим, слежавшимся, стоячим снегом). Продолжать не буду. И так все понятно.

Вернемся к прилагательному «простой». «Про-ст-ой». «Впереди» + «стоять».

Расстилающийся впереди (о просторе).

Стоящий впереди (о человеке). А раз впереди кто-то стоит – возможно, он и должен там стоять. Он – свободен. Но и я, стоящий здесь, тоже свободен. Он – простой, но и я про-стой. И те, кто стоят за мной, опять-таки про-стые. Мы все простые. То есть мы – свободные люди.

Нелишне добавить, что в словенском языке prost, -а, -о – это «свободный», prostost же означает: «свобода». И в чешском языке prostý, -á, -é – наряду с «простой, несложный», еще и «свободный от чего-либо».

Важные слова – «простой» и «простота».

И «простить», «прощать», «прощаться» – не менее важные слова.

Мне осталось проститься с читателем и попросить у него прощения за то, что я здесь рассказал. Вдруг кому-то не понравились эти бесконечные блуждания от слова к слову. Но если даже не понравились – возможно, этот кто-то освободит меня от угрызений совести. И сам станет свободнее.

Да, последнее. Раз дал слово – надо выполнять.

…щеколда…

 

Щеколда

Я специально поставил в качестве эпиграфа выдержку из Словаря Владимира Ивановича Даля. Уж больно мне нравятся забытые ныне, совершенно напрасно выпавшие из языка «клямка», «плямка», «запирка», «щеколдить»…

Может быть, еще вернутся?

Слово «щеколда» – не из самых сложных. Хотя этимологические словари из осторожности и указывают, что «происхождение неясно», объяснение они тем не менее дают. Скорее всего, «щеколда» пришла к нам из немецкого языка, только мы с ней разобрались по-своему (этимологи называют такое изменение слова «переоформлением»). У нас стало «щеколда», а в немецком было Steckolt – «засов». В этом Steckolt соединились два слова: глагол stecken – «совать, вкладывать» и holt (в современном немецком – Holz: «дерево»). Получается – «деревянная задвижка».

А откуда в «щеколде» конечный слог -да? Ну, это уж наше, родное.

Суффикс -д– присутствует во многих словах: езда, страда, борода, борозда, узда, кувалда, балда и так далее, и так далее.

«Щеколда» в качестве завершающего слова понадобилась мне вот зачем.

Мне не хочется запирать эту книгу на тяжелый висячий замок. Пусть уж лучше в конце будет «деревянная задвижка».

Вдруг читателям придутся по душе удивительные приключения слов и им захочется узнать побольше?

Как только я об этом узнаю, мы вместе с читателями дружно отодвинем засов, откроем калитку, а там… покажется новый сад слов, с фантастическими деревьями и запутанными дорожками.

Кто знает? Посмотрим…