Сначала было темно. А вокруг — невидимая гладкая стена. Потом тесная темнота надоела ему; он слегка ударил клювиком по преграде и тихонько запищал. Темнота не отступила, но кто-то, бывший снаружи, сказал:

— Первый проклёвывается.

Он понял, что говорят о нем, и снова ударил. Раздался треск, и показалось маленькое светлое пятнышко.

И он стал бить своим слабым клювиком в этот просвет снова и снова. Наконец скорлупа подалась, и он оказался на свободе.

Кто-то невидимый убрал ненужные теперь скорлупки и подвинул теплый свет поближе к нему.

— Вот так.

И он почувствовал, как мокрый пушок, покрывающий его тельце, быстро высыхает.

Он устал, закрыл глаза и заснул. Сквозь сон он слышал, как пищат его соседи, как они стучатся и как раскалываются их скорлупки.

Он проснулся оттого, что впервые в жизни почувствовал голод. Он поднял вверх свою головку с полуоткрытыми глазками, раскрыл клювик и запищал.

— Сейчас, сейчас, — раздалось откуда-то сверху, и что-то удивительно вкусное попало ему в рот. Он торопливо проглотил кусочек и снова поднял вверх раскрытый клювик. И снова его покормили. А по потом еще раз. А потом он устал и заснул.

* * *

Так продолжалось изо дня в день. Как только он просыпался, кто-то давал ему кусочки мясного фарша.

Кто за ним ухаживает, он не видел. Потому что он вообще пока еще видел плохо.

Но постепенно он начал различать все то, что его окружало.

Первым обрел контуры теплый желтый круг. Это была лампа. Потом проявились белые стенки ящика его нового дома. Затем — блестящий пинцет, приносящий ему пищу.

Постепенно и в огромном, заботливом существе вырисовывались детали — руки, держащие пинцет, голова, на которой сначала обозначились глаза, а затем — и рот, оказавшийся источником Голоса. Наконец через неделю все соединилось в единое целое — в Человека.

Рядом за белыми стенками слышался писк его соседей, греющихся под своими лампами и которых Человек тоже кормил. Он слышал, как они жадно насыщались.

Через полторы недели Человек аккуратно сложил когтистые пальцы каждого птенца, просунул их в металлическое кольцо, а затем осторожно передвинул его выше — на цевку.

— Это вам первый подарок, — произнес он.

* * *

Шли дни. Он рос. Однажды он смог приподняться и заглянуть через стенку своего ящика. В соседних сидели странные существа, покрытые сероватым пухом, с огромными когтистыми лапами, крючковатыми клювами, большими карими глазами и крыльями-культяшками, на которых пробивались темные перья.

Некоторые существа дремали под лампами, другие просто таращились, двое или трое, вытягивая шеи, заглядывали в соседние отсеки, а один уже начавшим грубеть голосом орал, требуя еды.

На стене висело большое зеркало. В нем отражались коробки с птенцами. В одной из них коробок он увидел себя — и понял, что он такой же, как и все: уродливое, с начинающими пробиваться перьями, с несуразно большими лапами крючконосое создание.

* * *

Он подрос, окреп, и его вместе с другими птенцами стали ненадолго выносить из комнаты. Оказалось, что за ее стенами — огромный мир. В синей вышине светила лампа, гораздо более яркая, чем та, под которой он грелся в комнате. Стен там не было вовсе, зато вокруг стояли высоченные зеленые колонны, в которых кто-то отрывисто чирикал, по серым тропинкам бегало, покачивая длинных хвостиком, какое-то маленькое существо. Оно иногда взлетало в воздух, что-то ловило и снова опускалось вниз.

* * *

Через полтора месяца, после того как он появился на свет, в комнату пришел Человек. Он внимательно осмотрел каждого птенца, пересадил всех в одну большую коробку, а затем куда-то унес. Человек оставил в комнате только одного, — того самого, который вылупился первым.

— А это тебе второй подарок — новые опутенки. — С этими словами он надел птенцу на каждую лапу по короткому мягкому кожаному ремешку. — Привыкай. А завтра я тебя перенесу в новый дом.

* * *

Новым домом оказался деревянный кружок на высокой подставке, стоящий посреди газона. Человек привязал к опутенкам веревку, а другой ее конец закрепил на подставке круглого насеста.

— Вот, теперь ты здесь будешь жить. Осваивайся, знакомься с соседями, — сказал Человек и ушел.

Соседей было около десятка. Они сидели вокруг на таких же деревянных «грибах»-присадах. Один — огромный, большеглазый, с ушами. Спину другого, тоже очень большого, украшали белые пятна. Третий, поменьше ростом и с полосками на груди, сверкал злыми желтыми глазами. Еще один с красивыми черными бакенбардами рассматривал новичка большими карими глазами. Такие же глаза были и у других сидящих рядом пернатых. Птенец долго всматривался в одну кареглазую птицу. И с удивлением обнаружил, что сегодня уже видел такую же. Когда его самого сегодня проносили мимо зеркала.

Вскоре появился Человек, хозяин этого птичьего двора, и стал всем раздавать желтых неподвижных цыплят. Его соседи оживились. Ушастый молча раскрыл свои широченные крылья, а тот, что с белыми пятнами на спине, хрипло заклекотал.

Новичок испугался, взмахнул крыльями и полетел. Но ремешки не пустили его, и он плюхнулся в траву.

— Оказывается, ты и летать уже умеешь, — заметил Человек и положил на его насест цыпленка. Но новосел был так напуган, что, не обращая внимания на еду начал, взмахивая крыльями и отчаянно крича, бегать на привязи по газону вокруг своей присады.

— Ничего, осваивайся, — сказал Человек и ушел.

Соседи птенца насытились, расселись по своим местам и успокоились. Только желтоглазый, быстро проглотив угощение, полетел к новичку. Тот шарахнулся было в строну, но напрасно — нападавший, остановленный своей веревкой-должиком, рухнул в траву.

Около часа птенец дергался, пытаясь освободиться и, натягивая привязь, кружил вокруг стоящего на ножке деревянного «гриба». Потом он вспорхнул и сел на присаду. Но так разволновался, что своего цыпленка съел только под вечер.

* * *

Птенец постепенно привыкал и к своему дому и к своим соседям. Все птицы, в том числе и глазастый (который иногда страшно ухал по ночам), оказались безобидными. Самым неприятным был желтоглазый, который даже после того, как съедал свою долю, все так же нехорошо озирался не только на соседей по газону, но и на щебечущих в кустах воробьев, бегающих по земле трясогузок или порхающих в небе ласточек. Однажды этот тип сумел лапой ловко поймать щегла, неосторожно опустившегося рядом. Желтоглазый молниеносно разорвал его и съел.

Прошло время, и новичок приспособился к своему новому жилью. Осмелевшая, подросшая и окрепшая птица уже вместе со всеми хрипловато орала, издали завидев Хозяина, несшего ведро с кормом.

Птенец узнал, что вокруг живут не только пернатые. У стены дома иногда пробегало четвероногое мяукающее создание, а за ним обычно с громким лаем гналось другое. А однажды мимо прошло целое стадо рогатых зверей, таких огромных, что птенец долго и заворожено смотрел им вслед.

* * *

Раз в день Хозяин подходил к какой-нибудь присаде, отвязывал должик, сажал птицу себе на левую руку, защищенную от острых когтей большой синей перчаткой, и куда-то уносил. Через час он возвращался. Птица по-прежнему сидела у него на перчатке, но казалась очень усталой. Кроме того, ее голову полностью закрывала красивая кожаная шапочка, — только клюв выдавался из специальной прорези.

Человек осторожно сажал птицу на место, привязывал ее должиком к присаде, снимал клобучок и уходил.

* * *

Однажды Хозяин появился перед птичьим газоном не один, а в компании и начал рассказывать гостям о своих питомцах.

Филина все узнали сразу, а про других хищников пришлось давать объяснения.

— Самый большой, вот тот, с белыми пятнами на плечах, — это орел-могильник. Правильнее его было бы называть королевским орлом. И действительно, по облику — царская птица.

— А остальные тоже орлы?

— Нет, остальные — это сокола. И один ястреб — вон он сидит. Как матрос в тельняшке — у него на груди поперечные темные полосы по светлому фону. Но это только у взрослых такой вот рисунок. А у молодых пестрины продольные.

— Какие у него неприятные глаза, — заметила одна дама, — зато у соколов какие красивые. Карие! А какие выразительные!

— Действительно красивые, — откликнулся Хозяин. Недаром раньше на Руси говорили про красавиц: «Брови собольи, очи сокольи!» Я думаю, эта поговорка появилась после татарского ига — ведь у славян глаза светлые. Но продолжим. Не о красавицах, а о соколах. Вон тот, контрастный, с серой спиной, белым брюхом и черными «баками» — это сапсан. А остальные все балобаны.

— Андрей (и птенец узнал имя Хозяина), а почему у балобанов окраска разная? — спросил кто-то из экскурсантов.

— Это всё различные подвиды, из различных частей нашей когда-то необъятной родины. Из Казахстана, Средней Азии, из Крыма, с Алтая.

— А здесь такие птицы живут?

— И в наших местах когда-то балобаны гнездились. Когда-то эта птица обычной была, а потом редкой стала. Лет пятьдесят назад последнюю гнездящуюся пару наблюдали. С тех их пор и не встречали. Вот из-за них-то наш питомник и был создан. Мы их разводим и в природу, на волю выпускаем.

— И вот всех этих? — спросил кто-то, кивая на газон с хищными птицами.

— Нет, не этих. Эти — демонстрационные экземпляры. Зоопарк, так сказать. К человеку привычные. И потом здесь только одна птица местного подвида, — и Андрей показал на соколенка. — А остальные — из других мест. Поэтому выпускать их здесь нельзя. Чтобы, так сказать, сохранить чистоту крови.

— Андрей, вы как расист говорите.

— Не как расист, а как селекционер, вернее как зоолог. Зачем же нам в европейской лесостепной зоне выпускать алтайских птиц? Надо реакклиматизировать те подвиды, которые здесь раньше обитали.

— И что, вот этого, единственного из всех, и отпустите, а остальные всю жизнь в неволе будут сидеть?

— Нет, и этого не отпустим. Молодежь, кому воля уготована, вон в той вольере находятся, — и Андрей показал на металлическое сооружение, напоминающее огромную кастрюлю без крышки.

— Бедненькие, как же они там живут, ведь там ни одного окошка нет.

— Конечно, нет. Ведь они не должны к людям привыкать, а значит, — не должны их видеть. Там окошек нет, зато и крыши тоже нет. Вернее она сделана из мелкой сетки. Они там внутри прекрасно себя чувствуют. Свободно летают.

— А эти бедолаги, значит, не летают, — и экскурсант снова повернулся к птичьему газону.

— Еще как летают. Ведь это ловчие птицы. Сейчас пойдем посмотрим, что они умеют делать. Выбирайте любого.

— Вот этого, — кто-то показал на соколенка.

— Только не этого. Он же младенец. Не обученный совсем. Этой весной только на свет появился. А я лучше вот этого возьму, аса, так сказать, — и Андрей посадил себе на перчатку темного балобана.

— А чем вы их кормите?

— Да вот, цыплятами.

Андрей достал из черной сумки, висевшей у него через плечо, мертвого цыпленка и бросил его тетеревятнику. Тот мгновенно проглотил птенца.

— Ой, цыплят жалко, — запищали экскурсантки.

— Да ведь это хищники, такие же, как и ваши кошки. Они другими животными питаются, так в природе заведено. Правда, однажды я видел сокола-вегетарианца. Мне сказали, что у одной бабушки в соседнем селе живет сокол. Я к ней поехал — разузнать. Действительно, сокол. Живет прямо у нее в избе. А она его родимого по доброте душевной кормит, как может. Исключительно оладушками. А он за ней все время по всему дому бегает, крыльями трепещет — есть просит. А она ему оладушки все время жарит. Я когда эту птицу увидел, — чуть не заплакал, — настолько она худая была. Привез я этого сокола в питомник, накормил мясом, а он и сдох. А насчет цыплят, — так ведь это отход из инкубатора соседней птицефабрики. — И Андрей, бросив еще одного птенца вечно голодному тетеревятнику, направился с соколом на руке к «летному» полю.

Экскурсанты гурьбой двинулись за Андреем, на ходу расспрашивая про атрибуты соколиной охоты — перчатки, клобучки, опутенки и бубенчики.

* * *

А еще через несколько дней к молодому балобану подошел Андрей, снял его с присады и посадил на синюю перчатку.

Сокол тут же попытался улететь, но опутенки не пустили, и он повис на них вниз головой.

— Давай, забирайся, — сказал Андрей балобану.

Сокол, отчаянно хлопая крыльями, после нескольких неудачных попыток взгромоздился на перчатку. Андрей шевельнул рукою, балобан испугался, рванулся было вверх, снова повис на ремешках, но потом вновь взлетел на руку Андрея. Так повторялось несколько раз.

Наконец молодой балобан, с трудом удерживая равновесие полураскрытыми крыльями, немного успокоился и остался на руке.

— Умница, — похвалил птицу Андрей. — Другим это надо объяснять несколько дней. — На вот, — он достал из большой кожаной сумки, висевшей у него на боку, кусочек цыпленка.

* * *

Балобан понял, что самое безопасное место — это синяя сокольничья перчатка. Там его никто не трогает, и там его кормят. И с каждой новой тренировкой он все уверенней сидел на руке Андрея.

Сокольник ежедневно брал балобана на перчатку и подолгу носил его с собой. И птица увидела, что мир не ограничивается газоном, как он не ограничивался размером скорлупы, его коробкой и комнатой с зеркалом, в котором он впервые увидел свое отражение. Мир был гораздо обширней и интересней.

Оказывается, хищные птицы сидели не только на присадах. В стороне стояло несколько вольер, в которых жили около двух десятков балобанов, сапсанов и кречетов.

— Вон твоя мамка, — сказал однажды Андрей, поднеся своего воспитанника к вольере, в которой сидела крупная серая птица. — А рядом — твой родитель. Правда они тебя не высиживали и не кормили — ведь ты инкубаторский. Так что это только твои биологические родители, а настоящий твой родитель — это я.

Во дворе стояло огромное округлое металлическое сооружение. Из-за его железных стен иногда слышался шум крыльев и приглушенный клекот множества птиц. Некоторые голоса показались соколенку знакомыми.

— Узнал? — спросил Андрей, посмотрев на прислушивающегося молодого балобана. — Там твои братья и сестры. Готовятся к вольной жизни. Только неизвестно, кто из них будет счастливей — ты или они.

Из низких вольер раздавался непрекращающийся лай.

— Пойдем, познакомимся, — предложил Андрей. — Может с некоторыми из них тебе охотиться придется.

В вольерах сидели собаки — гончие, пойнтеры, борзые.

— Вот с этой, скорее всего, — сказал Андрей и открыл вольеру с пойнтером. Пегая сука с визгом выскочила из дверцы и, виляя хвостом, завертелась вокруг Андрея.

Соколенок испугался, рванулся, взмахнул крыльями, и, как всегда, повис на опутенках.

Собака ткнула влажным носом в висящего вниз головой балобана и снова запрыгала вокруг Андрея. А птица, взмахнув крыльями, забралась на перчатку.

— Ну, вот и познакомились, — подытожил Андрей. — Может, по осени перепелку совместно добудете.

И человек с соколом на перчатке и с собакой, изнывающей от радости оттого, что ее не оставили в вольере, а взяли с собой, пошли дальше.

Вдали, на лугу балобан увидел мычащих рогатых животных. Таких огромных, что у него даже дух захватило.

Андрей заметил интерес балобана.

— Нет, это не твоя добыча, — сказал он. — Твоя добыча вот, — и Андрей подошел к сараю, небольшое оконце которого была забрано металлической сеткой. За ней страстно ворковали голуби.

— С одним из них ты встретишься, и надеюсь, поймаешь.

Потом Андрей остановился у крольчатника.

— Ну и это тоже может когда-нибудь станет твоей добычей. Зайцы так же выглядят. Большого ты, конечно, не возьмешь, но зайчонка — вполне.

Андрей понес соколенка на газон, на родную присаду. Но перед тем как снять птицу с руки, он достал из сумки небольшую кожаную шапочку и поднес ее к балобану.

— Надо привыкать к клобучку, — сказал Андрей и попытался надеть шапочку на голову соколенка.

Птица не понимая, что от нее хотят, отвернулась, отвела назад голову, потом шарахнулась в сторону и повисла на опутенках. Андрей подождал, пока балобан заберется на перчатку.

— Надо привыкать, — терпеливо повторил он и снова попытался надеть клобучок. Соколенок снова взлетел и снова повис.

Только с шестой попытки сокольнику удалось водрузить клобучок на голову птице.

— Молодец, — похвалил он балобана.

Погруженный во тьму соколенок почувствовал, что его куда-то несут, что перчатка опускается, что что-то коснулось его груди. Он осторожно, помогая крыльями сохранить равновесие, сделал шаг и оказался на знакомой присаде. Андрей привязал его должиком, а сам ушел.

— Посиди пока так, в темноте, — сказал он на прощанье.

Соколенок обнаружил, что, оказывается, и по звукам можно определить все, что происходит вокруг. Сначала он услышал удаляющиеся шаги человека и слабый цокот когтей по асфальту сопровождающей его собаки, затем вычленилось раздававшееся из куста воробьиное чириканье, потом — мычание коров, после этого в далекой вольере хрипло заклекотал сокол, и ему тут же стал вторить сосед по газону — орел. Знакомые звуки успокоили его, и соколенок задремал.

* * *

— Все спишь? — разбудил балобана голос Хозяина. — Понравилось в клобучке? Хорошего помаленьку, давай снимать. — И соколенок вновь увидел свет.

Хозяин положил на присаду кусочек цыпленка.

— Это тебе за страдания, — сказал Андрей, наблюдая, как балобан торопливо глотает угощение. — Завтра начнем работать. Но перед этим я тебе сделаю еще один подарок. — И он мягкими ремешками прикрепил к каждой лапе птицы по легкому звонкому бубенчику.

* * *

Работа сначала не показалась молодому балобану трудной. Его отнесли в поле. Там стоял столб с деревянной перекладиной. Андрей снял сокола с перчатки, привязал к опутенкам тонкую длинную бечевку — чтобы тот невзначай не улетел, и посадил птицу на перекладину. Затем сокольник отошел на несколько метров от столба, вытащил из сумки кусочек цыпленка, и зажав его в перчатке, вытянул руку, показывая угощение птице.

Балобан принялся требовательно кричать, часто взмахивая крыльями.

— Нет, так не пойдет. Надо работать, — настаивал сокольник. — Еда сама никогда не приходит. Ее добывать надо. Сегодня тебе нужно просто подлететь к ней, — и продолжал издали показывать соколу кусочек цыпленка.

Птица на столбе истошно орала минут десять. Наконец она собралась с духом и полетела, по-птенячьи не расправляя до конца крылья и часто трепеща ими. Но точно приземляться балобан еще не мог, поэтому он промахнулся и, пролетев мимо перчатки, неуклюже опустился на землю.

— Ну-ка забирайся, — сказал Андрей, подманивая его цыпленком.

Голодный балобан сидел на земле и хрипло орал. Андрей ждал. Соколенок видимо обессилел от своего крика и замолк. Андрей немного опустил руку в перчатке, наклонив ее так, чтобы с земли балобану было видно лакомство. Соколенок закричал снова, но не двинулся с места. Андрей опустил перчатку еще ниже. Тогда птица, помогая себе крыльями и отчаянно крича, побежала по земле, последние полметра пролетела, с трудом села на перчатку, и хотя ее этому никто не учил, расправила крылья и, заслонив ими добычу от несуществующих соперников, стала жадно есть.

— Хорошо, — похвалил сокола Андрей. — Теперь повторим, — и снова унес балобана на перекладину.

На этот раз сокол орал уже меньше, затем взлетел, звеня бубенчиками, устремился к сокольнику и сел на перчатку.

Усвоившего и этот урок сокола покормили, потом надели клобучок и отнесли на присаду.

* * *

Уже через несколько дней после начала обучения соколенок стремглав летел к хозяину на перчатку в надежде получить угощение. И всегда получал его.

А еще через день Андрей вынес его за питомник, в открытое поле, и подбросил его вверх.

— Давай-ка полетай, — сказал сокольник.

Балобан взлетел, сделал круг, высматривая перчатку, но не увидел ее, — Андрей спрятал руку за спину. И только после третьего круга птице «дали добро» на посадку.

* * *

На следующий день на этом же поле с балобана сняли клобучок и пустили в полет. Он сделал большой круг, вернулся к Андрею и с удивлением обнаружил, что желанный цыпленок находится не на привычном месте, — то есть в перчатке Хозяина, а прикреплен к лежащему на земле черному, кожаному, овальному предмету, отдаленно напоминающему птицу. У него были и хвост и крылья. Не было только головы и лап.

Сокол сделал еще несколько кругов, завис над Андреем, внимательно осмотрел перчатку, но цыпленка в ней не обнаружил. Затем, решившись, опустился рядом с чучелом и содрал с него угощение.

На следующий день хозяин просто тянул вабило с цыпленком (и балобан пешком догонял его), а через неделю начал крутить вабило на веревке. Балобану, для того, чтобы поесть, пришлось на этот раз ловить кожаное чучело на лету. Поймал он его только с восьмого раза и очень устал.

* * *

Тренировки шли каждый день. Андрей запускал сокола рано утром и вечером, когда было прохладно, чтобы птица не уставала. И каждый раз Андрей все быстрее крутил вабило с желанным цыпленком, но сразу же замедлял лёт черной мишени, когда набравший высоту сокол камнем падал на нелепое кожаное чучело птицы. Но и тогда сокол получал награду не сразу. Балобана, уцепившегося лапой за вабило, Хозяин таскал по траве до тех пор, пока тот клювом не «добивал» добычу. Только после этого ему давали спокойно насытиться.

Тренировки изо дня в день все усложнялись. Хозяин к лапам балобана прикреплял свинцовые браслеты и заставлял летать в них. Потом, когда сокол, несмотря на эти утяжеления, научился также легко догонять вабило, птице стянули ниткой несколько перьев на крыльях, и теперь балобану приходилось затрачивать еще больше усилий на полет.

Андрей работал с птицей только в открытом поле, а затем, чтобы выработать у сокола маневренность, тренировал него и в лесу.

* * *

Однажды с сокола как обычно сняли клобучок и выпустили на знакомом поле. Ему дали полетать, потом Андрей стал крутить вабило. Балобан взлетел вверх, и в тот момент, когда он начал снижаться, обнаружил, что кожаного чучела нигде нет (Андрей быстро спрятал его за спиной), а в воздухе, неуклюже взмахивая крыльями, летит одна из тех птиц, которые громко гудели в сарае, за сетчатым окном.

Балобан легко нагнал голубя и осмотрел со всех сторон. Но, не найдя на нем кусочка цыпленка, полетел к Хозяину.

— Эй! Эй! — закричал Андрей, — точно так же, когда хвалил балобана за хороший бросок. Балобан недоуменно завис над человеком, потом снова догнал порхающего голубя и, не тронув его, сел на перчатку сокольника. И как всегда получил награду. Но больше еды ему сегодня не давали. А сизарь куда-то улетел.

Через день все повторилось. Правда за исключением одного — балобану двое суток не давали есть. Он, освобожденный от клобучка, взлетел, и, увидев кружащееся вокруг Хозяина вабило, быстро набрал высоту для броска. Потом кожаное чучело опять исчезло, а в небе появился голубь. Голодный сокол не стал больше искать цыпленка, а под одобрительный крик Андрея вцепился когтями в спину сизаря и отнес его к лесу. Там ему не мешали, и он наелся досыта.

* * *

Тренировки все продолжались. Соколу казалось, что голуби, на которых он охотился, с каждым разом летают увереннее и быстрее (и это было действительно так — ведь глаза первого голубя, того которого балобан так и не решился поймать, были специально зашорены Андреем, а остальные были «подперены» — у них был удалены несколько маховых перьев, чтобы птицы летали помедленнее).

Но в последнее время Андрей выставлял соколу только самых сильных незашоренных и неподперенных голубей. И балобан не упустил ни одного.

* * *

Однажды, в конце лета, на рассвете Андрей взял с присады балобана.

— Поехали добывать тебе имя, — сказал Андрей, надвигая послушному соколу клобучок на голову.

Балобан чувствовал, что его несут совсем не туда, где он сначала учился садиться на перчатку, затем ловить вабило, а потом — и голубей. Его посадили на что-то мягкое, а кроме того он чувствовал, что над ним была низкая крыша, а внизу шевелилось и громко дышало еще какое-то существо. Потом что-то заурчало, и мягкая присада под ним заходила — машина тронулась.

Когда с птицы сняли клобучок, она обнаружила, что находится в совершенно незнакомом месте. Вокруг не было никаких строений, но простирались обширные желтые поля. Где-то далеко на горизонте темнел лес. Рядом с хозяином радостно прыгала пегая собака. Балобан вспомнил, что их когда-то знакомили. Наверное, она тоже приехала, чтобы добыть себе имя. Но оказалось, что имя у нее уже было.

— Вперед, Ванда, — приказал Андрей. И собака бессмысленно, как показалось соколу, начала носиться из стороны в строну по желтеющей траве. А Хозяин с сидящим на перчатке балобаном неторопливо шел за ней.

Через четверть часа Ванда остановилась у неприметного кустика полыни.

— Ну, вот он, твой шанс, — шепнул Андрей балобану, направляясь к красиво застывшей, с поднятой согнутой передней лапой Ванде.

— Пиль, — негромко произнес Андрей и подбросил балобана вверх. Собака рванулась вперед, а из-под кустика взлетела и понеслась над полем маленькая плотная буроватая птичка.

Сокол стал набирать высоту для атаки. Но перепелка уже упала в желтую траву. Балобан сделал круг и опустился на перчатку Андрея.

— Бывает, — утешил Андрей сокола. — Первый блин комом. Пошли дальше. Ванда, ищи! — крикнул он собаке. И Ванда снова стала прочесывать поле и вскоре так же картинно замерла.

— Пробуй еще, — предложил балобану Андрей, подходя к Ванде и снова подбрасывая сокола в воздух.

На этот раз из травы, громко крича «зип-зип-зип...», вылетела птица — такая же бурая, но покрупнее и с красноватым хвостом.

Раздосадованный первой неудачей (а также тем, что не кормили со вчерашнего дня) сокол резво стартовал, стремительно набрал высоту, а затем опрокинулся вперед и начал отвесно падать на добычу. Скорость пикирующего балобана была такой, что его самого не было видно, — только неясная тень со свистом рассекла воздух.

Куропатка вильнула было в сторону, но упражнения с вабилом дали о себе знать. На сгибах сложенных крыльев балобана отошли в стороны два жестких округлых пера, управлявшие его полетом-падением, а когда жертва была совсем рядом, сокол раскрыл крылья и хвост, затормозил и, лапой вцепившись ей в бок, сел в желтую траву.

Он раскрыл крылья, укусил птицу в затылок, и она перестала биться.

Сзади него послышались шаги. Сокол обернулся, — к нему бежала Ванда.

— Ванда, рядом, — услышал сокол голос Андрея. — Пусть поест. Он заслужил. Это его первая настоящая добыча.

Андрей не торопился надевать клобучок на голову балобана. Он осторожно погладил грудь птицы, снял прилипшее к клюву перышко, а затем произнес:

— С первым полем тебя, с первой добычей. Надеюсь, — она не последняя. Вот теперь ты и имя заслужил. Раз балобаны — восточные птицы, то и имя у тебя должно быть восточное. Давай назовем тебя Каратом. Короткое, громкое и звучное. Мне нравится. И ты привыкнешь.

После этого Андрей надел на голову Карату клобучок, спрятал недоеденную куропатку в сумку и пошел к машине.

* * *

Полмесяца они втроем — Андрей, Ванда и Карат, выезжали на машине на охоту — в поля, в поймы рек, на опушки лесов.

На полях Ванда поднимала перепелок и куропаток. Молодые и глупые старались улететь от Карата. Тогда он успевал набрать высоту и на скорости в падении «срезать» жертву. Старые куропатки, увидев летящего сокола, камнем падали в траву. Тогда Андрей звал Карата на перчатку и снова пускал вперед Ванду, чтобы та нашла затаившуюся птицу. Таких матерых птиц Карату удавалось взять только после третьей-четвертой попытки. А иногда не удавалось вовсе.

Со стариц собака поднимала уток. Карат, правда, смог сбить только одну, которая, как и неопытная перепелка, понадеялась на силу своих крыльев. Карату пришлось забираться высоко вверх и, только падая оттуда, он сумел где-то далеко над полем поймать чирка.

Андрея не было долго, и он съел почти половину утки. В этот день балобана больше не кормили, а к вечеру повесили на основание хвостового пера крошечный легкий радиопередатчик.

Через неделю этот прибор помог Андрею найти улетевшего сокола.

* * *

День был неудачным. Уток на старицах не было, зато с берега поднялась серая цапля. Андрей пустил Карата. Цапля хрипло заорала и полетела прочь. Она сильно уступала балобану в скорости, и тот, даже не набирая высоты, легко нагнал ее. Но атаковать такую громадину не решился и, сделав над ней несколько кругов, вернулся к недовольному Андрею. Они пошли дальше.

Из зарослей крапивы вылетел белый лунь. Полет его был неспешным, и Карат решил, что он будет легкой добычей. Балобан набрал высоту, а затем спикировал на луня. Но этот пернатый хищник отличался отменным хладнокровием и необычайной маневренностью. Лунь легко, каким-то неуловимо-изящным движением крыльев, не ускоряя полета, ушел от Карата. Тот снова набрал высоту и снова атаковал, а лунь так же легко вновь обманул его. И Карат вновь сел на перчатку сокольника.

С мокрого луга мягко взлетела рыжая круглоголовая сова, и Карат погнался за ней. Когда сокол был всего в метре от нее, летящая сова повернулась боком так, что ее крылья вытянулись в одну вертикальную линию; и Карат промахнулся. Он делал один заход за другим, — но опытная сова снова и снова повторяла свой маневр, а Карат все гнался за ней.

Когда, наконец, Карат потерял к сове интерес, то обнаружил, что заблудился. Он немного полетал кругами, а потом снизился и сел на стоящий в поле столб.

Место было незнакомое. Не было видно ни Андрея, ни Ванды, ни машины.

Под ним расстилалось скошенное поле. Вдалеке виднелась деревня, на окраине которой паслись три коровы. И Карат от нечего делать принялся их рассматривать, не обращая внимания на мелких птичек, которые, тревожно пища, вились вокруг него.

Созерцанию коров Карат предавался около часа. Потом к коровам подъехала машина, показавшаяся Карату знакомой. Потом из машины вылез человек, который тоже показался Карату знакомым.

И когда человек надел на левую руку знакомую синюю перчатку с широким раструбом, а правой начал крутить над головой черное вабило с хорошо видимым желтым цыпленком и звать сокола знакомым голосом, Карат, позвякивая бубенцами, радостно полетел к Андрею.

* * *

Больше Андрей с Каратом не охотился. Однако занятия с балобаном не прекращались. Каждый день его заставляли летать за вабилом, иногда напускали на сизарей. Кроме того, его обучали различным трюкам, — из Карата готовили циркового артиста.

Тем временем другие сокола-балобаны — соседи Карата по питомнику — постепенно исчезали. Однажды трех ровесников Карата, тех, кто жили в огромной «кастрюле», Андрей выпустил на свободу прямо из вольеры. Двое улетели сразу, а третий с неделю держался в окрестностях, воруя цыплят у сидящих на присадах птиц. После этого Андрей стал на машине увозить балобанов подальше и выпускал их где-нибудь в далеком поле.

За другими соколами приезжали люди. Они выбирали птиц, а потом долго беседовали с Андреем. Затем уезжали. Иногда ничего не купив, но чаще — с приглянувшимся соколом.

Карат слышал, как во время таких бесед приезжие упоминали и его имя. Андрей при этом всегда отрицательно качал головой, и Карат оставался в питомнике.

Раз в неделю появлялись экскурсанты. Они ходили по питомнику, рассматривали сов, орлов, ястребов и соколов, а потом шли к «летному» полю, где Карат демонстрировал все то, чему его обучили. Балобан летал за кружившимся вокруг Андрея вабилом, фотографировался с желающими, «целовал» дам в щечку, разворачивал фантики на конфетах, пролетал сквозь обруч, а на прощанье ловил либо живого голубя, — если это была «взрослая» экскурсия, либо подброшенную вверх игрушку — фиолетового плюшевого бегемота, — если зрителями были дети.

* * *

Одно из таких выступлений стало последним, а точнее предпоследним в недолгой жизни Карата. В тот день, когда он, ловко поймав воздухе подброшенную игрушку, понес «добычу» на крышу сарая (обычно он там съедал маленький кусочек цыпленка, прикрепленного к бегемоту), из кроны дуба неожиданно вылетел огромный ястреб и устремился к балобану.

Сокол, оставив игрушку, взвился вверх. Тетеревятник долго преследовал его, но затем отстал. А перепуганный Карат продолжал набирать высоту под восторженные крики школьников.

Андрей, прикреплявший передатчик к хвосту Карата только на время охоты, надеялся, что тот вернется.

Но балобан не вернулся.

* * *

Андрей целую неделю колесил на своей «Ниве» по дорогам области, тщетно выходил на поля, раскручивая над головой вабило.

И Карат целую неделю летал в окрестностях родного питомника, присаживаясь на столбы, ожидая, когда же появится Хозяин и поманит его. Но с Андреем они так и не встретились.

Карат голодал три дня, тщетно пытаясь добыть кого-нибудь. Оказывается, куропаток и перепелов без собаки он найти не мог, а дикие голуби были гораздо проворнее сизарей.

Только на четвертый день ему удалось поймать над старицей молодую чайку. И он торопливо съел ее без остатка.

А еще через день в него стреляли, — когда сокол сумел схватить, но вынужден был бросить подросшего цыпленка (одна дробинка в крыле так и тревожила Карата всю его жизнь).

После этого он начал избегать поселков, охотясь только на полях и лугах и делая все меньше промахов по диким птицам.

Во время своих скитаний он бил разную добычу (однажды, проголодав почти неделю, он в отчаянии напал на летящего ворона и победил его), подальше облетал птичьи дворы, ловил отбившихся от стай, улетевших далеко от поселков домашних голубей, в случае особого голода добывал мелких зверьков. И самое главное — научился еще издали замечать тетеревятников.

И еще об одной опасности узнал Карат. Однажды он охотился на сусликов, высматривая добычу с вершины металлической опоры электропередачи. По соседству, на другую мачту опустился канюк. Он, потянувшись, начал обирать оперение, а потом почистил клюв о провод. Карат видел, как блеснула белая вспышка, раздался громкий хлопок, и мертвый мышеед камнем свалился на землю. Испуганный Карат поднялся в воздух и больше никогда на такие опоры не садился.

Раз один из его путцов застрял в ветвях дерева, и Карат, позвякивая бубенчиком, несколько часов пытался вырваться из плена, пока наконец кожаный ремешок не оборвался.

* * *

Балобан избегал людей и все-таки однажды сам подлетел к человеку. Ясным прозрачным осенним днем он на желтом поле увидел одинокую фигуру.

Человек не торопясь шел по полю. А вокруг него вилось черное вабило!

Карат, присматриваясь, сделал круг. Человек этот не был похож на Андрея – незнакомец был брюнетом, а кроме того, ниже ростом. Увидев летящего Карата, человек начал быстрее крутить вабило и крикнул почти так же, как звал Карата Хозяин:

— Ау! Ау!

Карат стал спускаться на подставленную перчатку с широким раструбом. Только перчатка у него была не синяя, а ярко-рыжая, и кроме того была надета на правую руку. Но Карат все равно сел.

— Якши кош, матур кош, — сказал сокольник и осторожно зажал единственный уцелевший ремешок путцов пальцами. Потом он открыл висевшую на боку сумку (тут Карат заметил, что и сумка была не такая, как у Андрея) и достал оттуда не цыпленка (именно к этому угощенью привык Карат), а мертвого воробья.

Карат быстро съел угощение, а чужой сокольник (который на самом деле искал своего улетевшего сапсана) ловко надвинул на голову Карата чужой клобучок.

* * *

Клобучок с Карата сняли через несколько часов. Оказалось, что он находится в небольшой вольере. Там были две перекладины, навес от дождя, на земле — тазик с чистой водой, а на высоком порожке — мертвый воробей — теперешняя еда Карата. Из-за фанерных стен, отделяющих его вольеру от соседних, слышался хриплый клекот других соколов.

Вечером новый владелец Карата, ловко работая тонкой пилкой, освободил лапу балобана от подарка Андрея — железного кольца с названием родного питомника.

* * *

Карат прожил здесь около недели. Его никуда не выпускали. Он не летал за вабилом, не гонялся за подперенными голубями (какой легкой добычей были бы они сейчас для него — уже опытного вольного охотника!), ему не подбрасывали вверх плюшевого бегемота и даже не фотографировались с ним. Потом приехали какие-то люди, осмотрели Карата, о чем-то потолковав с сокольником, обильно покормили птицу и надели новый клобучок. Карат чувствовал, что его посадили на спинку автомобильного сиденья, и машина поехала.

Карат все ждал, когда же машина остановится, с него снимут клобучок и он наконец-то увидит поле, стоящую в напряжении собаку, из-под которой через секунду взлетит насмерть перепуганная куропатка.

Но машина все ехала и ехала. Наконец с Карата сняли кожаную шапочку, и он увидел в машине тех людей, которые в последний раз говорили с его вторым хозяином. Один из незнакомцев покормил Карата, потом надел клобучок, завернул в кусок матери, запихнул в тесную коробку и закрыл крышкой. Они проехали еще немного, а потом машина надолго остановилась (перед пограничным постом была большая очередь). Карат чувствовал, что его тюрьму подняли, опустили, но не открыли.

Машина поехала. На следующей остановке везущие Карата люди (явно обрадованные) вытащили балобана из коробки, сняли пелёна и клобучок и в очередной раз его покормили. Было это уже в Польше.

Через несколько часов балобана доставили на соколиную ферму. Его поселили в большой просторной шестигранной вольере со сплошными металлическими стенами и с затянутым мелкой сеткой верхом. В вольере были и навесы от дождя, и вода для купания и питья, а также постоянная сытная еда — цыплята и дикие птички.

Через день Карату надели на лапу новое стальное кольцо с клеймом и номером известного голландского соколиного питомника. Только через неделю с балобаном начали заниматься, так же как когда-то с ним занимался Андрей, — то есть приучать к перчатке, клобучку и вабилу. Но, выяснив, что все это Карат знает и умеет, его стали напускать на добычу — сначала на голубей и на грачей, а потом поехали на охоту на фазанов.

Фазаны были незнакомой птицей для Карата — они неожиданно «свечой» взлетали вертикально вверх. Из-за этого балобан упустил своего первого петуха.

Но затем он приспособился, поняв, что фазаны — это не настоящие, не дикие птицы, а что-то вроде подперенных сизарей (и действительно «охотничьих» фазанов специально разводили на фермах).

Как только сокольник снимал с него клобучок, балобан стремительно набирал высоту. Фазан, выпугнутый собакой, громко хлопая крыльям, поднимался вертикально вверх. Слышался шуршащий свист падающего сокола, затем — глухой удар и мертвый петух валился в кусты.

Новый владелец, обнаружив, насколько успешно балобан расправляется с фазанами, начал напускать его и на другую дичь.

Однажды Карат добыл жирную крякву, другой раз сшиб ворона и, наконец, умудрился прихватить лапами болотную сову, несмотря на то, что она, так же как его знакомая из России, ловко выполняла свой знаменитый маневр, когда расправленные крылья птицы становились вертикально. Но на этот раз это ей не помогло.

Слава о Карате быстро распространилась среди охотников. Со всех окрестностей приезжали сокольники, чтобы посмотреть на чудесную птицу и полюбоваться знаменитыми ставками и бросками без промахов.

— Добры раруг, — хвалили они Карата.

Через некоторое время на ферму зачастили другие люди. Смуглолицые. Они подолгу сидели с новым хозяином Карата, пили кофе, рассматривали балобана и о чем-то неторопливо беседовали.

Карат видел, чем всегда заканчивались эти разговоры, — его новый владелец отрицательно качал головой, а гость уходил.

Но вот появился еще один смуглолицый человек. От всех остальных он отличался тем, что его автомобиль был самым большим и красивым из всех, когда-либо виденных Каратом.

Он почти не беседовал с хозяином питомника. Гость достал бумажник и начал выкладывать на стол деньги.

Держатель Карата как всегда отрицательно мотал головой. Но когда на столе выросла высокая стопка купюр, кивнул утвердительно.

И Карат уехал в шикарном лимузине.

Балобан несколько дней жил в какой-то комнате. Его хорошо кормили, но летать не давали. Его часто навещал хозяин роскошного автомобиля и ласково с ним разговаривал. А однажды пришел человек с чемоданчиком, долго осматривал Карата — его крылья, клюв и глаза, почему-то долго разглядывал его новое кольцо, а в конце визита подписал какую-то бумагу.

На следующий день Карат вместе с очередным хозяином поехал в аэропорт. Там смуглолицый сокольник предъявил полученное накануне разрешение на вывоз за границу якобы легального балобана, якобы родившегося в голландском питомнике, и они с Каратом прошли в салон самолета. Впрочем, Карат ничего этого не видел, так как ему на голову был надет клобучок.

Сокол услышал, как что-то снаружи загудело, а потом почувствовал, что и он сам, и его владелец, и все кто был рядом, взлетели.

Через несколько часов полет закончился и гул стих. Карата вынесли наружу, и он почувствовал обжигающе жаркий воздух. Потом его куда-то посадили и сняли клобучок.

Оказалось, что он сидит на спинке автомобильного сиденья. В салоне было прохладно. За стеклом мчащегося мерседеса виднелась красноватого цвета земля без травы и деревьев. На обочине дороги он заметил огромных, гораздо больших, чем коровы, животных бежевого цвета, безрогих и горбатых, и, обернувшись, долго смотрел на них.

Автомобиль остановился у сплошного высокого белого забора. Зеленые ворота открылись, и машина въехала во двор. Карата на муфте из плотной ткани (а не на кожаной перчатке, к которой привык Карат у своих прежних хозяев) вынесли наружу. Он снова почувствовал одуряющую жару — солнце здесь палило немилосердно.

Карат увидел, что на зеленых газонах под матерчатыми пологами стояли присады, на которых сидели сокола.

К подъехавшему мерседесу спешил человек, весь в длинных белых одеждах. Карата передали ему. Сокола отнесли в небольшую комнату и посадили на одну из стоящих там трех присад. Две другие были уже заняты. На одной сидел крупный очень красивый сапсан, на другой — темно-коричневый, почти черный балобан.

Карат прожил в этой комнате несколько дней. Его регулярно (но несытно) кормили. Но пока никуда не выносили и летать не давали.

Каждый день его новый хозяин и человек в белом приходили к Карату, садились рядом с ним на корточки, рассматривали его и о чем-то подолгу спорили. Карат чувствовал, что решается его судьба.

Однажды утром на балобана надели клобучок и осторожно начали смачивать все его перья какой-то жидкостью. Потом его высушили струей теплого воздуха и повторили процедуру.

Когда с Карата сняли клобучок, он обнаружил, что изменился цвет его оперения. Теперь окраска Карата была не рыжевато-сизая с темными пестринами на груди, а однотонная, нежно-желтая.

Судя по всему люди остались очень довольны новым обликом Карата. Но серой оставалась голова птицы. И сокольники несколько дней колдовали над ней. Самым сложным оказалось окрашивание мелких перьев вокруг глаз. Эту операцию проводили тончайшей кисточкой и очень аккуратно — чтобы реактив случайно не попал в карее соколиное око.

Наконец на теле Карата не осталось ни одного перышка прежней естественной окраски.

— Гамиль, гамиль сакр, — радостно повторяли люди, перекрасившие Карата. Потом они с него сняли прежнее кольцо и надели новое. Бронзовое. С новым номером.

* * *

Вскоре после этого в комнату, где жил Карат и два других сокола, зачастили посетители. Гости подолгу рассматривали птиц, о чем-то спорили с хозяином и уходили. Наконец, после таких разговоров исчез черный балобан. А еще через несколько дней нового владельца обрел и сапсан.

И только через две недели, после отчаянного торга, за огромные деньги был продан Карат. Хозяин сумел убедить покупателя, что этот редкостной золотой окраски подвид обитает только в одном недоступном горном районе Афганистана, полностью контролируемом воинственными племенами.

* * *

У Карата появилась отдельная комната с кондиционером, личный слуга, нежный красный кожаный клобучок с золотым тиснением, алые опутенки и легчайшие серебряные бубенчики.

Но кормили его плохо: давали только добела вымоченное в воде конское мясо и иногда — для правильного пищеварения — маленькую птичку или цыпленка.

Поэтому после такой жизни впроголодь, когда ранним утром Карата вывезли в пустыню и напустили его на подперенного голубя, он быстро набрал высоту и поймал добычу.

Съесть всего голубя ему не дали, заменив теплого жирного сизаря маленьким кусочком мяса. А кроме того Карат заметил, что сокольники, которые с ним занимались, были чем-то недовольны.

Балобан только через неделю таких учебных погонь за голубями и работы с вабилом, а также потому, что кормить его стали еще скуднее, понял, что его переучивают охотиться.

Оказалось, что его новым хозяевам вовсе не нужна была его красивая ставка — тот маневр, который прославил его и в России, и в Польше.

Им нужна была простая угонная охота, прямолинейный, быстрый полет — как полет его злейшего врага — тетеревятника.

И Карат стал бить дичь именно так. Как только с него снимали клобучок, он сразу, не набирая высоты, устремлялся на добычу.

Им были довольны, но кормили его по-прежнему скудно, и он вынужден был теперь охотиться не только ради удовольствия, осознавая красоту собственного полета, но исключительно для того, чтобы, побыстрее поймав жертву, насытиться.

Тренировки с ним шли несколько недель. И вот в октябре, ранним утром его, наконец, взяли на настоящую охоту. Сокольники чаще всего произносили одно слово — «хуба́ра» и он понял, что преследовать предстоит именно это животное.

* * *

Никогда еще Карат не видел такого роскошного выезда. Сам шейх погрузился в большой открытый внедорожник. Его сокольники с птицами и остальная челядь разместились в других четырнадцати джипах, и караван отправился в путь. Арабы, сидя с соколами в открытых автомобилях, внимательно вглядывались в пустыню. Ехали они долго. Наконец по знаку шейха кортеж остановился.

Шейх что-то негромко сказал. Человек, несший на руке самца тетеревятника, направился к зарослям полыни.

Оттуда вылетела крупная песчаного цвета птица, вся с частыми пестринами, и с протяжным криком полетела прочь.

— Караван! — закричала челядь, а сокольник снял с ястреба клобучок и подбросил его в воздух. Погоня началась, и все заметили, что тетеревятник в скорости уступает этому пустынному кулику.

Шейх кивнул сокольнику, несшему Карата. С головы сокола сняли клобучок и освободили путцы. Карат секунду посидел, привыкая к свету, потом встряхнулся и полетел.

Охотники видели, как за невысоким холмом сначала скрылась авдотка, затем через несколько секунд там же исчез Карат. Все с удивлением заметили, что за ними движется еще одна темная точка — это ястреб тоже продолжал преследование.

Все быстро погрузились в машины и помчались по руслу высохшего ручья.

Машина шейха первой перевалила через холм и остановилась.

На земле сидел Карат. Одной лапой он крепко сжимал уже мертвую авдотку, а другой — бьющегося ястреба, который вероятно хотел разделить с золотым балобаном славу удачливого охотника.

Сокольники освободили и осмотрели ястреба (рана, нанесенная ему Каратом, не была серьезной). Они, отобрав у балобана авдотку, как всегда дали ему взамен маленький кусочек постного мяса.

Утихли восторженные возгласы сокольников, и кортеж двинулся дальше.

Вскоре вереница автомашин снова остановилась. У пересохшего русла, в котором вода бывала только раз в несколько лет — в то время когда здесь изредка выпадали кратковременные дожди, там, где росли прозрачные кусты тамариска, кто-то в бинокль заметил крупную птицу, «пыльной» окраски, прекрасно маскирующей ее на песчаной почве.

— Хубара, хубара, — раздались взволнованные крики.

Сокольничий по приказу шейха пустил с руки кречета. Дрофа быстро побежала прочь, время от времени взмахивая широкими крыльями, затем взлетела и стала набирать высоту. Птица сразу же стала хорошо заметной из-за огромных полосатых черно-белых крыльев.

Кречет сделал два или три неудачных броска, хубара села на землю и побежала к зарослям тамариска. Шейх, стоявший у машины и наблюдавший за охотой своей птицы в бинокль, недовольно покачал головой, и сокольник, приставленный к кречету, быстро достал из сумки вабило, сделанное из крыльев дрофы, подманил сокола на руку и надел на его голову клобучок. Больше этот кречет сегодня не охотился. Тогда снова пустили Карата. Он, вспомнив, как его учил охотиться Андрей, взмыл высоко вверх и оттуда настиг вновь взлетевшую хубару. Они, сцепившись, начали снижаться. Водители, не щадя дорогих внедорожников, понеслись к месту падения балобана с добычей. Хубара, которая была втрое тяжелее Карата, отчаянно сопротивлялась, и подоспевшие люди добили ее.

Охота продолжалась еще часа полтора. И еще раз, когда редкой терракотовой окраски балобан не смог догнать хубару, был пущен золотой сокол. Он улетел к самому горизонту, и снова за ним спешила вереница машин. На этот раз его нашли не сразу, и он, впервые за целый месяц жизни в Аравии, до отвала наелся свежатины.

Сытого Карата в тот день больше не напускали, — боялись, что он улетит. Но он все равно вернулся домой триумфатором.

* * *

Слава о чудесной золотой птице быстро распространилась среди именитых сокольников. Каждый старался увидеть ее. И Карат привык, что к нему в комнату иногда по несколько раз в день приводили незнакомых людей, которые восторженно замирали, любовались его редчайшим, сверкающим оперением и, цокая языком, уходили.

* * *

Всю зиму продолжались охоты, всю зиму кортежи из дорогих внедорожников колесили по пустыне, и пока хубары не откочевали на север, на них напускали ястребов и соколов.

Весной охоты прекратились. Карат заскучал. Причиной тому было не только отсутствие настоящей работы, но и линька.

Сокольники, ухаживающие за балобаном, подбирали с пола чудесные, цвета благородного металла, перья. А через неделю один, осмотрев птицу и обнаружив на ее крыле пеньки нового, пробивающегося сизого цвета оперения, в страшном волнении поспешил к шейху.

Вскоре шейх со свитой пришел в комнату Карата и осмотрел его. Жилище Карата шейх покинул разгневанным. А еще через четверть часа Карата из роскошной комнаты с кондиционером перенесли во двор, на жару, под полотняный навес, где его соседкой стала не годная ни для какой охоты пустельга.

У него отобрали красный с золотым тиснением клобучок, сняли алые, из тончайшей кожи, опутенки и звонкие серебряные бубенчики. Доспехи Карата теперь были самыми простыми, доставшимися ему от какого-то другого сокола: старый клобучок (который был ему тесноват), потертые опутенки и тяжеловатые хриплые бубенцы, сделанные из ружейных гильз.

С Каратом больше не занимались и его больше никому не показывали. Он сидел в самом дальнем углу сокольничего двора.

* * *

Однажды шейх, проходя по своим владениям, случайно увидел Карата, делящего свое одиночество с презренной пустельгой, сжалился и что-то сказал слуге.

На следующее утро, еще затемно Карата взяли с присады и отнесли в машину.

Внедорожник ехал долго. Наконец он остановилася.

Сокольник, сняв с Карата клобучок, опутенки и бубенчики, посадил балобана на муфту и вынес его из машины. Карат огляделся. Оказывается, сегодня они охотились без компании. Других машин с другими охотниками и ловчими птицами не было.

Человек с балобаном на руке подошел к маленькому роднику. Карат заметил у него стайку небольших, песчаного цвета, похожих на голубей птиц.

Когда рябки вспорхнули, сокольник подбросил Карата вверх, и балобан бросился в погоню. Человек постоял, посмотрел вслед стремительно удаляющейся стайке рябков и за тем, как почти не отставая, за ними летит Карат, повернулся и, неся в руке грубый клобучок, потертые опутенки и хриплые бубенчики — все, что осталось от золотого балобана — пошел к лендроверу.

* * *

А Карат тем временем несся за добычей. Птицы эти, хотя и были похожи на голубей, летали гораздо проворнее, чем сизари. Карат гнался за ними минут пять, но так и не настиг. Он развернулся и полетел назад. Ему было странно лететь в полной тишине, — ведь все время его полеты сопровождались позвякиванием бубенчиков. Балобан вернулся к родничку. Ни сокольника, ни машины там не было. Карат опустился на землю, попил воды, искупался и полетел на север.

* * *

Уже с неделю сокольники всего района, приятели Андрея, говорили хозяину питомника, что его многолетние усилия по восстановлению балобана в Черноземье наконец-то увенчались успехом: в начале лета то там, то здесь видели сокола, который успешно охотился на грачей и голубей, беря птиц без промахов.

Андрей принялся колесить на своей «Ниве» по проселочным дорогам в надежде увидеть сокола, и, если повезет, рассмотреть в бинокль номер кольца на его лапе, чтобы определить, что это за балобан и в каком году он вывелся в питомнике.

Но все его поиски ни к чему не привели. Андрей птицу не нашел. Она прилетела сама.

* * *

Однажды Андрей, как обычно, устраивал для туристов соколиное шоу. То и дело слышалось шуршание затворов фотоаппаратов. Бойко шла торговля сувенирами — открытками с изображениями Карата, пролетающего сквозь обруч или ловящего в воздухе плюшевого бегемота. Туристам же показывали работу молодого сапсана, нападающего на вабило (Андрей был в ужасе от неуклюжести своего неопытного питомца, а экскурсанты, ничего не смыслившие в соколиной охоте, наоборот, пребывали в восторге).

Неожиданно над «летным» полем показался балобан. Сокол сделал круг, потом легко спикировал, и, отогнав испуганно орущего сапсана, спустился на крышу сарая и снова взлетел с полинявшим плюшевым бегемотом в когтях.

Вдруг из леса стремительно, как серая молния, вылетел огромный тетеревятник и схватил балобана. Плюшевая игрушка упала на землю.

Судя по всему, смерть сокола была мгновенной — он совершенно не бился в лапах ястреба.

Все это произошло настолько быстро, что ни Андрей, ни туристы не успели вымолвить ни слова. Тетеревятник с жертвой скрылся в лесу. А откуда-то издалека кричал насмерть перепуганный сапсан.

* * *

Андрей, прервав шоу, взял Ванду и отправился искать сокола. В дальней дубраве они набрели на место, куда сел ястреб с бесценной добычей.

— Ну, это же точно был Карат, — недоумевал Андрей, разглядывая останки балобана — крыло с единственным не вылинявшим золотым пером и лапу с бронзовым арабским украшением. — Только почему у него другое кольцо? И откуда перо такого цвета? Как солома? А?