Американский ветер (пролог)

Нью-Йорк. 25   июня 2006 года

А… риканская политика вне ко..куре…….

Пять отличий меж…. президен… США и Рос….

Уикенд как нeppy end, которы……………………

Эти обрывки крупных заголовков прошлогоднего номера русскоязычной газеты «Свобода» — всё, что можно было разобрать на странице данного издания для эмигрантов, которое, видимо, сорвал откуда-то ветер и приземлил в грязь…

Да, утро сегодня ветреное, прохладное, дождливое. Совсем не свойственное для летней поры. Такая же невзрачная и одна из множества холостяцких квартир на окраине мегаполиса.

На столе разбросаны газеты и журналы, рукописные черновики, лежат книги стихов Лермонтова и Богдановича. Пыль по углам. Немытая посуда…

Хозяин квартиры — журналист Энтони Луц — ворочается в постели. Затем открывает глаза и смотрит на часы: почти 10 часов утра. Он тут же подскакивает, начинает быстро одеваться. Но вдруг останавливается в задумчивости:

«Эй, стоп! Сегодня понедельник? Да… Но у меня выходной. Вот и здорово. В этой чёртовой редакции чувствую себя в последнее время не журналистом, а сборщиком новостей».

Энтони полностью одевается и, словно идя по пятам собственных мыслей, кружит по квартире с недопитым со вчерашнего вечера бокалом пива.

«Если раньше было тоскливо с каждым годом, то теперь — с каждым днём. Да, на просторах американской мечты все меньше остаётся воздуха для такого советского эмигранта, как я… Нет, спиваться из-за этого я не буду. Хорошо, что в доме коньяка больше нет… Скверное у вас пиво, господа».

Он выливает пиво в умывальник и готовит себе бутерброд. Дожёвывая свой холостяцкий завтрак, вставляет кассету в видеомагнитофон и смотрит документальную хронику, отражающую события в политической и социально—экономической сферах Беларуси за последние годы.

«Если всё это правда, то забытая мною родина развивается, крепнет. И даже центральная Европа освещается её лучами… А я тут впадаю в депрессию. Мрачно…»

Раздаётся звонок в дверь. Энтони не доволен, что кто-то его беспокоит. Но всё же подходит к двери и спрашивает по-английски:

— Кто там?

Тот, кто за дверью, отвечает деловым тоном и по-русски:

— Здесь живёт знаменитый журналист Энтони Луц?

Энтони открывает дверь и, вздрагивая от неожиданности, всматривается в лицо стоящего у порога мужчины. Он очень похож на Энтони, только в очках.

— Если это не галлюцинация, то это ты, Андрюха?! — удивлённо спрашивает Энтони.

В ответ — знакомая улыбка и уже не деланный, а натуральный голос брата:

— Привет, Антоха, американец чёртов!

— Привет! Заходи, братик, — улыбается Антон, наверное, впервые за последние три недели. — Как приятно слышать своё подлинное имя! Здесь быстро из Антона Луцко слепили Энтони Луца.

Братья обнимаются и проходят в квартиру.

— Тогда, Антон, забудь сейчас про этого Энтони.

— Ну его к чертям, этого Энтони. Каким ветром тебя сюда занесло?

— Восточным, разумеется. Кстати, я тебе звонил на сотовый всё утро.

— Я спал, как медведь в берлоге, — ничего не слышал.

Зайдя в комнату, Андрей осматривается.

— Холостякуешь, значит, всё ещё. А жильё у тебя просторное.

— Андрюшка, давай-ка садись в кресло. Я тебя чем-нибудь угощу. И рассказывай. Рассказывай о себе, о ребятах, о Минске.

Андрей садится и пристально смотрит на брата.

— Антон, сядь, пожалуйста, и ты. Не суетись, ничего не надо. Есть важный разговор, от исхода которого будет ясно, мало или много времени у меня в запасе.

Антон садится на диван, удивляясь в очередной раз:

— Вот как? День сюрпризов в разгаре!.. Слушаю тебя. Давай, информируй.

Андрей глубоко вздыхает, как ведущий перед прямым эфиром.

— Брат, я долго думал, прежде чем предложить тебе кое-что. Из нашей переписки я догадался, что ты в последние годы чувствуешь себя здесь, мягко говоря, неуютно.

— Да уж. Как чукча в джунглях, — усмехается Антон.

— Но я в чём-то завидую тебе… Пойми меня правильно. У нас на родине, вообще-то, всё нормально, Беларусь даже по разным показателям лидирует среди стран СНГ. Но… я как журналист мечтаю изучить американскую действительность. У меня много планов и идей. А для этого катастрофически мало этих двух дней, отведённых мне в составе белорусской делегации.

Антон, понимая о чём дальше пойдёт речь, перебивает Андрея:

— Брат, посмотри на меня внимательней. Перед тобой человек, который настолько опьянён этой действительностью, что уже не в состоянии писать — писать творчески, от души, а не от гонорара.

Реагируя эмоционально, Антон встаёт и, прохаживаясь взад-вперёд, продолжает:

— Я становлюсь охотником за сенсациями — за привидениями.

— Я не совсем это имею в виду. Я…

— Так вот имей в виду, что я упрекаю себя за то, что вскормлённый подобными мыслями об американской мечте, потерял гораздо больше, чем приобрёл… Ты же желаешь пожить тут не каких-нибудь две недельки. Так?

— Так. Но не ровняй всех по себе. Я верю, что найду в Нью-Йорке что-то очень важное для себя.

— Может быть, ты и сможешь адаптироваться лучше меня. Однако… за всё надо платить — и не только деньгами. Давай закончим этот разговор, зашедший в тупик.

Теперь Андрей встаёт и ходит по комнате.

— Антон, выслушай меня до конца. Давай поговорим о тебе самом. Ты, думаю, не откажешься от возможности пожить и поработать на родине — залечить творческие раны.

— Быстро же ты стал меня бить по больному месту, — недоумевает старший брат.

— Извини, приходится. Мой план прост и гениален.

— И я уже знаю, о чём ты меня попросишь.

— Да, я хочу хоть раз в жизни воспользоваться тем, что мы с тобой внешне очень похожи. Мы не близнецы, но стоит тебе сбрить свои усики и одеть липовые очки, стоит мне постричься покороче и отрастить такие же усики — и нас трудно будет различить. Мы примерно одного роста и телосложения, разница в возрасте у нас всего три года. И самое главное: мы оба журналисты, оба газетчики, — не будет проблем с работой. Да ещё и инициалы у нас с тобой одни и те же — меньше придется кривить совестью при подписи материалов для публикаций. И ещё одна важная деталь: мы не обзавелись семьями — не придётся врать близким людям.

— Ты — это я, а я — это ты? Слишком знакомый сюжетец.

— Слишком заманчивая возможность обмануть пространство и время! Или ты боишься перемен, старший брат?

Андрей, вздохнув облегчённо, садится, а Антон подходит к окну и задумчиво смотрит со своего двадцать второго этажа на небо, затянутое серыми облаками. Затем опускает глаза вниз, где выстраиваются в свои пробки многочисленные букашки-автомобили…

В сердце Антона звучат давно забытые нефальшивые нотки надежды на лучшее, осветившие на мгновенье этот безжизненный мир вокруг него. Но он ещё сомневается, говоря брату:

— Слишком неожиданное предложение.

— Слишком мало времени у меня, что бы дать тебе даже десять минут на размышление.

Антон поворачивается к брату лицом и спрашивает:

— Ну, и сколько времени продлится эта авантюра?

— Это… деловое предложение продлиться в зависимости от обстоятельств, которые сложатся у тебя там и у меня здесь.

Андрей встаёт и бодро подходит к брату, говоря:

— Не исключено, что мы навсегда захотим поменяться ролями. И… может, даже именами… Но а пока я готов жить и творить под именем знаменитого Энтони Луца.

Улыбка победителя на лице Андрея говорит брату, что отступать ему уже некуда.

 

Голландия — Германия — Польша — Беларусь

Амстердам, городской парк. 26 июня

В малолюдном месте, на траве в позе лотоса молча сидят двое: пожилой китаец и девушка европейской внешности. Они медитируют… А что ещё можно ожидать от людей в белых одеждах наподобие кимоно?

Медитация закончена, и разговор начинает девушка, говоря на китайском языке:

— Учитель!

— Слушаю тебя, Жаннет.

— Вы обещали перед нашим расставанием ответить на все мои вопросы.

Учитель — его имя Брат Мой — смотрит на свою ученицу пронзительным взглядом мудреца и говорит, улыбаясь:

— Я готов отвечать.

— Я буду задавать вопросы по степени их актуальности.

Она на несколько мгновений отводит в сторону задумчивый взгляд и продолжает:

— В мире осталось всего пять стран, где я не была: Литва, Беларусь, Украина, Грузия и Турция. В какую же страну мне отправиться в первую очередь, исходя из моего духовного развития на данном этапе?

Учитель отвечает незамедлительно и развернуто, в свойственной для него аналитической манере, делая лишь короткие паузы в отдельных местах:

— Жаннет, ты научилась многому у меня и у своих прежних учителей. Жаль, я тебя не успел обучить искусству слушать дыхание планеты… Несколько минут назад, в конце нашей медитации, предугадывая твой вопрос, я слушал это дыхание. И убедился в том, что Новая Эпоха, о которой мы с тобой так много говорили, укрепляет свои основные потоки в центре Европы: не территориях России и Беларуси. Вторая из них — Беларусь — в отличие от других стран не несёт в мир потоки негативных энергий войн, переворотов, терроризма. Поэтому и социальных конфликтов, массовых трагедий, и даже различных природных аномалий, вызывающих стихийные бедствия, там было и будет гораздо меньше, чем в других странах… Там рождается уникальное поколение — это дети особой душевной чистоты, это соцветие великих талантов. Да и нынешнее молодое поколение белорусов покоряет разные мировые рубежи… Ты, действительно, из тех редких натур, кто не в состоянии найти полного счастья ни у себя на родине, ни на чужбине. Это твоя карма. Она, как твоя тень, преследует тебя по всему миру. А с другой стороны, ты несёшь в себе образ гражданина Планеты, для тебя не являются серьёзными преградами языки, границы, визы. Сейчас твоя родина — весь мир. Каждой новой стране ты даришь свой душевный свет. Но, окунувшись в центр потоков зарождения Новой Эпохи, ты приобретёшь больше информации, опыта, энергии — шансов для реализации своего права на полноценное счастье.

— Учитель! Достойна ли я узнать что-то ещё о моей карме?

— На астральном уровне я замечал, что в твоём информационно-энергетическом поле есть, образно говоря, чёрная дыра в виде перевёрнутой пирамиды. Похожее явление наблюдается у людей, которые, не имея защиту от непредвиденных сбоев в процессе их рождения на Земле, потеряли связь со своими родителями, или родились не в той стране, где это было предопределено свыше. Думаю, твоя карма связана с тем, что ты должна была родиться не в Париже. И даже не во Франции.

— Моя мама, — вспоминает Жаннет, едва сдерживая слёзы, — была эмигранткой, которая не желала рассказывать мне хоть что-либо о своём прошлом. Я даже не знаю, кто мой отец…

Девушка тяжело вздыхает, затем спрашивает, словно у себя самой:

— Значит, Беларусь?.. А меня почему-то больше всего тянуло в Турцию.

— Ты просто владеешь мизерной информацией о Беларуси… Да и внимательнее защищай границы своего пылкого сердца, ибо в мире активизируются негативные потоки, как крысы на тонущем корабле. Чего только стоит одна политика американизации всей планеты. Методы этой идеологии куда более изощрённые, чем методы фашизма… Помни, что мировое зло витает, как вирус в пространстве, и способно сбить с истинно-здорового пути даже сильного духом человека. Воспитывай, укрепляй свой дух постоянно.

— Мне будет тяжело без вас, учитель, — говорит Жаннет, чувствуя, как по её щеке течёт слеза.

— В любой сложный момент, где бы ты ни была, наше духовное родство даст тебе необходимую поддержку. Братья и сестры по духу — это сообщающиеся сосуды вне пространства и времени.

— Поэтому, учитель, вы и назвали себя Брат Мой?

— Мне приходилось уже менять своё имя. И я сожалел об этом. Это было более двадцати лет назад: после того, как меня похоронили, но я, как говорят, воскрес из мёртвых… Позже, когда я два с половиной года прожил отшельником в тайге, нашёл для себя имя-образ Брат Мой, очень созвучное с моим настоящим именем.

— А вы никогда не жалели, что вернулись в социум?

— Никогда. Один древний мудрец сказал: одиночество в изоляции от общества даст человеку всё… кроме характера. Но я никогда не жалел и том, что прошёл дорогу отшельника.

Жаннет мечтательно смотрит вдаль.

— Итак, моя дорога — в Беларусь… А там на русском языке говорят?

— Да. Этот язык распространён там даже больше, чем белорусский — такогó наследие от Советского Союза.

— Надо будет вспомнить русскую грамматику… А вы ещё долго пробудете в Голландии?

— Пока не знаю… Если будешь в Минске, купи журнал «Новая Эпоха». Это очень ценное издание о воспитании души человека. Найдёшь контактный телефон редакции. Вячеслав Екшимов, главный редактор, — мой бывший ученик. Он тебе сможет помочь и советом, и делом. И вот тебе ещё кое-что…

Брат Мой снимает с груди талисман и протягивает его Жаннет.

— Возьми! Это самый первый талисман из моей коллекции.

Жаннет берёт талисман в свои руки, рассматривает на нём изображение восходящего солнца.

— Он заряжён максимально мощной положительной энергией, — поясняет учитель. — Этот талисман двадцать три года назад помогла мне избежать смерти. Такой же талисман, только «помоложе», есть и у Вячеслава…

Жаннет хочет спросить учителя, зачем же он отдаёт ей такую дорогую для себя вещь, но соображает, что этот вопрос будет лишним. Словно поймав её мысли на лету, Брат Мой продолжает:

— Вы мои лучшие ученики. Пусть часть моей энергии будет с вами и в материальном образе-носителе!

Она протягивает руку к талисману и берёт его.

— Спасибо, учитель! А сколько лет этот талисман весел у вас на груди?

— Тридцать лет и восемнадцать дней, — отвечает он, не задумываясь.

Брат Мой встаёт. Жаннет тоже поднимается с земли.

— Всё, хватит слов, — говорит учитель. — Давай проведём заключительный урок по самообороне.

Жаннет вешает себе на шею талисман. Каждый из них соединяет ладони в молитвенный жест, смотрит на небо и принимает боевую стойку. Учитель атакует, Жаннет отбивает его удары…

Гамбург, секретная американская лаборатория. 26 июня

Лучи солнца еле заметно проникают в просторное полуподвальное помещение. В разных комнатах работают специалисты. В коридоре редко появляется кто-нибудь.

В самой большой комнате на кушетке спит мальчик. Вокруг него стоят трое мужчин. Затем они подходят к компьютеру. Доктор Голь — тот, который в белом халате, — обращается к самому представительному из них. Они говорят между собой на английском языке.

— Мистер Хэлуй, я сомневаюсь, что мальчик выдержит такую нагрузку.

— Профессор, — возражает Хэлуй тоном, не принимающим сомнений, — Я надеюсь, вы не забыли, что ваша родина — Америка? И сейчас она нуждается в том, чтобы именно это дитя осуществило важный стратегический план в защиту мировой демократии, флагманом которой, по воле Господа, предназначено быть нашей стране. Многие американцы защищают завоевания демократии безвозмездно, а мы вам платим приличные деньги.

В разговор вступает третий мужчина. Это Гауд — помощник Хэлуя, шефа одной из спецслужб США.

— Или вы, профессор, сомневаетесь в собственном желании подкорректировать внешность мальчика, чтобы он полностью соответствовал оригиналу? — не без ехидства спрашивает Гауд и открывает на компьютере файл — фотографию другого мальчика.

— Голь, вы же сами прекрасно понимаете, — говорит Хэлуй, кивая в сторону спящего ребёнка, — что Макс по своим внешним данным больше всего из всех наших детишек подходит на роль сына Алекса. Неужели вы хотите ломать кости лица другому ребёнку, который менее похож на оригинал?

Все трое смотрят на экран монитора — на фотографию мальчика Миши, сына белорусского дипломата Алексея Захаревича, которого тут в целях конспирации называют Алексом.

— Я всё понимаю, — задумчиво говорит Голь. — Но у Макса в последние дни чрезмерно подвижная психика. Мальчик может быть непредсказуем. Он очень плохо спит по ночам, а днём спит от бессилия, как и в данный момент. Причина этому — изоляция от привычного образа жизни.

Хэлуй усмехается и отвечает профессору более мягким тоном:

— Вы называете бродяжничество привычным образом жизни? Он беженец и скорее всего сирота. Мы даже не знаем, где его родина, из какой горячей точки планеты этого мулата забросило к нам: из Югославии, Чечни, а может быть, из Ирака… Бедное дитя даже не говорит. Человечек без имени — Маугли ХХI века. Мы дали ему имя — Макс. Мы его кормим. У него появилась крыша над головой. Он должен быть нам за это благодарен.

Хэлуй подошёл к спящему ребёнку походкой завоевателя, продолжая:

— Впрочем, Макс очень покладистый. Поможет нам, и мы дадим ему возможность стать достойным немцем, а лучше — американцем.

Голь хочет что-то возразить, но не решается.

— Гауд, сообщите профессору план дальнейших действий, — распоряжается шеф.

Гауд отводит Голя в сторону. А Хэлуй отвечает на звонок своего мобильного телефона:

— Да, слушаю… Так… Ясно…

Он с мрачным видом отключает связь, затем подходит к Гауду и отводит его в дальний угол лаборатории.

— Мигель сообщил, что полчаса назад Захаревич досрочно закончил свою дипломатическую миссию в Берлине и заказал два билета на самолёт в Минск. Второй билет — для своего сына, которого он всё-таки не оставляет на лечение в Берлине… Наш план сгорел.

Польша; поезд «Берлин — Брест», проследовавший через Варшаву, 28 июня

Жаннет за чаепитием беседует со своими соседями по купе. Это Сергей и Арсений, брестские студенты-спортсмены, возвращающиеся с чемпионата мира по плаванию.

— Наш тренер, Сан Саныч, — рассказывает Арсений, — совсем разозлился и этому берлинскому дельцу так и говорит: «Аўфідэрзэен, спадар Херман. Вы маіх хлопцаў не чапайце. Выхоўвайце, біттэ, сваіх чэмпіёнаў. Беларусы не прадаюцца. Фэрштэін!»

Он смеётся громче всех, а Сергей спрашивает у попутчицы.

— Как вам, Жаннет, такая белорусско-немецкая языковая солянка?

— Очень органично получилось. Я даже уловила смысл, не владея белорусским языком. Некоторые слова очень схожи с русским.

— Зато вы отлично говорите по-русски, — хвалит её Сергей. — Владеть двумя языками — это уже здорово.

— Сережа, вы сами вызвали меня на откровение, — скромно улыбается Жаннет. — Я знаю семь языков.

Спортсмены присвистнули от неожиданности и восхищения.

— Так значит, вы тоже своего рода чемпион, — делает вывод Арсений. — Да здравствует купе чемпионов мира! Ура-а!

Оба аплодируют Жаннет. А она смущённо поясняет:

— Да я просто владею стандартным набором популярных в мире языков: французским, английским, немецким, испанским, русским и китайским, плюс ещё польский… А белорусский язык сильно похож на русский?

Сергей смотрит в сторону друга и отвечает:

— Как говорит дядя нашего Арсения, сельский учитель, словы «бог», «хлеб» и «народ», «у нашым двухмоўным асяроддзе аднолькава не толькі гучаць, але і пішуцца».

— Можно ещё найти такие зеркальные слова на стыке двух языков, — уточняет Арсений. — Но гораздо больше слов, которые выделяют своеобразие белорусского языка.

— А почему вы, ребята, не разговариваете активно на вашем родном языке?

— На белорусском? Ну, так… — думает Сергей, что сказать и смотрит на Арсения. — Мы можем, вообще-то, но непривычно.

— Серега имеет в виду то, что наши родители в канун крушения Советского Союза вскармливали нас тем же языковым молоком, которым их, в свою очередь, вскармливали родители в эпоху послевоенного рассвета страны Советов.

— То есть мой друг хотел сказать, что трудно определить однозначно, какой язык из двух нам роднее… Например, для Сан Саныча и для дяди нашего Арсения белорусский — самый родной и есть. Они с ним никогда не расстаются… Вот слышите? В соседнем купе Сан Саныч шутит… На беларускай мове!

Все трое прислушиваются и улыбаются.

— Ребята, давайте выйдем в коридор, посмотрим, какой там вид из окна, — предлагает Жаннет, поправляя свою сумку-кошелёк на поясе.

Они выходят. Смотрят в окно. Спортсмены беседуют между собой, а Жаннет наблюдает за пассажирами.

В этом же вагоне, через два купе, едут двое мужчин и мальчик. Мужчины — Мигель и Джек — агенты Хэлуя, а с ними — Макс. Черты лица и прическа мальчика немного изменены, теперь он двойник сына дипломата Захаревича. На столе — продукты. Агенты с аппетитом едят, наблюдая за Максом, который сидит с отрешённым видом. Джек протягивает мальчику яблоко. Тот вяло его берёт, немного откусывает. Но через несколько минут засыпает. Агенты насмешливо смотрят на него и говорят между собой на английском языке.

— Смотри, Джек, бейби опять отключился.

— Так даже спокойнее…

— У меня что-то аппетит разыгрался, сходи ещё раз за чаем. Только не задерживайся нигде.

— Окей, — отвечает Джек и уходит.

Мигель встаёт и достаёт из багажа новые съестные припасы. В этот момент Макс приоткрывает глаза и следит за Мигелем. Когда Мигель поворачивается к нему спиной, взгляд мальчика сосредотачивается. Макс приподнимается, резко поворачивает голову, подтягивается к окну и видит, что на пути поезда скоро будет река.

Далее события разворачиваются со стремительной скоростью. Макс выхватывает из своего кармана шприц, срывает с иглы колпачок, вскакивает на стол и укалывает Мигеля в шею, вводя содержимое шприца. Мигель вскрикивает, разворачивается и падает, ударившись головой о стену. Макс выбегает в коридор вагона, останавливается у приоткрытого окна и видит, что поезд уже заезжает на мост через реку.

Жаннет замечает мальчика. Действия Макса, а особенно его сосредоточенность, привлекают её внимание. Мальчик вспоминает уверенный взгляд и слова одного беженца, бывшего каскадера, который ему рассказывал много интересного и поучительного:

«Когда выполняешь любой трюк, главное — расслабиться до максимальной мягкости во всем теле и думать о том, что боли не существует вообще… Попробуй, паренёк, у тебя гибкое тело и ты здорово прыгаешь…»

Из тамбура в коридор вагона выходит проводница, смотрит на окна и громко спрашивает недовольным тоном:

— Кто это тут у нас такой безрукий? Покурил и окно не закрыл. Хватит того, что в купе окна открывают.

Жаннет настораживается. Спортсмены ничего не замечают. Джек со стаканами чая в руке направляется в сторону своего купе. Мигель в полусознании пытается распахнуть дверь купе. Макс, видя, что поезд уже почти на середине реки, вылезает через окно и ловко забирается на крышу вагона. Это видят Жаннет, Джек и проводница.

— Караул! Дитя на крыше! Караул! — кричит она своим зычным голосом, да ещё изо всех сил.

Жаннет устремляется за мальчиком. Джек бросает стаканы, чтобы тоже вылезти в окно и догнать беглеца.

Макс прыгает с крыши и летит в реку вниз головой. Жаннет уже на крыше. Она тоже прыгает в реку. Её прыжок провожает десяток удивлённых глаз из вагона. В её ушах стоит крик проводницы, которая перегородила собой подход к окну. Это помешало Джеку вовремя забраться на крышу. Поезд уже проехал мост.

— Ой, надо же сообщить диспетчеру на ближайшую станцию, чтобы вызвали спасателей. О-ой! — визжит проводница и спешит в служебное купе.

Сергей в шоке от увиденного. Присвистнув, он говорит Арсению:

— Ничего себе, каскадеры-рекордсмены!

— Что ж это мы затормозили? Надо было за ними прыгать, — с упрёком говорит друг.

— А мы смогли бы так, как они? — сомневается Сергей.

Поезд удаляется от моста. Но Джек с помощью стоп-крана останавливает его. Открыв окно, он прыгает на землю и отправляется на поиски Макса.

Макс доплывает до берега. Немного отдышавшись, садится на землю и смотрит по сторонам. Заметив, что кто-то плывёт к берегу, убегает в лес, откуда наблюдает за своим преследователем.

Жаннет выходит из воды. Согнувшись, пытается собраться с силами, восстановить дыхание. Опускается на колени, нащупывает свою сумку-кошелёк и талисман Брата Моя на груди. Вспомнив слова учителя («Пусть часть моей энергии будет с вами…»), соображает быстро и чётко:

«Паспорт и кредитная карта со мной — это плюс. Мальчик справился без моей помощи — это минус и плюс одновременно. Поезд умчался это минус. Мальчик скрылся из вида — тоже минус. Он убежал, наверное, в сторону, противоположную железной дороге — ещё минус. Я могу заблудиться… Когда же закончатся эти минусы?.. Но я решилась на прыжок по зову сердца — это главный плюс. Учитель одобрил бы мой поступок».

Жаннет встаёт и идёт на поиски мальчика.

Минск, на улицах города (и не только). 29 июня

Утро в столице выдалось солнечным. Антон Луцко (в очках и без усов) под именем своего брата бодро идёт на работу в редакцию популярной газеты «Белорусский глобус». Братья успели проинструктировать друг друга о важных деталях, связанных с их образом жизни, кругом общения, работой — вплоть до точного описания месторасположения и обустройства всех кабинетов редакций.

Антон с воодушевлением смотрит по сторонам. Его мысли словно поют:

«Да, похорошел Минск за эти годы до такой степени, что на одну жемчужину в Европе стало больше… Всё ещё не верится, что я дома, что я вернулся. О, Белая Русь! Прости своего блудного сына за предательство. Прости! Я, вроде, как исправляюсь… Давно так не радовался прохожим на улицах, птицам на деревьях, облакам на небе — всему, что окружает человека… Я человек! Я дома!.. Моя родная земля! Она, как любимая женщина, — другой такой во всем мире нет. Я даже не предполагал, что буду счастлив до такой степени! Эх, Андрюха, что ты, следопыт, там, в Нью-Йорке, найдёшь такого ценного, чего тут нет?».

Антон останавливается, решает свернуть в парк. Подходит к деревьям, касается их стволов, нюхает их аромат, смотрит вверх на листву.

«В американских мегаполисах деревья так не пахнут, как эти красавцы. Как дышится легко! Какое чудо!..»

Антон вспоминает вслух знаменитые строки:

Он продолжает читать, импровизируя:

Рядом проходят две симпатичные девушки. Антон обращается к ним приветливо:

— Девчата! Не забывайте, пожалуйста, никогда про то, что

Девушки, улыбаются, замедляя шаг. Подбегает девочка, играющая поблизости, а за ней следует женщина — её мама с коляской, в которой плачет младенец. Антон, взирая на неожиданную публику, женскую, импровизирует ещё храбрее и эмоциональнее:

Плачущий младенец успокаивается. Девушки стоят и аплодируют. Девочка подпрыгивает, хлопая в ладоши. Подходят ещё несколько человек.

Антон делает глубокий вздох, как перед взятием высокой ноты, и на протяжении следующих строк активно жестикулирует:

Все аплодируют. Антон кланяется. Начинает смущаться. Смотрит на часы. И убегает со словами:

— Спасибо за внимание! Но я действительно опаздываю на работу.

Все уверены, что это был какой-то актёр. Девушки даже пытаются припомнить фамилию.

— Слушай, наверное, это Андрей Савченко, — говорит одна из них…

Антон уверенно входит в редакцию газеты, здоровается с коллегами, встречающимися в коридоре, и находит дверь в свой отдел. Открывает её и видит, что кабинет пуст.

«Вот и славно, что никого нет. Главное — не терять очки и не забывать, что я Андрей. Я Андрей Луцко».

Он находит своё рабочее место. Достаёт из портфеля папку с файлами, газеты. Кладет всё это на стол. В отдел входит высокий лысый мужчина. Он тоже в очках.

«Ух, ты! Похож на главного редактора», — соображает Антон и приветствует шефа:

— Доброе утро, Олег Иванович!

— Здравствуй, Андрюша! — улыбается он. — С возвращением! Как загранкомандировка? В ажуре?

— В полном ажуре-абажуре! — шутит Антон в манере брата. — Впечатления — яркие. Наша делегация поработала хорошо. Только за эти два дня к американской действительности не получилось крепко прикоснуться.

— А крепко и не надо. Твой отчёт о поездке мы, похоже, отложим для субботнего обозрения. А на сегодня есть горячая новость… Кстати, ты почему опоздал-то? Сидоренко и Петрович уже успели задание новое получить и уехать на место событий.

— А-а… это, Олег Иванович, — на мгновенье теряется Антон. — Это вторичная климатическая адаптация — проспал, и будильник не помог. Завтра будет уже всё в норме.

— На тебя это не похоже, — говорит с усмешкой Олег Иванович. — Ты ж уже не впервой по континентам гастролируешь. Ну, ладно, идём ко мне в кабинет, обсудим горячую новость, пока она ещё не остыла.

Они быстро идут по коридору. Шеф уточняет:

— Материал пойдёт в рубрику «Журналистское расследование» — одна из твоих любимых.

Войдя в кабинет, Олег Иванович подходит к рабочему столу и берёт в руки лист. Пробегает по нему глазами и читает:

— Информация поступила в пресс-центр погранвойск Брестского гарнизона. Вчера в полдень на территории Польши, в зоне, приграничной с Беларусью, с поезда «Берлин — Брест» в момент переезда через реку спрыгнуло в воду два человека — мальчик 8—10 лет и девушка 20—25 лет, по предварительным данным, она иностранка. Причина происшествия не установлена. Польскими спасателями ни одного тела в воде не было найдено. В этом деле замешан ещё один иностранец, по предварительным данным — американец, остановивший поезд стоп-краном, и убежавший на поиски мальчика. То есть американец и мальчик ехали вместе, в одном купе. В этом же купе ехал испанец, проживающий в США, он был обнаружен в полусознательном состоянии, но о его причастности к происшествию пока ничего существенного не известно… Ну, как тебе такое ЧП?

— Н-да. Интересный аттракцион. Ситуация нестандартная и даже загадочная.

— В польских СМИ на этом аттракционе уже, наверное, ой как катаются. Новость заполоняет Интернет. Мой однокурсник из пресс-центра погранвойск сегодня мне сообщил, что информация распространяется активнее всего по СМИ Брестской области. Сейчас и столица подключится. Но мы пока писать ничего не будем. Мы должны оперативно раздобыть новые витки информации — о развитии этого происшествия. Берёшься? Готов в новое путешествие, только уже по родной стране?

Антон улыбается в знак согласия:

— Да, что-то я уже засиделся в Минске. Не помешает съездить на экскурсию в Брестскую крепость.

— Молодец! — смеётся Олег Иванович и хлопает Антона по плечу. — На ходу ловишь суть моей идеи. Именно в брестской погранзоне и надо будет тебе поработать. Дороги трёх беглецов должны вести в одно место — в Брест.

— Когда выезжать?

— Моментально. Как говорится, с корабля на бал.

Олег Иванович смотрит на настенные часы и уточняет:

— Скоростной экспресс отбывает с ж/д вокзала через двадцать пять минут. Билет заказан. До вокзала тебя подвезу. Командировочные выдам тебе в машине. На выход!

Польша, пограничная зона с Республикой Беларусь. 29 июня

Утро в деревне! Да ещё летом. Благодать!..

Солнышко прорезается из-за облаков. Свежайший воздух с букетом всевозможных ароматов… Но, чтобы наслаждаться этой аэромагией и впитывать в себя умеренный ритм сельской жизни, у Жаннет совсем нет времени.

Она выходит из дома, где её приютили на ночь. Останавливается на пороге.

— Большое спасибо за ночлег! — благодарит Жаннет по-польски хозяйку дома, которая поливает цветы на участке.

Женщина без лишних слов вручает девушке в дорогу пакетик с мытыми огурчиками и провожает её до калитки. Жаннет ничего другого не остаётся, как только взять гостинец и ещё раз поблагодарить хозяйку за гостеприимство.

Она ещё раз указывает гостье, куда надо идти, чтобы попасть на железнодорожную станцию. Жаннет машет ей на прощанье рукой и спешит по указанному направлению — в сторону леса. А мысли работают, как часы:

«Так, надо повторить слова хозяйки: пройти вдоль левой опушки леса, обогнуть по правую сторону гаражи и, не сворачивая с тропинки, дойти до высокого холма, а там уже и железная дорога будет видна… Опять начинаю жалеть, что прыгнула за мальчиком… Нет, я не ошибаюсь, я совершила прыжок именно по зову сердца, я действительно за несколько секунд настроилось на боль этого ребёнка, нуждающегося в помощи. Жалко, что я его так и не догнала. Может быть, он местный и знает тут все скрытные места?»

Жаннет уже идёт вдоль леса. Погружённая в свои мысли, она не замечает, что из-за деревьев за ней кто-то наблюдает.

«Жаль, что поезд на Брест не останавливается тут… На региональном составе доеду до Тересполя, а оттуда на туристическом автобусе — через границу, в любое место Беларуси…»

Жаннет прислушивается, оборачивается, но никого сзади не видит.

Из-за деревьев кто-то выглядывает и крадётся за Жаннет.

«Странное чувство… Будто мальчик где-то рядом».

Тот, кто крадётся за девушкой — это Джек. Он старается быть максимально осторожным, соображая на ходу:

«Если она совершила такой прыжок в реку, то от этой девки можно ожидать всё, что угодно… Возможно, она русский агент. Иначе, зачем ей прыгать с поезда?.. Она очень похожа на ту особу, которую я видел в Лос-Анджелесе с одним навороченным китайцем, который то ли йог, то ли каратист…».

Джек поворачивает в сторону леса, подбегает к деревьям. Двигаясь по направлению следования Жаннет, он рассуждает дальше:

«Вступить с ней в открытую схватку — не лучший способ. Прикинуться прохожим?.. Уже не успею: она ускоряет шаг… Надо обеспечить себе фору».

Джек достаёт пистолет с глушителем.

«Буду стрелять в ноги. Тогда точно от меня не убежит».

Джек прицеливается. В этот миг Жаннет снова оборачивается. А он уже стреляет. Девушка успевает немного сместиться в сторону. Пуля пролетает в нескольких миллиметрах от её ноги. Жаннет убегает, стараясь не сбиться со своего маршрута. Джек, с пистолетом в руке, её догоняет. Он замечает деревенского мальчика на велосипеде.

Вот велосипедист уже между Джеком и Жаннет. Джек подбегает к мальчику, стаскивает его, бросает на землю и садится на велосипед. Жмёт на педали со всех сил, догоняя Жаннет.

В это время в соседнем лесу на высокое дерево залезает Макс. Оттуда открывается хорошая панорама. Он замечает на опушке противоположного леса мужчину на велосипеде и убегающую девушку. Макс присматривается внимательней и без сомнений узнаёт в мужчине Джека. А в девушке — смутно ту пассажирку, которая прыгала за ним в реку (мальчик видел, как она выходила из воды на берег).

Джек уже обгоняет Жаннет. Он спрыгивает с велосипеда и преграждает ей дорогу, угрожая пистолетом. Он максимально собран. Он кричит ей (по-английски) без единой запинки, словно отдаёт приказания:

— Стоять! Где мальчишка, за которым ты прыгала в реку? Говори, быстро. Говори! Считаю до трёх и буду стрелять.

Жаннет не теряется, изображает на лице удивление и говорит испуганным голосом (по-польски):

— Что? Что вы говорите? Я не понимаю вас.

Джек повторяет свой вопрос (уже по-польски). Испуга на лице Жаннет становится ещё больше. Она сжимается, словно её парализовало и… вдруг падает на землю. Всё выглядит так, будто она потеряла сознание.

От неожиданности Джек немного теряется. Не убирая пистолета, оглядываясь по сторонам, осторожно подходит к упавшей. Она не шевелится. Джек подходит ещё ближе. Он слегка наклоняется к ней, учащённо дышит. Наклоняется ниже, пытаясь нащупать её пульс.

В этот момент Жаннет приоткрывает один глаз. В её мыслях — эпизод из жизни учителя, когда он одолел голодного тигра, напавшего на него в тайге… Она резко бьёт Джека по руке с пистолетом. Пистолет отлетает в сторону. Жаннет встаёт с земли. Джек быстро делает ответный удар ногой, но девушка с лёгкостью уклоняется от удара и с полуразворота сильно бьёт Джека кулаком в солнечное сплетение. Он оседает на колени и получает третий удар — ребром ладони по шее. Джек теряет сознание… И это уже по-настоящему.

Жаннет подбирает пистолет и убегает в сторону железной дороги.

Макс, видевший эту схватку, быстро слезает с дерева и бежит в том же направлении — за девушкой. Она ускоряется, видя, что к станции приближается региональный поезд. Жаннет бежит изо всех сил. Добегает до вокзала. Состав останавливается. Она успевает взять билет и спокойно заходит в вагон.

Макс уже на станции. Он выбегает на дорожку, ведущую к крайнему вагону, прыгает на его подножку. Но двери закрываются. Макс пытается проскочить в сокращающееся пространство между дверями. Двери его зажимают. Они приоткрываются, и мальчик падает в тамбур…

Гамбург (секретный разговор). 29 июня

В машине едет мистер Хэлуй, за рулём — Гауд.

Шеф крайне не доволен тем, что сорвался и их второй план. Его голос отдаёт металлическим скрежетом:

— Даже моё самообладание даёт трещину. Ладно, Джек — он ещё новичок. Но Мигель — один из лучших наших агентов. Позор… Надо было им всё-таки ехать в Минск не через Брест, а как-нибудь напрямую. А лучше всего — лететь самолётом. С борта лайнера этому сорванцу Максу прыгать было бы некуда. Только если парашют не припрятал.

На последней фразе Гауда прорывает на смешок.

«Хорошо, что шеф этого не заметил», — замечает Гауд.

А Хэлуй продолжает свой монолог:

— Однозначно, самолётом было бы надёжней. Но у Мигеля, видите ли, недоверие к авиатранспорту, потому что двое его близких родственничков погибли в авиакатастрофе. И в результате, Мигель становится жертвой железнодорожного происшествия. Чем ни анекдот?.. Гауд, наши люди держат регулярную связь с Джеком?

Гауд кивает головой в знак согласия:

— Да, шеф.

— Захаревич не уезжал из Минска?

— Не уезжал.

— Так… А причина его неожиданного отъезда из Берлина для нас так и остаётся тайной?

— Пока остаётся, шеф.

Хэлуй сосредотачивается на какой-то мысли и продолжает тему:

— Возможно, в наших доблестных рядах — утечка информации. Завёлся какой-нибудь Штирлиц. Надо тщательно отработать эту версию… Установили, какая гадость была в шприце у мальчишки?

— Какая-то редкая смесь. Но она из препаратов нашей лаборатории в Гамбурге.

— Это не успокаивает. Наш бесценный гений-профессор плохо следит за сохранностью препаратов. Или ведёт свою игру. К тому же, старик начал проявлять жалость, сомневаться в своих поступках… Гауд, надо быстрее найти ему замену.

— Если бы Голь был виртуозом только пластической хирургии — не было бы особых проблем. Но пока никто другой лучше него не справляется с новыми секретными биотехнологиями.

— Но от этого сомнений в его надёжности лично у меня не становится меньше.

Машина останавливается у административного здания.

Хэлуй расправляет плечи, придаёт своему выражению лица невозмутимый вид и предупреждает:

— Всё, Гауд, заканчиваем разговор о наших секретах прежде, чем выйдем из машины. Я уже не доверяю даже воздуху… А вывод прост — мы недооценивали мальчишку. Робкий, слабенький, недоразвитый, а оказался настоящим Маугли. Способен предпринимать хитроумные и рискованные действия, достойные супермена. Я буду рад, если узнаю, что он утонул в той реке… По возвращению в Вашингтон будем готовить новый план.

Хэлуй выходит из машины, резко хлопая дверью, и идёт к парадному входу административного здания. Гауд, озираясь по сторонам, следует за шефом.

Польша, пограничная зона с Республикой Беларусь. 29 июня

Опушка леса заливается птичьей трелью. Но её не слышит даже один-единственный человек, находящийся тут. Это — Джек. Он всё ещё лежит на земле без сознания.

К нему осторожно подходят двое. Это бомжи. Они обходят его со всех сторон. Один из них наклоняется, аккуратно просовывает руку в наружные карманы его пиджака, затем во внутренний карман — достаёт портмоне. Озираясь по сторонам, они убегают в лес.

В это время настойчивые звонки мобильного телефона постепенно приводят Джека в чувство. Во время следующей серии звонков Джек просовывает руку в карман брюк, нащупывая телефон, и пытается собраться с силами, чтобы ответить на звонок.

— Да, я э-э-это, я, — говорит он с трудом (по-английски), немного запинаясь — Я тут не… не п-прохлаждаюсь, я его най-найду. Я выяснил, что ему по-помогает та самая девушка, которая прыгала за ним в реку.

Он поднимается с земли, продолжая разговор:

— Со мной всё в по-п-порядке… Я поищу их в окрестностях железной дороги, я поеду в Брест… Что? Что?

Связь обрывается. Последняя фраза, которую он услышал была «Нет смысла искать…»

Джек смотрит на телефон. Закончилось питание. Он с досадой кладёт телефон в карман, повторяя и обдумывая эту фразу:

«Нет смысла искать…»

Он ищет и не может найти свой пистолет.

«Скорее всего, пистолет взяла она»

Ещё раз проверяет все свои карманы, замечая новые потери:

«О, дьявол, портмоне с деньгами тоже нет. О-о, горе мне…»

В отчаянии Джек бьёт себя кулаком по бедру. Затем пытается успокоиться и смотрит в сторону высокого холма. Но решает бежать в лес.

Прибежав, находит наиболее высокое и толстое дерево, на которое, «повторяя» метод Макса, залезает, чтобы наблюдать за окрестностями. Он видит железную дорогу и станцию. Всматривается вдаль — там виднеются строения пограничной зоны…

Глаза Джека тревожные. Оказаться в такой безнадёжной ситуации, в полной изоляции — это для него оказалось сверхсложным испытанием. Он сильно нервничает, поэтому срывает листья и мнёт их. Мнёт…

Пограничная зона между Польшей и Беларусью по территории Брестской области. 29 июня

Вторая половина дня выдалась пасмурной. Моросит.

Антон Луцко сидит в кабинете начальника пресс-центра Брестской пограничной группы. Начальник, подполковник Петр Ильич Гомелин, разговаривает по телефону:

— Ясно. Будем действовать!

Гомелин кладёт трубку и задумчиво чешет лоб.

— Ну что, Петр Ильич, есть важные новости? — интересуется Антон.

— Надо проверить. Тут, брат, как и в журналистике, нужны факты стопроцентной точности. Поехали. По дороге расскажу.

Они спешно выходят на улицу и садятся в машину.

— Эй, Генералов, кончай курить — здоровью вредить, — говорит Гомелин ефрейтору-водителю, сидящему в кабине. — Гони-ка на автопропускник.

Машина урчит, как зверь, и бросается в путь. Петр Ильич, улыбаясь, обращается к Антону:

— Вот, брат-журналист, как бывает: генерал водит машину подполковника.

Все трое смеются.

— Так, теперь о деле, — переходит Гомелин на деловой тон. — Мы едем на автомобильный пункт пропуска через границу.

Он смотрит на часы и продолжает:

— В 16.50, то есть пятнадцать минут назад, в багажном отделении польского туристического автобуса задержан мальчик — без родителей, в грязной одежде, на вопросы не отвечает. Похоже, он пытался нелегально пересечь границу. А главное — по описанию похож на прыгуна с моста.

— Петр Ильич, чувствую себя сейчас в команде охотников на редкого зверька, — оценивает своё состояние Антон.

— А для нас, как понимаешь, подобные фокусы — нередкость. Не только Польша, но и Украина под боком. А в этих странах сейчас, ой, как неспокойно. Где сейчас вообще, Андрей, в мире-то спокойно, как у нас, например, в Беларуси?

— Да, непростой вопрос, — отвечает Антон и быстренько ведёт с самим собой внутренний монолог:

«Не можешь ещё привыкнуть, что у тебя теперь два имени? Не провали дело! Ты Андрей. Андрей!.. Где Антон? Его тут нет. Он в Нью-Йорке…»

— То наркотики пытаются провозить всяким загадочными способами, то НАТО к нашим границам, как голодный волк к овцам, — продолжает Пётр Ильич своё криминально-политическое обозрение. — Да и за границу сейчас небезопасно ездить. Вот, например, Катюшка, дочка моя, собирается в Париж на отдых. А мы тут с женой узнаём из новостей, что там беспорядки на улицах. Я говорю ей: «Ну, что, Тюха-Катюха, хочешь красотой любоваться? Поезжай-ка лучше на Нарочь, или на Браславские озёра, ты же там ещё не была ни разу за свои двадцать пять с хвостиком лет». А она хвостом вертит — не хочет. Ей, видите ли, сначала надо заграничное солнышко поймать… Эх, скорей бы наш отечественный турбизнес так крепко на ноги встал, чтобы стыдно было молодёжи родной красотой брезговать.

Антон стыдливо отводит глаза вниз и признаётся:

— Эх, Петр Ильич, стыжусь. Я ведь за свои тридцать шесть с хвостиком лет тоже на Нарочи и на Браславских озёрах ещё не был.

— Ну, ты даёшь, пресса, — усмехается подполковник. — Вот закончишь это дело, и я тебя туда сам лично отвезу. Хоть на пару деньков. Пойдёт?

— Пойдёт, Пётр Ильич, — улыбается Антон и жмёт протянутую к нему руку Гомелина.

— Генералов, разбей-ка.

Водитель, улыбаясь, притормаживает и разбивает мужской «уговор».

— Теперь, Андрюша, только попробуй отвертеться.

Антон смеётся уже сквозь слёзы:

— Браво! Браво, Пётр Ильич! Да с вашим талантом убеждения знаете, где надо работать?

— Знаю-знаю, — невозмутимо отвечает он. — Помощником Президента. По идеологии.

И снова задорный смех наполняет кабину машины. А она уже подъезжает к пункту пропуска.

Гомелин и Антон, внимательно смотрят на длинную колонну автотранспорта. Однако туристического автобуса не видно.

— Ну, и где ж этот автобус драгоценный? — разводит руками Пётр Ильич. — Неужели мы опоздали? Генералов, почему мы так долго ехали?

— Товарищ подполковник, я ехал быстро. У нас ведь машина, а не ракета.

— Ладно, Гагарин, давай тормози.

Машина останавливается. Гомелин и Антон выходят из неё, заходят в помещение.

Там работают капитан и старший лейтенант. Они встают со своих мест, отдают честь подполковнику.

— Зайцев, где ж этот летучий голландец в виде автобуса? — обращается Гомелин к капитану. — И мальчонка где?

— У нас ещё одно ЧП, товарищ подполковник.

— Вот тебе и сон в руку, — подмигивает Гомелин Антону. — Неспроста мне сегодня разные крутые горки снились, типа тех, что в наших Силичах и Раубичах. Ну, давай, капитан, докладывай.

— Когда закончилась проверка, я уловил у водителя лёгкий запах спиртного. Автобус вместе с пассажирами отогнали на временную стоянку, водитель там же — ждёт свидания с польской автоинспекцией. А мальчик и девушка в нашем изоляторе. Пареньку плохо стало.

— Какая ещё девушка?

— Не могу знать, товарищ подполковник. Я отлучался по службе, а когда пришёл, они уже вместе уходили в изолятор в сопровождении майора Кравца.

— Пётр Ильич, а не та ли это дама-икс, которая за мальчиком в реку прыгала? — предполагает Антон.

— Молодец, пресса. Разведчиком будешь!.. Неужели у нас сегодня двойная добыча?!

Затем Гомелин жмёт руку капитану:

— Молодец, Зайцев! Поймал очередного волка! Благодарю за службу!

— Служу Республике Беларусь! — отвечает капитан, согласно Уставу, но говорит эту фразу очень даже искренне.

Гомелин и Антон беседуют по дороге в изолятор.

— Хороший парень, этот Зайцев. А обоняние у него ещё лучше. Унюхает что угодно. Поэтому он для границы — сокровище…

Затем Пётр Ильич смотрит на Антона и спрашивает:

— Андрей, можно нескромный вопрос?

— Для вас — всё, что угодно.

— Мне угодно и интересно, почему ты не фиксируешь поступающую информацию?

— А я, Петр Ильич, сокровище для прессы. У меня — и, кстати, у моего брата, тоже журналиста, — есть суперкомпактная нейроэлектронная записная книжка в виде собственной памяти.

— Ух, ты! Вокруг меня одни уникальные личности, я на вашем фоне просто бледнею, — добродушно улыбается Гомелин. — Андрей, ну а если, например, приходится в один день брать интервью у нескольких людей, отвечающих на вопросы развернуто, многосложно?

— Если я чувствую перегрузку, достаю диктофон. Но обычно обхожусь без него.

— Интересно, сможет ли Зайцев «обнюхать» как следует одновременно трёх, пятерых человек? Можно поэкспериментировать. Я не шучу.

Они заходят в изолятор. Антон встречается взглядом с Жаннет — оба пристально смотрят в глаза друг друга, будто близкие люди после долгой разлуки…

Гамбург, апартаменты мистера Хэлуя. 29 июня

На улице потемнело. В помещениях зажигают свет. Но шеф любит полутьму.

Он сидит в кресле и пьёт кофе. Гауд стоит рядом и тоже пьёт кофе. Оба смотрят по телевизору трансляцию пресс-конференции Президента США с американскими журналистами.

Хэлуй уточняет, показывая на экран:

— А это, если не ошибаюсь, Энтони Луц?

— Да, шеф.

— Я почему-то его не сразу узнал. Он словно помолодел на лет эдак десять.

— Я б не сказал, что на десять, но выглядит очень свежо. Между прочим, он в прошлом году опубликовал свой сборник повестей и рассказов. Что-то среднее между ранним Набоковым и поздним Бальзаком.

— Это вы дали его творениям такую высокую оценку?

— К сожалению, меня опередили профессиональные критики.

Гауд ставит чашку кофе на стол, подходит к своему портфелю и достаёт оттуда тот самый сборник Луца, молча «презентуя» книжку шефу.

Хэлуй берёт её в руки, без особого интереса листает.

— А в целом, — продолжает Гауд, — в последнее время у Энтони наблюдается творческий кризис, он даже поменял место работы.

Хэлуй глядит на экран, где на несколько секунд снова мелькает лицо Луца и замечает:

— Судя по выражению его лица, творческий кризис миновал… Но вы, Гауд, не догадываетесь, почему я интересуюсь этим журналистом-писателем?

— Догадаться нетрудно. Он эмигрант из Беларуси.

— Отлично, Гауд! Это одно из возможных направлений нашего нового плана. Можно использовать и тот факт, что он свободен от семейных обязанностей: не женат, у него нет детей. А ещё есть другой, я бы даже сказал, более важный момент: если для таких людей творческий кризис проходит как очередная чёрная полоса, то ностальгия по родине остаётся. Остаётся в уголках сознания чёрным пятном. Так что на все эти четыре кнопочки мы можем нажимать.

Шеф встаёт с кресла и прохаживается по кабинету, продолжая свою мысль:

— Но меня в данный момент беспокоит вот что: допустим, наш беглец окажется, или уже оказался, в руках поляков или, что ещё хуже, белорусов, и они нажмут на какие-нибудь свои кнопочки, чтобы мальчишка сообщил им всё, что их может заинтересовать. Тогда нет никакой гарантии, что не выйдет наружу информация о цели поездки Макса и наших людей в Беларусь, и даже информация о лаборатории, в которой мальчик находился три дня.

— Ужасная картина, — морщится Гауд. — Интересно, после такого прыжка с моста, как после большого стресса, он полностью потерял дар речи, или, наоборот, она к нему вернулась?

— Чтобы мы получили ответы на все вопросы, чаще и тщательнее контролируйте информационные потоки из Польши и Беларуси. Должны же уже в прессе появиться новые сообщения на эту тему.

— Не беспокойтесь, шеф. Наши люди уже проинструктированы по этому поводу.

— Нет, я буду беспокоиться. И напоминание — не помешает… А связь с Джеком не восстанавливается?

— Пока не восстанавливается.

— Он тоже может угодить в руки наших врагов и распустить язык… Личность девушки, о которой говорил Джек, устанавливайте быстрей, не дожидаясь подсказок от ожидаемых публикаций в прессе.

— Стараемся, шеф. Но у нас слишком мало данных о ней. Я могу идти?

— Идите, контролируйте процесс!

Хэлуй садится в кресло, вид его становится более задумчивым. Гауд направляется к двери. Шеф его останавливает, говоря более мягким тоном:

— Кристофер, контролируйте всё максимально… Я открою вам кое-что из моих личных переживаний.

Гауд поворачивается к Хэлую (шеф крайне редко называет его по имени) и внимательно слушает.

— Минуту назад меня посетило знакомое, но довольно странное чувство. Вот мы с вами выстраиваем очередные ходы, чувствуя себя королями, творцами событий, но… из-за какой-то неожиданности все наши интеллектуальные пирамиды превращаются в песочные замки. Вам, и даже мне, не хватает интуиции, предчувствия неудачи, мы обделены каким-то внутренним зрением. Мы, возможно, его променяли на дополнительные этажи нашего интеллекта… Было бы легче, если бы подобные мысли меня не посещали. Они вынуждают чувствовать себя ни хозяином, а слугой обстоятельств. И невольно задумываешься о том, что существует некий Высший Разум, создающий условия для движения всех обстоятельств… Вам, Гауд, приходилось улавливать в себе что-то подобное?

Гауд задумчиво отвечает:

— Может быть… Но у меня слишком много обязанностей, чтобы…

— Дело не в этом, — перебивает его Хэлуй. — Вы просто гораздо моложе меня. И вы никогда не воевали на войне — не находились на волосок от смерти… Если мы вскоре окажемся в проигрыше, если нас рассекретят, то… меня отправят на пенсию. А я слишком много знаю государственных тайн, чтобы мечтать о беспокойной старости в каком-нибудь тихом местечке на берегу моря… Поэтому, Гауд, мы с вами должны не просто тщательно контролировать процесс. Мы, прежде всего, обязаны научиться всегда чувствовать себя победителями, всегда находить пользу даже в отрицательном результате. Тогда удача не ускользнёт… Крис, сделайте всё возможное, чтобы меня не отправили на пенсию. Это моя личная просьба к вам. Постарайтесь! И я не останусь в долгу перед вами.

— Мистер Хэлуй, я вам обещаю, что постараюсь сделать для этого всё возможное. И даже невозможное.

Пограничная зона между Польшей и Беларусью по территории Брестской области, изолятор. 29 июня

Макс лежит на кушетке в полусонном состоянии. Около него сидят Жаннет, подполковник Гомелин и майор Кравец. Антон стоит у окна, разговаривая по мобильному телефону с главным редактором «Белорусского глобуса»:

— И на данный момент, Олег Иванович, это вся информация. Через часок я перезвоню.

Майор Кравец докладывает Гомелину:

— Осмотрев мальчика, врач определил, что у него сильное физическое истощение. Но кроме этого увеличена печень — подозрение на гепатит. Поэтому и поместил его сюда, в изолятор. Сказал, следует сделать анализ крови, например, в какой-нибудь сельской или городской лаборатории.

— Прибавил нам забот этот юный каскадер, — говорит подполковник и смотрит на Макса. — Ну, да ничего. А может, он станет нашим сыном полка. Как думаешь, майор?

Кравец улыбается и пожимает плечами.

Антон обращается к Жаннет:

— Девушка, вы нам так и не сказали, как вас зовут.

— Это не важно… Теперь главное — помочь мальчику.

— Вы хорошо говорите по-русски, но ваш легкий акцент выдаёт простую информацию: вы не русская и не белоруска.

— А я так и не понял, девушка, зачем вы прыгали в реку? — вступает в беседу Кравец. — Ну, попал в беду незнакомый вам мальчик — так надо было поезд остановить как-нибудь и всем вагоном, хоть всем поездом, приступить к поискам мальчика, пока спасатели не приедут.

— Очень даже логично говорит товарищ майор, — поддерживает коллегу Гомелин. — Было бы гораздо больше шансов найти мальчонку и даже оказать ему первую медицинскую помощь. Не так ли, таинственная незнакомка?

— Господа офицеры, — приступает к самозащите Жаннет, ловя на себе строгие и одновременно добродушные взгляды собеседников. — Кроме мужской, железной логики, есть ещё женское сердце. И оно шепчет о совсем другой логике. Что эффективней: призывать весь вагон, проводниц, пассажиров, к экстренным действиям — тем более что прыжок мальчика мог, кроме меня, никто и не заметить — или же самой, не теряя ни секунды, спешить ему на помощь?

Мужчины переглядываются между собой, и Антон говорит:

— А ведь она права, господа офицеры. Просто далеко не каждый представитель сильного пола, считающий себя героем нашего времени, способен на такой отчаянный поступок как прыжок в воду с крыши поезда, движущегося по мосту. Я бы, например, вряд ли решился на такое. А искать в этом поступке нелогичность — самое простое дело.

Гомелин усмехается и говорит Кравцу:

— Ты только посмотри, Степаныч, как лихо она наш двойной удар отразила, а господин журналист по-джентльменски ей помог… А как же наш герой оказался в багажном отсеке автобуса?

— А вот это загадка даже для нашей незнакомки, — разводит руками майор и смотрит на Жаннет.

— Я всю оставшуюся часть дня искала мальчика в окрестностях реки — безуспешно. Утром на поезде приехала до конечной станции, решила попробовать доехать до Бреста на туристическом автобусе. Мне повезло, я нашла подходящий рейс, села в автобус, поехала. И вот на границе при проверке багажа обнаруживают того, кого я искала! От неожиданности, от удивления я какое-то время даже не могла ничего говорить.

— Выходит, или это случайность, или наш герой выследил вас и решил ехать с вами, — делает вывод Гомелин. — Вы точно в первый раз в жизни увидели мальчика в вагоне поезда?

И вдруг…

Вдруг с кушетки поднимается Макс и говорит уверенным тоном, да ещё на русском языке:

— Да оставьте вы в покое… мою маму.

Все присутствующие застыли в своих позах — минутное оцепенение.

Первым ожил Гомелин:

— Ну, брат, опять ты заставил людей от неожиданности и от удивления дар речи терять. Так это твоя мама?

Пётр Ильич показывает на Жаннет, и Макс утвердительно кивает головой. Все вопросительно смотрят на «маму». Она подходит к Максу, приседает до его уровня, пронзительно смотрит в его глаза и спрашивает:

— Ты решил, что… именно я должна быть твоей мамой?

— Да, я выбрал тебя. Я видел, как ты вчера, около леса, побила Джека, а Джек — мой враг.

— А как же зовут моего сыночка?

— Мои враги называли меня Максом.

— Макс… А можно теперь я буду звать тебя…

Жаннет обращается за помощью к остальным:

— Как это имя правильно звучит в славянском обиходе?

Кравец, Антон и Гомелин отвечают по очереди:

— Максим.

— Максимка.

— Максимушка

— Прекрасно! — довольна Жаннет. — Теперь мы будем звать тебя Максимка. Хорошо?

Мальчик улыбается в ответ. Он робко протягивает руку и трогает волосы Жаннет.

— Живая… Живая мама!

Жаннет его обнимает. По её щеке течёт слеза. Слезами наполняются глаза мужчин. Минутное молчание…

— Максимка, а твоя родина — Россия? — спрашивает Жаннет, отпуская мальчика из объятий. — Ты хорошо говоришь по-русски.

— Я не знаю. Я не помню. А Россия это где?

— Она по соседству с этой страной — с Беларусью.

— А на русского наш герой не очень-то похож, — отмечает Гомелин.

— Возможно, его родители были не русскими, но жили в России, например, в Чечне.

Жаннет гладит Максимку по голове и спрашивает:

— Ты хочешь кушать?

Мальчик утвердительно кивает головой. Майор Кравец встаёт и направляется к двери со словами:

— Я сейчас распоряжусь, чтобы принесли поесть.

Жаннет что-то вспоминает и обращается к Гомелину:

— Я до сих пор не успела сообщить про… Джека. Это опасный человек, связанный со всей этой историей.

— Интересно. А я подумал, что Джек — это какой-нибудь мальчишка—сорванец… Рассказывайте.

Пётр Ильич просит Антона:

— Андрей, зафиксируйте, пожалуйста, для меня этот рассказ на ваш диктофон.

Антон достаёт из кармана цифровой диктофон и включает его.

— Я готов.

Жаннет берёт мальчика за руку и говорит:

— Я начну с вопроса к Максимке. Ты прыгал с поезда в реку, чтобы скрыться от Джека?

— Я… я боюсь про это говорить, — признаётся мальчик, опуская голову:

— Но ты ведь такой смелый, такой сообразительный — ищет Жаннет к нему ключик, гладя ребёнка по голове. — Не бойся, здесь тебя окружают друзья — твои защитники. Нас много и будет ещё больше, если понадобится.

Но Максимка лишь сильней прижимается к Жаннет и чуть не плачет:

— Нет. Я не хочу…

Гомелин даёт знак Жаннет, что у него есть вопрос. Он садится поближе к Максимке и говорит с ним, как со своим внуком:

— Тут, Максимка, понимаешь, вот в чём дело. Мы уже поняли, что дядя, о котором идёт речь, причинил тебе зло. А ведь за любое вредительство надо отвечать. Так?

Максимка утвердительно кивает головой, а Пётр Ильич продолжает:

— Но если ты будешь молчать, мы не сможем наказать этого Джека. Тогда он причинит другим людям — взрослым и детям — новое зло. Ты меня понимаешь, Максимка?

Мальчик снова кивает головой. Затем смотрит поочередно на всех присутствующих и говорит:

— Да, я убегал от Джека… Но можно я больше ничего не буду рассказывать?

— Хорошо, сынок, — соглашается Гомелин. — Ты только ответь, пожалуйста, сегодня на последний, маленький вопросик. Какое зло причинил тебе Джек?

Мальчик задумывается о чём-то. И вдруг начинает сильно плакать. Жаннет обнимает Максимку и успокаивающе гладит по голове. А он сквозь слёзы:

— Можно я больше ничего-ничего не буду говорить? Можно?

Гомелин с нескрываемой досадой даёт Антону знак выключать диктофон и с усталостью трёт свои глаза и лоб.

Возвращается майор Кравец с большим яблоком и бананом в руках и протягивает фрукты мальчику.

— Вот, сынок, поешь пока это. А через минут десять ужин привезут.

— Николай Степанович, — обращается к майору Гомелин. — Побудьте тут несколько минут с Максимкой, а мы выйдем на крыльцо.

Пётр Ильич даёт знак Жаннет и Антону следовать за ним.

— С удовольствием побуду! — улыбается Кравец и смотрит на мальчика. — У меня есть внучок, Иванушка. Так он такой же, как ты, боевой и скромный. И тоже очень фрукты любит. Ты ешь, ешь.

Максимка откусывает яблоко и спрашивает:

— Дядя Степаныч, а внучок — это кто такой?..

Гомелин, Жаннет и Антон выходят из изолятора.

— Сильно мальчонка запуган, — впечатлён Пётр Ильич.

— Ему надо дать немного времени, он же не только физически, но и психологически очень устал, — рассуждает Антон.

Жаннет одобрительно смотрит на Антона и продолжает эту мысль:

— Да. Максимка отдохнёт, привыкнет к нам… ко мне получше, и даже, думаю, сам всё расскажет.

— А теперь, мадам, расскажите нам подробно всё, что знаете про этого Джека, — напоминает Гомелин.

Пётр Ильич кладёт руку на плечо Антона с очередной просьбой:

— Андрей, включи-ка ещё разок диктофон. Не часто у нас на границе такие истории происходят, что начинаешь чувствовать себя настоящим следователем. Возможно, информация пригодится другим нашим компетентным органам.

Антон включает диктофон. И Жаннет рассказывает:

— Я не так уж много знаю. Этого Джека видела мельком в нашем вагоне. А когда я прекратила безуспешные поиски мальчика в сельской местности и шла вдоль леса к железнодорожной станции, Джек настиг меня и, угрожая пистолетом, хотел узнать, куда я спрятала мальчика. Я смогла противника обезоружить с помощью приёмов самообороны. Он остался лежать на земле, а я взяла его пистолет и поспешила на поезд. Пистолет я хотела выкинуть или сдать в полицию, но перед посадкой в туристический автобус, направляющийся к границе, закопала его в укромном месте. Мне следовало бы раньше сообщить о Джеке, но столько было спешки и неожиданностей… Вот и всё.

— Да, дело тёмное. Но проясняется помалу, — подбадривает себя Гомелин и даёт Антону знак отключать запись. — Не хватало нам ещё этого Джека-потрошителя у границы.

Подполковник достаёт мобильный телефон и, набрав номер, говорит:

— Алло, здравия желаю, Виктор Алексеевич! Это Гомелин… Да, бдим и храним. Граница на замке. И есть срочная информация, требующая оперативных действий…

Пётр Ильич отходит в сторону, продолжая разговор по телефону.

Антон убирает в карман диктофон и хвалит Жаннет:

— А вы, оказывается, боевая девушка. За два дня совершили два подвига.

Девушка смущённо смотрит на Антона и улыбается, а он пытается что-то вспомнить и говорит:

— Всё-таки ваше лицо мне знакомо. Вы были в Нью-Йорке прошлогодней весной?

Жаннет припоминает:

— В 2005-м… Да, была.

— Думаю, я видел именно вас на выставке славянских искусств.

— Возможно. Я была там даже два раза. У вас, Андрей, такая хорошая память на лица?

Антон в очередной раз смущается от своего «второго» имени и оттого, что заговорил про Нью-Йорк.

— Я даже помню, в чём вы были одеты в тот вечер…

К ним подходит Гомелин и сообщает взбодрившимся голосом:

— Официально заявляю: всё в порядке, ребята. Во-первых, мой бывший однополчанин по афганской войне, Витя Кольцов, полковник КГБ…

Он переводит взгляд на Жаннет, поясняя для неё:

— КГБ — это комитет госбезопасности. В общем, организует через польских коллег поиски этого лесного ганстера. А во-вторых, Виктор Алексеевич попросит свою супругу — она директор брестской школы-интерната, подшефной нашему гарнизону, — пристроить в этот интернат Максимку на некоторое время. В нашем пограничном гарнизоне не положено содержать детей. И в милицию определять хлопчика не хочется. А в школе-интернате он сможет пройти полное обследование на гепатит и прочие недуги. Питание там соответствующее, детский коллектив… Тем более там бойцы из одной нашей роты выполняют ремонтные работы — выставят свой пограничный дозор, чтоб нашего героя охранять. Ну, а за это время специалисты из разных ведомств попробуют установить данные о родственниках мальчика, о его прошлом. Только Максимка тоже нам должен в этом помочь… Вы напомните ему об этом. Да и я сам, думаю, его ещё навестить смогу. И самое главное: местопребывание нашего героя должно пока оставаться под строжайшим секретом. Это распоряжение руководства КГБ.

Жаннет в знак благодарности обнимает Петра Ильича.

— Спасибо! Вы, как добрый волшебник.

Гомелин хитро усмехается:

— Так может, всё-таки, откроешь доброму волшебнику своё имя. Или это теперь тоже не важно?

— Меня зовут Жаннет.

Все трое улыбаются.

— Прекрасное имя! Наверное, французское, — восторгается Пётр Ильич и обращается к Антону. — Смотри, брат-журналист, с какой прекрасной мадам я тебя познакомил!

Гомелин целует мадам руку и подмечает, подмигивая Антону:

— Жаннет, я с Андреем и с тобой уже перешёл на «ты». У меня это как-то само собою получается. Советую и тебе переходить с ним на «ты». Очень уж вы хорошие ребята!

Антон и Жаннет смущённо глядят друг на друга. И благодарят по очереди:

— Большое спасибо, Петр Ильич, за вашу отзывчивость!

— За всё, что вы сделали для Максимки!

— И для нашей газеты!

— И для меня!

— Стоп! Стоп! — отнекивается Гомелин. — Я ещё ничего толком и не сделал. Я только начинаю делать.

Улыбаясь, он отводит глаза в сторону. Что-то привлекает его внимание.

— А вот и пресса пожаловала. Похоже, двухсторонняя: польско-белорусская… Точно! Знакомые все лица. Сейчас будут меня штурмовать. Но ты, Андрюша, их здорово опередил. Только вот в одном мы промахнулись: для большей безопасности надо было бы информацию об обнаружении в автобусе «того самого мальчика» пока держать под замком. Пусть лучше бы его недоброжелатели думали, что он пропал без вести… Эх, мадам Жаннет, жаль, что я раньше от вас не узнал про этого Джека. Да и Кольцову было бы лучше раньше позвонить. Но поезд, как говорится, ушёл. Будем работать с тем, что есть.

Антон разглядывая приближающуюся группу журналистов и говорит:

— Пётр Ильич, так ещё не поздно всю информацию для нашей газеты запретить к публикации.

— Поздно-непоздно, но пирог из вашего рта забирать не будем, — решает Гомелин. — И фото мальчонки, которое ты сделал, тоже публикуйте. А вот для других…

Он кивает в сторону журналистов и продолжает:

— Десерт придётся ограничить, кабы шума было меньше. Теперь важнее, чтобы информация о брестской школе-интернате осталась недоступной никому. Никому! Вы меня поняли, ребята?

Антон и Жаннет переглядываются и утвердительно кивают в ответ.

— Ну, тогда, будьте любезны, покинуть место встречи с любимой прессой.

Они возвращаются в изолятор, а Гомелин идёт навстречу журналистам.

— Пора сообщать в редакцию, что больше новостей нет, — говорит Антон, закрывая за собой дверь.

Брест, школа-интернат для детей с нарушением зрения . 30 июня

Директор школы-интерната, Алеся Петровна, идёт по коридору и беседует с воспитателем Майей Сергеевной. В руке директора папка. Иногда мимо проходят дети младшего и среднего школьного возраста, большинство из них в очках.

— Этого мальчика, Максима, определим временно в вашу группу, — распоряжается директор. — Военные, которые делают у нас ремонт, будут нам помогать наблюдать за мальчиком и, если понадобится, — защищать. Муж мне сообщил, что за ним охотится иностранец. Не исключено, что охотников может быть несколько. Кстати, у Максима отчаянный нрав. Вот, написали о его подвиге.

Она даёт Майе Сергеевне польскую газету. Воспитатель с интересом её берёт.

— Да, я обязательно почитаю… Алеся Петровна, новая девочка из моей группы, Ангелина, целое утро плачет. Я её освободила от занятий и на сегодняшний день. Бабушку вспоминает, не верит, что она умерла. С нашим психологом общаться не желает, на вопросы не отвечает.

— Ничего страшного, Майя Сергеевна. Ей надо дать время на хорошую адаптацию. Из спецшколы, где девочка училась, сегодня к нам поступила не просто хорошая характеристика на неё, а замечательная. Оказывается, Ангелина со своим мизерным остатком зрения научилась ориентироваться в школе, дома, на улице лучше всех её одноклассников и даже лучше многих старшеклассников, имеющих такую же, как у Ангелины, патологию. Бабушка была её опекуном, делала из внучки настоящего вундеркинда — частные уроки по вокалу, по фортепьяно, посещение бассейна и танцевальной студии. К тому же, Ангелина лауреат городского и республиканского конкурсов детского творчества. Её мечта — участие в детском Евровидении.

— Великолепно! И ей всего девять лет. А что известно о родителях?

— Погибли в авиакатастрофе, когда девочке было три года.

Они останавливаются напротив медицинского кабинета. Майя Сергеевна, оглядывается и замечает:

— Алеся Петровна, вот по коридору идёт Ангелина.

Женщины смотрят на девочку, идущую в их сторону. Глаза её заплаканные. Она вертит головой, слегка принюхиваясь к чему-то. Девочка осторожно подходит к медицинскому кабинету и останавливается.

— Здравствуйте! Майя Сергеевна, я правильно нашла медицинский кабинет?

— Правильно, Ангелиночка. Молодец! А что случилось?

— Голова разболелась, хочу попросить глюкозы и измерить давление.

— Ты у нас ещё и в медицине разбираешься. Молодец! — поражается воспитатель, стучит в кабинет и открывает дверь. — Заходи, пожалуйста!

И обращается к директору:

— Алеся Петровна, я зайду вместе с Ангелиной.

— Да, конечно.

Директор идёт по коридору, затем поднимается по лестнице, направляясь в свой кабинет, и оценивает Ангелину:

«Умница! Такая самостоятельная! Кстати, хорошо ориентироваться ей помогает обострённое обоняние. Она уловила и запомнила запах своей воспитательницы — а Майя Сергеевна ограниченно пользуется парфюмерией — и поэтому уверенно обратилась к ней по имени-отчеству. Следовательно, учуять за закрытой дверью специфические запахи медкабинета — для Ангелины простое дело».

Проходя около окна, Алеся Петровна видит, как из подъехавшей военной машины выходит офицер, а за ним — мальчик, мужчина и девушка. Директор спешит им навстречу.

Жаннет гладит мальчика по голове, успокаивая его:

— Максимка, не расстраивайся, пожалуйста. Я тебя скоро навещу.

Она присаживается на корточки до уровня его глаз.

— Понимаешь, я путешествую по миру. Я не веду такой оседлый образ жизни, как другие мамы. Мне надо подготовиться… А ты за это время должен подлечиться здесь.

Жаннет целует его в щёку.

— Я буду тебя ждать, — выкрикивает Максимка, хлопает дверью машины и быстро направляется к входу в интернат.

Офицер спешит за мальчиком. На пороге интерната появляется директор.

— Мужской характер, — оценивает Антон поведение мальчика.

Он берёт за руку Жаннет, и они идут за Максимкой.

— Что же мне делать, чтобы не разбить надежды Максимки, его любовь? — вздыхает Жаннет.

Польша, пограничная зона. 30 июня

Полиция в поисках Джека обследует местность в районе лесного массива, прилегающего к железнодорожной станции. Небольшой отряд вооружённых полицейских идёт по лесу.

Двое из них перешёптываются между собой (по-польски):

— А может, он ухитрился проникнуть через границу и уже в Бресте?

— Не болтай чепуху. Если пограничники наркотики находят в укромных местах машин, то, что говорить об американце, фоторобот которого уже, думаю, висит во многих местах.

Всё это время Джек медленно передвигался в сторону границы перебежками от одного укрытия к другому: от дерева к дереву.

Вот и сейчас он сидит на высоком дереве. Небритый, грязный, голодный, измотанный. Он нервничает, срывает лист с ближайшей ветки и жуёт его. Сквозь листву Джек замечает отряд, приближающийся к его укромному месту. Полицейские периодически смотрят вверх, но густые кроны деревьев ограничивают поле обзора. Джек залезает ещё выше и крепко хватается за тонкие ветви, чтобы не свалиться с дерева. Отряд проходит мимо. Джек спускается пониже, и пытается заснуть. Облизываясь, он задумывается о том, чтобы ночью проникнуть на какой-либо двор, выкрасть курицу или свинью, затем выкопать большую яму, как укрытие, и там зажарить свой ужин… Темнеет…

Уже стемнело. Джек спит. Вдруг рядом — шум. Он вздрагивает, просыпается, присматривается. По колышущимся ветвям догадывается, что это прошмыгнула птица или белка. Джек принюхивается. Необычный запах его привлекает. Он потягивается, ощущает боль в мышцах из-за неудобного положения тела. Джек слезает с дерева, прячется за его ствол, осматривается. Кругом тихо. Он снова принюхивается — это запах пищи — и вспоминает о своих намерениях по добыче съестного. Джек проходит немного вперёд и замечает неподалёку огонь. Это костёр.

Он крадётся ближе, присматривается, различает силуэты двух людей. Запах жареного мяса влечёт его безумно. Джек облизывается, как волк. Но сдерживает себя и поворачивает назад.

Пройдя несколько шагов, замедляет ход. Останавливается. Поворачивает голову, смотрит в сторону костра. Разворачивается, идёт к костру. По пути ищет на земле подходящую по весу и по размеру палку, но не находит. Джек уже близко от костра. Он различает лица людей.

Это те самые два бомжа, которые украли его портмоне. Они жарят на огне мясо, едят огурцы и помидоры, пьют из бутылки. Джек присматривается ещё лучше и видит недалеко от костра несколько брёвен в куче хвороста. Он подкрадывается к куче, берёт бревно и, пригнувшись, подбирается к бомжам.

Они жуют и спокойно беседуют о чём-то своём. Вдруг раздаётся крик. Бомжи вскакивают. А из-за кустов и деревьев, со всех сторон, выбегают полицейские и, аккуратно обходя определённые места на земле, направляются в сторону крика — к яме. Один из полицейских светит фонариком в эту глубокую яму — там лежит человек. Лицо его поцарапано, глаза наполнены страхом и яростью затравленного зверя.

Это Джек.

— Вот и встретились, — доволен офицер.

Он подзывает к себе подчинённого:

— Зброжек!

Подбегает названный полицейский.

— Операция закончена. Распорядитесь, чтобы его вытащили отсюда и сразу отвезли в отдел. Все ловушки засыпать в течение часа. Выполняйте.

Офицер подходит к бомжам.

— Молодцы, пилигримы! Сработали хорошо. Мы вам это зачтём. Тушите костёр, забирайте мясо и поехали с нами.

Минск, на улицах города. 1 июля

По-настоящему летнее утро!..

Жаннет и Антон гуляют по городу.

— У нас ещё много красивых мест. Идём в другую сторону, я покажу тебе Троицкое предместье. Вон оно.

Антон показывает рукой в сторону малоэтажных разноцветных домиков.

— Тут чудно переплелись дух старины и новизны.

— Хорошо, — отвечает Жаннет. — Только через минут сорок мне надо будет попасть на улицу Энгельса — насчёт ещё одного объявления о съёме комнаты. Это недалеко от Троицкого?

— Недалеко. Придётся пойти в другую сторону, но мы успеем.

— Антон, а улица Карла Маркса недалеко от Энгельса?

— Представь себе, совсем рядом, — усмехается Антон, — Маркс и Энгельс у нас всегда рядом.

— Чудно! Там тоже комнату сдают.

Они идут в сторону Троицкого предместья.

— Андрей, сегодня суббота, у тебя, наверное, выходной, а ты выполняешь обязанности моего гида.

— Кто же вместо меня сможет стать твоим гидом?! Нравится тебе Минск?

— Очень! Прекрасный европейский город. Много красивых людей. Свислочь украшает Минск своим голубым ожерельем. Просторные, зелёные улицы приглашают по ним пройтись. А необычная архитектура увлекает ещё глубже… У Минска есть своё лицо.

— Я посмотрю на твоё лицо, когда ты увидишь новое здание Национальной библиотеки… А ты, наверное, пишешь стихи — так красиво описываешь свои впечатления.

— Стихи я пишу редко, но поэтический взгляд на мир, на разнообразие жизни стараюсь развивать ежедневно. А регулярно пишу путевые очерки — в форме дневника. В основном, для своего блога в интернете.

— Здорово! Непростой жанр. Во многих странах уже побывала?

— Почти весь мир объехала.

Антон присвистнув от удивления.

— И когда же ты успела? Я, журналист, за свои тридцать шесть, был-то только в Германии, Франции, да в США.

— Путешествую с десяти лет… Тогда ещё мама была жива.

После этих слов Жаннет останавливается, задумывается. Они стоят на мосту, откуда хорошо видны река Свислочь и Троицкое предместье. Рядом проходят мальчик и девочка лет десяти. Жаннет смотрит им вслед и говорит:

— Я очень часто думаю о Максимке. Как он там, в интернате? Было бы прекрасно, если бы мальчик прогуливался сейчас вместе с нами — вот так же просто и свободно.

— Давай завтра поедем в интернат и попробуем договориться с директором, чтобы забрать Максимку на денёк в Минск. Послезавтра, 3 июля, — праздник, всебелорусский: День Независимости нашей страны. В больших городах, и особенно в столице, будет много интересного и необычного — нашему герою понравится.

Жаннет улыбается в ответ.

Вашингтон, кабинет мистера Хэлуя . 1 июля

Полдень. Шеф сидит в кресле и пультом дистанционного управления переключает телевизионные каналы. Рядом стоит Гауд и читает с листа новость из интернета:

— «…во время доставки задержанного в ближайший отдел полиции он потерял сознание и…»

Гауд делает паузу, глядя на шефа, и дочитывает:

— «… и скончался прямо в машине».

Хэлуй резко встаёт и воодушевленно ходит по кабинету:

— Слава тебе, не знаю, кто ты, бог или дьявол, отмеривший Джеку такой исход! Слава тебе и спасибо!

— Но не исключено, что причиной смерти могли стать пытки, которым его подвергли прямо в машине, — сомневается Гауд. — И он даже мог рассказать полякам что-нибудь…

— Логично, но вряд ли. Те, кто занимаются поисками и арестами, обычно не специализируются в пытках. К тому же, Джек, скорее всего, был истощён. Интересно, чем они заманили его? Может быть, как волка, куском мяса. Заманили… А вот мы пока ничем не можем заманить Макса. Нам даже неизвестно, где он сейчас… Я почти уверен, что мальчишка уже под наблюдением польских или, скорее всего, белорусских спецслужб. Иначе уже хоть какая-то новая информация о его местопребывании промелькнула бы в прессе, в интернете. Продолжайте тщательно отслеживать все источники информации.

— Да, шеф. Особую ставку я делаю на интернет. Тем более что он всегда под рукой, как верный слуга.

Хэлуй садится обратно в кресло и продолжает переключать каналы телевизора.

— Ну, а что нам известно теперь про эту отчаянную девушку?

— Её имя, в отличие от имени мальчишки, так и не зафиксировалось в прессе. Но вскоре мы получим доступ к данным о пассажирах того самого вагона поезда. Сейчас девушка, возможно, в Бресте.

— А если она ехала через Брест в другой город? Например, в Минск. Логично?

— Логично, но не совсем практично, если есть прямой путь.

— Зато романтично… Эта девушка, вставшая на нашем пути, может быть теперь для нас хорошим компасом в поиске Макса.

Шеф задумчиво встаёт и подходит к окну.

— Так, так. А какое из средств массовой информации первым дало новость об обнаружении Макса в пограничной зоне?

— Минская газета со странным названием «Белорусский глобус». Кстати, их материал не только самый оперативный, но и более содержательный. Плюс фото Макса — пока единственное в прессе.

— Вот и замечательно! — улыбается Хэлуй. — Это для нас хороший указатель. Кто автор публикации?

Гауд заглядывает в свою папку и отвечает:

— Публикация подписана «А. Луцко».

— Готовьте Яниса. Он должен поехать в Минск и установить наблюдение за этим журналистом. И узнайте его точное имя. Вам ясно?

Гауд кивает и восторгается:

— Шеф, вы гений!

— Просто я умею анализировать. Теперь о мальчишке. Он вышел из нашей игры и, в любом случае, является для нас максимально опасным. Поэтому, Гауд, вслед за Янисом высылайте в Минск Роберту, а в Брест — Карлика-Ника: для параллельного поиска Макса и… полного уничтожения этого мальчишки в любой подходящей ситуации.

Минск, квартира дипломата Захаревича. 1 июля

Вечер. Алексей Захаревич ужинает на кухне и листает газету «Белорусский глобус». Вдруг его внимание что-то привлекает. Он всматривается в фото, пробегает глазами заметку, к которой оно относится.

— Маша! Маша, ты где? — зовёт он жену.

Она приходит на кухню с кактусом в вазоне, ставит его на край стола. Муж протягивает ей газету.

— Посмотри на фото мальчика.

Маша разглядывает фото с растущим удивлением.

— Ой! Надо же! Вылитый Мишка.

Она садится за стол и бегло читает заметку, а муж встаёт и задумчиво ходит по кухне.

— Это про последствия того прыжка в реку, о котором сообщали в новостях, — комментирует он. — Выходит, что этот мальчик так сильно похож…

Алексей ещё раз смотрит на фото и продолжает:

— Нет, он даже двойник нашего Миши.

— Так бывают похожи близнецы.

— Маша, что ты ещё на это скажешь? — нетерпеливо спрашивает Алексей и садится за стол. Он смотрит на незаконченный ужин, но аппетита уже нет.

— Похоже, что и возраста он такого же, как Миша. Знаешь, я, наверное, спутала бы их, если бы они одинаково были одеты. Но материнское сердце подсказало бы…

— А мой отцовский разум вот что мне подсказывает: сегодня в интернете пестрила новость о том, что в лесу поляки задержали американца, который неудачно охотился за этим мальчиком. Так, где гарантии, что это не происки американских спецслужб, и что они не вышлют новых охотников, которые по случайности или нелепости могут вместо этого мальчика наткнуться на нашего Мишу?

— Ой, — вздрагивает Маша и хватается за сердце. — Мне аж плохо стало. Сплюнь три раза.

— Маша, я не буду плеваться. Я буду действовать! — громко вещает и резко встаёт муж, да так, что задевает рукой горшок с кактусом.

Всё это добро падает на пол. Но горшок, к счастью, не разбивается. Супруги смотрят на последствие падения, а муж продолжает:

— Я буду действовать и перестраховываться.

Он берёт со стола свой сотовый телефон и набирает номер.

— Алло! Здравствуй, Гриша, это Алексей. Слушай, мне срочно нужны номер телефона твоего родственника из КГБ и его имя и отчество… Я потом тебе объясню… Жду.

Захаревич заходит в комнату, берёт с письменного стола записную книжку, открывает её, записывает.

— Записал. Ему ведь можно звонить вечером?.. Отлично! Спасибо, друг! Пока!

Алексей отключает связь и, набирая на телефоне новый номер, возвращается на кухню. Маша склоняется над горшком, собирает с пола просыпавшуюся землю.

— Занято. Маша, я буду звонить из машины. Быстро поехали на дачу за Мишей… Да оставь ты в покое это растение. Надо поскорее сына отвезти в максимально безопасное место.

Амстердам, городской сквер. 1 июля

По вечернему скверу прогуливается пожилой китаец с книгой и газетой в руках. Это учитель Брат Мой. Он садится на скамейку и разворачивает газету. Листает её. На одной из страниц что-то замечает интересное для себя. Смотрит на фотографию мальчика… Учитель читает, улыбаясь. Снова смотрит на это фото. Откладывает газету. Думает о чём-то приятном.

«Да, я не ошибся. С этим мальчиком сильно связана энергетика Жаннет… Она хорошо сдаёт экзамены на стойкость характера и чистоту духа. Она на верном пути — найдёт на белорусской земле недостающие звенья для своей цепочки счастья… Только эта история с преследованием…»

Взгляд Брата Моя становится строгим. Он сосредотачивается, размышляя дальше:

«Преследования ещё не закончились — я это и чувствую, и предугадываю… Какая же была связь мальчика с погибшем американцем?.. Чем я могу помочь Жаннет и этому мальчику?».

Брат Мой расстёгивает верхние пуговицы одежды и берёт в руку талисман, который висит у него на шее. Задумчиво смотрит на него, вспоминая, как недавно дарил Жаннет точно такой же. Потом встаёт со скамейки и дальше прогуливается по скверу, глядит на прохожих, озабоченных своими проблемами, на суровые лица полицейских; слышит грубые выкрики автовладельцев, паркующих свои машины на переполненных стоянках…

«Вот и в Амстердаме становится тяжело дышать… Ещё год назад в этом сквере было много радостных мам и пап, прогуливающих в колясках своих младенцев… А что будет ещё через год?.. Не засиделся ли я в Голландии, в то время как мои лучшие ученики находятся на одной земле — в центре Европы, в сердце Новой Эпохи?.. Беларусь и Китай становятся хорошими партнёрами в сфере культуры и экономики. Даже китайский язык начинают изучать в белорусских учебных заведениях. А то всё английский, да английский… В Минске я смогу пообщаться со своими соотечественниками даже разнообразнее, чем здесь…»

Минск, в доме по улице Карла Маркса. 1 июля

Жаннет и Антон входят во двор дома на улице Карла Маркса. Благородно-старомодный фасад освещён вечерней подсветкой.

— Люблю такую архитектуру, — говорит Антон.

— Я тоже. Эти дома, по-моему, никогда не стареют, как и некоторые вечно молодые старики.

Они находят нужный подъезд. Металлическая дверь хоть и с домофоном, но плотно не закрыта. Антон и Жаннет заходят и, поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, продолжают беседу.

— Кстати, мне довелось быть в том самом доме, где родился Карл Маркс.

— Ух, ты! Здóрово! Этот дом ведь в Германии?

— Да. В городе Трире по улице Брюккергассе. Там теперь музей.

— А хочешь, я отгадаю, что ты там делала в Трире?

— Отгадай.

— Так… — сосредотачивается Антон и останавливается. — Ну… Тоже комнату хотела снять?

Жаннет смеётся и говорит:

— Наоборот, сдавать помогала.

Антон от удивления выпучивает глаза, ожидая пояснений.

— Это длинная история. Я как-нибудь потом расскажу.

Они подходят к одной из квартир.

— Кто же будет нас встречать здесь, в квартире двадцать пять? — артистично импровизирует Антон и жмёт на звонок.

Тишина. Жмёт второй раз. Третий.

Слышится лязг замка, и дверь открывает пожилой мужчина интеллигентного вида.

— Праходзьце, калі ласка! — приглашает хозяин бесцеремонно.

— Здравствуйте! — больше по инерции, чем по необходимости здороваются хором Антон и Жаннет.

— Дзень добры, моладзь! Чаго стаіце, як у музеі перад экспанатам? Праходзьце, раз прыйшлі. І зачыніце за сабою дзверы.

Моладзь проходит в квартиру вслед за хозяином. Антон показывает Жаннет рукой знак одобрения с поднятым вверх большим пальцем.

— Праходзьце ў залу, сядайце, а я зараз гарбату прынясу.

Хозяин уходит на кухню. Антон и Жаннет садятся на диван, рассматривают уютную обстановку квартиры.

— Антон, этот добрый дяденька говорит на белорусском языке?

— Да. Нестандартный представитель белорусской интеллигенции. Её рыцарь. Я таких людей нечасто встречал.

— Я, признаюсь, хотела, чтобы хозяином квартиры была женщина, но… этот рыцарь мне нравится.

— Мне тоже. К незнакомым людям относится, как к друзьям. У меня ощущение, будто я на сеансе психологической разгрузки или в комнате отдыха.

— Своей мудростью он мне напоминает моего духовного учителя, китайца Брата Моя. А ещё одного бедного, но счастливого старика, с которым я познакомилась в Индии.

Возвращается хозяин с подносом в руках и ставит его на стол. Расставляет кружки с чаем. Накладывая в блюдца печенье, он приглашает:

— Сядайце бліжэй да стала і частуйцеся, калі ласка. Вельмі смачная гарбата і пячэннем тут багата!

— Спасибо вам за гостеприимство! — благодарит Жаннет.

— И за добрые слова спасибо! — добавляет Антон.

Они садятся за стол и угощаются.

— Але з самага парога менавіта мая гасціннасць вас і здзівіла. Так?

— Так, — признаётся Антон. — Вы даже не спросили, кто мы и зачем пришли.

— Я з першага погляду зразумеў, што перад маімі вачамі добрыя людзі. Чаго ж добрых, прыгожых людзей трымаць на парозе?

Все улыбаются.

— А вось зараз я і магу спытацца: якая ж у вас да мяне справа?

— А справа — это значит дело? — спрашивает Жаннет.

Антон и хозяин утвердительно кивают.

— Мы пришли к вам по объявлению. Я ищу комнату на… небольшой срок.

— Божа ж мой! Я ўжо забыўся пра гэтую аб'яву. Так, калі дап’ем гарбату, я пакажу вам яшчэ два пакоя — выбірайце любы.

Хозяин наклоняет голову к девушке и уточняет для неё:

— Пакой — гэта па-руску «комната».

— А я догадалась… А как вас зовут?

Он встаёт из-за стола и представляется:

— Ваш пакорны слуга — Мікола Адамавіч Жыховіч, прафесар-пенсіянер.

Затем садится на своё место и обращается к Жаннет:

— А як ваша імя?

— Жаннет.

— Чудоўна! А вы, малады чалавек, калі не памыляюся, Андрэй Луцко. Журналіст. Так?

Антон удивляется и отвечает осторожно, стараясь не выдать себя:

— Да. А откуда вы, Николай Адамович, меня знаете?

— Сябры, завіце мяне лепш Міколай Адамавічам. А вы, Андрэй, відаць, забыліся пра мяне? Успомніце філалагічны факультэт…

«Ну вот и приплыл, — ещё больше настораживается Антон. — Я, в отличие от Андрея, заканчивал факультет журналистики. Чувствую себя воришкой, которого застукали…»

— Ну, да. Помню, помню, конечно…

— Няўжо я так моцна змяніўся за гэты час? Вы ж заканчвалі факультэт дзесьці ў дзевяноста восьмым годзе?

— В девяноста восьмом, — увереннее отвечает Антон.

— Вы ж былі аднім з лепшых маіх студэнтаў, выдатна ведалі беларускую мову. А зараз, гляджу, размаўляеце толькі па-руску.

Он смотрит на Антона, собравшегося что-то возразить и опережает его:

— Да вы не апраўдвайцеся. Сёння Беларусь — адзіная дзяржава ў СНД, дзе руская мова лічыцца другой дзяржаунай. Таму мы, мабыць, і Белая Русь. З другога боку, калі ваше выданне «Беларускі глобус» амаль на 70 працэнтаў рускамоўнае, і большасць вашых калег размаўляюць па-руску, то вы, Андрэй, проста адаптаваліся да гэтых умоў. Але і не кожны, хто размаўляе па-беларуску, так шчыра любіць родную мову, каб аддана і мудра служыць ёй… Большасць людзей зараз настолькі пагружана ў матэрыяльныя праблемы і эгаістычныя клопаты, што ім не хапае сіл і часу разважаць пра тое, як там жыве беларуская мова, што ёй патрэбна ад сучаснага чалавека. А любая мова — гэта жывая істота… Я вас, маладыя людзі, як гэта гавораць зараз, не гружу сваімі развагамі?

— Нет, Микола Адамович, — отвечает Жаннет. — Ваши слова — поддержка для духовных сил.

— Никогда не будет лишним узнать мнение о современности из уст такого человека, как вы?

— Дзякуй за кампліменты! Я проста ведаю два сваіх маленькіх недахопа, — улыбается професар. — Люблю разважаць услых і ад душы нагаварыцца з добрым чалавекам.

— Так это же прекрасно! — уверена Жаннет.

— Значыць, мы з вамі будзем добра ладзіць… і гэта кватэра, — Микола Адамович обводит рукой пространство вокруг себя, — зноў стане храмам… А скажыце, Жанет, можна я іншы раз замест вашага прыгожага французскага імя буду называць вас па-славянску — Жэня? Так, напрыклад, звалі вельмі таленавітую беларускую паэтэсу ХХ стагоддзя. Я маю на ўвазе Жэню Янішчыц. А яшчэ я хацеў, каб маю ўнучку назвалі Жэняй.

— Пожалуйста, Микола Адамович. Жаннет и Женя — это очень созвучно. И мне будет приятно, если имя белорусской поэтессы станет и моим именем.

— Вось і добра! Давайце яшчэ вып’ем па кубачцы гарбаты і аглядзім кватэру, каб выбраць для Жэні пакойчык.

Брест, школа-интернат. 2 июля

Лучи утреннего солнца проникают сквозь окна интерната. В коридоре, на каждом этаже дежурит по  солдату, одетому в рабочую (строительную) спецовку. В одной из игровых комнат, где под присмотром воспитательницы играют несколько детей, находятся Максимка и Ангелина. Звучит радио.

Голос диктора вещает:

«Завтра, 3 июля, День Независимости Республики Беларусь встретят жители и гости нашей страны. В столице, а также во всех областных и районных центрах, состоятся обширные культурно-праздничные мероприятия…»

— А что это такое, День Независимости? — спрашивает Максимка у Ангелины.

— Это… — задумывается девочка, — когда всем людям напоминают, что они должны учиться быть независимыми от всякого зла, от любой беды.

Максимка катает машинку по ковру и задаёт следующий вопрос:

— А ты вчера плакала из-за беды?

Ангелина обнимает куклу и отвечает:

— Да. Мне было очень грустно и тяжело без бабушки. Она умерла. Понимаешь?

— Понимаю, — тяжело вздыхает Максимка, откладывает машинку в сторону и смотрит на Ангелину. — Я дружил с беженцами, а они тоже умирали.

— А кто такие беженцы? Те, кто занимаются бегом?

Мальчик задумывается, смотрит на радио, задаёт себе новый вопрос («А как этот дядя может звучать из этой коробочки?») и говорит уверенно:

— Беженцы — это люди, у которых нет такого праздника: Дня Независимости.

Территория школы-интерната преображается с каждым днём. Вот и теперь. солдаты приводят её в порядок после ремонта фасада здания. Молодой офицер, одетый, как и все военные, в рабочую спецовку, наблюдает за территорией. Он один из трёх сотрудников управления КГБ по Брестской области, которые срочно прибыли сюда на подмогу пограничникам.

Офицер обращает внимание на подъехавшую иномарку. Нащупав под мышкой пистолет, подходит к воротам.

Из машины выходят двое. Офицер внимательно рассматривает их.

В руке у девушки книга с большими золотистыми буквами: «Энциклопедия животного и растительного мира Земли». Мужчина в одной руке держит большой букет красивых полевых цветов, в другой — пакет с фруктами.

— Доброе утро, строителям мира! — бодро приветствует подошедшего мужчина. — Вы нас узнали? Мы пару дней назад привозили к вам мальчика.

Офицер видит их впервые. Смотрит недоверчиво.

— Можно нам пройти к директору? — спрашивает девушка. — Мы хотим навестить Максимку.

Офицер набирает по сотовому телефону номер Алеси Петровны. Переговорив с ней, он приглашает их следовать за ним.

В холле интерната офицер производит осмотр, ощупывая «гостей». Затем проверяет содержимое пакета Антона.

Алеся Петровна сидит за рабочим столом в своём кабинете и разговаривает с мужем по телефону.

— Хорошо, Витя, не волнуйся. Я подготовлю мальчика для беседы с твоим психологом в погонах… Надеюсь, Дима Медынцев будет в гражданской форме… Посторонних не было… Дима уже в пути?.. Хорошо. Всё, пока, дорогой.

Алеся Петровна кладёт трубку. Стучат в дверь. На пороге кабинета — Жаннет и Антон в сопровождении офицера. Они здороваются. Директор даёт офицеру знак «Всё в порядке», и он уходит.

— Чувствуем себя на подводной лодке, Алеся Петровна, — по-доброму усмехается Антон.

— Это почему же?

— Потому что на поверхности — обычный интернат, только на ремонте. А все тайны надёжно спрятаны под водой.

— Конспирация — на высоте, — уточняет Жаннет, — За Максимку можно быть спокойной. Отлично!

Алеся Петровна улыбается, воспринимая эти слова как комплимент, но не себе, а своему мужу.

— Не ожидала вас так быстро увидеть у нас. Садитесь, пожалуйста! — приглашает директор.

Гости садятся за стол.

— А мы приехали так быстро в честь завтрашнего праздника, — говорит Жаннет.

— Алеся Петровна! — торжественно обращается к ней Антон и протягивает букет полевых цветов. — Мы с Жаннет поздравляем с Днём Независимости вас как главу маленького государства по имени школа-интернат!

Алеся Петровна смущённо берёт цветы, нюхает их.

— Спасибо за оригинальное поздравление!.. Это даже очень хорошо, что вы тут. Сейчас сюда должен приехать один молодой человек из Комитета госбезопасности. Я прошу вас, Жаннет, помочь ему наладить доверительную беседу с Максимом.

— Да, я помогу. С удовольствием! И Антон поможет, если потребуется. Но и у нас к вам будет одна просьба.

— Вы ведь ради неё и приехали? Какая же?

— Разрешите нам после этой беседы взять с собой Максимку в Минск до завтрашнего вечера. Мы хотим показать ему праздничный город, военный парад, народные гуляния. Для него это будет волшебным подарком — останутся яркие впечатления.

— А чтобы было быстрей и безопаснее, я взял напрокат машину — она у ворот интерната, — добавляет Антон.

Алеся Петровна глубоко вздыхает, встаёт и прохаживается по кабинету.

— Машина — эта не самая лучшая гарантия безопасности в наше время. Вы хорошие ребята, вам можно доверять, но… я удивлена вашей наивностью. Вы уже забыли, что за мальчиком охотились, поэтому его местонахождение стало секретным? Зачем ему мелькать в Минске? Я даже в наш город — в Брест — его не отпустила бы с вами… Свою жалость и любовь к нему пока лучше проявлять в более безопасной ситуации. Поэтому единственное, что я могу для вас сделать — разрешить вам побыть с ним сегодня. Хоть до вечера.

Теперь Жаннет глубоко вздыхает. Она огорчена, но согласна:

— Да, вы, конечно, правы. Мы почему-то решили, что опасность уже миновала. Джека обезвредили…

— Чтоб опасность миновала, надо будет сегодня разговорить Максима, — предупреждает Алеся Петровна, чувствуя себя в данный момент идеальной женой чекиста.

А на глаза Жаннет набегают слёзы, она вспоминает, как Максимка называл её мамой:

«Живая… Живая мама!»

Прикладывая руку к своей груди, где висит талисман Брата Моя, Жаннет вспоминает слова Учителя о её счастье на белорусской земле.

«…окунувшись в центр потоков зарождения Новой Эпохи, ты приобретёшь больше информации, опыта, энергии — шансов для реализации своего права на полноценное счастье».

Жаннет резко вытирает слёзы и решительно сообщает:

— Алеся Петровна, я решила усыновить Максимку. Подскажите мне, что для этого необходимо.

Алеся Петровна (удивлённо) и Антон (одобрительно) смотрят на Жаннет.

Директор садится на стул рядом с Жаннет и спрашивает:

— А если у мальчика обнаружится мать? Сначала надо выяснить о его прошлом всё, что возможно. И я знаю со слов моего мужа, что эта работа ещё не закончена.

— Я чувствую, что у Максимки нет матери…

— Жаннет, тут, к сожалению, чувства к делу не пришьёшь.

— Он сам выбрал меня — ещё на границе сам назвал меня своей мамой. Понимаете?

— Я как мать вас хорошо понимаю. Но давайте разговор об усыновлении продолжим в более подходящий момент. Хорошо?

Жаннет утвердительно кивает. А директор разводит руками:

— У нас на этого мальчика нет даже ни одного документа. Нонсенс!

Раздаётся стук в дверь, и на пороге кабинета появляется высокий мужчина в штатском.

Алеся Петровна не ожидала увидеть его так быстро. Ведь это тот самый Дмитрий Медынцев, капитан КГБ, о котором говорил муж.

— Здравствуйте! Не помешал?

— Проходите, Дмитрий! — улыбается ему директор.

— А где наш юный герой? — весело говорит он и, словно добрый фокусник, достаёт из-за своей широкой спины большущий «букет» из надутых воздушных шариков.

Гамбург, секретная американская лаборатория. 2 июля

Поздний вечер. В лаборатории кроме охранников находится только профессор Голь.

Он сидит за своим рабочим столом, записывая в журнал какие-то показания. На мониторе — фотография человеческого мозга, а справа от фотографии — формулы.

Входит охранник. Смотрит, на все три включенных компьютера.

— Профессор, через сорок минут я должен закрывать лабораторию. Поторапливайтесь.

— Хорошо. Я как раз успею закончить важную работу.

Охранник уходит. Голь заглядывает в журнал, затем — на экран монитора. Даёт компьютерной программе несколько команд. Закрывает журнал. Берёт лист бумаги, задумывается на несколько секунд и быстро записывает свои мысли:

«Мистер Хэлуй! Это моё прощальное и единственное к Вам письмо. Уверен, его содержание незамедлительно передадут Вам в Вашингтон. Наберитесь терпения, как Вы это умеете делать, и дочитайте до конца эти строки. И тогда, надеюсь, Вы не станете предпринимать лишних действий.

Сегодня, 2 июля, в 21 ч. 45 мин., я, наконец-то, сделал то самое открытие, к которому шёл более десяти лет. Сбылась моя мечта… Оправдались и Ваши надежды. Теперь могут стать реальностью Ваши обещания помочь мне взойти на пьедестал в виде Нобелевской премии. Теперь наша с Вами родина — Америка — может обрести ещё больше власти над миром. Биороботы нового поколения — универсальные солдаты и рабочие — интеллектуальные машины, послушные рабы, зомби, которых трудно будет отличить от живых людей. И ключ к этим созданиям — всего лишь в нескольких моих формулах. Остаётся лишь создать пробные модели, а затем поставить образцы на крупносерийное производство, и американская нация станет единственно главенствующей в мире… По сравнению с таким глобализмом ваши теперешние проекты по шантажу белорусского дипломата с помощью полунатурального двойника его сына кажутся детскими забавами. Но и от таких забав в мир, как в мусороотстойник, вливается много яда.

Я сожалею, что приложил к этому часть своего таланта, данного мне не американским Президентом, а Высшим Разумом, т. е. Богом… Мне жалко этого мальчика-сироту Макса и жалко каждого малыша планеты, который уже пострадал от ехидства холодной войны, эпицентром которой стала моя Америка под руководством безумных олигархов. Мне горько за судьбу каждого ученого, которого Вы, Хэлуй, и подобные вам дельцы, засосали в свои сети… Но я вырвусь из этих сетей. И ради такой чистой, благотворной цели я готов пожертвовать своим античеловеческим детищем. Тогда не только на моей, но и на Вашей бессовестной совести будет меньше грехов.

Итак, два часа назад все секретные программы по созданию искусственного интеллекта и все связанные с ними системные файлы головного компьютера приведены мною в состояние многоэтапного сбоя, и в 00 часов 00 минут они вынуждены будут безвозвратно самоудалиться. То есть в первые секунды первых минут первого часа нового дня — 3 июля — наступит моё первоэтапное освобождение от Вашей зависимости. Второй этап наступит тотчас, когда я доберусь до своего жилища. О, нет, суицида не будет — это примитивно и даже пошловато. Дома у меня уже есть всё необходимое для того, чтобы без посторонней помощи сильно изменить черты своего лица и всю свою внешность в целом. Грех в такой ситуации не воспользоваться собственным талантом и стать для Вас «человеком-невидимкой», которого бесполезно искать. И новый паспорт уже готов для новой, чистой жизни.

На склоне лет начать жизнь с чистого листа — заманчиво! Не так ли?.. Единственное, о чём жалею, — это время. Я не смог раньше созреть для такого решения. Но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда.

Не отчаивайтесь слишком сильно, мистер Хэлуй. Вы изначально стали играть в опасные и бессмысленные игры. Я немного уважаю Вас только за то, что Вы, в отличие от многих Ваших «коллег», можете видеть слабые стороны той системы, на которую работаете. Только, жаль, видя их, Вы не способны критиковать эту жестокую систему. Ведь Вы сами подпитываетесь, как вампир, этой жестокостью. Вы и подобная Вам масса преуспевающих дельцов являетесь носители интеллекта, работающего в условиях извращённых жизненных ценностей, а это — ненатуральный, взрывоопасный продукт цивилизации. Так что всеми вами уже давно создан своеобразный искусственный интеллект. Ну, и наделяйте им своих биороботов, которые, рано или поздно, уничтожат вас самих…

Вот и почти полночь. Наступает день моей Независимости!

Прощайте, босс! Очень уж душно и темно в созданном вами искусственном мире.

Ныне не существующий Эдвард Голь».

Профессор смотрит на часы, сворачивает письмо и укладывает его в конверт, который кладёт на клавиатуру компьютера.

Входит охранник и говорит недовольно:

— Профессор, уже полночь. А вы ещё не выключили компьютеры.

— Вот именно, ноль часов, ноль минут, — весело отвечает Голь. — Утром сообщите, пожалуйста, в Вашингтон мистеру Гауду, или даже самому шефу, что я, наконец-то, сделал самое ценное открытие в своей жизни.

Он смотрит на часы, на которых уже 0 часов 2 минуты, и начинает выключать компьютеры.

— Это сюрприз, ради которого стоило задержаться, — улыбается профессор и облегчённо вздыхает:

«Закончился первый этап моей Независимости!»

Брест, областное у правление КГБ. 3 июля

Несмотря на праздник — День Независимости — заместитель начальника управления, полковник Кольцов находится на рабочем месте. В нему в кабинет входит капитан Медынцев.

— Здравия желаю, Виктор Алексеевич.

— Заходи, Дмитрий. Садись. Жду от тебя новостей. И докладывай, и комментируй.

Медынцев садится за стол и сообщает:

— Мальчика удалось разговорить.

— Молодец!

— Здесь заслуга ни столько моя, сколько той самой девушки, Жаннет. К счастью, она была в интернате: приехала навестить Макса. Итак, цель и конечный пункт назначения поездки в Беларусь мальчик точно не знает. В поезде с ним был, кроме того Джека, ещё один — Мигель. Судя по тому, что они произносили свои имена в присутствии мальчика, это, скорее всего, имена вымышленные. Мальчик помнит, что некоторое время перед этой поездкой, примерно три дня, он находился в специально оборудованной комнате — в полуподвале какого-то большого здания. Из дальнейших расспросов я сделал вывод, что это могла быть лаборатория. Там он стал играть роль полоумного ребёнка, потому что уже задумал побег. А ещё раньше, когда, как мальчик выразился, эти злые дяди забрали его к себе, он ради игры и из-за недоверия к ним решил ни с кем не разговаривать, изображая немого. Но это, как можно предположить, только стало плюсом для его хозяев, ведь немой не скажет лишнего.

— Верные выводы, капитан. Похоже, попали мы на рыбное место. Теперь бы улов не упустить!..

Кольцов потирает руки, улыбается и уточняет:

— А где именно находится эта лаборатория, мальчик не знает?

— К сожалению, не знает. Туда его с закрытыми глазами — сначала на самолёте, а потом на машине — привезли из пригорода Софии, где он жил с группой беженцев. На новом месте он был изолирован от внешнего мира. И вот, Виктор Алексеевич, на мой взгляд, самая главная информация: мальчик припомнил, что дядя в белом халате изучал на экране (скорее всего, это монитор компьютера) фотографию какого-то другого мальчика. А однажды Макс проснулся и заметил, что все люди из лаборатории как-то странно на него смотрят. Да и сам мальчик в дальнейшем, глядя мельком на себя в зеркало, замечал, что его черты лица и прическа вроде бы немного изменились…

В этот момент Кольцов воодушевляется ещё больше, встаёт и даже ударяет ладонью по столу.

— Вот и сходится, Дима! Сходится!

Он ходит по кабинету взад-вперёд и говорит:

— Сходятся колечки в звено одной цепочки! Я тебе сейчас объясню, в чём дело. Ты всё рассказал?

— Всё, товарищ полковник.

— Вчера мне звонил один известный человек — дипломат из Минска Алексей Захаревич. Наши минские коллеги посоветовали ему обратиться к нам. Дипломат опасается, что охотники за Максом могут сбиться с пути и вместо него выйти на сына Захаревича — Мишу. А причина такого опасения вот какая: читая в газете публикацию о прыжке мальчика с поезда, Захаревич и его жена были удивлены, увидев фотографию Макса, который, как две капли воды, похож на их сына. Улавливаешь?

— Конечно. Выдвигаем версию: Макс на мониторе компьютера в лаборатории мог видеть фотографию Миши. Тогда возникает вопрос: зачем для тех людей, кто послал Джека и Мигеля в нашу страну, нужен был двойник Миши в качестве Макса?

— Ну, уж ясно, что не для оздоровления в Беларуси. Для шантажа или выкупа. А то и другое требует промежуточного действия — выкрасть Мишу и для выигрыша времени подставить вместо него Макса.

— А в шантаж может входить цель — переманить нашего дипломата на их сторону или завербовать его.

— Молодец, капитан! Быть тебе генералом! — по-отцовски подмигивает ему полковник и садиться за стол. — Слушай, тогда выходит, мы имеем дело ни с мелкой группировкой мошенников, а с подрывной деятельностью спецслужб. Возможно, американских.

Кольцов задумчиво стучит пальцами по столу и продолжает развивать мысль:

— И, похоже, что свой проект они задумали как раз после наших мартовских президентских выборов, результаты которых им пришлись не по душе.

— И время года для этого выбрано подходящее — разгар туристического сезона. Да и белорусский турбизнес всё шире открывает двери для иностранцев.

— Ну что, Шерлок Холмс, будем предпринимать?

— Думаю, Виктор Алексеевич, думаю.

— Мои товарищи по афганской войне в подобных ситуациях говорили так: будем ловить душманов на самую жирную приманку. Так вот, не использовать ли нам Макса в качестве такой приманки, хоть это и рискованно?..

Вашингтон, кабинеты мистера Хэлуя и его помощника Гауда. 3 июля

В полулежащей позе на диване с неузнаваемо мрачным лицом — не кто иной, как шеф. Если сказать, что настроение его удручённое, то это будет недостаточно точный эпитет.

А вот Гауд, сидящий напротив Хэлуя, держится невозмутимо.

— Крис, — чуть ли не стонет шеф. — Налейте-ка мне ещё виски.

— Мистер Хэлуй, не много ли вам будет спиртного?

— О-о, не бойтесь, пьянства не будет — это примитивно и даже пошловато.

Шеф смеётся, потом откашливается и продолжает:

— Вот видите, я уже начинаю перефразировать нашего неуловимого мстителя — профессора Голя… Я выпью ещё немного и постараюсь уснуть.

— Но мы так и не решили, что будем дальше предпринимать.

— А что предпринимать? Квартирку Голя обыскали — мышку в клетке не обнаружили. Жаль, что профессор не оставил нам на память — в подарок — фото своей новой внешности.

Хэлуй снова смеётся — ещё громче.

— Га-гауд, а может быть, наш мститель сделал из себя женщину? Причём о-о-хо-хочень…

Смех выливается сквозь слёзы и мешает ему говорить.

— О-очень хо… хорошенькую…

Гауду не смешно. С возмущением на лице он дожидается, когда приступ смеха пройдёт…

Вот теперь Гауд может говорить:

— Что-то нам предпринять всё-таки необходимо. В арсенале профессора множество способов, чтобы разнести по миру «благую весть» о нашей деятельности.

— Да, меня непременно отправят на пенсию, как… как старую ракету на свалку…

Смех, который снова оглушает Гауда, тут же обращается в слёзы. И вдруг шеф резко убирает с лица «сырость» и неожиданно строгим тоном распоряжается:

— Гауд, срочно отзывайте Яниса, Роберту и Ника из Беларуси. Теперь, когда профессор на свободе, нет смысла уничтожать мальчика. Достаточно того, что мы уничтожили нашу лабораторию.

«Господи! Мы только и можем, что уничтожать и уничтожать, — осознаёт Хэлуй. — Мы ничего другого не умеем… Как глупо. Как мерзко…»

Под тяжестью этих мыслей он снова срывается на Гауда:

— Черт возьми, куда вы дели моё виски?

От возмущения Хэлуй бросает в своего помощника подушку, на которую облокачивался.

Гауд ловит подушку в руки и говорит напоследок:

— Мистер Хэлуй, я вспоминаю, как дня три-четыре назад вы говорили мне о том, что мы обязаны научиться всегда чувствовать себя победителями, всегда находить пользу даже в отрицательном результате. Помните?

Гауд встаёт, резко разворачивается и выходит из кабинета шефа.

Кристофер заходит в свой кабинет и звонит по мобильному телефону (говорит с Робертой по-русски).

— Привет, девочка моя! Как вы там отдыхаете?

— Привет, Питер, дорогой! — отвечает абонент. — Здесь довольно не плохо. Мы с нашим крошкой-сынишкой уже побывали в Бресте и Минске. Мы по тебе скучаем.

— Удалось ли вам купить ту самую туристическую карту Беларуси?

— Да, дорогой. Я её обнаружила в Минске, а потом такую же увидели в Бресте.

— Отлично, дорогая! И вы уже успели побывать на каком-нибудь озере, обозначенном на этой карте?

— Ещё не успели.

— А у нас тут небольшие неприятности, из-за которых наш дядюшка очень плохо себя чувствует. Поэтому вам надо побыстрее отдохнуть на озёрах и возвращаться.

— Побыстрее?.. Хорошо, дорогой.

— Целую. До встречи!

Гауд отключает связь и направляется в кабинет Хэлуя, размышляя:

«Итак, что же выяснилось в результате этой беседы? Роберта в Минске напала на след Макса, и этот след привёл в Брест. Мальчишка в Бресте, но убрать его ещё не успели…»

Гауд приоткрывает дверь в кабинет Хэлуя и видит, что шеф заснул на диване. Кристофер заходит. Задумчиво прохаживается по комнате, посматривая на спящего шефа, и размышляет дальше:

«Рано, мистер Хэлуй, сдаётесь. Теперь мне придётся вас подменить… Раз уж наши агенты в Беларуси, надо довести дело до конца. Неизвестно откуда грянет гром. Профессор может не решиться разглашать наши тайны. Да, в конце концов, прежде чем их разгласить, он может, как любой человек, погибнуть из-за какого-нибудь несчастного случая… Хотя, конечно, Голь знает в сто раз больше наших секретов, чем этот кузнечик, прыгавший с поезда…»

Минск, на улицах и в квартирах города. 4 июля

Утро. Оживлённая улица в центральной части города. Янис наблюдает из автомобиля за подъездом, в котором находится квартира Андрея Луцко, где проживает Антон.

Он — дома, беседует по радиотелефону и одновременно собирается куда-то.

— Так, выходит, братишка, твои надежды на Америку пока оправдываются. А почему тогда ты не весел?

— Да так… — вздыхает Андрей. — Может быть, скучать начинаю… по славянским красавицам.

— Или по славянским красотам?

— Если честно, то дело в том, что тут ко мне названивают какие-то джентльмены удачи и тонко намекают на сомнительное сотрудничество… на благо благородной Америки, выступающей за общемировую демократию.

— А-га. Знакомая песня. Ну, а ты что?

— Ещё тоньше отсылаю их очень далеко, почти в космос.

Братья смеются. Затем Антон говорит о своём воскресении на родине и о прекрасной девушке-иностранке, которую встретил в Бресте и полюбил с первого взгляда, как в кино…

В конце беседы он спрашивает брата:

— Боишься за себя?

— Боюсь за тебя. Понимаешь?

— Значит, ты не думаешь оставаться в Штатах навсегда?

— Не знаю. И ты, похоже, не думаешь возвращаться в Штаты навсегда?

— Мне, братишка, очень хорошо на родине.

Янис продолжает наблюдение. Дверь подъезда открывается и оттуда выходит молодая пара с двумя детьми, а за ними выходит Антон. Он, улыбаясь, обменивается с ними приветственными фразами. И направляется к арке, ведущей со двора на улицу. Янис выходит из машины и следует за Антоном.

В квартире на Карла Маркса сидят на кухне Жаннет и Микола Адамович. Они обедают и оживлённо беседуют.

— Жалко будет расставаться. К тому же так немыслимо быстро. Но мне, чтобы быть поближе к Максимке, придётся искать комнату в Бресте. А так я под вашим учительством серьёзно занялась бы изучением белорусского языка.

— Да, тогда мы смогли бы с вами говорить только по-белорусски… Нет, я не жалею, что ради нашего полноценного общения я периодически перехожу на русский язык. Жалею о другом: я потеряю такую внимательную, тонко чувствующую собеседницу, как вы, Женя… Моё внешнее одиночество оказалось мне не по карману. Одиноко живущий и ужасно общительный профессор словесности часто тоскует в трехкомнатном замке и ищет живого собеседника, непохожего на приведение, а по сему плату за комнату берет мизерно-символическую — вот что значилось между строк моего объявления в газете… Хоть меня и навещают регулярно, по праздникам, коллеги — бывшие сослуживцы по университету (спасибо им за это!), мне недостаточно такого общения.

— А что случилось с вашими родственниками?

— Жена умерла. Дочь уехала к мужу в Россию — приезжают редко… Внучке уже три года. Представляете, они назвали девочку чужеземным именем Сабина, будто у нас нет красивых и, главное, редких восточнославянских имён. Например, Ефросинья. Так звали славутую беларускую князёўну-асветніцу — по-русски это означает «княжну-просветительницу» — з горада Полацка…

В это время Антон выходит из автобуса и направляется к тому самому дому на улице Карла Маркса. Янис с трудом вылезает из автобуса, в котором едет много пассажиров. Ездить в общественном транспорте для него — трагедия. Он спешит за Антоном, который уже поднимается по лестнице и звонит в дверь. Янис запоминает номер квартиры, выходит из подъезда и звонит по мобильному телефону (собеседники говорят по-русски).

— Привет, дорогая. Вы уже в Бресте? Как там погода?

— Неплохая — отвечает Роберта. — Мы с нашим малышом нашли озерцо, где будем отдыхать и ловить рыбку. Я даже помогу малышу приготовить уху.

— Отлично! Я успеваю приехать к вам на уху?

— Да. Успеваешь. Только ещё раз поищи в Минске редкие книги…

К трапезе Миколы Адамовича и Жаннет подключается Антон. Девушка презентует ему настоящий украинский борщ, который приготовила сама.

Антон пробует и восхищённо произносит:

— Гениально! Ты и готовить умеешь! А на Украине ты, наверное, окончила кулинарные курсы по национальным блюдам?

— Увы, успела освоить только один борщ. И то спонтанно получилось.

— Как это?

— Это длинная история, — смеётся Жаннет, вспоминая отдельные эпизоды. — Я тебе как-нибудь потом расскажу.

— Хорошо. Я, Микола Адамович, жду все эти её «как-нибудь потом» заинтриговано и терпеливо.

— Андрюша, берегите это божественное создание! Она — живая энциклопедия. И даже больше — зеркало мира. Мы, с вашего позволения, продолжим наш с ней разговор о словесности. Кстати, вам как белорусскому журналисту это должно быть особо интересно. Так вот, в нашем обществе мания на иностранные слова. Молодёжь — не вся, разумеется, есть неподпорченные души — становится лингвистическим варваром. Да и наши доблестные средства массовой информации этому способствуют. Вот сегодня слушаю русскоязычную радиопередачу. Сплошные релизы, лейблы,.. эти, как их там,.. бренд-аудиты и прочие словесные эмигранты-бандиты. И лишь мизер русских слов. Будто бы идёт речь о явлениях, которых вовсе нет и быть не может на нашей земле. Парадокс!.. Вот скажите, Женя, в какой стране вы видели подобное преклонение перед английскими словами в ущерб родному языку?

— По-моему, нигде.

— Я полагаю, что этот синдром свойственен для всего постсоветского пространства, — замечает Антон.

Микола Адамович улыбается и развивает тему:

— Но от такого словесного варварства недалеко до более масштабного синдрома — ПМЖ за рубеже…

Затем он по своему обыкновению переходит на родную мову:

— Нездарма наш пясняр Якуб Колас гаварыў: «Чалавек без Радзімы — убогі чалавек».

Антон стыдливо отводит глаза вниз.

— Друзья мои, я вас сейчас оставлю наедине. Только в завершение нашего разговора поделюсь с вами одним шедевром-каламбуром, автор которого…

Он берёт со стола журнал «Доброе слово», открывает нужную страницу, смотрит туда.

— Илья Булдáков — почти Булгаков — талантливый поэт из Гомеля, тоже мой бывший студент.

Затем начинает читать, выразительно жестикулируя:

Все смеются. Жаннет даже хлопает в ладоши. Микола Адамович встаёт и кланяется, как на сцене. Антон сразу же вспоминает свой недавнишний «концерт» в парке.

— Вот как пазлы нечто подобного на искусственный интеллект складываются в детский психике, — комментирует профессор. — Всё, ухожу, ухожу.

— Это мы, Микола Адамович, уходим. Я ещё не показал Жаннет все достопримечательности Минска.

— Но мне кажется, что некоторые из них Андрей сам видит впервые, — улыбается девушка.

Антон-Андрей только молча разводит руками, пытаясь скрыть очередное чувство стыда.

Жаннет и Антон идут по Октябрьской площади и останавливаются около памятного знака «Пачатак шляхоў Беларусі». Жаннет изучает его с интересом, фотографирует с разных ракурсов и восхищается.

— Я подобного шедевра ни в одной стране не встречала.

— Вот оно где, начало белорусских дорог, — у самых наших ног.

— Сколько до Бреста километров?

— Триста тридцать четыре, — читает Антон.

— Нимало.

— Поэтому и едем до Бреста больше трёх часов.

— Когда поедем снова?

— Хочешь, завтра?

— У тебя же рабочие дни.

— У меня с сегодняшнего дня — отпуск на две недели. Класс?

— Класс! Поздравляю!

— Отпуск в Бресте — это бесподобно! Надеюсь, мы всё-таки увидим и даже потрогаем Брестскую крепость…

Вскоре они, беседуя, оказываются на пешеходной части моста через Свислочь около Троицкого предместья. Вдруг Жаннет останавливается и внимательно смотрит Антону в глаза:

— Андрей, никак не получалось задать тебе один вопрос. Скажи, а не нагружаю ли я тебя своими заботами о Максимке? Нужно ли тебе всё это?

Антон тоже останавливается и смотрит в её глаза.

— Ты же видишь, что нужно… У меня тоже никак не получалось задать тебе один вопрос.

Он берёт в свои руки её ладонь и продолжает:

— Жаннет, любишь ли ты меня так же, как люблю я тебя?

— Оригинальное признание в любви у тебя получилось.

— Получилось именно так. Скажу большее: согласна ли ты стать моей спутницей жизни?

Жаннет улыбается и вспоминает слова учителя о её счастье на белорусской земле:

«…окунувшись в центр потоков зарождения Новой Эпохи, ты приобретёшь больше информации, энергии — шансов для реализации своего права на полноценное счастье».

— Андрей, ты… первый, кто говорит мне такие слова.

— Жаннет, ты тоже первая. Первая, кому я говорю такие слова, хоть далеко уже не юноша…

«Бог берёг нас друг для друга?», — задаёт Жаннет вопрос себе, а затем — Андрею:

— А ты достаточно хорошо меня узнал как человека?

— С самого первого взгляда там, на границе, я тебя почувствовал как близкого мне по духу человека, — уверенно отвечает Антон. — И такое со мной действительно было впервые.

— У меня тогда к тебе было подобное же чувство… Ты сказал «близкого по духу» — а ведь это самое главное родство. Значит, мы сможем быть спутниками… на одной орбите жизни.

— Сможем, любимая. Сможем!..

А потом…

Потом они обнимаются и целуются, долго не отпуская друг друга из объятий… Они хоть и стоят на мосту, но земля медленно плывёт у них под ногами… Хоть на небе яркое солнце, но в душу каждого светят сто тысяч разноцветных солнц… Вне пространства. Вне времени… Таков он, первый поцелуй самого дорого человека в мире…

Потом они возвращаются на землю и смотрят на мир уже другими глазами — абсолютно счастливыми.

Абсолютно счастливые люди молча идут вперёд, улыбаясь друг другу. Затем они шутят. Строят планы на будущее. И при этом говорят больше о духовных ценностях, чем о материальных.

А вот и о поэзии заговорили. Жаннет узнаёт, что Антон пишет стихи и прозу. В итоге, Антон решает прочитать любимой один свой «профилактический» стих о любви, источником вдохновения которого стала (кстати, ещё в студенческие годы) не какая-нибудь прекрасная незнакомка, а одна из тем его журналистского расследования.

— «Продукт любви» — называет он заголовок стихотворения и читает:

Жаннет воодушевлённо хлопает и просит Антона прочитать ещё что-нибудь.

Скромный поэт соглашается и решает продолжить сатирическую тематику:

— «О полётах». Стихосотворение, написанное бессонной ночью:

— Бесподобно! Браво! — восхищается Жаннет и целует поэта в щёку, — Да ты у меня просто гений. Почему до сих пор мир о тебе не знает?

— Хэ… Мир, наверное, слишком увлёкся всякими там бизнес-планами, супертехнологиями, сверхскоростями и т. д. и т. п.

— Тебе необходимо издаваться!

— Уже есть пару проб.

— Отлично! И много у тебя стихосотворений и прозы?

— Не считал никогда, — задумывается Антон и шутит. — Ибо я мечтал написать в жизни всего один единственный стих, где было бы сказано всё-всё-всё-всё-всё обо всём-всём-всём-всём.

— О-о-о! Этого до сих пор никто не смог сделать.

— А ты своих стихов не помнишь?

— Помню только отдельные наблюдения из путевых заметок.

— И много у тебя заметок?

— Не считала никогда, — копирует Жаннет манеру Антона. — Ибо я тоже мечтала написать в жизни всего одну единственную строку, где было бы сказано всё-всё-всё-всё-всё обо всём-всём-всём-всём.

— О-о-о! Этого тем более до сих пор никто не смог сделать…

За таким насыщенным общением время бежит незаметно. Да его просто нет тут… Нет, пока не приходит лёгкая усталость. А вместе с ней — и мысли о насущном.

Вот Жаннет забегает вперёд и поворачивается к Антону.

— Вспомнила! До отъезда в Брест надо обязательно пообщаться с одним хорошим человеком в Минске. А что, если прямо сейчас!?

— Запросто. А куда надо идти?

— Сейчас я ему позвоню и выясним.

Она достаёт мобильный телефон и поясняет, набирая номер:

— Это главный редактор журнала «Новая Эпоха» и бывший ученик моего духовного учителя.

Брест, областное управление КГБ. 4 июля

В кабинете полковника Кольцова проходит экстренное совещание. Докладывает майор из оперативно-разведывательного отдела:

— Информация о том, что мальчик находится в брестской школе-интернате каким-то образом всё же просочилась, и пока только в интернет. Далее, мы выяснили, что некто Мигель, имеющий травму головы и сильное общефункциональное расстройство организма, первого июля сбежал из польской сельской больницы, куда его определили после происшествия в вагоне поезда, и каким-то способом добрался до Варшавы. Оттуда на самолёте отправился в Вашингтон. И последнее: билеты на поезд «Берлин-Брест», убывший с места отправления 28 июня, были заказаны на его имя из Гамбурга. То есть, лабораторию целесообразно искать в этих городах.

— Верно мыслишь, Сергей Иванович, — обобщает Кольцов. — Будем работать в этом направлении. А теперь капитан Медынцев ознакомит нас с общими аспектами операции по обезвреживанию потенциальных охотников за мальчиком.

Медынцев встаёт, подчёркивая важность своего сообщения, и начинает:

— Коллеги, мы не сразу с товарищем полковником решились на такую рискованную операцию, но поразмыслив, сочли её целесообразной, так как риск можно свести до минимума. А тот факт, что информация о местонахождении мальчика уже есть в интернете, только подтверждает преимущество нашего плана. Другой важный плюс — школа-интернат находится на окраине Бреста, что облегчает для нас (и делает менее безопасным для жителей города) процесс проведения операции. Итак, связь данного происшествия с подрывной деятельностью американских спецслужб очевидна. Поэтому мальчик остаётся ненужным свидетелем, которого они, скорее всего, будут пытаться ликвидировать. Макса будем использовать в качестве приманки для охотников. Перевозить его в другое место, нецелесообразно. Охотникам это может показаться подозрительным. Ведь вполне возможно, что за интернатом уже ведётся наблюдение. И на тот случай, если агенты спецслужб его ещё не установили, мы в интернет запустили утку по поводу того, что мальчик остается жить и учиться в этой школе-интернате. У меня всё.

Медынцев садиться на своё место, а полковник Кольцов приступает к заключительной части совещания:

— Ну, что братья-чекисты, покажем загранице, на что способна наша гвардия?

Все присутствующие выражают свою готовность: кто кивком головы, кто отдельными фразами.

Сделав паузу, Кольцов продолжает, уже приказным тоном, переводя взгляд на каждого и офицеров, чьи фамилии он называет:

— План оперативных действий одобрен начальником нашего управления. С этой минуты мобилизуем все необходимые силы. Предупреждаю, в ходе операции воспитанники интерната не должны пострадать ни физически, ни морально. Капитану Стрельцову необходимо максимально незаметным образом всех детей срочно вывести из интерната в безопасное место для временного там пребывания. Майору Ермоловичу на их место, чтобы отсутствие детей не вызвало подозрений, прислать и проинструктировать 7—8 лучших курсантов младших классов Брестского областного кадетского училища. Под видом стройбригады погранвойск на территории интерната теперь будут работать люди из отдела капитана Медынцева и три бойца из полка милиции специального назначения. Капитан Медынцев лично отвечает за безопасность мальчика. Подполковник милиции Матвеенко с его отрядами спецназа обеспечит контроль территории, прилегающей к интернату в радиусе не менее трёх километров. Итак…

Полковник встаёт, и все офицеры тоже поднимаются со своих мест.

— Приказываю приступить к операции!

Минск, на набережной Свислочи. 4 июля

Жаннет, Антон и редактор журнала «Новая Эпоха» Вячеслав Екшимов прогуливаются по набережной Свислочи и беседуют. Антон понимает, что рождается хороший материал для газеты «Белорусский глобус». Так общение плавно перетекает в интервью.

— Этот случай с Максимом доказывает: тёмные силы стали активнее ополчаться вокруг Беларуси, — рассуждает Вячеслав. — И это лишь подтверждает истинность слов учителя о том, что Новая Эпоха будет зарождаться в центре Европы — в том числе и на белорусской земле.

— Интересно, чем примечательна для этого белорусская земля? — спрашивает Антон,

— Конечно, не тем, что все жители Беларуси — образцовые для этого личности. В семье, как говорят, не без урода. У нас просто меньше, чем в других европейских странах, проблем с преступниками, бюрократами, наркоманами и прочей нечистью, от которой физически или морально страдают другие люди.

— А почему меньше проблем? — спрашивает Жаннет.

— Во многом этому способствует внутренняя и внешняя политика нашего государства — и, прежде всего, позиция Президента, — благодаря чему Беларусь ограждается от губительных влияний с Запада и Востока. А с другой стороны, у нас сохранены лучшие черты социалистического прошлого. Прибавьте к этому миролюбие и веротерпимость нашего народа. И вот результат: если в конце ХХ века мало кто в мире знал о Беларуси, то теперь наша страна быстрыми темпами приобретает мировой авторитет. Сложнее дело обстоит с духовным развитием каждого жителя Беларуси. Человек ведь может быть деградирующим даже при внешней порядочности, о чём сам может и не догадываться. Оказывается, мало, например, просто жить без вредных привычек, быть честным, не грабить, не убивать. Для полноценного развития необходимо, в первую очередь, учиться мысли свои в чистоте держать. А это, ой, как нелегко в современном мире охоты на развлечения и острые ощущения любой ценой. Для чистоты мыслей надо работать над собой. А где брать духовные силы для такой работы? Одни в церковь… ходят…

Он акцентирует взглядом внимание на этом слове и продолжает:

— А у других церковь живёт. Живёт и растёт в их душах. Одни лишь способны грехи замаливать и просить-просить у Бога счастья, а другие умеют грехи не повторять и учатся отдавать миру своё живое, созидательное тепло — поэтому они уже счастливы. Но этих истинно счастливых людей всегда было мало на нашей планете. А на белорусской земле их должно быть больше. И будет больше. А в целом, центр Европы под флагами Беларуси и России благоприятен в территориальном и духовно-потенциальном отношениях для начала поэтапного очищения от мирового зла. В этом-то и суть Новой Эпохи.

— Вячеслав, как приятно и интересно с вами беседовать! — впечатлена Жаннет. — И журнал ваш особенный. Меня, прежде всего… Как это говорят по-русски образно?..

Она вспоминает, находя нужное слово: «задело».

— Меня задело то, что вам пишут много людей, и на страницах каждого номера «Новой Эпохи» они получают мудрые ответы на свои насущные, но и при этом неэгоистические, а общечеловеческие вопросы.

— Такой простой способ морально-духовной поддержки людей — уже большая редкость в современных средствах массовой информации, — уверен Антон. — В этом отношении и наша газета «Белорусский глобус» уступает вашему журналу.

— А ведь название журнала — это идея Брата Моя… Я рад, что у нашего учителя, — Вячеслав доверительно смотрит на Жаннет, — появляются новые ученики!

— А я очень рада, что послушалась совета учителя и поехала не к турецким красотам, а к белорусским щедротам. Брат Мой дал мне один из своих талисманов и сказал: «Похожий талисман есть и у Вячеслава… Вы мои лучшие ученики. Пусть часть моей энергии будет с вами и в материальном образе-носителе!»

— Учитель обладает многими дарами, один из них — заряжать мощной созидательной энергией определённые предметы. У этих талисманов, — Вячеслав расстёгивает верхние пуговицы рубашки и достаёт свой талисман, — за счёт такой энергии образовалась очень прочная структура. И простая бронза стала необычным металлом, стала прочнее, чем золото. Кстати, любой учёный, ищущий истину, рано или поздно сможет объяснить подобные малоизученные явления.

Жаннет останавливается и решает задать следующий вопрос:

— А как, Вячеслав, вы можете объяснить тот факт, что Максимка выбрал своей мамой меня, незнакомую ему женщину?

Мужчины тоже останавливаются, смотрят на Жаннет и друг на друга. Вячеслав концентрируется, чтобы лучше настроиться на энергетику Максимки, и говорит, улыбаясь:

— В этом юном сердце вспыхнула невостребованная сыновья любовь к женщине, которая рисковала своей жизнью ради него, незнакомого ей мальчика.

Брест, школа-интернат и её окрестности. 5 июля

Утро выдалось туманным. Но туман быстро рассеивается. Вслед за ним исчезают и тучи на небе.

Просыпается Максимка. Около его кровати дежурят воспитательница Мая Сергеевна и капитан Медынцев, одетый, как и все сотрудники КГБ и спецназа, в рабочую спецовку.

Жмурясь от солнечных лучей, Максимка встаёт с постели, смотрит по сторонам и удивляется:

— А где дети? Где Ангелина? Уже ушли на прогулку? Я так долго спал?

— Доброе утро, Максимка! — гладит мальчика по голове Мая Сергеевна. — У тебя сразу так много вопросов… Нет, ты не проспал. Ребята уехали на несколько дней в деревню — в колхоз — для помощи в заготовке сельхозпродуктов.

— А мне нельзя было вместе с ними? — спрашивает мальчик со слезами на глазах.

— Понимаешь, брат Максимка, — объясняет ему Медынцев, — ты проходишь важное медицинское обследование, а его нельзя прерывать.

— А с сегодняшнего дня для тебя назначен курс лечения. Тебе срочно надо подлечиться, чтобы быть таким же здоровеньким как Ангелина и другие дети.

Максимка интересуется, не сдерживая слёз:

— Но зачем вы увезли Ангелинку? Мы с ней так крепко подружились. Она обещала меня сегодня учить играть на…

Он вспоминает новое слово.

— На пиано.

— На пианино — поправляет его Мая Сергеевна, улыбаясь. — А хочешь, я начну учить тебя играть на этом инструменте? А Ангелина скоро вернётся и продолжит твое обучение.

— Хочу! — загораются надеждой глаза мальчика. — Хочу, ведь Ангелина мне говорила: «Я обязательно поеду на детское Евровидение и побежду там. Но для этого мне нужна команда. Ты поедешь со мной?» Я тоже хочу побеждить.

Взрослые улыбаются, и Мая Сергеевна поправляет Максимку:

— Молодец! Только правильно говорить не «побежду», а «одержу победу», не «побеждить», а «победить». Запомнил?

Мальчик повторяет про себя эти слова и кивает головой.

— Давай-ка, Максимка, позавтракаем и начнём первое занятие на пианино, — предлагает Мая Сергеевна.

Максимка снова кивает головой. Но видно, что он ещё грустит.

— Не грусти, Максимка, — подбадривает его Медынцев. — Все, кто остался тут — это твои друзья. Ты всегда помни об этом. Главное — найти себе интересные, полезные занятия.

— Все наши игры, все игрушки — в твоём полном распоряжении. Ты ещё не видел наш великолепный компьютерный класс…

Роберта и Карлик-Ник едут на автомобиле в направлении школы-интерната и беседуют (по английски). За рулём — Ник.

— В метрах ста пятидесяти от интерната, — говорит он, — в сторону к пригородной зоне, есть небольшое, почти дикое озеро, зарастающее камышом, но там, похоже, ещё купаются, да и рыбаки часто бывают — отличный наблюдательный пункт. У меня наготове удочки и спиннинг…

Роберта через открытое стекло бросает горящий окурок в траву и предлагает:

— Давай остановимся где-нибудь недалеко от интерната, чтобы осмотреться, изучить окрестности.

— Я их уже изучил… Слушай, как тебе, будучи в Минске, удалось узнать про интернат в Бресте?

— Повезло, как всегда. Один из коллег журналиста Луцко оказался продажным мальчиком, который любит ловить рыбку в интернете, умеет распутывать удочки-загадки и так далее.

— И чем же тебе пришлось с ним расплачиваться, крошка? — спрашивает игриво Ник и кладёт руку ей на колено.

— Не дергайся, карлик, — Роберта резко отводит его руку. — Следи за дорогой. Ради нашего дела мне пришлось расплачиваться с журналишкой именно тем, о чём ты подумал. Но, спорим, Ник, ты ему не позавидуешь.

— Он что, напился и уснул?

— О, нет-нет, — смеётся Роберта, — Он был трезв и остался всем доволен. Только теперь…

Она переходит на серьёзный тон и продолжает:

— Стало больше на одного мужика, заражённого СПИДом.

Ник от неожиданности чуть не вписывается в поворот. Он резко жмёт на тормоз. Машина останавливается. Ник с брезгливостью смотрит на Роберту. А она закуривает очередную сигарету и спрашивает:

— Скажи-ка лучше, почему тебя прозвали Карликом-Ником? С тебя такой же карлик, как с меня, — она обводит взглядом свою тонкую талию, — Монсерат Кабалье.

— Когда я попал в нашу группу агентов, мне сказали: «Тебе нужно новое имя». И стали подбирать. Оказалось, что в группе уже есть агент с таким же псевдонимом, как мои настоящие имя и фамилия, — Ник Бикс. Представляешь? И на фоне этого неимоверного верзилы даже я кажусь малышом. Тогда Джонни Ман, ты ж его знаешь…

Роберта кивнула.

— Так вот, Джонни и предложил называть меня Карликом-Ником. Окей! Я согласился. Шеф одобрил, видя в таком необычном псевдониме хорошую путаницу для того, кто заинтересуется мной. Вот и всё. Ты удовлетворена ответом?

— Я всегда всем удовлетворена, малыш. Ладно, Ник, давай делом займёмся. Где этот интернат?

Ник кивает, указывая вперёд.

— Вон то светлое здание вдалеке, левее от кольцевой дороги.

Роберта глядит по сторонам и замечает:

— А тут неплохой обзор. Мы сейчас на возвышенности. Давай-ка выйдем. Ты откроешь капот, будто что-то проверяешь, ремонтируешь. И с этой минуты говорим по-русски. Ясно?

— Окей.

— Я же просила, по-русски.

— Окей, между прочим, это уже международное словечко.

Он выходит из машины, открывает капот. Роберта тоже выходит — неспешно. Потягивается. Осматривается. Соображает:

«Тут сейчас многолюдно. Дорожные рабочие что-то ремонтируют. Правее от них строители возятся с домом. А левее — автостоянка с четырьмя высокими будками… Жаль, сегодня не воскресение, здесь было бы меньше людей… Но а наблюдательный пункт, действительно, лучше всего выбрать где-нибудь со стороны немноголюдной пригородной зоны…»

Капитан Медынцев заглядывает в игровую комнату, где Максимка и Мая Сергеевна сидят за столом, заставленным конструкторами, лото и другими интеллектуальными играми. Капитан взглядом подзывает её к двери. Она подходит.

— Ну, как он? — шепчет Дмитрий.

Мая Сергеевна (тоже шёпотом):

— Малообщительный, задумчивый. Грустит, но уже не плачет, и перестал проситься на улицу.

— В окрестностях интерната замечены подозрительные люди. Поэтому не позволяйте ему находиться около окон. Не исключено, что за зданием наблюдает снайпер.

Она настораживается и качает головой в знак согласия.

За спиной у Роберты и Ника, разместившихся у озера, находится школа-интернат. Ник ловит рыбу. Роберта снимает его на видеокамеру, периодически переводя её на окрестности и на здание интерната. Вот она снова улыбается, говорит играючи:

— Хорошо тут, милый! И есть что поснимать.

А попутно думает:

«Следят за нами или нет? Например, те два рыбака слева. Или кто-то с подъёмного крана на стройке. Или из-за деревьев… Завтра здесь появляться будет ещё опаснее… Вполне возможно, что следят».

Роберта снова переводит видеокамеру в сторону интерната. Она вращает объектив и видит всё в приближенном виде.

«Ну, выгляни, выгляни в окошко — дам тебе горошка… Надеюсь, никто вокруг не догадывается, что из этой видеокамеры можно за считанные секунды сделать мини-винтовку с глушителем. А оптический прицел тут уже есть. Чудо-техника!»

Она опускает своё «чудо» и садится рядом с Ником, достаёт из сумки продукты и раскладывает их на покрывало.

«Странно. Дети появляются на территории интерната, а мальчишки не видно. Может быть он болен? Или его тут уже нет?.. А если Макс уже выдал всю информацию о нас, зачем его тогда убивать?.. Ладно, Гауду видней. Он теперь, как я догадываюсь из нашего последнего разговора, выполняет обязанности самого Хэлуя… Мне не положено думать. Я обязана выполнить свою работу… Если мальчишка тут, я его вычислю и выстрелю… Но если за нами уже следят, нет гарантии, что мы сможем скрыться».

Капитану Медынцеву докладывает по рации связной-наблюдатель из кабины подъёмного крана на территории строящегося дома.

— Чрезмерно подозрительного ничего не заметно. На обочине кольцевой дороги уже 15 минут стоит иномарка, рядом водитель подкачивает колесо. На озере, кроме нашего рыбака, ещё пожилой мужчина и мужчина помоложе с женщиной. Она периодически снимает на видеокамеру своего спутника и окружающую местность. Со стороны города, на холме, сидят на скамейке две бабушки, выгуливающие собак, а недалеко от бабушек катается подросток на велосипеде. Пока всё.

Медынцев выходит из музыкального класса, где Мая Сергеевна занимается с Максимкой на пианино, и говорит связному:

— Продолжайте наблюдение. Особый контроль за парочкой с видеокамерой.

Капитан отключает связь и размышляет:

«В подобных ситуациях всегда жалею о том, что мы не можем читать мысли людей на расстоянии. Это, конечно, запретный плод. Но в работе стражей общественного порядка без него порой, ой, как…»

Подтверждаются его опасения: ловля на живца пока не даёт эффекта. Рыба не видит наживку.

«Подставлять мальчика под пули?.. Нет, чувствую, этот риск не оправдан. Так, что же тогда делать?..»

Вдруг Медынцев застывает на месте, как человек, сделавший гениальное открытие.

— Художника! Срочно! — вслух говорит он и переходит на крик, обращаясь к дежурному по коридору. — Старков, срочно позвать ко мне Гуревича! Я буду в музыкальном классе. Бегом!

Дежурный убегает, а Медынцев заглядывает в музыкальный класс и подзывает к себе воспитателя.

— Мая Сергеевна, краски, карандаши, бумага, картон, клей, ножницы есть в интернате?

— Конечно.

— Несите. Быстрее! А я послежу за Максимкой.

Воспитатель убегает. Прибегает лейтенант Гуревич, докладывая:

— Товарищ капитан…

— Выручай, лейтенант, — перебивает его Медынцев. — Ты ж у нас успел до военного училища художественную школу закончить. Так?

— Так. Так точно!

— Ну, что, Коля, не растерял свои способности? Сможешь быстро нарисовать портрет мальчика, — указывает кивком головы на Максимку, — для хитрого манёвра?

Гуревич смотрит на мальчика и отвечает:

— Черты лица выразительные. Сделаю!

В направлении школы-интерната на автомобиле едут Жаннет и Антон. За рулём — Жаннет. Их преследует Янис на своей машине.

— Твоя привычка брать машины напрокат — из западного образа жизни, — говорит Жаннет, — Там это сильно распространено.

— А в какой стране ты научилась так хорошо водить машину?

— В Германии… Скоро, когда я начну вести оседлый образ жизни, я приобрету экологически чистый вид транспорта — электромобиль. Люблю все чистое, а не роскошное… А скоро будет интернат?

— Скоро. За следующим поворотом.

— Чувствую, ты всё-таки не доволен, что мы едем туда.

— Есть немного. Нас ведь вполне серьезно просили не появляться там в ближайшие три дня. А я, как хороший дядя, слушаю советы других хороших дядей.

— Да, я пообещала не появляться, но когда мы приехали смотреть ту комнату, что на окраине города недалеко от интерната, я… Мы с тобой сейчас, как на прогулочной поездке. Остановимся на минут пять там, откуда можно посмотреть на то здание, где сейчас Максимка, и поедем дальше. Хорошо?..

В учебном классе на втором этаже лейтенант Гуревич заканчивает портрет Максимки. За спиной у художника стоит Медынцев. Капитан доволен:

— Молодец, Коля! Даже уже так пойдёт. Стопроцентного качества не требуется. Теперь раскрашивай. А затем обрезай по контуру головы.

Мая Сергеевна входит в класс и показывает Медынцеву на свою ношу в руках:

— Вот, нашла. Сломанная палка от швабры подойдёт?

— Ещё как подойдёт! Старков, прибей к этой палке жёрдочку — чуть выше середины, и на получившийся крест накинь рубашку.

Оценивая важность всего происходящего, Максимка спрашивает:

— Дядя Дима, а можно я буду держать своё чучело?

— Будешь его держать, будешь, — улыбается Медынцев. — Только тогда, когда Ангелинке станешь рассказывать об этой истории.

Роберта забрасывает спиннинг, рядом стоит Ник с магнитолой в руках. Звучит подвижная музыка.

— Ник, по моему сценарию, ты должен поймать ещё одну рыбку, и, желательно, большую. А я должна тебя снимать на видео. Бери свою удочку или мой спиннинг.

— Крошка, ты разошлась не на шутку, — посмеивается он. — Тут тебе не Голливуд, а я не Ник Нолт, хоть и похож на него немного.

Но слушается Роберту. Кладёт магнитолу, берёт свою удочку и забрасывает её, думая:

«Долго мы тут ещё будем фильмы снимать? Уже вечереет».

«Я в растерянности, — не довольна и Роберта. — Хоть штурмом бери этот интернат. Не хочется завтра тут светиться. Не нравится мне такая рыбалка. Не нравится. И предчувствие плохое».

Ник наблюдает за поплавком, приговаривая:

— Ну-ка ловись, золотая рыбка, ловись… Ловись же, нам пора уезжать.

Затем переходит с русского на английский и наоборот:

— It’s time, золотая рыбка. It’s time, дорогая.

Он пристально смотрит на поплавок и…

— Есть! Окей! — восклицает Ник, припоминая русский аналог происходящему моменту, который непросто выразить английским лексиконом.

Роберта кладёт свой спиннинг, берёт видеокамеру и начинает снимать Ника.

— Клюёт! — вспомнил Ник нужное слово. — Клюёт, Mamma mia!

Он подсекает рыбу, вытаскивает её из воды. Счастливый рыбак снимает улов с крючка, целует рыбку и улыбается, позируя перед камерой. Роберта смещается по берегу так, чтобы в объектив попали окна интерната. Она переводит камеру в режим оптического прицела, смотрит на окна… Снова на Ника… Снова на окна. Первый этаж. Второй. Третий… Снова на Ника и его рыбу… Снова окна. Первый этаж. Второй. И вдруг…

«Стоп!.. Есть! Окей!»

Она замечает, что в одном из окон на втором этаже мелькнуло чье-то лицо. Вот оно появилось уже в соседнем окне. Сердце её застучало от волнения и охотничьего восторга: «Это Макс!» Застучало в раз десять сильней, чем минуту назад у Ника…

Одно из трёх окон класса, выходящих в сторону озера, открыто. В классе остался сержант спецназа Старков. Он выполняет приказ Медынцева: держать уже только у этого окна чучело Макса — голова из картона с приклеенным лицом—портретом и подобие верхней части туловища. Старков держит чучело за палку, а сам присел ниже уровня подоконника. За приоткрытой дверью — Медынцев.

Капитан говорит со связным по рации:

— Значит, девушка реагирует на нашу приманку? Класс! А что она делает с видеокамерой?.. Выдвижное дуло?.. Круто работают!.. Наша камера снимает всё происходящее?.. Отлично!

Медынцев отключает связь и обращается к сержанту:

— Старков, будь наготове!

Затем переключает рацию в другой диапазон и говорит:

— Третий, третий, это первый! Приближайтесь к озеру! Быстро!

В это мгновение раздаётся приглушённый выстрел. Слышен звук-хлопок. А в руках Старкова — чучело с дыркой в «голове».

— Yes! — выдыхает Роберта, с трудом сдерживая ликование.— Быстрей в машину!

Ник хватает удочки и спиннинг (покрывало с остатками еды и пойманная рыба остаются на земле). Они залезают в машину. В руках у Роберты её оружие в «неразобранном» виде. Ник заводит машину и едет в сторону трассы, ведущей из города.

Медынцев, присматривая за Максимкой, стоит у открытого окна, откуда «выглядывало» чучело, и смотрит в бинокль. В этот момент Максимка, незаметно для Медынцева, просовывает голову через окно и… замечает вдалеке, по правую сторону от озера, тётю, похожую на Жаннет. Она стоит у автомобиля — там, где трасса.

Мальчик присматривается лучше и узнаёт дядю Антона рядом с ней. Макс уже не сомневается, что тётя — Жаннет. Вот она уже садится в машину. Глаза Максимки наполняются слёзами. Он пугается от мысли, что «Мама уедет навсегда…»

Дальше события развиваются со стремительной скоростью. Мальчик на мгновение сосредотачивается (как в тот момент, когда в поезде нападал на Мигеля) и вновь вспоминает слова беженца, бывшего каскадёра:

«…главное — расслабиться до максимальной мягкости во всем теле и думать о том, что боли не существует вообще… Попробуй, паренёк, у тебя гибкое тело и ты здорово прыгаешь…»

Зная, что за дверью класса есть кто-то из взрослых, Макс выбирает самый короткий путь: открывает другое окно и прыгает на подоконник.

Медынцев мгновенно поворачивает голову в его сторону

— Макс, стой! — кричит капитан и пытается его схватить.

Но тот уже повис на суку дерева, которое растёт не так уж близко от окна. Ещё мгновение — и мальчик уже на земле. А Медынцев — уже на подоконнике.

Максимка бежит очень быстро и сквозь слёзы кричит изо всех сил:

— Мама! Не уезжай! Не уезжай без меня! Жаннет! Не уезжай!

Медынцев пытается повторить трюк и прыгает на дерево. Тяжесть собственного тела не позволяет капитану зацепиться за самый удобный сук, и его руки скользят ниже, цепляясь за соседний. Но ладонь попадает на острый сучок. Из-за острой боли капитан не удерживается на весу и падает вниз. В момент падения он подворачивает ногу. Медынцев поднимается и передвигается с трудом. Максимка всё дальше удаляется от него, не переставая кричать.

— Все за мальчиком! — кричит капитан изо всех сил. — За мальчиком! Остановить его! Задержать!..

События продолжают развиваться со стремительной скоростью.

Автомобиль Ника подъезжает к кольцевой дороге недалеко от того места, где стоит машина Антона. Ник пытается проскочить большую лужу. Но колеса застревают в ней.

Ник жмёт на газ и кричит (по-английски):

— Чёртова лужа… Ну, давай, давай, лошадка!

Роберта смотрит в заднее стекло и замечает людей, бегущих со стороны интерната.

Подъезжает Янис (ведя слежку за машиной Антона, он узнаёт автомобиль Ника), тормозит и наблюдает за происходящим. И сдерживает себя, чтобы не закричать:

«Давай же, Ник, давай! Мы в ловушке! Надо вырваться…»

Ник смотрит в правое боковое стекло и замечает вооружённых спецназовцев со стороны лесополосы, он с яростью стучит по рулю машины. Роберта продолжает смотреть в заднее стекло и среди бегущих людей замечает мальчика, который машет рукой и что-то кричит. Она в изумлении узнаёт в нём Макса.

Нику удаётся выехать с лужи. Он выезжает на трассу (там уже перекрыто движение автотранспорта), повернув в сторону, противоположную направлению следования машин Антона и Яниса, и оказывается между этими машинами.

Янис с ужасом на лице видит, что все трое — он и Ник с Робертой — попали в смыкающееся кольцо бойцов спецназа, но заводит машину и разворачивается, надеясь выскочить из кольца.

Жаннет и Антон слышат крики, видят суматоху в стороне интерната и неизвестно откуда появившиеся колонны спецназовцев. Оба выходят из машины. В бегущем мальчике Жаннет узнаёт Максимку. Она готова броситься к нему навстречу, но по левую сторону от себя замечает женщину, с яростью выскакивающую из машины на дорогу, и заносящую перед собой что-то наподобие оружия.

Эту картину видят бойцы спецназа, бегущие в первой колонне со стороны лесополосы. У них наготове оружие. Но они не могут стрелять без команды подполковника Матвеенко, который, отдавая указания, бежит между первой и второй колонной. Подполковник тоже замечает инцидент на дороге и командует:

— Брать живыми! Или стрелять только по ногам!

Но машина Ника заслоняет Роберту и не даёт бойцам возможности прицелиться ей в ноги.

Роберта, сжав от злости зубы, целится в приближающегося Макса, ей овладевает мгновенное сомнение:

«Он жив. Это насмешка судьбы. Мы в полном дерьме. Но… надо выполнить работу. До конца. Надо. Надо! Сейчас… Пусть приблизится ещё чуть-чуть…»

Роберта готова нажать кнопку-курок. В этот миг Жаннет, видя, что незнакомка целится в Максимку, устремляется к ней, чтобы помешать выстрелить. Антон бежит за Жаннет.

На автостраду выбегает Максимка, которого сзади настигают бойцы спецназа. Жаннет оказывается между Робертой и мальчиком, но ближе — к Максимке. Поэтому она делает рывок к нему…

Роберта стреляет. Но… Жаннет успевает заслонить мальчика (развернувшись лицом к стрелявшей). Пуля попадает девушке в грудь, отбрасывая её назад. К ней подбегают Максимка, Антон и спецназовцы.

Роберта мигом залезает в машину. Ник, догоняя машину Яниса, отчаянно пытается вырваться из уже почти сомкнувшегося кольца.

Дорогу Янису преграждают спецназовцы, и он, чтоб их объехать, делает резкий разворот, но не справляется с управлением машиной — она переворачивается и падает в овраг за обочиной.

Два бойца спецназа стреляют по колесам машины Ника, и она «впивается» в землю…

Брест, областная больница . Неделю спустя

По коридору травматологического отделения идёт Микола Адамович Жихович. В одной его руке красуется букет цветов, в другой — огромный ананас. Он находит нужную палату и заходит туда. Там, на койке лежит Жаннет. Рядом сидит Антон (он уже без очков) и держит в своей руке руку Жаннет. На тумбочке — ваза с огромным букетом цветов.

— Дзень добры, мае дарагія!

— Мікола Адамавіч! — улыбается Жаннет, приподнимаясь с койки. — Дзень добры!

Антон жмёт его руку, протянутую для рукопожатия.

— Якая прыемная нечаканасць, прафесар!

Микола Адамович приподносит Жаннет цветы.

— Такая прыемная, што вы нават, маладыя людзі, загаварылі на беларускай мове.

— Ваш першы і пакуль апошні ўрок па роднай мове не прайшоў для мяне дарма! Да і тут я час не… э-э… не губляю. Дзякуй за кветкі! — Жаннет принимает цветы, а Микола Адамович целует её руку.

— А мне здаецца, Женя, што ўжо пачаўся другі ўрок. Тым больш, што зараз я выкажу сваё пажаданне, а ты, спадзяюся, зразумееш мяне як мага лепш: жадаю, каб кожная кветачка гэтага букета, принесла ў тваё жыццё новыя радасныя імгненні! Усё зразумела?

— Усё, Мікола Адамавіч! Дзякуй вам вялікі!

Профессор ставит на тумбочку ананас и спрашивает у Антона:

— Як самаадчуванне у нашей Жаны д’Арк?

— Фізічна і маральна гатовая для новых подзвігаў дзеля чалавецтва.

— Добра! Значыць, свет будзе выратаваны. А ў дапамогу нашай гераіні — гэты фрукт, які зачараваны на звышхуткаснае выздараўленне.

— Дзякуй! — благодарит Жаннет.

— А чараўнік — вы? — улыбается Антон, поднося Миколе Адамовичу свободный стул.

— Я сярод гэтых чараўнікоў.

Жихович садится и любуется радостными лицами Антона и Жаннет.

В больницу к Жаннет едут на служебной машине полковник Кольцов и капитан Медынцев. Они сидят на заднем сидении и беседуют.

— Как боевые раны, Дима? Заживают?

— А куда они денутся, надоедливые?!

— Каждый день вспоминаю твой манёвр с чучелом. Это ж надо так вовремя сообразить, да поймать на пустышку таких акул! — хлопает Медынцева по плечу. — А насчёт того, что хлопчика упустил из вида, хватит переживать. Никто из наших из-за этого не пострадал.

— Ну, не совсем так, Виктор Алексеевич. Если бы у Жаннет не висел на шее талисман, то… Максимка мог остаться без того, кто ему дороже всех. И тогда моя вина была бы не просто очевидной, а…

— Погоди! А не думал ли ты о том, что есть вина и на совести Жаннет? Я же лично звонил ей и просил в течение трёх дней не появляться в интернате и в его окрестностях.

— Это всё верно. Хотя… как часто учит жизнь, не всё порой однозначно. Ведь, если так рассуждать, тогда и на Максимку надо вину вешать за то, что не выдержало его детское сердце и заставило бежать… под пули… Кстати, как там сейчас эти ганстеры, а то я после больничного не в курсе дела.

— Крепким орешком оказалась снайперша. С молчаливой гордостью готова идти хоть на смертную казнь. И взгляд у неё какой-то неживой, как у зомби. Но хитрая же, лиса… А вот её напарничек, орешек-Ник, раскалывается. Благодаря ему мы уже выходим на важную персону по фамилии Гауд — бывший преподаватель-историк, специалист по славянской культуре. Представляешь? Да, работает по профилю. Только, видно, плохой он историк, коль такие опасные проекты координирует. Вот, вкратце, пока и всё…

Полковник бодро смотрит на капитана и продолжает:

— Эх, Дима, что ни говори, но ты герой дня. Надеюсь, тебе за эту операцию присвоят майора.

— Да, какой капитан не мечтает стать майором?! — усмехается Медынцев и говорит вдумчиво. — Но я чем больше служу, тем яснее понимаю, что служу-то не ради званий.

— Значит, ты на своём месте. Молодец, чекист!

Машина подъезжает к больнице…

В это время к палате Жаннет подходят подполковник Гомелин и майор Кравец. Пётр Ильич стучит в дверь, и они заходят в палату.

— А вот и наша железная леди Жаннет, да её верный рыцарь Андрей! — восклицает Гомелин. — Здравия желаем!

Он достаёт из-за спины букет белых роз.

— Здравствуйте, мои дорогие господа офицеры! — встречает новых гостей хозяйка палаты.

Мужчины жмут друг другу руки. Военные подходят к Жаннет, и Гомелин вручает ей цветы, по-отцовски целуя девушку в щёку.

— Желаем выполнить и перевыполнить нормы медицинских предписаний! — напутствует Кравец.

Он протягивает Жаннет пакет с фруктами и жмёт её свободную руку.

Все улыбаются. А Микола Адамович, Антон и Гомелин хлопают в ладоши.

— Ну-ка, дочка, покажи нам тот самый талисман, который тебя от вражеской пули уберёг, — просит Пётр Ильич. — А то товарищ майор сомневается в его прочности. Очень даже мощная убойная сила оказалась у того хитро выдуманного оружия.

Жаннет показывает талисман, висящий у неё на шее. Подполковник, майор и профессор наклоняются, чтобы его лучше рассмотреть. На талисмане, чуть выше центра, видна только небольшая царапина.

— И это всё? — удивлённо и почти одновременно реагируют Гомелин и Кравец.

— Жаннет, оказывается, у вас на груди был самый миниатюрный в мире бронежилет, — резюмирует Пётр Ильич.

Раздаётся стук в дверь, и на пороге палаты появляются полковник Кольцов и капитан Медынцев.

— Здравствуйте, друзья-товарищи! — приветствует всех Виктор Алексеевич. — Ты гляди, Дмитрий, погранвойска нас опередили.

Кольцов проходит в палату, у него в руке очередной букет цветов. За полковником идёт Медынцев, слегка похрамывая. В руке у капитана прямоугольный предмет, завёрнутый в бумагу.

— Здравия желаем, Виктор Алексеевич! — обнимается Гомелин с Кольцовым. — Вот так встреча-сюрприз!

Полковник вручает Жаннет цветы:

— Милая, Жаннет! Комитет госбезопасности Республики Беларусь и я лично желаем вам надёжно залечить боевую рану и.. — задумывается он на мгновенье. — И раскрыть нам секрет вашего талисмана, чтобы мы смогли наладить серийное производство нового поколения бронежилетов!

Все смеются, а Медынцев, глядя на талисман Жаннет, преподносит ей свой — «бумажный»:

— Пусть же и этот талисман всегда будет с вами как скромный, но надёжный защитник вашего счастья!

— Спасибо Комитету госбезопасности и вам лично, господа офицеры! А вы, — обращается она к Медынцеву, — тот самый капитан, автор гениальной идеи с двойником-чучелом?

Медынцев утвердительно кивает головой:

Жаннет разворачивает бумагу и видит портрет в рамке, на котором изображён Максимка.

— Это вам подарок от исполнителя той идеи — лейтенанта Гуревича. Рисовал по памяти, — поясняет Медынцев.

— Большое спасибо этому талантливому лейтенанту-художнику!

— Я обязательно донесу до него ваше «Большое спасибо!».

Далее посетители знакомятся между собой и общаются.

Полковник Кольцов (к Антону):

— Мне о вас Петр Ильич рассказывал как о журналисте, которого смело, и даже без блокнота и диктофона, можно посылать в любую разведку-командировку. Браво!

— А вам, Виктор Алексеевич, большущее журналистское и человеческое спасибо за мастерски спланированную операцию!

— Это Максимку надо, прежде всего, благодарить — за то, что стал тикать от злых дядей и спрыгнул с поезда… Официально вам заявляю, что любые детали этого дела уже можно обнародовать.

— Я ведь уже являюсь лицом, лично заинтересованном в этом деле. Поэтому материал для публикации будет готовить другой журналист.

Микола Адамович (к Жаннет):

— Какая прекрасная компания! А Максимки, жаль, нет.

— Я думаю, что он скоро придёт. И не один.

Профессор обращается уже не только к Жаннет, но и к Гомелину, подошедшему к ним:

— Кстати, когда я узнал о прыжке Максимки с поезда, мальчик стал у меня ассоциироваться с Миколкой-паровозом.

Микола Адамович переходит на белорусский язык, продолжая:

— Памятаеце, таварыш падпалкоўнік, такога літаратурнага героя ў нашага выдатнага пісьменніка Міхася Лынькова?

— Так точно, — отвечает Гомелин, улыбаясь. — И фильм такой прекрасно помню.

Раздаётся очередной стук в дверь и в палату входит мужчина, очень похожий лицом на Антона, только в очках. В его руках тоже букет цветов.

— Друзья, минуту внимания! — просит Антон. — Вот тот самый журналист, который будет писать о развитии и финале этой истории. И этот человек — мой родной брат, Андрей Луцко. А я… Антон Луцко. Жаннет уже знает об этом, но видит моего брата впервые.

Все удивлённо смотрят на братьев.

— Это история с заменой друг друга — длинная. Как говорит Жаннет в таких случаях, я как-нибудь потом о ней расскажу, — улыбается Антон.

Раздаётся одобрительный смех, и братья подходят к Жаннет. Теперь очередь Андрея вручать цветы. Букеты уже заполнили не только тумбочку, но и весь подоконник.

— Счастлив познакомиться с долгожданной спутницей жизни моего брата, —целует он её руку. — Я безмерно рад, что наш с Антоном хитрый манёвр помог ему не только вернуться на любимую родину, но и найти здесь любимую девушку! Причём иностранку. Вот такая формула любви.

По коридору, в направлении этой палаты, идут Алеся Петровна, Мая Сергеевна, а рядом, держась за руки, — Максимка (с букетом цветов) и Ангелина. Они проходят около поста, где сидит медсестра.

— Здравствуйте! — говорят все четверо медсестре.

— Здравствуйте! И вы тоже в сто первую палату? — задаёт она вопрос, который стал для неё сегодня уже риторическим, — Может, у пациентки сегодня день рождения?

— Может быть, — отвечает Алеся Петровна.

— А что вас так удивляет, — интересуется Мая Сергеевна.

— Там столько людей! А цветов, как на юбилее кинозвезды.

— Прекрасно! — улыбается Алеся Петровна. — А можно у вас узнать, какая именно травма была у этой пациентки, и как её теперешнее состояние?

— Можно, — отвечает медсестра и смотрит в бумаги, — Сильная степень ушиба задней части головного мозга в результате падения. Знаете, обычно при такой травме дольше приходят в норму, а она уже на следующей неделе будет готовиться на выписку.

В палату входит Максимка с букетом цветов, за ним — Ангелина, за ней — Мая Сергеевна и Алеся Петровна. При появлении Максимки все улыбаются. Слышны радостные восклицания. Мальчик вручает Жаннет цветы под аплодисменты присутствующих. Жаннет встаёт с койки, целует Максимку в щёку и гладит по голове. Антон берёт за руку Ангелину и обращается ко всем присутствующим:

— Дамы и господа! Друзья! Спасибо вам за то, что вы, наверное, не сговариваясь, все пришли сюда в один и тот же день и устроили нам праздник!

— В этом, видимо, тоже есть какой-то промысел Божий, — замечает Жаннет.

— А теперь главная новость дня! — продолжает Антон, обнимая Жаннет — Мы решили связать свои судьбы кольцами не только духовными, но и… обручальными.

Звучат бурные возгласы и аплодисменты.

— И мы остаёмся жить здесь, на этой земле, которая нас познакомила, и без которой просто тяжело дышать.

— А во-вторых, дорогие наши друзья, и в частности вы, Алеся Петровна, сообщаю вам, что мы с Антоном решили не только усыновить Максимку, но и, — Жаннет обнимает одной рукой Ангелину, — удочерить это милое создание. Ангелинка и Максимка так крепко подружились, что просто больно их разлучать. Она такая светлая, целеустремлённая, талантливая девочка!

Палату наполняют ещё более бурные (куда уж больше!?) восклицания и аплодисменты. Ангелина плачет от радости и прижимается к Жаннет. Максимка подпрыгивает и тоже хлопает в ладоши, затем берёт в руки свой портрет и рассматривает его вместе с Ангелиной.

Подполковник Гомелин, подмигивая майору Кравцу, хитро улыбается и говорит:

— Гляди, Степаныч, как современная молодёжь умеет быстро кандидатами в многодетные становиться. Нам с тобой до них далеко. В общем, молодожёны рожайте поскорее третьего. Ну, а на медовый месяц отвезу всю вашу семью на Нарочь. Помнишь, Андрей… то есть, Антон, наш уговор?

Антон кивает головой, показывает «Класс!» и шепчет что-то на ухо Жаннет.

В палату заходят ещё двое людей. Присутствующие затихают, глядя на них. Это Брат Мой и Вячеслав Екшимов. У Вячеслава в руках корзина цветов.

— Мир вам, добрые люди! — говорит учитель на русском языке и делает поклон головой. — Очень приятно видеть столько счастливых лиц! Здравствуй, Жаннет!

Он подходят друг к другу и обнимаются.

— Учитель! Это же мой духовный учитель Брат Мой и его ученик Вячеслав Екшимов. Просто кульминация сюрпризов сегодняшнего дня!

Жаннет обнимается с Вячеславом и принимает у него цветы.

— Знакомьтесь, друзья! Это ведь учитель подарил мне такой чудесный талисман. Это он научил меня духовной и физической стойкости. Это он посоветовал мне приехать на вашу… на нашу белорусскую землю. И я, действительно, нашла здесь всё, чего не хватало мне для полного счастья. Спасибо, учитель!

Жаннет встаёт перед ним на колени, опускает свою голову в его руки.

Брат Мой наклоняется, целует её в голову, помогает ей подняться. Потом он подходит к каждому из присутствующих, в том числе к детям, жмёт их руки и знакомится. Затем достаёт из кармана круглый футляр, вынимает из него талисман — точно такой же, как у Жаннет, — ещё раз подходит к Максимке, наклоняется и вешает ему на шею свой подарок.

— Пусть солнечный свет и чистый металл этого талисмана помогает и тебе, Максим, преодолевать любые рубежи на твоём жизненном пути!

После этих слов Брат Мой благословляет мальчика крестным знамением.

Андрей Луцко отходит в сторону и достаёт фотокамеру.

— Внимание. друзья!

Все поворачиваются к нему.

— Давайте запечатлеем эту счастливую встречу! Нашу встречу друг с другом. Пусть эта фотография появится на страницах газет и журналов, на интернет-сайтах и разнесёт частички нашей радости по всему миру!

Все подходят ближе друг к другу. В центре стоят Антон, Жаннет (с корзиной цветов) и дети (у Максимки в руках две его реликвии — талисман и портрет).

Брат Мой делает шаг вперёд, поворачивается ко всем и говорит:

— Только прежде я дополню эти прекрасные слова. Каждый из вас в должной мере и на своём месте сделал добро — бескорыстное дело, — благодаря которому каждый из нас сейчас имеет возможность ощутить рай в своём сердце. Запомните это состояние и никогда не теряйте к нему свои ключи!

Учитель становится на своё место. И Андрей фотографирует…

Великолепная фотография!

 

Эпилог

В чьих-то руках журнал «Новая Эпоха». Его открывают на странице, где размещена эта фотография как иллюстрация к публикации под заголовком «Там, где дышать легко»…

А вот на той же странице «Новая Эпоха» раскрыта в руках Брата Моя. Он вместе с Антоном, Жаннет, Андреем и Вячеславом прогуливается по набережной Свислочи. Впереди их бегут Максимка и Ангелинка. Взрослые останавливаются, рассматривая фотографию… А по небу пролетает пассажирский самолёт. Провожая его взглядом, семь пар счастливых глаз устремляются к небу, где, как и на талисманах Брата Моя, ярко светит солнце…