Что проку муку прохлаждать, упершись лбом в стекло, что проку в простенках прошлого стенать и мерить сумраком мороку? Что, если это только сон, многостраничное введенье, чей сногсшибательный raison [65] в ином, «дополненном» виденьи? Возможно. Не исключено. Хотя сомнительно. К тому же, не ясно, чем скрепить звено, а ключ без скважины не нужен. Когда бы все проистекло, верней сказать, проистекало, как солнца луч через стекло, душа б иного не искала.

Какая в голове труха... Схватить треух и торопливо сбежать по лестнице, пока тоска меня не уморила? Так хорошо здесь порыдать, у двери этого трактира, горит вверху, ни взять, ни дать, на гвоздь повешенная лира. Ты будешь часто умирать, точнее — каждую субботу, точнее — каждый день на йоту во мне ты будешь убывать. Заешь несчастье калачом, спроси у полового чай, засим, о том, о сем начнем, а хочешь, молча поскучай. А то — сыграй со мной в триктрак: кто проиграл — тому платить. Когда бив жизни было так, что я посмел бы возразить?

Что возразить посмел бы я? Отличный ход, снимаю шляпу. Легко ступая, жизнь моя в лиловую уходит слякоть. Свет полумертвых фонарей бредет, за цоколи цепляясь, и замирает у дверей, как инвалид, просящий малость. А к окнам, ясным изнутри, снаружи припадает осень и принимается скрести стекло ногтем и тоже просит. И вопрошает все вокруг, одно другому отвечает, и сторож кормит пса из рук, и быстро месяц убывает.