Они дотолкали бомбу до Серёгиного дома, сварили картошку, наскоро поели, а потом Саня ушёл к себе и проспал до трёх часов дня.

Пробуждение было тяжёлым — болело всё тело. За окном накрапывал дождь. Всё как обычно: соседи рассыпались по огородам, коровы мычали, Пират облаивал обнаглевшую ворону.

«Надо же, мир ещё на месте», — подумал он, натянул сапоги и пошёл к Серёге.

Полицейских не было. Саня усмехнулся — подумал, что Петров тоже не смог набрать номер правильно.

Через минуту он поднялся на Серёгино крыльцо и уже хотел постучать, как услышал за домом характерные звуки: это работала газовая горелка. Почуяв недоброе, Саня метнулся к сараю — дверь была открыта — ворвался внутрь и замер. Сердце обрушилось куда-то в кишки.

Она по-прежнему покоилась в телеге, внушительно-большая и тяжёлая, вот только часть её круглого зелёного корпуса теперь лежала возле колёс, и над распахнутым медно-серебристым нутром склонился Серёга — в одной руке он держал резак, а свободной вытягивал из бомбы провода. Рукава его куртки были измазаны каким-то белым порошком.

— Отойди от неё, идиот, — прошептал Саня. У него закружилась голова.

Серёга повернулся к нему и приподнял сварочную маску. Лицо было покрыто загаром, которого не было ещё вчера, а правый глаз кровоточил.

— Чего? — спросил он. Голос был, как у пьяного.

— Отойди от неё, — повторил Саня и вдруг осознал, что бомба уже не жужжит.

— Ментов ещё нету? Если нагрянут, мы её пытаемся разминировать. Ферштейн?

— Ты умираешь.

— Плутоний, или что там внутри, я особо не трогал, его нам всё равно не сбагрить, но вот это… — Серёга кивнул на отрезок обшивки. — Это дюралька, 75 рублей кило. И проводов чёрт-те сколько. Так что сегодня пи… пируем…

Он чихнул, и в воздухе повисло облачко красного тумана.

— Лучше б ты и дальше паял свой «Таурус», — проворчал Саня, устало бухнулся на чурбак и прошёлся пятернёй по волосам. Они посыпались, как осенние листья.