6 марта (19 марта) 1917 года. Утро.
Одинокая фигура темным пятном выделялась на огромной заснеженной площади. Сильный ветер развивал полу шинели и заставлял идущего человека морщиться и прикрывать лицо от острой снежной крупы. Мощный ледяной поток воздуха словно пытался заставить идущего изменить свое намерение, изменить решение, которое и так далось ему таким трудом и такой большой ценой.
Но человек шел. Шел и чувствовал обращенные на него взгляды сотен глаз и направленные на него десятки стволов. Шел и ждал пулю, которая могла прилететь и спереди, и сзади, и слева, и справа. Лишь хмурое мартовское небо не грозило ему ничем, кроме снежной крупы да ветра, пронизывающего шинель насквозь.
Правильно ли он поступил сейчас? Правильно ли он поступил ранее? Думал ли он в этот момент об этом? О том, что, быть может, его решение творит сейчас историю? Или мысли его были заняты совсем другим? Предстоящим разговором? Аргументами? Напишет ли идущий человек впоследствии мемуары и расскажет ли в них о том, что было в душе его в тот момент, посреди огромной заснеженной площади, под прищуром целящихся в него глаз?
Между тем, в той стороне, куда шел человек, открылась дверь и навстречу идущему вышла еще одна одинокая фигура. И вот на площади уже два персонажа разворачивающейся драмы.
Одному из них все так же трудно идти и он, сцепив зубы, шагает словно в атаку, другого же ветер с силой толкает в спину, как будто подгоняя вперед, навстречу идущему с противоположной стороны.
Томительно тянутся минуты, натягивая струны нервов и делая все более вероятным случайный выстрел. А, быть может, не такой уж и случайный.
Наконец на глазах сотен зрителей две фигуры сошлись посреди огромной заснеженной исторической сцены, но это не театр и почтенной публике не было слышно реплик, а программки зрителям раздать как-то позабыли. Вот и приходилось смотрящим затаить дыхание и следить за говорящими, пытаясь хотя-бы по жестам или перемещениям рук и ног определить хотя бы общий смысл и итог переговоров.
Но не понять было содержания, неизвестны были роли и зрительные залы с обеих сторон сцены все так же томились в неизвестности.
* * *
ЦАРСКОЕ СЕЛО. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПАВИЛЬОН ИМПЕРАТОРСКОГО ПУТИ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Дело к полудню.
— Зачем тут эти люди? — с раздражением спросила Мария Федоровна у Сандро. Тот пожал плечами, и они вновь обратили свои взоры на Суворина.
Однако новый глава РОСТА ничуть не стушевался и спокойно ответил:
— Я привез сюда этих людей по приказу Его Императорского Величества.
Когда сегодня утром в Петрограде Суворин собрал представителей крупнейших и влиятельнейших газет Петрограда и корреспондентов мировой прессы он столкнулся с еще большим удивлением и непониманием со стороны журналисткой братии. Однако когда они осознали, что им предлагается лично попасть в самый центр событий и собственными глазами увидеть происходящее вокруг грандиозного скандала и схватки за власть в Империи, недовольство быстро сменилось нешуточным интересом. А уж когда выяснилось, что глава РОСТА предоставляет им специально организованный поезд, который к тому же состоит из двух вагонов для представителей прессы и двух (!) вагонов-ресторанов с дармовой едой и выпивкой, то тут уж интерес сменился форменным ажиотажем.
Но это, как потом смогли убедиться представители столичных и мировых газет, было еще далеко не все.
Во-первых, впереди журналистского спецпоезда мощно рассекал морозный воздух тяжелый бронепоезд. Как небрежно бросил на эту тему сам Суворин: "Михаил Второй намерен защищать свободу прессы в России всеми необходимыми средствами".
Во-вторых, спецпоезд прошел не как-нибудь, а по Императорскому пути и был подан на платформу Императорского павильона.
В-третьих, прессе было обещан полный доступ на встречу вдовствующей Императрицы с ее сыном Великим Князем и прежним Императором Николаем Александровичем, а также внуком Марии Федоровны Великим Князем Алексеем Николаевичем, который, как было заявлено участниками мятежа, был новым претендентом на русский Престол.
Кроме того, после свободного и полного освещения событий в Царском Селе газетной братии был обещаны комфортное возвращение в столицу и Высочайшая аудиенция у Императора Михаила Второго, который, как было заявлено, желал лично объявить важное сообщение для прессы.
И вот теперь прибывшая на спецпоезде публика толпилась на перроне царскосельского вокзала и совала свои носы куда ни попадя. Все это сильно раздражало Марию Федоровну, рассчитывавшую на тихую дворцовую интригу, но вызывало плохо скрываемую ухмылку на лице Сандро. Александр Михайлович еще в Гатчине заподозрил подвох, когда к его величайшему изумлению Михаил дозволил Мама вмешаться в противостояние и, более того, сходу одобрил все ее предложения. Сейчас Сандро было совершенно понятно, что Государь решил воспользоваться инициативой вдовствующей Императрицы для осуществления каких-то своих целей, о которых уведомлять Марию Федоровну он не счел нужным.
Александр Михайлович с удовольствием раскурил трубку, иронично поглядывая сквозь клубы ароматного дыма на творившуюся вокруг суету. Да, прибытие прессы ход крайне неожиданный. И эффектный. Но, черт возьми, и очень рискованный! Выходит, Миша точно уверен, что происходящее не просто можно, а и нужно показать прессе! Ведь, если на самом деле Николай решил усадить на трон своего сына, то лучшего (и глупейшего) подарка от Михаила ему трудно себе даже представить! Однако за Михаилом в последние дни подобных глупостей замечено не было, тем более, что вся эта шумящая на перроне публика была не просто допущена, а самым что ни на есть специальным образом собрана, организована и доставлена сюда. Значит, у Императора есть не только уверенность в том, что прессе есть что показать, но Михаил точно знает, что это показать им можно и даже нужно. И как это все обернуть в свою пользу с максимальной эффективностью.
— Ваше Императорское Высочество!
Сандро обернулся и тепло поприветствовал:
— Полковник Дроздовский! Какими ветрами в наши края?
Тот козырнул.
— Вызван в Петроград по Высочайшему повелению. Имею к вам послание от Его Императорское Величества!
Александр Михайлович принял протянутый полковником пакет и вскрыв его пробежал глазами рукописные строки.
"Сандро!
Тебе надлежит принять временное командование над царскосельским гарнизоном и частями, находящимися в городе. Направляю в твое распоряжение в качестве помощника полковника Дроздовского. Особо обеспечь безопасность встречи моей Августейшей Мама с Николаем и Алексеем. Присутствие газетчиков на встрече обязательно. Полковнику Дроздовскому даны устные инструкции по организации встречи.
Уповаю на тебя в этом щекотливом деле.
МИХАИЛ".
Трижды перечитав коротенький текст, Великий Князь снова усмехнулся своим мыслям и сделав знак Дроздовскому вышел из Императорского салона перейдя в свое купе в Великокняжеском вагоне.
Усевшись за письменный стол, он пригласил полковника садиться.
— Итак?
Дроздовский встал, но Сандро раздраженно махнул рукой, приказывая говорить сидя. Тот присел, и, кашлянув, начал доклад.
— Ваше Императорское Высочество! Государь повелел доставить вам так же устное сообщение, содержание которого не может быть доверено бумаге.
— Вот как? Я весь внимание. — Александр Михайлович в очередной раз за этот день усмехнулся и с интересом посмотрел на полковника. — Слушаю послание Его Императорского Величества.
Тут Михаил Гордеевич все же встал и стоя по стойке смирно сообщил:
— Государь повелел передать следующее: "Концентрируйте внимание репортеров на встрече и Александровском дворце, а тем временем возьмите под контроль все важнейшие пункты. Обеспечить присутствие прессы на встрече Марии Федоровны с Николаем и Алексеем, а при получении отказа от встречи обеспечьте не только присутствие при этом газетчиков, но и организуйте им телеграфную связь с их редакциями, сопроводив требуемыми комментариями. После чего, под предлогом Высочайшей аудиенции для прессы, отправьте их в том же составе назад в Петроград. После отъезда газетчиков блокируйте Александровский дворец и демонстративно выставьте орудия на прямую наводку. Учитывая невозможность гарантировать лояльность частей в Царском Селе, требуется всеми средствами препятствовать возможному выходу из казарм царскосельских частей и подход их к Александровскому дворцу. Без моей команды штурм не начинать. Михаил".
Подумав пару минут Сандро кивнул и достал карту Царского Села.
— Итак, для обеспечения выполнения поставленной нам задачи требуется возвести прочные баррикады на перекрестках Петергофской и Баболовской дорог, Павловского шоссе и Набережной, Фридентальского шоссе и Бульварного переулка, улиц Кузьминской и Московской. Прибывшими верными частями блокировать и удерживать указанные перекрестки. Для повышения устойчивости временных укреплений установить по паре пулеметов на каждую баррикаду, а также демонстративно по одному трехдюймовому орудию. Это умерит пыл желающим побузить. Далее, всей этой газетной публике организуем легковые автомобили из Императорского гаража. Пусть почувствуют себя важными персонами, а заодно не суют свои носы за пределы комфортных авто. Вида из окон на Царское Село им вполне достаточно…
* * *
ПЕТРОГРАД. ГЛАВНЫЙ ШТАБ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Дело к полудню.
Я смотрел на вошедшего в мой кабинет человека и пытался понять мотивы, которые двигали ним в эти дни и что изменилось в них сейчас. Посетитель выдержал мой испытующий взгляд и ни один мускул на дрогнул на его лице. Что ж, явно не страх движет сейчас этим человеком. Впрочем, и никакого особого раскаяния я так же не наблюдаю.
— Ваше Императорское Величество! Полковник Слащев, командир Лейб-гвардии Финляндского запасного полка, честь имею!
Я буквально взрываюсь.
— Честь? Вы сказали честь? Да как вы смеете упоминать о чести после того, как изменили присяге?! После того, как подняли мятеж против своего Государя! И после этого всего вы выскакиваете, словно чертик из табакерки, и как ни в чем не бывало, смотрите в глаза Императору! Вы мало того, что изменник, Слащев, вы еще и наглец, каких свет не видывал!
Полковник продолжал твердо стоять, не пряча глаз и не тушуясь под августейшим гневом. Наконец я цежу сквозь зубы:
— Вы просили о Высочайшей аудиенции и отказались вести переговоры о сдаче с генералом Кутеповым. Я совершил неслыханную вещь, согласившись принять изменника. Согласился, памятуя о тысяче раненных, которых вы используете в качестве заложников в Зимнем дворце. Но всякой наглости есть предел! Назовите мне хотя бы одну причину, для того, чтобы я не заставил вас пожалеть о своей чудовищной дерзости!
— Ваше Императорское Величество, простите мою дерзость. Я не прошу помилования и за свои действия отвечу, не ожидая снисхождения. Прошу также простить, но я прибыл сюда не для того, чтобы вести переговоры о сдаче или торговаться об условиях оной. Я прибыл сообщить Вашему Императорскому Величеству, что сегодня в полдень мы откроем ворота Зимнего дворца и строем проследуем в свои казармы, оставив во дворце лишь раненных в госпитале, освободив перед уходом генералов Нечволодова и Иванова, полковника Наврузова, и заперев связанных генералов Крымова и Граббе-Никитина. Я прошу лишь пропустить без стрельбы моих подчиненных в казармы, где они будут дожидаться справедливого суда. Надеюсь, что суд примет во внимание, что большинство финляндцев не имели представления о заговоре и невольно приняли участие в мятеже лишь выполняя мои приказы. Себя же передаю в руки Вашего Императорского Величества безо всяких условий, просьб и надежд на снисхождение.
Пару минут я молча смотрю в лицо Слащеву, затем задаю лишь один короткий вопрос:
— Почему?
Но полковник меня понимает и твердо отвечает:
— Я не желаю становиться виновником Гражданской войны.
— Вот как? — зло усмехаюсь. — А что же вас это не заботило, когда вы вели финляндцев на штурм Зимнего? Разве в условиях идущей третий год мировой войны вы ожидали, что озлобленная и сбитая с толку постоянными сменами власти, страна не погрузится в хаос и, как следствие, в Гражданскую войну? Не рассказывайте мне тут сказку про белого бычка, Гражданской войны он, видите ли, не хочет. Вы, милостивый государь, не стройте тут из себя курсистку — вы все прекрасно понимали, отдавали себе отчет в своих действиях и знали, что вы открываете ворота Гражданской войне!
Слащев устало машет головой и как-то обреченно отвечает:
— План переворота предусматривал быструю смену власти, так что утро Россия встретила бы уже с новым Императором и новым правительством. Мой отряд должен был взять под контроль Зимний дворец и арестовать Ваше Императорское Величество, премьер-министра Нечволодова и главнокомандующего петроградским военным округом генерала Иванова. Одновременно с нами, отряд под командованием генерала Крымова должен был захватить комплекс Главного Штаба и взять под контроль все военное управление столицы, а так же Министерство иностранных дел и Министерство финансов. Отряды Гвардейского Экипажа и Второго морского экипажа в это же время должны были захватить почту, телеграф, телефонную станцию и Министерство путей сообщения. Взяв под контроль эти объекты, мы получали каналы связи с Россией и всем миром. В этот же момент, вне зависимости от того, удастся ли нам арестовать Ваше Императорское Величество, из Царского Села должно было быть распространено заявление Николая Второго о правах Алексея на Престол и о Регентстве. Получив такое сообщение в Таврическом сделали бы свое заявление, признавая Алексея Императором и созывая на утро заседание Государственной Думы для присяги новому царю и формирования нового правительства. Все было расписано, как по нотам, и если бы все делали то, о чем было условлено, то никакая Гражданская война России бы не грозила. Все было бы кончено уже утром, и мы поставили бы всех перед фактом.
— Но тут что-то пошло не так… — я улыбнулся, вспомнив популярную в мое время фразу.
Полковник криво усмехается.
— Да все пошло не так. Все началось с того, что генерал Крымов вместо атаки на Главный Штаб повел свой отряд так же на штурм Зимнего. И мне кажется, что у него были какие-то особые инструкции или намерения. Возможно, в них не входило оставлять вас в живых. Два отряда перепутались, начался хаос, во время которого, вам, очевидно, и удалось покинуть дворец.
Качаю головой.
— Нет, полковник, тут вы ошибаетесь. Меня просто не было во дворце.
Тот ошарашено смотрит на меня и переспрашивает:
— Не было? Но, мы получили сигнал от очень осведомленного лица о том, что вы во дворце и находитесь в Императорской библиотеке!
— Интересно. Мы с вами еще вернемся к этой теме. А пока продолжайте свое повествование. Что еще пошло не так?
Слащев хмурится, но все же продолжает свой рассказ.
— По неизвестной мне причине Гвардейский Флотский Экипаж и 2-й Балтийский экипаж задержались с выходом и с подходом к намеченным к захвату объектам, после чего принялись осуществлять какие-то непонятные движения, вроде попытки захватить Главный Штаб. Но главной странностью было довольно долгое молчание Царского Села, которое фактически приостановило дальнейшее выполнение плана переворота. Не знаю, что там произошло, но отсутствие заявления Николая и Манифеста Алексея просто обрекло нас на поражение. У меня есть подозрение, что там ждали известия о результатах штурма Зимнего и о вашей судьбе, и видимо от этих результатов зависел выбор варианта действий. Причем среди этих вариантов, судя по всему, были и такие, которые не были оговорены при подготовке переворота.
Встаю и подхожу к окну. Затем, после минутной паузы, говорю не оборачиваясь:
— Возможно я ошибаюсь, но смею предположить, что если бы при штурме Зимнего я был бы убит, то и Алексей бы погиб при каких-нибудь уважительных обстоятельствах. Игры Престолов, знаете ли…
Вижу в отражении, как полковник смотрит на меня долгим взглядом, а затем кивает.
— Такая мысль приходила мне в голову. И это стало одной из причин того, что я здесь.
— Что ж так? — с интересом оборачиваюсь.
— Я понимаю вашу иронию, Государь, но это так. — Слащев замолчал, собираясь с мыслями, после чего продолжил уже тише. — Когда пришло известие об отречении Государя Императора Николая Александровича, очень многие офицеры в армии были шокированы. Но куда большим шоком стало известие о лишении Цесаревича законных прав на Престол. Неслыханное само по себе отречение Государя вдруг превратилось в нечто совершенно неописуемое, и было воспринято многими как насильственный переворот. Говорили, что Николай Второй не хотел отрекаться и был принужден это сделать, и что вы отняли корону у брата и лишили Престола законного Наследника. Возмущение в армии было таким, что мне показалось, что бунт в армии может вспыхнуть стихийно, сам собой и тогда это Гражданская война и поражение на фронтах. Возврат Престола законному Наследнику я считал своим долгом офицера и делом спасения Отечества. Но, когда я пришел к выводу, что судьба Алексея лишь разменная монета в чьих-то играх, а я сам лишь таскаю каштаны из огня для непонятно кого, что меня используют для чуждых мне целей, а результатом всего этого станет Гражданская война, я решил исправить то, что еще можно исправить. Возврат Вашему Императорскому Величеству Зимнего дворца и освобождение арестованных поставит точку в противостоянии и покажет за кем столица. А дальше мятеж повсеместно угаснет сам собой.
— А вы сами верите в эту историю с принуждением Николая Второго к отречению? — любопытствую я. — Серьезно верите, что я силой заставил брата отречься и за себя самого и за Цесаревича?
— Прошу простить, Ваше Императорское Величество, но я уверен в этом!
— Уверены? — тут уж удивление мое неподдельно. — И на чем основывается такая уверенность? Вы что, были там и видели все своими собственными глазами?
Слащев качает головой.
— Нет, я не видел, меня там, конечно, не было. Но, дело в том, что мне это сообщил человек, который там был и был свидетелем тому!
* * *
ЦАРСКОЕ СЕЛО. ОКРЕСТНОСТИ АЛЕКСАНДРОВСКОГО ДВОРЦА. 6 марта (19 марта) 1917 года. Дело к полудню.
Заснеженная площадка перед воротами была полна суетящимися журналистами, которые конкурировали с фотографами и кинооператорами за лучшее место. За закрытыми воротами угрюмо стояли нижние чины Гвардейского Флотского Экипажа, которые морщились от вспышек и воротили лица от объективов, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но это нисколько не смущало собравшуюся репортерскую братию, которая томилась в ожидании главного действа, а потому находила себе посильные развлечения, обмениваясь остротами и комментируя происходящее.
Настроение у газетчиков было прекрасным. День, столь неожиданно начавшийся известием о том, что их приглашают оказаться в самом скандальном месте сегодняшнего утра, причем доставят их туда с небывалым и вкусным комфортом, да еще и разрешат писать об этом событии безо всякой цензуры не могло оставить равнодушным никого из акул пера. Тем более что обеспечивался этот вояж по высшему разряду, а новый глава нового государственного телеграфного агентства лично гарантировал максимальное содействие. К тому же господина Суворина все знали если не лично, то уж точно все были наслышаны о нем, как о крупном издателе. Так что его слова имели серьезный вес в газетной среде.
Близился полдень и репортерская братия оживилась, увидев едущую к воротам машину в сопровождении гордых горцев из Черкесского конного полка. Их профессиональное чутье подсказывало, что наступает кульминационный момент событий, и каждый из присутствующих газетчиков уже прикидывал текст своей телеграммы в редакцию и размышлял о том, как угадать с решением вечной журналистской проблемы — как, с одной стороны, опередить конкурентов с отправкой горячей новости, а, с другой стороны, как не убежать раньше самых важных событий или заявлений, и не кусать себе потом локти от досады на свою спешку и глупость, бессильно взирая на успех своих более мудрых и терпеливых коллег. Впрочем, всегда был шанс и, что называется, пересидеть событие, когда о нем уже все рассказали, а ты, бесславно потративший время впустую, униженный и раздавленный возвращаешься к себе в редакцию под смешки коллег и гневные очи редактора. И угадать тот самый золотой момент часто было не меньшим искусством или везением, чем добыча самой сенсации.
Но вот авто остановилось и газетчики, словно гончие, ринулись вперед, теснимые своими коллегами ничуть не меньше, чем спешившимися горцами, которые расчищали путь от машины до ворот образуя коридор. Притихшая и приспособившаяся к секундному равновесию пишущая и снимающая публика вновь взорвалась возгласами и вопросами едва только из чрева автомобиля показалась сама вдовствующая Императрица, которая ступила на снег, опираясь на галантную руку Великого Князя Александра Михайловича.
Мария Федоровна холодно оглядела собравшихся, игнорируя все вопросы и с большим трудом сдерживая свое презрение к этим писакам, которых за каким-то дьяволом пригнал сюда ее Августейший сын. Причем мало того, что пригнал, так еще и фактически принудил ее (ЕЕ!) играть роль в этом третьесортном водевильчике на потеху всем этим безродным хамам! Ничего, несколько шагов до ворот она как нибудь потерпит, а уж на территорию самого дворца Никки весь этот сброд точно не допустит! Она встретится с сыном и внуком, она сумеет убедить и добьется своего. А затем она просто сядет в авто и уедет к ждущему ее Императорскому поезду, игнорируя всех этих суетящихся газетчиков. Пусть Сандро общается с ними, если ему так хочется. В конце концов, она сюда приехала вовсе не для того, чтобы отвечать на вопросы всей этой своры!
Из-за ворот показался офицер и она потребовала:
— Я желаю видеть Великих Князей Николая Александровича и Алексея Николаевича! Потрудитесь меня сопроводить, господин офицер!
Однако, вопреки ее ожиданиям, ворота не распахнулись.
— Прошу меня простить, Ваше Императорское Величество, — хмуро проговорил встречающий, — но мне нужно доложить о вашем прибытии.
— Да вы с ума сошли! — не поверила своим ушам она, — вы, что хотите меня оставить за воротами… — "… в окружении этих скотов?" хотела сказать она, но вовремя спохватилась и поправилась, — … и станете препятствовать вдовствующей Императрице?
— Прошу простить, Ваше Императорское Величество! — повторил он и, развернувшись, спешно устремился в сторону дворца.
Ошеломленная такой наглостью, Мария Федоровна беспомощно топталась у ворот, а вокруг нее бахали вспышки, сыпались вопросы, и бесновалась журналистская стихия. Черкесам с трудом удавалось удерживать репортеров на некотором расстоянии, что не мешало газетчикам резвиться вовсю. И от этого всего ее высокородную натуру просто трясло от ярости и негодования. Ну, ничего, она сейчас войдет вовнутрь и они все запомнят этот момент на всю оставшуюся жизнь. Какой сейчас будет разнос! Хамье! Скоты! Негодяи! А вот, как раз, бежит к ним этот наглец-офицер! Сейчас ворота откроются и она…
— Вновь прошу меня простить, Ваше Императорское Величество, но у меня приказ никого не пропускать на территорию дворца в виду карантина, поэтому…
Но Мария Федоровна не дала офицеру даже договорить.
— Что вы сказали, милостивый государь? — произнесла она с такой ледяной вежливостью, что за ее спиной даже замолкли на полуслове все возбужденные голоса репортеров. — Вы отдаете себе отчет, с кем вы удостоены чести говорить?
Тот сильно побледнел, но, тем не менее, сказал срывающимся голосом:
— В допуске отказано. Во дворце карантин. Уезжайте!
После чего развернулся и быстро зашагал во дворец.
Отказываясь верить в происходящее, вдовствующая Императрица обернулась в намерении проследовать к автомобилю и обнаружила перед собой десятки репортеров и множество фотокамер, направленных прямо на нее. Вспыхнули огни фотоаппаратов, затрещали кинокамеры, запечатлевая для всей Империи и всех потомков ее ошеломленное лицо.
А зашумевшие разом голоса устроили настоящую бурю, благо Сандро пришел ей на помощь и переключил внимание репортеров на себя:
— Господа, господа, я хочу сделать заявление!
Собравшиеся тут же приготовились записывать, дрожа от восторга. Ну, еще бы! Такое! Нет, не зря они сюда приехали, не зря!
Александр Михайлович обвел взглядом затихшую голодную стаю. А затем бросил ей кость.
— Господа! Вы все стали свидетелями неслыханного, вопиющего скандала. Нам всем, а в первую очередь Ее Императорскому Величеству, было отказано в праве зайти в Александровский дворец. Императрице было отказано во встрече с сыном и раненным внуком! Могли ли они сами отказаться от встречи с Ее Императорским Величеством? Немыслимо! Но кто же мог посметь препятствовать этой встрече родных и любящих людей? Кто приказал не пускать во дворец мать и бабушку? Кто не выпускает к ней и фактически держит под арестом Великих Князей Николая Александровича и Алексея Николаевича? Кто от их имени делает заявления и самозвано намеревается занять Престол? До сего момента я просто не мог в это поверить, но сейчас, господа, у меня отпали всякие сомнения в том, что Александровский дворце захвачен, Великие Князья находятся в плену у мятежников, а заявление от их имени делают изменники и проходимцы! Скажу больше, господа!
Сандро помахал какой-то бумажкой перед репортерами и объективами камер.
— Только что мне принесли телеграмму из Петрограда! Узнав, кто на самом деле стоит за мятежом и объявляет себя "Императором Алексеем", захватившие Зимний прекратили участие в мятеже и покинули дворец, не желая участвовать в этом позорном действе. Гордый штандарт Императора вновь реет над Зимним дворцом. Господа! Для встречи с прессой в Императорской библиотеке будет проведена Высочайшая аудиенция, после чего вы сможете задать свои вопросы премьер-министру Нечволодову, а также другим лицам, обличенным доверием Государя Императора Михаила Александровича! Поезд ждет на вокзале, откуда же вы сможете послать телеграммы в свои редакции. Садитесь в машины, господа репортеры, Россия ждет правды!