— Император умер…

Фраза свинцовой чушкой упала в толпу.

И тотчас же взлетела к небу, подброшенная лужёной медью глоток.

— Император умер! Император умер!! Император умер!!!

Троекратный вопль глашатаев прокатился над городскими крышами и иссяк над рекой, оставив после себя лишь кружившее в выцветшем пасмурном небе вороньё.

И стало тихо.

Пара глаз из-под тёмного капюшона глядела на старого ворона, пристроившегося на макушке вкопанной во дворе деревянной фигуры.

— Совсем не боится людей…

— А кого ему в этом лесу бояться?

— Ты уверен, что тот человек придёт?

— Надеюсь. Без него нам будет сложно…

— И сколько нам ждать?

— Пока он не появится…

Голоса стихли. Только дождевая вода едва слышно капала с веток. Да шумел на несильном ветру лес.

Это был заповедный лес. Он спускался со склонов гор и дотягивался на севере едва ли до самых берегов Рудны. Издалека лес походил на тёмную мохнатую шубу. Пересекавшие его неширокие русла казались извилистыми швами, а граница со степью — оборванным краем. Лес клочьями вползал на холмистую равнину, цепляясь за низины, и рукавами уходил в долины рек, меж которых выступало на плакорах одетое травяным пушком тело древней страны.

Путников лес встречал частоколом могучих стволов, колючими заграждениями ежевики и вековым молчанием, с лёгкостью поглощавшим любые чуждые дебрям звуки. Немногочисленные деревни таились в речных поймах, окружая себя порослью камыша и деревянных частоколов. И каждая из деревень обладала тайной сестрой-близнецом — укрытой в чащобах коллекцией нор, землянок и схронов. Деревенские жители не жаловали соседей, приходивших из степи с факелами, клинками и тугими волосяными арканами…

Соседи тоже не любили жителей деревень. Те слишком хорошо знали лес. А к степнякам лес не был гостеприимен. Он до костей пробирал их утренними туманами, заводил кривыми тропками в безысходную темноту, полную ловушек и настороженных самострелов, ломал коням ноги гнилым буреломом. А почти все дороги в лесу заканчивались грудами поваленных деревьев, ощетинившихся навстречу пришельцам заточенными сучьями, кроме разве тех немногих, в конце которых были ворота и неизменная деревянная крепость. Камень в этих местах был дорог.

И данная крепость не была исключением. Её окружали стены, возведённые из деревянных срубов, наполненных землёй и обмазанных с наружной стороны глиной. Внутри крепости находилась конюшня, небольшая кузня, амбары, несколько домов, и постоялый двор. Всё, кроме домов, было неестественно большим. Будто строители ожидали, что в крепости будет куда многолюднее, чем сейчас.

Человек сидел на краешке скамьи и затравленно оглядывал просторный и неестественно чистый зал постоянного двора. Хозяин в свою очередь беззастенчиво рассматривал посетителя. Хозяйская супруга подметала углы с видом женщины, выполняющей надоевшую, но крайне необходимую обязанность. На краю стойки дремал упитанный кот.

Скрипнула дверь. Человек вздрогнул. Вошедший сбросил мокрый плащ и тяжело опустился на лавку. Хозяин, ничего не говоря, принёс ему глиняную кружку с пивом.

— Преставился… — хрипло сказал гость, оторвавшись от кружки.

Хозяйка перестала мести и забормотала что-то похожее на молитву.

— Давно, ваша светлость? — спросил хозяин.

— Третьего дня…

Новый гость перевёл взгляд на единственного посетителя. Тот выглядел так, словно очень хотел превратиться в не привлекающую ничьего внимания деталь обстановки. Гость посмотрел на хозяина.

— Прохожий, — пожал тот плечами, — просто прохожий.

Гость пересел ближе. Человек съёжился и пододвинул ногой валявшийся под лавкой мешок. В мешке что-то глухо звякнуло, стукнуло и зашуршало.

— Меня зовут Укен, — сказал человек, глядя в стол, — я иду из Кюлена…

— Далёко… Торный путь лежит севернее.

— Я иду к магам, им нужно кое-что починить…

— Это в ту башню, что в горах?

Укен кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от столешницы.

— Ясно. А в мешке чего?

Человек вздрогнул и съёжился ещё сильнее.

— Ничего… Инструменты. Только инструменты.

Собеседник потерял интерес к Укену и вернулся к кружке.

Хозяин поставил на стол глиняную миску с кашей и шматом жареного сала.

— В поместье, ваша светлость? Закончили службу на этот год?

Его светлость вытащил из-за голенища нож и отрезал кусок сала.

— Ага. К зиме нужно крышу подлатать и дров заготовить, — сообщил он, не переставая жевать.

— Ясное дело, — поддакнул хозяин, — кому ж зимой мёрзнуть охота. А госпожа ваша как? Здорова ли?

— В порядке была, когда уезжал.

— Вы бы ей кого в работники оставляли, когда на службу отъезжаете, а то ж места глухие. В прошлом годе вон у его светлости Ларка медведь всё на усадьбе баловал. Овсы травил, пасеку разорил. Насилу отвадили…

— Жена у меня крепкая, в лесах выросла, — отмахнулся тот, — да и сыновья уж почти взрослые. Помогут.

Он тщательно вытер нож о рубаху и убрал в сапог, достав вместо него деревянную ложку.

— Это хорошо. Можно будет сыновей на службу посылать, а самому на хозяйстве, — заметил кабатчик.

— Говорят в Удолье каждому рыцарю положено двадцать мужиков, чтобы его землю пахали… — мечтательно вздохнул его собеседник, занося ложку над кашей.

Хозяин усмехнулся.

— Где ж в наших местах столько людей найдёшь, чтобы на господ работали? Мы ж на самой границе!

Стукнула дверь. Покосившись в сторону, хозяин увидел, что скамья рядом опустела.

— Заплатил? — спросил гость, размеренно поглощая блестящую от свиного жира гречку.

— Вперёд…

— С каких пор ты берёшь деньги вперёд? Чай не в городе живём.

— Да он сам предложил… Странный какой-то.

— Это да. Одному, по лесам. А ведь не здешний.

Укен быстро шагал по дороге, удаляясь от крепости. Заставу он миновал без проблем. Никто не усомнился в достоверности его подорожной. Впрочем, Укену показалось, что никто из дозорных не умел читать, а звать старшего караула им было не слишком охота. Слава праведникам, печать вышла хорошая. Большая алая сургучная печать всегда оказывала исключительное впечатление на неграмотных стражников.

Сзади зашлёпали копыта. Укен занервничал. Неужели печать не сработала? Или кто-то из дозорных что-то заподозрил? Нет. Это невозможно. Спокойнее.

Его взгляд пробежал по заросшим подлеском обочинам. Пожалуй, не стоит. Может это просто гонец с депешей. А человек, пытающийся убежать или спрятаться, вызовет подозрения даже у самого тупого гонца.

Из-за поворота выехал тот самый человек, которого он видел на постоялом дворе. Хозяин звал его "ваша светлость". Значит дворянин…

Укен отступил с дороги, и на всякий случай поклонился.

— Это ты? — спросил всадник.

— Да, господин… ваша светлость.

Конь остановился. Укен занервничал. Всадник дружелюбно предложил.

— Если хочешь, можешь пойти рядом.

— Спасибо, господин, я не спешу.

Всадник прищурился.

— До ближайшего жилья вёрст пятнадцать.

Укен на секунду задумался, переводя в уме вёрсты в мили. Ему не нужно было туда идти, но от привычки не избавишься. Он не любил неточностей.

— Ничего страшного, ваша светлость, — ответил он после небольшой паузы.

— Ты не выглядишь крепким, если уж на то пошло… — заметил всадник

— Я справлюсь, ваша светлость, — снова поклонился Укен — "да когда же ты, наконец, отвяжешься"?

— Ну, смотри, — всадник издал прицокнул языком, и лошадь, не дожидаясь шпор, быстро порысила вперёд.

Укен тщательно стёр брызги грязи с пол кафтана. Потом вздохнул, закинул на плечо мешок и собрался зашагать дальше.

Его внимание привлёк отпечаток на мокрой земле у самой дороги. Он напоминал след босой ноги. Только неестественно широкий и плоский. И ещё там отпечатались длинные когти.

Путник облизнул губы и посмотрел вслед удаляющемуся всаднику. Мысль о сопровождении на мгновение показалась ему не такой уж бессмысленной. Но в итоге он тряхнул головой и побрел дальше, скользя поношенными башмаками по набухшей от дождей глине.

Спустя час он остановился на старом перекрёстке. Дорога, по которой он шёл, и так была полузаросшей, с узкой колеёй, оставленной единственной проехавшей здесь с начала осенних дождей телегой. Но по сравнению с той, что уходила в сторону, её смело можно было считать проезжим трактом. Столб для указателя покосился, а дощечка самого указателя давно отгнила и едва приметно чернела в траве.

Укен остановился и стал нервно копаться в недрах кафтана. На свет один за другим появились несколько медяков, завалявшаяся в кармане роговая пуговица, согнутая проволочная булавка, кусочек слегка намокшего мела и карандаш. Лишь через пару минут к ним добавился затрёпанный огрызок бумаги.

Человек близоруко прищурился, и поднёс клочок к лицу. Несколько мгновений он молча жевал губами, изучая содержимое бумаги. Затем внимательно посмотрел на пустой столб указателя. Убрал бумагу, и свернул на боковую дорогу.

Через некоторое время он начал оглядываться. Дорога всё меньше и меньше отличалась от окружавшего её леса и у него стали появляться сомнения, не сбился ли он с пути. Однако возникшая перед ним поляна их рассеяла.

На поляне стоял вросший в землю старый дом. Брёвна сруба почернели и местами заросли изумрудным мхом. Перед входом молчаливыми часовыми стояли вырезанные из брёвен фигуры. Резчик и так едва наметил общие контуры, а многолетние дожди окончательно сделали эти контуры неузнаваемыми. На одной из фигур сидел ворон.

Человек замедлил шаг. Если бы ворон мрачно закаркал и взлетел, либо где-нибудь в чащобе завыли волки, это прозвучало бы как раз к месту. Но было тихо. Только капли падали с веток.

Укен робко подошёл к чёрной как ночь дыре входа. Кашлянул.

— Есть кто-нибудь?

Голос прозвучал сипло и едва слышно.

За домом раздалось фырканье. Только сейчас Укен заметил четырёх лошадей, стоявших под разваливающимся навесом.

— Ага… — пробормотал он не то спрашивая, не то утверждая.

Темнота в проёме ожила и зашевелилась. Он испуганно попятился. Их было трое. Двое рослых мужчин и одна, судя по всему, довольно миниатюрная женщина. Все трое были одеты в дорожные плащи из тёмно-серого, почти чёрного сукна. В расширявшихся книзу плащах и остроконечных капюшонах они напоминали странные шахматные фигуры.

— Здравствуйте… — пролепетал Укен.

— Ты заставил себя ждать, — холодно произнесла одна из двух высоких фигур, голос у неё действительно оказался мужским, — ты принёс?

— Конечно, конечно, — засуетился Укен, судорожно пытаясь развязать мешок.

Размокший узел не поддавался, мешок грохотал и звякал.

— Что у тебя там?

— Инструменты… Я не могу без них. Они сделаны на заказ. Такие можно раздобыть только в Кюлене… Я к ним привык… Одну минуту, он уже поддаётся…

Фигуры терпеливо ждали. Головы укрывали низко опущенные капюшоны, и невозможность разглядеть выражение лиц сбивала Укена с толку.

Наконец узел сдался. Из мешка появился тряпичный свёрток.

Фигура протянула руку в чёрной кожаной перчатке.

— Но тут сыро! — глаза Укена испуганно распахнулись, — она же может намокнуть…

— Разворачивай.

Тот дрожащими руками освободил содержимое. Это оказался большой том в добротном кожаном переплёте с массивными латунными накладками. Переплёт был строгим и аккуратным, без драгоценностей и показушных костей, черепов и прочих декораций, столь обычных на магических фолиантах, предназначенных для показа широкой публике.

Фигура взяла книгу, отстегнула металлическую защёлку и приоткрыла обложку. Укену бросилось в глаза, что левая рука неизвестного была без перчатки.

— Это та самая? — донеслось из-под капюшона низкорослой фигуры, едва заметные под плащом формы Укен определил правильно — голос был женский.

— Да.

Все три фигуры повернулись к Укену. Тому внезапно стало очень страшно.

— Вы же… вы же не… вы же не собираетесь?

Он понял, что ещё немного, и его одежда станет влажной не только от мокрой травы.

— Её уже хватились? — спросила высокая фигура.

— Н-н-нет… наверное. Не знаю. Грандмастер Скимн уехал в столицу по делам, а без него книгу обычно не осмеливаются трогать.

— А когда он вернётся?

— Недели через две… Если только что-то непредвиденное его не задержит.

— Думаю, задержит, — задумчиво произнесла фигура, — возьми её и храни пока не потребуется.

Она защёлкнула книгу и вложила её в трясущиеся руки Укена. Тот с большим трудом завернул фолиант обратно в тряпицу и убрал в мешок. Потом глянул на лошадей под навесом.

— А где четвёрт… в смысле я подумал с вами ещё кто-то есть…

— Это конь для тебя.

— Спасибо, но я…

— Мы спешим. И не собираемся ждать, пока ты будешь тащиться пешком.

Укен сглотнул. Верховая езда не входила в число его достоинств. Потом, немного осмелев, спросил.

— Господин, мне бы хотелось видеть ваше лицо, если это возможно… Эта тьма под капюшоном… я… я…

Он не был суеверным. Но в этом глухом лесу, на ночь глядя. А ещё эти мрачные намёки пославшего его колдуна… В общем Укену стало бы гораздо спокойнее, будь он точно уверен, что имеет дело всего-лишь с человеком.

— Ты этого действительно хочешь? — насмешливо спросила фигура.

Укену подумалось, что в общем не так уж сильно он этого и хочет на самом деле…

Но фигура уже откинула капюшон. Из губ Укена вырвался слабый вздох. У стоявшего перед ним оказались длинные тёмные волосы и пронзительные, холодные глаза. И эти глаза смотрели на него с перекошенной, обросшей кривой бородой физиономии, выглядевший пародией на человеческое лицо. Правая её половина могла бы показаться даже красивой, если бы не соседствовала с месивом рубцов, сломанным носом и уехавшим куда-то в сторону ртом, занимавшими её левую часть.

— Умм… — только и смог выдавить из себя Укен.

— Тебе не стоило этого делать, Родгар, — сказал женский голос, — бедняга от страха… в общем, он сильно испугался. Я тебе всегда говорила, что на непривычных людей твоё лицо действует устрашающе. А он и так перенервничал.

— Я терпеть не могу носить маску, Сим, ты же знаешь, разве что зимой в морозы…

Укен опёрся на один из столбов. К нему медленно возвращались остатки самообладания.

— Мы должны куда-то ехать? — пролепетал он из последних сил.

— Утром, — опередив Родгара, произнёс женский голос, — уже начинает темнеть.

— Но, Сим!

— Не суетись, Родгар, за пять лет магического обучения я твёрдо усвоила одну истину. Поспешность никак не спасает от опоздания. Мы нагоним завтра. А сегодня этого парня удастся везти только в качестве груза.

Мостки подломились, и карета застряла в грязи. Подоспевшие крестьяне суетились, поднимая её из заполненной жидкой грязью канавы, а деревенский кузнец спешно вправлял чеку, державшую колесо на оси.

Пассажиры скучающе разглядывали через стёкла деревенскую околицу и уходившие к горизонту поля северного Удолья. Урожай уже собрали, и на полях не оставалось ничего кроме стерни и грязи. Деревня тоже не слишком радовала глаз. Низенькие белёные домики, тусклые соломенные крыши. Несколько огородных пугал.

Охрана без дела слонялась вокруг. Кто-то из солдат развлекался срубая с плетней сушившиеся горшки. В грязь со звоном летели красноватые черепки…

Дверца приоткрылась. Стройный молодой человек спустился на землю. Он щурился от низкого осеннего солнца, пробивавшегося сквозь разрывы в оловянно-серых тучах.

— Сей момент, ваше высочество, — суетливо пропыхтел кузнец, — сей момент будет готово.

У молодого человека были голубые глаза и очень светлые вьющиеся локоны, прижатые беретом с пером. Он не смотрел на кузнеца, его взгляд приковал высокий нескладный человек, стоявший у плетня и наблюдавший за происходящим. Человек выглядел довольно странно для сельской глубинки. На нём был длинный чёрный кафтан, узкие сапоги, и потёртый, но безукоризненно белый платок на шее. Потрёпанные уголки платка спадали на грудь и едва заметно шевелились от лёгкого ветра. Дополняла одеяние широкополая чёрная шляпа с тульей котелком. Её огромные поля вместе с долговязой худосочной фигурой наводили на мысли о мухоморе…

— Ты кто? — спросил молодой человек странного незнакомца.

— Меня зовут Роб, просто Роб. Я учитель…

— Шляпу сними, — негромко прошептал Робу ближайший стражник.

Тот не пошевелился. Молодой человек разглядывал худое лицо учителя. Оно ему не нравилось. У Роба были глаза фанатика.

— Странное имя, — наконец сказал молодой человек.

— Я знаю, — холодно ответил учитель.

Стражник не выдержал и подзатыльником сбил с него шляпу. Под ней оказались редкие спутанные волосы, окружавшие зарождающуюся лысину.

Учитель даже не обернулся. Он спокойно поднял из грязи шляпу, отряхнул и аккуратно поместил её на прежнее место. Повисла гробовая тишина. Молот кузнеца замер на полпути к цели. Крестьяне задержали дыхание, а солдаты удивлённо смолкли.

Наконец ближайший охранник, справившись с потрясением, потащил клинок из ножен. Молодой человек остановил его движением руки.

— Почему ты не хочешь её снять? — спросил он Роба.

— Потому, что холодно…

Стражник издал неопределённый звук и вынул меч до конца. Молодой человек продолжал смотреть на учителя.

— Ты знаешь, что не имеешь права находиться в моём присутствии в шляпе? — медленно произнёс он.

— Знаю …

— Но тогда почему?

— Потому, что холодно…

Сержант оценивающе посмотрел на ближайшее дерево, затем перевёл взгляд на брошенную кем-то из крестьян верёвку. В дверях кареты показалось несколько симпатичных женских лиц с явным любопытством наблюдавших за происходящим.

Молодой человек молчал. Потом развернулся и пошёл к карете. Руки стражников легли на плечи учителя. Его тощая фигура заметно качнулась под их весом.

— Уже готово, ваше высочество, — робко произнёс кузнец.

— Да… хорошо… мы сейчас поедем, — отозвался молодой человек, поднимаясь в карету.

— Но мы хотим увидеть казнь, — прощебетала одна из девиц.

— Я не в настроении… — молодой человек обернулся и бросил сержанту — не убивайте его…

— Слушаюсь, ваше высочество.

Дверца захлопнулась, охрана подтянулась к карете, формируя конвой. Сержант ткнул пальцем в грудь ближайшего солдата.

— Разберись и догоняй…

Потом сержант вскочил на коня и поскакал вслед за экипажем. Солдат недовольно поморщился и обернулся к неподвижно стоявшему учителю. Оценивающе посмотрел и без размаха ударил под рёбра. Роб выдохнул и начал складываться пополам. Пока это происходило, солдат ударил его второй рукой в лицо, из-за чего учитель завалился на бок и ещё какое-то время продолжал сгибаться в пояснице уже лёжа. Солдат добавил пинок кованым сапогом, потом взял из рук стоявшего рядом крестьянина поводья, вспрыгнул на лошадь и уехал.

Крестьяне проводили его молчаливыми взглядами. Потом кто-то помог Робу подняться. Учитель пошатывался и рукавом отирал кровь с лица.

— Ну, ты сам… нарвался… — оправдывающимся голосом сказал кто-то.

— Подумаешь, шляпа, — добавил второй, — да и не холодно, в общем-то…

Роб посмотрел на него таким взглядом, что тот предпочёл отступить за спины товарищей.

— Не подумаешь, — сказал учитель чеканным голосом, — никто не обязан снимать шляпу перед другим человеком.

— Но он же принц…

— Он всего лишь человек. Даже если и принц.

— Но принц не просто человек…

— Все мы просто люди. Это вы поставили его над собой. Но на самом деле он ничем не лучше каждого из вас.

Крестьяне переминались.

— Жрец говорил, что ты вольнодумец и чернокнижник, — пробормотал кто-то из заднего ряда, — и мы не должны тебя слушать…

— Да я вольнодумец и чернокнижник, — вызывающе посмотрел на крестьян Роб, — я волен думать сам, и никто не вправе мне это запретить… А чернокнижник… Посмотрите на этих людей! Они заставляют вас стоя по колено в грязи ремонтировать их повозку, ломают ваше имущество и забирают ваших кур… А вы своей верой в их право, только даёте им силу делать всё это и дальше!

— Двенадцать горшков и кадушка, — заметил женский голос откуда-то сзади.

— Замолчи, женщина! Когда ещё сам принц перебьёт твои горшки! — рыкнул кузнец.

— Ну не сам…

— Да какая разница. Твоя мать, небось, вообще живого принца ни разу не видела…

— Но двенадцать и кадушка… В чём я теперь готовить буду? — не слишком уверенно донеслось из-за плетня — перспектива стать единственной женщиной в округе, которой сам принц разбил горшки, явно заслуживала обдумывания.

— В старые времена они служили вам и защищали, и за это получили свои титулы. Но времена изменились! Кого из вас когда-нибудь защитил принц? — с горячностью продолжил Роб.

Крестьяне ответили неуверенным бормотанием.

— Они только жрут ваш хлеб. Но не делают для вас ничего полезного! И чем они тогда лучше амбарных крыс!? — в глазах учителя горело пламя.

В ответ раздались смешки.

— Только вот где найти хорька на этих крыс, — пошутил кто-то.

— Может и найдётся, как знать… — угрожающе ответил Роб, — они давно утратили все свои права, и рано или поздно с ними будет покончено.

— Но жрец… — начал один из крестьян.

— Он тоже лишь человек. Он и другие лишь толпятся между вами и теми, кто действительно владеет силой. Они торгуют вашей верой как перекупщики. Вы верите в людей, в простых людей, надевших красивую одежду и яркие побрякушки… А веры достойны только древние и могущественные силы. И вы можете говорить с ними без посредников! Если сами захотите…

Учитель решительно поправил шляпу и зашагал прочь по деревенской улице, словно оживший землемерный циркуль.

Крестьяне проводили его задумчивыми взглядами.

— Всё ж таки сильно его солдат по голове двинул — заключил кто-то.

Карета тряслась на ухабах. Здесь дорога была мощёной. Но ремонтировалась не слишком часто, и вполне возможно, что отдельные булыжники помнили ещё первых императоров…

Девушки о чём-то щебетали друг с другом. Принц скучающе глядел на пробегающий за оконцем пейзаж. Кроме них в карете располагался ещё один человек. Он был укутан пышными бархатными одеждами с меховой оторочкой, а на его шее висела тяжёлая золотая цепь с гербовой бляхой, изображавшей серебряную оленью голову на лазурном фоне. Костюм делал человека грузным, но приглядевшись можно было обнаружить, что под слоями бархата находится довольно атлетичное, для уже немолодого человека тело. А ещё в глаза бросалось ничего не выражавшее лицо с лёгкой щетиной на подбородке.

— Ты поступил верно, — сказал человек в никуда.

— О чём это ты? — принц обернулся.

— Подданные должны любить императора. Милосердие очень кстати в этот момент.

— Они ещё не мои подданные, а я ещё не…

— Но ты же станешь им, Лизандий?

— Наверное. Но это должен решить сейм…

— А зачем сейму избирать кого-то другого?

Принц лишь рассеянно пожал плечами.

— Значит, ты им станешь.

— Ты лучше меня разбираешься в политике, Сигибер, — вздохнул принц.

— Тебе стоит этому научиться.

— Может быть. Когда-нибудь потом…

— Политика — это так скучно, — отвлеклась от щебетания одна из девушек.

— Визит в приорию — прекрасный способ начать обучение, — Сигибер не обратил внимания на реплику девицы.

— Может, как-нибудь обойдёмся без этого — поморщился Лизандий.

— Эти рыцари и клерики даже скучнее политиков, — поддержали его девушки.

— Великий магистр — один из членов сейма с правом голоса… — бесстрастно заметил Сигибер.

— У них один голос на все ордена, — отмахнулся Лизандий, — мнение одного магистра ничего не значит.

— Да, много рук голосуют вместе… Но каждая из этих рук держит меч. Один голос — много мечей.

Сигибер говорил тускло и неохотно. Но что-то в его тоне заставляло к нему очень хорошо прислушиваться.

— Это политика. Ты разбираешься в ней лучше меня, Сигибер, — молодой человек снова уставился в окно.

— Поэтому мы и остановимся в приории Ордена Восходящего Солнца, и ты поговоришь с ними. И будешь очень вежлив и разумен… Не забывай, что рыцари довольно… старомодны.

Он даже не обернулся в сторону девушек, но те разом замолчали и надулись.

Принц Лизадий обвёл невинным взглядом галерею седоусых и седобородых лиц, возвышавшихся над красно-белыми орденскими мантиями.

— Позвольте представить, — Лизандий сделал широкий жест в направлении стоявших позади него фигур. Это мои…хм, спутницы. Роза, Стелла, Гильда и Кренцхен.

Девушки одна за другой чинно присели в книксене. Седоусые и седобородые лица остались невозмутимы, но мелькнувшие в их глазах искорки были нехорошими…

Лизандий спокойно продолжал.

— Мы глубоко рады засвидетельствовать своё почтение и уважение всей великой коллегии и персонально вам, господин великий магистр.

Он поклонился. Шесть человек напротив ответили ему тем же.

— Мы тоже рады, что столь высокородный господин, как вы, принц Лизандий, сочли для себя необременительным посетить нашу скромную приорию, — произнёс великий магистр.

Обращение "высокородный господин" по отношению к принцу вполне можно было счесть если и не грубостью, то явной холодностью, но Лизандий то ли не заметил, то ли не придал этому значения.

— Мы будем рады оказать вам гостеприимство и любое посильное содействие, — добавил верховный интендант.

— Кроме того, — вмешался маршал ордена, — дальнейший путь в столицу пролегает по не самой густонаселённой местности, и я с удовольствием предоставлю вам достойный эскорт, чтобы никакие случайности не омрачили вашего путешествия…

В зале словно повеяло лёгкой прохладой. Но молодой человек опять ничего не заметил.

— Уверен, солдаты его высочества великого князя Удольского Сигибера… — принц внезапно остановился на полуслове и перевёл взгляд на стоявшего рядом князя, тот едва заметно моргнул, и Лизандий быстро закончил фразу, — но я с радостью приму ваше радушное предложение.

Выйдя из зала, Стелла не удержалась.

— Когда они нас увидели у них были та-а-акие лица!

— Да уж, — чуть улыбнулся Лизандий, — вы четверо произвели настоящий фурор. Но сейчас вам лучше спуститься в комнаты, не будем доводить почтенных отцов ордена до окончательной потери хладнокровия. К тому же в обществе этих рыцарей-отшельников вы рискуете просто умереть со скуки. Я приду, как только смогу отвязаться от всех этих официальных дел.

Девушки сбежали вниз по лестнице, а принц обернулся. К нему шёл великий комтур ордена, сопровождаемый двумя красно-белыми фигурами.

— Прощу прощения, что оставил вас в одиночестве, — извинился комтур, — его высочество, князь Сигибер должен переговорить с коллегией, и мне пришлось заняться организацией… Я, как член капитула, также буду там присутствовать, поэтому вынужден оставить вас на попечение наших…

— Понимаю. Ваших братьев, — вздохнул принц.

— …наших сестёр, — закончил комтур.

— Сестёр? — удивлённо поглядел на него принц.

У орденской коллегии явно имелось довольно утончённое чувство юмора.

Великий Комтур указал на подошедшие фигуры. Это были не просто сёстры ордена, это были довольно молодые сёстры.

— Сестра-палатин Бетиция, и сестра-палатин Вендис, — представил комтур девушек, — Они будут вашими спутницами на ближайшее время. А меня прошу извинить, дела.

Принц внимательно посмотрел на своих гидов. Итак, вот эта чуть крупноватая блондинка — Бетиция, а эта высокая и темноволосая, со строгим лицом — Вендис. Запомним.

— Можете звать меня просто Лизандием, — он улыбнулся.

— Это было бы фамильярностью, ваше высочество, — сверкнула тёмными глазами Вендис.

— Конечно, конечно, этикет прежде всего, — согласился принц, — у вас чудный замок.

Вендис едва заметно наморщила лоб, пытаясь не отстать от полёта его мысли.

— Что, ваше высочество?

— Я говорю о замке. Обстановка и всё такое прочее. Здесь всё очень скромно, но … достойно, если вы меня понимаете.

— Стараемся, — не слишком уверенно произнесла Бетиция.

Принц окинул взглядом галерею замка. Она действительно была скромной. С точки зрения отсутствия выставленных напоказ денег. Но рыцари знали толк в скромности. Они не демонстрировали богатство, они его разумно и уместно использовали, руководствуясь принципом "я не настолько богат, чтобы покупать дешёвые вещи". В галерее не было ничего, кроме каменных стен, деревянных скамей и гобеленов. Но стены были выложены из отборного серого камня, лавки сделаны из тёмного и практически не стареющего горного дуба, а гобелены сотканы из лучшей ильмерийской шерсти. Это были исключительно практичные, очень долговечные и весьма недешёвые вещи.

— Не слишком роскошно, но со вкусом, ощущается рука мастера, — уточнил принц.

— Да, замок возводили лучшие зодчие, — согласилась Вендис.

— И он получил достойное украшение, — снова улыбнулся Лизандий, — в вашем лице. Что такие красавицы делают в этом суровом месте?

— То же, что и остальные, — отчеканила Вендис, — помогаем, оберегаем и исцеляем.

— Вы обиделись? — принц вздохнул, — вы полагаете меня легкомысленным вертопрахом, случайно вознесённым на вершину?

— Ну не то чтобы… — примирительно начала Бетиция.

Её подруга молчала, но утвердительный ответ ясно читался на её лице.

Лизандий покачал головой.

— Возможно, вы и правы в этом. Я просто человек. Я не хотел этой судьбы, но у меня нет выбора.

Он трагически вздохнул и опустил голову.

Лицо Вендис немного смягчилось.

— Это мой путь, — продолжил Лизандий, — и я буду стараться пройти его достойно. Мне лишь нужно на что-то опереться.

— Орден всегда протянет вам руку помощи, — произнесла Вендис и слегка взмахнула ладонью в его сторону.

Принц мягко поймал её запястье.

— Спасибо, — произнёс он с чувством.

Девушка отдёрнула руку и покраснела.

— Ох! Извините. Я допустил страшную невежливость, — смутился принц, — я не должен был вас касаться.

— Ничего страшного, — заметила Вендис, лицо которой быстро восстановило нормальный цвет и строгое выражение.

— Нет, нет, я был катастрофически груб, — покачал головой принц, — для меня нет оправдания.

— Вам предстоит серьёзный шаг, — оправдательно заметила Бетиция, — вас можно понять.

— Забудем об этом. Если сейм окажет мне доверие, я приму его со всей ответственностью. Но не думаю, что всё это может заинтересовать очаровательных дам.

— Мы — сёстры-палатины ордена, ваше высочество, — строго уточнила Вендис.

— Но это же не делает вас менее очаровательными?

Девушка снова едва заметно покраснела.

Лизандий подошёл к окну. Во дворе несколько рыцарей тренировали выездку.

— У вас прекрасные кони, — сказал принц, и в его голосе проскользнуло неподдельное восхищение.

Он увлечённо рассматривал происходившее за окном.

— Хотя в Империи и царит мир, — сказала Бетиция, — но нашим братьям приходится нести службу на границах и охранять дороги от разбойников. Им нужны хорошие кони.

— А этот буланый… невероятно… просто невероятно… что вы сказали? — принц с усилием оторвался от окна.

— Нашим братьям приходится нести пограничную службу, — повторила девушка.

— Да, я слышал, что вашим рыцарям часто приходится обнажать мечи.

Принц бросил ещё один взгляд во двор.

— Сёстры тоже не остаются в стороне, — вмешалась Вендис.

На лице Лизандия отразилось неподдельное удивление. Он даже перестал смотреть в окно.

— Но война — не женское дело.

— Мы должны поддерживать наших братьев и исцелять их раны, ваше высочество.

— Конечно… Но вы же делаете это не на поле боя?

— И там тоже, — не без некоторой гордости заметила девушка, — полагаю, в следующем году мне и другим младшим сестрам будет оказана честь участвовать в патрулировании южной границы.

— Но… Но это неправильно, — Лизандий выглядел слегка растерянным, — это опасно, в конце концов. Вас же могут поранить!

— Это наш долг, ваше высочество.

— Если я стану императором я всерьёз задумаюсь об этом, — пообещал принц, — должен быть другой выход. Женщинам не место на войне…

— Братья нуждаются в нашей помощи, — назидательно произнесла Вендис.

— Конечно. Но воевать должны мужчины…

— А женщины должны заниматься хозяйством? — спросила Бетиция, и в её голосе едва заметно проскользнула нотка сарказма.

— Нет. Они должны вдохновлять поэтов, — обворожительно улыбнулся принц, — а хозяйством пусть занимаются слуги.

В дальнем конце галерии показались люди.

— А вот и высокая коллегия…

— Вы сможете отправиться в путь, как только отдохнёте, — добродушно произнёс великий магистр, он явно был в хорошем расположении духа, — мы снабдим вас припасами, отремонтируем карету и предоставим достойный вашего высочества эскорт.

Он слегка поклонился и зашагал прочь. Комтур сделал знак девушкам следовать за остальными.

Принц вопрошающе поглядел на Сигибера. Лицо великого князя Удольского по-прежнему оставалось задумчиво бесстрастным. Многих это выражение приводило к ошибочному предположению о княжеской недалёкости и туповатости. Выжившие долго потом жалели о своей неосмотрительности…

— Эскорт ордена достоин принца, — негромко произнёс Сигибер, — будущему императору не пристало въезжать в столицу с людьми своего вассала. Люди могут разное подумать…

— И это всё?!

— Всё…

Лизандий продолжал ожидающе смотреть на Сигибера

— Ах да. Совсем забыл, магистр будет голосовать за тебя… — добавил князь после короткой паузы.

***

— Как тебе принц? — спросила Бетиция.

Вендис задумалась.

— Он милый. Но слабый. Ему будет тяжело и одиноко на троне. Нам стоит ему помогать… — она смутилась, — конечно, если он попросит.

— Вен! Держи себя в руках, — рассмеялась Бетиция, — сестра-палатин не должна позволять себе терять самообладание при виде какого-то принца.

***

Далеко на севере, где сутки пытаются равняться с годом, укрылись остатки Великих Льдов. Своим холодным краем они пролагают рубежи обитаемого мира. И терпеливо ждут случая возродить своё прежнее величие и снова подступить к рубежам южных морей. Но пока этот момент не наступил, земли дальше к югу продолжают беззаботно наслаждаться теплом и полниться жизнью.

Хотя у самой границы льдов тепло и жизнь не чувствуют себя дома. Лишь полярным днём врываются они сюда армиями перелётных птиц и неукротимым бурлением рыбьих мальков в бесчисленных озерцах с водой, такой прозрачной, что рыбы кажутся скользящими в воздухе. Только на пару коротких месяцев земля освобождается от снега и льда и покрывается ярким ковром зелени и цветов. А потом жизнь уходит, отступая под натиском длинных ночей и текущих с ледника стылых ветров. И лишь холод и тишина остаются на равнинах после того как стихает негромкая перекличка мамонтовых стад, бредущих в арьергарде уходящего на юг лета.

И жизнь отступает от ледников в места, где зимой хотя бы на несколько часов в день встаёт солнце, не давая морозу победить окончательно.

Но ледники тают. Каждое лето они теряют воду, и каждую зиму возвращают её оседающим на лёд снегом. Талая вода пропитывает землю, скапливается в озерцах и постепенно собирается в реки, текущие с северных равнин на юг. Эти реки змеятся в северных лесах, извилистые и холодные, как и их странные длинные имена, многосложные и полные долгих замёрзших гласных и запинающихся от холода согласных.

Наткнувшись на выросшую дальше к югу холмистую гряду, реки избирают разные пути. Одни сворачивают к западу, и скоро заканчивают свой путь в море. Те же, что предпочли течь в сторону восхода, сливаются в могучий поток, называемый Рудной. Он прокладывает себе путь через мрачные ельники, оставляет по правую руку болотистые чащобы Чернолесья и достигает плодородных земель на юге. Здесь река делает несколько излучин, словно раздумывая, куда направиться дальше — на юго-запад к плодородным равнинам Удолья или на восток, вдоль поднимающихся южнее горных отрогов. С третьей попытки она поворачивает на восток, и течёт параллельно горным хребтам, принимая в себя многочисленные притоки, тоже питаемые северными льдами. В конце концов, наполнившись до краёв, она уходит в степи, и с грохотом пробившись через увалы и кряжи, достигает Лазурного моря.

Там, где после третьей излучины Рудна окончательно выбирает путь на восток, на левом, северном, её берегу расположилась Столица. Сердце и центр Империи. Место куда ведут все дороги и где решаются судьбы мира… Ну или по крайней мере какой-то его части. Если честно не слишком то и большой части, по отношению к миру в целом. Но для многих живущих в этих местах людей, мир именно этой частью и ограничивается.

И именно ради судьбы этой части мира в это самое время движется из Удолья к столице карета, сопровождаемая отрядом рыцарей, а в нескольких сотнях километров восточнее крадутся по лесам четверо всадников, чьи истинные замыслы надёжно укрыты тёмными плащами.

И уж тем более ради судьбы этой части мира несколько человек собрались в странном комплексе зданий, взгромоздившемся на вершину одной из гор полусотней миль южнее столицы.

Наиболее странным в нём было его местоположение. Будто строители умышленно пытались отыскать самое ветреное, дождливое, наполненное атмосферным электричеством и неудобное для проживания место.

Сооружённые из камня, дерева и кирпича постройки лепятся к скалам, пытаясь забраться на самую вершину, и безрассудно нависая над обрывавшейся глубоко вниз бездной. Не ограничиваясь этим, постройки дополняют себя балконами, башенками и галереями, тянущимися ещё дальше в небо. И над всем господствуют ряды металлических шпилей, флюгеров, миниатюрных ветряков и далеко не миниатюрных громоотводов.

Это штаб-квартира конгрегации магов воздуха. Иногда называемых синими магами по традиционной цветовой гамме их одеяний.

Упомянутые выше несколько человек собрались в одном из залов главного здания. Этот зал располагался в массивном эркере и слегка напоминал гигантский фонарь. Огромные хрустальные окна заполняли собой большую часть трёх из четырёх стен, весь потолок и забирались даже на пол. Воздушные маги любили наблюдать за атмосферой. Кроме того если бы кто-то вздумал подслушивать через стену, ему бы пришлось обзавестись крыльями…

В центре зала стоял круглый стол. За ним сидело четыре немолодых человека. Кроме возраста их объединяла склонность к длинным одеяниям и подвески в виде ключей — символы принадлежности к сословию волшебников.

— Итак, коллеги, — начал сидевший во главе стола обладатель синего одеяния и серебряного ключа, — мы собрались здесь, чтобы обсудить стоящие перед нами вопросы…

— А то мы не знали, — едва слышно буркнул про себя коренастый маг в коричневом одеянии и с едва заметным под окладистой бородой бронзовым ключом.

— На мой взгляд, — вступил третий участник, в алом одеянии и с золотым ключом, — всё предельно ясно, многоуважаемый Хельг. Ближайшим родственником покойного монарха является принц Лизандий. Он довольно молод, что есть, то есть, но это качество, как известно, имеет свойство проходить с возрастом. Лично я не вижу оснований выступать на сейме против его избрания.

— Лизандий довольно легкомысленный юноша, коллега Сораниус, — возразил Хельг, крутя в пальцах серебряный ключ, — и кроме того, находится под сильным влиянием князя Сигибера.

— Князь не самый худший наставник, — парировал Сораниус, — кроме того у нас просто нет других подходящих кандидатур. Согласно обычаю, претенденты, не связанные родством с предшествующей династией, могут быть рассмотрены лишь в случае отсутствия или недееспособности прямых или косвенных наследников. Лизандий хоть и молод, но вполне дееспособен.

— Вообще-то у покойного императора была двоюродная сестра, — заметил бородач в коричневом одеянии, — та, что вышла замуж за младшего брата князя Кюленского…

— Увы, мой дорогой Терений, — снисходительно улыбнулся Сораниус, — но у них в семье только дочери…

— Вы уверены? — задумался Хельг, — кажется, у них был и сын. Но не знаю, жив ли он сейчас.

— О нём ничего не было слышно уже пять лет, — поспешно ответил Сораниус, — вроде бы юноша пропал где-то в горах. Какая-то туманная история…

— Он направлялся в Серениссу, — мимоходом заметил Терений невинно глядя в ближайшее окно.

— И что? — буквально вздыбил свои алые одеяния Сораниус.

— Просто как раз в то время именно вы возглавляли тамошнюю коллегию. Странно, что вы не были в курсе…

— Вы полагаете, я должен знать судьбу каждого, кому вздумалось нанести визит в город, где я временно занимал ответственный пост? Я занимался серьёзными исследованиями, и мне некогда было выяснять, кого и где подкараулили местные разбойники!

— А кто говорил что-то о разбойниках? — удивился Терений.

Лицо Сораниуса приблизилось по оттенку к цвету его мантии.

— Не стоит так горячиться, коллеги, — успокаивающе пробормотал Хельг, — если глубокоуважаемому Терению что-то известно о судьбе юноши, отчего бы ему нам просто не рассказать?

Терений откашлялся.

— Насколько мне известно, молодой человек вполне жив и служит в одном из гарнизонов на южной границе.

— Для главы конгрегации магов земли, вы поразительно хорошо осведомлены о семейных делах князей Кюленских, коллега Терений, — желчно произнёс Сораниус, — полагаю вам даже известно в каком именно гарнизоне он служит?

— Увы… — неопределённо ответил тот.

— Вы имели в виду "увы, нет" или "увы, да"? — не отступал Сораниус.

— Коллеги, коллеги, прекратите ругаться, — вмешался Хельг, — давайте не будем вмешивать сюда наши старые разногласия. Нам требуется единая позиция, а не выяснение кто чем занимался в прошлый вторник…

— А что было в прошлый вторник? — подал голос четвёртый, доселе молчавший, участник встречи — седобородый, загорелый старик в выгоревшем на солнце зелёном одеянии и плотно обтягивавшем голову замшевом капюшоне с длинными свисающими завязками. Ключ этого мага был деревянным.

— Ничего особенного, коллега Грамбал, — смутился Хельг, — я выразился фигурально…

— А-а-а… — Грамбал кивнул, и его укутанное никогда не знавшей ножниц растительностью лицо снова приняло отсутствующее выражение.

Складывалось впечатление, будто он совершенно не интересуется происходящим. Взгляд мага был устремлён за окно, где кисея прозрачного тумана затягивала вид на долину Рудны. Снизу, из столицы, этот туман выглядел свинцовыми осенними тучами, повисшими на вершинах гор.

— Итак, в свете вновь открывшихся обстоятельств, — подытожил Хельг, — мы получили свободу манёвра. Теперь у нас есть выбор из двух кандидатов.

— Не думаю, что эти обстоятельства что-то изменят, — холодно сказал Сораниус, — этот гарнизонный парнишка — тёмная лошадка, а принца Лизандия мы, по крайней мере, хорошо знаем.

— Ага, — кивнул Терений, — и знаем, что за него всё будет решать князь Сигибер.

— Вас это пугает, коллега? — тут же съязвил Сораниус.

— Меня вообще сложно испугать…

— Не сомневаюсь. При вашем тугодумии…

— Коллеги! — Хельг слегка хлопнул ладонью по столу.

— Я не имею ничего против Лизандия, — процедил сквозь бороду Грамбал.

— В таком случае мы можем считать, что пришли к согласию? — с вопросом и надеждой в голосе произнёс Хельг.

— Я возражаю… — отрезал Терений.

— Кто бы сомневался, — закивал Сораниус, — ваша конгрегация всегда отличалась любовью к сомнительным экспериментам и двусмысленным механическим устройствам. Неудивительно, что вы стремитесь протолкнуть на трон свою карманную марионетку. Думаете, мы не в курсе о ваших заигрываниях с гильдией механиков Кюлена?

Терений побагровел.

— А ваши пироманские выходки и стремление подмять под себя всех остальных магов тоже не секрет! Вы, огневики, слишком долго общались с военными и приобрели солдафонский взгляд на жизнь.

— Ну, коллеги… — Хельг со вздохом устремил глаза в потолок.

Оппоненты немного притихли, ограничившись злобным переглядыванием через стол.

— Нам следует принять решение, — продолжил Хельг, — междуцарствие опасно. До меня дошли тревожные вести об ультиматуме нашего восточного соседа. Царь Царей настаивает на своих правах на остров Панталеон и прилежащие рыбные отмели. Его величество скончался, так и не успев дать ответ, а срок истекает. Ещё немного и мы рискуем быть втянутыми в небольшую войну.

— Мы так сильно нуждаемся в рыбе?

— Дело не в этом, коллега Сораниус, рыба — частность. Нам нужен монарх. Хотя бы и такой как Лизандий. Будем надеяться, что юноша осознает возложенную на него ответственность. В конце концов, мы всегда сможем где-то его поправить или что-то ему посоветовать. Тем более даже столь осмотрительный волшебник как Грамбал согласился с идеей поддержать его на выборах в сейме.

— Я этого не говорил…

Все трое дружно повернулись в сторону обладателя деревянного ключа. Грамбал, наконец, оторвался от разглядывания усыпанного каплями атмосферной влаги оконного стекла и посмотрел на коллег. Среди них он заметно выделялся. Его одеяние было добротным и простым, куда лучше приспособленным для путешествий и ночёвок под открытым небом, чем для официальных приёмов и торжественных церемоний. А густой загар и глубокие морщины на лице (точнее на той его части, которую можно было разглядеть между бородой, бровями и копной волос) выдавали человека, проводящего много времени на свежем воздухе.

— И? — вопросительно приподнял брови Сораниус, — какова же тогда ваша позиция, почтенный Грамбал? Что вы предлагаете делать?

— Ждать. Наблюдать. Сохранять равновесие. Баланс — основа всего. Когда на двух чашах весов лежит равный груз, достаточно лёгкого нажатия, чтобы привести их в движение. Если же груз на одной из них во много раз тяжелее, нужно очень постараться, чтобы сдвинуть коромысло.

— То есть вы предлагаете пока ничего не предпринимать?

— Я всего лишь даю совет, — пожал плечами Грамбал, — предоставим событиям идти своим чередом. И посмотрим на результат.

— Но в наших силах на него повлиять! — нахмурился Терений.

— Посмотрите на нас, волхвов, — произнёс Грамбал, — наш древний союз пережил много потрясений и сохранил исконные обычаи, в то время когда все остальные чародеи оказались подчинены Империей и вынуждены жить по её законам. И знаете почему? Потому, что мы никогда не вмешивались в политику. Мы просто занимались своим делом. Изучали, наблюдали, хранили баланс. Мы были полезны и не слишком опасны…

— Вся неприятность в том, что политика сама так и норовит вмешаться в наши дела. Вам в лесах и пустошах куда проще быть полезными и неопасными, чем нам в столице, — вздохнул Терений.

— В любом случае не стоит пытаться решить проблему до того, как она возникла. Пока всё идёт достаточно предсказуемо. Если ситуация изменится — будем поступать в соответствии.

Волшебники переглянулись. В их глазах среди мощных пластов взаимного недоверия мелькнули искорки согласия. Никто не сказал ни слова, но решение можно было считать принятым единогласно.

— Но всё-таки, — вздохнул напоследок Хельг, — что-то мне подсказывает, что какие-то шестерёнки уже пришли в движение…

Часы пробили полдень. Сквозь распахнутое окно в комнату вливался густой аромат роз. Здесь, по ту сторону гор, на самом южном крае Империи, в это время года они ещё цвели.

Молодая женщина подняла взгляд от колыбели.

— Тебе уже пора?

— Пора, дорогая…

Её собеседник затянул полосатый бело-алый кушак. Костюм молодого человека был исключительно уместен в здешнем климате, но в более цивилизованных частях Империи, скорее всего, не был бы оценен по достоинству. Состоял костюм из длинной, до колен, белой рубахи, шаровар и мягких замшевых сапог. Завершали одеяние шёлковый головной платок и шляпа с огромными полями.

Человек подошёл к кроватке. Личико ребёнка приобрело недовольное выражение.

— Сними, шляпу, ты его пугаешь! — сказала женщина.

Головной убор полетел в сторону. Недовольство исчезло, и ребёнок улыбнулся. Отец взял его на руки.

— Ты же не думаешь, что это будет какой-то поход? — с опасением в голосе произнесла женщина, — последнее время всё было так спокойно.

— Надеюсь, что нет. Но кто знает…

Он положил сына обратно в кроватку, подобрал шляпу и спустился по скрипучей лестнице на первый этаж. Ещё пять лет назад это строение казалось ему чуждым и неудобным, а сейчас это был его дом. Родной и уютный. Человек прошёл по вымощенной терракотовыми плитками прихожей, захватил с вешалки плащ и направился в сад.

Сад радовал не только глаз, но и желудок. Вдоль стен дозревал виноград, с розами соседствовали абрикосовые деревья, а в центре росла даже пара финиковых пальм. Хотя урожай с них, честно говоря, был так себе — и по весу немного, да и финики совсем мелкие.

Человек толкнул дверь в высокой глинобитной стене и нырнул в раскалённое марево улицы. Прохладная тень сада осталась где-то далеко позади. Его окружил дрожащий воздух, наполненный пылью, запахами конского навоза, кузнечной гари, смолы и моря. В общем всего того, чем обычно пахнет в крошечных портовых гарнизонах, затерянных на самой границе пустыни.

Он надвинул шляпу чуть ниже, чтобы защитить глаза от ослепительной белизны окружающих стен, и зашагал через площадь к зданию гарнизонного штаба. Миновав сонных часовых, он поднялся по шаткой лестнице на балкончик второго этажа. Капитан сидел за лёгким столиком, поминутно вытирая лицо и шею большим кружевным платком.

— А, лейтенант! — приветствовал он вошедшего прежде, чем тот успел открыть рот, — лёгок на помине и точен как часы…

Командир гарнизона был грузным темнокожим человеком с начинающей седеть курчавой бородой и массивным золотым кольцом в левом ухе. Отложив бумаги, он жестом указал на стул.

— Я получил новости из Серениссы, знаешь, как говорят всякие остроумцы, — "две новости, одна плохая, другая хорошая". Так вот у меня их тоже две, одна плохая, а другая сам не пойму какая…

Молодой человек внимательно слушал. Капитан продолжал.

— Во-первых, наш император скончался…

— Пусть земля ему будет пухом, — отозвался лейтенант.

— Во-вторых, всему составу флота предписано в течение недели собраться на рейде Серениссы.

— Зачем?

— Понятия не имею. Знакомый писарь намекнул, что нам предстоит выдвинуться в район Панталеона, но зачем, он не знает.

— Когда отплытие?

— Завтра. Быстрее не управимся.

— Прикажете заняться организацией погрузки?

— Да.

— Слушаюсь.

— Погоди. Есть ещё кое-что.

— Да? — лейтенант с некоторым удивлением посмотрел на капитана, чьё лицо выглядело немного смущённым.

— Кажется, Джина собиралась при случае съездить в Серениссу, повидать отца?

— Д-да…

— Это прекрасный случай. Возьми жену с собой. Мы всё равно плывём до города, и сможем забрать её на обратном пути. Уверен, адмирал будет в восторге от возможности увидеть внука.

— Я даже не знаю…

— Буду честен с тобой, Дидерик, — вздохнул капитан, — я получил приказ вывести в море все корабли до единого. И погрузить на них в качестве абордажных партий всех солдат. Крепость останется практически беззащитной. Ты уверен, что не хочешь отвести жену и ребёнка на время в Серениссу?

— Странный приказ, — покачал головой лейтенант.

— Странный. Но это приказ.

— Хотя с другой стороны уже второй месяц как бедуины не показываются даже в самых дальних оазисах. Честно говоря, не помню такого затишья за всё время службы.

— Я тоже. И именно это меня до смерти пугает, — вздохнул капитан, — здешние кочевники обычно недели не могут прожить, чтобы с кем-нибудь не подраться, или кого-нибудь не ограбить…

— Хорошо, я ей предложу.

— Ну вот и славно.

— Тогда я отправляюсь заниматься погрузкой. На самом деле не думаю, что грядёт что-то опасное. Скорее всего, какой-нибудь парад по случаю грядущей коронации, — улыбнулся Дидерик.

— Надеюсь, ты прав, — капитан улыбнулся в ответ.

Лейтенант надел шляпу и лёгкими шагами сбежал во двор. Улыбка сползла с капитанского лица.

— Но вот то место, на котором я сижу, — пробормотал он, — упорно твердит мне, что дело дрянь. А эта часть тела меня с предсказаниями будущего ещё ни разу не подводила…