Беарнский Амадис, любимый когда-то Коризандой, одержал победы над испанскими полководцами у Арка, Иври, Фонтен-Франсеза, Амьена и Парижа, уцелел в битвах, осадах и в Варфоломеевскую ночь. Но прошли годы. Когда он подписывал Нантский эдикт и Вервеннский мир, минуло двадцать два года с тех пор, как он бежал из Лувра, десять лет с того момента, как его призвал Генрих III, девять лет с того дня, как он завоевал королевство. Несмотря на взрывы веселья, засвидетельствованные мемуаристами, портреты этого времени доносят до нас облик рыцаря печального образа, с проницательным взглядом, скорбью и разочарованием на лице. По сравнению с Суассоном или Белльгардом он весьма некрасив. Коризанда подарила своему «малышу» сокровища своей взыскательной любви, но страсть недолго сопутствовала единению душ, а потом в свою очередь разобщились и души, и последовали измены, неблагодарность и месть. Генрих повсюду искал отдохновения {441} от ратных трудов, вступал в случайные связи, и нелепый брак с Марго влачился за ним подобно публичному покаянию. Его бесчисленные любовные приключения позволили распознать лучшим историографам, особенно Риттеру, некоторые свойства темперамента Генриха IV. Великий Повеса не был ни Тристаном, ни Дон Жуаном. Пламя чистой страсти никогда не пылало в нем, им не владело неутолимое желание беспрестанно быть любимым и любить самое любовь. Риттер описывает его без прикрас, «как человека жадного до эротических утех, но крайне неразборчивого в выборе, раба своих любовниц, но при этом мгновенно забывающего их, когда судьба его от них освобождала».

Все, что известно о его романах, подтверждает это нелицеприятное мнение. Одновременно слабый и циничный, он тоже не внушал страсти своим возлюбленным и оставлял их холодными. По образному выражению Таллемана де Рео, «он не был великим лесорубом». Но это распутство на самом деле скрывало его горькое одиночество. По мере того, как седела его борода и укреплялась власть, король все больше ощущал его. Ни настоящих друзей, ни жены, ни детей, ни стоящей возлюбленной.

 

Начало страсти

Без учета этих соображений нельзя понять причину привязанности короля к Габриели д'Эстре. Легенда несколько идеализировала отношения героя и героини. «Прелестная Габриель» осталась в памяти поколений как верная подруга короля, его единственная любовница, отвечавшая ему взаимностью. {442}

Начало их идиллии не оставляет сомнений в ее чувствах. В Кэвре ее первой реакцией было отвращение, потом она смирилась под давлением корыстной и жадной семьи. Вероятно, в последние годы жизни она испытывала к королю определенную привязанность и благодарность. Привилегированное положение, которое она занимала, стоило расположения к тому, кто его дал, не говоря уж о большей верности, чем в прошлом.

Если она и не носила на пальце обручального кольца, то по крайней мере занимала место супруги около семи лет, подарила королю троих впервые признанных им детей, которые не умрут во младенчестве, благополучно миновав этот опасный по тем временам возраст.

Первое время Генрих и Габриель чаще всего жили в разлуке. Король не мог держать при себе любовницу в походах и лагерях по многим причинам, и в первую, из-за неизбежного негодования суровых протестантов. Поначалу он поселял Габриель неподалеку от театра военных действий и время от времени посещал ее, как когда-то Коризанду. Однако, оставаясь надолго в одиночестве, молодая женщина подвергалась соблазнам, следовательно, необходим был человек, который бы за ней присматривал. Кроме того, ее положение при дворе не могло долго оставаться двусмысленным, так как от этого страдала ее репутация и нарушались приличия. Вывод — ей нужно было найти мужа, разумеется, снисходительного. Такой незаменимый человек был найден: тридцатишестилетний Никола д'Амерваль, сеньор де Лианкур, барон де Бене, тщедушный, некрасивый вдовец и отец двоих детей. Вне всяких сомнений, ему объяснили, {443} что от него требуется, скорее, чего не требуется. Брак был заключен в замке жениха, и Габриель превратилась в мадам Лианкур. Чтобы соблюсти приличия, ей некоторое время пришлось жить с мужем, хотя и совершенно неспособным, как она заявит позже, «выполнить свой супружеский долг». Скучное пребывание в замке Лианкур продолжалось три месяца. В сентябре мадам де Лианкур прибыла в Нуайон, где в это время пребывал король.

Через несколько дней Генрих покинул Габриель и отправился в Компьень, потом в Санлис и Сен-Дени. Это был как раз тот момент, когда король колебался в выборе решения и переезжал из города в город. Потом свидания любовников были омрачены досадной болезнью, первые признаки которой он почувствовал в Гаскони в 1576 г. Два приступа, один в сентябре, другой в октябре, сопровождались сильной лихорадкой. Известие быстро дошло до Парижа, вызвав насмешки проповедников над прискорбными похождениями беарнского распутника.

Генрих не был верен Габриели, но требовал от нее безраздельной любви. А Роже де Белльгард отнюдь не отказался от своей тайной любви, и король об этом догадывался. Зимой 1592—1593 г. произошли первые ссоры на почве ревности. После совместного пребывания в Шартре в декабре и январе король уехал по своим делам, отправив Габриель в Мант. Его письма к своему «прекрасному ангелу» полны нетерпения и тревоги: «Каждый день вы будете получать от меня письма. Вы тоже пишите мне о вашем здоровье. Никогда еще я не уезжал от вас более печальным и постоянным. Да, считайте меня постоянным, ибо моя любовь к вам неизменна, и мысль о сопернике мне {444} невыносима. Я есть и буду до могилы вашим верным рабом. Миллион раз целую ваши ручки». Письмо датировано 9 февраля 1593 г. Привлекает внимание любопытный акцент на слово «постоянный». Вполне возможно, что это ответ короля на одно из немногих дошедших до нас писем Габриели. В нем она употребляет все штампы любовной литературы и причитает, как настоящая Дидона: «Я умираю от страха, успокойте меня, умоляю, сообщив, как себя чувствует самый доблестный на свете король. Я боюсь, что он тяжко болен, ибо никакая другая причина не может лишить меня его присутствия. Поведай мне все, мой рыцарь (она обращается к гонцу), ведь ты знаешь, что малейший из его недугов для меня смертелен. Хотя уже дважды получала я известия о вашем здоровье, я не смогу сегодня уснуть, не послав вам тысячу приветов, ибо моя нежность отнюдь не скаредна.

Я принцесса Постоянство, и я чувствительна ко всему, что вас касается, и нечувствительна ко всему остальному, дурному или хорошему, что есть в этом мире».

 

Принцесса Постоянство

Весь февраль Генрих посылает ей письмо за письмом, чтобы не дать угаснуть ее любви и ускорить встречу. «Моя любовь делает меня столь же ревностным в исполнении долга, как и в сохранении вашей благосклонности, моего единственного сокровища. Поверьте, мой дивный ангел, обладание вами я ценю не меньше, чем воинскую славу. Гордитесь, что победили {445} меня, меня, кто был побежден только вами. Миллион раз целую ваши ножки». Нетерпение угадывается в этих строках, и в других: «Я ношу только черное, ибо как бы овдовел вдали от того, что приносит мне радость и усладу». Король удивляется, что редко получает от нее письма. Как установил Раймон Риттер, она возобновила связь с Белльгардом и развлекает короля издалека. Однако нельзя обделять милостями и своего повелителя. В апреле она приезжает к нему в Компьень, чтобы успокоить его и пополнить свой кошелек за счет дополнительных налогов, собранных в Нормандии на военные расходы.

В конце весны начали серьезно поговаривать об отречении короля от протестантства. Габриель, возможно, по подсказке канцлера Шеверни подталкивала его к этому шагу. Д'Обинье догадывался, почему: «В начале их любви она доверяла только слугам и служанкам, исповедующим протестантство, и не уставала расхваливать верность этих людей... Но когда надежда получить корону путем брака зародилась в ее сердце, и она поняла, что все пасторы, вместе взятые, не могут расторгнуть первый брак, и только один папа способен это сделать, тогда-то она и изменила свое поведение». По словам историка Мезере, она произносила перед королем речи о «нищете народа, о перспективе провести остаток его жизни в доспехах, тяготах, метаниях, невзгодах, вдали от покоя и радостей жизни». А может быть, и супружеских радостей? Новая Омфала испытывала свой чары на новом Геракле. Король не остался равнодушным к ее увещеваниям. 21 мая он переложил их на стихи в посвященной ей песне. «Я ее продиктовал, но не аранжировал», — скромно уточнил король. {446}

Я изнемог, ей-ей,

Дышу я еле-еле

Без маленькой моей

Прелестной Габриели.

Разлука наповал,

И я от горя вою.

Но снова Марс призвал

Под знамя боевое.

Влюблен я, как юнец.

Примите ж благосклонно

Победный мой венец —

Щедротный дар Беллоны.

Лавровый венец или венец из лилий? Король не уточняет.

Но небо не было таким безоблачным, как казалось. Отправляясь на осаду Дре, Генрих велел Габриели уехать в Ане, к Екатерине Бурбонской. Она снова заставила себя просить, и король сухо ее укоряет: «Вы знаете, что я принял решение больше не плакаться. Теперь я принимаю другое — больше не сердиться. Первое помогает мне никому не докучать, — второе облегчает душу». Новые встречи, новые разлуки. На этот раз потому, что он отправляется в Сен-Дени, чтобы отречься. В лагере у Дре король ненадолго поверил, что его обер-шталмейстер Белльгард влюблен в мадмуазель де Гиз, но помыслы Белльгарда были все еще устремлены к Габриели, которая не заставила его долго томиться. Раймон Риттер датирует июлем 1593 г., то есть за несколько дней до церемонии в Сен-Дени, любовное письмо обер-шталмейстера к мадам де Лианкур, не оставляющее сомнений в природе их отношений. Это объясняет {447} длинное ревнивое письмо короля, отправленное в том же месяце: «Ничто так меня не укрепляет в моих подозрениях, как ваше поведение в последнее время... Вот почему вчера я начал письмо словами: «Самый глухой тот, кто не желает слышать». Вы знаете, как я был оскорблен присутствием подле вас моего соперника. Ваши речи меня почти успокоили. Но теперь я понял, что вы разуверяли меня только устами, но не сердцем. Решайтесь же, возлюбленная моя повелительница, избрать себе только одного слугу».

В тот миг, когда Генрих IV готовился выслушать наставления католических пастырей и принародно объявить о своем выборе, он находился в глубоком эмоциональном кризисе. Впрочем, драма граничила с водевилем, так как именно весной этого года произошел эпизод, вдохновивший Бомарше на сцену со шкафом в «Женитьбе Фигаро». Генрих постучал в дверь Габриели, и Белльгард выпрыгнул через окно в сад, совсем как Керубино. Рассказывали о другом приключении: Белльгард спрятался под кроватью, в то время как красавица предавалась любовным утехам с королем. Утомившись и проголодавшись, они открыли коробку конфет, и Генрих со смехом бросил несколько штук под кровать со словами: «все хотят жить!» Выдуманные или нет, эти истории отражают ситуацию, о которой прекрасно знали хорошо информированные лица.

События в Сен-Дени положили конец этому критическому периоду в жизни короля. Габриель, безмятежная и прощенная, присутствует в монастырской церкви в великий день 25 июля; она, как и король, живет в аббатстве, к негодованию парижских проповедников: «Бордель Сен-Дени», — сказал священник {448} Буше. Отныне их судьбы неразрывно связаны. Теперь она сопровождает его во всех походах, живет на Монмартре во время последних боев у Парижа, присутствует на коронации в Шартре в феврале 1594 г. Генрих не хочет с ней расставаться еще и потому, что она ждет ребенка.

 

Великий бастард Франции

Из-за своего состояния Габриель избегала показываться на людях в первые дни после вступления короля в Париж. Она знала, что ее высмеивают, и решила провести последние месяцы беременности в Сен-Жермен-ан-Ле. Когда Генрих IV 12 мая выехал на северный фронт, она сопровождала его в носилках, несмотря на тяготы путешествия. В начале осады Лаона Генрих поселил свою любовницу в Куси, в замке коменданта города. Там 7 июня 1594 г. Габриель родила сына, которого назвали Цезарем.

Рождение Великого бастарда Франции не положило конца пересудам. Совсем наоборот. Слухи приписывали отцовство Белльгарду. Даже в окружении короля некоторые скептически относились к происхождению ребенка — как, например, Санси и врач д'Алибуст. Зная недуги короля, этот последний счел необходимым напомнить ему, что медицинский факультет Сорбонны несколько месяцев назад признал его неспособным к зачатию. Скоропостижная смерть врача, последовавшая через месяц, — вероятно, совпадение, но она вызвала неприятные толки. Генрих решил пренебречь недоброжелательными разговорами. Он нимало не сомневался, что Цезарь — его сын. {449}

Однако нелегко было дать маленькому Цезарю приемлемый для общественной морали статус. Даже если он и был от короля, то все равно являлся плодом двойного прелюбодеяния. Генрих постарается найти исход из этого тупика.

Два года тому назад Морней от имени короля начал переговоры с Маргаритой Валуа. Так как она, по-видимому, потеряла всякую надежду возобновить совместную жизнь, представился удобный случай подороже продать свой «развод». От успеха этого дела «зависит мой покой и моя безопасность», — заметила она при первых же действиях, предпринятых Эраром, членом Государственного совета Наварры, и вскоре выдвинула свои требования: 250000 экю для погашения долгов и пенсия в 500000 ливров. Для причин аннулирования брака имелся выбор: кровное родство, принуждение к браку со стороны матери и брата, различие религии и, наконец, «долгое время, совместно прожитое без потомства». Довольный Генрих созвал в Шартре небольшую комиссию для составления текста доверенности, которую дадут подписать Маргарите, и для обсуждения дальнейшего поведения в отношении папы, поскольку с короля все еще не было снято осуждение Сикста V. Морней предложил обойтись без папы и передать дело на рассмотрение французского епископского суда. Председатель суда епископ Парижский отказался взять на себя такое поручение. Правда, существовал прецедент — каноническое аннулирование брака Людовика XII и Жанны Французской, но оно было объявлено комиссией, назначенной папой. Из-за этих трудностей дело временно прекратили, хотя Маргарита выразила свое согласие, подписав первую доверенность. {450}

Дело осложнилось с первым криком маленького Цезаря. Развести короля, да, но чтобы дать ему возможность жениться, и на ком? Генрих вел себя очень осторожно, и серьезные люди из его окружения даже не подозревали, сколь высоко устремила свои взоры фаворитка. И они принялись обсуждать возможные партии. Первой пришла на ум принцесса Гиз, племянница герцогини Монпансье, красавица Луиза-Маргарита. Говорили еще об испанской инфанте, Кларе-Евгении, но особенно о принцессе Марии, племяннице Великого герцога Тосканского.

Что касается Габриели, то ее фиктивный брак с Лианкуром стал теперь еще одним досадным препятствием. К счастью, его было легче расторгнуть, чем королевский брак. За это взялся церковный суд. Решение об аннулировании было вынесено 24 декабря 1594 г. Довольный результатом, король решил отпраздновать радостное событие в замке Пикиньи, куда удалилась Габриель в ожидании развода. Они вместе вернулись в Париж через несколько дней после рождества. Жан Шатель с кинжалом в руке поджидал короля у дворца фаворитки.

После покушения Шателя король ускорил процедуры, создававшие ему некоторое подобие семьи. У января он подписал грамоты о легитимации Цезаря. На мать и сына посыпались милости. Король пожаловал Габриели титул графини де Куси и подарил ей великолепный замок Монсо, когда-то принадлежавший Екатерине Медичи. В сентябре король возвел земли Монсо в маркизат, и Габриель увенчала свое чело короной маркизы. {451}

 

Фаворитка

Отныне официальное положение Габриели д'Эстре стало общепризнанным. 11 ноября 1597 года она родила королю дочь, Екатерину-Генриетту. Если крещение Цезаря прошло очень скромно, то крещение дочери было совершено по обряду, подобающему принцессам королевского дома, под звуки труб и барабанов. К купели Екатерину-Генриетту нес принц Конти в сопровождении герцогов, герцогинь и маршалов Франции. Обряд крещения совершал епископ Парижский, крестным отцом был коннетабль, а крестной матерью сестра короля Екатерина Бурбонская.

Габриель торжествовала победу, она держала настоящий двор, король не отходил от нее ни на шаг, сопровождая на балы и маскарады, осыпал подарками и милостями.

Как мы уже говорили, узнав об амьенском сюрпризе, Генрих не стал терять времени на приготовления и на следующий день отправился к месту событий. Габриель последовала за королем на Север и проявила непритворную заботу, ссудив королю 4000 экю и преданно ухаживая за ним во время болезни. В награду Генрих сделал ее герцогиней де Бофор, что подняло ее на высшую ступень дворянства Франции. Ее положение было обеспечено, но ее не покидали заботы о сыне. Она мечтала о суверенном княжестве, которое создадут специально для него, например, Франш-Конте. Король не согласился, но пожаловал полуторагодовалому Цезарю, «нашему внебрачному {452} узаконенному сыну», должность наместника Лионне, Фореза и Божоле.

Общественное мнение было враждебным к той, которую называли «Герцогиня Навоз». Покушения Жана Шателя в доме фаворитки сочли предупреждением свыше. В Амьене ее красивая палатка из позолоченной кожи, ее большая складная кровать, задрапированная зеленым шелком, и ее роскошные туалеты раздражали военных. Среди гугенотов мнения разделились. Пуритане не одобряли поведение короля, проницательные политики думали найти в герцогине союзницу. Если король женится на принцессе, принадлежащей к испанской партии, то возникнет вероятность реванша католиков и, кто знает, быть может, и введения инквизиции. Напротив, если матримониальные планы Габриели увенчаются успехом, то, учитывая кротость фаворитки, можно надеяться на наступление эры умеренности. Габриель поняла свою выгоду и всячески старалась угодить гугенотам. Она была их лучшей союзницей. Король тоже понял, какую пользу он может извлечь из этой ситуации. Одно время он даже намекал, что Цезарь получит гугенотское воспитание. Этот план не имел последствий, но он свидетельствует об озабоченности короля по поводу наследника. Франция и Европа тоже об этом думали. При каждой болезни возникали слухи, что король умер, одно за другим следовали покушения, нарастала всеобщая тревога. С таким трудом достигнутый мир зависел от случая, внутренние и внешние враги готовы были на все. {453}

 

Почти королева

Два последних года своей жизни Габриель занимала положение королевы Франции. Она имела собственные покои в королевской резиденции Фонтенбло. В Париже король поселил ее рядом с Лувром, и герцогиня могла незаметно проходить из своего особняка во дворец. Когда король был в Лувре, она каждый вечер приходила туда на ночь и спала в опочивальне королев Франции. Личная охрана и пажи охраняли ее от незваных гостей, ей прислуживали принцессы и герцогини. Как бы трудно ни было получить отпущение грехов от папы, это было сущим пустяком по сравнению с расторжением королевского брака. Здесь сталкивалось слишком много интересов. Во Франции самые близкие советчики короля, Санси, Рони, Вилльруа, расточая улыбки фаворитке, не одобряли поведения короля и его немыслимого желания увенчать ее королевской короной. Дворянство считало себя униженным выбором королевы, которая по существу таковой не являлась, хотя им и приходилось воздавать ей королевские почести. Народ не скрывал своего возмущения. В 1598 г. Генрих дважды убеждался, как строго осуждает его народ. Пастух из Сен-Жермен-ан-Де+) и парижский лодочник поносили «мерзкую шлюху», которую король содержит на налоги, взимаемые с неимущих. В Риме папа не собирался участвовать в унизительной комбинации, бросающей пятно на Святой престол и французское королевство. Он знал также о надеждах флорентийского двора. Легат Александр Медичи, {454} которого папа послал своим представителем на заключение Вервеннского мира, старался не выказывать своего осуждения, но мораль, политика и семейные интересы Медичи побуждали его отговаривать короля от его злополучного плана. Он был не одинок, так как многие считали, что испанский брак невозможен, а флорентийский желателен.

Король понимал, что мнение легата имеет решающее значение. Когда тот готовился к отъезду, Генрих неожиданно появился у него в сопровождении Силльри. Он сообщил ему о своем желании дать Франции дофина, настаивал на необходимости расторжения своего брака и под конец произнес имя Габриели. Легат прервал его: он приехал во Францию для переговоров о мире и уезжает довольный успехом своей миссии. Что до остального, то он не уполномочен это обсуждать. Однако перед придворными прелат не скрывал, что Габриель будет постыдным для короля Франции выбором.

 

Двусмысленность развода

Обеспокоенные будущим, французские органы власти — Парламент, ассамблея церквей Франции и другие — побуждали короля прояснить ситуацию и дать Франции законного наследника. Но магистраты опасались, что их совету не последуют, как они бы этого хотели. Первый президент нормандского парламента, приглашенный в Монсо к Габриели, которая старательно его обхаживала, в августе высказал тревожащие соображения: «Я хочу обновить королевскую кровь самой сильной кровью, которая только есть». Были все основания предполагать, что он {455} имел в виду бастардов Габриели и что король намеревается объявить их правомочными носить корону. Впрочем, это соответствовало мотивировочной части легитимации Цезаря. Генрих искренно полагал, что нужно освежить кровь французской династии притоком новой крови. Эти слухи, волновавшие парижскую общественность, дошли до королевы Маргариты. Начатая процедура развода была приостановлена в ожидании папского отпущения грехов, и Генрих не слишком спешил их возобновлять, предоставив жене сделать первый шаг. Сгорая от нетерпения снова выйти на авансцену, вновь оказаться в центре событий и покинуть глухую провинцию, Маргарита действительно возобновила переговоры с посредниками. Необходимость вынудила ее даже искать расположения Габриели. 24 февраля 1597 г. она написала ей льстивое письмо, зная, что желания короля и герцогини «так едины, что угождая одной, я угождаю другому. Я говорю с вами, как с той, которую хочу считать своей сестрой и которую после короля я почитаю более всех на свете». В конце 1598 г. она подарит ей для Цезаря герцогство Этамп. Однако эта продувная бестия уже начала менять тактику. После совещания легата и Белльевра было решено, что первой доверенности королевы недостаточно для возбуждения дела о разводе. Рони, которому король велел получить вторую, послал к изгнаннице бывшего купеческого старшину Мартена Ланглуа. До сих пор Маргарита думала, что ее муж не стремится узаконить свою связь и задумал бракосочетаться с одной из европейских принцесс. Теперь же она знала, что он собирается жениться на Габриели и намерен объявить законными своих бастардов. Она знала {456} также, что существует мощное сопротивление этому плану, который она как французская принцесса считала позорным для династии. Пришла пора создавать трудности и устраивать проволочки, чтобы помешать королю жениться на этой «чертовке». В согласии на развод, которое она послала в декабре, не говорилось о «неосуществлении брака». Эту причину выдумали, чтобы ускорить рассмотрение дела, но она могла способствовать легитимации бастардов.

При европейских дворах нарастало беспокойство, так как сообщения дипломатических агентов вызывали опасения, что во Франции начнутся новые беспорядки. Флорентийский секретный агент Бончиани писал 17 июля: «Король принял твердое решение обзавестись женой, но он женится только на Габриели и узаконит детей, которых от нее имеет. Вероятно, он натолкнулся на непреодолимые трудности, но тем не менее нет никакой надежды на другой брак». Битва за женитьбу короля началась в конце года. Несмотря на тщательное изучение документов, истинные намерения Беарнца остаются неясными. Свидетельства о поручениях агентам, посланным им в Италию, противоречивы. Эту странную двусмысленность можно объяснить продуманным двоедушием короля, или его фатализмом, или нерешительностью, наподобие той, которая обычно парализовала его волю после побед. Но возможно, это следствие его подчиненности любимой женщине. Габриель всегда легко добивалась от него любых обещаний, но в ее отсутствии трезвые советчики опять обосновывались в кабинете короля. Провидение докажет разумность этого более или менее сознательного макиавеллизма. Когда на пасхальной неделе внезапно исчезнет {457} предмет спора, вознесенный на небо, подобно Медее на огненной колеснице, вся тайная дипломатия, запущенная в ход при ее жизни, ко, всеобщему удовлетворению будет полностью оправдана и успешно завершена.

Осень 1558 г. была печальной. Короля охватило внезапное уныние, вызванное чередой тревожных событий. 18 сентября — встреча со зловещим призраком в лесу Фонтенбло. 25 сентября — оскорбительное анонимное письмо на имя Габриели.

В октябре король тяжело заболел, простудившись при игре в мяч. Лихорадка вскоре осложнилась обострением венерической болезни. Собирались послать в Венецию за специалистом по мочеполовым заболеваниям, но кровопускания и очищения желудка вызвали временное улучшение.

Приближенные упрекали его в неблагоразумии, но он не внял их увещеваниям и снова стал потакать своему раблезианскому аппетиту. Реакция была ужасна. В ночь с 29 на 30 октября начались сильная рвота и понос. Сужение мочеиспускательного канала, прооперированного три года тому назад во время войны в Бургундии, на этот раз могло оказаться смертельным. Врач короля Ла Ривьер вызвал на помощь из Парижа трех своих коллег. Ночью прибыли в Монсо вельможи. В столице распространился слух о кончине короля. Он действительно чуть не умер, начался острый сердечный приступ, и Генрих IV на два часа потерял сознание. Хирурги сделали повторную операцию, остальное довершил его могучий организм, и 31 октября опасность миновала. 3 ноября он вышел на прогулку. Но уныние его не прошло: «Последняя болезнь сделала меня печальным. Я исполняю все {458} предписания врачей, так как очень хочу поправиться». Он сразу же отпускает своих министров: «Я не желаю слышать ни о каких делах, поэтому приказал всем, кто здесь находится, вернуться в Париж и не возвращаться раньше, чем через неделю. Ведь они не могут удержаться, чтобы не говорить о делах, а это портит мне настроение». Ситуация была серьезной и тревожной. Габриель дрожала за свою судьбу. Герцоги Монпансье, Жуайез и д'Эпернон, противники Нантского эдикта, вели в Париже тайные переговоры. Будущее было неопределенным, и опасность еще больше сблизила короля с его любовницей. Поскольку врач убедил Генриха, что он больше не может иметь детей, единственной его надеждой было дать Цезарю законное право на престол, а для этого нужно было жениться на его матери.

Между тем Силльри в середине февраля отбыл из Франции с миссией, исход которой был решающим. Герцог Люксембургский вернулся из Рима ни с чем. Папе еще официально не представили дело об расторжении брака, но он беседовал об этом с французскими прелатами Жуайезом и д'Осса. Поскольку последний, ожидая обещанный кардинальский сан, пребывал в нерешительности, представить папе прошение короля и королевы о разводе было поручено Силльри. Пришлось долго ждать необходимых документов из Юссона. В доверенности от 3 февраля назначалось два уполномоченных королевы в Риме, но текст ее не понравился, так как Маргарита требовала, чтобы король женился на принцессе ее ранга. Потребовали другую доверенность, а она все не приходила. Силльри так и уехал, не дождавшись ее, с письмом от короля к папе. {459}

Он сделал первую остановку во Флоренции. Так как следовало остерегаться кардинала Флорентийского, Силльри получил приказ не привлекать его к переговорам, а только дать понять, что король больше не думает о Габриели. Что касается Великого герцога Тосканского, то Силльри должен был тонко намекнуть на принцессу Марию и попросить ее портрет. Если Великий герцог и заглотил наживку, то письма его агента Бончиани быстро вывели его из заблуждения: «Король делает вид, что хочет жениться на принцессе, чтобы добиться расторжения первого брака. Как только он его получит, он женится на Габриели», — писал он 18 января 1599 г. и 18 февраля: «Как мне сообщили, Силльри едет в Италию, чтобы всех обмануть и любой ценой добиться развода». 22 февраля он сообщает ошеломляющие новости о королеве Маргарите: «Королева отозвала свою доверенность, принеся извинения Его Величеству, поскольку не может поступить иначе, не отягощая своей совести. Она посоветовалась с учеными и умными людьми и считает, что подвергает опасности свою душу, и если король — хозяин ее жизни, она умоляет не принуждать ее делать то, что ставит под угрозу спасение ее души. Мне передали, что этот отказ не разгневал короля». Последние слова внушают сомнения относительно поведения короля. Не вел ли он двойную политику, одну, поддаваясь влиянию Габриели и страсти, которую он к ней испытывал, и другую, проводимую с трезвым расчетом? Он уже показал Габриели портреты инфанты и принцессы Тосканской, невест, которых ему предлагали. «Я совершенно не боюсь этой смуглянки, но другая наводит на меня страх» — призналась она д'Обинье. 21 марта {460} король посылает во Флоренцию Вилльруа и Гонди с поручением сообщить Великому герцогу о «некоторых обстоятельствах частного характера». Он боится, что Марию обручат с императором.

Двойная игра короля не осталась незамеченной герцогиней, теперь она требовала брачных обетов. 23 февраля Генрих объявил о предстоящем браке с Габриелью. Он знал, что она снова беременна. Церемония была назначена на первое воскресенье после Пасхи. С этот времени простаки могли думать, что в Риме будет вынесено решение об расторжении брака, но верил ли в это Его Величество король? В угоду герцогине король надел на ее палец кольцо, полученное им при коронации; это было настоящее святотатство. Начались приготовления к свадьбе, сшили подвенечное платье из алого бархата, расшитого золотом и серебром, заказали драпировку из малинового бархата с золотыми позументами и кистями для опочивальни королевы в Лувре. «Только Бог и смерть короля может помешать мне стать королевой Франции», — рассуждала она вслух.

1 марта король нашел в саду Монсо злобный пасквиль:

О Сир, недаром ходят слухи,

Что вы у алтаря почти,

И рады выродка от шлюхи

В наследники произвести.

 

Пасхальная неделя

Приближалась Пасха. По традиции пасхальные церемонии, король Франции проводит с особым {461} благочестием; для будущих супругов, которые так долго живут в грехе, эти церемонии требуют временной разлуки. Король останется в замке Фонтенбло, тогда как герцогиня будет присутствовать на богослужениях в столице.

Габриель согласилась на расставание с большой неохотой. Ее одолевали дурные предчувствия. С мучительным беспокойством обращалась к прорицателям и получала тревожные ответы: она умрет молодой, будет замужем только однажды, ребенок помешает ей осуществить самые заветные ее желания. 6 апреля 1599 г. герцогиня уехала из Фонтенбло. Король провожал ее до берега Сены, где она простилась с ним с душераздирающими рыданиями. Она была убеждена, что больше его не увидит, а также знала, что после ее отъезда советчики снова возьмутся за свое. В три часа пополудни она прибыла по Сене в Париж и перед тем, как отправиться на ужин к банкиру Замету, немного отдохнула у своей сестры Дианы. Весна была ранней, и она выпила после ужина холодный лимонад, вызвавший у нее сильные боли в желудке. Потом она вернулась в особняк своей тетки де Сурди.

На следующий день она отправилась на исповедь в монастырь на улице Сент-Антуан, затем после полудня опять вернулась туда на вечернее богослужение. Почувствовав недомогание от жары и давки, герцогиня отменила ужин у Замета и вернулась к себе. Начались сильные головные боли, потом колики и судороги. В Великий четверг она еще нашла в себе силы пойти на исповедь и вернулась в постель. В четыре часа начались родовые схватки, сопровождающиеся конвульсиями и все более и более {462} угрожающими симптомами. В Страстную пятницу состояние было столь угрожающим, что пришлось вызвать хирургов, которые извлекли «по кускам и частям» мертвого ребенка. Габриель от боли расцарапала себе лицо, волосы ее встали дыбом, лицо посинело, шея и рот искривились в страшных конвульсиях. Она потеряла речь, слух, зрение и умерла в пять часов утра 10 апреля 1599 г.

Болезнь показалась такой странной, что было произведено вскрытие. В тот момент никто не думал об отравлении, мемуаристы называли причиной смерти болезнь и роды. Потом в семье д'Эстре и среди народа зародилось сомнение, которое стало обвинением в устах историков XIX века, Сисмонди и Мишле. Разумеется, подозрения вызвал лимонад Замета. Действовал ли Замет по приказу Генриха IV или кардинала Флорентийского, желающего выдать замуж за короля свою племянницу? Выдвинули также гипотезу, что яд был дан Варенном по указке французских противников брака с Габриелью. Однако гипотеза об отравлении не может восприниматься всерьез, так как для добросовестного наблюдателя болезнь Габриели имеет натуральное, хоть и грозное, название — «послеродовая горячка».

Вокруг постели умирающей царило смятение. В четверг вечером Варенн помчался в Фонтенбло к королю с печальным известием. Прибывший вслед за ним гонец привез письмо умирающей, которая требовала приезда короля, чтобы он смог жениться на ней перед кончиной и таким образом узаконил их детей. Генрих приказал приготовить паром для переправы через Сену. Вернувшийся в Париж Варенн нашел состояние больной настолько тяжелым, что {463} счел приезд короля бесполезным и даже несвоевременным. Навстречу королю послали двух гонцов, чтобы остановить его по дороге. Им велели сообщить, что герцогиня умерла (что было неправдой) и что его присутствие в Париже нежелательно. Знал ли он правду или нет, но он легко дал себя убедить: «Еще один удар судьбы!» — воскликнул он и повернул назад. В Фонтенбло он уединился в павильоне в сосновой роще и разделил горе со своим сыном Цезарем, но Вилльруа без труда убедил его взять себя в руки.

Скорбь короля вызвала сочувствие. Он надел черный траур, чего не делалось даже для королев, а потом в течение трех месяцев носил фиолетовый вместе со всем двором. Что касается итальянцев, то они пребывали в радостном возбуждении. В день кончины Габриели в Венецию, Рим и Флоренцию полетели депеши. «Теперь возник благоприятный момент выдать замуж вашу племянницу и установить прочную дружбу с Францией», — писал Великому герцогу его агент. Из глубины своих гор Маргарита просит Морнея ускорить процедуру развода. Д'Осса и Жуайез активизируют свои действия, папа в принципе соглашается на каноническое расторжение брака и назначает уполномоченных для опроса короля и королевы. Те быстро справились со своей миссией: решение было вынесено 17 декабря 1599 г. За Маргаритой остался титул королевы и герцогини Валуа, две пенсии по 90000 ливров каждая и 200000 экю единовременного пособия.

Король быстро утешился. 15 апреля, в четверг Пасхальной недели, Никола Рапен заметил, что король успокаивается: «На авансцену выходит {464} мадемуазель д'Антраг, и всем ясно, в каком качестве. Клин клином вышибается». Это для сердца. А для ума — в конце апреля в прихожей короля повесили портрет принцессы Тосканской.

Итак, Габриель отжила свое. Если бы не свершилось чудо, женился бы на ней король? И если бы он на ней женился, как отреагировали бы на это Франция и Европа? Ответа нет. В истории монархической Франции нет примера, когда короли брали в жены любовниц, не считая мадам де Ментенон. Но эти два случая несопоставимы, так как внучка Агриппы д'Обинье не была королевой, и ее брак был морганатическим. Однако можно предполагать, что замужество Габриели и узаконение ее детей вызвали бы во Франции губительные смуты, и убийцам, возможно, удалось бы устранить короля на десять лет раньше.

И тем не менее Габриель д'Эстре, эта фаворитка, ушедшая из жизни в двадцать пять лет, эта содержанка, ради которой Генрих IV разбазаривал государственную казну, заслуживает хвалебной эпитафии. Она не оказывала на короля пагубного воздействия, не была соткана из ненависти и жестокости, как Генриетта д'Антраг. Напротив, она была воплощением кротости и умиротворения. Коризанда вдохновила Генриха на героическую войну, Габриель пришла, чтобы способствовать миру. Если история хоть немного обязана ей Нантским эдиктом, она вполне заслуживает благодарности поколений.

В любом случае с ней окончательно умер XVI век. {465}

Назад К оглавлению Дальше

*) В книге «в Нераде». OCR.

1) Стяг императора Константина (прим. переводчика).

2) «Тебя, Господи, славим», католическая молитва (лат., - прим. перев.).

3) «Помилуй», католическая молитва (лат., - прим. перев.).

+) Так. OCR.