Связь короля с Габриель была воистину гордиевым узлом. Только Провидение могло его разрубить. В последний год XVI века начинает приобретать очертания век XVII. До Страстной пятницы тревога граничила с паникой. Можно было ожидать всего, если Его Величество будет настаивать на своем губительном плане. Как только у Габриели началась агония, небосвод прояснился, тучи развеялись, в разные стороны помчались курьеры, чтобы объявить Европе потрясающую новость, обрадовавшую итальянцев, но огорчившую испанцев. Семейство д'Эстре приспустило свои флаги, гугеноты стали с беспокойством размышлять, что их ожидает после потери их лучшей защитницы.

«Мне представляется необходимым, чтобы здесь получили какой-нибудь знак от Вашей Светлости», — пишет аббат Бончиани Великому герцогу. Флорентийские дипломаты форсируют переговоры, уверенные в поддержке папы и сторонников в окружении короля. После возбуждения дела о {471} каноническом расторжении брака Клемент VIII попросил Бога просветить его в этих трудных обстоятельствах. Он даже начал поститься, чтобы продемонстрировать, какое значение он придает королевскому разводу. Новости из Парижа облегчили его совесть. В глуши Оверни Марго решила сделать все, чтобы облегчить второй брак короля, раз уж не он женится на этой «чертовке» Габриели. Она не возражала, чтобы ее флорентийская кузина заняла ее место на ложе короля.

 

Принцесса Тосканская

Генрих IV, ведущий хитроумную игру в начале года, тоже облегченно вздохнул, несмотря на все свое горе. Он хорошо понимал, что флорентийский брак является единственным разумным решением. Он наизусть знал список европейских принцесс брачного возраста, взвесил достоинства каждой из них, отверг тяжеловесных немок, дочерей маркграфа Бранденбургского и герцога Вюртембергского. «Женщины из этих земель мне совершенно не нравятся, — сказал он Сюлли, — если я женюсь на одной из них, мне будет казаться, что рядом со мной в постели лежит жбан с вином». Помимо всего прочего, флорентийка имела особые преимущества. Она обеспечит ему расположение Италии, которого он так добивался, и этот край можно будет наконец освободить от испанского диктата. Мадридский двор тоже отнесется одобрительно к браку с католической принцессой. Католики Франции также будут довольны. Правда, Медичи не были древним княжеским родом, их банковская деятельность вызывала насмешливые {472} ухмылки знати, но, если можно так выразиться, Валуа справили новоселье, и королева Екатерина взошла на ложе короля Генриха. Наконец, сумма долгов Франции Великому герцогу была такой огромной (973450 золотых дукатов, или 1174147 золотых экю), что брачная комбинация приобретала характер выгодной финансовой сделки, ибо французский долг тоже стал объектом переговоров.

Сюлли, естественно, учитывал этот аспект, однако самонадеянно приписал себе победу над колебаниями своего государя: «Сир, мы вас женили!» Генрих только этого и ждал. Теперь нужно усилить нетерпение флорентийской стороны некоторыми проволочками, чтобы приумножить сумму приданого. Тем не менее, его немного беспокоила внешность Марии. Поговаривали о ее дородности. Не будет ли это помехой для рождения здоровых детей? Отсюда и его настойчивость в желании заполучить новый портрет принцессы. Когда Силльри уезжал несколько месяцев тому назад во Флоренцию, Монморанси посоветовал ему заказать этот портрет, чтобы успокоить короля. Вожделенный предмет прибыл в Париж 25 апреля и был помещен у Гонди в замке Сен-Клу. Чтобы посмотреть на него, король приехал обедать в этот замок, где десять лет тому назад умер Генрих III. Портрет ему понравился, но впечатление от него оказалось недостаточным. Аббат Бончиани потребовав прислать другие, нарисованные с большим сходством, так как французские придворные, по его словам, не обладают тонким вкусом флорентийцев и ничего не понимают в живописи, а хотят тщательней отделки и реализма. {473}

Клемент VIII, выслушав благосклонное мнение кардиналов, объявил приемлемой причину расторжения брака. Предложенные основания для развода состояли в отсутствии согласия Маргариты на брак с королем Наваррским, в родстве супругов в третьей степени и в ряде политических доводов, впрочем, слишком слабых, чтобы повлечь каноническое решение. Арно д'Осса подсказал не допускающий возражений аргумент: следует утверждать, что брак этот не был осуществлен, но Маргарита при жизни Габриели отказалась это подтвердить. Правда, вскоре она передумала, но Генрих счел, что общественность не поверит столь очевидной лжи: «Король велел передать ей, что члены комиссии и вся Европа никогда не поверят, что столь легкомысленная принцесса и такой женолюбивый король были способны на холодность в бурные годы юности».

Следовало найти другое препятствие для вступления короля в первый брак. Его опять подсказал изобретательный д'Осса. Трентский собор в 1564 г. отменил каноническое запрещение «духовного родства» (отношение крестного отца к крестнику), но его постановления не имели обратной силы. Нельзя ли доказать, что маленький Генрих Наваррский имел крестным отцом короля Генриха II и был поэтому духовным братом принцессы Маргариты? Уловка показалась удачной. Спешно отыскали в По нескольких свидетелей церемонии крещения в 1554 г. и заставили их подписать заявление, согласно которому кардинал Бурбонский, присутствующий на крещении в качестве крестного, был только доверенным лицом короля Генриха II, настоящего крестного отца ребенка. Полученное 22 сентября подложное {474} заявление сотворило чудо. Канонический аргумент был веским.

И хотя Клемент VIII нашел его несколько слабоватым, тем не менее он послал во Францию комиссию для сбора свидетельств. В Риме французские агенты посетили каждого из римских кардиналов и получили их согласие. Узнав об этом, Марго возликовала: «Я благодарила Бога, — писала она 21 октября Морнею, — что Его Величество получил от Рима то, чего желал». Расследование уполномоченных во Франции принесло положительные результаты. 17 декабря брак был аннулирован папской буллой.

После этого флорентийский двор послал в Париж чрезвычайного посла, каноника Баччо Джованнини. Он прибыл для обсуждения брачного контракта. Великий герцог был кредитором Франции на сумму в миллион экю. Он дал понять, что выдает замуж не свою дочь, а племянницу, и более того, не старшую, которая уже вышла замуж за герцога Мантуанского с приданым в 300000 экю, а младшую. Учитывая это, он полагал, что его предложения достаточно щедры: 500000 экю и все расходы на путешествие из Флоренции в Марсель. Отныне Великий герцог оказался в роли просителя, король мог поднять цену. Вилльруа было поручено ответить, что в первых переговорах стоял вопрос о приданом в миллион экю и что это требование было весьма умеренным, так как речь шла о восхождении племянницы герцога на французский престол. Канцлер Белльевр напрямик заявил, что если Великий герцог не согласится на эти требования, то его государь заведет новую интрижку, подобную {475} предыдущей, стало быть, равновесие в королевстве будет нарушено, и Флоренция никогда не сможет получить долги. Довод был веским, так как действительно король подвергался угрозе снова потерять голову, и этой угрозой была Генриетта д'Антраг.

Бесстыдный торг продолжался всю зиму. Вмешался Сюлли и, как всегда, добился успеха. Остановились на 600000 экю, не считая расходов на путешествие. 350000 должны быть выплачены наличными, а остальное шло на частичное погашение французского долга.

Для Великого герцога союз с Францией, укрепленный родственными узами, был единственным средством для противостояния всемогущей Испании, уже водворившейся в Милане и Савойском Пьемонте. Дружба короля Франции могла спасти итальянское равновесие. Генрих это отлично понимал, поэтому мог ставить любые условия, но брачный союз с Флоренцией был необходимостью, с которой приходилось считаться. Что же касается брака как личного обязательства, то это совсем другое дело. Он уже имел горький опыт первого брака, настоящего кошмара по многим причинам. От второго брака он тоже не ждал ничего хорошего. Принцесса Тосканская станет королевой Франции, матерью законных наследников, которых от нее ожидали в обязательном порядке. Для него же она наверняка будет обузой. Он опасался получить в жены властную, сварливую женщину, которая не станет, подобно Маргарита, смотреть сквозь пальцы на его проделки, и попытается опутать его сетями чувств и обязанностей, что загодя вызывало у него внутренний протест. {476}

 

Генриетта д'Антраг

Предполагаемая женитьба, неизбежное зло, не мешала ему искать удовольствий, которых лишила его смерть Габриели. Его окружение другого и не ожидало. Однако пылкость охватившего его чувства все-таки удивила современников. Правда, Генриетта д'Антраг и ее семья ловко способствовали воспламенению королевского сердца.

Как и Габриель, Генриетта принадлежала к семейству, где добивались успеха и богатства любовными интригами, к семейству, выступавшему единым кланом в охоте за королевскими милостями. Ее мать, Мари Туше, была единственной любовницей Карла IX и испытывала к нему привязанность, которой он был обделен при дворе. Она подарила Карлу IX сына, названного Карлом, как и отец; последний препоручил его заботам Генриха III, а тот, в свою очередь, перед смертью оставил его на попечение Генриха IV. Молодой человек был искусным наездником, и оба короля, заменившие ему отца, ценили его юношеский задор, храбрость, гордость и преданность. Карл Валуа после смерти Екатерины Медичи стал графом Ангулемским и в 1591 г. женился на старшей дочери коннетабля Шарлотте де Монморанси. Он был командующим легкой кавалерией.

После смерти Карла IX Мари Туше сохранила положение при дворе и вышла замуж за Франсуа де Бальзака, сеньора д'Антрага. От этого брака родились две дочери, Генриетта и Мария-Шарлотта. Обе девушки были сводными сестрами Карла, бастарда {477} королевской крови. Весной 1599 г. Генриетте исполнилось двадцать лет. Она была пикантной брюнеткой, с невероятно тонкой талией, дерзким взглядом и провоцирующими повадками.

Добавим к этому находчивость и остроумие, которое забавляло короля, любившего остроты, каламбуры, рискованные двусмысленности и анекдоты. Она была хорошо образованна, но внимание привлекала именно ее живость. Она никого не щадила своими насмешками. Иными словами, полный антипод кроткой и застенчивой Габриели.

Король заметил ее еще в 1598 г., когда она услаждала взоры своим танцем в придворном балете. Антраги ценили сокровище, которым владели, а смерть фаворитки стимулировала их дерзкие надежды. Если семья д'Эстре a posteriori использовала страсть, зародившуюся независимо от их воли, то Антраги заранее составили план действий. Сорокасемилетнего Генриха было несложно заманить в тенета страсти. Прелести прекрасной Генриетты расхваливались членами семьи, особенно матерью, чтобы вызвать у короля желание снова увидеть ту, которой он восхищался в прошлом году. Фамильные замки Буа-Малерб и Маркусси, где она скромно жила в кругу семьи, находились поблизости от Фонтенбло. С июня 1599 г. Генрих стал посещать эти замки вместе с веселой компанией дворян, среди которых находился его друг Бассомпьер.

Чтобы не скомпрометировать Генриетту в глазах света, родители ее удалили. Король последовал за ней и поселился в замке Аллье, когда Антраги жили совсем рядом — в Шемо; потом, в июле, он остановился в Блуа и пригласил туда Генриетту. {478} Родители не разрешили ей туда приехать и попросили короля пожаловать им поместье Божанси, куда Генрих сможет наезжать из Блуа. В Шатонеф-сюр-Шер маршальша де Ла Шатр вела свою игру, она тоже хотела привлечь внимание Его Величества к ее двум дочерям. Король какое-то время увивался за более красивой из них, потом вернулся в Париж и остановился у Гонди, в предместье Сен-Жермен. Обеспокоенный интригами маршальши, Антраг поселился совсем рядом. Тогда Генрих начал недвусмысленно приударять за Генриеттой на виду у парижан.

Франсуа д'Антраг увез дочь в Маркусси, укрепленный замок с подъемным мостом, где можно было легко раздразнить влюбленного короля.

Психологически момент был выбран исключительно точно. Генрих начал бесноваться, он уже созрел для любых уступок, даже самых унизительных. 30 октября он поручил Сюлли выделить 50000 экю для Генриетты в качестве цены за ее девственность. Для девушки нужны были также угодья и титул. Он пообещал купить ей Верней-сюр-Уаз и сделать его маркизатом. Придворным поэтам поручили зарифмовать нетерпеливую страсть короля:

Моя любовь, моя кручина,

Не подотчетная словам:

Я предлагаю для почина

Свою корону только вам.

Своими поделюсь правами,

Поскольку по уши влюблен.

Ведь только овладевши вами,

Я стану дважды королем. {479}

Бык ранен, несколько взмахов плащом — и он падет. От него больше не требуют денег и титулов, а нечто гораздо большее. 1 октября в замке Буа-Малерб, где неудовлетворенное желание терзало его неотступнее, чем где бы то ни было, Генрих IV пишет необычное обязательство: «Мы, Генрих... обещаем и клянемся перед Богом мессиру Франсуа де Бальзаку, который отдает нам в подруги свою дочь Генриетту де Бальзак, что если она через шесть месяцев, начиная от сегодняшнего дня, забеременеет и родит сына, мы возьмем ее в законные супруги и заключим брак прилюдно и перед лицом нашей святой церкви...»

Король попался, полагают д'Антраги, видя, что их усилия увенчались успехом. Для Генриха же это не первое обещание, он давал его Коризанде и Габриели, почему же не дать его еще раз? Ему не впервой разрывать клочок бумаги, как это случилось с брачным обязательством его сестры Екатерины и графа Суассона. Все в порядке, цинично думал он, это всего лишь цена за удовлетворение страсти. Однако, слегка сконфуженный, он признался в содеянном Сюлли. Добродетельный министр самолично уничтожил первое письменное обязательство, но король тут же спроворил второе и передал его отцу Генриетты. Тот спрятал бесценный документ в бутылку и замуровал ее в стене своего замка.

Совершив сей неосторожный поступок, Генрих рассчитывал на немедленное вознаграждение, но благородный отец продолжил свои уловки. «Я достаточно сделал для того, чтобы доказать силу моей любви, — писал король Генриетте 6 октября. — Как король и как гасконец, я не могу больше ждать», — {480} жалобно добавляет он на следующий день. Всемогущий монарх, одураченный таким манером, не смеет пойти на похищение, которое непременно вызовет скандал во Франции и Европе. «Деньги на покупку земли для вас готовы, вы ни в чем не будете нуждаться», — умоляет он 9 октября, и так день за днем следуют настойчивые письма, чтобы пронять эту новоявленную Лукрецию. Наконец, на 15 сентября было назначено свидание в Малербе. Неужто конец мукам? 14 октября Генрих уже торжествует победу: «Завтра вечером я буду ласкать мои маленькие грудки». Но когда он утром 15 октября садился на коня, сгорая от нетерпения, д'Антраг явился сообщить ему, что Генриетты в Малербе нет, так что свидание состоится позже, в Орлеане. Бессовестный лицедей со злорадным удовольствием, оскорбительным для короля, так как тот все это услышал, добавил в сторону: «Клянусь Богом, он останется с носом, потому что не обнаружит моей дочери в Орлеане. Туда поедет моя жена, а дочь останется со мной». Но это было последнее испытание. Король помчался в Малерб. Там он встретил Генриетту, которая наконец-то уступила его желаниям. Теперь он повсюду возил ее с собой. В Париже он нашел для нее прелестный дом на улице Отрюш рядом с Лувром. «Такой птичке нужна красивая клетка». Позже она получит покои в самом Лувре.

Вскоре разнесся слух, что она беременна. Семья Антрагов ликовала. Генриетта, желая испросить у неба исполнения своих притязаний, отправилась в паломничество в собор Девы Марии в Клери и подарила Богородице серебряную статуэтку ребенка. Генрих, удовлетворив свое вожделенье, выказывал {481} теперь куда меньше рвения. Он брал приступом более доступные твердыни: волочился за некой Клод, которую встретил у услужливого Замета, потом за женой некоего члена Парламента. А в это время во Флоренции продолжались переговоры с Медичи. Казалось, король хотел как можно веселее похоронить свою холостяцкую жизнь. При дворе рассказывали о его похождениях, не стесняясь в выражениях, что было свойственно тому поколению. Редко при французском дворе видели такую распущенность нравов, к тому же столь бесстыдно выставляемую напоказ.

 

Савойская война

В разгар всех этих утех и интриг пришло известие о скором прибытии герцога Савойского, Карла-Эммануеля. Он намеревался сам вести переговоры по делу о Салуццо и одержать верх, очаровав короля Франции. Дело о маркизате Салуццо было действительно нерешенным. При заключении Вервеннского мира с общего согласия постановили положиться на мудрость папы, который взял год на размышление. Стремясь никого не обидеть, Клемент VIII заявил, что не хочет вмешиваться в спор. Это и привело герцога в Париж. Дипломаты предложили два решения: либо герцог отдаст Франции эту пьемонтскую территорию, ставшую французской после ее завоевания Генрихом II в 1548 г., либо он ее сохранит, присоединив к своим владениям, и в качестве компенсации отдаст королю Франции свои савойские земли на правом берегу Роны. А хитрый герцог хотел сохранить и те и другие. {482}

Генрих IV с помпой принял его в Фонтенбло, а потом 13 сентября в Париже. Это был первый визит иностранного государя после наступления мира в королевстве. Король всячески обхаживал герцога, поселил его в Лувре, сопровождал по Парижу, показал свои стройки, повел во Дворец Правосудия послушать судебные речи, радуясь возможности продемонстрировать свое королевство на крутом подъеме. Но не дал вовлечь себя в обсуждение дела о Салуццо. Впрочем, он считал, что после его побед маркизат и без того должен быть ему возвращен.

Карл-Эммануель так не считал. Потеряв в лице Габриели сильную союзницу, он попытался привлечь новых сторонников и задержался поэтому в Париже дольше, чем предполагал. Он раздавал подарки влиятельным лицам, и в первую очередь Генриетте д'Антраг. Генриха поставили в известность о его ухищрениях. Его раздражало, что герцог откладывал свой отъезд. Однажды Генрих намеренно унизил его в Лувре, заставив держать подсвечник, пока он сам раздевался. Но ничто не помогло. Савойец продолжал вести официальные переговоры с дипломатами короля. Пора было с этим кончать. Король велел приготовить текст Парижского договора, который подписал 27 февраля 1600 г. Карл-Эммануель добился отсрочки на три месяца для выбора одного из двух решений. Когда прошло три месяца, герцог, вернувшийся к тому времени в Турин, потребовал новой отсрочки.

На этот раз Генрих потерял терпение. Савойец посмел издеваться над королем Франции, что ж, это ему дорого обойдется! Немедленно была организована военная экспедиция, чтобы начать боевые действия {483} в пределах предоставленной Парижским договором отсрочки и, таким образом, не дать Испании повода для вмешательства.

Однако перед выходом в поход нужно было уладить сложное дело, в которое король так опрометчиво ввязался. Весна 1600 г. прошла в попытках исправить то, что было сделано. События, связанные с Савойей, отрезвили Беарнца. Несмотря на данное слово и беременность Генриетты, он в апреле потребовал вернуть свое брачное обязательство: «Мадемуазель, любовь, почести, благодеяния, которые вы получили от меня, остановили бы самую взыскательную женщину в мире, если б она не была наделена таким скверным характером, как ваш. Я больше ни в чем не буду вас упрекать, хотя мог бы и даже должен это сделать...» Вот и наступило время упреков. В тот же день король написал ее отцу: «Я посылаю к вам подателя сего письма, чтобы напомнить об обещании, которое я дал в Малербе. Прошу вас немедленно его мне переслать, а если вы соблаговолите привезти его сами, я изложу вам причины моей просьбы, они домашнего свойства, а не государственного». Антраги пренебрегли требованием короля. В том же месяце, ничего не сказав любовнице, Генрих подписал другое брачное обязательство — проект брачного контракта с принцессой Тосканской — и отослал его во Флоренцию. Генриетта, разумеется, тут же об этом узнала и нагло спросила, когда явится его банкирша. «Как только я прогоню из своего дома всех шлюх», — в бешенстве ответил король. Однако в мае их отношения улучшились. В конце июня король снова сдал позиции, он готов был взять ее с собой в Лион, откуда начиналась савойская кампания. {484}

Вмешался огорченный этим обстоятельством Сюлли: приближаются роды, маркизе лучше остаться в Монсо. В начале июля, на седьмом месяце беременности, молния, явно посланная сочувствующим Юпитером, ударила прямо под кровать маркизы. От испуга она раньше срока родила сына, который, к счастью, был нежизнеспособным. В качестве утешения король подарил ей графство Божанси, стоившее 40000 экю.

Король облегченно вздохнул, освободившись от своего обещания. 9 июля он прибыл в Лион. Обеспокоенный герцог Савойский повторил свой протест, отвергая последние мирные условия. Генрих остался непреклонным. «Я хочу уладить с вами дело полюбовно, чтобы больше ни о чем не думать, кроме как любить вас». Сюлли он сообщил, что савойские посланцы «хотят нас обмануть и выиграть время». Генрих дал им неделю на раздумья, иначе он начнет кампанию. С ним была большая армия численностью в 30000 солдат и 40 пушек, недавно отлитых в Арсенале Сюлли, назначенным начальником артиллерии. Заявление от 15 августа рассеяло иллюзии герцога. Он полагал, что всей армией будет командовать подкупленный им Бирон и его измена сведет на нет все усилия короля. Но Бирон все еще сопротивлялся своему искусителю. Хороший тактик, он 13 августа взял Бург-ан-Бресс, за исключением форта. Ледигьер начал наступление со стороны Савойи и захватил Шамбери, Морьенн и Тарантез. Карл-Эммануель понял, что все потеряно. Он не торопился уходить из Турина, так как ему предсказали, что 15 августа во Франции не будет короля. Король действительно был в Савойе. И еще {485} герцог рассчитывал, что Марсель будет взят до того, как Мария Медичи сойдет там на берег. Теперь же пришлось разочароваться и спешно переходить через перевалы. Король разместил свою штаб-квариру на вражеской территории, в Шамбери, и подтрунивал: «Герцог Савойский может поставить крест (намек на савойский герб) на Монмеллиане (столица Савойи) и на всем герцогстве Савойском». Решающей операцией была осада крепости Монмеллиан, расположенной на высокой горе. Через три месяца осада увенчалась успехом.

Вмешалась европейская дипломатия. Испанцы не могли оставить в беде герцога Савойского, который был шурином их нового короля, Филиппа III. Они также не могли подвергать опасности коммуникации между их владениями в Ломбардии и Франш-Конте и поэтому вынудили папу вмешаться. Клемент VIII пошел навстречу их желаниям и послал своего племянника, кардинала Альдобрандини, уладить конфликт. Капитуляция Монмеллиана 16 августа укрепила положение французов. На этот раз король задумал навязать свой выбор побежденным. Теперь он решил округлить свое королевство, отодвинуть савойскую границу от его города Лиона и, наоборот, приблизить французскую границу к Женеве, дружественной и пользовавшейся его покровительством республике.

Требования короля были ратифицированы в Лионском договоре 17 января 1601 г. Бресс, Буге и Вальроме стали французскими. Как только женевцы почувствовали поддержку, они напали на форт Сент-Катрин, который савойцы захватили, чтобы оттуда угрожать им. По условиям договора Карл-Эммануель должен был выплатить компенсацию за {486} ущерб, нанесенный войной. Генрих IV торжествовал победу.

 

Прибытие королевы Франции

Король прибыл в Лион не только ради того, чтобы запугать герцога Савойского. Генрих ехал навстречу своей невесте. Медичи 25 апреля подписали брачный контракт, согласившись на все условия. Сразу же после этого король послал за королевой во Флоренцию блистательную свиту из дворян во главе с обер-шталмейстером Белльгардом. Картины, заказанные позже Рубенсу стареющей королевой, отличаются большим реализмом, несмотря на чарующую яркость аллегорий. Художник действительно присутствовал на церемониях. Венчание в кафедральном соборе Флоренции было пышным. Тоскана и Франция соперничали в великолепии. Мария в окружении 300 одетых в белое девушек получила обручальное кольцо из рук своего дяди, Великого герцога, как представителя короля Франции. Принцесса витала в облаках, вознесенная на головокружительную высоту удивительной судьбой, которую ей в детстве предсказала ясновидящая монахиня из Сиены. Ее скромные достоинства не заслуживали такого триумфа, как скромно призналась она легату, она обязана им только милости Божьей.

Огромная свита королевы Франции из 2000 человек пустилась в путь в Ливорно и отплыла оттуда на 18 галерах. После неспокойного плавания из порта в порт из-за угрозы возможных нападений берберов, королевская галера 3 ноября 1600 г. причалила в Марселе. Мария не страдала от морской болезни, {487} как будто обычные болезни больше не имели над ней власти. Она ступила на землю Франции улыбающаяся и спокойная. Рубенс прославил этот знаменательный момент, изобразив ее новой Венерой, выходящей из морской пены в окружении сирен. На ней было «платье из золотой парчи, ненапудренные волосы подняты в высокую прическу по итальянской моде, лицо без румян. На слегка приоткрытой груди колье из крупных жемчужин», — пишет Пьер де Л'Этуаль, ссылаясь на рассказы других, но гравюры, распространенные во Франции, подтверждают это описание:

Мария — чудо и в большом и в малом,

Этрурией дарованное галлам...

Так воспевает Марию Медичи Малерб.

Далее он без тени иронии продолжает:

Твой дивный лик пленяет и манит,

И вот сражен воинственный Алкид.

Он с гневным Марсом был дотоле дружен,

Но вами он теперь обезоружен

И, отрешась от боевой страды,

Склоняется пред чудом красоты.

Место великого Алкида, конечно же, было в Марселе, в ожидании юной девы, которую послала ему доверчивая Этрурия. Там надеялась увидеть его Великая герцогиня Тосканская, прибывшая передать племянницу супругу. Там ждали его уполномоченные Великого герцога, охраняющие ящики с золотыми слитками и мешки с дукатами из приданого, поклявшиеся отдать их только королю в обмен на расписку. Генрих в качестве оправдания своего {488} отсутствия сослался на войну с Савойей и послал в Марсель самых высоких должностных лиц Франции, коннетабля, канцлера, герцога Гиза и с ними герцогиню Бульонскую.

Однако война не была единственной причиной его отсутствия. Разумеется, его личный авторитет был необходим для того, чтобы нагнать страх на врага и удержать Бирона на правильном пути. Но любовь тоже играла не последнюю роль. Молния в Монсо досрочно избавила маркизу от беременности, и теперь уже ничто не мешало ей присоединиться к королю. В сентябре Лион лицезрел ее прибытие в открытом паланкине. Она не собиралась сдаваться. Генриха какое-то время раздражало ее присутствие, которое он считал несвоевременным. Весельчак Бассомпьер без труда развеял его скверное настроение, увезя маркизу в свой лагерь. Как некогда Коризанда, а потом Габриель, маркиза мнила себя Беллоной и приказывала отдавать себе воинские почести знаменами, захваченными у врагов. К тому же она возобновила свои насмешки над «толстой банкиршей».

Преисполненный любовью Беарнец теперь оценил предстоящие в ближайшем будущем трудности. Он не спешил расстаться со свободой и встретиться с новой королевой. Чтобы возместить отсутствие нетерпения, он не без вдохновения использовал эпистолярный жанр. Отчетливо заметна эволюция тона его писем. Первое послание к принцессе, отправленное во Флоренцию 24 мая, было еще донкихотским: «Мадам, добродетели и совершенства, которые сияют в вас и заставляют всех восхищаться вами, уже давно воспламенили во мне желание служить вам, {489} как вы того заслуживаете...» Потом тон становится посмелее: «Я люблю вас не только как муж должен любить жену, но и как пылкий слуга свою повелительницу» (11 июля). Письмо от 24 июля вполне может покоробить добродетельный слух: «Я принимал лечебные ванны в Пугах и теперь чувствую себя отменно... Как вы желаете сохранения моего здоровья, так и я забочусь о вашем, чтобы нам удалось сделать красивого здорового ребенка на радость друзьям и на горе врагам».

Потом идут путаные и смущенные извинения. Он объясняет свою задержку осадой Монмеллиана и другими неотложными государственными делами. Принцесса видит в этом только выражение любви, исповедь сердца, принадлежащего ей одной. Тайна собственной судьбы все еще завораживает ее, хотя ей наверняка дали понять, что за человек ее муж. Мария не очень молода, ей 27 лет, но все же она на двадцать лет младше короля. Рано лишившись матери, Мария воспитывалась вдали от двора во дворце Питти во Флоренции со своей старшей сестрой Элеонорой и кузенами, тогда как ее отец жил с женщиной низкого происхождения, которую, вероятно, презирали герцогские дети. Из этого унылого детства в замкнутом пространстве дворца она вынесла характерную привязанность к миру детства, к своим фрейлинам, сестре и кузену Вирджинио Орсини, который сопровождал ее во Францию. Выехав из Флоренции, она с волнением приближалась к этому незнакомому миру, который в глазах знатных итальянцев имел репутацию варварского. Французы были для них существами необразованными, неотесанными, грубыми, болтливыми и наглыми. Сопровождаемая своими {490} близкими друзьями, бывшими для нее частью итальянской земли, она стремилась как можно быстрее встретиться с королем. Он был безопасной гаванью, опорой, и сердечные письма Генриха, несомненно, ее тронули.

Что до остального, отсутствие здравомыслия, причудливая смесь застенчивости и самонадеянности, умственная леность принесут ей много бед. Мария была идеальной добычей для придворных клик. Она была создана, чтобы слепо повиноваться фаворитке, потом фавориту, так как никогда не вникала в существо вещей и интересовалась исключительно мелочными дрязгами. Не будь она королевой Франции и будущей регентшей, ее следовало бы считать существом ничтожным. В ней не было ничего от Медичи, кроме любви к роскоши, драгоценностям и врожденного интереса к предметам искусства, но при полном отсутствии вкуса. От отца она унаследовала черные глаза, высокий рост, дородность; от матери, Жанны Габсбург, — тяжеловесные черты, крупный рот с толстыми губами, высокий, выпуклый лоб, русые волосы и тяжелый взгляд. От матери же — угрюмый, сварливый характер, прелести которого Генрих быстро ощутил на собственном опыте.

Пока кортеж королевы медленно продвигался по долине Роны, Генрих спешил насладиться последними мгновеньями безмятежного счастья с Генриеттой. Вилльруа и члены Совета, обеспокоенные присутствием фаворитки, вознегодовали и строго указали ему, что этому надо положить конец. Только за два дня до прибытия легата он наконец решился ее отослать, и как раз вовремя, так как она стала трезвонить всем и каждому, что намеревается показать легату {491} обещание короля и тем самым сделать невозможным намеченное венчание. Генрих лично проводил ее до озера Бурже и приказал сопровождающим увезти ее как можно дальше.

В Авиньоне герцогиня Тосканская, рассерженная тем, что не встретила короля, вернулась во Флоренцию, оставив племянницу на попечение коннетабля и герцога Гиза. 3 декабря Мария прибыла в Лион, где короля все еще не было. Нежные письма и роскошное колье из бриллиантов, стоившее баснословную сумму в 150000 экю, предназначались для того, чтобы заставить королеву запастись терпением. Савойское сопротивление доживало последние дни, и он наконец сообщил о своем прибытии 10 декабря. Пошел снег, кампания была закончена, пробил час переговоров.

Во дворце епископа Лионского, где поселили Марию, царило волнение, еще более возросшее, когда секретарь короля сообщил, что Генрих приедет на сутки раньше, но инкогнито. Вечером 9 декабря в 8 часов королева начала ужин. Внезапное появление в трапезном зале Ла Варенна возвестило о прибытии короля. Сильно покраснев, королева тут же утратила аппетит и встала из-за стола. Чтобы попасть в свою опочивальню, ей нужно было пройти по крытой галерее. Туда же проскользнул король и спрятался за спины придворных. Сгорая от любопытства, он рассматривал ее фигуру, восхищался царственной поступью. Впечатление было благоприятным, портреты не солгали, она была даже лучше, и полнота, о которой судачили, оказалась не столь ужасной. Вдоволь насмотревшись, он вошел в опочивальню и закрыл дверь. Королева все поняла, присела в {492} реверансе, он ее поднял и поцеловал в губы. Наконец она увидела его таким, каким он был, среднего роста, с седой бородой, загнутым к губе носом и игривым взглядом. Его волосы были взъерошены, одежда — в крайнем беспорядке.

После поклонов дамам между супругами завязался короткий диалог у камина. Мария знала только несколько слов по-французски. Перешли к основному вопросу, переведенному герцогиней Немурской: король прибыл в спешке, его мебель еще не подоспела, поэтому он просит гостеприимства на эту ночь в постели королевы. На эту ночь? До брачного благословения легата? Генрих ответил, что брак, освященный во Флоренции, имеет законную силу. После легкого ужина королева приняла нетерпеливого супруга.

Откровенные признания, сделанные на следующий день, преисполнили радостью французов и итальянцев. «Король, — пишет прелат из свита легата, — сказал, что он и его жена, к счастью, обманулись в своих ожиданиях: он — найдя ее более красивой, чем предполагал, а она — найдя его более молодым, чем можно было судить по его седой бороде». Своему духовнику король сказал, что обнаружил у королевы «редкие прелести».

17 декабря в соборе Иоанна Крестителя царило возбуждение. Весь двор собрался на благословение легата. Король Франции принарядился сообразно обстоятельствам в камзол и короткие штаны из расшитого золотом белого шелка, поверх был наброшен черный плащ. Мария в первый раз облачилась в темно-красную мантию, усеянную золотыми королевскими лилиями, на ее голове сверкала корона. Прошел {493} месяц. Король не испытывал к королеве физического отвращения, но ее непроходимая глупость и языковой барьер свели до минимума темы для разговоров.

Кроме того, его начало тяготить итальянское окружение Марии Медичи. Он, всегда лично выбиравший себе друзей, слуг и министров, в первый раз столкнулся со сложившейся группой людей, ускользавших от его влияния и подчинявшихся иным, чем у него, правилам.

С времен Екатерины Медичи во Франции было много итальянцев, но они уже успели офранцузиться, король сделал их своими друзьями, некоторых очень близкими, и приобрел в их лице услужливых заимодавцев. Но их было немного, и народ относился к ним неодобрительно. Окружение королевы превращалось в настоящий клан, грозя наводнить двор жадными до милостей и пенсий пришельцами, склонными к интригам и стремящимися руководить королевой. Среди мужчин Генрих сразу же возненавидел любимого кузена Марии Вирджинио Орсини. Король деликатно попросил его вернуться во Флоренцию. После его отъезда Генриха раздражал другой итальянец, Кончино Кончини, безродный авантюрист со скверной репутацией, твердо решивший воспользоваться случаем для личного обогащения. Чтобы приблизиться к новоиспеченной королеве, он попросил руки ее неразлучной подруги, Дианори Дори, сменившей имя на Леонору Галигай. Ему пришлось пренебречь насмешками, так как Леонора была безобразной, тощей и злой. Поднаторев в искусстве причесывать и наряжать королеву, она стала совершенно необходимой и руководила всеми ее желаниями. Говорили, что она была также весьма сведущей {494} в оккультных науках. Этот брак, на который король нехотя согласился, состоялся в июле 1601 г.

Именно итальянское окружение вызвало первые разногласия между Генрихом и Марией. Королю быстро наскучили скандалы, ему не терпелось получить передышку и вернуться в Париж. 20 января он уехал, отправив вперед королеву, которую он оставил на попечение коннетабля и Вилльруа с наказом продвигаться как можно медленнее под тем предлогом, что она, возможно, беременна. Он прибыл в столицу 24 января и сразу же уехал в Верней, где его ждала маркиза. Чтобы отпраздновать встречу после долгой разлуки, он ее тоже обрюхатил. Будущий дофин появится на свет на две недели раньше своего незаконнорожденного брата.

После нескольких веселых деньков с друзьями в Сен-Жермене, потом в Париже король вспомнил о королеве и выехал к ней навстречу. 9 февраля он совершил торжественный въезд в столицу вместе с Марией Медичи. Мария не смогла отказать настоятельной просьбе мужа и вынуждена была посадить в свой паланкин маленького Цезаря Вандомского. Городские власти предложили воздвигнуть триумфальные арки, но король отказался от ненужных расходов. Свадьба уже и так обошлась ему слишком дорого. Ограничились несколькими залпами, фейерверком и «Те Deum».

 

Рождение дофина

Прошли месяцы в ожидании двух рождений. Чтобы не доставлять неприятностей жене, Генрих не выказывал своей антипатии к итальянцам. Леонора, {495} несмотря на низкое происхождение, была назначена статс-дамой королевы. Король нашел в Кончини заядлого игрока, и это ему импонировало. Когда волнения в Лимузене потребовали присутствия короля, Генрих сначала решил отправиться туда вместе с королевой, но потом отказался от первоначального плана. При приближении родов королева поселилась в Фонтенбло с опытной повитухой, которую выбрал сам король. После краткого визита в Верней и похода в Кале для устрашения испанцев Генрих вернулся к жене в ожидании долгожданного события.

Дофин родился 27 сентября 1601 г. в половине одиннадцатого вечера в большом восьмиугольном зале, украшенном картинами на мифологические сюжеты.

По монархической традиции роды королевы проходили в присутствии принцев крови Конти, Суассона и Монпансье. Присутствовали также сестра короля мадам Екатерина, герцогиня Немурская и мадам де Гершвилль. «При виде законного сына слезы радости брызнули из глаз короля, огромные, как горошины», — уточняет акушерка в своем рассказе. «Повитуха, — сказал он, — дайте мне вдоволь наглядеться, иначе я умру». А когда король открыл двери, чтобы впустить придворных, он воскликнул: «Замолчи, замолчи, повитуха, перестань ворчать! Это дитя принадлежит всем. Пусть каждый ему порадуется!»

Бог благословил его труды, позволив ему наконец основать династию. Он нижайше попросил папу быть крестным отцом. Клемент VIII сразу же послал нунция и передал будущему повелителю Франции {496} освященные пеленки, подобные тем, что он послал в Мадрид для инфанты Анны, Анны Австрийской, будущей королевы Франции.

Рождение дофина было возвещено повсюду с ликованием, отражавшим великую радость короля. Циркулярное письмо, разосланное властям королевства, называло событие вершиной всех милостей, полученных до сих пор от неба: «Среди всех чудесных свидетельств Божьей милости, ниспосланной нам со дня нашего восшествия на трон, нет ни одного, которое заставило бы нас больше почувствовать Его доброту, чем счастливое разрешение от бремени нашей возлюбленной супруги, подарившей нам сына, отчего мы испытываем радость, которую невозможно выразить словами». Франция не видела дофина вот уже сорок лет. Символическое изображение животного под этим названием украсило общественные здания, медали прославляли королевское чадо, божественное семя, нового Ахилла, нового Геракла. Первые портреты младенца продолжали эту героическую тему. Еще в пеленках ребенок душит в своей ручонке змею.

Опубликовали его гороскоп, счастливое созвездие, под которым он родился, Весы, предвещавшие справедливого короля. В 1602 г. король приказал распространить изображение Святого королевского семейства. Король сидит в шляпе, как добрый буржуа, напротив королевы, кормилица держит маленького дофина. Сзади стоят принцы крови с умиленными улыбками на лицах, и на переднем плане — Цезарь Вандомский, напоминавший о другом потомстве, потомстве узаконенных детей, обещающих быть всегда верными и преданными престолу. В отличие от {497} эпического характера других изображений, это предназначено для того, чтобы тронуть сердца подданных короля. Надпись не менее выразительна:

О Франция, ты зришь воочью на картине

Всю будущность твою, доступную отныне.

К исходу грозных дней сбылся твой чудный сон:

Ты видишь пред собой двух царственных персон,

О коих знаешь ты и почитаешь коих,

И маленький дофин, достойный их обоих.

Подарив сына величайшему королю в мире, Мария укрепила свое положение. Она оправдала надежды, повиновавшись своему дяде, Великому герцогу Тосканскому, и осчастливила мужа. В отличие от Маргариты, она была способна иметь детей. «У нее очень выносливый организм», — довольно замечает супруг, преображенный отцовством. Между ними установился определенными стиль супружеской жизни, некая общность привычек, которые, по мере того как король старел, приобретали новый ритм. Генрих больше не мог непрестанно разъезжать. Он все еще искал приключений, не утратил любви к странствиям, красной нитью прошедших через всю его жизнь, однако относительно оседлый образ жизни способствовал привязанности к законной жене. Пребывание в замках становилось все продолжительней, а передвижения все более редкими.

Следующие друг за другом беременности королевы, свидетельствовавшие о его супружеской любви, требовали от Беарнца заботливого и уважительного поведения. Рождение ребенка каждый раз вызывало {498} у него тревогу как за дитя, так и за мать, и он выражал ее с трогательной нежностью, так как этот лукавый и, в общем-то, эгоистичный человек прекрасно понимал чувства и страдания других. Эта совместная жизнь, столь похожая на мещанскую, удивила современников. Ее символом было обширное супружеское ложе, вокруг которого Генрих любил собирать друзей. Чем больше проходило лет, тем чаще они жили неразлучно, королева сопровождала короля во всех его поездках, они нежно заботились друг о друге. Когда королевская карета опрокинулась в Сену, первая мысль всплывшего короля была о королеве, а первая мысль королевы, которую вытащили из воды за волосы, была о короле.

У Марии еще не было политических претензий, она царила только над своим двором, фрейлинами, слугами, но не над детьми. Ее беспокойство вызывала только маркиза де Верней. Отсюда и ссоры, дурное настроение, колкости, отравлявшие супружескую жизнь Беарнца. Мария была законной супругой, она об этом всегда помнила, однако в минуты гнева она забывала о должном уважении к королю. Однажды Сюлли, постоянно восстанавливающий мир в семье, остановил руку королевы, занесенную над неверным супругом. Подобные и еще более бурные сцены были не редкостью в последние годы их супружества. Мария обрела большую уверенность, и ее требовательность значительно возросла.

За девять лет брака родилось шесть детей: дофин в 1601 г., будущая королева Испании Елизавета в 1602 г., будущая герцогиня Савойская Кристина в 1606 г., герцог Орлеанский Никола в 1607 г. (он проживет четыре года), герцог Анжуйский Гастон в {499} 1608 г., будущая королева Англии Генриетта в 1609 г. Три мальчика и три девочки, все здоровые, кроме хилого Никола, все способные продолжить род. Разве, женившись на банкирше, Генрих не «обновил династию принцев крови», как он говорил во времена Габриели?

 

Королева Маргарита

Королева Маргарита, которая могла быть матерью королевских детей, радовалась столь плодовитой преемнице. Она выказывала к бывшему мужу большое расположение и не скупилась на поздравления при рождении каждого ребенка. Маргарита искала утоление своим желаниям со все более и более молодыми партнерами и одновременно стала очень набожной. С возрастом она располнела почти до безобразия, но осталась такой же кокетливой, носила рыжие парики и обвешивала себя жемчугами. Она оставалась королевой, французской принцессой, единственной законной представительницей рода Валуа, что побуждало ее преследовать своей ненавистью незаконнорожденного племянника, графа Овернского, которого Екатерина Медичи сделала своим наследником, чтобы досадить дочери. В 1604 г. она донесла Генриху о его преступных действиях в Оверни. Услуга была достаточно ценной, чтобы добиться возвращения во Францию из овернской ссылки. Другим, не менее веским, аргументом было ее обещание сделать дофина своим наследником.

Возвращение королевы без королевства происходило постепенно. Сначала Генрих сделал ее резиденцией замок Виллер-Котре, чтобы держать ее {500} подальше, потом — замок в Булонском лесу. В августе 1605 г. она вернулась в столицу и, к великому изумлению парижан, поселилась во дворце епископов Санских на улице Фигье. Позже она начала строительство огромной резиденции на левом берегу Сены напротив Лувра. Первая встреча бывших супругов была не лишена пикантности. Оба любили двусмысленные ситуации. Она изображала из себя покорную служанку, он добродушно давал ей разумные советы. Маргарите следует оставить нелепую привычку превращать ночь в день, что будет полезно для ее здоровья, и сократить непомерные расходы, что будет полезно для ее состояния. По первому пункту она пообещала постараться; что касается второго, то она с достоинством ответила, что для нее это невозможно, «ибо я не могу жить иначе, так как унаследовала расточительность от своих предков». Этот ответ подразумевал, что по сравнению с ней, дочерью Валуа, Генрих был всего лишь выскочкой, скупердяем.

Ее статус был не вполне ясен, так как при дворе ее не принимали. В то время, когда Париж застраивался новыми монастырями, она соперничала с царствующей королевой и основала рядом со своим поместьем на левом берегу монастырь августинок. К дофину она испытывала искреннюю любовь. Приезжая в замок Сен-Жермен, она осыпала его подарками, самыми роскошными из тех, что ему дарили. Верная своим природным склонностям, она однажды подарила ему усыпанную бриллиантами статуэтку Купидона, сидящего на дельфине. {501}

 

Любовницы

Генриетта д'Антраг, несмотря ни на что, сохраняла свою власть над королем. Одно время Генрих решил было выдать ее замуж за принца крови, чтобы положить конец их отношениям. Это было сокровенным желанием некоторых министров, в частности, коннетабля, который посоветовал дать ей на этих условиях 100000 экю, чтобы избавить от нее короля, но Сюлли ужаснулся, узнав о такой огромной сумме. Тем не менее, позже он предложит выдать ее замуж за герцога Гиза (1608 г.). Уверенная в своих чарах, маркиза в узком кругу не щадила королеву в своих остротах, она высмеивала ее скверный французский, передразнивала ее тарабарщину. Генриетта соперничала с Марией в плодовитости, и королю нравилось это курьезное соревнование: «Сердце мое, кажется, моя жена беременна. Поторопитесь родить нашего сына, чтобы потом смастерить еще и дочь». И она действительно поторопилась. Через месяц после дофина, 4 ноября 1601 г., родился старший сын маркизы Гастон, граф де Верней. Король восхищался красивым ребенком и даже произнес нелицеприятные для дофина слова, сказав, что считает его менее красивым, чем граф де Верней, потому что он похож на Медичи, «будучи смуглым и толстым, как они». Узаконенный в 1603 г., Гастон де Верней в семь лет станет епископом Мецским.

Через два месяца после принцессы Елизаветы, 21 января 1603 г., маркиза родила королю дочь, Габриель-Анжелику. Потом эта регулярность двойного {502} попадания нарушилась. С некоторого времени маркиза играла в опасную игру. Все смутьяны пытались втянуть ее в свои интриги, и ее надменный, недоброжелательный и мстительный нрав немало способствовал их успеху. В декабре 1601 г. она дерзко выпуталась из одного грязного дела. Бывший лигист принц Жуенвилль, который в прошлом за ней ухаживал, показал своей новой возлюбленной, сестре Габриели, герцогине де Виллар, любовные письма к нему Генриетты. Герцогиня в свою очередь показала их королю. Генрих пришел в ярость, но Генриетта сумела выкрутиться. Она убедила короля, что это фальшивка и получила 6000 ливров, подаренных ей королем в знак раскаяния. В 1604—1606 гг. ее участие в заговорах против жизни короля не были тайной. Казалось, это являлось достаточным поводом для ее окончательного изгнания, но она знала, как воздействовать на стареющего короля. Ее опала началась в 1604 г., но оспа, угрожающая жизни их дочери, послужила предлогом для примирения. Письмо пятидесятилетнего короля от 8 октября отражает его чувства: «Дорогая, я только что принял лекарство, чтобы быть более здоровым для исполнения всех ваших прихотей. Это моя самая большая забота, ибо я только и думаю о том, как вам угодить и укрепить вашу любовь, которая стала сокровищем всей моей жизни. Здесь стоит прекрасная погода, но там, где вас нет, я так скучаю, что не могу далее существовать. Найдите возможность нам повидаться до того, как облетят листья. До встречи, сердце мое, целую вас миллионократно».

Но эта обнаглевшая особа прилюдно высмеивает его, иронизируя над его временной {503} несостоятельностью. Она снова одаряет своим вниманием принца Жуенвилля, союзника Испании и Савойи, которого король в конце концов отправит в изгнание. В 1808 г. казалось, что все кончено, маркиза была выслана в свои земли, но почти сразу же появилась опять, король продолжал писать ей пылкие письма и встретился с ней снова.

Однако он не прекратил своих похождений. Во время первой опалы Генриетты в 1604 г. он избрал придворную даму принцессы Конде, Жаклин де Бей. Она продала свою любовь за 30000 экю, титул и земли, а в декабре 1604 г. она стала графиней де Мере. Для соблюдения приличий ее тоже нужно было выдать замуж. Нашли кандидата, разорившегося дворянина, графа де Сези, бывшего любовника королевы Марго.

Король не порвал с ней после примирения с Генриеттой, и в 1607 г. она родила сына Антуана. Жаклин первой устанет от этой связи и покинет двор в 1609 г. В 1607 г. взошла звезда Шарлотты дез Эссар. В 1608 г. она родила королю дочь, в 1609 г. другую, но она ему быстро наскучила, и он поручил Сюлли избавить его от нее. Но на этом список королевских побед не закончился, потом была мадмуазель Фэнлебон и многие другие. {504}