Религиозные войны разделили страну на два враждебных лагеря: «ревностных католиков» справа и кальвинистов и «политиков» слева, но эта дихотомия отражала ситуацию, которая выходила за пределы королевства и распространялась на весь западный мир. В Европе после религиозных войн, потрясавших все государства в век Реформации, столкнулись два мира: католический и протестантский. В первый входили государства Средиземноморья, во второй — Северная Европа. Романские народы и варвары всегда противостояли друг другу, и Галлия снова раскололась надвое.

 

Два блока

Католический блок объединял Южную Германию, Италию и Испанию, находившихся под властью Габсбургов. Корона Священной Римской Империи увенчала чело Карла V, немца по происхождению и фламандца по воспитанию. Он в конце концов {527} предпочел быть королем Испании, а не императором. После его отречения в 1556 г. Империя перешла к его брату Фердинанду и его потомству и стала, несмотря на фикцию выборов, наследственным владением младшей ветви Габсбургского дома. За Фердинандом царствовал его сын Максимилиан (1564—1576), потом сын последнего Рудольф II (1576—1612). Он не был ни крупным политиком, ни хорошим полководцем, увлекался коллекционированием произведений искусства, занимался философией и астрономией, пытался изготовлять золото. Звезда Империи закатилась, и настоящая власть дома Габсбургов была в руках не у венцев, а у их мадридских кузенов.

Филипп II, сын Карла V, умер в 1598 г., через несколько дней после заключения Вервеннского мира, положившего конец его паневропейским прожектам. Его двадцатилетний сын Филипп III полностью доверил продолжение политики отца своему фавориту герцогу Лерме. Объединенные королевства Испании, Арагон, Кастилия и Наварра, а с 1580 г. и Португалия, владели огромной колониальной империей, созданной благодаря испанским и португальским завоеваниям в Центральной и Южной Америке, — так называемой Новой Испанией. Испанские владения находились на африканском побережье, а также в Индии и Индонезии. Испании принадлежали и европейские провинции, находившиеся в ее прямом подчинении: в Италии Неаполитанское королевство, Сардиния, Тоскана и Миланне, Франш-Конте между Францией и Швейцарией, католические Нидерланды (Бельгия), Артуа и французская Фландрия. Эти теоретически независимые государства на самом деле были тесно связаны с испанской политикой и {528} воссоздали большую часть старой каролингской Лотарингии и Адриатики. Тоскана, Мантуя, Феррара, Парма, Генуэзская республика верно служили Мадриду, как и герцогство Пьемонт-Савойское, Швейцарские католические кантоны и герцогство Лотарингское.

Верность папы Мадриду тоже была обеспечена, так как испанский король мнил себя защитником католической религии от еретиков-протестантов и от турок. Морское сражение у Лепанто, выигранное Армадой у берберского средиземноморского флота в 1571 г., прославило Филиппа II.

На востоке континента турки тоже сталкивались с Габсбургами, которые защищали от них христианские государства, бывшие наследными владениями династии: Австрию, Штирию, Тироль и номинально выборные королевства Венгрию и Богемию. В католический блок входили также Бавария и южная Рейнская Область. Православная Россия тогда не входила в европейское сообщество.

Протестантский блок объединил всех тех, кто вышел из подчинения Риму (лютеране и кальвинисты) и создал свои автокефальные церкви. Пример подала Англия при Генрихе VIII. Объединенные провинции Нидерландов только заканчивали свое освобождение от испанского ига, их независимость была практически признана Вервеннским мирным договором. На Севере бастионом лютеранства были скандинавские королевства. В Германии города и княжества Рейнской области и Севера (лютеране и кальвинисты) теоретически подчинялись императору, но фактически освободились от подчинения по Аугсбургскому договору, который в 1555 г. {529} подписал Карл V, признав религиозный выбор принцев. Следует добавить еще Женеву и Швейцарские протестантские кантоны и их союзников, жителей Граубюндена. На Севере Венецианская республика оставалась католической и вела независимую политику.

Генрих в бытность свою королем Наваррским, естественно, не отказался от альянсов своей матери. Войти в протестантский блок его побуждали веские причины: тяжба с королем Испании из-за наваррских территорий, а также общность религии. С давних пор его посланники бороздили дороги Северной Европы в поисках солдат и субсидий для оказания давления на католического врага. Установленные тогда связи сохранились. Возникли даже новые прочные союзы. В момент отречения Генриха от протестантизма все следили за тем, как король Франции выпутается из затруднительного положения. Сможет ли Генрих IV, ныне кающийся грешник, умоляющий папу отменить отлучение от церкви, сохранить в качестве союзников смертельных врагов Святого престола и Испании? Чувствуя себя достаточно сильным, чтобы сохранить независимое положение, Беарнец не расторгнул своих союзов. Через два года он без колебаний объявил войну Испании, демонстрируя свой отказ приспосабливаться к новой ситуации. Используя ксенофобию французов, он смог заручиться поддержкой общественного мнения внутри страны.

Трудность состояла в том, что надо было завоевать расположение Рима, оставаясь противником испанских Габсбургов. Экономическое и военное ослабление Испании и стремление к независимости {530} некоторых пап облегчили политику короля в отношении Рима. Все, что просил Генрих, он получил: отмену отлучения от церкви, признание перехода в католичество, папское одобрение коронации, расторжение первого брака.

Римская политика «беарнской лисицы» задавала тон всей французской дипломатии. Некоторые историки в поисках абстрактной логики рассматривают французскую внешнюю политику слишком упрощенно. Овеянный легендами образ короля побуждал потомков порой заново переписывать историю этого царствования, чтобы придать ему некий имманентный смысл. Царствование Генриха IV изображали как первый сознательно проведенный этап великой политики его преемников. Сначала Сюлли, а потом Ришелье начали кристаллизацию этого образа, который соответствовал меланхолическим мечтам первого и энергичным инициативам второго. Сюлли в годы уединения после смерти Генриха IV обрисовал его в своих мемуарах как провозвестника современного мира, как короля, сосредоточившего свои усилия на том, чтобы уничтожить дом Габсбургов, оставить Филиппу III только Испанию, отобрать его владения и увенчать себя императорской короной. Д'Обинье, а потом Ришелье, тоже писавшие post factum, сделают из короля поборника «естественной границы» и завоевания Рейна.

Если последние годы (1608—1609) позволяют предполагать более или менее сознательный всплеск гегемонистских устремлений короля, то крайне трудно приписать Генриху неустанно претворяемый в течение всего его царствования великий план. Это было бы совершенно несовместимо с неугомонным {531} характером Беарнца. Этот хитрец, умеющий отыскивать всяческие лазейки и выходить из, казалось бы, безвыходных ситуаций, не был способен на долгосрочные стратегические планы. Он был создан для каждодневной победы над обстоятельствами, подобно крестьянину, который каждое утро смотрит на небо и думает, как сохранить свой урожай.

Генрих, быстрый на решения, когда поджимали события, находчивый и импульсивный, не обладал методичным умом. Но он не был и упрямцем. Мало кто из людей, стоящих у власти, так тонко чувствовал обстановку и был готов отменить свой приказ, если ему доказали, что его решение чревато неудачей. Генрих IV всегда поощрял тех, кто говорил ему правду, какой бы она ни была. В глубине души он сохранял глубокое смирение человека, сознающего себя грешником перед лицом Всевышнего. Вечное движение, на которое Генрих обрек свое существование, сделало его приверженцем не истины, а фактов. Следует добавить, что он был жертвой некоторых навязчивых идей, не имеющих ничего общего с величием и безопасностью королевства: любовной страсти и устройства своих детей, законных и незаконных, ради которых он порой готов был на безумства.

Однако не следует преуменьшать его роль и делать из него жертву событий и скороспелых решений. На наш взгляд, его внешняя политика соответствует его личным воинским качествам. Существует три типа воинов: мастера мгновенных операций и смелых вылазок, военачальники-тактики, тщательно планирующие и последовательно осуществляющие боевые действия, и, наконец, полководцы, извлекающие максимум из побед и поражений, использующие {532} людские страсти, натравливающие друг на друга противников. Небрежные по части идей, но чрезвычайно внимательные к фактам. Второе из этих качеств, качество тактика, у Генриха явно отсутствовало. Зато первым и третьим он владел виртуозно. В дипломатии настоящий успех заключается не в том, чтобы одерживать эффектные победы, а в том, чтобы создавать для них благоприятные предпосылки.

 

Матримониальные планы

В течение всего его царствования прослеживается некая константа — соперничество с Испанией. У Генриха это почти атавистическое чувство, усиленное войнами Лиги и берущее начало от давней вражды, порожденной итальянскими войнами. От битвы при Павии до битвы при Фонтен-Франсезе французы и испанцы находились друг от друга на расстоянии копья или пушечного выстрела. Тем не менее их обоюдная вражда не доходила до желания уничтожить врага, а всегда имела своей целью подрыв гегемонии противника. Сюлли изобретал превосходные комбинации ради того, чтобы ограничить власть Филиппа II Апеннинским полуостровом. Добрый протестант, он не понимал, что великая католическая держава, опора папства и владычица части мира, несмотря ни на что, вызывает у Генриха зависть и уважение. Империя утратила свое величие, северные королевства, даже английское, занимали лишь второе место на шкале монархических ценностей старой Европы. На ее вершине противостояли друг другу только Франция и Испания. При такой ситуации для {533} Франции не было ничего естественнее, чем планы женитьбы маленького дофина. Не будем искать в них соответствия обязательствам, на этом уровне они не шли в счет. Дофин Людовик и инфанта Анна родились одновременно. В глазах папы, представляющего сердцевину христианства, они были созданы друг для друга. В 1608 г. Генрих IV отверг очередные авансы Мадрида, так как думал о только что родившейся наследнице Лотарингии как о будущей невесте. Но разве мог он допустить, он, женившийся всего лишь на банкирше, чтобы его сын удовольствовался какой-то там немкой, англичанкой, итальянкой или лотарингкой, когда он мог жениться на первой принцессе мира? Не была ли первая дочь Филиппа III самим небом предназначена стать королевой Франции через брак с первым Бурбоном? Брак инфанты с эрцгерцогом Австрийским или герцогом Савойским был бы настоящим унижением для Франции. Две великие державы, пусть даже и соперничающие, имели одинаковое понимание задач высшей монархической власти.

Замысел короля был опять же обусловлен не только стремлением к величию королевства, но и к славе своего потомства. Король был отцом большого семейства, и ему хотелось пристроить своих детей наилучшим образом. Бастарды не могли претендовать на вхождение в иностранные королевские семьи. Следовательно, нужно было обеспечить им доступ в самые знатные французские фамилии, более того, найти им самых богатых наследниц. Так и произошло с Цезарем Вандомским, женившимся на наследнице Меркеров. Для законных детей рассматривались все европейские дворы, по мере рождения детей прожекты {534} следовали один за другим. Король занимался ими с большим рвением. Много дочерей — значит, много королев в перспективе, думал он. Так оно и вышло — одна станет королевой Испании, другая королевой Англии.

В конце 1609 г. король был полон энтузиазма. Он поделился своими планами с Ледигьером, внука которого он хотел женить на своей дочери от маркизы де Верней. Ришелье напишет в своих мемуарах, что Генрих составил программу «как архитектор, который, начиная строительство большого здания, старается укрепить его фундамент и хочет подпереть свое строение опорными арками». Цель — поставить свою семью выше принцев крови всех других династий. Что касается дофина Людовика, то он намеревался «сделать его абсолютным монархом и заставить всех братьев и сестер, законных и незаконных, признать его своим бесспорным повелителем».

 

Холодная война с Испанией

Король Франции прилагал все усилия для поддержания мирного равновесия в Европе. Его отношения с Испанией являли собой кривую с чередованием периодов напряженности и разрядки. Французская общественность остро реагировала на такое положение вещей. По стране циркулировали тревожные слухи. После подписания Вервеннского мира разрядка началась неудачно. Первый посол Франции в Мадриде граф де Ла Рош-Пот, человек крайне спесивый, сразу же после прибытия вызвал озлобление испанцев, при малейшем поводе переходящее в потасовку. В 1601 г. одна из таких драк стоила жизни {535} нескольким слугам Ла Рош-Пота. Посла пришлось отозвать. Франция снова будет представлена в Мадриде только в 1603 г.

Тем временем во Франции бушевала настоящая пропагандистская битва между сторонниками мира и поборниками войны. Разносчики распространяли небольшие памфлеты, написанные с большим вдохновением явно образованными людьми. На тему этих памфлетов рифмоплеты тут же кропали немудрящие стишки. Вот один из них:

Война — моя отчизна,

Мой дом, моя семья.

Стрелять без передышки —

Вот жизнь моя...

Другие отвечали:

Нет, мир — моя отчизна,

Мой дом, моя семья.

Шутить без передышки —

Вот жизнь моя...

Король читал все это с улыбкой. Пьер де Л'Этуаль рассказывает, что покупал такие памфлеты на Новом мосту или во Дворце Правосудия, и называет их «безвкусными и глупыми». Перечень их весьма внушителен. Начало положил милитаристский памфлет «Французский солдат», появившийся в 1603 г. в Ортезе. Догадывались, что его автором был беарнский дворянин, бывший канцлер Наварры Пьер де Л'Оталь. Как истый беарнец, он ненавидел испанцев, а стало быть, и савойцев. Он называл {536} врагов «скопищем вшей и смердящими язвами».

Одним из первых ответов на него был «Французский антисолдат», миролюбивое произведение шампанца Суэ. В 1604 г. памфлет «Палемандр» снова призывал короля к войне: «Африка постоянно порождает какое-нибудь новое чудовище, а Испания, как вторая Ливия, всегда приносит какое-нибудь зло». Эти очень популярные произведения выходили без указания имени сочинителя. Вскоре стали выпускать их, подписывая именами королевских шутов, людей, разумеется, неглупых, которые в принципе вполне могли принимать участие в составлении листовок. Шуты были давними традиционными персонажами королевских дворов. Их вместе со слугами передавали от властителя к властителю. Генрих IV унаследовал шута своего дяди кардинала Бурбонского, метра Гильома. Он держал также Матюрину, которая сначала развлекала Габриель д'Эстре, а позднее будет развлекать Марию Медичи. Известен также Шико, умерший в 1595 г., и Каде Ангульван, чьи остроты передавались из уст в уста. Все они были острословами, способными рассмешить короля в минуты уныния, они также пересказывали ему последние альковные сплетни, как правило, весьма забавные. Традиция признавала за ними право говорить королю нелицеприятную правду, которую придворные не смели перед ним произнести, и высказывать свое мнение о текущих событиях. Памфлетисты использовали эту привилегию говорить все, что угодно, подписывая именами шутов свои сочинения, предназначенные для короля. Метр Гильом, верный наперсник короля, сопровождавший его во всех походах и раненный при осаде Лувье, стал глашатаем {537} пацифистов. Матюрина, которая прогуливалась по улицам Парижа вооруженная с ног до головы, была, наоборот, поборницей милитаристов. Война памфлетов продолжалась три года. Она позволяет судить о разбросе мнений просвещенной столичной буржуазии, упивавшейся этой первой злободневной прессой. Некоторые памфлетисты не лишены были остроумия и здравого смысла. 8 сентября метр Гильом рассказывает своим читателям, что он вернулся из путешествия в рай: «Моисей сказал мне, что война не нужна: коннетабль стар и немощен, канцлер слишком благоразумен, чтобы требовать войны, господин адмирал занят своими делами, господин Рони (Сюлли) обязан ремонтировать мосты и восстанавливать руины». В следующем году придумали дуэль двух шутов: «Ссора между Матюриной и метром Гильомом».

Однако летом 1604 г. после взятия испанцами Остенде война едва не началась. В августе Сюлли на Совете настоял на решении послать экспедиционный корпус Морицу Нассау. Тем не менее король был против войны, он придерживался мнения метра Гильома и отменил это решение. 22 октября при посредничестве Якова II Английского был заключен Парижский мир с Испанией, он — по крайней мере, на бумаге — положил конец войне таможенных тарифов, но холодная война продолжалась. При Французском дворе с новой силой вспыхнули происпанские настроения, которые были на руку Антрагам. Дело о шпионаже Л'Оста и последствия заговоров мятежников в 1605 г. вскоре изменили отношения с Мадридом.

Король Франции не отказывал себе в удовольствии возлагать на Филиппа III ответственность за {538} свои внутренние трудности. И все таки в 1607—1609 гг. наметилось европейское согласие. Давние распри, унаследованные от XVI века, наши свое мирное разрешение. Савойское дело был завершено, голландцы подписали мир с Испанией. Мирное окончание мятежа герцога Бульонского, дружественный договор с Венецией, союз с Англией, проверенная испытаниями прочность союза с Швейцарией составили идиллический букет, аромат которого Генрих мог с гордостью вдыхать. Франция, опустошенная религиозными войнами, стала первой европейской державой. Ее величие и независимость были повсеместно признаны! Она поддерживала равновесие между католическим и протестантским блоками, с которыми сохранила тесные, хоть и разнородные связи. Папа отказался от происпанской политики и повернулся лицом к французам. Только что родившаяся молодая нация, Голландия, в некотором роде была крестной дочерью короля Франции. Эти результаты по праву преисполнили гордостью первого Бурбона.

 

Имперская идея и «Великий план»

Это превосходство, которое из года в год завоевывалось на шахматной доске Европы, естественно, внушало королю еще одно страстное желание — обрести императорскую корону. С 1599 г. Генрих намекает на это, но очень осторожно, как будто хочет проверить реакцию своего собеседника, в данном случае своего посла в Германии Бонгара: «Уверяю вас, что никогда не стремился к этому титулу». Бонгар, лучше других знавший ситуацию в Германии, возвращает его к действительности. В следующем году очевидная {539} неспособность императора Рудольфа II взять на себя ответственность за Империю привела к спору между его братьями-эрцгерцогами — кто из них будет домогаться титула, дающего право наследовать имперскую корону, то есть титул Римского короля. Опасаясь восстановления огромной империи Карла V, Генрих дал о себе знать теперь уже более открыто, но быстро понял, что у него нет шансов. «Что касается меня, то я не стремлюсь к этому сану», — сказал он, совсем как лиса из басни при виде недоступного винограда, будто бы слишком незрелого и не стоящего вожделения. Слишком уж хрупкие эти дужки, венчающие императорскую корону, возможно, думал Генрих IV. С давних пор теоретики монархии говорили о превосходстве короны лилий над всеми коронами мира. «Король — император в своем королевстве», — гласила пословица. Генрих давно уже прославился как новый Марс, новый Геракл, новый Август, увенчанный лаврами побед, зиждитель мира. Авторы сравнивали его с великими мужами античности, с Александром, Цезарем, а также с Карлом Великим. Он и сам был уже Генрихом Великим. Бесчисленные картины и гравюры предназначались для поклонения Святому семейству, которое непрестанно увеличивалось и представляло собой «Французский Олимп». Обожествление уже началось. Вышедший из героического мира полубогов и победителей чудовищ, король стал сам Богом. Въезд в Руан в 1596 г. открыл эту тему. В небольшом сборнике стихов, написанных по этому случаю, Предвечный говорит:

Сей монарх, мой помазанник, мною любим и храним.

Исполняйте же все, если это предписано им. {540}

Почитайте его, прославляйте со мной наравне.

Воздавая ему — воздаете тем самым и мне.

Бог, Император, Высший Судия. Украшение королевских дворцов отражает эти вселенские претензии. Залы для приема послов оформлены с пышностью, достойной удивления. Маленькая галерея Лувра в большей степени, чем все остальные, предназначена для демонстрации этого величия, право на которое отстояло королевство лилий. Внутри галереи внушительная череда статуй французских королей заканчивалась статуей Генриха IV в доспехах. На карнизах огромные кариатиды держали щиты с гербами Франции и Наварры, а в центральной части свода была изображена Гигантомахия, — победа французских героев над силами зла.

Это оформление было закончено в 1608 г., который можно считать апогеем царствования Генриха IV. Казалось, тучи рассеялись и над головами сияет лазурный небосвод, усеянный геральдическими королевскими лилиями.{541}