Арвид кончил мести и выбросил мусор в большой деревянный ящик, стоявший у дверей. Веник он швырнул туда же и на подгибающихся от усталости ногах поплелся к своему месту.

– Веселей шевелись, дохлятина! – крикнул ему один из дежурных сержантов.

– Ничего, когда пойдут глоты, у этого молодца прибавится резвости, – добавил другой, сдавая карты.

– Только пятки засверкают! – взвизгнул третий, толстенький краснощекий коротышка, и затрясся от хохота, радуясь собственному остроумию.

Первые двое, глядя на него, тоже загоготали. Несколько заспанных физиономий поднялись над нарами, и кто-то спросил хриплым шепотом:

– Что, подъем?

– Ну-ка, тихо там! – рявкнул сержант. – На цепь захотели?

Головы сейчас же попрятались.

Арвид добрался, наконец, до своего места в дальнем конце казармы. Здесь, у стены, рядом с крохотным окошком, выходящим на освещенный прожекторами плац, приткнулись двухъярусные нары. Угол этот считался особым, мелюзгу желторотую только что набранную по деревням, сюда не селили, нары стояли широко, не в ряд, и помещались на них ребята, успевшие нюхнуть пороху.

Арвид снял кожаный панцирь, ослабил ремни на сапогах, бросил на тумбочку штык и фонарь и без сил повалился на нары.

Несмотря на усталость, сон все не шел. В тяжелом спертом воздухе казармы глухо раздавался дружный храп, чей то надсадный кашель, тихо потрескивал динамик сигнального пульта на столе дежурного. Из-под решетки у противоположной стены доносились стоны и всхлипывания пленного нетопыря, на котором во время занятий децим Беляш демонстрировал болевые приемы. Встревоженные близким соседством нетопыря, угрожающе порыкивали коняки в стойлах, трещало дерево, когда они точили о него свои крепкие загнутые когти.

Над собой Арвид видел плохо оструганные доски верхних нар. Стоило лежавшему там Выдерге повернуться с боку на бок, и на Арвида сквозь широкие щели сыпалась соломенная труха. Ворочался Выдерга часто, шумно вздыхал и, наконец, шепотом спросил;

– Хруст, эй, Хруст… ты спишь?

Арвид промолчал. Хруст… Прошло всего несколько дней с тех пор, как он стал Хрустом, курсантом отдельной учебной центурии, но ему казалось, что никто не называет его Арвидом уже целую вечность.

В гарнизонном госпитале, где его держали из-за контузии, он звался «лежачим из второй палаты», только старый военный знахарь во время ежедневного обхода называл его «голубчиком-привстаньте».

Однако, когда Арвид пытался рассказать добродушному старичку о том, как по музейному коридору попал сюда из другого мира, тот лишь досадливо морщился и назначал новые процедуры.

– Придется, голубчик, вам полежать еще день-два, – говорил он, протирая очки. – Да вы не расстраивайтесь – все это пройдет! Главное – не вставайте и не думайте ни о чем.

В конце концов, Арвид понял, что лучше помалкивать, если не хочешь проторчать здесь всю жизнь. Он должен отыскать дорогу домой, но для этого нужно, как минимум, выбраться из лазарета.

Приняв это решение, Арвид стал во всем соглашаться со знахарем, исправно принимал лекарства и процедуры, многие из которых не могли доставить больному ни малейшего удовольствия. Следствием такого примерного поведения явилось его полное, с точки зрения знахаря, выздоровление, и несколько дней спустя он был выписан из госпиталя «для дальнейшего прохождения службы в учебной когорте».

В учебную когорту Арвид прибыл поздно вечером. Когда скрипучая колымага, груженная тюками с бельем, через широкие ворота вкатила на хозяйственный двор, ни в одном окне уже не было света, только ослепительно горели прожектора на плацу.

Колымага затормозила у дверей склада, и наваленные горой тюки посыпались на задремавшего Арвида. Возница выругался. Арвид потер глаза, спрыгнул на землю и забросил обратно в кузов выпавший мешок.

– Приехали, что ли? – спросил он.

– Тебе вон туда, – возница ткнул кнутом в сторону длинного приземистого здания.

Спустя полчаса Арвид уже сидел на нарах и грыз сухари, добытые для него Выдергой. Сам Выдерга сидел на тумбочке и, болтая ногами, тараторил:

– А я знал, что ты к нам попадешь, выписка на тебя пришла. Я так дециму и сказал: «Этого, говорю, парня непременно надо в наше отделение. Его, говорю, сам легат в учебку направил. Личным, намекаю, распоряжением… Я тут даже хотел к тебе сгонять, да разве отсюда выберешься?.. Ты ешь, ешь! И водичкой припивай. Знал бы я, что ты сегодня заявишься, я б тебе каши заначил… Ну, ничего, зато сухарей прорва. А вообще тут жратва ничего, жить можно.

Арвид кивал ему с набитым ртом.

Он вдруг почувствовал, что напряжение последних дней, не оставлявшее его ни на минуту, понемногу спадает. Да, подумал он. Жить можно. Можно, потому что в этом странном, перепутанном мире у него нашелся настоящий друг.

От этой мысли Арвиду стало покойно и уютно, он хотел что-то сказать, но вместо этого сунул в рот протянутый Выдергой сухарь и принялся его грызть.

– Черт бы побрал этих молокососов! – послышалось из-за дощатой перегородки, пронзительно заскрипели нары, и в проходе показался всклокоченный, злой со сна децим Беляш. Он был в одних подштанниках и огромной, как у коняка, лапой чесал волосатую грудь.

Завидев его, Выдерга стал тихонько сползать с тумбочки.

– Это что ж такое? – просипел Беляш, приближаясь. – Мало вам пайка столовского? Взяли моду по всей ночи хрустеть. Мозги вышибу!

Выдерга толкнул Арвида ногой и отрапортовал:

– Спешу доложить, господин децим: новенький, прибыл из госпиталя, размещается согласно вашему приказанию!

– Вижу, что из госпиталя! – рявкнул Беляш. – Жрать круглые сутки, где ж такому научишься, как не по госпиталям!

– Да он пайка не получил, – осторожно возразил Выдерга, но, поймав свирепый взгляд децима, сейчас же смолк.

– Хрустеть по ночам я никому не дозволял и не дозволю! – заявил Беляш. – Под режимную проверку хотите меня подвести? Зайдет дежурный, а тут хруст на всю казарму стоит! Да я вас лучше прямо щас поубиваю!

Он замолчал и, выкатив один глаз, уставился на Арвида, все еще сидящего на нарах.

– Доклада не слышу.

Арвид молчал, безуспешно пытаясь проглотить все, что у него было во рту.

– Ты что сидишь, оглобля деревенская, когда с тобой децим разговаривает?!

Арвид поднялся с нар, но говорить он не мог – рот его был набит сухарями. Вместо доклада он принялся жевать сухари, и в притихшей казарме раздался ужасный хруст.

На соседних нарах кто-то хрюкнул в подушку. Беляш свирепо оглянулся, но все вокруг спали мертвым сном.

– Ты что же это, – округлил он глаза на Арвида, – издеваешься?! Ну! Ну… смотри, парень. Ты попляшешь еще у меня… Ты ж меня узнаешь, как родного!

Он круто повернулся и ушел за перегородку.

С тех пор Арвид стал Хрустом, и никто, даже Выдерга, не называл его иначе.

Скоро он и сам привык к этому прозвищу, в жизни его потекли похожие друг на друга пыльные и потные дни учебной когорты. Короткого сна в душной казарме едва хватало на то, чтобы хоть немного сбить дневную усталость, а другого времени для разговоров у курсантов не было, поэтому Арвид так и не сумел никому толком рассказать, откуда он и как сюда попал, да никто этим особенно и не интересовался.

Только однажды он попытался заговорить с Выдергой о своем мире, но тот лишь махнул рукой и заявил, что от проклятых фортификационных работ его тоже в последнее время кошмары одолевают, не стоит обращать внимания, ясное дело – жара виновата.

И все же иногда, в короткие ночные часы, Арвид невольно вспоминал тот день, когда впервые оказался здесь, и перед его глазами одно за другим возникали, словно выплывая из темноты, знакомые лица: Марина, Ростик, Боб, Зойка…

…Оставив Марину и Ростика у входа, Арвид долго шел по извилистому коридору, вытянув руки вперед и поминутно натыкаясь на скользкие, холодные стены. Воздух тут был тяжелый, затхлый, пахло плесенью, из-под ног с писком разбегались полчища мышей. Когда глаза привыкли к темноте, Арвид различил низкий сводчатый потолок, из стен кое-где торчали крепления для факелов.

«Факел бы не помешал», – подумал он и представил себя неуловимым лазутчиком, который, обманув бдительность часовых, с факелом в руке пробирается к пороховому складу. Конечно, дверь на склад охраняется, и предстоит жестокая схватка… Арвид поправил на воображаемом поясе воображаемый меч. Походка его стала стремительной и бесшумной. Опасность могла подстерегать за каждым поворотом этого бесконечного коридора.

Наконец Арвид почувствовал, что воздух стал чище, а после крутого поворота далеко впереди забрезжил свет.

– Эге-гей! Тут выход! – обрадованно крикнул он и удивился, как гулко, будто в бочке, прозвучал его голос.

Он бегом добрался до маленькой деревянной дверцы, толкнул ее и на мгновение зажмурился от яркого дневного света.

Прямо у выхода, почти закрывая его, росли колючие кусты крыжовника. Изрядно поцарапавшись, Арвид выбрался наружу и некоторое время не мог понять, где находится. Местность была незнакомой. Прямо перед ним расстилалось поросшее высоченной травой совершенно ровное поле, на горизонте темнел лес. Слева тоже был лес, а справа на холмах виднелось несколько приземистых строений с высокими конусообразными крышами. Кое-где над крышами поднимался сизый дымок.

«Это я с обратной стороны вышел», – догадался Арвид. Отойдя подальше, он принялся разглядывать стены замка. Высоченные, сложенные из огромных глыб дикого камня, они густо поросли плющом и светло-зеленым мхом. Заросли крыжовника непрерывной полосой тянулись вдоль стены в обе стороны, образуя непроходимую преграду, и Арвид с трудом смог отыскать глазами то место, где за ними скрывалась маленькая дверца. Чтобы не потерять ее окончательно, он присел на камень и принялся объедать ближайший куст крыжовника, не забывая самые крупные и спелые ягоды складывать в кепку для Марины.

Скоро кепка была полна до краев, а Марина все не появлялась.

«Ну, конечно! – хмыкнул он. – Девчонка, даже самая лучшая, все равно девчонка и, конечно же, боится темных коридоров и мышей».

Он представил Марину, вздрагивающую от каждого мышиного писка, этого размазню Ростика и решительно обругал себя балбесом. Хорош, нечего сказать! Нужно идти на выручку.

Неожиданно внимание его привлекли шум и крики. Арвид огляделся по сторонам и вскочил на ноги. Справа над холмами поднимался огромный столб жирного черного дыма, рвались вверх языки пламени, а слева… Арвид даже потряс головой, чтобы отогнать наваждение.

Слева, со стороны леса, напрямик через поле стремительно несся отряд всадников. Бешено храпели кони, роняя с боков хлопья пены, суровы были лица пригнувшихся к холкам всадников. Руки их крепко сжимали поводья, звездчатые шпоры безжалостно вонзались в бока скакунов. Миг, и отряд скрылся за холмами.

Толком Арвид не успел ничего рассмотреть, но готов был. поклясться, что у каждого всадника на голове был шлем с поднятым забралом, в отведенной назад и вниз правой руке – короткий меч, а кони… никогда еще не доводилось ему видеть таких коней. Через мгновение ноги Арвида сами несли его в сторону холмов.

Где-то по дороге потерялась кепка с ягодами, стебли высокой травы хлестали по лицу, но Арвид не чувствовал боли. Несколько раз он споткнулся и чуть не упал, сбил дыхание, а холмы все не приближались.

И вдруг, разметав заросли кустарника впереди, прямо на Арвида вывалилась огромная бронированная махина. Что-то пронзительно заскрежетало, гусеницы лязгнули, и бронетранспортер замер на месте, обдав Арвида горячей волной выхлопных газов. На броне откинулся люк, и кто-то заорал из горячего нутра машины:

– Драпаешь?! Почему не в цепи? Марш к орудию, помоги раненому! Кому сказано?!

Только сейчас Арвид заметил, что к бронетранспортеру прицеплена пушка с измятым щитком. На лафете едва сидел, ухватившись рукой за какой-то рычаг, человек в потрепанных джинсах, босоножках и синей футболке. Из груди у него с левой стороны пониже ключицы торчала толстая оперенная стрела. По футболке вокруг нее расплывалось темное пятно.

– Долго ты будешь копаться! – рявкнул все тот же голос.

Арвид бросился к пушке, на ходу пытаясь сообразить, что же здесь происходит. Война? Вторжение пришельцев из космоса? Или он просто сошел с ума?

Он едва успел ухватиться за лафет, как бронетранспортер рванул с места. Рискуя свалиться прямо под колеса, Арвид подобрался к раненому, подтянул его повыше. Глаза у того были закрыты, из уголка рта стекала тоненькая струйка крови. Запекшиеся черные губы что-то шептали.

Меньше всего происходящее походило на съемки фильма. Тогда что же? Война?

Арвид наклонился к самому лицу раненого, но за шумом ничего не смог разобрать. Бронетранспортер внезапно остановился, будто наткнулся на преграду, круто развернулся на месте. Арвид больно ударился обо что-то локтем. Раненый слабо шевельнул рукой и застонал.

В корме бронетранспортера распахнулись створки десантного люка, и оттуда один за другим выпрыгнули пять человек в одинаковой черной униформе и черных же касках с гребнем.

– Орудие изготовить! – раздался уже знакомый Арвиду командный голос. Он принадлежал высокому усатому человеку, также одетому в униформу, но с широким красным шевроном на правом рукаве.

Арвид спрыгнул со станины, осторожно попытался стащить раненого. К нему на помощь подбежал долговязый нескладный парень.

– Придерживай за плечи, – сказал он. Вдвоем они отнесли тяжелое обмякшее тело в сторону и положили на землю. Парень опустился перед раненым на колени, приложил ухо к груди. Потом медленно поднялся, сразу как-то сгорбившись, стащил с головы каску.

– Все, кончился Пентюх, – сказал он, – Сам виноват… Все геройствовал, все не верил…

На глазах парня показались слезы, он шмыгнул носом и утерся грязным рукавом. Арвид почувствовал, как в горле у него запершило.

– Как… кончился? – хриплым шепотом спросил он. – «Скорую» надо, врачей… как же это может быть…

Парень дико посмотрел на него и не ответил.

– Выдерга! – заорал вдруг усатый. – Снаряды! Парень нахлобучил каску и бросился к бронетранспортеру. Орудие уже было отцеплено и повернуто в сторону холмов.

– Левый дом… прямо под крышу, осколочным! – надрывался усатый. – Огонь!

Орудие жахнуло так, что Арвид сразу оглох, под ноги ему отлетела едко пахнущая горелым порохом горячая гильза. Все еще ничего не понимая, Арвид на ватных ногах подошел к орудию, тронул усатого за локоть. К нему обернулось бешеное измазанное копотью лицо, сильные руки схватились за ворот куртки, голова Арвида замоталась из стороны в сторону.

– Ты что же это, а? – заорал усатый. – Контужен, что ли?

Арвид попытался что-то сказать, но удар кулака чуть не свалил его с ног.

– Снаряды давай, живо! – и усатый пинком направил Арвида в сторону бронетранспортера, где Выдерга доставал из десантного отсека плоские ящики и складывал на землю.

– Отсюда бери, – кивнул он Арвиду. – Да шевелись ты!

Арвид откинул крышку верхнего ящика, осторожно вынул тяжелый, маслянисто поблескивающий снаряд и медленно понес к орудию.

– Куда ложить… класть? – спросил он. Орудие еще раз жахнуло, от неожиданности Арвид чуть не выронил свою ношу.

– Возьмите же… кто-нибудь! – взмолился он. Кто-то выхватил у него снаряд.

– Левее, левее бери! – хрипел усатый. Он оттолкнул наводчика от прицела, сам прильнул к окуляру. – Огонь!..

Арвид вдруг увидел, как один из домов покосился, осел бесформенной грудой бревен, в небо взметнулся сноп искр, из развалин выбралась какая-то чудовищная блестящая туша и заскользила вниз по склону холма. От туши поднимался пар или дым, по земле вокруг нее метались сполохи голубого пламени.

– Да скорее же! – донесся до Арвида голос Выдерги.

Не в силах отвести взгляд от утюжащей склон туши, Арвид схватил сразу весь ящик со снарядами, согнулся, рванул на себя и вдруг почувствовал, как что-то подняло его над землей, перевернуло – где-то внизу проплыла взрытая гусеницами земля, верхушки деревьев – а потом со всего маху швырнуло спиной на жесткое и острое.

На секунду Арвид потерял сознание, а когда открыл глаза, то из глубины десантного отсека увидел на месте орудия дымящуюся воронку.

– Четыре выстрела! Всего четыре выстрела! – всхлипывал Выдерга, орудуя рычагами. Под левым глазом у него расплывался огромный кровоподтек, по измазанным щекам, оставляя светлые дорожки, текли маленькие, быстрые, злые слезы. Бронетранспортер швыряло из стороны в сторону, по полу десантного отсека перекатывались две черные каски, из угла в угол елозили ящики со снарядами.

– Пентюх говорил, предупреждал ведь Пентюх, не нужно туда соваться, хуже будет… Им что, хорошо им в штабе по картам воевать…

Бронетранспортер сильно тряхнуло, двигатель натужно взвыл.

– Ты там поглядывай! – прикрикнул Выдерга. Скрючившись в тесной башенке, Арвид его не слышал. Не из-за грохота и лязга. Грохота и лязга он тоже не слышал. И не видел ничего, погрузившись в странное оцепенение, обеими руками судорожно сжимая рукоятки пулемета.

Будто сквозь толстый слой ваты, донесся до Арвида чей-то голос. Он тряхнул головой, и вдруг шум, скрежет, гулкие удары по броне разом обрушились на него.

– Стреляй же! – истошно вопил Выдерга. – Стреляй!

Сквозь узкую прорезь смотровой щели Арвид увидел, как сверху и слева, прямо на него пикирует что-то серое, похожее на огромные клочья мешковины. Только клочья мешковины не летают с такой скоростью. Перед Арвидом мелькнула оскаленная пасть, усеянная треугольными зубами, круглые вытаращенные глаза, вокруг которых росла короткая щетина… Раздался резкий удар, и в смотровой щели застряла, едва не коснувшись Арвида, короткая толстая стрела с зазубренным наконечником.

– Ты будешь стрелять?!

Арвид крепко сжал рукоятки, большими пальцами утопил гашетку. Пулемет судорожно задергался у него в руках, быстро пожирая набитую патронами ленту. Арвид до крови закусил губу и медленно водил дулом вверх и вниз, одновременно поворачивая башенку.

Вверх – вниз, вверх – вниз…

Вверх – по шарахающимся в разные стороны серым тварям. Вниз – по ним же, пытающимся укрыться в кустах и высокой траве.

Вверх – вниз, вверх – вниз…

А когда патроны кончились, он разжал онемевшие пальцы, опустился на пол, прямо на кучу теплых еще гильз, зажмурился и зажал уши ладонями.

Легат Кавран выслушал донесение, жестом отпустил посыльного и склонился над разложенной на походном столе картой. Некоторое время он всматривался в нее, а когда выпрямился, лицо его было мрачно. Хрустнул сломанный сильными пальцами карандаш. Тотчас же подскочил денщик, но легат молча отстранил его и вышел из палатки.

Быстрым шагом он миновал артиллерийскую батарею под зеленым маскировочным тентом, отмахнулся от доклада подбежавшего и вытянувшегося в струнку центуриона. Поодаль расположились голубые палатки полевого госпиталя. В ожидании раненых санитары играли в кости. Они еще не знали, что раненых не будет. Никто не знал, кроме легата и тех, кто уже не вернется с Красного Плато. В роще между холмами укрылись два турма конницы. Они ждали приказа выступать.

Они еще не знали, что такого приказа легат не отдаст.

В стороне за деревьями слышались громкие голоса. Легат подошел поближе. Майор Трилага, которого легат недолюбливал за несдержанность и скользкий взгляд маленьких бегающих глазок, распекал кого-то визгливым бабьим голосом.

– Я не спрашиваю, сколько вы сделали выстрелов, – верещал майор. – Я спрашиваю, почему бросили орудие? Почему не выполнили приказ? Почему, я вас спрашиваю, не использовали весь боекомплект? Я спрашиваю…

– А ты там был? – прервал его звенящий от возбуждения голос. – Ты видел? Пушку вдребезги! Ты сходи, сходи проверь, посмотри, что осталось, потом спрашивать будешь! Растряси свое брюхо! Ты нетопыря видел хоть раз?

– Молчать! Как смеешь?! – надрывался Трилага. Стиснутая воротником, его шея налилась кровью, щеки тряслись. – В штрафниках сгною, землю жрать будешь! Наши доблестные когорты там кровь проливают, и ни один, ни один человек не отступил, а вы!.. Трусы! Позор для всего легиона!

Легат Кавран вышел из-за деревьев. Посреди поляны, смяв куст акации, застыл бронетранспортер. На лобовой броне видны были многочисленные вмятины, из смотровой щели торчала оперенная стрела. Рядом с машиной стояли двое, на вид совсем юнцы, один в форме велиата, другой в цивильном. Вид у обоих был до смерти усталый.

– Оставьте, майор, – сказал вполголоса легат Кавран.

Трилага вытянулся в струнку, по-уставному звякнувклинком и задрав подбородок. Глазки его сейчас же забегали, словно пересчитывая пуговицы на мундире легата.

– Оставьте. Мальчики ни в чем не виноваты. Распорядитесь ихнакормить. Какой когорты? – спросил он у велиата.

– Третьей когорты третьей манипулы первой отдельной истребительной центурии рядовой Выдерга! – отчеканил тот.

– А ты? – обратился легат ко второму юнцу. Тот вскинул глаза с огромными расширенными зрачками и ничего не ответил.

– Ну-ну, – потрепал легат егопо плечу. – Ничего, это пройдет.

– Когорты героически сражаются с врагом… – начал было майор Трилага, но легат резко оборвал его:

– Вы слышали, накормитьих, а потом отправить на переформирование. А еще лучше – в учебную когорту. С Красного Плато больше никто не вернется.

Легат Кавран круто повернулся и пошел прочь, слыша, как в горле у майора Трилаги что-то булькает…

– Хруст, подъем! – Выдерга трепал Арвида за плечо. – Да вставай же, тревога!

– Что-что? Сейчас… – Арвид с трудом разлепил тяжелые веки. – Что случилось?

– Тревога! Нетопырь сбежал.

Арвид подскочил. Вся казарма шевелилась, торопливо одеваясь. Позвякивали доспехи, один эа другим вспыхивали фонари в руках выходивших из казармы солдат. Снаружи доносились протяжные трели сержантских свистков.

– А ну, скорей! – подгонял свою дециму Беляш. – А ну, живо! Может, догоним еще… Я ж его, собаку бесхвостую, своими руками. Говорил же господину майору! Нельзя, чтобы такая образина рядом с солдатами жила! Нет, не послушали, господин майор! Ловите теперь! Хорошо, что я крылья ему подломал… Да шевелитесь вы, глыбьи дети! Хруст! В сортирах сгною!

Натягивая кожаный панцирь, Арвид посмотрел на яму нетопыря. Толстые металлические прутья прикрывавшей ее решетки были согнуты неведомой силой, вырваны из бетонного фундамента и нелепо торчали над ямой, как рваные края жестяной крышки над вскрытой консервной банкой.

Самому нетопырю такие фокусы были явно не под силу. Что же, выходит, ему кто-то помог? Бред.

Здесь, вдали от Красного Плато и становищ, нетопырю просто неоткуда было ждать помощи. Никогда отряды их разведчиков не залетали так далеко. Да и не могли они проникнуть незамеченными.

А люди… Люди видят в нетопыре только омерзительное чудовище и не способны испытывать к нему жалость. Разве что… Арвид вспомнил окровавленные лапы децима Беляша, показывающего, как надо выламывать крыло нетопыря, чтобы он не мог больше взлететь. И лицо Выдерги, который глядел на это круглыми больными глазами, вытирая со лба холодный пот.

Лучи фонарей метались по зарослям, сквозь которые цепью пробиралась децима под командой Беляша. Шли тихо. Беляш шуметь не велел, у него была своя тактика преследования. Крики других загонщиков сюда не доносились, лишь изредка слышались выстрелы, но каждый раз с новой стороны, значит, палили так, наудачу или с испугу.

Арвиду до сих пор не удалось перекинуться с Выдергой хотя бы словом, децим будто нарочно поставил их в цепи слева и справа от себя.

Неужели все-таки Выдерга? Но зачем? И как? Ведь это же надо – под носом у дежурных сержантов, в двух, можно сказать, шагах от койки Беляша выломать решетку и выпустить – кого? Нетопыря!

Снова вспомнилось Красное Плато; крылатые тени, пикирующие на медленно ползущий бронетранспортер, и толстая стрела в груди Пентюха. Арвид покачал головой. Нет, человек, побывавший там, не станет освобождать нетопыря.

– Стой! – скомандовал децим. Он наклонился и стал рассматривать что-то в кустах. Арвид вдруг увидел впереди частые линии колючей проволоки. Здесь кончалась территория лагеря учебной когорты.

– Вот он где прошел, гад! – пробормотал Беляш. – Свет сюда, живо!

Арвид и Выдерга подошли к нему ближе и сейчас же заметили коридор примятой травы, уходящий под проволоку. На колючках самой нижней струны болтались какие-то окровавленные клочья.

– Ну так, – удовлетворенно произнес Беляш. – Теперь возьмем! Хруст! Беги, доложи сержанту. Пусть идут наружной стороной прямо вон туда, на холмы. А мы его отсюда погоним, не торопясь. Выдерга, руби проволоку! Никому не стрелять! Теперь он мой.

Пробравшись сквозь кусты, Арвид полем побежал на правый фланг, туда, где находился сержант Жвалень, командовавший северной группой загонщиков. Однако постепенно бег его замедлился и скоро превратился в неторопливый шаг.

«Даже если это не Выдерга, – думал он. – Все равно кто-нибудь из наших. Куда же я в таком случае бегу? А что делать? Ведь нетопырь не безобидная зверушка. Вдруг он убьет кого-нибудь из людей? Нет! Нельзя позволить такому чудовищу уйти. Нетопырь – это враг».

Арвид снова припустил бегом. Он нашел Жвальня неподалеку от северных ворот лагеря. Солдаты из двух бывших при нем децим давно уже обшарили все окрестные заросли и теперь слонялись без дела, ожидая команды возвращаться в казармы. Сам Жвалень, брезгливо поглядывая на черную стену леса по ту сторону колючей проволоки, беседовал с децимом Кряхтом.

– Как он у вас вообще оказался, нетопырь этот? Убей, не пойму, зачем он нужен в учебной когорте! – сержант только вчера приехал из войск за новым набором курсантов, и ко всему в учебке относился с показным презрением и неодобрительно.

– Так ведь известное дело, господин сержант, – отвечал децим. – Начальство приказало, и привезли. Велели на нем болевые приемы отрабатывать. Есть тут у нас парень один, Беляш, он с этим нетопырем такое творит – смотреть страшно! На фронте-то Беляш, правда, не был, говорят, по здоровью, но дерется зверски! За то и в децимы произведен. Жвалень опять поморщился.

– Не знаю. Мудрит что-то ваше начальство. Сроду я никаких приемов с нетопырями не видел. Как налетит стая, тут уж не до приемов. Пулемет перегревается. А в одиночку они и не летают…

Своему, из когорты, сержанту Арвид просто передал бы слова Беляша, а тут не решился. Все-таки Жвалень был из войск, кто его знает? Еще отровняет – как стоишь, да с кем разговариваешь… Ну его!

Подтянув ремень, поправив шлем и проверив, чтобы штык был строго на ладонь от пряжки Арвид подошел как положено, щелкнул каблуками и бодрым голосом отрапортовал:

– Ездовой второй децимы курсант Хруст! Спешу доложить, господин сержант…

Жвалень повернулся и направил луч фонаря ему в лицо.

– Ну что там у тебя? – спросил он. – Поймали?

– Никак нет, господин сержант! Обнаружено место выхода э-э… противника за территорию лагеря. Вторая децима продолжает преследование. Децим Беляш просит послать загонщиков на высоты пятьдесят – тридцать два для перехвата.

Сержант отвернул луч фонаря и снова стал виден Арвиду.

– М-м-да, – криво усмехнулся он, – один полудохлый нетопырь… Как раз противник для учебки. И где только вас набирают, таких сосунков? Даром что длинные, а в армию приходят будто из мамкиной люльки… Откуда взят в когорту?

– Из госпиталя! – ответил Арвид. – После Красного Плато.

Сержант смущенно крякнул.

– Что ж ты тянешься, как молодой, – пробормотал он. – Ладно, веди, показывай свои высоты «пятьдесят – тридцать два». Эй вы там, в кустах! А ну, становись! За мной бегом марш!

Когда отряд оказался за воротами, Жвалень, бежавший легкой трусцой, снова заговорил с Арвидом:

– Ты что же, значит, из децимы этого самого Беляша?

– Так точно, господин сержант!

– Да брось ты это «господин сержант»! Нарапортуешься еще. Скажи-ка лучше… нетопырь от вас, что ли, сбежал?

– От нас, – кивнул Арвид.

– Как же вы так… не уберегли? Охрана-то была при нем?

– Его в яме держали. С решеткой.

– С решеткой? Ай да молодцы! А на занятиях, значит, вы ему всей командой кости дробили?

– Нет, только децим.

Сержант плюнул в сторону, будто в рот ему попала муха.

– А остальные-то что же? Болевых приемов на нетопыре не отрабатывали?

– Остальные пока нет, – ответил Арвид. – У него еще крылья не срослись.

– Вон что… Стало быть, мы его бескрылого теперь наверняка возьмем? Загоним, как зайца в поле, и обратно в яму под решетку, а?

– Децим Беляш… – начал было Арвид, но сержант оборвал его:

– Ты мне на децима не кивай! У тебя самого головенка-то есть на плечах? Вот и доложи, как сам думаешь: поймаем или нет. Ну?

Арвид молчал. Может быть, впервые в жизни он не знал, что отвечать на простой, привычный, просто-таки любимый им вопрос: сможешь? Сумеешь?

«Да, я сумею, да, я допрыгну, да я пройду где угодно», – отвечал он, обычно не задумываясь, и тут же доказывал это всем и самому себе. Он старался быть первым, быть лучшим, он стремился опередить остальных, и это ему почти всегда удавалось. И вот сейчас… Странное положение! Что значит теперь быть первым? Быстрее всех гоняться за искалеченным нетопырем? И что значит быть лучшим? Точно и без рассуждений выполнять приказы?

Нет, не то. Выполнять приказы – это как раз самое простое. Выполняющему приказ не о чем беспокоиться, все решено, все продумано другим, и он ни за что не отвечает. Гораздо труднее думать самому. Самому решать, что хорошо, что плохо, и ответственность за свои решения брать на себя. А если совесть требует взломать решетку и выпустить нетопыря? Это ведь тоже приказ. Только не каждому дано его услышать…

Жвалень бежал рядом с Арвидом, коротко на него поглядывая, и, казалось, понимая, что творится в его душе.

– Вот что парень, – сказал он наконец, – бегун ты, я вижу хороший, несешься, как молодой коняк… Потаскай-ка вот эту штуку.

Жвалень отстегнул ремень на плече и протянул Арвиду короткий широкоствольный автомат.

– Разгрузи-ка немного начальника, а то, понимаешь, хитрые вы. Один сержант на две децимы оружие тащит… Да смотри, не балуй, и главное – не трогай предохранитель. Затвор, имей в виду, взведен.

Арвид принял автомат, недоумевая, зачем это сержанту понадобилось взводить затвор. Фронтовая, наверное, привычка.

Отряд, между тем, приближался к подножию холмов. Ветер совсем утих, и из густой травы вокруг неслось пронзительное стрекотание ночных насекомых. Стали видны редкими купами разбросанные по склонам деревья. Край неба на севере начинал отчетливо бледнеть.

Арвид огляделся вокруг и поморщился.

«Чертов нетопырь, – подумал он вдруг. – Не мог выбраться из лагеря незаметно!»

Вдали тяжело проревел боевой рог, и сейчас же среди деревьев небольшой рощицы вспыхнули и заметались желтые огни фонарей.

«Это Беляш! Кажется, нашли», – Арвид почувствовал, что задыхается, и остановился, отирая рукавом пот со лба. Все. Нашли. Что же теперь будет?

До этого момента он еще надеялся, что как-нибудь обойдется, что проклятый нетопырь исчезнет, провалится сквозь землю, и он никогда его больше не увидит. Но рог протрубил – значит, беглец обнаружен.

– Стой! – крикнул Жвалень. – Фонари включить! Направление – на огни. Цепью – марш! Смотреть под ноги!

Две децимы, быстро разворачиваясь в цепь, отсекли рощицу от холмов и двинулись навстречу курсантам Беляша. Жвалень с Арвидом шагали в середине цепи. Оба пристально вглядывались в чащу, стараясь понять, что там происходит.

В общем шуме выделялся визгливый голос Беляша:

– Здесь же он промелькнул! Прочесать заросли! Ну, чего смотрите? Исцарапаться боитесь? Лезьте, вам говорят, головы поотшибаю!

Крайние кусты вдруг затрещали, раздвинулись, и на опушку выбрался сам децим. Увидев приближающееся подкрепление, он отыскал глазами сержанта и поспешил навстречу.

– Ага, в самое время подоспели! – Беляш небрежно козырнул Жвальню, – Децим Беляш, спешу доложить!

– Что тут у вас? Поймали?

– Не извольте беспокоиться, тут он. Прикажите вашим людям оцепить рощицу, и через пять минут я вам его такого представлю, хоть на стол подавай. С хреном. Но живьем, исключительно живьем! Так просто помереть я ему не дам…

Жвалень распорядился окружить рощу и велел дециму показать, как идут поиски.

– Иди и ты с нами, – кивнул он Арвиду. – Может, пригодишься.

Пробравшись сквозь кусты, они оказались среди деревьев. Там и сям на гладких стволах вспыхивали отраженные лучи фонарей.

– Да ветки-то, ветки подымайте! – гаркнул Беляш. – Эй, кто там? Чего мечешься? А ну, стой!

Он осветил кусты впереди, и Арвид увидел Выдергу. Тот стоял перед стеной зарослей, растерянно жмурясь на свет.

– Спешу доложить, господин децим, – выдавил он, – здесь никого нет.

– Никого нет?! – вскипел Беляш, – Да откуда тебе-то знать? Где твой фонарь, ублюдок?

– Сломался, – буркнул Выдерга.

– Ах, сломался! Какая неудача! А ну, дай его сюда!

Выдерга помялся, исподлобья поглядывая на децима, и нехотя протянул ему фонарь.

– А это что такое? – Беляш схватил его за руку и рывком подтащил к себе. Ниже локтя рука была испачкана в крови. Лицо Выдерги побелело от страха.

– Это так, – пролепетал он, испуганно косясь на сержанта, – в кустах… оцарапал…

– Врешь, заморыш! Кому ты врешь-то? Где ты тут царапины видишь? Не царапины это, нет, это зубки! Знаешь, чьи зубки? Знаешь, заморыш! – он наотмашь ударил Выдергу по лицу. – Вот кто зверя испустил! Вот он, враг-то? А ну покажи, что ты там прячешь в кустах? Эй, Хруст, сюда! На цепь этого!

Беляш оттолкнул Выдергу и, наклонившись, осветил темный проем, ведущий в глубь зарослей кустарника. И сейчас же что-то запищало, зашевелилось там, шурша листьями. Нетопырь. Судорожно ворочаясь, он подбирал под себя черные полотнища крыльев, словно старался укутаться в них, спрятаться от колющих лучей света.

– Вот ты где, голубчик! – радостно пропел децим. – Ну, погоди. Сейчас.

Он вытащил из-за пояса перчатки, обшитые металлическими пластинками, и стал неторопливо натягивать их на руки.

Сердце Арвида тоскливо сжалось.

Эх, Выдерга, Выдерга! Ничего-то ты не добился! Хотел облегчить страдания и нетопырю, и себе, а вышло еще хуже. Снова начинается этот кошмар! И уж теперь-то никому из нас не отвертеться…

Он медленно опустил фонарь и вдруг ощутил под рукой холодный металл. Автомат! Пальцы сами собой потянулись к предохранителю.

Беляш надел перчатки и уже хотел было нырнуть в проем, как вдруг огненная струя ударила туда, в темноту, срезая ветки, вспарывая тяжелую сочную листву и впиваясь в черное тело, распластанное на земле.

Децим отскочил в сторону и плюхнулся на землю. Он что-то кричал, но Арвид не обращал на него внимания. Трясущийся в его руках автомат изрыгал все новые потоки огня, и Арвиду хотелось только, чтобы быстрее, как можно быстрее оборвалась нить жизни несчастного крылатого существа.

Он выпустил всю обойму. Когда автомат захлебнулся, щелкнув вхолостую затвором, наступила долгая, неестественно глубокая тишина. Беляш, с опаской поглядывая на Арвида, выбирался из травы. Выдерга неподвижно сидел на земле, устремив в черноту проема застывший взгляд.

– Я бы его спрятал, – сказал он вдруг со спокойствием, в котором чувствовалась смертельная усталость, – если бы он, дурак, не кусался…

Жвалень подошел к Арвиду и, укоризненно качая головой, забрал у него автомат.

– Что ж ты, парень? Говорил ведь я тебе – не трогай предохранитель. Лезешь пальцами куда попало, а в результате – случайная очередь. Так ведь можно и в человека нечаянно попасть!

Беляш, наконец, поднялся на ноги и, увидев, что Арвид больше не вооружен, решился подойти поближе.

– То есть как это – нечаянно? – просипел он, выпучив глаза на сержанта. – Какая такая случайная очередь? Всю обойму высадил! Это ведь бунт! Предательский сговор! Я их обоих на цепь, а завтра на рапорт и к экзекутору! Запороть мерзавцев!

Жвалень кивнул.

– Верное решение, децим. Даже жалко, ей-богу, что не удастся его выполнить. Завтра утром оба эти красавца убывают для дальнейшего прохождения службы в боевых частях. Я беру их в свою команду. Пускай пороху понюхают!

И он положил руку на плечо Арвиду.

Только что перечел свою первую запись о Черном метеорите. Боюсь, что человек посторонний, попади к нему моя записная книжка, ничего в ней не поймет или примет мои размышления за досужие фантазии. Надо признаться, я и правда дал волю воображению, ведь на самом деле у меня нет никаких достоверных сведений относительно происхождения Метеорита. И, однако, факт остается фактом – в нем заключена сила, проявления которой свидетельствуют об искусственной природе этого камня. Как иначе объяснить…

Но по порядку.

Не помню точно, когда я впервые заинтересовался Метеоритом. Сейчас мне иногда кажется, что с первого посещения музея, с первого взгляда на черную продолговатую глыбу я почувствовал в ней что-то необыкновенное. Однако в то время меня, пожалуй, больше волновала университетская курсовая работа и необходимые для ее выполнения документы из музейного архива.

В них-то я и обнаружил описание «камня железного, из сфер небесных обретающего быть». Это было донесение доверенного лица ревельского коменданта поручика Трофимова, учинявшего в этих краях розыск беглых холопов, назначенных в солдаты. Судя по всему, донесение о небесном камне было отправлено в Ревель, но вернулось обратно с угловой карандашной резолюцией: «Пьян, как всегда. А вот какою отговоришься сказкою, когда потребую отчета в деньгах?»

Строгая резолюция не застала здесь Трофимова. Он уехал неизвестно куда, не оставив никакого следа в архиве местного музея. Донесение же сохранилось, и из него можно узнать следующее: падение Метеорита в ночь на 27 июня 1753 года наблюдал сам Трофимов и неизвестно для какой надобности путешествующий при нем инок Псковского монастыря отец Сильвестр.

Наутро поручик отправился к месту падения Метеорита «с тремя солдатами, двумя мужиками чухонскими да телегою» и вывез из темьяновских болот черную продолговатую глыбу, называемую им «камнем небесным». В донесении подробно не указано, где и при каких обстоятельствах она была обнаружена. Трофимов упоминает об этом лишь вскользь и сейчас же переходит к описанию событий, последовавших за тем, как «камень небесный» был доставлен в село и «в камору при означенном трактире лежать определен».

А дальше случилось вот что:

«Ввечеру отец Сильвестр, за трапезою преизрядно осердясь и не признамши сей доставленный куншт за камень небесный, но напротив того – поносил его как отверзание сатанинское, а то – дьявольское обольщение христианам на поклонение идольное сему истукану, то и направился смиренный инок с крепкою молитвою во камору, дабы прилежно испытать оный куншт крестным знамением, чему я по богобоязни моей отнюдь не препятствовал.

Однако, вошед в камору, отцом Сильвестром возносимое моление прекратилось, и после того изрядное время назад он не возвращался, на зов мой не откликался и на стук в дверь, мною произведенный, не откликался ж. Вошед вслед за тем в камору, я нашел ее пустой и, учинив даже розыск по всему трактиру, отца Сильвестра не сыскал. Камень же небесный в продолжение того на прежнем месте быть обретался».

По-видимому, нужно отдать должное храбрости поручика Трофимова. Другой на его месте черт знает чего натворил бы со страху, а он лишь повесил на дверь каморы замок и продолжал спокойно жить в трактире. Но чудеса на этом не кончились.

«Через два дни, ввечеру же, нарочито громкий стук из каморы мною был слышан, при том же гласом отца Сильвестра возглашаемые побуждения отпереть дверь, иные даже вовсе монашескому сану не приличествующие».

Конечно, Трофимов испугался, но, пересилив страх, все же отпер дверь. Перед ним предстал всклокоченный, оборванный, обгорелый, точно в геенне огненной побывавший отец Сильвестр.

Не отвечая ни на какие вопросы, «смиренный инок» выскочил на улицу и, дрожа в истерике, призвал народ сжечь нечестивый трактир вместе с сатанинским камнем. Поручик попытался было успокоить разбушевавшегося монаха, но был тут же, па улице, предан анафеме принародно. Когда же солдаты по приказу Трофимова помешали отцу Сильвестру поджечь трактир, тот разразился речью, которую можно квалифицировать лишь как подстрекательство к мятежу.

Тут уж поручику стало не до Метеорита. С трудом усмирив перепуганных мужиков, он собрал солдат и силой увез из деревни пылающего праведным гневом отца Сильвестра.

«Камень небесный» пришлось кое-как припрятать в каком-то погребе, взять его в телегу было решительно невозможно.

Донесение, отправленное поручиком Трофимовым ревельскому коменданту, послужило скорее во вред, чем на пользу дальнейшей судьбе Метеорита. Когда много лет спустя черный камень отыскался снова, никаких доказательств его космического происхождения не существовало, донесение же неизменно производило на серьезных людей самое неблагоприятное впечатление.

Единственным энтузиастом оказался нынешний директор краеведческого музея. Он никогда не сомневался, что черный камень является именно метеоритом, и даже отвел ему почетное место в зале, предназначенном для демонстрации достижений города в освоении космического пространства, если тиковые будут когда-нибудь иметь место. О документе, однако он предпочитал много не распространяться.

Что же касается лично меня, то здесь, вероятно, проявилась моя давняя страсть к таинственным событиям, корни которых уходят в глубь веков, во всяком случае, история Черного Метеорита меня сразу заинтересовала. Впрочем, определенную роль Могли сыграть и обстоятельства моего первого знакомства с документом.

Было это не так давно, я отлично помню каждую мелочь, но события последнего времени принимают такой оборот, что, думаю, будет не лишним все записать. Вполне возможно, что мне не представится возможность рассказать об этом самому.

В тот вечер я засиделся в архиве музея допоздна. Сроки сдачи курсовой работы ощутимо поджимали, поневоле приходилось прихватывать и ночи. Сторож, выпив со мной чаю и узнав, что домой я пока не собираюсь, ушел к себе. Часы на стене пробили полночь.

Со вздохом я принялся за очередную папку, и тут-то в руках у меня оказалось донесение поручика Трофимова. Я перечитал его несколько раз и глубоко задумался.

Так вот какова судьба Черного Метеорита! Мне, конечно, хорошо знаком был этот камень – единственный экспонат звездного зала, много раз я проходил мимо него, торопясь попасть в исторический отдел музея, и не подозревал, что по древности и богатству собственной истории Метеорит не уступит ни одной из хранящихся здесь редкостей. Вдобавок, с ним связана какая-то тайна, не раскрытая до сих пор, и кто знает, может быть, раскрытие ее зависит от…

Я вскочил. Мне вдруг захотелось еще раз, прямо сейчас, увидеть Метеорит, дотронуться до него, разглядеть как следует. Прихватив с собой документы, я вышел из комнаты, поднялся по широкой парадной лестнице на второй этаж и через пустынную анфиладу музейных помещений направился к звездному залу.

Разнообразные экспонаты причудливыми растениями обступили проход. Здесь было бы совсем темно, если бы не лунный свет, слабо мерцающий на бронзовых украшениях и хрустальных гранях. Поневоле становилось жутковато. Вспомнилось почему-то, что отец Сильвестр, оставшись один на один с Метеоритом, исчез и двое суток плутал неизвестно где. Выдумка, конечно. Но что-то все-таки тогда произошло…

Откуда-то издалека вдруг послышались голоса. Я насторожился. Да-да, это впереди! Голоса доносились как раз оттуда, где был звездный зал. Кто бы там мог быть в такое время?

Я двинулся дальше, стараясь ступать бесшумно, миновал богатую экспозицию средневекового оружия и доспехов, осторожно повернул ручку, приоткрыл слегка дверь, ведущую в звездный зал, да так и и замер на пороге с раскрытым ртом.

В пространстве посреди зала, без видимой опоры, словно существующее само по себе, трепетало пламя свечи. Ни один отблеск его не виден был ни на стенах, ни на полу комнаты, оно ничего не освещало, кроме двух человеческих фигур, стоящих по обе стороны от огня.

Один из этих людей, плечистый усач в парике и узком военном кафтане, пытался втолковать что-то другому – черному с головы до ног краснолицему монаху со всклокоченной бородой и бешено вращающимися глазами.

– Да уразумей же слова мои, – говорил усач. – На сей случай указ есть! И указу тому в сообразности должно камень небесный препроводить в Петербург, в Академию!

– Отойди от него, Сатана! – взвизгнул вдруг чёрный. Он, казалось, не слушает вовсе того, что ему говорят. Глядя мимо усатого, он то принимался бормотать что-то неразборчивое, то вдруг вскрикивал и заслонялся рукою от видимых ему одному ужасов.

– Слышу! Слышу и плач, и скрежет зубавный… Не дам! Не пущу в мир искушение дьявольское! Аз, грешный, един из смертных узрел геенну огненную и жив остался. Се – промысел Божий! Се жребий мой – камень сатанинский изничтожить и тем душу перед Богом очистить! И кто сему промыслу Божию мешает, тот враг Христовой веры. Анафема ему.

– Да постой ты! – поморщился усатый, пытаясь взять монаха за локоть, но тот отстранился и неожиданным басом протяжно загудел:

– Ивашке Трофимову – отступнику богомерзкому – ана-а-фема!

Створки двери вдруг заскрипели у меня под рукой, и оба человека сейчас же повернули головы в мою сторону.

На лице поручика Трофимова (я сразу понял, что это он) отразилось удивление. Он хотел было что-то сказать, но тут отец Сильвестр, вмиг побелевший от ужаса, в каком-то жутком ликовании возопил:

– Вот он! Вот он, из каморы показался, Сатана! Нет спасения! И ад следует за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли, умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными… Изыди!

Подняв руки над головою, он вдруг бросился на меня с безумными глазами. Нервы мои не выдержали, я быстро нащупал выключатель и зажег свет. Сейчас же обе фигуры растаяли без следа…