– Смотри! – Коля Астахов протянул Федору желтый «офисный» конверт.

Это была та фотография. Вещдок. Федор принялся молча ее рассматривать. Ния вполоборота, знакомая прическа, ворот норковой шубки, серебристо-голубой шарф, крошечные жемчужные сережки; мужчина… Слава Тюрин, вспомнил Федор. Мужчина обнимает ее за плечи, они целуются… то есть, похоже, что целуются. Что значит, похоже? Поза недвусмысленная, все предельно четко и ясно. Хорошо хоть, не в постели. А с другой стороны, какая разница? По смыслу никакой, по силе удара – большая.

Федор сунул фотографию обратно в конверт, подтолкнул к капитану. Капитан поднял руки, как будто сдавался.

– Это тебе на память, философ. От меня. Для домашнего архива и философского осмысления жизни. Помни мою доброту.

Савелий Зотов переводил озабоченный взгляд с одного на другого. Ему было жаль Федора, он бы с удовольствием его утешил и пообещал, что все будет хорошо. И вообще, жизнь состоит из полос – полоса черная, полоса белая… Возможно, посоветовал бы что-нибудь из своего богатого книжного опыта. Но Федор его советов не спрашивал и подставленной жилетки не замечал.

Фотографию Савелий уже видел, так как пришел раньше Федора, комментарии капитана выслушал и попросил быть толерантнее, так как Федор переживает сложное время. На что капитан издевательски заявил, что в данном конкретном случае нужны не розовые слюни, а, наоборот, жесткий разбор полетов и оценка близких друзей во избежание рецидива. А то я не вижу, что он сам не свой, сказал капитан. От дамочки этой надо держаться подальше, так как неизвестно, что она еще выкинет. Из-за нее погиб любовник, а муж сядет всерьез и надолго. А все потому, что она не работала, заключил Коля. Сидящая дома баба до добра не доведет.

– Моя Зося тоже не работает, – заметил Савелий.

– У твоей Зоси двое мелких на руках, сильно по свиданкам не разбежишься. А вот интересно, Савелий, чисто гипотетически, как говорит философ, если бы ты получил такую фотку, в смысле, фотку твоей Зоси и хахаля, что бы ты сделал? Чисто ради любопытства.

Савелий задумался. Капитан смотрел испытующе.

– Сказать? – спросил он после продолжительного молчания.

Савелий поднял на него настороженный взгляд.

– Ты бы промолчал, Савелий. Ты бы сделал вид, что ничего не было. Ты бы во всем винил себя – мало внимания, мало подарков, не то сказал, не то сделал, не так посмотрел. И вообще, спасибо за то, что она есть, и если ей хочется немного развлечься, пусть, я не против!

– А что сделал бы ты? – спросил Савелий.

– Убил бы обоих! Собрал бы ее барахло, и вперед! А ему набил бы морду, – несколько непоследовательно сказал капитан. – Как говорила моя бабка, стрельнул бы, перезарядил и опять стрельнул, а не светил бы фонариком и спрашивал: «А кто тут есть, люди добрые?»

– Так говорила твоя бабка? – с сомнением спросил Савелий.

– Говорила не говорила, бабка или кто другой, без разницы, Савелий. Главное – идея. Понял?

– Я против драки, ты же знаешь, – сказал Савелий. – Если бы Зося встретила другого человека, я не стал бы мешать. Насильно мил не будешь.

– Ах, какие мы добренькие! А дети? Ты отдашь чужому хмырю своих парней? В смысле, Настю и Германа?

Вид у Савелия был такой растерянный, что капитан сжалился и сказал:

– Ладно, Савелий, не парься. Твоя Зося – бастион! Что называется, повезло. Если она устояла перед философом, будь спок, Савелий, тылы у тебя надежные. И детишки классные, завидую.

– Коля, я тут подумал… – Савелий запнулся.

– Ну! – подтолкнул капитан.

– Может, не нужно отдавать Федору фотографию?

– Ты так думаешь, Савелий? Пощадить его чувства? Ему и так, бедняжке, трудно? А вот не дождетесь! – Капитан хлопнул ладонью по столу. – Ему не сиропчик нужен, Савелий, а слабительное, понятно? Как отвлекающий маневр. Чтобы просвистело от души, и вся любовь. А кто даст ему это слабительное, как не верные друзья? То-то и оно. А вообще, Савелий, он везунчик, твой Федор, по сравнению с жертвой. Ты хоть это понимаешь?

Савелий неуверенно кивнул…

…А потом пришел Федор Алексеев. Капитан был бодр и оптимистичен, что было ему несвойственно, так как он был по натуре скорее пессимист, чем оптимист. Видимо, драйва ему добавляло чувство, что он спасает друга от неминуемой гибели, для пользы дела промывая ему мозги. Савелий был грустен; Федор – молчалив и неразговорчив. Капитан очень старался, он вспоминал смешные случаи из криминальной практики, произносил витиеватые тосты с подтекстом насчет того, что не надо терять голову, а наоборот, включать мозги. Разговорил Савелия на тему о том, что такое женщина-вамп и чем она отличается от нормальных особей. Савелий добросовестно объяснял, что она, во-первых, сексапильна, во-вторых, умеет манипулировать мужчинами…

– Во-во, – одобрительно подхватывал капитан, поднимая палец, – манипулировать!

– Необязательно красива, – продолжал увлекшийся Савелий. – Но обладает определенным шармом.

– Ага, не дура и себе на уме!

– Умна, начитанна, образованна…

– На хрен? – вопрошал капитан. – Начитанна? Ты с ней книги собираешься читать или что?

– Мне лично нравятся начитанные женщины, – сказал Савелий.

– Ну, понятное дело. А нашему философу нравятся… А вот интересно, какие ему нравятся женщины? Федор!

Не дождавшись ответа, капитан сказал:

– Упаси боже от начитанных! Нет, если библиотекарша, то нормально, пусть, ей по должности положено. Тем более они почти все не замужем. А вот почему, вопрос. Савелий!

– Я встречал однажды замужнюю библиотекаршу, – заметил Савелий.

– Это исключение из правил. А не замужем они потому, что живут в своих книжках. Вот, например, моя Ирка, ничего кроме журналов с рекламой не читает и смотрит только сериалы, зато я ее насквозь вижу! Правда, не всегда, – прибавил он, подумав. – А была бы вамп, хрен бы узнал, что задумала. А библиотекарша все время сравнивает тебя с каким-нибудь Атосом-Портосом или Зорро, а ты, ежу понятно, рылом не вышел. Хотя сама тоже не принцесса на горошине. Бабы-философы мне еще не попадались, это к Федору.

Федор снова пропустил возможность ответить и промолчал. Савелий и капитан переглянулись. Попытки капитана разбить каменное молчание Федора вяли на корню.

– За что пьем? – Капитан предпринял еще одну попытку.

– За дружбу! – поспешил Савелий.

Капитан фыркнул. Они выпили, но без настроения – драйва не чувствовалось. Федор и Савелий сидели как на похоронах; капитан, как уже было замечено выше, старался за троих, но втуне. Митрич поглядывал издалека, теряясь в догадках, в чем дело и кто умер.

Вечер вял на корню и никакого удовольствия собравшимся не доставлял. Даже Митрич, который не выдержал и подошел с подарком – бутылкой хорошего коньяку, не спас положения. Они, конечно, подарок приняли и выпили, но без всякого удовольствия…

…Федор Алексеев вернулся домой пешком. Ему нравилось ходить пешком, особенно когда настроение падало ниже нуля, а последнее время его настроение упорно стремилось вниз. Плюс состояние подвешенности и неопределенности. Серая полоса. Не черная, а серая, что еще хуже. Черная заставляет действовать, а серая надолго портит настроение и вгоняет в депрессию. Погода к вечеру определилась тихая и нехолодная; по обочинам тротуара тянулись невысокие снежные сугробы, голубые в свете фонарей; изредка пролетали невесомые снежинки. Воздух был сладок и свеж, дышалось легко.

Из-за угла дома навстречу Федору шагнула невысокая фигурка, и он от неожиданности отпрянул. Это была Ния.

– Ты? Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто жду, думала, ты уже не придешь. Добрый вечер!

– Замерзла?

– Превратилась в сосульку! Выпила весь кофе в твоем магазинчике, а тебя нет и нет. Поздно гуляете, господин профессор.

Она пыталась шутить, но Федор видел, как ей плохо. Он вдруг вспомнил, как в «его» магазинчике, где всегда можно было купить свежий хлеб, молоко и масло, капризная клиентка кричала на обидевшую ее продавщицу: «А вы не хорохорьтесь! Не хорохорьтесь! Будет и на вас управа!» Он подумал, что Ния «хорохорится», пытается держать марку, и сердце его тоскливо сжалось – он понимал, что защитить ее он не в состоянии. Выслушать, пожалеть – да! Помочь? Как? Сейчас она была для него не бывшей любимой, а просто старой доброй знакомой, к которой он не чувствовал ничего. Или… если быть честным, почти ничего, кроме жалости.

Она словно почувствовала его колебания.

– Я бродила по магазинам, а потом подумала, что можно зайти к тебе… на пару минут, а окна не светятся, ну я и… – Тон у нее был виноватый.

– Пошли! – Федор взял ее за руку. Рука была ледяной. – Ты почему без перчаток?

– Забыла где-то… Ты не сердишься?

Федор не ответил, только сжал ее руку.

…Он снял с нее сапоги, растер руками замерзшие ступни; достал из-под вешалки «гостевые тапочки» с помпонами, подаренные Савелием.

– Что случилось? – снова спросил, усаживая ее на диван.

– Ничего. Сегодня пыталась увидеться с Володей, он опять отказался. Рыдаев говорит, он в порядке, и взял деньги на текущие расходы, говорит, нужно простимулировать кое-кого. Чаем угостишь? Холодрыга страшная! Можно на кухне. Я принесла печенье, у тебя же никогда ничего нет.

– Не ожидал гостей. У меня есть картошка. Хочешь жареной картошки?

Ния рассмеялась.

– Я не ем жареной картошки.

Федор щелкнул кнопкой электрочайника, достал чашки, насыпал заварки. Спросил между делом:

– Как Настя?

– Нормально. – Ния почувствовала скрытый подтекст в его вопросе. – Знаешь, мы были очень близки в молодости, менялись платьями и косметикой, все время хихикали, глупые, легкомысленные девчонки… Она ни капельки не изменилась! Иногда мне кажется, она на все способна, тормоза отсутствуют начисто. А когда выпьет, вообще несет что попало. А ее словечки… – Ния рассмеялась.

– Зачем она тебе?

– Больше никого нет, Федя. Оказалось, я совершенно одна, и город вокруг чужой. – В ее словах Федору почудился упрек. – А потом… я не ожидала, что моя шутка… я пошутила, сказала, переезжай ко мне, вдвоем веселее. Она и переехала, в тот же день. Я остолбенела, когда увидела ее на пороге с чемоданом, а потом подумала, пусть, не выгонять же. Мне нужны союзники, хоть поговорить есть с кем, а то слоняешься из угла в угол, места себе не находишь. Тем более Лина Тюрина не оставляет меня в покое, дежурит в машине около дома, следит, вот и тогда… А Настя порвет ее в случае чего, ты же сам видел. Думала, она на пару дней, оказалось, навсегда. Ты извини меня за ту сцену. Я думала, она меня убьет. И пожаловаться некому, сама виновата. Рыдаев сказал, можно написать заявление в полицию, но… стыдно. Кругом виновата. Не знаю, как с этим жить! Как только все закончится… неважно, как, я уеду. Куда угодно! Здесь я не останусь. Не нужно было возвращаться… Тем более мы, наверное, разведемся. Володя никогда меня не простит. Я иду по улице и боюсь наткнуться на знакомых, и в то же время прекрасно понимаю, что знакомых у меня нет, что здесь меня никто не знает, что никому до меня нет дела. Все время думаю, хорошо, что родители не дожили… бабушка! Она осуждала меня за Володю, ты всегда ей нравился. Бабушка была правильным человеком. Сейчас я не понимаю, как могла быть такой… такой беспросветной дурой! За все нужно платить… рано или поздно. Пришла моя очередь платить. И со Славой не нужно было встречаться… Знаешь, есть глупости, которые остаются безнаказанными, это как кому повезет, но часто приходится платить, и счет очень высок. Слишком высок за глупость и недомыслие, и ничего уже нельзя ни исправить, ни отмотать назад…

Она говорила ровным, монотонным, слегка сонным голосом, без заминок и пауз, уставясь взглядом в стол, и Федор понял, что она повторяет то, о чем думает постоянно, и глупая крикливая Настя хоть какое-то развлечение, живая душа рядом, соломинка, за которую она цепляется, и пользы от нее все-таки больше, чем вреда. Ния ей доверяет, они знакомы вечность, они были близки когда-то. Все лучше, чем ничего.

– Твой чай, – он придвинул ей чашку.

– Горячий! – Она обхватила чашку ладонями и тут же отдернула. – Пусть остынет. Ты не сердишься, что я без приглашения?

И снова в ее тоне ему почудился упрек: ты меня не зовешь, и я пришла незваной; ты не сердишься?

– Ты правильно сделала. – Он хотел добавить: «Куда же тебе еще идти?», но промолчал.

– Что мне делать, Федя?

Она уже спрашивала об этом, и он лепетал что-то о том, что время лучший врач, все проходит, жизнь продолжается… хотя вряд ли верил в то, что говорил. Утешения, эти социальные поглаживания, часто не имеют ничего общего с реальностью. Но, для того, чтобы вытащить человека из ямы, все средства хороши.

– Что случилось, то случилось. Сейчас ты все делаешь правильно. Адвокат, решение о разводе, даже то, что ты подумываешь об отъезде…

– Ты думаешь, мне нужно уехать? – Она смотрела ему в глаза.

– Я так не думаю, – сказал он против воли, чувствуя, как его затягивает в «болотный» омут ее глаз и ее проблем. – Тебя никто в городе не знает, у всех свои дела. Я хочу сказать, проблеме нужно дать отстояться. Возможно, через пару месяцев ты будешь думать иначе.

Он чувствовал, его слова – не то, чего она ожидает, что они банальны и не имеют особого смысла, но что еще он мог сказать? Признаться в любви? Предложить дружбу навеки? Подставить плечо? Он не был уверен, что ей это нужно. Сейчас – возможно, сейчас ей больно и страшно, а потом? Она с трудом находит общий язык с подругой детства, дорожки их разбежались. Дорожки «старых» Федора и Нии тоже разбежались… скорее всего. Отболело, отстрадалось… стоит ли ворошить? Он пришел к ней поддержать, она пришла… а зачем, собственно, она пришла? Что ей нужно? Участия? Для этого у нее есть Настя. Зачем она здесь? Он понимал, что обманывает себя, он прекрасно знал, зачем она здесь.

Ния вдруг поднялась с табурета, подошла к Федору, прижалась, уткнулась лицом ему в шею…