– Агничка, ты чего такая квелая? Тут классная жрачка! Правда, дерут тоже прилично, но мы девушки богатые, нам пофиг! Если бы ты знала, как я хочу смыться из нашей дыры, надоело все до чертиков! Эти морды, жлобье, грязь! Хочу в Европу! В Рим или Париж… Всю жизнь мечтала! Накупить шмоток, пробежаться по ихним кабакам, и на пляж! В эту… Ривьеру! Там такие мужики! Я в кино видела – обходительные, денежные, шикарно одеты… ручки целуют! Не то что наше быдло. И наших женщин любят. У меня соседка вышла замуж за финна, дура-дурой и уродка! А он ничего, и не бедный, правда, прижимистый. Родила двоих пацанов, все чин-чинарем. Бьет его по морде, а он плачет, представляешь? Капец! – Настя хохочет.

Девушки сидели в очаровательном итальянском ресторанчике под названием «Неаполь», дожидались заказа – пасту с лососем. Цены здесь действительно кусались, но еда была вкусной. На стеклянной будке посреди зала висел плакатик: «Мастер-пицца», а внутри орудовал деревянной лопатой молодой тощий парень в тельняшке, с красным шейным платком, в белом фартуке и пышном белом берете. Над плитой громадной пастью нависало жерло вытяжки. Парень забрасывал сырую пиццу в духовой шкаф и сосредоточенно замирал на несколько минут. На верхней губе его были нарисованы черным карандашом пижонские усики.

Им принесли легкое белое вино. Ния была задумчива, молчала; Настя стреляла глазами и болтала за двоих. Над верхней губой у нее тоже были нарисованы усы – тоненькие усики с залихватски закрученными кончиками, – в «Неаполе» был «усатый вторник», смешная завлекалочка, дававшая клиенту минус тридцать процентов со счета. Официантка – молоденькая девушка в тельняшке с желтым шейным платком и коротенькой юбке, – принесла черный косметический карандаш, и Настя, смотрясь в зеркальце и хихикая, нарисовала себе усы. Послюнив карандаш, она украсила также и Нию, несмотря на протесты.

– Ты чего, подруга! Сэкономим бабки! Смотри, как прикольно!

Усики Нии получились мелкими, какими-то выморочными, словно их пытались повыдергать, да остановились на полпути.

– Супер! – обрадовалась Настя. – Тебе идет! Не вздумай! – закричала она, видя, что Ния потянулась за салфеткой. – Честное слово, класс!

Как ни странно, усики ей шли – она, казалось, превратилась в хорошенького юношу. Была она по своему обыкновению одета творчески, с огоньком. Канареечно-желтый велюровый жакет, синяя юбка до пупа и ботфорты с золотыми цепями; обилие бижутерии. Молчаливая Ния в черном, с ниткой мелкого розоватого жемчуга рядом с ней выглядела бледно и неброско.

– За тебя! – Настя отпила из бокала. – Ничего, только кисловатое. Я люблю сладкое. За успех! За Европу! Ох, Агничка, и дадим мы копоти Европе! Только бы попасть туда! Господи, Агничка, как я хочу свалить из этой проклятой дыры!

Ния молчала. Она была так погружена в свои мысли, что почти не слышала ничего из болтовни Насти и не испытывала обычной неловкости за крикливую подружку.

– Девчонки, привет! – Высокий парень остановился у их столика. – Гуляем?

– Генчик! – взвизгнула Настя. – Привет, родной! Ты откуда? Вернулся?

– Вернулся. А ты все цветешь, красавица. Познакомь с подружкой. – Парень скользнул оценивающим взглядом по Ние. Высокий, накачанный, хорошо одетый, он был красив той бессовестной и нахальной красотой, которая нравится небедным женщинам бальзаковского возраста. Длинные волосы, легкая небритость, внимательные темные глаза, серьга в левом ухе; ухмылка баловня судьбы.

– Агния, моя школьная подруга. Гена, мой старый знакомый, – представила их Настя. Она была пьяна, сияла глазами и поминутно хихикала.

– Агния? Красиво. А я Геннадий. – Он шутливо щелкнул каблуками и отдал честь. – Прошу любить и жаловать. А усы вам идут, девчонки, честное слово!

Схватив парня за руку, Настя заставила его сесть на свободный стул. Хихикнула:

– Не идут, а едут! Ты один?

– Один, по делу. Зашел повидаться с дружбаном, он тут в барменах ишачит. А вы чего? Что гуляем?

– Отъезд в Европу! – снова хихикнула Настя.

– В Европу? А баблосы откуда? Разбогатели?

– Разбогатели! У Нии муж олигарх, понял? Я теперь у нее живу.

– Олигарх? – Парень ухмыльнулся, разглядывая Нию. – Вам телохранитель не нужен? Я как раз временно свободен.

– Временно на свободе! – сострила Настя. – Сейчас я тебе усы намалюю! Сиди смирно!

Схватив парня за плечо левой рукой для устойчивости, Настя принялась правой рисовать усики на его верхней губе. Парень ухмылялся кривовато, не сводя внимательного взгляда с Нии. Ния отвела глаза. Геннадий ей не понравился, слишком бойкий, знает она таких, помнит со времен юности. А Настя дура… дурища! Какого черта вцепилась, шел мимо и шел бы себе. Ния вспомнила удивление Федора при виде Насти, его сдержанность, молчание, то, как он не поднимал глаз от тарелки, и ей вдруг стало казаться, что на лице его была написана брезгливость. Не нужно было звать Настю, подумала она уже не в первый раз. Их дорожки давно разошлись, Настя осталась где-то там, а она, Ния… А где же теперь она, Ния? Ния с Настей, бывшие подружки снова вместе, неразлей-вода…. Не хочется оставаться одной, страшно – где-то рядом ходит кругами Лина Тюрина, выслеживает ее, как зверя, и готова разорвать на куски. Да и вообще… Ния поежилась. Настя – боец, она сама кого хочешь разорвет на куски, с ней не так страшно. Ей бы болтать поменьше, хоть иногда закрывать рот… Все проходит, подумала Ния. Все в конце концов проходит. Время бежит быстро. Все пройдет. Настя ее раздражает, но деваться некуда. В Европу собралась… Ния усмехнулась. Размечталась подруга. Мечтать не вредно. Она встретилась взглядом с Геннадием и отвела взгляд. Тоже мне, провинциальный сердцеед. Бабушка называла таких фанфарон; Ния не понимала, а бабушка объясняла: пустой человек, никудышный, нестоящий. Фанфарон и есть. Или фуфлыга. Тоже красиво. Блатняцкий вид, блатняцкая речь. Ишь, как глазки строит, самец! Она не понимала, почему так взъелась на парня – ну, жлоб, ну, необразованный, ну, самоуверенный… В чем дело? Мало ли таких! Дураку ясно, что с Настей его связывает не просто уличное знакомство, а… Ния вдруг представила их обоих в постели и жарко вспыхнула скулами.

– За встречу! – Геннадий поднял бокал; глаза их снова встретились, и он подмигнул. И снова Ния поспешно увела взгляд.

– За встречу! – радостно закричала Настя. Она лихо опрокинула бокал, со стуком поставила на стол. Плечо ее касалось плеча парня, что не преминула заметить Ния. Настя вдруг запустила пальцы в его волосы; он все смотрел на Нию…

– Я пойду, – вдруг сказала Ния. – По-моему, я простыла, голова раскалывается.

Она потянулась за сумочкой, достала кошелек. У нее появилось желание приложить Настю и этого… Она небрежно бросила на стол несколько бумажек:

– Я думаю, этого хватит.

– Агничка, ты чего? – закричала Настя. – Останься! Так хорошо сидим!

– Забери! – приказал Геннадий. – Я угощаю, поняла?

Ния поднялась и, кивнув обоим, пошла к выходу.

– Усы забыла! – сказал ей вслед Геннадий, и Ния поспешно прикрыла рот рукой. Действительно, забыла. Чертов фанфарон! Настя рассмеялась ей вслед идиотским смехом, и Ния почувствовала прилив бешенства.

Она вышла из ресторанчика, все еще прикрываясь рукой, чувствуя их взгляды на спине как раз между лопатками – маленькое красное пятнышко. Оно пляшет, выбирая точку, а потом последует выстрел. Молниеносный, бесшумный, беспощадный, и жертва упадет. Заткнись, приказала Ния своему воображению и ступила в снежную метель. Тяжелая дверь неторопливо закрылась, отсекая ее от тепла и света ресторанчика и тех двоих, которые уже забыли о ней… скорее всего. Она представила, как Настины пальцы теребят его загривок, а его рука ложится на ее колено, и глаза в глаза… Заткнись! Она не понимала себя.

Ния привычно метнулась взглядом по улице – в одну сторону, в другую, опасаясь наткнуться на Лину, и махнула рукой, призывая такси. Шарахаться от собственной тени, похоже, становится привычкой. Господи, скорей бы убраться отсюда! И в который уже раз она подумала, что не нужно было приезжать сюда, этот чертов город всегда приносил ей неудачу. Промахнулась! Она снова промахнулась. Нет, возразила она, сейчас все будет иначе. Сейчас все будет совершенно иначе.

В машине она стерла носовым платком дурацкие усы и подумала, что похожа на шпиона или беглого каторжника: с фальшивыми усами, стреляющая взглядом по лицам прохожих, боящаяся получить по морде… Фи, как грубо! По физии, как говорил муж Володя. Физия – почти нежно. Бывший муж…

Она поймала в зеркальце взгляд водителя; на долгую секунду взгляды их сцепились, и Ния внутренне напряглась, ей показалось, что он знает о ней! Она отвела глаза и стала смотреть в окно. Погода… погодка разгулялась не на шутку, мело и свистело, и при этом была какая-то светлая ликующая радость вокруг, и солнце как серебряная монетка угадывалось где-то наверху, словно убеждая, что это ненадолго, понарошку, что ненастье пройдет и все снова будет хорошо.

…Ее дом, ее крепость… Декстер обрадовался, бросился навстречу, залаял звонко. Ния налила себе виски, которое терпеть не могла, упала на диван, пригубила, задерживая дыхание – уж очень противный запах! Декстер примостился рядом, прижался горячим боком к ее бедру. В доме стояла непривычная, неправдоподобная тишина; едва слышно с придыханием раскачивался маятник старинных часов, похожих на башню; на ковре лежали тусклые солнечные полосы. В доме их было только двое – Ния и ее маленькая собачка.

Она уснула на диване, опьянев от виски. Проснулась, когда было уже темно. Окна угадывались неясно – стояли длинными узкими колоннами, словно разделяли пространство, и казалось, что гостиная за ними продолжается куда-то в бесконечную даль; ненастье, как и было обещано, прекратилось, и ему на смену в природу снова пришли покой и умиротворение.

Ния на ощупь включила торшер у дивана и с удивлением почувствовала, что проголодалась.

Она открыла холодильник, рассматривая пластмассовые коробочки и баночки с пестрыми наклейками, свертки и бутылочки с разноцветными соусами – хозяйством занималась Настя; набросала в тарелку всего подряд: мяса, копченой рыбы, сыров, каких-то салатов, добавила пару кусков хлеба. Включила телевизор. Плеснула в стакан виски – гулять так гулять. Настя, видимо, не придет ночевать. Ну и прекрасно. Идите к черту, оба!

Засыпая на широкой супружеской постели, Ния сквозь некрепкий полупрозрачный еще сон услыхала звук отпираемой входной двери и голоса и поняла с каким-то чувством покорности и безнадежности, что Настя вернулась не одна, и она, Ния, почему-то знала, что подруга вернется не одна. Все время знала. Знала и… ждала.

Она так и не сумела уснуть, прислушиваясь к их голосам – визгливому частящему Насти и негромкому и неторопливому басу ее приятеля, – звяканью посуды, смеху, шагам, приглушенной музыке – они включили телевизор, и, похоже, чувствовали себя как дома. Ния лежала, теребя ушки сонного Декстера, задерживая дыхание, стремясь унять бешено бьющееся сердце. Больше всего ей хотелось вскочить с кровати, побежать вниз и заорать базарным голосом: «Пошли вон! Это мой дом! Вон отсюда!» Но она понимала, что никуда не побежит, а останется лежать, притворяясь, что спит, и будет прислушиваться к их голосам, наливаясь тревогой, тоской и дурными предчувствиями…