Всю ночь лило как из ведра – продолжался вселенский потоп. Всякая надежда на снег и мороз в новогоднюю ночь таяла на корню. На смену ночи пришло невразумительное мрачное утро. На центральной городской площади, пропадая верхушкой в тумане, тянулась ввысь мокрая елка; под ней печально поникли двухметровый Дед Мороз в линялом красном тулупе и маленькая заплаканная Снегурочка; кирпичная брусчатка, которой была вымощена площадь, блестела в потоках дождя.

Федор Алексеев без всякого удовольствия поприсутствовал на институтском новогоднем вечере – он был «дежурным по камбузу», а потому был обязан присутствовать и присматривать. Вечер получился так себе, видимо, сказывалась погода. Не было драйва и положительного настроя. А может, Федору на данном отрезке жизни везде была непогода. Он ожидал звонка от Нии; ему пришло в голову, что ожидание ее звонка становится привычкой. Мысль эта испортила ему настроение окончательно.

Савелий пригласил Федора встречать Новый год вместе. Будут Коля с Ирочкой, посулил. И Тюрина обещалась. Знаешь, сказал Савелий, она, по-моему, отмякла и успокоилась, даже в школу сходила, поговорила с учителями. В ней пробудился интерес к жизни, сказал Савелий. Он часто употреблял фразы из дамских романов, что являлось издержкой профессии; капитан Астахов только фыркал и иронически дергал бровью. А еще Тюрина попросила Зосю пройтись с ней по магазинам, хочет прикупить одежды. У Зоси прекрасный вкус, она несколько лет работала в местном Доме моделей. Придешь? – спросил Савелий. Ирочка и Зося наготовят всяких вкусных вещей, соблазнял он. Между прочим, Ирочка приходит к Зосе учиться кулинарии – Зося прекрасный кулинар. Просто спец. Коля очень доволен. Говорит, что она картошки нормально не сварит… Не понимаю, добавил Савелий после паузы, картошку даже моя Настенька сварит. Капитановы сарказмы он зачастую понимал буквально.

Федор промямлил, что пока не знает, работы невпроворот, нужно проверить, подготовить, проанализировать… то-се. Но ведь Новый год, возразил Савелий. Или ты с… ней? Я перезвоню, пообещал Федор и отключился. Называется, удрал.

Безо всякого удовольствия побродил он по залу и коридорам альма-матер, убедился, что, несмотря на столпотворение и гам, как на птичьем базаре, плюс дикая музыка, на вверенной ему территории все путем, и около полуночи с облегчением вместе с последним студиозусом оставил пределы учебного заведения. Выйдя на улицу, Федор с приятным удивлением заметил, что дождь прекратился и, кажется, похолодало, а в окружающем пространстве обозначился низ, звонкий от легкого морозца, и верх, где появилось небо и зажглись несколько мелких неярких еще звезд. И о чудо! В воздухе пролетали крупные сверкающие снежинки, которые уже выбелили тротуар, газоны, припаркованные автомобили и киоски. Мир на глазах становился чистым и радостным. Все это вкупе вызывало страстное желание жить и дышать, пробуждало неясные надежды и даже уверенность, что, может, все-таки обойдется… в смысле, рассосутся всякие проблемы, и все будет хорошо, как любит повторять Савелий.

Звякнул мобильный телефон Федора. Это была Ния.

– Федя, привет! Приходи завтра на ужин, у нас елка… ладно?

Голос Нии Федору не понравился.

– У тебя все в порядке? – спросил он озабоченно.

Она хмыкнула:

– В сложившихся обстоятельствах… в полном порядке. Придешь? Пожалуйста, Федя!

– Ты одна?

– Одна, если не считать известных тебе лиц.

– Может, у меня?

– Я хочу встретить Новый год у себя дома, Федя. Знаешь, мой дом – моя крепость. – В словах ее Федору почувствовалась горечь. – Кажется, дали погоду?

– Похоже, дали. И снег идет. Я на улице… у нас был новогодний вечер.

– В универе? – оживилась Ния. – Надо бы позвать меня! Я бы с удовольствием… честное слово!

– Хочешь, погуляем? На площади елка, я еще не видел. Заехать за тобой?

– Уже полночь! – Ния рассмеялась. – Я давно легла.

– Жаль, – вырвалось у Федора.

– Подожди… знаешь что? – Ния задумалась на миг. – Ладно, заезжай! Я сейчас оденусь. Умираю, хочу посмотреть на Деда Мороза! Сто лет не видела Деда Мороза…

…Они брели пустыми улицами, а вокруг были сверкающие снежные вихри, ночь и фиолетовые фонари. На площади стояла елка, на ней под невесомым сквознячком негромко шуршали громадные шары и гирлянды; Дед Мороз приободрился, Снегурочка повеселела.

– Ой, он подмигивает! – вскрикнула Ния. – Дед Мороз подмигнул! Смотри, Федя!

Федор рассмеялся. Давно ему не было так беззаботно. Он вспомнил свой побег на Магистерское озеро, свои мысли, свое прозрение: бери, что хочешь, а когда предъявят чек… ну что ж, тогда заплатишь. Мене, текел, фарес… только и всего. Исчислено, взвешено, предъявлено к оплате. Вот и вся премудрость. Вся житейская философия. Бери и плати. И не нужно усложнять. Мысль была проста и выразительна, как квадрат, нарисованный мелом на асфальте. Жизнь тоже проста и выразительна, как… как… тут мысль животворящая застопорилась, ибо понимал Федор, что жизнь далеко не проста, и не нужно быть философом, чтобы это постичь. Понимал-то понимал, но! Вокруг была волшебная зимняя ночь, горели призрачные фиолетовые фонари, сверкала елка, подмигивал Дед Мороз, улыбалась Снегурочка, смеялась Ния… время обратилось вспять, и нужно было только протянуть руку и взять! А потом заплатить цену. Когда берешь, не задумываешься, а будет ли она посильной, эта цена, бог с ней, с ценой, если хочется протянуть руку и взять! Будь проще, говорит капитан Коля Астахов. Вечно у тебя… проще будь, понял?

– Действительно, подмигивает! – Федор притянул ее к себе. Ния подставила губы. Поцелуй их был хорош. Он вспомнил, как они целовались в заснеженном парке, горел выморочный фонарь, летел косой снег, а они не могли оторваться друг от дружки…

– Хочешь в парк? – спросил он, одержимый желанием вернуться, весь уже там…

– Хочу!

Федор схватил ее за руку, и они побежали в парк. Город был пуст, бел и призрачен; людей не было, не было машин. Навстречу им попалась лишь рыжая бродячая собака – уступила дорогу и долго смотрела вслед, удивляясь и неуверенно виляя хвостом.

Аллеи и дорожки старинного парка были засыпаны снегом. Слабо блестели черные чугунные дула пушек; слабо светились золотые купола Спасителя и Святой Екатерины. Это был свой особый мир, заповедник, где столетиями ничего не меняется, в котором ничего не изменилось с тех пор, как они были здесь в последний раз, пятнадцать зим назад. Что такое пятнадцать зим в жизни тысячелетнего парка? Жалкий миг!

Ночь была светлая; река угадывалась под голубыми сугробами по дымящейся свинцовой полынье посередине; за рекой тянулись в бесконечность заснеженные луга, пропадали где-то там, за размытой гранью…

Они стояли у ажурной ограды и смотрели на реку. Они держались за руки и соприкасались плечами. Они вернулись. Им посчастливилось войти в ту же реку еще раз…

– Я замерзла, – прошептала Ния.

– Ко мне? – спросил Федор.

Она уткнулась головой ему в плечо…